ЧАСТЬ ПЯТАЯ: Finale fiascoso
Adagio
Это был чудовищный труд — вернуть людей в то состояние, которого они однажды, естественно, под моим руководством уже достигли, но я тогда был твердо убежден, что это себя оправдает, а кроме того, я не хотел предоставить Богу поводов для триумфа больше, чем это было безусловно необходимо, а тем более мне не хотелось делать это для Его Сына, который обошелся со мной не лучше. Часть моего Великого плана, как я его тогда назвал, уже обозначилась в то время, когда мне удалось побудить сильных мира сего вмешаться в дела Новой религии, чтобы позаботиться о наведении там порядка. Моя тактика религиозной мутации также принесла свои плоды, и всего за несколько столетий после исчезновения Иисуса породила огромное количество сект, обществ и ересей, так что осталось доказать, кто из них заслужил право на дальнейшее существование.
Если я не очень ошибаюсь, то уже тогда речь шла о том, что я, предавшись эмоциональному порыву, открыл некоторым из этих религий определенную часть моих тайн, в частности, что этот мир был давным-давно сотворен лично мной, и как он был сотворен. Сегодня я не могу не признать одну маленькую оплошность — тогда люди еще мало знали о красоте моего мира, чтобы воздать мне, его творцу, достойные почести. Совсем наоборот: они стали меня проклинать, поскольку мир казался им фальшивым и недобрым, а посему они искали и надеялись найти истинного, доброго Бога, который вызволит их как можно скорее из юдоли земных печалей, чтобы наконец вернуться туда, откуда они произошли — в вечный Рай, где они — в лоне истинного и доброго Бога — навеки избавятся от забот и печалей.
Только тогда еще было логично (и я сам должен это, в конце концов, признать), что люди, твердо в это уверовавшие, готовы были на все, лишь бы освободиться из тисков этого мира, и не давали себе вообще никакого труда, чтобы улучшить что-либо здесь и сейчас и поддержать меня в усовершенствовании моего мира. Итак, я должен был осознать, хотя и с неудовольствием, что религия, которую Иисус оставил в моем мире, не столь большое зло, и важно было только, чтобы эта религия проповедовала людям только веру и ожидание, а не то, чтобы они все свои усилия и чаяния направляли на бегство из этого мира в якобы лучший потусторонний мир. Здесь я могу признаться, что я испытывал злорадство, встречая бесприютные души знающих людей в бесконечных просторах Космоса, видел, как они все еще ищут своего истинного Бога, так и не встретив Его, ибо могу сказать, что Бог не там, где предполагают люди.
Ну хорошо, помнится, я в ту пору подтолкнул императора к тому, чтобы он навел порядок в делах религиозных, что было настоятельно необходимо, так как я сам уже не видел общей картины и не понимал, за что они действительно сражаются в этих бесконечных дебатах, скорее всего за власть и высокие амбиции, люди часто так поступали. Во всяком случае, среди людей царили в то время беспорядки, разброд и шатание, и это я вполне могу понять, так как истинный Бог лишь иногда показывается среди них; должен также признать, что мне исключительно редко доводилось видеть в истории людей такой период, когда их дух породил бы такое богатство идей и открытий, но, к сожалению, творили они не на той ниве, ведь человек не может жить только одной религией, но люди не хотели меня слушать.
Как бы то ни было, некоторые из этих «новых» религий не желали теперь отказываться от Иисуса, некоторые ожесточенно сражались с Ним, некоторым Он был абсолютно безразличен, некоторые беспрестанно говорили о Нем, как о своем господине, но не всегда ясно Его себе представляли, что меня лично всегда поражало. Ведь если люди представляют себе Бога как метафизическое существо, статус и качества которого не поддаются объяснению, то уже на основании логики то же самое должно относиться и к Его Сыну, однако люди заботятся о логике только тогда, когда им это удобно.
Охотно соглашусь, что Бог и Иисус (и конечно же Дух Святой) ничего не упростили людям, достаточно сложно представить себе, когда единый Бог может предстать в трех различных формах, если Ему так захочется, что можно, наверное, объяснить по аналогии с водой. Она предстает в виде пара, льда или собственно воды, но суть ее от этого не меняется. Поэтому и для людей может быть вполне объяснимо, что Бог, даже когда Он объявил Себя Единым и Единственным, не желал предстать перед людьми односторонним, посему Он и изобрел Триединство, тогда Богу было безразлично, что ныне Его можно принять за нескольких особ, так как никогда не знаешь, кто тебе повстречается — Отец, Сын или Дух Святой, а поэтому самое время обратиться к психотерапевту. Но какое дело Богу до людей и их простого совета?
Почему же Бог предстал именно в трех формах, а не в двух, четырех (некоторые действительно верили как раз именно в это, считая меня, Дьявола, одной из ипостасей Бога) или скольких угодно? А почему не в каждой форме, ведь все-таки Бог мог бы, если бы пожелал, явиться в любой возможной форме, но для людей это остается до сих пор великой тайной, которую они пытаются обосновать, но пока не продвинулись ни на шаг вперед. И посему не стоит удивляться, что уже тогда были люди, которые не знали, что делать с тезисом о многоликости Единственного Бога, и продолжали твердо придерживаться постулата о Единстве Бога, и поэтому назвали себя монархианами, но их называли адопционистами или динамистами, а на самом деле их следовало бы называть теодоцианами, ибо эту группу основал торговец кожей по имени Теодот.
К ним же принадлежал и другой Теодот, носивший прозвище ho trapezitos, он не имел никакого отношения к коже, а был банкиром и имел, надо думать, достаточно денежных средств, чтобы наряду с многочисленными любовницами содержать и собственного папу Римского, что позже было дозволено только некоторым императорам и королям. Ибо куда бы мы пришли, если бы каждый мог купить себе папу, подобно тому, как делал это Теодот, выплачивая Наталию 150 денариев в месяц, но продолжалось это недолго, так как собственно папа Зеферин сделал Наталию предложение, от которого тот не смог отказаться, хотя бы уже потому, что однажды вечером обнаружил у себя в кровати окровавленную голову своего любимого коня, о чем людям до сих пор не было ничего известно, и здесь я восполняю этот пробел, чтобы отдать дань истине.
Еще больше проблем возникает, если задумываться над природой Иисуса и задаваться вопросами, является эта природа человеческой или Божественной, а если и той и другой, то в каком они соотношении. Я на эту тему высказываться не хочу, ибо мне до этого нет дела; пусть же Бог откроется сам, когда пожелает, но Он убедительно молчит и, очевидно, имеет на то Свои основания.
Иногда я думаю себе, что Бог потому и молчит, чтобы люди размышляли о Нем, ибо в этом случае они затеряются мыслями в бесконечных просторах метафизики и не станут участвовать в необходимом усовершенствовании моего мира, что вполне соответствовало бы Его стратегии в борьбе со мной. Но, возможно, Он молчит, так как отлично знает, что люди все равно не поймут Его. Будучи метафизическим существом, следует соблюдать большую осторожность в общении с людьми; я в этом деле приобрел печальный опыт. Таким образом, для нашего брата лучше поменьше и пореже говорить с людьми и при этом учитывать, что у людей рождаются и собственные мысли, правда, эти мысли часто бывают забавными, и остается только удивляться, к каким только идеям не приходят люди.
Сын Божий, хотя рожден из двух природ, только в одной пребывает, а именно в Божественной, говорили одни и потому называли себя монофизитами (монофизитство — христологическая ересь, сущность которой состоит в утверждении, что Христос, хотя рожден из двух природ или естеств, не в двух пребывает, так как человеческая природа стала только принадлежностью Его божества и лишь мысленно может различаться от божественной. — Прим. пер.), другие отвечали со всей убежденностью, что у Него чисто человеческая природа, ведь родился Он от телесного соединения Иосифа и Марии, все прочее — просто легенда и пропаганда. Их назвали антидикомарианитами (отрицали девство Богородицы, полагали, что кроме Иисуса у Нее было несколько детей от Иосифа. — Прим. пер.), однако с самого начала было ясно, что религия с таким сложным названием не будет иметь успеха, даже если она будет вербовать сторонников тем, что религиозные ритуалы совершаются в обнаженном виде в полной темноте и при этом можно испытать любой вид наслаждения, но это мало помогло им в дальнейшем.
Во всяком случае, все больше людей занимались вопросом, в каких родственных отношениях состоят Бог и Иисус, ведь положение, что Один — Отец, а Второй — Сын, ничего не дает, так как, в любом случае, между ними находится нечто третье, а именно Мария, которую потом, спустя долгое время после рождения Иисуса, назвали Девой Марией, а коль скоро Бог избрал этот путь, то в Иисусе — во всяком случае, во время пребывания на земле — содержалась надлежащая часть человеческой природы.
Некоторые, которых называют арианами, утверждали, что Иисус хотя и божествен, но все-таки отделен от Бога и подчинен Ему, в то же время другие, которых на Востоке называют сабеллианами, а на Западе патрипассианами, видели в Иисусе форму проявления Бога, следовательно, Он одновременно мог быть и Иисусом, т. е., точнее говоря, не Иисус, а сам Бог лично скончался на Кресте, что само по себе неправильно, ибо на Кресте — и я уже об этом говорил — был распят человек по имени Симон Киринеянин. Другие же настаивали на совершенно ином мнении, и все были сильно возбуждены, будто благо и страдания мира зависели от того, насколько точно будет известно, как связан Отец с Сыном (и наоборот).
Наконец, правда с небольшой помощью с моей стороны и в ответ на настоятельные просьбы сильных мира сего, которым, естественно, никто не хотел противоречить, согласились на компромисс, который большинству людей не был до конца понятен, несмотря на подробные толкования. Однако с помощью государственной власти его сумели протолкнуть, ведь хотя не всегда можно добиться цели разящим мечом, но в данной ситуации этого было достаточно, тем более что некоторые люди уже тогда заявляли, что они лучше дадут голову на отсечение, чем откажутся от своей веры, потому-то их не только называли ацефалиями, т. е. «безголовыми», но иногда при помощью меча таковыми и делали.
В моем понимании, этот компромисс, к которому в конце концов пришли, чрезвычайно сложен и, как уже говорилось, труден для понимания, ибо что можно думать, если в одной личности Иисуса предполагается одновременно две природы — Божественная и человеческая в равной степени, причем от последней нельзя отказываться ни в коем случае, иначе напрасными окажутся все усилия показать, что метафизическое существо, по крайней мере, один раз встало на сторону людей и на себе познало все лишения человеческой жизни. Из этого постарались сделать вывод, что этот Бог более милостив к людям, чем все другие, поскольку Он Сам однажды был таким же, как они, что с точки зрения логики привело в итоге к успешному привлечению последователей «Новой религии», ибо люди всегда хотят подвести все под свой масштаб.
С одной стороны, безоговорочное признание человечности Иисуса, а с другой, — восприятие Его как непосредственное деяние Бога и Его присутствие, даже как Бога для нас, в последовавших дебатах не вызывало особых трудностей. Этот тезис был установлен в качестве догмы, а впоследствии никого уже не сбивал с толку, так как тезис для нас всегда можно было предписать по желанию или необходимости.
Не хочу больше высказываться на эту тему, но должен заметить, что наиболее успешными оказались у «улучшенного» человечества именно те религии, которые казались особенно таинственными, почему о них справедливо говорят как о mysterium fidei, таинствах веры, хотя не каждый (если кто-нибудь вообще к этому способен!) может это обосновать. Поэтому не стоит дальше говорить на эту тему, а следует лишь ожидать благодати просветления, но при этом почему-то всегда охотно забывают, что я, собственно говоря, являюсь Люцифером, который несет свет, правда, люди давно уже не желают об этом слышать, а я напомню им об этом только тогда, когда мне это будет нужно.
Ну, кажется, я мог бы быть весьма довольным претворением в жизнь моего Великого плана, а я действительно был удовлетворен, ибо, с одной стороны, тот дух соревнования, который я инициировал среди людей, дал огромное разнообразие религиозных мутаций, так что каждый верил, что именно он, и никто другой, является обладателем святой истины, что тут же вело к великому раздору. При этом «Новая религия» Иисуса вела себя ничуть не лучше, чем все остальные религии, существовавшие до и после нее, а именно — с особым тщанием приколачивала к кресту еретиков. Я, собственно, и не ожидал ничего другого, ведь люди остаются такими же, какими были раньше, они не меняются: сначала они делают революцию, а потом создают тайную полицию.
Но, с другой стороны, сильные мира сего сделали эту «Новую религию» своим личным делом и, наконец, навели относительный порядок в религиозном хаосе, ведь любые потуги мутации сами по себе не стоят ничего, если к ней не присовокуплена селекция. С такой системой я с самого начала имел хороший опыт, стоит лишь взглянуть на реальность моего мира — она обеспечила появление новых прекрасных видов и рас и продолжает обеспечивать возникновение новых форм жизни во всем своем великолепии, без того чтобы я каждый раз сам вмешивался в это дело. Во всяком случае, «Новая религия» полагала, что сумела победить всех своих противников, на деле же она попала под надзор сильных мира сего, а когда это стало заметно, было уже поздно, и предпочтение было отдано тому, чтобы удобно устроиться в этой ситуации, ведь если нельзя свернуться клубочком в лоне Авраама, тем более, если не знаешь, как туда попасть, то лучше заползти хотя бы в лоно власть предержащих — там тоже может быть тепло и безопасно.
Естественно, такая близость к сильным мира сего не осталась без последствий для «Новой религии», ибо ничто не таит в себе больше соблазна, чем сама власть, поэтому «Новая религия» и, прежде всего, ее служители быстро усвоили, как нужно организоваться, чтобы самим приобщиться к властителям. Ведь какой толк в религии, которая сама не обладает властью?
Позднее это породило некоторые проблемы, ибо точно так же, как может быть только один Бог в этом мире, так и власть бывает только одна, но, к сожалению, Иисус, о котором до нас дошло не так уж много ясных слов, говорил однажды о двух сестрах, а заинтересованные круги захотели из этого сделать вывод, что Он предполагал разделить владение этим миром между светской и духовной властями, во всяком случае, до того момента, когда Он сам возьмет его в свои руки.
Ну, хорошо. Я, по меньшей мере, не могу припомнить, чтобы Он говорил нечто подобное, да и с какой стати, ведь, как бы то ни было, я есмь Князь сего мира, и в этом мы были едины. Может быть, Он действительно сказал это, но только для того, чтобы занять головы людей подобными запутанными вопросами, чтобы у них не оставалось времени участвовать в моем великом проекте совершенствования мира, что в течение долгих последующих лет приносило Ему успех.
Как уже говорилось, я мог бы быть доволен, и был доволен на самом деле. В любом случае, все выглядело так, словно после нескольких столетий смятения я мог бы продолжать свой труд в тишине и спокойствии. Однако в ту пору я допустил небольшую ошибку, причем не в своих поступках — в них я придерживаюсь великой четкости, а в самой основе построения планов, так как я в спешке исходил из того, что достаточно будет, если я привлеку сильных мира сего к осуществлению своих намерений. При этом я упустил из вида то, что власть не бывает верным союзником, а перебегает с одной стороны на другую, правда, это само по себе полезно, поскольку способствует соревнованию, но в данном случае это стало большой помехой моим планам, ибо чего стоит император, который не властвует никем и ничем? То, что так успешно было начато с одним из императоров в Никее, во всем этом хаосе навели что-то похожее на порядок, потерпело позднее почти полное фиаско: императоры были слабы, правили недолго, убивали друг друга, и никто не чувствовал за собой ответственности, а хаос вновь расползся по всем углам и закоулкам мира.
Естественно, я задавал себе вопрос, нет ли какой-то доли моей собственной вины в том, что я поселил среди людей смятение и дух соревнования и что доза хаоса была при этом настолько велика, что затронула и власть. Я отнюдь не исключаю, что я тогда действительно действовал в неком порыве и не до конца просчитал возможное воздействие на культуру и общество, тем более что мой алгоритм подчас несвободен от элемента неопределенности и ненадежности. Однако я подозреваю, что скорее какая-то доля вины за эти процессы лежит также на Боге-Отце, Сыне и Духе Святом, ведь именно в Их интересах было помешать нормальному развитию этого мира с тем, чтобы он всегда представлялся юдолью печали и страданий, и чтобы люди видели в этом еще одну причину бежать этого мира; поэтому я могу только предполагать, что Они способствовали разжиганию споров между людьми о том, кто может правильно интерпретировать таинственные речи и действия Господа Иисуса.
Во всяком случае, властители поддались такому воздействию и всласть воспользовались этим спором, преследуя свои собственные интересы, что, конечно, было не очень разумно. Нигде и никогда нельзя дискутировать о власти, тем более с помощью религиозных аргументов, так как каждый тут же пожелает влезть в дискуссию со своим словом. Только поймите меня правильно, вполне естественно, что власть в первую очередь для того и существует, чтобы приобрести ее в собственных интересах (почему же иначе затрачивается столько усилий, чтобы бы пробиться во власть?), но тогда от вечного спора людей о том, кто есть Бог, а кто нет, и по каким признакам можно распознать Бога, если вдруг встретишься с Ним, и как с Ним при этом держаться, который все равно никогда не будет разрешен, так как большинство людей не могут отличить Бога от Дьявола, надо по возможности держаться подальше, ибо власть, участвуя в нем, может только потерять и ничего не выгадать.
Меня часто спрашивали, как я представляю себе идеальное государство, и я всегда давал один и тот же ответ, однако люди редко прислушивались к мои словам, поэтому хочу повторить свой ответ еще раз. Сначала я старался подчеркнуть, что идеальное государство существовать не может, по крайней мере, среди людей, ибо идеал у Бога, но Он его не показывает. Казалось бы, не трудно создать идеальное государство для двух людей, даже если они разного пола, но и этого люди до сих пор не создали.
В этом, моем мире не может быть идеального государства, ибо он, мой мир, нуждается в совершенствовании, и мы давно бы ушли вперед, если бы люди более активно участвовали в этом процессе. Вот если принять такую оговорку (а я бы очень просил об этом), тогда я могу при таких условиях вполне представить себе хорошее государство, причем его конструкция и организация будут исходить исключительно из способностей и потребностей людей, которые я дотошно изучил за все эти годы. И поскольку речь идет о людях, ибо ничего другого в настоящее время нет под рукой, то хорошее государство уподобилось бы дому для умалишенных, в котором людей хотя и запирают, но заботятся о них как можно лучше.
Собственно, я выдвигаю следующий тезис: дозволь людям делать то, что им хочется, и при этом возникнет такое безобразие, что нужно будет защищать от него их самих и, конечно, окружающую среду, установив строгие правила и силой препятствуя им эти правила нарушать. Чем люди будут заниматься в остальном, особого интереса не представляет. Слышат ли они таинственные голоса, представляют ли они себя Наполеоном, Иисусом или обоими сразу, удовлетворяют ли они свою страсть с помощью козы или им нужны для этого побои, какие краски они предпочитают, какой любят принимать душ, ледяной или тепленький, кажется ли им, что они курица или чайник, — в хорошем государстве понадобится всего лишь давать курице зерно, каждое утро полировать чайник замшей и позаботиться о том, чтобы козы присутствовали в достатке. Администрации сумасшедшего дома не потребуется беспокоиться о чем-то еще, пока не нарушается нормальный ход жизни и неприятности остаются в определенных границах, Наполеон не рвется завоевывать Россию, козы громко не жалуются, и никто не порывается покрасить весь дурдом красной краской.
Естественно, администрация должна время от времени применять терапию, выбирая при этом сама или добрые слова, или опиум, или электрошок (у меня лично были бы определенные предпочтения, но об этом умолчу). В хорошем государстве все устроено точно так же, как в сумасшедшем доме: никогда не может возникнуть идея приобщить пациентов к управлению, руководству и тем более к выбору терапии. Поскольку большинство людей не представляют себе, какой вид терапии для них самый правильный, это должен решать врач, этого же мы хотим придерживаться и в хорошем государстве, где властители отвечают за политику.
Людям должно хватать того, что они хорошо обеспечены и могут во всем прочем следовать своим наклонностям, а руководство, то бишь государство, не слишком вмешивается в их дела. В таком хорошем государстве каждый делал бы то, что ему присуще: один управлял, другой был бы управляем, и оба были бы счастливы, потому что занимаются тем, что лучше всего умеют. Дружеские отношения между ними без того, чтобы разбивать друг другу при первой возможности череп, для меня вещь, сама собою разумеющаяся, пока четким, ясным и всем понятным остается вопрос, какие задачи должен решать каждый.
Насколько я помню, никогда еще не получалось ничего хорошего, если врачи пытались убедить кого-то, что он на самом деле не Наполеон, или уговаривали другого умерить свою пылкую страсть и оставить коз в покое, поскольку ни тот, ни другой не отнесется с пониманием к вмешательству и свои личные проблемы. Он начнет ворчать и жаловаться, а ведь известно, что нет среди людей ничего более заразного, чем недовольство, оно хуже чумы и любой эпидемии, ибо недовольство с тех пор, как оно за все эти годы стало неотъемлемой частью человеческой натуры, обрело иммунитет против власти. Помимо всего прочего, не следует слишком близко общаться с наполеонами и поклонниками коз, пытаться их понять или даже попробовать поставить себя на их место и найти в этом удовольствие — опасность велика, а врачи ведь такие же люди, и через свою тень не прыгнешь.
У меня, во всяком случае, в этом отношении нет никаких иллюзий. На протяжении всей истории «улучшенного» человечества мне часто приходилось видеть, как внезапно, без предупреждения, в одно прекрасное утро сумасшедший дом захватывают умалишенные, и они под руководством д-ра Смоля и профессоре Перро начинают в своем безумии заново создавать мир согласно своим прихотям. (В оригинале рассказа Э. А. По, откуда взяты эти имена, они звучат как доктор Тарр и профессор Фезер, The System of dr. Tarr and prof. Fether. В русских переводах они звучат иногда как д-р Деготь и профессор Перо. — Прим. пер.). Как хорошо, что сумасшедшие никогда не бывают единодушны в том, как именно должен выглядеть их новый, прекрасный мир, и, в конце концов, им управляет Наполеон, превращающий города в курятники, легализующий браки с козами и раздающий по утрам в специально отведенных местах венский порошок для чистки чайников, что идет на благо венской промышленности, и она выдает Наполеону богатые пожертвования, чтобы он только не начал заказывать порошок на Рейне.
Все это само по себе уже достаточно удивительно, но еще больше меня всегда удивляло, как долго держались такие системы, даже когда безобразия достигали своего пика; вразумление всегда давалось тяжело и тянулось очень долго, люди медленно приходили в себя, обращались к здравому смыслу и, полные раскаяния, возвращались под крылышко своих врачей. Лучше, а тем более совершеннее, мир от этих диких выходок никогда, естественно, не становился, но люди в результате уставали и были на грани истощения, так что правителям не составляло особого труда вновь вернуть себе власть и навести порядок, в чем оказывалась заинтересованной даже венская промышленность, так как чистящий порошок можно употреблять и для других целей и на этом здорово заработать. Идол Мамон забавляется, а мне приходится думать, как убрать весь этот мусор.
Честно говоря, мне со временем надоело, что не только Бог постоянно нарушает мои планы, но и люди никак не могут понять, о чем на самом деле идет речь, что для усовершенствования этого мира необходимо проделать еще уйму работы, а для развлечения потом найдется время, и я буду последним, кто этого не дозволит, тем более что я смогу предложить совсем простые способы и средства, которые могут вознести наслаждение до неописуемых высот, поскольку я его изобрел и успешно совершенствовал все это время.
Охотно признаюсь, что мне эти годы доставили немало радости, потому что мне нравится, когда времена неспокойные, творческие и разрушительные, ибо одно неотделимо от другого, если исход их остается неясен, и я могу поспорить со Смертью, какая из мутаций переживет селекцию и какую цену за это заплатит. Короче говоря, люблю я, когда мой мир готовит мне время от времени неожиданности, поскольку не все катится по давно проложенной накатанной колее.
Времена той поры действительно не отличались отсутствием неожиданностей, и одна из них, к моему глубокому сожалению, заключалась в том, что доброму и сильному императору, который по моим советам навел в мире порядок, наследовали другие, которые своими способностями даже отдаленно не напоминали его. Эти императоры-наследники были слабыми и глупыми и недолго пребывали у власти, ибо в сомнительных ситуациях всегда находился кто-то, давший больше денег солдатам лейб-гвардии, чтобы они в нужный момент могли позаботиться о смене власти на престоле. Помимо всего прочего, эти императоры имели очень странные имена, например Иовиан или Майориан, или Олибрий, или Глицерий, так чего было от них ждать; я могу немного приоткрыть тайну, что имя уже предопределяет свойства и не следует называть дитя словно траву или лекарство, если хочется, чтобы оно со временем стало императором.
Я наблюдал очень внимательно за таким развитием, и постоянно получал информацию о важнейших событиях и раздумывал, следует ли мне вообще, и если да, то каким образом, вмешаться в ход истории, ведь, в конце концов, следует продумать многие вещи, если хочешь обустроить будущее. В этом отношении с прошлым дела обстоят значительно проще, это со временем поняли и люди, которые стали использовать любую представившуюся возможность, чтобы изменить собственную историю, в зависимости от того, насколько это кажется им полезным на текущий момент, причем каждый раз им было важно преподнести настоящее как, прежде всего, славное развитие прошлого: дескать, были использованы шансы для устранения ошибок и опасностей. Таким вот образом каждый раз создается новый мир, так как всего лишь по-другому расставляются события, некоторые из которых предают забвению, другие переоценивают, а третьи придумывают на потребу толпе, в результате чего мир отнюдь не становится лучше. Зато при этом возникает некое спокойствие и благодушие, ведь не нужно заботиться о действительном совершенствовании мира, хотя это и есть истинная задача людей, я был бы рад, если бы они наконец приняли этот вызов.
Но они делают это лишь изредка, и заботиться об этом приходится мне. Охотно повторюсь — желание изменить будущее связано с огромным трудом, ибо то, что наивному наблюдателю покажется впоследствии обязательным, неотвратимым ходом истории, является в момент принятия решения неясным и неопределенным, связанным с рисками, непредсказуемым и неподдающимся расчетам, оно сокрыто еще в лоне истории. Конечно, я располагаю всей информацией и знаю все законы, поэтому я могу рассчитывать будущее, чтобы оно следовало моим расчетам, однако иногда мне приходится принимать срочные решения, быстрее, чем я успеваю их просчитать, тогда и мне приходится сталкиваться с неожиданностями.
Но в данном случае это стало для меня настоящей неожиданностью, так как было моим собственным планом: империя оказалась слабее, чем я ожидал, она постепенно распадалась, и, казалось бы, уже созданный новый порядок вновь оказался под угрозой. Вот тут-то я и пришел к показавшейся мне вполне приемлемой идее — укрепить внутренние связи империи, оказав на нее давление извне, ибо из уроков физики известно, что можно добиться больших успехов с помощью такой стратегии, т. е. получая с помощью давления тепло и энергию, которые потом можно наилучшим способом использовать в собственных целях.
Оказать такое давление в принципе было не трудно, ведь коль скоро старый добрый мир развалился и ничего больше не создал, то для варваров он оставался еще достаточно привлекательным, чтобы они, заранее предвкушая удовольствие, занялись своим любимым способом получать выгоду от богатства — грабя, убивая и сжигая все что можно, они вторглись в империю. Поначалу, во время правления умных императоров, империя знала, как бороться с такой угрозой. Технология проста: среди нападавших сеют семена зависти и недоверия, заключают договор с одним из вождей захватчиков, чтобы разбить другого — «разделяй и властвуй». Но, может быть, варвары принесут новые предложения по усовершенствованию этого мира, ибо никогда не следует закрываться от новых идей, если старые уже не помогают; и мудрость правителей в том и заключается, чтобы не держаться за традиции, если новая идея оказывается полезной, и не важно, от кого она приходит.
Много прошло времени, прежде чем люди привыкли к относительности, которая свидетельствует, что можно найти все во всем, если только поискать, а следовательно, и Добро во Зле, но, к сожалению, и Зло в Добре. Однако на это люди до сих пор закрывают глаза. Я никогда не понимал, и мне никогда не нравилось, что люди постоянно пребывали в поисках абсолюта (естественно, только абсолютного Добра, так как об абсолютном Зле они и знать не хотят), но об этом они и сегодня не имеют понятия, и не знают, что с ним делать, если вдруг однажды случайно натолкнутся на него. Поэтому я иногда верю, что великой ошибкой Бога было то, что Он иногда открывался людям и наводил их на след Абсолюта, и они уже не могли думать ни о чем другом и все свои деяния и чаяния направляли лишь на то, чтобы подержать в руках хотя бы шлейф Божественного одеяния, что им давно уже никак не удается, как они ни стараются.
Богу, возможно, нравится подбивать массу людей на поиски Абсолюта, которого здесь, в этом моем мире, они найти не могут, ибо сначала нужно еще немного потрудиться до той поры, когда этот мой мир не станет совершенным. А до тех пор придется довольствоваться относительностью, и не следует ее соизмерять с Абсолютом, которого, будучи человеком, познать нельзя, но относительность понять нужно и, прежде всего, использовать в своих целях, столкнувшись с ней. Ведь мудрый мастер Кʹунг учил, что коль свинья перебегает тебе дорогу, ее нужно хватать.
Однако последующие императоры были слабыми и глупыми, они даже не знали, что делать с властью, свалившейся на них как подарок, и им по большей части ничего иного не приходило в голову, кроме как предаться поискам наслаждений и иногда находить их. Однажды во мне на какой-то миг пробудилась надежда, а именно, когда Юлиан, которого злобная молва называла исключительно Отступником, принял сан и полномочия императора и приложил все усилия к тому, чтобы наполнить новой жизнью старые добрые традиции. Не устану хвалить все его усилия, хотя многие оказались в конце концов безуспешными, но в этом Юлиан не был первым, но и не является последним из тех, кто имеет добрые намерения, но, несмотря на это, терпит крах. Я же не хочу скрывать, что сам я приобрел в этом деле собственный опыт, но об этом мы уже говорили.
Юлиан сразу ухватился за корни проблемы — он провозгласил веротерпимость по отношению к каждому виду религии, что отнюдь не понравилось адептам «Новой религии», ведь она в блаженном ощущении своей власти начала именно с того, чтобы выместить свои страдания именно на тех, на ком вообще не было никакой вины, но все нельзя учесть. Никто не страшен в своем гневе больше, чем жертва, ставшая палачом, и мой старый добрый друг Смерть прилагал немало сил, чтобы поспевать за пожаром местью. А Юлиан положил этому конец, в частности он заставил за счет «Новой религии» восстановить старые храмы, что лично я считаю чрезмерным, ибо никогда не следует смешивать религию с экономикой, ведь в этом случае одерживает триумф только идол Мамон, но Юлиан не пожелал меня слушать, и я ничего уже не мог изменить, да и не испытывал к тому желания, ведь у него была еще одна идея, которая мне тоже очень понравилась.
Он был твердо убежден, что таких умалишенных и одержимых одним лишь разумом не одолеть, и будет лучше, если оставить их пребывать в собственном неведении и неразумии, таким образом, он довольно близко подошел к моему представлению о хорошем государстве, и, таким образом, он запретил христианам заниматься красноречием, грамматикой и философией, чтобы они оставались в своем замкнутом мире, где они могли читать и толковать свою Библию сколь ко угодно, не мешая другим людям и не затрагивая их чувств и интересов. Государство, по мысли Юлиана, должно было терпеть и галилеян, не обращая на них в целом никакого внимания, ибо от государства религия должна держаться как можно дальше, поскольку если одно служит другому, то зло таится там, где что-то не на своем месте. Так сказал я, и меня нужно слушать до скончания этого мира и сообразно этому определять свои поступки.
Как я уже упомянул, мыслил Юлиан Отступник умно и мудро, но успеха он не добился, он умер, будучи еще совсем молодым, и от его идей и реформ ничего не осталось, кроме гадкого прозвища, которое ему дали противники. Но дальше все уже пошло не по моему плану. Я усилил давление извне, бросал войска варваров волнами на границы Империи, но Империю, казалось, это больше не волновало, императоры умнее не становились, а Империя разваливалась. Совсем напротив, Империя разделилась на Западную и Восточную половины, которые немедленно набросились друг на друга, а «Новая религия» постоянно находила все новых врагов, даже в собственных рядах. Естественно, ересь необходимо было выжечь каленым железом, ибо если уж сам Бог не пожелал терпеть возле себя никакого иного бога, то и «Новая религия» не потерпела бы конкурентов, тем более что исход схватки был неясен.
Если прежде правители несли порядок в религию, то теперь религия взяла власть в свои руки и использовала ее для решения собственных проблем; не будь это столь печальным, меня это могло бы повеселить, как медленно, но уверенно религия перенесла в одежду своих служителей регалии государственной власти. В результате их преподобия и сегодня одеваются так же, как во времена Империи одевались светские властители — в странные шапки, которые ни на что не годятся, кроме как произвести впечатление на простых людей, что, кстати, им до сих пор удается.
Однако никто не считал себя воистину ответственным за Империю и ее культуру, за сохранение науки и техники, над развитием которых с успехом трудилось столь долгое время столь много людей, и которые теперь за короткое время были заброшены, вопреки здравому смыслу, только потому, что «Новой религии» было более важно и необходимо размышлять о природе Бога, чем о благосостоянии людей. Греховная гордыня! Я в то время был взволнован, волнуюсь и сейчас, вспоминая об этих событиях, но именно под воздействием того волнения я принял решение сделать еще одну, последнюю, попытку и все поставить на карту, усилив до предела давление извне и использовав несчетное количество варваров, чтобы Империи пришлось сражаться за элементарное выживание.
Я думал, что либо люди докажут, что они достойны стоящих перед ними задач, и выучат наконец свой урок, либо пропадет смысл возлагать какие-либо важные задачи на эту Империю, и пусть она спокойно умирает, ибо и для империй действует Закон необходимого Не-Существования, тем более что мой мир достаточно велик, чтобы я мог подыскать себе новую империю. Я терпелив с людьми, и мое терпение действительно велико, что я неоднократно доказывал, но и оно не безгранично, и мне надоело, что они не пожелали следовать моим советам, а предались религии, которая не может ничего предложить, кроме надежды на Рай в расплывчатом потустороннем мире, откуда еще никто не возвращался, чтобы рассказать о нем.
Но не хочу больше отвлекаться. Сначала я поселил великое волнение среди степных народов на Востоке и позволил затем одному из них проделать долгий путь на Запад, так как не мог допустить, чтобы они и дальше терзали Восточную империю, которая как раз успешно развивалась, кроме того, я счел этот момент подходящим для того, чтобы подвергнуть испытанию Западную империю. Конечно, я сознавал, какие могут наступить последствия, но именно этого я и добивался — либо она выдержит испытание, либо нет.
Итак, я приманил народ с Востока богатством Запада, и мне это отлично удалось, ибо зависть и алчность всегда были моими лучшими помощниками, и вряд ли хоть один человек может противостоять их завлекательному шепоту, а посему я отправил своего любимого Асмодея к народу степей, чтобы соблазнить правителей, и он меня не разочаровал. Свою работу он делает блистательно, когда это нужно, поэтому-то я и прощаю ему шутки и проказы, которые он так любит и которые мне тоже доставляют развлечение.
Никто не смог удержать их, как никто не может встать на пути солнца или дождя, а народ степей, словно скотину, гнал перед собой другие народы на Запад, а Империя не ведала, что с ней произошло. До этого никогда не слыхали об этом народе с Востока, который обрушился как гром с ясного неба. Поскольку этого никто объяснить не мог, то меня, Дьявола, сделали ответственным за все это безобразие, хотя сами были виновны в том, что разучились защищаться, посчитан спор о природе Бога более важным, чем борьбу с варварами.
Даже если один из полководцев Империи одерживал ту или иную победу, я не давал пощады и насылал все новые орды варваров, которые не интересовались религией и не страшились ни меча, ни креста. Их называли аланами, гепидами, лангобардами, винилами, свевами, герулами, вандалами, бургундами, вестготами, остготами и другими именами, которых даже я не упомню, правда, к делу это не относится, поскольку народы эти давно исчезли и ничего по себе не оставили, о чем стоило бы вспоминать. Империя уже ничем не могла себе помочь, и даже «Новая религия» не давала больше утешения, и тогда люди стали приносить жертвы старым богам, однако те давно уже затерялись в бесконечных трансцендентных далях и не слышали стенаний людей, ведь у богов тоже собственная гордость, и они не собираются являться по первому зову людей о помощи.
Так случилось, что варвары вскоре завоевали Рим, и я предоставил им три дня и три ночи, дозволив делать все, что пожелают, и они не заставили себя долго упрашивать. Велико было отчаяние в Империи, но меня это не волновало, пусть люди стонут, и плачут, и жалуются на гнев богов, который вызвала «Новая религия» своим безбожием, а по мне, справедливо, что таким образом вера в «Новую религию» пошатнулась, и люди станут задаваться вопросом, почему святые и многочисленные религиозные реликвии, которых так много в Риме, не смогли избавить город от дикого разгула варваров. И я спрошу людей: «Риму причинили столько зла. Так для чего годятся могилы апостолов?» И отвечу: «Ни для чего».
Позднее вблизи могил апостолов и мучеников разместили кладбище, чтобы мертвые, по меньшей мере, чувствовали себя спасенными близ святых, коль скоро при жизни они ничего толком не создали, но это была не моя забота и не моего доброго старого друга Смерти, для которого не существует никаких различий, ему все равно, кого он навещает, для него важно только его вечное задание — перевести в Не-Существующее, и неважно кого, неважно где, неважно когда.
Итак, мне было безразлично, какой город завоюют варвары, Рим или любой другой, что они в те годы делали чуть ли не каждый день, и сколько людей при этом попало в объятия смерти, могу только сказать, что ни одному из них не была дарована вечная жизнь, и некоторые из них умерли, возможно, раньше, чем это было необходимо, но, в любом случае, они отдали свою жизнь за высокую цель и должны быть счастливы, а какая цель является высокой, определяю все еще я, господин этого мира.
Во всяком случае, я не слишком раздумывал над этим, ибо наступило время подвергнуть Империю последнему, окончательному испытанию. На примере всех тех народов, которые, ослепленные алчностью, разгуливали по просторам Империи, можно было бы научиться, как вести себя с варварами, чтобы, в конце концов, суметь собрать все силы для финального сражения с народом с Востока, который после своих долгих блужданий прибыл наконец туда, куда я его послал. Это были сильные, хоть и малорослые парни, которые за долгие годы провели не одну тысячу сражений и научились побеждать любого противника, чего можно (и нужно!) было бы ожидать и от солдат и военачальников Империи, ведь им пришлось сражаться с врагами на всех границах Империи.
Однако «Новая религия», проповедовавшая всеобщий мир и твердо верившая в него сама, кстати, она верила и в то, что самым острым оружием является слово, так основательно ослабила Империю, что приходилось постепенно уступать народу с Востока. А вся пропаганда свелась к ничтожному утверждению, что якобы князь варваров с Востока — это дьявольское отродье с двумя рогами на голове и длинными острыми ушами, что само по себе оскорбительно, а с другой стороны, является явным преувеличением, ибо даже если необязательно рисовать этого князя, как красавца, он все-таки был приземистым мужчиной с широкой грудью и крупной головой, с узкими глазами, плоским носом и жидкой седой бородкой, то есть он во всем был человеком, а не Дьяволом, и называли его отцом.
Это свидетельствует только о том, что народ его любил, пусть даже всего лишь за то, что он обещал народу богатство не на словах, за которыми не следовали никакие действия, а прилагал все усилия к тому, чтобы отнять богатство у других, чтобы отдать своим. Из этого можно извлечь урок, что раньше были времена, когда политика обладала достаточной силой, чтобы не лгать, хотя это не играет роли, пока люди не выражают неудовольствие по этому поводу.
Здесь хочу попросить у читательниц и читателей немного терпения, прежде чем я продолжу рассказ о ходе событий, так как мне часто задают вопрос, почему все-таки Империя так ослабла в те годы, что не смогла отразить нападение варваров, в конце концов, ведь можно было ожидать, что для Империи с таким уровнем развития культуры и цивилизации, таким богатством и благосостоянием, обладающей к тому же такой силой и властью, подобные испытания были вполне по силам и могли быть преодолены без особых проблем.
Люди сами много думали над этим, как цивилизованные, так и варвары, и каждый, в зависимости от собственных желаний и интересов, приходил к весьма отличающимся выводам, как это всегда было свойственно людям, причем именно к тем, которые их устраивали. Я вообще не хочу вмешиваться в эти дебаты, так как люди и без того давно уже не хотят прислушиваться к моим указаниям и советам, и этот факт я тоже не хочу комментировать, ибо выраженное по этому поводу сожаление явится не чем иным, как другой формой праздности, чего я не могу себе позволить, так как в этом мире я должен выполнить еще множество дел, а люди об этом недостаточно беспокоятся.
Не хочу читать лекций, а сосредоточусь на главном. Всегда цивилизация превосходит варваров, и, повторю, всегда в финале борьбы верх одержит цивилизация, поскольку по своей сущности она обладает большими возможностями, лучше организована и потому может лучше использовать свои возможности, если (подчеркиваю!) она верит в свои собственные силы.
Душа и разум должны объединяться, когда наступает момент решающей битвы, когда противники противостоят лицом к лицу и все зависит от воли к победе, страстном желании победить врага раз и навсегда, уничтожить его и предать забвению, чтобы он никогда уже не поднял головы. Эта битва, когда бы то ни было, решается не разящим мечом, не крепкими доспехами и не мускулами, а союзом души и разума. Пусть объединятся Арес, и Марс, и Гуаньди, с его красным, как у индюка, ликом, и обезьяна Хануман, и Забаба, и Нанайя и, объединившись, позовут на помощь Аттара, но никогда им не удастся победить Психею, хотя она и появляется перед людьми нагой и слабой.
Не надо мне говорить, что сила варваров еще свежа и молода, что их алчность велика и превосходит скаредность собственников, что в них еще бродит неизбывная мощь первозданной природы, что они дики и суровы, что в них нет нежности и мягкости, что ведет их отнюдь не мораль, а сама жизнь во всей своей суровости. Я на это отвечу всего одним лишь словом: Вздор! Коль скоро душа и разум сильны, то плоть следует им без единого возражения, разве я сам не являюсь разумом и в то же время Князем мира, разве я сам не являюсь изначально и, прежде всего, Идеей, но все-таки сотворил мир, который должен процветать и совершенствоваться? Разум сотворил плоть и уделил ей душу, так как же плоть станет возражать своему господину?
Повторю еще раз: цивилизация всегда превосходит варваров, если и до тех пор, пока она крепит единство души и разума и уверена в своей силе. Однако, к сожалению, в Империи не было уже такого единения, и она не сознавала уже своей силы. И здесь опять вступает в игру «Новая религия», которая была не чем иным, как религией слабых людей и слабости, поскольку Богу было по нраву сделать людей чужими в моем мире, чтобы они ощущали себя здесь гостями и поэтому свободными от любой ответственности.
Эта «Новая религия», а ведь первоначально это был заговор страдальцев против преуспевающих и победоносных людей, и им удалось с Божьей помощью взять себе на откуп добродетель беспомощных и неизлечимо больных, тут нет никаких сомнений. При этом культивировалась чисто рабская мораль, но это не должно никого удивлять, ведь это и были рабы, больные и страждущие, беспомощные и униженные, именно humiliores, к которым обратилась «Новая религия». Именно это и было тонко спланированным покушением на мой мир, надо было нанести удар по повелителям, по potentes, нанести удар там, где они этого меньше всего ожидали и, стало быть, оставались практически беззащитными, то есть на полях ценностей, морали и теории, одним словом — на поле культуры, которое для сильных мира сего долго считалось неприступным.
Когда все упорядочено в моем мире, то слабые не имеют никакой другой культуры, кроме той, что у сильных, ведь власть сильных есть не что иное, как власть над культурой, и именно это очень хорошо уяснили себе те, кто действительно являются сильными, и они не жалели усилий, чтобы для захвата этой власти употребить любую доступную им возможность. Власть над культурой — это власть над словами и над тем, какую ценность они представляют для людей, поэтому я могу сказать с полным основанием, что власть над культурой — это власть над коммуникацией (имеется в виду передача от одного сознания, коллективного или индивидуального, другому какой-либо информации; представляет собой социальный процесс, отражающий структуру общества. — Прим. пер.), вот почему и о Боге утверждается, что «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. Оно было в начале у Бога. Все чрез Него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть».
Я отвечу: «Слово необходимо, но его недостаточно, ибо без наличия воли слово остается пустым и слабым и не достигает чужих ушей». Из этого сильные мира сего должны были извлечь урок и действовать так, чтобы оставаться сильными, ибо тот, у кого нет воли, чтобы овладеть словами, тот потеряет свою власть, а без слова и воли он — ничто, и он будет унижен на вечные времена, и слабые будут властвовать над ним и судить его без пощады, поскольку и им, слабым, не было пощады. Кто может осудить жертву, которая долгое время испытывала на себе всю жестокость подсудимого и теперь не желает предать это забвению в тот момент, когда ее палачи лежат пред ней во прахе?
Пусть никто не говорит, что эти сильные мира сего не сами в этом виноваты, в том, что теряют власть, я всегда был твердо убежден, что тот, кто вынужден выпустить власть из своих рук, не заслужил лучшей доли, а потому не стоит ему сочувствовать или даже сострадать. Но пусть никто не говорит, что я не даю людям второго шанса (собственно говоря, был некто, изгнавший за один-единственный промах людей из Рая), именно для того я подверг Империю великому испытанию, чтобы в решительный час она смогла проявить и разум свой и душу.
Тут я должен признаться, что и я, к сожалению, дал ослепить себя внешним блеском Империи, мрамором и золотом, роскошными зданиями, подобных которым я в этом мире нигде еще не видел, уровнем науки и техники, утонченной культурой жизни. Ослепленный этим блеском, я долгое время не замечал, а может быть, не хотел замечать, что властители в этой Империи еще более алчны, чем обычно бывают властители везде и во все времена. Для них Империя ничего не значила и служила только для того, чтобы защищать и преумножать их собственное богатство. Они желали оставаться в своем замкнутом кругу и не допускали к себе никого, даже если это были достойные и способные люди, хотя весь мир тем временем стал понимать, что правители лишь тогда остаются у власти, когда привлекают к себе лучших представителей человеческой породы, пусть даже только для того, чтобы не позволить этим самым humiliores взрастить в своей среде вождя.
Но олигархи Империи сами решили свою судьбу, они ослепли и оглохли к нуждам простых людей. Они ничего не желали знать о бедности своих крестьян, ремесленников и рабов, что в принципе понять можно, ибо бедность грязна и отвратительна, так что ни одно существо, обладающее вкусом и образованием, не приблизится к ней по доброй воле, но мне не остается ничего иного, как постоянно спускаться в глубины человеческой жизни, если я хочу двигать вперед этот мир. А ведь это должно было стать заботой властителей Империи. Я, Князь мира, дал им власть для того, чтобы они совершенствовали этот мир, и, стало быть, это их вина, что они не сумели правильно распорядиться властью, поэтому никто не должен потом приходить ко мне жаловаться на свою судьбу.
Подлинный разум власти заключается в том, чтобы знать о ней и не всегда показывать, так как даже из бессилия возникает своеобразная сила, когда она осознает себя. Пусть олигархи жестоки и своенравны, этого от них ожидает каждый, ибо для того и власть, но она никогда не должна быть заносчивой, она всегда должна оставлять бедным и слабым хотя бы искру надежды на то, что и они смогут однажды приобщиться к олигархам.
А что же humiliores? Они знать ничего не знали ни об Империи, ни о ее разуме, ни о ее душе — сильные мира сего принесли им лишь разящий меч, а не облагораживающую культуру. Да, я ошибся, даже очень ошибся, и хочу здесь и сейчас заявить со всей ответственностью, что и народные массы значили для меня очень много, и я всегда настоятельно советовал этим олигархам никогда не пренебрегать массами и их благополучием. Пусть меня поймут правильно, дело не в том, чтобы сделать отдельного человека богатым, счастливым, здоровым, молодым и красивым, в конце концов, человека побуждает к действиям понимание собственных недостатков, иначе что получил бы мир, если бы его населяла банда самовлюбленных нарциссов, которые мечтали бы только о том, как превратить весь мир в ландшафт с озерами и прудами, чтобы им почаще можно было любоваться своим отражением в воде.
Нет! Кто постоянно внушает массам, что они могут стать равными сильным мира, тот совершает страшнейший из всех грехов, и этот грех не может никогда снискать прощения ни пред лицом Бога, ни, тем более, пред моим. Я никого не хочу призывать к тому, чтобы равняться с массами больше, чем это необходимо, и мне понятно настойчивое желание очиститься самым тщательным образом как внешне, так и внутренне, не забыв при этом ни одной частички души и тела, после любого контакта с ними. Я же говорю совершенно о другом, когда утверждаю, что массы и их благосостояние всегда значили для меня очень много, и хочу это объяснить.
Ad primum, массы всегда были и будут составлять большинство в человеческом обществе, поэтому их из-за одного количества нельзя оставлять без внимания, даже если их качество не представляет интереса. Однако мы все хорошо знаем, что мы никогда не можем точно определить, когда количество переходит в качество — новое, другое качество, — поэтому все-таки мы должны оставаться бдительными и подготовленными.
Ad secundum, коль скоро основным свойством масс является их количество, то мы не хотим и не можем исключить, что где-то в этих массах таится маленький квантик качества, более того, мы должны уверенно исходить из этого. Пусть это случайность, но в моем алгоритме ничто не предусмотрено с такой надежностью, как случай. Поэтому китайцы правильно поступали, когда своих правителей избирали не по праву крови, а по праву образования, но это уже совсем другая история.
Ad tertium, из всего этого следует, что правители должны постоянно отфильтровывать качество из масс, чтобы их количество не представляло опасности, ибо с количеством можно обходиться по–разному, например разделять и властвовать. В заключение скажу, что всегда полезнее было не уничтожение самых умных и сильных представителей масс, а милостивое предоставлять им места в кругу сильных и могущественных, ведь они-то лучше всех знают, как можно управлять массами.
Империя и ее властители ничего из этого не усвоили, они не давали себе труда привлечь массы на свою сторону, они держали при себе разум и дух и ревностно оберегали свое богатство. Это было их большой и непростительной ошибкой, когда разум и душа говорили о свободе, образовании и благосостоянии, а массы по-прежнему жили, как и раньше, в нищете и страдали от эксплуатации, не имея ни капли надежды на то, что что-то изменится. Можно все повернуть, как хочется, можно превозносить уровень богатства и знаний, которого Империя достигла за долгие годы своего господства, но пропасть между правителями и массами становилась все глубже, а правители слишком поздно заметили, что мечом и золотом можно расширить границы Империи, но сохранить ее надолго не удастся.
Я уже говорил, что и бессилие может породить своеобразную силу, которая ищет свою дорогу, как текущая вода, и если ни золотом, ни мечом не удается удержать ее при себе, то она находит возможности бросить вызов правителям. Мудрой деталью плана Бога было то, что Он направил Своего Сына в мой мир именно в тот момент, когда массы терпели особую нужду, поэтому Его послание угнездилось в головах людей, куда правителям путь был заказан, хотя бы потому, что они никогда не пытались его отыскать. А поскольку правители никогда не интересовались головами людей, то там образовалась пустота, и люди с жадностью поглощали новые послания и все сильнее ненавидели правителей, пока они вообще не перестали верить в их власть.
Неважно, на чем строить власть — на любви или на страхе (по моему мнению, оправдал себя mixtum compositum, компоненты которого в их соотношении можно сравнительно произвольно менять, но меня сегодня никто не спрашивает), — нужно только не забывать, что не применение того или иного инструмента обеспечивает власть, а вера в нее. А потому повторю еще раз, что с властью сильных мира будет покончено безвозвратно, как только массы перестанут верить в нее, и тут уж ничем не помогут ни мечи, ни золото.
Но как только зародится сомнение в вере, то спасение станет уже невозможным, тогда из тоненького ручейка родится мощный поток, новый Всемирный потоп, который все унесет и погребет под собой, и никто и ничто не смогут его остановить, даже мне это не удастся, а посему я вынужден был подождать, пока уляжется первое волнение, что в этом случае длилось очень долго, ибо люди теперь вовсе не хотели участвовать в построении мира.
На этот раз они были так недовольны состоянием моего мира, что не хотели даже верить в то, что его можно улучшить своим собственным трудом; на этот раз они уклонились от выполнения своей задачи и видели лишь один-единственный путь избавления от тягот и страданий, на этот раз они пожелали навсегда разделаться с этим миром, на этот раз они страстно надеялись на Великий пожар, в котором погибнут злыдни и безбожники, надеялись на Последнюю битву, которая освободит бедных, страждущих и слабых, надеялись на Великого царя, который могущественней, чем все сильные мира сего, на Новое царство справедливости, которое будет не от этого мира. Ведь сильные хотят быть сильными в этом мире, и никто не может противостоять их силе, но зато они будут слабыми и беспомощными перед лицом сильных из другого мира, который грядет во всей красе и великолепии, когда нужда будет особенно велика.
Да, а что же humiliores? Они наконец обрели свою насущную веру, у них не было больше страха перед сильными мира, они верили, нет, знали, что сильные могут истязать и уничтожать их плоть, но не бессмертную душу, и потому они могли встречать смерть с радостью, ибо лишь тогда душа их воистину станет свободной от страданий земной жизни, их путь был бы окончен, и душа возвратилась бы домой, в Рай, к Богу истинному и единственному. Странник не устраивается по-домашнему во временном приюте, поскольку на следующий день он продолжит свои странствия, так и верующий человек в этом мире знает, что родина ждет его с таким же нетерпением, с каким и он ждет свидания с ней.
Признаю, что такие взгляды и настроения взбесили меня тогда, и продолжают бесить и сегодня, ибо дело не только в том, что эти люди пренебрежительно относятся к моему творению, но в своей вере, которую они полагают знанием, заносчивы и высокомерны, ведь они по своей сути глупы и необразованны, а собираются судить и оценивать красоту и логику моих творений, не говоря уже о том, что дерзают утверждать, что Бог именно им открыл Свою истину. С такого рода людьми мне нечего делать. Я еще могу принять критику, которую они высказывают время от времени, поскольку в этом мире не все еще обстоит так, как должно быть; однако только тот имеет право на критику, кто сам устремленно старается улучшить положение, поэтому я терпеть не могу, когда из критики вырастает неприятие, а из неприятия — надежда на скорый конец света, а из этой надежды — собственное поведение, направленное на ускорение подобных событий.
Я подарил людям свободу, и теперь каждый может решать сам, нравится ли ему в моем мире или нет, а если ему не нравится, то он свободен в своих поступках, может взять веревку или прыгнуть вниз с самой высокой скалы, или обратиться за советом к моему старому доброму другу Смерти, который уже задолго до этого момента расширил набор подобных услуг, но этот человек не должен препятствовать другим делать то, что им придет на ум. И что только эти люди себе воображают? Уж не думают ли они, что они — дети света, воины Господни, будто Бог нуждается именно в них, будто Бог именно их призывает в Свою рать, что именно они могут что-то значить в той извечной игре между мной и Богом?
Хотите верьте, хотите — нет, но я считаю, что дела у Бога совсем плохи, если Он действительно делает ставку на войско из бедных, слабых и страждущих, чтобы выстоять в нашей игре. И еще добавлю к этому, что Ничто не предопределено в нашей игре заранее, о ней нет никаких записей, ибо игра эта не касается людей, они ее не понимают и не должны вмешиваться в нее, потому что по окончании ее только один из нас — Бог или я — понесет убытки, когда нам придется заново выстраивать то, что в своей простоте порушили люди. Тем временем я узнал, что Его терпению постепенно приходит конец, а каждый знает, сколь грозным может быть Бог во гневе, и Он обратит его на людей, а не на меня, ведь Бог давно понял, как чертовски скучно было бы Его бытие без этой вечной игры со мной.
Как бы то ни было, людей это не должно волновать, никто от них не требует принимать участие каким-либо способом в нашей игре, и я не потерплю, чтобы устанавливались какие-то туманные родственные отношения, когда речь заводят о сыновьях света или мрака. Мы говорили об олигархах и о том, что они потеряли власть по собственной глупости, что меня, в частности, сильно рассердило, ибо от сильных среди людей вполне можно было ожидать, что они хорошо знают своих сородичей и понимают, что человек является существом психосоматическим, которое в эмоциональной заботе нуждается больше, чем в телесном благополучии, поэтому всегда полезно давать людям не только хлеб, но и зрелища, а еще лучше, когда люди твердо и неколебимо ратуют за плоть и кровь своего Бога, который таким путем переносится из своей трансцендентальности в имманентность, хотя предварительно не спросили Его согласия, но меня это не касается никоим образом.
Но когда властителям не удается затронуть души масс, тогда массы выискивают собственные пути, и из этого никогда не получается ничего хорошего, а результаты губительны не только для властителей, что меня не особо волнует, но и для этого, моего мира, который никак не становится совершеннее, когда массы получают в нем власть. Я всегда старался постичь этих людей, что мне в целом удавалось, но это никогда не давало понимания, поскольку я не хочу понимать, почему некоторые люди по своей воле предпочитают жить в бедности и нищете лишь только потому, что надеются на спасение в другом мире вместо того, чтобы направить свои силы и волю на улучшение этого мира, ведь другого у них нет, и ни один человек не может сказать, как на самом деле выглядит другой мир, когда он у Бога и ни у кого другого, и он будет таким, каким его пожелает видеть Господь. Однако, какой дерзостью надо обладать, чтобы полагать, что он, этот другой мир, создан в соответствии с пожеланиями людей.
Бог непостижим в Своих решениях, и даже мне, знающему Его дольше всех и лучше всех, всегда очень трудно распознать Его логику и стратегию, что, однако, настоятельно необходимо, чтобы сохранить достоинство в нашей вечной игре. Насколько мне известно, все истории о том, что кто-то побывал в Раю (его туда вознес ангел, или, подобно Иакову, сам поднялся по ступеням лестницы и т. д.), есть продукты обычной пропаганды, поскольку Богу совсем не нужно рекламировать людям Рай, словно владельцу гостиницы свои номера постояльцам, ибо в конце всех дней Богу и мне выпадет немало трудностей, чтобы отвратить тех, кто почувствовал себя призванным, правда, до этого дело не дойдет.
Думаю, я достаточно поговорил на эту тему, так что люди теперь знают, о чем идет речь, и должны сделать из всего этого свои выводы. История «улучшенного» человечества длится довольно долго и предлагает обильный материал, из которого люди могут многому научиться, что, собственно говоря, совсем не трудно, даже если всего лишь покопаться на поверхности, ибо история, конечно, не повторяется, но следует в конце концов законам, которые в свою очередь изменяются время от времени (так как мой алгоритм способен обучаться, чтобы мне не стало слишком скучно), но все-таки эти законы в основном непреложны, и история следует им, а люди могут их познать и использовать, ведь для того они существуют. Иначе говоря, зачем нужен дорожный указатель на дороге, по которой никто не идет?
Что же касается способности людей извлекать уроки из истории или культуры, учиться у природы или, скажем, вообще чему-нибудь учиться, то я просто не знаю, что мне об этом думать, ибо, с одной стороны, они все дальше и глубже проникают в сущность мира, могут распознать и рассчитать движение мельчайших и величайших частиц, они даже открыли случайность, что само по себе уже является поистине великим достижением, ибо необходимо воспользоваться случаем, чтобы его обнаружить, ведь никогда заранее не знаешь, где этот случай таится, и чаще всего отнюдь не там, где предполагается.
Я не хочу принижать эти достижения людей, ведь они все-таки будят во мне надежду, что люди способны на великие дела, если правильно будут использовать свой потенциал, но с другой стороны, то, как быстро люди меняют свое мнение, как быстро гаснет в них желание, рождает во мне скептицизм, причем весьма глубокий. Я никогда не понимал, почему люди всегда заново ставят перед собой вопросы, на которые, по моему мнению, давно был получен ответ, словно каждое поколение стремится заново разведать мир и тем самым заново создать его для себя, хотя существует так много вопросов, которые только и ждут, что люди посвятят себя их решению и найдут когда-нибудь на них ответ. Во всяком случае, я насадил среди людей соревнование совсем не для того.
К сожалению, всегда встречаются люди, которые не делают различия между временем своей жизни и временем жизни мира, и потому верят, что мир начался в час их рождения и придет к концу в момент их смерти, то есть они сами создают мир (что само по себе не было бы проблематично), но к тому же настаивают на том, что мир должен погибнуть вместе с их смертью (что, однако, может привести к более серьезным трудностям, особенно если эти люди не исчезают, оставаясь непризнанными, а принадлежат к числу сильных этого мира).
Сейчас уже известно, что мой мир существует действительно и реально, однако люди могут познавать его только сквозь пелену своего восприятия, так что вполне можно было бы сказать, что люди создают свой собственный мир посредством своего восприятия; таким образом, остался всего один шаг, чтобы прийти к выводу, что люди живут не только в мире, который действителен и реален, но скорее в его проекции, отражающей то, как можно, нужно или должно познать мир.
Здесь я хочу заметить, что вряд ли можно сомневаться в том, что восприятие человека перестает существовать в момент его смерти, и даже если это было бы не так (как утверждают некоторые), то все равно не подлежит сомнению, что тот человек, смерть которого мы постулировали, больше уже не сможет сообщить о своем восприятии мира (во всяком случае, передать это другим людям, связь с личинками и бактериями не будем принимать во внимание, даже если это могло бы привести к интереснейшим последствиям); тем самым человек ставит себя hors du system (вне системы. — Прим. пер.), в чем опять же некоторые сомневаются и считают, что человек обретают эту связь, двигая стулья и столы, но мы в рамках наших доказательств оставим это без внимания.
«И что это означает?» — зададут мне вопрос. И я отвечу: «Каждый отдельный человек может иметь веру в то, что его мир завершается с его смертью, и это действительно имеет место, но не мир существует для людей, ведь каково самомнение, если отдельный человек исходит из того, что мир является чистым восприятием только для того, чтобы он мог осознать его только так и никак иначе. Еще больше самомнения заключено в убеждении, что мир должен погибнуть только потому, что сам человек прекращает существование, а разве не больше всего самомнения в утверждении отдельного человека, что мир этот лишь для того и существует, чтобы служить человеку и приносить ему пользу?»
Во всяком случае, мы констатируем, что восприятие конечно, а коммуникация вечна, и хотя я хотел бы похвалить людей за изобретенные ими блестящие средства коммуникации, но должен сказать, что они почти не имеют представления о том, какие средства взаимосвязей существуют в природе, как взаимодействуют между собой утки, муравьи, атомы, Луна и планеты, а как были бы удивлены люди, если бы они смогли услышать, что именно хотели бы им сказать звезды.
Я подарил людям свободу, а потому каждый волен воспринимать мир так, как ему нравится, а поскольку людей во все времена и повсеместно стало столько, что я давно уже перестал их пересчитывать, то не исключаю, что среди них могут быть и такие, кто воспринимает мир таким, каков он есть действительно. Об этом печется лишь закон больших чисел, который до сих пор всегда оказывался весьма полезным. Но эта свобода, специальная и специфическая монада, предназначается отдельному человеку, но не людям, комплексной и сложной системе внутри еще более сложной и комплексной системы, правила которой находятся в глубине моего алгоритма, который со временем изменяется и никогда не возвращается к тому, каким он был ранее.
Что я хочу этим сказать? Только то, что человек должен превосходить свою веру, быть выше ее, ибо его ответственность не ограничивается кончиком его носа, а простирается значительно дальше, настолько далеко, что он уже не может ее воспринимать. Человеку не суждено пожинать все, что он когда-то посеял, за него это вынуждены делать другие, и неважно, нравится им это или они проклинают того, кто до них бросил в землю это семя.
Знаю-знаю, я опять сильно отклонился от своей темы, так что даже не могу вспомнить, когда и где я потерял нить повествования, и теперь должен опять сконцентрироваться на моей истории, которую мы оставили, как мне во всяком случае кажется, на том моменте, когда народ с Востока возник на границах Империи, чтобы испытать, насколько она могущественна. Рассказывал ли я уже, что мной сознательно был выбран народ с Востока? Ибо в это великое испытание я хотел заложить некий шанс, который позволил бы таким образом установить новый контакт между империями Востока и Запада и создать тем самым новую коммуникацию, взаимосвязь, обмен, возможно даже кооперацию, ведь и греки, и китайцы шагнули далеко вперед по пути усовершенствования этого мира, правда, в различных областях науки, техники и культуры, и было бы весьма интересно посмотреть, если бы одни стали учиться у других.
Во всяком случае, тот самый народ с Востока, который явился, преодолев на своем длинном пути горы, степи, долины и реки, этот народ, который на Востоке назывался сюнну (Hsiung-nu — китайское название народа хунну), часто вторгался в пределы цивилизации, чтобы научиться у нее чему-нибудь, этот народ, несомненно, оставался варварским, но с собой из Китая он принес артефакты и сувениры, которые могли очень заинтересовать правителей Западной империи. Прежде всего potentes occidentales могли бы извлечь урок, что власть их будет держаться настолько долго и простираться настолько далеко, насколько находится в гармонии с законами Неба, в противном случае все увидят, к каким это приведет последствиям. Когда дрожит земля и вздымаются воды, когда на людей обрушивается чума, а коровы становятся бешеными, тогда любое творение рук человеческих превращается в тлен перед лицом Неба, а гордость людская будет повержена в прах их жилищ. И тогда не только правом, но и долгом каждого порядочного человека становится избрание нового императора, и именно так узнают люди, что именно он и есть любимец Неба, что именно он получил власть на земле, которую можно добыть только будучи в согласии с законами Неба. Именно так это происходит в этом, моем мире.
Таковым было послание к правителям на Западе, которое я дал народу с Востока, чтобы он бросил вызов Империи. Но, как мы уже говорили, только восприятие людей создает основу их собственного мира, таким образом, вызов только тогда становится вызовом, если он таковым воспринимается, а шансы среди всех рисков распознает лишь тот, кто действительно хочет их распознать.
Правители на Западе были ко всему этому слепы и глухи, сами они заботились скорее о том, как другой мир будет выглядеть в их сокровенном, или каковы подлинные взаимоотношения между Богом-Отцом, Сыном и Святым Духом, о чем можно спорить, приводя массу самых изощренных аргументов, но это никак не улучшает положение в этом, моем мире, скорее даже ухудшает его, хотя спорщиков это меньше всего волнует, так как каждый считает, что он здесь находится временно, на пути в лучший потусторонний мир. Именно поэтому я критикую правителей, коль скоро они не могут устоять перед соблазном религии, поскольку сами подвержены опиуму, который, вообще-то, всегда и исключительно предназначался для масс.
Теперь я хочу укоротить длинную историю и рассказать en gros, что было дальше, так как постепенно у меня стала вызывать скуку история о падении культур: правители на Западе не выдержали великого испытания, причем хочу особо подчеркнуть, не проявив при этом никакого героизма. Одним из последних усилий с их стороны была попытка разбить варваров с помощью варваров. Удача в битве некоторое время менялась, тысячи людей погибли у каждой из противоборствующих сторон, некоторые нашли свою смерть случайно, оказавшись не в том месте, где им следовало находиться, что само по себе можно принять за происки Зла, так что мой старый добрый друг Смерть с полным правом отправил их в «необходимое Небытие». Однако только тогда, когда князь степного народа с Востока не восстал однажды от вполне заслуженного сна после своей свадьбы, его народ был наконец побежден, изгнан и рассеян по степи, где он вновь смог собраться с силами для новых набегов. Но победоносные варвары с Севера, напротив, почувствовали свою силу, объединились с «Новой религией» и заняли место potentes, т. е. сами стали править.
Я никогда не принадлежал к тем, кто высокомерно судил о бастардах, я‑то точно знаю, что только помесь всегда, дает что-то новое, весь вопрос в том, чтобы была правильная смесь. Во всяком случае, исторической задачей любой поверженной империи были бы воспитание и образование варваров, чтобы они осознали, какое чудное наследие им уготовила судьба. Однако Империя была давно уже ослаблена изнутри; после расцвета, роста и зрелости она окончательно перешла в стадию загнивания и распада, а коль душа погибла, то начинает болеть и разум.
К самым запутанным деталям человеческой истории относится то, что именно «Новая религия» сочла себя призванной сберечь определенные традиции старой Империи, поскольку за это время ее представители сами почувствовали себя принадлежащими к potentes и привыкли к привилегиям, которые дает власть, пусть в начале это была власть исключительно над людскими душами. «Новая религия» поняла, что человеком владеет тот, кто распоряжается его душой. Так ей удалось, пусть это потребовало некоторого времени и усилий, проникнуть в души варваров, при этом в качестве самого действенного инструмента выступала не надежда на обретение Рая в другом мире, а страх перед вечной карой и мучениями в Аду, что, вероятно, можно объяснить тем, что благоденствие Империи уже казалось им Раем на земле, к благам которого можно было приобщиться и попользоваться ими путем простого грабежа без помощи Бога. Потеря такого богатства должна была казаться им самой страшной карой, из чего можно вынести урок, что зависть и сребролюбие одинаково годятся для миссионерства, если проявить достаточную внутреннюю твердость в применении подобных инструментов.
Я не хочу здесь останавливаться на том, что «Новая религия» своими тогдашними успехами обязана только тому обстоятельству, что страх людей передо мной, Дьяволом, явно превосходил их надежду на Бога, что могло бы меня обрадовать, но на самом деле мне это было неприятно, ибо люди должны выполнять стоящие перед ними задачи не столько из боязни наказания, сколько из глубоко осознанной необходимости, не говоря уже о любви и симпатиях. Я тогда действительно не мог радоваться, потому что Бог, не удовлетворившись тем, что отвлек людей от исполнения своего долга в этом, моем мире на Западе, начал к тому же атаку с Юга, где в общем-то ничего не было, кроме песков пустыни.
И снова Бог точнейшим образом спланировал свои действия и тщательно претворил их в жизнь, правда, на этот раз Он не послал Своего Сына на землю, который после полученного опыта наверняка отказался бы от этой миссии, а Бог не хотел споров в собственном семействе, которые могли также повредить Его планам. Поэтому на этот раз Он прибегнул к старой проверенной тактике, которую уже неоднократно применял в былые времена: Он отыскал человека, хотя мне до сих пор неведомо, какими критериями Он руководствовался, к которому Он обратился, и не принимая никаких возражений, продиктовал ему актуальное на тот момент Послание и дал задание возвещать его везде и каждому, даже если его не захотят слушать.
Бог извлек урок из Своего опыта прошедших лет, в чем я Ему не хочу завидовать, даже если моя ситуация ничуть не улучшается, ведь Бог до сих пор полагался исключительно на силу Своего Слова, с которым Он обратился к пророку, полагая, что это будет достаточно убедительно, если слово дойдет до людей, но весь предшествующий опыт показал, что люди, возможно, охотно внимают Слову Божию, но очень редко ему следуют. На этот раз Бог расширил задание, которое Он дал пророку, в том смысле, что тот должен был использовать не только слово, но в нужных пределах и в нужное время также воспользоваться мечом, в результате чего сложился альянс, который, естественно, доставит мне множество трудностей.
И в этом случае Бог очень мудро выбрал место действия, ибо Он опять отыскал местность в моем мире, от которой в нормальных условиях можно ждать чего угодно, но воистину не того, что она станет отправной точкой еще одной новой религии, которая в последующие годы добилась, к моему огорчению, больших успехов, так что мне потребовалось немало времени, чтобы указать ей ее рамки. Но еще больше меня злил тот неопровержимый факт, что Бог не только повторил Свою тактику в Палестине (к чему я вообще-то должен был быть готов), но и имитировал мою успешную тактику с народом с Востока (а я должен был бы догадаться об этом). Успехи этого пророка стали для меня большой неожиданностью, а я как раз занимался наведением порядка на Западе, что тоже было нелегким делом.
Я все еще страшно злюсь, когда вспоминаю события тех лет, и мной овладевают иногда странные мысли, которым я сам удивляюсь, если предаюсь в тихий час таким размышлениям. Однако когда я рассматриваю актуальное состояние моего мира и стараюсь представить, каким он мог бы стать, если бы люди выполнили свою вечную и единственную задачу — сделать этот мир более совершенным, чем он есть, то тогда эти мысли уже не кажутся мне странными и неуместными, и я ловлю себя на том, что уже начинаю ковать новые планы, как обратить их в реальность.
Но изложу все по порядку: Бог мог бы быть чрезвычайно доволен тем, как Он и Его Сын встряхнули мир и как одним ударом Они превратили результаты моей долголетней и тяжелой работы почти в ничто. Фаза классической мудрости, все достижения человеческого ума, вся эта прекрасная философия и великолепная техника, пусть даже они и имели в себе какие-то изъяны, все это практически погибло вместе с Империей, и мне стоило большого труда спасти хотя бы жалкие их остатки, чтобы не все пошло прахом.
Возможно, Бог чувствовал, что Он не одержал еще окончательного триумфа, и, возможно, именно поэтому он хотел действовать наверняка, во всяком случае, Он отыскал на Юге нового пророка, которому передал Свое Слово, чтобы тот возвестил его людям. Место и время были выбраны отлично, ибо я был занят на Западе, а, кроме того, я не придавал особого значения появлению нового пророка, поскольку за эти годы видел и слышал их предостаточно, и каждый раз их успех был мимолетен, хотя на первых порах им удавалось добиться определенных успехов. Правда, люди в первый момент дают запугать себя, если им пророчествуют о скором конце света, они бросают все, что им было дорого раньше, но точно так же быстро они возвращаются в обыденную жизнь… привыкнув к своему страху.
Как бы то ни было, после того как Сын Божий провел несколько лет в моем мире и при этом нашел путь к сердцам людей, а затем как можно быстрее скрылся на Седьмом Небе, а здесь из-за Его большого успеха у верующих у Него появилось множество последователей, чаще всего дешевых имитаторов, которые, однако, поражали воображение людей удачно построенными трюками. Много появлялось в те годы таких магов, и у каждого находились ученики и почитатели, их учения были довольно интересными, но я о них говорил раньше, так что ограничусь одним лишь замечанием, чтобы меня не упрекнули в том, что я вновь отклоняюсь от моей истории, вдаваясь в подробности. Но история не бывает простой и прямолинейной, как это считают люди, поэтому необходимо осветить некоторые детали, если люди хотят понять, что произошло с ними после того, как они были изгнаны из Рая. Однако сегодня этим мало кто интересуется, поэтому люди всегда поражаются и удивляются, когда с ними происходит постоянно одно и то же, хотя они могли бы быть подготовлены к такому развитию событий.
Хочу немного рассказать об одном из тех пророков, а именно о Мани, которого прозывали также Манес и Манихей, который считал себя исполнителем всех божественных посланий, вновь рожденным Буддой Майтреей, Usêtar bâmîk, параклетом, предстателем и заступником людей на Страшном Суде, единственным, кого можно будет спросить, если не знаешь ответа на пятнадцать вопросов. Не хочу говорить здесь о том, как принимал он послания Бога и принимал ли он их вообще, и, конечно, не о том, понимал ли он эти послания. Меня при этом не было. Однако воздействие на людей этого Мани шло на первых порах на пользу моим планам, поскольку он и его ученики обеспечили разброд и шатания среди людей, стали могущественными конкурентами «Новой религии» и сумели при этом добиться прекрасных результатов.
Его учение было довольно простым, так что понять его мог и самый последний из humiliores. Как обычно, речь шла о Добре и Зле и, конечно, о том, что надо выступать за Добро и против Зла и что сами мы на стороне Добра, а другие — на стороне Зла, то есть ясное и однозначное послание. Меня, Дьявола, считают, и по праву, творцом этого мира, идентифицируя меня с Яхве, богом евреев, но, следовательно, отвергая меня в качестве Бога Тьмы.
Но при этом была маленькая особенность, которую я посчитал заслуживающей особого внимания. Обычно все религии того времени, для которого были характерны социальные возмущения строились на том, чтобы подчеркнуть равенство среди ее последователей; каждый, независимо от возраста, происхождения, пола и цвета волос, претендовал на равную долю Божьей милости и спасения, что, естественно, и в случае религии Иисуса было чистой пропагандой, ведь даже ангелы на разных небесах подчинялись строгой иерархии, а тех, кто восставал против этого, изгоняли на вечные времена, о чем могут свидетельствовать падшие ангелы, если их об этом спросить.
Мани организовал свою религию совсем по-другому: он был честен или достаточно искушен, чтобы с самого начала подчеркнуть, что среди огромного числа последователей его религии может найтись только несколько совершенных и избранных, electi, которые хотя и могут претендовать на то, чтобы их содержала община, но сами за это должны отказаться от всех радостей жизни и, прежде всего, не должны желать плотских радостей ни в каком виде (ладно, желать они могут, но не должны следовать вожделению, из чего логично будет заключить, что нет смысла стремиться стать избранником Божиим). Успех Мани ширился до тех пор, пока не нашелся сначала один сильный мира сего, который его поддерживал, а затем еще один, который его убил, так что появилось предостаточно материала для легенд, без которых не может обойтись ни одна религия, если она хочет существовать долго.
Я бы больше не занимался Мани и его учениями, ибо они были не лучше и не хуже других, распространенных в то время, но его ученики довольно скоро отправились в путь на Восток и при этом даже убедили одного уйгурского князя принять эту религию, что не оставило мне другого выбора. Я энергично вмешался в процесс, чего обычно избегаю. Первым делом я уничтожил уйгурскую империю, что показалось мне весьма полезным. Затем я информировал моих добрых друзей в Китае, приверженцев мастера Кʹунга, о грозящей опасности, и они незамедлительно расправились с учениками Мани, в результате чего последние были окончательно искоренены.
Может быть по этой причине, я проявил недостаточно внимания тому, что на Юге появился очередной пророк, которого позднее назвали хвалимым и который сам себя считал «печатью пророков», гласом Божиим, после которого пророков больше не будет, так что люди не имели других шансов услышать послание Бога и, естественно, последовать ему. Не хочу здесь выяснять, как говорил с ним Бог и говорил ли вообще, напрямую или через ангела, да и правильно ли понял он Бога. Я и в этот раз не присутствовал, поэтому промолчу, хотя должен заметить, что слова Бога иногда трудно бывает понимать, но это — совсем другая история.
В данном случае Бог хотел все сделать правильно и потому вещал (или кто-то говорил за Него) пророку на его родном языке и по возможности простыми словами, при этом Бог полагался не только на силу слова. Он настоятельно советовал своему новому пророку воспользоваться не только словом, он и мечом. Бог ясно понимал, что не следует предполагать в людях такие же способности, какими обладал Он Сам, ибо если Бог с помощью logos сотворил, без всяких сомнений, совершенный мир, то вряд ли можно ожидать того же от людей, ведь их обращение со словом (а также с логикой) скорее можно назвать ограниченным, что меня огорчает, но тут уж ничего не поделаешь.
Во всяком случае, Бог и в этот раз удачно выбрал и место, и время, так как на Юг почти не проникла цивилизация, а то немногое, что люди создали там сами, было разрушено благодаря их собственной глупости, а также в результате неблагоприятных особенностей природы.
Как говорится, Бог разработал долгосрочный план и тем самым позаботился о том, чтобы в тех местах выпадало все меньше осадков, что принесло людям неуверенность, беды и нищету, поэтому появление нового пророка должно было стать спасением, ведь он указал путь, как улучшить свою жизнь с помощью религиозного рвения и разящего меча, так как новый пророк провозгласил, что рай следует искать не где-нибудь, а в тени мечей.
В те времена люди давно привыкли к тому, чтобы брать у других то, что им нужно, при этом необходимо акцептировать, что и другой действовал точно так же, следовательно, велась непрестанная война за то немногое, что давала природа. Это немногое, скорее всего, составляли пара тощих верблюдов и горсть сухих фиников, но все-таки лучше, чем ничего. Пока эти рафинированные полуварвары варились в собственном соку и не нарушали течение событий в мире, мне не на что было жаловаться, и я был доволен, когда великие империи время от времени снаряжали экспедиции в эти края, с тем чтобы беспорядки не выходили из-под контроля.
Сегодня мне начинает казаться, что Бог сначала заставил номадов в схватках между собой потренироваться, каким способом лучше всего грабить оседлых людей в городах, при этом номады разработали особую тактику, которую называли ghazw, но это слово было трудно произносимо, и поэтому на Западе родилось слово Razzia (облава, налет). Но как бы это не называлось, выглядело оно одинаково: молниеносный налет, затем после удачного грабежа такое же стремительное отступление в глубину пустыни. За долгие годы эти люди с Юга приобрели в этом деле своего рода мастерство, которое им очень пригодилось позднее, когда они оказались под предводительством нового пророка, но я забегаю вперед, в чем нет необходимости, так как я расскажу об этом ниже.
Итак, новый пророк, которому Бог доверил не только слово, но и меч, появился вовремя, чтобы придать мелочным стычкам бедуинов более высокий смысл, можно сказать, — более высокое достоинство, ибо никто, перерезая друг другу горло за пару верблюдов, не может оказать воздействия на ход событий в мире. Впрочем, это, скорее всего, и не входило в намерения тех самых кочевников, но, с точки зрения Бога, было пустым растрачиванием потенциала, который можно было использовать для разрушения моего мира.
Новый пророк сделал то, что обычно делают пророки: он нагнал на людей ужас перед концом света и поселил в их сердцах страх перед тем часом, когда душа должна будет предстать перед ее создателем и отчитаться в том, что сделала в этом, моем мире. Пророк заявил, что это вовсе не значит, что конец света придет немедленно, но он наступит неотвратимо, и нужно готовиться к нему, чтобы предстать во всеоружии, а достичь этого можно, распространяя в мире истинную веру словом и мечом. Причем к выполнению этой задачи нужно приступать немедленно, ибо никто не знает, сколько времени отпущено людям до наступления этого часа. Тот, кто приобщится к истиной вере, которую провозгласил новый пророк, тем самым войдет в ряды святых и не совершит уже ничего дурного, если приложит все усилия и как верный союзник Бога станет бороться с неверными. Если он одолевает неверного, то этим он совершает праведное дело, если же терпит поражение, то в любом случае ему обеспечено место в раю, хотя бы уже за его старания.
Как видите, такое Откровение Бога свидетельствует о том, что Он сделал выводы из прежнего опыта и решил не допустить того, чтобы я насадил среди людей смятение, ибо в этот раз Его задание было четким и ясным: ступайте и положите раз и навсегда конец неверию, а кто не будет слушаться слова, тот должен склониться перед мечом. С того момента, как ангел открыл ему истины этого мира, новый пророк не терял времени даром, и на своей новой родине он первым делом велел немедленно разгромить и изгнать два племени, придерживавшихся старой веры, когда они не послушались его слова, хотя лучше бы они этого не делали. Будучи обрезанными и верящими всем сердцем в Бога единого, они, к сожалению, не поверили в Его нового пророка, который был теперь архимедовой точкой опоры в «Более новой религии» и не хотел никому дозволить мешать ему.
Ну и в полном соответствии с правилами разбоя на большой дороге, выработанными на Юге, новый пророк, естественно, оставлял себе имущество неверных и распределял все это среди своих учеников. Правда, Бог запретил воровство, но только среди своих, только не друг у друга, поскольку закон действовал только для верующих, но никак не для прочих, которых поэтому можно было именем Бога и Его пророка обворовывать и грабить, как понравится, и за это к тому же получить «путевку» в рай. Все это делало «Более новую религию» чрезвычайно привлекательной для всех головорезов и «верблюдокрадов», сначала среди ближайшего окружения, затем в широких кругах. Богатство и спасение в равных долях, большего от религии нельзя ожидать. Таким образом, не было никакой магии в том, что новый пророк обретал все больше приверженцев, которые своевременно переходили в его веру, чтобы в качестве новообращенных успеть принять участие в очередном набеге и получить справедливую долю святой добычи.
Поскольку новый пророк был мудр и умен (Бог знал, кого выбирать!), он пошел еще дальше, и велел убивать не всех неверных, встававших на его пути, поскольку на перспективу не было бы разумным прерывать постоянный приток доходов. Новый пророк рассудил, что более разумным было бы оставлять неверных в живых, но облагать их налогом, своего рода данью, которую те должны выплачивать, чтобы и дальше мирно предаваться своему неверию. Хотя они тем самым лишались права на дефицитные места в раю, но с экономической точки зрения это умозаключение пророка оказалось весьма полезным. Таким образом, отпала необходимость миссионерства среди язычников, достаточно было победить их в войне, чтобы в дальнейшем эксплуатировать экономически, что можно было бы определить как цель «Более новой религии», вот почему я называю ее религией охотников за добычей.
Я уже сказал, что сегодня меня злит еще больше, чем в те годы, то что новый пророк совершил со своей бандой захватнический поход через полмира, а теперь я лучше знаю, что эта религия не сыграла важной роли и не совершила ничего значительного в развитии моего мира, если не считать того, что она за короткое время образовала мост между империями Запада и Востока, но при этом скорее сдерживала движение по мосту, чем наоборот.
У меня и сегодня выступают слезы на глазах при воспоминании о том дне, когда один из этих бездельников поджег чудесную библиотеку в Александрии, потому как в своем высокомерии он не считал достойным ничего, кроме своей собственной книги, которую он все равно не мог прочитать, зато приобрел ее за большие деньги у своего пророка, который таким способом изрядно разбогател. Однако тому тунеядцу со товарищи захотелось с голодухи свежего жаркого, и никто им не препятствовал, никто не остановил их и не наказал, но я буду помнить о них, когда в день Страшного Суда они будут стоять пред моим ликом, и напрасно надеяться, что их Хвалимый будет просить за них, ибо он вообще не будет допущен на этот Суд.
Однако новый пророк добился большого успеха, не только непосредственно взывая к сребролюбию и зависти правоверных. Бог подал ему еще одну неплохую идею — создать не только «Более новую религию», но и основать в этом, моем мире новую империю, ибо Бог отлично видел, как и чем я привлек potentes на свою сторону. Чтобы действовать наверняка, Он соединил неразрывной связью веру с государством и обеспечил себе тем самым наилучший доступ к власти. В результате Богу пришлось отказаться от утверждения своего Сына, что, дескать, царство Его не от мира сего, и хотя это было своего рода сальто космического масштаба, но особого значения оно не имело, пока эта империя, используя всю свою мощь слова и меча, заботилась о том, чтобы мой мир не стал совершеннее.
До сегодняшнего дня и, по крайне мере, в своем ареале ей это хорошо удавалось, так что верующие там все еще страдают от нужды и нищеты и делают все возможное, чтобы как можно скорее бежать из моего мира. Я их где-то понимаю, ибо, будь я человеком, я бы тоже не захотел влачить свое существование в таких условиях, но я категорически отвергаю любую ответственность за это, ведь это воистину не мои заветы, которые действуют в империи нового пророка.
Конечно, мне скоро стало ясно, как растет там на Юге угроза для моего мира, и посему я умножил свои усилия в развитии своего творения на Западе, чтобы в любом случае быть там во всеоружии, если туда обрушатся волны завоевательного потока. Я до сих пор удивляюсь, как быстро смогла распространиться «Более новая религия», это я могу объяснить только масштабами жадности и растлением, царившим в старых империях, давно уже утративших свой разум и свою душу как раз к тому времени, когда разбойники из пустыни напали на них, словно стая саранчи на плодоносную ниву. И пока они еще могли пользоваться богатством завоеванных стран, ученики нового пророка оказались в состоянии создать культуру определенного уровня, построили дворцы, которых мир еще не видел, поощряли ремесла и искусства, даже позволили себе заняться наукой и техникой, хотя в этом у них не было нужды. Зачем обихаживать этот мир, делать его удобным и уютным, если в любом случае каждого правоверного ждет жизнь в совершенстве рая, но я отучился ставить перед людьми такие вопросы, поскольку никогда еще не получал на них разумного ответа.
Я же разработал свою собственную стратегию, смысл которой должен был заключаться в том, чтобы, во-первых, создать на Западе новую империю, достаточно сильную и способную противостоять натиску орд с Юга. Во-вторых, я подготовился к тому, чтобы еще раз мобилизовать степной народ с равнин Востока, который навсегда сломит гордыню «Более новой религии». Не хочу теряться в подробностях и описывать в деталях, как я замыслил этот план, как опробовал его, пока, наконец, не отважился задействовать его в поистине величественном стиле, вложив в его осуществление изрядную долю своих ресурсов.
Прежде всего нужно было спасти, по меньшей мере, часть того образования и науки, которые сложились в течение столетий и понемногу начали широко распространяться. Правда, не все в них было правильно в том смысле, насколько достоверно они отражали обстоятельства в этом, моем мире, но там содержались важные указания и разъяснения, которые в дальнейшем могли помочь людям успешно продолжать работать над усовершенствованием мира. Это сокровище необходимо было сохранить при любых обстоятельствах, даже если мне придется для этого заключить на какое-то время союз со ставшей тем временем не вполне новой «Новой религией». В данном случае это означало бы то, что я готов был воспользоваться помощью таких странных заведений, как монастыри, от которых во всех других случаях старался держаться подальше, так как никогда не мог вынести этот строгий дух непогрешимости.
Теперь же они очень подошли для моих целей, но не потому, что в тех монастырях собрались последние разбросанные остатки образованной элиты (нет, не потому), варвары Севера быстро сообразили, для каких целей можно было с успехом использовать эти заведения. Например, чтобы убрать туда навечно нежелательных конкурентов или чтобы, создав новый монастырь, расширить сферу своего влияния, поэтому довольно часто для колонизации новых стран вперед высылались монахи, а не воины, что объяснялось к тому же тем, что правители варваров считали, что лучше потерять монахов, чем воинов. Так возникла целая сеть монастырей, которые способны были собрать все ценные вещи из окружения и защитить их от жадных новых potentes, которые не имели представления, для чего нужны эти вещи. В этом они мало отличались от тех тунеядцев с Юга, для которых свиток с рукописью Платона ценился лишь как топливо — по продолжительности горения.
Итак, прежде всего я должен был собрать остатки старой культуры в надежных местах и смог убедить того или иного монаха в том, что было бы полезно уделить больше внимания трудам философов. Как только первые из них отважились заняться чем-то другим, помимо Священного Писания и неизбежных экзегез, то, к их глубокому удивлению, выяснилось, что и язычники сумели уже высказать немало важных замечаний по основополагающим проблемам жизни в этом, моем мире. Из чего уже можно было, немного подумав, сделать вывод, что «Новая религия», как ее провозвестил Сын Божий, отнюдь не так нова, как утверждали некоторые, но в те времена так далеко еще не заходили.
Но в тот момент не это было моей главной заботой, гораздо важнее для меня было то, чтобы тексты находились в безопасных местах, а монахи осознали важность своей миссии сохранять традицию, которая старше, чем их религия. Если мир людей в основном состоит из коммуникации, тогда я этим достиг многого. В частности, хотя бы уже того, что коммуникация не прервется в ходе времен, и не будет нужды каждому поколению заново прокладывать свой путь к знанию и мудрости. Правда, в тот момент речь шла всего лишь о собирании и хранении, но ведь без этого не обойтись. Я хотел сделать это в первую очередь, и мое настроение улучшалось год от года, когда я мог наблюдать, как заботливо обходятся монахи с этими невосполнимыми богатствами, которые доверила им судьба. Вот так монастыри стали в конце концов единственным местом, где после крушения Империи вновь могли развиваться образование и цивилизация, что, конечно, отнюдь не означало, что все монахи были преисполнены сознание важности своей задачи или что они были и состоянии эту задачу выполнить, ибо в этих местах оседал довольно странный народец, пришедший в монастырь из самых разных уголков мира и по самым разным мотивам.
Но мне это было безразлично, ибо ради более высоких целей нужно прощать малые прегрешения, тем более, что в круг моих задач не могло входить наблюдение за соблюдением правил, установленных Богом, для этого есть другие, а как им справляться с этим делом, пусть думают сами. Скорее наоборот, мне важно было добиться того, чтобы, во-первых, у как можно большего количества людей вновь пробудился интерес к мудрости древних, а во-вторых, пусть в этом процессе участвуют новые potentes варваров, чтобы и их правление стало умным и мудрым и укрепилось, прежде всего, разумом и духом, когда на них обрушатся орды с Юга. Бог принял решение подчинить государство религии, что я считал крайне опасным, ибо религия ищет вечных истин (правда, она их не находит, но, несмотря на это, не оставляет своих поисков), в то время как мой мир меняется день ото дня, и нужно постоянно давать новые ответы на новые вызовы времени, поэтому большим искусством власть имущих является умение найти нужный момент, когда необходимо поменять свои принципы, а тесная связь с любой религией является существенным препятствием на этом пути.
Не хочу рассказывать в деталях, как варвары сражались друг с другом, выявляя сильнейшего, как взяли себе на вооружение «Новую религию» и как довольно умно использовали ее в своих целях, из чего я понял, что настало время основать новую империю, чтобы мир вернулся к тому порядку, которого он заслуживает. О делах, свершающихся тем временем на востоке старой Империи, я не собирался больше думать, так как был твердо убежден, что попытка остановить орды с Юга именно здесь станет пустой тратой времени и сил, ибо пребывающие у власти potentes Востока были настолько заняты сами собой, что слишком поздно заметили, какие опасности им угрожают.
В истории «улучшенного человечества» меня всегда завораживало то, что люди именно в минуты величайших бедствий занимаются совершенно иными, посторонними вещами, которые даже во времена мирного спокойствия и благоденствия не являются первоочередными, и при этом забывают обо всем, что происходит вокруг них. Мир распадается на части, а люди спорят о бороде императора или, как в этом случае, о том, может ли истинный христианин поклоняться изображению или нет, что само по себе может стать одним из важнейших и глубочайших вопросов, если ему уделить достаточно внимания, но при этом не будет достигнуто никаких результатов для совершенствования моего мира.
Мне лично все равно, какой ответ будет получен на этот вопрос, однако те, кто в этом споре ссылаются на то, что картины красивы и изящны и могут способствовать духовному обогащению и обучению humiliores, idiotae, всегда пользовались моей симпатией, хотя симпатия Дьявола, должен признать, ничего им не давала. Однако ни в коем случае не следует умалять силу воздействия образов, я всегда говорил об этом власть имущим, и умные слушали меня, ибо власть имущий только тогда обладает властью, когда он эти образы контролирует. Поэтому спор между иконоборцами (Ikonoklasten) и иконопочитателями (Ikonodulen) имел мало чего общего с религией, скорее это была борьба за власть над мечтами и надеждами людей, и можно понять императора, когда он не хотел допустить, чтобы Церковь и ее святые мешали ему в его делах.
В данном случае я согласен, что подоплекой этого спора было что-то важное, однако искусство власти заключается в том, чтобы понимать, когда заводить спор и когда нет, а в тот момент, когда орды с Юга угрожали существованию культуры Империи, вопрос, как следует относиться к образам, воистину не имел никакого значения, ведь необходимо было собрать все силы Империи для выполнения одной единственной задачи. Но и сама Империя загнивала и умирала медленной смертью, посему я больше о ней не беспокоился, а судьба следовала своей задаче — слабого подтолкни.
На Западе, а точнее, на Северо-Западе, где долгое время защищались от любого проявления культуры и предпочитали жить в сырых и холодных хижинах, а не комфортабельной роскоши цивилизации, конкуренция между варварами породила новую, сильную плеяду властителей, которым я полностью доверял и надеялся, что они заново перестроят мир и возвратят его на давно заброшенную тропу, ведущую к совершенству. Я привык мыслить и действовать в больших циклах, но тут мне необходимо было двигаться в ускоренном темпе, так как видно было, как быстро надвигаются на Север волны с Юга.
С определенным чувством зависти я говорю, что «Более новая религия» того самого пророка из пустыни обладала первоначально такой силой и динамикой, что удивила даже меня, хотя я уже многое пережил в истории «улучшенного человечества», например, как быстро возникают и погибают империи, и никогда нельзя сказать заранее, когда на смену одному поколению властителей придет другое. Честно говоря, я никогда не мог понять, почему люди так уверены, что на смену умному отцу придет умный сын, ведь иногда дочери оказываются значительно умнее, но их таланты никогда не обнаруживали и не способствовали их раскрытию. Добавлю к этому, что гены зачастую передают по наследству лишь то, что оказывается пагубным. Я всегда придерживался мнения, что власть должен получать тот, кто использует ее на благо, а не тот, кто в результате случайного биологического соединения потных тел первым вылез из чрева матери и не задохнулся тут же в петле пуповины. Люди и сегодня все еще полагают, что культура и цивилизация не передаются с генами, об этом людям необходимо позаботиться самим, изобретая и лелея соответствующие средства массовых коммуникаций, но они регулярно об этом забывают и каждый раз начинают сначала.
Но не хочу жаловаться. Конечно, все в этом мире было бы много проще, если бы люди научились собирать и передавать накопленный опыт, чтобы культура аккумулировалась, но это в свою очередь вступило бы в противоречие с более важным Законом необходимого Небытия, потому что информация устаревает в постоянно меняющемся мире, выходит из употребления, более того, становится опасной и в результате распадается, предается забвению, отмирает. Ничто не вечно в этом мире, пока он не достиг совершенства, поэтому вместе с людьми и их опытом должна уходить и их культура, чтобы освободить место для грядущего нового, более подходящего, — для лучшего.
Как бы то ни было, я нашел на Северо-Западе народ, который во многих отношениях показался мне подходящим, чтобы, наконец, продолжить мое дело, что стало настоятельно необходимым, ибо я не мог больше упускать время. Орды нового пророка обосновались уже почти по всему побережью Средиземного моря, прежде всего на южных берегах, а там, где море наиболее узко, они начали тем временем завоевывать и грабить европейский континент в присущей им манере, в которой я ничего не мог изменить. Орды добились больших успехов, их добыча была все богаче, и они сами становились все наглее и бесцеремонней и исполнились уверенности в том, что их истинное предназначение — установить знамя их пророка на каждом кусочке земли, который они смогут найти, а затем освободить мир от Дьявола и его слуг.
Но они так и не поняли, как совершается ход событий в этом, моем мире, и было самое время наконец-то обуздать их, чтобы они перестали разрушать то, что мне с таким трудом удалось восстановить. Поэтому я отдал приказ предводителю народа с Севера зорко и мужественно защищать границы своей империи от любого врага, что он и делал безо всяких возражений, ведь звали его Мартелл (Молот), и он с честью оправдывал свое имя. Да, да, я знаю, что время постепенно уходит вперед, и никто не может возвратить его, поэтому я не буду рассказывать во всех подробностях, что происходило в то время, скажу только, что не только этот Мартелл, но и его многочисленные потомки обладали всеми способностями, которые были необходимы, чтобы стать в этом мире князем и оставаться им, даже когда препятствия велики, а враги многочисленны.
Эти князья тоже обратились к «Новой религии», может быть, потому, что искренне верили в то, что Бог даст им спасение, но не исключено, что тем самым они хотели лишь заранее обеспечить себе прощение грехов, что в любом случае настоятельно необходимо, ибо нельзя никогда и нигде править, не согрешив, и это не так уж плохо, раз можно освободиться от грехов, принеся достойные пожертвования «Новой религии» или любой иной религии, ибо подобные услуги предлагаются ими всеми.
Мне никогда не могли объяснить, как люди вместо Бога могут брать на себя отпущение грехов, когда они попросту не могут знать, какова будет последняя Божья воля. Такие соображения не мешали людям делать это постоянно, при этом им здорово везло, ведь хорошо и уютно живется с верой в то, что еще здесь, в этом мире, существует инстанция, перед которой можно извиниться независимо от того, что ты натворил. Можно убить своего ближнего, ограбить его, обесчестить его семью, а затем в определенном месте признаться в своих поступках, немного покаяться и помолиться, пожертвовать то, что самим не нужно, оплачивая свои долги, и готово! — можно совершать новые дурные поступки, словно ничего не случилось. Я никогда не прощал идолу Мамону то, что он укрепил в людях такую веру.
Я многое мог бы еще сказать, но время поджимает, а потому остановлюсь только на самом существенном: Мартелл разгромил орды нового пророка, и их сила была сломлена, хотя война продолжалась еще пять столетий, пока их не выгнали за море в пустыню, где им было самое место, так что Мартелл сотворил добро, ибо нет ничего хуже, когда вещь находится не в том месте, где ей положено быть. Вскоре у него появился потомок, которого люди назвали Великим, и были правы, ибо роста он был огромного и возвышался надо всеми на целую голову.
Люди, эти чувственные существа, которые могут понимать мир только посредством своих жалких ощущений, хотя они любят утверждать, что разум их возвышает, так вот, люди различают своих ближних и судят о них по физическому строению, даже когда парализованная нога, или горб, или рыжая борода абсолютно ничего не говорят о разуме или душе. Впрочем, и не могут говорить, так как разум и особенно душа могут существовать и без тела, это доказывает одно только наше существование — существование метафизических существ, — и никто не может против этого ничего возразить. И разуму, и душе безразлично, обладает ли человек красивым телом, оно не будет всегда таковым, ибо критерии меняются чуть ли не каждый год. Иногда красивыми считаются большие, иногда маленькие, иногда толстые или тонкие, со светлой или темной кожей, с рыжими или светлыми волосами, а иногда и вообще без них, и я не хочу упрекать людей, ведь благодаря такому подходу каждый имеет шансы в какой-то момент считаться красивым, независимо от того, как устроена его фигура. Но он должен смириться с тем, что остаток жизни проведет гадким, но это легко перенести, если когда-то ты был красивым или имешь надежду стать им.
Что касается новых князей, то речь не шла о том, что люди в те времена считали красивым, ибо к приятным привилегиям potentes относится то, что они сами устанавливают критерии, а humiliores должны стараться соответствовать этим критериям. Тело такого князя могло быть коротким, толстым или малоподвижным, везде и во все времена было достаточно князей с такими физическими недостатками, что, однако, нисколько не умалило их власти, пока в их распоряжении были другие эффективные средства для удержания власти, ибо, к счастью, давно прошли времена Нимрода, когда potentes собственной персоной должны были бороться с humiliores за обладание властью. Вот так процветало в те времена разделение труда среди людей, когда каждый делал то, что он лучше всего умел.
Тем не менее в мои планы хорошо вписывалось то, что новый князь одним своим видом пробуждал в людях благоговение, и люди подчинялись ему беспрекословно, что само по себе чрезвычайно способствует быстрому и прямому осуществлению власти, а это, в конце концов, главное, вот почему я никогда не понимал, почему люди сегодня возводят массу препятствий перед potentes и желают, чтобы власть придержащие по каждому поводу и вопросу обязательно испрашивали их мнения. Во всяком случае, таким способом никогда бы не удалось остановить орды с Юга, что, без сомнения, было важнее, чем прислушиваться к изменчивому мнению людей.
Но князь, которого называли Великим, делал то, что считал нужным, и ни у кого не спрашивал мнения; так он возродил Империю уже в этом мире, не ожидая прихода спасения. Однако времена изменились, и люди только смутно помнили, как все было раньше, а посему Империя Великого князя должна была стать Новой Империей, и он собирал все, что казалось ему важным и достойным. Для него не имело значения, чему это принадлежало — старой Империи или «Новой религии», — он не чурался и древних традиций варваров, если они хоть чем-то могли послужить становлению и укреплению стабильного порядка. Именно это, и ничто другое является, в конце концов, задачей всех potentes.
Меня очень радовало, что князь привлек к своему двору умных и мудрых людей из всех провинций Империи с тем, чтобы они не только познавали мир, но и изменяли его, а это в условиях холодного Севера было более серьезным испытанием, чем возлежать в тени олив в южных садах и рассуждать о том, какие вещи остаются неизменными, а какие нет. Я вспоминаю, что я уже говорил о том, что в этом, моем мире важнейшую роль играет помесь, гибрид, меланж, ибо каким иным способом, кроме как в результате мутаций, могут произойти изменения. Совершенство и чистота в руках Божиих, только Он был в свое время в состоянии легкой рукой и единым духом сотворить мир, который изначально был совершенным и потому может покоиться в себе самом до конца всех дней.
Не хочу еще раз повторять, как скучен такой мир, ибо сейчас и в дальнейшем люди не имеют к нему доступа, а посему человеку надлежит заботиться о том мире, куда он был заброшен без его на то согласия, — ни Богу, ни мне никогда еще не приходилось испрашивать согласия людей, так мы будем поступать и в дальнейшем, это я могу обещать. К счастью, некоторые люди оказались настолько мудрыми, что стремились приноровиться к обстоятельствам и преобразовать их наилучшим образом, и к таким людям, без сомненья, принадлежал и тот Великий князь, который не полагался только на веру и ожидание, а взял свою судьбу в собственные руки, где можно было найти более надежный приют, чем в лоне Авраама.
Князь брал то, что находил, сводил воедино и так, и эдак, и в результате никто не мог уже определить, взято это от римлян, греков или варваров, — в этом подлинный творец, ибо, в конце концов, важно произведение, а не исходный материал или процесс изготовления. Неужели кто-то может всерьез задать вопрос, из чего состоит Ничто, которым когда-то воспользовался Бог? Никого не должно это интересовать, никого это не касается, в конце концов, это не играет никакой роли, если творение выше любой критики, что в случае с Богом вообще вне обсуждения. Точно так же, как и в моем случае, не правда ли?
Но здесь я еще должен добавить несколько слов, ибо воистину человек лишь тогда близок к Богу, когда он творит, а не когда страдает. Когда знаешь людей немного лучше, тогда понимаешь, что они эту близость ищут скорее в страдании, потому что страдать или доставлять страдание значительно проще, страдание можно воспринимать по любому поводу, а если этого недостаточно, тогда страдают вместе с другими, а если уж и это не помогает, тогда можно причинить страдание ближним, вот так люди исполняют свой долг, чтобы в этом мире всегда присутствовало страдание.
Говорят, что Бог ближе всего был людям в те, пусть короткие, моменты страданий, боли и смерти (если, конечно, это не был Симон Киреянин, которому Бог поручил эту задачу; но этого мы точно не знаем). Не отказался ли Он в тот краткий миг от своей Божественности, не был ли он так человечен, как никогда до этого? Я, однако, никогда не понимал, почему люди стремятся следовать Богу именно в том, в чем Он точно такой же, как все люди. Это означает, что человек хочет быть таким, как человек, но для этого он нуждается еще в одном боге, однако такие поиски самого себя приведут людей на бесплодные, слишком непродуктивные окольные пути. Если же сделать из всего этого вывод, что человек обретает познание, если только дорогу к нему на хорошем примере указывает Бог, то мне нет нужды продолжать этот разговор, ибо в таком случае становится ясно, что с познанием у человека дела обстоят очень-очень плохо, и люди не поймут того, что я сейчас пытаюсь им объяснить.
Но я хочу еще раз испытать свое счастье и потому все же скажу, что только в творчестве человек раскрывается как достойный Божественного наследия, равно как и задач, поставленных Дьяволом. А творчество — это больше, чем обычное ремесло, больше, чем нанести глину на круг и сформировать ее, больше, чем дать миру закон, которого до сей поры еще не было, больше, чем найти новый образ в том, что было издавна сокрыто. Творчество — это в первую очередь и прежде всего свобода, которую никто не обеспечивает, но которую творец должен взять себе сам, даже если другие ему в ней отказывают, а она редко валяется безнадзорной на улицах этого мира, и за нее довольно часто нужно бороться, против всех и всяческих противоречий и возражений, против непонимания со стороны других, против собственного отчаяния и, прежде всего, против неудач.
Только не нужно неуважительно относиться к неудачам, ибо они сами по себе еще не ошибка, но истинный грех трусливо и малодушно сдаться, предавшись унынию, и безропотно подчиниться своей судьбе. Я сам делал ошибки, и от Бога были сведения, что Он не всегда был успешен в первых попытках творения, так что Ему каждый раз приходилось начинать сызнова. Вот на чем должен учиться человек, а не на страданиях и муках.
Время неумолимо, и ничто не вернет его нам назад, если мы когда-то потратили его впустую, поэтому я не буду копаться в деталях, в чем меня справедливо подозревают, а расскажу только о существенных вещах, причем именно так, как они совершались в свое время, и подтвердить это мог бы Бог, если бы Он присутствовал при этом, но Он удалился в свое пристанище на Седьмом небе и удобно себе там все обустроил, что само по себе не должно представлять проблемы, когда тебе наперебой стремятся услужить серафимы и херувимы. Мне лично все эти постоянные ликованья и радостные клики до небес скорее мешают, потому что под музыкой я понимаю нечто другое, но ведь и у нас, метафизических существ, различные вкусы, и мы договорились не спорить по этому поводу, даже когда это дается с трудом.
Но это сказано, как говорится, a part (реплика в сторону. — Прим. пер.), ибо для меня сейчас важно другое, а именно: после того как Великий император вновь установил порядок среди людей, чтобы они не бродили хаотично по разным странам и не устраивали при этом всяких бедствий больше, чем это необходимо (ведь небольшие бедствия всегда полезны, хотя бы для того, чтобы напоминать людям об их главной задаче по усовершенствованию этого мира). Так вот, сейчас я мог уже подумать о следующей фазе моего плана, ибо с помощью одного порядка, как бы ни был он важен, мой план не завершишь, ибо порядок, хотя и необходимое, но не единственное условие для достижения совершенства этого, моего мира.
Прежде всего, следовало подвести под этот порядок новую базу (понятно, что полностью новым этот порядок не был, но все-таки он отличался от того, который был у греков и римлян). В той спешке, в которой я тогда трудился, поскольку орды Юга стояли перед воротами и силой требовали впустить их, в этой спешке, когда нужно было многое обдумать и к тому же быстро действовать, у меня не оставалось другого выбора, кроме как подвести под новый порядок в качестве основы ту самую «Новую религию», которую Сын Божий оставил в моем мире. К сожалению, у меня не было альтернативы: старая империя развалилась, и хотя варвары влили много свежей крови и принесли несколько новых идей, этого было все-таки слишком мало для того, чтобы создать порядок, заслуживающий этого определения, ведь порядок — это нечто большее, чем просто взять и разложить вещи по разным кучкам.
Можно удивляться, что Дьявол или черт, который славится своим пристрастием к беспорядку, вдруг озаботился установлением порядка, но это как раз дает мне повод и возможность отметить стойкое воздействие такой пропаганды, ибо я могу разметать один порядок, но только для того, чтобы установить другой, лучший, поскольку мой мир становится только совершеннее благодаря постоянным переменам, а людям негоже пренебрежительно относиться к тому, кто может совершать такие перемены, сметая тот или иной порядок. Но зачем я здесь это говорю, это не имеет больше смысла, поскольку люди давно уже не обращают внимания на советы метафизического существа.
Во всяком случае, порядок был восстановлен, пусть и на зыбкой и хрупкой базе «Новой религии», которая только и делала, что советовала людям ожидать Царствия Небесного. Однако этого изменить уже было нельзя, и я должен был смириться и использовать самое лучшее из того, что она представила, раз «Новая религия» советовала верующим беспрекословно подчиняться государству и господину. И это лучшее заключалось в том, чтобы я как можно лучше использовал энергию «Новой религии» для максимального расширения во все стороны, сквозь леса и поля, по долинам и горам, куда только достанет меч Империи и, nota bene, Нового порядка.
Тем временем всем стало ясно, что хотя Империю можно сделать сильнее именем «Новой религии», но отнюдь не ее средствами, ибо как прикажете победить врага, подставив ему другую щеку, после того как по одной он уже ударил. Надеяться на то, что врагу это надоест или он утомится, могло бы стать оптимистической стратегией, которая, правда, ни разу в истории человечества не приносила успеха, может быть, по той простой причине, что никто пока еще не применял ее на практике. И вот Великий князь приложил немало сил, чтобы донести «Новую религию» на острие своего меча до тех, кто поначалу и знать ничего о ней не хотел.
Сегодня популярно легкомысленное заявление, что ничего нельзя достичь с помощью силы и что пожнет бурю тот, кто посеет ветер, но это только глупые присказки, порожденные тупой гордыней и самолюбованием. Я вообще не знаю, почему люди именно теперь приходят к таким идеям, хотя долгая история моего мира постоянно доказывала обратное: благодаря силе и только силе стало возможным распространение культуры во все концы и в каждый уголок мира, и только силой сможет культура защитить себя от варваров. Никогда не следует забывать, что культура потому и превосходит варварство, что обладает более утонченными и эффективными инструментами принуждения, во всяком случае, до тех пор, пока дух могуч и силен и способен применять эти инструменты, не взирая на личности.
Именно так и делал Великий князь. Не обращая внимания ни на род, ни на племя, он сметал все, что становилось на его пути, он отобрал у язычников то, что было для них свято, в частности дубы и бороды, только потому, что так ему хотелось, и потому, что у него были власть и сила. А для чего же еще нужна власть? Если речь идет об установлении Нового порядка, то тут власть была необходима особо, ведь, в конце концов, правым оказывается тот, у кого больше власти.
Хорошо, не хочу, чтобы меня упрекали в излишней жестокости, поэтому охотно свидетельствую, что власть не всегда покоится на остриях мечей, и иногда ее можно обрести и в слове, и в дальнейшем не буду отрицать, что с помощью слова было достигнуто немало успехов. Поэтому всегда следует сначала постараться убедить варваров в их варварстве с помощью добрых слов и… денег, чтобы они добровольно подчинились Новому порядку.
Однако варвар хитер, он извлечет урок из ваших слов и возьмет деньги, но только для того, чтобы лучше делать то, что он делал всегда, а именно — всеми силами сопротивляться культуре, а затем грабить и воровать, когда и как ему заблагорассудится. Поэтому Великий князь разумно поступил, разбив варваров на поле боя, когда они не захотели ему подчиниться, и никто не должен осуждать его за это, ибо только таким путем князь становится Великим князем.
Но я отнюдь не желаю вдаваться в такие дискуссии, ибо времени недостает, а посему люди должны сами решать, какими из уроков их собственной истории стоит воспользоваться. Я со своей стороны достаточно часто высказывался на эту тему, а кто не хочет слушать, тому придется, как говорится, это почувствовать, так было всегда, и так будет впредь. Я же продолжу свой отчет о моем плане, который я в те годы, да и позже, успешно претворил в жизнь. Согласно моему плану, Великий князь Севера распространил порядок на все земли, и все в страхе повиновались ему, однако люди быстро поняли, что Новый порядок принес им мир и благоденствие, на что они так долго уповали.
Я был удовлетворен, хотя мне сначала пришлось смириться с тем, что «Новая религия» все успехи записала на свой счет, причем торжествовала так нагло, что мне потребовалось немало усилий, чтобы сдерживать свой вспыхивающий время от времени гнев. Однако, с другой стороны, было весьма забавно наблюдать, как император и римский папа вцеплялись друг другу в волосы, чтобы доказать, кто направляет меч, и по чьему указу он это делает, при этом императоры на первых порах даже вдавались в теологические дебаты на любые темы и смогли добиться некоторых успехов, пока, наконец, не поняли, что меч из чистого металла, если хорошо им владеть, всегда превосходит словесное оружие.
Эти вечные споры имели и свои хорошие стороны, даже когда они иногда нарушали единство Империи и Порядка, но я принимал и это обстоятельство, иначе мне пришлось бы тут же отказаться от идеи соревнования, чего я не мог допустить ни при каких обстоятельствах. Возможно, я повторяюсь, но нигде и никогда не идет речь о власти ради власти, важно, чтобы ею пользовались правильно и со смыслом. А люди способны к поистине великим делам, если их довести до крайности, поэтому никто не может чувствовать себя уверенным в своей власти, а должен постоянно и каждодневно добиваться ее, преодолевая любые препоны. А чтобы дух власти не ослабел, я приготовил для Империи новое испытание, и опять в лице народа с Востока.
Я хочу быть честным и должен, к стыду своему, признать, что на этот раз кое-какие нити ускользнули из моих рук, хотя этот народ имел четкое и ясное задание, а именно — потрясти до мозга костей империю этого озверевшего пророка из пустыней Юга, так как его наглость и власть чересчур возросли. Но народ с Востока, к сожалению, не строго придерживался полученного задания, что вполне может произойти, когда используешь варваров для ускорения хода истории, но в этом, моем мире приходится считаться с определенными потерями, что мне крайне неприятно, но в интересах общего замысла не может быть изменено.
Во всяком случае, народ с Востока напал на последователей пророка с Юга, и никто и ничто не могло их удержать, и ничего не осталось от роскоши и великолепия южных городов и дворцов. Конечно, тут можно попенять, что в результате погибли люди и идеи, с помощью которых можно было бы сделать мир совершеннее, но я приберегу сожаления, ибо нет у меня сочувствия к культурам, которые не выдерживают испытаний, ибо потерпевший крах сам несет за это ответственность. От этой странной религии и еще более странного пророка я не ждал тогда, да и не жду сейчас никакого серьезного вклада в дело совершенствования этого, моего мира, ибо как может мир стать совершенней, если женщин запирают в доме и на голову им натягивают покрывало? Так что вполне справедливо, когда над учениками такого пророка господствуют другие.
Я всегда говорил, что не очень-то задумывался о человеке, как таковом, их много, и каждый отличен от другого, и меня не сделало бы несчастным, если бы их было немного меньше, ведь совершенство мира исключительно вопрос качества, а не количества, поэтому особой роли не играет, когда и как предаваться вожделению, в шкафу или на ковре. Но это — мое замечание на полях.
Как я уже сказал, человек меня особенно не интересует, по мне, он может иметь голубые глаза или карие, или быть вообще без глаз, мне также безразлично, красит ли он себе волосы или бреет голову наголо, и потому я в этом смысле не делаю различия между мужчинами и женщинами, и мне не интересно, кто из них в какой момент верховодит. Но должен сказать, что я постепенно разочаровался в женщинах моего мира, ведь я доверил им совершенно особую власть, с которой они просто не знают что делать. Здесь я имею в виду воспитание, которое всегда находится в руках женщины, после того как она родила и вскормила ребенка.
Кто, кроме женщин, может направить человека на путь истинный, вооружить его всем необходимым для того, чтобы не просто выстоять в этом мире, но и преобразовывать его? Кто, в конце концов, сможет подготовить человека к выполнению его истинной задачи, а именно — сделать этот, мой мир более совершенным? Такая власть в руках женщин сильнее, чем все слова и все виды оружия вместе взятые, ибо дитя у груди матери есть не что иное, как пустой сосуд, который вместе с молоком вбирает в себя все то, что позднее и делает из неразумного ребенка человека. Бог, правда, придает человеку от рождения наследный грех, но не более того, потому человек оказался бы беспомощным в мире, которому нет до человека дела (поскольку и мой мир создан не для человека), если его не воспитать и не подготовить соответствующим образованием, и именно этим человек отличается от животного.
Ничего не может человек, ни на что он неспособен, он слаб и беспомощен, когда, покинув надежное и теплое чрево матери, он оказывается вытолкнутым в холодный и жестокий мир, не будучи к этому подготовленным, хотя времени на подготовку у него было достаточно. К тому же предварительно не спросили его согласия, иначе в большинстве своем люди, наверное, отказались бы, особенно если его просветить, что его ожидает впереди в этом мире. Человек изначально и вообще является существом, полным недостатков, ошибок и несуразностей, и только в этом смысле существом, несущем в себе предрасположенность ко Злу. Ведь вполне справедливо утверждают, что Зло состоит из отсутствия или недостатка Добра, и само по себе не имеет реального Бытия, подобно тому, как корова становится плохой, если не дает молока, поскольку у нее отсутствует существенная часть ее Бытия как коровы, а что такое корова без молока? И что такое человек без воспитания или священного дыхания образования? Не более, чем комок глины, которых здесь, в этом мире, бесчисленное множество. Воспитать человека, обучить, сформировать его — все это в миниатюре может сделать мой мир совершенным.
Разумеется, немалый риск кроется в том, что такое несовершенное существо как ребенок выпускают в мир без милости и сострадания, но разве не увеличиваются при этом шансы, не является ли это вызовом и удовольствием одновременно — сформировать живое существо согласно собственным представлениям, приблизившись тем самым к божественному творцу? Поэтому реальной задачей и тем самым ответственностью женщин должна была стать забота о подлинном становлении человека и об истинном человеческом существовании, и эту задачу не может у них оспорить никто и, прежде всего, мужчины, возможно потому, что их так воспитали женщины, но женщины всегда благоразумно обходят этот момент, чтобы не создавать нежелательную конкуренцию.
Правда, некоторые мужчины иногда открывали для себя эту тайну женщин и использовали всю мужскую силу, чтобы оторвать от женщин мальчиков, как только те начинали держаться на ногах, их помещали голышом в гимнасий, чтобы тела их окрепли, ибо по-настоящему красивы только теплые мускулы мужчины, а не холодные, расплывчатые тела женщин, так, во всяком случае, утверждали в те времена, в это твердо верили, и поступали соответственно. Сегодня я больше, чем когда-либо, убежден, что мужчины эти поступали так не по уму, а из чистого вожделения, ибо если действительно хочешь подчинить женщину, то не надо ее вожделеть, лучше обратить свой взор на себе подобного и твердо смотреть ему в глаза, что не составляет труда, когда, тесно прижавшись друг к другу, вместе избавляешься от холода ночей.
Но я — Дьявол, Князь этого мира, и никому не дам поблажки, ни мужчинам, ни женщинам. Да и какая была бы мне от этого выгода, ведь до последнего дня всех дней люди так и не одарят меня любовью. Когда я сейчас иногда задумываюсь, то прихожу к выводу, что именно на женщин следует возложить всю вину за то, что человек и человечество все еще не столь совершенны, какими должны были бы стать, пройдя такой длинный путь.
Да, я знаю, я взваливаю тяжкий груз на узкие женские плечи, но разве не сами женщины утверждают везде, где только можно, что именно они сильнее мужчин, интеллигентнее их, что они более развиты в творческой и социальной сферах, короче говоря, именно они — улучшенные люди? Дело не в том, кто быстрее проглотит пищу или лучше переносит алкоголь, или может стоя помочиться, что и принципе (должен признать!) достойно восхищения, но не обязательно делает мой мир более совершенным. Возможно, женщины давно распрощались с мыслью сделать из мужчины человека, поскольку пользы это не приносит, и я не ставил бы им это в вину, ибо и мне не чужды такие мысли, но сейчас я об этом умолчу.
А потому я возвращаюсь к истории, которую хочу поведать. Империя была, наконец, создана, а с нею и Новый порядок и, тем самым, фундамент для развития моих планов, Итак, после того как этот порядок постепенно закалился и безжалостной топке истории, я смог бросить «Новой религии» вызов сразиться за дух и культуру людей. Именно здесь и свершается истинный Армагеддон, именно здесь решается судьба и блага, и страданий этого мира. Я при этом не питаю никаких иллюзорных надежд на ее исход; как бы ни завершилась эта битва, как ни велико было бы торжество победителя, победа никогда не будет окончательной, точно так же и поражение, каким бы сокрушительным оно ни показалось вначале. Битва начнется снова тогда, когда покажется, что она окончена раз и навсегда. За это время я уже привык к такому положению вещей и хорошо знаю, что мне обо всем этом думать.
Жил когда-то человек, который путешествовал по горам, и каждый раз, подымаясь в гору, он радовался, а спускаясь с горы, делал озабоченное лицо. Когда его спросили о причине такого странного поведения, он ответил: «Когда я поднимаюсь на гору, я радуюсь тому, каким легким будет спуск с горы, когда же я иду вниз с горы, то я уже страшусь усилий, которые понадобятся мне для следующего подъема». Как он был прав, этот человек! Вот так и я смеюсь в лицо Богу после поражения, но после каждой победы страшусь Его мести, а я знаю, о чем говорю.
Согласно всему тому, что я выявил за это время, Бог применяет в нашей игре довольно странную стратегию: Он все больше и больше растягивает время своих акций, поэтому я никогда не могу по Его поведению уловить, принесли ли мои шаги задуманный успех или Его это больше не волнует, поскольку игра Ему надоела (чего я в принципе не могу себе представить, ведь чем же Он тогда занимался, или Его не одолевает скука?). Я уже уяснил себе, что я не должен на это рассчитывать, когда речь идет о моей игре, а иногда я думаю о Его гневе, и мысли эти не доставляют мне удовольствия. Но что мне остается делать, коль скоро я ничего не могу изменить; лучше я буду концентрироваться на своих собственных планах, ибо они слишком сложны, чтобы я мог заниматься мыслями об отсутствующем Боге.
На самом деле было трудно поколебать веру людей в «Новую религию», поскольку это была простая и удобная вера, которая не требовала от людей ничего другого, кроме как верить в то, что в один прекрасный день должен будет возвратиться Бог, или Его Сын, или архангел, или кто-то еще, и одним разом освободить людей от всех зол этого мира. Нужно только, исполнившись терпения, приноровиться к ходу вещей в этом мире, почитать господ и священником, считать Бога добрым, ибо решения Его необъяснимы и без жалостны, и не требовать у Него милости, а только ожидать ее. Само собой разумеется, что не следует дополнять счет грехов (впрочем, это можно только в том случае, если после согрешения, а еще лучше до него, покаяться), ибо мир этот есть и остается юдолью печали, и не следует делать его еще хуже, чем он уже есть, за исключением случаев, когда необходима еще одна причина быть недовольным, а в этом плане люди всегда отличались большой изобретательностью.
Здесь я присутствую уже давно и потому точно знаю, о чем я говорю. Таким образом, я пришел к идее использовать в своих целях ту неизменную константу человеческого Бытия, которая называется Недовольство. Я долго думал, как поколебать мне веру людей в те надежды, что сулит им «Новая религия», но в голову не приходило ничего подходящего, и все мои поползновения терпели крах, пока я, наконец, не понял, что все прямые атаки на надежную крепость дадут лишь тот результат, что защитники ее сплотятся еще теснее и мобилизуют все свои резервы, прежде чем бросятся вниз с крепостной стены.
Постепенно это мне просто надоело, и меня весьма печалило то, что люди постоянно вопили: «apage satanas» (изыди, сатана! — Прим. пер.), распевали при этом странные песнопения, которые отвратительно звучали в моих ушах, и при этом жгли еще травы и масла, от чего у меня все начинало плыть перед глазами, и все это лишь из-за того, что я хотел присесть вместе с ними в тишине и спокойствии и поговорить об их истинных задачах в моем мире. При этом у меня действительно не было никакого зла на уме, ибо это вообще мне не свойственно, но люди находились в ослеплении «Новой религией», а потому и разум их был черств и ограничен.
В те дни я действительно находился в отчаянии и просто не знал, что мне делать с этими людьми, ибо со временем мне стало ясно, сколько труда мне придется положить, прежде чем они, наконец, начнут делать то, что является их прямой и непосредственной задачей — пусть своими малыми силами, но способствовать усовершенствованию этого, моего мира. Но теперь я открыл основополагающий, истинный дефект человеческой природы: что угодно и кто угодно может их отвлечь и ввести в искушение. Змея в Раю, Сыны Божии, бродящие по земле с целью совратить женщин или наобещать им всякой всячины, позлащенный божок Мамон, посланные Богом или самозваные вожди — у них все получалось, если им удавалось привлечь внимание людей. И только я, которого по праву считают главным совратителем, должен признать свое поражение и подвергнуться издевкам и насмешкам?
Нет, такого не должно быть, я не могу и не имею права нанести себе и моей чести такое оскорбление, во всяком случае, я должен совершить еще одну, последнюю, попытку. И вот тут, наконец, после некоторых раздумий, мне пришло решение: мне следует обратиться к своим прежним способностям, я должен ослабить сопротивление людей, чтобы преодолеть его, а что может помочь в этом успешнее, чем Сомнение, солью которого следует посыпать их мозги, подобно тому, как мы выдавливаем на устрицы сок лимона. Затем мне пришлось только выжидать, пока люди сами не поставят себе вопросы, услышать которые из моих уст он категорически отказывались. По прошествии нескольких лет интенсивных наблюдений я установил, что человек в глубине своего сердца — это homo quaerens, т. е. существо, которое задает вопросы, если ему предоставить такую возможность, а я в ту пору не имел против этого никаких возражений. Да, и я тут же понял, что это моя стратегия, поэтому мне не трудно будет вызволить людей из их духовного оцепенения и вновь ввести их в предусмотренную мной колею.
В основе своей это было довольно просто: по случаю своего краткого пребывания в этом, моем, мире Сын Божий пообещал людям, что Он скоро возвратится и людей, которые Ему верили (причем только этих, иначе зачем Ему верить, а для других якобы давно уже приготовлены адские мучения, коих однако не будет, ибо я, хотя не очень обращал на это внимание, но теперь исправлю как можно скорее), Он спасет из земной юдоли печали, где я, то есть Дьявол, издавна кормлю их лживыми обещаниями.
Хорошо. Свою версию этой истории я уже подробно изложил, но в те времена никто не хотел ее слушать, все слушали только то, что возвестил Сын Божий своим ангельским языком. Шли годы, но ничего не происходило, и Мессия не возвращался (Он был на Седьмом небе, где Ему было хорошо), и князей мира Он не изгнал смолой и серой (они восседали на своих тронах, и им тоже было хорошо), не изменились в лучшую сторону и условия в этом мире (и большинству людей не было хорошо), что меня нисколько не удивляло, ведь люди занимались совсем другими вещами, которые с интеллектуальной точки зрения были чрезвычайно интересны, как, например, вопрос об истинной природе или, по меньшей мере, об истинном имени Бога, причем ответы на такие вопросы, даже если их можно было бы найти, не могли объяснить этого мира, не говоря уже о том, чтобы что-то в нем изменить.
Сегодня я слышу иногда тихие голоса, вспоминающие с тоской те счастливые годы, когда человек мысли свои и деяния направлял на бесполезные вещи, а потому не мог еще вмешиваться в ход развития мира и нанести непоправимый вред, что привело бы к такой неразберихе в этом мире, в которой уже никто не смог бы разобраться и потому ощущал бы одни только неудобства.
В те времена человек жил еще в счастливом первобытном состоянии, своего рода раю, поскольку был он частью природы, так себя осознавал и соответствующим образом действовал, не требуя для себя никаких привилегий. Они ему вообще-то и не полагались, разве только за то, что человек считал себя умнее овцы или утки, хотя это еще далеко не доказано. Но все равно, человек сам изгнал себя из Рая, когда знания об этом мире он пожелал не только получить и владеть ими, но применять их в деле. И люди должны теперь все позабыть, чему они научились в этом мире и возвратиться в потерянный рай вечной глупости, на что и отвечу, что большинство людей все еще там и находятся.
А, к счастью, есть еще люди, которые не удовлетворяются такими вещами, а потому мне не составило большого труда соблазнить их добрыми словами и вескими аргументами обратиться к некоторым вопросам, причем я вновь пробудил в них любопытство, которое, будучи в прямой родне с вожделением, дремало не одно столетие. Я до сих пор горжусь той удачей, ибо план мой был сложным и комплексным и должен был точно соответствовать имевшимся в то время условиям. Думаю, мало принесло бы пользы, если бы я уже на начальной фазе поставил немедленно такие основополагающие вопросы, как вопрос о Боге, Его доброте, милости и, вообще, о спасении и надежде и т. п. В то время даже образованные люди были твердо убеждены в том, что они, наконец, обрели подлинную и настоящую истину, заключающуюся в том, что в этом мире все существенное уже познано и поэтому задача людей должна заключаться лишь в том, чтобы соответствующим образом комментировать старые авторитеты.
Вот и прекрасно, думал я, на этом пути я не продвинусь ни на шаг вперед, а любопытство, даже если начнет сонно и лениво ворочаться на своем ложе, то люди пока еще не были к нему готовы, всем честным людям было под угрозой вечного проклятия категорически запрещено даже близко подходить к нему. Вот и прекрасно, опять подумал я и просто обратил внимание людей на то, что День Спасения приближается, и поэтому надо внимательно следить за появлением первых знамений в природе и на небе, чтобы не пропустить нужный момент или, что еще хуже, не сделать из незначительных неблагоприятных явлений природы немедленных, но абсолютно неправильных выводов.
Кто стал бы в таком случае верить авторитетам, если они не могут распознать важнейший день в жизни каждого человека, да и самый важный день всего Космоса? Как можно полагаться на них, если они разницу между Добром и Злом хотят устанавливать, обещая императору милость Божью или грешнику — наказание в аду (или все было наоборот, я уже не знаю)?
Признаюсь, что какой-то момент я колебался, выбирая такую стратегию, хотя в результате «Новая религия» распалась бы сама собой. Но мне тут же стало ясно, необходимо учесть, что именно придет ей на смену, ведь люди только тогда воистину счастливы и довольны, когда у них есть Вера, причем мой опыт подсказывает, что им абсолютно безразлично, во что они веруют: в одного бога или многих богов, в разум или себя самих. Так что с разрушением религии в души людей должно быть сразу же заложено новое семя. Это-то и занимало мои помыслы, а именно — необходимость создания чего-то нового, ибо, по мне, пусть люди верят в Бога и приносят Ему жертвы сколько угодно, лишь бы они прилежно и радостно выполняли свою задачу — сделать этот, мой мир более совершенным.
Теперь быстро, ибо времени остается мало. Если люди хотели знать, когда наступит День последний, и если они полагались при этом на то, что возвестим им будет этот день всевозможными знамениями или знаками, т. е. воды выйдут из берегов, земля содрогнется, огонь прольется с неба, звезды падут вниз, проскачут по всему миру всадники, сея чуму и смерть, Луна поглотит Солнце, родятся телята о двух головах, уродец окажется в колыбели, на Рейн придет негр и останется там, женщины захватят власть и не отдадут ее, цены взлетят вверх, и правительство окажется недостойным, — в общем, что-то произойдет, то в таком случае люди должны были бы знать о смысле этих знаков, ведь знамение само по себе остается просто знаком, если оно на что-то указывает, в противном случае оно не означает ничего, кроме спектакля для увеселения публики. Итак, следовало внимательно всматриваться в знамения, если они появлялись, скептически рассматривать их, как говорили древние греки, и если даже они заблуждались, то ведь авторитетами были именно они.
Таким образом, люди наблюдали природу, искали знамения и знаки пришествия Спасителя, а находили при этом совсем другие вещи, начинали видеть, что Бог, хотя и оберегает ревниво свои знания и очень скуп в обращении с ними, и что при этом можно просто заблудиться в непостижимости Его решений, так и не найдя выхода, то в этом, моем мире можно все-таки познать ход вещей, если внимательно и смиренно вслушиваться в этот мир, так как этот, мой мир свершается по законам, пусть не всегда одним и тем же, но все же в нем можно прекрасно устроиться, если усвоить заранее необходимость смириться с такими вещами, как случай, неопределенность и относительность.
Конечно, в те времена так далеко дело не зашло, но возникает и словно зыбкая тень бродит мимо души сомнение, и никто не знает, откуда оно появляется и куда бредет, а ему сопутствуют и никогда не оставляют в одиночестве раздумье, разногласие, неуверенность, удивление, озабоченность и недоверие, к сожалению, среди них и заблуждение, и боль, правда, этим я всегда говорил, чтобы они оставались там, где должны быть, но они так мило просили меня позволить им быть вместе с другими, что я согласился, а люди пусть сами разбираются.
В любом случае, отважное Сомнение и его мудрая сестра Критика — вот с кем вместе можно владеть миром, правда, их необходимо держать в узде, ибо на первых порах сомнение должно означать всего лишь бдительность, иначе оно может стать опасным, тогда именно сомнение будет творить Добру Зло, если не усмирить его разрушительную силу. Я такого не хотел и не должен был допустить ни при каких обстоятельствах, ибо за разрушением всегда должно следовать созидание, иначе оно вообще ничего не стоит. Но люди в те времена были страшно далеки от того, чтобы разрушить что-либо достойное внимания, поэтому я сначала дал им волю задавать вопросы, так как вопросы мне всегда милы, особенно если они приводят к приемлемым ответам.
И все началось наилучшим образом. Ведь изначально люди полагались еще на Бога, на Его мудрость и заботу, с которой Он обустроил мир, а также на то, что вскоре Он спасет их от страданий этого мира. Будучи человеком, следовало в любом случае заботиться о спасении души, чтобы Бог, если дело, наконец, до этого дойдет, вообще нашел бы праведников и верующих, которые окажутся достойными спасения. Для любопытства времени не оставалось, ибо оно всегда направлено на несущественное и излишнее, всегда отвлекает от чего-то важного и насущного, растрачивает попусту время, которого не так уж много остается до прихода спасения, а конец близок.
Но как же следовало толковать знаки и знамения, которые повседневно встречаются в природе и которые нам показывает и позволяет увидеть в Своей великой милости Бог? Можно ли спросить Бога о значении Его знамений, можно ли вообще вопрошать Бога о вещах, в которых человек сам мог бы разобраться и понять их, приложив немного усилий?
Да, вот это уже были вопросы в моем вкусе, и я бы охотно добавил к ним еще один — откуда берется такая уверенность, что заботы Бога направлены на одного человека, на единичную вещь. Разве нет у Него других, более важных дел, ведь достаточно забот и труда требуется для поддержания в порядке всей системы? О, как мне хотелось уже тогда объявить людям, что этот мир является моим миром, пусть несовершенным, но постоянно улучшающимся результатом моих планов, моей работы, моего труда, и что Бог не имеет с ним ничего общего, кроме разве попыток разрушить его, как Он это доказал, устроив Всемирный потоп.
Нет, говорить об этом было бы преждевременно; мне хватало того, что люди начали сомневаться, что уже может стать первым шагом на пути к истине. Время шло, и чем больше проходило его с того момента, когда Сын Божий таким сенсационным способом простился с этим, моим миром и, несмотря на многочисленные знаменья и чудеса, так и не вернулся, тем сильнее росли в людях сомнение и недоверие, появлялись вопросы: неужели все то, что Бог делает для спасения, целесообразно? Можно ли доверять Его откровениям? Почему Бог не все говорит нам, и мы должны поэтому сами докапываться до сути вещей? Достаточно ли нам того, что Он открывает нам? И главное, если спасение не ждет людей за ближайшим поворотом, если людям все равно приходится ждать прихода последнего дня, то почему бы в промежутке не устроиться поудобнее в этом мире и не пожить в свое удовольствие.
Легко можно представить себе мой восторг, когда первые люди вступили на путь, ведущий от вопросов к ответам, что зачастую было сложнее, чем они себе представляли. Еще больше обрадовало меня то, что люди, как правило, не поддавались этим сложностям и бодро и неутомимо начинали рассматривать мир своими собственными глазами и задаваться собственными мыслями на этот счет, и сами заблаговременно предпринимали необходимые меры. Естественно, что не все люди именно так думали и именно так поступали, таких всегда было с избытком, ведь не каждый наделен таким даром, но все-таки было достаточно и других, чтобы указать человечеству новый путь.
И человечество пошло по этому пути, правда, не все люди и не сразу вступили с удовольствием на этот путь, но с течением времени собралось достаточно тех, кто или воодушевлял других, или оставлял их на обочине, что, конечно, было достойно сожаления, но изменить это уже было невозможно. Я всегда считал «Великим переселением народов» тот процесс, когда люди вступили на путь, ведущий к тому, что позднее назвали «модернизмом», хотя я не знаю, как подступиться к этому понятию, и что хотят им сказать? Но это уже не играет никакой роли, ни вообще, ни для «модернизма» в частности.
Надо торопиться, потому сообщу только самое необходимое: у истоков «модернизма» стояла пара монахов, которые, предаваясь созерцательности в тепличных условиях монастыря и университета, вдали от мирских забот, употребили свою жизнь на действительно стоящее и правильное дело — они занялись насущными вопросами этого мира. Здесь я могу назвать только несколько имен, ибо некоторые из них я уже забыл, а для других у меня не остается времени, поэтому упомянем только Дунса Скота, обладавшего рыжими волосами и разумом, вызывавшим даже у меня уважение, или Уильяма Оккама, блестяще владевшего бритвой при том, что он не был цирюльником, и, наконец, бедного Пьера Абеляра, лишенного яичек в самом расцвете сил, после чего он смог сконцентрировать свой разум и прийти к чрезвычайно умным идеям.
Нет, не буду рассказывать подробнее о судьбе этих людей, хотя с трудом могу удержаться, но достаточно того, что сказано. Хочу только добавить, что эти мужчины (а также несколько женщин, но о них я вынужден умолчать) были преисполнены скепсиса и любознательности и выражали недовольство. Они рассуждали так, если мы и можем доверять грядущему спасению, которое ниспошлет нам Бог, но не сейчас, и если мы, помимо прочего, никогда не сможем обосновать непредсказуемость Бога, то тогда выходит, что Бога нет вообще, или, по крайней мере, Он есть не здесь и не сейчас, а насчет того, что наступит позднее, можно подумать позднее.
Теперь уже больше не довольствовались тем, что Божественное провидение ведет злую игру со всеми человеческими предосторожностями, что Бог отнюдь не сокращает избранным время их невзгод, и каждая дата Второго пришествия Сына Божьего, когда Он велит трубам и литаврам возвестить Страшный Суд, высчитанная с высочайшей точностью, неизменно оказывается ничего не значащей.
Ну, а поскольку в этом отношении ничего ровным счетом не происходило, не звучали ни трубы, ни литавры, ни фаготы, ни гобои, не слышно было даже флейты или волынки, при звуках которых ни один мертвец не останется покоен, т. е. не происходило ничего, что можно было бы счесть за начало конца мира, первой реакцией людей было разочарование.
У нас нет больше времени, поэтому я должен быстро рассказать, как все происходило дальше. Люди были разочарованы и очень недовольны, ведь им это свойственно, когда они, наконец, осознали, что спасения им придется ждать весьма и весьма долго. Ждать они, правда, уже научились, но ведь это страшно надоедает, когда ждешь и ждешь, а спасение все не приходит. А ведь в это время уплывают возможности, другими делаются важные дела, потому что ты сам не мог ими заняться. Итак, если Бог не принял предупреждающих мер на будущее, то что же остается кроме того, как сделать это самим, сказали себе люди. И лучше ничего не могли придумать. Ведь из того, что остается незамеченным, можно сделать только один вывод, а именно, что этого не существует, так что Бог, возможно, и принял какие-то меры, только не сообщает об этом людям. Это вполне возможно, и я не собираюсь подвергать это сомнению, да и как мог бы я дойти до этой мысли, коль скоро я часто испытывал на себе тайную стратегию Бога. Но что стали делать люди, почувствовав себя оставленными Богом?
Они начали сначала осторожно, но затем с возрастающим интересом заниматься Будущим, своим собственным будущим. И если сначала они из любопытства хотели познать мир, то позже пожелали его изменить, узнав постепенно, что и им дана такая власть, если только они сумеют примирить и правильно использовать волю и представление. Ну, хорошо, скажут некоторые, будущее было всегда, так что же теперь появилось в сущности нового?
Охотно отвечу: будущее действительно было всегда, во всяком случае, оно появилось самое позднее в тот момент, когда я запустил свой алгоритм, который с самого начала был нацелен на то, чтобы работать совместно с моей возлюбленной по имени Время, ибо он еще не был совершенен, поэтому можно было бы сказать, если угодно, что будущее придумал я, Дьявол, и я не стал бы возражать. Поскольку люди были созданы Богом, но затем навсегда изгнаны из Рая, чтобы пребывать в моем мире, то люди, стало быть, всегда имели будущее, во всяком случае, до нынешних времен, но я об этом пока умолчу.
Вот в чем соль всей истории: то, что люди имеют будущее, поскольку я им его обеспечиваю, еще не означает, что люди это осознают, а если даже они это осознают, еще совсем не значит, что они знают, как с ним обойтись. Только по той причине, что люди изначально были созданиями Бога, им не дано от рождения проецировать себя в будущем. Этому они должны сначала научиться в этом, моем мире (за это, конечно, несут ответственность женщины), следовательно, мы говорим здесь не об антропологической константе, а об исторически обусловленном образе мышления, который существует далеко не всегда, а только иногда.
Ну, а теперь я выдам тайну, поскольку никто уже не сможет ею воспользоваться: поскольку о моем мире известно достаточно много, людям следует начинать самим заботиться о своем будущем, поскольку в этом случае можно узнать, что утвердится реально только в будущем, чтобы выжить. Это, собственно говоря, судьба людей. Бог не нуждается в будущем, ибо Он изначально совершенен, звери ничего не ведают о будущем и счастливы, начиная заново каждый день. С полным основанием можно было бы утверждать, что лучше быть глупым, если не обладаешь знанием, как быть совершенным, чего людям не дано ни Богом, ни мной, иначе они были бы нам подобны.
Когда-то человек жил подобно животному, ибо перед его глазами постоянно свершалось одно и то же: каждое утро на горизонте появлялось Солнце, а ночью по небу проходила Луна, зима уступала место весне, а вслед за летом наступала осень, прилетали и улетали птицы, вода прибывала и убывала, и тот, кто доживал до старости, видел все это неоднократно, и ничем нельзя его было удивить, кроме как чем-то новым. Но такое случалось редко, так как мой алгоритм медленно осваивал науку изменения мира без того, чтобы разрушить его, что само по себе является сложной задачей, могу сам это подтвердить.
Так зачем же задаваться мыслями о будущем, если оно будет таким же, как было прошлое, а о прошлом достаточно побеседовать со стариками, что доставит им большую радость. Иисус, во всяком случае, навсегда изменил мир, обещав людям спасение после возвращения Вечно равного, но тем самым Он взял на себя великую ответственность, ибо нельзя людям давать обещания, которые не выполняются, ибо люди от этого становятся еще более недовольными и ворчат и негодуют целый день. Но Иисусу это стало безразлично, после того как Он вернулся на свое уютное и благополучное Седьмое небо, где Ему было хорошо, и Он не испытывал больше желания спасать людей на Земле.
Я же знаю, что на небе был великий спор, и Бог высказал Сыну суровые упреки, и после этого они долгое время друг с другом не разговаривали, и даже ангелы должны были молчать, что им очень не нравилось. Однако я полагаю, что надо с пониманием отнестись к Иисусу, потому как нелегко быть Сыном и преемником бессмертного Бога, не имея ни малейшего шанса когда-нибудь занять этот пост.
Как бы то ни было, людям было однажды провозвещено, что в один прекрасный день изменится ход этого мира, но затем так никто и не явился, чтобы претворить это обещание в жизнь либо полностью его опровергнуть, поэтому в людях пробудился интерес к собственному будущему, и они не захотели больше терпеть скуку. Они стали похотливы и жадны ко всему новому, и муж оставлял жену, а жена оставляла мужа, чтобы испытать все на новый лад, но и это не спасало от скуки. Вот что получил Бог, когда Он обрек людей на надежду, ведь когда-то отживают и лучшие надежды, даже если они ниспосланы Богом, ибо ничто не вечно в этом мире.
Сначала люди еще верили, что Бог просто устал после Сотворения мира, который Он создал, привел в движение и поддерживал его ход, и люди открылись с радостью в предвкушении тех событий, которые приготовил для них Господь, но когда люди отправились в путь к своему собственному будущему, они довольно скоро заметили, что они попали практически в пустоту, где их ожидали некоторые события, которыми необходимо было управлять самим, если они хотели привести их в движение и получить наслаждение от них. Дверь была распахнута настежь, но, переступив порог, нужно было решать самим, как двигаться дальше.
Сегодня я могу признаться, что на долгом пути людей в лучший потусторонний мир я тогда вывесил небольшую табличку, на которой можно было прочитать: «Здесь поворот!». Таким способом я увлек их в неисследованные пространства этого, моего мира. О, как я завидовал в ту пору людям, в какой-то момент они стояли на побережье Океана возможностей и видели отблеск Солнца в его водах, но они были в ослеплении и не замечали, что Океан не имеет горизонта. Они поверили, что им нужно всего-навсего построить корабль, чтобы попасть на другой берег, где, как они надеялись, обретут вновь свою райскую родину.
Эту веру мне тогда не хотелось разрушать, поэтому я ничего не сказал им, когда они отчалили от берега и отправились в это долгое путешествие, цели которого они никогда не достигнут. Но не в этом дело, так как людям не дано достигать цели, даже если они упорно и долго к ней стремятся. То есть я хочу определить, что является задачей и целью людей в этом мире: веслами своего корабля они должны старательно перелопачивать возможности, чтобы на поверхность всплывали все новые и новые из них и сочетались друг с другом в новых комбинациях, чтобы в результате рождались такие возможности, о которых до той поры еще никто даже я не слышал, так я усмиряю свою скуку.
В конце концов люди выполнили эту задачу и, наконец, сообразили, что им делать со свободой, которую я давным-давно подарил им, чтобы они могли свободно ею пользоваться, но на что они употребляли ее до сих пор. Разве я предписывал им, как они должны представлять себе свое будущее? Нет, это сделали другие, бродя по земле, словно им не хватало дел на своем Седьмом небе, где все давно уже не так, как думают здесь. Нет и еще раз нет! Мне было достаточно, что люди вообще могут себе представить будущее в моем мире, что им, наконец, захотелось довериться собственным впечатлениям и творческим силам, что они наконец поняли, каким может быть Прогресс, если только выбрать правильное направление.
Я клятвенно обещал себе, что никогда не открою людям, какое направление правильное, ибо они должны будут самостоятельно выйти на него, если внимательно прочли бы книгу своей собственной истории, написанную их собственной кровью, и которой они так гордятся. Я скажу так: все, что необходимо для обретения правильного направления прогресса в бесконечное пространство будущего, все это людям давно известно. Им нужно всего лишь найти бриллиант под пеплом, а ведь они сами зажгли огонь, в котором все сгорело.
Моя земля вся покрыта пеплом, так что мне приходится время от времени устраивать чистку, и разум людской не может больше дышать; забиты глотка и легкие, но я не Спаситель и делать ничего не буду. Хочу назвать только одну ошибку людей: с прогрессом в области техники и экономики должен идти рука об руку нравственный прогресс, чего, однако, не происходит, ибо идол Мамон не любит морали, хотя и нуждается в ней, но он об этом и знать не хочет, поскольку желает властвовать без ограничений.
Откуда же черпают люди непоколебимый оптимизм и том смысле, что немного золота в кармане делает человека лучше, или люди уже забыли, какой человек и при каких обстоятельствах бывает хорошим или плохим и когда он становится лучше, а когда хуже? Да, Мамон научил людей тому, что рациональность лучше всего выражается в цифрах, цифры — в том, что поддается взвешиванию и измерению, а результат — в деньгах, чтобы можно было сравнить одного с другим. Ведь, если Страшный Суд, который отделит одно го от другого, заставляет себя долго ждать, то следует уже здесь и сейчас провести предварительные расследования, чтобы потом сократить время до того, как Бог и Сын примут решение, а что может быть проще, чем сосчитать золото в карманах, чтобы раз и навсегда установить, кто был хорошим человеком, а кто — плохим.
Как смеялся Мамона, и смех его потряс мой мир до мозга костей, когда люди назначили шлюху по имени Рассудок председательствующим судьей в Высоком Суде. Как она расселась в судейском кресле, широко расставив ноги, и как люди вожделенно теснились вокруг, стремясь попасть к ней и в заседатели, и в палачи одновременно! Они все тащили в этот суд и тут же выносили приговор, ибо никто и ничто не могло удовлетворить претензии ненасытной нимфоманки — ни искусство, ни мораль, ни право, ни политика. Рассудок не признает ни милости, ни любви, все одинаково, так как все в равной степени не имеет ценности и может без колебаний быть отправлено на гильотину, триумф современной техники, которым почему-то никто не гордится, хотя свою работу гильотина выполняет значительно эффективней, чем в свое время бритва бедного Оккама. Разве эта греховодница по имени Рассудок не высмеяла Совесть, ту последнюю и единственную, способную воспламенить дух и разум человека, чтобы усовершенствовать мой мир? Разве эта развратница не выдавала себя за более высокую форму морали, с которой уладятся все людские противоречия и воцарится среди людей вечный мир? Какое кощунство! Да и что может тут быть моральным, даже и в более высокой форме, если эта развратница не может расстаться с идолом Мамоной, так как давно уже подчиняется только ему?
Однако люди были в ослеплении от сияющих одежд идола и следовали за ним по первому его слову: «Кто этого не понимает, того все презирают!» — вопили толпы народа дружным хором вместе с философами. И сегодня еще эхо этих воплей отдается на просторах моего мира, но я знаю средство, которое навсегда заставит их всех умолкнуть, и никто и ничто не отважится мне воспрепятствовать. Даже если Мамон и его шлюха спрячутся в глубочайших пещерах, я найду их и уничтожу, пусть не молят о пощаде и не обещают никогда больше не подымать свою наглую голову против меня и моего плана, ибо я никогда ничего не забываю.
Я допустил очень большую ошибку, я был недостаточно внимательным, когда идол и его шлюха заискивали перед людьми, подбираясь к ним поближе, и совращали их, нашептывая тихие слова. Я долгое время недооценивал их. Не хочу сетовать, хотя должен присовокупить объяснение, что меня в то время сильно отвлекли мои собственные планы и предположения о том, что опять может приготовить мне Бог. Но это не извиняет меня в моей неправильной оценке Мамона и его шлюхи, ибо я не должен был судить по себе о людях, ведь я узнал их к тому времени довольно хорошо, чтобы понять, как они падки душой и сердцем на всякие дешевые побрякушки, если им предлагают их достаточно дешево.
Мне следовало бы это знать, когда почти сразу же после основания Новой империи на Западе вновь всплыли смутные личности, которые давно уже выводили из себя своим вечным попрошайничеством, поисками золотишка, которое они выменивали, если были слабы, и отбирали силой, если умели владеть мечом. Я всегда презирал этих торгашей и лавочников (чаще всего это были пираты и бандиты) за узость их ума, простирающегося не дальше их носа, даже если этот нос велик, как клюв орла в небесах.
Во всем Творении нет другого такого жестокосердого типа, как торгаш, и где он царит, там все вращается только вокруг денег, словно Луна вокруг Земли, там царит только бог злата, там вокруг лавочников и торгашей собирается всякая шваль, и жизнь ради наживы превращается в жизнь подневольную, недостойную истинно свободного человека. К этому следует добавить, что тот, кто выбирает узкий, но короткий путь, быстрее оказывается у цели, чем тот, кто преодолевает просторы мира, чтобы открыть что-то новое. Вот почему торгаш превосходит философа, во всяком случае, когда дело касается успеха в повседневной жизни. Это я тоже умею ценить, но замечу, что таким способом жизнь не улучшить.
Поэтому хочу еще раз подчеркнуть, что когда я насаждал среди людей дух соревнования, я не предполагал, что они будут стараться превзойти друг друга количеством приобретенных имений, денег и вещей. Мне было важно, чтобы силами мерялись друг с другом душа и разум, что честь и сила пристали только славе, которая внесет свою долю в постепенное усовершенствование моего мира. Мне возразят, что такова натура человека, что он хватает и накапливает все, что под руки попадет, что он до смерти любит блеск и мишуру и что прилежно он старается исполнять только Божий наказ: «Плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю, и обладайте ею, и владычествуйте над рыбами морскими, и над птицами небесными, и над всяким животным, пресмыкающимся по земле».
Не могу точно угадать, какую цель преследовал тогда Бог своим заветом (может быть, Он хотел успокоить людей, которые трепетали пред Его ликом), что это было на самом деле, какие мотивы Им руководили, уж точно не желание предать их идолу Мамоне, ибо такого недомыслия или даже равнодушия мы никак не можем предположить у Бога. Возможно, сказалась усталость, ибо шесть дней Творения унесли немало сил, и Бог уже радовался седьмому дню, когда хотел предаться отдохновению и отключился в мыслях от своего Творения. Поэтому я не исключаю, что Бог в этой ситуации произнес этот завет лишь ради желанного умиротворения людей.
Как бы то ни было, исследование мотивов Бога не поможет нам продвинуться дальше, поэтому оставим это (хотя я много еще мог бы рассказать того, о чем вынужден молчать). Здесь и сейчас могу только. сказать, что при помощи Великого плана я вновь вывел людей на правильный путь, чтобы они наблюдали мир, восхищались его красотой и хвалили Творца, но смиренно и мудро проверяли и испытывали, как можно своими действиями сделать его лучше, чем он уже есть, чтобы не слишком долго ждать наступления совершенства.
За это я никогда не обещал людям платы, ибо за что оплачивать деятельность тех, кто исполняет свой долг так, как ему было это поручено? Скорее я наказывал бы человека, когда он свой разум и душу отвращает от поставленной задачи и стремится не туда, куда следовало бы. Но люди жаждут награды, поскольку она была им однажды обещана Отцом Небесным, если они будут истово верить и вести себя, как им было завещано. Вполне может быть так, но каждый человек получит плату за проделанную работу, ибо люди — мои сотрудники; они суть моя нива и мое здание. Но я всегда говорил, что сначала работа, а потом, значительно позже, они получат свою оплату, только если мне так понравится.
Когда люди разочаровались в ожиданиях, поскольку Сын Божий больше не показывался, они потребовали, чтобы им выдали плату уже здесь, в этом мире, но не было никого, кто мог бы это сделать, поэтому люди занялись выяснением этого вопроса, и тут Мамон вовремя подсуетился. «Можешь дать нам то, что мы требуем?» — такой вопрос задали люди, а идол Мамон ухмыльнулся и продемонстрировал, к удивлению людей, свою кожу из золота и серебра, которая сверкала и переливалась, и идол вырезал из нее кусок и дал его людям. Кожа на этом месте тут же выросла вновь и засияла еще ярче, а люди еще пуще удивлялись этому, и не перестают удивляться до нынешнего дня. Вот так они возжаждали богатств и никак не могут насытиться. Даже когда они не знают, что делать с ними дальше, так как богатств люди давно уже скопили предостаточно, но они все равно стараются накопить как можно больше.
Но поскольку в моем мире людей больше, чем золота и денег, то они отнимали богатства друг у друга, сражаясь не на жизнь, а на смерть. Об истиной задаче, стоящей перед людьми, никто больше не думает, никто не желает совершенствовать мой мир, ведь, используя деньги, можно получить власть над другими людьми или удовольствия, но никак не Совершенство, ибо там, где деньги становятся мерилом всех вещей, там процветают пустяшные и никому не нужные искусства, служащие лишь пресыщенной и развращенной элите, и совсем не остается времени, чтобы сделать мир таким, каким он должен быть.
Приведу пример. Итак, было время, когда люди снова начали разведывать мир; они построили большие корабли, сели на них и отправились в плавание по морям. Некоторые корабли добрались до цели, но не все. Люди не испугались, равно как не испугались они и неизвестных страшилищ, и варваров, а меньше всего — язычников. Наконец-то, как мне показалось, люди осознали, что мир нужно познать, чтобы понять, ибо для людей не существует того, что нельзя пощупать руками. Так в свое время они не соблюли Божий завет не трогать плодов райских деревьев, а что случилось потом, так это всем известно. Раз люди уже из-за одной-единственной ошибки были выброшены в мой мир, и Создатель посоветовал им ждать спасения, то я полагаю, что это была отличная идея — заняться в «перерыве» исследованием их нового отечества, даже если оно казалось нелюбимым убежищем.
Итак, я радовался по поводу того, что они заново обнаружили в себе любопытство и стали размышлять о новом, независимо от того, находилось ли это новое на расстоянии одного десятилетия или одного континента. Скажу больше, это был тот самый момент, когда люди находились ближе всего к своему истинному предназначению, ибо они приблизились к тому, что делает человека человеком и отличает его как от Бога, так и от животного, так как Бог ничего не ищет, ибо давно уже все нашел, а животное ничего не потеряло из того, что ему следовало бы искать. Но что могли бы люди обрести или познать в ходе их поисков в мире? Все! Сначала они бы удивились многообразию мира, затем смиренно любовались им и, наконец, поняли бы, что они сами являются частью этих безграничных возможностей, что они брошены не в пустынный и тусклый мир, где царят страдания и смерть, а в цельный Космос, полный красоты и возможностей, который положен им под нос.
Ах, если бы люди раскрыли глаза и распахнули разум, но они оставались тупыми и закрытыми и искали только денег в этом мире, что само по себе не имеет ценности, так как ими не утолишь ни голода, ни жажды. Однако идол Мамон установил цену на золото, и люди взалкали его и не желали от него отступиться, даже если при этом они в одно мгновение могли разрушить то, что другие создавали в течение всей жизни. Мне было бы трудно найти мерило моей печали и разочарования в людях, когда я заметил, что они в своей наглости и заносчивости натворили в моем мире. Только я и мой старый добрый друг Смерть имеем право исполнять вечный Закон необходимого Небытия, никто другой, тем более человек, в своем безумстве, такого права не имеет, ибо что он может знать, какую роль играет растение или животное в моем алгоритме, или камень, или речной поток, коль скоро я уже передвинул целые континенты, чтобы стало лучше в этом мире.
А разве человек никогда не задумывался, сколько труда и усилий нужно вложить, чтобы создать культуру, которая существует дольше, чем длится человеческая жизнь? Разве можно быть окончательно уверенным, что не эта культура, разрушенная мечом и словом, принесла ключ к воротам мудрости, который позднее будут искать несколько поколений, предаваясь отчаянию, но который утерян навечно? Уж не идол ли Мамон возместит этот ущерб? Нет, он давно уже оглох от собственного смеха.
Я за это время уже освободился от иллюзий, я ничего уже не жду от людей, которые с потрохами отдались Мамону, и людям я об этом говорил достаточно часто, но сколько ни звони во все колокола о своей мудрости, лавочники на рынке заглушат все звоном пфеннигов. Сейчас я заявляю в последний раз, а если никто не хочет слушать, пусть так и будет: безудержная суета торговли, ненасытная жажда наживы и, как следствие, расслабленность и любовь к уюту ведут к тому, что любая личная услуга в деле благополучия моего мира будет заменена деньгами. Люди жертвуют частью своих заслуг, чтобы беспрепятственно служить идолу Мамону.
Я говорил людям, давайте деньги, и вам заплатят цепями, ведь слово «Geld» (нем. — «деньги») — рабское слово и непригодно к тому, чтобы сделать из человека Человека. Я лично никогда не мог понять, чем гордится род людской, ведь люди так мало сделали, чтобы действительно способствовать усовершенствованию этого мира. Даже если я приму этот всплеск эмоций, поскольку люди так горды своей гордостью, то вот тут человек и становится человеку волком, и даже если я скажу, да пусть гордятся, только не деньгами и золотом, ибо ничто так не унижает человека, как такая гордость. Там, где правят деньги и приносятся жертвы идолу Мамону, оттуда бегут в страхе любые проявления красоты и культуры, и только шлюха Рассудок издевательски хохочет им вслед. Я же хочу ночью подстеречь этого торгаша и смело разорвать узы бедной красоты, которую они, как рабыню, ведут на рынок.
Я не знаю, что произошло. Когда-то на людей, торгующих деньгами, смотрели свысока, но с изысканным почтением, если только требовались их услуги, поскольку было ясно, что любое общество должно иметь свои внутренности. Но теперь эти люди занимают главенствующее место в душе современного человечества, как самая желанная, а потому и удачливая его часть. Они устанавливают свои масштабы, и только они в своем произволе решают, каким будут вознаграждение и наказание. Должен признать, хотя мне это дается с трудом, что идол Мамон довольно умно придумал соблазнять людей, ведь подобно любому настоящему богу он утверждает, что он вездесущ, всемогущественен и непредсказуем, поскольку никто не может сказать, будет ли завтра цена товара выше или ниже, чем сегодня, и какой она была вчера, это уже не играет роли, ибо зачем сегодня о чем-то помнить?
Так что же люди сделали из своего будущего, моего великого и милостивого подарка человечеству? Ничего не осталось, кроме голой надежды на обретение денег и золота, и никто не задается вопросом, чему это может послужить. Люди забыли, что деньги являются всего лишь средством, мерилом и стоимостью чего-то другого, и уже поиски этого другого могут стать истинной платой за жизнь человека, которому ничего иного в этом мире не дозволено. Но люди не хотят ничего слышать и видеть, однако не желающий слышать да почувствует, и люди еще поймут, куда приведет их этот путь.
Все приходит к своему концу, времени не остается на сожаления и раскаяние, и я больше не поддаюсь этим чувствам, поскольку занят совершенно другими делами. Посему процесс будет коротким, и обжалования я не потерплю, да и в какую инстанцию могут обратиться люди, раз Бог предается отдохновению и не потерпит, чтобы Ему в этом мешали. Если бы люди сами захотели, они могли бы стать великими, но им обязательно потребовалось оставить тропу культуры и последовать за соблазнами идола Мамона и его шлюхи. К этому их никто и никогда не вынуждал, это было, есть и будет их собственным решением и, тем самым, их собственной ответственностью, от которой их никто не может освободить, к каким бы придиркам и изощрениям они ни прибегали, когда предстанут перед моим Судом, ибо ответственность есть цена свободы, а я предъявлю счет, который должен быть погашен полностью и без отсрочек.
И пусть никто не приходит и не говорит, что он ничего не знал, никто его не проинформировал, и все было бы по-другому, если бы… Во всяком случае, я всегда громко и отчетливо говорил об этом, добавлю даже, что всегда среди людей находилось достаточно тех, кто говорил то же самое и ничего другого. Я в какой-то момент надеялся, что люди прислушаются, по меньшей мере, к представителям своего рода, если уж они не хотели ничего принимать от меня и предпочли ожидать спасения, а не довериться мне, Князю мира.
Когда я обманул это доверие? Пусть назовут мне хотя бы один-единственный момент в истории, когда людям пришлось пострадать от этого, если они искали совершенства в моем мире. Но у меня уже нет времени, да и пропало желание перечислять те случаи, когда люди сами усугубили свое положение, оставив под дешевыми предлогами выполнение своей Великой задачи, так как она показалась им настолько большой и изнурительной, что они предпочли броситься в объятья идола Мамона, чтобы искать там спасения.
Теперь я не принимаю никаких извинений, не потерплю никаких отговорок, так как с раскаянием они давно опоздали. Настало время уничтожить это отродье, которое называет себя Венцом Творения, а на самом деле состоит из дерьма и глины и представляет собой случайную прихоть Демиурга, который в тот момент был слишком усталым, чтобы разглядеть все последствия своих действий. Когда же голова Его просветлела, то первым делом Он удалил людей за пределы своего Творения, изгнал их из Рая и передал в этот мир, где я принял их со всей благосклонностью, хотя они никак не вписывались в мой план. А сколько труда я положил на них, спасая от всех опасностей и выводя вновь на стезю культуры, когда они теряли надежду и были преисполнены отчаяния. Они никогда не благодарили меня, никогда не прославляли меня, никогда не признавали моих достижений, а только унижали и проклинали, а сами ничего не создали, кроме нетерпения и недовольства.
Я — существо метафизическое, и это хорошо, ибо что бы делал мир без нас. Но мы не чужды чувствам, и без стеснения признаемся в этом. Я хочу сказать, что было время, когда я был страшно опечален тем, во что люди превратили этот мир. Как и Бог, я бежал из этого мира, чтобы не видеть ежедневно собственными глазами нищету человечества, но это ничего не дало. Не знаю, как обходится с этим Бог, ибо я не мог спросить Его об этом, ибо был слишком занят своими проблемами, но неважно, какими были мои попытки, я, в конце концов, так и не нашел пути, чтобы усмирить мои гнев и ярость.
Чувства вспыхивали во мне постоянно и разгорались все сильнее и сильнее, и я готов был немедленно обрушиться огнем, молнией, бурей и потопом на этот мир, который уже не казался мне моим миром, и я был в состоянии осуществить эти намерения, так как располагаю необходимыми для того средствами. Но каждый раз, когда я был к этому готов, меня останавливала мысль о том, что меня разочаровал не этот мир, а некая в нем порода, которую Бог запустил словно вирус в мой мир, как сажают блоху в шкуру.
Наконец, я четко распознал, каков был, собственно, план Бога, чтобы разрушить мое творение и выиграть игру, а именно — запустить туда людей и выжидать, когда они завершат свое страшное дело. Все остальное — Потоп, послание Своего Сына, весть пророкам, все это было отвлечением, в любом случае, приложением к Его собственной Великой стратегии. А я к тому же был глуп и довольно самонадеян, разрешив людям заглянуть в тайны моего творения, воспитав их и дав им образование, спасая их от всяческих напастей, я доверял им и надеялся на них, но теперь истина открылась, и я уже знал, что нужно делать.
Я больше чем уверен, что Бог все рассчитал и спланировал заранее, даже мой необузданный гнев, и дал Сам тому пример, изгнав людей в мой мир. Да, это, пожалуй, было бы верхом Его мастерства, если бы я сам разрушил свой мир, если бы я не смог больше контролировать свое недовольство. Потому-то Он и удалился от мира, так как никто не может знать, как подействует крушение целого Космоса на метафизическое существо, поскольку такого еще никто никогда не совершал, и Бог не хотел рисковать, надеясь, возможно, на то, что я и сам погибну вместе с моим миром, а Он выиграет эту игру.
Согласен, это был блестящий план, достойный Бога, и меня сердит только то, что я раньше не разгадал этих замыслов. После некоторого размышления я могу оправдать это тем, что, с одной стороны, план был настолько совершенен, что любого мог бы ввести в заблуждение, а с другой — я сам был слишком невнимателен и задумывался о моем прибавляющемся возрасте, который, должен признаться, и для нас, метафизических существ, не проходит бесследно. Хотя у нас и нет тела, которое доставляло бы нам заботы и неудобства, но ведь и разум может страдать, как это уже поняли люди.
В этот момент я не могу себе позволить одного, а именно жалости к самому себе, этого достаточно у людей, и я не хочу еще больше увеличивать переизбыток этого бесполезного чувства, никто не знает, чем оно может оказаться полезным, а пока только загрязняет мой мир. Да, это — мой мир, и я вновь его так называю, потому что, чем глубже я проникаю в план Бога, тем больше растет во мне гордость, ибо это означает, что мое творение должно быть поистине великим и могучим, если уж Бог так завидовал и разработал такой хитроумный план, чтобы его уничтожить. Охотно признаю, что при этих мыслях меня охватывает теплое чувство, которое помогло мне преодолеть гнев, которому я чуть было не поддался.
Итак, мне стало ясно теперь, что я должен делать, мне не нужно уничтожать целый мир, для этого он слишком удачен. Для моих дальнейших планов будет вполне достаточно, если я удалю из него только людей, эту неверную и бесполезную породу. Люди могут думать, что им угодно, но я всегда говорил и не уставал повторять, что мой мир создан не для того, чтобы люди пользовались им в блаженном бездействии, он существует, развивается и совершенствуется, потому что я так хочу, и ни по какой другой причине. Если люди оказались бы помощниками в осуществлении моих планов и придерживались бы правил, я был бы доволен. Но если они полагают, что по поручению кого-то другого им позволено делать то, что им заблагорассудится, то они глубоко заблуждаются.
Я и мой любимый алгоритм не нуждаемся в людях, ведь они ничего не сотворили, кроме огорчений, которые мне же и пришлось устранять, что состарило меня быстрее, чем мне бы хотелось. В конце концов, я устал и мне надоело сверх всякой меры, что люди во все вмешиваются и не соблюдают установленных мною законов, что они не думают ни о чем другом, кроме как о спасении и обретении счастья в другом мире. Тогда пусть так и будет. Я изгоню людей из этого мира, как Бог в свое время изгнал их из Рая; я доставлю их души туда, откуда они пришли, и пусть Бог решит, как с ними поступить. Я не совсем уверен, что Ему это понравится, ибо Он ничто не ставит так высоко, как собственный покой; вот тогда все и завершится раз и навсегда, когда люди появятся в Его пристанище на Седьмом небе и начнут через некоторое время жаловаться, плакать, ворчать и стенать, так что даже семь хоров ангелов не смогут заглушить их стенанья.
Я уже сейчас с удовольствием представляю себе, как орды людские устремятся на Небеса, чтобы захватить их себе, не уважая ни тишины, ни красоты, которые создал Бог и Его окружение, какой эти орды подымут шум и гам, требуя внимания и разных услуг, ведь сказано им было, что они не будут больше голодать и страдать от жажды, и не падет на них солнце или другой зной, и разве не сказано, что Бог сам будет утирать их глаза от слез? Да, тогда у Бога много прибавится забот, если Он захочет соблюсти все свои обещания, данные им в свое время людям, и не будет Ему покоя, и вряд ли Ему поможет Его вездесущность, ибо люди не только всегда недовольны, но еще и нетерпеливы. Но это будет уже не моя забота, у меня не будет больше дел с людьми, и я уже сейчас предчувствую облегчение, которое наступит. Я разом сброшу это бремя и буду наконец свободен от этого груза, ставшего для меня непосильным, истерзавшего мой разум, сделавшего меня усталым и слабым.
Люди допускают большую ошибку, полагая, что они идентичны с миром, что миру наступит конец, когда они достигнут своего конца. Деяния людей для меня лишь эпизод, взмах ресниц перед моим ликом. Людям не было дано пережить начало, поэтому они ничего не узнают о конце. Я долго раздумывал и пришел, наконец, к выводу, что для моего мира будет гораздо лучше, если люди наконец исчезнут из этого мира навсегда и не оставят по себе ничего, кроме резкого запаха. Я давно уже знаю, кто будет моим ближайшим помощником в осуществлении Великой задачи, и не замедлю сообщить об этом людям, чтобы вызвать в них злость и зависть, так как я решил сделать моими союзниками муравьев.
Эта порода умнее и мудрее, чем люди, ведь муравьи тоже вкусили от плода Древа познания, но переварили его лучше, чем люди, и теперь я могу сказать, почему, ибо теперь это перестало быть тайной. Яд во фрукте действует только на душу, но не на разум, и, таким образом, муравьям пошло на пользу то, что погубило людей. Муравьи взяли от этого лучшее и давно уже завоевали землю, и они станут Венцом Творения, когда придет день, и ничто и никто не сможет их остановить, ни Бог, ни Сын, ни идол, ни шлюха. В виде муравья я стал жителем земли, и с ним я осуществлю свой план, он никогда не отступит от своей задачи, и я уже теперь знаю, что мой мир станет совершенным. Теперь хочу только нарисовать картину, что должно произойти и каковы мои точные планы: сначала техника, этот созданный людьми Голем, восстанет против них, затем…
(Примечание издателя. Здесь записки резко прерываются посредине предложения. На оригинальной дискете остался только небольшой звуковой файл с прерывающимся свистом высокой частоты. При декодировании с помощью дружественного криптолога одного из западногерманских университетов было установлено, что свист отражает некие химические формулы, которые после уточняющих испытаний оказались отображением соединений феромона, которые некоторые биологи считают средствами связи внутри муравьиных поселений. Однако мирмекологам до сих пор не удалось расшифровать содержание записи, при этом некоторые участвовавшие в расшифровке эксперты полагают, что не существует содержание, требующее расшифровки, т. е. не ясно, было ли автором закодировано какое-либо содержание).
