Через, несколько дней после отъезда Матвея в дверь моего дома кто-то позвонил. Я, опираясь на свою трость, проковылял к двери и открыл её. На пороге моего дома стоял Матвей в цивильной одежде, а рядом женщина и довольно милая белокурая девчонка лет четырнадцати.

— Guten Abend! — сказал Матвей и представил мне свое семейство.

Моя внучка покорила меня с первого взгляда. Она на удивление была похожа на ту, ради которой я в своей жизни перенес столько страданий.

Я впустил в дом своих новоявленных родственников, которые так нежданно появились в моей судьбе. Матвей внес огромную сумку и, пройдя в комнату, стал выкладывать всевозможные подарки. В те минуты я стоял и наблюдал за этим таинством, но душевное волнение пересиливало мое любопытство. Я волновался точно так же, когда мне Гитлер вручал «Железный крест», но сегодня, сегодня это было особое волнение, которое невозможно описать ни в одних мемуарах.

Сегодня я просто видел свою новую семью и ту единственную нить, которая связывала меня с моим прошлым и будущим. Мне было жаль, что в этот момент я не смог познакомить с братом Питера и его семью, которая в то время проживала в Ростоке, по месту его службы. Но я верил в то, что это знакомство это все равно рано или поздно произойдет и тогда мои сыновья по-настоящему почувствуют близость своих кровных уз. А пока это был самый лучший подарок судьбы в моей жизни, который, так приятно меня радовал и в то же время волновал.

Вечер нашего знакомства прошел в довольно милой и теплой обстановке. Никто из семьи Матвея, естественно не упоминал ни о прошедшей войне, ни о том, что они не меньше, чем я удивлены подобным поворотом их судьбы.

Матвей долго рассказывал о своей жизни и о матери, которая так и не дождалась нашей встречи. Он рассказал, как догадался, что он мой сын и впервые почувствовал себя не обманутым собственной матерью.

С его слов я узнал, что Мария после ареста была отправлена в Норильск по приговору военного трибунала. Там в холоде и голоде она трудилась на строительстве железной дороги Норильск-Дудинка, где и заболела туберкулезом, свалившим её в самом рассвете своих сил.

Сам Матвей в те послевоенные годы жил в детском доме и попал к матери лишь после того, как она через десять лет освободилась из лагеря. Вернувшись в Ленинград, она так и не нашла своих родителей, погибших во время этой войны. Они были похоронены на Пискаревском кладбище вместе с блокадниками.

К счастью её квартира осталась и она не испытывала никаких неудобств с её поиском и пропиской. Всю оставшуюся жизнь Мария, словно предчувствуя нашу встречу очень ждала меня. Обнадеживая своего сына Матвея, она подарила ему эти бесценные награды его деда. С того момента, как она забрала его, он знал, что у него есть отец. Правда Мария ни разу не обмолвилась о том, что его отец немецкий солдат. Вероятно, она очень боялась непредсказуемых последствий, да и гонений со стороны органов. Лишь перед самой смертью она рассказала ему историю нашей любви и завещала похоронить себя на семейном кладбище вместе с дедом, бабкой и братом Сергеем. Вероятность нашей встречи была ничтожно мала, но она состоялась благодаря Господнему проведению.

Весь вечер пролетел в теплой и трогательной обстановке, я всей душой прикипел к семье сына и впервые почувствовал, что все же Господь ко мне очень благосклонен. Он даровал мне не только жизнь, но и радость ощутить счастье отцовства. И неважно, что твой сын находится далеко от тебя, но он, несмотря на эту даль, все же близок и необычайно любим.

Уходя, моя внучка поцеловала меня в щеку, а Матвей, пожав руку, оставил в моей ладони два русских «Георгиевских креста», полученных его дедом в пору первой мировой войны с нами. Сейчас они для меня были не просто подарком, это был некий символ примирения и открытия новых отношений между русскими и немцами.

Прошли годы и русские ушли из Германии, повернув нашу жизнь совсем в другое русло. Германия вновь стала единой, и теперь мы, ранее разделенные Берлинской стеной, стали в своей стране просто чужими друг к другу. Они Веси, а мы Оси! Я знал, что время неумолимо приближается к моему концу и мне в последний раз захотелось попрощаться с Марией и положить цветы на её могилу и туда, где были погребены мои фронтовые друзья.

Я, пройдя все преграды этой жизни, все же вернулся туда, где прошла моя молодость, опаленная самой кровопролитной войной в истории человечества.

Стоя над могилой Марии, сквозь пелену времени я вспоминал, как в далеком сорок третьем году именно здесь в этих лесах и болотах я умирал от ран, а простая русская девушка ценой своей жизни вытаскивала меня с того света. До сих пор любовь к ней живет в моем сердце и каждую ночь во снах она приходит ко мне со словами: «Я жду тебя, Крис!»

Вновь я в своих воспоминаниях возвращаюсь в то далекое время, чтобы перед концом своей жизни отдать ей последний долг. Мне просто было необходимо исполнить волю Господа, который провел меня через все и вернул туда, где и началась моя любовь и так красиво закончится моя жизнь.

Предчувствуя, что дни мои сочтены, я все же решил вернуться на места боев, где прошел хоть и трудный, но, наверное, самый счастливый период в моей жизни. Туда откуда я пришел домой, оставив в этой стране свое любящее сердце. Сейчас я знал, что впереди меня ждет встреча с тем городом, который когда-то вошел в мое сердце. Встреча с могилой Марии. От этого сердце старалось просто вырваться наружу и покинуть мое тело.

Весь путь, когда-то пройденный мной в составе немецкой армии за несколько месяцев, сейчас я преодолел всего за пару часов. Добравшись до могил Марии и деда Матвея, я уставший от утомительного пути присел на лавочку. В какой-то миг мысленно я вновь вернулся в эту страшную войну. Хутор исчез, сравнявшись с землей, а на месте бывшего дома некогда приютившего меня рос огромный бурьян жгучей крапивы. Все могилы когда-то близких мне людей были аккуратно ухожены сыном Матвеем.

На месте захоронения Марии лежала черная каменная плита, в головах которой высился большой гранитный крест. Там, под стеклом в нише стояла та фарфоровая статуэтка славянской мадонны с младенцем на руках, в которую я вложил столько своей души. Я встал на колено и, нагнувшись над могильной плитой, поцеловал её. В этот момент я отчетливо услышал голос моей возлюбленной, исходивший откуда-то из вне. Он, словно когда-то, ласково и нежно звал, звал меня, напоминая мне о тех счастливых минутах, которых у нас было не так уж много. Я обернулся назад, и последний раз взглянул на своих сыновей, стоящих рядом.

Странно было видеть, как два брата единые по крови, но разные по национальности стоят рядом. Они смотрели на меня, исполняя мою последнюю отцовскую волю. В тот момент что-то жгучее загорелось в моей груди и слезы необыкновенной душевной благодати и странного облегчения потекли по моим щекам.

Я сжал в руке «Георгиевский крест» деда Матвея и зарыдал. Удивительно, но я был счастлив настолько, что обнял надгробную плиту моей русской Марии, словно это был не холодный камень, а ее теплые нежные плечи.

Именно тогда я понял — я, бывший солдат и ветеран немецкой армии, больше никогда не вспомню тот ужас, который все эти годы преследовал меня. Я больше не буду вспоминать горящие города и села. Я не буду вспоминать десятки, сотни и тысячи людских тел, убитых во имя торжества зла.

В этот самый миг я почувствовал, что без всякого страха и сожаления ухожу из этого злого и такого любимого мира. Все эти годы, что я прожил после войны, я мечтал умереть здесь, где прошла моя молодость. Где погибли Уве, Мартин, Вольфганг и капитан Крамер. Здесь в России вдали от Тюрингии вдали от Германии.

И вот я умираю в этой холодной далекой от моей родины стране. Я умираю рядом со своей первой любовью и теми, кто отдал свою жизнь ради недостижимого мифа величия Германии.

В последние секунды Марлен Дитрих тихо запела песню где-то в моем мозге, которая для всех без исключения солдат той ужасной войны стал символом любви и верности. Она пела о том, как солдат прощался с девушкой возле казармы у фонаря. Они так любили друг друга, что не могли расстаться. Солдат ушел на войну и там погиб.

Несомненно, это была знаменитая песня Лили Марлен.

Слезы радости, горечи и необычайного облегчения покатились по моим щекам. Грудь еще сильнее сдавила жуткая боль и в тот самый момент сердце, которое билось все эти годы восемьдесят пять лет подряд, последний раз ударило и остановилось…