История первая

Полиэтиленовый конструктор

И враг бежит, бежит, бежит…

* * *

Полуденный зной постепенно сменился на приятную прохладу вечера. От реки повеяло свежестью и чистотой, свободной от летней пыли, клубами висящей над просёлочными дорогами, как только по ним кто-нибудь пройдёт или проедет. В траве, до зона в ушах, стрекотало всё, что только могло свистеть и подавать голос. В бездонном небе, невесомые облака совершали своё шествие беззвучно, легко и непринуждённо, гонимые ветром ниоткуда и в никуда. Беззаботность их полёта, наводило на грустные мысли о бренности бытия, привязанности к условностям и обязанностям материального мира. Вечная погоня за благами цивилизации, кандалами сковала руки и ноги, цепями опутала тело и поразила мозговые извилины неизвестным заболеванием, сделав их безвольными подражателями нынешнего периода бытия. Породив причудливые формы, гонка указала на них, как на образцы для подражания, делая на них акцент, как эталонов для существования. Вывела она и многообразие отрицаний, начиная с «Чингачгуков», и дальше, по ниспадающей. Люди разучились отдыхать. Раньше по выходным, все пляжи были забиты — яблоку негде упасть. Нынешние времена отличаются повышенным вниманием к работе.

Бульдозер, Пифагор и Сутулый вышли к небольшой реке, несущей свои воды в сторону мирового океана, или моря — нашим персонажам такие подробности до лампочки. Нет ничего лучше безлюдного места, где можно спокойно расслабиться и отдохнуть. Закинуть удочку, в конце концов, развести на ночь костерок и послушать байки, на сон грядущий. Безмятежную картину омрачали пустые пластиковые бутылки, тут и там разбросанные по берегу. Подо что только не приспосабливают эти ёмкости: от простого ношения воды, до поплавков, при ловле рыбы с кормушкой. Да и птичек кормят, с таких приспособлений. Бульдозер пнул ногой пустую тару, которая отлетела с глухим хлопком и, сняв рюкзак, огляделся по сторонам. Отметив на пляже порядочное количество этого мусора, он решил не тратить пока время на болтовню, а заняться делом, заодно проверив одну версию. Изрядно побегав по берегу, он собрал достаточную коллекцию бутылок для того, чтобы связать плот. Четыре мотка капронового шнура, Бульдозер предусмотрительно прихватил из дома, не полагаясь на русские лианы. В самом деле, размышлял он, ну не плести же верёвки изо мха, или из лыка. Последний вариант был безотказным и простым, но он решил беречь природу. В советские времена, в одном юмористическом журнале, появилась фотография, которая содержала снимок плаката: «Берегите природу нашу — мать вашу»! Этому принципу он остался верен до конца жизни, которая ещё теплилась в бренном теле.

Связывая, бутылка к бутылке посередине, где есть выемка, и фиксируя за горлышки, Бульдозер приступил к постройке плота. Пифагор с Сутулым поглядели на трудящегося товарища и решили сами заняться делом. После того, как Сутулый вынул пятилитровую флягу с брагой, у деятеля от науки родился план. Разделив между собой роли, Пифагор ушёл на поиски, пластиковых ёмкостей особого сорта, а его компаньон занялся постройкой печки. Найдя на обрывистом берегу подходящее место, он выкопал в песке квадратное гнездо, под топку, а снизу поддувало. Сверху, в травяном покрове, проделал два отверстия: одно под конфорку, другое — для выхода дыма. Печь была готова. Самое главное, что требовала она, в основном, маленьких щепок. Вернулся Пифагор, неся в руках три бутыли: две на шесть, а одну на пять литров. Отрезав дно у шестилитровой ёмкости, Сутулый поставил её на печь и залил бражным суслом. Из пятилитровой бутылки, получилась невысокая миска. У другой шестилитровой посуды он отрезал дно и, намотав мокрую тряпку на краю нижней части самогонного аппарата, установил вторую ступень, предварительно отправив миску плавать по суслу. Залив холодной воды в верхнюю часть, самогонщики развели огонь и процесс пошёл. Сквозь запотевший пластик, трудно было разглядеть, что происходит внутри, а пар, заполнивший всё пространство, затруднял, и без того скудный обзор, ставя под угрозу срыва, поэтапное ведение наблюдения за научным экспериментом.

— Пол-литра получится, наверное, — сделал заключение Пифагор.

— А не мало? — вынес Сутулый свои сомнения, на всеобщее обсуждение.

— С собой взяли, в отличие от некоторых.

— Да на мели я.

Пока заканчивался процесс курения самодельного напитка, Бульдозер завершил своё творение. У него получился неплохой плот: в два ряда толщиной и полтора метра в ширину. Пифагор молча взирал на его чудачества, но оценил конечный результат:

— А что, Буль — неплохо получилось, только ещё вёсла нужны.

— Всё, гениальное, как известно, просто, — ответил тот и ушёл в сторону ивняка. Вернулся Бульдозер с двумя срезанными рогатинами.

Обмотав их полиэтиленом в несколько слоёв, он зафиксировал плёнку

в трёх местах.

— Можно из разрезанных, вдоль, бутылок сделать, — добавил кораблестроитель, — да хоть тряпку намотай!

— Ты что, с зимы готовился? — спросил Сутулый, взирая на чудо смекалки.

— Лет двадцать назад, я плоты из воздушных шариков делал, засовывая их в чехол.

Плот с массивным Бульдозером, безмятежно покачивался на волнах, а он стоял на нём гордый, довольный своим творением. Казалось, ещё немного, и он отправится путешествовать в страну грёз.

* * *

* * *

Путешествие, а точнее, мечтания, были недолгими. Откуда ни возьмись, из-за поворота появился огромный катер, на полном ходу пронёсшийся мимо, и подняв, не менее огромную волну. Никогда не выступавший в цирке, и знавший про эквилибристику, только понаслышке, Бульдозер недолго трепыхался, а почти сразу же оказался за бортом.

— В один советский порт — ворвался теплоход! — озвучил происшествие Пифагор, явно соскучившийся по фольклору.

— Чтобы горланить шансон, вам лучше дождаться ночи, — пробурчал

плотоводец, вылезая на берег.

— Да! Народу, явно некуда деньги девать, — сделал вывод Сутулый, провожая взглядом удаляющуюся махину. — На такой маленькой речке — такое корыто.

— До ночи надо просохнуть, — проворчал Бульдозер, развешивая над костром мокрое бельё.

— Чего?! — не понял Пифагор.

— Ну, я хотел сказать — просушить шмотки.

— Ты, в следующий раз, изначально, яснее выражайся, — усмехнулся Сутулый и, указывая пальцем на Пифагора, добавил. — А то, человеку настроение испортил. Пиф, налей-ка ему нашей — зря, что ли мучились.

 

История вторая

Отвези меня, лодочник

Костёр весело потрескивал, избавляя амуницию от избытка влаги, а кораблестроители и конструкторы, делились секретами мастерства, лично приобретённым опытом и услышанным от других.

— Один мужик мне рассказал: пришёл, говорит, на берег реки и приспичило ему на другую сторону перебраться, но как? — Пифагор театрально развёл руки в стороны, плавно, как будто приветствуя барина, в раболепном, но радостном поклоне. — Но, говорит, что с собой всегда носил целлофан: от дождя укрыться или шалаш накрыть — палатку таскать в лом. Это сейчас в магазинах легчайшие конструкции, а в те времена был тяжёлый брезент. Расстелил он полотно, срубил две жерди и положил по середине будущей лодки. С двух концов, связал палки с плёнкой, а нутро набил сеном. Пройдя верёвкой по всему изделию, изготовил что-то, вроде кокона. Неплохое каноэ получилось. Как вёсла делать — вы уже знаете, тем более что тут и одного достаточно, по классике жанра.

Сутулый улыбнулся, вспомнив забавный случай:

— Балдеет народ на пляже: загорает, купается, кто-то в кустах морально разлагается — в общем, вполне обычная зона отдыха. По направлению к берегу, на приличной скорости движется одноместная резиновая лодка. Те из отдыхающих, кому решительно нечего было делать, наблюдая за плавсредством, начинают потихоньку удивляться. Без вёсел, без парусов, без мотора — плывёт. Одинокий пассажир, полулёжа и с задумчивым видом, мечтает о чём-то своём. Подойдя ближе к берегу, пловец встал, подхватил лодку за пустые уключины и ушёл, скрывшись в кустах. Лодка была без дна, а мужик в ластах.

— Так рождаются мифы и небылицы, — заметил Бульдозер. — Удобно, но мокро. В холодную погоду, мой плот предпочтительнее будет. Если, для отбоя, с боков пару брёвен приспособить, то его уже ничто не перевернёт. Некоторые полинезийские племена так делают: хрупкая пирога посередине, а по бокам, по стволу лёгкого дерева, в пределах метра от центра. Устойчивая посудина, для ловли рыбы сетями.

— Такие тримараны, не только у полинезийцев, если я не ошибаюсь, — вмешался с поправкой Пифагор. — У кого-то ещё есть подобные конструкции. Скорость при этом, правда, теряется, но для рыбалки действительно, очень удобно.

— Да уж, — согласился Бульдозер. — Шаловливый морской ветерок, способен не только платья задирать, но и неустойчивые лодки переворачивать, особенно, если парусность большая.

— Если к байдарке такое приделать и соревнование устроить, — предположил Сутулый. — Вот весело будет. Они через месяц, любого культуриста переплюнут.

— Насчёт мускулатуры неуверен, но после того, как уберут брёвна, с места рвануть, они должны лихо, перекрывая все рекорды, — озвучил свою догадку Бульдозер, но тут же поправился. — Впрочем, у них тренажёры есть, где регулируется нагрузка. Наверное…

— Есть, гребцы должны от пуза, — сказал Пифагор, запихивая в рот бутерброд. — Вот в этом, я точно уверен. Да и слышал, от знакомого тяжелоатлета.

Сутулый поёрзал на неудобном и жёстком пеньке, встал, подложил пенопропиленовую подстилку и уселся, уже с комфортом, удовлетворённо отметив про себя, что аскетизм — отшельничеству, а удобство — современному человеку:

— Я слышал, что байдарочники вручную делают анатомические сиденья, под собственный зад.

— Для космонавтов индивидуальные кресла изготавливают, — отозвался Бульдозер. — Эка невидаль выискалась. Каждого, по отдельности загоняют в гипсовые ванны и высушивают, а уж затем, по личному слепку задней части, изготавливают персональное сиденье. Перегрузки при старте — будь здоров, а тут всякая мышца на своём месте. Равномерное распределение нагрузки — залог благополучия при взлёте.

— Гребцы другую цель преследуют, — возразил Сутулый. — Перегрузки их не волнуют. У них задницы затекают, от долгого сидения, как мне сказали. Говорят, что если филейную часть усадить в стандартный ширпотреб, то она очень быстро немеет. Нет единение со спортивным снарядом.

— А как они анатомические сидушки делают? — спросил Пифагор. — Полагаю, что космические технологии им недоступны.

— Ошибаешься! — нравоучительно заметил Сутулый. — Делают они их, как раз с помощью материалов, разработанных специально для космической программы: эпоксидная смола и стеклоткань. Байдарочника устанавливают в характерную позу, красочно разрекламированную в «Камасутре», и наносят на зад смолу, перекладывая её той самой тканью — в несколько слоёв. Так и стоит, бедолага, пока всё не высохнет. Это сейчас, возможно, полно других материалов, а тогда был дефицит, кроме вышеперечисленных ингредиентов. Да и в секрете, друг от друга, все технологии держались — нельзя давать сопернику равные шансы. А вообще, страсти в спорте, особенно большом, кипели Шекспировские, да и сейчас булькают. Ну, так вот, стоит один такой — сохнет. Под чьим надзором кресло делал, история умалчивает, да только, смола наносилась на голое тело, которое забыли побрить. А может и специально — типа шутки такие. Когда могучий клей встал, то стало ясно, что при съёме сиденья, на нём останутся, не только волосы.

Собравшийся консилиум иезуитов, давал советы, один кровожаднее другого:

— Да накормить его горохом или клевером — оторвёт, только так!

— Я клевер жрать не буду! Что я, корова?!

— Точно, мне рассказали, что когда коровы переедят на поле этой травки, то у них животы раздувает. И ещё: чтобы выпустить газы, приходится прокалывать у скотины пузо.

— Враньё это или нет, но клевера нам не достать зимой.

Подопытный схватился одной рукой за живот, другой за сидушку, которая обещала быть утеплённой, с неровным шерстяным покровом и, с приобретённым человеческим фактором. Долго ли, коротко ли, ползала эта черепаха, с панцирем и поясом верности, одновременно — неизвестно. Последнее предложение, поступившее из партера, было связано с привязыванием кресла к батарее, и с ногами в тазу с цементом, чтобы не трепыхался, когда его реактивная струя понесёт в

неведомые дали. Унесло его или нет, на этом повествование из гуманных соображений прекратили, дабы не травмировать психику подрастающего поколения, которому, кажется, что оно знает куда больше старой гвардии, так что и мне больше ничего неизвестно.

— У пловцов, тоже есть свои технологии, по усложнению учебного процесса, — со знанием дела, заявил Пифагор.

— Это, какие же? — с сомнением и недоверием, спросил Бульдозер.

— Фуфайка, к примеру.

— Тьфу ты! Фуфло это!

 

История третья

Демонстрация

Огонь костра высушил одежду Бульдозера, избавив последнего от необходимости, без конца отбиваться от назойливых комаров, ринувшихся в атаку на незащищённое тело. Дров подкинули и неспешный разговор продолжился с новой силой, подогреваемый

теплом костра снаружи, и жаром эликсира изнутри. Пифагор продолжил разговор про пловцов, перебитый дурацким вопросом Бульдозера и его переодеванием:

— Сидят мужики в заводской раздевалке. Как всегда — утренний перекур, с которого начинается любая работа. Тут вбегает их коллега, только в несколько странном виде и заявляет:

— Вы чего тут расселись?!

Одет он был просто: чёрные семейные трусы, фуфайка и кирзовые сапоги. Вся эта амуниция промокла до нитки, а вода струйками стекала на пол, образовывая небольшие лужи. Безумные глаза, не оставляли сомнения в том, что происходят неординарные события. Мужики не подали виду, а один, так осторожненько, спросил:

— А что?

— Как что?! Война!!!

— Ясненько.

Приехавшая бригада скорой помощи констатировала белую горячку, и спасителя человечества увезли на лечение, оставив бригадира готовиться к войне, без одной человеческой единицы. По возвращении из стационара, он рассказал, как для того, чтобы сообщить важную весть, всю ночь форсировал малую речку, три метра шириной, мужественно борясь с течением.

— Да, в такой экипировке — это сурово, — задумчиво произнёс Сутулый. — Ермака тяжёлая кольчуга утопила.

— У него не было такой благородной цели: разбой, да грабёж, замаскированные под великую идею. Не ново. Во времена крестовых походов, эта практика числилась сложившейся, — Бульдозер подкинул в костёр пару толстых веток. — Демонстрация силы и её применение, инструмент расширяющегося государства, облечённого в благую форму — «за императрицу». Возможны, так же другие лозунги и штампы.

— О, демонстрации, — Пифагор вздохнул, с ностальгией вспоминая ушедшие времена. — День солидарности трудящихся под конвоем. Из колонны фиг выйдешь — милиция назад загоняла. Трудящиеся и без приказов объединялись по двое, по трое, по пять человек и более. Картины открывались блистательные, достойные кисти любого художника и фотографа, хоть из «Плейбоя». Идут люди вниз по съезду, и так они воодушевились объединением пролетариев всей земли, что больше не могут держать в себе, нахлынувшее на них чувство полного удовлетворенья, переполнившее сердца и мочевые пузыри. Поворот к школе и не заморачиваясь игрой в прятки, не сторонясь посторонних взглядов, справляют малую нужду. Зачем за угол? Девочки налево, мальчики направо — без разделительных перегородок, но чисто по половому признаку. Мужики, созерцая облегчающуюся половину противоположного пола, вносящую мочевину в фундамент импровизированного туалета, и сами осознавали свою причастность к научному вкладу в методический процесс обучения, обгаживая стены учебного заведения. Мутные потоки, похожие на пиво, заворачивали, ведомые ливневым стоком и стекали вниз по съезду, вливаясь полноводной струёй в могучую реку, которая и без этой подмоги, уже сливалась с другой рекой.

Зайдя к другу домой, прошёл мимо коммунальной кухни, площадью, примерно, пять на пятнадцать метров и сильно-сильно удивился. Всё помещение, до последнего сантиметра, было заставлено пустыми бутылками. Всё!

Бульдозер отсмеялся, покачал согласно головой и произнёс:

— Как же, как же — помню! Раньше праздники отмечались на полную катушку, с полной обоймой спиртного, а теперь они приобрели, какое то эфемерное понятие. Сейчас идут демонстрации наличности, мнимой и явной. Демонстрации протеста по поводу запрета демонстраций и так далее. А вот, чтобы для души… Как сейчас помню корпоративный отдых с парилкой и бассейном. Почти все, кто женат, приехали со своими супругами. В парилку заходили в купальниках и плавках. Всё чин чином. Естественно, подогрев изнутри присутствует — халявный. Сотрудникам нужно отдохнуть и сплотиться. Разговоры у бассейна соответственные обстановке: про нигилизм, стеснение и свободный стиль современного человека. Вася, в семейных трусах классического окраса, разделял прогрессивные взгляды на поведение самца в обществе, отвергнувшего и сбросившего путы моральных условностей. Со словами:

— Правильно! Чего мы все стесняемся?! — он скинул подштанники на пол, обнажив достоинство, чуть-чуть недостающее до колена. Ну, или середины бедра: во всяком случае, разомлевшее в парилке наследие, жутко напоминало атавизм, или рудиментарный отросток, гипертрофированного размера.

Мужья опешили, от такой наглой, в своей назойливости, рекламы. Монополия была налицо: никто из присутствующих не мог создать достойную конкуренцию данному товару. Только словесный спам, что это всё ерунда. Какая у кого вы думаете, была реакция? Правильно! Бабы ржали, как лошади, а мужикам было не до смеха: они бросились натягивать трусы, на сопротивляющегося Васю. Вот только, фатальный показ состоялся, и этот факт, до сих пор, наверное, не даёт мужьям спокойно спать по ночам. Как говорится: «заходи — болтушка».

Пифагор задумчиво осмысливал рассказанное, видимо оценивая собственные возможности, и не находя им оценки, морщил лоб и закатывал глаза — ну, погрустнел человек.

— Что, Пиф, пригорюнился? — Сутулый взирал на товарища в недоумении. — Там, где надо смеяться, почему-то, чуть не плачут. В семье не лады?

— Понимаешь, ссоры каждодневные задолбали. Чуть, что не так -

сразу в крик. Снял позавчера с окна марлю, мешающую дышать — ор!

— Эх ты, дилетант! Даром, что женат. Она и повешена там была заранее, для того, чтобы зарезервировать повод, для будущего скандала: рано или поздно — это должно произойти.

— Да уж, — вмешался в разговор Бульдозер. — Быть рядом, не значит — быть вместе. Ищи причину, о которой я даже намекать не хочу.

Пифагор покачал головой, в знак согласия:

— Это правда. Они и нижней частью пытаются манипулировать ситуацией. Только из области ментального влияния, этот инструмент, запросто может перейти в разряд шанцевого, бросаемого на самые тяжёлые участки. Болтаясь на пожарном щите, потребляться по мере возникновения необходимости любого индивида, нуждающегося в тушении огня. Гнать надо из нашей жизни…

— Правильно — самогон! — перебил его Бульдозер, обречённо махнув рукой. — У меня сосед, так и хотел сделать, но его планы сорвала жена, выгнав, вместе с аппаратом на улицу. Подвергшийся всему сразу: обструкции и остракизму, заодно, он стоял у сарая, не зная, что делать — и обстрактанный и обструктанный. Разбитый, как глиняный черепок. Изгнанный из домашнего рая, так на костре и приспособился эликсир варить, как в стародавние, антиалкогольные времена.

— Ну что, перекусим? — предложил Пифагор, потирая руки. — А то, действительно, грустью, какой-то, повеяло.

— Да, жрать надо по отдельности, — сделал вывод Сутулый. — Сидя за круглым столом, все вместе, мысленные позывы входят в резонанс с коллективным разумом, и обретают единодушные формы желания. И вот уже достаётся заначка из закромов…

— И песня запевается: лежу на пляжу я, и млею, — пропел Пифагор.

— Вас определённо, сегодня на шансон тянет, — хмыкнул Бульдозер.

— А ты предлагаешь, ночью картины на пляже писать? — Пифагор, с иронией в движениях, помахал в воздухе рукой, на манер действий художника на пленере. — Один знакомый рассказывал: жил-был один живописец, который работал, пил, и всё это, не вылезая на свет Божий. В процессе работы, предпочитал находиться в трусах — ну, жарко ему было, а кисточки вытирал об них же. Не тянуться ленивому, в самом деле, за тряпкой. Что случилось в их кругу, какие извилины сдвинулись с места — остаётся загадкой, но потянуло бедолаг на пляж. Всю пьяную компанию. И вот выходит наш герой на песок: рожа небрито-синяя, трусы в горошек, расписанные маслом

дикими тонами — ну, вылитый «граф Орлов из Парижу прибыл»! Обомлев, все присутствующие поняли, что пора бы посетить столицу законодателей моды. То, что они давно и безнадёжно отстали от мировых культурных тенденций, и так было видно — невооружённым глазом. Из плавок, выполненных узкой полоской, прибор не выпадет в дыру на колене. Классический покрой подгузников, как «Запорожец», укрепляет семейную верность, а неженатых предохраняет от

нежелательных связей.

— Пиф, а ты носки меняешь? — вспомнил Сутулый старую шутку.

— Водку за них не дают и, даже бормотуху — я с носками на охоту хожу, как австралийский абориген. Это не просто бумеранг — он отравлен опасным ядом. Носкаин универсален: можно и на рыбалку сгонять. Замачиваешь носки в воде, а снизу по течению, собираешь сачком очумевшую рыбу.

Всю ночь Сутулому с Бульдозером снились вонючие носки, летающие над головой, как австралийские бумеранги, и выписывающие в небе фигуры высшего пилотажа. Пару раз, даже пришлось пригнуться, в результате чего, у Сутулого на лбу появилась шишка, от удара о пенёк, а у Бульдозера, к утру был полный рот речного песка. Снился Пифагору обменный пункт, где за пару дырявых носков давали полноценную бутылку водки. Остальные полночи, Пиф отдирал от забора, намертво прилипшие гольфы. Во сне он брыкался, как арабский скакун, дрыгал ногой, будто заводил старый мотоцикл и без конца повторял:

— Пётр Савельевич, голубчик, не откажите в любезности, соблаговолите посмотреть, не готовы ли носки?

И почтенный господин во фраке с бабочкой, грязной палкой мешал в котелке жуткое варево, подсаливая и пробуя на вкус. Затем громко блажил:

— Господа! Мы сервируем стол к ужину, или голодные спать ляжете — скоты!

И над всем этим балаганом, трепетал на ветру флаг — расписанные трусы.

Первый луч солнца, блеснувший над горизонтом, предвестил рождение нового дня. Он вырвал из мрака ночи прибрежные кусты, полоску песчаного пляжа, на котором: один во сне потирал шишку, другой отплёвывался от песка, а третий заводил мотоцикл.