- К Красным воротам! - велел он кучеру.- Зачем?.. а вот узнаешь.
- Опять сюрприз?..
- Ты сюрприз… бесценный!.. И всё - сюрприз!!..
Москва кружила. Вызванное встречей у «Эрмитажа», Дариньке вспомнилось Уютово, покой и тишина.
- Завтра все закупим, и скорей, с вечерним! - сказала она твердо, - мне дышать здесь нечем, пойми же!..
- Да, сегодня очень душно…- рассеянно сказал Виктор Алексеевич.- С вечерним?.. Сейчас самое важное…
Она взглянула на него с тревогой. У Красных ворот оп велел кучеру остановиться.
- Пройдемся…- сказал он Дариньке.
- Торопиться надо, а ты… куда мы пойдем, что с тобой?..
- Мы пойдем… домой.
- Ви-ктор!..- воскликнула она, но он молчал.
Новая Басманная в тот час была пуста. Особняки, с садами, с цветниками. На каменных воротах лежали львы. Виктор Алексеевич напевал: «Балконы, львы на воротах…» Они остановились перед сквозной решеткой, чугунной, из винограда, груш и яблок…
- Литое чудо! В морозы все это побелеет, в инее… станет совсем живое. Помню, в Замоскворечье, дом графа Сологуба… Перейдем, оттуда лучше.
Они перешли на другую сторону.
- Нравится, царевна?..- показал он на белый дом-дворец, в колоннах, за большой с елями лужайкой.
- Старинный… такие я видала…- сказала Даринька,- водила тетя, говорила - «графский». Хочешь купить?.. у нас же есть, Уютово…
- Не продадут. Дом этот заповедный, крепкий… по Высочайшему указу. Купцы миллион бы дали. Нравится тебе?.. Это - колыбель твоя, ты родилась здесь.
- Здесь?!..-произнесла она недоуменно.
- Под этими елями играла… Видишь, в глубине, такая же решетка… там большой пруд и
парк… купальни были… там тебя купали!.. плавали лебеди…
- Лебеди?..- повторила она, во сне.
- Жаль, закрыто. Старый дворник ушел на богомолье, ключи у соседского, но он не смеет никого пускать. Ну, в другой раз увидишь.
Дарннька смотрела на темные в колоннах окна. Родилась здесь?.. Этого она не понимала.
- Ты спокойна, это хорошо.
- Но я не понимаю… ничего не помню…- шептала «на растерянно.
- Как ты можешь помнить, отсюда унесли тебя малюткой… два года тебе было.
- Чей же это дом?..
- Твоего отца. Был. Узнаешь все. Теперь, недалеко отсюда, в богадельню…
- В богадельню… зачем?..
- Нет, в богадельню после, а сейчас… Ну вот, плачешь… Все так чудесно!..
Она смотрела за решетку и плакала.
- Я тебе все сказала… ничего не утаила, что… незаконная… всегда за него молюсь…- шептала она, глотая слезы,- если бы он был… хороший!
- Он был хороший, знаю точно. Благородный, добрый…
- Да?!.. хороший?!..
- Твой отец был чистый, и это тебе скажут, кто его знал.
- Чи-стый?!..- воскликнула она, сложила перед собой руки и поглядела в небо.
- Если бы не злой случай, твоя мать была бы его женой и ты была бы тогда законная. Это точно. Пойдем…
Она стояла, глядела за решетку. Он повторил: «Пойдем». Вернулись к оставленной коляске. Виктор Алексеевич велел: «В Елохово!» Коляска покатила той же улицей. Сошли у церкви.
- Это Богоявления в Елохове. Здесь тебя крестили.
Вечерняя отходила. Храм был обширный - богатый, аристократический приход. Иконы в самоцветах, в винограде золоченом иконостас, тяжелые паникадила…
Даринька взяла свечки, пошла ко храмовому образу, под сенью, стала на колени. Предтеча, в коже, воздевал руки над Христом во Иордане.
В «записке к ближним» Дарья Ивановна писала:
«…Были в храме Богоявления в Елохове, где меня крестили. Не знаменательно ли: моя церковь - Богоявления Господня?!.. В канун Богоявления Господня послано мне было вразумление, когда я, грешная вся, в наваждении соблазна, пролила крещенскую воду. В ночи на Богоявление даровано мне было знамение сна крестного. В утро праздника воспела я в светлом сердце песнь дня того: «Море виде и побеже, Иордан возвратися вспять». Вспомнила тогда все в родимом храме, и свет, и трепет. И воспарил дух мой».
На выходе Даринька оглянула притвор и увидала в заломчике чего искала: крестильную купель, накрытую ветхой пеленкой. Просила позвать трапезника или просвирню. Стояла в умиленном ожидании. Пришла старушка, открыла помятую оловянную купель и сказала, что купель старинная, до француза была, батюшка по рухлядным книгам знает. Спросила Дариньку:
- Вас, барышня, тут крестили, у нашего Богоявления? Ну, в самой этой, другой и нет. В самую эту и кунали. А теперь вон красавицы какие! Проживаете уже не здесь теперь?
- Нет, далеко… за Тулу.
Она опустилась перед купелью на колени и приложилась к закраинке. Дали просвирне рубль, и та все кланялась им, пока не отъехала коляска.