Как же это здорово в погожий зимний день вдохнуть полной грудью свежий морозный воздух, подставить лицо обжигающим лучам солнца и заскользить по ледяной глади, нарезая круг за кругом и вдоволь наслаждаясь скоростью!

В самом деле, когда «хороший денек, чудесный денек, скорей коньки подмышки – и марш на каток!»

Если немного фантазии, то между замечательными пушкинскими строками и еще недавно популярной бравурной песней (сейчас, к сожалению, подзабытой) – целая эпоха, в которую, можно сказать, вместилась история развития отечественных коньков. Впрочем, она, эта история, значительно длиннее и уходит даже во времена Петра 1. Нет, даже еще глубже, когда на русском троне восседал Алексей Михайлович. Сам сызмальства увлекшись коньками, он и отпрыску своему Петру с детства привил любовь к ним. Плотничая на голландской судоверфи под именем Петра Михайлова, царь – как бы сейчас сказали – в свободное от работы время не упускал возможности поучаствовать в весьма понравившейся ему «местной потехе» – массовом катании на коньках по замерзшим каналам. Вернувшись на родину, он «привез» забаву с собой, справедливо полагая, что в России ничуть не меньше рек, озер, где можно предаться этому развлечению, и довольно быстро нашел единомышленников.

Словом, с легкой руки царя-батюшки все и началось. По указу Петра тульские мастеровые занялись изготовлением коньков, царь первым предложил приклепывать их к обуви, составляя единое целое (об этом, кстати, упоминается в самом первом своде правил о коньках, изданном в Англии в 1772 году).

Постепенно потеха превратилась в серьезное занятие. Более того, бег на коньках был вплоть до XIX века единственным в России зимним видом спорта. Доступность и демократичность обеспечили ему народную любовь, оно стало едва ли не основным зимним спортивным досугом. Во многих городах возникали общества любителей катания на коньках, повсеместно начали открываться конькобежные клубы. Самый первый появился в Петербурге в 1864 году. Тренировки шли в Юсуповском саду. В качестве пособия использовался первый учебник «Зимние забавы и искусство бега на коньках», автором которого был учитель гимнастики Г. М. Паули.

Москва тоже старалась не отстать и «ответила» своим катком во дворе дома Обидиной, что на Петровке. Здесь 18 февраля 1889 года на залитой 200-метровой дорожке и встретились сильнейшие скороходы двух столиц, чтобы в очном принципиальном споре выявить первого чемпиона России. Одно любопытное, но символичное совпадение: в этом доме (нынешний его адрес – Петровке, 26) и именно на этом катке, называвшемся в наше время динамовским, выросла Инга Артамонова, четырехкратная чемпионка мира. А тогда…

Участникам соревнований предстояло преодолеть 3 версты (3204 м). 15 кругов с 60-ю виражами. Семь с половиной минут потребовалось петербуржцу, служащему Николаевской железной дороги Александру Паншину, чтобы покорить их и финишировать первым. Впрочем, успех Паншина мало кого удивил, он был предсказуем: ведь за питерцем значились уже победы на трех дистанциях мирового первенства, одержанные незадолго до стартов в Москве (выиграй Паншин и четвертую, он был бы провозглашен чемпионом, таков тогда действовал регламент) и три кряду победы в открытых чемпионатах Австрии. Однако Паншин вписал свое имя в историю не только своими достижениями непосредственно на ледяной дорожке, но и тем, что предложил модернизировать коньки, удлинить их, чем предугадал появление будущих «норвежек». Москва еще долго старалась не уступать инициативу в проведении первенств России, менялись лишь места, чаще всего это были Нижне-Пресненский, Оленьи, Патриаршие. Чистые пруды, водоем Зоологического сада, рукав Обводного канала, Девичье поле. Соревнования украшала дуэль Паншина и его основного соперника Сергея Пурисева, которого называли «математиком на льду» – так он точно выдерживал график, практически в одно время «печатал» круг за кругом. Кроме того Пурисева отличал особый, присущий лишь ему стиль – сложенные «по-наполеоновски» руки на груди по ходу бега. Затем пришло время Николая Седова, о нем в норвежских газетах писали, что он обладает исключительными физическими данными, феноменальной выдержкой и безукоризненным по красоте стилем катания. Столь лестную характеристику Николай подтвердил на чемпионате мира-1906 в Финляндии, где первенствовал на обеих стайерских дистанциях – 5000 и 10 000 м. Еще большая слава – и внутри страны, и за ее пределами пришлась на долю тезки Седова – Николая Струнникова. Сначала в очном принципиальном споре на катке московского Зоосада он обыграл Седова, затем поверженным оказался еще один ас коньков того периода Григорий Блювас. В итоге Струнников стал первым русским скороходом, выигравшим звание абсолютного чемпиона Европы и мира, его окрестили «славянским чудом».

Седов, Струнников, их преемники на ледовой дорожке, и тоже легенды коньков, Никита Найденов, братья Василий и Платон Ипполитовы, Яков Мельников были москвичами. Не случайно английский дипломат Карлейль, побывавший в Москве, писал: «Любимое зимнее развлечение московитян – катание на коньках». Кататься на заледенелые пруды ходили целыми семьями, кружились под звуки духового оркестра, а по выходным устраивались еще и скоростные «бега».

Это опять Александр Сергеевич.

Обращаясь в прошлом, заметим, что не один Пушкин был страстным поклонником коньков. Это увлечение, образно говоря, пропустили сквозь себя и Федор Шаляпин, и Лев Толстой. Думается, отрывок из «Анны Карениной» как нельзя лучше погружает в радостную атмосферу повальной зимней забавы того периода: «Левин слез с извозчика у Зоологического сада и пошел дорожкой к горам и катку. Был ясный морозный день. У подъезда рядами стояли кареты, сани, ваньки, жандармы… Он подошел к горам, на которых гремели цепи спускаемых и поднимаемых салазок, грохотали катившиеся салазки и звучали веселые голоса. Пред ним открылся каток.

На льду собирались в этот день недели и в эту пору дня люди одного кружка, все знакомые между собою. Были тут и мастера кататься, щеголявшие искусством, и учившиеся за креслами, с робкими неловкими движениями, и мальчики, и старые люди, катавшиеся для гигиенических целей. Все катавшиеся веселились, пользуясь отличным льдом и хорошею погодой. Он пошел надевать коньки…

Левин стал на ноги, снял пальто и, разбежавшись по шершавому у домика льду, выбежал на гладкий лед и покатился без усилия, как будто одною своею волей убыстряя, укорачивая и направляя бег».

Согласитесь – чем не предтеча грядущей массовости, в которую, взяв пример с обеих столиц, была вовлечена большая часть России. Она, эта массовость, и обеспечивала появление талантов по всей огромной стране. 60-летие нашего конькобежного спорта отмечалось большим праздником в Москве. Кто, вы думаете, стал его инициатором? Лично лучший друг всех советских физкультурников. Вождь, с одной стороны, был неравнодушен к конькам, а с другой – когда в пятидесятых годах прошлого века у мужчин не заладились дела, Сталин личным распоряжением отстранил их от участия во всех международных соревнованиях до лучших времен. И это тоже страница, которую не вырвешь из истории нашего конькобежного спорта.

И Москва, и Ленинград старательно сберегали конькобежные традиции даже в нелегкие годы после Великой Отечественной войны, когда, казалось бы, было не до коньков. Столица словно была поделена на конькобежные зоны: Сокольники, МВО, Измайлово, «Динамо» на той самой Петровке, внутри того самого дома № 26, сад «Эрмитаж», который по сей день привлекателен, Патриаршие и Чистые пруды и, конечно, многокилометровые аллеи и набережная ЦПКиО имени Горького – под стать по протяженности знаменитым голландским каналам. Длиннющая очередь в парк перешейком переваливалась едва ли не через весь Крымский мост, и ближе к кассам сбивалась настолько плотно, что, не опасаясь упасть, можно было ползти к заветному окошку по-пластунски, буквально по головам. Даже если захочешь наказать нахала – не получится, пространства, чтобы расступиться, не существовало.

А у тех, кто рос на Маросейке, как я, Лубянке или Покровке, опасной, однако любимой, забавой было, плотно примотав к валенкам «снегурки» или «английский спорт», натянув палками веревку, чтобы не соскользнула, с верхнего обреза улицы скатиться вниз по Большому Спасоглинищевскому переулку («гаги», «ножи» или «норвежки», а уж тем более хоккейные коньки и ботинки купить в те годы было крайне трудно). Дух захватывал, ветер всей упругой мощью хлестал по лицу. Остановиться просто так было невозможно: либо падаешь, что тоже чревато, либо уж лети до конца, до Солянки. Это был настоящий, почти километровый, скоростной спуск по ледяному желобу или уплотненному снежному насту. Другого такого естественного склона в центре Москвы нет, и, снова перебросив мостик в день сегодняшний, так и видишь здесь соревнования по натурбану, могулу, сноуборду, да еще в вечерних огнях…

Это был действительно конькобежный бум, увеличенный еще с появлением лужниковского «Люкса». Это ему на три десятка лет сдал позиции конькобежного пупа московской земли ЦПКиО им. Горького, он служил зимнеоздоровительным пристанищем семьям тысячей москвичей. Здесь практически все знали друг друга; молодые первопроходцы (те, кто с самого открытия катались, с 1957-го) успели отметиться сначала папами и мамами, а затем и вовсе – дедушками и бабушками. Естественно, их выводок, дети и внуки, тоже росли в знакомой атмосфере. Часто бывало, что люди по разным причинам не виделись целый год, но на «Люксе» пересекались обязательно. Поймал себя здесь на мысли: как это все перекликается с тем самым отрывком из «Анны Карениной»: «На льду собирались в этот день недели и в эту пору люди одного кружка и все знакомые между собой».

Коль снова обратились к Льву Николаевичу (оказывается, он не только городками увлекался), то, наверное, грех не вспомнить еще одного не равнодушного к конькам писателя. Человека тоже весьма известного в литературных кругах. Может, вдохновленный успехами Якова Мельникова, который удлинил свое пребывание на российском чемпионском троне далеко за границами Октябрьской революции, Владимир Набоков написал в 1925 году эти строки, отнесенные к поэтическому наследию века минувшего. Владимиру Владимировичу тогда не было еще тридцати. Ему бы еще так же откликнуться на наши молнии на льду последующих поколений…

Стихотворение называется – «Конькобежец»; за каждым словом чувствуется рука и полет фантазии большого мастера, высокого профессионала пера. А я дальше, отдавая должное Набокову, в таком же восхищении пребываю от пера любительского.

Великая Отечественная война. Свое спортивное оружие многие известные чемпионы сменили на оружие боевое. В тылу врага, в отряде Дмитрия Медведева сражался известный конькобежец Анатолий Капчинский. Вместо ледовой дорожки теперь по партизанским тропам «нарезал» он огненные круги.

Ленинград – огромная наша боль и по сей день еще не зажившая до конца глубокая рана на теле страны. 900 дней чудовищной блокады. Выстоять, выжить помимо героизма, мужества, твердой веры в Победу помогал и спорт. Красноречивее всяких слов – как ни старайся, все равно не подобрать такие, которые сполна характеризовали бы отвагу защитников великого города и его жителей, – воспоминания А. Разинковой-Сергеевой, участницы соревнований по конькам в блокадном Питере. Стихи незатейливые, но никакой моей правки, это документ истории. Лишь короткая справка: упомянутые в тексте Николай Петров и Лидия Чернова – заслуженные мастера спорта; Чернова (в замужестве Селихова) после войны стала двукратной абсолютной чемпионкой мира.

Нельзя без волнения читать эти строки. Ленинград жил, боролся, под обстрелом и бомбежками проводил соревнования, отбирая на них участников первенства страны по конькам. Москва ждала их у себя как раз в разгар волжской эпопеи, битвы за Сталинград. Шесть суток добирались окольными путями до столицы Разинкова и Чернова, но к старту поспели. Им не удалось выиграть, но само участие стало огромной победой. Знаменитое изречение Пьера де Кубертена о том, что главное не победа, а участие, трансформировалось самой жизнью, питерским героизмом: участие и есть победа!

Новой же волне не символических, а реальных побед наших скороходов еще предстояло накатиться на российский берег. Евгения Гришина, четырехкратного олимпийского чемпиона, в Скво-Вэлли американские репортеры замучили вопросом: какие у вас впечатления от Штатов. Гришин недолго думал: голубе небо и легкий ветерок, который развевает флаг моей Родины. По почину тульского гравера и вятской медсестры в военном госпитале в годы войны Марии Исаковой эта волна успехов приближалась порой к девяти баллам. Справедливости ради следует заметить, что были и периоды, когда шторм побед заметно ослабевал, угасал, сменяясь полным штилем. Сейчас, с появлением новых катков, он снова набирает силу.

«Это просто чудо и неземная красота такое сочетание – древний Кремль и суперсовременный конькобежный дворец!» – такова была реакция президента Международного союза конькобежцев итальянца Оттавио Чинкванта, когда он впервые увидел каток в Коломне. Сооружение действительно гармонично вписалось в культурный и архитектурный ландшафт исторической части города.

Надо же случиться такому совпадению: в 1835 году уроженец Коломны Иван Лажечников написал знаменитый роман. Пусть он совершенно о других, трагических, событиях, ином времени, но название-то символичное – «Ледяной дом». Неподалеку от того места, где родился писатель (в честь него названа улица), у подножья Кремля спустя почти два столетия действительно возник ледяной дом с уникальной архитектурой и инфраструктурой.

Я не искал специалиста-профессионала из местного краеведческого музея или туристского бюро, чтобы он подробно рассказал об этом сооружении, заслужившем за свою оригинальность множества премий. Зачем, когда есть еще какой экскурсовод-любитель – Валерий Муратов! Он вошел в историю коньков как победитель первого чемпионата мира по спринтерскому многоборью среди мужчин. Но не это даже самое главное – Валерий Алексеевич – свой, коломенский, более того, почетный гражданин Коломны, которая, упомянутая впервые в летописи еще в 1177 году, стояла у истоков российской государственности.

– Это так, а двор дома № 73 по Гражданской улице, в двух шагах от Кремля, – вообще малая родина. Внизу река Коломенка. Зимой мы, детвора, с нетерпением ждали, когда она замерзнет – и на лед. Резвились с раннего утра до темна, с перерывом на школу. Коньки прямо к валенкам прикручивали, достать ботинки с приклепанными коньками тогда было трудно. Свое мальчишечье увлечение я делил тогда пополам с голубями, так оно сохранилось и до сих пор. Только коньки с 14 лет перестали быть для меня хобби, а превратились в серьезное профессиональное дело, дело жизни.

Однако, поскольку вы привлекли меня сейчас в качестве гида, я от спорта с удовольствием переключаюсь на эту роль. Коломна – город-история, более 400 памятников на его территории, она исстари защитник Москвы, самая древняя и главная сторожевая крепость на пути к ней. Именно в Коломне, на границе Московского княжества, проходила оборона от татаро-монгольского нашествия, здесь Иван Грозный начинал свой поход на Казань в 1552 году. А почти двумя веками раньше в наших местах, там, где река Коломенка впадает в Москву-реку, русские воины готовились к отражению врага в грядущей Куликовской битве. И, к слову, будущий ее герой князь Дмитрий Донской венчался с княжной Евдокией, дочерью суздальского князя Дмитрия Константиновича, в Воскресенской церкви.

Эта церковь, продолжал Валерий Алексеевич, часть ансамбля нашего Кремля, а он такой же красивый, как Московский, а по площади всего четыре гектара уступает; когда строили, двухкилометровой стеной опоясали, 17 башен возвели. По преданию, в одну из них, Коломенскую, заточили Марину Мнишек, вдову Лжедмитрия (эту башню так по сей день и величают «Маринкиной»), а другая, Пятницкая, схожа с Боровицкими воротами столичного Кремля. Екатерина II, после того, как побывала в Коломне, под впечатлением увиденного велела прислать в город известного архитектора Матвея Казакова, чтобы сделать его еще краше.

Как чудесно рассказывает! А еще говорит, что по сей день, когда надевает свои коньки, которые принесли ему столько ярких побед, и выходит на лед, внутри все поет, душа радуется собственному пути в конькобежном спорте.

– Валерий Алексеевич, а каков был ваш девиз, когда вы выступали?

– Быстрее! Еще быстрее! Я ведь спринтер.

Спринт! Сколь короткое слово, столь и емкое. В нем взрывная динамика, сила, мощь, экспрессия, те механизмы, которые приводят человеческий организм в состояние неукротимой борьбы со временем, заряжают стремлением обуздать любую скорость. Извлекаемый из глубины запас энергии – физической и нервной – кажется неисчерпаемым. Результаты налицо: таблицы рекордов перекраиваются с быстротой молнии и громового разряда.

Да, сегодняшняя жизнь в конькобежном спорте – это постоянное сражение с секундомером. Но в этом сражении наперегонки, за внешней легкостью, с которой крушатся рекорды, отвоевываются мгновения – колоссальный труд и неимоверное напряжение. Талант, без которого в нынешнем большом спорте вообще делать нечего, возможно, даже на третьем месте. И еще сейчас не обойтись без нанотехнологий. Они в этом красивом динамичном виде свои – в конструкции коньков, в суперсовременной электронной начинке ледовых арен, в самих этих крытых стадионах – образцах инженерного и архитектурного чуда.

На одном из них, наблюдая вместе с Муратовым за тренировкой его подопечных, я в шутку спрашиваю Валерия Алексеевича, смог бы знаменитый ямайский спринтер-легкоатлет Усэйн Болт догнать и даже перегнать не менее знаменитых спринтеров-конькобежцев, например, японца Шимицу, если бы его поставили на коньки и научили кататься? Впрочем, а надо ли, он что, без коньков, одними ногами не догонит?

Мне посчастливилось видеть дважды, как Болт бьет мировые рекорды на стометровке. На Олимпийских играх в Пекине он пробежал дистанцию за 9,69 сек., а через год на чемпионате планеты в Берлине был еще быстрее – 9,58! Тот, кто видел этот забег, конечно, припомнит, что последние его метры Усэйн преодолевал, откровенно издеваясь над значительно отставшими соперниками: вскидывал вверх руки, коленями выделывал какие-то коленца, кланялся переполненным трибунам, что-то кричал. В общем, веселился парень от души, шоу устроил.

– Чем черт не шутит, наверное, смог бы, – немного задумавшись, ответил Муратов. – Если мне не изменяет память, у того же Шумицу лучший результат на 100 метров – 9,43. Очевидно, ямайский спортсмен просто не знал об этом, а то поднапрягся бы еще. Запас скорости и скоростной выносливости у него огромный. Вот это было бы зрелище – вызови он японца на дуэль. Мы, кстати, могли бы предложить свои услуги в организации этого исторического состязания – или в Москве на ледовом стадионе «Крылатское», или здесь, в Коломне. В резерве еще есть Челябинск.

– Валерий Алексеевич, вы что серьезно полагаете, если на самом деле научить Болта классно кататься, поставить технику, то он со своими от природы суперскоростными данными, мощью, координацией мог бы совершить переворот в коньках?

– Вполне. К перечисленных вами характеристикам добавьте еще устойчивость на виражах. 9,58! У нас редко кто так разгоняется, когда стартует на классической для конькобежцев дистанции 500 метров. Темнокожие ребята не созданы для нашего вида, им легкую атлетику, баскетбол, бокс давай? Еще как созданы! Великолепно же владеют они коньками в хоккее, в НХЛ. И не только в хоккейной коробке, на ледяной дорожке тоже отличный пример есть, Вспомните, как блистает на ней темнокожий американец Шани Дэвис. С каким шиком прокатился он на тройке вороных с бубенцами по льду «Крылатского» после победы на чемпионате мира.

А что, если Болт действительно попробует… Ярче примера эволюции – от Петра Великого до наших дней – не придумаешь.