Как всегда в первые вечерние часы, пивная "Обломов" была набита битком. Дым от самокруток стоял столбом, пахло пиццей и пивом.
Улле и Джимми удалось найти два свободных места за большим столом. Минут через десять на них наконец обратила внимание студентка, подрабатывавшая здесь официанткой, и приняла заказ. Таким образом, можно было надеяться, что минут через пятнадцать им принесут доброе старое пиво. Музыка была приличная, в этом оба сходились, интерьер не менялся уже лет десять, еда была вкусной и недорогой. В "Обломове" собирались преимущественно молодые люди, от восемнадцати до двадцати пяти.
В ожидании пива Улла рассказывала Джимми о похоронах.
— Стоило посмотреть на моих стариков во время проповеди. Если б это не было так грустно, я бы умерла со смеху.
Она попыталась воспроизвести гримасу на лице отца.
— А откуда пастор узнал так много про твоего деда?
— От ОЛПН.
Джимми вопросительно взглянул на нее.
— А, это куда он обычно уходил и оставлял нам ключ. А что означают эти буквы? Добровольное общество спасения на водах или еще что?
— Идиот, — прошипела Улла и ткнула его в бок. — Это объединение лиц, преследовавшихся при нацизме…
— А какое отношение имеет к этому пастор?
— Об этом я спросила тех, что пришли на похороны. Я ведь потом была с ними в пивной.
Она перехватила косой взгляд Джимми.
— Да не смотри ты таким кретином. Самому младшему из них семьдесят два. Они сказали, что знают пастора по движению сторонников мира. Наверное, они ему все рассказали.
Кельнерша поставила на гладко выскобленный стол кружки с пивом.
— Думаешь, у него теперь будут неприятности?
Улла слизнула с губ пивную пену.
— Уж мой старик об этом позаботится, — ответила она, вздохнув. — Но тот человек, наверное, и не ждет ничего другого. Он отнюдь не собирается разыгрывать врачевателя душ перед набожными мещанами, так сказал он тем из объединения.
Она достала из сумочки табак, скрутила тоненькую сигарету толщиной со спичку и жадно закурила. С момента несчастного случая с дедом прошла всего неделя, но она прожила ее тяжело: больница, полицейский участок, кладбище.
— А что же с белым "мерседесом"? — спросил Джимми.
По телефону она рассказала ему о последних словах деда и о своем визите в полицию.
— Какое все это имеет теперь значение? — вздохнула она. — Дед умер, понимаешь? И от того, что мы начнем гоняться за белым "мерседесом", он не оживет.
Тут она сделала глубокую затяжку.
— Тебе все-таки надо было пойти на похороны.
— Почему?
— Там было много поучительного. Пастор и эти железные старики. Я, например, усвоила, что нельзя слишком быстро сдаваться.
— Главное, что ты это усвоила, — подкольнул Джимми.
— Я — да, — сказала она вполголоса.
— Ну, а дальше?
— Что ж, давай выясним, кто этот человек на "мерседесе". — Помолчав, она добавила: — Но как?
— Предположим, — глубокомысленно начал Джимми, — что дед действительно был сбит этим человеком. Тут же возникает вопрос: кому нужно устранять человека в возрасте семидесяти пяти лет?
Он испытующе взглянул на Уллу.
— Говорите же, комиссар Шимански, — воскликнула она абсолютно серьезно.
Джимми скривился.
— Мы слишком мало знаем о твоем деде. Как он жил и всякое такое. Может, у него были враги.
— Я тебе рассказывала, как живет дед… как жил то есть, — поправилась она. — По утрам он чаще всего шел к врачу. По-юм в магазин, покупал что-нибудь к обеду. Потом спал часа два-три и, наконец, садился на мопед. Покупал корм для кроликов, наведывался к старым друзьям, заглядывал в пивную Эр-ны. По вечерам смотрел телевизор или отправлялся на собрание.
Улла допила пиво.
— Так, может, с этого и начнем? — спросил Джимми.
— С чего?
— С пивной. Ты говоришь, он часто бывал там.
— Точно. Они даже были на похоронах. Но я туда не пойду.
— Почему?
— Из-за парней, что болтаются там целыми днями. Не люблю, когда пристают.
— Хорошо, пойду я, — сказал Джимми. — А ты куда?
— Я пойду в городской архив. Старики рассказали, что там есть записанное на магнитофон интервью с дедом. Для какой-то выставки. "Террор и сопротивление в Бохуме" или как-то так.
— А тебе не кажется, что с тех пор прошло уже много времени?
— Но с чего-то ведь надо начать, — решила Улла.