Лютый от шока отошел только в камере гарнизонной гауптвахты.

Помещение это было довольно просторным. Посреди одиночной камеры стоял «борт». На языке «губарей» так назывались нары, пристегнутые на день замком. Хорошо, что пол в камере был паркетный.

Лютый, подстелив свой бушлат, лег под батарею, которая была скрыта металлической сеткой. Часовой-солдат изредка открывал «зрачок», на уголовном жаргоне называемый «сучкой» и, убедившись, что арестованный жив и здоров, следовал дальше по коридору, гулко топая своими сапогами.

Через три дня в камеру вошел помощник военного прокурора, который предъявил Сергею обвинение в присвоении конфискованной валюты.

Старший лейтенант Лютый встал перед ним и, выслушав надуманное обвинение, понял, что это дело рук особиста, который должен был эти деньги оприходовать, как вещественные доказательства. Дело, со слов прокурора, передано в следственные органы для дальнейших следственных действий.

Лютый понял — мышеловка захлопнулась. В его голове естественно закрутилась мысль, что это происки майора Брайцева, но он не мог доказать этого. На кейсе были обнаружены его отпечатки пальцев, и это было самой главной уликой в этом деле.

Майор давно положил глаз на его служебные дела и никогда не упускал возможности поковыряться в них основательно после очередного рейда. Его всегда почему-то интересовала «контрибуция», которую десантники получали в награду за свои боевые подвиги. Почти после каждого рейда Брайцев лично допрашивал разведчиков с определенным пристрастием, но каждый раз все его допросы упирались в глухую стену. Никто, ни один десантник не говорил ему, как проходил рейд, и что после этого рейда попадало солдатам в качестве «сувениров». Этот факт злил майора Брайцева, который никак не мог наладить процесс своего «обогащения». Лютый всегда был против подобных откатов и поэтому он никак не мог найти к нему подхода.

Через неделю Лютый вновь предстал перед прокурором. Очная ставка с майором Брайцевым расставила все точки над «и». Как только Сергей в сопровождении конвоя вошел в кабинет следователя, Брайцев сказал:

— Я вас, старший лейтенант, предупреждал, что вы доиграетесь с законом. Вот и доигрались. Это же надо, превратить армию в коммерческую лавку…

Сергей молчал. Он понимал, что каждое слово, сказанное им, будет обязательно интерпретировано не в его пользу.

— Вы подтверждаете, старший лейтенант, что из последнего рейда вы привезли на базу миллион долларов США? — спросил следователь, записывая показания в протокол.

— А что, мне надо было оставить эти деньги боевикам? — ответил Сергей. — Пусть они на эти деньги из Грузии тащат оружие, боеприпасы, наркотики? Пусть убивают наших парней, взрывают дома с мирными жителями?

— Да, товарищ следователь, по поводу наркотиков. За старшим лейтенантом Лютым водились грешки прятать героин, чтобы в свободное от службы время позабавить себя его продажей, — сказал ехидно майор Брайцев, окончательно подписав приговор Лютому.

— Это так? — спросил следователь. — Вы подтверждаете показания майора Брайцева?

— Мы тогда из рейда выходили с боем. Борт был подбит бандитами и некоторые десантники получили ожоги. Чтобы выполнить поставленную командованием задачу, нужно было привести солдат в боевую готовность. Вот и пришлось занять у бандюков героин, чтобы сделать бойцам местную анестезию. По прибытии на базу героин был уничтожен, — абсолютно спокойно сказал Сергей.

— А может ты, Лютый, не уничтожил героин? Кто может подтвердить это? — спросил майор Брайцев. — Одна рука уничтожает, а другая рука прячет, чтобы потом продать. Вы же, офицерье, постоянно стонете, что Родина вам не доплачивает.

— Я — офицер, товарищ майор, и не мог допустить, чтобы наркотики попали в руки личного состава или еще куда-нибудь.

— Значит, подследственный, вы признаете, что имелись случаи использования наркотических веществ? — спросил следователь, записывая показания.

Сергей, понурив голову, ответил:

— Признаю, но хочу заверить — ни один грамм наркотиков не попал в руки моих воинов. Все было под контролем, — сказал Сергей, оправдываясь.

— Вот, вот, товарищ следователь, видите, Лютый подтверждает, что по своему усмотрению распоряжался конфискованным у бандитов имуществом, вместо того, чтобы оприходовать его согласно требованиям боевого устава и уголовно процессуального законодательства. Если он мог присвоить героин, то присвоить миллион долларов он тоже вполне мог. Наверное, хотел после службы купить квартирку. Бизнес организовать или на Канарах отдохнуть мечтал, — ехидно сказал Брайцев.

— Последний, кто держал в руках кейс с деньгами, были вы, товарищ майор, — сказал Сергей, переводя стрелки на ФСБешника.

— Тамбовский волк тебе товарищ, — сказал майор. — Если вляпался, то не стоит валить на других. Моих отпечатков на этом кейсе нет. Ты еще скажи спасибо, Лютый, что мы не возбудили дело по факту помощи американским военным советникам. «Ролекс» золотой не на моей руке висит, а на твоей, — сказал Брайцев, выкладывая из дипломата на стол фотографии. — Вот, товарищ следователь, ознакомьтесь. Это бравые лихие парни из взвода старшего лейтенанта Лютого фотографировались на территории России с иностранными военными советниками, которые в свою очередь нарушили государственную границу.

— Это правда, подследственный? — спросил следователь.

— Вот посмотрите. Взгляните на это фото. Вот старший лейтенант в обществе военнослужащих США, а это перед ним знакомый вам кейс с долларами США. Может это советники оплатили Лютому какую услугу? На месте взрыва дома Саида Аргунского следователи-криминалисты не обнаружили тело этого бандита. Дом в воздух взлетел, а куда делся идеолог ваххабитского движения Саид Аргунский неизвестно. Зато известно, что отпечатки пальцев старшего лейтенанта Лютого находятся на этом кейсе.

— Я так понимаю, Сергей Сергеевич, что вы планировали достать из гроба сержанта Аверина деньги по окончании службы на Кавказе? — спросил следователь, рассматривая фотографии.

Сергей замкнулся и больше не проронил ни слова. Золотой «Ролекс» на руке, фотографии его бойцов с американскими военными советниками и отпечатки пальцев были тем козырем, на который опиралось все следствие. Сергей закурил и сказал:

— Я без адвоката больше не скажу ни слова.

— Что и требовалось доказать, — сказал майор Брайцев. — Вот видите, товарищ следователь, старший лейтенант Лютый почти признал свою вину.

В эту минуту Сергей понял, что как бы он не старался помочь следствию, вопрос о его осуждении уже был решен на Кавказе. Брайцев многое не договаривал. Особенно Лютого напрягла информация о том, что Саид Аргунский по какой-то причине остался жив. Сергей точно знал, что на Кавказе такие штуки не проходят. Закон кровной мести там никто не отменял, и этот факт заставлял задуматься. Саид был хитер, словно лиса. Растворившись под чужой фамилией на просторах России, он мог дождаться удобного момента и нанести коварный удар.

Лютый был признан командованием «козлом отпущения». Теперь он должен был нести ответственность не только за себя, но и за все промахи и преступления командного состава. А этот факт не мог оспорить даже самый крутой адвокат Иркутской области.

Сергей, сидя под следствием уже целый месяц, четко изучил график дежурства караула на гарнизонной гауптвахте.

Приближение субботы и воскресенья сулило всегда очередные неприятности. В наряд заступали курсанты местного военного училища, а эти будущие офицеры отличались от солдат не требованием устава, а будущим офицерским «самодурством», что, по их мнению, помогало в карьерном росте. Подобные выходки были присущи только личностям амбициозным, которые в отличие от рядового состава устава «Гарнизонной и караульной службы» не блюли. На протяжении целых суток они доставали Сергея постоянными стуками в дверь. На завтрак, обед и ужин, как правило, ему доставались лишь объедки с курсантского стола. Этот факт вызывал гнев у боевого разведчика. Лютый мог бы свободно расправиться с этим караулом, но Сергею не хотелось усугублять своего положения. Но пришел тот час, когда безбашенные генеральские сынки окончательно достали его.

Вот в один из таких дней, когда курсанты так «бдительно» несли службу, Лютый распустил свои носки. Связав из них веревку, он приладил их к своим берцам и повесил перед глазком двери на вентиляционную решетку. Лютый затаился в ожидании, словно питон и замер, ожидая, когда часовой посмотрит в зрачок. Стук сердца и дыхание Лютый синхронизировал с шагами часового-курсанта, который шел по коридору к его камере. При очередном визуальном осмотре часовой обнаружил в ней висящий под потолком «труп». То ли от не знания устава, то ли от страха, он самовольно без выводного открыл камеру и вошел в неё. Лютый затаился и когда часовой-курсант просунул тело в камеру, Сергей в мгновение ока обезоружил часового. Автомат так быстро перекочевал в руки подследственного, что курсант ничего не понял.

— Ну что, козел, прощайся с жизнью! — сказал Лютый и, передернув затвор, направил на часового автомат.

Часовой зажмурился, и Сергей почувствовал, как завтрак жидким стулом покинул тело курсанта. Через несколько секунд вся камера наполнилась запахом свежего дерьма.

Сергей коротким ударом в солнечное сплетение нейтрализовал часового и, закрыв его в камере, направился с автоматом в караульное помещение. Он босиком, словно дикий кот скользнул по гулкому коридору и спустился в караульное помещение. Через несколько секунд весь наряд лежал на полу. Лютый моментально разоружил весь караул, а будущих офицеров согнал в комнату начальника караула, где и закрыл под замок. После чего он прошел через двор гауптвахты и тихо вошел в здание комендатуры. Угрожая двумя автоматами, Лютый заставил коменданта гарнизона исполнить все его пожелания. В течение десяти минут Сергей «развлекался» над полковником. Тот, не на шутку испугавшись за свою жизнь, ползал по кабинету на коленях и просил у Лютого пощады, предлагая ему не только личную машину, но и деньги.

— Встань с пола, полковник, не позорься, — обратился к нему Лютый на «ты». — Устав караульной службы предусматривает содержание обвиняемого в совершении преступления согласно внутреннему распорядку следственного изолятора. Мне уже надоело пристегивание нар на дневное время суток. Мне надоело, что караульный постоянно стучит в дверь прикладом автомата и требует от меня, чтобы я бодрствовал. Мне надоело, что мне, боевому офицеру приносят продукты питания, которые уже ел курсантский и рядовой состав. Я требую срочного перевода в следственный изолятор МВД. Я надеюсь, что там порядка намного больше. Следующее — я требую, чтобы весь наряд уже сегодня был наказан за грубейшее нарушение устава Гарнизонной и караульной службы.

— А теперь, полковник, без протокола. Ты знаешь, полковник, что из-за таких идиотов на Кавказе погибло больше половины солдат. Все это по вине таких вот раздолбаев, как ваши курсанты, будущая гордость Российской армии. Не за себя прошу, полковник, за матерей погибших солдат прошу.

Лютый, отстегнув магазины автоматов, положил оружие на стол полковнику. Заложив руки за спину, как подобает арестанту Сергей спокойно, словно на прогулке вышел из кабинета коменданта и не спеша направился на гауптвахту в свою камеру.

— Ну что, сынок, какашки просохли? — спросил Сергей бывшего часового. — Иди, родимый, подмывайся, комендант гарнизона ждет тебя.

После ухода Лютого комендант немедленно вызвал ординарца.

— Товарищ старший лейтенант, срочно подготовьте приказ о снятии наряда военного училища с несения службы. Сегодня же весь наряд караула от имени коменданта гарнизона определить на гауптвахту сроком на десять суток. Передать начальнику гарнизонной гауптвахты капитану Синицыну, что фактическое пребывание караула военного училища под арестом — тридцать суток. Пусть, суки, целый месяц сидят и учат устав Гарнизонной и караульной службы. Я лично буду проверять! До каждой точки. До каждой запятой и с выражением, как «Евгения Онегина», — приказал полковник.