Публикации о скандальной пресс-конференции на короткое время заняли первые полосы региональных печатных изданий, да и он-лайн СМИ в стороне не остались. Хедлайнеры привычно посоревновались в остроумии: «Кто копает под министра», «Неожиданный поворот», «Нестерюк отнерестился», «Дураки и дороги», «Предпоследний из могикан», «Доедет ли колесо в Москву?». В сущности, не произошло ничего сенсационного: очередной журналист с небезупречной репутацией по чьему-то (а как иначе?) заказу вылил ушат грязи на чиновника областного уровня. Поэтому обсуждали не призрачные миллионы министра, а мотивы и предполагаемые персоналии скрытых до поры политических шахматистов, разыгрывающих свою партию.
Нестерюк поступил предсказуемо, по крайне мере, для Ранге. И для Натальи Сапаровой. К концу недели иск о защите чести и достоинства поступил на рассмотрение в суд.
Ответчиком по иску являлось «Излучинское обозрение», опубликовавшее материал, якобы порочащий деловую репутацию министра. Автора привлечь к суду не представлялось возможным — аккредитованный журналист с редакционным заданием лишь выполнял работу, и, по мнению суда, являлся ненадлежащим ответчиком.
Статья под заголовком «Испанский гость» вышла в привычном для издания формате. Публикация не содержала глубокой аналитики, разворачивая перед читателем список общеизвестных, но подзабытых фактов — кто, где, когда, чем руководил, владел, состоял в родстве, сожительствовал, судился, уехал в неведомые палестины, скончался или тихо исчез в сферах, через орбиту которых проходила карьерная траектория Нестерюка.
Подзаголовком к нескольким абзацам жирным шрифтом выделялись все до одного вопросы Марата Юрьева. И вслед за каждым — многозначительное «уклонился от ответа». В целом статья порождала у читателя убежденность в следующем: честный журналист задал прямые и чрезвычайно неприятные вопросы напыщенному высокопоставленному чиновнику, фактически разоблачил его. Чиновник глумливо посмеялся над правами четвертой власти и цинично отказался отвечать на вопросы, ему никто не указ. Красной нитью проходила тема Совета Федераций, куда Нерестюк рвется, как лосось на нерест. «Излучинское обозрение» умело расставлять акценты, Ранге ел свой хлеб недаром.
Иск рассматривался в суде центрального и самого престижного во всех отношениях Железнодорожного района. Поскольку областное правительство, мэрия города, губернская и городская думы располагались здесь же, практически все «громкие» и резонансные дела подсудности судов общей юрисдикции в первой инстанции рассматривал судейский корпус этого района. Именно тут выносились приговоры и решения, игравшие ключевую роль в жизни региональной элиты. Некоторые дела, конечно, выходили на уровень областного суда и даже Верховного, но начиналось все тут. Потому и судей подбирали не абы как, а с «прицелом». Хотя каждый из федеральных судей и утверждался указом Президента России, правильным тасованием колоды занимался председатель областного суда и квалификационная коллегия.
Федеральный судья Калашников в судейской когорте стоял особняком. Коллег сторонился, да и не заведены у судей совместные пикники с посиделками, специфика работы такая. Наверх не рвался и даже избегал. Взяток и подношений не брал принципиально. Бывший воин-афганец, следователь военной прокуратуры с двадцатилетним стажем, разменявший седьмой десяток Юрий Борисович не боялся никого и ничего. К завуалированным, а, порой, неприкрытым угрозам относился равнодушно: жена давно умерла, дети выросли и работали за границей, за себя постоять умел.
Лет пять назад, после вынесенного им приговора группе торговцев героином, Калашникова встретили на парковке у дома. И дом-то непростой: шлагбаумы, автоматические калитки, ограждения и видеокамеры — все это присутствовало. Тем не менее, встретили — что вся эта электроника супротив наглости, злой силы и натянутых на голову балаклав?
Однако вышла накладочка, недоумки не читали газет. Неделей раньше было совершено резонансное покушение на председателя областного суда Сорокину, и многие судьи после этого беспрецедентного преступления получили оружие. А у Калашникова оно и раньше было выдано «на постоянку». Намерение двоих, целенаправленно вылезших при его приближении из «девятки» без госномеров, сомнений не оставляло — пришли за ним. Судья дождался, когда самый шустрый вытащит нож, и хладнокровно засадил ему в колено из малогабаритного «ПСМ», а уж затем — в воздух: поди, разбери потом, что не было «предупредительного». Остроконечный патрон «ПСМ» калибра «пять-сорок пять» со стальным сердечником обладал слабым останавливающим действием. Существовала и обратная сторона этого свойства — высокая пробивная способность пули. С большой вероятностью даже легкий бронежилет не спас бы нападавшего от смерти, поэтому Калашников целился в ногу, не хотелось брать грех на душу. Убедившись, что первый бандит обезврежен, судья движением ствола положил второго клоуна прямо в лужу и, примерившись, до хруста втоптал его щиколотку в асфальт, а уж затем вытащил из кармана телефон.
Группа СОБР, руководитель СК, прокурор области и начальник Главка МВД оказались на месте происшествия через пятнадцать минут, когда там уже осматривался руководитель УФСБ. Заместитель губернатора по блоку общественной безопасности приехал через двадцать и нервно покуривал в сторонке. Происходящее имело признаки системности, а системность в делах такого рода попахивает отставкой. По этой причине обоснованность применения оружия федеральным судьей не вызвала сомнений ни у кого, кто был уполномочен принимать решения. На сломанную ногу второго нападавшего, у которого не оказалось ничего опаснее газового баллончика, предпочли не обращать внимания — законность в наше время идет рука об руку с текущим представлением эпизодически прозревающего общества о принципах необходимой самообороны. Все же судья — не какая-то там беременная женщина, зарезавшая напавшего на нее таксиста его же ножом.
Не исключено, что на ситуацию оказали влияние слухи о том, что некий высокопоставленный чиновник в администрации Президента, курирующий независимую судебную власть (в России принято курировать все ветви власти), заметил: «Сегодня судей стреляют, как куропаток, а завтра что — на Старую площадь братков пришлют?» И нервно пошевелил бровью. Дискурс достиг цели — негласная позиция прокуратуры, Следственного комитета и солидарного с ними Верховного суда по вопросу ответственности судьи Калашникова была очевидной: «судья герой, бандитов под шконку». МВД и не спрашивали.
А сам Калашников приобрел репутацию железобетонного свойства, а также настоящую неприкосновенность во всех смыслах. И то, и другое для обычного районного судьи означало бы профессиональное фиаско, возврат к должностному окладу и нищету. Калашников обычным не был. Откровенно говоря, деньги Калашникова не заботили — его, как и других судей, нищим в обывательском смысле этого слова назвать язык не поворачивался. Даже после выхода в отставку ему по закону гарантировалось пожизненное ежемесячное содержание, а эта сумма с учетом выслуги, профессиональной квалификации и надбавок существенно превышала сто тысяч рублей. Маловато, но все же выше официального порога бедности раз в пятнадцать. Что же касается карьеры, то подобных замыслов судья не вынашивал — возраст не тот, да и моральные принципы не позволяли.
Учитывая недостаточный уровень этической эрозии Калашникова, ему давно (а крайние годы и подавно) не поручали рассмотрения дел, зависящих от утомительных переговоров с совестью. Знали, что все равно судить будет по закону. Однако жизнь стремится к равновесию: порой появлялись материалы, в которых востребована объективность в том виде, в котором ее подразумевает закон. Непредвзятое судебное следствие получалось у Калашникова даже лучше, чем патиссоны на его даче. К таким делам и относился иск Нестерюка.
Сам Нестерюк на процесс не являлся, делегировав своего представителя, сотрудника юридического департамента министерства Алпатова. Высокий нескладный Алпатов с умными глазами разочаровавшегося в своей профессии человека заканчивал излагать тезисы, доказывающие осведомленность «Излучинского обозрения» и лично гражданина Юрьева о недостоверности их клеветнических измышлений. При этом он с осуждением поглядывал на адвоката ответчика.
Юрисконсульт Девятова, представлявшая «Обозрение», — чуть полноватая брюнетка в строгом брючном костюме — не выглядела взволнованной. Вполуха слушая оппонента, она неторопливо перелистывала содержимое папочки, утвердительно кивая то ли своим мыслям, то ли тяжеловесным формулировкам искового заявления.
Судебный процесс не отличался динамичностью — Калашников задумчиво листал бумажки, изредка бросая взгляд на двух субъектов, примостившихся на самой дальней скамье зала. Принцип гласного и открытого судопроизводства, закрепленный в Конституции, позволял всякой швали немотивированно посещать заседание, а он, Калашников, не имел права потребовать объяснений повышенного интереса к процессу. Впрочем, судья догадывался, кто это. Наблюдатели. Неприятный тип в ботинках из кожи ската — Мотыга, а рядом с ним, с тщательно ухоженной щетиной, холодными голубыми глазами и тонкогубым ртом — Хонда.
Судья Калашников являлся осведомленным даже по судейским меркам человеком. Именно на него председателем были возложены обязанности по вынесению решений о проведении оперативно-розыскных мероприятий, требующих решения суда. Для таких решений нужно рассматривать и утверждать постановления субъектов оперативно-розыскной деятельности. Сами постановления представляли собой документ с расплывчатой описательно-мотивировочной частью: подозревается, имеются данные, есть основания полагать… Какие основания и где имеются? Да в делах оперативного учета. А они секретные, любому судье это дело не поручишь. Председатель закреплял одного на район. Проверяли через ФСБ, оформляли допуск к гостайне, потом назначали.
Следователь в прошлом, Калашников знал, что половина попыток «органов» ограничить конституционные права граждан путем, допустим, прослушивания телефонных переговоров шиты белыми нитками. Дела оперучета, кстати, действительно до сих пор прошивались нитками — так легче их опечатывать. И часто Калашников требовал такие дела представить для изучения, а что, имел право. И для расширения кругозора полезно.
О том же Мотыге, по которому уже два года работало областное управление по коррупции, Калашников знал столько, что потянуло бы лет на десять. Строго режима. Но почему-то пока гуляет. Хонду, Эльдара Айратовича Киреева, члена преступной группировки братьев Ильчевых, Калашников сам «запирал» на тридцать суток полгода назад по возбужденному делу о перевозке и хранении оружия, потому и помнил. Потом выпустили, «доказуха» оказалась слабая. Группировка Ильичевых специализировалась на крышевании межрегиональных автоперевозок. Хонда имел один пятилетний срок, вышел по УДО, характеризовался умным, изворотливым, жестоким. У Ильичевых он отвечал за взаимодействие с органами власти.
— Представитель истца, суд ваши доводы услышал, — Калашников отложил в сторону ходатайство о приобщении документальных доказательств и кивнул Алпатову, разрешая сесть. — Представитель ответчика! Поясните свою точку зрения касательно предмета иска.
— Уважаемый суд! Наша позиция предельно ясна. Как следует из представленного мной отзыва, ответчик реализовывал свои права в рамках закона «О средствах массовой информации». Статья первая закона дает право на поиск, получение, производство и распространение информации. Извращенное толкование вопросов, которые, кстати, были направлены на установление истины и не казались личной тайны истца, пусть остается на совести этого истца. Более того, на эти вопросы ответы так и не получены. Аргументы истца о неисполнении ответчиком требований по обязательному согласованию текста материала мы полагаем несостоятельными. Подобное требование, и это всем очевидно, является неконституционным. Статья три закона «О СМИ» такие попытки называет цензурой. Касательно психоэмоциональной окраски статьи, которая, якобы, порочит деловую репутацию истца и оскорбляет его, необходимо указать следующее. Доводы истца об оскорблениях являются несостоятельными и не основанными на законе. Вот, ваша честь, извольте. Заключение лингвистическо-литературоведческой экспертизы, выводы которой недвусмысленно опровергают тезисы истца. Заявляю ходатайство о приобщении.
Калашников одобрительно посмотрел на Девятову и подал знак секретарю, сноровисто принявшему из рук адвоката документы. И без экспертизы все понимали, что журналист, а затем и газета воспользовались старой уловкой вида «Вы перестали пить коньяк по утрам?». У Нестерюка не было и быть не могло приемлемых ответов на поставленные перед ним вопросы. Передохнув, Девятова продолжила.
— Статья сорок семь закона дает право журналисту излагать свои личные суждения и оценки в сообщениях и материалах. Аккредитованный журналист, находящийся в штате издания и действующий в соответствии с редакционным заданием эти суждения изложил, а еженедельник разместил на своих страницах. Напоследок отмечу, что истец так и не удосужился реализовать свое право на опровержение, а ведь закон такую возможность предоставляет. Этот факт свидетельствует об отсутствии у истца стремления к установлению истины и разрешения претензий в досудебном порядке. Все происходящее очень напоминает злоупотребление правом и попытку ограничения свободы печати. На основании изложенного прошу уважаемый суд отказать в удовлетворении заявленных истцом требований. Уважаемый суд, у меня все.
Судья благосклонно кивнул, и обозрел поверх очков небольшой зал. Хонда шептал что-то Мотыге. Алпатов после появления заключения экспертизы сидел тихий и пришибленный, будто в очереди к венерологу. Трое журналистов усиленно строчили в блокнотах — вести звукозапись и видеосъемку Калашников не разрешил. Девятова, сложив руки на коленях, сдержанно улыбалась представителю судебной власти.
— У суда не осталось вопросов. Объявляется перерыв, после которого я оглашу решение, — Калашников бросил взгляд на часы. Сегодня пятница, и еще можно успеть на дачу. В середине сентября баклажаны нуждаются в особенном хозяйском пригляде. А иск… С ним все понятно. Как говорится, очевидное умаляется излишними доказательствами.