<Без адресата>

От себя скрывать свои мысли – все равно что прятать добро от вора, сидящего у тебя на шее; а поскольку тут, как в сагунтийском золоте, сплавленном со свинцом, стыд и боязнь смешались с ликованием и благодарностью, исповедаю перед собой все, что сам знаю, буду себе и свидетелем и судиею.

С великим трепетом ждал я среди людей, полных радости, того часа, когда господин наш прибудет из монастыря в свое жилище и всех людей приведет с собою. Я думал: вот придут они; наш замок, так долго пустынный, наполнится хождением и заботою, не утихающей даже и в ночи; что тогда избежит людского глаза? и долго ли мне будет ходить там и сям безнаказанно, когда не женщины суеверные и пугливые дети окажутся вокруг, но мужи суровые и всякий страх привыкшие пред собою видеть? В первую ночь навсегда простился я с тем, что вижу вокруг себя, когда смыкаю очи, ибо полагал, что поутру буду уже не здесь и не в своей воле. Никогда, думаю, и ничья постель не была свидетелем такой радости, какую повидала моя следующим утром. Я на своем месте, и моя судьба, ввергшая меня в плачевное беспамятство, за всем тем хранила меня в этом состоянии, не дав мне попасться в руки, привычные ловить! С тем, однако, большей боязнью ждал я следующей ночи, а когда и она миновала подобным образом, а за нею и еще одна, страх мой начал истощаться, а радость – сменяться недоумением. Ввечеру предпринял я все свои обычные уловки, благодаря которым прежде следил за своими выходами и входами, не имея сил им помешать: теперь же все мои хитрости единогласно говорили: не выходил я никуда, провел ночные часы, как положено человеку, на мирном ложе. Но я все не хотел верить, что смилостивился надо мною Бог, пока много дней, проведенных в подобных опытах, не склонили меня признать, что ушла моя болезнь и не вернется. С того часа, как общая радость перестала нести угрозу для меня одного, не было под этим кровом человека веселее меня. Словно разум мой из долгого изгнания возвратился победителем на свой престол и овладел всяким уголком моей природы, так что не было в ней ни одной силы и способности, которая не подчинилась бы ему и не принесла обычную дань. Освободившись от этого бедствия, с новой силой я возненавидел пороки, кои довели меня до него, и поклялся перед самим собой следить за их приближением с неустанной бдительностью, все освещая огнем рассмотрения и взыскания, дабы внутри меня не было той ночи, в коей им дозволено бродить по своей воле.