Конечно, я предполагал, по какой причине этот представитель Братства поджидал меня здесь. Я действительно не был удивлен его появлению, скорее я почувствовал облегчение, что он не объявился несколькими часами раньше, иначе трудно было бы себе представить, как прошла бы его встреча с Б. Кемпфером. Возможно, она привела бы к интересным и увлекательным результатам, возможно, важным для меня, коль скоро двое признанных экспертов прошлись бы вместе по широкому полю теорий о Зле и Дьяволе. А может быть и нет, и поэтому я не отваживался делать какие-либо прогнозы, ибо никогда нельзя знать что-либо точно.

Мужчина, ожидавший меня в темноте подъезда, схватил мою протянутую для приветствия руку и с неожиданной силой притянул меня к себе так, что я ощутил на лице его дыхание, и прошептал мне в ухо: «Скорее, скорее». Решив уважить его просьбу, я хотел было зажечь свет на площадке, но он вновь наклонился к моему уху и сказал: «Скорее, скорее, не надо света», и для полной ясности повторил: «Ради Бога, не надо света». У меня не было причины отказать ему в этой настоятельной просьбе, хотя я и споткнулся пару раз в темноте, так как неправильно посчитал ступеньки и подвернул левую ногу. Но мужчину это никак не волновало. Он протолкнул меня вперед и почти не оставил мне времени, чтобы нормально открыть дверь.

В квартире я должен был сначала занавесить по его настоянию все окна, прежде чем он разрешил мне зажечь свет. Чтобы успокоить его и дать ему расслабиться, я предложил ему стул и напиток на выбор, но он на это не отреагировал и спросил меня с волнением в голосе, располагаю ли я другими копиями оригинальных файлов Б. Кемпфера. Я не хотел торопиться с ответом, и тут он двинулся на меня, произнося какие-то слова и бурно жестикулируя, что я должен был воспринять как силовую угрозу, хотя, возможно, это не было его намерением, но мне в тот момент было не до раздумий.

Я не сильный человек; не могу применять силу и не обучался этому, поэтому я невольно отступил назад. При этом я забыл, что сзади меня стоял маленький столик, который по праву занимал это место, но сейчас он, к сожалению, воспрепятствовал моему движению. Я споткнулся и окончательно вывихнул левую ногу, и когда попытался на нее опереться, резкая боль пронзила ее до самого бедра, и мне показалось, что я уже слышу, как в известной поговорке, колокола у себя в голове, пока не сообразил, что это разбилась тяжеленная дорогая ваза, которую я, отступая, свалил со стола. Она разлетелась на мелкие кусочки, образовав при этом на паркете очень некрасивые вмятины, которые впоследствии удалось устранить с большими затратами денег и труда; после долгих судебных разбирательств с привлечением дорогостоящих высокообразованных экспертов и после прохождения многочисленных страховых инстанций, мне возместили очень небольшую часть понесенного мной ущерба, однако это уже к делу не относится.

Все это разыгралось в течение нескольких мгновений, и мужчина, чье непродуманное поведение вызвало все эти неприятности, теперь был в полном смятении. Он сделал несколько успокаивающих движений, пытаясь сгладить мое недовольство, и занялся сбором осколков вазы, при этом, как того и следовало ожидать, так сильно порезал себе руку, что кровь брызнула на пол, что дополнило картину катастрофы. Пока я, хромая, добирался до кухни, чтобы принести метлу и перевязочный материал, мое душевное состояние перешло от напряженности и взволнованности в чистый гнев. Мне приходится страдать от того, что какие-то люди постоянно, не спрашивая меня, вторгаются в мою жизнь, при этом ни капли не заботясь о моих чувствах и пожеланиях.

Мне было абсолютно безразлично, какие основания они для этого измышляли и какими словами пытались мне втолковать, что речь идет или о дальнейшей судьбе мира, или, по крайней мере, о последнем, решительном сражении Добра со Злом, словно я не способен решить, кто в данный момент на какой стороне находится. Я ничего не хотел, пусть только оставят меня с миром, вернут мне покой, дадут жить так, как я считаю нужным, — никаких комментариев, никаких указаний, никаких советов, и главное, никаких визитов. Мне окончательно надоели эти сумасшедшие типы, которые только и знают, как гоняться друг за другом, используя меня при этом как приманку.

Еще более скверным было чувство абсолютной беспомощности. За прошедшие недели мне стало ясно, что я, несмотря на взаимные заверения, был всего лишь пешкой в игре, правила которой я до сих пор не смог понять, поскольку они меня не интересовали. Я нисколько не сомневался в том, что та или иная сторона без всякого раскаяния и пощады пожертвует эту пешку, когда этого потребуют ее расчеты, и никому не будет дела до моей дальнейшей судьбы. Однако, и это тоже мне стало ясно, пока я разыскивал в кухне метлу и мусорное ведро, у меня в игре еще оставался один-единственный козырь, и я был полон решимости использовать его без оглядки, как это сделал бы любой другой на моем месте.

Ведь я, естественно, обладал копиями оригинальной рукописи Б. Кемпфера, которые я изготовил еще в самом начале, даже несколько копий, никогда же не знаешь, когда и что тебе потребуется, ибо даже самые современные приборы для обработки данных, в конце концов, не гарантированы от ошибок техники или пользователя. Во всяком случае, мне пришлось в этой связи пережить такие вещи, о которых я здесь лучше умолчу. При этом мне важны были не деньги, по крайней мере, не сейчас, ибо денег я за это время получил, как мне казалось, достаточно, чтобы жить в дальнейшем без забот. Кроме того, мне не хотелось произвести на кого бы то ни было впечатления хапуги, что вряд ли стало бы для меня помехой, но мне хотелось быть в ладу с самим собой.

Когда я прихромал обратно в комнату, мужчина все еще стоял на прежнем месте, только за это время с его раненых рук стекли на пол крупные капли крови. Это придало моему обычно скромному помещению жутковатый вид. Мужчина протянул ко мне свои кровоточащие руки, чтобы я наложил на них повязки, и на какой-то момент мне пришло в голову, что его раны выглядели, как стигматы. Но я — человек неверующий, а посему не стал раздумывать над этим. Обслужив раненого, я смел осколки и вытер кровь с пола, так что теперь о несчастном случае напоминало только отсутствие дорогой вазы, но на это обратил внимание только я.

Мужчина опять начал расспрашивать меня про тексты, но я довольно грубо оборвал его и сказал, что я теперь должен позаботиться о своих собственных ранениях, ибо, хотя мои шатания на кухню и обратно немного отвлекли меня, боль в моей левой ноге нарастала самым неприятным образом. Мужчина извинился за свою невнимательность и предложил мне свою помощь, которую я охотно принял, так как из-за острой боли я едва мог двигаться. Я хотел послать его на кухню, подробно описав маршрут и расположение вещей на кухне, чтобы он принес нужные мази и эластичные бинты. Но он прямым ходом направился ко мне, так что я вновь испугался, решив, что он все же собирается применить силу. Но он сразу же начал произносить успокаивающие слова, заявив, что он обладает определенными способностями и опытом лечения таких травм другим способом. Честно говоря, я не знал, как мне на это реагировать, так как я всегда скептически относился к таким методам, как иглоукалывание, чесание пяток, и куда больше полагался на технологический прогресс в области медицины и фармакологии.

Но я не успел развязать об этом дискуссию, так как мужчина взял без лишних слов мою ногу в обе руки, прошелся круговыми движениями по обеим сторонам и нажал большим и указательным пальцами на косточки, после чего меня пронзила боль, чуть было не заставившая меня закричать, но потом я заметил, что без проблем могу двигать стопой в любом направлении. Сознаюсь, что я был просто поражен, встал на ноги, сделал несколько шагов и не ощутил при этом никакого неудобства. Я все еще не мог выговорить ни слова, и потребовалось напряжение силы и воли, чтобы выразить врачевателю мою благодарность.

Но что меня еще больше удивило, так это то обстоятельство, что раны на ладонях мужчины продолжали сильно кровоточить, хотя я обработал их самым лучшим образом. У меня ведь тоже есть кое-какой опыт в таких вещах, хотя он, может быть, не идет ни в какое сравнение с продемонстрированными мне способностями. Меня обеспокоило это кровотечение, так как я предположил, что этот человек мог находиться под воздействием лекарств, которые после инфаркта препятствуют быстрому сворачиванию крови, или у него вообще могла быть склонность к кровотечению, что доставило бы нам обоим немало хлопот.

Я как раз собрался отправиться на кухню, чтобы принести свежих перевязочных материалов и, прежде всего, кровоостанавливающей ваты, когда он мне сказал, чтобы я больше не беспокоился, ибо такие раны для него не редкость. Иногда они появляются вдруг на стопах, иногда слепа на груди, но затем быстро исчезают, не оставляя никаких шрамов. Он уже советовался со своим врачом, и тот объяснил ему, что поводов для беспокойства нет, хотя он, в смысле врач, не может определить конкретную причину этого явления даже после обстоятельного обследования.

Мне было не совсем ясно, что именно он хотел этим сказать, но я был убежден, что теперь, не терпя отлагательств, он захочет немедленно завладеть дискетами. Однако я твердо решил не отдавать заветные дискеты без ответных услуг. Поэтому я продолжать молчать, пока мужчина сам не обратился к этой теме. Он сказал, что теперь самое время заключить сделку раз и навсегда. Он не может и не хочет возложить на меня ответственность за то, что дискеты и файлы, полученные им от меня несколько дней назад, были явно обработаны и изменены так, что они уже ни на что не годятся, только эксперты зря потратили свое драгоценное время. Я по-прежнему молчал, а он продолжил, что теперь обязательно и незамедлительно ему нужны оригинальные экземпляры, ибо цель никогда не была так близка.

Хотя он и привел в порядок всего несколькими движениями рук мою поврежденную лодыжку, я ему ничего не должен. В конце концов, он был в первую очередь виноват в том, что я подвернул стопу на темной лестнице и у столика. А когда я вспомнил об этом, то меня вновь обуял гнев, и я ответил ему с металлом в голосе, что я ни при каких обстоятельствах не позволю вынуждать себя к действиям, о которых я позже буду сожалеть. Мужчина понял меня не совсем правильно и вновь предложил мне денег, причем такую сумма, которая при других обстоятельствах меня вполне бы убедила. Но на этот раз я не собирался давать волю жадности, так как я преследовал другие цели.

Я прервал его и предложил забыть все, что было, и начать все заново. Для начала я предложил ему назвать свое имя. Это его настолько поразило, что он чуть было не дал спонтанный ответ, но затем быстро овладел собой и сказал только, что хотя меня это и не касается, но я могу в дальнейшем называть его Йессе. Имя он произнес на английский лад, посему я решил, что это неправильное соединение его инициалов, что бы оно ни значило. И прежде чем он смог повторить свое требование передать ему дискеты, я потребовал от него рассказать мне немного больше о причинах и мотивах, по которым он их так настойчиво добивается.

Мужчина, которого мне теперь пришлось называть Йессе, посмотрел с сомнением на меня, но, кажется, он осознал, что его единственный шанс заполучить дискеты заключается в том, чтобы вести игру по моим правилам, даже если ему это будет стоить труда и времени. Я же решил по возможности затруднить ему этот процесс. Естественно, я теперь уже знал, что передам ему эти вожделенные дискеты. В этот момент я еще не был уверен, что я к тому времени сумею достичь своих целей, так как в последние дни ясно увидел, что и Йессе, и Б. Кемпфер очень серьезно относились к тому, что они делали. В конце концов, я сам окажусь посрамленным, если попытаюсь всерьез вмешаться в эту игру.

Но с этим я ничего не могу поделать: я игрок и остаюсь им, а истинному игроку абсолютно все равно, выиграет он или проиграет, пока он еще может играть. Именно в таком состоянии духа находился я в тот вечер, я хотел посмотреть, как далеко заведет меня моя стратегия, и я был готов поставить все на кон на каком-то единственном ходе. Для меня важен был не выигрыш, я только хотел узнать, когда случится мой проигрыш, даже если потом я не сыграю уже ни в одну игру. И возможно, у меня было намерение проиграть так грандиозно, чтобы меня потом — пусть без уважения или сочувствия — забыли, чтобы после всего этого я мог бы прожить остаток своей жизни в тишине и спокойствии. Сейчас, когда я пишу эти слова, я сам удивляюсь своему поведению, ибо после всего того, что мне уже было известно в то время, я мог бы подумать, что мне не останется никакого выхода, независимо от выбранной мной стратегии.

Пусть будет, как будет. В тот вечер я был еще убежден, что мне удалось взять под свой контроль, по крайней мере, текущие события. Я не дал Йессе возможность возобновить его требование дискет, а с почти инквизиторской настойчивостью задал ему вопрос о причинах и целях. Естественно, я заметил, что я ему тем самым доставляю мучения, но в своем раздражении не желал этого замечать и должен признаться, что получил удовольствие, почувствовав тайную радость от того, что на какое-то мгновение возымел власть над ним.

Итак, Йессе рассказал мне, хотя и неохотно, о Братстве, но то, что он мне поведал, в общем и целом соответствовало тому, что я уже довольно подробно услышал от Б. Кемпфера. Во всяком случае, в рассказе Йессе все звучало более позитивно и убедительнее, чем у Б. Кемпфера, который не старался скрыть свою иронию по отношению к Братству и его деятельности. Йессе сказал мне также, почему Братство столь заинтересовано в получении оригинальных текстов Б. Кемпфера: коль скоро занимаешься Злом и его деяниями на небе и на земле, то нельзя при этом упускать из виду свидетельства, которые, как кажется, эксплицитно созданы самим Злом.

Естественно, не следует обольщаться, что злодей или Зло возьмет и откроется перед всем миром, чтобы миру было легче победить его, прежде чем начнется Армагеддонская битва. Скорее уж можно предположить, так сказал Йессе, что такого рода свидетельства, а тем более тексты, изготавливаются с намерением сбить с толку добрых и честных людей и тем самым отвести их от праведной стези осиянной. Но иногда этот злодей, или это Зло, бывает неаккуратным, это Йессе подчеркнул особо, возможно, потому что у них слишком много дел, поэтому Зло время от времени допускает ошибки, и он или оно выдает себя больше, чем ему хотелось бы.

Такое встречается достаточно редко, но все-таки происходит, поэтому чрезвычайно важно проанализировать оригинальные тексты Б. Кемпфера, потому как есть надежда, что в них кроется та или иная важная информация или таковая сознательно скрывается. Поэтому из наличия или, наоборот, отсутствия информации можно сделать важные выводы. При этом я изобразил на лице недоверчивость (мне казалось, что таким способом можно показать то или другое и даже и то и другое одновременно), поэтому Йессе пришлось приложить некоторые усилия, чтобы разъяснить мне на исторических примерах, о чем идет речь.

Йессе не собирался приводить здесь и сейчас все примеры, однако на протяжении девятнадцатого столетия проявилось немало попыток Зла (неясно только, имел он при этом в виду принцип или его персонификацию) привлечь на свою сторону общественное мнение. Ему это не составляло особого труда, так как в свое время пуританство переживало расцвет, и любая ему альтернатива горячо приветствовалась. Одним из авторов, утверждавших свою близость ко Злу и намекавших на обладание некими особыми знаниями на эту тему, был некий Александр Кроули, который своими произведениями оказал некоторое влияние на определенные эзотерические и интеллектуальные группы своего времени. Поскольку мне должно быть известно о существовании тайного общества «Золотая заря», что я и подтвердил, кивнув головой, то мне будет интересно узнать, что этот Кроули, сменивший свое имя на Алистер, чтобы потом назваться Бафометом, занимал там важный пост.

Действительно, в результате моих исследований последних дней в памяти у меня отлично сохранились как это общество, так и имя Бафомет. Правда, теперь уже точно не было известно, что следует понимать под этим именем, то ли сочетание греческих слов «bapto» («крестить») и «mentis» («мудрость»), то ли производное из арабского «abufihamat» («отец познания»). Однако существовала уверенность, что этот Бафомат и был тем самым демоническим идолом со многими головами, которому поклонились тамплиеры в своих тайных ритуалах.

Кроули, во всяком случае, считал себя обязанным продолжать эту традицию во всех направлениях. Он создавал во многих местах новые общины, где предавались всяческим оргиям: sex & drugs, но никак не rock'n'roll, насколько я помню. Но было очень заметно, что эти ритуалы произвели на Йессе огромное впечатление, поскольку он живописал их во всех деталях и подробностях: как, например, Бафомет убивал собак и кошек на теле обнаженной женщины, и что совершалось далее. Возможно, при этом приносились и человеческие жертвы, наконец, Кроули сотворил эликсир жизни, к которому он примешивал собственное семя, хотя точный рецепт сегодня найти не удается. Йессе рассказал еще множество подобных вещей, о которых я здесь лучше умолчу.

Гораздо интереснее мне показалось то, что упомянутый Кроули находился в тесном контакте с Восточным орденом тамплиеров, и далее занимал там важное положение. На этот орден я снова натолкнулся, когда занимался изучением идеологической подоплеки национал-социализма, где тщательный анализ выявил приличную дозу оккультизма и магии, если их как следует поискать. Этот самый орден тамплиеров Востока был тесно связан с пресловутым «Обществом Туле», где не только разрабатывались идеологические основы нордического, германского, арийского общества, но и проводились эксперименты с различными наркотиками, чтобы более эффективно упражняться в магии и астрологии. Йессе не думал умалчивать о занятиях сексом, игравших там существенную роль, и, таким образом, некоторое время было потрачено им на безудержный детальный рассказ, прежде чем он вернулся к основной теме.

Если бы уже тогда, как сказал в завершение Йессе, тексты этого Кроули были тщательно проанализированы и сделаны выводы в социальной и политической сферах, то мир, возможно, был бы избавлен от великих страданий. Поэтому так важно изучить сейчас самым тщательным образом оригинальные рукописи Б. Кемпфера. Такой подход, по моему мнению, весьма дискуссионен, ибо как бы ни был отвратителен и ненормален этот Кроули (а у меня не было причин в этом сомневаться), то в этом смысле он не нес ответственности за национал-социализм и Холокост, не факт, что не будь его и его творений, до таких ужасов дело бы не дошло.

Я по-прежнему твердо убежден, что люди сами творят свою историю, даже если возможности выбора не всегда так уж велики, как этого бы хотелось. Я мог бы выразить это другими словами: социальные и исторические процессы настолько сложны и комплексны, что они всегда совершаются в некоем силовом поле действия и противодействия, а потому редко можно с известной точностью сказать, что, где и когда будет иметь последствия. В любом случае, человеческое общество — не механическая машина, в которой нужно только правильно поставить болты, чтобы в конце концов получить желаемый результат.

Полагаясь на такие надежды, многие, причем с совсем другими амбициями, терпели крах, а не только это странное «Братство по изучению Зла и его деятельности на небе и на земле». Этим я не хочу, естественно, опорочить Братство и его достопочтенных членов, отдававших с самыми добрыми намерениями в течение многих лет свои силы выполнению поставленных задач. Поэтому я ничего не сказал Йессе о своих сомнениях, потому что мне хотелось в любом случае узнать от него как можно больше, и, прежде всего, я был заинтересован в том, чтобы не упустить из поля зрения свою собственную цель.

Йессе же потратил еще некоторое время на изложение прогнозов общественного развития, при этом мне стало ясно, что он действительно твердо убежден в том, что говорит. Он непрестанно подчеркивал, что все можно предсказать, если располагать правильным алгоритмом. Все-таки Братство, в конце концов, накопило за прошедшие десятилетия и столетия достаточно информации и знаний для того, чтобы создать вот такой — правильный — алгоритм. Мне такой тезис показался смелым и рискованным, ибо он основывался на двух предпосылках: с одной стороны, необходимо действительно знать совершенно точно каждую функцию внутри такого алгоритма, а с другой — необходимо, и это главное, чтобы функции оставались неизменными с течением времени. В это мне верить не хотелось, тем более, что члены Братства полагали, будто кое-кто в мире из ведущих личностей (олицетворение Зла) располагает не только собственной волей, но и достаточным могуществом, чтобы привести эту волю в действие.

Отсюда следует, что злодей может по желанию изменять функции внутри алгоритма, во всяком случае, если признавать за ним способность к обучению. А почему не признавать за ним такой способности, если она свойственна любому достаточно интеллигентному человеку? В любом случае было бы неосторожно так недооценивать Зло или его воплощение. Но и тут я ничего не сказал, чтобы тем самым не навредить своим планам, разозлив Йессе, который так гордился своим алгоритмом.

Ночь прошла быстро, и Йессе многое еще рассказал мне из истории Братства, к тому же такие детали, которых я не слышал от Б. Кемпфера. Когда я спустя несколько дней, пребывая в одиночестве, в горах, попытался проверить их убедительность и достоверность, то я был безмерно удивлен, что ход истории можно интерпретировать совсем иначе и не так, как это делается в школьных учебниках. Не хочу и не могу сказать, что эта новая форма интерпретации убеждала больше, чем традиционная, но она, по меньшей мере, соответствовала исторически установленным событиям, хотя и предлагала другой способ их толкования и взаимосвязей, которые были не менее логичны, чем те, которые я выучил в школе. Во всяком случае, логическая конструкция сохраняла свое значение, пока существовало доверие к изначальным аксиомам. При этом, конечно, нельзя обойтись без веры, но то же самое относится и к традиционной историографии.

Истины (тут мне вспомнился один из тезисов Ницше) — это иллюзии, о которых забыли, что они иллюзии. В случае с Историей действует общепринятое допущение, что нет в ней ни движущей силы, ни цели, к которой она движется, по крайней мере, нет целей, которые лежат вне человечества, как такового, или, можно выразиться так, История свершается согласно имманентной, а не трансцендентной динамике. Но это, как уже сказано, всего лишь допущение, которое хотя и оправдало себя многократно в прошлом, но отнюдь не означает, что так будет и в будущем, не говорит это также ничего о том, что мы, возможно, не слишком пристально вглядывались, чтобы разглядеть действие трансцендентных сил. Сущность тайных сил в том и состоит, что они не сразу бросаются в глаза. Разве Платон не говорит о том, что мы сидим связанные в пещере, где можем познать только тени подлинного мира, причем только те, которые нам показывают неназванные властители этой пещеры? И что мы не хотим верить даже тем, кто своими силами освободился от оков и увидел снаружи истинный свет и теперь вернулся назад и, исполненный гордости и энтузиазма, рассказывает нам об этом?

И хотя я, собрав воедино все то, чем богат мой рационально воспитанный дух, упирался, но должен был все-таки признать, что от этих тезисов исходили странные чары, от которых я с трудом смог освободиться. Не так уж мне было важно, насколько возможно было бы доказательство или опровержение теории о скрытом господстве внеземных сил, что в любом случае потребовало бы неимоверного труда. Однако еще более сильное впечатление произвело на меня то обстоятельство, что, по меньшей мере, вера в эти теории смогла возыметь такую власть над людьми и соответственно над их историей. Что людьми управляют не только их интересы, но и в еще большей степени их восприятие, то, во что они верят, это нам все более наглядно демонстрирует история вплоть до сегодняшнего дня. В этом смысле мы по-прежнему живем под властью магии, одна только наша вера способна творить чудеса, если только она достаточна сильна. Так думал я как-то вечером.

Той ночью Йессе очень старался рассказать мне не только подробности из истории Братства, но и убедить меня в том, что каждый человек, который хочет быть порядочным, не может не поддерживать Братство душой и телом. Поэтому я должен наконец внести свой вклад и отдать оригинальные дискеты, если они у меня есть. Это он постоянно вставлял в свою речь. Ведь не собираюсь же я провести остаток своей жизни, сколько бы она ни продолжалась, добавил он со странной ухмылкой, с сознанием вины, что я фактически поддержал козни Зла.

Нет, так ответил я ему, ни при каких обстоятельствах это не соответствует моим интересам. Но потом я добавил, что стремясь лучше услужить Братству, я хочу теперь узнать поточнее, почему оригинальные тексты Б. Кемпфера имеют такое большое значение. И я не стал скрывать, что предыдущие объяснения меня никоим образом не удовлетворяют, ибо мне пока еще неясно, как можно из анализа и экстраполяции именно этих текстов вывести ход будущего развития мира. Все же именно я досконально читал их и со всей тщательностью делал их литературную обработку. При этом кое-что показалось мне необычным, но совсем не то самое предполагаемое универсально историческое значение. И поскольку я не желаю больше слушать о том, что для правильной оценки информации необходимо сначала достичь более высокого уровня просветления, то, будьте любезны, откройте мне, наконец, во всех подробностях, о чем же собственно идет речь.

Это удивило Йессе меньше, чем я предполагал. Он опять посмотрел на меня с той самой странной улыбкой и сказал, что я, наверное, глубже освоил материал, чем это предполагали в Братстве. Там сложилось мнение, что меня интересуют только деньги, что хотя и сделает сделку дороже, но упростит ее. Об этом Йессе не стал умалчивать. Ведь Братство жадно только по отношению к информации о деятельности, добавил он с улыбкой. Он, Йессе, под свою ответственность рассказал об истории и деятельности Братства больше, чем это обычно допустимо, но он уже знал, что я отношусь к числу тех, кто ведет поиск, и что деньгами меня можно поддразнить, но не переубедить.

Я дружелюбно кивнул ему, хотя ни капли не сомневался, что такими репликами он всего лишь хотел мне польстить. Помимо этого я, казалось, вывел одно из важнейших правил данной игры, заключающееся в том, что в любом случае, всегда, при любых обстоятельствах необходимо оставаться вежливым и дружелюбным, независимо от того, насколько критической окажется ситуация. И я последовал этому правилу, хотя бы для того, чтобы не показать Йессе, поддался я на его лесть или просто хочу оставаться в рамках этой игры. Я по-прежнему не собирался упрощать ему задачу, хотя полностью отдавал себе отчет в том, что долго мне такой тактики не выдержать.

Но пока еще мы не зашли далеко, и я снова спросил Йессе о причинах такого интереса к оригинальным дискетам Б. Кемпфера, сразу же добавив, что с моей стороны, конечно, есть полное понимание того, что он не хочет освещать все детали, но некоторые, вполне определенные вещи он мог бы мне открыть. Йессе ответил не сразу и какое-то время смотрел на меня в упор так, что у меня стало возникать ощущение, что я зашел слишком далеко. Однако потом, когда я уже почти решился передать ему дискеты и попросить взамен небольшое вознаграждение, Йессе неожиданно сказал, что речь идет в первую очередь о языковом анализе текстов, причем не лежащего на поверхности смысла, а присутствующих в нем, по всей вероятности скрытых, специальных кодов. Ведь не исключено, что этим текстом Б. Кемпфер хочет передать послание, которое расшифровать можно, только обладая оригинальными дискетами, а стало быть, оригинальным текстом.

В этот момент в голове у меня возникла масса вопросов: в частности, почему родилась идея о том, что в этих текстах кроме литературной плоскости существуют еще и другие, как они собираются сначала найти, а затем расшифровать таинственное послание, если оно вообще существует, кому адресовано это послание и самый главный вопрос — почему Б. Кемпфер избрал столь сложный путь, а не направил текст непосредственно потенциальному адресату. И даже если он не доверяет современным формам коммуникаций, то в его распоряжении оставались тысячи других возможностей для передачи свого известия. Даже если допустить, что таково было истинное намерение Б. Кемпфера — передать при помощи этих текстов свои тайные послания, то остается вопрос, кто несколько дней тому назад шуровал в моем компьютере, чтобы изменить первоначальные тексты, и по каким причинам он это сделал.

Признаю, что я был очень удивлен и озабочен, и это удивление я не мог скрыть от Йессе, ибо он опять некоторое время молча глядел на меня и, казалось, испытывал некоторое удовольствие от моего замешательства, если я правильно оценил выражение его лица. Но не буду ничего утверждать, ибо я, наверное, очень устал к тому моменту, чтобы вообще судить о чем-либо, к тому же я только сейчас заметил, что за окном постепенно посветлело, а потому я быстро повторил все свои вопросы, чтобы до конца использовать настроение этой ночи.

На эти вопросы он действительно не имеет права ответить, объяснил Йессе и посмотрел на часы, словно хотел дать мне понять, что время мое подошло, и я должен, наконец, передать вожделенные дискеты. Должен признать, хотя и неохотно, что этот, казалось бы ничего не значащий, жест сломил мое сопротивление, так как я, наверное, был действительно слишком усталым, но, возможно, и потому, что я понял — больше я ничего не добьюсь, как бы я ни старался. За свою жизнь я выучил урок, что нужно вовремя заметить, что игра окончена и что дальше не помогут ни приказ, ни боеприпас.

Я знал, что теперь время пришло. Я встал и подошел к письменному столу, где наготове лежали дискеты, которые я должен был передать Йессе. Чтобы быть уверенным и избежать повторения неприятных происшествий, я заложил их в компьютер и проверил их подлинность. На этот раз не было никаких оснований для сомнений, и я с чистой совестью передал их Йессе, не говоря при этом ни слова.

Он вместе со мной подходил к компьютеру, внимательно проследил за всеми процедурами и как-то безучастно принял от меня дискеты, что меня несколько удивило. Я ожидал, что он, заполучив наконец объект своих желаний, стоивший ему стольких трудов, выкажет радость или, по меньшей мере, удовлетворение, хотя бы для того, чтобы продемонстрировать мне, что и он способен на эмоции. Но он, не произнеся ни одного слова благодарности, просто залез в карман своего пиджака, вынул оттуда конверт и бросил его на письменный стол. Затем он посмотрел на меня таким взором, что мне стало не по себе, и у меня возникло ощущение, что точно так же посмотрит он на муху, прежде чем раздавить ее.

Какой-то момент я не знал, что мне делать: равнодушно вернуть ему конверт, разыграть дружескую готовность оказать еще какие-нибудь услуги или изобразить деловые отношения. Однако времени для размышлений у меня не было, поэтому я прошел мимо него в прихожую и распахнул дверь; Йессе проследовал за мной, еще раз глубоко заглянул мне в глаза и оставил мою квартиру, не сказав ни единого слова.

Я тут же закрыл за ним дверь и дважды повернул ключ в замке, хотя я отлично знал, что такие меры не помешают ни Йессе, ни Б. Кемпферу в любой момент заявиться без спросу в мою квартиру. Но все-таки это давало чувство спокойствия. Поскольку я действительно порядком подустал, я выпил бокал красного вина и, по привычке, пару моих любимых таблеток. Снаружи стало совсем светло, город постепенно просыпался, поэтому мне пришлось не только занавесить окна в спальне, но и вставить в уши затычки, чтобы не воспринимать ничего из окружающего мира, ибо с меня уже было достаточно.

Проснулся я далеко за полдень и первое время с трудом приходил в себя. Встав под душ, я пробыл там дольше, чем обычно, причем все время снижал температуру воды, пока ощущение от ледяной струи не стало невыносимым. И хотя после этого я все еще не окончательно проснулся, я испытал некоторое удовлетворение от сознания того, что наказал свою плоть на текущий момент вполне достаточно. Свои запасы я к этому времени пополнил, по крайней мере, настолько, чтобы позволить себе в этот день большую кружку кофе и немного белого хлеба, что существенно улучшило мое телесное и душевное состояние. Мне, собственно говоря, следовало бы подумать о возвращении в мой домик в горах, ведь я внес за его аренду немалую плату.

Но я не мог на это решиться и потому первым делом открыл конверт, который Йессе передал мне накануне, и обнаружил в нем изрядную сумму денег, и было бы большой ошибкой отказаться от него под влиянием минутного великодушия. Какие бы планы на будущее я ни строил, а они у меня были вполне конкретные, о финансовой стороне их претворения в жизнь можно было не беспокоиться. Но мне казалось, что для их осуществления время еще не наступило, ибо сначала я должен был кое-что проделать.

Прежде всего, мне нужно было больше информации, чтобы полученные мной за прошедшие часы из разных источников сведения проверить на достоверность. Хотя Интернет не является упорядоченным банком данных, а всего лишь анархическим нагромождением всяких сведений, качество и происхождение которых не поддаются оценке, однако, затратив немного времени и усилий, иногда все-таки наталкиваешься на полезную информацию. А поскольку я время от времени брал в руки то одну, то другую книгу, то постепенно утвердился в понимании всей ситуации. Я пока еще не хотел признаться самому себе, что в случае с Б. Кемпфером речь идет действительно о Дьяволе или, по меньшей мере, об одной из его инкарнаций, но я не смог бы доказать и обратного. Точно так же обстояло дело и с Йессе и его подозрительным Братством, против явного существования которого я не мог бы привести ни одного довода, если выплату высокого вознаграждения рассматривать как доказательство существования, ведь вполне можно допустить, что в мире, где главенствует экономика, деньги давно заняли место бытия.

С такими мыслями в голове я начал активно действовать, чтобы узнать немного больше об игре, которую вели между собой Б. Кемпфер и Братство, ибо теперь, когда мне стало лучше, вновь проснулось любопытство. Если исходить из того, что в изначальных текстах Б. Кемпфера скрываются еще и другие послания, которыми так интересуется Братство, то может быть и мне удастся раскрыть эту тайну. Ведь я обладал оригинальными файлами, которые хотел теперь подвергнуть анализу и декодировать по всем правилам этого искусства.

Конечно, я могу быть кем угодно, но я не являюсь профессиональным криптографом, поэтому я представлял себе эту задачу более простой, чем она была на самом деле. Однако в своих изысканиях, проведенных в Интернете и собственной библиотеке, я обнаружил, что Тора, пять книг Моисея, написанных на еврейском языке, была подвергнута анализу с помощью определенных математических и статистических методов, и при этом было выявлено, что в ней закодированы не распознаваемые на первый взгляд послания, например имя Бетховен появляется там вместе с понятием «музыка», а Гитлер — в непосредственной близости от понятия «Зло», что с современной точки зрения не было бы удивительным, но означало сенсацию, если принять во внимание, что Тора была написана в очень давние времена.

Авторы литературы по этому вопросу неустанно указывали именно на это обстоятельство лишь для того, чтобы в конце своих рассуждений поразить читателя сообщением, что на основании этих методов из текста Торы можно вывести и предсказания, например о том, что мир погибнет где-то между 4 октября 2005 г. и 22 сентября 2006 г., причем в результате большого землетрясения в Японии, которое, в свою очередь, вызовет экономический коллапс и пр., или, наконец, о том, что Иисус возвратится 13 или 14 августа 2009 г. (более точную дату тогда еще не знали) и будет править миром как Лев из Иудиного колена (см.: Быт. 49:8–12. — Прим. пер.).

Все это было довольно интересно, но гораздо важнее мне показались те самые математические методы, точное применение которых привело к таким поразительным результатам. Собственно, все решалось просто: нужно было в оригинале выискивать каждую четвертую, или десятую, или сто восемьдесят вторую букву, чтобы расшифровать скрытое послание, или делать это до тех пор, пока не сложится более или менее осмысленная комбинация слов, пусть даже на базе интуитивного предположения. Необходимое для этого программное обеспечение можно было получить через Интернет от израильской фирмы всего за сотню американских долларов, но я решил отказаться от такой возможности, так как в моем случае речь шла о тексте на немецком, а не на еврейском языке.

Для этих целей данная программа не годилась, о чем я узнал из краткого, но интенсивного обмена электронными посланиями с той самой фирмой. Правда, мне предложили за короткий срок (речь шла о четырех неделях) переделать программу, но предложенная цена показалась мне слишком высокой, хотя моему финансовому положению это вряд ли нанесло бы существенный урон. Но еще в юности я усвоил урок моих родителей: «имеешь то, что хранишь, а не то, что тратишь», и я не видел повода именно сейчас нарушать эту вечную и незыблемую мудрость Нижнего Рейна.

Испортить свое хорошее настроение я не позволил и тому обстоятельству, что имеется, вероятно, масса аргументов в подтверждение того, что поиски скрытых посланий в Торе вряд ли дадут ощутимые результаты. Ибо все зиждилось на допущении, что был, дескать, автор Торы, располагавший обширной информацией, которую он хотел открыть не всем читателям и потому зашифровал ее так, чтобы она стала доступной только посвященным. Был ли автор сам божественного происхождения или, по меньшей мере, имел доступ к божественному знанию, приобретало значение в том случае, если, признавая прямое божественное авторство, мы принимаем тот факт, что Господь изъясняется на древнееврейском языке.

В общем, среди экспертов существует почти единое мнение, что любой текст в целом и в частности содержит не одну смысловую плоскость, так что можно действительно открыть некоторые послания, если искать прилежно и обстоятельно. Что касается Библии, то этим вплоть до сегодняшнего дня занималось не одно поколение экзегетов. При этом на современном уровне знаний выяснилось, что Библия, а следовательно и Тора, даже Книги Моисея, написаны не одним автором, по меньшей мере, к этому причастны двое авторов, имена которых неизвестны (поэтому их обозначают литерами Р и J), но их тексты можно различить довольно четко. Кроме того, как я установил в моих поисках, они жили в разное время и в разных местах, и этим можно, например, объяснить дивергенции в истории Сотворения мира.

В дальнейшем я узнал, что тексты, которые мы сегодня знаем как Ветхий и Новый Завет, был составлены в определенное время, каждый раз в условиях специфических исторических моментов. Вопрос о том, какие тексты могут считаться, собственно, Священным Писанием, а какие — нет, решался по-разному в ходе истории, и еще ни разу не было единства относительно их последовательности. Как в иудаизме, так и в христианской Церкви существует множество текстов, которые не входят или больше не входят в канон Священного Писания, как, например, Послание Арисфея или Мученичество Исайи в Ветхом Завете, или Никодимово Евангелие и Евангелие от Петра в Новом Завете. Эти тексты считаются апокрифичными, т. е. тайными, псевдо-библейскими, во всяком случае, не включенными в общепризнанный обиход.

Что касается моей проблемы декодирования, то из это го должно было следовать, что вообще невозможно знать, в каком тексте могли быть сокрыты те самые послания, по скольку неизвестно было, какие тексты исходят непосредственно от Бога или, по меньшей мере, напрямую Им инспирированы. С текстами Б. Кемпфера такой проблемы не возникало, поскольку я мог по праву исходить из того, что его тексты написаны одним-единственным автором, а именно им самим, что они доступны в оригинальном виде на немецком языке, и последовательность их соответствовала тому, что задумывал при этом автор. Это давало мне основу, превосходящую ту, с которой работал когда-либо любой интерпретатор или экзегет Библии.

Собственно говоря, все было просто: сначала нужно было удалить из текста знаки препинания и, конечно, пробелы, а затем можно уже было приступать к подсчету букв. Но как только я приступил к работе, как меня тут же одолели сомнения. А откуда, с какого, собственно, места следует начинать? Может быть, с первой буквы текста. Но почему? Нельзя же думать, что любая тайна может раскрыться так просто, ведь Б. Кемпфер именно здесь мог бы расставить первую ловушку. И по какой причине нужно считать, что тайное послание заключено в цепочку букв, взятых через одинаковый интервал? Ведь не исключено, что таинственный шифровальщик использовал арифметическую или геометрическую прогрессию, так что послание могло быть записано буквами в определенной, но постоянно меняющейся последовательности.

Но это были лишь первые проблемы, с которыми я столкнулся, а когда я поразмыслил немного, возникли и другие: кто, например, мог бы заранее сказать, что это послание было составлено на немецком языке, даже если дли оригинального текста использован этот язык? Поэтому было вполне возможно, что я, сумев расшифровать математическую систему, не продвинусь ни на шаг дальше, поскольку я могу в этом случае идентифицировать правильную последовательность букв, но не понять их смысла. Если подумать, то было много языков, на которых можно было бы записать искомое послание, даже если исключить целый ряд периферийных языков из Африки или Центральной Азии, поскольку совсем необязательно, чтобы даже Б. Кемпфер мог бы в них разобраться.

Но кто может это точно знать? Во всяком случае, я не мог дать на это ответ. Еще, допустим, я нашел правильную последовательность, и буквы выдали мне какой-то смысл на одном из доступных мне языков, все равно, с известной долей на то оснований, я мог бы сомневаться в том, что я нашел истинное послание. Разве нельзя себе представить, что закодированный таким способом текст мог бы в свою очередь содержать тайное послание, которое необходимо было бы расшифровать, и так далее и тому подобное, пока, наконец, не объявится одно-единственное слово? И если это слово действительно будет именем Зла, тогда мне стало бы понятным, почему Братство так заинтересовано в этом тексте. Но эти проблемы не носили кардинального характера; все, что было нужно, так это время и компетентность, а я в последние дни получил впечатление, что Братство обладает и тем и другим в достаточной степени.

Но неужели Б. Кемпфер, если он действительно Дьявол, положил столько труда на кодирование послания только затем, чтобы вот так просто выдать свою тайну Братству? Мне это оставалось пока неясным, прежде всего потому, что Братство, таким образом, получает право изгнать Зло, узнав его подлинное имя, а, стало быть, и Дьявола, на веки печные из этого мира, и Б. Кемпфер должен будет подчиниться Закону (так он всегда его называл) необходимого Не-Существования.