Досточтимому и боголюбезному господину Евсевию Иерониму, пресвитеру Вифлеемскому, Р., смиренный священник ***ский, – благоденства в Творце всякого благоденства

Я бы не покидал своих потемок, в коих привык обитать, имея собеседником самого себя, если бы не закипел снаружи какой-то шум и необычное движение. Я выхожу, и вот, стая сбившейся челяди пребывает в удивительном волнении, одновременно восклицая или спрашивая, а иные передают что-то из рук в руки, с такою опаскою, точно берегутся его разбудить. Покамест я стоял в сомнении, должно ли мне вмешаться, один слуга, которого я, хорошо зная, считал человеком благоразумным и скромным, весьма смущенный, торопится миновать меня с этим таинственным предметом в руках, на мои вопросы отвечая сбивчивыми отговорками и закрывая свою ношу от меня плечом, дабы, видимо, уберечь мой глаз от соблазна. Однако запах его одежд все рассказал и выдал, ибо этот человек, скрывшийся из вида, оставил по себе дух, проникавший всюду и отнюдь не сладостный, дух сырой рыбы. Понемногу, однако, расточился он, расточилась и толпа, словно стыд наконец о них вспомнил. Молю Бога отвратить очи мои, дабы не видели суеты и погибели трудов моих, в коих трудился я всякий день. Кто вденет кольцо в ноздри этому Левиафану? Вот, играют они, словно созданы для этого, и дом наш для них – как море великое; господин их ушел, и не ведают часа, когда вернется, оттого говорят в сердце своем: «Солнце зашло, не воротится он до утра», дабы делать то, что им кажется правильным. Над ними нет того, кто разумом наставит их на путь, или гневом покарает их за то, что они делали, или даст им радость видения своего; обновляют свои грехи и чужим поучаются. Предаются своему безумию, наслаждаются мнимыми радостями, лишенные истинных. В ночи придет их господин, не выслав вестника предупредить их, и застигнет их на ложе: что, спрашиваю, они принесут ему от усердия своего? вместо золота – на грош купленную снедь, вместо фимиама – трещащее масло из горькой харчевни, ибо есть у них ноздри, но не обоняют; вместо же умерщвления плоти – усталость от вина и разнузданных плясок. Мне кажется, что я не сеял среди них ни пшеницы, ни ячменя, ничего благого, но лишь скорби, и в свой час выйду пожать скорби: не презри же, Господи, никого из нас, кто прежде смерти обратится от своего неразумия, но милостью предвари наше покаяние и поставь затворы беззакониям нашим, как поставил их надмению морскому.