Чем дальше время отодвигало нас от войны, тем больше страдал Сергей от того, что все забыл.

Как и раньше, он верил, что ему поможет объявление. Он хотел описать все свои приметы, подходил к зеркалу и, чуть наморщив лоб, с удивлением смотрел на себя. Он спрашивал меня о цвете своих глаз и сердился, когда я говорил, что они карие.

— Карие только у девчонок бывают!

Как-то он снял рубашку и показал мне свою спину. Я тщательно исследовал ее, но ни одной родинки не обнаружил.

— Нет! — уверял я его.

Сергей огорчился.

Он плохо спал, мало ел, был вялым, удрученным или куда-то спешил.

По ночам он бормотал про себя что-то невнятное.

Несколько раз ночью к нам в спальню приходила Светлана Викторовна и садилась у Сережиной койки.

И Галя, и Светлана Викторовна, и Капитолина Ивановна думали о том, как бы помочь Сергею.

Галя не сводила с него глаз, когда он вдруг менялся в лице и хватался за лоб рукой. Что-то мелькало в его глазах, но тут же ускользало.

В нашем городке, на Астраханской улице, открылась фотография. В ее окне появились первые портреты. Редко кто из прохожих пройдет мимо и не взглянет.

Андрей попросил Капитолину Ивановну взять со сберкнижки деньги, которые он получил после гибели отца.

— Зачем тебе?

Сережу снять на всю витрину.

— Без твоих денег обойдемся, — ответила Капитолина Ивановна.

Целой гурьбой пошли мы на Астраханскую улицу.

Галина Ивановна и Захар Трофимович объяснили фотографу цель нашего прихода.

Сережа очень волновался.

Галина Ивановна, перед тем как причесать Сережины волосы, смочила их водой. Вихры улеглись. Захар Трофимович запротестовал и взъерошил Сережины волосы.

Фотограф усадил Сережу перед большим фотоаппаратом.

Фотограф усадил Сережу перед большим фотоаппаратом.

Сережа впился глазами в одну точку. Он сжал губы. Глаза его блестели. Он весь был устремлен куда-то вдаль…

В комнате вспыхнул ослепительно яркий свет.

Сережа так растерялся, что не сразу поднялся со стула.

Через неделю большой портрет Сережи, наклеенный на толстый картон, был помещен в самом центре витрины. А еще через несколько дней все мы увидели портрет Сережи в красивой светло-коричневой деревянной раме. Как оказалось, это постарался старый бондарь Василий Кузьмич.

Капитолина Ивановна обещала вывесить еще две фотографии Сережи в других городах.

Как-то Сергей первым проснулся и толкнул меня в бок:

— Может быть, сейчас кто-нибудь на меня смотрит. А вдруг узнает?

…Ранняя весна пришла к берегам Невелички. Солнце с каждым днем грело теплей и ярче, сгоняя к реке бурные, мутные потоки. «Снежный человек» оттаял. Андрей замаскировал его соломой и прошлогодней травой. Пусть отдохнет без головы до будущего снега.

…В один из первых майских дней к нам в корпус вошел широкоплечий человек в форме летчика.

Сразу было видно, что он побывал в боях. Не могло быть, чтобы у него от рождения так двоился подбородок. Несомненно, это шрам.

Вслед за летчиком, который, как мне показалось, очень спешил, вошли Капитолина Ивановна и Светлана Викторовна.

Летчик посмотрел на нас всех, а потом остановил свой взгляд на Сереже. Тот сразу насторожился.

Капитолина Ивановна сказала:

— Сережа, это твой папа!

— Папа! — пронзительно закричал Сережа, за трясся всем телом и бросился к летчику.

Должно быть, этот крик был слышен и в других корпусах нашего детдома.

Летчик стоял посередине комнаты, широко расставив ноги, но вдруг закачался. Светлана Викторовна быстро подставила ему стул.

— Сын! — прошептал он.

Сережа забрался к нему на колени. Он гладил его по волосам, по лицу; прижимался то к его щекам, то к груди, на которой было много орденов. Он словно не доверял сам себе. А потом положил свою руку летчику на плечо, откинулся, пристально посмотрел ему прямо в глаза.

Сережа вдруг спрыгнул с колен летчика, и снова его страшный крик заставил нас всех вздрогнуть.

Сережа подбежал к своей койке и еще раз посмотрел на летчика, покачал головой и прошептал:

— Нет, это не он. Мой папа был совсем другим.

И тогда в тишине раздался взволнованный голос Капитолины Ивановны:

— Каким же был твой папа?

— У моего папы на фуражке был краб. Мой папа не испытывал самолеты, он строил корабли. Мы жили в Ленинграде. Мама отвезла меня в Сталинград.

Сережа заговорил очень быстро, не в силах справиться со всем, что нахлынуло на него.

Вначале мне даже показалось, что он бредит. Он откинул назад свою голову и говорил, говорил без конца, крепко ухватившись руками за спинку кровати.

Все мы ловили каждое его слово. Мы уже забыли о летчике, как вдруг увидели, что он прикрыл свое лицо руками.

Капитолина Ивановна дала знак, чтобы все вышли из спальни.

Все это было очень непонятной даже досадно: о каком вдруг отце вспомнил Сережа, когда отец разыскал его и сидит с ним рядом! Сам не знает, что говорит.

Но я ведь еще не знал тогда, что этот человек в первые дни войны потерял свою семью. Он жил надеждой напасть на след своего единственного сына. А когда исчезла надежда, решил усыновить мальчика.

Капитолина Ивановна рассказала летчику, что у нас в детдоме живет мальчик, который забыл все, что с ним было раньше, и именно его летчик решил назвать своим сыном.

Но случилось то, что трудно было даже предугадать: радость потрясла Сережу, и он вспомнил все, что забыл.