Весть о том, что 51 полк Люфтваффе снят с прикрытия бомбардировочной авиации, была встречена летчиками ПВО ОСНАЗа без должного энтузиазма. Ранее фрицы были намертво привязаны к своими бомбардировщикам, а теперь весь 51 полк был переведен в режим «свободной охоты». Этот факт сулил еще большую опасность для русских истребителей и еще большие потери. «Мессеры», барражируя вдоль линии фронта, словно стая волков, беспощадно набрасывались на русские самолеты, терзая их пушечным огнем. Такая тактика имела свои результаты, не давая шансов русским не только на победу, но даже на счастливое возвращение на базу. Нередко трофеи немецких асов за один день уже достигали до десятка русских самолетов.

Конец лета 1942 года выдался для шестого полка ПВО не просто жарким, а каким-то сумасшедшим. В один из таких дней Краснов в составе своего звена, также вылетел на «охоту» в надежде все же изыскать самолет с волком на борту. Прячась в кучевых облаках, русские летчики выжидали момента, когда очередное звено фрицев возвращалось с патрулирования. Фактически приблизившись к своему аэродрому «ЯКи», вынырнув из-за облаков, бросались в драку и безжалостно расстреливали немецких асов, как некогда те практиковали подобное с нашими самолетами.

В один из таких воздушных боев, самолет старшего лейтенанта Краснова, получив повреждение, вошел в штопор. Пламя хлестало из двигателя, наполняя кабину удушливым дымом сгоревшего моторного масла и бензина. Валерка, видя, что машина падает с огромной скоростью, что было сил, потянул ручку управления на себя. Ему показалось, что мышцы на руках просто разорвутся подобно гнилым веревкам. Перед самой землей ЯК все же вышел из пеке, но, потеряв в скорости, всей своей массой плюхнулся в болото. Скользнув брюхом по многолетнему мху, самолет несколько раз подпрыгнул на кочках, раскидывая торф искореженным винтом и, уткнувшись носом в жижу замер, высоко задрав хвост. Пламя горевшего мотора потухло.

Валерка, вытирая рукавом разбитый до крови лоб, открыл фонарь самолета и глубоко вздохнул свежего воздуха. Отдышавшись, он выполз из машины и нырнул в болото. Почти по пояс он оказался в черной жиже торфяника. Отстегнув болтающийся на заднице уже бесполезный парашют, он стал на животе пробираться к высокой кочке. В тот миг пара «ЯКов» пронеслась над болотом, напоследок помахав ему крыльями, и скрылась за лесом, улетев на базу.

— Вот же, сука, как я влип! — сказал он самому себе, и стал медленно выбираться на кочку.

Ноги проваливались в мох, и каждый шаг ему приходилось делать с трудом. Подгребая руками всевозможные болотные растения, он на животе вылез из озервины. Добравшись до одиноко стоящей посреди большой кочки кривой сосенки, он выполз на сухое место и лег по привычке лицом вниз, таким образом, Валерка собирал в кулак оставшиеся силы. Где-то послышался звук мотора вражеского самолета и Краснов, обернувшись, увидел приближающееся острое рыло фашистского «Мессера». В его крыльях загорелись огоньки, и две струи снарядов, подняв в воздух фонтаны болотной грязи, прошили торчащий хвост подбитого «Яка». В тот миг Валерка, словно жаба, сжавшись, погрузился в болото, прикрыв голову большой охапкой выдранного мха.

Немецкий самолет улетел. Краснов вновь выполз на кочку и, усевшись на ней удобнее, закурил. Осмотревшись, он обнаружил, что на несколько километров в округе, было сплошное болото. Лишь где-то севернее, виднелась черная кромка леса. Достав из планшета карту и компас, он сориентировался, выбрав среди этого унылого ландшафта контрольную точку. Закинув в рот несколько горстей еще зеленой клюквы, он спустился с кочки и вновь вступил в болото. Мох, словно вата, опустился под тяжестью ноги, и вода вновь хлынула за голенища хромовых сапог. Шаг за шагом, он стал пробираться к лесу. Иногда Валерка проваливался по пояс, но каждый раз вылезал, цепляясь за скудные болотные растения.

День подходил к концу и, выбранная контрольная точка в сумерках слилась с общим фоном. Лес был близок. Уже в полной темноте Краснов добрался до первых деревьев, где его поджидал более неприятный сюрприз, чем само болото. Здесь зеленый мох заканчивался, и дальнейшее пространство заполнила черная торфяная жижа. Выломав длинный шест из сухостоя, он воткнул его в эту грязь. Палка ушла в трясину, словно провалилась в бездну. В такой темноте ползти через это жуткое место было полным самоубийством. Любой неверный шаг и можно было утонуть, вдоволь нахлебавшись перед смертью тухлого торфяника.

Валерка вернул обратно на болото и, найдя сухую кочку, закурил, обдумывая свое положение. До линии фронта было километров двадцать. Сейчас он находился в глубоком тылу врага, и добраться до своих, было задачей не из легких. Кругом шныряли немецкие патрули. В каждом селе кишели полицаи и расквартированные строевые части вермахта. Идти придется через леса и болота, сторонясь жилых мест.

Краснов лег на мох и уставился в бездонную черноту ночного неба. Сколько он так лежал, не знал, но постепенно его глаза стали слипаться. В голове закрутилась круговерть воспоминаний, которая плавно перешла в сновидения.

Во сне Краснов поднимался на заснеженную, покрытую льдом гору. Он, то карабкался по ней, и почти достигнув вершины, снова срывался вниз. Гора была очень высокая и, глядя вниз, его руки холодели от страха, точно также, когда он впервые прыгал с парашютом. Странная ложбина около самой верхушки горы, постоянно удерживала его от дальнейшего падения, и это пока спасало его. Вновь и вновь Валерка, цепляясь ногтями за лед, лез вверх. Вдруг на самой вершине появилась Леди в образе снежной королевы. Она протянула ему свою руку, крепко удерживая Краснова. Валерка, чувствуя её поддержку, вновь напряг все свои мышцы и, сделав рывок, все же вскарабкался на вершину. С её высоты он взглянул на землю и вдруг увидел, как по заснеженному полю, среди которого торчит хвост самолета, кто-то ползет к нему. В тот миг страх и холод смешались вместе и он почувствовал, что жутко замерзает.

Краснов открыл глаза. Дождь крупными каплями срывался с неба и падал ему на лицо. Ночь под натиском утра уже стала отступать и Валерка, приподнявшись, осмотрелся. Было тихо. Только одинокие скрюченные сосенки торчали из болота, навевая унылое настроение неизвестности.

Холод пронизывал до самых костей. Все внутренности, словно свела судорога, и сквозь эти спазмы жалобно урчал голодный желудок, требуя пищи. Неприкосновенный запас боевых рационов остался в самолете, до которого было метров пятьсот. Вспомнив о нем, Краснов закурил, стараясь дымом папиросы приглушить голод, но идти вновь по болоту назад он физически уже не мог. Открыв планшет, Валерка достал «дежурную» плитку шоколада и, ломая её на квадратики, съел. На какое-то мгновение желудок, приняв пищу, успокоился.

Сумерки под натиском солнца стали испаряться и сквозь легкий туман, стелющийся над болотом, Краснов вновь осмотрелся. До твердой земли было метров сто, но эти сто метров были самые трудные. Черная ольха росла из топи, образуя островки из корней. Все пространство между деревьями, заполняла бездонная, черная торфяная грязь.

Краснов, выбрав шест из сухостоя сосновой выгонки, воткнул его в трясину и, оттолкнувшись, перепрыгнул на корневище соседнего дерева. Оттуда он вновь перепрыгнул на следующее, и уже через двадцать минут таких прыжков выбрался на окраину болота, вступив на земную твердь. Осторожно раздвинув ветви кустов ивы, он беззвучно прокрался на заросшее травой поле.

Было тихо, лишь где-то очень далеко бухали выстрелы артиллерии, которые были настолько слабыми, что звуки жужжащих вокруг лица комаров, пересиливали эту далекую канонаду.

Достав свой ТТ, Краснов передернул затвор и, загнав патрон в патронник, спустил курок, поставив его в положение предохранителя. Засунув планшет с картой за пазуху, старший лейтенант, пригнувшись, пошел через поле, постоянно останавливаясь и прислушиваясь даже к незначительным шорохам. Враг мог быть везде, и его присутствие диктовало Краснову особые меры предосторожности.

Короткими перебежками от куста к кусту он шел четко на север. Там, всего в двадцати километрах от места падения его самолета были русские, были свои. Каждый раз, вытаскивая компас, Валерка намечал новые ориентиры и, дойдя до них, вновь переориентировывался, выбирая себе новый курс. Вскоре его путь пересекла грунтовая дорога. Пыль, прибитая дождем, выявляла все следы, оставленные не только техникой, но и людьми, и даже диким зверем. Словно охотник-следопыт, Валерка стал всматриваться.

Плоские, без рисунка, блестящие даже на глине полосы, говорили о проехавшей подводе. Следы, оставленные подковами лошади, были прибиты двумя парами следов от кованых солдатских сапог. Вероятно, еще ночью здесь прошли немецкие фуражиры, собирающие продукты в близлежащих селах и деревнях. Судя по глубине колеи, телега была тяжелая, груженая.

Краснов осторожно, не оставляя следов, перешел на другую сторону дороги, которая, словно контрольно-следовая полоса фиксировала все отпечатки. Они-то и могли стать объектом нездорового интереса немецких патрулей и местных полицаев в случае обнаружения. Пройдя по лесу километра три, Валерка оказался невдалеке от деревни. Вытащив карту, он сверился, и заняв выгодную позицию, стал наблюдать за окружающей обстановкой, стараясь максимально запомнить все, что привлекало внимание.

Машина радиосвязи стояла во дворе одного из домов и ее торчащие антенны, среди крыш крытых соломой, выдавало присутствие в деревне немцев. Голод вновь напомнил о себе, и желудок заурчал, словно расстроенный полковой оркестр. Надо было идти. Валерка снова взглянул на карту, выбирая место, где можно было обойти эту деревню, оставаясь незамеченным. Справа на карте была помечена речка, через которую был проложен мост. По всей вероятности, на мосту мог стоять немецкий караул. Слева, было огромное поле, пройти через которое также не представлялось возможным. На поле немцы дрессировали собак, и этот факт сразу исключал продвижение в этом направлении.

Ползком, а где и перебежками, Валерка двинулся вправо. Нестерпимая жажда подстегивала его держаться вблизи воды, да к тому же Краснов не терял надежды найти попутно какую-нибудь рыбацкую снасть с рыбой, чтобы хоть чем-то утолить свой голод. Пробираясь сквозь заросли, он вышел к реке. Припав к воде, он с жадностью стал пить ее, наполняя желудок живительной и прохладной влагой. На какое-то время, голод вновь отступил.

Река петляла среди зарослей ивняка, крапивы и черной ольхи. Крутые берега местами переходили в песчаные отмели и каменистые плесы. Река была неглубокой, местами вода доходила до пояса, но в основном выше колена не поднималась. Идти по реке было более удобно, чем продираться через заросли крапивы, которая была фактически высотой в человеческий рост. Местами река образовывала и большие виры, где могла водиться рыба, но никаких рыбацких снастей он в них так и не нашел. Пока было тихо.

Как Краснов не заметил полицая, было непонятно. Когда до моста оставалось не более сотни метров, Валерку кто-то окрикнул:

— Эй, мужик, и куда ты так спешишь? Чай заблудил?

Краснов выхватил пистолет, ориентируясь на голос, но тут же звук передернутого затвора винтовки насторожил его.

— Не балуй, летчик! Брось свою пушку, и подними руки вверх! — приказным тоном сказал неизвестный.

Краснов так и застыл среди реки, словно цапля при виде плывущей жабы.

— Давай, давай, летун, бросай свою пушку и двигай сюда! Видали мы, как ты, вчора в трясину хряпнулся. Я думал уже утоп, а ты, курва жив! Не берет же вас окоянный!

В этот момент Краснов все же увидел полицая. Он стоял за толстой ивой, держа в руках немецкий карабин. Тут же на рогатке лежала удочка. Полицай, по-видимому, ловил рыбу, и Валерка не сразу заметил его среди этих прибрежных зарослей.

— Че стоишь! Давай, вылазь на берег! — сказал полицай. — Я, тебе сказал, пушку свою брось!

Краснов бросил пистолет в воду и с поднятыми руками вышел на берег. Только здесь он рассмотрел полицая. Тот, ткнув стволом в спину, приказал идти в сторону моста. Краснов, держа руки вверх, вышел на поляну. Пройдя через нее, он увидел около деревянного моста на обочине, вырытое пулеметное гнездо. На бруствере из мешков с песком стоял немецкий пулемет. Здоровенный немец в пилотке и в майке с орлом на груди, сидел на мешке и ел гороховую кашу, держа в руках солдатский котелок. Второй немец сидел на мосту на перилах и ловил рыбу струганной из орешника удочкой.

— Эй, Вальтер, принимай гостя! — сказал полицай немцу.

— О, дас ист русиш флюгер! Вундава! Ком, ком майне либе фройнд! Ду ист майне гаст хойте! (О, это русский летчик! Прекрасно! Он сегодня будет моим гостем!) — сказал немец, откладывая в сторону котелок. — Вили, Вили, ванден цу унс дер русише гаст гекоммен! (Вили, к нам пришел русский гость!) — обратился он к сидящему на мосту солдату. Тот поставил удочку, облокотив ее на перила, а сам слез и подошел к Краснову, улыбаясь во всю ширину своего рта.

— Я, Вальтер, натюрлих! Дизе ист русише Ферфлюхтер флюгер шайсе нихт! (Да, Вальтер, это не летчик. Это вонючее, летающее дерьмо!).

Валерий прекрасно знал немецкий язык и понял, что немец назвал его вонючим, летающим дерьмом. Он, выдержав паузу, пока немец обыскивал его, и после того, как тот достал планшет с картой, Краснов сказал на немецком языке:

— Их бин ист русише официре унд нихт ферфлюхт шайсе! Ест Ире Люфтваффе флюхт шайсе! (Я, русский офицер, а не вонючее дерьмо. Это ваши Люфтваффе летающее дерьмо!), — сказал Краснов, гордо держа голову вверх.

— О, дас ист фантастишь! Дисе русише Иван загт дойче шпрахе гут! Унсере гауптман вирд цуфрайден саин! (О, это фантастика! Этот русский Иван отлично говорит по-немецки! Наш капитан будет очень доволен!).

— Да, господин фельдфебель, я хорошо говорю по-немецки! — сказал Краснов, перейдя на язык врага.

Фельдфебель расстегнул планшет и стал вытаскивать из него карту, письма от матери, конспекты по пилотированию и фотографию, где Валерка сидит в кругу немецких офицеров.

— Это что, ты? — спросил он Краснова, показывая пальцем на его фото.

— Да!

— А это кто? — спросил немец, с любопытством разглядывая своих соплеменников.

— Это легион «Кондор». Ваш говняный Люфтваффе! — ответил Краснов по-немецки.

— Вальтер, ты только посмотри, этот Иван знает наших летчиков! Его надо доставить на аэродром. Пусть они с ним и разбираются! Может он очень ценная птица?

— Ты, Иван, хочешь кушать!? — спросил здоровенный солдат-пулеметчик, предчувствуя небольшое вознаграждение за свою службу.

Краснов ничего не ответил, лишь проглотил густую слюну, которая образовалась во рту после слов сказанных врагом.

— На, Иван, ешь! Это вкусно! — сказал солдат и протянул ему банку колбасного фарша и кусок хлеба.

Краснов отвернулся. Было противно брать из рук врага пищу. Ему как русскому офицеру не хотелось унижаться и выглядеть недостойно.

— Кушай, кушай, Иван, это очень вкусно! — сказал солдат, приветливо улыбаясь.

Чувство голода на какое-то время пересилило его гордость. Краснов подумал, что ему еще понадобятся силы, чтобы вернуться к своим, вернуться в строй и бить этих гадов до самого Берлина.

— Эй ты, летун, давай жри, раз тебе господин Вальтер предлагает! Не каждого гостя с такими почестями встречают! Я угостил бы тебя не тушенкой, а порцией немецкого свинца! — сказал полицай, ткнув Краснова в бок стволом карабина.

Краснов взял банку и, вытащив из-за голенища сапога ложку, стал есть.

— Эй, Вили, глянь, русский Иван ложку за голенищем сапога носит, — сказал солдат и засмеялся.

— Я знаю, у них это принято! Это же настоящие русские свиньи!

Валерка ел, не обращая внимания на подколки со стороны немецких солдат. Сейчас он себя клял, что так легко попался в плен и сейчас ест их пищу. Но сейчас силы были важней всего. Возможно, что ему удастся бежать? Возможно, подвернется такой случай? Что тогда? С голодным желудком далеко не убежишь. Пока он ел, фельдфебель связался по полевому телефону, и Валерка услышал, как тот доложил:

— Господин капитан! — слышал Валерка. — На третьем посту в плен взят Иван, летчик. У него есть фотография, где он сфотографирован с немецкими офицерами. Что нам делать!? Может он нужный человек!?

Фельдфебель положил трубку и, подойдя к Краснову, сказал:

— Сейчас Иван, за тобой приедет машина. Гер капитан сказал, что тебя отправят разбираться в JG51 к майору Готфриду Нордману. Их база как раз находится в десяти километрах отсюда, в деревне Белоусовка.

Минут через пятнадцать со стороны деревни подъехала легковая машина. Щеголеватый, худой и высокий капитан-связист, в зеркально начищенных сапогах вышел из машины.

Фельдфебель подскочил к нему и, держа у ноги карабин, доложил о пойманном русском летчике. Фельдфебель передал ему планшет, документы, фотографии и, щелкнув каблуками, махнул рукой солдату, чтобы он привел летчика.

— Давай, Иван, иди к машине, господин гер капитан ждет тебя.

Краснов подошел, держа руки за спиной, словно арестант.

— Как тебя звать? — спросил немецкий офицер.

— Старший лейтенант Валерий Краснов, — сказал Валерка по-немецки.

— Садись в машину! — приказал капитан и, вытащив из кобуры пистолет, передернул затвор.

— Давай, Краснов! Только, Иван, без шуток, я буду стрелять, — сказал капитан твердым голосом и посадил Валерку на переднее сиденье рядом с водителем. Он держал пистолет наготове, опасаясь, что Краснов бросится на него.

Немец, по всей вероятности, знал, что русские иногда бывают непредсказуемы, и могут вполне пойти своей грудью на пулю.

Машина тронулась и, переехав через мост, направилась в сторону полевого аэродрома. Впервые Валерка увидел, сколько немцев сосредоточилось на этом плацдарме невдалеке от Духовщины. Машины, бронетранспортеры, танки готовились к наступлению на Москву. Все перелески были наполнены немецкими солдатами и офицерами и в такой обстановке Краснов понимал, что побег в данный момент просто невозможен. Он расслабился и полностью отдался во власть своей судьбы. Машина въехала на полевой аэродром и направилась в сторону, где стояли хаты и многочисленное количество немецких палаток.

«Мессеры» звеньями по три самолета взлетали с поля и, набрав высоту, уходили в сторону фронта. Другие заходили на посадку и, вырулив к стоянке, глушили свои моторы. Возле контрольного пункта машину остановил патруль полевой жандармерии. Один солдат вальяжно сидел в коляске мотоцикла за пулеметом, подставив свои голые ноги под последние лучи летнего солнца. Он, сквозь черные очки, наблюдал за машиной, держась за рукоятку пулемета. Унтер-офицер жандармерии подошел к машине и спросил пароль. Капитан назвал. Унтер махнул рукой:

— Зигфрид, пропусти капитана! Они взяли в плен русского летчика. Пусть наши ягдфлюгеры посмотрят, с кем они воюют! — услышал Валерка.

Стоящий у шлагбаума солдат отпустил веревку и открыл его.

Валерий чувствовал, что с каждой минутой тучи над его головой сгущаются все сильнее и сильнее. Еще вчера он и представить себе не мог, что окажется в плену. Он знал, что ждет его, но чувство побега ни на минуту не покидало его. Подъехав к штабной палатке, «Опель» остановился, и капитан, ткнув ему в спину пистолетом, приказал Краснову выйти из машины.

Навстречу капитану из палатки вышел майор Люфтваффе. Его хромовые сапоги, мундир и галифе были идеально подогнаны по фигуре.

— Господин майор! Нашим патрулем взят в плен русский летчик. Я звонил в штаб армии, и мне полковник Бельке приказал привезти его вам, — сказал капитан. — У него изъята странная фотография.

— Его место, господин капитан, в лагере для военнопленных! У нас не дом отдыха для русских летчиков! — ответил майор, не проявив никакого интереса.

— Я так не считаю! Я думаю, это вам будет интересно, господин майор! — сказал капитан и передал майору планшет с картами и фотографией. Немец взглянул на фото и радостно вскрикнул:

— Бог мой, это же наш Франц! Это весь легион «Кондор»! Эта фотография действительно была у этого Ивана? — спросил майор.

— Так точно! Но это еще не все, господин майор. Русский хорошо говорит по-немецки.

— Это правда? — обратился он к Валерке с удивлением.

— Да!

— Откуда у тебя это фото? Ты знаешь нашу группу «Кондор» — спросил майор, подойдя к Краснову.

— Да! — ответил тот по-немецки.

— Вы, капитан, свободны! Пленный останется здесь у нас до прилета нашего Франца. Он нам расскажет, где познакомился с этим Иваном.

— Есть! — сказал капитан и, щелкнув каблуками, сел в машину. «Опель» завелся и уехал назад в деревню.

Майор щелкнул пальцами и двое солдат с автоматами, встали за спиной Краснова, словно почетный караул, не сводя с него ни глаз, ни автоматных стволов.

— Проходи, Иван! — сказал он старшему лейтенанту и жестом указал на вход в палатку.

Держа руки за спиной, словно арестант, Краснов вошел. Там внутри сидело несколько немецких летчиков. Кто-то пил кофе, держа в руках чашечки, кто-то играл в карты и курил сигары. Терпкий запах табачного дыма и хорошего кофе пропитал палаточный брезент, создавая иллюзию фронтового борделя. При виде Краснова все с удивлением привстали, рассматривая пленного Ивана.

— О, Карл, какой у нас шикарный трофей! Ты где взял этого матерого русского аса?

— Этот большевик на наш патруль нарвался. Называет себя летчиком. Он был вчера сбит над болотом и упал к нам в тыл.

— О, Иван, так это ты так красиво горел, когда я влепил тебе по твоему планеру! — с издевкой в голосе спросил Хафнер.

— Видно он шел к своим? Вы лучше взгляните, господа, вот на это, — сказал майор и положил на стол планшет Краснова и фотографию. — Это многое объясняет.

Летчики с удивлением подошли к столу.

— О, да это же наш Франц в полном составе с легионом «Кондор». Я помню, они в сороковом ездили в Смоленск играть в футбол. Их «Феникс» тогда навешал нашему «Кондору» 2:1, - сказал один из летчиков, ерничая. — Так это значит, один из тех футболистов к нам в гости залетел? Решил видно, Иван, с нами в футбол сразиться?

— Жаль, что Франц уехал в Берлин в отпуск. Вот будет встреча так встреча. Как твой позывной Иван? — спросил майор.

— «Воробей»!

— О, господа, посмотрите! Это тот «воробей», который пощипал нашего «Кондора» и героя. Вольф будет чрезвычайно удивлен встрече. Он же тогда поклялся сразиться в честном бою с этим «воробьем», если он его поймает. Эта встреча видно действительно была угодна самому богу!?

Судьба еще один раз преподнесла Краснову сюрприз. Немцы хорошо знали, что за позывным «Воробей» скрывается настоящий ас, сталинский сокол. Не один немецкий самолет, сбитый им, уже покоился по лесам и болотам России.

* * *

Старший лейтенант Заломин стоял в штабе по стойке смирно. Гвардии полковник Шинкарев, держа скрещенные руки за спиной, расхаживал по кабинету из конца в конец. Он нервно курил «Казбек», и от волнения перекидывал папиросу языком из одного уголка рта в другой. Пауза затянулась.

— Так вы говорите, что на ваших глазах был сбит самолет старшего лейтенанта Краснова?

— Так точно, товарищ полковник! — сказал Ваня Заломин. — Он жив, товарищ полковник. Я своими глазами видел, как он вылез из самолета. Да и самолет, как в болото воткнулся, так сразу же и потух.

— А вы, товарищ старший лейтенант, предприняли возможность эвакуации пилота!?

— Там сесть негде, товарищ полковник. Одно сплошное болото. Я хотел сбросить НЗ, но тут «Мессер» на хвосте. Пришлось уходить на базу. Я на сто процентов уверен, что он жив.

— Жив, жив! А если Краснов в плен попал? Там же по данным нашей разведки целая дивизия расквартирована по лесам.

— Я, товарищ полковник, не хочу даже думать об этом, — сказал Заломин. — Краснов быстрее застрелится, чем сдастся в плен. Вы же знаете, насколько он предан своему делу и Родине.

— Таких летчиков теряем! Таких летчиков! Храмов, Краснов, Лукин! Асы! Настоящие сталинские соколы! Им бы еще летать, бить врага! Больше никогда не будет таких летчиков.

— А я, товарищ полковник, верю, что Краснов жив! Он должен выйти к нашим! Вы бы, товарищ полковник, предупредили на всякий случай пехоту, что Краснов может появиться на передовой.

— Это правильно. Заломин! Так, где говоришь, видел самолет Краснова?

Заломин склонился над картой и карандашом стал выискивать то место, куда плюхнулся Валерка. Сориентировавшись, он показал:

— Во! Вот тут, товарищ полковник! Как раз, почти посередине болота.

— Так, хорошо. Если Краснов пойдет на север, то выйдет….- полковник положил линейку и прочертил карандашом предполагаемый маршрут старшего лейтенанта. — Плюс-минус пять километров, деревня Макуни.

— А тут у нас, сто семнадцатая стрелковая дивизия рассредоточена. Это хорошо, старший лейтенант, я свяжусь с комдивом этой дивизии и сообщу ему о том, что на них должен выйти Краснов. Пусть разведчиков своих напрягут. Может они быстрее найдут его? — сказал Шинкарев.

— Разрешите идти, товарищ полковник!? — спросил Заломин.

— Давай, старший лейтенант! Иди! Увидишь майора Шинкарева, направь его ко мне.

— Есть! — сказал Заломин, щелкнув каблуками, вышел из кабинета.

— «Ромашка», «ромашка»! — сказал полковник, подняв трубку телефона. — Соедини-ка меня с комдивом стосемнадцатой.

— С «Урканом», что ли? — переспросила телефонистка.

— С «Урканом», с «Урканом»! — утвердительно ответил Шинкарев, и сев на край стола, на ощупь вытащил из пачки папиросу.

Закурив, он тряхнул рукой, затушив спичку, и бросил огарок в пепельницу. Трубку поднял комдив.

— Товарищ генерал, это гвардии полковник Шинкарев из шестого авиационного полка ПВО ОСНАЗа. Там у нас за линией фронта сбили нашего летчика, старшего лейтенанта Краснова. По сведениям наших летчиков он жив, и может выйти через линию фронта в расположение вашей дивизии. Предполагаемый маршрут — деревня Макуни. Посодействуйте в поисках, если располагаете такой возможностью. Разведочку бы послать навстречу, может быть, и отыскали нашего летчика?

— Макуни! — поправил его генерал, делая ударение на последнем слоге. — Хорошо полковник, я позабочусь об этом. Так и быть, направим навстречу полковую разведку. Одно же дело делаем. А такие орлы, и нам небезразличны, — сказал генерал.

— Спасибо, товарищ генерал! — и Герой Советского Союза Шинкарев положил трубку телефона.

Ни через три дня, ни через неделю, и даже через месяц, Краснов к условной точке не вышел. Все поиски разведгрупп полковой разведки успехом не увенчались. Разведчики прочесали весь предполагаемый маршрут, выйдя почти к самому самолету. Удивило тогда их то, что немцы, согнав всю технику, тянули из болота подбитый и брошенный Красновым «Як».

За это время в полк ОСНАЗа уже прибыло новое пополнение, и воспоминания о Краснове слегка померкли на общем фоне проблем войны. Сколько было уже летчиков, которые не вернулись с боевых вылетов? Кто-то сгорел в самолете, кто-то попал в плен, а кто-то просто пропал без вести, как и Краснов. Никто не знал, где упокоен их прах и вряд ли родные и близкие смогли бы когда нибудь, узнать об этом, даже после окончания войны.

Многие так и закончили ее до последнего своего часа, до последней минуты оставаясь летчиками, идущими на жестокого и кровавого врага.

И пройдут десятилетия. И вот однажды в какой-то день уже через много лет после войны, мрак вечности вновь зальется светом. И появится из торфа поднятый краном покореженный «ЯК» или трудяга «Ил». И когда стечет с него болотная жижа, а пожарная машина омоет от болотной грязи все еще зеленый фюзеляж и бортовой номер самолета, вот тогда, открыв фонарь, уже внуки увидят, как их дед по прошествии шестидесяти лет, держась за штурвал все еще продолжает идти в атаку. И снимут все присутствующие шапки и слезы горечи и скорби потекут по мужским щекам уже будущего поколения, которое знало о войне только по фильмам. И вот тогда, когда над свежей могилой грянет последний залп, появится на обелиске фамилия героя летчика, которого столько лет искала Родина, чтобы отдать ему последний долг…

* * *

В конце сентября после месячного отдыха в заслуженном отпуске, в свой 51 полк воздушных охотников, вернулся Франц Вольф. Его Bf.-109М2 «Мессер» N 42 с волком на борту приземлился на своем полевом аэродроме под восторженные крики однополчан. Спустившись по крылу самолета, его первым встретил майор Карл-Готфрид Нордман.

Майор Нордман шел навстречу, широко улыбаясь, обнажив белоснежные зубы, которые он по три раза на день надраивал щеткой. Его прямо распирало от желания рассказать о Краснове, но он держал это известие, словно козырной туз в уже проигравшей партии.

— Франц, дружище, ты я вижу, хорошо выглядишь! Как отдохнул? Как там Берлин, как Германия? — стал приставать с расспросами командир полка ягдфлигеров.

— Я, Карл, почти месяц жил в «Белой лошади», на берегу озера святого Вольфбенга. Почти весь бархатный сезон провел без войны и это скажу тебе настоящее счастье. Швейцарки, француженки, чешки обслуживали мое израненное в боях тело, а я наслаждался ими, словно шейх в своем гареме, — сказал лейтенант, привирая.

— Да ты, Франц, настоящий счастливчик! — завидуя, сказал майор. — Неплохо бы и мне понежиться сейчас, где нибудь на набережной Круазет в Ницце.

За разговором незаметно вошли в штаб. При виде похорошевшего и отдохнувшего лейтенанта Вольфа, летчики эскадрильи, которые еще минуту назад играли в карты, встали со своих раскладных шезлонгов, радостно приветствуя своего боевого товарища.

— Давай, герой, похвастайся своими дубовыми листьями! Расскажи своим боевым камрадам, как тебя встречал фюрер? Что пили, что ели? О чем говорили? — спросил один из офицеров, пожимая руку Францу.

Тот, расстегнув воротник своего мундира и вытащив крест на черно-красной ленте, похвастался рыцарским крестом с дубовой ветвью и мечами. Закурив сигару, он вальяжно сел в шезлонг и, закинув ногу на ногу, выпустил густое облачко дыма.

Вольф стал рассказывать летчикам своей эскадрильи о приеме у фюрера, об обеде в личном поезде генерала Люфтваффе Адольфа Галанда, о Швейцарских Альпах и курортах на берегах Боденского и озера святого Вольфбенга. Говорили долго. Франц, достав бутылку оригинального можжевелового шнапса, поставил ее на стол. Немецкие летчики при виде столь качественного немецкого продукта одобрительно загомонили, словно баварские гуси на выпасе, и протянули свои рюмки под водочную струю.

Выпили за возвращение в строй своего друга. Выпили за победу, и когда встреча уже подходила к концу, капитан Йоахим Брендель сказал с легким намеком и иронией:

— Ты, Франц, пока на озере в женских объятиях наслаждался мирной жизнью, Хафнер из 8 эскадрильи твоего «воробушка» завалил в болото. Так что тебе остается только сожалеть и ждать нового аса, которого лет через сто родит эта советская Россия.

— Это что, правда!? — спросил Франц, с каким-то чувством сожаления, которое мгновенно испортило его настроение.

— Правда! — ответил майор Нордман. — Это произошло буквально на следующий день после твоего вылета к фюреру.

— Жаль! Я сам хотел встретиться с ним в честном бою. Как рыцарь против рыцаря на турнире! Я думаю, что он как офицер принял бы мой вызов!?

Майор Нордман достал фотографию, изъятую у Краснова, и бросил на стол перед Вольфом. На ней Франц был аккуратно обведен кружочком.

— Кто испортил мою фотографию? — спросил лейтенант Вольф, переходя на повышенный тон, видя, что его лицо кто-то пометил кружком, будто он был чьим-то личным врагом.

— Это, дорогой Франц, фотография из планшета твоего «Воробушка». А это он сам, собственной персоной! — сказал лейтенант Брендель, и ткнул пальцем в лицо русского парня, сидящего по правую руку от Вольфа.

— О, так я же его знаю! — восторженно завопил Франц. — Это Валерий Краснов, а это его отец!

Показал Вольф на майора РККА ВВС, сидящего рядом с Красновым.

— Мы тогда в Смоленске на заводе в футбол играли. Проиграли Иванам 2:1.Я этому парню подарил мячик. Жаль, что он погиб, так и не встретившись со мной, — сказал Франц, и одним махом выпил рюмку можжевеловой водки, как бы за упокой души своего бывшего знакомого.

— Ты, Франц, ошибаешься. Твой «Воробушек» жив и здоров! — сказал лейтенант Йоахим Брендель. — Он уже месяц тут тебя дожидается. Его сбили на следующий день, как ты полетел к фюреру на аудиенцию.

— Я хочу его видеть непременно! Карл, где этот парень? — спросил Франц и вскочил с места. Было такое ощущение, что это был его друг, а не враг, и он всю жизнь мечтал с ним встретиться. И вот пришел тот долгожданный час, когда этот миг их свидания настал.

— У тебя, Франц, какое-то странное трепетное отношение к своему врагу? Мне сдается, что это не фронт, а прямо мужской клуб по-интересам! Встречаются друзья в воздухе, поговорили по радио, постреляли друг в друга, сели, выпили шнапса, сходили на рыбалку, — сказал лейтенант Брендель с ядовитым сарказмом, и вся эскадрилья залилась звонким смехом.

— Если бы, Йоахим, я бы не был наполовину русский, и не знал русского языка, как ты, мне судьба этого русского была бы так же безразлична, как и тебе. А так, мне просто интересно поговорить с тем, с кем еще до войны играл в футбол. До этой войны, если вспомнить, мы не были врагами, а были друзьями. И это не моя вина, что фюрер пошел на Россию!

— Не заводись. Франц! Иван твой жив и здоров! Его машину наши саперы из болота достали. Техники ее отремонтировали, привели в соответствующий вид. Мы всей эскадрильей хотели тебе сделать подарок к твоему возвращению. У тебя же с ним что-то личное? — спросил майор Карл Нордман, закуривая сигару.

— Спасибо Карл! — сказал Вольф и достал еще бутылку можжевелового шнапса.

— Я так понял, четвертая эскадрилья взяла выходной полным составом!? — шутя спросил командир полка майор Нордман, глядя как его подчиненные потянулись за очередной порцией.

— Так там же, господин майор, погода нелетная! Вы что, майор, не видите, какой жуткий туман!? — сказал Брендель, и все летчики четвертой эскадрильи вновь засмеялись.

Франц вновь разлил по рюмкам шнапс и произнес:

— И все же, господа, я рад видеть вас всех! Да и за подарок вам спасибо! Цум воль!

— Цум воль! — дружно ответили летчики, и одним махом выпили налитую в штофы водку.

* * *

Встреча Краснова с Вольфом не была теплой, как это следовало ожидать. Уже больше месяца Валерка был в плену и сидел в холодном подвале. Всей душой, всем своим существом, он чувствовал, что немцы готовят ему какой-то странный сюрприз, который должен был удовлетворить их неестественное «гостеприимство». Каждый день его вполне прилично кормили офицерским пайком, и это выглядело довольно удивительно по отношению к русскому пленному офицеру. Ежедневно солдат с автоматом выводил его без сапог на прогулку, и было видно что, немцы боялись, что он убежит, оставив их с носом. За этот месяц русские самолеты неоднократно совершали налеты на немецкий аэродром, и каждый раз Краснов ждал и всем сердцем надеялся, что сможет сбежать в момент общей суматохи. Но, увы, бомбы падали вдалеке, а его мечты о побеге так и остались несбыточными мечтами, которые рождались в глубине холодного подвала.

— Эй, Иван, держи! — сказал вошедший в подвал часовой, и бросил ему сапоги и его портупею. — Одевайся, тебя ждет майор Нордман.

Краснов надел свою гимнастерку, портупею, сапоги и после того, как привел себя в порядок, вышел из подвала, щурясь яркому солнцу, которое висело над летным полем.

— Давай вперед! — сказал часовой и слегка подтолкнул его стволом автомата.

Валерка, не торопясь, двинулся в сторону штабной палатки, держа руки за спиной. В этот миг он всей своей кожей, всем организмом ощущал, что произошло то, чего ждали немцы в течение месяца. Голова работала как никогда ясно и он, анализируя ситуацию, мобилизовал все свои внутренние резервы.

«Что еще надумал этот Нордман!?» — подумал Краснов и вошел в палатку.

— О, Иван! Тебя ждет маленький сюрприз! — сказал Нордман, с выражением лица предвещающим интригу.

В этот миг Краснов увидел его — Вольфа, который словно герой сидел в шезлонге, вытянув свои ноги. При виде Валерки он привстал и улыбнулся, словно старый знакомый, который все это время ждал этой встречи.

Холеный молодой лейтенант был одет с иголочки. «Рыцарский крест» красовался у него на шее. Волосы были аккуратно зачесаны на пробор и от него вкусно пахло дорогим французским одеколоном, запах которого перебивал запахи кожаных летных курток и сапог собравшихся поглазеть на эту встречу немецких летчиков.

— Ну, здравствуй, Краснов, — сказал он по-русски, протянув свою руку, будто истинный друг и товарищ.

Краснов взглянул на Вольфа с презрением и не подал своей руки, выражая таким образом пренебрежение к врагу. В ту минуту он вспомнил горящего капитана Храмова, и злоба вспыхнула в его груди еще сильнее, чем прежде. Так и продолжал Валерка стоять, держа руки за спиной, словно арестант.

— Я вижу, тебя не особо радует наша встреча!?

— Нечему радоваться! — ответил Краснов довольно резко. — Встретились бы в воздухе, вот тогда я обрадовался! Жаль, тогда у меня патроны кончились, а то вогнал бы тебя в землю по самый хвост, прихвостень Гитлеровский.

— Присяд, ь Краснов… Мне нравится твое стремление к победе. Разговор будет у нас долгий. Я вижу у тебя настоящие рыцарские качества, а это дорогого стоит, ведь только истинные арийцы имеют достоинства древних рыцарей!

Вольф, вроде как по-русскому обычаю, налил в рюмки водку. Несколько бутербродов со шпиком лежали на тарелке, украшенные колечками соленых огурчиков, которые своим аппетитным видом вызывали в желудке Краснова голодные спазмы.

— Выпить с тобой хочу! — сказал немецкий летчик-лейтенант.

— А я не хочу пить с тем, кто предал свою Родину. — ответил Краснов.

— А за вашу победу пить будешь!? — спросил Вольф, ухмыляясь, желая вывести из себя своего давнего знакомого.

— За нашу победу — буду! — ответил Краснов и уселся в шезлонг напротив Франца.

— Давай выпьем тогда за вашу победу, — сказал Франц и поднял рюмку.

— А почему ты пьешь за нашу победу? — спросил Валерка. — Если ты прислуживаешь этим ублюдкам, то и пей за свою победу, которой никогда не будет! Вот только все равно победа будет за нами, и враг будет разбит! — сказал Валерка словами Сталина.

— А мне все равно, за чью победу пить. Я по матери русский, по отцу немец. Выиграют войну немцы, значит, моя немецкая половина будет праздновать победу. Выиграют русские — русская половина! — сказал Вольф, снова ехидно улыбаясь.

— Нет у тебя. Франц, ни Родины, ни флага, и мне жалко тебя, — ответил Валерка.

— А кто тебе мешает иметь две Родины? Ты, Краснов, классный летчик, и мог бы спокойно воевать на нашей стороне. Получил бы, как и я «Рыцарский крест». У тебя в Германии было бы все! Дом, красивые женщины, деньги! А что у тебя в сейчас России? Ни кола, ни двора! — сказал немец, ухмыляясь. — Так, советский голодранец…

— Я. Франц, русский офицер, и Родину свою не продаю! Да и какой из тебя рыцарь, если ты, словно крыса, бежишь с поля боя?

В тот миг слова Краснова затронули самолюбие Вольфа, и он вспылил:

— Ты, меня щенок, тут за Советскую власть не агитируй, засранец! У меня и в России было все, пока ваши голодранцы не пришли и не уничтожили то, что было нажито веками моими предками! Мой прадед и дед царю служили честно, и Родину свою Россию я люблю не меньше твоего, только без этих козлов коммунистов. Я, Валерочка, не с народом воюю, а с большевиками! Я воюю со Сталиным и вот это и есть моя правда!

— Дурак ты, Франц, и многого еще не понимаешь, — сказал Краснов и залпом выпил водку, налитую фашистом.

Немецкие летчики со стороны наблюдали за разговором бывших знакомых. Им было не понятно, о чем шла речь между старыми «друзьями». Каждый из них надеялся только на одно, когда Вольф уговорит Краснова вступить в честный поединок, словно рыцари на ристалище, чтобы потешить себя в условиях войны таким ярким зрелищем. Все хотели посмотреть, как герой Франц завалит своего русского знакомого и тот влипнет в землю, сорвавшись в штопор с высоты небес.

Лейтенант Брендель, предчувствуя плывущую в руки выгоду, поставил сто марок на победу Вольфа, включив, таким образом, импровизированный тотализатор. Теперь была очередь за остальными. Ставки с каждой минутой стали возрастать и смертельный тотализатор уже вышел за рамки четвертой эскадрильи, и к вечеру того же дня переместился до самых дальних служб всего аэродрома. В игру был втянут весь личный состав 51 полка, начиная от солдата охраны до самого командира. За один день было собрано несколько тысяч марок. Никто не хотел ставить на Ивана, потому что буквально все верили в победу кавалера «Рыцарского креста» лейтенанта Вольфа.

Краснов всем своим сознанием и внутренними фибрами чувствовал всю ту возню, что происходила вокруг него в преддверии схватки. Теперь он ясно понимал, что немцы держали его в течение месяца и хорошо кормили ради того, чтобы позже позабавиться его боем с Вольфом. Все, что происходило с ним походило на настоящее шоу, которое было в коронном стиле этих пресловутых хозяев вселенной.

На следующий день после разговора с Францем, Краснов услышал, как дверь в его камеру открылась. На пороге стоял холеный Вольф, который улыбался, желая с первого момента психологически надавить на своего соперника, с которым ему предстояло сразиться.

— Ну что, Валерочка, ты готов порадовать моих однополчан настоящей рыцарской схваткой? Только ты и я! — сказал лейтенант утвердительно.

— Ты и я! Один на один, как в русском кулачном бою. Как рыцари на ристалище!

Всю ночь Краснов лежал на нарах, покрытых соломой и, переваривал все то, что произошло накануне. Зная немецкий язык, он фактически знал и понимал все замыслы врага. Он знал, что ему предстоит схватка с Францем один на один. Он знал, что немцы в этой игре больше ставили на Вольфа. Фактически к тому моменту, когда он должен был встретиться в воздухе с этим новоявленным асом, соотношение ставок уже было 1:10.

Краснова не пугал такой расклад, ибо он знал, что кроме мастерства пилотирования, летчик еще должен иметь ненависть к врагу и любовь к Родине. Этого у немецких летчиков не было. Они воевали, они имели хорошую подготовку. Но они не имели одного — у немцев не было ненависти. Зная свое преимущество в скорости, в маневре, в стрельбе, они просто делали свою работу рутинно, без импровизаций. Только русский летчик, ненавидевший врага до самой последней клеточки своего организма, мог делать в воздухе то, чего немцы никогда сделать не могли, и это был его русский козырь. Только русский мог пойти в лобовую атаку, жертвуя собой, ради победы и только русский мог даже умирая, убить своего ненавистного врага, лишь бы лишить его жизни.

Краснов удивился, увидев свой «ЯК». Его свежевыкрашенный розовой краской фюзеляж был в идеальном состоянии. Новые красные звезды на плоскостях казались намного крупнее, а по всему корпусу машины были нарисованы красные сердечки. Немцы, издеваясь над русской машиной, сделали все, чтобы боевой «ЯК», словно клоун вызывал смех и был далеко виден на фоне всего неба.

Технари за месяц его плена поработали на славу. Все дырки от пуль и снарядов были заделаны. Винты «Яка», загнутые в болоте при падении, были заменены на новые, которые по всей вероятности немцы достали на захваченных ими полевых аэродромах. От вида своего самолета, сердце Краснова забилось от досады за свое бессилие, да и от предчувствия предстоящего турнира с этим пресловутым асом.

Как узнал Краснов позже, сам Готфрид Норманн лично занимался его самолетом. Он от начала до конца контролировал его ремонт и требовал установки и замены на «ЯКе» всех оригинальных деталей. В результате этого, даже заслонки на воздухозаборнике, были немцами конструктивно изменены, и от этого самолет прибавил в скорости еще пятьдесят километров.

День турнира был намечен на один из дней середины сентября. Немцы готовились к празднику основательно. Неизвестно откуда появились несколько четырехствольных зениток, которые были поставлены невдалеке трибуны. Ставки достигли сумасшедшего соотношения — 1: 55 и теперь на каждую вложенную марку можно было выиграть пятьдесят пять марок. Офицеры, унтер-офицеры, солдаты, технари и даже солдаты полевой жандармерии собрались поглазеть на бой двух асов, русского и немца. Все должно было выглядеть натурально, как в стародавние времена, вместо резвых коней — самолеты, а вместо мечей и копий — пушки и пулеметы.

Два «Мессера» поднялись в воздух минут за пять до вылета. Им было запрещено вступать в схватку при любом раскладе воздушного боя. Сильно уж большая ставка была сделана, как на Вольфа, так на авторитет Люфтваффе в целом.

Краснова подвели к самолету два автоматчика. По условиям боя парашют Краснову не дали, а вместо него бросили на сиденье охапку ветоши в мешке. Выброситься с парашютом, Валерка, увы, не мог, а значит, должен был выиграть схватку с врагом, а, проиграв, умереть прямо на глазах довольной немчуры, словно гладиатор на арене Колизея.

ЯК послушно запустился. Валерка прислушался к работе двигателя, чтобы еще до взлета знать, что можно от него ожидать. Двигатель монотонно жужжал без чихов и сбоев, что говорило о хорошем качестве немецкого топлива. Датчик топлива показывал треть всего запаса. Этого вполне хватило бы добраться до своих. Тогда как же бой? Скорее всего, Вольф имеет полные баки и догонит его. Нужно было, не подставляя свое брюхо, набирать максимальную высоту. «Мессер» выше шести тысяч сдохнет, а у него будет шанс пикировать и увести врага в сторону фронта.

Краснов знал, что самая комфортная высота для «Мессера» — это от трех до шести тысяч метров. Недостаток — затянутость на виражах. Разворачивая машину в горизонте, немец не сможет достать его даже перед носом. Нужно было дать ему шанс избавиться от своего боезапаса уже в первые минуты боя. Преимущество «Яка» было еще и в том, что русский летчик видел, что у него за спиной, а немец нет. Необходимо было зафиксировать этот момент, так на всякий случай. Возможно и повезет? А как иначе, ведь он буквально перед последним вылетом отправил письмо Ленке прямо на санитарный поезд. По всей вероятности, он уже мог бы получить ответ. Но, скорее всего, вместо письма, по адресу Ленки уже была отправлена его похоронка? Наверное, однополчане считают, что его нет в живых? И может, уже выпили за упокой его души? Все это, еще больше злило Краснова, и он крепко, до боли в суставах сжимал рукоятку управления самолетом.

Ракета, прочертив небо, вспыхнула над полем зеленой звездочкой. Самолеты со старта начали разбег и, оторвавшись от земли, взмыли в небо.

«Мессер», заложив вираж, сразу ушел с набором высоты в сторону солнца. Он явно старался занять доминирующее положение. Это была излюбленная тактика всех летчиков. Краснов, сориентировавшись, направил машину на север. Он знал, что солнце, должно быть всегда справа. «ЯК» карабкался в гору довольно уверенно, словно новенький. Винты «Яка» рубили воздух и тянули его самолет все выше и выше. Земля с разноцветными осенними пятнами полей, лесов, озер осталась далеко позади и уже через несколько секунд полета покрылась легкой дымкой.

— Ты готов? — услышал он в наушниках голос Франца.

— Готов! Готов! А ты, сам-то, приготовься умереть в небе России!

— Ну, тогда поехали, — сказал Вольф довольно спокойно, и Краснов увидел, как черная точка со стороны солнца блеснула зайчиком на плоскостях врага.

«Мессер» шел в лобовую атаку. Несмотря на огромный слепящий диск, Валерка, все же видел, как Франц идет ему в лоб. Расстояние сокращалось с бешеной скоростью, и еще мгновение, и снаряды «мессеровских» пушек распорют его вместе с машиной. Мысль пришла мгновенно. Это, наверное, была даже не мысль, это был боевой опыт, это был инстинкт, наработанный за время боевых вылетов. Пока враг видит точку, ему труднее попасть в нее. Стоило так держать машину и дальше.

Мозг Краснова считал на опережение. В тот момент, когда Валерка каким-то внутренним чутьем довольно отчетливо ощутил, что немец нажимает на гашетку, он резко бросил самолет в пике, и даже своим телом услышал хруст фюзеляжа, вызванный такими перегрузками. Он в этот миг мог бы сорваться в штопор. Мог бы столкнуться с землей, но какая-то невидимая сила держала его в воздухе вопреки всем законам аэродинамики.

Он поднырнул под Мессершмитом, и очередь с жужжанием прошла сверху. Оставив врага за собой, он потянул штурвал, и самолет резко и послушно задрал нос, уходя свечой в небо. Он отчетливо видел, как враг, промахнувшись, завалил свой Мессер на вираж, стараясь встретить самолет Краснова в более выгодном положении. «ЯК», уходя в «мертвую петлю», оказался слегка выше Франца, но в таком положении он мог только наблюдать за самолетом врага, который изо всех сил старался с разворота зайти ему в хвост, чтобы поставить точку в карьере Краснова.

Решение пришло мгновенно. Дойдя до мертвой точки, Валерка, вновь рискуя отказом техники, убрал газ и «переломил» «ЯК». Самолет, лишенный тяговой силы, на секунду завис и под тяжестью двигателя клюнул в сторону земли, тут же войдя в «штопор». Теперь Краснов видел своего врага еще ближе. Газ, газ, газ на полную мощность и «ЯК» стремительно, выйдя из штопора, словно молния ушел в пике. Вот уже близок хвост самолета Вольфа и очередь из пушек, сотрясая самолет, помчалась в его сторону…. Мимо!

Теперь все нужно было начинать сначала. В сотую долю секунды Краснов увидел один из «Мессершмитов» наблюдателей. Он был в таком положении, что не выстрелить Валерка не мог. Ну не мог он пропустить такой подарок своей судьбы советского летчика. Нажал на гашетку, и струйки трассеров просто впились в стодевятый, разорвав его фюзеляж на лоскуты алюминия и перкали. Дым мгновенно повалил из самолета, и он, завывая, словно раненый зверь, камнем ринулся к земле, рассыпая по небу искры горящего масла.

— Э, э, эй! «Воробей»! Это же рыцарский турнир! Только ты и я! — проорал в наушники Вольф.

— Ты и я! Понимаешь!? — стал в истерике вопить немец.

— А мне по барабану! Чем больше ваших рыцарей я угроблю, тем быстрее выпью за свою победу в Берлине! — сказал Краснов с такой решимостью в голосе, что Франц уже пожалел о затее.

В этот миг он как бы сломался, видя безмерную волю к победе простого русского парня. Что-то щелкнуло в его душе.

В тот миг самолет Франца стал как-то неуклюж, словно бомбардировщик. Что он только ни делал, а «Мессер» не хотел слушаться его. Руки и ноги в тот миг сделались, словно ватные и он увидел, что самолет Краснова крутится перед его носом. Но как только он нажимал гашетку, тот в самый последний момент круто уходил на вираж, и трассирующие пули проносились веером далеко от цели, даже не задев самолет соперника.

Каждый раз, как только он начинал слышать работу своих автоматических пушек, очередь проходила мимо русского, будто тот был заколдован.

Совсем незаметно, увлекшись круговертью боя, «рыцари» все ближе и ближе перемещались в сторону линии фронта. Краснов, то умышленно петлял, словно кролик, то непредсказуемо нырял, то в одну сторону, то — в другую. Он чувствовал, что враг сломлен морально и это придавало ему еще больше силы.

Как попал в прицел «Мессершмит» Франца Бееренброка, Краснов так и не понял, понял только одно — стрелять! Нажав на гашетку, он услышал только один выстрел.

«Все — пусто! Таран…» проскочила в голове мысль.

Но последний снаряд, словно в замедленном фильме, прочертил небо и, догнав самолет Бееренброка, попал ему прямо в радиатор. Антифриз облаком вылетел из двигателя и шлейф белого дыма от мгновенно разогретого масла вырвался из-под капота «Мессера». Через мгновение двигатель фрица должен был заклинить, и тогда штопор просто неминуем. Краснов от радости, сквозь просторы эфира, забитого командами немцев, заорал:

— Ага, горишь сука!!!

Садился Франц-Йозеф Вольф, уже на русской территории. Сопровождающий «Мессер» вранверсманом вышел из боя и в страхе за свою жизнь вернулся на базу, чтобы доложить о том, что «рыцарь»-лейтенант Франц-Йозеф Вольф, проиграл схватку с русским и захвачен в плен. Уже на резерве топлива Валерка, используя эффект планирования, все же дотянул до своего аэродрома. Запросив по радио командный пункт о своей посадке на полосу, он видел, как три раза подряд, над аэродромом взлетели красные ракеты. Это был отказ.

В тот миг никто не мог понять, откуда взялся этот крашеный клоунский самолет с большими звездами и сердцами. Все были в полном шоке. Никто не мог в ту минуту даже представить, что это «призрак» самолета Краснова, да еще с такой неуставной веселой окраской.

За всю историю эскадрильи такое было впервые. Этот случай насторожил всех, а тем временем, пока командование полка старалось принять какие-то меры, самолет Краснова все же плюхнулся на полосу без разрешения. С секунды на секунду бензин должен был кончиться вообще и поэтому вступать в дебаты по радиосвязи с дежурным по полетам и начальником штаба, времени у Краснова не оставалось.

Его «ЯК», проскочив «старт», прокатился до конца полосы и врезался в кусты ивняка, которые окружали небольшую лужу. Проскочив сквозь срезанные ветви, самолет разогнал домашних уток и вновь, как и полтора месяца назад воткнулся своим носом в водоем, подняв со дна загнутым винтом шлейф черной зловонной грязи.

— Везет же! Снова вляпался в болото! — сказал сам себе Краснов, вылезая из машины на плоскость.

К самолету уже бежали люди с оружием наготове. Американский «Виллис» командира полка, поднимая пыль, впереди всех летел в сторону пруда со скоростью самолета. Краснов, глубоко вздохнув, устало сел на розовое крыло и свесил ноги, касаясь голыми пятками стеблей камыша. После такой посадки можно было уже не спешить спускаться в вонючую жижу, кругом были свои.

Гвардии полковник Шинкарев еще на ходу спрыгнул с машины и бегом бросился к самолету, стараясь рассмотреть поближе это чудо немецкой фантазии. Вот тут, при виде босоногого Краснова, он заорал:

— Вот же, чертяка! Где ты столько времени пропадал? — сказал он и, не смотря на черную воду и грязь, вошел сам по колено в эту лужу. — Иди сюда, сынок, я хочу обнять тебя!

Краснов, видя, что герой Советского Союза, командир шестого полка ПВО ОСНАЗа, гвардии полковник Шинкарев идет к нему по грязной воде, сам спрыгнул с крыла самолета.

— Здорово, «воробей», чертяка! Мы ведь тебя уже похоронили! — сказал он сквозь слезы, и словно отец, крепко обнял старшего лейтенанта.

— Здорово, батя! — сказал растроганный Краснов.

Так и стоял и они по пояс в грязи, пока к самолету не подбежали остальные. Многие летчики эскадрильи, не смотря на воду, грязь и крик распуганных уток, также влезли в сажелку и принялись обнимать Краснова. Вытащив его на поле, они всей гурьбой стали подбрасывать его в воздух.

— Как, как тебе удалось вернуться? Мы ведь уже больше месяца назад выпили за упокой твоей души! Где ты был все это время? — спрашивал Ваня Заломин.

Всем было интересно, как мог Краснов вернуться на базу после стольких дней отсутствия, да еще и на своем самолете. Это было настоящее чудо. Пока все радовались счастливому возвращению Валерки в полк, к ликующим и радостным людям подъехала черная «Эмка». Майор в синих галифе, в синей фуражке и со звездами на рукаве, вышел из машины. Все радостные возгласы по поводу счастливого возвращения мгновенно утихли.

— Черт его принес! — сказал с пренебрежением гвардии полковник Шинкарев.

Краснов обернулся и увидел, как в их сторону идет майор госбезопасности. Холодок пробежал по его спине. Даже там, когда его поймали немцы, он не ощущал столько страха, сколько при виде этого майора.

— Майор госбезопасности СМЕРШ Зеленский, — представился он, отдав честь под козырек.

— Я, так полагаю, судя по окраске и бортовому номеру этой машины, она принадлежит старшему лейтенанту Краснову? Неправда ли, товарищи офицеры?

— Майор! Старший лейтенант Краснов, вернулся из боевого задания, — сказал гвардии полковник Шинкарев, заступаясь за своего подчиненного.

— Вот и прекрасно! Разберемся, товарищ гвардии полковник, на какое задание он летал целых полтора месяца на розовом самолете с сердечками. А сейчас, Краснов задержан для дачи показаний, — сказал майор и, взяв Валерку за руку, вытолкнул из толпы сослуживцев, прикрывая свой отход автоматчиком.

Стало тихо. Никто не хотел перечить майору из СМЕРШа, зная, чем это может закончиться.

Краснов сел в машину и «Эмка», сорвавшись с места, взяла курс к штабу. В этот момент Валерка почувствовал, как его, боевого летчика унизили эти фрицы, посадив в такой самолет. Да лучше бы, наверное, его расстреляли, чем стать сейчас посмешищем всего фронта. Летчики, пожарные, технари, солдаты охраны, так и остались стоять в полном недоумении.

— В штаб! — приказал гвардии полковник Шинкарев водителю, и «Виллис» помчался следом.

Странное чувство охватило Валерку. Только вырвавшись из плена, он всего лишь сорок минут был свободен и вот на тебе — снова плен. Теперь его пленили уже свои.

— Итак, вернемся назад! Вы, гражданин старший лейтенант, вылетели в составе эскадрильи двадцать третьего августа 1942 года. По донесению командира звена старшего лейтенанта Заломина, ваш самолет был сбит в двадцати километрах от линии фронта?

— Да! — коротко ответил Краснов.

— Ваш самолет упал в болото? — ехидно спросил особист, расхаживая по кабинету с папиросой во рту.

— Да!

— Тогда каким образом, ваш самолет был возвращен в строй, да еще в таком праздничном виде? Как вы, Краснов, сумели вытащить его из болота, отремонтировать, заправить и вернуться на базу с сердечками на борту? — спросил майор, присев на край стола перед Валеркой.

— Я об этом уже написал в рапорте и объяснительной записке.

— Я знаю! — сказал НКВДешник, и пустил дым в лицо Краснову. — Вот только мне хотелось бы послушать, гражданин старший лейтенант, еще раз. Уж больно занимательная история. Хоть пиши роман о ваших необычайных приключений.

— Меня сбили двадцать третьего августа. Я шел к своим, но меня поймали немцы и передали в 51 истребительный полк Люфтваффе. В течение всего времени меня держали в подвале, в плену. Немцы сами вытянули самолет и отремонтировали его, и вот так покрасили.

— Ага, взяли, вытянули, чтобы Краснов смог улететь домой? Вы хоть сами себе верите? — спросил майор. — Гостинцев часом на дорожку не дали? Может там у вас в рундучке шнапс и баварские колбаски имеются? Отведал бы с удовольствием.

Валерка молчал. Что он мог сказать в такой ситуации, когда майор не верил ни одному его слову. Когда он даже не хотел понять, что немцы из него хотели сделать мальчика для битья. И как доказать этому служаке, что возвращаясь домой на базу, он сжег два самолета противника. Сейчас показания Вольфа могли решить его судьбу. Но где он, разбился или попал в русский плен? Эти вопросы не давали ему покоя, а Краснов не мог найти на них ответ.

— Я говорил вам, товарищ майор, что немцы делали на меня ставки. Кто победит в воздухе — я или немецкий ас!

— Ставки? Как на орловского жеребчика на скачках? Ты что-нибудь, мог выдумать правдоподобнее!? — спросил майор.

Он присел за стол и, взяв в руки объяснительную Краснова, вновь принялся перечитывать ее. В этот момент в кабинет начальника особого отдела, вошел гвардии полковник Шинкарев. Майор встал из-за стола.

— Здравия желаю, товарищ гвардии подполковник! — сказал майор и протянул руку.

— Здравствуйте, товарищ майор! — ответил Шинкарев и с пренебрежением пожал руку особисту. — Есть хорошая новость. Вчера в полосе обороны 237 стрелкового полка упал немецкий истребитель Мессершмит-109 с бортовым номером 042. Немецкий летчик остался жив и теперь дает показания начальнику контрразведки четвертой армии. Как утверждает немецкий летчик, его действительно сбил Краснов в честном бою.

— А может быть, товарищ полковник, они сговорились? Может немец-то и не был сбит, а сам сел, чтобы обеспечить легендой Краснова? — стал ехидно придумывать версии особист.

— Ладно, товарищ майор, я так думаю, что особый отдел армии разберется! Краснов — летчик и должен летать. Его место в строю! — сказал полковник.

— А вы, знаете, что отец Краснова расстрелян по статье 58 пункт 1 УК РСФСР? — ехидно спросил особист.

— Я знаю, что у старшего лейтенанта, комсомольца Краснова в воздухе двенадцать побед. Я знаю, что отец Краснова воевал на Халхин-Голе и бил японцев не хуже, чем его сын бьет немцев. Я знаю, что он один из лучших летчиков нашего полка противовоздушной обороны столицы! — твердо сказал полковник и, с силой хлопнув дверью, вышел из кабинета.

Было видно, что Зеленский рассердил его и теперь Шинкарев сделает все, чтобы особист оказался сам в полном дерьме.

— Да, гражданин Краснов, все вас считают героем! А я считаю вас предателем! Я не отрицаю, что вас пленили немцы. Я не отрицаю и тот факт, что вас доставили к немцам в полк. Я даже верю, что немцы вытащили ваш самолет и подготовили его для рыцарского, как вы говорите, турнира! Но тут дальше, я не верю! Я не верю, что вы не были завербованы немецкой разведкой. Я не верю, что вам не поручено какое-нибудь важное дело. Может вам поручено покушение на товарища Сталина?

— У вас, товарищ майор, такая работа не верить людям. А моя работа бить врага на земле и в воздухе. Бить за свой народ, за свою Родину! Потому что я — я русский офицер! Я русский и этим все сказано! А свой русский народ я предать не могу!

В этот миг, когда Краснов так гордо говорил о своем долге, майор сапогом ткнул его в грудь. Краснов повалился на пол, на спину. Майор замахнулся ногой, чтобы ударить Валерку в живот, но остановился, будто что-то предчувствуя. Он поднял его с пола и вновь усадил на стул. В этот миг в кабинет вошел начальник контрразведки армии. Майор вытянулся по стойке смирно, нервно застегивая воротник гимнастерки.

— Здравия желаю, товарищ полковник! В данное время проводится допрос старшего лейтенанта Краснова, вернувшегося из немецкого плена, после полуторамесячного отсутствия, — доложил майор.

Высокий, стройный полковник, лет сорока пяти, сел за стол майора и взял в руки докладную записку. Достав очки, он одел их и внимательно прочитал объяснительную и протокол допроса летчика. Отложив в сторону бумаги, он снял очки и сказал:

— Допрос прекратить, майор! Показания старшего лейтенанта, сходятся с показаниями взятого в плен немецкого аса, лейтенанта Франца-Вольфа. Он все точно рассказал — как, где и кем был сбит. Я так думаю, товарищ майор, немцу скрывать нечего? Неравноценный, знаете ли, обмен! Не станут немцы разменивать своего аса со ста одиннадцатью победами на русского летчика, у которого на сто побед меньше, не правда, ли майор!? — спросил полковник, глядя своими жгучими глазами поверх очков. Он, словно пробуравил взглядом особиста до самых внутренностей.

— Так точно, товарищ полковник! — сказал майор слегка дрожащими голосом. — Я полностью согласен с вашими доводами!

Полковник подошел к Краснову и поднял его со стула.

— Развяжи ему руки, майор! — приказал начальник особого отдела армии.

Майор, достав перочинный нож, разрезал веревки, которыми были связаны руки Краснова.

Валерка размял запястья и вытянулся перед полковником-особистом, по стойке смирно.

— Поздравляю тебя, сынок, с победой! Ты такую крупную «птицу» нам добыл! Не каждый летчик может похвастаться, что расправился с асом. А ведь старшего лейтенанта за день до того, как вас сбили, фюрер лично наградил дубовыми листьями к рыцарскому кресту. Молодец! — сказал полковник, и обнял Краснова по-отцовски. — Гвардии полковник Шинкарев даже представил вас к награде — Герой Советского Союза!

Лицо майора изменилось. Тот стоял, ожидая, что Краснов скажет, что он его бил. В последний момент внутренний голос остановил его. От этого по спине особиста пробежала холодная струйка пота, а ноги слегка стали подрагивать.

— Так, майор, дело закрыть! Краснова отпустить! Пусть идет в свою эскадрилью и воюет. Нам нужны такие летчики-асы! А предателей и изменников Родины и так вполне хватает, вот ими-то и занимайтесь! Вам понятно?

— Есть, товарищ полковник! — сказал майор, вытянувшись по струнке.

* * *

Возвращение Валерки в эскадрилью было обставлено с особой помпезностью.

В столовой собрались все. По случаю торжественного «воскрешения» Краснова, командир полка приказал выдать зам. по тылу по дополнительной порции наркомовских сто граммов. Даже поварихи и официантки по такому случаю превзошли самих себя. Они испекли большой торт со сгущенным молоком и американским шоколадом, поставляемыми союзниками в качестве летных пайков. А еще зажарили молодого кабанчика, которого застрелил из автомата один из солдат охраны, приняв его за немецкого диверсанта, ползущего в расположение аэродрома.

В тот момент, когда Краснов зашел в офицерскую столовую, все встали и принялись хлопать, словно это был знаменитый артист Николай Крючков. От такого теплого приветствия, Краснов, смущаясь, словно девка, даже покраснел. Каждый из офицеров-летчиков пожимал ему руки, и поздравлял с возвращением в полк.

Слово взял командир полка гвардии полковник Шинкарев:

— Товарищи офицеры! Мы сегодня собрались по поводу возвращения в строй нашего аса и виртуоза воздушного боя, старшего лейтенанта Краснова. Не каждому из многих сбитых врагом летчиков довелось вернуться в строй. Краснов прошел этот путь, находясь в плену с честью и достоинством русского офицера. Он не только вернулся в полк, но и в последнем бою уничтожил двух немецких асов. На счету одного из них более ста одиннадцати побед на западном и восточном фронтах. Многие из вас слышали о лейтенанте Франце Вольфе, кавалере рыцарского креста и дубовой ветви с мечами. Так вот, наш старший лейтенант Краснов поставил точку в его военной карьере. Вольф сбит и пленен!

Все дружно захлопали. Такое внимание к себе Краснов ощутил впервые. Было приятно вернуться в эскадрилью к своим друзьям и однополчанам.

В один из дней конца октября гвардии полковник Шинкарев вызвал к себе в штаб командира звена старшего лейтенанта Заломина и ознакомил с приказом.

— Есть предписание, товарищ старший лейтенант, откомандировать вас и старшего лейтенанта Краснова в город Иркутск.

— Извините за вопрос, товарищ полковник, что нам делать там, вдали от фронта? — спросил старший лейтенант Заломин, не понимая цели своей командировки.

— Приказом товарища Сталина и наркомата обороны, с каждого полка откомандировывается несколько человек в сводный полк под командование товарища Мазурука. С Президентом Соединенных Штатов Америки достигнуто соглашение о переброске самолетов «Митчелл», среднего бомбардировщика-торпедоносца А-20 «Бостон», истребителей Р-40 «Киттихаук», Р-39 «Аэрокобра» и Р-63 «Кингкобра» через Аляску, Анадырь до Красноярска. На базе Ивановской школы переподготовки пилотов создано пять перегонных полков. Самолеты будут перегоняться своим ходом. Условия очень жесткие, поэтому и решено откомандировать самых опытных летчиков! Так что, товарищ старший лейтенант, получайте предписание, снимайтесь со всех видов довольствия и вперед! Родина вас не забудет!

— Я не согласен, товарищ полковник! — сказал Заломин. — Мы должны быть здесь! Нам нужно бить врага, а не летать над тайгой в поисках кедровых шишек.

— Короче, старший лейтенант, — перейдя на повышенный тон, сказал Шинкарев. — Есть приказ, и он не обсуждается! Вы и старший лейтенант Краснов, направляетесь в Красноярск. Немедленно! Завтра, чтобы убыли в Москву! Там формируется перегонное соединение! Ясно вам!?

— Так точно! Разрешите идти сниматься с довольствия? — спросил Заломин голосом побитой собаки.

— Идите, старший лейтенант!

Валерка вошел в дом в тот момент, когда Ваня Заломин уже собрал свои вещи в чемодан и вещевой солдатский мешок.

— Ты че, Ванька, на дембель собрался? — спросил Краснов с подколкой, видя, как старлей сложил свои вещи…

— Ты тоже собирайся. На вот, держи, — сказал Заломин. — Я тебя уже два часа жду. Где ты был?

— Я технарям помогал, фонарь что-то заклинил, осколком загнуло полозки. Завтра же вылет, а я боюсь, саданет Ганс, так хрен потом откроешь, чтобы с парашютом прыгнуть! Так и сгоришь вместе с самолетом, не увидев победного салюта над Москвой.

— Не саданет! Завтра ты уже сам будешь в Москве пить пиво с раками, — как-то понуро сказал комзвена и, глубоко вздохнув, сел на кровать.

— Что случилось, Иван? Ты че, сегодня такой угрюмый!? Можешь объяснить?

— Тебя, Валера и меня, с фронта снимают. На вот, держи командировочное предписание. Завтра с утра выезжаем в Москву. Я тебя ждал, чтобы подписать «бегунок», да сняться с довольствия. Шинкарев приказал сегодня получить аттестаты, а завтра с утра в путь, в Москву, а там, в Иваново на переподготовку.

— Слушай, я что-то не понял, что случилось? — спросил Краснов, присаживаясь рядом.

— Случилось самое худшее. Сталин с Рузвельтом подписали договор на поставку самолетов через Аляску, Анадырь до самого Красноярска. Создано пять сводных перегонных полков. Какой-то Мазурук будет теперь нами командовать.

— А мы-то причем? — спросил Краснов, закуривая.

— Мы как раз и есть те пилоты, которые будут перегонять самолеты по трассе Аляска-Сибирь.

— Нет, я не согласен. Я сейчас пойду к бате и откажусь. Лучше я буду бить немцев!

— Никуда ты не пойдешь! Это, Валера, приказ! Я было залу…ся, так он мне такую песенку про мою маму спел, что я засомневался, не мой ли он папаша!? Так что, собирай манатки и пошли, пока начфин., начпрод., зам. по тылу на месте. Подпишем аттестаты и к Клавке за водкой. Отметим с пацанами наше убытие. Гулять будем всю ночь, до утра.

Краснов сидел, понурив голову и подперев ее руками. Папироса одиноко дымила во рту. Было такое ощущение, что он просто забыл про нее. Несколько минут он обдумывал, а потом сказал:

— Я, Ваня, одного не могу понять. Неужели они не могли взять курсантов из летных школ? На хрена там нужны такие пилоты, как мы?

— Трасса, Валера, сложная. Нужен опыт. Самолеты-то американские. Нас, я думаю, еще месяца два будут натаскивать в тылу!? — ответил Ваня и, толкнув друга в плечо, собрался на выход. — Ты идешь или будешь тут сидеть, словно филин на дубу?

* * *

В последнее время все чаще и чаще Краснов приходил к Леди во сне. После такой ночи Ленка просыпалась вся в слезах, и уже с самого утра все валилось из рук. Уже восемь месяцев она одна воспитывала сына Димку и каждый день верила в то, что вот-вот откроется дверь, и на пороге появится ее Краснов. Где он, что с ним, задавала она вопросы, стараясь хоть краем уха в сводках информбюро услышать его фамилию. Ей до сих пор не верилось, что прошло уже восемь месяцев, как она живет в Москве в квартире хирурга и начальника санитарного поезда Альберта Сергеевича Зверева. Его жена Екатерина Дмитриевна, довольно приятная седая старушка, лет шестидесяти пяти, стала ей второй матерью. После того, как под Минском, еще в сорок первом году погиб их сын, всю свою любовь и тепло она отдала Димке и Леночке. Она, словно родная мать, была всегда рядом, называя Димку не иначе, как внучок, а Леночку дочка.

Действительно, она была ей настоящей матерью, поскольку ее отношение к Лене поражало своей любовью и душевным трепетом. Екатерина Дмитриевна никогда не жалела продовольственного пайка своего мужа и до последней крошки делилась с Ленкой теми жалкими продуктами, которые получала по его аттестату.

В тот год в Москве было очень сложно. Враг, хоть и отбитый зимой на сотню километров от столицы, все же досаждал ночными бомбардировками. Почти каждую ночь приходилось прятаться в метро и пережидать этот кошмар до утра, который тоннами бомб и зажигалок сыпался на головы москвичей. Днем немцы летать над Москвой не решались. Плотный огонь зениток и истребительной авиации наносил врагу невосполнимый урон и только благодаря этому, столицу удалось отстоять.

Денежный аттестат матери был хоть и небольшой, но все же позволял жить чуть-чуть лучше, чем многим рядовым москвичам. Раз в месяц она ездила в финчасть военного госпиталя Москвы, где стояла на довольствии, чтобы получить те небольшие деньги, которые полагались ей по материнскому и своему аттестату.

В один из дней конца октября, спускаясь в метро по эскалатору, она увидела, как ей навстречу движется компания офицеров-летчиков. Они улыбались, что-то рассказывали друг другу, не обращая внимания на окружающих. Сердце Ленки как — то странно затрепетало в груди и странное предчувствие пронзило ее словно молния. В этот миг она мгновенно узнала молодого, стройного старшего лейтенанта! Она узнала бы его из сотен тысяч! Это был он, Краснов!

Лена хотела крикнуть, позвать Валерку, но подкативший к горлу ком, словно веревочная петля, перекрыл ей всякое дыхание. От собственного бессилия в ее голове сознание помутилось, и люди превратились в общую серую и расплывчатую массу.

Хватаясь за бегущий поручень эскалатора и, теряя сознание, Ленка присела на ступени. На какой-то миг темная пелена опустилась на глаза, и все звуки этого мира пропали, превратившись в постоянный звон. В тот миг чьи-то сильные руки подхватили ее и, Леди возвращаясь в реальный мир, очнулась. Летчики уже скрылись из виду.

Что делать? Бежать наверх и догнать его? Лена знала, что это просто невозможно. Упустив Валерку, она никогда не сможет найти его среди многочисленной толпы. Он, слившись с массой людей, словно привидение уже растворился в этом гигантском муравейнике. А возможно, даже исчезнет из ее жизни на долгие годы? Чувствуя, что она бессильна перед своей судьбой, Лена заплакала. Ей в тот миг было очень тяжело. Горечь, обида на свою беспомощность, голодным зверем глодали ее душу.

Тихо всхлипывая, Лена плакала, украдкой вытирая платочком набежавшие слезы. Словно в тумане она дошла до скамейки и присела, опершись на холодную мраморную стену.

Мало ли тогда было плачущих людей? Кто-то потерял отца, сына кто-то все вообще всех родных и близких. Война не щадила никого.

Несомненно, это был Краснов. Его лицо, его улыбку она бы узнала из миллиона. Ее сердце, словно было связано невидимыми нитями с сердцем Валерки. Из всего, что ей довелось пережить в этой встрече, это было не только разочарование, но огромная-огромная радость. Нет — это было настоящее бабское счастье! Валерка был жив! Он был жив, и это еще больше вселяло в нее силы и надежду на счастливое будущее, и долгожданную встречу.

Получив деньги, она мчалась домой, словно на крыльях. Даже Екатерина Дмитриевна была в полном недоумении. Ленка, словно заново влюбилась. Ее душа пела и она, словно бабочка, порхала по квартире доктора. Бутылка 777 портвейна возникла на столе, словно по повиновению волшебной палочки.

— Что с тобой, Леночка? — спросила Екатерина Дмитриевна.

— Ты прямо вся светишься от счастья! По какому поводу гуляем? — спросила она, видя, как девчонка расцвела. — Ты, часом не влюбилась? А может, Гитлера в плен взяли, да я еще не знаю об этом!?

— Екатерина Дмитриевна, мой Валерка жив, жив, жив!!! — так и перло ее из груди. — Я его видела сегодня на Маяковке, в метро! Я ехала вниз, а он поднимался наверх.

— Он узнал тебя!? — спросила Дмитриевна, радуясь счастью своей приемной дочери.

— Нет, он ехал с несколькими офицерами-летчиками. Они о чем-то между собой разговаривали. Но зато я знаю, что он жив! — сказала Леночка, почти подпрыгивая от радости.

— Я, как деньги получила, так сразу решила выпить с вами за его здоровье!

Она налила в замысловатые старинные граненые рюмочки вино и сказала:

— Екатерина Дмитриевна, давайте выпьем! Сегодня такой радостный день! Я никогда не думала, что здесь, в Москве, можно случайно встретить человека, а тем более моего любимого.

— Это, Леночка, твоя судьба! У вас с Валерой все будет хорошо, поверь мне. Так тебе сейчас и карты в руки, милая! Раз ты знаешь, что он летчик и еще жив, то его легко найти. Я постараюсь через управление кадров ВВС РККА узнать, в какой части он служит. Напишешь ему письмо. Может быть, ему отпуск дадут, чтобы с тобой расписаться!? — лукаво сказала Дмитриевна и пригубила портвейн.

В тот день Ленка была на седьмом небе от счастья. Легкое опьянение от вина, вперемешку с прекрасным настроением, вскружили ей голову, еще больше вселив в нее надежду. Под звуки патефона Леди танцевала по комнате, обнимая сына Димку. Она радовалась, что господним проведением их пути вновь сошлись, и теперь оставалось только ждать. Возможно, пройдет не один год. Возможно, встреча будет такая же нежданная, как и сегодня, но она обязательно будет. Как и будет победа в этой страшной войне.

Вечером того же дня Лена села за письмо. В ее душе еще тлела надежда, что через Валеркину мать она узнает о том, где служит Краснов. Ей хотелось поведать Светлане, что она видела Валерку. Взрослого, красивого, а самое главное — жизнерадостного. Ей так хотелось поделиться счастьем со всеми, кого она знала, что казалось, сердце Леди просто выпрыгнет из ее груди.

Не знала, да и не могла Лена знать, что все связи с Красновым будут скрыты покровом государственной тайны. Не могла она представить, что все поиски приведут в никуда! Новое служебное задание Краснова было настолько засекречено, что даже мать не узнает о том, где он. Письма уходили на фронт, а в Валеркиных ответах не было даже намека о его полетах по трассе Аляска-Сибирь.