Покосившаяся избушка на краю леса, которую срубили, вероятно, выдающиеся мастера своего дела, служила конторой. Это сейчас, в наше время, конторы называют офисами, что, собственно и является истинным переводом. В избе собирались на совещания, чаепитие и прочие срочные нужды, требующие полного состава членов правления. В ней решались неотложные вопросы и травились анекдоты, вместе с приблудными тараканами. В ней же встречали особо важных гостей, или особо карманистых, что, собственно, различие имело небольшое, а главное — принципиально неважное. В общем и целом, избушка заменила организаторам игрового полигона родной дом. В дальнем углу стоял помятый алюминиевый бидон, наполненный малоизученной жидкостью и, являющийся федеральным резервом данного анклава. Сутулый с Кащеем, несмотря на официальные запасы горюче-смазочных материалов, имеющей заводскую маркировку, в виде невзрачной картинки, посматривали на ёмкость, кто как умел: один алчно, другой хищно. Только своевременные призывы на очередную трапезу удерживали их от необдуманного шага. Они подолгу шептались, о чём-то, в дальнем углу избушки, вынашивая непонятные планы, пока до слуха Крона не долетели отдельные обрывки фраз, из которых стало ясно, что они сами хотят поставить в сарае брагу, но не знают на чём.

— Что толку суетиться, — нервно говорил Кащей, тыча пальцем собеседнику и компаньону в грудь. — Дрожжей-то, всё-равно, нет.

— Зачем вам дрожжи? — весело отозвался Крон. — Насыпали опилок в чан — через месяц, и так, всё скиснет. Не обязательно кидать в бачок килограммовую пачку дрожжей, чтобы потом бегать за ёмкостью, смотря, как она прыгает по полу. Достаточно маленькой щепотки катализатора — для толчка.

— Для толчка бумага нужна, — хмуро отозвался Сутулый.

— Или штанга, — не менее сурово, добавил Кащей.

— Месяц они не выдержат, — согласился с доводами обоих, Комбат и, все продолжили заниматься своими делами, оставив самогоноварение фольклорным персонажам.

Сизый дым из помещения правления почти не выветривался, смешиваясь с кухонными запахами и навсегда въелся в бревенчатые стены. Печка-буржуйка исправно дымила, не только трубой, добавляя свою лепту в атмосферу помещения, в виде синего дымка и, если бы не тепло, которая она вырабатывала, её бы давно выкинули. Как прочищать дымоходы от чёрной сажи, никто не имел ни малейшего представления, а если и имел, то весьма смутное.

В запылённом углу, как накрахмаленные воротнички, стояли Бармалеевские носки, добавляя аромат к существующим дезодорантам.

— Ну, ты — орёл! — восхитился Почтальон. — Такой комплект защиты на когти отхватил. Кувалдой не сомнёшь.

— Да они толстые и шерстяные! — оправдывался владелец доспехов, под общее хихиканье. — По умолчанию — не гнутся.

— Как у мощной кольчуги — тройная вязка, — усмехнулся Крон. — Теперь ты можешь на снегу спать, без спального мешка из медвежьего меха.

— И по кислоте ходить, — добавил Почтальон. — Кто знает, а вдруг — пригодится.

В комплект мебели, включенную в реестр, входил допотопный деревянный табурет, создавая уют и вызывая удивление. Старый. Облезлый. Предыдущая краска, наложенная в древние времена, когда про химию в этих местах никто не слышал, просматривалась из-под новой, из-за того, что поздние наслоения порядком облупились. Синие, жёлтые и даже красные оттенки радовали глаз. Сколько их было, слоёв — никто не знал. Узнали благодаря Сутулому и отсутствию ворон, которых, от безделья, можно пересчитывать. Он пересчитал красочные слои. Оказалось — восемь. Для выяснения этой истины, пришлось, даже, некоторые позднейшие наслоения отколупывать. Классический табурет, который, в наши дни, можно встретить только в самых глухих деревнях, имел не менее классический вырез, посередине сиденья. Ярко выраженный тороидальный полубублик вызывал удивление у молодого поколения, да и старожилы, так же не могли дать вразумительный ответ, об истинном предназначении отверстия.

— Для чего здесь дыра? — поинтересовался Сутулый: ни у кого, и у всех — сразу.

— Для того, чтобы не прело всё, что соприкасается с деревом, на котором сидишь, — прояснил Крон истинное положение дел, в столярном ремесле, незадачливому исследователю русской старины.

— А может быть — для проветривания недержания? — усомнился Комбат, недоверчиво посматривая на разноцветную табуретку.

— Недержание — чего? — возразил Крон. — Если газов, то по тыкве однозначно получишь, независимо оттого, привстанешь ты с табурета или нет!

— У меня в башке проводятся параллели с детским стульчаком, — вмешался Доцент, давясь от смеха.

— Да чего там гадать? — не выдержал накала прений Бульдозер. — Дыра нужна для того, чтобы сквозняком гостю геморрой надуло! Хозяин-то, небось, в кресле сидит или на мягком и тёплом стуле. Нечего, понимаешь, без приглашения по гостям шляться.

Остальные молча согласились с железным доводом и вернулись к незавершённым делам.

Уже длительное время Крон корпел над мундштуком для трубки: мастер-форма, акриловый слепок, гипсовый саркофаг — приспособление предполагалось быть массивным, потому что изготавливалось из эпоксидной смолы и имитировало янтарь. Но не это определяло размеры, а главное, толщину изделия. Мелкие муравьи Крона не интересовали, как заменители природного образования. Даже мёртвый шмель уступил место, далеко не из-за размеров, другому насекомому. В мундштуке был погребён: нет, не паук, а дохлый таракан, позаимствованный у знакомых, в те времена, когда они устроили в своей квартире газовую атаку, охотясь на усатых приживальщиков. Чего стоило Крону приспособить его на место, знают только Высшие силы но, теперь это была не просто трубка с янтарным мундштуком, а самый настоящий выпендрёж. В недрах искусственной смолы, среди прочего мусора, имитировавшего природные осадки, отлично просматривался рыжий таракан, не растерявший своих усов и навечно застывший, в растерянной позе.

— Крон, я читал, что есть специальные мундштуки, в которых струя дыма направляется вверх — на нёбо, — обратился к нему Бармалей, которому нечего было делать и от безделья, оставалось только вмешиваться в работу мастеров, строя нелепые предположения.

— Да-да, конечно, — не замедлил ответить Крон. — У меня, как раз, оно закрыто пластмассой так, что никаких вкусовых ощущений эта область не передаёт.

— Кто — оно? — не понял Пифагор.

— Нёбо — так перетак!

— Можно же снять, — удивился Бармалей простоте решения проблемы и неприятия, этого решения, отдельными гражданами.

— Можно, — согласился Крон. — В домашних условиях, оно, конечно, понятно, но я представляю себе другую картину: элитный клуб, кругом дымят кубинские сигары, по тысяче баков за штуку и тут — я достаю пачку беломора. Деловито разламываю папиросу и набиваю трубку. Можно, разумеется, подсуетиться и разжиться «Герцеговиной Флор», но не суть в этом. Далее: снимаю вставную челюсть, протираю её носовым платком и прячу в нагрудный карман; поправляю бабочку и смачно затягиваюсь…

Почтальон поперхнулся от смеха и махнув рукой, вышел перекурить на свежий воздух. Остальные опять продолжили решать неотложные проблемы, от которых их без конца отвлекали.

Сутулый подошёл к кухонной плите и открыл крышку кастрюли, в которой кипела вода, имевшая странный, красно — коричневый цвет. Деловито помахав в воздухе слегка обожжёнными пальцами, он забросил в кипящую воду пару картошек в мундире, не обременяя себя чисткой корнеплодов и справедливо рассудив, что, судя по цвету воды, там уже варятся похожие овощи.

— Ты что наделал, дурак! — крикнул Крон, аж взопрев от волнения.

— А что? — непонимающе, пожал плечами повар-неудачник.

— Там бриар кипятится! — простонал мастер по обработке древесины. — Из него я хотел фешенебельную трубку вырезать. Теперь, вместо утончённого запаха корня вереска, она будет вонять гнилой картошкой.

Услышав про кастрюлю, и про то, что в ней что-то испортили, Пифагор встрепенулся, как раненная птица, вспомнив про забытые макароны, которые было необходимо отбросить.

— А где? — задал он риторический вопрос, подбежав плите.

— Я их уже откинул, — раздался голос Комбата, из дальнего угла, откуда доносилось смачное чавканье.

— Копыта? — посыпались со всех сторон предположения.

— Холодец варится в отдельной кастрюле, — не растерялся добровольный помощник повара.

Пифагор взглянул на дуршлаг и задал второй риторический вопрос:

— А в чём это макароны? Как-будто кто-то чай просыпал. Крон, ты в кастрюлю трубку не ронял?

— Нет! Их Комбат, какой-то индийской присыпкой приправил.

— Вот отстой, — вздохнул Сутулый, стоящий рядом и отлавливающий картошку из грязной посуды, в котором кипел корень загадочного северного растения, не желавшего расти среди кустов средней полосы России…

Заглядывая в дуршлаг, в котором, вперемежку с макаронами, чёрными точками не вписывались в общую картину бытия инородные вкрапления, он добавил, к сказанному:

— Осталось, только, мантры спеть, в позе лотоса.

— Только эту позу и знаешь, из богатого арсенала индийских йогов? — укоризненно покачал головой Доцент, до этого момента, всё больше предпочитавший молчать. — Вон, наши туристы в палатках — не ограничивают себя в том, что знают и, судя по шуму, осваивают новые методы, которые принесли с собой современные структуры информационной войны, да мода — на восточные ухищрения. Да и баня не простаивает…

— Эх, молодо-зелено! — вздохнул Бульдозер. — Никаких ограничений.

— Это да, — поддакнул Крон. — Один сексопатолог вспоминал случай, из своей практики. Пришли к нему молодожёны. Начали они новую совместную жизнь быстро, много и с помощью тяжёлой артиллерии.

— Это как? — удивился Комбат.

— Как-как! Взялись за дело рьяно: не с обольстительного нижнего белья, и даже не с ролевых игр, а сразу с видеокассет. В результате, на приём пришли два выпотрошенных, не могущих видеть друг друга, пациента.

— В этом возрасте, желают всё много и сразу, — вынес свой вердикт Почтальон, вернувшийся с улицы, если лесную глушь можно так назвать. — Любовь это или нет — нужна проверка временем и, как это часто бывает, чувства не выдерживают, испаряясь на нет. Тема избитая и поэтому, хватит про…, у нас дел — невпроворот.

— Слушай-ка, Почта, — подал голос Бульдозер, — а при чём тут макароны?

— Да так — навеяло…

…

Кащей осваивал ремесло художника и гримёра, в одном лице. Пластмассовые манекены выходили, из-под его кисти партиями, местами напоминая покемонов, но, как сказал Комбат: «Мы не хохлому осваиваем, или городецкую роспись и, даже — не Палех. Так что, нелепые красные разводы на розовом пластике — то, что надо!»

— Почерней, только малюй, — добавил Крон. — Не на детской киностудии работаешь. Реализм нам тоже не помешает.

Уяснив для себя суть проблемы, Кащей старался, как мог и теперь, заглянув через плечо, Крон схватился за голову:

— Кащей! Ты что творишь?

— А что? — растерянно спросил художник, наивно моргая глазами, изображая из себя исключительную невинность.

— Это тебе не салон красоты, а театр ужаса! — пояснил главный критик. — Уберите его, пока он всех манекенов не перепортил.

— Это в каком смысле? — настороженно уточнил Комбат.

— Во всех…

Если бы Кащей знал, сколько времени ему будет сниться чёрно-синий фингал, с лёгкой примесью пурпура на пластмассовом лице, который он любовно выводил уже с добрых полчаса, то он бы ни за что не взялся за его исполнение. Просто бы вывалил на пустую голову банку с краской и сказал, что и так сойдёт. Что думал манекен, мастер не задумывался, справедливо полагая, что тому нечем осмысливать происходящее. Натягивая армейские штаны на очередную пассию, он поймал себя на мысли, что: «Вот ведь как получается: замерзают живые и по логике вещей, одевать бы их, но чаще возникает желание сделать всё наоборот. Неживой материи одежда ни к чему, а я тут мучаюсь, пытаясь приладить на пластиковую тётеньку мужские портки».

На каком-то этапе вдохновение покинуло мастера, повергнув последнего, в неконтролируемую ипохондрию.

— Как бы у него творческий застой, плавно не перешёл в творческий запой, — высказал опасение Крон, озабоченно посматривая на сиротливо стоящий в углу бидон и на мастера художественной росписи, по-пластмассе.

Сутулый слонялся рядом, поэтому опасения были не беспочвенными, на что Комбат высказал свою точку зрения:

— Надо что-то решать!

— С бидоном? — наивно переспросил Крон, удивлённо поглядев на друга.

— С обедом.

Из города вернулся Дед, с целым рюкзаком драных лифчиков и чулок. На какой свалке он побирался, добытчик так и не сказал. Привезя новые порции амуниции для манекенов, он занялся делом, которое не требовало отлагательств. Почёсывая бороду, он принялся сортировать товар. Торчащие из рюкзака руки и ноги, делали Деда похожим на особо опасного маньяка, а пламенный революционный взгляд, мобилизующий остальных на воплощение идеи в жизнь, окончательно убеждал в этом. Подвалив Кащею дополнительную халтурку, он, с чувством выполненного долга направился к столу, а художник возмутился. На помощь ему пришлось срочно выделять дополнительные людские резервы, без дела шляющиеся по избе и работа закипела, пока на стол накрывались харчи.

После обеда все пошли разносить манекены по местам боевой славы. Как сказал Дед: «Кому бесславие, а кому ещё хуже!» Торчащая из ямы окровавленная нога в камуфляже, присыпанная прелой листвой, даже у инициаторов действа оставляла в душе неизгладимое впечатление, так что тогда говорить о девичьих душах, в хрупкой оболочке, наивно пробегающих мимо с игрушечными автоматиками. Разорванная снарядом рука, в нужный момент, с помощью лески приходила в движение. Это на тот случай, когда статические визуальные эффекты не возымели нужного действа и, приходилось прибегать к динамическим. Вообще-то, Дед не был кровожадным человеком, но, на войне, как на войне и, к сказанному выше, из ямы доносился душераздирающий стон, извлечённый из недр братской могилы замаскированным динамиком. По признанию одного из игроков, в этот момент он подумал о том, что это их предшественники, из первой игровой партии, а они попали в руки опасных преступников, не оставляющих сомнений в маниакальной наклонности к убийствам организаторов шоу. Один игрок побелел, когда вошёл в избу и увидел, стоящий на столе безобидный утюг. Выжигательный прибор, с помощью которого Крон делал карбонизацию трубки собственного изготовления и, принятый посетителем за паяльник, добавили седых волос страйкболисту, а ведь мастер только имитировал обкуривание табачной камеры чаши — реактора, как он сам её называл.

Комбат с Доцентом минировали поляну. Провалиться по колено в навоз, может быть, и не самый страшный испуг, но приятного мало, да и в городе, ещё долгое время за агронома принимать будут.

— Много не сыпь, — сказал Комбат, критически оценивая качество органического удобрения.

— Чего — дерьма жалко, что ли? — удивился Доцент проявлению бережливости друга.

— Ловушки будут пополняться по мере срабатывания, — пояснил минёру партнёр. — Как бы они не демаскировали себя, раньше времени — полнотой содержания и запахом колхозных угодий.

— Ты лучше подумай о том, чтобы края ям были пологими, — выдвинул свои соображения Доцент. — Не хватало нам, чтобы игроки ноги переломали.

Отойдя в сторону и оценив проделанную работу, друзья убедились в том, что ловушки замаскированы надёжно и обнаружить их, можно только методом тыка, то есть личной проверкой. Постояв ещё некоторое время, удовлетворённо любуясь результатом, компаньоны понюхали воздух и направились к избушке, предвкушая сытный ужин, со всеми вытекающими.

Осень накрыла полигон, как всегда, внезапно. Не успев удивить пронзительной желтизной листьев, она уже сбрасывала их с деревьев, а промозглый ветер гнал коричневый мусор, по своей прихоти, вдаль. Убийственно-пораженческие настроения завладели умами и осеннее обострение полностью распоряжалось ристалищем. Никакие средства, от межсезонной хандры, не помогали. Взоры отдельных индивидов, всё чаще обращались к одиноко стоящему бидону, как к единственному действенному средству, по их убеждению. Сороковка с ног уже не валит, а вдруг в нём — крепче?

…

Прибыла новая партия играющих. Разношёрстная толпа имела в своём арсенале всевозможные стволы, разделяющиеся на стандартные и модифицированные. Включалось и покемонство, как страйкболисты называли членов своей партии, которые не брезговали пользоваться образцами оружия, не имеющего аналогов в реальном мире вооружений. Модернизированное оружие имело преимущество на дальних дистанциях и соответственно, больший шанс на победу. Каждый уважающий себя страйкболист владеет своими секретами по отладке оборудования и не войдёт, в игровой процесс, имея на руках стандартные образцы автоматов или пистолетов, предлагаемые индустрией развлечений. Обязательно будут пересмотрены пружины, аккумуляторы, поршневой ход компрессора и другие тонкости, на которые начинающие пока не обращают внимания. Оценив, из окна, арсенал вновь прибывших, Дед задумчиво произнёс:

— Мальчишки начинают с дёрганья за косички, так не лучше ли, сразу же, начинать с РПГ.

— Куда косы, а куда портфели, — согласился Бармалей.

— Скоро до этого дойдём, — усмехнулся Бульдозер, вытирая, после ужина, рот носовым платком. — Химические кабинеты, поди, уже умудрились приспособить, под производство всякой дряни, так почему бы не умудриться изготовить синтетический порох. Про обычный, я просто промолчу.

— В кабинете трудового обучения, самодельные патроны выдают горстями, а также всё остальное, — подключился к мозговому штурму Почтальон. — Усиленный заряд пороха. Токарный станок без дела не простаивает, не говоря уже, про сверлильный…

Пифагор, оторвавшись от своего занятия, предполагавшее комфортное бездействие, так же поглядел в окно, оценивающе осмотрев с ног до головы страйкболистов и высказал свою точку зрения:

— Ну, что это за оружие! Вид, конечно, есть, но что толку — стреляют одиночными выстрелами, а ведь имитируют автоматические винтовки и автоматы. Вот шестидесяти четырёхствольный миниган одноручного исполнения — это дело. Двадцать сантиметров длиной — под мелкокалиберный патрон. Микроверсия.

— Тут уже криминалом попахивает, Пиф, — вяло заметил ему Доцент.

— Тогда, стволы — под силиконовый шарики, — согласился, с доводами, Пифагор. — Одна очередь, и у противника, полный рот силикона.

— Чего? — очнулся от забытья Сутулый.

— Силиконовых шариков! — рявкнул рассказчик.

— Угу, — проснулся Кащей. — Груди, тоже набухнут, до девятого размера.

— Это ещё почему? — не понял Доцент. — Они же мягкие!

— При таком напоре — прошибут, что хочешь, — пояснил Кащей, сам, толком, не будучи уверен, в собственных выводах.

— Ну — да! — смеясь, оживился Крон. — В экспериментальном образце пушки Гаусса применяются пластмассовые пули, или снаряды. На скорости около пяти километров в секунду, они прошибают толстую легированную сталь на молекулярном уровне. Бронированный металлический лист имеет впечатляющие повреждения.

— Вы всё мелочитесь! — встрял в разговор Комбат. — Шире надо мыслить, а в ваших рассуждениях — объёма не хватает. Я сконструирую пушку из прицепа трубовоза. Там даже фантазировать не надо — вылитое артиллерийское орудие. Приспосабливаем промышленный компрессор и силиконовое ядро разрушает стену.

— Посечёт осколками битой кирпичной крошки, — усмехнулся Крон. — Представляю себе артиллерийский расчёт из нескольких дяденек, в красных фуфайках и оранжевых касках. С отбойными молотками, в рукопашную ходить можно, насколько шланги позволят.

Пока вновь прибывшие осваивались на новом месте, наступила пора проведения пробных игр. Участники изучали местность ристалища, а организаторы занимали места, согласно штатному расписанию.

Сутулый с Кащеем изображали зомби. Выходило у них это натурально. Покачиваясь на холодном ветру, они играли сами себя.

— Слушай, Док, — задумчиво процедил Комбат. — Если бы они, не красясь в погребальные тона, просто просили у прохожих колбасы, на мой взгляд, эффект был бы тот-же.

— Пожалуй, — согласился Доцент.

В это время, Дед с Бульдозером проверяли в действие погребальную яму. Манекен в ней дрыгает ногой, с помощью толстой лески и всё работало безукоризненно, пока не произошло незапланированное событие. В сторону правления полигона уносили ноги две великовозрастные девицы, вереща на ходу благим матом, а в противоположную, от них, сторону, спринтерским бегом улепётывали два поддатых зомби. Сутулый, не справившись с управлением, рухнул в яму, лицом к лицу, встретившись с неживым коллегой по играм. Манекен смотрел на него пустыми глазами, а тёмно-багровая краска, залепившая пластмассовые губы, создавала впечатление живого оскала и намекала на то, что он проходит последнюю стадию агонии, пребывая в коме. Кащей, запнувшись за толстую леску, упал следом, накрыв грудью своего товарища. Нога манекена продолжала слегка подёргиваться и Дед крикнул Бульдозеру, что пора прекращать представление.

— Я не дёргал за леску — он сам, — оправдывался напарник, судорожно сглатывая слюну.

— Но-но! — одёрнул его Дед. — Шутки в сторону — тут все свои.

В это время из леса раздался душераздирающий женский крик. Ему вторило громкое мужское мычание. Все, кто находился в квадрате, ринулись на помощь, так как крики не соответствовали стандарту розыгрыша. В них промелькнули нотки неподдельного ужаса. Прибежав на небольшую полянку, Дед с Бульдозером обнаружили на ней Крона с Комбатом, как-то неуверенно стоящих посредине и от растерянности, не зная, что делать. Доцент оказывал посильную физическую и психологическую помощь потерпевшей паре молодожёнов, извлекая их из ямы и освобождая из объятий манекена. В обнимку с пластмассовой куклой, мужик представляет из себя жалкое зрелище, а девушка ничего не представляла, приняв на себя роль овощеобразной субстанции. Как так получилось, что он вцепился в игроков мёртвой хваткой, Доцент не мог понять, распутывая сложный узел, где переплелись руки и ноги всех троих: живое с неживым — намертво. Кое-как справившись с задачей, он разогнул затёкшую спину и тяжко вздохнул.

— Что тут случилось? — осторожно поинтересовался Дед, пристально разглядывая измождённые фигуры страйкболистов, которые, в данный момент, напоминали освобождённых узников концлагеря.

— Да вот! — посвятил в дело, прибежавших, Доцент. — Спотыкается турист ногой об растяжку, а на него падает манекен зомби. Сверху жена. Рядом срабатывает динамик. Электродвигатель наматывает леску и кукла приходит в движение. Успев, до этого, понять, что она пластмассовая, игроки приходят в ещё большее смятение. У нас полный успех, а у них — полная прострация.

…

К ужину, члены правления собрались в избушке и согласно предварительным данным, консилиум проголосовал за то, что сезон начался удачно, а новые тренажёры работают исправно. Правда, робкий голос из угла намекнул на одно обстоятельство, что не всё идёт гладко, а самое главное, напоминает чёрную магию, практикующуюся на некоторых тропических островах, но его мнение потонуло в бурном негодовании. Возгласы про то: «В каком веке живём!» оказались самыми многочисленными и убедительными для того, чтобы оппонент заткнулся навсегда. Навсегда он был не согласен и почти обиделся, пока ему не налили. Сполоснув удачу и заполировав обиду, народ пребывал в хорошем настроении, предчувствуя предстоящие развлечения, тем более, щедро оплачиваемые людьми, зажиревшими в домашнем уюте. Его они променяли на порцию дефицитного адреналина, которую сознательные люди тщательно приберегают на непредвиденные случаи.

Вечером, когда окончательно стемнело и чёрное небо засветилось тысячами ярких звёзд, страйкболисты расслабились у костра, делясь между собой переживаниями прошедшего дня. Казалось, что игры у них позади, во всяком случае, до утра, но они не знали, что настало время ночных развлечений. Тросик, натянутый на высоте, между двух сосен, тоненько посвистывал на ветру и только ждал того момента, когда по нему прокатят очередное чучело, с возможным добавлением спецэффектов. Костёр весело потрескивал дровами, освещая возбуждённые лица, непринуждённо болтающих о всякой ерунде. Дед, из недалёких кустов, дал отмашку и в высоте деревьев, что-то надрывно треснуло, достаточно громко, чтобы обратить на себя внимание. Все взоры отдыхающих немедленно обратились в сторону подозрительного звука, ища его источник, где-то в вышине звёздного неба, которое подпирали стройные сосны. Без промедления и малейшего шума, по тросику прокатилась, внушительных размеров, тень. Игроки вздрогнули и сглотнули слюну пересохшими глотками. Во рту сушняк накладывался на сушняк, требуя освежающую порцию кефира. Неподалёку, из лесных зарослей средней полосы России, раздался голос тропической ночной птицы, воспроизведённого с помощью мощного динамика и, словно насмехающегося, над сидящими у костра, а также, над своей ролью, в этом спектакле.

— Надо было на месте кострища, заранее шифер закопать, — с сожалением, сказал Бармалей.

— Чтобы им мозги повыбивало, — хихикнул Почтальон, — вместе со всем остальным?

— Негуманно! — поддержал его Пифагор. — Да и где взять?

— С крыши избы, — вяло промычал Бармалей, махнув в сторону офиса.

— Хватит вам! — сердито оборвал их Комбат. — Оставьте избушку в покое, да и на сегодня — приключений достаточно.

Все молча согласились, уже устав от гастролей выездного театра. Кровавый закат окрасил местных баб, не имея возможности красить африканскую поросль и понемногу, все стали успокаиваться, оставляя светлые порывы на потом, когда с новыми силами можно будет взяться за дело: играть, пугать и хулиганить.