После того, как губернское правление объявило Александру Радищеву указ о замене смертной казни ссылкой в Илимский острог, он был закован в кандалы и отправлен по этапу в Сибирь.

От Санкт-Петербурга до Илимска ему предстояло проехать 6788 верст. Это был трудный путь. По нему прошли раньше Радищева пугачевцы. Мало кто из них остался к тому времени в живых.

Расчет Екатерины II, «помиловавшей» Радищева, был простым. Императрица надеялась, что слабый здоровьем автор «крамольной книги» не выдержит тяжелой и долгой дороги, умрет в глухом краю медленной и мучительной смертью. Но друзья поддержали мужественного писателя в годы ссылки, облегчили пребывание в Илимском остроге.

После болезни в Москве Радищев продолжает путь. Он делает короткие остановки в Нижнем, Казани, в Перми, Кунгуре, Екатеринбурге, Тюмени. На полгода задерживается он в Тобольске в ожидании приезда семьи.

Странствие по Уралу и Сибири еще больше убедило писателя в правоте своего дела, за которое он поплатился ссылкой в Илимский острог. С Казани Радищев ведет дневник до конечного пункта своего следования, заносит в него свои впечатления, стремится в записях отразить различные стороны российской действительности.

В путевых заметках Радищева собраны сведения о промыслах Урала и Сибири, о состоянии торговли, экономики и культуры. Мысли писателя большей частью поглощены бесправным положением населения, состоянием сел и городов — всем, что изобличало ненавистное ему крепостничество в России.

На перевозе у реки Вятки Радищев видит знакомые ему курные избы и заносит в дневник: «Мужики здесь бедны». В вятских деревнях от его взгляда не ускользает, что народ живет в них придавленный гнетом, но добрый.

В Кунгуре — уральском городе, богатом разными промыслами и славившемся хлебной торговлей на Волге и Каме, — внимание автора «Путешествия» приковала воеводская канцелярия, прихожая с решеткой для колодников, деревянная крепость с башнями, на площади перед собором — пушки на чугунных лафетах и фальконеты Ермака. Здесь, очевидно, впервые у Радищева появилось желание написать произведение об Ермаке. До нас дошли небольшой отрывок поэмы под названием «Ермак» и «Сокращенное повествование о приобретении Сибири».

Занося впечатления о Кунгуре в свой дневник, Радищев отметил, как радостное явление — книжную торговлю в городе. Здесь рядом с церковными книгами имелись сочинения римского писателя Квинта Курция, различная научная литература, а самое главное — русские издания Н. И. Новикова, выдающегося писателя-просветителя и издателя, с которым был близок Радищев.

Пересекая Урал, Александр Николаевич интересуется заводами Строганова и Демидова, жизнью тех, кто на них работает — приписанных к заводам крестьян. Эта категория крестьян была ранее неизвестна Радищеву и не затронута в его «Путешествии из Петербурга в Москву».

В путевых «Записках» Радищев отмечает:

«Село казенное, приписано к Демидовским заводам за 200 верст, избы плохи», «село Ключи, в нем 1300 душ, приписано к казенным Юговским заводам за 110 верст, селения частые, большие, приписаны к заводам Н. Демидова за 250—280 верст. Расстояние столь дальнее делает заводские работы отяготительными» {165} .

Все чаще в «Записках» встречаются заметки о притеснениях крестьян со стороны царской администрации, о тяжести податей, о голодном существовании населения, о вражде крестьян к дворянам, об угнетенных народностях. Радищев записывает, что многих крестьян за несвоевременный платеж податей посылают отрабатывать на казенные заводы.

Писатель следует по местам, где бушевало пламя пугачевского восстания на Урале. Он проезжает мимо развалин крепостей, сожженных усадеб — следов мести и народного гнева. Увиденное в дороге и услышанное на стоянках заставляет его записать в тетради:

«Между Еланью и Тарасовой находится слобода или село Белеховское, в которой видны развалины деревянной крепости и пустые магазейны. Пугачеву делали отпор. Ирбит за то сделан городом» {166} .

Ирбитская слобода по Указу Екатерины II была переименована в город «за непоколебимую верность жителей во время бывших замешательств» (восстания Пугачева). Торжественное провозглашение Ирбита городом в присутствии Тобольского губернатора Чичерина-вешателя и палача пугачевских повстанцев, неблаговидная роль Ирбитской слободы, помогавшей царским войскам расправляться с восставшими крестьянами и казаками, вызвало у Радищева, естественно, законное сопоставление исторической судьбы двух уральских слобод, одна из которых стала «городом», другая превращена в «развалины».

Надо думать, краткая фраза Радищева в «Записках» отразила яркие рассказы местных жителей о судьбе слобод, которые он не решился доверить бумаге.

Все, что так поразило А. Радищева проездом через места, где прокатилась волна крестьянского восстания на Урале, имело огромное значение для укрепления прежних революционных позиций сосланного писателя. А. Радищев, первый в истории русской культуры связавший дело литературы с освободительной борьбой, вновь в своих «Дневниках» выступает как поборник и провозвестник свободы угнетенного народа, его верный защитник.

В Тобольске публично казнили пугачевцев. Здесь Радищев услышал рассказы тобольцев о губернаторе Чичерине, по приказу которого в городе были повешены «челябинские» преступники, злодеи-бунтовщики, которые «наезжали на тракт», лежащий к Сибири, приказывая жителям «ловить курьеров и отсылать к ним в толпу».

В этом городе Александр Николаевич много занимается изучением истории Урала и Сибири. В одном из писем к друзьям он настоятельно просит выслать ему «Минералогическое описание Уральских гор», чтобы полнее представить богатства Урала, глубже познакомиться с перспективами его экономики и промышленности.

Глубокое и всестороннее изучение Урала и Сибири дает возможность Радищеву сделать смелые выводы о будущем этого края, его производительных силах.

Тобольск тех лет был одним из культурных и административных центров Сибири и части Урала. Здесь существовал свой театр, семинария и главное — народное училище, а при нем выпускался литературный журнал «Иртыш, превращающийся в Ипокрену». Этот журнал распространялся по подписке. Его читатели жили в 34 городах Урала и Сибири и даже Центральной России. На страницах «Иртыша» печатались стихотворения, басни, эпиграммы, отражающие свободолюбивые, антикрепостнические настроения их авторов, бесспорно навеянные просветительной деятельностью Новикова, литературными выступлениями Радищева и молодого Крылова.

Кроме выступлений литераторов, журнал публиковал статьи, носившие прикладной характер. К ним следует отнести статью коллежского асессора экспедиции горных дел казенной палаты Пермского наместничества Алексея Гладкова «Как выгоднее на медеплавильных заводах проплавлять медные руды» и другие статьи, затрагивающие хозяйственно-экономические проблемы.

Разговоры Радищева с сотрудниками «Иртыша», живое общение с ними, близкое знакомство с местной литературой, позволили ему лучше ознакомиться с историей Урала и Сибири, с бытом населения, с нуждами и запросами многих народностей, живущих на далекой окраине России.

В письме к А. Р. Воронцову Радищев откровенно говорит:

«Перед глазами моими на стене прибита генеральная карта России, в коей Сибирь занимает почти 3/4. Хорошо знать политическое разделение государства; но если бы весьма учебно было в великой России сделать новое географическое разделение, следуя в этом чертам, природою между народами назначенным, гораздо бы еще учебнее и любопытнее было, если бы Сибирь разделена была (на карте, разумеется) на округи, естественностию означенные. Тогда бы из двух губерний вышла иногда одна, а из одной пять или шесть. Но к сочинению таковой карты не исправниково искусство нужно, но головы и глаза Палласа, Георги, Лепехина, да без очков, и внимания не на одни цветки и травы» {167} .

Этим Радищев хочет сказать, что методы исследования многих академических ученых, занимающихся изучением физических, экономических и этнографических данных об Урале и Сибири, без учета народнохозяйственного развития края бесполезны для расцвета науки и экономики отечества.

Кроме изучения печатных трудов об Урале и Сибири Гмелина, Палласа, особенно Лепехина, исколесившего Южный и Средний Урал, Радищев сам проводит естественнонаучные наблюдения и опыты, собирает и коллекционирует полезные ископаемые, обнаруженные им в окрестностях Тобольска, изучает архивные и рукописные данные об экономике, культуре и истории края.

К подобным материалам следует отнести «Топографическое описание тобольского наместничества». Оно послужило одним из источников для работы Радищева над «Описанием тобольского наместничества», недавно обнаруженной среди бумаг графа А. Р. Воронцова.

В этом новом экономическом труде наряду с описанием города, территории наместничества, его расположения, занятия населения, большое место отводится торговле в Тобольской губернии и всей Сибири, описанию Ирбитской ярмарки. Говоря о том, что почти вся торговля губернии производится на ярмарках, Радищев замечает:

«Первая из оных и из славнейших во всем государстве бывает в Ирбите, в Пермской губернии, около 360 верст от Тобольска. Начинается она около пятого февраля и продолжается до первого марта. На нее съезжаются из дальнейших мест в России: из Малороссии, Казани, Астрахани, Архангельска, Оренбурга и изо всей Сибири. Российские купцы привозят всякие европейские товары, как-то: сукна, шелковые материи, голландское полотно и другие, к роскоши служащие вещи. Из Архангельска привозят сахар, кофе, вины всякого рода и пряные корения, из Оренбурга бухарские товары, из Астрахани товары персидские и из Сибири, то есть из Тобольска, Енисейска и Иркутска, мягкую рухлядь всякого рода и китайские товары. Сей торг состоит по большей части в мене» {168} .

Эта краткая характеристика Ирбитской ярмарки, сделанная Радищевым, позволяет представить полную картину и размах торговой политики России на окраинах, ее значение в экономике государства. По замечанию и подсчету Радищева, торг на ярмарке в Ирбите ежегодно восходил до 1,5 млн. рублей.

Писателя интересует история зарождения торговли в Ирбите, и он выбор места объясняет по-своему, видя все это глазами революционера-мыслителя.

«Итак, мне кажется, — говорит Радищев, — или в прежния времена с правительством и дела иметь не хотели, желая находиться в отдаленности от оного, или в начале Ирбит было место потаенного торга в то время, когда вывоз сибирских произведений не был свободен, а время, прославив сие место, начало привлекать торгующих со всех сторон, и правительство получило о нем сведение тогда уже, когда течение усилилося, и за нужное почло дать ему волю, бояся оное уничтожить, давая другое ему направление» {169} .

В Тобольске Александр Николаевич собирает разносторонний материал о Сибири и Урале, чтобы позднее, в Илимске, написать свои исторические и экономические сочинения: «Письмо о китайском торге», «Сокращенное повествование о приобретении Сибири», отрывок из повести «Ермак» и другие.

Разнообразны запросы и глубоки интересы Радищева. К каждому явлению, факту, как бы прост и незначителен ни казался он на первый взгляд, Александр Николаевич подходит серьезно, как исследователь и ученый. Он ничего не принимает на веру, а все проверяет опытом, высказывает смелые, оригинальные мысли, пролегающие новые пути для развития науки о Сибири и Урале. Он дает самую высокую оценку русскому исследователю Урала академику И. И. Лепехину.

«Уральские горы столь существенно различествуют в своей естественности от степи Барабинской, сколько жители оных от жителей степных, — замечает Радищев в одном из писем. — Крестьянин заводский есть совсем другой человек, нежели земледелец Татарской и Ишимской округи» {170} .

В другом месте он высказывает интересную догадку, что

«Если соленые озера в Ишимской степи происходят из гор, лежащих за Киргизской степью, в 1000 верстах, то здешние железистые ключи и земля, сквозь которую протекают, происходят, конечно, из Уральских гор, которые в прямой линии не далее 200 верст отстоят и содержат много железа» {171} .

Восхищает широта интересов, кропотливое и тщательное изучение вопросов, которых касался Радищев. Кажется, ничто не оставалось незамеченным в окружающей его жизни, если оно имело практическое, культурное, научное или историческое значение. Ко всему он подходил как человек государственный, считая, что все должно быть отмечено вниманием, если оно может быть полезным народу и отечеству.

Сравнивая жизнь жителей Томского и соседнего уездов, Радищев замечает, что томичи более зажиточны, так как имеют сбыт продуктов на Колыванских копях. Это приводит его к выводу о необходимости изменения административного деления.

«Близость сей округи к губернии того же названия показывает, — пишет Радищев, — что она должна быть приписана скорее к оной, нежели к Томской губернии: сие непременно должно быть сделано, ввиду близкого расположения и связей, существующих между двумя округами» {172} .

Радищев вслед Лепехину и другим русским географам, выдвинувшим мысль о районировании раньше, чем она была поднята в западноевропейской науке, ставит вопрос о новом районировании, которое необходимо решить в интересах лучшего развития хозяйства отдельных уездов Сибири и Урала.

А. Р. Воронцов интересуется медными деньгами, выпускаемыми на Урале и в Сибири. В одном из писем Радищев дает ему краткий, почти исчерпывающий ответ, что в «Казани на пятирублевую ассигнацию трудно сыскать медных денег», а в Перми «на сторублевую дают медь охотно». Он объясняет, почему в Перми и Тобольске «много обыкновенных медных денег». Радищев пишет:

«Изобилие оных происходит не от того, что здесь особая монета, но от того, что часть денег, в Екатеринбурге вытискиваемых, обращается в Сибирь. На сколь мог приметить, то здесь денег больше старого тиснения, а в Перми нового» {173} .

Бумажно-денежное обращение при Екатерине II, наводнившей рынки ассигнациями и изъявшей из обращения золото, серебро, а впоследствии и медные деньги, плохо отразилось на финансовом положении страны. Этот вопрос имел огромное государственное значение.

Радищев хорошо понимал это и отрицательно относился к финансовой политике Екатерины II. Отвечая Воронцову на его вопрос о медных деньгах, Александр Николаевич подводил его, президента коммерц-коллегии, ведавшего внешней и внутренней торговлей в России, к тому, как следовало бы отнестись ему к денежному курсу.

В «Сокращенном повествовании о приобретении Сибири» Александр Николаевич последовательно излагает историю освоения русскими Урала, приобщение его несметных богатств на пользу человека. В этом сочинении кратко излагается, как пришли на Урал Строгановы

«завели крепости для обороны и защиты, земледелие, соляные варницы, звериные промыслы, а впоследствии и железные заводы, и ничего не проронили, от чего бы им могла быть польза» {174} .

Автор «Повествования» далек от того, чтобы идеализировать и переоценивать роль Строгановых в освоении Урала. Он это относит больше за счет «записных и тяглых людей», «убегающих угнетения, или укрывающихся… от должныя казни», то есть участников народных бунтов.

Так понимает Радищев освоение русскими земель и богатств Урала и обширных пространств Сибири. Он подчеркивает, что

«с распространением гражданского правления в сих странах Строгановы все преимущества свои потеряли» {175} .

Для Радищева важно было в своем «Повествовании» подчеркнуть то, что являлось решающим в приобретении Сибири — движение самого народа. Это был трудный поход, продолжавшийся десятилетия, подвиг всего народа, и на нем останавливает свое внимание писатель-революционер.

Вот почему особенно ярко, сжато и сильно в этом сочинении дана характеристика русского народа, отмечены его национальные черты.

Радищев подчеркивает преемственность традиции русских землепроходцев и мореходцев, вслед за Ермаком, продолживших освоение огромного неизведанного края, каким являлась Сибирь —

«пространная сия страна, простирающаяся почти на 12 миллионов квадратных верст, от Уральских гор до Восточного океана и от Киргизской степи, Алтайского и Яблонового хребтов до Ледовитого моря» {176} .

Подвиг Ермака писатель видит не только в военной отваге и храбрости, но и приобщении огромных земель к России с целью их лучшего использования. Здесь нет и намека у Радищева на то, что Ермак в своих действиях поступал по указу Строгановых, что Сибирь была покорена «их иждивением». Радищев вопреки отдельным летописям и историкам, пытавшимся восхвалять Строгановых, подлинным героем истории в приобретении Сибири делает народ и его смелого представителя-вожака Ермака Тимофеевича.

Под лучшим использованием новых земель Радищев понимал развитие производительных сил страны, а вместе с этим и резкое улучшение положения жителей, населяющих этот край. Походы Ермака и Хабарова, экспедиция Беринга, смелое предприятие морехода Григория Шелехова Радищев оценивает как благородный подвиг, совершенный во имя расцвета своего Отечества.

Для Радищева представляется удобный случай «отдать справедливость народному характеру», сказать о русском народе то, что отличает его, и писатель говорит:

«Твердость в предприятиях, неутомимость в исполнении — суть качества, отличающие народ Российский… О народ, к величию и славе рожденный…» {177}

В этих словах, произнесенных Радищевым десять лет спустя, после того, как была напечатана его «Беседа о том, что есть сын Отечества» — о подлинном патриотизме, прежде всего мы узнаем самого Радищева, как человека, достойного носить имя сына Отечества — великого патриота.

Глубокую и верную характеристику Александр Николаевич дал и Ермаку Тимофеевичу:

«Но сколь ни благоприятствовали обстоятельства Ермаку в его завоеваниях, — говорит он, — надлежит справедливость отдать ему и его товарищам, что неустрашимость, расторопность, твердость в преследовании предпринятого намерения были им свойственные качества; что Ермак, избранный единожды верховным начальником своею собратиею, умел над ними удержать, свою власть во всех противных и неприязненных ему случаях: ибо если нужно всегда утвержденное и наследованное мнение, чтобы владычествовать над множеством, то нужно величие духа или же изящность почитаемого какого-либо качества, чтобы уметь повелевать своею собратиею. Ермак имел первое и многие из тех свойств, которые нужны воинскому вождю, а паче вождю непорабощенных воинов» {178} .

Урал, как и Сибирь, оставившие самые сильные впечатления у революционера-писателя, дали ему благодатный материал для размышлений над историей, над развитием экономики хозяйства, культуры этих отдаленных окраин государства Российского.

Много ценных характеристик по геологии Сибири и Урала, тонких наблюдений за народом, населяющим эти глухие края России, рассыпано у Радищева в богатом эпистолярном наследии, в его различных сочинениях на экономические темы, в его «Дневниках» и «Записках» путешествия в Сибирь и из Сибири. Они ждут еще своих исследователей — краеведов. Многие места этих «Дневников» и «Записок», в частности, относящиеся к Уралу, требуют тщательного изучения, почему именно эти факты, события, явления приковали внимание ссыльного писателя-революционера.

Укажем здесь лишь на запись от 8 декабря 1790 года, относящуюся к городу Екатеринбургу, где проездом на несколько дней останавливался Радищев.

«Город построен по обе стороны реки Исети, которая течет в крепком каменном грунте, — записывает он и особо для себя помечает: — Примечания достоин в рассуждении своего положения: монетного двора, приисков, каменьев, шлифовальни, гранильного искусства и мраморного дела. Медные и железные поделки дороги. Торг хлебом для городских жителей, рыба из Сибири. Мясом ведет больше торг в Вятскую и Пермскую губернию.

Меди всей на всех заводах в отменные годы выплавляется от 170 до 280 тысяч пудов. Заслуги капитана Попова по заводу» {179} .

В этой конспективно краткой записи, каждая строчка содержит глубокий смысл. В самом деле, попробуем полнее раскрыть лишь одно упоминание Радищева о заслугах капитана Попова. Документы, хранящиеся в Свердловском государственном архиве о капитане Максиме Никитьевиче Попове — втором члене Екатеринбургской монетной экспедиции, раскрывают перед нами незаурядную личность.

Попов — сын маркшейдерского ученика. За тридцать лет своей безупречной службы в горном ведомстве прошел все стадии работ: от унтершихмейстера до капитана. Этому талантливому человеку, выходцу из простого народа, берг-коллегией поручалась разведка железных руд и постройка новых заводов в Смоленском, Пермском и Тобольском наместничествах.

Капитан Максим Попов действительно много сделал для развития медеплавильного производства на Урале, в частности для улучшения работы монетной экспедиции. Поэтому неслучайно этот человек привлек внимание Радищева. В архиве сохранился рапорт Попова в Казенную палату Пермского наместничества от 1789 года, в котором рассматривается вопрос о целесообразности устройства двух медеплавильных печей при Екатеринбургском заводе, вносится предложение о более разумном использовании медных руд и флюсов на Урале, о рубке леса, а также «сбережении воды от излишнего употребления».

Надо думать, упоминания Радищева о заслугах капитана Попова как раз и сводились к этим новшествам, которые он ввел на заводе, будучи членом Екатеринбургской монетной экспедиции.

Тщательное изучение радищевских записей историками-краеведами позволит еще шире и точнее раскрыть проблемы и вопросы, занимавшие писателя, когда он проезжал по стране изгнания, раскинувшейся от Уральских гор до сибирской реки Лены.

В 1797 году кончилась сибирская ссылка Радищева. Ему было разрешено жить в подмосковном имении Немцово. Проезжая вновь через Урал, писатель делает пометку в своем «Дневнике», что в Кунгуре, в доме городничего, фамилию которого Радищев не называет, он встретил копию с «Путешествия из Петербурга в Москву», переписанную от руки неизвестным человеком. Это чрезвычайно важное сообщение самого автора «Путешествия» указывает, что список с его книги распространялся на Урале и имел своих читателей.

До сих пор не была известна фамилия этого кунгурского городничего. И вот только в 1969 году после долгих поисков и изучения местных архивов удалось установить — городничим являлся капитан Богдан Иванович Остермейер — человек, горячо сочувствовавший ссыльному, но, однако, не поднявшийся до радищевского революционного прозрения и не ставший его единомышленником. Подробно и убедительно об этом говорится в статье «Кунгурские встречи Радищева».

С тех пор, как по глухим дорогам Урала проезжал А. Н. Радищев, прошло почти сто восемьдесят лет. За это время Урал стал неузнаваемым, он сделал огромный скачок вперед в своем экономическом и культурном развитии. Но краткие записи писателя об Урале, его догадки, что в один прекрасный день весь сибирский край должен будет играть большую роль в летописях мира, заставляют нас, далеких потомков, с благодарностью вспомнить имя Александра Радищева.