Господину Фирмиану Лактанцию, досточтимому магистру Никомидийскому, Р., смиренный священник ***ский, – венец вечной славы

Словно головки мака вместо человеческих голов – если позволительно такое сравнение – приношу я свои рассуждения на жертву твоей взыскательности: надеюсь, однако, что не усыпят они тебя совсем, но удостоятся милостивой оценки – не по своим достоинствам, но по твоей снисходительности.

Восклицание, по-гречески называемое апострофой, посвятившие себя красноречию Форума определяли как речь, не к судьям обращенную, но поражающую противника, содержащую некий призыв или мольбу; уместно вставленная, она дивно волнует слушателей и потому применяется во вступлении, когда надо привлечь внимание, или в повествовании, чтобы избежать однообразия. Поскольку, однако, эта фигура в ходу не у одних ораторов, но также и у поэтов, мы понимаем под нею выражение скорби, негодования или иного чувства через обращение к отсутствующему или умершему человеку, или городу, или месту, или какой-либо вещи. Первое – у Марона в «Георгиках», где говорится: «и тебя, величайший Цезарь»; второе – у Туллия: «Вероломные Фрегеллы, как быстро зачахли вы из-за своего преступления»; третье – у Лукана: «О если б, Фарсалия, нивам было довольно твоим той крови»; последнее – у Туллия, взывающего к Семпрониевым законам, или у Марона, порицающего жажду золота. Заметь, как уместно вплетено восклицание в рассказ об Энеевом щите, когда говорится: «тебе держать бы слово, альбанец». Соединяя апострофу с парентезой и давая место как бы судебной речи, поэт придает разнообразие своему рассказу.

Восклицание обнаруживается в поэтических книгах, стоит их лишь немного перелистать. Так, Синон, готовый погубить город троянцев, призывает его соблюсти свои обещанья, сплетая это восклицание с мольбою к богам, чтобы обману придать сияние святости; и Эней, останавливая рассказ о пагубном коне на самом пороге города, восклицает:

то ли желая предостеречь отчизну, то ли прощаясь с ее падшею славой. Впрочем, о том, с каким искусством Марон умеет вызвать в читателе сострадание, довольно сказано другими авторами.

Тем же пользуется Овидий, представляя спор об оружии Ахилла. У него Аякс среди прочих преступлений Улисса, подлинных или мнимых, упоминает брошенного Филоктета, говоря: «и тебя, Пеантова отрасль» и т.д.; и хотя он выводится у поэтов как человек простодушный и не умеющий сладить со своей вспыльчивостью, однако умеренно прибегает к этому средству, зная, что можно внушить слушателям негодование, только если восклицанием пользоваться нечасто и лишь там, где того требует важность предмета. А что он использовал сильное оружие, свидетельствует ответная речь Улисса, который не захотел отнестись к этому с пренебрежением, как к чему-то не стоящему внимания, – нет, он поворачивает ее себе на пользу, из обвинений Аякса делая похвалу своей предприимчивости: ведь он сперва обращается к Филоктету, противопоставляя его гнев своему дружелюбию, а потом обещает вернуть его вместе с его стрелами, ставя это предприятие, еще не свершенное, в ряд со своими прежними подвигами. Так они, едва кончив одну битву, принимаются за другую, сталкивая честолюбье с честолюбьем и к прежним скорбям прилагая новые, едва ли не горшие.