Ровно сутки назад мы — старик, двое мужчин и два мальчика, — лежа в темноте под навесами из пальмовых листьев в верховьях речушки Уируяку, слушали, как серебряным колокольчиком тихонько плачет крошечная, с ноготь мизинца, смоляно-черная лягушечка в ярко-желтых полосках. Ее имя — кануа мама, что с языка индейцев кичуа можно перевести как «хозяйка, дух дерева кануа». Кроха рыдала, оплакивая смерть своего брата — поверженного нами лесного гиганта кануа каспи (дерева седро, как зовут его по-испански). В течение вот уже недели мои друзья — лесные индейцы кичуа с реки Бобонаса — и я строим новое каноэ. И все это время лягушечка тихонько плачет. Что еще остается ей делать, когда мы, в довершение ко всему, разрушили ее дом? Ведь прежде она спокойно жила высоко в кроне рухнувшего лесного гиганта. А теперь? Мы не знаем, что станется с ней. Но семье моего хорошего друга нужно новое каноэ, так что выбор пал не в пользу крошки. Старики говорят, что лягушечка будет кричать каждую ночь до тех пор, пока дерево окончательно не превратится в каноэ и не будет вынесено из глубин джунглей к реке.

А сегодня вся семья в сборе. Точнее, две индейские семьи собрались в небольшой свайной хижине на берегу реки Бобонаса. Небо заволочено тучами, и звезд не видно. Вообще ничего не видно. Только джунгли живут своей жизнью, догадаться о присутствии которой можно лишь по доносящимся из них голосам. От таких голосов у меня вдоль позвоночника пробегает холодок и вообще как-то не по себе. Это тебе не невинные крики взбалмошных каштаново-рыжих дятлов куту тсуан, выпрашивающих порцию табака: «Тауаку ку-уай, тауаку ку-уай…» («табаку дай, табаку дай.») Это совсем другое, что-то очень древнее и тревожное. Гонки мурашек вдоль позвоночника у меня даже не столько от собственно звуков, сколько от осознания того, кому они принадлежат.

— Мутулю поет на том берегу, — комментирует индеец.

От таких слов меня и пробрала дрожь. То, что я принял за повторяющийся каждые пять минут громкий шорох трепыхающейся птицы, оказалось криком трехметровой мутулю — злой ядовитой змеи, имеющей обыкновение ни с того ни с сего набрасываться на человека и преследовать его. А сейчас эта тварюга толщиной с голень взрослого человека «поет» на противоположном берегу почти напротив нашего дома.

— Здесь, в монте, много мутулю, — «успокаивает» меня друг. — Там, возле Канелоса (селение, откуда мы прибыли, спустившись по реке), их нет.

— А на Ятапи есть?

— Да, на Ятапи их тоже много, Андрес. В той стороне их предостаточно.

— Знаешь, я никогда прежде не слышал песню мутулю. Говорят, анаконды тоже поют, но и их мне не доводилось слышать. А это точно змея? — Робкая надежда, что мой друг пошутил, еще слабо теплится во мне.

— Да, змея. Если не веришь, спроси у моего отца.

В ответ старик кивает головой.

— И часто они так поют? Почему же я не слышал их ни на Ятапи, ни в других местах?

— Часто. Тебе просто не везло, уауки — брат. Сколько раз я говорил тебе, что по ночам немного опасно ходить по лесу, надо быть осторожным.

Это мой старый товарищ так упрекает меня. По правде говоря, есть за что. До сих пор я не особо внимал страхам лесных индейцев перед змеями, особенно в темное время суток, и вел себя достаточно беспечно, бродя ночью в сельве и лазая по деревьям. Но теперь это в прошлом. Не исключено, что скоро я стану параноиком.

Похожая ситуация сложилась на днях, когда я случайно узнал, что в Бобонасе, как раз начиная от устья Уируяку и ниже, живут прегадкие рыбки, сомики-карниру. Эти маленькие, длинные и, кажется, лишенные костей создания предпочитают спокойные воды, избегая верховьев рек с их бурным течением и порогами. Карниру — паразиты. Частенько их можно найти в жабрах более крупных рыб, например полутораметровых сомов-багре. Они проникают под жаберные крышки и обосновываются там, впившись шипастыми плавниками в тело хозяина и попивая его кровь. Все бы ничего, но карниру — «мясники» залезают не только в рыб, но еще и в купающихся животных, включая людей. И извлечь их из прямой кишки или уретры задача не из простых. Вот почему индейцы никогда не мочатся и не ходят «по большому» в реку на глубоких местах: аммиак, содержащийся в моче, привлекает карниру как свет ночных мотыльков, и те стремятся пролезть в соответствующие дырки на теле человека.

Песня мутулю действует на всех угнетающе. Нас пятнадцать человек, причем большая часть дети в возрасте от пяти месяцев до девяти лет. Им не по себе. Они поднимаются в свайную хижину вслед за стариками.

— Ачи, качута куиндай, расскажи сказку, — прошу я отца моего друга, прислонившегося с сигаретой к бамбуковой стене.

Старик, мерцая огоньком сигареты, отмалчивается, но дети подхватывают, устраивая возню вокруг деда:

— Апайяйя, дедушка, расскажи про совку-бульюкуку, расскажи про бульюкуку!

И старик сдается. Едва он начинает говорить, как дети мгновенно затихают. Он говорит на языке кичуа. В темноте при неверном свете коптелки старый охотник живо, в лицах рассказывает древнюю сказку, которую слышал от своего деда, а в прохладном воздухе сладко пахнет табачным дымом:

— Как-то раз один знахарь-йячах отправился охотиться в лес. Дома у него осталась жена и двое сыновей. Он шел-шел и заблудился. Плутал так два месяца. Жена, видя, что ее муж не возвращается, стала жить с другим мужчиной. Много дней бродил знахарь, пока не встретился с маленьким бульюкуку. Тот пригласил его подняться к себе в гости. Там они разговаривали и пили чичу. После этого знахарь вернулся домой и принес много мяса. Он спросил своих детей: «Где ваша мать?»

«Она на расчистке с другим мужчиной». «Приготовьте это мясо и поешьте», — сказал отец. Когда вернулась мать, дети закричали ей: «Наш отец пришел и принес вот это мясо». «Какой еще отец? Вы врете!» — ответила женщина. Тогда сыновья показали ей мясо, но мать, разозлившись, схватила его и вышвырнула прочь. Мальчики принесли его назад и съели. Снова пришел их отец и сказал:

«Не спите этой ночью. Я вернусь как сова бульюкуку. Вот так я буду кричать: „Булью-ку-ку-ку!“»

Настала ночь, и дети лежали, прислушиваясь. Прилетел бу-льюкуку, четыре раза облетел вокруг хижины и прокричал: «Булью-ку-ку-ку!»

«Мама еще не уснула», — ответили дети.

Снова вернулся бульюкуку, облетел хижину четыре раза и прокричал:

«Булью-ку-ку-ку!»

«Мама еще не уснула», — сказали дети. Снова прилетел бульюкуку и крикнул: «Булью-ку-ку-ку!» И дети ответили: «Мама уже спит».

Тут отец-бульюкуку залетел в дом и коготком вырвал глаза у женщины и высосал их. И с мужчиной он поступил так же. Проснувшись утром, женщина и мужчина поняли, что у них нет глаз, и спросили детей: «У вас есть глаза?» «Да», — сказали те. «А почему же у нас нет?» Задумавшись, женщина наконец сказала: «Как мне быть? Если я стану деревом, то умру. Если стану анакондой-амарун, тоже умру. Буду я дельфином-бугью». «Мне кажется, что это хорошо», — ответил мужчина. И они отправились к реке. Женщина прыгнула в воду и превратилась в дельфина. Затем она три раза выпрыгнула и фыркнула. Мужчина прыгнул в воду и тоже стал дельфином. Затем он три раза выпрыгнул и фыркнул.

Вот почему сегодня у дельфинов-бугью такие маленькие глазки. А знахарь забрал своих сыновей и увел их в джунгли, чтобы и они превратились в бульюкуку.

— Уауки, попроси своего отца рассказать еще сказку, — обращаюсь я к другу, и тот уговаривает старика под радостные восклицания детей. Две женщины — мать приятеля и его жена — тоже сидят подле нас и внимательно слушают. Вдруг кто-то из мальчишек открывает рот, пытаясь что-то сказать, но тут же притихает, одернутый отцом.

— Давным-давно жил мужчина, который пользовался славой шамана, — говорил старик. — Как-то раз он сварил большой горшок айягуаски и, пристроив его за спиной, отправился в джунгли. Там он бродил целую неделю. В последний день человек пришел к огромному дереву пасу, на ветвях которого висело множество плодов. А так как он сильно проголодался, то принялся кушать их. Вдруг на самых верхних ветвях появилась женщина с маленьким ребенком. Мужчина смотрел на нее, но сам не поднимался. Тогда она и ребенок спустились на землю.

«Хиии… хиии… хиии!» — смеялась женщина.

Она сказала:

«Нарви плодов и дай мне поесть!»

Та женщина была супаи, дьяволицей. Мужчина забрался на дерево и нарвал целую кучу плодов, которые потом сбросил вниз. Она их подбирала с такой скоростью, что человек все никак не мог собрать необходимое количество. Тогда он, сидя на дереве, сказал женщине:

«Сестренка, положи ребенка поближе к дереву».

Та перенесла его к стволу, и здесь ребенок уснул. Видя это, мужчина спустился до нижних ветвей и со злостью вывалил целую кучу плодов прямо на малыша. Женщина закричала:

«Осторожно! Ты же убьешь его!»

И унесла ребенка прочь от дерева. Мужчина же снова принялся рвать плоды. Через какое-то время он сказал женщине:

«Сестренка, положи ребенка под дерево».

Та снова перенесла его к комлю. Тогда мужчина сорвал самые крупные плоды и убил ребенка. Увидев это, женщина рассвирепела:

«Я съем тебя! Спускайся!»

Но человек не спускался. Тогда женщина ушла в джунгли и вернулась с огромным количеством злых муравьев — льютури, тильи и аньянгу — и выпустила их на ствол, чтобы они ползли вверх. Мужчина нарубил веток и смахивал муравьев до тех пор, пока всех не прогнал. Это разозлило женщину еще сильнее, и она позвала Тикан Учу, чтобы тот принес свой топор. Но топор, который был наполовину грибом, развалился.

Тогда женщина позвала броненосца-качикамбу. Этот подкапывал корни до тех пор, пока дерево не рухнуло. Но человек ловко перескочил на соседнее. Женщина в отчаянии принялась рыдать:

«Я больше не смогу съесть тебя! Брат, зачем ты убил моего сына?»

А мужчина тем временем быстренько убежал домой. По пути ему встретился олень-таруга, поджидавший его на полпути. Этот таруга был одет в кушму — длинную, почти до пяток, мешок-рубаху без рукавов. Он спросил человека:

«Ты куда идешь?»

«Домой, пить айягуаску».

А потом мужчина рассказал ему, что с ним произошло, и предложил:

«Пойдем помянем ребенка, которого я убил».

«Нет! — ответил олень. — Не хочу, чтобы его мать нас съела. Но я осторожно перенесу тебя под своей кушмой. А теперь закрой-ка на мгновение глаза».

Человек закрыл глаза, а когда открыл их, то увидел, что оказался на горе Супаи Урку. Там стоял дом, из которого доносился шум. Возле тела мертвого ребенка собралось много демонов-супаи, а его мать рыдала в углу. Демоны, увидев оленя, закричали:

«Курака, вождь пришел! Иди сюда, иди к нам, иди к нам, иди к нам!»

Они пригласили его и предложили сесть на чурбачок. Человек, который прятался под кушмой, сильно перепугался. Супаи поили оленя пивом из маиса, предлагали бражку и дикий мед. Они поставили перед ним множество горшков. Олень так, чтобы никто не заметил, угостил человека, прятавшегося под одеждой.

А женщина все плакала и плакала:

«Мой сынок, мой сынок… братец… — И вдруг она почуяла человека. Женщина втянула носом воздух и сказала: — Этот человек здесь!»

Но демоны не обратили на нее никакого внимания:

«Тебе всегда чудится запах мужчин! Заканчивай! А то мы тебя живьем закопаем!»

Женщина снова принялась рыдать. И, разозлившись на своих братьев-демонов, стала кричать, звать любовников. У нее было много любовников: на каждой горе по двое. И вот как она громко пела, звала их:

Я зову тех, кто на Уагра Урку. Я зову тех, кто на Юнщи Урку. Я зову тех, кто на Кастаньяс Урку. Я зову тех, кто на Сумаку Урку. Я зову тех, кто на Дила Уайя Урку. Придите, придите, ай, ай!..

Пришли те, кто жил на Уагра Урку, подули на голову ребенка и сказали:

«Он мертв!»

Пришли те, кто жил на Юнщи Урку, подули на голову ребенка и сказали:

«Он мертв!»

Пришли те, кто жил на Кастаньяс Урку, подули на голову ребенка и сказали:

«Он мертв!»

Пришли те, кто жил на Дила Уайя Урку, подули на голову ребенка и сказали:

«Он мертв!»

Когда уже пропел петух, пришли те, кто жили на Сумаку Урку, подули на голову ребенка и заставили его ожить.

Мать тут же схватила его и приложила к груди, но ребенка вырвало, и он умер уже навсегда. Тут женщина впала в бешенство и запела своим любовникам:

«Льяуща улью тсауата, кальюлью рака тсауата!.. Склизкие черепашьи члены! От вас проку меньше, чем от влагалища черепахи!..»

Любовники, услышав такие оскорбления, вырыли яму и закопали женщину заживо вместе с ее мертвым сыном.

Старик докурил сигарету. Самые маленькие, пристроившись на коленях у старших братьев и сестер, уже спят. Но индеец решает рассказать еще одну, последнюю сказку. На сей раз про белогубых пекари, которых индейцы кичуа зовут уагра уан-гана. Эти крупные животные, похожие на диких свиней, беспрестанно бродят по джунглям огромными стадами.

— Как-то раз охотник отправился в лес и встретил стадо уан-гана. Он выстрелил в них, но не убил ни одно животное. Так повторялось из разу в раз. Его жена уже плакала от голода. В конце концов мужчина воодушевился и сказал:

«Я пойду и буду до конца преследовать этих уангана».

Когда животные заснули, он потихоньку подобрался к ним:

Одну ночь спал, две спал; Три спал… десять спал.

Свиньи поняли, что рядом человек, и сказали:

«Брат, ты человек. Зачем ты ходишь за нами? Залезь на это дерево усауа и дай нам поесть».

Мужчина дал животным много плодов усауа, и те сказали ему:

«Если этой ночью ты будешь спать среди нас, то ягуар не съест тебя».

От Канелоса они отнесли его к реке Мараньон. Там они купались и переплыли на другой берег. Мужчина плыл среди них:

Здесь уангана, там уангана, Сюда погляжу — уангана, туда погляжу — уангана.

«Тебя может съесть анаконда», — сказали охотнику звери.

Эти уангана на самом деле были очень красивыми длинноволосыми женщинами. Когда они находили дерево с множеством плодов, мужчина забирался наверх и сбрасывал им поесть. Уан-гана в свою очередь отыскивали для него крабов в ручьях.

Однажды охотник сказал:

«Давайте сходим туда, где живут люди».

Уангана дали ему курмита — короткую трубу-рог из обожженной глины, чтобы он мог предупреждать их в джунглях. Когда они приблизились к какому-то дому, человек принялся трубить, но люди и собаки окружали уангана, так что лишь немногим удалось спастись.

Теперь они шли много дней подряд. Одна женщина-уангана была беременна от человека и вскоре родила ребенка, тоже уан-гана. Они брели по ручьям и болотам, пока не добрались до того дома, где жил охотник.

«Теперь мы рядом с твоим домом, — сказали уангана. — Тебе не жалко свою жену?»

«Да, мне ее жалко. Я должен уйти от вас».

«Хорошо. Но ты очень хорошо обошелся с нами, поэтому мы подарим тебе эту курмита».

Той ночью, когда они подошли к дому охотника, уангана спросили у человека:

«Что у тебя на запястьях?»

«Это браслеты из семян», — ответит тот.

«Мы тоже хотим такие», — сказали уангана.

«Ладно».

Человек срубил несколько лиан тьямщи и связал им лапы, говоря:

«Это привязываем сюда и сюда, а когда взойдет солнце, на них появятся такие же шарики, как те, что я ношу на запястьях».

Он связал самых жирных уангана. Когда взошло солнце, он сказал:

«Скоро уже появятся, ждите».

Между тем мужчина пошел домой и рассказал своей жене о том, что с ним произошло.

«Давай убьем этих уангана», — сказала та.

«Ты ступай. Я связал самых жирных».

Женщина пошла в джунгли и убила столько, сколько хотела. Чуть позже, когда жена отправилась угостить мясом своих родителей, муж вернулся в джунгли и протрубил в курмита. Скоро появились уангана, и охотник отправил их по той тропе, где люди больше не могли бы убить их.

Позже этот человек станет Уангана Курака — хозяином всех свиней-уангана.

Этот самый охотник имел обыкновение хранить горшки наверху под крышей. Его родственники смазывали ядом стрелки-вирути для духовых трубок, а затем мужчина дул в рог-курмита. Незамедлительно приходили уангана, все очень жирные. Много: одна, две, три, сто, тысяча.

Как-то раз, уходя по делам, мужчина оставил глиняный рог своему брату, предупредив:

«Когда проголодаешься, подуй в рог один раз, не больше».

Но тот подул несколько раз подряд. И вот из-под земли пришло множество уангана и забрали курмита с собой. Когда мужчина вернулся и узнал о том, что произошло, то в ярости убил своего брата. А затем побежал к уангана.

«Почему вы отобрали рог?» — крикнул он им.

Те ответили:

«А зачем ты трубил в него столько раз? Больше мы не отдадим его тебе».

И хотя он упрашивал их, но животные так и не вернули ему рог-курмита. Вместо него уангана подарили человеку копье.

«С ним ты будешь охотиться. Метнешь его только один раз и добудешь уангана».

Так и получилось. Уангана умирала, а копье снова возвращалось к человеку.

Как-то раз мужчина отправился ловить рыбу, и его младший брат попросил его:

«Я принесу поесть твоей жене и детям. Только одолжи мне копье».

«Хорошо, — сказал мужчина. — Ты должен метнуть его всего лишь раз, и оно само вернется к тебе».

«Ладно, не беспокойся», — ответил брат.

Когда появились уангана, он метнул копье в первую. Затем человек бросил его во вторую уангана, но копье, вернувшись, пронзило охотнику сердце.

Возвратившись и узнав о случившемся, Уангана Курака поспешил туда, где были уангана, и попросил их вернуть копье. Но те сказали:

«Слишком поздно! Больше мы тебе ничего не дадим!»

Поэтому мужчина, рыдая, возвратился к себе, уже без рога-курмита и без волшебного копья.

… Малыши, вповалку, сопят без задних ног. Да и те, кто постарше, откровенно клюют носами. Задуваем коптелку. Цикад и кузнечиков на редкость мало, почти не слышно. Зато призрачно мерцают зеленые искорки жуков-светлячков: видно, быть завтра дождю. И в этой ночной тиши с противоположного берега каждые пять минут долетает леденящая душу песня лесного гада.