На следующее утро я так и не уехал обратно в горы. С одной стороны, это объяснялось тем, что по причине обильного приема накануне снотворных таблеток я проснулся слишком поздно и не успевал на самолет, а, с другой стороны, это было вызвано тем, что я решил немного больше разузнать об этом странном Братстве, которому я за приличные деньги передал оригинальные тексты Б. Кемпфера. Во всяком случае, я передал уполномоченному Братства несколько дискет, насчет которых у меня, впрочем, не было полной ясности, действительно ли они являлись оригинальными экземплярами и содержали первоначальные файлы. Как бы то ни было, это я теперь проверить уже не мог, так как вместе с дискетами я передал и ответственность за них. Это была законная сделка, совершенная по всем правилам, хотя при этом не был заключен договор и не выдавалась расписка, но тем не менее сделка была действительной. Однако ночью на душе у меня было довольно смутно, и я чувствовал, что в ближайшие дни и ночи меня будет мучить совесть. Тогда я решил приложить максимум усилий, чтобы больше узнать об этом подозрительном тайном обществе и, в крайнем случае, если я не смогу больше выносить укоры совести, лично явиться к ним.

Помимо всего прочего меня, естественно, просто разбирало любопытство. Я точно знал, что неудовлетворенное любопытство будет мучить меня куда больше, чем неспокойная совесть, если я немедленно не приложу все мыслимые усилия к тому, чтобы его удовлетворить. И наконец, меня не должно было волновать, что мне придется выложить немалые деньги на покупку нового авиабилета, ибо денег у меня хватало, в чем я убедился в то же утро, заглянув в оставленный мне конверт. Сам не знаю, почему это доставляло мне беспокойство, но, к счастью, необоснованное. А поскольку запасы на моей кухне были весьма скудными, я немедленно, после завершения обстоятельного утреннего туалета, отправился в кафе, чтобы там, в тишине и спокойствии, насладиться плотным и роскошным завтраком. В умиротворенном после трапезы настроении я почувствовал в себе достаточно сил, чтобы начать исследовать дела Братства, как изощренно и глубоко оно бы не пряталось.

Сразу стало ясно, что понятие «тайный» можно интерпретировать двояко: некоторые используют его лишь для того, чтобы обратить на себя внимание. Поэтому за туманными и неясными намеками обнаруживается всего лишь скучная болтовня, лишенная какого-либо значения. Их символика обозначает только их самих, и они подобны «Сфинксу без загадки», поскольку когда разберешься во всех нагромождениях, то не остается ничего, кроме скуки и разочарования. Сквозь такого рода тайны мне пришлось продираться не один час, пока я не уяснил себе, какого рода рецептура используется при их изготовлении, но, наконец, я оказался в состоянии с самого начала отделить плевелы от пшеницы и сэкономить тем самым массу времени и труда. А мне нужно было немало их потратить, так как существовали еще и тайны другого рода, а именно те, что трудно поддаются обнаружению исследователя, не говоря уже об их раскрытии.

Такие тайны заставили меня отправиться в долгий и сложный путь сквозь время и пространство, предъявляя высочайшие требования к моим способностям к комбинированию и к моей интуиции. И сегодня я не знаю, действительно ли правильное решение я принимал на каждом перекрестке, выбирая тропу, хотя со временем мне кажется, что каждый раз было необходимо именно то решение. Самым трудным для меня оказалось отделить при этом существенное от несущественного, не имея вообще никакого конкретного представления.

Что прикажете думать, если вдруг обнаруживается цепочка взаимосвязей, ведущая от буддийских монахов через мистиков-суфиев к каббалистам, которая четко прослеживается благодаря распространению и применению особой техники дыхания и медитации, что потом использовалось также мистиками в христианстве? Или если удается провести более или менее прямую линию от ужимок камлающих шаманов через тех же буддистов, суфиев, каббалистов и христианских мистиков до романтического идеализма, и таким образом выйти на след таинственного субкода человеческой культуры, в котором, возможно, содержится более существенная информация, чем в самом удивительном научном прогрессе? Или если дают о себе знать древнейшие учения гностиков — сначала богомилов на Балканах, затем катаров на Юге Франции — то, где бы они ни появлялись, их безжалостно искореняла господствующая Церковь. Это происходило по той причине, что они содержали слишком много опасных и неизреченных истин из того самого субкода. Поэтому, а именно для сохранения их в тайне, и была придумана святая инквизиция, чтобы преследовать еретиков и заставлять их молчать не за их неверие, а за их знание?

На этом можно спекулировать сколько угодно, но это так и останется спекуляцией, поскольку почти из любой комбинации фактов можно вывести любую вполне убедительную теорию. Во всяком случае, движение происходит в чрезвычайно проблематичной плоскости. Как можно судить о мистериях и других тайных учениях, если сущность их раскрывается только тем, кто соответствующим образом готовится к ним и проходит посвящение? Для этого, очевидно, надо подвергнуться испытаниям и пройти определенные ритуалы, что для меня, учитывая недостаток времени, вряд ли возможно. Меньше всего я испытывал желание в грядущие месяцы и годы вертеться в экстазе вокруг своей оси или провести это время стоя на столпе или в яме со священными змеями, дожидаясь, когда на меня, наконец, снизойдет озарение, а ведь может статься, что и не снизойдет.

Мне же в тот послеполуденный час после недолгого изучения этой темы открылся тот непреложный факт, что не позднее того момента, как прогресс в агрокультуре обеспечил возможность разделения труда, а тем самым и развития цивилизации, возникло еще более резкое разделение между религией элиты и религией масс, более того, это можно было бы считать собственно приметой или отличительным признаком цивилизации. В чем бы не расходились Плутарх и Ориген, а также непременный Августин, в одном они были едины: должны существовать две явственно отличающиеся одна от другой формы теологии, одна для необразованных масс, другая — для интеллектуальной и господствующей элиты. Поэтому во всех текстах скрывались, по меньшей мере, два уровня — дословный текст, можно даже сказать, беллетристика, и скрытый, но столь же истинный, который сам по себе открывался не каждому.

Тезис Лютера о том, что путем простого чтения священных текстов можно обрести путь к Богу, был на самом деле чистой ересью. И не в последнюю очередь по той причине, что он, в конце концов, делал лишней целую социальную касту священнослужителей и ученых мужей-богословов, которые издавна безапелляционно утверждали о самих себе, что только они достойны и способны общаться с трансцендентными и метафизическими силами. Как хорошо, подумал я, что они вовремя догадались искать поле для своей деятельности в других сферах жизни — в науке, политике или экономике, — где они и дальше могут с пользой применять свои способности к трансцендентному общению. Ну да, можно понять, что каждый в конкурентной борьбе за экономическое выживание ищет подходящую нишу, чтобы предлагать товары или услуги, годные к обмену, ведь, в конце концов, каждому нужно на что-то жить.

В общем, куда ни глянь, повсюду существуют сферы религии, которые имплицитно доступны не каждому верующему, каким бы благочестивым он не был. С другой стороны, истинно благочестивым является тот, кто не задает множества вопросов, который хочет знать только то, во что он должен верить — credo, ut intellegam (лат. — верую, чтобы понимать; принцип Августина, повторенный Ансельмом Кентерберийским. — Прим. пер.). Потому эти сферы покрыты тайной и должны оставаться таковыми, по крайней мере, для широких масс, потому-то и создается для посвященных особый язык, а в большинстве случаев — и собственный шрифт, который сначала необходимо выучить. Для меня, в частности, это было невозможно по причине ограниченности во времени, посему в своих поисках я остался до поры до времени отлученным от многих тайн. Но мне и не нужно было разгадывать все тайны, на след которых я нападал чаще всего случайно, ведь я искал одну, вполне определенную тайну. При этом я остерегался отвлекаться на другие тайны, какими бы интригующими они не оказывались. Например, было очень соблазнительно более интенсивно заняться солнечным культом Эхнатона, чье имя было позднее из чистой мести изъято со всех колонн и из всех надписей, так что потребовались бы значительные усилия, чтобы обнаружить их и проникнуть в их тайны, хотя все равно тайн оставалось еще великое множество. Но я поставил перед собой задачу, которая не позволяла никаких отклонений.

Правда, я обнаружил в Интернете, в глубоко запрятанном уголке, где предлагались некие полузабытые и большей частью пользующиеся дурной славой книги в их полном текстовом изложении, работу неизвестного мне досель немецкого социолога, который, очевидно в начале 1950‑х гг. интенсивно занимался той самой диалектикой взаимоотношений элиты и широких масс и опубликовал несколько книг на эту тему, которые теперь, неизвестно по каким причинам, обрели новую жизнь в Интернете. Вообще, были времена, когда об этом много и часто писали, однако эти времена прошли, и сегодня в демократическом обществе не пристало уже проводить такие различия, ибо кто же согласится причислить себя к массам, даже если он не имеет с элитой ничего общего?

Сегодня мы живем в век индивидуализма, где каждый требует для себя прав на все и считает себя свободным и независимым, даже если он ежедневно обременяет собой общество. Но это уже совсем другая тема. Во всяком случае, тот самый социолог рассматривал социальную дифференциацию между элитой и массой под необычным углом зрения, в центре его изучения было восприятие. Элита и масса, так писал социолог, отличаются друг от друга различным способом восприятия окружающего мира. Для массы мир устроен просто и ясно, в то время как элита тот же самый мир считает комплексным и сложным. Однако вряд ли можно было бы определить одним единственным, да еще и объективным способом, является ли в действительности мир простым или комплексным. Ибо то, что дух человеческий мог бы знать о мире, всегда проходит через фильтр сенсорных восприятий и подвергается переработке в определенных участках мозга, прежде всего в лимбовой системе. Тем самым вообще нельзя ставить вопрос об истине, ибо она у Бога, скорее всего, в математике, но уж точно не у человека, на что указал Карл Ясперс (1883–1969, немецкий философ-экзистенциалист и психиатр. По его мнению, наше время вынуждено довольствоваться фрагментарными прозрениями, ибо оно не обладает духовной мощью, позволяющей создавать стройные системы. — Прим. пер.), но, скорее всего, по какому-то другому случаю.

Вряд ли поможет в дальнейшем, так по крайней мере выразился социолог, если мы вместо истины введем в дискуссию понятие «польза», принимая за истинное только то, что оказывается полезным, и задаваясь больше вопросом не о том, истинно или нет познание или высказывание, а, скорее, о том, насколько это проявит себя в определенной констелляции подходящим для собственного блага. Конечно, здесь наш социолог не обошелся без ссылки на Фрэнсиса Бэкона, который еще несколько столетий тому назад определял verum (лат. — истина — Прим, пер.) на основании utile (лат. — польза. — Прим. пер.), кроме того, Бентам (Иеремия Бентадт, 1748–1832, английский философ и юрист, родоначальник утилитаризма, утверждал руководящим принципом поведения принцип полезности. — Прим. пер.) тоже позволил себя цитировать, не высказав никаких возражений, благо к тому моменту он уже давно скончался.

По мнению социолога, не следовало бы качество восприятия элиты и массы измерять каждый раз критерием пользы, ибо то, что мы хотим понимать под пользой, не зависит ни от чего другого, кроме как от восприятия и интересов, и тем самым мы в конечном результате, хотим того или нет, попадаем в замкнутый круг. Единственную более или менее объективную меру пользы нам дала бы только эволюция, если бы она принимала в качестве полезного только то, что достоверно и доказательно служило бы сохранению жизни. К сожалению, и этот критерий окажется непригодным для оценки различных форм восприятия. В конце концов, в течение многих лет человеческой истории выжили как масса, так и элита, а посему можно было бы дать однозначную формулировку: для массы полезно воспринимать мир в простых структурах, а для элиты тот же мир полезно понимать как комплексный.

Дойдя до этого места, я решил покинуть Интернет, благо до объяснений типа того, что все на свете таково по той причине, что оно такое есть, я мог бы вполне дойти самостоятельно, не прибегая к помощи неизвестного и, вероятно, давно уже умершего социолога. К этому добавилась еще одна аргументация, которую я счел, по меньшей мере, заслуживающей внимания: если к настоящему моменту выяснилось, что можно прожить с простой структурой восприятия, причем в течение продолжительного времени, возникает вопрос, зачем вообще нужна более сложная форма восприятия. Ведь, в конце концов, это чрезвычайно неэкономично, поскольку связано с чрезвычайно высокими затратами индивидуального и общественного труда, чтобы разрабатывать все более сложные структуры восприятия и проверять их на практике.

В этой связи автор выдвинул Закон оптимальной комплексности, для чего он несколько страниц заполнил математическими формулами, которых я не уразумел во всех деталях. Эти формулы явно предназначены для того, чтобы произвести впечатление на непритязательного читателя. Мне же они не показались необходимыми для понимания авторской аргументации, которая, в конце концов, вылилась в гипотезу о том, что элиты и массы сосуществуют в некоем симбиозе. Массы вполне осознают, пусть даже подспудно, что мир не так уж и прост в своих структурах, как они его воспринимают, а посему необходима группа людей, которые развивают соответствующее многоуровневое понимание мира и претворяют это понимание в соответствующие деяния.

В свою очередь элитам, дополнительно занятым деятельностью, которая не служит напрямую пропитанию или размножению, т. е. выживанию общества (автор без обиняков говорил о «выживании расы»), не остается ничего другого, как крепить в массах такую веру. Причем с двоякой целью: дескать, структуры мира действительно чрезвычайно сложны и только элиты располагают необходимыми методами и инструментами, чтобы понять эту комплексность и правильно с нею обращаться. Таким образом, человеческую историю характеризует противоречие между попытками элит сформулировать свое восприятие в более или менее доступной для масс форме, и подозрениями масс, что им говорят не всю правду. Время от времени между ними, иногда на длительные периоды, устанавливается нечто вроде равновесия, т. е. та самая оптимальная комплексность, которая каждый раз разрушается, когда элиты, уверенные в доверии масс, не дают себе достаточно труда, чтобы передать свое понимание массам. Или это происходит в тех случаях, когда условия окружающей среды меняются настолько радикально, что они не могут быть объяснены старыми способами, и массам самим становится ясно, что элиты потеряли контроль (если они вообще когда-либо владели контролем реального мира).

Теперь было ясно, что неизвестный социолог подпал, и в очень большой степени, под влияние Ницше и его «Философии запретного знания», но в тот момент это мне не помогало, так что я все-таки решил, правда, с некоторым сожалением, не заниматься дальше этим вопросом, а продолжить поиск таинственного Братства. И вот что я обнаружил на первых порах: в действительности имеется большое число тайных обществ, скрывающих от любопытных глаз общественности если и не сам факт своего существования, то, по крайней мере, свою деятельность. Не всегда, но чаще всего наличествует намерение утаить какие-то запретные действия, чтобы избежать преследования со стороны государственных или религиозных органов. Довольно часто это всего лишь желание, чтобы остальной мир оставил их в покое и не мешал делать то, что им хочется.

С полной определенностью это относится к массонам или розенкрейцерам, которые открыто и чуть ли не в полный голос признаются в своих тайнах, и я даже не исключаю, что эти группировки преследуют при этом далеко идущие и достойные обсуждения цели, например коренное улучшение мира. Само по себе в этом нет ничего дурного и вряд ли это должно обязательно храниться в тайне, но ведь никогда нельзя знать, хочет ли мир подвергнуться улучшению.

Были, конечно, и другие группы, такие, как иллюминаты, которым вполне законное и понятное желание об улучшении мира пришлось явно не по вкусу. Когда их тайна была раскрыта, выяснилось, что они планировали государственный переворот, и по нынешним меркам это вполне понятно, ведь такое желание со всем пылом Просвещения было направлено против тогдашних княжеских фамилий. Но нужно понять и другую сторону. В конце концов, никто по своей воле не отдает власть ни добровольно, ни под давлением, даже если время этой власти прошло, и неотвратимые исторические процессы давно уже начали действовать с неумолимой силой. Иллюминатам же пришлось заплатить своими жизнями за то, что они вышли на историческую арену немного раньше времени, но, возможно, истинные революции никогда не совершаются только внутри элиты, для их свершения необходима движущая сила в виде масс. Это впоследствии усвоили Маркс и Сорель (Жорж Сорель, 1847–1922, французский критик-социолог, теоретик синдикализма, симпатизировал националистическим тенденциям, после 1918 г. защищал большевизм; рассматривал политические идеи как групповые убеждения, как средство для политической и социальной активизации трудящихся масс. — Прим. пер.), но только американская промышленность сумела это использовать, придумав общество массового потребления.

Далее в своих поисках я натолкнулся на такие общества, как, например, «Opus Dei», католическую организацию мирян, которой удалось, за редкими, скорее случайными исключениями, почти полностью укрыться от внимания общественности, которая сегодня становится все более критически настроенной. Несмотря на это, «Opus Dei» удалось создать чрезвычайно эффективную сеть из своих членов и сторонников, проникшую на ключевые посты в обществе, прежде всего в политике и экономике, и использовать эту сеть себе на благо. Я только не до конца уяснил, играет ли при этом какую-либо роль ношение на бедрах подвязок из колючек. Я нашел еще одну организацию — «Opus Angelorum», которая, как позволяет предположить ее название, занималась необозримым количеством ангелов, причем сначала я натолкнулся на показавшийся мне неполным список различных ангелов и их функций, который, очевидно, был взят из справочника этой тайной организации.

Меня, однако, поразило то, что там был перечислен ряд ангелов, причем в том же порядке, в котором их упоминал Б. Кемпфер в своей рукописи. Что это должно означать, было мне не совсем ясно, предположительно, Б. Кемпфер какими-то неведомыми путями добыл этот список и взял его для своего текста. Во всяком случае, я до позднего вечера искал новые сведения об «Opus Angelorum», не добившись сначала никакого успеха, более того, я столкнулся о невозможностью вернуться назад на те страницы Интернета, где я впервые обнаружил это название. Но по счастливой случайности я сделал соответствующую распечатку, где были указаны адреса этих первых страниц, и оказался не таким уж дураком в собственных глазах, когда потом мне постоянно сообщали, что выбранные мной в Интернете адреса недоступны.

Но все-таки я нашел чуть больше сведений об этом «Opus Angelorum». В действительности речь при этом шла о религиозной общине, которая была основана, horribile dictu (лат. — «страшно сказать». — Прим. пер.), домашней хозяйкой из Инсбрука, которая, вероятно с приходом климакса, познала откровения о мире ангелов и изложила их во всех деталях на 80 000 страниц. Там содержались не только имена всех ангелов, но и соответствующая информация о персоне и задачах каждого ангела в отдельности. Таким образом, для каждого дня года имеется свой собственный ангел. Почему бы и нет, если еще Лютер открыл, что для всех вместе и каждого в отдельности имелся свой собственный черт. Но не менее важно было узнать, что в узкий круг ангелов можно попасть, пройдя сложную систему испытаний и ритуалов, нечто вроде процедуры специального посвящения в ангелы, во время которой совершалось мистическое обручение с собственным ангелом. Но судьба «Opus Angelorum» была не лучше судьбы организации иллюминатов, ибо после того как долгое время содержавшийся в тайне справочник ангелов стал достоянием общественности и, прежде всего, католического клира, ритуалы «Opus Angelorum», за редкими исключениями, были немедленно и строжайше запрещены.

Без сомнения, такие сведения представляли интерес, как для углубления общего образования, так и с точки зрения ответа на вечный вопрос — на что могут оказаться способными ум и душа человека, если дать им волю. Но в моих поисках того самого Братства углубленное изучение проблем «Opus Angelorum» вряд ли смогло оказать мне какую-либо помощь. Поэтому я избавил себя от возможных разочарований, поскольку в тот вечер я, само собой, прекратил свои изыскания, когда мне стало ясно, что никакие сенсации меня ожидать не могут. Помимо прочего, я постепенно устал, у меня заболела спина в результате непрерывного сидения за компьютером.

Итак, я выключил компьютер, предварительно проверив содержимое почтового ящика, который на этот раз не содержал никаких новых, неожиданных известий, что меня, правда, не успокоило, но и не взволновало, поэтому я со спокойной совестью открыл бутылочку красного вина и без всякого снотворного погрузился в безмятежный сон, который был неожиданно прерван ранним утром. Я, оказывается, забыл закрыть окно в спальне и был разбужен веселыми мусорщиками, которые начали уборку именно с нашей улицы, их деятельность заключалась в том, что они, производя как можно больше шума, вытаскивали из подъездов мусорные контейнеры, опорожняли их, а затем закидывали с большого расстояния обратно в подъезд, что удавалось не всегда с первого раза, поэтому попытки повторялись и сопровождались еще большим шумом и грохотом.

Настроение у меня было не такое хорошее, каким оно могло бы быть в это утро, и я, не утруждая себя тщательным утренним туалетом, отправился в кафе, чтобы быстро позавтракать. Я хотел как можно скорее продолжить свои поиски великих тайн человечества, разгадка которых ждала меня в Интернете. В хаосе Всемирной паутины, даже если не ведешь систематический поиск, никак не уклониться от бьющего через край потока информации, или, лучше сказать, потока новостей, потому все это надо сначала привести в надлежащую форму, прежде чем этой информацией можно будет воспользоваться.

Во всяком случае, Интернет — это не строго систематизированный банк данных, поэтому он полон информационного мусора самого разного вида: например, сообщение с ссылкой на рассказы очевидцев, что Джон Ф. Кеннеди вместе с Элвисом Пресли и Мэрилин Монро проживает в комфортабельном пансионе для престарелых в Вермонте и чувствует себя хорошо; или же в статье под заголовком «Pink Svastika» с множеством примеров и цитат рассказывается, что национал-социализм является заговором гомосексуалистов, зацикленных на оккультизме; или что ЦРУ, как и КГБ, во времена «холодной войны» использовали для своих делишек дрессированных вампиров.

Пробравшись, признаюсь не без интереса, через такого рода откровения, я вновь нашел без особого труда более полезные сведения, например о неком «Ordre Noir», который, похоже, имел несколько клонов, поскольку заголовок статьи, помещенной в 1944 г. в журнале «Diogène», обещал дать полную типологию этих орденов. Однако это мне мало помогло, так как статью не удалось отыскать даже после продолжительных усилий. Но должен признаться, что моих знаний французского языка вряд ли хватило бы, чтобы так вот сразу понять эту статью во всех деталях.

Были также и отдельные, но весьма таинственные упоминания о находящемся под эгидой розенкрейцеров тайном обществе под названием «Golden Dawn» (англ. «Золотая заря». — Прим. пер.), которое существовало в Англии в конце XIX — начале XX вв. В него входили такие известные авторы и литераторы, как Артур. Мэкин, Алджернон Блэквуд, Брэм Стокер, Эдуард Булвер-Литтон и ставший позднее лауреатом Нобелевской премии Вильям Йитс, который в Обществе носил довольно странное имя «Frère Démon est Deus Inversus». Некоторые его члены позднее стали членами антропософического общества Рудольфа Штайнера, что подталкивало к некоторым выводам, однако я с большим трудом унял свое любопытство.

Члены «Золотой зари», как и многих других сообществ того времени, были убеждены, что любое объединение людей обладает тайным субкодом, в котором содержатся скрытые знания, с древнейших времен передающиеся только посвященным. Возможно, так, во всяком случае, звучит основной тезис таких обществ, что в те давние времена дух человеческий еще понимал наш мир, но этим знанием обладало ограниченное число избранных, которые сначала должны были доказать, что они достойны этого знания, прежде чем они будут посвящены в тайны, а это, естественно, не могло совершаться в одночасье. Адепт должен был пройти многие ступени испытания и, главное, дать высокое святое обещание не раскрывать эти тайны другим. При этом речь идет, насколько я смог установить за короткое время на доступном мне материале, о довольно древних и широко распространенных механизмах, которые, в любом случае, различаются между собой не только формой, но и сутью.

В этом деле мне довольно быстро стало ясно, что рубеж XIX и XX вв. был чрезвычайно плодотворным в этом отношении, так как большинство тех самых мистических обществ или культов были изобретены или обретены (это кому как нравится) именно в то время. Чем дольше я этим занимался, тем четче проступали определенные линии, которые, может быть, и не оказывали конкретного взаимодействия, но, по крайней мере, воспроизводили тот весьма специфический духовный и культурный климат, в котором мог развиваться и процветать любой вид обскурантизма.

При этом постоянно всплывали такие имена, как, например, мадам Елена Блаватская, которая утверждала, что во время своих поездок по Индии она обрела знание из древних, давно сокрытых «источников, знание, которое на продолжении многих лет сохранялось и передавалось членами тайного ордена. Не объяснялось, почему была выбрана именно мадам Блаватская, чтобы дать ей не только обрести так долго державшееся в тайне знание, но и распространять его. Тем не менее она написала об этом множество объемных книг под какими красивыми названиями, как «Разоблаченная Исида», «Голос молчания», или самая знаменитая книга: «Тайная доктрина», в которых с точки зрения эзотерики доказывалось духовное превосходство арийской расы. Эти книги и сегодня находят еще немало внимательных читателей. Когда я наткнулся на то, что она к тому же издавала ежемесячный журнал под названием «Люцифер», я, было, решил, что двигаюсь в правильном направлении, однако в ее учении и теориях содержалось слишком мало из того, что могло бы помочь мне в дальнейших поисках.

Однако же проявились и другие взаимосвязи в чрезвычайно странных направлениях, прежде всего с русским метафизиком по имени Георг (или Грегор, точно Интернет определить не мог) Гурджиев (Георгий Гурджиев, 1877–1949, мистик и духовный учитель; в юности много путешествовал по Востоку, воспринял традицию суфизма. С 1922 г. купленный им замок в Фонтенбло становится центром эзотерической практики раскрытия индивидуальных способностей человека — т. н. четвертого пути. — Прим. пер.), который утверждал, что он находится в тесном контакте с тайными тибетскими обществами, которые открыли ему (опять же по неизвестным на первый взгляд причинам) доступ к таким же тайным источникам, которые хотя и являются всего лишь переводами оригиналов, однако способствовали тому, что он в своей книге «Беседы Вельзевула со своим племянником» смог дать многочисленные и до сего дня неясные указания на неизвестные понятия и непонятные языки.

Какие-то из этих материалов мне что-то напоминали, а именно рукописи Б. Кемпфера, но связи были слишком смутными, чтобы из этого сделать уверенные выводы. Рассматривая духовный климат периода перед Первой мировой войной и после нее, мне показалось очень интересным прежде всего то, что от Блаватской и Гурджиева прослеживались связи с такими странными объединениями, как «Сияющая ложа», «Общество Фриль», но особенно пресловутым «Обществом Туле», которые, в свою очередь, играли чрезвычайно важную роль в идеологии национал-социализма. Но и здесь я, в конченом счете, не нашел полезных указаний на то общество, которое искал.

Однако все это было в высшей степени интересно и впечатляюще, и мне бы очень хотелось еще больше углубиться в эту эзотерическую галиматью, чтобы узнать, как такие, по меньшей мере, необычные представления о мире и его развитии могут в сочетании с техникой психологического воздействия на массы вызывать чудовищную политическую динамику, с ужасными и невообразимыми последствиями для миллионов людей. Или действительно прав был Б. Кемпфер, утверждая, что и страшнейшие злодеяния творились с глубокой верой и во имя Добра, ведь даже обладая недостаточным здравым смыслом, с большим трудом можно себе представить, что существовали люди, которые действительно верили в «Теорию полого мира», согласно которой мы живем внутри земного шара, или в «Учение о мировом обледенении», которое предполагает вечную битву между огнем и льдом за господство над миром, верили и выводили из этого логический принцип и норму своих конкретных политических действий. Это было интересно и подвигало к глубоким раздумьям, но не позволило мне продвинуться ни на шаг к моей цели — собрать как можно больше информации о Братстве.

Постепенно во мне укоренилась порожденная отчаяньем мысль о том, что истинно тайные общества именно тем и характеризуются, что об их существовании или действиях невозможно обнаружить никаких следов. И отсюда могла бы быть выведена гипотеза, что чем мощнее объединение, тем лучше ему удается оставить как можно меньше следов, поэтому тот союз, о котором вообще ничего не известно, и есть самый могущественный из всех и, вероятно, действительно может влиять на ход событий в мире. Такая логика кажется на первый взгляд весьма убедительной, особенно если внести сюда ясность и найти доказательства, скажем, второго порядка, если только как следует подумать. Так, в некоторых книгах пишут, что на базе существовавшего в то время уровня научных и технических знаний еще в XVII в. мог быть изобретен беспроволочный телеграф. А кто нам скажет, что он не был изобретен, причем изобретение это держалось в тайне от общественности, чтобы беспрепятственно и незаметно общаться внутри эзотерической элиты?

Точно так же не известно, что натворили алхимики своими чудодейственными кристаллами, так как их письменные тому свидетельства настолько запутанны и странны, что не поддаются реконструкции или простому пониманию с помощью современных средств и знаний. Разве нельзя поэтому представить себе, что уже давно возникло тайное общество, в котором объединилась новая элита с целью оградить свои открытия и познания от любопытства и жадности других людей, и именно по этой причине осуществлять непосредственную власть над положением в мире? Тогда нельзя назвать чудом или случайностью тот факт, что я, несмотря на мучительные поиски, не обнаружил никаких следов такого общества.

Теперь мне надо было быть очень осторожным, чтобы самому не попасть в плен подобных тезисов. Говорят, эти тезисы обладают определенной убедительностью, если принять за аксиому, что все в этом мире следует точно установленному плану, который остается только исполнить. Если к тому же принять как аксиому, что в мире существует таинственная злая сила, которая как раз изо всех сил старается этому воспрепятствовать, тогда остается только один вопрос: кто изначально (и сегодня, и здесь) встал на сторону света, а кто — на сторону тьмы. Сионские мудрецы, розенкрейцеры, Интернационал или мировой капитал, — все это, естественно, скрытно от глаз общественности, идет, так сказать, «Война на небесах», воздействие которой на мир и человека можно было бы заметить, если только внимательно посмотреть. Сам я лично пока не знал, как подступиться к таким теориям (если их вообще можно так назвать), ведь я был вполне убежден в том, что жизнь нашего мира определяется скорее возможными комбинациями из случая и необходимости, а не таинственным действием различных заговоров, даже когда нельзя со всей определенностью сказать, что дало импульс дальнейшему развитию каждой конкретной ситуации — случай или необходимость. Но, как простой писатель и литератор, я не чувствовал себя обязанным придерживаться такого решения. Почему наше современное общество так много вкладывает денег в науку и научные исследования? Мне хотелось верить, что и мои финансы идут на хорошие и правильные цели.

Конечно, меня время от времени обуревали сомнения, когда, собственно, выяснялось, что исследования велись в тех сферах, которые обещали непосредственную выгоду, в частности средства для излечения редких болезней, которыми страдали богачи, находились чаще и быстрее, чем для излечения эпидемий, которые косили бедняков. Правда, в конечном счете, это не поколебало в принципе мое доверие к современным формам науки. Скорее уж я клеймил бы на каждом углу засилье свирепствующего экономизма, но и против этой напасти я вряд ли смог бы прописать действенное лекарство, поэтому я решил обеспечить самому себе ту долю экономических благ, которой счел себя достойным. Но я ни в коем случае не считал, что за всеми процессами в мире, которые достойны жалоб и критики, скрываются действия каких-то тайных групп людей; по моему мнению, мир, в котором мы живем, слишком сложен и многообразен, чтобы им можно было управлять таким способом, вникая в малейшие детали.

Итак, я не нашел никаких дальнейших следов того Братства, о котором мне хотелось узнать немного больше, посему я задумался, сколько времени я могу еще заниматься поисками. Принять какое-то решение было совсем не просто, так как ответ на все загадки вполне мог находиться на очередном сайте Интернета, и мне не хотелось рисковать и завершить свои поиски слишком рано. Однако я достаточно хорошо себя изучил и знаю, что последовало бы немало дней напрасных поисков и разочарований, прежде чем я приму окончательное решение, но тут случай решил не оставаться больше в стороне и решительно вмешался в дальнейшие события.

Когда я в очередной раз отправился в ванную комнату, чтобы позаботиться о своем внешнем виде, я обнаружил небольшое темное пятно на стене над душем, что меня поначалу не очень впечатлило, однако во время следующих посещений ванны я заметил, что пятно значительно увеличилось в размерах, и обеспокоился, Всю остроту и тяжесть проблемы я осознал, когда обнаружил скопление ржавой воды в ванне, происхождение этой грязи я однозначно связал с темным и влажным пятном. Я никогда не разбирался в домашних делах, не было у меня таких талантов, но тут даже я сообразил, что в водопроводе что-то испортилось и что необходимы определенные технические работы, на которые я никак не был способен.

Я не имел ни малейшего представления о том, что нужно делать, и мои поиски крана, с помощью которого я для начала мог бы перекрыть воду, были напрасны. Итак, я мог только попытаться разыскать квалифицированного сантехника, которому доверил бы решение этой проблемы. Однако это оказалось трудным делом, так как наступили выходные дни, хотя я этого и не заметил. Шансы найти не только компетентного, но и просто готового прийти на помощь работника, оказались ничтожными, несмотря на все мои отчаянные попытки.

Я уже был близок к тому, чтобы смириться с казалось бы неизбежной судьбой, и тайком покинув свою квартиру, вновь отправиться в мое убежище в горах, предоставив моим соседям возможность самим решить эту проблему, как раздался звонок в дверь. Я был озадачен, поскольку в воскресный полдень я обычно не жду визитов. Кроме того, я не извещал о своем возвращении никого из друзей и знакомых, так что было тем более удивительно, если кто-то захотел посетить меня. Собственно говоря, подумал я, это мог быть только какой-нибудь странствующий проповедник, желающий предложить мне вечное блаженство, или всучить подписку на различные журналы, или продать мне и то и другое.

На это у меня в данный момент Действительно не было времени, так как я был занят доставкой в ванну все новых платков и тряпок, чтобы ограничить последствия водной напасти. Так что у меня не было желания открывать дверь и вдаваться в долгие дебаты, однако настойчивые звонки настолько разозлили меня, что я наконец распахнул дверь и увидел там, к моему громадному удивлению, господина Б. Кемпфера, как всегда элегантно одетого и с торжествующей улыбкой на устах.

Он заявил, что поспешил ко мне, оставив все дела, как только до него дошло известие о моем несчастье, и вот он здесь и надеется, что успел вовремя, чтобы поддержать меня, насколько ему это удастся. Я не сказал ничего, только смотрел на него с глупым выражением на лице, и мой вид с тряпкой в руках, с которой падали капли воды, производил, вероятно, довольно странное впечатление. Однако это нисколько не помешало Б. Кемпферу. Он освободился от своих плаща и пиджака, засучил рукава белоснежной рубашки и прямиком направился в кухню, где он с уверенностью лунатика вынул из шкафа инструмент, о существовании которого я давно уже забыл.

Затем он прошел в ванную комнату, а то, что последовало дальше, было демонстрацией технической сноровки высшей пробы, которую до того я редко имел возможность наблюдать. Хотя я ничего в этом не смыслю, но я умею распознать высокий профессионализм, где бы он мне ни встретился. Если я раньше считал Б. Кемпфера странным и чудаковатым, то теперь выяснилось, что он великолепно владеет мастерством сантехника, и всего через несколько минут он не только остановил грозно струящийся поток воды, но и с удовлетворением сообщил мне чуть позже, что он даже ликвидировал его изначальную причину.

Я до сей поры не ведаю, что он сделал и каким образом; могу только сказать, что работу он сделал на совесть, так как с тех пор не возникало больше никаких проблем с водопроводом. Б. Кемпфер работал с такой уверенностью и быстротой, что я не находил возможности вступить с ним в разговор. Но теперь, когда работа была завершена и он тщательно оделся, предварительно так же тщательно вымыв руки, я хотел бы все-таки узнать причину и цель его неожиданного визита. Но он, как всегда не вдаваясь в длинные объяснения, указал лишь на то, что он о своем визите уже известил меня в своем последнем послании. И хотя он планировал нанести мне визит позднее, известие о моих непосредственных проблемах с водой заставило его поспешить мне на помощь, в которой я так остро нуждался.

Мне, как всегда, стало ясно, что нет смысла расспрашивать его дальше, так как я по примеру наших предыдущих контактов усвоил, что он сам желает выстраивать драматургию беседы, и мне ничего другого не оставалось, как терпеливо ждать, когда он мне скажет то, что он хотел сказать. Поскольку я за это время, пусть без особого удовольствия, но приобрел определенный опыт общения с Б. Кемпфером, я проводил его в мой рабочий кабинет, не забыв прихватить из кухни бутылку красного вина, стаканы и большую пепельницу для неизбежных сигар. Он уселся, как всегда, в самое удобное кресло, предоставив мне возможность самому разыскать место для сидения, прикурил с нескрываемым удовольствием свою сигару, откинулся в кресле и пустил первое изящное кольцо дыма. А затем он начал в цветистых выражениях и с размашистыми жестами рассказ о том, что представляет собой это тайное общество по изучению Зла и его деяний, и чем дольше он говорил, тем напряженнее вслушивался я в его слова. И только ощутив голод, я заметил, что прошли и день, и вечер.