Закат лёгким багрянцем окрасил небо, уже по-осеннему, пронзительно синее, свободное от летней пыли и дрожания поднимающихся разогретых масс воздуха. Разноцветные листья постепенно укрывали землю, ложась на неё пёстрые разноцветными лоскутами и вносили яркий контраст в лесное однообразие. Костерок нещадно дымил, приняв в свои недра порцию влажного валежника, и разгонял вялых комаров, которые постепенно готовились к зимовке. Вся таёжная живность предчувствовала приближение арктических ветров, несущих с собой холода, и запасала на зиму всё, что только можно приподнять и спрятать, или съедала, трансформируя продукты в жир. Невесомые облака, плывущие вдаль, с высоты взирали на эту суету, не обременённые житейскими заботами, и находясь вне времени и пространства. За гранью человеческого разума, скованного условностями быта, они были полностью предоставлены воле ветра и собственной свободе. Уходя за видимый горизонт событий, облака растворялись в стратосфере, или, объединившись в конгломерат, выпадали на землю тяжёлыми осадками.

Когда встречаются две родственные души, не нашедшие покоя в материальном мире — это просто встреча. Трое — уже больше, чем просто посиделки; будут разговоры и обсуждения: обмен информацией, зачастую отличающейся анекдотичностью происшедшего. Но когда объединяются более четырёх человек — это уже сама по себе аномалия, сформированная флюидами мыслеформы сообщества, движимые единым потенциалом побудительных мотивов. Несколько человек, думающих и действующих в одном направлении, рано или поздно ощутят эффект улья или муравейника — коллективного разума. Правда, и то и другое средоточие инсектоидов имеет ярко выраженную фашистскую, если не идеологию, то образ жизни: слабый, больной, старый — должны умереть. Но наши герои не такие! Среди серых будней обывателей, живущих от получки до получки, и еле приносящих домой ноги, чтобы уткнуться в телевизор, молекулярно растворившись в плазменном экране — наши люди выделяются разнообразием бытия и непраздным любопытством. Они не будут лежать на диване, став единым целым с информационным пространством и принимать галлюциногенные инъекции, каждый вечер, посерийно, вкалываемые в мозги человеческой массе.

Зов бездны, не ограниченный точкой падения… Кто помоложе, мечтают о Припяти, или едут туда на экскурсию, не замечая своего — под самым носом. Кто отправляется на нелегальный показ последствий трагедии, имеют весьма смутное представление, что они там собираются делать. Итак: взяв с собой скудные пожитки, а дома оставив сказочные обещания, идущие на призыв, движутся в неустановленном направлении, с неясными целеустремлениями.

Сожжённые за собой мосты — пошли на обогрев, забытые лица в архив…

* * *

Предзакатное солнце, уже давно наводило меланхолию. Даже некогда весёлый костёр, не желавший подпускать к себе слишком близко — вступал в пору тления…

На поляне, вокруг огня, можно было наблюдать группу, весьма колоритных личностей, издали напоминавших туристов: такие же атрибуты, почти такое же поведение и манера ведения разговора, вот только вместо пёстрых шмоток — видавшие виды плащи и потёртые брезентухи. Вместо нарядных рюкзаков — подобие котомок, полувоенного — полубомжатского образца. Впрочем, сапоги и ботинки, практически у всех, были отменного качества, производящих впечатление о том, что их владельцы собрались уходить в вечность. В общем, одетых, не то, чтобы в лохмотья, но весьма непритязательно. Каждый, из собравшихся: кто по двое, кто по трое, а кто поодиночке — пришёл не весть откуда. В результате, образовалось временное сообщество собратьев по интересам и образу мыслей, каждый со своей, и не одной, историей…