Стояла осень. На Смолино в золоте берез спряталась одинокая дача. Тут несколько месяцев в 1954 году жил и работал А. А. Фадеев.

Дачники давно уже выехали, а писатель, среди тишины березовой рощи, камышовых запахов с озера и аромата опадающей листвы, продолжал трудиться над романом «Черная металлургия». Изредка он выезжал в Челябинск, чтобы побывать на металлургическом заводе, в общежитиях ремесленников или молодых рабочих, окунуться в людскую гущу, поговорить со своими героями и опять сесть за письменный стол.

После таких поездок в одинокой даче почти до утра не гас свет: писатель, склонившись над рукописью, заново переписывал главы, которые раньше казались уже окончательно сделанными.

Несколько раз я бывал в эти дни на даче, видел листы, написанные ровным, аккуратным и убористым почерком Александра Александровича, густо испещренные его поправками. Я подметил одну особенность: писатель не любил, когда его заставали врасплох и по «творческому беспорядку» на столе могли судить о ночном труде. Приглашая зайти в «рабочий кабинет», Александр Александрович всегда быстрым движением руки собирал исчерканную рукопись, прятал ее в ящик стола, совал в папку или просто перевертывал чистой стороной вверх.

Душевно щедрый человек, всегда делившийся с молодыми литераторами своим большим опытом, он как бы стеснялся показывать свои черновики.

Иногда Фадееву мешала работать болезнь. В такие дни на столе не было исписанных листов, не лежала оставшаяся открытой авторучка. Но Александр Александрович не жаловался, а уверял, что это совсем пустяки и недомогание его скоро пройдет.

Когда писатель уставал работать, его можно было встретить прогуливающимся по окраинным улицам города.

Александр Александрович очень любил такие «выходы в жизнь». Он располагал к себе людей тепло сказанным словом и приветливой улыбкой, добрым взглядом светлых, лучистых глаз. И незнакомые люди неожиданно открывали ему богатство своей души, рассказывали о сокровенных думах, запросто говорили о своих нуждах.

Возвращаясь с таких прогулок усталым, проголодавшимся, Фадеев, прищурясь, с огромным удовлетворением говорил:

— Какие замечательные люди живут.. — и называл улицу, известную разве только тем, кто живет на ней, да почтальону или милиционеру, обслуживающим этот участок.

Живя на даче Смолино, Александр Александрович частенько выезжал на охоту или рыбную ловлю, обычно по выходным дням. Когда Фадеев рассказывал потом о такой поездке, глаза его всегда по-особенному блестели и были полны нескрываемого удивления перед тем, что он пережил и перечувствовал.

…Однажды мы разговорились с Александром Александровичем о Дальнем Востоке. Мне пришлось бывать на Сучане и немного работать на шахте. Фадеев сразу просветлел. Места эти были исхожены им в молодые годы. На Дальнем Востоке он вырос, прошел школу партизанской борьбы, подсмотрел героев своих книг. Будучи уже москвичом, он лелеял мечту переехать на Дальний Восток и в столице бывать лишь наездами.

Разговор наш невольно свелся к роману «Последний из Удэге». Отвечая на мой вопрос, когда же будет закончено произведение, Фадеев сказал:

— Этот роман — дело всей моей жизни, я отдал ему много сил и здоровья. — Он передохнул, подумал и добавил: — Я вернусь к нему обязательно, как только закончу «Черную металлургию». Эта книга сейчас очень нужна…

Другого ответа и не могло быть. Фадеева, как писателя, всегда выделяла глубокая партийность и отзывчивость. Он умел, как никто другой, выбирать то, что нужнее всего нашему народу, и писать об этом в первую очередь.

Александр Александрович прищурился и неожиданно предложил:

— А не поехать ли нам вместе будущим летом на Дальний Восток?

Он знал уже о моих новых замыслах и успел расспросить о работе над романом «Гарнизон в тайге».

— Вот побродили бы по знакомым местам, может, и я оказался бы полезен. Меня тянут герои книги «Последний из Удэге» в Комсомольск…

С особой любовью говоря о Дальнем Востоке, Фадеев тут же возвращался к своей работе:

— Прикипел я к Уралу: край-то тоже чудесный. Здесь нашлись мои земляки…

Фадеев тогда не назвал их, и только позднее я выяснил имена его земляков и друзей. Наиболее интересен среди них бывший партизан-дальневосточник, недавно умерший Григорий Хрисанфович Цапурин, проживавший в Миассе. Это один из друзей детства и юношества писателя, с которым он вместе воевал в партизанском отряде на Сучане. Семья Цапуриных, братья Григорий и Андрей, являются прототипами героев романа «Последний из Удэге».

Обо всем этом охотно рассказывал Григорий Хрисанфович, но красноречивее всего свидетельствуют письма самого Фадеева к другу юности.

«…Наша революционная юность проходила вместе, — писал Цапурину Фадеев, — и я до сих пор благодарен вам, Цапуриным, и тому же Федору с его друзьями наборщиками за первую школу борьбы, пройденную вместе с рабочей молодежью. Так и не могу узнать, где находится Настя, которую ты, наверно, прекрасно помнишь. В рождественские дни 1918 года мы вместе с ней морозили пельмени для наших заключенных и потом вместе отвозили их в колчаковскую тюрьму» {160} .

В другом письме, уточняя ранее высказанную мысль, Фадеев сообщал:

«…Я уже тебе говорил, что ваша семья Цапуриных была жизненным прообразом семьи Алексея Чуркина, выведенной мною в романе «Последний из Удэге». Если память мне не изменяет, мальчик Костя, самый младший брат Алексея Чуркина, которого по роману исключают из школы за то, что он отказался учить закон божий, — этот мальчик, вернее его брат, навеян мне рассказом твоим и Андрея еще при Колчаке о вашем маленьком братишке, который имел аналогичные неприятности в то время» {161} .

Особенность творческой манеры Фадеева, как при работе над ранними произведениями, так и последним — «Черная металлургия», заключалась в том, что он строил свои романы на материале хорошо изученном, знакомом, взятом из реальной жизни. О своей манере письма Александр Александрович часто говорил, что он опирается на действительность и свой собственный опыт.

И в самом деле, писатель всегда глубоко вникал в жизнь, тщательно изучал ее. Прежде чем сесть за «Черную металлургию», он проделал огромнейшую подготовительную работу не только собирательскую, но и исследовательскую: изучал специальную литературу и шутя говорил, что может успешно сдать экзамен по курсу металлургии за любой технический вуз.

Это было так. Фадеев самым серьезным образом проштудировал учебники по доменному, мартеновскому и прокатному производствам, чтобы лучше понимать доменщиков, сталеваров и прокатчиков и в разговоре с ними не только находить ключ к их сердцам, но и знать особенности их профессии.

Однако самым главным в работе было общение с людьми, откровенные разговоры с ними. Среди металлургов Магнитки, где долгое время жил Фадеев, у него были истинные друзья, с которыми он регулярно переписывался, жил в одной квартире, посещал их рабочие места, присутствовал на заседаниях партбюро и партийных собраниях, бывал с ними в театрах и кино, выезжал на охоту и рыбную ловлю. Такая близость обогащала писателя знанием жизни металлургов, давала возможность проникнуть в их быт, лучше познать их радости и печали, успехи и неудачи.

Среди магнитогорцев наибольшим вниманием Фадеева пользовались главный геолог рудника горы Магнитной Александр Николаевич Воронкин и сталевар Владимир Захаров, в семье которого долго жил Александр Александрович. Эта семья является прообразом одной из семей, показанных в новом романе, хотя, конечно, герои Фадеева — образы собирательные.

Но забегая вперед, расскажем о первой встрече Фадеева с уральскими читателями и первой публикации отрывков из «Черной металлургии», появившихся в газете «Челябинский рабочий».

…После настоятельной просьбы челябинских писателей Фадеев согласился рассказать им о работе над новым романом и прочитать из него несколько глав. Александру Александровичу удалось сделать это перед самым отъездом в Москву на второй съезд писателей СССР.

Незадолго до этой встречи произошел у меня с Фадеевым разговор о старейшем писателе-самоучке Иване Петровиче Малютине.

— Он здесь, в Челябинске? — изумился Александр Александрович и засыпал меня вопросами: жива ли его жена, что с дочкой Тоней и спросил его адрес, пожелав немедленно встретиться с Малютиным. Ответив на все фадеевские вопросы, я сказал, что в следующий раз приеду на дачу с Иваном Петровичем.

Фадеев несказанно обрадовался и с восхищением сказал:

— Изумительный старик! Я с ним не виделся лет двадцать и потерял его из виду. Говорите, пишет воспоминания? Это хорошо! Ему есть что рассказать. — И сердечно попросил: — Помогите ему…

Тогда я сказал Александру Александровичу, что уже помогаю Ивану Петровичу работать над рукописью его воспоминаний и что отделение писателей всячески поддерживает Малютина.

— Большое дело сделаете, — заметил Фадеев, — если у Ивана Петровича выйдет книга в местном издательстве. — И Александр Александрович тут же добавил, что он со своей стороны также поможет Малютину, чтобы книга его появилась в «Советском писателе».

В день встречи Фадеева в отделении Союза питателей, часа за четыре до начала, я приехал на дачу с Иваном Петровичем Малютиным. Встретились они тепло, крепко обнялись и оба прослезились.

В первый момент я несколько растерялся, Но Александр Александрович, оживленный и счастливый, весь сияющий, благодарно посмотрел на меня, и растерянность сразу исчезла.

Мы втроем быстро нашли общий язык (удивительно тонко и задушевно умел Фадеев вести беседу) и долго спорили о литературе. Александр Александрович говорил громко, с жаром.

Так прошло часа два. Был подан чай, а потом мы вышли на берег озера Смолино. Фадеев все это время был очень оживленным. Его восхищало все: яркая синева неба, червонное золото берез, озеро и за ним, в дымке, Челябинск.

Мы стояли на мостках какое-то время молча. Александр Александрович зачарованно смотрел на озеро, меняющее окраску от темно-зеленой до светло-синеватой, как будто кто-то невидимый подсвечивал воду из глубины.

Вблизи появились чайки. Они летели вдоль берега, то падая до белых гребней волн и сливаясь с ними, то взмывая в голубые просторы неба, особенно светлые в разрывах пепельных облаков.

Наблюдая за полетом, за блеском птичьих крыльев с белым подбоем, за вытянутой вперед головкой с острым, как шило, клювом, за тем, как чайки чертили воздух и с гортанным клекотом летели все дальше и дальше от нас, Фадеев вдруг взволнованно сказал, слегка растягивая слова:

— «Черной молнии подобный…» Как это здорово сказано!

— На то он Горький! — проговорил Иван Петрович.

— Могучий писатель и человечище, — подхватил Александр Александрович.

Потом Фадеев и Малютин опять вспомнили свои былые встречи и общих знакомых по Ярославлю.

…Мы выехали в город. Александр Александрович очень волновался перед выступлением. Это было первое чтение глав его нового романа.

— Неужели не привыкли к публичным выступлениям?

Он улыбнулся.

— И не привыкну, а особенно к таким, как сегодняшнее, первое…

Александр Александрович был удивлен, что в небольшое помещение отделения писателей, где должны были собраться лишь писатели, пришли и те, кто просто хотел послушать и посмотреть на Фадеева.

— Я хотел профессионального разговора с вами, — заметил он, — а тут много любопытствующих…

Фадеев был чуточку недоволен, но недовольство это постепенно исчезло, как только он начал читать — спокойно и уверенно, выразительно и отчетливо.

В тембре его голоса было столько богатых оттенков, что не только фраза, но каждое фадеевское слово становилось почти зримым.

В этот раз Александр Александрович прочитал главу «Домашняя хозяйка», которую затем опубликовала газета «Челябинский рабочий», а позднее журнал «Огонек». Главу прослушали с большим вниманием и волнением. Впечатление от прочитанного осталось самое пестрое. Одни высказывали мнение, что глава перегружена мельчайшими деталями, задерживающими внутреннее движение произведения. Говорили:

— Выписано все с фотографической точностью, а нужна ли она?

Другие, наоборот, считали:

— В этом и состоит талант художника: словом нарисовать образ так, чтобы он был виден как живой…

Прочитанная глава не оставила слушателей равнодушными. И мы радовались за Фадеева.

Любопытно отметить одну деталь: очень многие интересовались, почему роману дано такое невыразительное название, Фадеев улыбнулся и ответил:

— Удачное название произведения — понятие условное. Был бы хорош роман, а читатель разберется, полюбит, признает и даже найдет название оригинальным, — и вдруг спросил всех: — Разве выразительнее названия «Разгром», «Молодая гвардия»? А «Сталь и шлак»? Или «Углекопы» Золя, «Война и мир» Толстого? Мне кажется, что «Черная металлургия» очень выразительное название, если хотите, обобщающее. Это — основа основ нашего хозяйства, как говорят экономисты. А сам процесс? Разве он не таит в себе глубочайшего смысла? Важно, как название книги выражает содержание и глубину самого произведения, его художественные достоинства и значение…

После встречи с читателями в кругу друзей Александр Александрович еще раз возвратился к названию и сказал, что оно выражает идею его романа. Посмотрев на нас чистыми, по-детски доверчивыми глазами, располагающими к себе непотухающей искоркой задора, он сказал:

— Главная мысль романа, понимаете, это мысль о коммунистическом перевоспитании людей. Подобно тому, как черная металлургия вбирает в себя уголь, руду, известняк и все это переплавляет в металл, из которого можно сделать все — вплоть до микроскопа… Переделка человека — это тоже поистине черная металлургия! — горячо закончил он.

…Из редакции прислали оттиски полосы с первым отрывком главы «Домашняя хозяйка». Фадеев прочитал, подписал полосу и задумчиво сказал:

— Суждено главе появиться на свет раньше здесь, чем в Москве. Тут она писалась, пусть и прочтет здесь ее читатель. С челябинцами у меня теперь прочные связи…

В газете же «Челябинский рабочий» впервые в печати появились и новые главы «Молодой гвардии», написанные Фадеевым после критики его романа.

Перед этим Александр Александрович встретился с журналистами и писателями в редакции «Челябинский рабочий». Он рассказал им, как работал над романом «Молодая гвардия» и перерабатывал его после критики. С писателем договорились, что он даст новые главы для публикации их в газете.

8 сентября 1951 года сотрудник редакции принес А. Фадееву газетную полосу с первым отрывком новой главы, в которой рассказывалось о том, как Иван Федорович Проценко начал организовывать подпольную работу в тылу у немцев после ухода из Ворошиловграда в Беловодский район. Редакция написала небольшую аннотацию. Александр Александрович прочитал ее и заметил:

— Надо проще, — взял ручку и написал на листе:

«Сегодня мы начинаем печатание некоторых глав романа «Молодая гвардия», заново написанных А. А. Фадеевым. Главы публикуются впервые».

В начале октября писатель дал для опубликования в газете еще несколько глав.

…Однажды мы долго засиделись за чашкой чая, слушая увлекательные рассказы Александра Александровича о заграничных поездках, о личных встречах и беседах его с руководителями партии и правительства, о необходимости хорошо знать литературное наследие, чтобы в совершенстве владеть методом социалистического реализма, развивать его дальше.

Фадеев прекрасно рассказывал. О чем бы он ни говорил, хотелось без конца слушать его. Он рассказывал умно и давал настолько яркую характеристику человеку, о котором говорил, что тот виделся как живой. Иногда рассказ свой Александр Александрович дополнял выразительной мимикой и жестами, решительными и броскими.

Он многое помнил и знал. Выручали Фадеева богатый житейский опыт, изумительная память на людей и события. Меня поражало его умение видеть в малом — великое, в обыденном замечать героическое, в простом и ясном — философскую глубину, а своим высказываниям придавать строгую последовательность, страстность и убежденность борца. Фадеев всегда казался собранным, волевым и дисциплинированным даже в минуты сомнений. Он умел верить людям, с которыми встречался и дружил.

Фадеев с наслаждением говорил о Лескове и Чехове, о Горьком и Андрееве и других писателях. Мельком я упомянул об отзыве забытого писателя Эртеля о Радищеве. Александр Александрович насторожился, задумался, что-то вспоминая.

— А читали его «Гардениных»?

— Нет, — признался я.

Александр Александрович укоризненно покачал головой.

— А зря, прочтите. Прекрасная книга! А язык? Писателя надо бы отнести к классическим. Эта его книга посильнее, чем у Мамина-Сибиряка. Да, пожалуй, такой книги нет и у Золя…

Фадеев невольно свел разговор к творчеству местных писателей и, к нашему удивлению, показал, что прекрасно знаком с ними, читал и хорошо помнит отдельные места из книг, понравившихся ему.

Неожиданно для меня Александр Александрович попросил на минутку первую книгу «Петербургского изгнанника» и, быстро отыскав нужное ему место, выразительно прочитал его. Это была глава, в которой описывалось, как Радищев проезжал демидовский завод. В ней изображалась картина зимнего Урала.

— Это хорошо. Предстает почти зримо глазам читателя. Вот так же сочно должен быть написан, товарищ автор, весь роман. Не обижайтесь на меня. — Он отложил книгу и обвел всех нас добрым взглядом.

В этот вечер он с глубоким вниманием слушал новые стихи поэтов, заставлял по несколько раз повторять понравившиеся строки, приговаривая:

— Это замечательно! Чудесно!

И снова просил автора прочитать стихотворение, слушая с искренним упоением и наслаждаясь поэзией, как музыкой. Он тут же делал замечания авторам и спрашивал, согласны ли они с ним.

Потом он читал нам стихи Тютчева и Фета, Багрицкого и Есенина, Щипачева и Твардовского. Как тонко чувствовал Фадеев поэтическое слово!

Но вернемся к «Черной металлургии».

Как же складывался замысел нового романа, как шла работа над ним, что говорит об этом сам писатель?

Передо мной стенограмма собрания партийного, советского и хозяйственного актива, посвященного встрече с Фадеевым, его письма к сталевару Владимиру Захарову, Ивану Петровичу Малютину и другим челябинцам, в которых Александр Александрович в той или иной форме затрагивает волнующий его вопрос о работе над «Черной металлургией».

В один из приездов А. Фадеева в Челябинск группа товарищей обратилась к писателю с просьбой осветить им три вопроса — о борьбе за мир в настоящее время, новое в советской литературе и над чем писатель сейчас работает.

Александр Александрович дал согласие.

Было созвано собрание городского актива в зале филармонии. Это было вскоре после возвращения писателя с заседания Всемирного Совета Мира в Вене. Под свежими впечатлениями Александр Александрович подробно рассказал о борьбе народов за мир.

Это не был доклад в обычном понимании этого слова. Казалось, Александр Александрович беседует с друзьями, окружившими его, рассказывает им о том, что видел, слышал в Вене, какие вынес личные впечатления от этого заседания Совета Мира. И рассказ его о заседании Всемирного Совета Мира был так же прост, свободен и естествен, как и сам человек на трибуне.

Фадеев был обаятельным оратором, умел зажигать сердца чудесным русским словом, сказанным не только выразительно и ярко, но и с большой человеческой теплотой и задушевностью.

Почти тысячная аудитория внимательно слушала любимого писателя. Речь Александра Александровича потекла еще свободнее, когда он переключился на разговор о литературе.

Это была его родная стихия. Он называл новые имена писателей и перечислял их произведения, касался деятелей кино и театра, рассказывал об успехах и промахах во всех сферах нашей советской культуры.

Однако как ни обширен был круг этих вопросов, мысль Фадеева больше всего находилась в главном для него фарватере: он говорил о литературе, о борьбе с враждебной идеологией, проникающей в среду литераторов, о необходимости оберегать в чистоте социалистический реализм, неустанно бороться за партийность в литературе, овладевать сокровищницей марксизма-ленинизма.

Фадеев особенно подчеркнул, что писателю нужна тесная связь с жизнью, с деятельностью советских людей.

— Надо неустанно трудиться над своими произведениями, — говорил Фадеев, — вкладывать в них всю душу. Тогда наша литература шагнет еще дальше вперед, и мы осуществим задачи, поставленные перед писателями нашей партией.

Все ждали, что Фадеев так же подробно расскажет о своей работе над «Черной металлургией». Однако надежды эти не оправдались. Александр Александрович о новом романе сказал кратко и лишь в общих словах.

Если до сих пор он говорил совершенно легко и спокойно, то сейчас почувствовалось — Александр Александрович волнуется. Он отпил несколько глотков воды, окинул продолжительным взглядом зал, тряхнул седой головой:

— Теперь, товарищи, скажу, над чем я работаю. Сейчас я работаю над большим романом о металлургах и строителях, над романом, в котором хочу показать наш прогресс, рост наших кадров, — людей очень молодого поколения — буквально, воспитанников трудовых резервов — и поколения старших советских людей со всеми типичными организациями — профсоюзными, комсомольскими, чтобы все дышало воздухом нашего советского времени. Хочу показать роль партии, как организующей силы, показать, как мы идем к коммунизму.

Крупной рукой с тонкими, как у музыканта, пальцами, с четко проступающими голубоватыми прожилками, он всей пятерней откинул назад серебристую прядь волос с большого и красивого лба. На лице более отчетливо проступил длинноватый нос с двумя морщинками на переносье, похожими на два восклицательных знака. Он бросил зоркий взгляд в зал:

— Роман большой, довольно много героев, и работать над ним нужно еще минимум два-три года. Я больше всего увлекаюсь им и сейчас бешено работаю над ним. С этой целью мне приходится много путешествовать.

Фадеев передохнул.

— В своем романе я хочу показать жизнь так, как она есть, но герои мои будут, конечно, вымышленные. Они будут людьми, работающими на предприятиях Юга и Урала, будут иметь разные профессии.

Он вскинул руки, положил их на трибуну и подался вперед.

— Вот это, собственно говоря, основная моя работа. Правда, читатель бывает недоволен, когда мы публикуем одну часть, а потом — другую: вот, мол, жди. Я этот роман начал писать давно, но и на этот раз опять мне придется пойти против желания читателей — опубликовать первую часть в журнале. Но стремиться надо к тому, чтобы выпустить роман в целом, так как читатель любит читать книги именно в таком виде. Вот, собственно говоря, все, о чем я хотел сказать…

То, что сказал о себе и своей работе Фадеев, приоткрывало его глубокие и серьезные замыслы. Можно было уже представить, что новый роман «Черная металлургия», если бы автор успел его закончить и опубликовать, был бы произведением интересным и значительным.

В его замысле «Черной металлургии» ощущается широта кругозора писателя, многосторонний охват жизни советских людей, с новой силой в нем проступает партийность, с какой автор подходил к показу советской действительности.

Об этом Александр Александрович очень определенно сказал и в речи на вечере, посвященном 50-летию со дня своего рождения, в Центральном доме литераторов.

— Сейчас я хочу спеть песню о нашей черной металлургии, о нашем советском рабочем классе, о наших рабочих младших и старших поколений, о командирах и организаторах нашей промышленности…

В творческую лабораторию писателя позволяют заглянуть и переписка со многими уральцами, и прежде всего, со сталеваром В. Захаровым.

Уже в письмах от 1951 года Александр Александрович часто сетует, что он «немножко раздосадован непредвиденными обстоятельствами в связи с международной работой», мешающей ему сосредоточиться над романом о металлургах, пишет, что «уже соскучился по Магнитогорску».

Проходит два трудных для Фадеева года. Его мучают разные недуги, хотя еще и не опасные для жизни. Он подолгу находится в больнице, но не приостанавливает работы над задуманным романом.

Тем не менее, работа над «Черной металлургией» к концу 1954 года невольно застопорилась. После возвращения в Москву из Челябинска Фадеева захватила подготовка ко второму съезду писателей, потом поездка в Стокгольм на сессию Всемирного Совета Мира. По возвращении из-за границы — съезд писателей, а затем опять поездка в Вену, где было принято Обращение против развертывания атомной войны.

К этому времени опубликованные главы из романа «Черная металлургия» вызвали многочисленные отклики читателей. Автор получал их из многих городов страны, в том числе из Челябинска и Магнитогорска.

Написал о своих впечатлениях от прочитанных глав и сталевар В. Захаров, сделавший несколько замечаний по существу. Александр Александрович не замедлил отозваться и прислал ему обстоятельное, очень интересное по своему содержанию и значению дружеское письмо, в котором раскрывается полнее творческая лаборатория Фадеева, его метод работы, его взгляд на некоторые актуальные проблемы писательского труда.

Кроме этого, Фадеев говорил в письме о прототипах героев и персонажей нового романа, действие которого не ограничивалось рамками Урала, а происходило на Украине и в Москве.

Писатель рассчитывал, что ему удастся напечатать первые две части романа до конца 1954 года. Об этом он писал во многих письмах к челябинцам, сообщал и мне:

«Все мои силы поглощает сейчас роман, все дела остановились из-за него… а до конца еще далеко».

Желание писателя осталось неосуществленным. Ему не удалось завершить свою песню о металлургах.

…Александр Александрович был очень щедр на дружбу с людьми, на советы. Он очень многим помог своим добрым словом и умел вовремя протянуть руку помощи и поддержки.

В тот момент, когда И. П. Малютин собирал силы, чтобы написать воспоминания, Фадеев приободрял его:

«Не думайте, что я говорю мимоходное доброе слово, — писал он, — но я, по существу, убежден в Вашей талантливости, а жизнь, прожитая Вами, не похожа на другие. И что может быть лучше, чем рассказать об этой жизни».

А через год, когда рукопись Малютина была закончена и переслана, Фадеев сообщал:

«разговаривал с М. М. Корневым по поводу всей книги, которую сразу же передал с моим пространным отзывом».

Фадеевские письма вселяли уверенность, а регулярные денежные переводы, которые посылал Александр Александрович, материально поддерживали И. П. Малютина.

Пристально следил Фадеев за рождением книги воспоминаний заслуженного артиста РСФСР Челябинского государственного драматического театра П. А. Гарянова. В одном из писем говорилось:

«Мне очень хотелось бы направить ему доброе приветствие в день его юбилея и увидеть его книгу «Актеры», вышедшую в свет».

Узнав, что юбилей состоялся, Александр Александрович присылает артисту сердечное поздравление, подчеркивая в нем, что образы, созданные на сцене П. А. Гаряновым, запечатлелись в сердцах тысяч зрителей, воспитывая их в духе высокой человечности.

Большую помощь и внимание оказал Фадеев и мне, проявляя заботу о работе над «Петербургским изгнанником». Многие советы Александра Александровича помогли мне лучше понять слабые и сильные стороны романа, глубже уяснить смысл и значение своего труда.

Фадеевская заботливая рука помогла очень многим из тех, кто по-серьезному смотрел на дело литературы, относился к писательскому труду как к самому сложному и ответственному.

Александр Александрович заботился не только о писателях-профессионалах, но был очень внимателен к молодым начинающим авторам. В Челябинске и Магнитогорске он познакомился с работой литературных объединений при Дворцах культуры металлургов. Это диктовалось и его творческими соображениями. В письме к своему старому товарищу по партийной работе на Кубани Н. А. Магалифу Фадеев сообщал:

«Особенность этого романа еще в том, что наряду с технической интеллигенцией я отвожу большое место интеллигенции гуманитарной — врачам, учителям, журналистам, художественной интеллигенции».

Стихи начинающих поэтов Александр Александрович разбирал глубоко и тщательно. Чувствовалось, что он читал их внимательно, а некоторые из них, понравившиеся ему, знал на память. Этот необычный разбор творчества молодых проходил в зале заседания обкома партии. Сюда были приглашены все начинающие авторы Челябинска. Фадеев продолжительный разговор с ними заключил обстоятельным рассказом о литературном мастерстве.

Такой же задушевно-деловой разговор с молодыми авторами о их творчестве состоялся в редакции газеты «Магнитогорский рабочий».

Фадеев не только пытался сам познать многообразие жизни, которую собирался полнее показать в своем романе «Черная металлургия», но и помогал другим, делясь с ними знанием и накопленным опытом. Это тоже была одна из удивительных черт его характера — безграничная душевная щедрость и человечность.

Особенно общителен, весел и откровенен был Фадеев в компании друзей и товарищей. Он много шутил, смеялся, с увлечением рассказывал занимательные житейские истории. Александр Александрович любил и частенько пел старинные песни, протяжные и чуточку грустные.

Как-то после того, когда была спета песня про ямщика, он заметил:

— Это поэма! Краткости, образности и яркости ее языка мог бы позавидовать сам Пушкин.

После песен им овладевало поэтическое настроение. Он начинал легко и свободно читать стихи, восторгаясь их песенной ритмикой, словно музыкой. Очень эмоционально звучали в фадеевской декламации стихи Фета, Тютчева, Некрасова, Надсона. Прежде чем назвать автора, Фадеев читал стихотворение, а потом хитровато, но с добринкой, спрашивал:

— Кто же написал это стихотворение, кому принадлежат эти дивные строки?

И довольный тем, что иногда своим вопросом ставил слушателей в затруднительное положение, Фадеев без намека на свое превосходство называл поэта и как бы осудительно добавлял:

— Как же это вы не знаете? Да, забыли. Разве можно не знать, кто написал такие чудесные стихи?

И приветливо улыбался.

В минуту раздумья над своей жизнью, над чем-то своим, личным и горьким, Фадеев принимался читать на память отрывок из «Тараса Бульбы», когда Остап восклицал: «Батько! Где ты? Слышишь ли ты?» — «Слышу!» — отзывался Тарас». И Александр Александрович, взволнованный, добавлял:

— Так умел писать лишь Гоголь!

При этом голубые глаза его затягивались туманом. Фадеев быстрым движением выхватывал платок из кармана и смахивал незаметно навернувшуюся слезу, нарочито громко сморкался. Он был всегда бодрым, на жизнь смотрел оптимистически.

— Мне хоть от нее, красавицы, и попадало, — говорил он, — а я люблю ее здорово-о!

…Минуло десятилетие, как ушел из жизни Фадеев, а образ писателя не меркнет и никогда не померкнет в памяти тех, кто с ним встречался, хотя бы однажды слышал его проникновенную речь, читал его произведения.

Это был прекрасный человек и могучий писатель, партийный из партийных, принципиальный из принципиальных, до конца преданный своему народу.

Я помню, как Александр Александрович говорил о своей приверженности к литературе, о своей боли за ее судьбы.

— Мы, литераторы, в большом и неоплатном долгу перед народом, перед его авангардом — рабочим классом.

Разговор происходил на даче Смолино. Писатель видимо, думал о своем романе «Черная металлургия». Высокий, по-военному подтянутый, Фадеев стоял у окна, затененного разросшимися акациями. Его седые волосы отражали краски яркой осени. Он был в хорошем, приподнятом настроении, даже весел после нескольких дней страданий, вызванных приступом печени.

— Магнитка — мечтательно говорил он. — Она всегда останется в памяти народа, как незабываемое событие первых пятилеток, да и наших дней. Нужно большое эпическое полотно, чтобы воссоздать правду об этом подвиге народа, его борьбе за технический прогресс…

…Таким мне навсегда запомнился Фадеев — добрый друг Урала.