Всего одни сутки, которые я провел дома, стали для меня поистине самым лучшим временем, которое даровал мне фюрер. Уже на следующий день паровоз, выпуская клубы пара, уносил нас с капитаном обратно на фронт, а на перроне оставались стоять моя мама и наши милые подружки, махающие нам вслед руками. Слезы вновь накатились на мои глаза и я, откинувшись в кресло, стал вспоминать каждую минуту проведенную, как дома, так и в постели с Габриелой.

Дорога на фронт не была затяжной и мы с капитаном уже на третьи сутки вновь вернулись в свое расположение в заснеженный сосновый бор деревни Беляево.

Наши бойцы встретили нас словно героев, устроив нам неплохую вечеринку. Только здесь на фронте можно было почувствовать локоть товарища по оружию и ощутить радость своей маленькой победы. Только здесь в условиях постоянной смертельной опасности можно было вспомнить лицо матери и своей подружки, которые ждали твоего возвращения. Порой эта непоколебимая вера вытаскивала многих солдат даже с того света.

Конец марта 43 года принес нам новые испытания. С наступлением тепла, согласно приказу командующего 4 русской армии генерал-полковника Еременко большевики закончили строительство узкоколейной железной дороги Велиж-Кресты-Торопец. Из Торопца до Крестов подходила стандартная широкая колея, по которой прибывали военные грузы и боеприпасы почти к самой линии фронта. Здесь они перегружались и уже по узкоколейной дороге следовали в сторону Велижа.

Нашему диверсионному подразделению «109 Вольф» командующим 9 армии генерал-полковником танковых войск Вальтером Моделем была поставлена задача скрытно выйти в тыл русских и силами роты произвести подрыв складов с боеприпасами в деревне Кресты и уничтожить железнодорожное полотно в направлении Кресты-Торопец с военным составом.

В то самое время вся правобережная часть района просто кишела от скопления войск большевиков, которые дислоцировались от Крестов до самого Велижа. Фактически данный участок пройти целой разведывательной ротой не представлялось возможным. Изучив боевую обстановку нашей группировки, капитан Крамер пригласил весь командирский состав роты и представил нам план боевого порядка.

— Господа офицеры и унтер-офицеры! Командующим девятой армии генералом полковником Моделем нам поставлена крайне важная задача. В составе диверсионной роты мы должны скрытно выйти в глубокий тыл противника и произвести там диверсионное мероприятие по подрыву складов артвооружения противника и полотна железной дороги Кресты-Торопец вместе с железнодорожным составом. Штабом армии разработан план мероприятий под кодовым названием «Der Molch» («Тритон»):

А) Разведроте в составе трех подрот приказано выдвинуться в район города Торопец.

В) Тремя группами в точно обозначенное время произвести подрыв трех намеченных планом объектов.

Командование группой «А» я беру на себя — это склады артвооружения в деревне Кресты. Командование группой «В» поручается лейтенанту Фриске — это подрыв железнодорожного полотна. Командование группой «С» осуществляет унтер-офицер Петерсен. Это подрыв подвижного состава на перегоне Торопец-Кресты. Я думаю, Кристиан, ты справишься с этим делом.

— Ist so genau! (Так точно, господин капитан!).

— Выступаем в 21 час местного времени. Время на выполнение операции 48 часов. Отход к месту дислокации осуществляется автономно. К месту пересечения линии фронта в деревне Поймище мы будем доставлены автомобильным транспортом 26 автоотряда. В 18–00 построение всего личного состава для досмотра. Все господа офицеры, с нами Бог!

В такие минуты я очень остро чувствовал себя причастным к глобальным переменам на фронте, и это вдохновляло меня на новые подвиги. Исполнив это задание, мы не только срывали планы большевиков, но и спасали многие, многие жизни наших солдат и офицеров, брошенных в эту мясорубку.

Как и приказывал капитан Крамер в 18–00 весь личный состав разведроты собрался в месте построения. Камуфляж, вооружение, средства связи, взрывчатка и продукты питания лежали на плащ-палатках Цейтбан-34, указывая на готовность диверсионного подразделения к выполнению операции.

— Так господа солдаты и офицеры, напоминаю, выход в 21–00. Всем спать, подъем в 20–45. Вольно!

Крамер был из тех командиров, который всегда перед операцией давал своим подчиненным отдохнуть. Подобная практика всегда применялась в диверсионных подразделениях Англии и специальных войсках НКВД Советского Союза, что давало диверсантам дополнительные силы к выполнению поставленных задач.

Тремя грузовыми автомобилями рота была доставлена в деревню Сертея. Здесь под покровом ночи рота разделилась на три группы и приступила к выполнению намеченного плана. Крамер в составе своего боевого подразделения вышел вдоль Западной Двины в сторону Крестов. Вторая группа выдвинулась северо-западней Крестов и приступила к выполнению задачи по подрыву железнодорожного полотна на этом перегоне.

Моей группе предстояло выдвинуться на север и, пройдя тылами большевиков, выйти к городу Торопец. Несмотря на конец марта, температура по ночам доходила до — 15 градусов мороза. Снег, подтаявший на весеннем солнце, вечером превращался в такую прочную корку, которая так и норовила разрезать ноги своими острыми кромками.

Тем временем, как группы «А» и «В» вступили на вражескую территорию, нам еще предстояло двигаться в полосе обороны 183 артиллерийского полка, расположившегося на левом берегу Двины. По всему берегу шли многочисленные траншеи и минометные гнезда нашей обороны.

Двигаясь берегом, мы через два часа такого движения вышли к устью реки Межа, где по льду под покровом ночи переправились на левый берег в район деревни Бобова Лука. Передовые отряды обороны большевиков стояли всего в сотне метрах от кромки воды. Вся эта территория была опутана кольцами Бруно и колючей проволокой, представляя собой еще и непроходимые заминированные препятствия.

В составе пятнадцати человек мы незамеченными все же пробрались в тыл передовых частей и болотом прошли в глубокий тыл противника, оставляя передовые дозоры за своей спиной.

Несколько часов мы пробирались через леса, утопая снегу по пояс, пока не подошли к намеченной цели удаленной всего лишь на несколько километров от передовой. Перед намеченной акцией было необходимо отдохнуть, и я отдал приказ на привал. Выставив сторожевые дозоры, мы сняли амуницию и, подкрепившись, слегка перевели дух. В свете фонаря я достал из планшета карту местности и, сориентировав её по компасу, точно определил направление движения.

Солнце уже начало свое движение по утреннему небосклону, предвещая хороший день. В условиях освещенности наше передвижение имело огромную опасность для группы. Вполне можно было нарваться на большевистские дозоры и пасть смертью героя, так и не выполнив поставленной командованием задачи.

— Всё, отдых! Маскируемся до вечера. Густав, станцию на связь.

Обер-ефрейтор Густав Манц скинул со спины радиостанцию, установил её в режим связи. Уже через несколько минут мы знали, что остальные группы точно так же как и мы находятся в условиях привала до наступления темноты. Несмотря на кромешные сумерки, нам все же удалось найти подходящее место в густых зарослях кустарника. Справа метрах в трехстах была небольшая деревня Барсуки, в которой пока никаких признаков жизни не просматривалось. Слева было болото, и черная стена весеннего леса мимо, которого сквозь укатанный грязный снег прорисовывалось нечто наподобие дороги, усеянной конским навозом. Судя по его количеству, можно было определить не только количество войск прошедших по этому участку, но даже наличие хорошего качественного фуража.

Разведгруппа рассредоточилась по лесному массиву и, лежа в снегу, перешла в режим ожидания. Решив осмотреться, я один подполз к дороге, чтобы своими глазами увидеть идущие к фронту следы. По всей видимости, еще вечером по дороге прошли русские танки, так как снег был основательно притоптан широкими гусеницами.

Вдруг от крайней русской хаты отделились две фигуры, которые не спеша ехали на конях, разговаривая между собой. Взглянув в бинокль, я увидел двух русских связистов. По бокам их лошадей свисали полевые катушки с телефонным проводом. Вероятно, они устанавливали связь или же доставляли кабель ближе к передовой. Обернувшись, я увидел, как Генрих, лежа в снегу, показал мне, проведя ребром ладони себе по горлу, что он готов убрать «Иванов». В то время в планы группы не входило наше обнаружение, поэтому я неодобрительно покачал головой и уткнулся лицом в снег, слившись с окружающим ландшафтом. Дождавшись, когда большевики проедут мимо, я тут же вернулся к своей группе в заросли.

— Так, так, так, господа диверсанты! Местность просматривается на расстоянии километра. Ждать покрова ночи, означает потерять драгоценное время. Я предпочитаю прибыть на место операции за несколько часов, чем догонять наш эшелон по шпалам. Я предлагаю, разбиться на три группы и кромкой леса обогнуть эту деревню, где возможно даже стоят русские тыловые части. Нам ни в коем случае нельзя вызвать даже подозрение о своем присутствии здесь в глубоком тылу «Иванов». Они мгновенно перекроют нам все доступы к железной дороге, и тогда приказ ставки будет сорван. Ты, Генрих, берешь свою штурмовую группу и обходишь деревню справа. Я с группой Вольфганга обхожу деревню по левому флангу. Дистанция между группами триста метров.

Я достал карту, определив место сбора групп в лесу, за деревней Мочалино восточней озера Усолица.

Правее деревни Барсуки просматривалась высота 210, укрепленная «Иванами» не только пулеметными гнездами, но и обширными минными полями. Я предположил, что в этом районе сосредоточена третья линия обороны, которая ввиду удаленности от линии фронта находится в состоянии расслабленной боеготовности.

Разбив всю группу по пять человек, я возглавил основной её костяк, который скрытно двигался в направлении озера Усолица. Изначально я знал, что нашей конечной целью является деревня Шишово, где и располагался тот самый железнодорожный мост в верховьях реки Западная Двина, на который нам необходимо было выйти ночью. Русские сосредоточили на этом участке фронта огромные силы и я, видя воочию эту вооруженную армаду, представил, что крах восточной компании уже совсем не за горами.

В точно назначенное время мы тремя группами все же вышли к этой стратегической переправе. Уничтожить мост абсолютно не представлялось возможным. Зенитный дивизион и рота охраны НКВД были в то время просто непроходимым препятствием для наших диверсионных групп. Русские тройным кольцом контролировали весь периметр вокруг этого моста, закрыв все его слабые места сторожевыми кордонами.

В ту минуту я понял, что наши представления об обороне противника были просто домыслами наших тыловых «стратегов». Нас фактически бросили в самое пекло, где группа «109 Вольф» должна была сгинуть в небытии этой войны. В эти минуты в глазах своих солдат я видел, что они даже ценой жизни готовы выполнить любой приказ фюрера, но в данный момент их жизни были просто пушечным мясом. Вольфганг посмотрел мне в глаза и сказал:

— Крис, у нас нет шансов подобраться к этому мосту даже на выстрел карабина, «Иваны» не дураки и окружили его таким кольцом, что мы быстрее сдадим Берлин, чем сможем подобраться к нему. Что будем делать?

— Вольф, дружище! Я сам вижу, что наше мероприятие обречено на провал. Но все же я готов выслушать всех, кто хочет что-либо сказать по поводу нашей операции.

По лицам своих солдат я понял, что они абсолютно не знают, что нам делать. Никто не смог высказать даже своего предположения по варианту нашей акции. До прохода воинского эшелона в сторону Крестов оставалось всего десять часов. Капитан Крамер ждал нашего сигнала, чтобы самому вступить в схватку с противником и уничтожить склады с боеприпасами, расположенными южнее деревни Кузнецово.

Я тогда, предчувствуя некие осложнения в операции, лег на спину и, глядя в небо, закурил. В это время моя голова была занята вариантами подхода к проклятому мосту. Если бы это было лето, то вероятность подрыва была бы выше. Но сейчас, когда лед стоял на реке, и не было шанса подобраться, все наши старания сводились к полному нулю. Необходимо было придумать совсем неординарное решение, которого не могли просчитать даже русские.

В тот момент, когда я лежал и наслаждался высотой безоблачного мартовского неба, вдоль насыпи в сторону фронта проехала легковая машина. В сотую долю секунды в своей голове я представил, что еду на этой машине прямо по рельсам. Промелькнувшая молнией идея стала мгновенно обрастать подробностями и сложилась в довольно приемлемый для нас план.

— Господа диверсанты, мы возьмем этот эшелон! У нас еще есть время, — сказал я, видя, как изменились лица моих товарищей, ожидающих моего плана. В глазах каждого из них, промелькнула надежда на успех.

— Мы снимем с машины покрышки и поставим её на рельсы.

— Крис, это идея неплохая, но она нам вряд ли подойдет. Русские снуют туда-сюда вдоль этого полотна. Машины и техника — все идет к линии фронта. Нам даже не дадут подойти к этой железной дороге, а тем более ставить на неё машину. Я считаю, что это наш смертный приговор.

— Вольф, взгляни на карту. В двенадцати километрах к югу в Ильино есть железнодорожная развязка. Вероятно, что там мы найдем депо и дрезину, в крайнем случае, найдем платформу для перевозки шпал. Нам хватит, чтобы эти «колеса» набить взрывчаткой и пустить навстречу эшелону.

Вольфганг взглянул на карту и задумался, уткнув свой палец в Ильино. После недолгой паузы он улыбнулся и сказал:

— Ты прав, Крис! Мы встретим эшелон в этом селе.

— Густав, давай станцию на связь, пришло время эфира, передашь наши координаты и время начала операции.

Обер-ефрейтор Манц развернул свою радиостанцию и, глядя в блокнот с кодами, умело начал отстукивать морзянку. Пока Густав Манц стучал своим ключом, отправляя наше сообщение, я вновь закурил, глубоко затягиваясь сигаретой. Ремень автомата врезался в плечо и давил на него с необыкновенной тяжестью. Да, в ту минуту обстоятельства складывались не в нашу пользу. Тыловые части, госпиталя, резервы «Иванов» располагались почти в каждой деревне. Дозорные на лошадях объезжали все фронтовые дороги, пресекая работу наших диверсионных групп и отлавливая своих дезертиров.

Вот в таких условиях нам предстояло пройти лесом, волоча на своих спинах по десять килограммов взрывчатки. Мокрый снег сковывал все движения, прилипая к сапогам и сырой униформе. Все это настолько затрудняло наше продвижение, что казалось, этому пути никогда не будет конца.

По окончании связи мы, не теряя драгоценного времени, вышли на юг. Я с Вольфом шел в авангарде впереди всех, прислушиваясь к каждому шороху, каждому дуновению ветра и потрескиванию сухих сучьев. Чем ближе становилась наша цель, тем осторожней мы продвигались, боясь напороться на большевиков. Нередко замаскированные передовые дозоры располагались в глубине лесной чащи. Достаточно было нарваться на один из постов, как тут же все пространство закипало от пулеметного и винтовочного огня, демаскируя разведку и сводя все потраченные силы на нет.

Я полз по снегу, а все мои мысли были в Ордруфе рядом с Габриелой. Я вспоминал наш с ней единственный день и единственную ночь, когда волна страсти охватила нас, унося в небывалое приключение. Я вспоминал её глаза, вспоминал её нежную кожу и красивую грудь, а на душе было необычайно муторно. Какое-то странное предчувствие тяготило мою душу, и я никак не мог избавиться от этого гнетущего чувства.

С каждым шагом наш нелегкий путь сокращался, а для многих моих товарищей сокращалось и время их жизни. По странному стечению обстоятельств, только мне одному удастся выжить в этой бойне, оставляя на мартовском снегу своих погибших фронтовых друзей.

Подойти к Ильино в свете дня было полным самоубийством. Село просто было наводнено русскими. Они были повсюду — шли строем, ехали на машинах и подводах, вертелись с котелками возле полевых кухонь, создавая для нас препятствие по достижению своей цели. Глядя в бинокль, я увидел стоящую на окраине села кирпичную водонапорную башню и небольшой кирпичный ангар. Там, по моему предложению и была та самая железнодорожная развязка.

Двумя группами мы, ползя в снегу, двинулись в сторону этой большевистской башни. Переползая от одного куста к другому, около часа мы подбирались к этому чертовому узлу на расстояние одного броска. Укрывшись в зарослях под берегом небольшой речки, моя группа перешла в ожидание наступления темноты. Было решено под покровом сумерек приступить к осуществлению операции.

Вдруг неизвестно откуда в небе над селом появились наши бомбардировщики «88-Юнкерсы» и «111-Фокевульфы». В одно мгновение захлопали зенитки русских, и все окружающее нас пространство наполнилось дымом, огнем и хаосом. Бомбы сыпались на головы «Иванов», а они застигнутые врасплох, прятались в укрытия, словно тараканы.

Впервые в жизни я тогда очень пожалел, что наша доблестная авиация утюжит большевиков, не согласовав свои действия с фронтовой разведкой. Этот налет мог повредить нашей операции и даже случайно демаскировать нас. Любая бомба, попавшая в железнодорожное полотно, могла свести наши усилия на нет, и тогда «Иваны» даже под ураганным огнем кинулись бы срочно восстанавливать путь до самого прибытия военного эшелона.

Я сидел в холодной норе под берегом и впервые молил Бога, чтобы наши бомбы не повредили большевикам их железную дорогу. Через пять-семь минут налет на русских закончился. Все село было охвачено огнем и дымом, слышались стоны раненых и крики командиров. В такой жуткой обстановке появилась небольшая надежда на успех нашего мероприятия. Дым от горящих домов, машин и вагонов довольно сильно прикрыл депо. Как раз в то время мы и почувствовали, что наступило время нашей игры. Как и оказалась, я, принимая решение, был действительно прав.

Основной путь делился на три параллельных ветки, одна из которых вела к гидранту для заправки паровозов водой, другая ветка проходила через кирпичный ангар, в котором, вероятно, располагалось ремонтное депо. Около него под навесом стояла подпертая железными «башмаками» мотодрезина, служащая ремонтным бригадам средством передвижения по этой ветке. В сторожевой будке при свете керосиновой лампы виднелся контур русского часового. Он раз от разу выглядывал в окно, но выходить на пост явно не хотел.

— Вольф, вот и пришел твой час, — сказал я своему солдату. — Нужно убрать этого часового, а мы выкатим дрезину на основной путь. Пока «Иваны» там тушат пожар, мы под прикрытием дыма сможем зарядить эту тачку и отправить её в путешествие навстречу большевистскому эшелону.

Вольф, слившись с поверхностью земли, пополз по грязному мартовскому снегу в сторону сторожевой будки, держа кинжал в зубах.

Смеркалось…. Сквозь эту мглу, заполненную дымом от пожарищ, Вольф ворвался в будку. Звуки горящих хат да крики русских солдат, скрывали наши действия от обнаружения. Вольф, переодевшись в тулуп убитого им часового, вышел из будки, и трижды по договоренности моргнул фонариком. По его сигналу мы тут же выскочили из-за своего укрытия и дружно набросились на дрезину, бесшумно перегоняя её на основной путь. Уже через несколько минут она, снаряженная почти сотней килограммов тринитротолуола, стояла в полной готовности к отправке.

В свете пожаров было видно, что к сторожевой будке идет смена караула из трех вооруженных винтовками «Иванов». Большевики, разговаривали между собой, мелькая огоньками горящих самокруток. В наступившей темноте они абсолютно ничего не видели и не подозревали о нависшей над ними опасности.

Русские, подойдя к будке, были тут же застигнуты врасплох. Наши разведчики аккуратно и хладнокровно, перерезав глотки ножами, положили всю смену русского караула. Со стороны я видел лишь блеск стали, который, мелькнув в сумраке искрой, возвестил о преждевременной кончине врага. Сквозь разрезанные глотки слышалось жуткое хрипение и клокотание вырывающейся из ран крови. Через считанные секунды их борьба за жизнь также внезапно окончилась.

— Weiter, weiter, forwerst! — я, как старший группы подал команду, и все мои бойцы рассредоточились и залегли, используя естественные укрытия этого депо.

Я влез внутрь кабины и, провернув стартер этого устройства, завел её вопреки своим сомнениям. Дрезина чихнула, и её мотор стал постепенно набирать обороты. Времени на раздумье уже не было. Не включая фар, я тронулся, оставляя свою группу в качестве прикрытия, а сам приготовился к встрече с эшелоном. Дрезина, урча мотором, покатилась в сторону деревни Шишово, что находилась возле железнодорожного моста, который нам необходимо было подорвать вместе с эшелоном. Вслед ей тут же потянулись цепочки трассеров и отдельные огоньки снарядов зенитных пушек.

Звон пуль по стали и стеклам заставил меня лечь на пол, чтобы не получить кусок свинца в свой героический зад. Я, лежа на полу, рукой давил на педаль газа, а дрезина, не смотря на обстрел, набирала скорость. Она все дальше и дальше уходила и уходила от огня русских, пока не выскочила из зоны прицельной стрельбы.

Группа моих бойцов осталась на этой станции для прикрытия дрезины. Я не знал тогда, что кроме радиста Густава Манца на дрезину больше никто не успел запрыгнуть. Он все же успел тогда связаться с основной группой капитана Крамера и передать открытым текстом об успешном начале нашей операции. После сеанса связи он тут же получил в голову пулю из русского крупнокалиберного пулемета. Его кровь и мозги мгновенно разлетелись по всей кабине, забрызгав мне лицо и остатки стекол.

До столкновения с русским эшелоном оставались считанные минуты. Дрезина, постукивая на стыках рельс, все дальше и дальше уносилась на север. А вслед за ней неслись проклятия взбешенных большевиков. В столь короткое время «Иваны» уже ничего не могли сделать. Воинский эшелон летел в сторону фронта, а я словно японский камикадзе, снаряженный тротилом — навстречу этому эшелону.

Я знал, что мои минуты уже сочтены, но в моей душе не было никакого страха. Я знал, что погибаю, и моя смерть станет показателем доблести и героизма настоящего немецкого солдата. Всматриваясь в кромешную темноту, я вновь и вновь возвращался в своей памяти к лучшим дням своей жизни.

Я вспоминал маму, вспоминал Габриелу и верил в то, что Родина и фюрер назовут меня настоящим героем. Я еще не знал тогда, что уже через два года мое отечество забудет обо мне и моем подвиге и все, что было связано с этой войной для немецкого народа, станет временем национального позора и полного разочарования в идеалах нацизма. В те последние минуты я абсолютно не сожалел о прожитом и сделанном. Я верил в незыблемые идеалы фюрера и верил в силу своего арийского духа.

Я вглядывался в темноту ночи и всем сердцем чувствовал приближение своего конца. В такие минуты человек всегда вспоминает свое прошлое, и вся его жизнь проносится перед глазами с огромной скоростью и, откладываясь в памяти, только кадрами счастливых времен.

Из мрака ночи вдруг вырвались три огонька, которые приближались ко мне, не оставляя никаких шансов на выживание. Я знал, знал, что через несколько минут я умру. Но тогда в порыве выполняемого долга, я не испытывал никой горечи и никакого сожаления о прожитом. Я видел приближение состава и уже в своей руке сжимал шнур, который был привязан к чеке гранаты, примотанной к массе взрывчатки. После того как я дерну за этот шнур, всего четыре секунды должны были остаться до столкновения с поездом. Всего четыре секунды могли стать для меня спасением, но я все же решился использовать этот шанс, идя навстречу своей смерти.

Огни идущего навстречу паровоза разрывали весеннюю темень и приближались ко мне с желанием раздавить и растоптать мой немецкий дух. Когда свет фар паровоза стал просто невыносим, я дернул за шнур и в сумраке ночи увидел, как сработал капсюль взрывного устройства. Огонек, вырвавшийся из огнепроводной трубки, возвестил о начале моего конца, и конца для меня этой страшной войны.