Аномальные истории

Шмелёв Николай Владимирович

Глава восьмая

Клуб знакомств

 

 

История первая

Библиотечный червь и золото инков

По пыльной лесной дороге шла группа людей с рюкзаками, состоящая из трёх человек. Идущие, между собой о чём-то спорили, отчаянно жестикулируя руками и, то и дело останавливались, вероятно для того, чтобы наиболее убедительней доказать оппоненту свою правоту.

— А я тебе говорю, что не может она быть фальшивой! — Похабыч, он же Бабник, заполучил в руки карту от новой знакомой — библиотекарши, и не мог даже помыслить о подлоге. Он знал толк в тех особях, от которых и получил своё третье имя, дающееся не при рождении, а при боевом крещении. Странное свойство у людей: не удовлетворяться существующим положением вещей, а переделать всё, в соответствии со своими желаниями. Если не получается по образу и подобию, значит надо переименовать, как-нибудь. В каждом дремлют зачатки творческого потенциала, и потребность что-то сделать самому, принимает порой причудливые формы. Корявой деталью, собственноручно выполненной на токарном станке, он не ограничивается, желая работать с личностью; влиять на неё, в соответствии со своими умственными способностями. Была у мужика обычная фамилия — Чрен. Как его на работе окрестили? Правильно — Хруй. Вот и бегают по полям и по лесам толстые и тонкие, хруи и бабники, перечислять великое многообразие которых, нет никакого смысла. Следующий персонаж Рыжий, оппонент Похабыча, в представлении не нуждается. Нет смысла в персонализации индивида, когда прозвище говорит, само за себя. Он остановился и, поправив рюкзак, спросил, не менее эмоционально клиента, которому отказали в винном отделе магазина:

— Да откуда ты знаешь?! На мой взгляд — всё это ерунда! Не может быть в библиотеке, таких раритетов, тем более в отечественной. Я ещё могу допустить архивные данные.

— Ну почему? — вмешался в спор Кащей. — В нашей стране, всё может быть!

— Вот именно! — обрадовался поддержке Похабыч. — Тем более, по знакомству. Я не как обычный посетитель интересовался — сначала личное общение, с которым приходит лояльность.

— А ты не боишься? — поинтересовался Рыжий.

— Чего?

— Того, что «книжный червь», специально тебе эту информацию слил, чтобы, так сказать, заинтересовать на всех уровнях.

Кащей оживился и строя планы на три хода вперёд, очень обрадовался, такому повороту событий, обещавших весёлое времяпровождение:

— А что! Будет, где зимой погреться. Зайдём в читальный зал — начитаемся, на троих.

— Ты там такой начитанный будешь, что придётся уходить через фондовое хранилище, в канализационный коллектор, — возразил Похабыч.

— Зачем? — не понял Кащей.

— Домой пробираться.

— Почему не на автобусе? — теперь Рыжий не понял, суть проблемы.

— Можно и так, — согласился Бабник. — Но его же на приключения потянет.

Кащей исподлобья оглядел двуликого Януса, с головы до ног и вынес свой вердикт:

— Послушай, Рыжий! Кажется, он влюбился: и все эти карты, архивные данные — только для отвода глаз. Сам так делал: ищешь самый ничтожный повод, для того, чтобы встретиться.

— Ну и что — будем эрудицию повышать, — сделал Рыжий снисходительное заключение и потёр рука об руку. — Фонды большие, необъёмные; того и гляди, что и впрямь, чего-нибудь стоящее отыщем.

— На свадьбе гульнём, — продолжил Кащей, — и вообще, не все ли так делают? Так что не тушуйся, не волнуйся — не ты первый, не ты последний.

— Да ну вас! — отмахнулся Похабыч, но как-то неуверенно, как будто и сам уже сомневался в том, что ему сказали.

Капканы на виду никто не ставит, но тщательно маскирует. Ещё ни один смертный не смог предугадать: ни злого рока, ни счастливой судьбы, тем более что последнее, понятие, больше, чем эфемерное. Пока, всепожирающий быт, не подмял под себя, погребённые остатки первоначальной любви, можно бегать со счастливыми лицами, радуясь каждой мелочи: птичкам, синичкам, сусликам и прочей живности. Можно улыбаться друг другу, катаясь на качелях, каруселях, осликах и прочем гужевом транспорте, развлекательного назначения.

— Ну, чего ты к нему пристал? — вступился за друга Рыжий. — Не на статуе же ему жениться.

— А почему бы и нет? — Кащей нащупал лукавую жилку в теме разговора, и смешно было бы, её не поэксплуатировать. — Вон, сколько их по городам наставили. Прямо — поветрие, какое-то. Один знакомый, напившись, женской статуе два предложения сделал, и его

не смутило то, что она не одна.

— Не остановило присутствие рядом чугунного мужика? — смеясь, переспросил Рыжий.

— Вот именно.

— Ну и что, — переспросил Похабыч, — чем дело кончилось?

— Как он утверждает — ни одного отказа, — засмеялся Кащей. — А, как уверяет другой, независимый источник — изделие увезли на реставрацию. Чугунину до сих пор ремонтируют.

— Дятел! — вынес вердикт Рыжий. — Но, это всё бомжи отпиливают, да и не только они.

Дорога, миновав обширную поляну, свернула в сторону леса, закончив мельтешить по перелескам и песчаным оврагам. Позади остались поля кукурузы, не съеденные саранчой, а впереди стоял недопиленный лес.

— Сворачивай на… ну, в общем, к лесу, — скомандовал Похабыч и повернул в сторону соснового бора. — Это здесь.

— Что здесь? — не понял Кащей, и вопросительно поглядел на Рыжего.

Последний, так же, несколько растерялся и взялся уточнить:

— Послушай, сердцеед, а ты не этих мест карту выкопал?

— Ты что?! Того? Конечно нет. В ней данные о Карибском бассейне, а здесь, просто место классное и озеро клёвое.

— А! — разочарованно протянул Кащей, — Багамские и Антильские острова, большие и малые — тогда понятно. — Только, напрасно всё это. Подводные течения, давно растащили все остатки по дну, а сами ценности, надёжно скрыты многометровым слоем ила. Даже искатели, имевшие самые достоверные сведения и новейшее поисковое оборудование, полагались в основном на удачу, и часто уходили, не солоно хлебавши.

— Но, что-то же хлебали, пусть и без соли, — не сдавался кладоискатель.

— Почему без соли? — Кащей хитро прищурился. — Морской воды они нахлебались.

— Не хорони надежду, — вздохнул Бабник. Вдруг, что-нибудь срастётся.

— Личная жизнь у тебя срастётся, — парировал Кащей и углубился в чащу леса. — А это, для кого как: кто-то женится из-за денег, кто-то находит своё счастье, и никаких излишеств не надо; на жизнь хватает, да и ладно. Знал одного мужика, так тот, при слове деньги, чуть сознание не терял. Того гляди — откачивать придётся.

— Я за приключения ратую, — оправдывался Похабыч. — Монотонность в гроб вгоняет.

В сосняке пахло смолой и хвоей, воздух очистился от пыли, а приятная прохлада сменила зной открытого пространства. Костёр разводить было рано, и посему, приняли решение — дойдя до места, на первых парах, обойтись сухим пайком. От обширного озера веяло свежестью, с примесью лёгкого болотного запаха. Спокойствие стоячих вод располагало к умиротворению и, проникнувшись этой идеей, путники расположились поудобнее, приступив к трапезе.

— Степан Никанорович, голубчик, будьте так любезны подать солонку — не сочтите за труд, — Рыжий, с невозмутимым видом, ожидал транспортировки отложений мёртвого моря, протянув с этой целью руку.

— Чего?! — опешил Кащей. — Может, тебе сюда лакея выписать?

— Приподними оглобли, да сам докандёхай до перечницы, — добавил Похабыч.

 

История вторая

Свидание с портвейном

Вечер обещал быть насыщенным и содержательным. Прямо скажем — литературным.

— Из библиотечного зала, распивочную мы уже сделали, — сказал Кащей, вытирая руки о штаны. — Но, таких неожиданных мест, может быть много. Вот, к примеру: у нас, где я раньше жил, отреставрировали здание; бывшие лечебные палаты. Из них, в советские годы, сделали «Клуб знакомств». Это сейчас, подобные заведения называются брачными агентствами, а тогда, были только клубы. Что раньше, здание содержало больных, так и теперь, стали появляться люди, которым не терпелось угодить в семейную кабалу. Заболевание! Только до революции, в этих стенах лечили, а теперь усугубляли течение болезни, в сторону тяжёлой формы.

Зима. На улице холодно. В помещение клуба сводят очередную пару, впервые увидевшими, друг друга воочию. Как вы понимаете, кому что, в этой жизни мешает найти свою вторую половину: кому стеснение и робость, а кому работа. Кто-то из дома не вылезает — тоже проблематично обзавестись семейными узами. Так что люди, приходящие сюда, имеют последний шанс, а без сводни, не имеют его вовсе. Плюс ко всему, громадный комплекс, по поводу всего перечисленного. Ну, так вот: краснеют ведомые друг против друга, опустив глаза, и в сильном смущении, мнут в руках холостяцкие кепки, искоса поглядывая на предлагаемый товар. Да не обидятся на меня брачующиеся, хоть они и не слышат меня, но для всех агентств, это товар, который заплатит деньги за посредничество, и гуляй «Василий». Что с ними будет дальше — клубу до фонаря, даже если эти лицемеры станут брызгать слюной, доказывая обратное. Подходит время, приближающее час пик, когда до нервного срыва остаётся совсем немного. Вот тут, пора бы вмешаться и разрядить обстановку, но непредвиденный случай, обострил её до крайности.

— Газы? — оживился Рыжий.

— Нет, хоть такое и случается. Всё пошло по-другому: это сейчас охранники у входа, фейс контроль и прочие атрибуты современности, но на заре капитализма, ничего похожего не было, если не считать самых крутых, только что открывшихся заведений. И то сказать, по-моему, их ещё не было. Третий раз за концовку принимаюсь. Вот финальный свисток, и…дверь открывается, впуская непредвиденного персонажа, не предусмотренного протоколом знакомства. Лицо изрядно пьяное и ноги заплетаются. Достав из-за пазухи бутылку дешёвой бормотухи и, с характерным стуком, установив её посередине стола, пришелец сказал простые слова: «Ну что, хряпнем по стакану! Чего вы, такие скучные!» Великолепно разряженная атмосфера: вот тут-то, кажется, газы и случились. Как его оттуда выпроваживали — это отдельная тема, для милицейского протокола.

— Весёлый у вас народ живёт, — смеясь, сказал Похабыч.

— Жил, — уточнил Кащей.

— Почему в прошедшем времени, — не понял Рыжий, — разъехались, что ли?

— Поумирали все! Действительно, весёлый был конгломерат. А ведь он, эту бутылку, можно сказать, от чистого сердца принёс. Но не поняли его, и он не понял, как это — знакомиться без ста граммов, для храбрости. И вино — дефицит, а тут даром предлагают. Вместо того чтобы благодарить, в обморок падают. То, что люди могут стесняться друг друга — он не знал. Не было у него такой опции, а сто грамм — это штамп, что-то вроде тоста.

— От чистого сердца — простыми словами, — пропел Рыжий.

 

История третья

Великая борьба

— Да уж! Хорошо помню борьбу с алкоголизмом, — криво усмехнулся Дед. — Глупостей было наделано немало, хотя, ходит мнение, что не глупости это были, а целенаправленная акция, с чётко предусмотренными последствиями.

— Что говорить: по головам за вином лезли, в прямом смысле. Я сам это видел, — подтвердил Рыжий, вспоминая былые времена.

— Когда компания только озвучивалась, но ещё не была приведена к исполнению, и в магазинах было достаточно свободно, от столпотворений, наблюдал такую картину, — начал другую историю

Кащей. — Нервный народ в винном отделе, уже предчувствующий грядущие перебои со спиртным топчется у прилавка. Повышенное выделение адреналина ощущается спинным мозгом, и судя по мимикрии подопытных, великая сушь не за горами. Но денег нет купить вагон: классу миллионеров, ещё только предстояло

сформироваться. Мечется народ и запасает впрок на всё, что есть, а нервозность передаётся окружающим. На огромном подоконнике сидит счастливый обладатель ёмкости 0,8 литра, наполненной чёрно-красной зловонной жидкостью, которую и вином то назвать нельзя. Держателю сей благодати не знакомо слово «про запас». Маленький щуплый мужичок которых именуют «с ноготок», держит свою добычу двумя руками и употребляет, прямо в магазине, как говорится — не отходя от кассы. Зажатый в рамки окна и в плену пероральной зависимости от горлышка бутылки, он сидел прямо на подоконнике, вытянув ноги. Кадык совершал гигантские амплитуды, в точном соответствии, с порцией вливаемой жидкости.

— Гурман, никуда не торопящийся, — остроумно подметил Похабыч. — Вот нетерпеливые, раскручивают пузырь, как в центрифуге, пока смерч не появится, и выливают всё в рот, не глотнув ни разу. Они этот вихрь — змием зовут.

Рыжий скривил рот и наморщил лицо так, как будто это ему влили, три пинты горячительного, не спросив разрешения:

— Тема у вас весёлая, про алкашей. Для души бы, чего рассказали.

— О! Конечно! — оживился Похабыч. — Была у одного из друзей свадьба. Дело обычное, застолье домашнее: всё на столе и всего хватает, с избытком. Пели, пили, плясали — всё, как у всех. Но одному из гостей, такой расклад показался скучным, или привык пить в гордом одиночестве. Уже изрядно поддатый, он взял со стола целую бутылку водки и ушёл допивать свою порцию в кусты, под многоэтажным домом. Устроился поудобнее: красота — нет никого. Нет пьяных гуляющих, пристающих с танцами и разговорами, нет орущего тамады, домогающегося с дурацкими аттракционами — только ты и бутылка. Один на один — жертва и хищник. Допивая полулитру, в разросшейся поросли, он изрядно окосел и душа, как всегда и у всех, требовала выхода. Лучший и безотказный вариант — это русский народный фольклор. Вой про мороз и поломанные камыши, долго доносился из кустов, пугая прохожих и вызывая любопытство бродячих собак, но также и правоохранительных органов. Допевал он, кажется, уже в вытрезвителе.

— Подрезали нашему орлу крылья — прервали картечью гордый полёт, — сделал заключение Кащей. — Наступили певуну на горло.

— Нашу песню не задушишь, не убьёшь! — подхватил Рыжий.

— Увы — такова селяви! — со скорбью в голосе, изрёк Похабыч, тут же посрамлённый Кащеем.

— Не такова, а таково! Селяви — среднего рода.

— Ну, и хрен с ней! — отмахнулся Бабник от умника. — Всё равно, след мечты не просматривается, одна пьянка на уме: что на свадьбе, что в кустах — суть одна и та же.

— Да уж, мечта — штука такая, — согласился Кащей. — Один раз послали пацана за закуской. Напарник сидит и уже слюни пускает, заранее предвкушая маринованные огурчики, болгарского замора, в нетерпение, ёрзая на стуле. Приходит гонец с продуктами. Если бы холодец: пряники, печенье глазурованное, кулёк карамелек и огромный, видимо семенной, солёный огурец — весь помятый. Где он откопал его только? Видимо, так подарили, как оптовому покупателю кондитерских изделий. На весь этот маразм, нам бабы дали внятный ответ — чего ребёнок хотел сам, то и купил. Ну это, мне, в общем то, понятно, кроме солёного представителя семейства тыквенных.

— Ну, достаточно уже: и про вино, и про разрушительниц семейного очага, — сказал, недовольно морщась, Рыжий.

— Хранительниц, ты хотел сказать? — уточнил Похабыч.

— Раньше, может, и были, хранительницами, а теперь эмансипация. До добра она не довела, это сейчас и ежу понятно. Полная свобода у женщин, открывает им широкие перспективы, тем более что штамп в паспорте — ничего не значит. А при отсутствии детей — тем более. Просто синие чернила. Можно жениться и разводиться, хоть 118 раз. Это развязывает руки и мысли, особенно в неустоявшихся мозгах.

— Грубый век — грубые нравы, — Кащей заключил в четыре слова, всю предыдущую демагогию.

— Эпидемия, — Рыжий сделал окончательный вывод, своему выступлению. — Падение нравов, охватило, практически всё население.

— Народ читать перестал, с экранов телевизоров льётся мутный поток грязи, — с сожалением сказал Похабыч. — А ведь, столько книг хороших, осталось невостребованными.

— Тебе это не грозит, с такой библиотекой, — Кащей с Рыжим давились от смеха. — Возьмёшь с полки, что-нибудь душещипательное, типа «Королёк — птичка певчая».

— Чего? Какая птичка, да ещё певчая?

— Правильно, — согласился Кащей. — Прочитаешь мою книгу. В ответ на заграничную литературу, «Поющие в терновнике», я написал «Блюющие в крыжовнике». Значит, дело было так…

— Нет — не надо! — Бабник прикрыл рот рукой. — Ты что про птичку сказал? Что за намёки?

— Какие намёки? У каждой женщины есть свои маленькие секреты.

— Не встречал! Как правило, попадались такие, что создавали впечатление носительниц государственных тайн. Причём, особо важных.

Извечный принцип работал безукоризненно. Сидя дома, они будут обязательно, не умолкая, судачить о работе: кому, куда, какую трубу вставить. Новую, или ржавая сойдёт. Заменить оборудование или не надо — и прочие мелочи. День клонился к закату, оставляя собеседников с их проблемами, спорами и сомненьями. Ночь зажигала костры — маяки для одиноких душ…