Очнулся я не сразу. Сперва возвратился слух. Мои уши заполнились раскатами гневного начальственного голоса, чрезвычайно знакомого мне по тембру и интонациям, но смысл слов все еще был недоступен моему сознанию из-за дикой головной боли, тошноты, пакостного вкуса во рту и глубокой подсердечной тоски. Кое-как интегрировав доступной частью интеллекта эти ощущения воедино, я понял, что испытываемое мной состояние классифицируется по всем известным канонам как классическое тяжелое русское похмелье. Мои страдания увеличивала повисшая перед закрытыми глазами красная точка, от которой невозможно было избавиться. Господи, только бы мне скорей стало полегче, – подумал я, и в тот же самый момент я действительно почувствовал себя довольно сносно. Я сперва удивился, а потом сообразил: так это же затычка работает! И в тот же самый миг как я это подумал, красная точка исчезла. Проклятье! Ну почему я не мог подумать о том, чтобы мне возвратиться обратно, в свою прежнюю жизнь, в свою любимую фирму, и жить как жил – без Копенгагена, без братьев Ризенбаумов, без этой чертовой затычки, без похмелья, без коммунизма и без Конфуция!

Я кое-как открыл глаза, расправил затекшие руки и ноги и осмотрелся. Оказалось, что я лежу в офисе, на жестком кожаном диване. Напротив моего дивана сидел в кресле мой отец, внимательно смотрел на меня и одновременно энергично ругался с кем-то по телефону.

– Что? Не поставили вовремя требуемые ингредиенты? Опять смежники виноваты? Ах, из-за рубежа, за валюту второй категории? Банк протормозил с оплатой, и вам сырье не поставили… Да… Понимаю… Чей банк? Ах Лондонский? Забастовка банковских служащих в Англии? И вы мне об этом по открытой связи?.. Вы что, не знаете, что вся информация такого типа сугубо для служебного пользования? Хотите чтобы ваши рабочие вам тоже забастовку устроили? Запомните хорошенько: все рабочие и служащие во всем мире работают добросовестно! Да, именно так! Даже если это на самом деле вовсе и не так. Ну допустим, Лондонский банк… да… А почему вовремя не доложили по инстанциям о задержке? Зачем генерального директора объединения водили за нос? Он после вашей чачи всю ночь провалялся мертвецки пьян, и благодаря вам все объединение нажралось в сосиску! Вы понимаете, что сорвали нам политическое мероприятие? Да, дорогой, а что вы думали! Всю ночь работников по домам развозили в милицейских фургонах. Ах вы извиняетесь! Запомните, с сегодняшнего дня вы уже не директор завода! Да! Я уже позвонил в Рязанский обком и лично попросил товарища Пригожина, чтобы вас уволили с занимаемой должности сей же час и примерно наказали. Что? Только из партии не исключать? Никто вас исключать не собирается. Мы понимаем, что вы хотели успеть к празднику и пошли на обман из лучших побуждений. Да, это политическое дело, но обман недопустим! Да, мы говорим народу не всю правду, но подлогами не занимаемся. Сами не обманываем и вам не позволим. Не те времена. Что вам теперь делать? Сдадите дела заместителю и с завтрашнего дня пойдете начальником экспериментального цеха, будете контролировать соблюдение технологии. А чтобы вы впредь не мухлевали, будете лично дегустировать продукцию своего цеха. Что? Непьющий? Теперь станете пьющим. Да! По две бутылки с каждой выпущенной партии будете лично выпивать, непосредственно из горлышка. Я уже поставил на контроль, не отвертитесь. Что? Долго не протянете? Ничего, протянете! Ученые утверждают, что она безвредная, разумеется, при условии полного соблюдения технологии изготовления. Изготовите брак – сами и выпьете! Мы вам не позволим народ травить. Я из-за вас чуть сына не потерял. Он у меня тоже непьющий. Хорошо что он здоровый мужик, организм сдюжил. А то бы я сейчас не так с вами разговаривал!

Я кое-как принял сидячее положение и начал трясти головой и тереть глаза, пытаясь прогнать из головы остатки мутной дурноты.

– Ну что, сынок! Пришел в себя? Как самочувствие?

– Паскудное… Отец, я должен тебе сказать одну вещь, но только ты обещай мне, что выслушаешь меня очень внимательно и не упрячешь меня в психушку. Обещаешь?

Отец серьезно и понимающе кивнул.

– Да не делай ты вид, что все понимаешь, – неожиданно разозлился я. Я тебе собираюсь рассказать такое…

– Да не надо мне ничего рассказывать. Я уже все понял по твоему поведению. Кроме того, мне давно все известно. Видишь ли, за неделю до начала моей новой линии жизни, будучи еще в Оклэндском университете, я получил сообщение по электронной почте от некоего Франца Ризенбаума из Стокгольма. Он сообщил мне, что ты нарушил технические условия испытания какого-то прибора, который ты собирался у него купить, и вследствие некорректного обращения устройство вышло из-под контроля. Он сообщал, что в результате происшедшего я в ближайшее время буду выброшен из места и времени своего пребывания примерно на одиннадцать лет назад, в Советский Союз, в свое прошлое. Помочь он мне никак не может, а может только предупредить и выразить свои глубочайшие извинения. Я сперва посчитал это письмо бредом, но в прикрепленном файле содержалась подробная информация о том, что примерно может произойти, а также такое количество сведений о тебе, обо мне и о нашей семье, что мне пришлось поверить. Конечно, мне было очень страшно, но вместе с тем, были и радостные моменты. Одиннадцать лет назад мама была еще жива и вполне здорова, и у меня было солидное положение в обществе. Одним словом, сынок, я очень благодарен судьбе и тебе за то, что ты вернул мне мою жену, твою маму, и что дал мне возможность спасти партию и государство. Я общался с тобой все эти годы. Разумеется, ты вырос другим, в другой эпохе. А теперь тебя больше нет, есть другой ты, из другой жизни. Мне удалось помочь тебе с карьерой – тому тебе –, и как ты видишь, ты неплохо вырос и в этой жизни. Из кресла генерального директора – прямая дорога в обком. Я тоже зря на месте не сидел. Ты можешь стать моим преемником, если захочешь, потому что я сам через год другой расчитываю попасть в Политбюро ЦК всей Поднебесной. Я со страхом ждал, когда же ты явишься на место того моего сына из своей страшной эпохи, Ризенбаум предупреждал меня об этом. И вот теперь это случилось. Ну что ж, сын, я тебя не тороплю. Осмотрись, вникни в ситуацию, только прошу тебя, не делай поспешных выводов.

– А почему вдруг Конфуций? – не выдержал я.

– А кто еще? Ты что, механики нашей власти не изучил? Она же вся построена на идеологии! Марксизм за время перестройки успели перемешать с говном. Срочно требовалась замена. Я предложил политтехнологам из ЦК свои давнишние наработки по конфуцианству, и они за них ухватились столь охотно, что я даже не ожидал. Понавезли китайских советников, кое в чем, как всегла, переборщили…

Я открыл рот и хотел спросить, жива ли мама, можно ли ей позвонить и поговорить с ней, но в это время из кармана отцовского пиджака раздался требовательный звонок сотового телефона. Отец вынул из кармана дешевый аппарат Nokia и тут же подобрался как пружина:

– Сынок, это секретная правительственная связь. Я должен срочно уединиться для разговора.

Я поднялся, пригладил волосы и вышел из кабинета, на котором я прочитал свою фамилию, имя, отчество и название должности – генеральный директор. Я двинулся дальше по коридору и стал рассматривать таблички с фамилиями. Увидев дверь с надписью «Заместитель генерального директора по науке Б.Г.Штейн», я подумал пару секунд, а затем распахнул дверь и зашел внутрь. Борька с сильно помятым лицом сидел за письменным столом, листал какие-то бумаги и усиленно массировал себе виски и шею.

Я упал в кресло и посмотрел в лицо своему заместителю, на котором явственно читались похмельные муки. Он оторвался от бумаг и перевел на меня взгляд:

– Ну как ты, Серега? Не умер с двух стаканов этой отравы?

– Как видишь… А ты вчера сколько засадил?

– Да мне и стакана хватило. Я же только импортный Абсолют пью, и то не по стольку. Серега, ради бога скажи, нам теперь что, все время эту отраву придется пить? Они что, совсем уже охуели? Хрен уже с ним с Конфуцием, но от этого пойла народ просто перемрет за месяц! Я первый загнусь! Объясни ты отцу, Серега, сделай что-нибудь! Они же там партийные совершенно чумовые, не в обиду твоему бате будь сказано.

– Борь, не переживай! Отец уже разобрался с кем надо. Там просто не поставили вовремя импортных ингредиентов, вот и заслали нам вместо чистого продукта какой-то тухляк. Разберутся, получат необходимое сырье, освоят технологию и будут поить тебя Абсолютом.

– Серега, да ты че, с Луны свалился? Ты мне во-первых объясни, что хорошее у нас не импортное? А во-вторых – с чем они разберутся? Ни хуя они ни с чем не разберутся! Никогда! Да ты глянь сюда: помнишь, о чем мы с тобой позавчера говорили?

– Я потер рукой затылок, поморщился для убедительности и сказал:

– Да нет, после этой отравы намертво забыл.

– Ну так я тебе напомню. Смотри сюда: вчера утром получил вот это. КГБ наконец-то удалось украсть. Видишь?

На бумагах с грифом «Совершенно секретно» были нарисованы какие-то схемы и коды с надписями по-английски.

– А что это?

– Это Интел Пентиум Про на полтора гигагерца. Вот тут вся схематика, а вот в этой папке микропрограммы. Ты понимаешь, это же фантастика! Такая моща в одном камне со стерку размером, представляешь? А мы до сих пор делаем этот сраный двести восемьдесят шестой процессор россыпью, так что он два шкафа занимает. КЭЦЭ двести восемьдесят шесть… Тьфу, дерьмо, глаза бы мои не глядели! Изолировали себя от всего мира и возимся с этой хуйней как полудурки. А теперь видишь до чего дошло – будем все по жизни пьяные ходить, чтобы народ сильно много не думал. Будет теперь полна жопа и радости и гармонии. А мне бы для радости и гармонии хоть раз в жизни этот камешек в руках подержать!

Тут Борька пододвинулся ко мне и заговорщицким шопотом сказал:

– Я когда эти материалы получал, они мне журнал показали, PC World. Ну ты, конечно, можешь заказать себе экземпляр в спецхране в библиотечном отделе, но ведь там все иллюстрации вырезаны цензурой! А в том, который они мне показали, во всю страницу эсвэгэашный монитор двадцать один дюйм с плоским экраном! Серега! Одно дело прочитать спецификацию – двести пятьдесят шесть миллионов цветов –, а другое дело – эти цвета увидеть, хоть раз в жизни, хотя бы в журнале на картинке!

Борькино лицо горело такой страстью, такой завистью и горькой обидой на судьбу, что мне стало не по себе. А я подумал неожиданно о том, что видел за последние годы, о своей карьере в той жизни, о том, какой ценой далось нам в той жизни все то, чего в здешней жизни просто не было…

– Послушай, Борька! А вот если бы тебе предложили – ну только допустим – что все это у нас будет, но не будет ни Конфуция, ни Советского Союза, ни партии, ни Поднебесной, ни…

– Да и хуй с ними! – перебил Борька.

– Нет, это еще не все, ты не дослушал. Представь себе, что всю эту чудо-технику ты можешь увидеть на столе у любой секретарши в любой фирме. Но при этом на юге страны идет война, в которой погибают каждый день люди, твой сын может там погибнуть. Страна разорена, производство упало, народ в провинции живет с приусадебных участков, в стране частный бизнес полностью криминализован – каждый день заказные убийства, мафиозные разборки. Население страны стремительно сокращается, народ эмигрирует массами, власть сосредоточена в руках у олигархов, чиновничество коррумпировано на всех уровнях. Дети беспризорные бегают стаями, воруют, вырастают бандитами. Зато ты можешь купить доллары в любом обменнике, можешь зарегистрировать свой бизнес, а еще можешь свободно ездить за границу.

– Конечно хотел бы! – с жаром ответил Борис. – А что мы сейчас – лучше что ли живем? Все по карточкам, даже черный хлеб и картошка. Дети в школе получают белый хлеб по граммам на счет. Страна живет только своими ресурсами – нефтью, газом. На сколько их еще хватит? Наука и техника застыли на уровне семидесятых годов. А что делать? Когда-то надо начинать. Вон Моисей водил своих евреев сорок лет по пустыне – и нам наверное столько же понадобится, чтобы людьми стать.

– А не боишься? – спросил я.

– А чего бояться? – с неожиданной болью в голосе произнес Борька. – Хуже все равно быть уже не может.

– Дурак – вот поэтому и не боишься, – раздался голос позади нас.

Я обернулся и увидел отца. Он незаметно вошел, пока мы были увлечены беседой, и вероятно довольно давно слушал наш разговор.

– Хуже всегда может быть. Ты даже не представляешь насколько могло быть хуже, от скольких бед мы вас всех спасли. Ты этого не знаешь и никогда не узнаешь. Надо бы тебе показать вместо твоих бумажек с мегагерцовыми игрушками статистику человеческих жертв по стране, которых мы не допустили, не говоря уже о моральных потерях. Не все в этой жизни измеряется уровнем технического развития и количеством долларов. Моисей пусть делает со своими евреями что хочет, а за русских людей в ответе здесь мы. Сережа, а ты уже забыл, наверное, как бандиты по улицам на джипах разъезжают, а ты сидишь в своем офисе и не знаешь, кто в тебя пулю всадит?

Борис с крайним недоумением переводил взгляд с меня на моего отца и обратно на меня.

А я с разрывающей болью в голове думал и никак не мог понять, кто же из них двоих прав, какая из двух линий жизни лучше для страны. Какая жертва и какое приобретение более оправданы? Что же лучше, какая жизнь правильнее? Никогда еще у меня в голове не сталкивалось такое количество «за» и «против», столь не совместимых между собой. Кровь и бандитский беспредел – это отвратительно. Но избежать этой крови, этой войны путем изоляции от всего мира, полного технического отставания, создания архаичной империи на манер средневекового китайского деспотизма – не чрезмерная ли цена? От невероятного напряжения у меня перед глазами появилась красная пелена, которая собралась в яркую красную точку, и эта точка стала последней каплей, упавшей в чашу моего терпения. Я набрал воздуха и что было сил заорал:

– Да пропади все пропадом!!!

Очень неразумно, чрезвычайно опрометчиво и совсем небезопасно не только произносить вслух, но даже и думать такие слова, если у тебя в голове затаилась в засаде затычка Ризенбаума.