Дед Матвей, обожал с детства летним вечером, смотреть на багровый закат. Он курил самокрутку и вспоминал те дни, когда в Алексеевке жили люди. Накурившись, он отвязывал с цепи собаку и закрыв за собой двери, словно краб отшельник прятался в хате. Звука взрыва он не слышал. Только ударная волна прошла по земле, передав от ног вибрацию к самому мозгу.

— Слышь старая, опять на озере кто-то сялитрой шалит!? — крикнул он старухе.

— Че! — переспросила старая женщина, глядя по телевизору очередной сериал.

Дед, махая руками, сказал:

— Там старая, кто то опять рыбу рвет сялитрой! Суки, все перебили в этом озере. Поеду завтра, скажу участковому, пусть проверит кто это. В обед машина сегодня ехала, как у нашего председателя!? — Обратился он к бабке, но та ничего не поняв сказала:

— Спать иди, старый пердун! На хрена тебе, тая машина! Вон, «Запорожец», твоем в огороде, уже давно корни пустил. Я скоро туда курей переселю.

— Я тебе переселю дура! Это мне Родина, дала за мои заслуги! А ты дура, курей там разводить собралась. Да я лучше продам её, или сожгу. Возьму у браконьеров сялитры, да садану, чтоб колеса вон!

— Иди спать террорист сраный, кому, кому твоя тарахтелка нужна!? Она уже сгнила, и на металлолом даже не гожа!

Дед, сняв валенки и стянув портки, влез в кальсонах на кровать. От обиды, он отвернулся от бабки к стене, и, закрыв глаза, через минуту уже захрапел.

А ночью ему приснился сон: будто бы он со своими сослуживцами сидит в окопе. Однополчане перед боем курят самокрутки и рассказывают друг другу всякие забавные истории. Последнее время все чаще и чаще ему снились подобные сны. Дед предчувствовал, что совсем скоро состоится его встреча с фронтовыми друзьями. Уже загодя дед приготовил себе и бабке по гробу. Каждое утро, он выползал из хаты и зайдя в сарай, он долго смотрел на обожжённый паяльной лампой гробы покрытые лаком. Потерев их ветошью, Семенович, как звали деда, направлялся на озеро рыбачить. За все время своей жизни на этом озере, дед изучил и знал все рыбные места. По утрам отправляясь на плоскодонке, он проверял сети и вентеря, которые выставлял вечером. Последние годы, после того как из всей деревни он остался один с бабкой, рыбы в сети стало попадать все меньше и меньше. Каждое лето, почти каждую ночь, на озере гремели взрывы, а по осени браконьерские фары электрорыбаков, шныряли по заводям, изводя рыбу ударами тока. Уже два года, дед на удочку ничего не ловил, поэтому особо на берег не рвался.

Однажды вступившись за природное достояние Родины, он с дробовиком, гонял любителей легкой наживы, до тех пор, пока заряд селитры, не разнес его единственное судно в щепки. Сил изготовить новую лодку, у него уже не было, а заказать другую не представлялось возможным. Все жители Алексеевки, не дожидаясь своего конца, съехали на центральную усадьбу. Так и доживал дед, последние годы, вспоминая здесь своих фронтовых друзей.

Еще до рассвета, дед одев свои валенки в галошах и взяв посох, пошел в строну большака. Автобус из Крестов, отправлялся в семь часов утра, а уже в семь десять, он должен был проезжать мимо Алексеевского перекрестка. Дед знал расписание четко. Он предпочитал выкурить пару самокруток со своим самосадом, чем смотреть на задний номер автобуса. Усевшись на пень, он достал вышитый бабкой кисет. Скрутив козью ножку, он закурил.

— «Я им покажу, как нервы мне напрягать»! — думал он. В его голове еще с вечера созрел разговор с участковым. Он вспомнил, что еще месяц назад, тот предупреждал его о возможном появлении в этих местах чужих людей. Усмотреть за всеми передвижениями вокруг огромного озера, дед был не в силах, да и лодка его лет пять как, покоилась на глубине, словно затопленный врагом крейсер. Но помня об обещаном, он старался исполнить свой гражданский долг до конца. Посмотрев на командирские часы, которые ему к пятидесятилетию Победы подарил Президент Ельцин, он отметил, что до прихода автобуса оставалось минут двадцать не более. Времени ему хватало на то, чтобы спокойно посидеть да выкурить «козью ножку». Сигарет в автолавке дед никогда не покупал, а старался использовать для этого дела исключительно табачок, взращённый на огороде и обласканный своими руками. Нарезанная с него махорка, была качественной, и радовала душу, исходившим от нее ароматом. Без махорки, дед жить не мог. Однажды, набравшись духа, он хотел было бросил курить, но после месяца долгих мучений, плюнул и прожил еще двадцать лет. Автобус остановился, подняв густое облако пыли. Дед, опираясь на посох, взобрался на ступеньку и сделав пару шагов уселся на свободное место.

— Куда ты старый собрался!? — Спросил его водитель.

— К участковому.

— Видно бабка тебя погоняла, так ты, решил её посадить!?

— Дурак ты Жора, и все твои родственники тоже дурны! Природа гибнет! Приезжают всякие на озеро и рыбу селитрой бьют, током бьют и острогами бьют. Ничего падлы не бояться. Мне лодку взорвали, будто я инспектор какой рыбоохранный! — Сказал дед вздыхая.

— Ты бы старый, переехал на усадьбу. Там и доктор есть и магазины под боком. А то ты живешь в своей Алексеевке как бирюк. Бабка твоя хоть жива!? — Спросил водитель автобуса.

— А куды эта ведьма денется? Надумала зараза вчера из моего «Запорожца» курятник сделать для своих курей! А птице курятник в Запорожце!? Ты Жора, подумай своей макитрой сорока зимой ходит босая да с голыми лытками. Она же не мерзнет холера-мать ее!? А возьми воробья! Хрен там того воробейки! И тот тоже, прыг — прыг по снегу босой, и ведь не лезет же ён сука в «Запорожец» греться!?

— Ну, ты дед, и даешь, курица, та домашняя птица, а воробей твой дичь. Курица без крыши замерзнет.

— Ты Жора, в жизни ничего не понимаешь! Глянь тетерев, это же свояк куриный! Сидит себе в мороз на ветке, и песни распевает. А курица, она даже из хлева нос на улицу не кажет. Все ей подай, да поднеси. А она тебе и яйца, порой не хочет дать. Это, что справедливо? Да и жрет больше чем я.

— Тебя, что понесло к участковому!? Не уж-то воры объявились!?

— Нет Жора, воров нет, все съехали. А вот браконьеры задолбали! Бьют рыбу! Каждую ночь бьют! Ни совести, ни Родины, ни флага. За что я воевал, и кровь свою проливал!? За то, чтобы каждый козел, достояние державное гробил!? Нет Жора, я воевал, чтобы всем людям было хорошо и тебе и мне.

Автобус, подъехав к магазину, остановился. Некоторые пассажиры стали выходить. Дед приподнялся, и помогая себе посохом, стал вылезать из него.

— Дед, да я тебя подвезу к участковому. Куда ты пошел!?

— Я Жора, хочу в сельмаг зайти! Хочу глянуть, чем дермократы народ травят! Не все еще передохли от даров свободы!?

Дед вышел из автобуса и прямиком направился в магазин. Сельмаг, не смотря на раннюю пору, был уже открыт. Валька, всегда открывала магазин пораньше в тот день, когда в район ехал автобус. Народ к этому часу уже собирался в его ожидании. Дед зашел в магазин и остановился, разглядывая баб.

— О бабы гляньте, Семенович свой пердикулер приволок! Видно Надька померла, что он до наших баб пожаловал.

— Ты Канониха дура! Так и ждешь, что я на тебя положу глаз. Пусть тебя старая, собака злая топчет, а не такой орел как я! — Расправляя грудь, сказал ветеран.

Бабы, ожидавшие хлебную машину со свежим хлебом, залились смехом. Они любили подкалывать своих стариков, вспоминая былые молодые годы.

— Твоим корнем Семёнович, только мешки с картошкой перевязывать. Небось на палец шнурок свой накручиваешь!?

— Я свой корень каждую ночь в борозду вставляю. Он еще плоды давать может. А вот твоя Танька, борозда, уже явно поросла бурьяном. Под посев уже негожа. Так что нечего меня соблазнять сеять не буду.

Бабы, видя их словестную перепалку, заливались смехом. Дед сдвинув брови суровым взглядом осмотрел полки и крякнув вышел на улицу.

— Да бабы Семенович сдает! Раньше балагур был знатный! — Сказала баба Шура глядя в след шагающему деду.

Поднявшись в опорный пункт, по высокому крыльцу он открыл дверь.

— Здорово власть! — сказал он присаживаясь на стул. — Крыльцо себе сделал, чтобы меньше народу ходило!? Я еле взлез на него!

— Что Семенович тебе не спится!? Какими судьбами!? Не уж-то на Надьку пришел жалиться!?

— Я пришел сказать тебе участковый, что ты дармоед!? Там браконьеры снова шалить начали, а ты портки просиживаешь! Вчера в вечере бомбили холеры снова. Ты когда заслон поставишь!? Ведь бомбят суки, каждую ночь бомбят! Вот и вчера, только я спать собрался, а они ух — ух. Чуть стекла из рам не вылетели. Надька с перепугу залезла в погреб. Думала, наверное, что нас пришли убивать. Собака Жулька, в будку спрятался, и до самого утра сидел даже цепь не звякнула.

— А ты дед видел их, кто это!?

— Я машину их видел. Такой же «козел» как у тебя. Может из Лук прикатили, а может и залетные. Те уже всю рыбу выловили, скоро возьмутся и за дохлых за раков.

— Ты скажи мне Семенович, кто появился у тебя на озере? Ты часом водолазов с баллонами не видел!?

— Не Виталик, не видел. — Ответил дед с сожалением. — Что им делать у нас с баллонами? Рыбы нет! Лохнесы у нас не водятся. Пустые места. Жаль только, последнюю рыбу побьют и так жрать стало нечего. Скоро помру, так в Алексеевке некому будет блюсти порядок.

— Ладно, дед — сейчас прокатимся на твое озеро.

— Взгляни родимый, взгляни! — сказал дед. О достав кисет, ловко скрутил самокрутку и чикнув, спичкой закурил.

Старший лейтенант вышел на улицу, и выгнав машину из гаража, её завел.

— Хорош, мне атмосферу своим самосадом портить! Вставай, поехали в Алексеевку, — сказал участковый.

— Ты Виталий, коней не гони! Давай сперва в магазин заедем! Хлеба возьму, да дрожжей, пусть Надька моя булки печет.

— Хорошо Семенович, сейчас заедем в магазин, возьмем и хлеба, и дрожжей! Ты только самогонку не гони. — Сказал участковый.

— Какая самогонка! Ты что на своей службе совсем умом тронулся!? Кому ее продавать, если там моя Надька да я остался!?

УАЗик подъехал к магазину. Из него выскочил участковый и, поздоровавшись с народом, подошел к прилавку.

— Дай мне три булки хлеба, два батона и килограмм дрожжей!

— Что участковый, горелку будешь гнать? — спросила Канониха.

— Булки тетя Таня, печь! Сдобу! И то не я, а Семеновичу беру. Пока тот вылезет из машины, солнце спать пойдет.

— Ой, бабы и взаправду Семенович в «козле» сидит, ну прямо начальник-мать его!

Участковый, скинув в пакет покупки, вышел из магазина и сел в УАЗ.

— Держи Семенович, свои дрожжи. Поехали пока у меня время есть.

Машина завелась, и крутанув под колесами щебенку, покатила в сторону Алексеевки.