1. Егор Ковалевский

{70}

Имя Егора Петровича Ковалевского ничего не говорит нашим современникам. А между тем это был незаурядный инженер и интересный литератор.

Первый биограф Егора Ковалевского П. Анненков писал:

«На первом плане всей его политической деятельности стояло страстное, болезненное радение о поднятии внешнего величия и влияния России» {71} .

…В 1830 году Ковалевский бросил Петербург и по приглашению своего брата, работавшего на Колыванских заводах, уехал на Алтай. В сборнике стихотворений «Сибирь. Думы», опубликованном в 1832 году, он отметил, что, пересекая Урал, был поражен его дикой и величественной красотой. Вскоре Ковалевский попросил горное начальство перевести его на Урал для ознакомления со старейшим районом русской золотопромышленности. Просьбу молодого инженера удовлетворили, и он сделался старшим смотрителем Березовских золотых промыслов.

Один из современников молодого горного инженера, знавший его по Березовским золотым приискам, позднее писал:

«Е. Ковалевский выделялся среди инженеров своим образованием и свободным со всеми обращением, много работал над книгами, находил время и участвовал в любительских спектаклях, устраиваемых в Екатеринбурге. В пьесе Н. Хмельницкого «Воздушные замки» он играл Альнаксарова, в комедии А. Грибоедова «Горе от ума» — Чацкого» {72} .

Егор Петрович быстро продвигается по служебной лестнице. Через год он переводится в корпус горных инженеров капитаном и определяется бергмейстером золотых приисков всего горного округа. Затем его командируют в Петербург для «препровождения золотого каравана», оставляют на работе в горном ведомстве. Но столичная жизнь и чиновничья служба не по душе Ковалевскому.

Вскоре он — в экспедиции, снаряженной для поездки в Бухару с целью разведки и исследования руд и открытия «минералов и дорогих камней». Ему нужны знающие дело люди. Ковалевскому помогает П. Аносов и направляет к нему опытных мастеров.

Поездка в Среднюю Азию позволяет Егору Петровичу собрать интересный материал. Без подписи появляется часть очерков «Странствователь по суше и морям». Книгу эту заметил В. Белинский и высоко оценил ее. Он сравнивает очерки Ковалевского с путевыми зарисовками Александра Дюма.

«Каждая страница его занимательной книжки, обнаруживает в нем, — писал великий критик, — сметливую наблюдательность, уменье двумя-тремя резкими чертами обрисовать быт и характер народа, среди которого он жил, или замечательного лица, с которым он встречался».

Благополучно завершенная научная экспедиция определяет дальнейшую судьбу Егора Ковалевского как ученого-путешественника и писателя.

Египетское правительство направляет в Россию своих инженеров для обучения практике золотодобывания. Егору Петровичу поручается обучить их практическому делу, ознакомить с Березовскими и Миасскими приисками, со Златоустовским заводом. После обучения египетских инженеров золотодобыванию они выехали обратно на родину, а Егор Петрович в «знак благодарности за понесенные труды» получает награду от египетского правительства — табакерку, украшенную бриллиантами.

Награда почетна и дорога, но самую большую радость приносит назначение Ковалевского весной 1846 года помощником начальника Златоустовского горного округа, где работал автор булатной стали и изобретатель золотопромывательной машины П. П. Аносов. Недолго Егору Петровичу пришлось работать вместе с прославленным металлургом и ученым. П. Аносова отзывают в Петербург, и Ковалевский возглавляет все металлургические заводы, оружейную фабрику и золотые прииски округа. Всего год и четыре месяца проработал он начальником Златоустовского округа. За это время присмотрелся к людям, полюбил дело, мечтал быть достойным преемником П. Аносова, но судьба распорядилась по-иному.

Вскоре после отъезда египетских инженеров на родину, русское правительство получило официальную просьбу главы египетского правительства Мухаммеда-Али направить опытного русского инженера для «учреждения разработки золотоносных песков, открытых в Верхнем Египте». Выбор пал на Егора Ковалевского. Он приступил к сдаче дел по управлению Златоустовскими заводами и срочно выехал в Петербург.

Егор Петрович заранее знал, что в поездке в Египет ему понадобятся надежные и умелые люди. И когда вышло предписание штаба корпуса горных инженеров, он не задумываясь, назвал имена штейгера Ивана Трофимовича Бородина, успевшего при П. П. Аносове совершить служебную поездку в Валахию, и Ивана Савельевича Фомина — золотопромывальщика, ближайшего помощника П. Аносова в работе по созданию золотопромывательной машины.

В октябре 1847 года Бородин и Фомин выехали в Одессу, где дождались Ковалевского, и 20 октября пароходом «Херсонес» отплыли в Египет. Это была одна из самых трудных и опасных экспедиций Егора Петровича. Она красочно описана им в книге «Путешествие во внутреннюю Африку». Произведение его печаталось первоначально в журналах «Современник» и «Отечественные записки».

Н. Некрасов, хорошо знавший автора, писал ему, как только появились первые очерки:

«Ваша статья прекрасна и чрезвычайно всем нравится. Все жалеют только, что мало, нужно еще».

Помимо увлекательных описаний природы Африки, обычаев жителей, работы самой экспедиции, в очерках Ковалевского содержались и политические оценки эпохи, были высказаны смелые для того времени мысли.

«Негры добры и гостеприимны, — писал Ковалевский. — Негр привык думать и размышлять. Вопрос ваш он поймет быстро: память имеет светлую, скоро выучивается арабскому языку и вообще очень понятлив».

Н. Чернышевский в своем дневнике 2 февраля 1849 года отметил:

«Прочитал «Негрицию» Ковалевского — весьма понравился он за то, что так говорит о неграх, что они равно ничем не хуже нас, с этим я от души согласен: когда говорят противное, мне всегда кажется, что это такой же вздор, как слова Аристотеля, что народы на север от Греции самим климатом и своею расою осуждены на рабство и варварство» {74} .

Высокая социальная оценка творчества Ковалевского упрочила за ним почетное имя передового литератора. Только смелый и уверенный в правоте своих слов литератор мог написать в ту жестокую пору царизма, что причина отсталости культуры африканских народов — «угнетение их людьми другого цвета кожи», и утверждать:

«Я защищаю человека, у которого хотят отнять… человеческие достоинства» {75} .

Е. Ковалевский совершил за свою долгую жизнь много интересных и опасных путешествий, среди них — поездка в Черногорию, Среднюю Азию, Китай. Он написал три большие повести: «Люди странствующие, люди страждущие», «Майорша» и «Век прожить — не поле перейти», в которых использовал впечатления, полученные в Сибири и на Урале. Было издано в свое время собрание его сочинений в пяти томах.

Книги Ковалевского давно не переиздавались и стали библиографической редкостью. На них лежит печать своего века, язык и манера письма кажутся нам, современникам, старомодными. Однако они до сих пор сохранили пламень души их автора, русского патриота.

Егор Петрович последние годы, живя в Петербурге, был председателем общества для пособия нуждающимся литераторам и ученым, возникшего по инициативе Н. Чернышевского. Е. Ковалевский назначил пенсии и пособия сыну первого русского революционера-писателя А. Радищева — П. Радищеву, вдове декабриста В. Кюхельбекера, декабристу М. Бестужеву, оказал помощь семье В. Белинского, добился освобождения от крепостной зависимости родных поэта Т. Шевченко.

«Для Е. П. Ковалевского не было такого честного стремления на Руси, — отмечал его биограф П. Анненков, — такого добросовестного труда и такого светлого начинания, которых бы он не понял или не знал, к которым остался бы холоден и равнодушен».

Егор Петрович прожил долгую и кипучую жизнь. Человек, много сделавший для процветания отечественной науки и литературы, считал свою пройденную жизнь «недоделанной, необретшей своего настоящего завершения».

Личность Е. Ковалевского оказалась настолько яркой и колоритной, что привлекла к себе многих историков и литераторов в наше время. О нем появились монографические работы и исторические романы. Образ Егора Петровича и его верных уральских друзей по поездкам в Среднюю Азию и Африку запечатлен писателем В. Синенко в романах «Горный капитан» и «Страна Офир». Много волнующих глав посвящено жизни Е. Ковалевского в Златоусте, запоминаются портреты уральских умельцев — Бородина и Фомина.

Мы не в праве забывать имя горного инженера Е. Ковалевского. Все сделанное им в нашем крае — яркая страница в истории горнозаводского Урала. Но для нас особенно дорог в нем странствователь и литератор, чей талант впервые пробудился на Урале.

 

2. Петр Падучев

Прошло восемьдесят лет с тех пор, как в «Историческом вестнике» был напечатан очерк «Русская Швейцария». Пусть устарели многие факты в живом, правдивом описании действительности той поры, но искренние чувства автора, его влюбленность — волнуют и сейчас.

Очерк «Русская Швейцария» — о Златоустовском заводе и его окрестностях, истории появления здесь рабочих и их быте, — написан с глубоким знанием предмета. С большой любовью описывает автор красоту уральского пейзажа.

«Я не художник, но всегда жалел, что не владею ни кистью, ни карандашом, чтобы нарисовать бесподобный по красоте и необъятности горизонта ландшафт, который не часто можно встретить в горных местностях, — пишет автор. — Под ногами восхищенного зрителя, ниже на 2000—1500 футов чернеет океан лесов, перечеркнутых светлыми ленточками рек Келнима и Тесьмы, текущих в разные водные системы. Несколько дальше Уральский хребет, на восток за которым раскинулась беспредельная Оренбургская степь с тысячью соленых озер, блестящих на солнце, как капли не успевшей еще обсохнуть росы. Даже гребни Юрьмы и Таганая кажутся отсюда незначительными скалами, нисколько не мешающими видеть Златоуст, Миасс, Кыштым и многие другие селения, разбросанные на 75 верст от Круглой сопки!..» {77}

Под очерком подпись — П. Падучев. Кто он? Заезжий ли человек или коренной житель этого края? Что написал еще и кем работал, где жил? Тщательное изучение авторского состава журнала «Исторический вестник» показало, что П. Падучев на его страницах напечатал очерки: «Уральская Калифорния» о Миасской золотой долине и «Первые стальные пушки» о златоустовских мастерах-умельцах, о талантливом инженере П. Обухове, с чьим именем связаны многие открытия в сталелитейном деле России.

Меня заинтересовал автор этих очерков. Современные библиографические источники никаких сведений о нем не давали. И тогда я обратился к «уральскому энциклопедисту» В. П. Бирюкову.

— Как же, был такой публицист, — хитровато улыбаясь, ответил Владимир Павлович, — наш уралец! Знаю, что златоустовец, а потом следы его потерялись, а ныне и имя забыто…

Бирюков долго искал нужную папку, а когда раскрыл, то в ней, кроме упоминания, что П. Падучев родился в Златоусте, оказалось библиографическое указание: подробности о жизни и деятельности можно почерпнуть в «Вестнике касс взаимопомощи литераторов и ученых». Но его не оказалось в публичных библиотеках Челябинска и Свердловска. Лишь в Государственной библиотеке СССР им. В. И. Ленина был этот «Вестник». С трудом можно найти совсем затерявшуюся среди множества статистических отчетов и цифровых сводок биографическую справку о Падучеве. Она начиналась с того, что 15 октября 1912 года после тяжелой болезни умер Петр Прохорович Падучев. В справке приводились самые краткие и скупые сведения о жизни и деятельности публициста.

Петр Падучев родился в семье мелкого златоустовского чиновника и после окончания окружного училища в 1866 году определился на службу в контору Михайловского завода. Здесь Петр Падучев стал выписывать «Отечественные записки» и «Неделю».

Вскоре П. Падучев сам посылает в журнал корреспонденцию о местной жизни, взбудоражившую все горнозаводское общество. Через несколько лет энергичный юноша покидает Златоуст и отправляется в Петербург, где поступает в учительский институт. По окончанию курса в 1876 году Петр Падучев едет в Каргополь учительствовать, а через три года становится инспектором Черниговского училища.

В это время он активно сотрудничает в журналах, и публицистика захватывает полностью молодого человека. Падучев становится сотрудником многих журналов. Он печатается в «Вестнике Европы», «Стране», «Неделе», «Детском отдыхе». Отдельным изданием у него выходит книга детских рассказов «Жизнь детей».

Но вскоре Падучев целиком отдается педагогической деятельности. Восемь лет работает помощником директора Руковишниковского приюта. Затем покидает службу в приюте, расстается со столицей и уезжает в Тамбов. Здесь он покупает семь десятин земли и в своем «Новом хуторе» ведет образ жизни простого крестьянина.

Это дает ему новый материал, новые впечатления. Падучев много пишет о крестьянской жизни в «Сыне отечества», «Неделе», «Историческом вестнике». Проходят десять лет, и Падучев задумывает издавать печатный орган в Козлове и получает разрешение на выпуск газеты.

Но вскоре прогрессивного редактора-издателя П. Падучева арестовали и сослали в Вологду. Позднее он опять возвратился в Козлов, возобновил издание газеты, где работал до последних дней своей жизни.

Но вернемся к его очеркам о Златоусте.

В очерке «Первые стальные пушки», имеющем подзаголовок «История одного изобретения», П. Падучев полно и убедительно рассказал о жизни и работе П. М. Обухова на Урале. Автор подробно описывает подготовку и момент отливки первых стальных пушек — одновременно волнующий и ответственный, потом показывает их испытание стрельбой ядрами на берегу заводского пруда при стечении почти всех златоустовцев.

После удачного испытания, в августе 1860 года Обухова вызвали в Петербург, куда уже были направлены златоустовские стальные пушки. П. Обухов отливал их не один, помогали ему златоустовские мастера-умельцы своего дела. Одного из них — машиниста молота Падучев рисует живыми, запоминающимися штрихами.

«— Клади часы, не бойся, не разобью, — кричит машинист молота с вышки.

Часы клали, молот опускался на наковальню со всего размаху. Казалось, что от часов не должно бы остаться и следов, но их снимали с чугунной платформы невредимыми.

— Ах, шут тебя бери! — восклицала публика. — Ну, молодец же ты, Харитон, право слово молодец!

— Кто хочет кулак положить? — предложил Харитон.

— Ишь чего захотел! Так бы уж говорил прямо — голову…

— И голову все равно: цела будет. Ну, да голова у человека одна, а кулака-то два, если один размозжу, то другой останется… Эх, дураки! Клади кулаки смело… Али Харитону Ивановичу не верите?» {78}

Прочитаешь очерк и поверишь автору, что таким мастерам под стать любое сложное дело: открыть тайну булата, отлить первые стальные пушки, удивить мир своим умом, умением, изобретательством.

Примечателен и очерк «Уральская Калифорния». В нем автор умело использовал народные рассказы о золоте и золотодобытчиках, удачно и к месту привел странички истории Миасской золотой долины, рассказал о заселении ее сначала башкирами-кочевниками, потом беглыми русскими в XVIII веке. Падучев рассказывает, как эти люди на заре развития горнозаводского дела на Урале открыли сначала руды, а затем золотоносные пески, которые первоначально добывались беглыми каторжанами, жестоко эксплуатируемыми заводчиками.

Автор умело использует в очерке официальные документы, приводит конкретные цифры и факты, дает описания быта рабочих на рудниках и приисках. Тяжелая участь старателей ярко раскрыта на одном эпизоде — находке Никифора Сюткина, откопавшего осенью 1842 года самородок весом 2 пуда 7 фунтов и 91 золотник.

«— Ваше благородие! — осмелился произнести счастливец, переминавшийся с ноги на ногу у сарая.

— Что?

— Можно мне будет в Мияс сходить… к родным, домой… Потому очень уж сердце зашлось.

— Ступай!

В тот же день смотритель прииска сам отвез необыкновенный кусок золота к управителю завода, который командировал Шумана в Златоуст, для представления горному начальнику Аносову» {79} .

За находку самородка Сюткину определили премию в сумме 1266 рублей 60 копеек, а так как он несовершеннолетний, то признано было полезным выдать ему на руки только 66 руб. 60 копеек, а остальные деньги положить на хранение в государственный банк и по мере накопления процентов ежегодно ссужать его. Получив деньги, Сюткин отпраздновал счастье кутежам. Потом счастливец запил, был наказан розгами, и в конце концов умер в нищете.

Самородок Сюткина хранится в Алмазном фонде СССР. Это самый большой самородок, найденный в стране за всю историю золотодобычи: ему присвоено собственное имя — «Большой треугольник».

П. Падучев в этом очерке уделяет большое внимание Аносову, отмечает его исключительное трудолюбие, говорит о нем тепло и уважительно.

«С раннего утра до поздней ночи присутствовал он на фабрике и заводе в Златоусте, указывая, направляя, ободряя и поощряя казенных рабов, — пишет автор, — нередко сюда, где-нибудь возле кричного горна или прокатного станка, ему приносили нероскошный обед, съедаемый между делом и работой. Небольшого роста, тщедушный человек, мешковато носивший горноинженерскую форму с густыми эполетами, Аносов привлекал к себе сердца всех приветливостью обращения и мягким гуманным отношением к рабочим» {80} .

Нет, имя публициста Петра Падучева не должно быть забыто. Ведь его очерки о Златоусте открывают нам забытые страницы славной трудовой летописи Урала.

 

3. Семен Ужгин

Редакторская и писательская судьба Семена Семеновича Ужгина была нелегкой: летом 1907 года он был арестован в г. Кустанае, затем выслан в Тобольскую губернию под гласный надзор полиции на три года.

Срок Ужгину сократили, и летом 1909 года он появился в Троицке, стал сотрудникам газеты «Степь», а позднее — секретарем до ее закрытия. 10 сентября 1914 года С. Ужгина приговорили решением суда, как редактора газеты «Приишимье» к штрафу в 150 рублей и аресту при полиций на полтора месяца. Газета издавалась в 1913 году в г. Петропавловске.

Но еще до этого С. Ужгин, будучи редактором газеты «Юг Тобола», в 1912 году привлекался по суду за публикацию статьи «Бородинское сражение». Это было громкое «литературное дело» в Кургане. Редактора Ужгина и издателя газеты Рогозина судили за то, что в статье, напечатанной по поводу бородинских торжеств «Через 100 лет», по заключению прокурора Тобольского окружного суда, содержался «призыв к ниспровержению существующего строя и возбуждение вражды между отдельными классами населения». Автором статьи был Рогозин.

На судебный процесс С. Ужгина сразу же отозвалась челябинская газета «Голос Приуралья», с которой у него были давние связи. Из заметки «Арест редактора» читатели узнают некоторые подробности об С. Ужгине.

«26 октября в г. Курган привезли редактора «Юг Тобола» г. Ужгина, арестованного в Петропавловске курганской полицией. Ужгин, привлеченный в качестве обвиняемого по 129-й статье, судебным следователем был отдан под надзор курганской полиции, но в половине октября выехал из Кургана. В данное время Ужгин заключен в курганскую тюрьму» {82} .

С. Ужгин активно сотрудничал в газетах — «Зауральский край» и «Сибирская жизнь». В своих статьях и корреспонденциях он поднимал темы местной жизни. Если судить по его редакторской деятельности, активно преследуемой цензурой и судом, то был человеком прогрессивных убеждений, последовательным и принципиальным в своих взглядах, настойчиво проводившим их на страницах уральской печати.

Связи С. Ужгина с Уралом оборвались накануне грозовых событий Октября 1917 года, а имя исчезло со страниц газеты. И вдруг опять глухой отзвук в письме сына поэта Кондратия Худякова — П. Худякова. В очерке «Выдающийся книговед», опубликованном в книге «На литературных тропах», встречается упоминание об Ужгине.

«Отец мой в годы гражданской войны помогал укрываться большевику Ужгину, — сообщал он. — Его разыскивали колчаковцы. Это был хороший знакомый и товарищ отца».

Значит, С. Ужгин был тесно связан не только с уральскими газетами, но и литераторами края, возможно, сам писал и издавался. Решить эти вопросы помог мне В. П. Бирюков.

— Семен Семенович Ужгин! Был такой примечательный человек для своего времени. Редактировал в Кургане «Юг Тобола». Нашумел с одной опубликованной статьей, не помню какой… Погодите-ка минуточку…

И вскоре папка с материалами о С. Ужгине лежала передо мной. Небольшая книжечка, выпущенная в серии «Новинки крестьянского творчества» под названием «Переймы». В предисловии говорилось, что С. Ужгин родился в 1883 году, происходит из крестьян, писать начал в 1909 году, а первое произведение «Степные были» напечатано в 1911 году, в «Ежемесячном журнале» В. С. Миролюбова… Кроме этого сообщалось, что Семен Семенович участвовал в партизанской войне, это дало ему богатый материал для сборников рассказов: «В тайгу», «Комиссарша Авдотья» и других, выпущенных Государственным издательством отдельными книжками.

— Заглянемте еще к Здобнову, — сказал Владимир Павлович. — У него-то, наверняка, есть об Ужгине.

В «Материалах для сибирского словаря писателей» у Н. Здобнова говорилось почти то же самое, что в предисловии к книжке С. Ужгина «Переймы». Библиограф лишь уточнял:

«Беллетрист, сотрудник «Ежемесячного журнала» Миролюбова (1916 г.) и ряда современных изданий, автор рассказов «Гавря-комсомолец» (М., 1925 г.), «Комиссарша Авдотья» (М., 1925 г.), «В тайгу» (М., 1925 г.), крестьянин села Борового, Кустанайского уезда, сибирский партизан» {83} .

Так накапливались сведения об Ужгине — писателе. И все же этого было мало, чтобы ясно представить его творческий облик.

В библиографическом указателе «Рабоче-крестьянские писатели», составленном Львовым-Рогачевским и Мендельштамом, говорится, что С. Ужгин входил в состав группы «Кузница», и давался наиболее полный перечень того, что было издано у писателя к тому времени. Отдельными книгами значились: «Письмо про мужиков бедных и попов вредных» (1923 г.), «В тайгу» (1925 г.), «Гавря-комсомолец» (1925 г.), «Комиссарша Авдотья» (1925 г.), «Громобой» (1926 г.), «Живая вода» (1927 г.), «Костры» (1927 г.), «Переймы» (1927 г.), «Шурка Шахерова» (1927 г.), «Бабье счастье» (1928 г.), «Родная быль» (1928 г.), «Вожатый» (1929 г.).

Таким образом видно, что самая активная творческая деятельность С. Ужгина, как писателя, падает на середину и конец двадцатых годов. Очередная книга его рассказов «Степные были» появляется лишь в 1950 году. В книге собрано все лучшее, что написано автором. Это бесхитростные, простые по форме рассказы. Они пронизаны глубокой жизненной правдой. Автор пытается дать картины алтайской и уральской деревни первых лет советской власти.

Рассказы его чаще всего ведутся от первого лица, в них ощущается живая интонация крестьянского разговорного языка.

С. Ужгин ставит своих героев — рядовых крестьян — в такое положение, когда они сами глубоко задумываются над событиями, происходящими в деревне, и начинают осознавать, что теперь они хозяева своей жизни и, следовательно, надо быстрее освобождаться от пут тяжелого прошлого. Такая позиция писателя помогает формировать общественное сознание крестьян-бедняков.

Может быть, именно поэтому книжки С. Ужгина хорошо принимались в крестьянской среде, а лучшие его рассказы из деревенской жизни, как, например, «Комиссарша Авдотья», трижды переиздавались.

О чем же этот незамысловатый рассказ, для которого автор эпиграфом взял две народные пословицы: «Всяк правду знает, да не всяк правду бает», «Иная и кривда во спасение». Жена комиссара Авдотья прячет у себя дома знакомого молодого партизана Петра, пришедшего связным в деревню из отряда мужа. Кто-то доносит об этом белым властям. В дом Авдотьи приходит белочешский офицер, но она успела надежно спрятать Петра. Ей говорят, чтобы она выдала большевика. Авдотья смело отвечает: «Ищите!» Его ищут, но не находят. Казалось бы, обычная картинка из эпохи гражданской войны. Но С. Ужгину удалось показать стойкий характер Авдотьи, сердцем понявшей, что правда на стороне партизан, рельефно нарисовать образ девки Паланьки и хитрого мужика Мирона, которые помогли бежать Петру.

В книжечке этой помещен и рассказ «Дед Ануфрий». Ануфрий — отец большой крестьянской семьи. Ворчливый, он воюет с сыновьями, вернувшимися с фронтов империалистической войны. Сыновья принимали участие в революционных событиях 1917 года и стали большевистскими агитаторами в родной деревне. Они стремятся внести новое в сложившийся и прочно устоявшийся уклад жизни в отчем доме, по-новому организовать хозяйство и общественный порядок в деревне.

Для Ануфрия сыновья — смутьяны, он не понимает и не принимает их нововведений. В деревне появляется отряд белых, и дед, возмущенный своими сыновьями, выдает их белогвардейскому капитану. Свершается самое страшное — перед собравшимися сельчанами офицер устраивает самосуд. Он приказывает: сыновей — как большевиков расстрелять, а старого Ануфрия — отца смутьянов — закопать живым в землю.

Этот полный драматизма эпизод, рассказанный С. Ужгиным с предельной лаконичностью, потрясает не только всех, кто был свидетелем дикой расправы белогвардейцев с Ануфрием и его сыновьями в те далекие годы гражданской войны, но его нельзя читать без содрогания и теперь, спустя более полувека.

«Смотрит дед Ануфрий в сторону мира, силится крикнуть, — язык речей не дает. Губы застыли, не шевелятся.

Вывели Клима с Сергеем. Поставили задом на край другой ямы, а лицами к отцу. Капитан скомандовал:

— Взво-од, пли!

Упали Клим с Сергеем в яму напротив отца. Снялись казаки, в лагерь на обед поехали, а мир стоит перед дедом Ануфрием живым лесом. Собрал последние силы Ануфрий, простонал:

— Вот… и сме-ерть!» {84}

Тяжкой оказалась расплата за пережитки, патриархальную заскорузлость.

В 1957 году вышла последняя при жизни С. Ужгина публицистическая книга «Партизанское движение против Колчака», написанная в соавторстве с П. Фроловым. Оба автора в 1918 году принимали активное участие в становлении советской власти в Тургайском крае, а затем в гражданской войне на различных фронтах с начала организации партизанских отрядов и до слияния их с Красной Армией.

Книга эта в основе документальна и ценна своей достоверностью. Многие страницы ее рассказывают о героической борьбе южноуральцев, освобождении Челябинска, Кургана, Троицка и Кустаная от белочехов и дутовцев.

Это последнее слово С. Ужгина, сказанное о дорогих ему людях и местах, где началась боевая, революционная молодость, где он приобщился к газетной работе и стал писателем.