Про медведей много существует всяких былей и небылиц. Знаю и я одну историю, мне её рассказал старичок — таёжник один. А так как человек он уже в летах, то, мне кажется, едва ли бы он стал небылицами заниматься. Но и за правдивость я ручаться не стану. Лучше я вам историю с медведем расскажу так, как мне сам старичок передавал.

Так вот, жил этот старичок в одной сибирской деревушке. Глухая деревушка, до ближайшего городка семь дней пути, всё лесом-тайгою. Называлась деревенька Ивановкой, а деда звали Иваном.

Понадобилось деду Ивану сменить один венец своей избы, попросил он разрешения у председателя колхоза, взял топор и пошёл в тайгу. Далеко ходить не надо было: кругом деревья одно другого краше. Выбрал он подходящую лиственницу и давай топориком помахивать. Дело привычное, хоть и толста была та лиственница, однако и она скоро крякнула и повалилась на снег.

Отдохнул дед, выкурил трубочку и решил сучья рубить. Как и положено для такого дела, сбросил он рукавички, поплевал на ладоши и только хотел за топор взяться, как кто-то его сзади, вроде как по-приятельски, по плечу хлопнул. Обернулся дед — и чуть замертво не повалился: стоит перед ним медведь на задних лапах, ростом с доброго мужика. Стоит на задних, а передние в сторону развёл, вроде и на самом деле старого приятеля встретил, обнять хочет. У деда ноги одеревенели, волосы под шапчонкой петушком поднялись, бородёнка затряслась, как сорочий хвост. «Пропал», — думает.

Простояли они так неизвестно сколько, друг на друга глядя, потом мишка, видя, что дед и не собирается броситься к нему в объятия, сам шагнул к старичку. Тут Ивана точно пружинами подбросило — как заяц, перемахнул он на другую сторону поваленной лиственницы. Это мишке понравилось, и он даже зарычал тихонько. Сначала дед хотел было пуститься со всех ног восвояси, но понял, что далеко по снегу не убежишь. Тогда он вспомнил про топор, обернулся, чтобы взять его, а мишка как раз против топора стоит, по ту сторону ствола. Стоит, на старичка смотрит, а на морде прямо написано: «Ты, дед, не бойся. Я только поиграть с тобой хочу. Давай поборемся».

Иван был человеком таёжным, не впервой медведя видел и сразу определил, что медведь перед ним молодой.

Однако бороться с ним у деда не было никакого желания.

И всё же волей-неволей пришлось поиграть с весёлым зверем. Чуть только тронулся дед вправо — и медведь за ним вправо, прыгнул влево — и мишка влево. Вот и начали они приплясывать: один по одну сторону ствола, другой — по другую.

Мишка был страшно доволен. Он то приседал за стволом, то выбрасывал вперёд лапы и старался поймать деда за бороду. Потом, наигравшись в прятки, полез к деду через ствол. Иван не стал дожидаться и сам перемахнул через дерево. Видит мишка — перехитрил его старик, полез обратно, а сам доволен, ворчит. Залез на ствол и стоит ждёт, в какую сторону дед бросится. А Иван начал вокруг дерева бегать. «Может, — думает, — приотстанет косолапый, и успею топор схватить». Медведь спрыгнул со ствола — и за ним. Конечно, опустись он на все четыре лапы, так мигом бы деда достал, но он вёл игру честно: дед на двоих, и он на двоих…

Иван говорил, что он вокруг того дерева раз сорок обежал, взмок весь, да и от медведя пар повалил, но он и не думал дать старику передышку. Взмолился тут дед, стал зверя стыдить:

— Отстань ты, окаянный!.. Ишь что удумал! Мне, однако, на седьмой десяток перевалило, а тебе, лешему, поди, и трёх-то нет… Иди в свою берлогу, непутёвый! Какой лешак тебя поднял среди зимы?

Услыхав человеческий голос, медведь вроде как и приотстал, а потом заревел ещё веселее, и пришлось старику прибавить шагу. От этого и слетела у него с головы шапчонка прямо медведю в лапы. Для мишки это было такой неожиданностью, что он сразу остановился и принялся обнюхивать дедов головной убор. Может быть, мишке показалось, что у его приятеля голова отвалилась. При этом он опустился на четвереньки.

Тут бы старику и удирать, но он так запарился, что как пустился вокруг дерева, так и продолжал бежать, ничего не видя. Бежал, пока на медведя сзади не наткнулся и не повалился ему прямо на спину.

Мишка рявкнул с перепугу, затряс спиной, заплясал на месте. Дед запустил ему пальцы в шерсть и ногами окорячил, как мерина. Взревел медведь от страха, рванул с места и понёс деда по тайге…

Тут и не скажешь, кто больше перепугался — дед ли, медведь ли. Летит Топтыгин так, что снег тучей поднимается, а Иван что есть силы ногами его сжимает да старается покрепче за шерсть уцепиться. Проскакал мишка по редколесью и дует прямо в чащобу. Тут сообразил старик, что если не свернёт косолапый, то оба разобьются о деревья. И как-то так вышло, что потянул дед сильнее правой рукой за шерсть, и стал мишка вправо забирать. Потянул дед ещё сильнее, и повернул медведь в обратную сторону.

Хоть и колотилось у деда сердце от страха, однако он понял, что и медведем управлять можно. Как проскакали они мимо поваленной лиственницы, стал Иван заворачивать мишку на дорогу в деревню. По дороге зверь ещё шибче пошёл. В лес дед Иван, может, целый час шёл, а из леса в пять минут к самой околице прискакал. И так он осмелел, что решил всем колхозникам на удивление примчать на медведе в Ивановку. Но не вышло по его. Подкосились у мохнатого коняги ноги, ткнулся он мордой в снег, да и дед не удержался: перемахнул через медвежью голову — в сугроб. А как вынырнул, сразу на медведя посмотрел: не собирается ли теперь Топтыгин на нём в тайгу скакать.

Но мишке не до того. Лежал он на снегу, и бока у него раздувались, как кузнечные мехи, а из пасти пар клубами валил. Встал дед на ноги да как крикнет:

— Что, доигрался, косолапый?

Мишку как будто вилами поддели — хрюкнул он и на ноги вскочил. Дед повернул — да в деревню. А мишка — в тайгу. Бегут, у обоих пятки сверкают.

У крайней избы дед обернулся, увидел, что мишка уже у самого леса, и закричал:

— Тю-лю-лю-лю! Держи разбойника, держи! Смотри больше не попадайся, сниму шубу!

Однако за топором и шапчонкой с варежками дед так и не пошёл.