Досточтимому и боголюбезному господину Евсевию Иерониму, пресвитеру Вифлеемскому, Р., смиренный священник ***ский, – о Христе радоваться

«Ты утвердил силою твоею море, ты стер главы змиев в воде». Пусть те, кому в священном чтении милей всего буква, думают, что под змиями, о коих говорит Псалмопевец, следует понимать «пресмыкающихся, коим нет числа», и «змия, коего создал Господь»; мы же, от скорлупы буквального смысла стремящиеся к сладостному ядру аллегории, полагаем, что не змея, но грех сокрушил Господь и стер его в воде крещения. Вижу великость этого предмета и не помышляю охватить его весь, но лишь малую его часть затрону. Обрати за пророком взор на пучину, взгляни на корабль, преходящий волнующееся море, вспомни, кто изобрел его и зачем. Алчность ведь создала первое судно и в море дерзнула ради того, чтобы, великие труды и тревоги претерпев, напоследок восточный рубеж обокрасть и чудесное руно вынести из храма. Не довольно было, что земли, что грады, что самого Тартара разъятая бездна несет людям золото, – нет, но самому краю, где восходит колесница Солнца, дали они видеть и святотатство, и братоубийство, и брачного чертога осквернение. Не решилась бы, однако, и алчность на эти подвиги, если бы в стае Эвменид, что ей сопутствует, не ходила с нею горделивая дерзость, ничто не оставляющая неиспытанным. Напрасно заграждает людям стези природа, напрасно она Океан ополчает бурями, Ливию – кипеньем яда, Африку укрепляет Сиртами, Аркт – холодом, всюду открывая больше путей прочь из мира, чем по нему: в Океан вторгаются, в пределы, не знавшие человека, приносят свой страх и заботы, все вертепы мира исследуют, самого Хаоса не оставят нетронутым. Не зная себя, хотят знать истоки Нила, словно те их научат жить праведно и счастливо, и не столько преуспевают на пути к этим таинственным ключам, сколько к нечестивейшим преступлениям, спутников своих убивая ради ежедневного пропитания и чрево свое делая ужасным гробом. Скитальцем и беглецом был человек на земле: скитальцем – последуя вожделению; беглецом – избегая бедствия. Везде отсутствовало то, чего он вожделел; везде обреталось то, чего бежал. Какого зла не вызвали эти всемирные странствия, каким злом не были вызваны? Но оставим их оплакивать. Чего не сделала природа, чего не сделал самый ад, Бог сделал, затворивший вратами море и давший изобретениям греха человеколюбивое применение даже прежде того, как грех был изглажен искупительною жертвой. Говорим: «Челн этот открыл новое поприще для злодейства», и справедливо. Но не будь он некогда сколочен из фессалийской сосны и пущен в неведомые воды, не был бы ныне и мир связан узами общения, не знал бы Рима Мемфис, Таг не ведал бы Ганга, о Британии не догадывалась бы Галлия. И если бы дерзкая доблесть не надеялась, что все ей уступит, как ныне распространялась бы по миру драгоценная весть о Господе, смирившем Себя даже до смерти крестной? Из нашей немощи делает Бог благо. Итак, странствуя долго в пределах пучины, увидим наконец добрый покой и землю прекраснейшую, устремимся к ней всем сердцем и всею силою нашею.