Уже с самого утра, Валерка сидел на лавке во дворе дома, где находилась мастерская дяди Мони. Развешанное перед ним белье скрывало его от любопытных глаз, как соседей, так и проходящих мимо мастерской людей.

Выждав момент, когда старый еврей спустился в свою мастерскую, Краснов стремглав бросился следом. Ему не терпелось узнать, как отнесся Фатеев к его посланию.

Подобная переписка с начальником 4 отдела УНКВД могла вполне стоить ему свободы, если бы попала в чужие руки.

Валерка незаметно спустился в подвальчик и, не дыша, осторожно постучал в дверь. На стук Краснова, Моня Блюм крикнул:

— У меня открыто, заходите, пожалуйста!

— Дядя Моня, это я, — сказал Валерка, просовывая голову в дверь.

— А, Валеричка, дорогой, проходите!

— Ну как, дядя Моня, наше дело? — тихо спросил Валерка.

— Я пока еще не знаю. Вчера вечером Фатеев забрал свои сапоги. Примерять он их здесь не стал, говорил, что очень спешит.

— Так что, я так ничего и не узнаю? — унылым голосом спросил Краснов, слегка насупившись.

— О, Валеричка, не стоит так расстраиваться. Фатеев оставил мне свой служебный телефончик. Вы можете позвонить из автомата и договориться с ним о встрече.

Моня Блюм протянул бумажку, на которой был написан телефон управления.

— А если меня, как и отца с матерью арестуют? — спросил он, перепугавшись. — Я боюсь, что я не смогу потом помочь матери. А так на воле, я хоть передачу могу собрать, — озабоченно сказал Валерка.

— Вы, Валеричка, не бойтесь, он мужик хороший, из рабочих. Я думаю, он поймет, если вы ему поведаете о вашем горе.

За разговором Валерка не услышал, как в келью старого еврея спустился чекист. Он без стука открыл двери и, снимая на ходу фуражку, запорошенную снегом, сказал:

— Здравствуйте, товарищ Блюм. С первым снегом вас! Погодка сегодня выдалась на славу!

— Здравствуйте товарищ Фатеев! — нараспев сказал дядя Моня. — Неужели на улице идет снежок!? — спросил еврей, тряся своей бородкой, словно чего-то испугался.

— Да, пошел нежданно, да такой крупный, как зимой! — сказал Фатеев, стряхивая с фуражки белые хлопья.

— Я что-то плохо сделал? — спросил Блюм, глядя через свои круглые очки.

— Да нет же… Сапоги как раз впору. Хоть на танцы одевай. Я хотел отблагодарить вас за пошив. Уж больно хорошо сидят. Словно литые! — сказал Фатеев, и положил какой-то узелок на сапожный стол.

— Что вы, что вы, товарищ Фатеев! Моня Блюм уже взял с вас то, что мне по прейскуранту полагается. Мне лишнего не надо!

— Возьмите, это в честь первого снега, — утвердительно сказал Фатеев.

В тот момент, когда Фатеев разговаривал с сапожником, по спине Валерки тек холодный пот. Он переминался с ноги на ногу, испытывая жуткий страх от присутствия НКВДешника такого ранга. Одно малейшее движение, одно слово и Фатеев признает его по ориентировке, которую, наверное, уже разослали чекисты по всем милицейским участкам.

— Я хотел бы еще кое-что спросить. В одном сапоге лежала вот эта бумажка. Вы не знаете, как она могла попасть туда? — спросил Фатеев, улыбаясь вполне доброжелательно.

— Ко мне очень много приходит людей. Может, кто и сунул!? — сказал сапожник, пожимая плечами. — А что это, часом не антисоветская листовка? — предположил еврей, пряча свои глаза за стеклами старых очков.

— Нет, не листовка! Может действительно, кто и сунул? Ну, раз вы не знаете, то тогда я, пожалуй, пойду. Очень хотелось мне поговорить с этим человеком. Вы не припомните часом, кто у вас был пару дней назад?

— Народу бывает много. Вот и сегодня я не успел открыть, как вот этот молодой человек пожаловал за своим заказом, — сказал Моня и, достав из шкафа пару подбитых ботинок, подал их Краснову.

Валерка схватил ботинки и, не зная, куда их деть, стремглав выскочил из сапожной мастерской. Он в страхе бросился дворами, не понимая, зачем ему еврей сунул эти разношенные и старые бацацыры.

В какой-то миг он остановился, вспоминая слова комиссара. Фатеев же был один… Когда он выскочил, то на улице не было никакого конвоя. Фатеев сам сказал, что хочет поговорить с автором письма.

— «Во, дурак! Это надо было так перебздеть»! — сказал сам себе Краснов, удивляясь своей трусости.

Да если бы Фатеев хотел его арестовать, то сделал бы это сразу. Разве было непонятно, что автор записки именно, он? Летная куртка, летный шлем говорили о том, что он хозяин этих вещей, или сам летает или имеет отношение к самолетам и летчикам. А в заявлении, как раз и было написано, что отец Краснова служил военпредом на авиамоторном заводе, а сам он ходил на курсы «Осавиахима».

«Во, дурак!» — подумал Краснов и вернулся к сапожной мастерской. По следам сапог на снегу он увидел, что Фатеев уже покинул мастерскую. Валерка осмотрелся и тихо-тихо спустился вниз по ступенькам.

— Это я, дядя Моня!

— Это я, это я! — передразнил его Блюм, — Какого черта вы, Валеричка, так позорно сбежали? Я что, должен вновь беспокоить человека по вашему делу? Вы очень подвели меня, дорогой! — сказал Моня, глядя на Валерку поверх своих очков. — Вы должны позвонить этому человеку, он вам скажет, где и когда вы встретитесь. Только ради бога, не бежите как заяц. Это неприлично в вашем возрасте.

Валерка, выслушав дядю Моню, поставил ему на стол ботинки, которые тот ему дал, и сказал:

— Все, я иду звонить!

— Подождите, Валеричка, вот лучше возьмите это! Настоящая красноармейская тушенка!

Еврей поставил перед Красновым жестяную банку с говяжьей тушенкой.

— Это откуда!? — спросил Валерка, с удивлением разглядывая банку.

— Я же говорил вам, удивительно порядочный и наидобрейшей души человек. Я верю, он обязательно поможет вам! — сказал Моня.

Встреча Краснова и Фатеева состоялась в условном месте, согласно предварительной договоренности. Для своей безопасности, Валерка выбрал довольно многолюдное место на Блонье, которое гарантировало его мгновенное исчезновение.

Фатеев пришел один. При встрече он протянул руку Краснову и представился.

— Владимир Николаевич Фатеев.

Краснов неуверенно протянул свою руку и представился чекисту в соответствии с этикетом:

— Краснов Валерий Леонидович! — сказал он, озираясь по сторонам.

— Я вижу, летчик, ты меня еще боишься? — спросил чекист, глядя новому знакомому в глаза.

В его глазах чувствовался не только ум, но и некая проницательность. Он с первого взгляда прожигал своего собеседника, словно гиперболоид инженера Гарина, придуманный Алексеем Толстым еще в тридцатые годы.

— Меня не стоит бояться, Валера! Я, если бы хотел тебя арестовать, сделал бы это еще у Блюма в сапожной мастерской. Ты честен, как и твой отец, поэтому не можешь скрыть ни лжи, ни фальши. Все, что ты думаешь, написано на твоем лице. Я хочу поговорить с тобой и возможно смогу помочь в твоей ситуации, — сказал чекист, приглашая жестом пройти в беседку.

Валерка, доверившись, проследовал за НКВДешником.

— Тебя волнует судьба твоего отца и матери? — спросил Фатеев, не дожидаясь вопроса.

— Да!

— Я ознакомился с делом Краснова Леонида Петровича и Светланы Владимировны. Сказать по правде, я ничего сделать не могу. Их делом занимался другой отдел НКВД и оно, к сожалению, уже закрыто, — сказал Фатеев, прикуривая папиросу.

Он положил пачку «Герцеговины Флор» на стол и, взглянув на Краснова, сказал:

— Закуривай, если хочешь!

Валерка вытащил папиросу и, постучав гильзой о стол беседки, сжал зубами гильзу и прикурил.

— Понимаешь, Валера, мы живем в трудное время. Враги окружили нас со всех сторон. Гитлер готовится к войне. Он захватил Польшу, Бельгию, Францию, Голландию. Его цель — СССР, и поэтому все службы НКВД сейчас находятся в состоянии шока. Каждый день к нам поступают тысячи звонков, сотни заявлений о диверсантах, шпионах, врагах народа. Разбираться, просто нет времени. У нас есть директива, и мы работаем по ней в соответствии с курсом ЦК партии и Совнаркома.

— За что, за что арестовали мою мать!? — спросил Валерий, нервно затягиваясь папиросой. Его руки тряслись, и он хотел услышать хоть какой-то ответ.

Фатеев на минуту задумался, и, выдержав паузу, сказал:

— Отца твоего подозревали в шпионаже. А твоя мать, его жена. Мне трудно говорить, но я ничего не могу сделать… Я хочу предложить тебе другое. Мать твою явно осудят. Но не на лишение свободы, а на ссылку. Отправят этапом в Сибирь лет на шесть, а уже после, она сможет вернуться назад в Смоленск. Тебе сейчас нужно просто учиться и ждать. Нужно окончить летные курсы. Я знаю, что ты хотел быть летчиком. Как раз я и помогу тебе в этом.

— А как же мать? Я смогу хотя бы сделать ей передачу? — спросил Валерка, затушив окурок о столешницу.

— Я, наверное, смогу помочь тебе и в этом. Но не более…

В этот момент, Валерка, решил использовать свой последний козырь. Он немного подумал и сказал:

— Я знаю, кто написал на моего отца донос.

— Кто? — спросил чекист, улыбаясь.

— Это наш участковый, дядя Жора. Он хотел избавиться от моей семьи и завладеть квартирой. А теперь эта квартира отходит вам. Как это понимать?

— Это, Валера, не мой выбор. Освободившиеся квартиры военнослужащих распределяет КЭЧ смоленского гарнизона. Я получил её по очереди и никакого отношения к твоей семье не имею.

— А что с участковым будет? — спросил Краснов.

— Участковый Тищенко уже арестован за утрату табельного оружия. Сейчас с этим очень строго, ведется следствие.

Валерка сунул руку за пазуху и вытащил табельный наган участкового, положив его на стол перед комиссаром.

— Так это ты его украл? — спросил удивленно Фатеев.

— Дядя Жора был сильно пьян и приставал к моей девушке. Я слышал, как он угрожал ей и даже хотел изнасиловать. Вот мне и пришлось заступиться за нее. А чтобы он не открыл стрельбу, я и взял этот револьвер, — спокойно сказал Валерка, отдавшись во власть своей судьбы.

— Вот же сука! Насколько мне известно, он сказал, что на него напали бандиты. Вот теперь пусть посидит и узнает, как сидится тем, на кого он доносы строчил. — Фатеев взял наган со стола и сунул себе в карман. — Ты, Валерка, меня не бойся. Ходи в школу, занимайся авиацией. Я думаю, что скоро ты будешь нужен нашей Родине. Телефон у тебя мой есть, так что, если, что звони! — сказал Фатеев и пожал Валерке руку. — Позвони завтра, насчет передачи, я скажу, когда ты ее сможешь передать матери.

— Спасибо! — ответил Валерка, и ком подкатил к горлу, а на глаза навернули слезы. Он отвернулся от чекиста и, всхлипнув, положил свою голову себе на руки, лежащие на столе. Новость не радовала.

Сердце просто разрывалась на части. Он никак не мог пережить свое одиночество, а также полную беспомощность перед государственной машиной, затянувшей его родных в молох репрессий. Из всего разговора, радовало только одно — это дальнейшая судьба дяди Жоры, изолированного как от общества, так и от Ленки.

Фатеев незаметно ушел, а Краснов, удрученный новостями сидел, обдумывая свою дальнейшую жизнь.

Сейчас перед глазами Краснова стояла его Леди. От неё сейчас зависело очень многое. Ленка и была для него той опорой, с которой было не просто хорошо, с ней было необыкновенно надежно и уютно. Еще раз осмотревшись, Валерка встал и, скрипя первым снегом, не спеша, побрел в сторону Ленкиного дома.