<Без адресата>

Удивился бы я и не поверил, если бы еще недавно сказали мне, что в одном и том же страхе можно погружаться бесконечно: устал бы и Тантал, казалось мне, и над скалою своей посмеялся. Теперь вижу свое заблуждение. Каждый день жду себе обличителя, при каждом пробуждении, опоминаясь, тотчас наполняюсь горечью, каждый миг трепещу от непредвиденного звука или приближения. Долго ли еще этой муке? Когда, говорят, Филоктет, «раненьем своим знаменитый», с греческой младостью отправился разрушить троянские стены, сделался он на море для остальных вожатаем и, следуя за своей памятью, говорил спутникам: «Вот там, – вдаль указуя перстом, – паросский берег, а вот высокий Лемнос, беспримерно свирепый к мужам; вот Наксос, приверженный Вакху, а вот поднимается гостеприимный для народов Делос; здесь претерпели мы ярость Кианейских скал, здесь на мели оказались, странствуя вслед Фриксову руну»; вещал и указывал им, где глубина надежна, каких мест избегать. Для меня же, ходящего по дому, всякое место – свидетель, и не я о них, но они наперебой говорят мне: «Вот здесь ты был», или: «В этом углу остановился ты и стоял, словно в раздумье», или: «Этой галереей шел ты впотьмах, Бог ведает зачем». Одна служанка, болтливее прочих, на разные лады рассказывает, как видела она ночью призрак умершего, и невдалеке: гордясь этим, словно сама его вынудила из преисподней, непрестанно она вспоминает, какого роста он был, как вышагивал, как склонял лицо, окутанное тьмою, я же жду, что она, поглядев на меня, скажет: «Ты был там», и тщетные оправдания нагромождаю в сердце. При ней я и спину сгибаю, и ступать стараюсь не как мне привычно, и руками двигаю не как придется, а с осторожностью, и – горе мне! – даже во время священной службы, предстоя пред очами Божьими, не могу не думать о том же, словно ее глаза мою судьбу решат и приговор мне вынесут. До такого малодушия я дошел, что пересуды о призраке, прежде мною пресекаемые, теперь поддерживаю и при случае сам вспоминаю какую-нибудь историю из монастыря, которую когда-то слышал, или из епископского дворца занесенную сплетню, и рассказываю с важным видом, качая головою: чтобы себя обезопасить, готов я теперь возделывать в их душах суеверие, которое прежде корчевал. Дай мне, Господи, мужества, чтобы покончить с этим, как Ты повелишь.