Когда его перед отправлением к султану убирают камчатным покрывалом с алой бахромою, сурьмят глаза и сковывают на щиколотках золотые браслеты, он еще спрашивает, какое направление журнальное кажется султану предпочтительнее и как видится ему политика австрийская и выражает желание описать счастливые его войны большою поэмою. Вернувшись, он грустен — отвечает всем невпопад и немного плачет, присевши в уголке, однако быстро ободряется и смеется над какою-то услышанною шуткою. На склоненном лице его, когда он проходит двором к фонтану, замечается загадочная улыбка, видимо невольная. При избранном приеме, сидя у ног султана и ободренный его благосклонным снисхождением, он немного говорит с французом о Монтескье, и тот, вернувшись, имеет возможность высказать в письме своему другу в Тоннер несколько острых и глубоких мыслей и нравственном состоянии сераля и влиянии его на дела государственные.