Испания, Королевство Арагон, г. Калелья, 1345 г.

Прохладный морской ветерок трепал разноцветные вымпела на городской башне и, пробегая по фруктовым садам, наполнял собой узкие улочки маленького приморского городка, раскинувшегося на выбеленных солнцем скалах. Деревянные и каменные дома, в окружении сочно-зеленых лужаек и высоких пальм, лениво спускались вниз, по скалистым холмам, к самому морю, где невысокие оливковые деревья и олеандры тянули свои ветви к бескрайнему синему небу, которое отражалось мерцающими бликами в изумрудных водах теплого моря. Белоснежные чайки кружились над одинокой лодкой рыбака, наполняя воздух протяжными криками.

Каменные двухэтажные дома, построенные совсем недавно, были украшены сосновыми венками и гирляндами из полевых цветов. Знатные горожане, одетые в свои лучшие наряды, в сопровождении свит, неторопливо прогуливалась по небольшой городской площади, обмениваясь вежливыми поклонами, или проводили свое время в неспешной беседе. Рыбаки и крестьяне заполнили кабаки и таверны, прилегающие к центральной площади. Им не часто выпадает возможность провести день не в таверне, повидать своих друзей и родственников, праздно болтая за бокалом свежего пива в ожидании начала вечерних танцев.

Около единственного фонтана, установленного в прошлом году к празднику Всех Святых, юный менестрель еще неокрепшим голосом пел популярную балладу о любви, аккомпанируя себе на лютне, пытаясь настроить прохожих на романтический лад.

Я медленно провел ладонью по стене одного из домов, уже успевшей испытать на себе всевозможные морские ветры и закаленной горячим южным солнцем. Закрыв глаза, вдохнул ее запах – терпкий соленый аромат, который знакомо пах вечностью.

Яркое солнце клонилось к закату, подходил к концу еще один день.

А в Калелье – так назывался этот городок – все только начиналось. Испанский виконт Бернат II Кабрерский лишь семь лет назад получил высочайшее королевское разрешение строить дома и развивать торговлю в этом бывшем рыбацком поселке. И не удивительно – через маленькую бухту Калельи, которая удачно прятала от зимних штормов южный городок, проходил «золотой» торговый путь из Африки в Европу. Как только появился обустроенный порт, большие торговые суда стали заходить сюда с завидным постоянством, взвинтив цены на воду и продовольствие. Работа нашлась всем – торговцам, строителям, плотникам, кузнецам, мясникам, пивоварам, трактирщикам, меновщикам, портным и просто портовым рабочим. Но это была только часть новоприбывших, потому что в Калелью ринулся всяческий сброд со всех сторон разноликой Европы: жулики, цыгане, монахи, купцы всех мастей, обнищавшие аристократы, желающие поправить свои финансовые дела, странствующие алхимики, в поисках философского камня, способного превратить любое вещество в золото. По моим наблюдениям, некоторым удавалось найти такой «камень». Обычно это был твердый лоб богатого, но недалекого любителя мистики, который щедро давал алхимику золото на его сомнительные эксперименты. В общем, сюда ринулись все, кто был пленен идеей быстрого, но не всегда честного обогащения. Городок развивался так стремительно, что его границы расползлись во все стороны света, а дома в центре города стали расти вверх, иногда гротескно соединяясь арками и балконами в самых неожиданных местах.

И я выбрал этот город не случайно. Всегда интересно быть у самых истоков, будь то империя, царство или будущий торговый центр страны. В этом городке заложен большой потенциал, это подсказывал мне большой опыт в таких вопросах.

Я не спеша шел среди прогуливающихся горожан, крикливых торговок овощами, лавок с тканями, поделками, и наслаждался каждой секундой, проведенной здесь, в этом жизнерадостном предрождественском водовороте. Хотя совершенно невообразимое смешение запахов вынудило меня не дышать уже примерно четверть часа – потные мужские подмышки, конский навоз, огненно-красные яблоки, дубленая кожа, восточные специи, сидр и пережаренное мясо – все эти запахи были насыщенными даже для простых людей, что уж тогда говорить обо мне?

Я еще раз осмотрелся вокруг. Думаю, что будет трудно найти городок с более предсказуемой, размеренной жизнью. Здесь все движется по годовому кругу, без изменений. Можно заранее сказать, что произойдет завтра или через неделю, когда соберут все овощи и будет самая низкая цена на цыплят или праздник урожая в местной церкви. Тут даже парни начинают ухаживать за девушками по расписанию – только после обмолота пшеницы – раньше нет ни времени, ни сил. А после сбора оливок начнется период свадеб. Это просто роскошно – никаких войн, только спокойное, расписанное на годы вперед существование. Знают ли местные, как они счастливы?

Я вздохнул и осмотрелся по сторонам. Но если быть честным с самим собой, а я стараюсь таковым быть, то я не дышал совсем по другой причине. Это было нужно, чтобы спокойно пройти мимо сотни пульсирующих глоток. Мир, царивший в моем сердце, дался очень нелегко и я не стану его разрушать из-за неосторожности. Слишком уж я наслаждаюсь тем, что моя жизнь до безобразия размеренна и спокойна.

Возвращаться домой еще было рано, тем более, что у меня были дела в городе, и я решил сначала отдохнуть в местном кабачке за кружкой пива, который располагался в тихом переулке, возле главной площади. Он стал моим любимым не по причине хорошего пива или красивой трактирщицы. Это было отличное место – площадь хорошо просматривалась, хотя я сам оставался незамеченным. Можно было легко наблюдать за людьми, слушать их мысленные монологи и вбирать нужную мне информацию.

Когда я зашел вовнутрь, то почувствовал, как сжался от страха хозяин трактира Агапито, который меня откровенно побаивался. Обладая врожденной интуицией и чувствуя опасность, исходившую от меня, он мечтал, чтобы я забыл про его трактир и ушел, наконец-то, в соседнее заведение, где регулярно пугал до чертиков его конкурента, ненавистного Габино.

Но так как я всегда хорошо приплачивал за его пиво, то он терпел меня. Недружелюбно сверкая черными, как уголь, глазами из-под густых бровей, он продал мне кружку янтарной жидкости, которая немилосердно терзала мое обоняние. Я взял дубовый стул с высокой спинкой и, пройдя через душное, темное помещение, вынес его на улицу, вдохнув свежий воздух, словно целительное вещество. Потом с наслаждением уселся около входа, в глубокой тени, расслабился и сделал вид, что отхлебнул глоток пива, поставив кружку на колено, обтянутое кожаными брюками. Мимо прошла степенная пожилая женщина с внучкой, подозрительно косясь на мой непривычный даже для этого города наряд, хотя местные привыкли к разным чудачествам.

Но я ее не винил, потому что в любой стране издавна наряд обозначал принадлежность к определенному сословию, а глядя на меня, трудно было понять, кто, же я: военный, дворянин или богатый иностранец? Да, мой персональный стиль одежды нес в себе отпечатки многих культур, что неизменно сбивало людей с толку, бессовестно нарушая «Закон о роскоши», недавно изданный королем Испании. Знающий человек мог бы определить, где меня носило в последние годы. После Японии я одевал только белые шелковые рубашки, которые, наконец-то, появились и здесь. Удобные высокие сапоги из воловьей кожи были застегнуты на многочисленные кожаные ремешки, а толстая подошва помогала не заботиться об обуви достаточно долго. Я сам их сшил, потому что к настоящему времени эта технология была забыта или еще не изобретена снова. Голубой жилет из иранского шелка прикрывал широкий кожаный пояс, в котором под серебряными пряжками хранилось много полезного добра: деньги, документы, оружие и даже, частично, моя переписка. И все это безобразие (по мнению пожилой, женщины) было прикрыто коричневым крестьянским плащом из шерсти костуордской овцы. Так что это выходило за общепринятый канон моды и вызывало легкое недоумение. А янтарный цвет глаз вообще сбивал с толку.

Я собрал свою длинную косу в узел на затылке и снова натянул капюшон как можно ниже на глаза, чтобы скрыть их неестественный желтый цвет от прохожих. Достаточно им мертвенной бледности и военной выправки. И так хватало с этим проблем.

Опустив голову, я закрыл глаза и примерно четверть часа вслушивался в мысли окружающих. Это было привычным, но не самым приятным занятием для меня. Хоть под моими ногтями иногда была земля, а мысли занимали заботы об усадьбе, но своей сути изменить я не мог.

Прирожденный воин и стратег. Хоть здесь мне не приходилось использовать свои умения, но суть оставалась прежней. Еще пару лет назад я мог бы по-своему распорядиться жизнями граждан Калельи. Я бы провел пару лет, отбирая, исподволь формируя обстоятельства и направляя развитие нужных мне детей. Под моим руководством собралась бы компания подростков, готовых стать частью бессмертной армии. Будущие разведчики, пехота или обладатели ментальных способностей. Затем я обратил бы их в вампиров, а остальные жители стали бы… отличным началом их деятельности и источником крови. Я столько раз проделывал подобное в разные времена и в разных культурах, что этот способ создания армии называли моим именем.

Прямо сейчас в этом городе подрастал отличный лазутчик, два командира и один берсеркер. Хотя я наблюдал еще за двумя подростками. Дочь скорняка, Амаранта, могла бы стать вербовщицей. Она чувствовала, на что способен тот или иной человек. Превратив ее в вампира, можно получить редкий ментальный дар – определение способностей для более ювелирного формирования бессмертной армии. А Доминго, сын аптекаря, мог бы стать хорошим проводником. Уверен, что с его помощью новая армия могла бы выбирать наиболее безопасные пути продвижения.

И так бы и случилось, но на их счастье я «сломался», если что-то вообще может сломаться в таком существе, как я.

Сделав вид, что отпиваю пиво, я снова поставил кружку на колено и посмотрел на семью, которую местные жители должны ежедневно благодарить за то, что до сих пор живы.

Невдалеке от меня мальчишка лет пяти сидел на корточках под телегой, закрыв рот руками, чтобы не рассмеяться. Его глаза светились от удовольствия, потому что он любил играть со своим отцом в прятки. Молодой мужчина усиленно делал вид, что не замечает мальчика. Он взял на руки годовалую дочь и показывал ей голубей, пытаясь незаметно подобраться к сыну. Маленький Поль любил отца, а сестричку и маму еще больше. Она как раз выбирала себе новые кружева, радуясь небольшой передышке и возможности подумать о чем-то другом, кроме как о муже и детях. Я снова закрыл глаза и вспомнил, как впервые увидел их.

Как только я прибыл сюда, примерно год назад, то сразу отправился на охоту в бедные кварталы города. Я запрыгнул на крышу рыбацкого дома с синей полоской на стенах, заглянул во двор, где услышал биение двух сердец и… еще три вечера подряд приходил сюда ради крови, не понимая до конца, что же заставляет меня наблюдать за ними, не нападая? Может, счастливое лицо этой молодой женщины или ее непоседливый малыш, которого она ласково ругала, вытаскивая то из бочки с водой, то из кормушки для лошади? Она много смеялась и пела сыну простые песенки, а вечером приходил ее муж и они вместе садились ужинать. Их глаза искрились счастьем, и они были всем друг для друга. Простой уют их дома манил меня и в то же время напоминал о моей проклятой сущности. Никогда мне не сидеть вот так за столом, не смотреть в счастливые детские глаза, видя свое отражение. Не обнимать женщину, которая была бы смыслом всего моего существования.

Я понял, что отчаянно завидую этому грубому, неотесанному рыбаку, даже был готов отдать все, что у меня есть, за то, чтобы оказаться на его месте. Я впервые не смог отнять жизнь у человека, видя, что я убиваю.

Наверное, в этот момент я и сломался – понял, что, лишая жизни человека ради крови, я убиваю нечто прекрасное – любовь, которая в нем живет и его окружает. Когда это открытие улеглось в моей голове, я ушел, так и не напав.

Сказать, что в тот вечер мой мир перевернулся с ног на голову – ничего не сказать… Пару недель меня мучила сильнейшая жажда, и я опустился ниже некуда – ушел в лес и загрыз нескольких животных. Их кровь была безвкусной, но принесла облегчение. Это была приемлемая плата за то, что та семья осталась в живых. К моему удивлению, физической силы не стало меньше, а даже наоборот – я внезапно почувствовал себя сильным, как никогда ранее. Думаю, это произошло из-за того, что меня перестали донимать постоянные укоры совести.

Затем я старался проводить все свое время в поместье, ведя самую обычную жизнь, только по необходимости пересекаясь с людьми. Я не строил планов на завтрашний день и просто наслаждался жизнью без убийств. Глаза перестали быть красными и стали странного желтого цвета, но реакция и сила не стали меньше.

Я достаточно подкосил популяцию горных козлов, и пастухи стали подозревать, что в горах орудует стая волков. Но сейчас это было не суть важно. Главное было то, что вечерами я сидел на веранде своего дома, глядя на заходящее над морем солнце, пытаясь впитать его тепло свой холодной, каменной кожей и ощущал, как мир и спокойствие светлой рекой кружатся в моем сознании.

Чтобы чем-то занять себя, я постепенно наполнил дом мебелью, сделанной вручную. Почему-то особенно нравилось украшать ее поверхность тонкой резьбой. Я кропотливо вырезал на ней сюжеты из своего прошлого и из той жизни, о которой я никогда никому не рассказывал. Это приносило мне успокоение. Я даже сложил камин и разводил в нем огонь, чтобы наполнить дом уютом, садился в самодельное кресло возле него и, закрыв глаза, представлял, что вот сейчас в мой дом зайдет Учитель, и мы с ним поговорим обо всем, что меня тревожит…

Вот так, в простых ежедневных заботах, в решении простейших насущных проблем и проходило мое исцеление. Я словно попал из штормового моря в тихое озеро с прозрачной чистой водой. Такого покоя я давно не испытывал.

Но как бы я ни старался, прошлое иногда возвращалось в мою размеренную жизнь, принося тот вид воспоминаний, от которых я с удовольствием бы избавился. Чаще всего это было сожаление о потерях в Мексике. Пару лет назад, во время отчаянного штурма крепости я мог выставить только одного моего бойца против пятерых из клана Монтеги. Не было времени создавать новую армию – толпа необученных новичков могла погубить все дело. Поэтому пришлось собирать остатки уничтоженных ранее кланов. Древние, хорошо обученные бойцы, прошедшие много войн, которые шлифовали свое мастерство еще со времен фараонов, стали плечом к плечу и последовали за мной в бой. В опасном сражении многие из них закончили свое существование на этой земле. Но многие выжили и, отпраздновав победу, снова разбрелись по лику земли.

Эти жертвы были необходимы – конфликты из-за богатых территорий, перераставшие в войны, были неизбежны, и, если их тщательно не спланировать, последствия будут непоправимы. Моей прямой обязанностью было поддержание баланса между миром людей и вампиров, а так же между различными кланами бессмертных, удерживание их от взаимного уничтожения.

Как будто нам не хватало проблем с оборотнями! Вампиры всегда тяжело шли на уступки – терпение и понимание не входят в список наших добродетелей. Поэтому мне приходилось просчитывать последствия конфликтов и выбирать, кому следует проиграть в войне, а кому – победить. Отступать приходилось заставлять силой, чаще всего упрямцы платили за это жизнью. Я уже не понимал, зачем я это делаю – нападаю, рву, уничтожаю? Неужели вечность дана для этого? Неужели я обречен на бесконечные бои, между которыми я опять и опять убиваю ради крови, которая дает мне силы снова убивать, но себе подобных? Это был безумный круг, из которого я мечтал вырваться.

Резкий звук заставил меня открыть глаза и очнуться от прослушивания мыслей и ощущений прохожих. К низкой телеге, возле которой стоял отец Поля, подбежала свора собак и стала облаивать отца мальчика. Обычный ребенок забился бы в ближайший угол или с плачем зарылся лицом в мамину юбку. Но Поль, мой любимец, нашел в прелой соломе толстую палку и бесстрашно выскочил из-под телеги, замахнувшись ею на вожака стаи, чтобы заслонить собой отца и сестру. Вожак стаи стушевался из-за такого неожиданного отпора, и собаки отступили. Палка полетела им вслед, заставляя опасливо поджать хвосты. Поль победно вскинул руки вверх и с радостным криком подпрыгнул на месте. Вот он, – перспективный, бесстрашный лидер, способный вести за собой в бой! Я с уважением посмотрел на него, на секунду наши взгляды встретились и я улыбнулся ему, видя в смышленых глазах интерес к моей персоне. Определенно талантливый парень – из него вышел бы отличный командир. Я так и видел его невероятно сильным, непобедимым, бессмертным… таким же монстром, как я.

Стоит ли бессмертие такой судьбы? Моя идеальная память услужливо предложила полный список моих «детей». Хотя я столетия назад сбился со счета, честно говоря, просто перестал его вести, перед моим внутренним взором пронеслась примерно сотня самых способных из них. Я сознательно лишал их человеческой жизни, превращая в практически неуязвимых монстров. Интересно, счастливы ли они сейчас? Я никогда не был человеком, поэтому не имел возможности о чем-то жалеть, а вот они? Ответ на этот вопрос сейчас я не получу, поэтому усилием воли прекратил этот «просмотр».

Все, с наблюдениями на сегодня покончено. И самоанализа тоже достаточно.

Я без сожаления вылил пиво на каменную мостовую и встал, размышляя о более приземленных вещах – мне нужно было разыскать толкового кузнеца.

Дело в том, что на территории моего удела рос старый дуб, в который попала молния примерно месяц назад. Не то чтобы я был брюзгой, но эта коряга портила вид на закат. Я собирался его выкорчевать вручную, а из ствола сделать доски для мостика через ручей, который убегал вниз, к морю, через дальние виноградники. Мост сам по себе как конструкция был абсолютно не нужен, но хотелось как-то украсить свою территорию. В планах была также беседка, а может, озеро с зеркальными карпами посреди сада… я еще не решил. В общем, на зависть соседям, которых я и в глаза не видел, здесь со временем будет лучшее поместье на всем побережье.

Пока я в мечтах возводил все более невероятные для этих мест сооружения, обоняние привело меня к кузнецу. Мускулистый седой мужик, пахнущий металлической пылью, предложил мне лучшее из своих произведений – огромную пилу, которая угрожающе топорщилась заточенными зубьями. С ее помощью старый дуб без труда превратится в ровные брусья и доски.

Довольный удачной находкой, я вытянул кошелек из-за пазухи, чтобы расплатиться и тут же прочитал в сознании у кузнеца, что он сейчас взвинтит цену втрое, так как его впечатлил золотой перстень на моем пальце. Особо не задумываясь, применил старый трюк – кровожадно улыбнулся. Этого хватило, чтобы получить с глубоким поклоном от продавца нужный товар. Оставив на пару монет больше, я поблагодарил человека и направился дальше. Так как двигаться приходилось медленно, чтобы не испугать людей мгновенными перемещениями, то времени на наблюдения оставалось очень, очень много. Все мысли присутствующих, цены на товары, цвет ленточки в волосах молочницы, тональность скрипа окна на втором этаже ратуши, индивидуальный запах каждого горожанина, связи между ними – легальные и тайные, все это без спроса навсегда осаждалось в моей идеальной памяти.

Добравшись до лотка бакалейщика, я не спеша размышлял, что же мне купить, ведь для виду приходилось покупать много чего бесполезного: овощи, муку и масло, свечи, веревку, смолу и прочие атрибуты человеческой жизни. В моем доме всем этим добром опасно наполнялась северная спальня, и я понимал, что примерно через год она будет заполнена от потолка до пола.

Я остановил свой выбор на муке. Поднеся к лицу горсть этого чудесного вещества, с наслаждением вдохнул ее сложный аромат, который напоминал мне о времени, проведенном у скифов.

«Вот чудак он! Стоит и улыбается, словно розу нюхает!» – подумал Антуан, руки которого были в муке, а мысли витали в районе местного кабака. Он желал поскорее сбыть свой товар, чтобы принять участие в празднике, поэтому его и раздражала моя медлительность.

– Фунт муки, пожалуйста, – сказал я, дружелюбно улыбнувшись.

«Вот, теперь лыбится. Как же мне не по себе от этой улыбки… аж мурашки по коже. И откуда он такой взялся?» – подумал Антуан и решил обслужить меня как можно быстрее, чтобы я скорее убрался восвояси.

Я расплатился и, стараясь не дразнить его воображение, молча, ушел.

Местные жители и так поглядывали на меня с опаской – слишком уж я отличался от всех, был словно белая ворона со своим высоким ростом, крепким телосложением и золотистыми волосами. А еще и глаза стали желтые… Поэтому я уже не удивлялся, когда читал в этих смутных сознаниях страх, а у женщин еще и смешанный с вожделением. Это неизменно развлекало меня. С моим-то прошлым такой накал деревенских страстей был просто отдыхом!

Пару месяцев назад мне пришлось услышать невнятные угрозы от мельника, когда он заметил томные взгляды его дочери, направленные в мою сторону. Девушка в самом расцвете лет, выросшая на свежем воздухе и постоянно занимающаяся физическим трудом, отчаянно мечтала о нашей романтической встрече. В ее фантазиях я то спасал ее из горящего дома, то при разнообразных обстоятельствах падал к ее ногам с предложением руки и сердца. Знала бы мою истинную природу и что может произойти, если она меня по-настоящему заинтересует…

Однажды ее отец даже махал кулаком перед моим лицом и призывал на меня все кары небесные, обещая скорую расправу за то, что я околдовал его дочь. Однако, если у него и был повод для беспокойства, то как раз тот, о котором он и не подозревал. Он размахивал руками перед существом, у которого были проблемы с самообладанием и молниеносные инстинкты убийцы. Поэтому я даже ухмыльнулся, думая о том, что же он сделает, если узнает, что перед ним стоит боевой генерал-вампир? Я точно знал, с каким звуком войдет мой кулак в его грудину, чтобы остановить поток ругательств, сыпавшихся на мою голову. Помню, что только немного поднял на него свои неестественно светлые глаза, которые были до этого скрыты низким капюшоном от длинной накидки и внимательно на него посмотрел. Моя верхняя губа при этом немного приподнялась, обнажая смертельно острые зубы.

Жаль, но после этого небольшого представления мне пришлось покупать муку в другом месте. И на том спасибо, а могло бы закончиться более плачевно. Не раз в моей истории бывали случаи, когда в меня стреляли из лука, бросали в львиный ров, устраивали ловушки, засады, пытались забросать камнями, сжечь или убить каким-то еще способом обезумевшие от страха или подозрений люди. Обычно я просто незаметно исчезал, оставаясь лишь ужасным воспоминанием, навечно оставившим тень беспокойства в душах своих преследователей.

Довольный удачной покупкой, я решил вернуться домой моим излюбленным маршрутом: через площадь, потом вниз, по извилистой улочке, до перекрестка. Если встать у калитки в определенной точке у высокого забора дома бургомистра, взору открывается невероятно красивый вид на серебристо-синее море. А после пары минут созерцания этой прекрасной картины я обычно шел вниз, почти к морю, мимо портовых построек, а затем – к виноградникам на соседнем склоне горы. Мне нравилось слушать вечернюю трель соловья в оливковых рощах, треск цикад и под эти звуки наблюдать, как зажигаются первые звезды на бескрайнем небе, становятся ярче туманности и протуберанцы соседних галактик. Через столько веков только они остались неизменными – мои вечные друзья и молчаливые слушатели.

Пересекая площадь сквозь толпу, я на минуту остановился около единственного в городе фонтана. Неизвестный скульптор изобразил Самсона, который разрывал пасть тщедушному льву. Почему-то из его глотки бодро лилась прохладная вода, хотя по сюжету это должна была быть горячая кровь. На самом деле это хороший знак. Он говорил о зарождении хоть какой-то культуры. Не пройдет и ста лет, как здесь может появиться даже собственный театр! Какой небывалый прогресс!

Мысли о крови вызвали знакомый дискомфорт в теле, и мышцы напряглись до предела. Со времени последней охоты прошло две недели, и я был на опасной грани. Я приказал себе успокоиться и, чтобы как-то отвлечься, осмотрелся вокруг.

Молодой мавр с ярким гримом и в напудренном рыжем парике изрыгал огонь на суеверно крестящихся зрителей. Видимо, это напоминало им об адских мучениях, о которых часто разглагольствовал местный священник. Это меня развеселило, и хищная хватка внутреннего убийцы стала понемногу отпускать. Однако вид полыхающего пламени снова напомнил о погребальных кострах на поле боя. Сцены насилия сами стали появляться в сознании, вызывая горькое отвращение к своей сущности, с которой я боролся постоянно. Я просто застыл у края фонтана, глядя на прозрачную воду, в которой кружился лепесток розы. Вот бы мои намерения были бы так же просты и умиротворены, как эта прозрачная вода…

«Да когда же это кончится? Неужели я обречен на вечную борьбу с внутренним монстром?» – подумал я, устало подняв глаза к небу.

«И почему ты такой?» – вдруг возникла у меня в голове мысль.

«Потому что я был создан как неуязвимая машина для уничтожения. Это цель моего существования», – ответил я, не особо задумываясь над вопросом, наблюдая за тем, как танцуют артисты, ловко вращая горящие факелы в руках под мерный бой барабанов. Мерцающее пламя словно гипнотизировало меня.

«Ты такой же, как все, но в тебе столько жестокости! Ты такой странный!» – снова сказал голос.

«Разве? Я всего лишь не дышу, не сплю, не ем и не пью ничего, кроме крови. Еще невероятно силен и обладаю необычными талантами, – с сарказмом ответил я сам себе, – а в остальном я обыкновенный». И сам себе усмехнулся. Да уж, нормальным меня вообще нельзя назвать, даже среди вампиров. Я всем превосходил своих сородичей, а про людей и говорить не стоило.

Закинув пилу на плечо, я смотрел в одну точку. Наверное, я ждал еще вопросов. Отвечая на них, я почувствовал некоторое освобождение: так много веков никто не спрашивал у меня подобного! Это было похоже на глубокий выдох. Только сейчас я понял, как же мне хотелось кому-то все рассказать. Стоп! Это вообще никуда не годится! Я не готов был уничтожать весь городок из-за раскрытия моей сущности. Снова голос зазвучал в моей голове: «Зачем столько жестокости?».

Этот вопрос принес мне боль, потому что затронул самое наболевшее… Невесело ухмыльнувшись, попытался отогнать от внутреннего взора бесконечную череду моих жертв. В основном на них была гримаса смертельного ужаса. Да, я обменивал свое бессмертие на боль и ужас. И у меня была тайна – я единственный знал, почему все так происходит.

В дальнем уголке сознания зашевелилась мысль, что разговаривать с самим собой – опасный признак. Интересно, а у вампиров бывает раздвоение личности?

До меня донесся звук срывающегося с гор холодного ветра, который будет здесь через пару минут. Подняв глаза к темнеющему небу, я увидел, что тяжелая дождевая туча с трудом перевалила через горный перевал и медленно спускается на городок. Ветер переменился, и огни факелов затрепетали, отбрасывая беспокойные тени на каменные стены домов. Я с наслаждением повернулся по направлению ветра и закрыл глаза, с нетерпением ожидая первого удара освежающих струй.

Но раньше ветра в нос ударил пьянящий запах крови, пошатнув мое самообладание. Это была кровь животного. Мышцы среагировали быстрее меня, яд наполнил рот и взгляд отыскал источник запаха.

В конце площади на перекладине за задние ноги была подвешена корова, которая была еще жива. Мясник быстрыми движениями вспарывал ее горло. Я подошел ближе, и запах стал сильнее. Аппетитно пахнущая кровь капала на соломенную подстилку, смешиваясь с грязью и миазмами улицы.

Вдруг тот же голос прошептал вслух с явным отвращением: «Да он же просто животное! Убийца!» – услышал я снова. И тут я впервые увидел ее.

Возле загона мясника стояла хрупкая на вид девушка в длинном голубом плаще. Ха, так значит, мой внутренний голос оказался ее голосом? И вопросы касались не меня, а скорее всего парня, за которым она наблюдала?

Стало ли мне легче от того, что с моей головой все в порядке? И да, и нет. Я впервые за много лет испытал облегчение от того, что кто-то говорит со мной, спрашивая о сокровенном. И испытал разочарование, потому продолжения этому не будет.

Но кто она, почему я раньше ее не видел? Может быть, она недавно приехала с новой волной поселенцев, которые отовсюду стекались в город? Что ж, отлично! Новый объект для изучения. Я присмотрелся к ней внимательнее. Судя по одежде, она принадлежала к дворянам, но отсутствие лоска выдавало скромный достаток. Остальные представительницы ее сословия сейчас важно прохаживались по главной площади Калельи, демонстрируя свои лучшие наряды перед потенциальными женихами. Что же она здесь делала?

Я подошел ближе, потому что мелькавшие силуэты прохожих мешали рассмотреть ее как следует. Она, как назло, повернулась ко мне спиной, прислонившись к деревянным брусьям плечом. Стиснув руки в кулаки, она вся кипела от негодования.

Мне оставалось только снова ее «слушать», рассматривая затылок и ссутулившуюся спину. О да! Девушка была совсем не похожа на местных жителей, совсем другая. Не знаю почему, но я это понял, как только «услышал». Она и мыслила необычно – логика сменялась потоком эмоций и образов, по накалу неимоверно страстными, порывистым, полными жизни. Мне стало любопытно и я, сражаясь с собственными мышцами, подошел еще ближе, чтобы якобы случайно взглянуть на ее лицо, при этом, не привлекая к себе внимания.

«Да и вообще, что я тут делаю? Джакоб? Это животное? Неужели мама шутит? Наше положение не настолько бедственное. И почему, почему я должна немедленно выйти замуж? Ох, ну почему я не родилась мужчиной? Они делают, что хотят. А я сижу как на привязи и не смею без разрешения даже спуститься в гостиную! А объезжать Уголька удается только, когда мама уезжает в город по делам. Ну что за несправедливость такая!» – к моему удивлению, девушка даже негромко зарычала, стукнув миниатюрным кулаком по деревянной ограде.

Тем временем мясник Джакоб, старался изо всех сил произвести на нее хорошее впечатление. Ему давно пора было жениться, пока еще не все зубы выпали. А эта обнищавшая аристократка была для него самой завидной партией. Она из знатного рода, правда, их состояние небольшое, да и девушка немного странная, и слава у семьи не очень, но зато «Джакоб-деревенщина» станет «Джакоб-господином»!

Его матушка прожужжала все уши о том, что она для него – лучшая партия. Последний месяц Джакоб всеми силами старался понравиться Адель, так звали девушку. Большей частью его ухаживания сводились к ублажению ее матери, Катарины, потому, что избегал общения с Аделью. При единственном разговоре с будущей невестой он понял только два слова в вопросе, который она задала. Свое имя и «думаете». Но все равно упорно посылал парное мясо на воскресный обед, на который был дважды приглашен в числе других претендентов на руку Адель. Джакоб до сих пор не мог прийти в себя от их серебряной посуды и дорогих гобеленов на стенах.

Мясник снова глянул через плечо на Адель, чтобы увидеть, насколько она впечатлена его физической силой. Еще раз обомлел: статная красавица, богатая наследница. Все его завистники просто умрут от зависти!

Он резким движением, желая показать свое мастерство, которое доказывало его состоятельность как будущего кормильца семьи, вспорол коровье брюхо. Он не видел, как девушка от ужаса открыла рот и чуть не закричала.

Все ее существо переполняло отвращение к молодому человеку, задорно свежевавшему корову.

«Да я лучше умру, чем выйду за него! Каждый день видеть его, говорить с ним, дышать смрадом от бойни, которая въелась под его ногти?» Она содрогнулась от одной этой мысли. В ярости девушка поклялась себе поговорить с матерью и отказать Джакобу от дома.

Я все еще не видел ее лица, она стояла ко мне спиной, хотя и слишком близко ко мне. Резкий порыв ветра, первый предвестник грозы, резко дул в ее лицо и донес до меня ее великолепный запах. На ее беду, мой самоконтроль уже подкосил запах крови животного и я понял, точно знаю, что сейчас произойдет – я незаметно для нее окажусь возле хрупкого горла, острые зубы вонзятся в ее пульсирующую сонную артерию, что принесет быстрое забытье и смерть. А потом она упадет на землю, и я больше никогда не услышу ее голос в своей голове. Я снова убью, заберу жизнь такого прекрасного создания, внутренний мир которого был так необычен. Мне понадобилось собрать в кулак всю свою волю, чтобы не напасть на нее прямо сейчас.

Не дыша, я стал бесшумно отступать назад. Я не хотел снова убивать! В своей жизни я сделал множество неправильных поступков, но не на этот раз! Мне нужно было срочно уходить. Потому что я за себя не ручался. Я повернулся и пошел, чувствуя себя сейчас… уязвимым, что вывело меня из себя. К черту ее необычность и привлекательность! Из-за нее я чуть не сорвался сегодня!

Я решительно зашагал по улице вниз, к морю, не обращая внимания на резкие порывы ветра, которые гнули пальмы к земле, от чего те надрывно скрипели. Первые капли дождя достигли мостовой, и я слышал, как еще тысячи летели вслед, навстречу земле, рассекая с хрустальным звоном сумеречный воз дух.

Что-то тянуло меня назад. Я не понимал что. Неприятное чувство мешало свободно двигаться дальше – вроде бы я забыл в городе что-то жизненно важное. Такая несвобода разозлила меня, поднимая внутри волну раздражения. Я зарычал и встряхнул головой, чтобы отогнать это наваждение. Внутри меня разгоралась ярость, смешанная с бешенством. Это было то опасное состояние, когда здравый смысл может не успеть отговорить меня от нападения на человека.

Мне нужно было срочно поохотиться, чтобы выпустить внутреннего монстра на свободу. Сдержать его было невозможно, но управлять – да. Поэтому я свернул с привычного маршрута и пошел по извилистой тропинке, которая вдоль домов уходила резко вверх, к предгорью, туда, где начинался густой сосновый лес, обильно покрывавший местные горы. Под ногами скользила размокшая от ливня земля, а лицо заливал отрезвляющий дождь. Я оглянулся назад – на Калелью уже спустилась ночь, превращая ее в неясное скопление тусклых огоньков у темной кромки моря.

В лесу царил холодный сумрак. Как только я оказался далеко от человеческих домов, то сразу же сбросил с себя одежду, оставив только кожаные брюки, даже сапоги снял. Одежду завернул в плащ и спрятал под выступом небольшой скалы. Затем одним огромным прыжком забрался на нее и замер, прислушиваясь к звукам леса, постепенно позволяя моим инстинктам убийцы взять верх. Погружаясь в темный омут своего истинного естества, я полностью терял человеческое подобие, с облегчением стряхивал с себя опостылевший камуфляж.

Было наслаждением высвободить свою силу и мчаться через темный лес на пределе возможностей. Не нужно следить за своими движениями, словами, поведением. Улыбаться, прятаться, следить за тем, что говорю, быть терпеливым к человеческим слабостям. Сейчас я мог быть самим собой, превращаясь в настоящего монстра без признаков человечности.

Первым я напал на небольшого оленя, у которого не было никаких шансов на спасение. Он бешено вращал глазами и пытался пробить своими причудливыми рогами каменную кожу на моей груди, но только лишь раззадорил меня еще больше. Когда в нем не осталось ни капли крови, я бросил его тушу в местное ущелье, к которому даже вездесущим пастухам было не подступиться. Однако его крови было мало, поэтому я снова стал вслушиваться в ночь, ища любое сердцебиение. Два теплых тела уносились со всех ног на западную сторону скалистой горы. Это были еще двое оленей, которые услышали предсмертные хрипы сородича и спасались бегством. Через пару минуту я настиг их и, немного «поиграв» с ними, иссушил обоих. Избавившись от туш, я почувствовал, как внутренне расслабляюсь, даже снова смог мыслить рационально. Напряжение и жажда постепенно растворялись, хотя неминуемо они вернутся, и тогда мне снова придется носиться по лесу, ища новый источник крови.

Умиротворенный, забрался на ту же мокрую скалу, с которой начал свою охоту, подставил окровавленное лицо и руки под струи дождя, позволяя небесной воде смыть с моего лица следы звериной сущности.

Я сейчас находился на тонком рубеже моих составляющих – человека и хищника. Эту грань я особенно хорошо ощущал после охоты. Это был момент выбора – оставаться таким или качнуть маятник в любую сторону. Опыт говорил мне, что эта грань достаточно призрачная и только ценой неимоверных усилий мне удается оставаться цивилизованным существом – звериное легко берет верх. Но мне так нравилось эта свобода – когда не нужно сдерживаться и прятаться! После такой удачной охоты мне хотелось еще немного размяться. Я давно не давал волю своей силе, и поэтому помчался на вершину горы, радуясь, как мальчишка, ветру, который свистел в ушах.

Невысокие деревья густо росли на белых скалах, словно разрезанных неглубокими ущельями. Крупные валуны постепенно превращались в усыпанные камнями склоны, среди которых ввысь резко уходили отвесные скалы. Я планировал пробежаться по ним, перепрыгивая с одной скалы на другую до предместий Барселоны, а потом вернуться обратно, пока стена дождя закрывает меня от любопытных глаз.

Наверное, из-за этой эйфории я и потерял бдительность.

Мчась по склону горы вверх, обгоняя холодный ветер, я сильно оттолкнулся ногами от земли и одним порывом проскочил перед самым носом вороной лошади, перепугав ее до полусмерти. Конь истошно заржал и встал на дыбы, сбросив седока. Я услышал тихий вскрик и испуганный галоп лошади, в страхе несущейся вверх по дороге, в сторону виноградников. Я пару мгновений боролся с желанием помчаться дальше, прыгая с валуна на валун в плотной пелене дождя, понимая, что не скоро у меня появится шанс снова так порезвится – такая погода была редкостью в этих краях. Но что-то заставило меня вернуться и посмотреть, все ли хорошо с седоком. Ведь это по моей милости он сейчас лежит в холодной грязи посреди ночного леса. Я ухмыльнулся себе, похоже, что не такое уж я и чудовище.

Бесшумно подобравшись к кромке леса, я осторожно выглянул из-за старой сосны, увитой плющом, и ахнул: посреди дороги, в грязи сидела сжавшаяся от страха Адель! Она закрыла лицо руками и повторяла про себя: «Этого не может быть! Этого не может быть! Мне показалось! Неужели снова?»

Может, она заметила меня, когда я перепрыгивал дорогу? И раньше уже видела мне подобных? Я прижался к дереву спиной и, закрыв глаза, прислушался к ее воспоминаниям с некоторым сожалением, потому что знал: любой человек, ставший даже невольным свидетелем нашей охоты, должен быть уничтожен. Ее часы сочтены, и мне придется выполнить мною же установленное правило.

«Такая же быстрая тень, как в тот день, когда я увидела это в нашем амбаре. А потом погиб отец и брат…»

От ярости я негромко зарычал. Кто же из моих сородичей допустил такую ошибку? Позволил этой девчонке увидеть себя и оставил в живых? Да еще потом убил ее родных? Кто же у нас такой беспечный? От досады я скрипнул зубами. Это же азы. Этому учат всех новорожденных вампиров, буквально вдалбливают в голову. Хотя, если новорожденный дикий, – тогда все может быть. Но тогда мне непременно нужно изловить необученного новичка, пока его действия не привели к катастрофе. И хорошенько наказать. Если снова начнется охота на нас, то нам обеспечена жизнь в подвалах на ближайшие десятилетия, пока не уляжется страх в человеческих душах. Я снова стал просматривать мысли и ощущения Адель, которые прошли через мое естество мощной волной, оставив много информации, только не той, что я искал.

Она уже взяла себя в руки и решила не терять голову, понимая, что ей нужно было выбраться отсюда каким-то образом, а паника ей только помешает думать. Она сделала пару глубоких вдохов и стала до безобразия рационально мыслить. И теперь мне не добраться до нужных воспоминаний о ее встрече с вампиром!

Девушка снова огляделась вокруг и ничего не разглядела в темноте, кроме размытого просвета между деревьями над ночной дорогой. Но она, по крайней мере, знала правильное направление, куда двигаться. Собравшись с силами, она попробовала подняться, но вскрикнув, снова упала в грязь, схватившись за ногу.

– Да что ж такое! – сказала она расстроено. Дождь тем временем только усилился, да в придачу еще и северный ветер подул, раскачивая верхушки деревьев. «Как же я доберусь домой? Я же здесь просто замерзну к утру! Эх, если бы я могла чаще ездить на Угольке, то он бы не бросил бы меня здесь одну. Ну да ладно, что с него взять? Так. Нельзя сидеть на месте. Если Уголек прискачет домой без меня, то мама отправит слуг на мои поиски. Но если он застрянет у ближайшего пучка сочной травы, то мне конец. Вряд ли кто-то из Калельи в такой дождь проедет по этой дороге и спасет меня. А чтобы не замерзнуть, мне нужно двигаться. Мне нужно попытаться самой добраться домой. Попробую еще раз встать. Ну же, Адель, поднимайся. Вставай, не сиди, ты сможешь!»

Такая рассудительность при удручающих обстоятельствах вызвала у меня… уважение к этой промокшей до нитки девушке. Я снова выглянул из-за дерева, чтобы своими глазами увидеть ее попытки встать. Адель аккуратно приподнялась, стараясь не наступать на левую ногу, но ухватиться было не за что, поэтому не могла двинуться с места. Она искала глазами хотя бы палку, на которую можно опереться, но в такой темноте не нашла. Благодаря холоду было видно ее дыхание, дождь немилосердно заливал ее лицо, а зубы издавали мелкую дрожь. Ее поврежденная нога увязла в грязи, и она не смогла ее вытащить.

«Что ж, тогда останусь здесь и буду уповать на Божью помощь». Она осторожно села в грязь и плотнее закуталась в плащ. Чтобы не отчаиваться, она стала негромко напевать бравую песенку местных моряков.

Я прислушался к звукам леса. Миллионы взрывающихся от ударов об землю и листья капель дождя, сотни звериных сердцебиений, скрип деревьев и треск ломающихся веток. Но, ни одного биения человеческого сердца, кроме сердца Адель. Так что никто не придет ей на помощь.

Я оказался перед выбором. Я не должен был оставить ее здесь умирать, ведь она, скорее всего, погибнет позже от воспаления легких, даже если ее каким-то чудом спасут. Но по нашим законам я все равно должен буду ее убить – она видела бессмертного и вряд ли сумеет держать язык за зубами, начнет болтать как любая девушка, а потом пойдут слухи, которые обрастут гротескными небылицами, рождая темный страх и новую волну суеверий. Люди станут осторожными, подозрительными и поэтому более внимательными. А тогда уже вот так просто не будешь жить среди них.

Но если ее не станет, то я не смогу прочитать в ее воспоминаниях о неизвестном новорожденном вампире, который может быть еще большей проблемой. Она унесет с собой эту тайну в могилу. И снова проблема – опыт подсказывал, что такие мелочи пропускать нельзя – они могут, как снежный ком, со временем, разрастись в глобальную проблему. Что же выбрать? Личное спокойствие или безопасность рода – вопрос не стоял. Безопасность и выживание рода всегда были у меня на первом месте.

Значит, она нужна мне живой. Сегодня я спасу ее и постараюсь выведать все, что мне нужно. А потом – посмотрю по обстоятельствам. Хотя, если быть честным, – я знал, чем это закончится. Увы, девушка не доживет до следующего Рождества. Я с сожалением посмотрел на Адель, которая не знала, что только что решилась ее судьба. Что ж, решение принято и пора было действовать.

Максимально осторожно отошел от дороги и добрался до своих вещей, правда, пришлось сделать приличный крюк, перепрыгивая буреломы. Вещи остались практически сухими под плащом из овечьей шерсти – по нему вода просто скатывалась, не впитываясь. Я быстро оделся, убрал следы моего пребывания на этой поляне, взял пилу и быстро, как только мог, отправился туда, где застряла в грязи интересующая меня девушка.

Пока меня не было, Адель снова пыталась встать. Я услышал ее мысли, когда подошел к повороту лесной дороги, за которым она ждала помощи.

«Ну вот! Опять! Да что ж такое! – она горестно вздохнула. – Мое новое платье!» Она проворно встала, но тут же снова упала в грязь. Она подумала, что вот так просто и пропадают хорошенькие девушки в лесу – подвернула ногу на ночь глядя и сидишь, как привязанный козленок на веревочке. Ждешь, кто ж тебя первый съест.

Чтобы наша встреча выглядела естественной, я появился из-за поворота, небрежно неся пилу на плече. Она как раз подняла лицо к небу и зло выдохнула, белое облачко пара напомнило мне, что она, должно быть, прилично замерзла. Адель обернулась на звук моих хлюпающих по воде шагов и первой ее реакцией была радость, смешанная с облегчением.

Но когда присмотрелась внимательнее к неясному силуэту, то поняла, что поспешила с выводами. Она увидела неясные очертания мужчины вполне внушительных размеров, в темном плаще и кожаных сапогах, да еще с опасной штуковиной на плече. И лицо было скрыто капюшоном. Адель была в этих краях недавно, но точно знала, что я не местный – она не встречала никого похожего ни в церкви, ни на ярмарке.

Она внимательно следила за моим приближением, пытаясь определить, опасен ли я. Но потом она мечтательно засмотрелась на мои широкие плечи и высокий рост, что вызвало у меня ухмылку. Что ж, это будет просто.

Адель уговаривала себя, что все будет хорошо, а потом начинала вспоминать приемы самообороны на всякий случай. Она их знала?

Потом отвернулась, сцепив нежные пальцы, пытаясь прийти в себя от волнения. Она не знала, что сулит ей наша встреча, но в ее голове один за одним рождались образы, навеянными теми приключенческими и любовными романами, которые она читала в неприличных количествах. Среди них попадались и научные труды по истории, ботанике, медицине, даже о строении небесных тел, что было сюрпризом для меня. Сознание этой девушки было похоже на витраж: она смотрела на мир то сквозь прозрачное стекло реальности, то сквозь сказочные разноцветные стеклышки мира фантазии.

Адель ждала, когда я подойду, предусмотрительно нащупала на поясе тонкий клинок и как бы невзначай положила на него руку под плащом. Такая реакция отрезвила меня, я почувствовал даже уважение к ней – она была на редкость благоразумна. Однако секундой позже она вдруг внутренне успокоилась, решив, что солдат с пилой – это лучшее предложение судьбы для нее на сегодняшний вечер. Да что ж такое! Чехарда ее эмоций сбивала с толку, лишая возможности выработать стратегию поведения с ней. Ну да ладно, проведу разведку боем.

Я спокойно подошел к девушке и поклонился, заглянув в ее лицо. Она подняла на меня свои глаза, и я лишился дара речи. Большие карие, почти зеленые в окружении густых темных ресниц, они смотрели на меня оценивающе, с вызовом и надеждой одновременно. В их глубине таился целый мир, полный загадок и тайн. Смелость, смешанная с нежностью, решительность и желание быть защищенной, надежда на лучшее и след понесенных утрат. Словно это она, а не я, прожила долгую-долгую жизнь. Ее длинные золотистые волосы растрепались и несколько прядей мокрыми лентами висели вдоль бледного лица. Овал лица был правильным, с высокими скулами, носик точеный, а слегка полноватые губы были нежны, однако сжаты в упрямую линию. Адель была невероятно красива, да к тому же смела и нет так наивна, как мне бы хотелось! Я удивился: как другие не замечают ее исключительности?

– Мадемуазель, меня зовут Прайм Ван Пайер. Могу ли я предложить свою помощь? Мне кажется, что она вам не помешает, – сказал я, приходя в себя от потрясения.

Струйки холодного дождя стекали по ее лицу, на котором застыло престранное выражение. Она хотела заглянуть в мои глаза, чтобы составить мнение обо мне, но, не имея возможности это сделать из-за низко надвинутого капюшона, быстро окинула меня взглядом и безошибочно определила, что я опасен. Ее напугала не физическая сила или странный наряд, нет. Она обладала мощной интуицией и докопалась до сути, не впадая в романтические бредни. Она предположила, что я военный или моряк, ощутив властность, которая от меня исходила. Внутри ее боролись противоречивые чувства – она хотела выбраться из грязи и попасть домой целой и невредимой, только вот получится ли так, если я возьму ее на руки? Мне самому хотелось бы знать ответ на этот вопрос – я еще не вполне успокоился после охоты.

А холодный дождь уже промочил ее до нитки, это было видно по всей ее одежде. Так, еще пару минут, и я потеряю ее в расцвете лет. А меня это не устраивало. Поэтому начал действовать, включив все свое обаяние.

– Мадемуазель, не отрицайте, что ваше положение не оставляет места для отказа. Я буду счастлив помочь вам добраться домой до того момента, как вы окажетесь по пояс в холодной воде, – сказал я ей, вежливо поклонившись. Хотелось как можно быстрее получить ее согласие и поднять с раскисшей от ливня земли.

«Что за голос! Это вообще ни в какие рамки не лезет! Он просто нереален! Почему я его раньше не видела?» – промелькнуло в ее голове. Она выпрямила спину, и внезапная боль пронзила ее ногу. Я наблюдал, как ее большие глаза наполняются слезами. На это можно смотреть бесконечно. Она попыталась заглянуть в мои глаза и вдруг испугалась той власти, под которую попадала, находясь рядом со мной. Но резкий порыв ветра ударил по верхушкам деревьев. Это отвлекло ее, выветрив из головы пару пунктов о приличии. «Будь что будет! Мне самой домой не добраться!»

– Мадемуазель, хоть я так и не дождался ответа, я считаю своим долгом выручить вас из беды! – сказал я, осторожно поднимая ее с земли.

Девушка с легким вызовом вскинула бровь, метнув на меня оценивающий взгляд. Это мне очень понравилось.

– Буду очень вам благодарна! – сказала она наконец-то, пытаясь скрыть свое смущение, смешанное с радостью. Я прижал Адель к себе максимально осторожно, еще раз поразившись ее хрупкости. Ее сумку с покупками перебросил через плечо. «Он же весь испачкается!»– подумала Адель, пробуя пристроить ногу поудобнее, чтобы меньше болела. Она пару раз охнула, но потом с достоинство сказала:

– Раз вы мне помогаете, за что я вам весьма благодарна, то позвольте и мне вам помочь.

Меня позабавила ее попытка сохранить свое достоинство, даже будучи мокрой, грязной и беспомощной. Улыбнувшись, я вручил ей свою пилу. Раз она пытается быть на равных со мной – пожалуйста, это даже забавно!

Я с радостью отметил, что общение с ней было нескучным. Она, будучи полностью беспомощной, вела себя так независимо, словно храбрый котенок. Девушка молча прижала пилу к себе и полностью сосредоточилась на этой почетной миссии. Тем более, что эта штука будет надежнее ее тонкого кинжала. Она почувствовала себя спокойнее, и я ощутил, как расслабляется ее тело.

– Я не представилась, извините. Меня зовут Адель де Ламбрини. Я живу в доме, вон на том холме. – Адель показала подбородком в сторону своего дома, тщетно пытаясь не стучать зубами.

Тут я понял, что в придачу в холодному дождю она еще и прислонилась к моей ледяной одежде. Пришлось аккуратно отодвинуть ее от себя, чтобы не остудить еще больше. Она успела мельком глянуть на мой наряд и теперь снова металась в предположениях. «Дворянин? Немец? Он определенно образован и воспитан наилучшим образом. Что он забыл в этом городе?»

Адель, внешне казалась совершенно отрешенной, но внутри ее сердца бушевал настоящий ураган эмоций. Она отчаянно боялась быть такой уязвимой в руках незнакомца, затем она вспоминала мой голос и уговаривала себя, что все окончится хорошо. Ее желания и эмоции мелькали так быстро, что я еле улавливал их суть и направление. Я даже украдкой поглядывал на нее, потому что меня поражало ее самообладание – такая спокойная внешне и такая страстная внутри. Если бы я не слышал ее мысли, то мог бы подумать, что она практически спит.

Пару минут мы продвигались молча, я «слушал», вдруг она снова вспомнит тот пугающий эпизод из ее прошлого? Адель тем временем маялась от молчания, желала заговорить со мной, но не знала, стоит ли. А вдруг это будет ошибкой? Она еще крепче обняла пилу, а я просил небо, чтобы она не порезалась об острые зубья, иначе я могу не совладать с собой, если выступит хотя бы одна капля крови на ее руках. Но любопытство пересилило смущение, и она все-таки решила заговорить со мной.

– Надеюсь, сударь, что вы не очень устали? – сказала она, слегка стуча зубами от холода. – Моя матушка щедро отблагодарит вас за помощь, – добавила она негромко.

Но я только улыбнулся и кивнул головой, тем временем думая, как вызвать у нее нужные мне воспоминания. В крайнем случае, можно применить гипноз или просто спросить у нее практически напрямую.

– А где, позвольте спросить, ваша лошадь? Или вы шли домой пешком? – спросил я ее.

– Лошадь убежала… – сказала она неуверенно, думая как же объяснить, чего та испугалась.

Она запретила себе вспоминать о том инциденте в амбаре, просто захлопнула мысли «на замок», чтобы подумать об этом позже. Она вздохнула и неуверенно ответила:

– Знаете, мой конь просто не объезжен как следует. Он испугался… чего-то, скинул меня на землю и теперь, надеюсь, бредет домой…

– Да, такое часто случается с необъезженными лошадьми, – сказал я, пытаясь скрыть свою досаду от того, что мне не удалось хоть что-нибудь узнать. Ну, ничего, есть еще масса приемов вытащить из ее воспоминаний то, что меня интересует.

Прагматично строя планы, я почему-то украдкой посматривал на нее. Просто не мог оторвать взгляда от капелек дождя, дрожавших на кончиках ее ресниц, от тонких нежных рук, ее мокрых волос, которые обрамляли прекрасное лицо. Интересно, а она любила кого-то? Ее сердце свободно? Меня вдруг взволновал этот вопрос. Я же не знал на собственном опыте, как это происходит. А она знала? Жила ли когда-нибудь в ее сердце любовь?

«Лаванда, фрезия, бугенвиллея?» – гадала тем временем Адель, пытаясь определить, чем же от меня пахнет. Теперь она увлеклась моим привлекательным запахом. Было смешно видеть, с каким целомудренным видом она полулежала на моих руках, и читать ее полные восторга мысли.

Она была крайне смущена и заинтригована, пытаясь найти рациональное объяснение такой реакции на меня. Перебрав много вариантов, она интуитивно нашла успокоивший ее ответ. Решила, что я напоминаю ей о погибшем брате и отце. И тут, одним коротким всплеском, память вернула воспоминания о том дне, который она хотела бы забыть.

Она снова вздохнула и с горечью думала о том, как местный священник отказался хоронить отца и брата на местном кладбище, потому что их нашли в Проклятом Урочище. А там водилась нечистая сила и всякий, кто ходил туда, считался ведьмаком. Местные жители неизменно придумывали все больше небылиц про это место. Вокруг того Урочища находили мертвых птиц, лисиц и других лесных животных. Все это, по представлениям местных, считалось следствием колдовства. А ее папа и старший брат Жан были другого мнения. Они считали, что животные отравлены неизвестной субстанцией, которая, словно пары невидимого эфира, расточалась над землей в том месте. Ее отец всегда докапывался до сути вещей. Поэтому однажды взял свои приборы для исследования и ушел с Жаном якобы на охоту в тот день, когда она увидела бледного незнакомца в амбаре. Адель вспомнила, как смотрела на их удаляющиеся фигуры и плакала от того, что ей никто не поверил, когда она рассказала об опасном чужаке. Если бы она знала, что видит их в последний раз…

Через двое суток их нашли.

Так Адель наполовину осиротела, но это было не главное. На шее Жана мама нашла две раны, и он выглядел сильно исхудавшим. У отца шея была сломана, а на спине, словно от удара лапы медведя, зияли три глубоких раны. Она все это тщательно скрыла, похоронила мужа и сына под раскидистым кленом возле реки, и в страхе они покинули те места.

Я стал внимательнее вслушиваться в ее воспоминания. Некоторые события из моего прошлого всплыли в памяти. Жан, судя по всему, погиб от нападения моего сородича, а отец от нападения оборотня. Меня это обеспокоило, потому что, судя по ее воспоминаниям, это было не так далеко отсюда по меркам вампиров и оборотней. Мы измеряли расстояние континентами и время – десятилетиями, а это нападение произошло всего год назад.

Мы временами обнаруживали стаи оборотней и все силы бросали на то, чтобы выследить и уничтожить их, потому что их количество за пару лет могло возрастать в разы. А потом они нападали на нас, то по одному, то всей стаей. Поэтому, как только они появлялись на наших территориях – даже прекращались междоусобные войны между кланами, и мы прилагали максимум усилий для их уничтожения.

Когда мы выбрались из влажной долины, нас ожидал крутой подъем в гору. Учитывая дождь, это было непростой задачей. Для смертного. Я уверено зашагал вверх, не сбавляя темпа. Потому что девушка уже сильно продрогла, и не нужно было вдыхать ее запах, чтобы определить переохлаждение. Но она, казалось, совсем этого не замечала.

Девушка неловко пыталась плотнее закутаться в мокрый плащ и дрожала, неосознанно стремясь крепче прижаться ко мне. Она совершенно точно знала, что ни за что просто так меня не отпустит. И уже достаточно долго перебирала возможные вопросы и полные достоинства фразы, которыми надеялась продолжить наше знакомство. Больше всего на свете она не боялась заболеть и умереть от горячки. Нет. Она боялась, что я уйду и она больше никогда не увидит меня. Юная особа даже решила придумать какую-то причину, чтобы пригласить меня на ужин. Но боялась, что ее мама не допустит этого. Как снова заговорить, она не знала, хотя очень хотела услышать мой голос. Я бы рассказал ей, сколько раз этот бархатный голос давал приказ на уничтожение… А пока что мы продвигались к дому в полной тишине, которую только разбавляло мерное хлюпанье моих сапог по вязкой грязи.

Адель очень хотела посмотреть наверх, но ей мешала выбранная тактика отчужденности. И это было мудро с ее стороны, хотя ей очень хотелось увидеть мое лицо. Я для верности немного повернул голову в сторону. Чего только люди не думали, глядя на меня. Лидировали суеверный страх и подозрения в причастности к нечистой силе. А мне не хотелось, чтобы она снова испугалась. И почему меня это волнует? Мне не стоило и дальше ею очаровываться, потому что в таком случае мне будет труднее… выполнить требование закона.

Но она была такой ранимой и светлой, наблюдательной и мечтательной одновременно! Я словно окунулся в неведомый доселе мир. Более светлый, словно раскрашенный витраж в солнечный день и, к тому же, неразбавленно-чистый. Я не хотел потерять ее. И определено не хотел убивать.

Обнаружить такое стремление в себе мне было само по себе обнадеживающе. Невероятно, но за какой-то час общения с Адель я почувствовал такой прогресс на пути к внутренней свободе, что от этого открытия неосознанно остановился.

Чтобы не терзать свое сердце тяжелыми воспоминаниями, Адель волевым усилием заставила себя думать о чем-нибудь приятном. Например о том, как снова со мной заговорить.

– Вам, наверное, тяжело? – виновато спросила Адель, пытаясь заглянуть мне в глаза. Она по-своему восприняла мою внезапную остановку.

В ответ только неопределенно пожал плечами и продолжил путь. Моя молчаливость сбивала ее с толку, так как по правилам вежливости следовало нагородить ей пару десятков витиеватых фраз. Я и не против, но для этого нужно было вдохнуть воздух и, соответственно, ее запах. А я решил пока что оставить ее в живых.

Девушка подумала, что я не совсем доволен тем, что посреди ночи приходится тащить незнакомку неизвестно куда. Адель вдруг забеспокоилась, что до дома осталось всего ничего. Воспоминание о доме родило его образ в ее сознании. Двухэтажное здание с большими окнами я узнал сразу. Когда я приехал сюда, то думал купить этот пустующий особняк. Но он стоял слишком близко к дороге, а мне не хотелось часто пересекаться с местными жителями. Поэтому я приобрел более ветхое и непрезентабельное строение выше, в горах.

* * *

Последние метры до дома мы преодолели легко, хотя дождь еще больше усилился. Дом уютно располагался на холме, откуда открывался великолепный вид на море. Раскидистые ветви двух старых вязов, должно быть, отлично закрывали дом от полуденного солнца во время летней жары. А по фронтону каменного здания протянулись толстые виноградные плети, перепутанные с лианами бугенвиллеи и капсиса, образуя сплошной зеленый ковер, и доставали до оранжевой черепицы крыши, оставив в покое только окна. Новые хозяева хорошо потрудились над садом и лужайкой. Даже сейчас было видно, что садовник у них прекрасный. Хотя чувствовалось, что этот дом еще не обжит как следует – холодные камни стен и бревна перекрытий хранили давний холод, накопленный за пару лет запустения.

Внутри дома Адель билось пять сердец, а в камине ярко горел огонь. Отлично! Забота родных и тепло домашнего очага – это было все, что сейчас нужно Адель. Я уверенно постучал в дверь и служанка Адель, Жанна, торопливо побежала к дверям и резко их распахнула.

– Ох, госпожа! Что с вами случилось? Вы же должны были заночевать в доме госпожи Чанианни! – сказала она с ужасом, рассматривая бледную Адель, лежащую у меня на руках.

«Да, и слушать в двадцатый раз историю ее трагической любви… Лучше уж я поползу домой сквозь бурю и снег!» – подумала Адель.

– Добрый вечер! Вы позволите мне занести девушку внутрь? – спросил я терпеливо. – Желательно в комнату, где растоплен камин.

– Да-да! Конечно! Идите за мной, – сказала Жанна, уводя меня внутрь дома. – Как же вы так, госпожа? Должно быть очень замерзли, да? А где Уголек?

Но Адель не реагировала на причитание суетливой служанки. Она безучастно смотрела перед собой и думала о том, что вот и все, мы пришли – больше она меня никогда не увидит. Я уйду по своим дровосечьим делам, а она с горя уйдет в монастырь. Уголки ее губ поползли вниз и она украдкой вздохнула. Я решительно занес ее в гостиную, ловя восхищение служанки от такой романтической картины.

В комнате было просторно, обстановка была небогатой. На стенах висели портреты чужой семьи и старинные гобелены со сценами охоты на оленей. Мебель была довольно грубой, но зато крепкой. Видимо, новые хозяева ничего не стали менять или не могли себе этого позволить. Было видно, что в этот небогатый дом хозяева принесли остатки былой роскошной жизни – серебряные канделябры и посуда выглядели нелепо на деревенском столе, застеленном, однако, дорогой скатертью.

На шум, который подняла Жанна, сбежались все слуги, и спустилась со второго этажа мать Адель Катарина – немолодая уже женщина, когда-то очень миловидная. Но время и пережитое горе добавили седины в ее каштановые волосы, а тонкая линия губ говорила о строгом и скупом на эмоции характере. Юркие карие глаза смотрели оценивающе. Она успела прикинуть, что я гожусь в женихи, так что со мной следует быть повежливей, а само «героическое спасение» ее дочери можно раздуть до намерений жениться. Буду я свататься или нет, не важно – это добавит очков Адели как невесте. Ведь у дочки бургомистра целых четыре жениха и весь город это обсуждает, считая ее самой завидной невестой. Но только Катарина была уверена, что ее строптивая дочь будет снова вставлять ей палки в колеса и протестовать. И это произойдет только в том случае, если Адель выживет после такого пренеприятного инцидента. Но, мечтать было некогда, нужно было действовать. Так, у нее явно «пунктик» относительно женихов. И никакого беспокойства по поводу здоровья дочери, только глухое раздражение: «эта девчонка снова нашла неприятности!» Она попыталась унять раздражение и коротко сказала:

– Сюда, пожалуйста! – указала она на лестницу, ведущую на второй этаж. Я поднялся вслед за ней и вошел в просторную комнату, видимо, спальню Адель, в которой увидел низкую кушетку у камина, застеленную медвежьей шкурой, грубую кровать с белым балдахином, незаконченное вышивание, лук и стрелы, арбалет, рисунки, развешанные на каменных стенах, и пару стопок книг на небольшом столике у окна. Жанна торопливо кинула в камин два полена, и я осторожно положил девушку на кушетку. В комнату занесли несколько подсвечников, и стало намного светлее.

Адель настолько замерзла, что с трудом распрямилась, а ее зубы продолжали стучать от холода. Она во все глаза смотрела на меня, пытаясь разглядеть мое лицо, ведь оно было практически скрыто под капюшоном.

Она все еще с чувством обнимала мокрую, холодную пилу. Думала, что как только отдаст ее – все, я исчезну из ее жизни. Смешная девчонка, в твоих интересах чтобы именно так и произошло!

– Сударыня, вы позвольте забрать у вас это? – сказал я, опустившись около ее кушетки на одно колено. Я потянул пилу на себя, но Адель не отпускала.

– Руки… простите, но я совсем не могу пошевелить пальцами… – прошептала она смущенно, на ее щеках появился намек на долгожданный румянец, который говорил мне, что пора убираться отсюда как можно быстрее.

– Помогите, пожалуйста, – сказала она и устало положила голову на кушетку.

«Какой же он необычный. Мужественный, воинственный и такой… живой. Никогда такого не встречала. Интересно, а характер у него такой же суровый, как его внешний вид? Хотя видно, что в нем борется милосердие и долг. И отчего так бьется сердце, когда он рядом? Нужно об этом подумать». Я с трудом верил. Больше ничего? Ни страха, ни темных желаний? Она действительно так чиста, как мне показалось? Я с некоторым благоговением дотронулся до окоченевших пальцев, стараясь как можно осторожнее их разогнуть. Внезапно меня словно ударило: светлая молния прошла через руки в самое сердце и растворилось в моем естестве, навсегда изменив его. Я пораженный, замер, не зная, как быть дальше. Адель почувствовала то же самое и сейчас растерянно смотрела на меня, пытаясь понять, что же это такое случилось только что между нами.

Не знаю, как она, но меня словно пригвоздили к этому месту. Пораженный произошедшим, я застыл, глядя на нее. Она смотрела на меня с таким же удивлением, как и я, изучая меня. Ее удивило внезапное взаимное притяжение, которое появилось между нами. Словно сердца, естество каждого из нас, потянулись друг к другу против нашей воли. Я знал, что это такое, тысячи раз наблюдал у других – как у людей, так и у вампиров, только со мной такое было впервые.

И я знал, что есть возможность остановить это, пока это безумие не поглотило нас полностью. Я понял, что мне нужно срочно уходить из этого дома, уходить из этой страны, куда глаза глядят. Потому что вампир может полюбить только один раз. Так уж мы устроены. А влюбится в Адель означало катастрофу для обоих – я либо превращусь в отшельника, когда моя любовь умрет вместе со смертной девушкой, либо она превратиться в монстра, как и я, убивая людей ради крови. Я сломаю ее жизнь или она мою. Что я могу дать ей? Дом? Семью? Детей? Нет, это невозможно. Так что я должен исчезнуть. Я с сожалением посмотрел на эту необычную человеческую девушку, запоминая до мелочей ее прекрасное лицо, линию рта, изгиб бровей и такие удивительные глаза – они завораживали меня сильнее, чем яркие ночные звезды.

А тем временем кровь Адель стала нагреваться у огня. Мои глаза безошибочно нашли то место, где она кружилась максимально близко к коже. Тело неосознанно подалось вперед, а ноздри хищно раздулись. Адель испугалась, почувствовав опасность, которая исходила от меня. Я не совсем понял, почему это так неприятно задело меня. Я готов был сделать что угодно, чтобы она не теряла доверия ко мне. Я растерялся и сделал первое, что пришло в голову – снял капюшон и поднял на нее глаза, слегка улыбнувшись. Это могло бы расслабить ее, вызвать некоторое доверие ко мне. «Ну, давай же, не бойся меня…» – думал я, отчаянно расточая обаяние вокруг себя, словно пушистый котенок.

Но ее глаза расширились, рот приоткрылся от удивления, и она забыла, как дышать. Ее поразило, казалось, все. Она удивилась длинной золотой косе, длинным ресницам, высоким скулам и идеальным чертам лица, мертвенной бледности и сдержанности, и внутреннему контролю. Но больше всего ее заинтересовали мои неестественно светлые глаза, которые, по ее мнению, смотрели на мир предельно трезво. Я спокойно дал себя рассмотреть, с болью думая о том, что сейчас любопытство сменится влечением – и все. Так было много раз. Я с грустью ожидал этого. Но она снова удивила меня – с легкостью прошла сквозь маскировочную мишуру и увидела меня настоящего. Ей показалось, что мне очень много лет, не смотря на мою кажущуюся молодость. Ей не понравилось мое мудрое сожаление во взгляде. «Так смотрят на мир глубокие старики. Это так… неправильно. Я чувствую… как это сказать… отпечаток древности в нем. Как же это может быть? Опять я нафантазировала непонятно что! Слышал бы меня отец. Всегда говорил, что я вижу то, что другие не видят».

Я невольно отшатнулся от нее. Мне пора было уходить, только осталось узнать то, что мне было нужно и исчезнуть из ее жизни. Я знал, что нужно сделать. Служанка как раз занималась тем, что готовила постель, а мать на первом этаже кричала на кухарку, которая не слишком проворно готовила лечебное притирание для Адель. Удачный момент!

Адель все еще смотрела на меня. Или сейчас, или никогда! Я посмотрел в ее глаза, пытаясь подчинить ее волю своей, применяя технику быстрого гипноза.

– Ты засыпаешь, тело расслабляется, но твое сознание ясное как никогда, ты сейчас вспомнишь тот день, когда ты видела бледного незнакомца в амбаре, опишешь мне его, а потом все забудешь, – сказал я ей по-французски. Адель удивленно кивнула головой – на нее уже воздействовал гипноз, и она должна была расслабиться, даря мне свои воспоминания. Я хищно улыбнулся. Но вдруг произошло то, чего я никак не ожидал – Адель одним взглядом окинула мою бледную кожу, хищную улыбку, красивое лицо и тихо вскрикнула, теряя сознание от испуга. В ее памяти я успел увидеть скомканное воспоминание, которое она изо всех сил пыталась забыть. Вот она, младше на год, идет в амбар, чтобы откопать в сене спрятанный от мамы арбалет, подаренный старшим братом. У нее были четкие планы сегодня попасть хотя бы в ствол старой яблони, на которой висела самодельная мишень. Под ногами зеленая сочная трава, поет малиновка в саду, и у нее впереди прекрасный день, полный забот и приключений. Вот она забегает через широкие ворота в просторный деревянный амбар, сквозь дощатые стены которого мягко светит утреннее солнце. Странно, но там никого – обычно куры и утки копошатся здесь в соломе, попробуй только выгнать – набегут снова! Адель пожала плечами и достала из тайника арбалет, любуясь его смертоносным изяществом. Она вскакивает на ноги, прикладывает его к плечу, как учил ее брат, и целится в бочку с водой. Ей так хочется выстрелить! Но есть ли смысл портить бочку? Лучше выстрелить в крепкую балку под крышей – она точно не сломается. Она наводит арбалет на балку и ее взгляд вдруг фокусируется на неясной мужской фигуре, которая сидит под самой крышей. Юная Адель только успела открыть рот от удивления, а незнакомец, с невероятно бледным и красивым лицом, улыбнулся ей… так плотоядно, как хищник. Она мельком заметила его поношенную одежду и измученный, загнанный вид.

Я всмотрелся в его лицо и узнал! Это был Озахар, древний египетский вампир – моя правая рука! Он выглядел так, словно в бегах не первый месяц, судя по его одежде. От кого он прятался? Что, вообще, делал в… а где это произошло? Что вообще происходит в мире бессмертных? Чтобы согнать Озахара с насиженного места, нужно было его очень напугать, а это было практически невозможно! И все. Дальше она потеряла сознание и унесла смутный образ нужного мне вампира в небытие.

Все это произошло за пару секунд. Голова Адель упала на кушетку и дыхание практически пропало.

Я боялся еще раз прикоснуться к ней – я и так уже навредил ей. Неизвестно чем откликнется это эмоциональное потрясение. Но Адель нужно было привести в сознание и лучше мне не присутствовать при этом. Мне нужно уходить…

На счастье Катарина вернулась в комнату с подносом, на котором стояла чашка с каким-то варевом. Я искренне надеялся, что это поможет Адель задержаться на этом свете подольше. Наши судьбы должны разминутся в этом месте навсегда.

– Катарина, мне кажется, что Адель без чувств, – сказал я печально. Понимая, что пора уходить.

Я встал и отошел к камину, уступая место женщинам, понимая, что мне следует уйти как раз тогда, когда я меньше всего этого хочу.

– Да что же это такое? Как же я ей помогу? – спросила Катарина чуть не плача.

– Кровь! Ей нужно срочно пустить кровь! – сказала перепуганная Жанна. – Госпожа, это всегда помогает! Помните, у меня была простуда, так это просто вернуло меня с того света, клянусь вам!

Только не это! Не хватало еще ее лишить приличной порции крови! При мне…

– Простите, сударыня. Я могу предложить более быстрый способ? – спросил я Катарину. – Он менее болезненный и не менее эффективный.

Катарина посмотрела на меня так, словно только что вспомнила о моем присутствии. Она разрывалась между правилами приличия и желанием побыстрее выставить меня за дверь.

– Я учился у известного доктора Измаила Буганди. Он в таких случаях применял одно простое средство… – сказал я, гадая, знает ли она, что этот доктор жил триста лет назад в Сирии и учился у меня? Надеюсь, что нет.

– Да-да, конечно же, – решилась наконец-то Катарина, на которую произвело неизгладимое впечатление такое загадочное имя.

Я подошел к Адель, оставив злополучную пилу у камина, убрал со столика кружку с притиранием и сказал:

– Принесите простой воды, пожалуйста!

– Жанна, ты слышала? Быстро беги на кухню! – приказала Катарина, беспокойно поглядывая на бледную дочь.

Я осторожно положил свои руки на ее изящные уши и стал растирать их, комментируя свои действия Катарине:

– Видите ли, у нее простой обморок и чтобы привести ее в чувство достаточно вот так растирать уши.

К тому же у нее сильный жар. Советую вам перенести ее на кровать, подальше от открытого огня и давать ей много пить. Не давайте жирную пищу, сосредоточьтесь на крупах и овощах. Поморите ее голодом день, потом дайте отвар ромашки…

Я молол эту чепуху для Катарины, а сам не мог рационально думать от того, что прикоснулся к Адель. Обе ладони гудели от непонятного жара, который разогрел мои ледяные руки и поднимался все выше, к сердцу. Я даже посмотрел на них, чтобы убедиться, что они не охвачены пламенем.

Тем временем сознание Адель стало мерцать, и она стала приходить в себя, сделав вздох, не обращая внимания на резкую боль в горле. Я заворожено смотрел на нее, желая только одного – чтобы она могла открыть свои удивительные глаза, и я мог в них заглянуть. Однако она лежала с закрытыми глазами, что разочаровало меня. Адель наслаждалась холодом, который помогал ей прийти в себя, и прикидывала, что же это мама положила ей на голову? Где взяла лед в это время года?

Ей стало интересно, и она наконец-то открыла свои глаза. Она увидела меня, склонившегося над ней, и поняла, что целительный лед – это мои ладони и от удивления открыла рот. Она с напряжением всматривалась в мое лицо, боясь снова увидеть сходство с Озахиром. «Мне это только показалось. Наверное, это из-за горячки. Да уж, богатая фантазия – сущее наказание», – подумала она и снова закрыла глаза, стыдясь своей недавней реакции. «А она забавная!» – подумал я и слегка улыбнулся, поднимаясь на ноги.

Катарина же тем временем снова разрывалась между желанием загнать как можно быстрее дочку в постель и между правилами приличия, на которые уйдут драгоценные минуты времени, так необходимые сейчас Адель для выздоровления. Поэтому я решил ускорить процесс.

Плавно поклонившись, как было принято в этом времени, произнес:

– Прошу прощения за вторжение в ваш дом. Меня зовут Прайм Ван Пайер. Я нашел вашу дочь в городском предместье…

– Адель, – неосознанно уточнила Катарина.

– Я нашел Адель случайно, в лесу, когда возвращался к себе из города. Она повредила ногу, и я не смог пройти мимо, не оказав ей помощь…

Адель не на шутку разозлилась. «Он сейчас уйдет и все! Ведь такая заурядная девушка, как я, не может его заинтересовать. Он такой необычный, зачем я ему? Мама сейчас распустит перед ним перья. Бьюсь об заклад, что потащит его в винный погреб». Опять она удивила меня, потому что была, как никогда, права.

– Я благодарна вам, сударь, за помощь. Всегда будем рады видеть вас в нашем доме! И я прошу вас принять в знак благодарности бутылку нашего лучшего вина.

«Хоть какая-то польза будет от него. Может, потом купит парочку ящиков у меня?»

Хотя она мысленно пожелала, чтобы я моментально растворился в воздухе, потому что наконец-то разглядела как следует. Я попал в разряд ненадежных из-за необычного, для таких мест, вида. Она хотела оградить единственную дочь от всего потенциально опасного – хватит с нее потерь. Я мельком взглянул на Адель, в глазах которой я прочитал отчаяние. И в мыслях тоже.

«О нет! Что он про меня подумает? После общения с моей матушкой он будет обходить наш дом десятой дорогой! И я пропаду в ненавистном замужестве как птичка в силках! Ненавижу эту Испанию! Ненавижу эти порядки!» – подумала Адель, со злостью глядя в потолок.

Насколько я понял, единственным шансом обеспечить будущее Адель было выгодное замужество. Потому что ее главным капиталом была красота и юность. Виноградники не приносили большого дохода. Средств от продажи вина едва хватало на скромное существование. Вдова была не очень искусна в коммерции. Она еще как-то поддерживала семью на плаву за счет продажи фамильных драгоценностей. Время шло, дочь не молодела, и Катарина дала себе слово выдать Адель замуж как можно быстрее, не важно, за кого. Да, а мнение девушки, конечно же, никто не спрашивал.

Я еще раз быстро взглянул на Адель. Темп ее сердцебиения усилился, и я кожей чувствовал неестественный жар ее тела. Состав крови изменился, а значит и запах. Он стал тяжелее, с неприятными нотками. Что ничуть не сделало мою боль в горле меньше.

Если лихорадка не спадет к утру, то позовут местного лекаря, от «усилий» которого погибало больше пациентов, чем от болезней. Но меня это не устраивало. Я только ее нашел и не собирался терять!

– Покорно благодарю, сударыня! Но я вынужден отказаться. Я не пью вино.

Катарина потеряла ко мне коммерческий интерес, хотя пару непристойных мыслей у нее промелькнуло.

– Мадам, я вынужден покинуть вас, – сказал я с поклоном.

– О нет, сударь! Ну куда же вы пойдете в такой дождь, да еще и ночью! – горячо сказала Адель, привстав на локте. Ее глаза горели лихорадочным блеском, но она попыталась дружелюбно улыбнуться.

В ее мыслях уже царил полный бардак. Она то жалела, что умрет, то радовалась, что не выйдет за Джакоба замуж в связи с этим. Потом горевала, что не увидит Венецию. Потом жалела, что не проедется на верблюде и не увидит Сахару своими глазами. Но самое главное – она не узнает меня. Не разгадает мои тайны, не растопит мою сдержанность, не увидит, как мой контроль рухнет к ее ногам. Я наклонил голову на бок, изучая ее. Интересно, а сможет ли она принять меня таким, каков я есть?

С мыслью о несправедливости судьбы она упала на кушетку и ее сознание стало ускользать. Ей бы развязать корсет, чтобы она могла дышать! Но вместо этого служанка только накрыла ее теплой шкурой! Это при лихорадке и возле камина! Это будет глупая и бессмысленная стотысячная смерть, виденная мною. Но я был с ней не согласен!

Все, что я мог сделать сейчас, – это поклониться им обоим и уйти. На дворе было темно, и вода была повсюду. Мне почему-то было трудно сделать шаг наружу. Словно что-то тянуло меня назад. Я не привык к такому и со злостью переступил порог. Еще примерно минуту я вышагивал вверх по склону. Когда дом скрылся из виду, помчался через потоки воды к себе, наверх, доказывая себе свою свободу.

Но мои мысли сами возвращались к Адель. Я снова безуспешно попытался выкинуть ее из головы – знал ее не более трех часов, а она вторгалась в мое сознание вновь и вновь.

В моем доме было темно и тихо, как всегда. Я поставил пилу в угол и замер посреди комнаты, пытаясь осмыслить все перемены, которые произошли сегодня. И был поражен.

Я был уверен, что в моей жизни произошло все, что только могло произойти: слава, преданность, злоключения, победы – бесконечные победы, богатство, знания, поражения. И в некоторой степени ожидал заката своего существования. Но я был растерян и удивлен.

Не ароматом крови Адель, который был прекраснее все известных мне запахов. Не тем, что внезапно стал чувствовать вообще. Нет. Меня удивило осознание того факта, что смысл моего существования сейчас лежал с температурой в паре миль от того места, на котором я стоял. Как будто часть моей сущности отделилась от меня и стала самостоятельно существовать, призывая соединиться вновь. И то, что я стою здесь, а она практически умирает там, казалось мне нелогичным и большим промахом с моей стороны.

Я замер на месте и не знаю, сколько так простоял, но когда очнулся, то поклялся себе вылечить Адель и оберегать ее как самое дорогое, что есть у меня.

г. Калелья, апрель 1345 г.

Сегодня с утра было солнечно. Такие дни были для меня днями восполнения сил. Ночью, по старой привычке, я немного поиграл с животным, чтобы в крови было много адреналина – так кровь была вкуснее. После удачной охоты вернулся к усадьбе Адель. Я нашел место, из которого мог безопасно наблюдать за ней. Примерно в сотне метров от усадьбы гора круто шла вверх, и я привычно стоял за большой сосной на ее склоне. Дом был передо мной словно на ладони, а особенно – заветное окно.

Возле большого окна сидела Адель, исхудавшая и с синяками под глазами. Первый месяц, проведенный на пороге жизни и смерти, сделал ее мудрее и старше. Второй месяц, во время которого она восстанавливала свое здоровье, дал ей много времени для размышлений. Ее разум стал более прагматичным, словно она осознала суровые правила реальной жизни. Она поняла, что уйти из этого мира так же просто, как и попасть в него, но бессмысленно проживать отрезок времени между этими двумя событиями она не желала: слишком много всего неизвестного, манящего и стоящего изучения. Третий месяц она мечтала.

Сегодня, в это прекрасное апрельское утро воздух был как никогда невесом, и напоен запахом просохшей травы. Бугенвиллея только начала цветение, но все равно стена вокруг ее окна была похожа на лиловый ковер.

Адель делала наброски в альбоме, накручивая золотистый локон волос на палец левой руки. Снова и снова она рисовала лица, которое довольно часто видела в лихорадочном бреду: мамы, служанки, лекаря, отца, брата и… мое. Она все никак не могла нарисовать его так, как запомнила – будто я наклонился над ней и заглядываю в глаза.

Потерять осторожность – это вообще не было похоже на меня! Пару раз она открывала глаза, когда я поил ее горькими лекарствами из трав или прикасался к ее векам ледяными пальцами, чтобы проверить зрачки. Боялся, что температура повредит сетчатку. Надеялся, что она в бреду ничего не заметит. Но, оказывается, заметила. И теперь мучается от неизвестности – не могла решить: показалось ей или нет.

Было нетрудно тайком пробираться в ее комнату через окно каждую ночь. Неслышно ступать по комнате в темноте и рассматривать ее содержимое. Множество книг, довольно неплохие рисунки в альбоме. Засушенные травы и незаконченное вышивание. Детский деревянный меч в углу и коллекция минералов, и срисованный из книги атлас исследованных земель, который висел над ее кроватью. Она даже сделала несколько комментариев на полях и разметила маршрут пунктирной линией. Он пролегал через всю Европу и заканчивался на Ближнем Востоке, на фигурке смешного нарисованного верблюда.

И ее мать думала выдать ее за мясника? Она же сбежит от него или сойдет с ума от скуки! Мне нравилось смотреть, как меняются выражения ее лица, когда она спала. Ее сны были похожи на бесконечный рой картинок. Она перескакивала с одного на другое и только под утро могла увидеть четкие сны. Она то хмурилась, то беспокойно вскидывала брови, то недовольно воевала с одеялом, часто бормотала во сне. И главное, что все ее сны полны жизни. Она была переполненная ею и воспринимала все иначе, чем удивляла меня и интриговала.

В медицинских целях мне приходилось вдыхать ее запах несколько раз за ночь. Это было больно и волнующе одновременно. Я ждал этих моментов, хотя и боялся, что не сдержусь. Но с каждым разом становилось все легче и легче. Я определил, что воспаление в легких удалось вылечить, но до полного выздоровления было еще далеко.

Пару раз пришлось пробираться в дом местного лекаря. Этот жирный боров сам был болен. И его недомогания происходили от незнания элементарных правил гигиены. Но мне он был безразличен и нужен только в качестве марионетки. Я внушал ему новый подход к лечению Адель, который исключал кровопускание, применение пиявок и поедание сушеных корешков пиона. А еще приказал ему убедить Катарину совершать с Аделью пешие прогулки или просто отпускать гулять по усадьбе. Умеренная ходьба и свежий воздух помогут быстрей восстановить силы. Приказал исключить из рациона вино и жирное мясо. Катарина изумлялась, но выбора у нее не было, тем более что она видела, как Адель быстро идет на поправку и особенно не возражала против такого новаторского лечения.

Адель потянулась, вскинув руки вверх, и я довольно улыбнулся. Прошло три месяца с того дождливого дня, когда я встретил ее, а мне хотелось быть рядом с ней все больше и больше. Ночи дарили мне радость – я мог быть около нее, однако дни приносили мучении. Я же не мог среди бела дня просто так зайти к ней в дом и проверить состояние ее здоровья или быть рядом в момент кризисов…

Хотя это было ни к чему – со дня на день придет ответ от Аронимуса и придется уехать. Чтобы там ни происходило сейчас во Франции, откуда Адель родом, мне придется пойти и проверить. Я бы уже был там, если бы был уверен, что ее вылечат как следует. Теперь же, видя ее практически здоровой, я был рад и несчастен одновременно – мне пора уходить. Я и так здесь задержался.

Тем временем Адель осторожно поднялась и стала прохаживаться по комнате, негромко напевая любимую песенку местных рыбаков. Наконец-то она перестала резко вскакивать! Я чуть с ума не сошел, когда она однажды потеряла сознание, резко вскочив с кровати. Я кружил по лесу вокруг дома, готовый ринуться внутрь. Эта девчонка старалась выпрыгнуть с кровати при любом удобном случае, абсолютно не думая о последствиях! Она сведет на нет все мои усилия! На шум прибежала служанка, и после небольшого переполоха Адель привели в чувство и снова уложили в кровать.

Она облокотилась на подоконник, выглянув во двор, и я снова мечтательно смотрел на ее совершенное лицо, обрамленное волнистыми волосами, и думал, что неужели я никогда не перестану восхищаться, глядя на нее?

Что же случилось с легендарным Праймом Ван Пайером? Я прятался ото всех и предавался созерцанию женской красоты. Раньше у меня на такое не было ни времени, ни желания. Но теперь… теперь я понимал то легкое безумие, которое столько раз с непониманием наблюдал во влюбленных мужчинах. Помнится, Геродот сказал как-то мне, что любовь – просто добровольное безумие. Тогда я не поверил, но сейчас был согласен – лучше мое состояние словами не описать. Все, что она делала, любой поворот головы или задумчивый взгляд – все приводило меня в восторг. Доставляло трудов держаться на расстоянии. Мне хотелось приблизиться к ней, рассказать о своих чувствах… Но чем больше я восхищался ею, тем больше понимал, что должен просто исчезнуть из ее жизни. Мне пора было идти по следу убийцы ее брата, найти Озахара, узнать, что вообще происходит. Но впервые обязанности перед моим родом померкли на фоне моих чувств к ней. Я вздохнул. Бои и расследования будут потом, а сейчас было время Адель.

Она снова уселась в кресло у окна и подняла с пола приключенческую книгу, а я в предвкушении закрыл глаза. Видеть события этого посредственного произведения ее глазами было удивительно! Она посмеивалась над неудачными частями и полностью переносилась в иллюзорный мир в понравившихся главах. А мне больше всего нравилось, когда она придумывала то, чего не было в книге. У нее получалось замечательно. Я просто диву давался, откуда у нее столько фантазии! Примерно через полчаса ее мысли стали сбивчивыми, и она задремала, прикрыв книгой свои плечи.

Ее дыхание стало ровным и глубоким. Чего только мне это стоило! Я варил у себя дома настои из разных трав, потом пытался напоить, когда она практически не могла глотать из-за тотального воспаления горла. Пить и есть она могла с трудом, и поэтому медленно выздоравливала. Но она так хотела жить!

И я снова ею залюбовался. Немного злился – Адель заснула возле открытого окна, даже не закутавшись в теплый платок. А если снова поднимется температура? Я же только вылечил эту девчонку! А она снова простудится! Я зарычал и со злости пнул ногой камень, который улетел куда-то в центр Калельи. Ах, как жаль, что сейчас в доме полно людей, и мне нельзя туда соваться.

Пока она спала, я снова спорил с собой: разум подсказывал мне не приближаться к ней, не вмешиваться в ее короткую жизнь. Адель была исключительной во всех отношениях, и я искренне желал ей счастья. А потом мне становилось дурно от мысли, что я потеряю ее, если меня не будет рядом. А еще я не смогу находиться вдали от нее. Как же быть? Как поступить с ней? Выкрасть ее и все рассказать? Жениться и увезти? А потом? Что будет потом? Какую жизнь я мог ей предложить? Я был убежден – мне не место в ее жизни и был уверен, что буду следовать за ней инкогнито, оберегая столько времени, сколько это сможет продлиться.

Я не стал ждать ее пробуждения и решил предотвратить новую простуду очень просто – я бросал в ее окно камешки до тех пор, пока ее не разбудил шум. Но я мог и не вмешиваться – в комнату ворвалась ее суматошная служанка, нечаянно стукнув дверью об стену.

– Госпожа, госпожа! Просыпайтесь! Пора собираться на праздник!

Разбуженная Адель спросонья выглядела довольно забавно – надутые губы и взлохмаченные волосы. Она смотрела на Жанну из-под припухших от сна век и думала, почему у Иранского шейха такой противный женский голос? Ее только что разбудили на самом интересном месте – она, приставив кривой ятаган к шее подлого сластолюбца, требовала освободить ее из плена и почему-то у него были желтые глаза.

Но она, к сожалению, видела только Жанну, которая металась по комнате, собирая лучшие вещи для выхода в свет. Адель разочарованно откинула голову на спинку кресла и пару минут размышляла о возможном финале сна. Потом искала вескую причину, чтобы не отправиться на весенний праздник и не находила ее. При этом она прекрасно знала, что обычно девушки и парни идут на праздник парами, а потом, осенью, играют свадьбы. Конечно, матушка выведет ее в лучшем наряде на середину площади и постарается «продать» подороже. Катарина считала, что нужно поспешить в этом вопросе, потому что все приличные женихи могли «закончиться» прямо сегодня вечером. Да и выбор был невелик – прыщавый сын аптекаря, один сынок зажиточного ростовщика, Джакоб не в счет – он успел обручиться с другой девушкой. И все. Тем более что горожане уже давно сложили свое мнение про пришлую семью. Кто захочет взять в жены девушку, которая прочитала столько книг, сколько не наберется во всем городе? Или ездит на лошади в мужском костюме и не гнушается работать на винограднике? О ее независимом нраве знал каждый. А главное – непонятно, каким образом стало известно про таинственную смерть отца и брата девушки. И суеверный страх – скорее, просто опаска – покрыло доброе имя семьи легким налетом отчуждения.

Поэтому, хотя суетливая Катарина и надеялась заполучить в этом году зятя, Адель же прекрасно понимала, что вряд ли она получит сегодня предложение руки и сердца. Ей отчаянно не хотелось идти на танцы и смотреть на то, как другие веселятся, или совершать нелепые телодвижения под музыку. И она придумала, как избежать ненавистного праздника – она сбежит! Просто сейчас же! Вернется через пару часов, когда ехать на праздник будет уже поздно.

Я с надеждой ждал, когда слабость заставит ее передумать. Но Адель упрямо собиралась: услала Жанну с выдуманным поручением на кухню, надела теплое платье, кое-как причесалась, схватила теплый плащ и, надев рукавицы, тихонько улизнула из дома через окно на втором этаже! Просто вылезла из окна и, цепляясь за хаотично переплетенные лозы бугенвиллеи, пошла по внешнему фризу здания. Возле «слепой» стены она спустилась вниз и, словно воровка, побежала вверх, через рощу, к верхним виноградникам. В доме уже был слышен голос матери, которая энергично звала ее. Девушка побежала еще быстрее, от чего у нее сбился ритм сердца и она, задыхаясь, спряталась за большим камнем. Озорная улыбка оживила ее лицо. Она встала и проворно скрылась в высоком подлеске. Еще оставалось примерно часа три до захода солнца, а она бежала в горы! Адель просто наслаждалась свободой и только мельком подумала о том, что на винограднике никого из работников сегодня нет, и она будет там совершенно одна. Но не в ее характере было унывать и она, мурлыча какую-то простенькую песню зашагала наверх. Ее взял азарт – зайти как можно выше вверх по горе.

Нет, ну о чем она думает? Там же холодно и сыро! Эта глупая девчонка сведет на нет мои усилия по сохранению ее жизни! Я зло зарычал.

Пробираясь незаметно вместе с ней наверх, я услышал далеко в горах тяжелые порывы ветра. За перевалом шел холодный ливень. Ну что, она решила окончательно себя угробить? Но в ее сознании я не нашел ничего суицидального, просто радость от свободы. Она была рада, что осталась жива, но слишком засиделась дома и безрассудная жажда приключений тянула ее вверх, в горы. Все еще злясь, я, словно тень, преследовал ее. Адель уже заметно выбилась из сил и шла все медленнее. Ее пульс участился, и она снова плохо себя чувствовала. Корила себя за пылкий порыв и заметно приуныла.

Она прошлась еще через три ряда виноградника, поковыряла носком туфель землю, откопав черепок от глиняного горшка, остановилась посреди поля, оглядываясь по сторонам. Куда дальше идти – было непонятно. Она наконец-то заметила дождевые тучи, только показавшиеся над горой. И поняла, что ее ждет еще один холодный ливень. И вот выбор – пойти назад и попасть на ненавистный праздник или намокнуть и опять заболеть? Она, не особенно задумавшись, смело пошла вперед! Я был восхищен ее решительностью и смелостью. Такая редкая черта характера, которую я ценил и уважал в мужчинах, но в женщине встретить ее – было просто подарком для меня. Я слышал, как Катарина с прислугой уже ищут Адель, прочесывая территорию вокруг дома.

– Адель! Ну, попадись же ты мне! – кричала Катарина на всю округу. Мать все не могла понять, что побег дочери – это тонкий намек на то, что та не желает идти на «ярмарку невест».

Адель только оглянулась на секунду и быстрее побежала вперед, к моим землям. Я невольно закатил глаза. Ну до чего же ее тянет в сомнительные места! Но что мне стоило обхитрить маленькую человеческую девчонку? Я точно рассчитал ее маршрут и появился в нужной точке, потом издал утробный, леденящий душу вой, подражая волку. Даже потряс ветками кустарника. Адель как вкопанная остановилась, затаив дыхание. Этот звук отрезвил ее. Она стала тихонько отступать назад, все время оглядываясь по сторонам. У меня снова промелькнула мысль, что это очень похоже на охоту. Вроде бы я снова выслеживаю, заманиваю человека. Только ведь это Адель. Достаточно ее изучив, я понял, что это не ввергнет ее в панику. Она постояла немного и подумала: «Волк. Ну, ладно! Лучше вернуться домой. Я вроде не по ветру стою. В следующий раз я возьму нож или ружье!» О небеса! В следующий раз?!

Адель осторожно возвращалась назад, только и думая о том, как же ей не хватало отца. Он бы ни за что не поступил так со своей дочкой! В отчаянии она решила, что лучше бы вместе с ними отправилась в ту злополучную лощину! Сжав кулаки, пошла вперед, с пустым сердцем, не ожидая хорошего исхода дня.

Внизу показался дом. Она устало вздохнула и поспешила вниз, навстречу матери. Адель шла по широкой каменистой тропинке, а я бесшумно следовая за ней, но вдоль кромки леса. Когда я прочитал мысли Катарины, которая кипела от раздражения, то искренне пожалел, что Адель шла домой.

Взбешенная Катарина подбежала к дочери, без слов замахиваясь для пощечины. Я наблюдал, как медленно двигается рука, а глаза Адель устало закрываются. Ярость затопила мое существо. Я был готов оторвать эту руку, но вместо этого послал Катарине эмоцию замешательства, и ее кисть остановилась в дюйме от лица Адель. Катарина застыла, пораженная, воровато отдернув руку. Огонь внутри меня медленно угасал, я снова смог мыслить рационально.

Катарина неуверенно начала, постепенно распаляясь:

– Негодная девчонка! Все мои надежды возложены на твое удачное замужество! А ты сбегаешь? Ты подумала про меня? Про себя? Что будет с нами? – Катарина кричала в лицо побледневшей дочери, которая стояла, мысленно считая до двадцати. Обычно мамы хватало на двадцать секунд, не больше. Потом по расписанию были: один час слез и неделя обиженного молчания.

Со стороны мне казалось, что это Катарина – капризный ребенок, а ее дочь – невозмутимый взрослый. Адель тяжело вздохнула и вызвала перед лицом картину – отец, беззаветно любящий мать. Только отца больше нет и единственный близкий ее человек – несчастная мама, которая и кричит-то только от страха. Отец настолько окружил ее атмосферой любви, что Катарина была просто не готова к свалившемуся на ее голову реальным миром. Она выходила замуж за обожавшего ее мужчину, состоятельного и намного старше ее. И жила в атмосфере любви и достатка, от чего не успела толком повзрослеть. И в один злополучный день все резко изменилось – она овдовела и на нее свалились заботы о дочери, о винограднике, усадьбе… Это изменило ее навсегда. Адель просто подошла и обняла маму, которая немного постояла со стиснутыми кулаками, а потом расслабилась и обняла дочку. Они так постояли немного, пока Адель не сказала:

– Прости меня.

Катарина заплакала и ответила:

– Не делай так больше. Я так испугалась…

Адель отстранилась от матери, а Катарина смотрела на эти дорогие ей черты – глаза, нос, губы и видела в ней отца. Только и всего. А саму Адель, ее острый ум, смелый характер, который сочетался с нежным и любящим сердцем, она не видела. Странные были взаимоотношения в это семье.

Адель кивнула головой и взяла маму под руку. В полной тишине они вернулись домой. Перед моими глазами стояла картина, как перед пощечиной Адель безнадежно закрывает глаза. А я вернулся к себе, по дороге сломав пару деревьев. Мне нужно было куда-то девать накопившийся гнев.

Вопрос «идти или нет на праздник?» решился сам собой. Мне просто нужно было знать, что с ней все в порядке, защитить ее, если что. Только солнце еще не село – ему быть на небе еще минимум два часа. Значит, мне появляться в городе пока нельзя. Но это не большая проблема.

Когда я вернулся на свой наблюдательный пункт у дома Адель, то застал такую картину: вокруг Адель суетилась Катарина в красивом платье; в две руки со служанкой торопливо накручивали последние локоны и крепили их в замысловатую прическу, которая открывала шею и подчеркивала красивую линию скул Адель. Она при этом полулежала в кресле, прикрыв глаза, мечтательно думала о том, что скажет, если мы с ней встретимся в городе. Она не была сильна в искусстве обольщения и надеялась, что сможет удержать меня интересной беседой. Адель проигрывала наш возможный диалог вновь и вновь, оттачивая фразы, словно это было жизненно важно. Затем внезапная мысль отвлекла ее от этого занятия: она вспомнила о танцах! Она сидела в белом платье с серебряным шитьем и думала о том, что ее нога так не кстати снова здорова. Теперь ей придется выполнять все эти заученные па под заунывную музыку. Вместо этого она бы с удовольствием прокатилась на лошади без седла или даже прошлась по раскаленным углям! Потом придумала план похищения музыкальных инструментов у церковного хора и немного успокоилась, хотя еще достаточно долго думала о всякой ерунде, старательно игнорируя полные раздражения мысли. Она пыталась заставить найти что-то хорошее в танцах, но развлечения и флирт ее не интересовали. И вдруг шальная мысль заставила ее подскочить на месте: а танец с месье Праймом Ван Пайером не может быть скучным, тем более что есть шанс, что этот удар молнии снова пронзит ее сердце.

– Тише ты! Хочешь без волос остаться? – спросила Катарина. – Еще чуть-чуть осталось, потерпи!

Адель снова откинулась в кресле и от нетерпения выбивала ногой частую дробь.

Закончив с прической, Катарина торопливо вышла из комнаты, еще раз напомнив дочери о важности сегодняшнего дня. Адель заметалась по комнате, надев самую удобную обувь и белоснежный плащ, она побежала вниз, прыгая через несколько ступенек. Когда все было готово, то им подали лошадей, и они отправились на праздник в сопровождении нарядного конюха Санчеса. Я опередил их, пробежав как тень через густой лес, желая встретить их в городе.

* * *

До захода солнца оставалось менее часа, поэтому я пока что запрыгнул на стену города со стороны предместья и бежал исключительно по крышам. Внутри города было шумно и весело. Нарядные пары прогуливалась по темным, узким улочкам, освещенных факелами, а в кабаках и тавернах было шумно – в них отмечали праздник большие компании рыбаков, крестьян и артельщиков. Посреди главной площади на высоком шесте лежал огромный венок из трав и первых цветов, а внизу него на весеннем ветру вились белые ленты. На площади было много народу – в основном молодежь и их родители. На лотках продавали сладости и деревянные игрушки. Девушки обступили лоток с кожаными сандалиями и модными тканями.

Весь город вышел на улицу, пьянея уже только от одного весеннего воздуха. Теплые крыши опустевших домов были полностью в моем распоряжении. По ним я без труда продвигался в сторону центральных ворот.

Санчес встретил около ворот города свою теперешнюю любовь – местную прачку и просто ополоумел от счастья. Эта крепкая тетка с расплывшейся талией и мощными руками улыбалась ему, глупо хлопая ресницами. К тому же у нее не хватало одного переднего зуба. Случись внезапно война – я бы поставил ее во главе отряда, в первые ряды. Потому что один ее вид деморализовал бы противника. Но влюбленный конюх считал ее образцом женской красоты и задыхался от волнения. Я мысленно пожелал ему удачи.

Адель же, видя его полувменяемое состояние, сунула ему монету в ладонь и велела идти развлекаться:

– Чтобы я тебя до завтра не видела! – сказала она строго, отдавая ему поводья лошадей.

Адель хотелось оттянуть время встречи с местным обществом. Мать и дочь, взявшись под ручку, медленно продвигались вверх по улице, к центральной площади. Они рассматривали лотки со сладостями, нехитрыми поделками и медленно приближались к центральной площади.

Я засел на крыше ратуши, став еще одной застывшей фигурой на его портике. Отсюда открывался прекрасный вид на площадь. Мне без труда удавалось следить за всем происходящим и за Аделью. Ее дыхание было учащенным, пока она рассматривала толпу прохожих, надеясь увидеть меня среди них.

Добравшись до площади, они сразу же встретились с мэром Калельи, который низко поклонился дамам и пригласил их за свой столик на импровизированном помосте, где пировали за удобными столами все знатные семейства города. Катарина была польщена приглашением и с самым довольным видом уселась на скамью возле дородной жены градоначальника. Практически час Адель перманентно участвовала в беседе, но когда речь пошла о достоинствах вислоухих свиней, она перебила жену мэра и сказала:

– Мама, я, с твоего позволения, отлучусь ненадолго.

Мне очень хочется взглянуть на новые гребни для волос и браслеты…

Катарина, немного захмелев от выпитого, сказала:

– Да, дорогая, иди. Только не забудь еще и жениха себе найти!

Жена мэра глупо засмеялась, и раздраженная Адель встала из-за стола и ушла так быстро, как только смогла. Бесшумной тенью я следовал за ней по черепичным крышам домов.

Она некоторое время бродила по боковым улочкам, чтобы как можно дольше оставаться в одиночестве, а я неслышно ее преследовал. Адель дошла до лавки кузнеца и хотела было про меня расспросить, но увидев, что тот уже довольно пьян, ушла ни с чем.

Потом постояла около факира, наблюдая за его фокусами, также послушала песню уличного менестреля. Она пыталась зажечь в себе огонек веселья, но легкая эйфория праздника не тронула ее – она все время пробегала глазами по толпе.

В небольшой ювелирной лавке Адель увидела прекрасные серебряные гребни, которые великолепно бы смотрелись в ее волосах. Но зная, что они слишком дорого стоят, развернулась и вышла на улицу.

Все возможности увиливания от танцев были исчерпаны. Адель знала, что ради спокойствия мамы нужно станцевать хотя бы пару тарантелл, иначе получит новую порцию упреков от нее. Она вздохнула и, решив поскорее с этим расправиться, направилась в самую гущу толпы.

Солнце как раз спряталось за горизонт, и приятная южная ночь опустилась на неспящий город. Посреди площади на помост вышел мэр и довольно сумбурно прочитал праздничную речь. Он покраснел, пытаясь перекричать говор толпы, парик немного съехал на сторону с потной головы. Отмучившись с торжественной частью, он наконец-то объявил долгожданные танцы.

Молодежь охотно выстроилась в две длинные шеренги – парни напротив девушек. Адель стояла практически в середине муслиновой вереницы красоток, успев помахать матери рукой, чтобы та зачла ее попытку. Катарина величественно кивнула головой и, приосанившись, собралась отслеживать хмельным глазом, кто же все-таки покусится на ее дочь. И не одна она. Меня тоже интересовал этот вопрос. Увлечется ли она кем-то сегодня? Надеюсь, что если это будет так, то я смогу уйти, дав ей возможность прожить нормальную человеческую жизнь.

Когда над площадью полились первые бодрые звуки мелодии, Адель, дежурно улыбнувшись, вместе с остальными девицами на выданье шагнула навстречу разношерстным претендентам. Сложный рисунок танца выкинул ей навстречу восторженного юнца, тщедушного телосложения, разодетого в пух и прах. Он, едва окинув взглядом Адель, призывно посмотрел на нее с наигранным томлением. Она же едва сдерживала смех от того, как нелепо это выглядело. Парень, который нежно держал руку Адель, уже строил планы на сегодняшний вечер. Он планировал пригласить ее еще на один танец, а потом делать всю романтическую чепуху – песни под балконом, цветы и даже героический подвиг ради прекрасной дамы. То есть ухаживания ради самих ухаживаний. А Адель? Он что, слепой? Он не понимает, какой драгоценный дар у него в руках? Я не мог в это поверить. Поэтому стал читать мысли других парней. Вполне эгоцентричный набор: я, как я выгляжу, красив ли я в глазах девушек и крут ли в глазах парней?

Я с прискорбием вынужден был констатировать факт: никто не оценил ее по достоинству, никто. Все судили лишь по внешним данным, находя ее слишком худой, чтобы родить здоровых сыновей, не слишком богатой, чтобы брать ее в жены из-за наследства. Что она за человек, вообще никого не волновало. Она была обречена на одиночество или постыдный мезальянс.

А тем временем Адель, воплощение красоты и женственности, плавно переходила из одного хоровода в другой и передавала свою драгоценную руку от одного партнера к другому, думая лишь об одном – она вспоминала тот момент, когда впервые посмотрела мне в глаза. В ее сердце загорался огонь, который она не могла унять, словно крылья вырастали за спиной, и она начинала бесконтрольно улыбаться.

Катарина же, с явным удовольствием следила за происходящим, намечтавшись до того, что сам сын мэра города попадет под очарование ее дочери. В ближайших планах было пышное венчание, уважение горожан и обеспеченная старость.

Я с рычанием оторвался от чтения ее мелочных мыслей и сосредоточился на Адель. Как раз начался новый танец, в котором девушки переходили от одного партнера к другому, потом расходились и снова встречались. Нехитрый рисунок этого танца, который, видимо, придумала какая-то старая сводня, позволял парням получше рассмотреть всех претенденток и даже немного их пощупать. Так как Адель просто светилась от счастья, все находили ее привлекательной и даже не такой странной, как это было принято считать. Пару парней про себя даже назвали ее красавицей. Только моя любимая была счастливой недолго. Прагматичный ум подсказал ей, что в последний раз мы виделись три месяца назад, после чего я бесследно пропал. Даже не навестил ее, больную. И это не странно – потому что такой необычный, замечательный, загадочный человек, просто не мог ею заинтересоваться. Ее веселое настроение мгновенно испарилось, и она рассеянно переходила от одного партнера к другому с отсутствующим выражением лица.

«Я даже не хочу за него замуж, – думала она. – Мне не нужны подарки и комплименты. Мне не нужны богатства, даже если у него нет ничего за душой – мне все равно. Мне бы только быть рядом с ним, вот и все. Он так много пережил, это видно. Столько историй скрыто за его сдержанным, внимательным взглядом. Я просто не могу без него жить!» Она тоскливо осмотрелась вокруг, ища глазами меня и подумала: «Ну где же ты, Прайм?». Все вокруг закружилось вокруг нее, сливаясь в безумный водоворот. Ее вопрос повис в воздухе, оставшись без ответа и забирая у нее силы, звеня в моей голове. Не особо раздумывая, идя больше на поводу моего сердца, которое оказалось не таким уже мертвым, как мне казалось, я тихо спрыгнул на землю в безлюдном тупике.

В лавке местного ювелира купил понравившиеся Адель серебряные гребни. Не теряя ни минуты, направился в самый центр площади, туда, где были танцы. Было невыносимо видеть опустошение в ее сердце, было больно читать невеселые мысли. Хотелось закрыть ее от всех невзгод и увидеть долгожданную улыбку. Я больше не буду держаться от нее в стороне, я рискну, а там будь что будет!

Когда я снова оказался посреди площади, ища Адель, ее там уже не было. После пары неприятных мгновений я «нашел» ее ментальный голос среди гомона толпы. Она стояла около лотка с модными тканями и пыталась понять, что тут делает. Ей не было места на этом празднике жизни. Она чувствовала себя не в своей тарелке, потому что ей здесь ужасно одиноко. Про то, что господин Прайм Ван Пайер похитил ее сердце и исчез. И она его никогда не увидит. Чувство потери словно забрало у нее силы. Непрошенные слезы застелили ее глаза. Она развернулась и пошла, куда глаза глядят. Очнулась уже в водовороте шумной толпы. Горожане толкали ее, словно тряпичную куклу. Мысли Адель становились все мрачнее и мрачнее. Ее голова была полна никудышных планов – от сбежать из дому, до уйти в монастырь. Мое персональное солнце переживало кратковременное затмение.

Адель вдруг захотелось забраться под одеяло с головой и подумать, разложить все по полочкам и навести порядок в голове. Иначе она сейчас просто разревется посреди улицы у всех на глазах. Ей нужно было найти мать и уговорить ее вернуться домой. Она порывисто развернулась на месте и кинулась сквозь толпу, но врезалась в мою грудь. Она возмущенно глянула вверх, и я вполне насладился той реакцией, которую увидел. Распахнулись глаза, она задержала дыхание и счастливо улыбнулась, а ее сердце радостно забилось, словно маленькая птичка. «Он здесь! Я наконец-то нашла тебя!» Этого было достаточно для меня. Адель была счастлива, и я улыбнулся ей в ответ, от чего ее сердце пропустило пару ударов. Я даже испугался, хотя понимал ее реакцию – я практически искупал ее в своих давно сдерживаемых чувствах. Адель отвела взгляд и суетливо заправила прядь волос за ушко, пытаясь сообразить, что же сказать такого умного. Все заготовленные фразы испарились из ее головы. Я решил ей помочь:

– Адель, я рад видеть вас на этом празднике. Надеюсь, вы уже хорошо себя чувствуете? – спросил я после вежливого поклона. «Какое же счастье, что ты здесь», – подумала она, но ответила другое, с вполне светским выражением лица:

– Благодарю вас, господин Ван Пайер, мне уже лучше. Как видите, я даже смогла приехать на праздник. Она осторожно осмотрела толпу вокруг нас – не придет ли за мной неизвестная красотка. Вдруг я пришел на танцы не один. У нее в голове не укладывалось, что я могу быть без пары. Но она увидела только любопытные взгляды. Горожане рассматривали нас во все глаза. Многие считали, что Адель нашла себе под стать кавалера – такого же странного и необычного.

– Могу я поинтересоваться – вы прибыли на праздник со своей матерью?

– Да, с ней. Она сидит за столом мэра. Я… я решила пройтись и оказалась здесь…

Адель была в отчаянии. «Да я веду себя, как дура, – двух слов связать не могу! Что он обо мне подумает?!»

– Я как раз собиралась возвратиться домой, когда столкнулась с вами.

– Домой? Почему вы собираетесь уйти? А я боюсь, что не смогу отпустить вас, пока не станцую хотя бы один танец. Сударыня, осчастливьте меня! – сказал я с лукавой улыбкой. Надеюсь, что я не переигрываю.

Адель хорошо скрыла радость, протянула мне руку и с самым довольным видом пошла со мной в центр площади. Она шла и не верила, что держит меня за руку и повторяла про себя: «Это просто сон! Это сон! Он – нереален!» Меня же просто распирало от счастья. Я наконец-то мог к ней прикоснуться!

Мы как раз успели на начало медленного танца. Под аккомпанемент тамбурина и валторны мы то расходились, то приближались в толпе. Снова брались за руки, потом, с сожалением, расставались, чтобы через несколько секунд с облегчением взяться за руки, следуя сложному рисунку танца. Адель все время старалась смотреть на меня, я же не только смотрел в ответ, но и слушал ее мысли. Она была, наконец-то, счастлива. Для меня этого было достаточно.

Когда танец окончился, мы остались стоять друг против друга. Я все еще смотрел на нее – мое нежданное счастье – и почувствовал, что пустота, вернее что-то в моем существе, что всегда тосковало в одиночестве, впервые ощутило покой.

Какое-то притяжение буквально заставляло меня прикоснуться к ее руке, волосам, заключить в объятья. Судя по мыслям Адель, у нее были те же чувства. Мы молча стояли, сбитые с толку, и смотрели друг другу в глаза. Все вокруг словно исчезло. Мне показалось, что я шел через столетия, боролся за жизнь, проходил горы и побеждал в битвах ради этого единственного момента. Во мне еще ярче вспыхнул свет любви, который я видел и в сердце Адель.

Объявили следующий танец и мы, очнувшись, поспешно закружились в веселой тарантелле. Адель мелькала мимо меня во внутреннем хороводе девушек. Парни по бокам от меня ежились от страха, испытывая буквально физическую боль от прикосновения к моим рукам. Пришлось затуманить их разум, чтобы они перестали обо мне думать и сосредоточились на темпе. Адель просто светилась от счастья, стараясь не потерять меня из виду. Она все еще боялась, что я снова исчезну. Я осторожно следил за ней, не в силах оторвать взгляд, старательно выполняя па этого простенького танца.

Адель была так оживленна, что казалось, не осталось следов недавней болезни. Она радостно танцевала и стучала каблуками по брусчатке.

Наконец-то танец закончился, я подошел к Адель и сказал:

– Вы не перестаете удивлять меня – танцуете просто прекрасно!

– Я брала уроки! – сказала она, скромно улыбаясь.

– Не хотите ли выпить вина? – спросил я, потому что пульс у нее зашкаливал. Ей нужно было отдохнуть. Думаю, что сегодня вечером в лечебный отвар добавлю еще листьев брусники, чтобы помочь ее сердечку пережить волнение после такого бурного вечера.

Адель немного смутилась, но потом все-таки решила подойти к столику с семейством мэра. Она пыталась успокоиться и скрыть блеск глаз. Пару раз глубоко вздохнула и, уверенно вскинув голову, пошла к матери.

Катарина как раз увлеченно рассказывала смешную историю про местного пастуха, который сватался к девушке из приличной семьи.

Катарина наконец-то обратила на нас внимание и ее глаза подозрительно сузились.

– Адель, доченька! Ты уже натанцевалась? – спросила она певучим голосом.

«Надеюсь, что не с ним. От него у меня мурашки по коже!» – подумала Катарина, пропуская приличный глоток вина.

Мэр уставился на меня пьяным взором и пытался вспомнить, кто я такой. Он все-таки помнил, что я по каким-то делам здесь и не представляю особого интереса. И вроде бы дворянин, поэтому махнул мне рукой, приглашая сесть и подозвал управляющего, тут же потеряв ко мне интерес. Он озаботился количеством вина на столах для именитых горожан. Жена мэра смотрела на меня во все глаза. В ее ночных кошмарах пару раз мелькали образы с участием желтоглазых чертей, и она в ужасе сжала кулаки под столом. Я имитировал дыхание и решил произвести на дам приятное впечатление, ради Адель. Поэтому поклонился и, выбрав наиболее медовый тембр голоса, осторожно спросил:

– Как вы находите этот вечер, мадам?

«Ну, ничего себе! О святые угодники! Ха! Это интересно!» – одновременно пронеслись в моем мозгу мысли жены мэра, Катарины и Адель. Я, видимо, перестарался. Адель возмущенно сложила руки на груди и подумала: «Он нереальный. Я сейчас проснусь и пойду топиться от горя!» Я обеспокоено посмотрел на нее: может, ее ущипнуть? И себя заодно, чтобы не увлекался!

Жена мэра, благополучно пережив головокружение, спросила:

– Ка… какими … э-э-э… судьбами вы оказалась в нашем городе?

«Нет, это сенсация! Такой невероятный красавец! Мамочки, держите меня! И как долго он в городе? И есть ли у меня шанс его заполучить? Может, мои деньги или связи его заинтересуют?»

Ну вот, опять началось… Я вздохнул и посмотрел на Адель. Ее мысли были намного приятнее. «Он так воспитан! Какой тембр голоса, какая осанка, какие манеры. Видимо, он из знатной семьи… и эти удивительные глаза… словно яхонт. Я просто пропадаю, когда смотрю в них. Ну вот, опять!» – сказала Адель и закрыла глаза, чтобы опомниться, сидя напротив меня, как и положено молодой барышне, рядом с матерью.

– Я в городе совсем недавно. Я прибыл сюда по торговым вопросам.

Мэр значительно оживился и навострил уши.

– Мой дядя, у которого я нахожусь на воспитании, послал меня в вашу провинцию для поиска деловых контактов, – сочинял я на ходу. Э-хе-хе! Плакало мое уединение!

– Хм, вот как! – сказал мэр, в глазах которого я вдруг стал чрезвычайно интересным субъектом. – И что входит в сферу интересов вашего дядюшки? – спросил он как бы невзначай.

Я мысленно пытался вспомнить весь список своих торговых интересов и выдал:

– Ну, в первую очередь, предметы искусства и антиквариат. Затем торговля с Востоком, – от слова «Восток» Адель чуть не подпрыгнула на месте, – в основном пряности, драгоценные камни и шелк. Затем вино и лес.

Коммерческий механизм в голове Катарины натужно взвыл и завелся. Хмельной мозг путался в приоритетах – либо рассматривать меня как партнера по бизнесу, либо как жениха. А можно в обоих направлениях! Она вежливо улыбнулась, внутри ликуя, и тут же нашла мою необычную бледность даже благородной.

– Хотя неурожай винограда прошлого года делает торговлю вином наиболее выгодным занятием, – сказал я, обращаясь практически к одной Катарине. О, она все еще витала мыслями неизвестно где. Что-то про судьбу и благосклонность неба к честным вдовам. Да, нелегко придется. Повисло молчание. Адель стукнула носком ботинка ногу Катарины. Та вынырнула из глубин жалости к себе и спросила:

– Может быть, вас заинтересует наше вино. Знаете, по счастливой случайности я владелица довольно обширных виноградников. Мы торгуем красным полусухим и белым полусладким. Мы даже планируем выиграть в этом году звание лучшего винодела на осенней ярмарке! Мое вино очень любит семейство мэра! – сказала она с улыбкой.

«Кислятина!» – пронеслось одновременно в мозгу у мэра и его жены. Но они активно закивали головой в подтверждение слов Катарины.

– О да, что вы говорите! – сказал я радостно. – Мне нужно непременно осмотреть ваши виноградники! Я с нетерпением буду ждать возможности посетить ваши винные погреба.

Адель эта ярмарка притворства привела в бешенство. «Все знают, что наше вино – худшее в городе. Да нет, наверное, – в стране! Маму обманул прежний хозяин, заставив переплатить за эту усадьбу и виноградники. Солнца мало, почва кислая, вино гадостное. Мэр покупает его из жалости, и для того, чтобы угощать им не очень именитых гостей». Я сделал вид, что ничего не «услышал».

– Да зачем же тянуть? Давайте я вам сегодня все и покажу! – сказала радостно Катарина. Мэр мысленно покачал головой. Кто же так дела ведет? Но я желал загладить неловкость ради Адель, поэтому осторожно ответил:

– Конечно, госпожа. Если вы не против, я провожу вас домой и заодно осмотрю винные погреба.

– А потом как-нибудь загляните ко мне. Я с удовольствием предложу вам несколько старинных мечей и книг, – сказал мэр.

– Конечно, сочту за честь, – ответил я. – Тогда, с вашего позволения, мы покинем вас.

Адель вскочила первой, Катарина вслед за ней. Я поднялся и, поклонившись еще раз мэру, ушел вслед за дамами.

Возле городских ворот было шумно. Конюхи устроили пирушку, а Санчеса нигде не было видно. Адель просто подошла к лошадям и сама отвязала их от стойла. Я помог привести их к Катарине. Дамы довольно проворно взобрались в седла, и я взял под уздцы их лошадей, чтобы двинуться по знакомому уже маршруту к усадьбе Адель.

Я шел медленно, наслаждаясь счастьем и умиротворением, которое Адель источала вокруг себя, словно костер яркие языки пламени. Она рассматривала меня, надеясь запомнить как можно лучше каждую черточку, потому что была практически уверена, что снова пропаду из ее жизни так же внезапно, как и появился.

Катарина же, напротив, была уверена, что я навеки покорен прелестями Адель и никуда не денусь. Она самодовольно восседала на коне, приветливо кивая головой всем знакомым и незнакомым путникам. Но просто в тишине ехать она не могла, поэтому решилась начать разговор.

– Так, значит, вы торгуете антиквариатом? – спросила Катарина опасно кренясь в седле.

– О да. У меня много интересов, – ответил я сдержанно.

– Не сомневаюсь, – сказала Катарина. – «И один из них – моя дочь!» – добавила мысленно. – А Вы давно живете в наших краях? Что-то я не видела вас в церкви… – спросила она задумчиво.

– Мама, не стоит утомлять господина Ван Пайера расспросами, – сказала Адель как можно вежливее.

– Дочка, не перебивай мать! – сказала та и икнула.

«Кошмар… напилась и не понимает, что говорит. Как же ее остановить? Иначе нас ждет поток нескончаемых вопросов». Адель думала, как выйти из этой неловкой ситуации, сохранив последние крупицы моего уважения к ее семье. Чтобы помочь ей, я немного повлиял на Катарину. Она преисполнилась молчаливой задумчивости, вспоминая, как за ней ухаживал ее муж. Вот так, не очень тяготясь тишиной, мы добрались до дома Адель.

Я стоял посреди знакомой гостиной, отдав слуге плащ и сумку. Теперь у меня была возможность более подробно рассмотреть обстановку. Комната была старомодно обставлена и сохраняла давно пропавшие запахи: китового жира, сицилийской патоки и сурьмы. Я словно вернулся на сотню лет назад. А тем временем успевшая протрезветь хозяйка дома вела отвлеченные беседы, пытаясь успокоиться, чтобы не наделать глупостей, так как она мне все-таки не доверяла полностью. А я следил за каждым движением Адель, которую мать услала на кухню с поручением для кухарки приготовить ужин на троих. Она неторопливо передвигалась по дому, задумчиво проводя кончиками пальцев по шероховатым стенам. Немного посидела на кухне возле очага, наслаждая его теплом. А потом, полностью совладав с волнением и собрав последние силы, направилась к нам. Тепло очага раскрыло ее аромат чудесным образом. Румянец появился на щеках, хотя она выглядела уставшей после насыщенного событиями вечера.

Сделка с Катариной тем временем не продвигалась. Она все думала о цене, но мне главное было – не торопить беседу. Наконец-то Адель вернулась из кухни и села возле окна на небольшом диване. Ее появление словно внесло жизнь в эту комнату. Согласно правилам, девушке полагалось скромно молчать и не поднимать глаз. Но Адель не была бы собой, если бы ей это удалось. Она ерзала, вздыхала и маялась от невозможности участвовать в беседе.

Катарина опять принялась расхваливать свои вина:

– А главное, господин Ван Пайер, я располагаю информацией, что в этом году маэстро Пьеджо будет в наших местах. Он лучший специалист по винным лозам. Я планирую нанять его для того, чтобы он помог улучшить виноградники и посоветовал новые сорта для разведения.

– Ну, я мог бы помочь немного вам в этом вопросе. Знаете, я практически вырос на виноградниках. Мой дядя считает, что мужчина должен уметь все. Поэтому позаботился, чтобы я разбирался и в лозах.

Адель заинтересованно на меня посмотрела. Ее сердечко радостно забилось, и она еле сдерживала счастливую улыбку. Все это время она боялась, что как только сделка будет завершена – я уеду. «Он останется, он останется!» звучало в ее голове.

Я, наконец-то, посмотрел на нее, которая украдкой меня разглядывала. Она просто не верила, что я сижу тут, посреди ее гостиной. Она же успела мысленно попрощаться со мной. А я смотрел на нее и радовался, что больше не нужно прятаться. Я и придумал всю эту суету с вином, потому что больше не мог находиться на расстоянии. Мне нужна была Адель, словно она стала моим солнцем. Я удивлялся, что вообще мог прожить без нее раньше. Да и жизнь ли это была?

Адель несмело улыбнулась в ответ. В ее мыслях я увидел, что она просто не знала, как себя вести. Ей и льстило мое внимание, и пугало. Она не была уверена по поводу своих чувств ко мне и в то же время отчаянно радовалась моему присутствию. Я бы смотрел на нее, не отрываясь, любуясь, но она еще больше нервничала бы под моим взглядом. Да и не стоило показывать ее матери, насколько я заинтересован в Адель. Пусть думает, что это только коммерческий интерес.

Катарина колебалась – она не знала, как продолжать беседу. Она застряла на мысли, что ее проблемы решены. Она немного пожалела себя, и еще тысяча мелких воспоминаний пронеслось в мозгу. Я перестал ее «слушать». Адель же рассудила здраво, что само небо послало меня и стоит немедленно соглашаться на помощь. Она мельком глянула на мать, мысли которой витали где-то далеко и сказала:

– Господин Ван Пайер, мы с большой благодарностью примем вашу помощь. Вы даже не представляете, как мы будем вам обязаны. Но я думаю, что виноградники вы уже видели, а теперь хотите осмотреть коллекцию вин?

Катарина очнулась и согласно закивала головой. Я с облегчением ответил:

– Да, конечно! Я бы хотел иметь собственное представление о качестве и количестве товара.

О небеса! Я заговорил как какой-то торгаш! Я рад, что меня сейчас никто не слышит и не видит из моего рода. Мало того, что не нападаю на такую доступную кровь, так еще и торгую непонятно чем. Вино было чем-то недостойным нас. Я накопил уже такое внушительное состояние, что о деньгах давно не задумывался.

Катарина распорядилась принести огонь, и конюх повел меня в подвал. Хозяйка накинула шаль и последовала следом. Адель, к моей радости, осталась в доме и, когда все вышли из комнаты, почувствовала слабость. Эмоциональное потрясение и танцы забрали у нее достаточно много сил. Она неспешно поднялась к себе и, упав на кровать, лежала, ожидая, когда же пройдет головокружение, и незаметно для себя тихо уснула.

Подвал был сырым и мокрым, что, конечно же, плохо отражалось на качестве вина. Да и стены местами покрывала плесень, на голову капала вода. Я подумал, что если бы Аронимус видел это, то восторгался бы «следами вечности на стенах». Только он мог бы так поэтично обозвать эту дрянь.

Да, дела у них были не ахти. Катарина показывала мне бутылку за бутылкой. Мне очень понравилось стекло всех оттенков зеленого. Из этих бутылок выйдет отличная мозаика на стене над моим камином.

– А вот «Бордо» урожая прошлого года, – сказала Катарина, вынимая очередную бутылку со стойки.

Через пробку доносился убийственный запах кислятины. Дождей было много и в ягодах образовалось мало сладости. Я понимающе закивал головой.

– Ну вот, вроде бы все. Я могу устроить дегустацию! – заявила хозяйка, затаив дыхание.

– О нет! Я не пью вино, простите. Но был бы признателен, если вы дадите мне, скажем, по три бутылки каждого года. Дядя определит, что и сколько мне у вас купить. Я заплачу за образцы, вы не волнуйтесь, – сказал я как можно вежливее.

Конечно, она бы с радостью услышала от меня: «Отлично, беру все!» Но так никто дел не вел. Для вида мне требовалось недели три-четыре для завершения сделки. Я и так давал ей хорошие деньги за партию образцов. А это точно было не принято. Думаю, что этих средств хватит на некоторое время. И она перестанет панически искать женихов для Адель.

Выйдя из подвала, я поблагодарил и, сославшись на неотложные дела в городе, откланялся. Уходя, договорился о том, что образцы вина привезут завтра на пристань и погрузят на корабль плывущий в Венецию, который стоял в порту. Я же заплачу за фрахт и отправлю подробные инструкции касательно сделки. Мне придется обнаружить свое местонахождение для мира бессмертных. И еще я надеялся, что Аронимус не будет слишком смеяться, читая мое витиеватое послание.

* * *

Уже вторую неделю я открыто общался с семьей Адель. Катарина со дня на день ожидала от меня предложения руки и сердца ее дочери, потому что от нее не удалось скрыть мою заинтересованность в Адель. И Катарина даже не смотрела на то, что меня мало кто знал. Она только радовалась, что такой завидный жених – со связями и собственным капиталом попал ей в руки раньше, чем остальным мамочкам, у которых тоже дочки на выданье. Практически каждый день, за исключением солнечных, я проводил в обществе Адель и мне даже удалось немного привести в порядок виноградники. Более половины лоз были слишком старые и стоило больших трудов заставить Катарину их выкорчевать. Я даже уже собирался прибегнуть к гипнозу, но на счастье, ее упрямство сломила перспектива получить более дорогие сорта вин. Так что сегодня мы досаживали последний ряд нового сорта винограда.

– Господин Ван Пайер! Господин Ван Пайер, я всюду ищу вас! – сказала Адель, остановившись прямо передо мной. Я с нетерпением ждал ее появления, слыша ее легкие шаги еще от самого дома. Не оборачиваясь, я улыбнулся. Она доставляет мне столько радости просто своим присутствием! От нее просто веяло свежестью, и ее аромат сводил меня с ума. Задорный взгляд и счастливая улыбка говорили больше, чем любые слова. Она примчалась сюда хмурым весенним утром, так рано, как только смогла. Я как раз показывал работнику, как правильно обрезывать лозу и подсыпать корень винограда. Она надела одно из своих лучших платьев – светло-зеленое, с вышивкой позолоченными нитками. Ее волосы струились по плечам золотистым водопадом, а на щеках расцвел здоровый румянец.

Адель заинтересовано наблюдала за моими действиями, привычно неспешно ступая следом. Она все делала вид, что имеет чисто академический интерес к моим действиям, но на самом деле, она нуждалась во мне так же, как и я в ней. Я все больше понимал, что такие встречи приведут нас к моменту взаимных признаний. И что я мог ей предложить? Замужество? Дружбу? Я иногда с ужасом думал, что мне когда-то придется оборвать наше знакомство. Я не имел ни малейшего представления, как же мы оба это перенесем.

Многовековой опыт говорил, что ничего хорошего нас не ждет. Если она и захочет остаться со мной после того, как откроется моя страшная сущность, то что будет дальше? Что я смогу дать ей? Смирится ли она с бездетным увяданием рядом со мной, вечно молодым и бессмертным? И как уберечь ее от темной стороны моего мира? Я не видел выхода из этой ситуации. Было только два варианта – превратить ее в вампира или исчезнуть. Но я дорожил ею настолько, что не мог даже позволить себе думать о первом варианте. Она достойна лучшего, она достойна жить вот этой, такой простой и по-настоящему правильной жизнью. И мне становилось страшно от мысли, что придется покинуть ее. Однажды я даже подумывал подыскать ей хорошего мужа. Мне было бы достаточно просто знать, что она существует. Этого достаточно. Я так надеялся…

– Господин Ва Пайер… – начала было Адель.

– Прошу вас, зовите меня Прайм, – сказал я полушутя, глядя ей в глаза через плечо.

– О, хорошо. Что ж, хм… Прайм! Я вот хотела бы у вас спросить, когда вы путешествовали по Востоку, какой город вам больше всего понравился?

В ее голове было еще более сотни вопросов. Я решил использовать ее интерес к Востоку как нескончаемый источник тем для бесед. Она живо им интересовалась, потому что более личные вопросы были намного опаснее. Кто я? Откуда? Мне не хотелось врать. Я задумался, перебирая в памяти страны, города и эпохи.

– Ну, думаю, что Вавилон, – сказал я, понимая, что теперь она останется со мной до вечера. Она моментально вспомнила все истории, которые слышала об этом городе-государстве. Кстати, там была такая симпатичная смесь выдумки и догадок историков, что я невольно хмыкнул. Больше часа я неспешно отвечал на ее вопросы об этом проклятом Богом и людьми городе. Работники уже ушли работать на полях, а мы с Адель неспешно прогуливались вдоль ручья. Она весело шла со мной и продолжала задавать вопросы, в основном для поддержания беседы.

Над кронами высоких деревьев, среди тяжелых облаков появился небольшой просвет, и пятно весеннего солнца осветило соседние холмы. Проследив за движением туч, я понял, что менее чем через две минуты мы с ними пересечемся. Было пора прощаться и исчезать, тем более что впереди уже виднелся ее дом. Мне нужно было как можно скорее довести ее туда и спрятаться.

– …поэтому халдеи имели огромное влияние на политическую ситуацию. А вот уже и ваш дом, Адель!

– Вы так интересно рассказываете, Прайм, что я не заметила, как пролетело время!

«Как же дожить до завтрашнего дня без тебя?» – подумала Адель, пытаясь скрыть грусть в глазах.

– А кстати, вы согласны с описанием того периода историками? – спросила она, надеясь, что ответ на этот вопрос задержит меня еще ненадолго. Я улыбнулся ее «хитрости» и собрался было ответить, но вдруг ветер поменялся и я учуял в воздухе вонь оборотня!

Я прислушался к звукам леса и на расстоянии более мили отсюда нашел как минимум три мощных сердцебиения. Это были три огромных оборотня! Мысль заработала с бешеной скоростью – как они нашли меня? Они точно пришли убивать – в этом не могло быть сомнений. Но как быть с Адель – я же просто не успею отправить ее домой! Миля для оборотня – это менее минуты бега. Проводить ее до дома тоже нельзя – бой развяжется просто под его стенами и повлечет за собой ненужные жертвы. Но я же могу унести ее к себе. Там, в безлюдном месте я смогу дать врагам достойный отпор.

– Поэтому я не уверена, что Геродот… – говорила Адель, когда я внезапно взял ее за обе руки.

Она запнулась на полуслове и с непониманием на меня смотрела. Мне пришлось применить технику ускоренного гипноза, нагоняя на нее паралич и забвение.

Моя любимая обмякла, и я тут же подхватил ее и помчался вверх по горе, в свои владения. Длинный вой за моей спиной означал, что оборотни напали на след и бегут за нами.

Влетев в свой дом, я осторожно положил Адель на кушетку и убедился, что она дышит. Затем стал методично готовиться к бою. Столетиями отработанные движения: снял длинный плащ, сюртук и рубашку, собрал волосы в тугую косу, снял обувь. Встал на пороге дома и, закрыв глаза, вслушивался в гул земли от тяжелого галопа оборотней. В их мысленных голосах были только азарт выслеживания и уверенность в победе. Потом спокойно встал посередине просторной поляны перед домом, в котором находилось мое самое ценное сокровище в гипнотическом сне и превратился в слух.

«Он близко, мы его легко убьем! Мы его нашли! Моя первая охота и такая удача!» – доносились до меня мысли, полные ликования.

На меня нападет молодняк? Это будет детоубийство! Романтика кончилась. Я сейчас был смертоносным вампиром.

На поляну практически одновременно выскочили три огромных волка. Каждый из них был чуть больше средней лошади. Один, белый с серыми боками припал к земле, оскалив свои клыки, в его глазах плескалась ненависть. Двое других – рыжий и черный, стали осторожно заходить справа и слева от меня, сгорая от желания напасть. В их сознании я прочитал, что они прибыли из Сицилии. Их послала стая, чтобы убить меня. Стая? Да как же дошло до того, что в Италии появилась целая свора наших извечных врагов?

Вероятно, они узнали о том, где я скрываюсь, благодаря моему письму. Я чуть не закричал от боли, когда стал читать их мысли – оказалось, что они разгромили большую часть моего клана и заставили их покинуть Венецию и Рим! Разрозненные семьи вампиров, но больше одиночки, сбившиеся для самозащиты в пары, блуждали по всему континенту, а волки их выслеживали и уничтожали? Это было невиданное поражение!

Я внимательно рассматривал их, готовясь к битве. «Что это за мертвяк с желтыми глазами? Да какая разница? С красными, с желтыми… главное, чтобы орал погромче, когда мы его будем рвать на куски», – подумал черный волк.

Ярость затопила все уголки моего сознания и я окончательно превратился в машину для убийства, громко прорычав. Белый волк изо всех сил рванул на меня, отдав приказ: «Убить!» Двое молодых оборотней набросились с двух сторон, пытаясь вцепиться мне в руки. Веками наработанная практика спасла меня – я подпрыгнул вверх на метров пять и опустился на черную лохматую спину. Одно сжимающее движение рук и ног, и волк, скуля осел на землю, превращаясь в человека. Молодой парень в крови и уже мертвый навсегда, закрыл глаза. Ничего не дрогнуло во мне. Я услышал всхлип за спиной и обернулся.

В дверях стояла Адель, и с глазами, полными ужаса, смотрела на бой. Наши глаза встретились, и она вскрикнула, увидев в них животную ярость. Потом ее глаза скользнули на землю, где умирал молодой парень, из боков которого торчали острые края ребер, потом на мою окровавленную одежду, а потом она увидела оборотней. Паника и непонимание затопили ее сознание и она приняла импульсивное решение – убежать из этого ада. Самое неправильное решение, которое только можно было принять! Я протянул ей руку в останавливающем жесте, а Адель с ужасом смотрела на капающую с нее кровь.

Рыжий волк воспользовался тем, что я отвлекся и напал на меня, сбив ударом лапы на землю. Отработанным движением, практически не думая, что я делаю, я вскочил на ноги и с места прыгнул к волку. «Защити шею, дурак!» – кричал вожак, но было поздно. Я протянул руки к его шее и свернул ее. Через секунду на землю упал еще один парень, со странно висящей головой.

Тем временем Адель уже сделала пару шагов от дома за моей спиной.

– Адель! Уйди в дом! – рявкнул я, не оборачиваясь, следя глазами за белым волком. Я стоял так, чтобы закрывать собой Адель от взгляда вожака. Тот ухмыльнулся, наблюдая за этим.

«Хранишь еду дома?» – спросил он с ехидцей.

– А ты не боишься, что я и тебя убью? – спросил я спокойно. За мной тихо охнула Адель – она решила, что я это сказал ей.

«Я убил десятки подобных тебе!» – зло подумал оборотень, обходя меня справа.

– Кто тебя послал? – спросил я, чтобы возбудить в его сознании воспоминания, впитав их все. Адель открыла было рот, чтобы начать оправдываться, но наконец-то поняла, что я разговариваю с волком.

Белый волк упрямо покачал головой, ухмыляясь. Он понял, чего я добиваюсь? Думаю, что он знал про меня больше, чем я рассчитывал. Он крался вперед, посматривая на Адель за моей спиной, которая замерла от ужаса, прижавшись к стене дома.

«Убьешь меня – тогда сюда придут десятки таких же, как я! За меня отомстят!» – подумал он с вызовом.

– Не думаю. Они послали вас на убой. Против меня нужно было высылать всех! – сказал я, низко приседая перед прыжком. Но белый волк решил меня перехитрить – он прыгнул не на меня, а на Адель, высоко пролетев надо мной. Время словно остановилось. Волна страха за жизнь Адель прокатилась через мое сознание. Подпрыгнув высоко вверх, одновременно разворачиваясь в воздухе, я ухватил пса за лапу и с силой обрушил на землю в шаге от моей любимой. Огромные желтые зубы с лязгом сомкнулись перед ее лицом. Я неосознанно издал ужасающее рычание, которое отразилось эхом в горах. Ярость помогала мне действовать почти автоматически. Первым делом я отбросил его в центр поляны, подальше от дома.

– Не сметь ее трогать! – крикнул я в бешенстве.

«Ей все равно теперь не жить! Мы убиваем предателей!» – мстительно подумал волк.

Вместо ответа я, словно разжавшаяся пружина, прыгнул на добрый десяток метров вперед и мертвой хваткой вцепился в волка. Противный хруст костей и последующее превращение было печальным финалом битвы. Передо мной, захлебываясь темной кровью, лежал немолодой мужчина. В его предсмертных воспоминаниях я увидел четкие картины – лица его стаи и местность, в которой они жили. Я присел над ним, слыша, как трещат кости от регенерации, и сказал:

– Спасибо. Сардиния – не так далеко отсюда.

Он с ненавистью посмотрел на меня.

– Я клянусь тебе, что убью всех, кого ты знаешь.

Отомщу за каждого вампира, убитого вами. И не останется под этим солнцем ни одного оборотня, пока я жив!

А потом пробил кулаком его грудь, навеки останавливая сердце.

Я поднялся, весь в чужой крови и с перекошенным от злости лицом. Моя вампирская сущность слишком выбилась наружу и я со страхом подумал, что же дальше делать с Адель. Осторожно повернулся к ней. Она стояла очень бледная, не зная, что ей делать. Только что на ее глазах, я убил троих человек, пусть и волков-оборотней. И она прекрасно поняла, кто я такой. Подслушала мою клятву. И теперь я ждал ее решения. Заглянул в ее сознание, чтобы увидеть все ее глазами. Она видела меня – бледного, с застывшей яростью на лице, с горящими злобой глазами и запачканного кровью среди искалеченных тел. Я посмотрел на нее и мне стало не по себе. А вдруг она почувствует отвращение ко мне и навсегда уйдет из моей жизни? Адель развернулась и бросилась за дом, пытаясь убежать от меня. Нет! Только не это! Я побежал за ней, остановившись в десятке шагов. Адель натолкнулась на высокий забор и обернулась, испуганно задержав дыхание. Она глядела на меня глазами, полными ужаса.

– Адель! – тихо сказал я, вложив в свои слова как можно больше нежности. – Милая, я не трону тебя. Только не тебя! – сказал я почти с мольбой.

Прямо на ее глазах я снова становился прежним. Адель неуверенно посмотрела на меня и заметила, что звериное выражение лица стало пропадать, глаза стали снова светлыми, я расслабился, и горячечное возбуждение от недавней схватки покинуло меня. Но это были только внешние изменения, а внутренний зверь был силен. Я боялся, что мое возбужденное состояние может сыграть злую шутку – я не смогу сопротивляться влечению ее крови. Но я рискнул, понимая, что сейчас нельзя уходить от нее из-за страха напасть. Я закрыл глаза, сжал кулаки, загнал внутреннего зверя так далеко, как только мог. Потом, открыв глаза, осторожно вдохнул. Смрад от волчьей крови помог мне сдержаться. Я чувствовал, что смогу удержаться.

«Кто ты? Ты же не человек! Ты убийца! Ну зачем вся эта жестокость?» – вдруг, всхлипывая, подумала Адель и слезы закапали из ее больших глаз. «Какой в этом смысл?» – подумала она, сев обессиленно на землю. Шок от пережитого давал о себе знать, и ее била мелкая дрожь. Она обняла себя руками, все еще не смотря на меня.

Я стоял в стороне, а мне больше всего на свете хотелось подойти к ней, заключить в объятья и защитить, успокоить, не отпускать…

– Адель, я могу подойти к тебе? – спросил я подавленно, практически готовый к отказу.

Она молча покачала головой. Страх был еще слишком силен, но с ним уже боролась любовь. Она понимала, что раз я ее не тронул раньше, то и сейчас вряд ли трону. Внезапное озарение практически остановило ее сердце – она вдруг отчетливо поняла, что у нас нет будущего. Она вскинула на меня глаза и поняла, что все ее мечты рухнули, и нам не сидеть вечером у камина, наблюдая за играющими детьми. Что я не постарею и не умру, в отличие от нее. Не будет тысяч совместных пробуждений на одной залитой солнцем кровати. И буду вынужден скитаться по земле, следуя по неизвестным тропам моего темного мира.

И самое страшное было для нее то, что она поняла, что не сможет меня забыть и перестать любить.

– Адель… – сказал я, осторожно подойдя ближе.

Она уже не удивилась, что я переместился ближе, без звука или шороха. Она чувствовала себя настолько разбитой и беззащитной, что не издала ни звука, даже не пыталась бежать. Она закрыла лицо руками и тихо сидела, пытаясь прийти в себя после пережитого шока. Я опять сказал ей:

– Прошу тебя, не бойся меня. Я ни за что не обижу тебя… и не трону, – сказал я более уверенно.

Она посмотрела на меня внимательно и спросила:

– Мне стоит тебе верить?

Хороший вопрос, чертовски точный.

Я сел на землю напротив нее и сказал:

– Я бы предпочел, чтобы ты никогда не верила такому, как я. И не встречала, а главное, чтобы этим утром осталась дома. Но что случилось – то случилось, и нам нужно как-то жить дальше.

– Ты так… просто это сделал… играючи, совсем не боялся, – сказала она медленно.

– Я в моем мире руковожу армией… вернее, она была армией. Убил стольких за свое… существование, что давно сбился со счета. И потерял смысл жизни из-за всего этого. Уже несколько лет я живу здесь, бросив свою многочисленную армию. Я больше не могу убивать. И не хочу. И тем более, не тебя.

Искорка надежды вспыхнула в сознании Адель, и она вытерла ладонями свои заплаканные глаза, готовая слушать дальше.

– Но почему? – спросила она.

Я немного помолчал, думая, как же осторожно рассказать о моем помешательстве ею.

– Когда я впервые увидел тебя на ярмарке, то… не знал, что я способен на такое. Я считал себя воином, не более, просто прирожденным убийцей, зверем. Любовь и все, что с ней связано, было чуждо для меня. Но ты… ты пленила меня, как только я посмотрел в твои глаза. А когда услышал, о чем ты думаешь…

Глаза Адель испуганно распахнулись.

– Да, я слышу твои мысли, как, в прочем, и мысли других людей и… всех мыслящих существ, населяющих эту землю. И поверь мне – это совсем не дар, а скорее, проклятие. Но твои мысли, – словно тихая, солнечная гавань. Я наслаждаюсь общением с тобой. Моя жизнь снова обрела смысл, когда я встретил тебя. Она стоит того, когда в ней есть такой свет, как ты…

Адель тихо сидела, пытаясь осмыслить сказанное мной. Она ощутила отголоски давнего одиночества в моих словах и ни капли самодовольства или чувства превосходства. Она поборола внутреннее осуждение и подумала: «В конце концов, разве это его вина, что он такой? Как вообще можно желать такой жизни? И давно ли он такой?»

Я ответил вслух на ее мысленный вопрос, отчего Адель вздрогнула:

– Я всегда был таким. Никогда не был человеком, как другие вампиры. И никогда не стану. Даже не знаю, что нам делать дальше… Я впервые поддался чувствам. Знаю, что немного оторвался от реальности. Было удивительно наблюдать, как твоя увлеченность превращается в серьезное чувство ко мне.

– Так почему ты не остановил меня, пока я… я не влюбилась в тебя?! – спросила она, резко вскочив на ноги и сжав кулачки.

Я осторожно взял ее за руки и, посмотрев вверх, в ее глаза сказал:

– Потому что сам… сам полюбил тебя.

Это был самый страшный момент в моей жизни. Я как никогда раньше боялся услышать «нет». Это наверняка убило бы меня в конце концов.

– Ты любишь меня? Простую человеческую девушку? – спросила она недоверчиво, заглядывая мне в глаза. Адель сжала мои ладони, и радость, наполовину с болью, принесли непрочное утешение обоим.

Вместо ответа я осторожно поднялся и аккуратно поцеловал ее, глядя, как умиротворенно закрываются ее прекрасные глаза. И не стало моего темного прошлого, нашего неопределенного будущего. Были только мы, здесь и сейчас. Это прорвало плотину обоюдно сдерживаемых чувств. Адель задыхалась, и у нее закружилась голова, а я почувствовал, что мир кружится вокруг нас. Возбуждение пронеслось по нашим телам, и я позволил этому огню окутать нас на минуту. Наконец-то я отстранился от Адель и увидел, что она практически в обмороке – сердцебиение затихло, и она удивленно моргала. Я был готов привести в чувство, но она внезапно сказала первое, что пришло ей в голову:

– Мне все равно, кто ты! Я и так чуть не умерла, думая, что больше тебя не увижу!

Горестный довод, но это была правда.

– А я отпаивал тебя травами и заставлял лекаря правильно тебя лечить. Я не знаю, что бы было со мной, если бы тебя не стало!

– Так ты мне не снился? Ты был со мной, когда я болела?

– Да, каждую ночь. Ты достаточно беспокойно спишь.

Было так легко говорить эти банальные глупости.

Адель потянулась ко мне, и я опять поцеловал ее. На этот раз чувства были не менее сильными, просто мы были готовы к этому. Я поднял Адель, обхватив руками, а она обняла меня за шею. Наши губы медленно скользили в унисон, и я забыл обо всем на свете.

Во мне все сильнее закипала страсть, и я боялся, что не сдержусь и наделаю глупостей с невинной девушкой. Адель же вдруг вскрикнула!

– Ты слишком сдавил меня! – сказала она хрипло.

– Прости! Это ты виновата – ты такая желанная для меня и такая хрупкая!

Я поставил ее на пол, правда, на всякий случай держа ее за плечи. Она посмотрела на меня и вдруг неуверенно подняла руку к моим глазам. Ее теплая ладошка легла на мою ледяную скулу и она спросила:

– А почему они такие светлые?

Я осторожно взял ее руку и поцеловал ладонь, прислонив потом ее к моей щеке.

– Потому что я не обычный вампир. У меня они когда-то были красными, – я остановился, выжидая, какую реакцию это вызовет у нее, – а потом, когда стал питаться только кровью животных, они стали такими. Многие люди искренне считают, что я какой-то колдун и старательно меня избегают.

– А ты и есть колдун! Самый настоящий! – сказала она весело.

«Ты околдовал меня в ту же минуту, как я увидела тебя».

– Я действительно немножко колдун, – сказал я с улыбкой. – Думаю, что ты со временем все узнаешь. Мы находимся в твоем мире, но есть еще и мой мир. Тебе будет легче войти в него не спеша.

Вдруг Адель вспомнила недавнее нападение, и ее лицо приобрело растерянное выражение. Потом я увидел страх, она задрожала, вспоминая, как желтые клыки сомкнулись практически перед ее носом. Она смотрела в сторону поляны, на которой лежало три бездыханных тела. Я уже был готов к истерике. Но Адель просто вздохнула и спокойно спросила:

– У тебя есть лопата?

Она подумала, что нужно было похоронить погибших от моей руки оборотней.

Я неуверенно произнес:

– А… нет. Если тебе не трудно, то принеси из дому мне полотенце. Мне нужно привести себя в порядок.

Адель послушно кивнула и, развернувшись, скрылась в доме. Я воспользовался этим, чтобы избавиться от тел. Не стоит их закапывать. Через полминуты оборотни покоились на дне глубокого ущелья в горах. Когда вернулся, то Адель стояла на пороге моего дома с кувшином и полотенцем в руках, задумчиво глядя в небо.

Она думала, что небо ответило на ее молитвы. Она мечтала об интересной жизни и приключениях, и вот – она стоит в доме самого сильного вампира на свете. И реальность оказалось совсем не такой приятной, как она думала. Я просто появился возле нее, словно из ниоткуда.

Она осмотрела опустевший двор и спросила:

– Почему они напали?

Я вздохнул. Ну как рассказать ей эту запутанную историю?

– Потому что мы враги. И всегда такими будем. Или они, или мы. Нет других вариантов. Эта война длится очень-очень долго, и думаю, что надежды на то, что она когда-нибудь закончится, нет. Месть за погибших заставляет обе стороны постоянно нападать на противника.

– Но это так грустно… и бессмысленно, – сказала она грустно.

Бессмысленно? Да нет! Это изматывающее! Годами контролировать свои территории, защищая наш род. А смысл есть – выживание!

Адель спорила сама с собой. «Все равно – он защитил меня! А мог бы и убить ненароком. Но он не человек и очень опасен. Но не тронул меня. И нет более надежного места, чем рядом с ним!» Она колебалась, не зная, что и думать. Факты говорили о том, что нужно держаться подальше от меня, а сердце ныло от мысли о разлуке. «Подумаю об этом завтра!» – решила она и переключилась на более приземленные дела.

– Идем! Тебе нужно привести себя в порядок! – сказала она и, осторожно взяв меня за ледяную руку, повела к колодцу. – А ведь скоро нужно будет вернуться домой. Ты всегда такой холодный? – спросила она как бы между прочим.

В ответ я только кивнул головой, думая о том, как она отреагирует, когда я разденусь и повернусь к ней спиной. Адель зачерпнула воды и я медленно отвернулся от нее. Я знал, что на спине были отпечатки тысяч боев, в основном, следы от укусов. Сколько их там я точно не знал. Адель ахнула. Я осторожно обернулся и увидел, что она зажмурилась. Потом медленно подошел ближе. Она открыла глаза, виновато глядя на меня, не зная, стоит ли мне говорить то, что у нее на уме.

– Ты слишком красивый! – сказала она, покраснев. Ее щеки покрыл персиковый румянец. Она доверчиво заглянула в мои глаза. Я неожиданно для себя утонул в них. Но мне не стоило ей настолько увлекаться. Я обыденным тоном ответил:

– Конечно, как любой хищник.

Она вздрогнула, вернувшись на землю.

– Давай, я помогу, – сказала она, беря в руки полотенце. Она намочила его и стала аккуратно отмывать кровь и грязь с шеи и плечей. Это было вполне невинное занятие для нее. Она просто хотела помочь. Я же закрыл глаза, запоминая эти сказочно приятные ощущения. Но как только она перешла на грудь, то ее руки немного задрожали, и она остановилась, не понимая, что с ней. «Да что со мной? Руки дрожат, и голова немного кружится…» Я смотрел на нее и ничего не мог сказать. Она резко опустила руку и отошла на шаг от меня. На всякий случай. Повисла неловкая пауза, в которой слова были излишни. Она боялась поднять глаза. Но, Адель не была бы собой, если бы смущалась более пяти секунд. Ее мысли приняли практичный лад, и она потянулась рукой к моим волосам. Я послушно позволил ей.

– У тебя тут что-то застряло… ой! Фу! – она отпрыгнула от меня, пытаясь стряхнуть с руки что-то прилипшее. Я быстро провел по волосам и на пальцах увидел кусочки шерсти с кровью.

– Ой, мама, какая гадость! – говорила она, полоща руку в ведре с водой. – Фу!

Ее передернуло. Желание помогать мигом пропало. Ну и хорошо, потому что я последние пару минут еле удерживался от поцелуя. Она же чувствовала что-то похожее, только не осознавала этого полностью.

Нужно было как-то сменить остановку и отвлечься нам обоим. У меня появилась идея.

– Адель, а ты бы не хотела прогуляться к озеру?

– Прогуляться? – спросила она просто. – А-а, ну, наверное, да. – Она неуверенно поправила прическу, завязала плащ на шее дрожащими пальцами и наобум пошла вперед, в горы.

Я рассмеялся ее храбрости маленького мышонка, и она обернулась, удивленно смотря через плечо. Именно это и помогло ей не испугаться, когда я подхватил ее на руки и помчался вверх по склону, временами прыгая с камня на камень. Она вцепилась в мои плечи изо всех сил и сначала испуганно вскрикнула, но на следующем прыжке задорно завизжала, временами срываясь на смех. Ее смех эхом разносился в скалах, оживляя эти безжизненные места.

* * *

Среди упавших валунов было широкое и глубокое горное озеро, с тяжелой холодной водой. Берега его были слишком крутыми, поэтому пастухи не водили сюда свои стада на водопой, и озеро было всецело моим. Когда мы резко остановились на вершине самого большого камня на берегу, я опустил Адель на землю. Она была в восторге от «прогулки». Я просто залюбовался ее разгоряченным видом. Взлохмаченные волосы, яркий румянец, довольная улыбка, сияющие глаза. Она получала массу удовольствия от быстрого бега и ветра.

– Ну что? Как это обычно происходит? Ты раздвигаешь скалы и величественно погружаешься в воды озера? – спросила она насмешливо.

Она бросала мне вызов? Ну что ж, сама напросилась!

– Да нет, просто я делаю так… – сказал я и, подпрыгнув вверх так высоко, насколько вообще мог, стрелой вошел в воду практически в середине озера.

– Воображала! – закричала Адель мне вслед.

Я доплыл до дна и, оттолкнувшись, немного поплавал под водой, распугав стаю озерных рыб. Позже я трезво рассудил, что пора бы уже выплывать на поверхность, а то Адель может начать волноваться. Я подплыл к камню, на котором ее оставил и стал осторожно подниматься наверх.

С края валуна свешивалась Адель и обеспокоено вглядывалась в темную воду. Ее глаза были полны тревоги, и я осторожно поднимался к поверхности, понимая, что она меня видит. Она протянула мне руку, желая помочь выбраться. Но над ней ярко светило солнце! Это было уже слишком для нее на сегодня! Показаться ей, сверкающим? Мне бы не хотелось. Поэтому я отрицательно помотал головой и замер под водой, смотря на нее. Адель недовольно заворчала и показала пальчиком на свою голову: «Читай мысли. Я уже смирилась с тем, что тебе и воздух не нужен. Хватит красоваться перед девушкой – ты уже произвел неизгладимое впечатление! Ну, пожалуйста, выныривай!» – тоскливо попросила она. Но я отрицательно покачал головой и показал рукой на небо.

Адель повернулась и потом подумала: «Солнце мешает! Совсем забыла, он же сгорит на солнце! Ныряй глубже!». Она обеспокоено посмотрела на меня. Я улыбнулся и опять покачал головой. Мы немного помолчали, потом Адель мысленно спросила:

«Прайм, а ты часто плаваешь здесь?»

Я согласно кивнул.

«Вот и я люблю. А мама не разрешает в море купаться. Я сбегаю от нее частенько чтобы поплавать.» Я состроил ехидное лицо. «Да, я тебе сейчас завидую!» – она улыбнулась, хотя ей было и не по себе от того, что я так долго нахожусь под водой.

Солнце наконец-то зашло за тучи; я одним прыжком выскочил из воды и присел на камень напротив нее. С меня лилась вода, а Адель сказала, сев на камень:

– Так. Солнца боишься. И воздух тебе не нужен? Или задерживаешь дыхание надолго? Тебя не было больше десяти минут! – сказала она, уже с упреком. – Я так волновалась! «Сама не знаю почему! Это же глупо! Его, похоже, ничего не берет! Ой, ты же читаешь мои мысли! Как неловко!»

– Ничего, я привык. Да и страшного ничего не подумала. Я даже немного обеспокоен. Добропорядочная девушка должна была уже несколько раз упасть в обморок и суеверно креститься каждые десять секунд рядом с таким исчадием ада, как я.

Я думал, что Адель воспримет последнюю фразу как шутку, но она внимательно смотрела в мои глаза и увидела плохо скрываемую боль.

Она пересела ближе ко мне, и я замер, словно статуя, закрыв глаза. Я не хотел, чтобы эта проницательная девчонка читала скрытую в моих глазах. Адель осторожно убрала волосы с моего лица и положила теплую ладошку на холодную каменную щеку. Я открыл глаза и втянул носом благоухание крови этой чистейшей души.

Адель упрямо замотала головой и горячо сказала:

– Прайм, ты кто угодно, но не чудовище! Я не никогда не встречала кого-то более человечного, чем ты.

Я мало тебя знаю, но за это время ты спасал и защищал меня. И не важно, что было в прошлом – оно уже прошло, теперь ты другой. И для меня навсегда таким останешься.

Она еще говорила мне ободряющие слова, а внутри меня таяла какая-то огромная глыба льда от того, что в ее мыслях я не нашел ни капли фальши. За века моего существования я впервые сблизился с кем-то настолько близко. И как бы ни пугало меня это в принципе, оно было настолько прекрасно, что я даже представить себе этого не мог. Тысячи раз я читал мысли влюбленных людей и вампиров, но понял только сейчас, когда это произошло со мной. Вот я и нашел смысл жизни.

Я открыл глаза, пораженный этой мыслью и Адель замолчала на полуслове. Мне нужно было время, чтобы все обдумать.

– Нам пора возвращаться. Сначала зайдем ко мне, а потом я отведу тебя домой.

Адель удивилась такой быстрой перемене во мне и радостно пискнула, когда я снова взвалил ее на свое плечо. Она пыталась посмотреть за горизонт, пока я большими прыжками спускался вниз, к дому.

* * *

Я прислонился к дверному косяку и наблюдал, как Адель воевала с очагом, пытаясь развести огонь. Это было так близко к моей мечте – собственный дом, любящая жена и… стоп. А вот дальше заходить не стоило. Я деликатно кашлянул.

– Если ты пытаешься оживить этот очаг, то прими во внимание, что необходимость в огне есть только у тебя.

Она красноречиво уставилась на мой мокрый наряд и прислонила кочергу к стене.

– Так ты и холода не боишься? – спросила она задумчиво.

– И жары, и ветра, дождя.

– Но ты это… чувствуешь? – с надеждой спросила она.

– Конечно, но не так, как ты. Просто чувствую. Для меня это немного по-другому.

«Как же. Я теперь уверена, что тебя вообще все нипочем. И это очень хорошо!» Она оставила все попытки зажечь огонь и решила подробнее разглядеть мою обитель.

Адель остановилась около резного барельефа на стене, изображающего строительство Вавилонской башни. Она разглядывала мелкие детали с интересом, и догадка ошеломила ее.

– Это твоя работа?

Я только кивнул в ответ.

– Ты… ты там был? – спросила она, указывая пальчиком на изображение.

– Да, – только и ответил я.

– Так твои рассказы – правда? – спросила она возбужденно.

– О да! Записки путешественника, – сказал я с усмешкой.

Я прошел через просторную гостиную и сказал:

– Если ты не против, я отлучусь ненадолго. Мне нужно привести себя в порядок и вернуть тебя домой.

Я оделся и нацепил плащ с капюшоном, также одел длинные перчатки – на улице намечалось солнце.

Адель тем временем сидела за столом и пыталась осмыслить все, что произошло сегодня. Я открыл сундук и достал с самого дна кое-что для нее.

Когда я вошел в гостиную, она нюхала отвар трав в глиняном горшке, который стоял на столе. Я подошел ближе и аккуратно спросил:

– Знакомый запах?

Адель покраснела, потому что поняла, что я был в ее комнате, пока она спала, и не один раз.

– Да, на вкус редкая гадость, – сказала она тихо и потом спросила: – А о чем я еще не знаю? Что-то, что ты сам хотел бы сказать… – сказала она, боясь услышать мой ответ.

Я подошел ближе и взял ее за руку. Адель вздрогнула. Я просто повел ее на улицу. Она послушно пошла следом. Я с удовольствие заметил, что у нее не было и тени страха. Только интерес и полное доверие. Это было нечто. Я не привык вызывать такие эмоции у кого-либо. Мы вышли во двор, который был залит весенним солнцем.

Я по привычке накинул капюшон низко на глаза, а высокие перчатки закрывали мои руки. Она шла следом словно ребенок. Мы остановились посреди поляны, и я повернулся к ней. Это было нормально для меня, но слишком быстро для нее. Она подпрыгнула на месте от испуга:

– Никак не привыкну к твоим внезапным перемещениям.

– Ты испугалась? – спросил я насмешливо.

– Да уж, по-моему, мне уже нечего бояться. После того, что я сегодня видела, мне стоит перестать бояться пауков и темноты.

– И начать боятся меня? – неудачно пошутил я. Я не смог скрыть свои страхи от нее.

Адель порывисто взяла меня за руки и ответила:

– Нет, что ты! Не говори так! Ты же защищаешь меня постоянно. Ты и домой принес, и лекарствами поил и вот сейчас спас от волков. Я не боюсь тебя.

– Но ты понимаешь, что я не человек? Что я опасен?

– Да… Нет… Ты самый надежный… мой друг. Я конечно мало про тебя знаю, есть вещи, которые озадачивают, но я уверена в твоем хорошем ко мне отношении. И я прекрасно понимаю, что ты опасен.

Странно, но в ее мыслях я увидел, что она говорит правду. И неожиданно для себя ощутил такое облегчение. Я устало улыбнулся и сказал:

– Спасибо за откровенность. Мне очень нелегко. Потому что мне незнакомо чувство привязанности. Такое со мной… э-э-э… впервые.

Адель смутилась.

– Ну, я не знаю, что ты подразумеваешь под словом «такое», но со мной это тоже впервые. И я, кажется, знаю, как это называется. Ты уже говорил мне об этом сегодня.

– Адель, я безусловно и навсегда люблю тебя всем своим существом. И не представляю жизни без тебя. А что ты мне в ответ скажешь, любовь моя?

Адель подняла бровь и сказала:

– Что я скажу? Хм, интересно! Что же мне сказать? – она лукаво на меня посмотрела, постукивая пальчиком по кончику своего носа.

Ну вот, она сейчас подумает и решит, что такие сложности ей ни к чему. Я ждал, думая, что же она ответит. Она увидела грусть в моих глазах.

– Я люблю тебя, Прайм! – ответила она просто и улыбнулась.

Тихое счастье заполнило мое сознание, и я нежно обнял ее.

– Да, кстати, я хотел бы подарить тебе кое-что.

Адель выбралась из моих объятий и заявила:

– Сегодня не мой день рождения. К чему подарки? – спросила она подозрительно. Она не желала принимать подарков! Ну что ж, заинтригую ее немного.

– Ну, просто ты так интересуешься Востоком, а в частности Вавилоном… так что я бы хотел, чтобы кое-что из того периода принадлежало тебе. Когда-то этот медальон принадлежал…

Она упрямо замотала головой. Она решила, что это вещь моей бывшей пассии. Я уже почти вытащил коробку с подарком. Но она была непреклонна.

– Хорошо, не хочешь – так не хочешь, – я демонстративно засунул коробку поглубже в карман сюртука.

День становился все ярче, на небе исчезло последнее облачко. Я беспокойно глянул на небо и надвинул капюшон как можно ниже. Адель заметила это и спросила:

– Может быть, тебе спрятаться? В какой-нибудь подвал или еще куда-то? Солнце слишком яркое…

Я только рассмеялся в ответ.

«Ну вот, опять хохочет! Я же волнуюсь за тебя, Прайм!» – подумала Адель. В ее сознании появились возможные варианты несчастий, вызванные встречей моей кожи с солнцем. Все они заканчивались печально, и Адель усиленно продолжала себя пугать. Когда ее мысли хаотично сбились в кучу, я попробовал остановить это безобразие.

– Адель, прекрати немедленно! Я не сгорю.

Но Адель только с тревогой посмотрела на меня. Она подумала, что я специально ее успокаиваю.

– Но зачем тогда эти перчатки и капюшон? Нет, ты, конечно, во всем этом просто неотразим, но ведь это неспроста! – сказала она, довольная своей логикой.

Она воинственно сложила руки, глядя на меня в упор. Мне, по идее, должно было стать либо страшно, либо совестно, но я сделал то же самое. Примерно минуту мы пялились друг на друга. Сначала взгляд Адели был тверже гранита, как и ее мысли. Но постепенно удары ее сердца стали сбивчивее и для меня это тоже закончилось провалом. Я просто забывал на каком свете нахожусь, когда тонул в этих зеленых глазищах, в которых было столько храбрости и нежности одновременно.

Адель тянуло ко мне так же сильно, как и меня к ней. Она с тихим стоном прильнула к моим губам, окутывая своим пьянящим ароматом. Целовать ее было неимоверно приятно, но вместе со страстью во мне закипали инстинкты вампира. Я, чуть не плача, отстранился от ничего не понимающей Адель и сказал:

– Мне все еще непросто быть так близко к твоей… крови, – сказал я, опустив глаза.

Мысли Адель стали печальнее некуда. Она испугалась, что я решу вообще больше этого не делать. Она подумала, что недостойна меня! Это было так удручающе, что мне было необходимо вернуть ей душевный комфорт. Тем более, зачем тянуть?

Я посмотрел на нее и наконец-то решился.

– Закрой глаза и досчитай до десяти, а потом открывай!

Адель в предвкушении чуда закрыла глаза, но все-таки нотки беспокойства у нее в мыслях присутствовали.

Я как можно нежнее поцеловал ее и аккуратно снял капюшон. Все еще целуя меня, она радостно считала про себя: «Семь, восемь, девять, десять!» – и распахнула глаза.

Я с любовью смотрел в ее восхищенные глаза, видя свое сверкающее отражение. Она была изумлена увиденным, потому что «никогда не видела ничего более прекрасного», и была рада такой развязке загадки – я не сгораю от солнца, а становлюсь сам как солнце! Она практически прикасалась своим лбом к моему подбородку, чтобы рассмотреть сияющую кожу на шее, и я задержал дыхание. Она заметила это и отпрянула назад.

– Это… ты… это так удивительно! Я даже и подумать не могла, что такое бывает! Прайм – ты удивительный!

Это так красиво! Просто завораживает! – сказал она, пытаясь прийти в себя после такого потрясения. – Так все, что про вас рассказывают – просто детские страшилки? И солнце тебе не вредит, и ты не спишь в гробу и ты такой замечательный! – сказала она тихо стесняясь своей реакции.

Я молча надел капюшон обратно и ответил:

– Адель, мы намного страшнее детских страшилок. Я хочу, чтобы ты это прекрасно понимала. Вернее, особенно ты! Потому что с твоим ароматом ты просто деликатес для представителей моего рода. Поэтому я хотел бы чтобы это было всегда с тобой.

Я опять достал из кармана футляр и открыл его. На шелковой подкладке лежал медальон – украшенная рубинами монета древнего Вавилона. На ней был изображен мужчина в шлеме. Я прекрасно знал этого царя, но не стал вдаваться в подробности.

Адель поежилась от слова «деликатес» и по-другому посмотрела на подарок.

– И что мне с ним делать? – спросила она просто.

– Носи не снимая. Если ты не против конечно. У меня есть такой же. Все члены моего клана носят такие же. Вампиры прекрасно разбираются в таких кулонах, и поверь мне, никто не рискнет тронуть э-э-э… «моего человека».

Потому что это было чревато войной и уничтожением. Но это Адель тоже не стоило знать.

Адель пытливо посмотрела на меня, понимая, что я чего-то не договариваю. Чтобы избежать лавины вопросов, зарождение которых я уже услышал, я небрежно достал из-за пазухи такой же медальон и показал Адель. Она успокоилась, но не забыла. Я тут же одел ей на шею медальон и попытался скрыть свое ликование. Она спросила:

– То есть, если я встречу вампира – предположим, что это произошло – и увижу у него такой же, то это будет член твоей семьи?

– Клана, любимая, клана, – ответил я, поправляя ее волосы, – у нас нет семей и привязанностей. Только интересы. Чаще всего мы объединяемся перед лицом опасности. Да и тогда нужно быть начеку, – сказал я тоскливо. Игры, игры, игры… бесконечные интриги и перестановки сил.

Она с сомнением посмотрела на монетку.

– Неужели она может защитить?

– Не она, а репутация того вампира, с которым связана, – я посмотрел на нее внимательно, и она неосознанно замерла под взглядом, – никто не захочет так страшно закончить свое существование.

У нее мурашки пошли по телу. Ее руки задрожали и она сказала:

– Ты… теперь понимаю.

Потом смело подняла голову и улыбнулась:

– Я под защитой известного могущественного вампира, который одной левой уложил троих оборотней!

Я засмеялся и ответил:

– Ты теперь можешь смело ходить по ночам по самым отвратительным местам этой земли, и никто тебя не тронет!

Адель взяла меня за руку, и мы не спеша вернулись на виноградник. Время было уже послеобеденное, и я услышал, как Катарина опять ищет Адель. Правда теперь ее мысли были заняты не тем, куда она опять сбежала, а беспокойством о том, чем мы занимаемся. Слуги сказали ей, что мы остались вдвоем и мать теперь не находила себе места от беспокойства. Она даже проверила все любимые места Адель в округе и вернулась домой ни с чем. Она не проверила только единственное место – комнату. Мне в голову пришла идея – я верну Адель домой так, что все останутся довольны – через окно.

– Адель, ты мне доверяешь? – спросил я.

– Да, – просто и не задумываясь, ответила она, – а в чем дело?

– Катарина обыскала всю округу в поисках тебя. И уже начинает паниковать. Единственное место, где она еще не искала – твоя комната.

Адель закатила глаза и вздохнула.

– Я хочу тебя доставить в дом через окно, ты не против? – спросил я шутливым тоном.

Мы как раз стояли уже недалеко от дома, но как назло, появилась кухарка на заднем дворе. Адель невольно спряталась за меня, я обвил ее рукой и улыбнулся сам себе. Это было так правильно, мне доставляло много удовольствия возможность защитить ее, пусть даже от надуманной опасности.

– Но там же кухарка, – сказала она шепотом.

Я повернулся посмотреть на нее и, слегка оскорбленный ее недоверием, сказал:

– Смотри!

Наслать апатию и полностью обездвижить кухарку удалось практически мгновенно – чем проще разум, тем легче это сделать.

Она выронила таз с зеленью и замерла, безвольно опустив руки.

– Что ты с ней сделал? – спросила Адель возмущенно.

– Что, что… провал в памяти, и подарил нам пять минут времени. Можем вокруг дома пройтись, если ты не против…

Адель шутя толкнула меня плечем и ойкнула.

– Ты такой… твердый!

– Зато весь твой! – сказал я и подхватил ее на руки Через секунду мы уже стояли посреди ее комнаты.

Адель задорно осмотрелась и выдохнула:

– Я… я просто не знаю что сказать. Так много всего произошло за сегодня, просто голова идет кругом! – сказала она, садясь на кровать.

– Вот и ложись отдыхать. Или книгу почитай. Ты как раз остановилась на самом интересном месте…

Адель смотрела на меня во все глаза.

– Откуда ты… – потом запнулась, – и как долго ты «подслушиваешь»?

– Адель! Моя девочка! Ты дома? – послышался радостный голос Катарины из гостиной. Она услышала шаги в комнате и торопливо поднималась по лестнице. Как нельзя кстати. Мне пора было уходить. Нужно дать Адель прийти в себя после такого бурного дня. Столько всего нового, я не хотел более ее утомлять.

Адель быстро сняла плащ и упала на кровать поверх одеяла. Она притворилась спящей, хотя глазами следила за мной. Я уже был за окном, держась локтем за подоконник.

– Приятных снов, любимая! – сказал я.

Адель улыбнулась и сказала:

– И тебе приятно провести… время, любовь моя! – сказала она нежно.

Эти слова еще раз зажгли солнце счастья в моей душе. Я скрылся, но потом вернулся.

– Что еще? – быстро спросила Адель, потому что Катарина была уже за дверью, а кухарка начинала приходить в себя.

– Да, любовь моя, совсем забыл сказать! Так как ты надела мой личный медальон, то с этого момента мы помолвлены!

Глаза Адель полезли на лоб и она хотела что-то ответить, но не успела – Катарина зашла в комнату, с облегчением увидев «спящую» Адель. Я уже был далеко от дома в этот момент. Адель чуть не закричала от счастья. «Прайм, это – нечестно! Как я счастлива! Вау! Что мама скажет? Как быть со свадьбой и церковью? А ему можно туда? Можно, наверное! Ура!» – вот что я слушал с широченной улыбкой на лице. Адель с трудом удавалось лежать смирно и изображать глубокий сон. Успокоившаяся Катарина на цыпочках вышла из комнаты и закрыла за собой дверь.

* * *

Я мчался через горный перевал в нелепом счастливом мареве. Я едва мог заставить себя рационально думать и даже едкий запах оборотня не привел меня в чувство. Адель, ее запах, ее смех, ее невероятные глаза, все приводило меня в состояние восторга. Как она держалась сегодня! Она не испугалась меня, не стала звать на помощь или тыкать в меня распятием. Ее самообладание и трезвость мысли вызывали уважение. Я считал себя счастливейшим из влюбленных на этой планете – самая прекрасная и необыкновенная девушка ответила мне взаимностью! Самое удивительное – зная, кто я есть на самом деле – она не против, чтобы я находился рядом с ней! Исчезло давящее чувство одиночества, которое долгие годы высасывало радость существования. Я себя чувствовал живым как никогда раньше.

Пока пытался осознать весь масштаб перемен, которые возникли с появлением Адель в моей жизни, мои ноги безошибочно привели меня к плоскому мокрому камню в лесном овраге, вокруг которого лениво кружилась холодная вода лесного ручья. На нем была наспех брошена одежда моих визитеров. Три пары хороших сапог, недешевая одежда и сумы. Провизии я не заметил – значит, они не искали меня, а шли наверняка, не собирались задерживаться надолго. Первым делом я бросил в костер одежду и обувь. Огонь почти уничтожил тяжелый запах оборотней. После внимательного досмотра сумок я бросил в костер практически все, за исключением весьма интересной бумаги.

На простом листе аккуратным почерком был написан список имен с точной информацией о том, где можно найти каждого. И практически напротив каждого стояла надпись – убит. У меня подкосились на секунду ноги и потемнело в глазах. Если верить этой бумаге, то весь шотландский, испанский, итальянский и русский кланы были уничтожены. Мое имя стояло практически в конце списка. За мной было только трое – Аронимус, Кайсус и Мишель. А это означало, что во всей Европе можно найти не более десятка вампиров! Оборотни практически нас уничтожили! Эта находка охладила мой любовный пыл.

Никогда, никогда еще не случалось подобного! То, что вампиры долго время делали с оборотнями, они наконец-то сделали с нами! Стоило мне отойти от дел, как этим воспользовался кто-то и зачистил Европу от вампиров.

Я яростно пнул ногой большой валун, который тут же частично раскрошился и большая его часть улетела в ближайший подлесок.

Я сопротивлялся своему предназначению, наставлениям учителя и решил жить как все. Без войн, убийств, интриг и бесконечных заговоров. Я закрыл лицо руками, а перед мысленным взором моя совершенная память воскресила всех убитых. Я всех их хорошо знал. Десятки погребальных костров вознесли их к небесам… Я издал самый ужасающий рык, в который вложил всю силу моей боли. Ярость, вперемешку с отчаянием затопила мое сознание.

Стоп! Я опять взял проклятый список в руки и прочитал его снова. Напротив моего имени было написано подробное описание моей персоны и рекомендация «Крайне опасен. Обнаружить, напасть немедленно по причине крайней опасности». И кто же дал такую подробную информацию? Я написал письмо Аронимусу, высылая небольшую партию вина Катарины. Получается, что это он? Или кто-то перехватил письмо? Жив ли он вообще?

Что ж, как бы там ни было, белый волк не прислушался к предостережению, взяв с собой против меня только двоих новичков, поэтому сейчас лежит на дне ущелья. То, что я прочитал о себе, мог знать только вампир из моего близкого окружения. Это было прямое предательство, которое каралось смертью! Я невольно зарычал. Потом закрыл глаза и втянул ноздрями запах бумаги. Она хранила едва уловимый след сложного запаха бессмертного, трудно было уловить индивидуальные нюансы, – видимо, белый волк долго носил его за пазухой. Я осторожно спрятал улику в карман.

Я задумался, сидя над костром, в котором догорали остатки одежды оборотней.

Жизнь поставила мне шах и мат. Я хотел отойти от дел, зажить тихой, простой жизнью. Планировал жениться, и не знаю как, но прожить с Адель столько, сколько она захочет.

А тропы оборотней и вампиров причудливым образом переплелись снова и прошли через мой жизненный путь. Еще месяцем раньше я с легкостью принял бы решение. Но теперь в мою жизнь вошла любовь и ставила свои условия. Обязанности перед моим родом или зов сердца? Оставить Адель одну и ввязаться в войну? Или остаться и ждать, пока лавина войны сама докатится к нашим дверям? Что будет правильнее?

Муки выбора подняли волну раздражения во мне. Чтобы привести мысли в порядок, я отправился туда, где мне легко думалось.

Через пару минут молниеносного бега через лес я сидел на обрыве над морем. Созерцание необъятной морской глади всегда помогали мне неспешно размышлять. Присев на край скалы, я смотрел вниз на рокочущие волны и вглядывался в морские глубины, которые напоминали мне переменчивость и непредсказуемость судьбы. Как бы не был бесконечен океан – это замкнутая система. Как и мир, в котором я жил. Невозможно спрятаться от конфликта, он рано или поздно доберется до меня, а, значит, и до Адель… меня будут искать и не успокоятся, пока не найдут. Я понимал это, потому что сам бы так поступил. И тогда я уцелею, а Адель может не пережить столкновение с миром бессмертных. Я не смогу заточить ее в крепости и оберегать от всех опасностей. Это будет не жизнь. Выбор остается один – дать ответный бой и уничтожить источник опасности, подарив, таким образом, будущее нашей любви.

Я могу инкогнито вернуться в Италию. Как бы там ни было, но тот, кто послал убийц, рассчитывает, что я уже мертв. Зная крутой нрав оборотней, было смешно думать, что они не нападут. Предупреждение, скорее всего, было простой формальностью. А это даст мне преимущество – я немедленно выдвинусь на север Италии, соберу остатки кланов и начну зачистку. Я горестно схватился за голову. Опять убивать! Как же это невыносимо! С сердцем, полным любви, нести смерть…

Поймет ли меня Адель, если я сейчас исчезну на год или больше? Выдержит ли? Не передумает ли связывать свою жизнь со мной, убийцей и ночным монстром?

Отчаяние сильнее захватывало мое существо, и я услышал, как горные мыши в панике разбегаются от меня во все стороны. Птицы с криками улетели. Я излучал отчаяние, угнетая все живое вокруг себя. Редко я пользовался этим умением, но мне было не до самоконтроля. Я вскочил на ноги – пора взять себя в руки, пока не вымрет все живое вокруг. В кармане звякнули гребни, которые я хотел подарить Адель завтра. Я решил дарить ей небольшие подарки каждый день, пока она не взбунтуется. А это случится обязательно. Я уже достаточно хорошо изучил ее характер. На холодной ладони лежали серебряные гребни, я смотрел на них и мечтал увидеть их в ее волосах. И в эту минуту все встало на свои места. Учитель и моя армия в прошлом. Это пройденный путь. Впереди меня ждала новая эра. Эра любви, время Адель. Она центр моей вселенной, и я буду действовать в ее интересах и ради нее. Нужно будет убить оборотня – убью, плести интриги – пожалуйста, поджечь полмира, чтобы ничто не угрожало ей – сделаю! Я уничтожу оборотней и поставлю вместо себя кого-то для того, чтобы они выполняли мои функции хотя бы на какое-то время. Время– это бесценный ресурс! Каждый день был дорог мне. Я буду счастлив ровно столько, сколько живет и дышит Адель. А что будет дальше – мне пока что не важно.

Я осторожно сжал в кулаке подарок для любимой и помчался к себе.

* * *

На сбор вещей ушло мало времени. Сложнее было сидеть и ждать захода солнца – на небе как на зло не было ни облачка! Когда солнце наконец-то село, в порту удалось найти себе каюту в корабле, отплывающем на Сицилию завтра утром. До Италии я сам доберусь вплавь. Итак, у меня осталась всего одна ночь в этом городке. Каждая минута казалась мне драгоценной. Как только я ушел из города, то сразу бросился через лес к заветному окну.

В комнате горел свет, и Адель, сидя у стола с книгой в руках, время от времени с надеждой посматривала в распахнутое окно. Она надеялась разглядеть меня среди деревьев и беспокоилась – приду ли я к ней сегодня? Улучив момент, когда она снова попыталась занять свои мысли содержанием книги, я бесшумно встал за ее спиной и осторожно опустил в ее волосы два серебряных гребня. Адель вскрикнула и схватилась руками за волосы. Но, обернувшись, улыбнулась с облегчением.

К моей радости, она кинулась мне в объятья, и вместе с непередаваемым запахом меня окутал поток ее беспокойных мыслей. Она подумала: «Я боялась, что ты не придешь. Весь день какое-то дурное предчувствие, словно что-то плохое должно произойти. Какой же ты твердый! Но такой любимый!» Я только крепче прижал ее к себе. Слова были лишними.

– Ты не ответил, значит, не хочешь говорить, значит, что-то серьезное… – сказала она, отодвигаясь от меня и пытливо заглядывая в глаза.

Я потрогал медальон на ее шее, потом вздохнул и сказал те слова, после которых обратного хода не будет.

– Адель, мне нелегко тебе такое говорить, но мне… я просто вынужден уехать…

Адель резко вздохнула и замерла на секунду, глядя на меня, но взяла себя в руки и ответила:

– Надолго?

– Думаю, что не менее, чем на полгода.

Еще один судорожный вздох.

– А можно мне с тобой? Я готова убежать из дому с тобой! – горячо воскликнула она.

Я слышал в ее мыслях, что она просто так не сдастся, хотя понимает, что бесполезно меня уговаривать.

– Ты же все понимаешь… – я поцеловал ее в лоб и закрыл глаза. – Тебе нельзя со мной. Слишком опасно…

«Он так легко это делает… так просто покидает меня» – вдруг с болью в сердце подумала она. Я горестно покачал головой.

– Мне так… невыносимо трудно расставаться. Словно мое сердце остается здесь, с тобой.

– Тогда бери меня с собой. Я… я просто умру тут без тебя! Я не могу дождаться вечера, чтобы увидеться с тобой, а ты говоришь полгода! – сказала она, и слезы все-таки брызнули из ее глаз.

– Адель, любимая моя… я уезжаю только для того, чтобы ничто не помешало нам с тобой спокойно жить вдвоем. Если я не уеду, то такие нападения будут постоянными, пока оборотни не добьются своего. То есть убьют тебя, а потом меня.

– Не понимаю… неужели нет другого выхода?

– Нет, любимая моя. Они будут преследовать нас постоянно, куда бы мы не направились. Эта проклятая порода не знает ни жалости, ни усталости!

Я яростно стукнул кулаком по столу, от чего глухо вздрогнул дощатый пол.

– Пойми, мне… нужно ехать. Хотя я… не хочу этого делать. Я бы отдал все, что у меня есть только за возможность остаться здесь, с тобой!

Я резко закрыл руками лицо, чтобы скрыть от нее свое отчаяние. С любовью на кончиках пальцев Адель провела рукой по моим рукам. Все затрепетало внутри меня от ее прикосновения. Она потянула мои руки вниз и нежно, и с пониманием посмотрела на меня.

«Прости, я не думала, что тебе так тяжело уезжать. Я буду ждать столько, сколько понадобится!» Однако ее самообладание дрогнуло, и в глазах снова блеснули слезы.

– И еще, я обещаю тебя ждать и практически не бояться за тебя.

Но как Адель не храбрилась, я видел ту глубину отчаяния, в которую она скатывалась.

– Адель, послушай меня. Может быть, тебя это немного успокоит: я первый из вампиров на Земле и меня практически невозможно победить. Моя сила не уходит с годами, как у остальных вампиров, я не умру от укуса оборотня, могу читать мысли и заставить всех ослепнуть. У меня еще много подобных возможностей. Но самое главное – это то, что сердце мое может полюбить только один раз. И это навсегда. А ты, милое создание, покорила меня и завоевала на веки вечные. Я теперь не разрывно с тобой связан узами, крепче, чем клятвы и обещания. Ты теперь моя, а я – твой. И это никогда не изменится.

Слезы Адель высохли и она, с чувством собственного достоинства, ответила:

– А мне никто другой не нужен, только ты! – сказала она, с вызовом вскинув голову.

Я облегченно вздохнул.

– Может, объявим твоей матери о том, что мы обручены? Так будет правильно, да и защитит тебя от других кавалеров.

«Как будто они у меня под дверями стояли в очереди! Ой! Прекрати читать мои мысли!»

Я негромко засмеялся.

– Прайм, давай, через пару минут постучи в двери. Нанесешь матери и мне прощальный визит, после которого я останусь с кольцом на пальце, мама ошалеет от счастья, а всему городу будет о чем поговорить на ближайшие пять лет!

– Я согласен на это. Только обещай не переигрывать с восторгами и удивлением. Врать ты не умеешь!

Адель слегка оскорбилась, состроив обиженное личико. Но потом легко спросила:

– Когда именно ты уезжаешь?

– Завтра утром, – ответил я тихо, пытаясь совладать с голосом. Слишком много горечи, мне не хотелось угнетать ее еще больше. Адель вся внутренне сжалась, словно от удара и через секунду крепко обняла меня. Сверху я видел только светлый вздрагивающие локоны, и чувствовал ее горячее дыхание на груди от того, что она беззвучно плакала.

– Адель, любимая… – начал, было, я.

«Ужас, я жалкая трусиха! Что он про меня подумает? Я рыдаю, не просыхая!»

– Я… я смогу! – сказала она, всхлипывая. – Я сейчас успокоюсь, извини меня, – сказала она, глубоко вздыхая, чтобы прекратить рыдания. Она отстранилась и посмотрела на меня своими огромными глазищами. Не нужно было быть телепатом, чтобы узнать, о чем она думает. Она не желала расставаться со мной и на час. Она не представляла, как прожить без меня так долго.

– Любимая моя, я тоже не представляю… – сказал я ей и усадил на кровать. Потом принес воды. Она выпила немного и подняла голову вверх, чтобы осушить глаза от слез. «Прекрати, прекрати это немедленно! У тебя будет для этого уйма времени. Потом. А пока он рядом, будь добра, не трать время на глупости!» – говорила она себе.

Я встал на колени около нее и терпеливо ждал, когда она снова сможет заговорить.

Не прошло и минуты, как она смогла смотреть на меня спокойно. Ее глаза все еще блестели, а кончик носа распух и стал забавного розового цвета. Она так казалась мне еще милее. Она вздохнула и спокойно сказала:

– Прайм! Если ты не против, давай быстрее покончим с официальной частью. Близится время ужина и твой визит будет сейчас как нельзя кстати.

В ответ я поцеловал ее руки и сказал:

– Адель! Как существо, прожившее… нет, жившее еще до библейского потопа, заявляю тебе, что ты – самая храбрая и рассудительная девушка из всех, кого мне приходилось встречать!

– Только рассудительная и храбрая?

– Ну нет. Еще женственная, ранимая и безрассудная. И мудрая и великодушная. В тебе причудливым образом соединилось все, что приводит меня в трепет.

Адель удивленно хлопала глазами от такого признания. Никто еще не говорил ей подобного. Она привыкла, что все обращают внимание только на ее красоту, а что она за человек – никто и не утруждался рассмотреть. Ни мать, ни брат. Только отец знал ее немного.

– Адель! Спускайся к ужину! – крикнула из гостиной Катарина.

Адель встрепенулась и ответила:

– Иду! – она смотрела на меня, и в ее глазах переливалось жидкое золото счастья.

Мне стоило немалых трудов уйти от нее. Когда я с самым вежливым лицом постучал в дверь и снова увидел ее посреди гостиной, то у меня отлегло от сердца. Я с удивлением обнаружил, что мне было трудно находиться вдали от нее. Как я перенесу разлуку? Адель предусмотрительно спрятала от матери гребни, – видимо, не хотела лишних вопросов.

Потом спустилась вниз и, как подобает воспитанной девушке, чинно села на диванчик у окна, потупив взор. Катарина была удивлена моим визитом и нервничала, не зная чего от него ожидать. Она уселась у камина в свое любимое кресло и, взмахнув платком, спросила:

– Как там дела с виноградником? Поль сказал, что последняя лоза посажена. Что ж, нам остается только ждать и надеяться на лучшее, – сказала она официальным тоном.

Разговор с Катариной грозил перебраться в долгое обсуждение цен и перспектив для виноделов, что украло бы драгоценные минуты сегодняшнего вечера.

Я подошел к Адель и взял ее за руку. Мы заговорщицки переглянулись и подошли к Катарине, которая сразу поняла что сие означает.

Она с самым довольным видом поднялась из своего кресла. Мы с Адель встали перед ней на колени и я сказал:

– Госпожа Катарина, я имею честь просить руки вашей дочери. Мы с Адель любим и не представляем жизни друг без друга. Я буду бесконечно благодарен вам за согласие, равно как и за проявленное гостеприимство. Я клянусь сделать все, что от меня зависит для того, чтобы ваша дочь была счастлива и жила в любви и достатке.

Катарина с достоинством ответила:

– Господин Вам Пайер! За наше недолгое знакомство я привязалась к вам, словно к собственному сыну и считаю, что лучшей кандидатуры для моей единственной дочери и не сыскать!

«Какой красавчик! Надеюсь, что мои внуки пойдут в отца! О, они мне наделают их как минимум четверых! Не отвертятся!» – пронеслось в голове моей будущей родственницы и растаяло в долине несбывшихся мечтаний.

Адель смиренно склонила голову в ожидании решения матери, но мне было прекрасно видно, что она улыбается. Катарина не стала ломать комедию дальше и сказала:

– Я даю свое согласие на ваш брак. Живите счастливо, дети мои! – сказала она и театрально зарыдала в платок. На самом деле она в него улыбнулась.

Мы переглянулись с Адель и она подумала «в ней умерла великая актриса!» Я согласно кивнул головой и подмигнул. Катарина жестом пригласила меня за стол и разрешила сесть возле невесты. Адель сидела, вся розовая от смущения, и украдкой поглядывала на меня. Я как раз пользовался рассеянным вниманием Катарины, чтобы прятать куски холодной баранины под стол. Через три тоста я наконец-то решился сказать:

– Катарина, я собственно хочу поставить вас в известность, что завтра утром мне придется отправиться в Венецию к моему дядюшке. Это касается прав наследования. Мой дядя решил отойти от дел и передать их мне. Конечно же я собираюсь одновременно с изучением всех контрактов заниматься приготовлениями к свадьбе.

В памяти Адель всплыла картина боя с оборотнями и она вздрогнула.

Катарина очнулась от мечтаний и подозрительно сузила свои глаза, глядя на меня в упор.

– Я хочу закончить все свои дела и через полгода я вернусь к вам, и планирую открыть здесь филиал конторы моего дядюшки. Но для этого необходимо мое присутствие в Венеции…

Катарина смекнула, что это в перспективе приведет к росту продаж ее вина, а значит к расширению владений. А еще и дочка останется под боком, и зять, который поведет дела вместо нее. «Нет, жизнь определенно налаживается!» – решила она и спокойно ответила:

– Как жаль, что вы так быстро уезжаете. Не представляю, как Адель перенесет такую долгую разлуку!

Адель помрачнела и промолчала, ковыряя вилкой тушеные овощи.

– Я готова подождать, мама! – сказала она тихо.

Катарина сказала:

– Конечно, девочка моя, ты подождешь. Ты же умница!

– Когда я вернусь, мы устроим пышную свадьбу, – сказал я и увидел, как расчетливо поджались губы Катарины. Я знал, что у меня не было никаких шансов рассчитывать на меньшее – в ее планах было пригласить на свадьбу половину Калельи.

«Только пообещай, что потом увезешь меня отсюда!» – мысленно взмолилась Адель.

– А потом мы отправимся в Венецию. У меня там есть свой дом и магазин.

Катарина расстроилась – ее планам не суждено было сбыться, а Адель засияла от радости.

– Я подумывал прислать к вам моего управляющего. Он мог бы помочь вам с виноградниками. Он не раз жаловался мне, что затхлый воздух большого города вредит его здоровью. Он просто мечтает уехать куда-нибудь в провинцию и жить простой жизнью. А ваш город просто идеальное место – свежий воздух, прекрасный климат!

– Ах, господин Ван Пайер! Это было бы чудесно! – наконец-то искренне воскликнула Катарина.

– Думаю, что о лучшем и мечтать нельзя, – заявила довольная Адель.

После ужина мы еще немного побеседовали; в основном, говорила Катарина, а мы с Адель терпеливо слушали. Но когда время визита грозило перевалить за рамки приличия, я с облегчением откланялся и вышел в ночь.

Мне больше всего на свете хотелось быть возле Адель, но я боялся так близко приближаться к ней. Ночью, наедине. Ее близость все больше волновала меня, и я знал, что Адель также понимает, что ее волнение в моем присутствии происходит вовсе не из-за смущения. Что это что-то новое. А она – особа любознательная. Так что я решил пока держаться на расстоянии.

Я наблюдал со своего места между деревьев, как Адель бродит без сна по комнате. Она не могла уснуть – события сегодняшнего дня были настолько бурными, что она едва успевала обдумать все и дать всему свою оценку. Она практически не думала о том, что я оказался вампиром и об убийствах, которые я неосторожно совершил на ее глазах. Она только думала о том, что завтра я уплываю в Венецию на долгих шесть месяцев. Это оказалось для нее самым тяжелым – не видеть меня так долго. В два часа ночи я уже не мог смотреть на ее мучения. Ее тело молило о сне, а мозг не мог перестать думать. Она лежала на кровати под одеялом и смотрела в потолок. Поэтому я решился на отчаянный поступок – я, по привычному уже маршруту, бесшумно забрался в ее комнату. Я замер в глубокой тени у окна и сосредоточившись, стал вводить Адель в состояние сна. Она почувствовала, как замедляют ход ее мысли и тяжелеют веки. Она нашла это забавным. Потом она поняла, что это неспроста. Догадка помогла ей не уснуть.

– Прайм, это ты? – спросила тихо она.

Я только вздохнул и не вышел из тени.

– Прошу тебя, прекрати это, – сказала она устало.

– Адель, тебе нужно поспать. Ты совсем измучилась.

Я не могу на это спокойно смотреть.

Она сонно моргнула и спросила:

– А ты не уйдешь?

Я сел на край кровати и шепотом ответил:

– Если ты захочешь, то я буду сторожить твой сон до рассвета.

– А потом? – спросила она, борясь со сном.

– А потом ты проводишь меня в порт.

– А потом? – спросила она, словно слушала интересную историю на ночь.

– Потом я сяду на корабль и поплыву на Север Италии. Там найду последних вампиров, которые выжили; мы создадим армию и победим оборотней. А потом я сделаю так, чтобы ни один пес не бегал по этой земле! И тогда мы заживем спокойно и счастливо с тобой.

– А почему их нужно убивать? Почему не оставить их в покое? – спросила она снова.

Я задумался. Ну как ей объяснить? Я пошел по простому пути.

– Они не такие безобидные. На первый взгляд они не так опасны, как мы. Но это на первый взгляд. На самом деле вампиры больше всего жаждут крови, а оборотни – денег и власти. И трудно сказать, какой вид наносит больше вреда. Куда бы ни пришли оборотни, они порабощают и подавляют население, заставляют служить себе и, в конце концов, делают жизнь людей полностью невыносимой. Сотни городов и несколько империй сгинули в огне их алчности. Они пользуются своей силой для главенствования над остальными. И, в конце концов, разрушают все, к чему прикасаются. Это так, вкратце.

– Понятно, – ответила почти уснувшая Адель. Потом с трудом открыла глаза и сказала:

– Можно тебя еще попросить кое о чем?

Я неуверенно кивнул головой.

– Обними меня, если тебе не причинит это неудобств.

Я уверена, что так смогу быстрее заснуть.

Я колебался. Я не знал, как отреагирую на это. Но Адель, словно читая мои мысли, сказала:

– Ты мой жених – это раз. И во вторых, я уверена, что ты ни за что на свете не причинишь мне вреда. Я готова поспорить на все сокровища мира!

Я все еще не двигался. Я прочитал в сознании Адель, что ее мотивы вполне невинны. И решился. Я снял сапоги и плащ и осторожно лег на кровать рядом с ней. Адель сказала:

– Ты так приятно пахнешь!

– Ты тоже милая, поверь мне! – сказал я, пытаясь не думать о жестокой боли в горле, на которую я практически перестал обращать внимание. Я чувствовал себя неуверенно и не знал, как дальше себя вести.

Адель посмотрела на меня и засмеялась тихонько:

– Видел бы ты свое лицо! Вот уж не думала, что грозного вампира может смутить простая девушка!

– Смутить? Ты меня завоевала и покорила! – сказал я, улыбаясь.

И тут Адель совершенно естественно повернулась ко мне и положила голову на грудь. Я просто обомлел – так близко и так… уютно это было! Она обняла меня одной рукой и покровительственным тоном сказала:

– Теперь можешь меня усыпить.

Я поцеловал ее в макушку и наслал на нее глубокий сон. Последней связной мыслью Адель была «наконец-то я не одна».

* * *

Я смотрел в эти огромные глаза и не мог наглядеться. Адель просто говорила про себя: «Я люблю тебя, Прайм! И буду ждать сколько потребуется. Ты только возвращайся!» Она все больше отдалялась от меня по мере того, как корабль все дальше отплывал от берега. Я же махал рукой, надеясь, что она сможет меня разглядеть. Тонкий, хрупкий, бесконечно любимый силуэт в белом платье на фоне портовых строений. Она уже плохо меня видела, но я видел Адель и слышал ее мысли. «Прайм, я люблю тебя!» – это было последнее, что мне удалось услышать от нее, когда она стала практически неразличимой точкой на горизонте. Как только земля скрылась с глаз, и мы оказались в открытом море, я ушел в свою каюту и запер дверь.

Мне хотелось выпрыгнуть за борт и вернуться в Калелью. Мои руки дрожали от желания разгромить деревянный борт судна и броситься воду. Это была просто невыносимая пытка – бороться между желаниями влюбленного сердца и доводами разума. Наконец-то я как-то смог совладать с собой, и в этом мне помогла небольшая вещица. Адель перед расставанием подарила мне медальон со своим портретом и локоном волос. Миниатюра была написана довольно хорошо, но все равно не полностью передавала ее очарование и красоту. Знакомый запах привычно обжег огнем горло и зрачки расширились, словно я был на охоте. Но сердце мое горело желанием защитить и уберечь ее. Я взял себя в руки и принялся еще раз проверять свой план, силясь найти в нем слабые места. Я не имел право проиграть – от меня зависело выживание вида и счастье моей любимой.

* * *

Еще один день без Прайма подошел к концу, а я так и не вставала с кровати. У меня сегодня не было сил на то, чтобы изображать из себя нормальную девушку ради спокойствия матери. У меня не было желания поддерживать разговоры, тем более что они были на одну и ту же тему – чума, которая уносила каждый день сотни жизней. Мы так и не знали, что это за болезнь и как от нее спастись. Местный священник, отец Андрео постоянно призывал к покаянию, доказывая, что эта страшная болезнь результат многочисленных грехов горожан. Никто с ним и особенно не спорил, но все равно жили так, словно их цель – попробовать все удовольствия жизни одновременно, пока еще живы. Но были люди, которые ударились в религиозность, граничащую с фанатизмом.

Когда из Калельи приходили очередные вести, чаще всего их приносили слуги, мама все больше замыкалась в себе и уже не могла скрыть беспокойства. Я же не могла быть ей опорой, потому что Прайм Ван Пайер забрал мое сердце и увез его далеко-далеко, за синее море.

Первый месяц я храбрилась, второй – беспокоилась, а потом просто рыдала. Если бы я знала, что с ним все в порядке, что он жив, пусть даже отчаянно сражается, подвергается невероятным опасностям, но живой! А так я не находила себе места. Как только я вспоминала зубы огромных оборотней, которые напали на нас, то моя фантазия непременно разыгрывалась. Я представляла себе, как мой любимый сражается с десятками огромных волков, и испытывала гордость, смешанную с беспокойством за его жизнь. А вдруг их будет слишком много? А что если он не справится с ними?

От грустных мыслей мне помогало отвлекать все, что связанно с Праймом. Я любила сбегать в его дом на горе и бродить в окрестностях, вспоминая проведенное с ним время. Однажды даже пыталась добраться до его любимого озера, в котором он плавал, но заблудилась и вернулась обратно ни с чем. А еще бывала в Калелье, обязательно останавливаясь на городской площади у фонтана, потому что мы с ним здесь танцевали вдвоем. Из-за этого я даже любила рассматривать камни этой грязной мостовой. Мне все в городе напоминал о нем. Но в последнее время именно из-за этого я старалась поменьше там бывать.

Я то была уверена, что он победит во всех сражениях, то боялась, что оборотней будет слишком много… Эти мысли не давали мне покоя. И еще был главный вопрос: когда же Прайм вернется ко мне? Мама уже намекала мне как могла, что он может не вернутся, потому что хоть три месяца ожидания – небольшой срок, но вот тот факт, что он совершенно не пишет писем, наталкивал на невеселые выводы.

Катарина даже пару раз пыталась узнать, не опорочила ли я с ним свое честное имя. В общем, ее скептическое отношение к намерениям Прайма меня бесило и вынуждало избегать общения с ней. Даже пришлось начать вышивать большую картину, чтобы объяснить свое затворничество. И в город я не ездила – там чума… а в доме тоже было до жути тихо. А что, если я тоже заболею и умру? Как же будет страдать он? От беспокойных мыслей голова была готова взорваться. Еще немного, и я закричу от напряжения, которое накапливалось, грозя прорваться в любую минуту наружу очередной порцией слез.

Чтобы как-то отвлечься, я взяла со стола книгу и заставила себя встать с кровати, подойдя к окну. На столике стояла лампа, я зажгла ее и уселась в кресло, прикрыв ноги теплым пледом. Но как только я посмотрела в окно, то тут же вспомнила, как Прайм сообщил мне о нашей помолвке с самым счастливым выражением лица. Читать сразу же перехотелось, и я стала просто смотреть на надвигающиеся сумерки.

– Адель, девочка моя! Спускайся к ужину! – крикнула мама, стоя у моих дверей. – Ты что там делаешь, снова вышиваешь? Или книгу читаешь?

Я не ответила. Тогда мама открыла дверь и зашла в мою комнату.

– Снова сидишь у открытого окна? Ты давно встала? – спросила она, закрывая окно. – Адель, девочка моя. Ну что же ты так грустишь? Ты себя доведешь до истощения! Сколько мне трудов стоило привести тебя в порядок после болезни! Столько лекарств, нервов, молитв! – недовольно ворчала мама, застилая мою кровать. – Давай, приведи себя в порядок. Сегодня к нам должен зайти отец Антонио, так что давай, спускайся к ужину.

– Мам… я не в силах, ну, правда. Сидеть за столом и вести эти разговоры ни о чем…

– Ничего слышать не хочу, девочка моя. Давай, вставай, вставай! Ты же умница, ну не вредничай! – сказала мама, наклонившись ко мне.

Она пальчиками осторожно подняла уголки моих губ вверх, при этом так мило улыбнувшись, что я не нашла в себе сил дальше отказываться.

– Ну хорошо… – сказала я вяло.

– Вот и умница! Моя девочка дорогая! Ты даже покушаешь немного, я уверена! – сказала мама с таким энтузиазмом, что мне даже стало неловко за свое поведение. Ведь ей тоже было несладко – я ее единственная семья.

– Мама, я сейчас приведу себя в порядок и спущусь, честно! – сказала я ей бодро, раздумывая, где же взять на это сил.

– Хорошо, родная моя. Тогда я пришлю сейчас Жанну, она как раз закончила с ужином. Нам придется помочь ей накрыть на стол, Мари и Санчес ушли в Калелью на похороны. Эх, знала бы ты последние новости, – сказала она с грустью в голосе. – Поговаривают, что в этих краях появилась банда разбойников, которые грабят опустевшие дома, – сказала она с беспокойством. – И не удивительно, ведь столько богатых домов, заходи и бери, что хочешь. Вот и бродят банды бывших крестьян или обнищавших рыцарей по городам и селам…

Мама тяжело вздохнула и покосилась на мой арбалет, который люто ненавидела, считая его очень опасной штуковиной.

– Вот уж не думала, что настанут времена, когда эта вещь будет совсем не лишней! – сказала она с грустью в голосе. – Может, и правду говорят, что конец света не за горами? – сказала она и, вздохнув, вышла из комнаты.

Жанна пришла немного погодя и помогла мне одеться. Не спеша сделала праздничную прическу, уложив две косы вокруг головы, украсив их ожерельем из жемчуга. Она напевала негромко свою любимую каталонскую песенку про любовь, когда мама поторопила нас:

– Адель, Жанна! Ну где же вы? Отец Антонио будет с минуты на минуту здесь, а стол еще не полностью накрыт! Спускайтесь, – сказала она нараспев.

– Идем-идем! – ответила Жанна и улыбнулась мне.

На душе стало как-то теплее, и предстоящий вечер не показался мне таким уж паршивым.

В гостиной комнате корявый стол был застелен дорогой скатертью. Мама говорила, что эта вещь была частью ее приданного. Ее бабушка Флорентина была из Фландрии, и мне кажется, потратила полжизни, чтобы сделать этот шедевр собственными руками. Катарина не пожалела свое фамильное серебро и среди серебряных кубков, тарелок, чаш и соусниц торжественно стояли два серебряных светильника.

– Мама, ты превзошла сама себя! – сказала я совершенно искренне.

– Да-да-да! Ладно, раз ты такая душка сегодня вечером, то я признаюсь: у отца Антонио есть неженатый племянник, который заочно в тебя влюблен. Отец Антонио так расписал твои прелести, что тот готов жениться прямо сейчас!

Я даже задохнулась от возмущения.

– Мама, но как ты посмела без меня такое решать? Я люблю Прайма и ни за что не выйду замуж за другого!

Ты даже не смей думать, что я соглашусь! – по-моему, последнюю фразу я прокричала, топнув в запале ногой.

Выражение лица мамы стало несколько надменным, его можно было прочитать так: «Все решено, ты уже ничего не изменишь!» От моей новой гневной тирады маму спас стук в дверь.

Жанна пошла открывать, приговаривая:

– Просто миротворец, так вовремя пришел! Иначе эти двое сейчас сцепятся как кошки! Отец Антонио! Мы так рады вас виде… – сказала она, открывая двери.

Но вдруг вскрикнула и, издав странный хрип, покачнулась, держась за дверь правой рукой. Дальше все происходило так, словно время застыло: в свете ламп я увидела удивленное выражение лица Жанны, которая рассматривала длинный нож, торчащий из ее груди. Она посмотрела, как мокрое кровавое пятно расползается по ее платью, закатила глаза и упала на пороге, беспомощно раскинув руки. Мама застыла на месте, от ужаса прижав руки ко рту, а в это время через Жанну уже переступал коренастый мужчина, скалясь беззубой улыбкой. Он обшарил глазами комнату и быстро двинулся ко мне, перебрасывая из левой руки в правую толстую палицу. Он поглядывал на мою голову, и я была абсолютно уверена, что сейчас он проломит мне череп. Мама, не думая бросилась ко мне и закрыв от него, крикнула:

– Беги, доченька, беги!

Она взяла стул и выставила его перед собой, кряхтя от натуги.

Я посмотрела на его дубинку и вдруг вспомнила про арбалет, который сейчас стоял у меня в спальне около окна.

– Мама, я сейчас! – крикнула я и бросилась бегом через кухню в свою комнату. Мысли путались и дрожали руки, а перед глазами прокручивался момент, как Жанна падает на пол. Я не могла поверить, что ее больше нет; я надеялась, что ее можно спасти – вдруг нож не попал в сердце? Она же каких-то десять минут назад заплетала мне косы…

Я взбежала по лестнице наверх, перепрыгивая через три ступеньки. Я услышала еще один мужской голос в гостиной! Наверное, это был еще один мародер! Я толкнула дверь и практически ввалилась в свою комнату. Потом схватила заряженный арбалет, еще одну стрелу зажала зубами и бегом кинулась вниз. Когда я добежала до лестницы, внизу послушался сильнейший грохот и звон падающей на пол посуды. Катарина вскрикнула и в гостиной стало до жути тихо.

– Эй, иди наверх! Нужно еще дочку ее прибить! – сказал еще один грубый голос.

– А в доме точно больше никого нет? – спросил другой голос.

– Точно! Конюх со своей бабой сейчас в городе, я сам их видел. Так что не трусь! Бери только серебро и золото! У нас мало времени! Они могут вернуться в любой момент!

– Да не дрейфь! Мы и их прикончим тоже! Делов-то! – ответил второй.

Что же с мамой? Даже думать не хотелось. Я бы так и бросилась к ней вниз, но брат всегда говорил мне, что терпение – главный союзник в войне. Раз мародер идет меня убивать, то пусть идет, я встречу его здесь!

Я встала на самую верхнюю ступеньку лестницы, и подождала, когда голова разбойника покажется из-за поворота лестницы. Когда момент настал, я окликнула его:

– Эй, ты!

Молодой мужчина резко вскинул голову и взглянул на меня мелкими колючими глазками. Почему-то от его взгляда у меня волосы голове встали дыбом, словно я посмотрела в глаза самой смерти.

«Задержи дыхание и стреляй!» – словно услышала я голос своего старшего брата. Сколько раз он повторял мне эти слова. Я улыбнулась и выстрелила. Дротик вошел точно между глаз разбойника, и он с криком упал навзничь на спину, скатившись по лестнице.

– Эй, Ромундо! Что там? – спросил первый разбойник, и я услышала, как он гремит серебряной посудой, но так и не подошел посмотреть, что случилось. Видимо, жажда наживы затопила его мозг, и он потерял осторожность. Что ж, придется спуститься вниз. Я тихо шла вниз по лестнице, на ходу заряжая арбалет. Тугая тетива не хотела натягиваться, потому что руки сильно дрожали. Я еще раз взглянула на убитого мною мародера и почему-то моя стрела между его мертвыми глазами вызывала у меня не раскаяние, а злое торжество. Я пнула его в бок и удостоверилась, что уложила его навсегда.

Он лежал рядом с Жанной; я носком ноги отбросила его руку от ее лица. Потом осторожно заглянула в гостиную и увидела профиль убийцы Жанны – он как раз, сидя за столом, руками, как животное, ел горячую курицу и запивал ее нашим вином. Мама без сознания лежала на полу под противоположной стеной среди разломанного столика для цветов и, кажется, не дышала. Мне захотелось бросится к ней и узнать, что с ней, но меня сдерживал этот потный мародер, который, увидев арбалет в моих руках, резко вскочил из-за стола, подбросив его вверх, чтобы спрятаться от выстрела за ним.

Все, что на нем стояло, полетело в мою сторону и осыпало бездыханную маму. Я вскрикнула, потому что масло из светильника выплеснулось на пол и, попав в камин, зажгло огненную дорожку на полу и перекинулось на гобелен на стене. Юбка мамы вспыхнула, и я вскрикнула от ужаса – ее нужно было выносить из огня, ведь шелковая материя так быстро горит!

В кромешной тьме, которая освещалась только языками пламени, я увидела, как неясная тень метнулась мимо окна в сторону двери. Мне нужно было прикончить мародера и спасать маму, потому что вся комната была обшита деревом и скоро превратится в раскаленную печь. У меня была одна попытка – осталась всего одна стрела. Вдруг в меня полетело что-то темное – это была, наверное, небольшая лавка, которая стояла под стеной у входа. Последнее, что я помню – это то, что падая на пол, увидела темный силуэт, убегающий через парадную дверь в ночь. Последнее, о ком я подумала – это были мама и Прайм, я горевала о том, что, видимо, расстаюсь с ними навсегда.

г. Кутна Гора, Чешское королевство, 1345 г.

Вот уже второй месяц, как я покинул свою Адель. Я не написал ей ни одного письма, хотя ежедневно был готов посылать ей тысячи слов о своей любви. Хранить молчание приходилось по многим причинам. Во-первых, из соображения безопасности – любая ниточка от меня к ней может оказаться фатальной. Если несколько ящиков с вином привели ко мне троих оборотней, что может сделать переписка? Во-вторых, из-за нежелания рассказывать ей, чем я конкретно занят.

Меня радовал тот факт, что она меня не видела и не знала точно, чем я занимаюсь. В первые два месяца моя одежда часто оказывалась изорванной и вся в крови. Она была залита чужой кровью, а мои руки лишали кого-то жизни. В моей голове все еще звучало предсмертное обещание старого оборотня убить предательницу. А еще я спешил. Ведь если та троица, что напала на нас возле моего дома, не вернется, то посылавшие их могут послать еще один отряд. Мысль о необходимости защиты Адель и моих братьев снова превратили меня в смертоносное оружие.

Я начал свои поиски с севера Италии, как и собирался. Однако там я нашел только следы больших костров и руины домов моих братьев и сестер. Не осталось никого их тех, кому я надеялся помочь выжить. Не было также случайно спасшихся вампиров. Все были истреблены. Я искал Аронимуса, но не мог найти ни следа. Все мои старые соратники стали дымом. Были уничтожены целые кланы вампиров! Мне было не по себе от мысли, насколько легко это оказалось сделать. А всего лишь я на пару лет отошел от дел!

Поэтому я отправился на поиски на запад Французского Королевства, где тоже никого не обнаружил. Тогда мне стало по-настоящему страшно. Никого, кто много лет был мне знаком, никого из моих друзей.

Я понял, что больше не могу терять ни дня, и мне нужно как можно быстрее найти оставшихся в живых вампиров, которые, кстати, разбежались кто куда. Искать вслепую было просто роскошью – мне нужно было точно знать, где и кого можно найти. В этом мне могла помочь только одна персона, найти которую было не так сложно – нужно было послушать последние дворцовые сплетни.

* * *

Прислонившись к стене, украшенной гобеленом, я наблюдал, как Консуэллаетта Лангорини, любимая певица чешского короля, накладывала грим. Она старательно рисовала на своих смуглых щеках и изящной шее признаки сухой проказы. О ее состоянии было известно королю, но ее чарующее сопрано, словно заклинание, пленило монарха. Хотя Вацлав IV знал, что сухая проказа не заразна, все равно избегал прикосновений к певице, что делало ее недосягаемой мечтой, иначе она бы давно оказалась в его гареме. А так, распаленный ее недосягаемостью, владелец крупнейших серебряных рудников готов был выполнить любое ее желание. Чаще всего это были средства на лечение, которые монарх с радостью выделял, щедро задаривая красавицу серебром, золотом и драгоценными камнями.

Консуэллаетта должна была петь сегодня вечером для короля модную песню «Douce dame jolie». Эта композиция с рваным ритмом соответствовала духу эпохи, хотя вообще не подходила самой Консуэллаетте. Она была словно огонь, страстная и беспощадная, любящая жизнь. Я помню как она однажды задорно плясала возле костра, распевая очень фривольную шотландскую песенку. Я просто обожал их слушать в ее исполнении.

– Когда же ты и для меня споешь? – спросил я со вздохом, вертя в руках странный предмет, который напоминал детскую ладошку на длинной ручке.

– Прайм, брось эту чесалку! – сказала Консуэллаетта, с улыбкой опуская густую вуаль на лицо. Она смешливо сверкнула на меня своими красными миндалевидными глазами. – Этим предметом благородные дамы чешут укусы блох под неудобными платьями.

– Ну, а тебе она зачем? – спросил я, осторожно возвращая чесалку на стол. – Твою кожу не прокусит даже крокодил.

– Для антуража. Вот, смотри, что мне приходится делать для поддержания образа! – сказала она и вынула из кармана маленькую коробочку. – Это нюхательная соль.

Я вопросительно вскинул бровь.

– Любопытно, правда? – спросила она. – В этом веке каждая благородная дама должна пару раз в день падать в обморок. А если не удается, то хотя бы делать вид, что пыталась. Для этого достаточно вытащить коробочку и вдохнуть эту гадость якобы для того, чтобы предотвратить обморок. Все! Окружающие довольны – в их обществе находится такая экзальтированная особа, что-то и дело из-за тонкой душевной организации падает в обморок то тут, то там. Последний писк моды, кстати. И маскирует мой запах.

Консуэллаетта встала и поправила роскошное длинное платье из зеленого бархата. Густые черные волосы волнами лежали на спине, доходя до пояса. Руки были украшены золотыми перстнями и массивными браслетами с драгоценными камнями. Я окинул ее критическим взглядом и сказал, притворно вздохнув:

– И что стало с моей лучшей разведчицей? Откуда эта неуемная тяга к роскоши?

– Это тяга к самовыражению. А все эти милые вещицы – подарки от взволнованных поклонников, между прочим.

Я прочитал в ее мыслях, что эти поклонники были единственными людьми, на которых она не охотилась. Из-за их искреннего обожания и конспирации.

– Тогда они у тебя очень щедрые. Думаю, ты давно стала исчислять «подарки» в фунтах.

Консуэллаетта недовольно зарычала и молча отвернулась к зеркалу, якобы проверяя свой наряд. Значит, я угадал.

Я примирительно улыбнулся ее отражению в зеркале. Ее плечи расслабились.

– Я помню тебя, Нубира, еще маленькой девчонкой.

Ты вечно пряталась и воровала все, что блестит.

Нубира-Консуэллаетта, которую в мире бессмертных знали как Ищейку, питала непонятную мне любовь к золоту. Думаю, что у нее где-то припрятано не менее тысячи фунтов желтого металла, ведь у Нубиры было много времени для его накопления.

И я ничуть не удивлен. Когда я нашел ее много веков назад в индийской деревне, она была голодной, отчаявшейся сиротой, которая ради пропитания пела на рынках и площадях. Она была готова на что угодно ради золотой монеты, потому что в ее мире она означала выживание. Чаще всего она пыталась ее заработать, если не удавалось – попросить, а потом уже украсть. И у нее словно был нюх – она чувствовала, где находится то, что ей нужно. Я наблюдал за ней какое-то время, признал очень перспективной, а потом поставил на контроль – за ее судьбой наблюдал мой поверенный. Когда она достигла 22-х летнего возраста, то мой друг подарил ей проклятое бессмертие, после чего понадобилось пятеро опытных вампиров, чтобы удержать ее, бешенную, жаждущую крови, от преднамеренного убийства своих же бывших односельчан.

Ее воспитание заняло больше времени, чем кого-либо. Но это того стоило. Когда ее разум остыл, эмоции успокоились, то в нашем бессмертном мире появилась уникальная Ищейка. Она без труда, неведомым образом могла найти вещь или человека, если хотела этого больше всего на свете. И я ни разу не пожалел о тех усилиях, которые приложил для ее создания.

Нубира-Консуэллаетта стояла, охваченная воспоминаниями. Она вспомнила все: свою жалкую человеческую жизнь, превращение в вампиршу, все города и страны, в которых она побывала.

– Знаешь, для меня это не просто побрякушки. Это воспоминания. Время летит так быстро, уходят времена и эпохи, а этот металл – все, что у меня остается.

Я прекрасно понимал, о чем она говорила, поэтому спросил:

– Ты довольна своей жизнью?

Нубира резко повернулась ко мне, и я увидел под вуалью ее улыбку.

– Я так благодарна тебе. Это лучшее приключение, которое могло со мной произойти! Я понимаю, что быть вампиром – это не истинное бессмертие. Просто моя земная жизнь стала длиннее, чем у людей. Но все-таки когда-то я уйду, как и все из этого мира. Только моя жизненная история будет невероятно длинной.

– В следующей своей ипостаси становись писательницей, или философом, – сказал я полушутя. – А если серьезно, то ты готова оставить все это и уйти со мной сегодня?

– Un serment un sang («клятва крови» фр. – Прим. авт.), – сказала она со вздохом, вынув из-за пазухи мой медальон, который я дал ей как новорожденному члену моего клана.

– Она самая, – подтвердил я.

– Ты заставил меня дать клятву, что я приду тебе на помощь по первому зову при любых обстоятельствах. Получил ее от меня, как только я могла думать рационально.

– Да, мне пришлось немного подождать, – сказал я тактично, от чего Нубира тихонько засмеялась.

– Я не отказываюсь от нее. Тем более что на кону выживание нашего вида.

Да, Нубира дорожила другими вампирами, что было вообще несвойственно нам. Выросшая в большой семье, она ненавидела одиночество, поэтому была готова спасать сородичей.

– Вот и чудесно. Я знал, что ты не откажешь.

Она подошла к своему столу, на котором были разбросаны ее гребни, заколки, пудра и украшения. Она рассеяно провела пальцами по его поверхности и вздохнула:

– А я так удобно устроилась! – в ее голосе было так много сожаления, что мне стало жаль ее.

Я подошел к ней и сказал:

– Прости, мне жаль…

Она обернулась, и я заметил неподдельное удивление в ее глазах.

– Прайм Ван Пайер извиняется? Сожалеет? Передо мной, простым солдатом?

Я напрягся, потому что она подловила меня. Мне было не положено по статусу сожалеть и раскаиваться.

– Иди, выступай, – сказал я более властным голосом. – Я буду ждать тебя в условленном месте.

* * *

Под стрельчатыми сводами королевского театра звенел, переливаясь, чудесный голос Консуэллаетты Лангорини. Она стояла на сцене, в окружении сотен свечей, прижимая к груди желтую розу, исполняя полную трагизма песнь о прекрасной даме, которая томилась от неразделенной любви. Я же сидел на балке, практически под самим потолком, окруженный вибрациями высокого женского голоса.

Исполнение было просто идеальным. Вслушиваясь в слова, эмоции Консуэллаетты, вспоминал Адель. Перед моим внутренним взором предстали ее удивительные глаза, полные надежд и вопросов. Это было так, словно она была снова рядом со мной. Нубира околдовала своим голосом и меня.

«Мастер, готовьтесь, сейчас будет трагический финал!» – прошептала невероятно быстро Консуэллаетта. Я очнулся и посмотрел вниз, на нее.

Голос Консуэллаетты вдруг оборвался на самой высокой ноте, она схватилась за горло и, встав на цыпочки, издала мучительный вздох. Король, свита и присутствующие в зале слушатели, дружно ахнули. Консуэллаетта обвела зал мутным взором, схватилась за занавес и, пошатнувшись, упала среди декораций, оборвав их. Тяжелая ткань практически полностью накрыла певицу, снаружи осталась только рука, из которой выпала желтая роза. Вышла красивая сцена. Она еще и актриса прекрасная!

Из-за кулис выбежали танцоры кордебалета, которые должны были выступать следующим номером. Парень, одетый в костюм оленя, осторожно встал на колени около Консуэллаетты и прислонил ухо к ее груди, в которой сердце не билось уже очень давно.

Потом резко отшатнулся и, скорбно потупившись, склонил свою оленью голову в печали.

Присутствующие в зале люди поняли, что произошло непоправимое. Раздались женские вопли.

– Проказа все-таки прикончила ее! – сказал король Чехии Вацлав IV с самым несчастным выражением лица.

«Ну и эпитафия! Сказал бы, что она умерла как истинная актриса – на сцене!» – недовольно подумала Нубира.

– Ну все, заканчивай с этим спектаклем! – сказал я так, что услышать могла только Нубира.

«Легко сказать! В прошлый раз меня «хоронили» почти две недели!» – подумала она.

Я улыбнулся. Конечно, жрицу индейского племени нельзя было вот так просто взять и закопать в землю. Это было чревато осложнением отношений с миром духов в понимании индейцев. Так что Нубире пришлось подождать, пока те вволю напелись и наплясались около костра.

Мне здесь было нечего делать, поэтому я ушел по крышам к себе, в гостиницу.

Смерть Консуэллаетты Лангорини стала событием национального масштаба. В город прибыла масса скучающих эстетов, актеров и актрис всех мастей. Ее фальшивые похороны затянулись на неделю, чтобы все поэты успели прочитать свои эпитафии, певцы спеть прощальные песни, а король вдоволь настрадаться. На площадях то и дело показывали коротенький спектакль, где выбеленная мелом девица падала наземь с цветком в руках, завернувшись в простое одеяло. Женщины проливали слезы, но все равно приходили посмотреть еще раз.

После пышной службы в соборе, гроб со скучающей Нубирой пронесли через всю Прагу по дороге, усыпанной цветами.

Ее положили в монументальном каменном склепе, украшенном барельефами, со всеми почестями, в торжественной тишине. Дверь склепа закрыли и толпа стала постепенно рассеиваться.

Я остался один, дождавшись, когда пробьет четыре утра на городской башне. Самое время Нубире выбираться из склепа – даже вездесущие попрошайки сейчас мирно спят.

– Мастер Прайм, как мы разнесем этот великолепный склеп? – спросила она, выбираясь из гроба с некоторым сожалением.

– Нежно, – сказал я, открывая дубовую дверь ключом, который не без труда добыл сегодня утром.

Нубира, вся в черном, пахнущая ладаном и миртом, вырвалась наружу, как маленький ураган.

– Спасибо! Мне срочно нужно поохотиться! – сказала она, рыская своими почерневшими глазами вокруг, ища доступную кровь. – Я, пожалуй, начну с этих чертовых поэтов! Поэма «Фиалка-весталка» меня доконала!!! – воскликнула она, и я увидел, как ее глаза, а потом и тело развернулись в единственно правильном направлении. Так работал ее дар. Она сейчас хотела крови больше всего – она ее нашла.

Я спросил, внимательно всматриваясь в глаза:

– Животные подойдут? Тут чудесные леса неподалеку…

Нубира посмотрела на меня с удивлением.

– Так вот почему твои глаза желтые?

– Да, и совесть спокойная. Признайся, что тебе тоже не дает покоя этот вопрос.

Нубира потянула носом воздух и честно призналась:

– Иногда. Но сейчас мне на это плевать! – сказала она резко и вырвалась вперед. Я не стал ее преследовать. Охота вампира – дело интимное. Снова закрыл склеп на ключ. После чего раздавил его в кулаке в пыль.

Забрался на городскую стену, чтобы отслеживать передвижение всех живых существ в округе. Мой слух помог услышать охоту «народной героини».

Не прошло и пяти минут, как она присоединилась ко мне, усевшись на крепостной стене. Нубира мечтательно облизала губы и прокомментировала свое недавнее приключение:

– Монах… молодой. Пива и вина не пил, кровь – что нужно!

Я отвел взгляд, не желая далее участвовать в разговоре. Вдруг я почувствовал, что у нее возникло подозрение, что раз я перестал пить человеческую кровь, то и стал слабее, утратил хватку и лидерские качества. Охваченная сомнениями, она не заметила, как мои зубы оказались около ее шеи:

– Не зли меня! И не забывай, кто перед тобой, – сказал я, все еще раздраженный.

Нубира замерла, ожидая, когда я отступлю назад, смотря на меня расширенными от страха глазами. «Он что, мысли мои читает?» – подумала она с ужасом, но ответила:

– Не забуду, Прайм.

Устранив бунт в зародыше, я примирительно сказал:

– Не бойся меня. Ты – моя любимица и знаешь это.

Я же не зря к тебе первой пришел после Италии. Дело даже не в твоем уникальном даре. Нубира, ты мне как дочь, и на первом месте в списке тех, кого нужно спасти во что бы то ни стало. Насколько я понял, кто-то с помощью оборотней пытается уничтожить вампиров как вид, и я понятия не имею, кто за этим стоит. А твой уникальный дар поможет мне в этом.

Нубира смущенно опустила голову и улыбнулась.

– Я не знала, что дорога тебе… как дочь.

Я намек понял и ответил:

– О другом виде привязанности и речи быть не может.

– Да, я понимаю… – сказала она с видимым смирением, но в мыслях она уже прикидывала, как же меня соблазнить. Вампиры всегда руководствовались принципами личной выгоды. Ни любви, ни привязанности, ни верности. Вместо любви – выгода, вместо привязанности – самозащита, вместо верности – страх наказания. Так что реакция Нубиры была закономерна. Стать парой со мной означало для нее богатство, защиту и власть.

Пока она разглядывала дорогу, прислушиваясь к звукам ночи, в ее прекрасной голове рождались стратегии.

Чтобы отвлечь ее от такого занимательного занятия, я спросил:

– Ты знаешь Логуса Дрейка?

– Нет, а кто это?

– Это самый пронырливый и любопытный вампир из всех, кого я знал. Он веками собирает информацию обо всех вампирах, их создателях, существующих парах. Я хочу просить его помощи в розысках уцелевших. Очень надеюсь, что осторожность помогла ему выжить. Нам нужно с тобой как можно скорее добраться до Лондона, так что побежим налегке. Переоденься и закопай все свои драгоценности где-то в укромном месте. Я не знаю, когда мы сможем вернуться сюда снова.

Нубира вскочила на ноги и радостно сказала:

– Ну, наконец-то разомнусь немного! А то томная жизнь оперной дивы порядком мне надоела!

– Даю тебе на сборы час.

Ищейка кивнула головой и растворилась в ночи, как бесшумная тень.

* * *

Я очнулась от того, что лицо болело. Я пыталась позвать маму, но не получалось – из моего горла не вырывалось ни звука, тогда я попыталась шептать, но это не дало результата.

– Она очнулась! Санчес, она пришла в себя! – крикнула Мари, и я почувствовала, как она поцеловала меня в лоб. – Девочка моя! Госпожа Адель! Вы глаза открыли! Какая радость-то! Ох, знали бы мы, что случится такое, то ни за что не оставили бы вас втроем тем вечером! Вы уж простите нас, пожалуйста! – сказала она и зарыдала. Я не могла открыть глаза, но дрожащей рукой нащупала ее плечо и сжала. Она зарыдала еще больше.

Я разлепила пересохшие губы и смогла выдавить из себя:

– Пить, Мари, дай мне пить…

Она вскочила и через пару секунд поднесла к моим губам чашку с водой. Прохладная жидкость как облегчение прокатилась по моему горлу. Я попробовала снова сказать хоть что-то и спросила:

– Где моя мама? Что с Жанной?

В ответ я услышала только рыдания и сразу все поняла. В моих глазах появились пекучие слезы, и я заплакала вместе с ней, не зная, от чего – то ли от боли, то ли от горя.

– Ну, ну! Госпожа Адель, не стоит плакать! – сдерживая слезы, сказал Санчес. – Мы их похоронили как следует; отец Андрео так убивался, что не мог вести похороны. Он все горевал, что немного опоздал в тот вечер.

Он вас, кстати, и вытащил из огня. Дом сгорел дотла. Я пытался найти хоть что-нибудь ценное, но ничего не нашел, только небольшой слиток серебра – наверное, что-то из утвари расплавилось в огне. Так что у вас будут деньги, чтобы добраться до родни.

Я молчала. Папы больше нет. Брата больше нет. Теперь и мамы нет. И Прайма тоже рядом нет. Я одна. Я снова зарыдала, чувствуя, как горячие слезы струятся по моему лицу.

Большая теплая ладонь Санчеса легла на мою руку.

– Ну ладно, ладно! Не волнуйтесь. Мы не бросим вас, не волнуйтесь. Вы нам как семья. Вот мы собрались идти в Барселону, чтобы там устроиться на работу. Знаете, там рабочих рук жуть как не хватает. Вот что чума делает. А ваш дом сгорел, и нам нужно на что-то жить…

– Да, госпожа, мы хотим узнать, может, поедете с нами? – спросила Мари с надеждой в голосе.

Я хотела крикнуть «Нет!» Ведь Прайм вернется за мной сюда, в Калелью. Если я уйду в Барселону, то как он меня найдет? Мне нужно быть здесь и ждать его. Но что мне делать здесь одной и где жить? Город практически опустел из-за болезни и все мои знакомые – это Мари и Санчес… В Антверпене у меня остался родной дядя по матери Ренье Ван де Вурде. Он жил с женой на доход от нескольких торговых кораблей и у него было пятеро дочерей. Может быть, он примет меня к себе в семью? Я могу поехать к нему, а по пути искать Прайма! Да! Это и будет целью моего существования – поиски моего любимого, где бы он ни был! Это решение вернуло меня к жизни. Внутри зажегся огонь – у меня появилась цель, которая приведет к Прайму.

– Госпожа? – спросила Мари, ожидая от меня ответа.

Я молча кивнула головой и повернулась на бок, чтобы подумать. Впереди меня ждала новая жизнь без семьи и денег, но и это меня не пугало, потому что я знала, что однажды встречу Прайма, и мы будем очень счастливы вместе.

* * *

Мы с трудом пришвартовались около лондонских доков как раз во время вечерних сумерек. В доках работала целая армия рабочих, разгружая несколько торговых кораблей. Черные доски бараков пропитались запахом рыбы, угля, грязи и рыбьей требухи. Над нами кружили чайки, которые пытались выловить из воды внутренности свиней и коров, которые в невообразимых количествах плавали повсюду, вперемешку с городскими отбросами.

А еще над Лондиниумом, бывшей римской колонией, теперь Лондоном, стоял запах денег и гомон от невероятного скопления людей, что порадовало Ищейку. Она была голодна, и такая скученность людей сулила ей легкую охоту.

Она первой вышла на причал, осматриваясь вокруг. Я привязал лодку и выпрыгнул за ней на деревянный помост.

– Да, здесь много чего изменилось. С трудом узнаю это место, – сказал я.

– А когда ты здесь был в последний раз? – спросила Нубира с интересом.

– Шестьдесят лет назад. Но ты знаешь, меня всегда удивлял Лондон – сколько бы времени ни прошло, а его неповторимый дух все тот же – легенды и традиции. Хотя должен признать, что с трудом представляю, как такое количество людей здесь помещается.

Лондонцы все еще строили свои дома только в пределах старой римской стены, что окружала город. Поэтому, чтобы разместить всех жителей, городу пришлось расти вверх. Улицы были узкими, тесными, и дома стояли вплотную друг к другу. За пределами стены находились поля фермеров, леса и многочисленные аббатства.

От городского порта нам нужно было пройти несколько кварталов по Ватлинг-стрит до центра города, где располагалась хорошая гостиница. По крайней мере, она была там шестьдесят лет назад. Никто не обращал внимания на двух монахов-францисканцев. Мы надвинули капюшоны на глаза и, не дыша, стали пробираться через теснившую нас со всех сторон толпу.

Гостиница «Леди Годива» была на своем месте, как я и надеялся, правда в ней добавилось еще два этажа, и повсюду были следы роскоши: вазы в цветах, красивые гобелены в холле и чистый пол. Мы взяли номер на последнем этаже, чтобы была возможность передвигаться по крышам соседних домов. Комнатка оказалась тесноватой, но зато чистой.

– А мне нравится сочетание роскоши и легкой охоты! – честно призналась Нубира, распахнув окно номера и разглядывая город. Она стала мечтать о тех богатствах, которые хранились в подвалах столицы. Я посмотрел на нее, изучая. Не помешает ли ее стяжательство нашей миссии? Если она будет «настроена» на то, чтобы заполучить редкие экземпляры старинных книг или драгоценностей, то ее дар будет работать намного хуже.

А сейчас я не мог рисковать, и поэтому решил пожертвовать своей коллекцией драгоценностей ради удачного исхода дела.

– Нубира, ты знаешь, что я всегда плачу по счетам?

Она немного опешила от такого неожиданного вопроса и замешкалась с ответом, гадая, к чему я клоню.

– Конечно… – неуверенно ответила она.

– Я хочу, чтобы ты знала, что за каждого найденного и приведенного ко мне вампира я буду вознаграждать тебя одним предметом из моей коллекции древностей.

«Ну, ничего себе!» – услышал я ее мысленный вопль, – «У него ведь самая древняя история. Даже не могу себе представить, что у него в ней…» Ее мысли хаотично заметались между самыми невероятными вариантами.

Потом она опомнилась и сказала с чувством:

– Это очень щедро с твоей стороны!

– Вот и хорошо! Чтобы подогреть твой интерес, скажу, что во всем Лондоне нет ничего подобного!

Глаза у Нубиры лихорадочно заблестели, и она просто источала энтузиазм, напрочь забыв о сокровищах, которые хранились в этом городе.

– Отлично, когда мне начать?

Я тихо засмеялся. Она обиженно на меня посмотрела.

– Давай сначала переоденемся. Ты же не против, если мы будем по вечерам изображать с тобой французов?

– Только не это! Я бы хотела остаться простым английским монахом. Это удобно – могу носить на глазах капюшон и ходить среди белого дня…

– Хорошо, это делу не помешает. Предлагаю пройтись по городу, чтобы поискать следы бессмертных, если ты не против.

– Нет, конечно! Тем более, что мне необходимо поохотиться. Ты со мной пойдешь?

Я отрицательно покачал головой.

– У меня другие предпочтения, ты же знаешь.

Нубира пожала плечами, делая вид, что ей безразлично, но ее раздражение было хорошо заметно.

– И не помешает купить новую одежду. Вдруг наши поиски приведут нас к высшим кругам общества? – сказала Нубира, прикидывая, пройдет ли у нее этот номер или нет. В ее предложении был смысл, поэтому я согласился.

Мы отправились на поиски портного, который работал в такое позднее, по местным меркам, время. Да, Лондон заметно разросся в последние годы. Мы двинулись в богатые кварталы города, в центре которого располагались лучшие магазины. Даже там было невероятно грязно. Куда делась привычка постоянно мыться, оставшаяся от римлян? Неужели никто не понимает, что это приведет рано или поздно к эпидемии?

Я шел, мысленно составляя письмо Адель, а Ищейка нервничала, окутанная тревогами и подозрениями. В ее памяти я увидел воспоминание о том, что около сорока лет назад она покинула этот город, скрываясь от преследователей, в чьи намерения входило четвертование, а затем костер. Странно, она должна понимать, что от тех людей уже ничего не осталось. Продолжительность жизни здесь едва доходила до 38 лет.

– Перестань нервничать! – сказал я раздраженно. – Ты привлекаешь к нам ненужное внимание.

– Да я иду в порванном хитоне, который извалян в дорожной пыли и прополощен в соленом море. Ты вообще похож на гладиатора в полном расцвете сил! Неужели ты думаешь, что никто не обратит на нас внимания? – спросила она с деланной улыбкой, нежно держа меня под руку. Ее взгляд при этом пробегал по лицам в толпе.

– Хорошо, подожди! – сказал я и выпустил руку, и она тут же отошла в самую глубокую тень от дома.

Я закрыл глаза и, сконцентрировавшись на окружающих, наслал на них апатию. Все еще удерживая это влияние, открыл глаза и сказал Нубире:

– Теперь можешь петь и прыгать по стенкам. Никому до тебя нет дела.

Нубира все равно стояла в тени. Я зарычал и тогда она осторожно вышла ко мне, на середину улицы. Чтобы убедить ее, снял капюшон и подошел к молодому мужчине, который спешил к себе домой. Оскалил зубы и посмотрел на него очень недружелюбно. Он скользнул по мне взглядом и продолжил как ни в чем не бывало свой путь. Недоверие Ищейки растаяло как дым.

– А как это ты сделал? – спросила она с подозрением.

– Не могу тебе сказать. Это тайна. Прими это и смирись! – сказал я, улыбаясь, чтобы подразнить эту трусиху.

«Вечно у него так! Столькими тайнами себя окутал, что я начинаю подозревать, что половина из них – выдумка. Кто он, откуда, почему его никто не может победить? Ведь никто не знает! Да, мне не под силу это разгадать – себе дороже!» – думала Нубира, идя рядом со мной. – «Здесь такие портнихи! Такие магазины! Так много монахов! И Прайм рядом. Завоюю его своей красотой, и он будет мой!»

Мои же мысли снова были заняты составлением письма Адель, в котором я пытался выразить всю горечь от нашей разлуки, которая терзала мое существо. Перед моим мысленным взором проходили картины: вот я вижу ее впервые, вот заглядываю в ее прекрасные глаза, наше признание в любви, замешанное на крови… В который раз я счастливо улыбнулся, сжав на груди медальон с ее портретом. Моя Адель была для меня светом и надеждой в этом темном мире.

Королевство Арагон, г. Барселона

Когда наша повозка подъезжала к Барселоне, то я могла уже открывать глаза – ожег на лице практически прошел, но острое зрение все еще не вернулось. Весь мир вдалеке был как в тумане. Вблизи я видела сносно, но все равно это было подарком, ведь я могла полностью ослепнуть. Я трогала руками веки и с радостью ощущала, что рубцов нет. Потому что быть бедной, разорившейся дворянкой, которая к тому же круглая сирота и уродина – это точно прямая дорога в ближайший монастырь. Да еще Прайм. Будет ли он любить меня с уродливыми шрамами на лице? Ведь он такое… совершенство! Как же я буду смотреться на его фоне? Как замухрышка? Я еще раз судорожно вздохнула и потрогала пальцами глаза.

– Госпожа Адель, милая моя! Если вы все время будете трогать свои глазки, то они от этого быстрее не заживут. Вот если вы снова приложите к ним капустный лист, то отек быстрее спадет, ну честно! – сказала Мари, глядя на меня через плечо.

Она сидела на козлах простой повозки с матерчатым пологом, рядом с Санчесом, который держал вожжи. При пожаре конюшня не пострадала. И все, что уцелело после пожара, сейчас лежало в нашей повозке. Жаль, что книги сгорели, они скрасили бы долгую поездку. Платья, обувь, зимняя одежда тоже стали дымом. В моем кошельке лежало несколько золотых монет, которые дал мне на дорогу к дядюшке отец Андрео, да серебряный слиток, который отдал мне честный Санчес. Небольшое богатство, но этого должно было хватить на весь путь. Надеюсь, что чума не добралась до него, и с нем все в порядке.

Я снова постаралась присмотреться к огням большого города, отодвинув полог повозки. Они немилосердно прыгали перед глазами из-за тряски, но я с радостью отметила, что сегодня окружающие предметы я вижу намного четче.

Снова провела рукой по стриженым волосам – Мари пришлось их коротко остричь, потому что они пострадали от пламени пожара. Я постоянно трогала руками забавный ежик на затылке – он казался мне таким необычным на ощупь! Ну ничего, волосы снова отрастут, благо, что сейчас в моде длинные платки, которыми девушки закрывали волосы. Из– за траура я снова покрыла свою голову черной, траурной тканью и закрепила ее простым обручем.

Повозка мягко остановилась. Санчес расплатился за въезд в Барселону, и потом мы снова тронулись в путь, медленно продвигаясь вперед из-за похоронных процессий, которые шли одна за другой навстречу нам из города. Это зрелище было жутким и напомнило нам о недавней трагедии. Поэтому я опустила полог палатки – мне и своего горя было достаточно.

Когда стемнело окончательно, на город спустилась ночь, и мы остановились в дешевой гостинице на окраине Барселоны. Санчес снял для меня отдельный номер, а Мари принесла ужин, который состоял из сыра и винограда. Вина я пить не стала, зато Санчес хорошо приложился к кубку. Всю ночь были слышны его рулады – от храпа было не скрыться. Я старалась не плакать, чтобы глаза заживали быстрее, но под утро я все-таки тихо разревелась, вспоминая маму и Жанну, после чего смогла наконец-то уснуть коротким, беспокойным сном. Мне снился Прайм, который уходил по извилистым улочкам, я видела его широкую спину, звала, даже кричала, но он все не оборачивался. В конце концов, он растворялся в толпе, и я снова просыпалась вся в слезах. Это так изматывало, если честно!

Утром Мари принесла мне завтрак и повела к местному доктору, чтобы он оценил состояние глаз. Но мы его на месте не застали, слуга сказал, что он отсыпается после тяжелой ночи, а на дом к нему идти не хотелось. Санчес тем временем пошел искать работу в богатом квартале Барселоны. К обеду мы встретились в гостинице, и он с радостью сообщил, что его взяли конюхом в большое поместье, где лошадей было аж восемь голов! Сидя за столом с простой едой, он полчаса обстоятельно рассказывал, кто, как на него посмотрел и что спрашивали, а потом еще столько же про то, какие чудесные лошади теперь на его попечении. Мари счастливо слушала его, подперев голову рукой, и улыбалась. Жалование у Санчеса было вдвое больше, чем в моем имении, а еще она планировала устроиться служанкой.

– Через десять лет мы сможем купить себе кусок земли и построить ферму! – в конце концов, радостно подытожил Санчес, глядя в сияющие от радости глаза Мари. Не для кого не секрет, что коровы и гуси были предметом ее обожания.

– Но Санчес, мы же не имеем права покупать землю! Будет счастьем, если нас не словят и не продадут для работ на полях.

– Да кто нас ловить-то станет? Сейчас такой хаос и неразбериха! Да и мы госпожу сопровождаем. Правда, госпожа Адель?

– Да, Санчес, да, – ответила я спокойно.

Давно среди наших слуг такие разговоры ходили, так что я не удивилась.

– Но вот она уедет к дядюшке и что? Изловят же! – не унималась Мария.

– А пусть попробуют! Рабочих рук теперь не хватает везде! Если хочешь знать, то я вообще меньше, чем за пять сольдо работать не собираюсь! – сказал он, сложив руки на груди, словно поставил жирную точку в разговоре.

– Мама… – сказала я и вдруг замолчала от комка в горле, потому что поняла, как тяжело произносить это слово, – мама говорила однажды, что по всей Испании работники отказываются работать за прежнюю плату и требуют баснословных денег. Да еще и занимают опустевшие дома в селах и городах, – сказала я Мари, чтобы прекратить этот спор. – Так что вы вполне можете получить ферму или домик в городе. Времена меняются, и я верю, что у вас дела пойдут в гору.

– Спасибо, госпожа! – ответила Мари. – Но что с вами? Вы не подумайте, мы вас не выгоняем. Только как вам связаться с дядюшкой? – спросила она с искренней заботой в голосе.

– Пока не знаю, Мари, но в Антверпене есть францисканский монастырь, можно через их почту отправить дяде сообщение, – сказала я с энтузиазмом.

– Вот и хорошо, госпожа, – ответил Санчес радостно. – Мари, я завтра пойду на службу, а ты проводишь госпожу в монастырь. Я сейчас пойду к хозяину гостиницы и узнаю, как туда добраться, – сказал Санчес, встав из-за стола.

– Спасибо тебе! – сказала я с чувством, отчего Санчес как-то сжался и вышел из комнаты. Я знала, что он все еще винил себя за то, что его не было дома, когда на нас напали мародеры.

Следующий день я провела за составлением письма для Ренье Ван де Вурдена, родного брата моей покойной матери, где на десяти страницах описывала события последних трех лет, ведь именно столько я его не видела. Последнюю страницу пришлось переписывать заново – я закапала бумагу слезами. Ночью я заснула намного лучше – мне снилась мама, которая улыбалась, выглядывая из-за плеча брата. А отец обнимал их обоих, глядя на меня. Я снова проснулась вся в слезах, но горло не болело от криков, как в те ночи, когда мне снился Прайм.

После завтрака Санчес отправился на работу, а мы с Мари пошли в монастырь францисканцев. Понадобилось половина дня на то, чтобы добиться аудиенции у настоятеля этой обители веры и смирения. К моему счастью, он с радостью согласился помочь. Как раз один из его монахов отправлялся в Антверпен с поручением и мог передать мое письмо дяде уже через две недели! Это была небывалая удача, ведь приди я на день позже – я его бы уже не застала!

– Господь милостив и поможет вам, дитя мое. Пусть на вашу долю выпало немало испытаний и потерь, но они помогут вам взрастить настоящее смирение, которое приведет к спасению.

– Спасибо за слова, полные утешения, отче! – сказала я с чувством, потому что мне стало как-то легче от того, что я смогла поговорить с кем-то о своих бедах и услышала слова ободрения.

– Мы непременно пришлем ответ к вам в гостиницу, не волнуйтесь! – сказал старый монах, провожая меня к воротам монастыря. – Да, кстати, могу посоветовать вам хорошего хирурга. Сеньор Кристофер Бакли не какой-нибудь цирюльник, который и бреет, и вывихи вправляет, нет. Он называет себя ученым, из очень приличной семьи. Не знаю, сможет ли он помочь вам вернуть зрение, но все-таки попытаться стоит.

Я еще раз поблагодарила священника за помощь и, взяв у него адрес доктора, отправилась вместе с Мари к нему. Пока мы спускались с горы Монжуик, на которой стоял францисканский монастырь, Мари восторгалась прекрасными пейзажами, все твердила, что виды «ужас до чего же красивые». Я же щурилась от яркого солнца и пыталась рассмотреть хоть что-то, но видела вдали два размытых пятна – голубое и синее, думаю, что это были море и небо. Потом снова переводила взгляд на то, что могла рассмотреть – брусчатку под ногами, красивую плитку на домах – следы пребывания мавров на этих землях, оливковые деревья, пальмы и колоритных прохожих. А вдалеке я не видела ничего. Ох, хоть бы этот Кристофер Бакли чем-то помог! Вот Прайм точно бы вылечил мои глаза, я почему-то была в этом абсолютно уверена. Ведь он спас меня от инфлюэнции, поил какими-то диковинными травами. Найти бы его поскорее! Я тяжело вздохнула, и сердобольная Мари прижала к себе мой локоть – хоть она была старше меня всего на десять лет, но относилась ко мне по-матерински. Вчера я слышала, как она плакала за стенкой, когда они с Санчесом говорили о моем будущем. Они собирались пожениться, если оба переживут чуму, а я должна была, в лучшем случае, уехать к дяде в Антверпен и там уже дальше устраивать свою судьбу. Мари надеялась, что у дяди меня найдет Прайм, а потом женится. Она другого варианта и не представляла себе, я, кстати, тоже. В мои планы входило прибыть к дяде, написать письмо отцу Андрео в Калелью, и сообщить, где я остановилась, чтобы он был связующим звеном между мной и Праймом. Я очень надеялась, что все так и выйдет.

Мы спустились с величественного холма на центральную улицу Барселоны, столицы королевства Арагон, и я диву давалась насколько она отличалась от провинции – высокие каменные дома, мощные стены, солнечная каменистая равнина, по которой разбросаны дома. Было видно, что город создавался для королей и здесь пахло историей.

По пути нам встретились две похоронные процессии, которые вывели меня из восторженного расположения духа. Я снова вспомнила маму и Жанну, и хорошего настроения как не бывало. Я шла по улице, сдерживая слезы, а Мария вела меня дальше, к доктору.

Мы без труда нашли его дом, который стоял невдалеке от порта. Дело в том, что к нему стояла длинная очередь из страждущих, некоторые из которых лежали на самодельных носилках. Я наотрез отказалась подходить к больным – я была просто уверена в том, что среди них есть заразившиеся чумой.

– Мари, пойди и займи очередь, только прикрой лицо тканью и ни к чему не прикасайся! – сказала я ей, а сама, раздумывала, стоит ли вообще туда соваться.

Мой папа говорил, что такие эпидемии распространяются через зараженный воздух, грязную воду и руки. Но к доктору попасть нужно было – раз мы уже пришли и пока он сам жив. Мари заняла очередь, и мы отошли на противоположную сторону дороги, укутавшись в платки как мавританки. Мне хотелось присесть, но приходилось терпеть. Мы простояли на прохладном воздухе больше трех часов и, к моей радости, наконец-то зашли во внутрь.

Нас встретил слуга в очень странном наряде – в какой-то хламиде до пят, которая накрывала его с головой, оставив только прорези для глаз. На его руках были грубые перчатки, дышал и разговаривал он через ткань. Он с пониманием посмотрел нас, так же закутанных с головы до пят и сказал:

– Следуйте, пожалуйста, за мной! – сказал он, поднимаясь по лестнице на второй этаж.

Там мы прошли по небольшому коридору в светлую комнату, в которой стоял туман от приятного дыма – в небольшом горниле тлел розмарин и тысячелистник. Навстречу ко мне вышел высокий мужчина в наряде, похожем на одеяние слуги – такое же покрывало с головы до пят и перчатки.

– Добрый день, доктор! – сказала я. – Меня зовут Адель де Ламбрини, мы прибыли из Калельи, что в Каталонии.

Доктор спросил уставшим голосом:

– Кто из вас двоих болен?

Я немного опешила от такой фамильярности, но ответила:

– Это моя служанка Мари, а пострадавшая я. Мне вас посоветовал настоятель монастыря францисканцев, говорил, что вы хороший доктор и благородный человек, сеньор Кристофер Бакли, – сказала я, сложив руки на груди.

Я не могла рассмотреть выражение его глаз то ли из-за плохого зрения, то ли из-за легкого тумана.

– Да-да, простите… Я вторую ночь не сплю – слишком большой наплыв больных. На вежливость просто сил не хватает.

Мне тут же стало стыдно, и я сказала:

– Что ж, тогда не буду долго отнимать ваше время.

У меня вот какой вопрос: после пожара, из которого я чудом спаслась…

Мария тут же негромко всхлипнула и добавила:

– И осталась полной сиротой…

– Мари, цыц! – сказала я строго и продолжила. – Я стала хуже видеть. С каждым днем зрение понемногу возвращается, но все предметы на большом расстоянии такие нечеткие… ничего не могу разобрать.

– А при пожаре были удары по голове? – спросил он.

– Да, бандит бросил в меня небольшую скамейку и она ударила меня в висок, счастье, что ничего не проломила, а потом я упала на пол, – неуверенно посмотрела на доктора, – а потом потеряла сознание.

Доктор Бакли встал и подошел ко мне, указывая рукой на стул.

– Присаживайтесь, сеньора!

Я охотно села, ноги приятно загудели.

Доктор снял перчатки – это удивило меня, потом балахон, и я увидела перед собой мужчину средних лет, по всей видимости, англичанина, судя по костюму. Этот высокий брюнет имел уставший вид – мешки под серыми глазами и бледная кожа, оттенявшая черные, с проседью волосы. Черты лица были аристократичными как и манера поведения. Я сразу как-то прониклась доверием к нему.

– Я прошу вас снять покрывало. Комната обработана парами серы и другими субстанциями, так что можете не бояться заражения чумой.

Я отдала покрывало Мари и смущенно провела рукой по голове с коротким ежиком волос. Доктор Бакли слегка отшатнулся от меня – так заставляли брить головы неприличных женщин. Я увидела сомнение в его глазах.

– Волосы обгорели в пожаре и Мари, пока я была без сознания, решила их подстричь, – пояснила я.

Он кивнул головой и подошел. Тонкими пальцами он прощупал мой затылок и виски. Когда его пальцы прикоснулись к правой скуле и виску – я негромко вскрикнула. Он спросил:

– Сколько времени прошло после… инцидента?

– Да вот как уж вторая неделя закончилась… – грустно ответила Мари.

– Понятно, – сказал доктор и подошел к столу, заваленному какими-то исписанными листками и трактатами. Я жадно пробежалась глазами по корешкам книг: Плиний Старший, Диоскорид, Александр Тралесский. Доктор заметил мой интерес и спросил:

– Читали?

– Не все, – ответила я, смущаясь, что меня словили на излишней любознательности.

– А какая книга понравилась?

– Все, кроме трудов Серена. Если вы, доктор, его последователь, то я лучше пойду. Не хочу, чтобы меня лечили крыльями летучих мышей.

Доктор неожиданно задорно рассмеялся, чем напугал своего слугу и Мари. Я же неуверенно улыбнулась.

– Не волнуйтесь, я читал этого шарлатана, но полностью с ним не согласен. А вот труды Абу Ин Сина вы читали? Они, правда, на арабском…

– Доктор Бакли… арабском? – не поверила я своим ушам. – Вы читаете на арабском?

– Да, а что вас удивляет? Прошу вас, милое создание, зовите меня просто Кристофер. Я не намного старше вас, и обращение «доктор Бакли» заставляет меня чувствовать себя чуть ли не стариком, – попросил он.

– Ничего… просто я… меня интересует все, что связано с Востоком.

– Ближним или Дальним? – спросил он деловым тоном, листая какую-то энциклопедию.

– Думаю, что с тем, где есть верблюды, фараоны, шелк и императоры…

– Понятно, тогда вас интересует весь Восток Ну да хватит о нем, давайте лучше поговорим о вашем зрении.

Вот видите эту картинку?

Кристофер поднес к моим глазам жутчайшее изображение вскрытого людского черепа. Мари отшатнулась и пару раз испуганно перекрестилась.

Вот здесь, – он ткнул пальцем в висок на картинке у вас сильнейший ушиб. Он вызвал образование сгустка крови, который, в свою очередь, давит на глазное яблоко. Как только отек спадет – зрение придет в норму.

От услышанной новости я просто просияла.

– Спасибо, спасибо, доктор! – сказала я искренне.

– Меня то за что благодарить? Я только добавил вам терпения. Но хочу сказать, что вам действительно повезло – если удар был бы немного сильнее, то… – сказал он и многозначительно замолчал.

– Я поняла. Так я могу идти? – спросила я, вдруг поняв, что уходить не особенно хочется. В городе я никого не знала, а пообщаться с людьми моего круга было негде – Санчес и Мари вряд ли поддержали бы разговор про Александра-целителя. Но правила приличия, будь они неладны, предписывали мне, потупив очи, покинуть доктора и две недели теребить от волнения платок в ожидании вестей от дяди. Я с сожалением посмотрела на томик Диоскорида и подошла к доктору, чтобы заплатить за прием.

Он с улыбкой посмотрел на меня, и я разглядела задорные искорки в его глазах. Он неожиданно лучезарно улыбнулся и сказал:

– Сеньора, если бы великий Диоксиан мог увидеть какие страстные взоры вы бросаете на его труд, то написал бы еще один том, – и замолчал, потому что его явно развлекала моя реакция.

Я почувствовала, как покраснела, а потом даже открыла рот, чтобы что-то сказать. Но закрыла его и просто смотрела на него во все глаза. Я была не готова к таким разговорам и поэтому положила монету на стол и, развернувшись, вышла из комнаты. Мари поспешила за мной и в коридоре яростно зашептала:

– Нет, ну что он себе позволяет? Такое обращение с незамужней девушкой – просто верх невоспитанности!

– Мари, не нужно драматизировать простое озорство этого переросшего мальчишки! – сказала я как можно более ядовитым тоном, потому что знала, что он меня слышит – его слуга не закрыл за нами двери.

Мы вышли на улицу, снова укутавшись в длинные платки и, пройдя мимо длинной вереницы страждущих, отправились к себе в гостиницу, где нас ждал ужин и, надеюсь, Санчес с новой порцией новостей о состоянии зубов его подопечных.

На следующее утро в дверь моего номера постучали и, открыв дверь, я увидела юношу с небольшим пакетом в руках. Он вежливо поклонился и спросил:

– Сеньора де Ламбрини?

– Да, это я, – ответила я, все еще недоумевая, – в Барселоне я никого не знала, в магазинах ничего не заказывала. Я снова плохо спала и настроение было неважное, поэтому мне пришлось заставить себя вежливо улыбнуться парню. – Я вас слушаю.

– Это для вас, – сказал он и вручил мне пакет.

– Спасибо, но от кого он? – спросила я.

– Не велено говорить! – он подмигнул мне и, поклонившись, ушел.

Я закрыла дверь и подошла к окну, что бы лучше рассмотреть содержимое загадочного пакета. Развернув ткань, я обнаружила внутри томик Диоксиана, небольшой горшочек с горлышком, запечатанным сургучом, и записку.

Мне пришлось поднести ее почти что к самым глазам, чтобы прочитать мелкий почерк. В ней было написано: «Сеньора де Ламбрини! Как знаток человеческих сердец (в прямом и переносном смысле), я знаю, что ужасно вредно не получать того, чего это самое сердце желает. Так что я дарю Вам томик Диоксиана, который поможет скрасить ваше одиночество. К тому же прилагаю мазь для глаз с отваром календулы, которой следует смазывать Ваши прекрасные глаза дважды в день. Так же примите глубочайшие извинения за мое недостойное поведение и берегите зрение – не смейте читать при свечах! Жду Вас на осмотр через неделю. Доктор Кристофер Бакли».

Не знала – смяться или плакать от возмущения. Но любопытство взяло свое, и я уселась с книгой у окна, жадно ее читая. Я не заметила, как настал полдень, настолько увлекательной была книга. Правда, я трусливо закрывала глаза, когда в книге попадались картинки с изображением внутренностей, но, осмелившись, я осматривала их одним глазом, потом снова прикрывала ладонью картинку, чтобы спокойно читать дальше.

Солнце клонилось за нагревшиеся на солнце крыши соседних домов, и звуки города стали намного тише, когда в мой номер ворвалась Мари. Она была очень довольна, но заметно уставшая. И не удивительно – сегодня был ее первый рабочий день в доме богатого барселонца, того же, который нанял Санчеса. Она сыпала новостями и суетливо убирала в комнате. На мое счастье, она больше говорила, чем спрашивала, и я с удивлением обнаружила, что не думала о маме и Прайме целый день. Это было так странно, что я даже немного испугалась, но и стало радостно – наконец-то я отдохнула от грустных мыслей.

– Так вы завтракали или нет, мадемуазель Адель? – спросила, наверное, не первый раз Мари.

– Завтракала ли я? Нет, кажется, – сказала я неуверенно и улыбнулась.

Мария залюбовалась мной и сказала:

– Как же приятно снова увидеть вашу улыбку! Все наладится, я уверена! – сказала она с чувством. – Сегодня был такой большой день! Я все не могла дождаться вечера. Честно признаться, я немного отвыкла так много работать. А в имении сеньора Бартоломео Конти слуг не хватает – я сегодня, точно вам говорю, работала за двоих! И на кухне, и в погребе, и во дворе! – сказала она и устало села на стул у стола.

– Мари, да ты же совсем вымоталась! Посиди немного, – я схожу за едой! – сказала я и вскочила на ноги, ощущая необычный прилив сил.

– Да что вы, госпожа, не стоит! – сказала Мари уставшим голосом.

– Не смей вставать! Сиди и отдыхай! – сказала я и, выскочив из комнаты, побежала вниз по лестнице, чтобы найти повариху.

Ею оказалась пышнотелая женщина лет двадцати, которая окинув взглядом мой внешний вид, сказала:

– По вторникам не подаем!

Сказала – как отрезала и повернулась снова к своим котелкам и сковородкам. Я быстро окинула взглядом свой наряд и поняла – на мне же было платье Мари, моей служанки! Она одолжила его мне до лучших времен. А платье – это как документ. Да еще и короткий ежик волос, проплаканные глаза. Да уж, вид у меня не самый лучший. Я гордо вскинула голову и снова сказала:

– Я мадемуазель Адель де Ламбрини, я живу в этой гостинице и требую подать в номер ужин на троих!

Кухарка повернулась ко мне и расплывшись в заискивающей улыбке, сказала:

– Всенепременно. Простите, сеньора. Эти попрошайки просто замучили уже! Идут и идут со всех сторон, словно у нас тут медом намазано! Детей особенно много… знаете, как много сирот сейчас?

– Знаю, – сказала я тихо и ушла к себе, вспоминая адреса местных портных. Завтра же пойду и закажу два наряда – близится осень и мне нужен теплый плащ, желательно зимняя обувь и новое платье. Прикинув, сколько денег придется заплатить, я погрустнела. Еще и Кристоферу Бакли нужно заплатить за лечение. Скорее бы дядя ответил, потому что мне едва хватит денег на месяц с такими расходами. Я стала лучше понимать маму – она постоянно занималась такими вопросами. Она думала, как меня одеть, накормить, как вести хозяйство и еще о тысяче дел, о которых я только сейчас получила представление. Попыталась вспомнить, благодарила ли я ее, и не смогла. Я очень, очень надеялась, что я говорила ей «Спасибо!» не слишком редко.

Когда мы поужинали вкуснейшей рыбой, Санчес и Мари отправились к себе, а я осталась наедине со своими мыслями, однако они не были полны тоскливого ожидания, как обычно, а наоборот – мне хотелось, чтобы скорее настало утро и я могла снова читать Диоксиана. Я намазала глаза мазью и легла в кровать, задув свечу на прикроватном столике.

* * *

Мы сидели в своем гостиничном номере, на улице Корнхилл, пережидая несвойственный для этих мест солнечный день. За окнами шумел Лондон – крики зазывал, пение музыкантов, скрип колес повозок, шаги сотен прохожих сливался в один сплошной гул.

Нубира, одетая в просторное платье, отчаянно скучала, выцарапывая ногтем на столешнице герб Флоренции. Ей хотелось выскочить на улицу, снова пройтись по всем модным магазинам и примерить все, что там продается. Она даже уложила свои черные волосы на лондонский манер и страдала от того, что эту красоту некому оценить. Я в расчет не брался – потому что как чурбан сидел у стола и не двигался уже второй час.

– Ты очень хорошо выглядишь, Нубира! – сказал я дежурный комплимент, в ответ на который она тихо зарычала. – Извини, больше чувств своему голосу придать не могу.

Нубира перебирала в уме весь ассортимент модных новинок и составляла из них наиболее удачные варианты, стараясь приодеться как можно лучше. На улице, по вечерам она с наслаждением ловила восхищенные взгляды прохожих и мечтала о еще большем успехе. А еще в ее планы входило завоевание и соблазнение мистера Прайма Ван Пайера.

Я делал вид, что не догадываюсь об этом. Ищейка хотела приучить меня, одичавшего бродягу, по ее мнению, к цивилизации и роскоши, а потом стать незаменимой, очаровать и покорить. На все про все должно было уйти не больше месяца. Эта отработанная стратегия обычно не давала сбоев. Было бы, конечно, забавно поиграть с ней в эти игры, но только сейчас на эти глупости у меня нет времени.

Я был отчаянно влюблен и, к тому же, не в самом лучшем расположении духа. Не знаю, как там у людей, но у нас, вампиров, объект любви заменяет собой целый мир. Даже жажда крови, оказывается ерундой. Желание видеть Адель превышало все допустимые границы. Еще полгода назад я бы бросился в бой с радостью, круша и уничтожая всех врагов. Сейчас я с той же неистовой яростью мечтал переплыть море и оказаться у ее дома, услышать стук ее сердца, ощутить ее мучительно-обжигающий аромат, подслушать, как она читает книгу… О том, чтобы заглянуть в ее глаза и поцеловать, я старался не думать.

Благо, что я мог думать о нескольких задачах одновременно, иначе некому было бы спасать вампиров от полного уничтожения. Чтобы как можно дальше прогнать тоску по одной необычной девушке, я занялся чтением мыслей Нубиры. Она была приземленной и достаточно веселой натурой. Мне нравилась ее предприимчивость и жажда приключений. Она снова томилась взаперти, хотя ей до чертиков хотелось осуществить парочку международных интриг, вскружить голову мне или, на худой конец, какому-то графу. Ее природные таланты простаивали, а она к этому не привыкла. Если сравнивать ее с какой-нибудь стихией, то она больше всего походила на огонь. Разрушительная, опасная, страстная и такая живая. Я немного подумал и сказал ей:

– Я рад, что ты со мной.

Нубира удивленно вскинула брови и посмотрела с надеждой.

– Я рад, что ты выжила. Мне бы теперь собрать так много детей, как только можно, – пояснил я ей, чтобы не вызвать у нее ненужных надежд.

– Оу, ну, я тоже рада, если честно. Знаешь, мне говорили, что тебя невозможно победить. Это так? – спросила она, игриво склонив прекрасную голову на бок.

– В общем и целом – да. Это ободряет, не правда ли? – спросил я ее.

– Да. Главное – держаться в бою подальше от тебя.

– Это почему? – спросил я с недоумением.

– Потому что зная о своей непобедимости, ты полезешь в самое пекло. А я там могу не выжить, – сказал она честно.

– Нубира, ну к чему такой пессимизм? Кто тебя в это самое пекло пустит? Твоя задача – найти Логуса, а потом мы попытаемся собрать оставшихся в живых вампиров и защитим их. Если честно, то я хочу собрать их в надежном месте, потом найти того, кто всем этим управляет и разорвать вдоль, а потом, для верности, еще и поперек.

Нубира поежилась от моих слов и отвела свой взгляд. Потом она подумала и добавила:

– Я рада, что ты есть. Ты… правильный. Знаешь, Прайм, ты именно правильный. Никаких извращений и пороков. Мне спокойно с тобой, – сказала она, и я понял, что она говорит правду.

– Вот и отлично, Нубира Айшвари Каур. Я ценю твое доверие. Но ты серьезно подводишь меня.

Она аж подскочила:

– Я давно не слышала своего полного имени. Думала, что ты его не знаешь… И чем это я провинилась, а? – сказала она с вызовом.

– Из-за твоих прекрасных красных глаз мы сидим дома. А тем временем наши враги перемещаются под солнцем, среди людей абсолютно свободно. Мы можем действовать только треть от их времени. А мне нужны все двадцать четыре часа. Мне нужно, чтобы ты могла спокойно ходить по городу и не прятать глаза, если нужно, то общаться с людьми.

– Да, но что я могу с ними сделать? – спросила она.

– Ну, есть один вариант… – ответил я тоном, который не давал Нубире права на отказ.

* * *

– Пригнись, пригнись! Это же не люди! Лось будет тебя подозревать в недобрых намерениях, ведь на него не действует твоя бессмертная красота! – сказал я шепотом, наблюдая, как Нубира выбирает лучший момент для нападения.

– Я бы давно напала, только никак не могу заставить себя пить эту… гадость! – сказала она раздраженно.

Я вздохнул. Снова об одном и том же! У Ищейки было глубокое чувство отвращения к крови животных, потому что она искренне считала, что наш род не должен ее пить. Переубедить ее было сложно.

– Это же твоя вторая охота. После нее глаза станут как у меня – желтыми. Знаешь, я проверял, – этот цвет люди принимают намного лучше, чем кроваво-красный!

Сможешь соблазнять человеческих самцов посреди белого дня!

Нубира закатила глаза и, внутренне сжавшись, одним броском оказалась на спине лося, вонзая острые зубы в его шею.

– Вот и умница! – сказал я с некоторым облегчением, побежав за вторым лосем, который в панике ломился через ночной лес в сторону реки.

Утреннее солнце застало нас на краю леса, возле стен Аббатства Святой Клары. Мы пробирались к городской стене, под звуки утренней литургии в соборе аббатства. Лондон только просыпался.

– Сегодня – решающий день! – сказал я. – Мы доберемся до подвалов и, надеюсь, найдем там Логуса.

– Да, это будет великолепно! Пока ты там страдал над чистым листом бумаги, выдумывая письмо… – начала было Нубира.

– Ты догадалась? – спросил я с удивлением.

– Конечно. Трудно не заметить, как ты маешься от любви. «Хотела бы я знать, кто она. Кто эта «заноза», которая так впилась в его сердце», – подумала Нубира, когда мы вошли в город через ворота Алдгейт.

Я промолчал, не желая продолжать разговор.

– Пока ты сидел как столб над чистым листом бумаги, я, между прочим, времени зря не теряла. Обошла лучших портных Лондона и заказала для тебя целый гардероб. Так что сегодня утром нам его доставят, и ты выберешь для себя наряд для вечерней прогулки. Но я настоятельно советую выбрать белый наряд, потому что я буду в таком же.

В ответ я только зарычал. Единственное событие, на котором я планировал быть в белом – это свадьба с моим ангелом – с Аделью.

– А другие варианты есть? – спросил я у нее, когда мы проходили мимо Корнхильской церкви.

– Ну, есть, конечно.

– Вот и прекрасно, – сказал я, отвернувшись от нее. Мой взгляд случайно попал на витрину ювелирной лавки, в которой среди кубков, вилок и блюд я заметил красивые гребни для волос. Они были очень похожи на те, что я подарил Адель, только вместо цветов там были олени, застывшие в прыжке. В глаза у них были вставлены изумруды. Это хорошо бы смотрелось с ее любимым платьем и подчеркивало красивый каро-зеленый цвет глаз. Как же мне хотелось прямо сейчас купить их и отправить в Калелью, к ней! Но это было очень опасно, поэтому я отвернулся, сжав кулаки. Днем зайду сюда и куплю их. А когда вернусь в Испанию, то собственными руками опущу их в ее золотистые волосы, и это будет одним из моих подарков. Ей придется узнать, что такое щедрость, замешанная на обожании!

Приободренный этой мыслью, я предложил Нубире взять меня под руку, и мы направились к себе в гостиницу, лавируя между ранними прохожими и торговцами, которые готовили магазины к открытию.

В фойе не удивились нашему появлению – для конспирации мы говорили, что время от времени ходим на всенощную службу в дальнее аббатство. Кстати, хозяин местной гостиницы за это нас искренне уважал.

В номере Нубира в первую очередь подошла к зеркалу, всматриваясь в свое отражение. Ее глаза стали светло-желтыми, краснота сошла на нет. Это было непривычно, она все никак не могла принять себя такую.

– Ну как тебе? – спросил я ее.

– Странно! Никак не привыкну, – сказала она осторожно, не желая показывать свое недовольство. Она заметила, что я наблюдаю за ней, стоя у окна. Она стала крутиться перед зеркалом, принимая кокетливые позы и красиво строя глазки моему отражению.

– Куртизанка! – сказал я со смехом, не вызвав у Нубиры ни грамма стыда. Только раздражение, потому что она привыкла видеть, как мужчины падают к ее ногам, как перезревшие груши, а не насмешливо держаться в стороне. Мое поведение еще больше заводило ее.

Она повернулась ко мне и, наклонив голову набок, спросила вкрадчиво:

– Ты расскажешь мне когда-нибудь кто она? Я ее знаю? Она из нашего клана?

Я не хотел отвечать на эти вопросы. «Значит, все серьезно. Он не желает осквернять ее имя даже простыми сплетнями. Так дорожит ею. Ну почему меня никто так не любил?» – подумала Нубира, печально рассматривая пол.

– Нет, потому что ты можешь воспользоваться своим даром и найти ее. А я не уверен, что у тебя невинные намерения.

В комнате повисло напряженное молчание. Двое вампиров, забыв про вежливость, уставились в глаза друг другу, источая угрозу.

– Да, я не питаю к ней теплых чувств! – сказала она, дразня меня. Понятно, не получив желаемое, она решила заполучить хотя бы мое раздражение.

– Я и не прошу, – сказал я. – Ты просто должна знать, что мы здесь не для этого!

Нубира подняла верхнюю губу, зарычала, а потом… рассмеялась.

– С вами очень весело, мистер Ван Пайер! – сказала она, снова отворачиваясь к зеркалу. Да, резкие перемены настроения были частью нашей природы.

– С тобой тоже не скучно, вредная девчонка! – ворчал я, направляясь к себе в комнату.

Она игралась со мной, дразнила, словно маленькая обезьянка. Да, получить желаемое она не сможет, зато надолго запомнится своими попытками соблазнения, это я уже понял.

На счастье в дверь постучали, и она, радостно взвизгнув, распахнула их максимально широко – так она торжественно встречала наш новый гардероб. Теперь пару дней будет не до перепалок, хоть передохну немного.

* * *

Разыскать бессмертного в большом городе было нелегкой задачей, но разыскать бессмертного, которой еще и старательно прячется, оказалось вдвойне сложно. Счастье, что Логус так любит Лондон, что не станет переезжать в другой город или страну, иначе его найти было бы просто невозможно. В последний раз я изловил его в маленькой таверне. Он встречался со своим информатором, с помощью которого надеялся получить новую порцию сведений о последних событиях в Индии, где появилось несколько новых кланов вампиров, которые уничтожили другой, более старый клан. Его интересовали имена и даты. Но только он не знал, что этого информатора подослал я. Вот так я его и застал врасплох. Но второй раз на этот трюк его не подловить. Маниакальная подозрительность Логуса требовала большой изобретательности с моей стороны, нужно было выдумать что-нибудь новенькое.

– Если бы я знала, как он выглядит… – в который раз начала было Ищейка, когда мы шли мимо аббатства Серых капюшонов, – то мы бы не бродили по улицам, надеясь найти его след. Ты заметил, кстати, что мы не встретили до сих пор ни одного вампира? Ни пугающих следов охоты на людей, ни тени страха у прохожих. Неужели в этом городе совсем не осталось бессмертных?

– Хороший вопрос! – задумчиво пробормотал я в ответ.

Ни одного вампира. Это наводило на невеселые размышления. Но и запаха оборотней я тоже не учуял. Если они есть в этих местах, то не в Лондоне, или были здесь довольно давно.

Дар Нубиры не работал, как я надеялся. И не удивительно – у нее не было стимула. Конечно, живя в такой роскоши разве она захочет искать Логуса Дрейка и другие неприятности себе на голову?

Мне нужно было срочно что-то предпринять.

Пройдя еще два квартала, под навязчивым вниманием Нубиры, я наконец-то решил раскрутить небольшую интригу.

– Нубира, могу ли я говорить с тобой откровенно? – спросил я спокойным голосом.

Нубира напряглась, пытаясь просчитать, что же повлечет за собой это откровение.

– Конечно, Прайм, – сказала она, внутренне собравшись.

– Я никогда не говорил тебе, что в архиве Логус собирает информацию не только о местоположении вампиров, но и приблизительную опись состояния каждого? Чем владеет: недвижимость, предприятия, редкие артефакты… – при этом я почувствовал, как у Нубиры все внутри подпрыгнуло от предчувствия наживы.

Я постарался выглядеть как можно более расслабленным, чтобы моя откровенность сошла за желание посплетничать от скуки. Нубира заставила свои мышцы расслабиться и вся превратилась в слух.

– Вот, допустим, у меня в коллекции есть один самурайский меч «Янь», удивительный по своим свойствам – натренированный человек может без труда разрубить им врага пополам. Он был изготовлен специально для одного японского принца… Ты, кстати, была в Японии?

– Не-а, не была еще, – ответила Нубира.

– Побывай обязательно! Так вот, про меч. Уникальность его не в этом. Дело в том, что он был создан как пара к мечу «Инь». Его близнец сделан из чистого серебра, рукоять из черного дерева и отделана тонкой резьбой. Мой красавец «Янь», наоборот, сделан из темного металла, а рукоятка из светлого дерева. Знаешь, оплетка рукоятки темная, из тюленей кожи. Можешь ли ты себе представить, как смотрятся в бою эти мечи?

У Нубиры от быстрой догадки отпала челюсть:

– И твой меч и есть одна из наград для меня? – спросила она, взяв меня под локоть.

Я только улыбнулся в ответ и кивнул головой.

– Ну вот, ты слишком сообразительна. А теперь догадайся у кого второй меч, – сказал я, положив свою ладонь на руку Нубиры.

Одного взгляда на Ищейку было достаточно, чтобы ее понять, что такая вольность с моей стороны подогрело ее надежды заполучить меня. Но затем Нубире просто до смерти захотелось иметь у себя эти легендарные артефакты. Она представила себе мечи и случилось то, на что я надеялся: ее дар наконец-то сработал.

– Я, кажется, знаю, где находится меч! – сказала она, решительно надевая капюшон своего плаща-мантии.

* * *

– Ты, наверное, смерти моей хочешь! – сказал я растерянно, рассматривая мощные каменные стены королевского замка. – Нубира, сокровище мое, ты уверена, что он находится именно здесь?

Лондонский Тауэр – лучшее оборонительное сооружение во всей Англии, укрепленное даже в ненужных местах, совсем не подходило для резиденции вампира. Его мощные стены могли выдержать даже многомесячную осаду и выглядели совсем неприступными.

– Прайм, ну, «Инь», то есть, твой меч «Инь», находится именно здесь, – Ищейка закрыла глаза и без тени сомнений повернулась всем телом на запад, – если точнее, то под этой стеной, на глубине десяти футов… – сказала она, указывая пальчиком на основание крепости.

Я с сомнением посмотрел на нее. Если бы я не верил в ее дар и искренность, то мог бы заподозрить в недобрых намерениях. Тауэр известное здание в Лондоне, резиденция самого короля… Хотя хитрый Логус не смог бы найти более удачного места для таких смутных времен. Думаю, что отряд оборотней вряд ли сможет безнаказанно вломиться в это здание с целью кого-то убить. Кстати, я тоже не смогу… нужно как-то пробраться внутрь, чтобы оказаться в десяти футах под землей около западного угла.

– Эй, не околачивайтесь здесь! Давайте, проваливайте! – крикнул нам из бойницы в стене молодой капитан, который как раз обходил со своим отрядом периметр крепости по широкой стене. Он резко взмахнул рукой в кожаной рукавице, после чего соседние бойницы и промежутки между ними ощетинились направленными на нас арбалетами. Он служил второй месяц и мечтал о том, чтобы как-то проявить себя. Тем более, что в его голове прочно засели все эти бредни про рыцарей, которые благодаря Эдуарду III снова вошли в моду.

– Ты или я? – спросила Нубира, плотоядно вдыхая аромат крови, который невидимыми для людей ручейками струились вокруг нас, заставляя мышцы напрягаться, а руки сжиматься в кулаки.

– Не стоит утруждаться, мы уже уходим! Простите за беспокойство! – сказал я капитану с вежливым поклоном.

– Проваливай, и дружка своего забери! – ответил тот более развязным тоном.

– Доброй ночи! – сказал я, беря Нубиру под руку, которая думала сейчас исключительно о том, как поубивать всех к чертям собачьим.

– Ищейка, не стоит нарываться на неприятности.

Умерь свой пыл, – прошипел я ей как можно тише. – Не хватало нам еще затеять маленькую войну под стенами Тауэра.

Нубира из-за раздражения тихо зарычала, но все-таки молча развернулась и пошла в сторону городской стены. Я последовал за ней.

– И что теперь? – спросила она, все еще кипя от злости. – Прайм, он разозлил меня! Я бы разорвала его десятки кусков!

– Я бы тебе помог, поверь мне. Просто нам нельзя спугнуть Логуса. Любой шум или пара обезображенных трупов может насторожить этого старого параноика. Он забьется в свою самую надежную нору и все, нам его не найти. Свой меч ты получишь, но наша цель – Логус. Помни об этом.

Нубира была вынуждена согласиться. Она шла через лес, подняв подол длинного платья, чтобы он не запачкался в грязи. По старой привычке под платье она надела удобные брюки и обувь для езды на лошади. Раздражение покидало ее медленно, она могла уже думать о чем-то еще, кроме мести.

– И что теперь? – буркнула она недовольно.

– А теперь мы проберемся внутрь Тауэра. Я готов показать тебе свой любимый способ проникновения в неприступные крепости. Срабатывал и в Каире и в Китае…

В мыслях Нубира роились предположения, которые меня развлекали: подкоп, частичное разрушение стены, прямая атака, поджог и прочие радостные для нее моменты.

Как только мы дошли до городской стены, то приобрели вид добропорядочных граждан, а затем неспешно прогулялись до гостиницы, обсуждая план проникновения в Тауэр. В нашем номере мы переоделись в удобную одежду, скрыв ее плащами монахов из монастыря святой Маргариты. Вот и снова пригодился гардероб, который заказала для нас Нубира. Затем, через окно выбрались на крыши и спрыгнули на землю в другом районе Лондона, где деревянные двухэтажные дома плавно переходили в каменные дома знати. Роль простого монаха пришлась по душе Нубире. Она, как прирожденная актриса, ссутулившись и спрятав руки в длинных рукавах упеланда, шла, надвинув капюшон на глаза. Я шел следом, стараясь не привлекать внимания прохожих. Когда мы добрались до собора Святого Стефана, около которых располагались лучшие винные погреба во всем Лондоне, то уже наступил полдень. Там же был и рынок, который можно было по праву назвать истинным сердцем города. Здесь можно было найти все – ткани, обувь, специи, вино, овощи, книги, послушать истории бродячих менестрелей, напиться, подписать контракт, заплатить налоги, узнать последние новости и сплетни. И даже купить повозку с лошадью, которая была нам нужна для дела. За пару золотых монет мы купили то, что искали – хилую клячу, которая родилась, видимо, еще во времена, когда теперешний король ходил пешком под стол. Она апатично жевала траву, не обращая внимания на происходящее вокруг. Мне эта развалина понадобится ровно на один раз, так что сойдет.

Усевшись на повозку мы с трудом проехали два квартала Лондона за час времени. Всему виной ужасная толчея на улицах, которые были забиты другими повозками, людьми, лошадьми, коровами, курами, овцами, свиньями. И все это столпотворение месило ногами и копытами неимоверную грязь, которая состояла из того, что выливалось из ночных горшков из окон прямо на улицу, выбрасывалось из лавок мясников, таверн и харчевен. Лондонцы понятия не имели о том, что все это не только дурно пахнет, но еще может послужить причиной массовых эпидемий. Они беспечно плевали на личную гигиену, считая вшей и сифилис побочным явлением цивилизации. Смердело сильно. Нубира брезгливо морщилась, стараясь не смотреть на дорогу. Наша лошадь философски отнеслась к суматохе – она решила, что не будет принимать в ней участия. Она трусливо пропускала более молодых лошадей и игнорировала мои попытки заставить ее двигаться быстрее. Я уже был готов свернуть ее костлявую шею, когда мы наконец-то остановились около самого дорогого винного погреба в Лондоне. Нубира привязала уздечку к бочке с дождевой водой, и мы зашли внутрь.

Продавец магазина «Смит и сын» увидев двух монахов не удивился – представители духовенства были его постоянными клиентами.

– Добрый день, отче! Чего желаете? – произнес Николас Смит, сын хозяина, отработанным годами подхалимским тоном.

– Добрый день, сын мой! – сказал я важным тоном. – Нам, пожалуйста, шесть ящиков самого лучшего вина! Желательно итальянского, не менее пятнадцати лет выдержки.

Николас в уме быстро подсчитал предполагаемую стоимость покупки и его глаза радостно загорелись.

– Конечно, конечно! – сказал он и унесся вглубь магазина, не веря в свое счастье. Там он нашел отца и поставил слуг на уши, требуя вынести самое дорогое вино. Из подсобного помещения навстречу к нам выбежал толстый старый лондонец, который на ходу одевал кучерявый парик. Он суетливо поклонился нам и расплылся в самой искренней улыбке прирожденного торгаша.

– Добрый день…

– Отец Билл, – я, не раздумывая, назвал самое популярное имя в Англии.

– Очень, очень рад знакомству! Вы не пожалеете, что выбрали нас. У нас лучшие вина, поверьте мне! Мы не торгуем дешевыми винами, только самыми лучшими…

Торговец еще что-то говорил, а я вспоминал о том, как сажал виноград с Адель. Вспышка воспоминаний побудила во мне горячее желание вернуться как можно скорее к ней. Но только тогда, когда я найду Логуса. Тогда отправлю Нубиру собирать оставшихся вампиров, а сам ненадолго вернусь к ней. Даже не буду появляться у Катарины, пусть думает, что я все еще в Венеции. Но для этого мне нужно пробраться в Тауэр, а поможет мне в этом вино.

Во мне закипело нетерпение, граничащее с яростью. Улыбка на лице мистера Смита увяла, и он мысленно выругался, глядя на выражение моего лица. Не уверен, что в нем сейчас много человечности. Он затараторил деловито:

– У нас есть «Тосканское белое полусухое», очень неплохое вино из Португалии, а также хорошее вино из Италии. Что выберете?

– Давайте всего по три ящика.

– Отлично, отлично… Отец Билл, куда доставить вино? Вы назовете адрес? – сказал он с надеждой быстрее от меня отделаться, настолько испуган был резкой переменой настроения.

– Нет, мы сейчас заберем товар, если вы не против. На дворе стоит наша повозка. Погрузите, пожалуйста, вино в нее.

– Конечно, как вам будет угодно. – сказал он и поклонился, в мыслях желая, чтобы я убрался как можно быстрее.

Он подал знак рукой и слуги вынесли шесть объемных ящиков с вином на улицу и погрузили их на повозку. Нубира, все время молчаливо стоявшая рядом, скривила свое прекрасное лицо. Вино и пиво она люто ненавидела. В той культуре, в которой она родилась, употребление перебродивших продуктов было большим грехом. Даже через столько столетий это представление не выветрилось из ее головы.

Я расплатился за покупку и мы, не теряя ни минуты, отправились через лондонские улицы в Тауэр. Движение затруднялось не только из-за невозможной толкотни, но еще из-за шествия узников из Кале. Они несли Эдуарду III ключи от крепости. И им еще повезло – он хотел казнить их на глазах у остальных горожан, требуя шестерых добровольцев из знати города для этого выйти к нему, под стены крепости. Только просьбы беременной жены короля королевы Филиппы остановили это зверство. Поэтому четверо французов, изможденных длительной голодовкой и дальней дорогой, шли по улицам Лондона, стойко выслушивая злорадные шуточки и оскорбления англичан. Они были одеты в рубища, шеи обвязаны грубой веревкой, а волосы острижены намеренно небрежно. Мальчишки забрасывали их гнилыми овощами и просто кусками земли. Пленники мужественно принимали удары, но все-таки пару раз падали в липкую грязь под громкое улюлюканье толпы. Я старался не читать мысли окружающих, чтобы не погрузиться в это месиво. Всегда было забавно наблюдать, как человек теряет свою индивидуальность, когда попадает в толпу. Я пока что знал только одного человека, который повел бы себя по-другому. Интересно, как она там без меня, в Калелье? Сбор винограда окончен или еще нет? Как она проводит свои дни без меня? Не сильно ли скучает? Не делает ли глупостей? Как она справляется с моим отсутствием? Эти мысли не давали мне покоя каждый день.

Нубира смотрела на позорную процессию с нескрываемой злостью.

– А еще говорят, что мы монстры… – прошипела она тихо.

– Когда люди сбиваются в стаи – они дичают. Но ты не смотри на это как на правило. Они просто такие, какие есть. Если бы выиграли французы – то же самое происходило бы с англичанами, поверь мне, – сказал я Ищейке.

– Верю, – согласилась она, и мы молча смотрели на изможденных французов, прижавшись на своей повозке к стене какого-то дома, пока они не ушли по направлению к Тауэру. Пока мимо нас проплывало людское море, я снова вернулся в мечтах к моей любимой. Я представил, как открывается дверь, и она выбегает ко мне навстречу из своего дома, чтобы повиснуть на шее и поцеловать. Ее сияющие от счастья глаза, невероятный аромат – манящий и мучительный одновременно, ее бьющие через край эмоции – все это заставляло меня улыбаться снова и снова.

* * *

По случаю прибытия узников Кале с ключами от города, Эдуард III организовал пышный бал с рыцарским турниром. Гостей пригласили около тысячи, а их нужно было вкусно накормить и напоить. Этим я и решил воспользоваться.

Мы подъехали к большому проему в воротах – это был черный ход в замок, предназначенный для того, чтобы снабжать замок провизией. Около него, с внутренней стороны, раскрывала свои горячие объятья кухня, располагались помещения для слуг и королевская конюшня. Чуть поодаль находились ткацкие и швейные мастерские, плотницкая и кузница. В случае осады замок мог продержаться без внешней помощи около года. А высокие каменные стены делали замок вообще неприступным. Они служили оборонительным периметром для внутреннего замка, который был дополнительно укреплен четырьмя высокими башнями. Именно поэтому он был резиденцией английских королей уже второе столетие.

Пока я разглядывал и запоминал расположение внутренних построек в замке, к нам подошел охранник.

– Куда прешь? Ты кто таков и откуда? – спросил он.

– Мы прибыли после утренней молитвы из монастыря святой Маргариты. Наш настоятель с величайшим почтением, в столь знаменательный день, желает преподнести к королевскому столу великолепнейшее вино, которое оказалось у нас по случаю. Вы позволите нам почтить короля скромным подношением? – спросил я лилейным голосом.

– Вино? Это хорошо. А ну, открой ящики и покажи что привез! – потребовал солдат.

Нубира спрыгнула с повозки и осторожно открыла ящик. Солдат мельком отметил необычайную бледность ее кожи и тонкие пальцы рук, когда она держала крышку ящика. Но я успел предупредить появление вопросов у него:

– Отрок, что же ты стоишь? А ну вынимай бутылку да покажи стражнику замка поближе!

Нубира поняла мой намек и, откопав в сене одну бутылку тосканского, вручила ее солдату. Потом закрыла крышку и со спокойным видом уселась на свое прежнее место.

Солдат, недолго думая, сунул ее за пазуху и крикнул:

– Проезжай!

Двое стражников отошли в сторону. В их мыслях я прочитал страстное желание попробовать содержимое бутылки, поэтому им некогда было приглядываться к каким-то монахам на разбитой повозке. Мы проехали мимо, преодолев ворота.

Я по достоинству оценил толщину стен замка – они были семь футов в толщину, не меньше. Я от удивления даже присвистнул. Такой прогресс технической мысли был приятен. Может быть, человечество вскоре снова изобретет науку об элементах и силах природы? Еще не долго ждать, я надеюсь, ведь пока что я со своими знаниями подходил только под категорию колдуна.

Мы остановились около входа в кухню и повторили нашу легенду еще раз, только на этот раз сначала поваренку, затем старшему повару, а потом, наконец-то, королевскому мажордому. Как я и ожидал, он трезво рассудил припрятать такое ценное вино лично для короля. Зачем поить им гостей? Под конец пира им будет все равно, что пить.

– Отлично! Берите по ящику и несите за мной! – скомандовал он и скрылся в недрах замка. Он придумал спрятать вино в специальной комнате, где его никто не найдет. А вот через неделю, когда торжества по случаю взятия Кале будут завершены, и короля будет мучить вполне предсказуемое похмелье, он сообщит о даре из монастыря святой Маргариты. Что естественно обрадует короля, а это добавит ему очков в извечной борьбе с графом де Гизом-младшим за королевскую благосклонность. Мы охотно взяли по одному ящику и вместе с вереницей слуг, которые понесли остальное, направились вглубь замка. Мажордом вел нас то по узким коридорам внутри каменных строений, то через открытые переходы между башнями, продуваемыми всеми ветрами. В его мыслях я нашел причину такого странного маршрута – целью было обойти все точки, в которых нас могли заметить приближенные Де Гиза и разгадать его план.

Затейливый маршрут, как следствие придворных интриг, завел нас в главный зал, где слуги уже расставили столы для гостей и успели полностью их сервировать. Чтобы угодить Эдуарду III, их поставили в виде неровного круга, чтобы эта фигура напоминала стены завоеванного Кале. В середине, по идее, должны были выступать артисты и певцы во время трапезы. Наша процессия на секунду остановилась, и мы получили возможность спокойно, а не украдкой рассмотреть внутреннее убранство зала.

На стенах главного зала Тауэра висели десятки факелов, которые ярко освещали просторный каменный зал с деревянной балюстрадой. Длинные дубовые столы, застеленные тяжелыми гобеленами, были сервированы кубками для вина из серебра, такими же тарелками и вилками, а черные кованые люстры со свечами висели практически над головами гостей, чтобы достаточно хорошо освещать их роскошные наряды. Люстры висели на длинных цепях, концы которых терялись в высоких сводах. Всюду алели вымпелы с гербом Эдуарда III и правящего рода Плантагенетов.

Мажордом повел нас дальше, в сторону крыла, где находилась опочивальня короля. Мы шли в конце шеренги, поэтому могли без опасений рассматривать все вокруг, запоминая дорогу. В конце нашего небольшого путешествия мы прошли через коридор с высокими резными потолками и остановились около небольшой дубовой двери, оббитой крест-накрест железными полосками. Коридор освещался дневным светом через резные арки балюстрады, которые выходили в небольшой внутренний дворик.

Достав ключ, мажордом отворил ее и велел нам поставить ящики под стенкой. Мы так и сделали. Нубира всю дорогу жадно глядела по сторонам, пожирая глазами наряды придворных дам и богатое убранство замка. Но апофеоз наступил в этой кладовой – она увидела много ценных предметов. Я не удивлюсь, если вскоре обнаружится их пропажа. Слишком хорошо я знаю Ищейку и ее любовь к золоту.

Когда мы вышли из кладовой, мажордом запер дверь, и с самым довольным видом спрятал ключ в карман своей бордовой сюркотты. Нубира насмешливо хмыкнула.

– Эй, парень! Проводи этих монахов к выходу! – крикнул он мальчику, который шел по поручению придворной дамы к швее.

Я то знал, что никуда мы не уйдем – мы с Нубирой слышали, как к нам приближается кортеж с самим королем Англии Эдуардом ІІІ и его женой Филиппой. Не нужно было видеть это своим глазами – достаточно было слушать волну эмоционального возбуждения, которая прокатывалась по замку по мере его приближения к нам. Вспышки страха, почтения, подобострастия, зависти и восторга отмечали его путь. Его запах донесся ко мне через окна балюстрады. От него пахло чистотой и сытным завтраком. Кровь монарха ничем не отличалась от крови обычного человека, что даже немного расстроило Нубиру. Ей казалось, что она должна быть какой-то особенной. В последний раз я видел его пятилетним мальчиком, который любил драться на деревянных мечах. А теперь он – знаменитый король Англии, высокий немолодой мужчина. Он был одет в традиционную мантию с горностаем, бордовую тунику, отделанную золотым шитьем, а его раздвоенная бородка, как и длинные волосы, начинала седеть. Королевскую голову украшала довольно массивная корона, вся в драгоценных камнях. Королева была одета под стать ему – ее наряд подчеркивал царское положение и полностью гармонировал с нарядом супруга по цвету и покрою.

Королева Филиппа была как всегда беременна, ожидая рождения еще одного отпрыска. Это должен быть одиннадцатый ребенок, но девятый из ныне живущих. У королевы Филиппы и короля Эдуарда III подрастала их гордость – принц Эдуард, успевший получить прозвище «Черный принц» за свою любовь к этому суровому цвету. Два года назад этот высокий, красивый парень, участвовал вместе с отцом в походе в Нормандию, где заслуженно получил титул рыцаря и с тех пор играл важную роль в войне с Францией. В шестнадцать лет выиграл битву при Креси, а победа в этом году при Кале сделала его рыцарем Ордена подвязки.

Я спрятал свое лицо, склонившись в поклоне, прекрасно понимая, что если от кого-то и нужно было держаться подальше, так это от королей, царей или императоров человеческого мира. Ситуация всегда складывалась плохо, если они узнавали о существования мира бессмертных. Это всегда начиналось с заигрываний, потом переходило к подкупу взамен на определенные свободы. Чаще всего это была дань в виде людей. Потом следовали просьбы помочь в войне. Но это было не большая цена за спокойное существование. Трудности начинались потом, – когда проигравшая сторона узнавала, с помощью кого она побеждена. За этим следовала бурная деятельность, которая включала в себя подкуп, угрозы и шантаж, вследствие чего часть бессмертных присоединялась к противникам, подтягивались новые кланы вампиров или оборотней, и все заканчивалось кровавым месивом, в котором гибли и вампиры, и оборотни, и люди. Так сгинула цивилизация Ацтеков, потом канули в лету и Майя. Это был тот путь, от которого держались подальше как оборотни, так и вампиры.

Царствующая чета, исполненная собственного достоинства, прошла мимо меня в полном безмолвии. В моей памяти отложились все мысли, надежды и впечатления, которые испытала эта пара, за те две минуты, что я мог наблюдать за ними. Как тяготится сердце Филиппы, молодой еще женщины, от попыток удержать мужа в супружеском ложе. Как трудно отговаривать его от необдуманных поступков, от излишней жестокости. Как хочет она правильно воспитать детей, чтобы они были достойными королями Англии. Я с сочувствием посмотрел на нее – такую романтичную, хрупкую, честную и светлую. Теперь мне понятно, почему ее так любили англичане. Если Эдуард III был воплощением силы Англии, то хрупкая Филиппа была ее сердцем.

И теперь я знал, что война с Францией за право наследования ее престола закончится нескоро. Что получены сообщения о странной болезни, которая опустошила восточные страны, а теперь добралась и до юга Франции. Люди и скот умирали сотнями. Спасения от нее не было. Эта информация испугала меня – ведь юг Франции недалеко от Испании. Минует ли она Адель?

Я вслушивался в мысли всех присутствующих, желая найти хоть какую-то информацию про Логуса. И вдруг в нос ударил удушливый запах потной псины – в свите короля определенно был оборотень! Нубира вся подобралась и чуть не зашипела вслух. Я быстро поднял глаза и наткнулся на взгляд молодого парня крепкого телосложения. Этот кареглазый брюнет был одет по последнему писку моды и очень гордился своим положением. Начальник охраны Тауэра даже показал мне зубы, плохо контролируя себя. В мое сознания ворвались его мысли, и я получил вполне четкую картинку всех членов его стаи, перемешанную со способами моего скорого умерщвления. Лукреций Свифт, так звали этого оборотня, бывший сотник римской армии, сделал знак рукой своим натренированным солдатам не выпускать нас из замка. Так, ловушка захлопывается. Это было то, что мне нужно.

– Тут боя не будет, – сказал я так, что услышать могли только Нубира и Лукреций.

Он злобно усмехнулся.

– Тебе не уйти. Король тебе не поможет. Не будешь же ты крутиться около него весь вечер! – сказал тишайшим шепотом Лукреций. – Ты умрешь сегодня. Я обещаю!

Я почувствовал, как задрожала Ищейка от возмущения. Пришлось осторожно сжать ее локоть. Она подняла на меня глаза, и я ей подмигнул. Она в ответ сосредоточенно кивнула головой и стала неотрывно следить взглядом за охранниками, выискивая их слабые места перед неминуемой дракой. Вдруг Лукреций засомневался – он решил не убивать меня сразу, а сделать со мной то же, что и с… Логусом! Сначала вытянуть из меня всю информацию, а потом убить, только медленно. В его памяти всплыла картинка: Логус Дрейк, ослабевший и задеревеневший, с высохшей кожей. Я его еле узнал. Как они вообще смогли его изловить? Я скрипнул зубами. Ну ладно, пора освободить его. Одно радовало – поиски Логуса Дрейка окончились.

– Ну что, готова? – спросил я у Нубиры.

Она коротко кивнула головой, все еще не сводя глаз с Лукреция.

– Если будет бой, то работаем в паре. Я в центре – ты на периферии, – сказал я Нубире так тихо, что людям было не услышать.

Я вдруг сбросил капюшон и крикнул в спину удаляющегося короля:

– Да здравствует Франция! Да здравствует ее король Филипп IV! Вива ля Франсе!

Король Англии Эдуард III повернулся ко мне с таким растерянным лицом, что мне даже стало его жалко. Королева Филиппа удивленно моргала прекрасными голубыми глазами и задыхалась от неожиданности. Я стал посреди коридора и галантно поклонился царственной чете. Лукреций от злости побледнел. Я только что записал себя в категорию «политический заключенный» и меня следовало посадить в отдельную комнату с охраной. И конечно же, в подвале. Теперь, по законам этой страны и этого времени, меня следовало держать под следствием года три, и при этом беспардонно гноить в сыром подвале.

Охранники наконец-то меня окружили. Я довольно улыбнулся, не забывая играть свою роль. Нубира выскочила следом за мной и завопила своим высоким сопрано:

– Пусть наша крепость пала, но наш народ все равно останется непокоренным! Вива ля Франсе! Слава героям Кале!

Она вложила в свою речь максимум драматизма и с видом мученицы встала около меня.

– В темницу их! – сказал взбешенный король и ушел, бормоча проклятия себе под нос. Да, вечер я ему определенно испортил.

Когда царственная чета удалилась в свои покои, Лукреций скомандовал:

– В каземат их! Арестованных не бить!

Предусмотрительно. Не стоит ломать о нас руки и оружие.

Затем нас грубо толкнули в спину в сторону казематов. Я молча пошел вслед за солдатами, возмущенно бормоча себе под нос французские ругательства. Нубира же декламировала стих на французском – тоже эффектно создавала имидж патриотки Франции.

Лукреций шел за нами буквально по пятам и кипел от желания оторвать мне голову. Температура его тела подпрыгнула до нечеловеческой, а очертания рук и лица вибрировали, словно мираж в пустыне. Он готов был к перевоплощению, но доводы разума сдерживали его. Он был скован принципом неразглашения своей истинной природы так же, как и я. Мы могли бы вступить в бой в любом достаточно широком коридоре, однако, он побаивался делать это в одиночку против двух вампиров, да и убийство всего отряда охраны не пройдет незамеченным. А ему нужно было находиться при английском дворе. У него была определенная миссия, которую он с успехом выполнял по заданию главаря стаи до сегодняшнего дня. Ослушаться его он не мог ни при каких обстоятельствах.

Глядя на Нубиру, он гадал, кто мы и что здесь делаем. Он знал, что всех вампиров Лондона и его окрестностей уничтожили более года назад. Территория Англии сейчас находится под финальной зачисткой. Я на секунду зажмурился от такого «открытия». Вот почему мы не нашли здесь ни одного вампира!

«Может они приперлись сюда, чтобы найти уцелевших? Или они не в курсе что происходит? Откуда они вообще? Свои имена они не назовут, это понятно. Ну ничего, Логус за порцию крови опознает кто они и я смогу отправить информацию главе стаи. Думаю, что он хорошо заплатит мне. Но что-то я не помню упоминания о мертвяке с желтыми глазами. А их тут двое. Нужно будет все-таки поскорее выяснить кто они».

Значит, пока был в отпуске в Испании, мир бессмертных перевернулся с ног на голову, и теперь вампиры – исчезающий вид? Да такого никогда не было! Потому что я всегда был в строю и был в курсе всех событий, сдерживал и управлял угрозами для нашего мира. Но как только я позволил себе расслабится, отойти от дел на какое-то время – кто-то этим воспользовался.

Я посмотрел на Нубиру. Она была уникальна в своем роде. Как и любой вампир. Каждый из нас был шедевром – прекрасные, бессмертные, обладающие уникальными талантами. Сколько моих детей погибло в кострах за последние два года? Лица и имена всех известных мне вампиров пробегали перед моим внутренним взором, и я боялся, что это был похоронный список. Я пренебрег своим долгом ради любви, и вот результат – мы практически уничтожены… Я позволил себе всего пару секунд чувства вины, которое вылилось в ярость и решимость спасти оставшихся в живых вампиров. Нубира почувствовала мое настроение и решила, что это сигнал к бою.

– Не сейчас! – прошептал я ей, на что Лукреций фыркнул.

Он был просто уверен, что я никуда не денусь. Не буду же я крушить и ломать все вокруг! В его планы входило приковать нас посреди арестантского двора на цепь у позорного столба, на виду у всех и дождаться прибытия подкрепления. У него будет примерно день на это, так как вожак его стаи должен был прибыть в Лондон завтра. А потом он не задумываясь расправится с нами. Он чувствовал себя хозяином положения, потому что проделывал такое не раз.

Мы спустились в сырые подвалы Тауэра, которыми мамы пугали своих непослушных детей. По закопченным стенам стекала влага, в темных углах копошились крысы. Воздух был затхлым и пахло отвратительно. Отовсюду послышались шорохи и зловонные вздохи узников – они заметили свет факелов и бросились к дверям своих камер, чтобы напомнить о своем существовании. Бывшие маркизы, разжалованные капелланы, ослушавшиеся солдаты и разорившиеся меновщики превратились в подобие людей, которые спали на гнилой соломе, разбросанной всюду под ногами, ели ужасную пищу и мечтали о свободе.

Когда мы подошли к еще одной двери, то оказались именно в той точке, где по словам Нубиры находился меч «Янь». Стражник с трудом открыл тяжелую кованую дверь, и мы вошли в квадратный двор, куда, не смотря на летнее солнце, не проникали тепло и свет. По периметру двора располагались тесные одиночные камеры-карманы. В них не было доступа ни свету, ни свежему воздуху. В каждой из них я уловил человеческие сердцебиения и поток спутанных мыслей. Несколько заключенных уже навсегда утеряли связь с реальностью.

Наша процессия остановилась около столба посередине тюремного двора. Нубиру приковали первой. Она старалась подходить к этому философски, но на самом деле ей не терпелось начать охоту на стражников.

Меня приковали около нее, заключив в колоды ноги и руки.

Я закрыл глаза, чтобы не отвлекаться, и в самой дальней камере услышал обрывки мыслей, но не услышал сердцебиения. Я узнал этот внутренний голос. Там, в полной тишине и темноте, томился изможденный Логус Дрейк собственной персоной! Он был голоден настолько, что охотился на крыс и мышей. Этих крох хватало ему только на то, чтобы не потерять от голода способность трезво мыслить. Но почему он не выбрался отсюда? Он же мог легко разнести эти стены голыми руками! Он услышал наши шаги и забился в угол камеры, в самую густую тень.

Лукреций открыл камеру Логуса ключом, который висел у него за пазухой. Когда тяжелая дверь отворилась, оборотень приказал:

– Выходи!

На пороге появился изможденный, обессиленный вампир, который с трудом стоял ровно. Солдаты схватили его под руки и вытолкали на центр дворика, поближе к нам. Логус не удержался и упал в грязь прямо мне под ноги. Нубира негромко зарычала от возмущения.

– Отвечай, французская шавка! Ты их знаешь? Назови их имена! – крикнул Лукреций.

Для солдат, присутствующих здесь это был просто стандартный допрос. Они искренне считали, что перед ними три французских шпиона и воспринимали все происходящее как само собой разумеющееся.

Логус поднял голову наверх и, щурясь от дневного света, посмотрел в мои глаза. Сколько всего я прочитал и увидел в них! И ужас от предстоящего наказания, и стыд за свою слабость и надежду на спасение.

«Мастер Прайм! Он жив! Я спасен! Я уничтожен! Он ни за что не простит мне предательство! Как он сюда попал? Неужели и его шантажируют? Может, он пришел за мной? Скорее всего, да, чтобы наказать за то, что я давал информацию оборотням в обмен на жизнь моего клана. Он не простит меня… Как же стыдно. Я предатель».

Он опустил глаза и закрыл руками свое красивое бледное лицо. В человеческой жизни он был цыганом, поэтому обладал густой кучерявой шевелюрой, которая была сейчас не в лучшем виде, точеными чертами лица и врожденной верностью семье. Он не мог поступить иначе – если ему пообещали не трогать его клан, то он просто вынужден был поступить так. Но это привело к гибели сотен вампиров! Он предал нас, не особо задумываясь. Но ведь на кону была жизнь его семьи! Я подумал – а на что я пойду ради Адель? Да на что угодно! Вот, например, пытаюсь в кратчайшие сроки завершить эту войну, чтобы вернуться к ней. Как же важно, что есть куда вернуться… С удивлением, я констатировал факт – я понимал Логуса и не злился на него. Им руководила не корысть, а верность своему клану.

«Вот дурак! Сидит здесь добровольно, взаперти. Принес себя в жертву ради сохранения жизней своего клана и не знает, что мы давно его уничтожили! За порцию крови расшифровывает 5-10 имен из своего архива раз в месяц. Безмозглая пиявка!» – зло подумал оборотень. Я с сожалением посмотрел на Логуса. Его жертва была напрасной, и если он был виноват в смерти вампиров, то уже заплатил за это очень высокую цену.

– Эй, брат мой! – сказал я Логусу тихо. Он поднял на меня глаза, в которых читался стыд и раскаяние. – Ты свободен. Тебе больше некого защищать, они убили их. Мне очень жаль, – сказал я на французском языке.

– Ты знаешь его? – спросил Лукреций резким тоном.

– Нет, не знаю, – сказал Логус, до которого медленно доходил смысл моих слов, рождая темное отчаяние. Еще пара секунд и мы получим берсеркера, которым он и являлся. Холодную ярость, которая уже заливала его сознание, было невозможно остановить. Только сбросив накопившийся гнев, он сможет снова стать нормальным.

– Логус, притормози! У меня есть план. Мне нужно узнать, на кого работает этот пес. Не мешай! – сказал я ему на наречии его племени.

Логус коротко кивнул головой, пытаясь унять свою ярость.

– Простите Мастер, я тянул время как только мог. Я знаю, что вас невозможно победить и ждал вашего возвращения… где бы вы ни были все это время, – ответил он мне, борясь с восставшими мышцами, стараясь сохранить спокойствие.

«Мастер? Какой еще Мастер? Это его кличка? Я ничего не слышал о таком!» – думал тем временем оборотень, подслушавший наш разговор. «Так, это – Мастер, а девка кто?»

– Ты узнаешь эту стерву? – спросил он у Логуса, который с трудом держал себя в руках. Он заставил себя медленно подняться и спокойно пройти мимо оборотня, не напав. Он подошел к Нубире с бесстрастным лицом, даже не взглянув на нее.

– Нет, ее я тоже вижу впервые.

– А кем она может быть? Ты же знаешь всех… э-э-э… революционеров. Подумай еще раз! – приказал он.

– Я оторву твою голову, собака, если еще раз назовешь меня стервой! – ответила ему Нубира. Тем временем она подняла глаза на Логуса и встретилась с ним взглядом. Секунда взаимного визуального изучения произвела удивительный эффект: Нубира решила, что искала такого все свое существование, а Логус свернул с темного пути превращения в берсеркера утонув в ее восхищенном взгляде. Они рассматривали друг друга, и Нубира несмело улыбнулась ему. Между ними словно зажглось теплое солнце.

Лукреций видя их реакцию, понял, что Логус скорее всего лжет. Не могут же незнакомые вампиры вот так улыбаться друг другу! Для более подробного допроса ему мешали стражники, которые могли стать ненужными свидетелями.

– Логус Дрейк, предатель короны! Еще раз спрашиваю: знаешь ли ты этих шпионов французского короля?

Помни, что от твоего ответа зависят жизни многих людей.

Логус понял намек и в ответ только тихо зарычал:

– Нет, не знаю. Я буду молиться о душах тех, за чьи жизни я напрасно продал себя в постыдное рабство, – сказал он спокойно, поворачиваясь к Лукрецию.

Тот сделал пару шагов, беспокойно поглядывая на людей, которые нас окружали, направив на него свои острые алебарды.

Лукреций понял, что проиграл – Логус узнал правду. Теперь ничто не остановит его и нас с Нубирой – больше не было сдерживающего фактора. Назревал отчаянный бой не на жизнь, а на смерть.

Все. Пора было устраивать финал. Я сосредоточился и напустил душные волны апатии на всех присутствующих людей – и на стражников, и на заключенных.

– Нубира, можно, – сказал я, когда алебарды выпали из рук застывших на месте стражников. Я оставил в сознании только оборотня. Лукреций со страхом осмотрелся – его стража была полностью парализована. Он понял, что это дар либо мой, либо Нубиры, и единственный шанс на спасение у него появится, если его стражники снова очнутся. А для этого нужно вырубить новых вампиров – кто-то из нас обладает даром забвения.

Я легко снял с себя оковы, как и Нубира – она элегантно вышла из них, легко встряхнув руками. Логус с некоторой отрешенностью спросил меня:

– Ты узнал все, что хотел?

– Да, можешь делать с ним все, что хочешь, – сказал я, рассматривая стены крепости. Нам нужно было выбраться отсюда так, чтобы не оставить следов. Вообще.

– Логус, ты же понимаешь, что его нельзя убивать здесь? Он просто должен бесследно исчезнуть. Так что без крови.

Логус кивнул головой и припал к земле, готовясь напасть на оборотня. Тот тоже не остался в долгу – на наших глазах его контуры затрепетали и во все стороны полетели куски кожи и одежды – в тесном дворике появился огромный белый волк с черными подпалинами, который опасно скалил желтые зубы.

Оборотень бросился вперед, желая подороже продать свою жизнь. Логус поднырнул под него и через пару секунд на холодный пол крепости упал обнаженный Лукреций с переломанными ногами. Из-за сильной боли он не мог поддерживать превращение и валялся на земле, скорчившись от боли.

– Нубира, уходите в лес. У меня еще есть дела здесь. – Нубира кивнула головой и стала рассматривать стены, чтобы выбрать лучший путь наверх, по отвесной стене замка. Я отдал Логусу свой плащ со словами:

– Друг мой, я буду рад, если ты останешься с нами. Не уходи, хорошо? Ты нам нужен.

Логус сжался внутренне от такого обращения. Он осознавал свое предательство и мое доброе отношение только напоминало ему о тяжелом проступке. Он боялся наказания, но в то же время его разум был полон восторга от встречи с Нубирой.

– Да, Мастер Прайм. Я не уйду. Надеюсь, что я искуплю свою вину в бою…

– Конечно, нас ждут бои, но нужен мне живой и невредимый берсеркер, понял? Это приказ!

Логус наконец-то довольно улыбнулся в предвкушении хорошего боя с оборотнями. В нем поднялась жгучая ненависть к оборотням, которая судя по всему, станет хронически прочной.

Я подошел к корчащемуся от боли Лукрецию и спросил:

– Ну, так кто сегодня умрет, песик?

В ответ он попытался плюнуть мне в лицо, но я вовремя увернулся.

– И твоих дружков встретим и вожака стаи тоже.

– Откуда ты узнал? – спросил он удивленно.

– Секрет… Прими и смирись. Я знаю их имена и лица благодаря тебе. Все. Логус, Нубира, забирайте его. Я останусь ненадолго. Встретимся в гостинице.

Нубира подбежала к Лукрецию первой и легко взвалила его себе на плечо. Ослабевший Логус даже не стал спорить – ему сейчас не под силу было взобраться по отвесной стене с тяжелым мужиком на плече. Я проводил их взглядом и дождался когда они, словно светлые тени, перепрыгнули стену Тауэра и скрылись в ближайшем лесу. Зная Логуса, я мог предположить, что Лукреций умрет в мучениях, а потом подарит бывшему пленнику свою кровь.

У меня было предостаточно времени – в такой знаменательный день в замке о пленниках думали в последнюю очередь. Так что я спокойно прошелся мимо мерно дышащих воинов, которые были в глубоком трансе, и нашел на полу, в разорванных клочьях одежды оборотня, связку ключей. Затем нашел ту камеру, в которой должен был храниться меч Логуса – «Янь».

Помню, что я подарил его Логусу в обмен на помощь в битве с кланом Ярилы «Скверного». Логус тогда вышел на бой против такого же, как он берсеркера, молодого вампира. Силы были не равны – новообращенный вампир в разы сильнее более старого противника. Но пронырливый Логус Дрейк хитростью и мужеством победил яростного новичка, что спасло жизни многим в тот день. Когда мы праздновали победу в моем поместье на берегу Борисфена, я подарил ему этот прекрасный меч в знак уважения и благодарности.

Лукреций, наверное, уже покойный, придумал оригинальный способ спрятать такой артефакт – он хранил его в камере самого буйнопомешанного пленника. Никто не сунется в камеру к сэру Тибальту в трезвом уме и ясной памяти. Потому что это грозило нападением и членовредительством. Сейчас этот растлитель малолетних мирно спал на подстилке из соломы, на время отрешившись от своего мира галлюцинаций. Меч Логуса я искал по запаху, но все равно это оказалось не просто. Но когда я вытянул из тайника в стене меч, завернутый в плотную ткань, то даже улыбнулся – словно встретил старого знакомого. Его рукоять удобно лежала в руке, и меч был на редкость легким и прочным. Я взмахнул им в воздухе и ощутил прилив радости. Ну что ж, как бы его не любил, – его все равно нужно отдать Логусу – он его по праву.

В тайнике я еще нашел длинный свиток пергамента, на котором разглядел зашифрованные строчки. Многие из них были зачеркнуты. Понятно, это и есть легендарный список Логуса, а зачеркнутые строки – имена моих погибших братьев и сестер… плата за мою беспечность.

Все. Я нашел все, что мне было нужно и мне пора было отсюда уходить. С самого большого стражника снял верхнюю одежду, затем капюшон и перчатки. Не без труда заставил себя одеть пропахшую потом ткань. Напоследок сложил спящих стражников в бывшей камере Логуса и запер их на ключ, который с неким злорадством раздавил в кулаке. В два прыжка запрыгнул на стену Тауэра и потом спустился вниз, прямо в ров, наполненный водой. Если нас будут искать, то так собакам будет труднее взять правильный след.

* * *

Когда я запрыгнул в окно нашего номера на Корнхилл-стрит, то небо над Лондоном наполнилось золотистым предзакатным туманом. В окнах домов стали загораться огни, предвещая наступление коротких летних сумерек. Сегодня город будет шуметь до рассвета – Эдуард III приказал держать кабаки и таверны открытыми до самого утра, чтобы простые граждане тоже могли отметить победу над Кале.

В номере было тихо – Логус и Нубира еще не вернулись. По собственном опыту я знал, что только хорошая охота поможет Логусу вернуть былые силы. А Нубира будет рядом, чтобы подстраховать Логуса или соблазнить. По поводу последнего я не сомневался – в нашем мире появилась еще одна пара бессмертных. Хотя время для этого было не самое подходящее. Я мысленно пожелал удачи Логусу, прекрасно понимая, что жизнь с Нубирой будет самым большим приключением в его жизни.

Я скинул чужую одежду на пол, поставил меч около камина, сел на стул напротив открытого окна и закинул ноги на подоконник. Прямо передо мной был скат крыши соседнего дома, стоявшего практически вплотную к нашей гостинице, словно тропинка к моему окну.

Сидя в полумраке комнаты, наблюдал, как на Лондон спускается ночь, и не спеша размышлял.

Как я понял, оборотни нападали небольшими отрядами по трое-пятеро особей на одного или двух вампиров. Причем нападения происходили локально: сначала Англия, потом Франция, затем Испания. Кто-то методично уничтожал нас, планомерно зачищая всю Европу.

Чтобы организовать охоту на нас в таких масштабах, нужно было привлечь немалые силы – оборотней, в лучшем случае, должно быть вдвое больше, чем вампиров. Но было немыслимо, чтобы за два-три года в Европе родилось столько наших извечных врагов. Всякое было за нашу историю, но такое впервые!

Так что здесь задействована новая сила, с которой мы прежде не сталкивались.

Кто бы это мог быть? Я вспомнил всех возможных противников: церковь, тайные общества, оборотни, фанатики… Кто же это?

Я еще раз посмотрел на список Логуса и подсчитал сколько имен зачеркнуто – более 120 имен. Осталось не более 30. И схватился за голову. Нас осталось всего чуть больше 30! Представил себе вампиров, которые сражались за свои жизни против превосходящих сил противника. Ждали спасения и не дождались. И неизвестно где они сейчас те, до кого еще не добрались оборотни! Ведь многие снялись с места, как Озахар, и в многомесячных бегах. Где же их теперь искать, чтобы помочь? Ведь на севере Италии я находил только покинутые жилища. Ушли или погибли – вот в чем вопрос.

Я еще раз посмотрел на список и представил себе, куда бы я отправился на их месте? Все вампиры Европы знали, что в военное время вокруг меня объединяются основные силы. Хм, некоторые из них могли бы отправиться в Венецию за помощью и защитой. Но там, в моем замке, сейчас никого не было – только слуги и поверенный по части торговли – Стефан Марсельяни. Он был моим альтер-эго в человеческом мире. Совершал сделки и подписывал контракты, заботился о многочисленном имуществе и платил налоги, покупал предприятия и платил зарплату рабочим. Но у меня был еще один поверенный, который контролировал Стефана – мой побратим Аронимус. Этот экзальтированный эстет мог мигом открутить голову Стефану, если заметит с его стороны хотя бы намек на обман. Я мог ему полностью доверять. Когда я послал вино в резиденцию Аронимуса во Флоренции, то в ответ пришли оборотни. Значит, они добрались и до него. Я посмотрел на зашифрованные строки с горечью. Может, и его имя здесь? Если так, то дела обстоят намного хуже, чем я думал. А что случится, если к Аронимусу придут оставшиеся в живых? Они наверняка найдут там оборотней и смерть…

Скорее бы Логус вернулся, мне нужны ответы на вопросы.

За окном уже стемнело. Первые звезды замигали на вечернем небосводе. В соседней таверне кто-то разухабисто пел гимн Английского Королевства. Я вдохнул вечерний воздух, и в нос ударил смрад от одежды солдата, которая валялась на полу. Пора бы ее сжечь эту улику и привести себя в порядок. Я сам пах не лучше!

Развести камин оказалось несложно, и через пять минут в огне сгорала одежда, наполнив комнату едким дымом. Видимо, труба засорилась, поэтому дым пошел в комнату. Я слегка ударил по трубе, отчего та сотряслась до основания, и сверху посыпалась сажа, открывая путь сквозняку.

На этот шум через пару минут прибежала служанка вместе с хозяином гостиницы. Он довольно грубо постучал в дверь, кипя от злости. Мне стало любопытно. Я открыл дверь и увидел перед собой довольно неприятного субъекта – лысоватого старика с седыми бровями, губы которого были сурово сжаты, прикрывая практически беззубый рот. Его сутулая фигура вызвала во мне жалость. Он посмотрел на меня циничными глазками и подумал: «Громила какой-то! Вот вляпался!» Молодая служанка же наоборот, посмотрела и подумала: «Святые угодники! Да он же голый!» Я посмотрел на себя и удивился: разве мужчина в одних кожаных брюках считается голым? Да я наполовину одет! Мой друг Винауи из племени черроки даже бы решил, что слишком одет!

– Я вас слушаю, милейший! – сказал я спокойно, сложив руки на груди.

Хозяин гостиницы, Марк, глубоко вдохнул и издал гневную тираду писклявым голосом:

– Что за безобразие! Что вы тут творите, бесстыдник! У нас благочестивое заведение, а не бордель какой-то! Клянусь святой Мартой, я выгоню вас из гостиницы, если еще раз что-то подобное произойдет! Нет, это скандал! – сказал он, всплеснув руками. Хорошо, что не махал руками перед моим лицом, это стабильно отвратительно на меня действует – я становлюсь слегка раздражительным, что может привести к потере этих самых рук.

– Как хорошо, что вы пришли, господин Марк! Я как раз думал спуститься к вам, – сказал я подчеркнуто вежливо. – Знаете, мне угодно просить вас принести в номер самую большую лохань для стирки, которая есть в гостинице, и примерно десять ведер теплой воды.

– Что? – взвизгнул Марк.

Я услышал, как вернулись Нубира и Логус. Сейчас они стояли под окном и развлекались, слушая мою беседу с Марком.

Я молча развернулся и пошел вглубь комнаты, где на столе лежал мой кожаный пояс. Достал оттуда золотой нобль и, подмигнув своим друзьям, которые стояли под окном, вернулся к дверям.

Молодая служанка во все глаза смотрела на косу и подумала: «Хочу и себе такую!» и грустно вздохнула. Я наклонился к подслеповатым глазам Марка и, показав ему монету, еще раз повторил:

– Большая лохань, десять ведер теплой воды и чистую простынь, пожалуйста!

Хозяин гостиницы тут же сменил гнев на милость и ответил:

– Всенепременно. Принесем, не сомневайтесь.

«Десять ведер воды. Кому сказать – не поверит! Мальчиков просили, потаскух тоже, но вода – это невероятно!»

– О времена, о нравы! – сказал я, захлопнув перед носом Марка двери своего номера.

Логус и Нубира уже стояли внутри комнаты.

Не нужно читать мысли, чтобы понять их состояние – Нубира просто светилась от счастья, а радость Логуса стала меркнуть, как только он посмотрел мне в глаза. Боль от вынужденного предательства глубоко засела в его сердце. А такие вещи могли уничтожить вампира не хуже, чем стая оборотней. Мне стало жаль его. Я, недолго думая, подошел и обнял его. Он оторопело замер, неловко сжав руки в кулаки, потому что такого раньше никогда не было. Логус больше всех знал обо мне. Он ждал, что я раздавлю его в своих объятьях, оторву голову, что угодно, только не объятья. Я отстранился от него и сказал:

– Я считаю твой поступок чудовищной ошибкой. Но ты действовал так, чтобы спасти своих. Жаль, что без толку. Во мне нет гнева для тебя.

Логус опустил голову и ответил:

– Лучше оторви мою глупую голову, твой снисходительный тон хуже костра…

Нубира забеспокоилась, не зная, как я отреагирую. Она тревожно посмотрела на нас и решила вмешаться:

– Логус, хватит. Что было – то прошло. Нам нужно жить дальше и попробовать остановить оборотней. Правильно, Прайм? – спросила она с надеждой.

– Конечно, – сказал я. – Логус, мне нужна твоя помощь. Ты можешь расшифровать все, что здесь написано? – спросил я, протягивая ему помятый свиток.

– Конечно. Этот список в моей голове. Незачем мне эта бумага, – сказал он тихо, но потом решился и добавил раздраженно: – Я же специально посылал их во все стороны Европы! Думал, что ты выползешь на шум из своего логова и завалишь их! Даже начал с Румынии, потом послал их к чехам. Ходили слухи, что ты был у них. Откуда мне было знать куда ты ушел? Где ты был, пока мы здесь умирали? – наконец-то он задал вопрос, который крутился у него на языке с самой нашей встречи.

В комнате повисло напряженное молчание. Мы буравили взглядом друг друга, а Нубира в любой момент была готова броситься между нами, если случится драка. Я вздохнул и первым опустил взгляд, потом снял с шеи медальон с портретом Адель и локоном ее волос, открыл и молча протянул Логусу.

Он посмотрел на портрет и вдохнул запах моей любимой. Нубира из любопытства заглянула тоже через плечо Логуса.

– Влюбился впервые за все свое существование… – пояснил я просто.

– Красивая! – сказала Нубира с пониманием. – Она из твоего клана? Сколько ей столетий?

– Удивительная, – ответил я тихо. – Удивительная человеческая девушка.

Логус и Нубира удивленно ахнули, переглянувшись. Влюбится в человеческую женщину было еще большим позором, чем пить кровь животных. Если с кем-то такое и происходило, то это старались скрывать.

«Но зачем? Разве ему мало наших бессмертных? Это неправильно!» – подумала Нубира, упрямо мотнув головой.

– Так что мы с тобой квиты, Логус. Я из-за нее оставался вдали от мира бессмертных какое-то время, пока на меня не напали трое оборотней. Они чуть ее не убили, – сказал я, скрипнув зубами.

– Так она знает кто ты? – спросил Логус. – И ты оставил ее в живых?

– Да, знает, и жива до сих пор. Я понимаю, что это нарушение моих же правил, но вот ты мог бы убить прямо сейчас Нубиру? – спросил я его.

– Нет, но…

– Вот и я не смог…

Я вздохнул, проведя рукой по лицу. Потом забрал медальон и повесил его себе обратно на шею, прикрыв раскрытой ладонью. Нубира посмотрела на нее и сказала:

– Да, это у тебя очень серьезно, – потом задумалась и решилась спросить. – Ты обратишь ее?

Я в ответ зарычал – Нубира зашла слишком далеко. Она все поняла и сказала тихо:

– Извини, это не мое дело.

– Правильно! – сказал я раздраженно. Положи такой в рот палец – всю руку откусит!

В коридоре послышались шаги, и мои друзья мигом оказались снова на крыше, под окном.

В дверь снова постучали, и я открыл не торопясь. Мне нужно было прийти в себя, чтобы глаза из черных снова стали желтыми. На пороге стоял хозяин гостиницы и четверо слуг. Один тащил большую лохань для стирки, а остальные – ведра с водой.

– Оставьте все у камина, пожалуйста! – сказал я Марку.

– Выполняйте, чего стоите? – рявкнул тот.

Слуги послушно поставили лохань там, где я просил.

Остальные на меня вопросительно смотрели. Я закатил глаза.

– Выливайте воду в нее, чего смотрите? – сказал я, слушая, как Логус и Нубира самозабвенно целуются. Видимо, сегодня я буду ночевать один.

– А где еще четыре ведра? – спросил я у Марка.

– Греется на огне ваша вода! У меня же только четверо слуг. Можно подумать, что у меня здесь римская баня!

– А было бы неплохо! – сказал я рассеянно. – Грязь везде, вши… Лондон просто не узнать.

Знакомая служанка положила на кровать чистую льняную простыню и, заинтригованная, стала рыскать глазами по номеру, выискивая еще что-нибудь любопытное. Она заметила самурайский меч в углу и решила, что это посох. Потом мельком глянула на догорающее тряпье в камине. В ее голове рождались все более нелепые предположения. Она собралась уходить, озадаченная, на кухню. А там она станет болтать, это точно! Сплетни разлетались по Лондону с невероятной скоростью. Если добавить еще описание моей персоны, то это будет просто прямой наводкой на сбежавшего политического заключенного. Нельзя ее просто так отпускать.

– Эй, девушка! Принесите мне еще бутылку вина и кусок сыра! – крикнул я ей. – Да поживей!

Она кивнула головой и побежала вниз, на кухню. Было слышно ее торопливые шаги на лестнице, потом на кухне, и вот она уже спешит наверх, следуя за остальными слугами, которые вереницей поднимались по лестнице, неся ведра с водой.

– Поставьте у камина, – сказал я. – А вино и сыр – на стол.

Я подождал пока слуги выполнят свои поручения. Потом подошел к окну и закрыл глаза, сконцентрировавшись, навеял на присутствующих людей глубокое безразличие к моей персоне, и попытался внушить, что ничего необычного здесь они не видели. Надеюсь, что у меня это получилось, потому что мне мешал сосредоточиться образ, стоявший перед глазами, как только я их закрывал. Это было любимое, бесконечно прекрасное лицо Адель, которое сейчас смотрело на меня насмешливо. Я улыбнулся и открыл глаза.

Слуги разошлись по своим делам, а я наконец-то мог принять ванную, думая лишь о том, чтобы как можно скорее вернуться в один маленький городок на побережье Арагонского королевства, который стал для мня центром мира.

* * *

– Адель, могу сказать, что поражен тем прогрессом, который вижу. Вы не только похорошели, стали регулярно спать и есть, но и зрение у вас практически пришло в норму. Скажите, что же так помогло вам, как вы думаете? – спросил Кристофер, подперев голову рукой.

Он сидел за своим столом, развалившись в кресле, и его насмешливые глаза изучали меня. Сейчас, по прошествии двух недель, я могла рассмотреть его лучше, недоумевая, почему он показался мне таким старым? Ему не было тридцати, но выглядел он очень хорошо – ни морщин, ни тучности, все зубы на месте. Его пристальный взгляд заставил меня нервничать. Ну, не картина же я, чтобы меня так рассматривать! Я заерзала на стуле и, чтобы прервать затянувшееся молчание, сказала:

– Доктор Бакли…

– Кристофер, – поправил меня он.

– Хорошо, Кристофер. Я думаю, что мне помогли ваши рекомендации – режим дня, питание легкой пищей, уместная физическая нагрузка и ваше дружеское отношение. Но всему хорошему когда-то приходит конец, и сегодня вечером я должна быть на корабле, уплывающем в Антверпен. Мой дядя прислал ответ и дал денег на дорогу.

Кристофер задумчиво кивнул головой. И все. Неужели он больше ничего не скажет? Мне хотелось как-то отблагодарить его за ту доброту и внимание, которым он меня окружил! Что бы я делала без его книг и доброго отношения? Я просто оттаяла около него, и это меня немного беспокоило. Я разгладила складки нового платья. Его сшила мне портниха буквально за пару дней, но оно было просто великолепно – черное, приталенное, с широкими манжетами на плотно сидящих рукавах. Длинная юбка струилась при ходьбе, а теплый плащ из грубой шерсти не давал мне промокнуть под дождем или простыть на холодном ветру. Лучший наряд для путешествия по морю, которое обещало быть долгим, и, надеюсь, интересным.

Корабль, который увезет меня к новой жизни, по дороге зайдет в пару крупных портов, причем погода будет становиться все суровей по мере нашего продвижения на север Европы, заставляя пройти испытание ветрами и непогодой, так что я постаралась к этому подготовиться.

Кристофер тихо спросил:

– Как ваши глаза?

Я поморгала для верности и присмотрелась к башенке на соседнем доме, который был виден в окне.

– Башня не танцует, не раздваивается, не пытается раствориться в тумане… – прокомментировала я свои наблюдения и взглянула на Кристофера. – То есть, я в полном порядке, – попыталась бодро отрапортовать я.

– Как сон, наладился? Кошмары прекратились? – спросил он снова.

Я задумалась. Можно ли назвать кошмаром сон, в котором Прайм нападает на Кристофера и разрывает его на куски? Я не была уверена, потому что сон вызывал у меня двойственные чувства: я была рада снова увидеть Прайма, и ужасалась каждый раз его звериной жестокости. Но потом он поворачивался ко мне лицом, и я тонула в его глазах, полных нежного гнева. Затем я непременно оказывалась в его объятьях, и я прижималась щекой к его камзолу, испачканному кровью растерзанного Кристофера. Так что точно ответить на его вопрос не могла.

– Сплю я намного лучше, – сказала я уклончиво, размышляя, каков же будет следующий вопрос. – Да, я хочу вернуть вам книгу перед отъездом.

Я достала из сумы томик Диоксиана и не без сожаления положила на стол. Было жаль расставаться с таким автором – он четко и с легким юмором описывал свои наблюдения за человеческим организмом. Мне понравилось его читать, но меня интересовали еще и другие авторы. Видимо, воспитание отца не прошло даром, и любовь к естественным наукам передалась мне. Но больше всего мне было жаль расставаться с Кристофером. Около него моя боль притуплялась, и казалось, что появляется второе дыхание. Наверное, мне было очень легко с ним общаться из-за общих интересов.

Кристофер взял томик и спросил:

– Могу ли я писать вам?

Я открыла рот и захлопала ресницами. Это было верхом неприличия. Мы не были обручены и не состояли в родстве, так что переписка могла меня здорово скомпрометировать.

– Идея не из лучших, если честно! – сказала я, виновато улыбнувшись.

– Это вы только что вспомнили о приличиях? – сказал он и морщинки-лучики появились вокруг его серых глаз, в которых я разглядела легкую грусть.

– Да, о них самых, доктор.

– Очень не вовремя, если честно! Вы уезжаете в незнакомую страну, одна, без сопровождения дуэньи. Что говорят приличия по этому поводу?

– Здравый смысл подсказывает прекратить эту пустую дискуссию, но признаюсь, что мне очень интересно ее продолжать, – сказала я, не желая отвечать на его резонный вопрос.

– Значит, не хотите больше общаться со мной? – спросил он таким тоном, что что-то во мне дрогнуло, и я решилась.

– Ну почему же? – спросила я примирительно. – Общение с вами неизменно радует меня и служит невероятной поддержкой, если честно. Я оставлю адрес дяди и надеюсь, что вы будете писать мне регулярно, если вы не против, конечно! Назовитесь двоюродным братом и пишите. Мне очень хочется продолжать наши беседы о медицине. Эта тема невероятно заинтересовала меня.

Кристофер согласно кивнул мне головой и поднялся. Я еще раз удивилась, как же я не замечала его привлекательности? Он был статным и не таким уж субтильным, как мне показалось в день нашего знакомства. Я списывала это на плохое зрение и неопытность. Он подошел ко мне и вручил листок бумаги.

– Это мои адреса. Если не возражаете, то напишите мне летом по Лондонскому адресу. Я думаю вернуться туда и продолжить свою практику. Так что не забудьте, пожалуйста, об этом.

– Не волнуйтесь, не забуду! – сказала я со смехом.

Он стоял около меня и улыбался, а я только и могла думать о Прайме. Все что угодно бы отдала за то, чтобы на месте доктора стоял мой любимый. Я вздохнула и подняла глаза на Кристофера. Он заволновался, и я почувствовала себя очень неуютно: вдруг поняла, что мы одни в этой комнате. Я резко вскочила и сказала скороговоркой:

– Кристофер, я, пожалуй, пойду. У меня много дел перед отъездом в Антверпен.

Он вздохнул и отошел к окну.

– Я обещаю написать вам как только приеду! А вы напишите мне о своих исследованиях, хорошо?

Не знаю почему, но я чувствовала себя невероятно глупо. Кристофер и я понимали, что происходит, но я как последняя трусиха боялась продолжать разговор.

– Я желаю вам оставаться в живых и однажды вернуться ко мне, – сказал Кристофер и я увидела в его глазах столько любви, что слегка растерялась.

Это было так неожиданно, что я ничего более умного не придумала, как кивнуть головой и просто сбежать. Я вылетела из его дома и побежала по улице, в неизвестность, туда, где меня ждал Прайм.

* * *

Мари и Санчес махали мне с пристани руками, а я едва сдерживала слезы, глядя на их родные лица. Они заменили мне семью и были очень добры ко мне. Их ведь ничего не заставляло заботиться обо мне – ни состояния, ни связей у меня не было. Поэтому я была так благодарна им обоим и очень жалела, что не могу вознаградить их хоть как-то за их заботу.

Полноватая Мари рыдала в платок, а высокий и плотный Санчес одной ручищей обнимал ее за плечи, а другой махал мне. Я была уверена, что в последний раз их вижу, и от этого боль от расставания была еще сильнее. Я улыбнулась им, плохо видя их из-за слез и крикнула:

– Прощайте, дорогие мои! Берегите себя!

Мари неловко улыбнулась и кивнула головой, а Санчес поднес руку к глазам. Было непривычно видеть его плачущим. Я увозила в своем сердце их любовь и любовь Кристофера Бакли, которая спасла меня в самый темный час моей жизни.

Когда новейший торговый корабль французской короны килс «Изабелла» отошел в открытое море и поплыл вдоль берега, я все еще стояла, прощаясь с этой страной. Она приютила нас с мамой, здесь я познакомилась с Праймом Ван Пайером, который стал любовью всей моей жизни, и здесь я их потеряла. Сердце подсказывало, что мой любимый все еще жив, а разум напоминал, что мама осталась навсегда в сырой земле Калельи.

Я посмотрела на горизонт и подумала, что где-то там находится мой Прайм, который стал для меня всем в этой жизни. Надеюсь, что мы однажды найдем друг друга, чтобы больше никогда не расставаться. Я даже была готова стать вампиром, как он, только бы больше никогда не терять его. Но пока что плыла в неизвестность – я не знала, что ждет меня у дяди. Быть приемным ребенком у малознакомых людей, пусть даже и родственников – всегда несладко. Я надеялась, что его домочадцы отнесутся к бедной сироте по-христиански. В ближайшие планы входило дождаться письма от Прайма или увидеть его собственной персоной, потом выйти за него замуж, стать вампиром, чтобы не стареть и не умереть, оставив его безутешно оплакивать меня веками.

Я даже боялась думать о том, что меня ждет в новой ипостаси, но мне было все равно – я представить себе не могла, что оставлю его самого. Если мне так плохо без него, то что говорить о нем, ведь его чувства обострены сильнее, чем у меня?

А пока что мой корабль плыл вдоль потрясающе красивых, выбеленных солнцем скал и пляжей, которые тонули в сочной листве вечнозеленых кипарисов и сосен. Большие валуны, упавшие в воду при последнем землетрясении, создавали гротескные фигуры, напоминая гигантов, обессилено упавших в море, чтобы испить воды. Чайки носились над кораблем, и их белоснежные крылья легко парили среди холодных предрождественских ветров. Команда корабля не обращала никакого внимания на окружающую красоту – они привыкли к ней, и этот рейс был для них простой рутиной. Я же крепче вцепилась руками за поручень у правого борта корабля и полной грудью вдохнула соленый морской воздух, подставляя лицо под легкие брызги волн, врезающихся в темные бока корабля. Над головой матросы поставили основной парус, и корабль «Изабелла», резко дернувшись, легко полетел по волнам в сторону Сеуты. Я видела этот крупный порт только на карте, он располагался на испанском берегу в районе знаменитых «Геркулесовых столбов», которые недавно начали называть Гибралтаром. Я даже немного волновалась – это была такая удача – увидеть сразу два континента – Африку и Европу, буквально проплыв между ними. Эта мысль добавляла мне оптимизма, заглушая невеселые мысли.

Пока я любовалась видами, ко мне пришел старый, высушенный всеми ветрами капитан Тибо Мартенс и буркнул в густые усы:

– Не стоит тут стоять. Ветер поднимается, точно шторм будет. Вы бы, сеньора, спустились в каюту да переждали качку!

– Я не боюсь качки, не волнуйтесь! – ответила я быстро и снова отвернулась от него. Уж очень не хотелось сидеть в каюте всю дорогу. – Как только ветер усилится, я уйду. Но пока что постою здесь, хорошо? – спросила я с надеждой.

Капитан сдвинул густые седые брови и сказал:

– Если я сказал в каюту – значит в каюту. Это вам не танцульки, а опасное морское путешествие по зимнему морю. На этом судне я и папа, и мама, и король. Поняли? Так что марш в каюту, и носа не высовывать, пока я не разрешу!

Меня его тон оскорбил, но пришлось подчиниться – его власть на корабле была всеобъемлющей, а мне плыть на этой посудине еще четыре недели. Не хотелось портить с ним отношения.

– Хорошо, – сказала я и пошла в просторную надстройку на нефе – свою каюту. Я прошла мимо выбленки – веревочной лестницы, и завистливо посмотрела на проворного юного матроса, который свободно взбирался вверх, к верхушке мачты.

Другие матросы ворочали тяжелые бочки с пресной водой, прочно связывая их между собой. Трюм корабля был до отказа забит лучшим испанским вином, шелками и восточными специями, которые были дороже золота. Груз был таким ценным, что нас сопровождали два десятка рыцарей, которые жили на противоположной стороне нефа. Они были главной проблемой для меня, потому что на корабле я была единственной женщиной. Но капитан взял меня под личную охрану не бесплатно, конечно. Он выполнял роль моей «дуэньи» и должен был получить приличное вознаграждение, если я сойду на берег Антверпена целой и невредимой. Думаю, именно поэтому он так ревностно загонял меня в каюту. Значит, меня ждет заточение на время всей поездки.

Я зашла в помещение, стены которого были закрыты яркими гобеленами, которые хорошо защищали от морских сквозняков. В каюте пахло морской солью и свежими дубовыми досками, а потолок был закопчен лампами на китовом жире. Обстановка комнаты была простой – кровать с балдахином, письменный стол, белый столик для умывания и большая каменная чаша, которая могла служить камином при умелом использовании. Окно было всего одно и сейчас в нем неистово прыгал горизонт – начался шторм. Я закрыла дверь изнутри на тяжелый засов и улеглась на кровать, прибитую к полу гвоздями. Постоянная качка развлекала меня – вместо того, чтобы пытаться удержать в желудке завтрак, я представляла, что я катаюсь на санках по снежной горе – вверх – вниз, вверх – вниз. Это так успокаивало меня, словно колыбельная, что я вскоре заснула и увидела интересный сон.

Я снова гналась по узкой улице незнакомого города за Праймом, но в этот раз могла бежать за ним. Как только я догнала его, то оказалась около моего разрушенного дома в Калелье. Вокруг не было ни души. Мы вместе смотрели на сгоревший остов дома, но совершенно по-разному: я с сожалением, а Прайм с нескрываемым ужасом. Мне захотелось обнять его и утешить, сказать, что все будет хорошо, что он зря волнуется, ведь я жива! Поэтому попыталась положить руку Прайму на его длинные пальцы, которые сжимали медальон с моим портретом, но он не видел и не слышал меня.

Я в ужасе попыталась дотронуться до него, но видела только темное отчаяние, которое светилось в его глазах, раня меня, словно нож. Схватила его за плечи и попыталась обнять, но снова бесполезно – он не чувствовал моих объятий и не видел меня, не слышал моих слов, словно я была призраком. Он поднял глаза, и я увидела всю глубину его отчаяния, отчего бессильно заплакала. Вдруг в его глазах вспыхнула какая-то мысль и проблеснула надежда. Прайм резко повернулся по ветру и побежал, словно молния, в сторону Калельи. Я пыталась остановить его, но мои пальцы словили только воздух, и я громко крикнула ему вслед: «Прайм, остановись! Стой!»

Я проснулась от того, что в дверь громко стучали. За окном уже было темно и я не сразу поняла, где нахожусь.

Мысли медленно кружились в голове, возвращая меня на борт «Изабеллы». Как ни крути, а сон был вещим – однажды Прайм вернется к моему окну и увидит сгоревший остов дома. Что он подумает? А что он почувствует – даже страшно представить. Мое сердце сжалось от воспоминания. Как же жаль, что мама не оставила мне ничего – только незначительные долги, которые из-за чумы уже некому было отдавать. Мне бы тогда не пришлось уезжать в Антверпен, к дяде. Я бы осталась в Калелье и дождалась Прайма. Но этого не случилось, и мне, как козе на веревочке, приходится прибиться к ближайшему мужчине и покорно ждать решения своей участи.

Отец Андрео даже обещал попробовать продать землю с виноградником, что было маловероятно – он не приносил прибыли, да и лучших участков земли было предостаточно. Так что будет чудо, если кто-то на нее покусится и у меня появится небольшое состояние, которое поможет мне прожить какое-то время.

В дверь снова грубо постучали.

– Госпожа де Ламбрини! Госпожа де Ламбрини! Немедленно откройте дверь! – кричал капитан. – Эта чертова девка заперлась на твой засов, Мартин! Вот какого было делать его таким прочным? Мне что, теперь пушкой дверь выбивать? – кипятился капитан.

– Ну, так вы сами приказали, капитан! – ответил спокойно неизвестный мне Мартин. – Я же взял, как положено – мореный дуб и провозился с ним, как дурак, почти неделю. Сами же говорили – невинная барышня ехать будет, а эти черти уже перепились! Еще немного и начнут бузить! Как будто вы сами не знаете! – ответил Мартин.

– Да знаю, знаю! От этих рыцарей, разрази их гром, одни убытки и никакого толку! Только жрут, спят и пьют, как стадо верблюдов! – сказал капитан, стукнув кулаком по стенке моей каюты.

Я встала и, вытерев глаза рукавом, отперла засов и приоткрыла двери, увидев перед собой капитана, высокого и тощего мичмана Мартина, как я поняла, и еще кучку мужчин всех мастей и размеров – падкие до скандалов моряки пришли посмотреть на представление.

Капитан с облегчением увидел, что со мной все в порядке, и шумно выдохнул.

– Слушаю вас, – сказала я как можно более спокойным тоном.

– Ну, вы это… простите меня, барышня! Но вы кричали, и я подумал непонятно что, ну, сами понимаете… – сказал он и кивнул головой в сторону каюты рыцарей, откуда неслась разухабистая песенка.

– Спасибо за беспокойство, капитан, но вы, право, зря так волнуетесь. Я смогу постоять за себя, если что. Мне просто приснился дурной сон и все. Я в порядке, правда.

Капитан кивнул головой и сказал.

– Вот и ладненько! Через час подадут ужин. Сегодня у нас перепела в винном соусе и овечий сыр.

– Спасибо! – сказала я и закрыла дверь.

Я снова заперлась на засов и зажгла лампу, отчего каюта показалась немного уютнее, чем при первом осмотре. Бешенная штормовая качка прекратилась, и наш корабль плыл вдоль ночных испанских берегов, слегка качаясь на волнах. Мы еще не обогнули Пиренейский полуостров, но уже подплывали к границам христианского мира.

Дальше следовали поселения мавров-мусульман, которые неистово сражались с христианской реконкистой, не желая отдавать завоеванные когда-то земли. Война за освобождение шла уже второе столетие и ее конца не было видно. Я подсела к окну и стала вглядываться в берег. Может, я увижу их высокие минареты или небольшие города? Но сколько ни вглядывалась – видела только темные неясные очертания гор и слабые мерцающие огоньки приморских селений.

Но мне нужно было чем-то заняться, чтобы не думать о Прайме. Поэтому я села за стол, достала письменные принадлежности и задумалась: чего же мне ждать от жизни? Я ведь плыву в неизвестность. Если быть честной, то кому нужна бедная сирота? Мама и ее брат не очень любили друг друга, а его жена маму просто ненавидела. Что там произошло, я так и не узнала, но ненависть была обоюдной. Может, ее муж отнесется ко мне по-отечески? А кузины будут считать своей сестрой? Эх, это было бы просто замечательно!

Настроение улучшилось и мне захотелось рисовать, тем более, что новых впечатлений была масса – красивые пейзажи и колоритные личности повсюду.

Я собиралась изобразить капитана, но задумалась и… рука сама собой стала выводить знакомые черты: высокие скулы, миндалевидные, слегка раскосые глаза цвета спелой пшеницы, прямой, тонкий нос и волевой подбородок. Потом стала рисовать губы – верхняя губа была немного полнее нижней, но линия рта прямая, говорящая о многовековом покое и мудрости. Когда я дорисовала глаза, на меня посмотрел Прайм, и рука дрогнула, а из глаз скатились две горячих слезы. Но я решила не реветь и стала рисовать его волосы – длинные, развевающиеся по ветру.

– Вот и здравствуй, любимый! – сказала я, глядя на свой рисунок, который только чуть-чуть отражал все обаяние и все то, что я любила в нем. Я придирчиво посмотрела на результат и осталась недовольна – мой любимый был намного прекраснее, чем я смогла изобразить. Ну ничего, я попробую нарисовать еще один портрет завтра.

Я отложила портрет и прошлась по каюте, вдруг в дверь постучали. Я открыла дверь, и Мартин, одетый в чистый камзол, зашел в каюту с подносом. Он осторожно поставил его на стол и галантно сдернул свежую салфетку – передо мной было чудесно сервированный ужин. Где он взял серебряные приборы? Я с восторгом рассматривала эту роскошь.

– Это капитан вам прислал от своего стола. Вы будете столоваться у его повара. Так что и посуда тоже его. Угощайтесь, милая барышня! – сказал он и вежливо поклонился.

– Благодарю вас, Мартин! – сказала я и улыбнулась. За его спиной была палуба, по которой по своим делам сновали матросы. Мне до предела захотелось попасть на свежий воздух и немного пройтись.

– Мартин, скажите мне, могу ли я на минуту выйти из каюты? Мне срочно нужно к корабельному врачу, – сказала я и для верности попыталась очаровательно улыбнуться. Этот прием безотказно действовал на отца. Сработало! Моряк аж порозовел и ответил:

– Капитан сказал, что бошки нам оторвет, если мы выпустим вас на палубу. Но если взять в сопровождение еще одного человека, то думаю… а вам шибко нужно к доктору? – спросил он с надеждой, что я откажусь. Ха! Не на ту напал!

– Очень нужно, милый Мартин. Мне что-то нехорошо… – сказала я и приложила ладонь ко лбу, – тошнит и голова кружится…

– Ну, это дело понятное – морская болезнь это называется. Ничего страшного – от нее никто еще не помер, кажись. Ну, проблюетесь, и всех делов-то! – сказал он радостно, видимо, желая приободрить. Он широко улыбнулся, и я смогла сосчитать в его рту аж три зуба!

– Ну, все-таки мне бы следовало показаться доктору, потому что есть еще пару симптомов, которые я стесняюсь вам назвать… – сказала я, потупив взор.

Кошмар! Что же придется наплести доктору?

Было видно, как Мартин пытается сообразить, о чем это я, а потом закивал головой и сказал:

– А! Я понял! Это все ваши секретные женские штучки! Так бы и сказали сразу! Хорошо, я сейчас приведу юнгу, и мы проводим вас в каюту. Только это… лицо прикройте и плащ наденьте. Не стоит будить в наших вояках «мартовские желания», как говорила моя матушка!

– Ничего, не волнуйся, я из арбалета отлично стреляю! – сказала я, гордо вскинув голову.

– Ага, я мигом! – сказал Мартин и выскочил из каюты. – Только дверь заприте! – крикнул он напоследок.

Я его тот час же послушалась и услышала свист и улюлюканье, когда на миг показалась в дверном проеме. Да, Мартин, видимо, не шутил.

Пока я ждала его, то успела наспех поужинать и надеть плащ. Еда была отличная – в Барселоне такая была нам не по карману.

В дверь снова постучали и я с готовностью вскочила с кровати, готовая к походу.

На пороге стоял Мартин и жилистый темнокожий мальчишка-мавр. Его черные любопытные глазки светились от интереса, и мне он мне показался очень симпатичным. Он был одет в светлые полотняные штаны и грубую рубашку, а на голове была роскошная чалма.

– Знакомьтесь, барышня, – это Мусса. Сей шустрый постреленок – мой слуга и по совместительству юнга.

Он смышленый и наглый, так что спуска ему не давайте! – сказал он строго.

Я кивнула головой и накинула на голову капюшон, а на пояс повесила мой любимый тонкий кинжал и сказала:

– Я готова нанести визит доктору! – и гордо вышла на палубу.

Мартин и Мусса закрыли дверь, и я с наслаждением вдохнула густой соленый воздух. Мне показалось, что все на палубе замерли, рассматривая нашу троицу.

– А ты говорил, что будет под замком сидеть всю дорогу! – сказал кто-то.

– Фу! Тощая какая! – пробасил моряк, сидящий на бочке с китовым жиром и смачно сплюнул на палубу.

– Ну и цыпа! Не зря капитан от нас ее прячет! – сказал какой-то тощий субъект со шваброй в руках.

– Да ну! В Марселе знаешь какие дамочки! Ей до них далеко! – сказал еще кто-то, которого я не смогла разглядеть в темноте.

– Тише, вы! – неожиданно громко крикнул Мартин и добавил: – Сейчас самый большой знаток женских прелестей отправится на кухню драить котлы! – Тотчас воцарилась тишина, – видимо, драить котлы никто не хотел.

– Пойдемте, – сказал Мартин и потянул меня за рукав в сторону лестницы.

Мы спустились вниз, и я прошла по нефу, крутя головой по сторонам, пока мы не остановившись перед люком на мокрой палубе. Мартин открыл его, и там оказалась лестница вниз. Я спустились по ней на удивление легко, и мы пошли дальше, к носу корабля. Было непросто идти в полутьме и смотреть по сторонам, стараясь заметить все детали. Меня отчего-то все приводило в неописуемый восторг – большие бухты толстых канатов, сложенные запасные паруса, ящики и бочки с провизией, инструменты в переносных ящиках, складные двери и полотняные койки-люльки, в которых спали матросы, не обращая внимания на постоянную качку. Новенький корабль все еще нес аромат струганого дерева и краски, которой были покрыты борта судна перед самым отплытием из Барселоны. «Изабелла» все время поскрипывала и издавала массу долгих, протяжных звуков, кренясь на волнах, заглушая иногда даже плеск волн об свои покатые бока. Мусса взял в руки лампу, которую зажег, когда мы спустились в трюм корабля и посветил ею на дверь. На ней было написано: «Дж. Робертс». Мартин постучал в дверь и учтиво отошел в сторону.

Дверь открыл пожилой мужчина, с выцветшими синими и очень мудрыми глазами, одетый изыскано, с горящей лампой в руках. Этот пухлый, приземистый, лысоватый человек окинул меня быстрым взглядом и сказал:

– А-а, наша единственная пассажирка! Ну проходите, сеньора!

– Адель де Лабрини, – представилась я, вежливо поклонившись, и зашла внутрь.

Остановившись посредине, осмотрелась: в тесной каюте была практически спартанская обстановка – кровать, стол и стул и, к моему большому удивлению, огромное количество книг, которые стопками лежали на полу, под стеной, на столе и даже на кровати. Доктор заметил, как я их рассматриваю, и сказал:

– Меня зовут Джеймс Робертс, к вашим услугам.

Можете снять плащ, здесь довольно тепло, – сказал он радушно.

Я заметила тлеющие угли в каменной чаше около стола и последовала его совету.

– У вас столько книг! – невольно вырвалось у меня. – Я приятно удивлена!

– Да, книги – моя единственная страсть и предмет моей гордости. Годами, плавая по морям и океанам, я не зря терял время, как видите!

– Если честно, то я впервые вижу такую коллекцию! – сказала я.

– Благодарю вас! У меня есть древние философы, все известные христианские мыслители, а также великоуважаемые нехристи: Гомер, Платон и Плиний! – сказал он с гордостью, с задорным огоньком в глазах.

Я с завистью посмотрела на эту шикарную библиотеку, потом вспомнила зачем пришла и сказала:

– Доктор Робертс, я пришла к вам, потому что хотела получить небольшую консультацию…

– Да вы садитесь. Одну минуточку! – сказал он вежливо и, не смотря на тучность, стал бесшумно красться к дверям.

Он осторожно взялся за ручку и с силой открыл ее, навалившись плечом. На пол попадали пятеро матросов, включая Мартина и Муссу. Да, охранники из них еще те!

– Ану, проваливайте все! Вот сейчас скажу капитану и будете… а чтоб вам! Неучи окаянные! – сказал он и с силой захлопнул двери, поправив съехавший на затылок парик. – Вот так всегда. Толпа бабуинов. Вы знаете о ком я? – спросил он вдруг с живейшим интересом.

– Да. Я читала в одной книге о них. Достаточно настырные создания, насколько я поняла, – сказала я.

– Вы читали, а я их видел! Знаете, толпа бабуинов однажды напала на наш небольшой лагерь в джунглях… – сказал он и вдруг спохватился, с опаской посмотрев на меня. – Я могу быть болтливым до ужаса, вы останавливайте меня, а то я так могу до утра рассказывать!

– Вы знаете, я бы не прочь послушать вас. Мне до ужаса тоскливо сидеть в каюте, чувствую себя, словно в тюрьме. Я и к вам выпросилась только для того, чтобы пройтись, если честно. Капитан запер меня и собирается держать в каюте весь рейс!

– Так в чем вопрос? Я с удовольствием буду беседовать с вами, если вы не против. Тут трудно найти приличное общество, не правда ли? И мне будет с кем парой слов перекинуться и вам будет нескучно. Предлагаю совместные ужины и променад по палубе. Согласны?

– Да, конечно! – ответила я. – Я скажите, у вас есть книги по медицине? Мой лечащий доктор в Барселоне давал мне прочитать Диоксиана, знаете, не могла оторваться. Так интересно! Врачом мне не быть, конечно, но все равно меня это ужасно занимает!

– У Джеймса Роберта есть все! – сказал он с гордостью и достал из одной стопки две книги. Это были редчайшие экземпляры из энциклопедии Александра целителя! Они стоили целое состояние, и я теперь понимала, почему он возит все книги с собой. Такая библиотека была просто сокровищем!

– Это невероятно! – сказала я, не веря, что держу эти книги в руках. – Вы не против, если я немного… – сказала я, открывая первую из них. Я поднесла текст к глазам, чтобы прочитать и доктор Робертс просил:

– Давно зрение упало?

– Нет, после пожара и удара по голове тяжелой скамейкой, – ответила я рассеянно, рассматривая картинку в книге.

– Ай-яй-яй! – сказал он и показал головой. – Бедное дитя… И как это произошло?

– На мой дом напали мародеры, знаете, банды странствующих рыцарей и крестьян, у которых нет хозяев, бродят по Арагону и грабят опустевшие после чумы дома. Вот и мы с мамой пострадали, – дальше я говорить не хотела.

– И что? Как вы спаслись? – спросил Робертс таким участливым тоном, что мне вдруг захотелось ему все рассказать.

– Я застрелила одного из арбалета, но не успела спасти мать. Она погибла до того, что дом загорелся, а вот моя служанка Жанна была заколота ножом… – сказала я. Воспоминания, которые хранились за семью замками, вдруг снова ожили, и слезы без моего разрешения полились из глаз. Я беззвучно заплакала, закрыв глаза рукой. Робертс подскочил ко мне, участливо взял за плечи и усадил на стул.

– Давайте, я вам вина налью, милая моя, – сказал он и, налив рубиновую жидкость в кубок, протянул мне. – Испейте этого яда драконов, пусть он отравит горькие воспоминания!

Я немного отпила и сказала:

– Извините, что не сдержалась. Я не хотела вас расстраивать… Мне не с кем было об этом поговорить, и я думала, что справилась с этим…

– Да что вы, барышня! Такое горе, такой удар судьбы! Как мне вас жаль, бедное дитя! – сказал он без лицемерия.

– Спасибо за участие. Мне от ваших слов стало немного легче.

– Да что вы, это моя работа. Не забывайте, что настоящий доктор лечит не только тело, но и душу. И последнее, наверное, важнее, чем первое. Вот вы поплачете, порыдаете, и боль уйдет со слезами, ведь они исцеляют человеческое сердце.

Я с благодарностью посмотрела на него и сказала:

– Знаете, я вам почему-то верю, мне стало намного легче.

– Вот и прекрасно! Но не думайте, что это от вина!

Не вздумайте топить горе в этом напитке! Станет только хуже! – сказал он строго. – Ну, да ладно! Вам нужно поспать, а когда проснетесь, то почитаете после завтрака книгу, потом обед и прогулка вместе со мной по палубе. Я скажу всем, что вы еще не оправились после тяжелой болезни и вам нужно много гулять на свежем воздухе. А эти грешники пусть думают, что хотят! Слушайте, а вы правда хорошо стреляете из арбалета? – спросил он вдруг, заметно оживившись, и в его глазах зажегся задорный огонек.

– Да, не дурно.

– Вот так удача! Я чего только не умею делать, но это оружие никак не освою. Научите меня? – спросил он вдруг так простодушно, что это вызвало у меня улыбку. Я поглядела на его седые кудри и еще раз заглянула в глаза. В них читалась мудрость и понимание и в то же время живой юношеский задор.

– Я рада, что познакомилась с вами, доктор Робертс.

Вдруг мне вспомнился еще один доктор и его глаза, полные любви. Я беспардонно позволила Кристоферу влюбиться в себя, а потом уехала, использовав его любовь как эликсир для лечения той огромной дыры, которая осталась вместо сердца после отъезда Прайма и смерти мамы. Я была бесконечно благодарна ему, хотя легкое чувство вины перед ним не давало мне его забыть.

– И я рад знакомству, – ответил охотно доктор.

– А у вас есть арбалет? – спросила я, вытирая слезы.

– Да, вожу с собой на всякий случай. Все жду удобного случая пострелять в чаек, но все боюсь подстрелить кого-нибудь. Стрелы, эти мерзавки, летят куда попало, только не в цель… – сказал он с досадой.

– Хорошо, завтра начнем, с утра, – предложила я. – А капитан разрешит?

– Этот старый морской волк становится просто ручным после двух стаканов эля. А у меня с собой целых два ящика! Приходится возить с собой в рейс. А что поделать? Нужно же как-то лечить его просоленные нервы! – сказал он, лукаво улыбнувшись. Ох, непростой, очень непростой этот доктор! – А вас я не отпущу пока что. Служебные обязанности вынуждают меня задать вам пару вопросов, чтобы составить мнение о циркуляции четырех основных жидкостей в организме, а вы уже знаете, что от этого зависит здоровье человека…

– Доктор, вы серьезно будете спрашивать про все это? Я могу сама ответить на них после прочтения Диоксиана, – сказала я умоляющим тоном. – Поверьте, у меня все в порядке с ними!

– Так. Стыдливость тут ни к чему. Так что приступим: как вы потеете? Как часто у вас бывают…

Я закрыла руками лицо и густо покраснела, но потом с отчаянием сказала:

– Я на такие вопросы в последний раз отвечала лет в двенадцать своей служанке. Доктор, поверьте, волноваться совершенно не о чем. Меня даже морская болезнь не беспокоит. Я здорова как бык, даже инфлюэнция и огонь меня не победили. Так что я, скорее всего, пойду к себе, – сказала я, привстав со стула.

– Ну, хорошо, так и быть. Но если вдруг появятся недомогания – не забывайте, что вы прибыли к нам из очага чумы, так что следите, чтобы не было болей внизу живота. Хотя если у вас скоро должны начаться…

– Доктор! Хватит! Я все поняла! – сказала я и вскочила со стула.

– Ладно. Мартин! Мусса! – вдруг крикнул он. Потом отдал мне томик сочинений Александра-целителя со словами:

– Наслаждайтесь! Но помните наш уговор – утром вы учите меня стрелять из этого адского оружия, а я всячески развлекаю вас интересными историями, ладно? – сказал он и указал на арбалет, который вместе с кривым ятаганом лежал на полу у окна.

Я кивнула головой, снова задрапировалась в плащ и самодельную чадру, а потом вышла из каюты доктора. Возле дверей меня ждали Мартин и Мусса. Я шла за ними к себе в каюту, не особенно обращая внимания на то, что происходило вокруг, и с радостью прижимала к груди книгу. Предстоящая поездка показалась мне не такой уж скучной, а чтение обещало быть занимательным. Мне вдруг подумалось, что сказал бы Кристофер, узнай он, что я сейчас собралась читать при свечах, пока глаза не начнут слипаться? Я захихикала, как нашкодившая девчонка, и решила написать ему бодрое письмо, оправив его в Барселону из ближайшего порта.

Когда мы добрались до Малаги, письмо было готово. Я подробно описала мое четырехдневное путешествие, не забыв похвастаться доступом к шикарной библиотеке доктора Джеймса Роберта. Капитан с облегчением передал свои обязанности дуэньи доктору, который старался проводить время, свободное от лечения команды от последствий венерических заболеваний, в моем обществе. Мы придумали завтракать на баке, куда Мусса каждые утро подавал нам легкие кушанья. Рыцари иногда устраивали шуточные турниры во имя прекрасной дамы. Этой дамой избрали меня без моего согласия, и приходилось рассуживать этих задир. Конечно, трудно было быть беспристрастной судьей – я не считала геройством тыканье друг друга деревянными мечами. Это было как-то по-детски. Перед глазами стоял Прайм – в одиночку убивший троих огромных волков голыми руками. Вот это было достойно уважения! Я старалась присудить первенство тому рыцарю, который применял меньше запрещенных приемов, и потом возвращалась к чтению книг на свежем воздухе.

Иногда к нашей компании присоединялся капитан, и я с удовольствием слушала их беседы с доктором. Они обсуждали политику государств, цены на пеньку, вспоминали интересные случаи из своей бродячей жизни.

Через пять дней попутного ветра мы добрались до Геркулесовых столбов, и я во все глаза рассматривала Африканский континент – он казался мне диким краем, полным сказочных существ и небывалых чудес. Но корабль предсказуемо повернул к западному побережью Пиренейского полуострова и поплыл по водам Атлантического океана к северу, оставляя Африку, как несбыточную мечту, позади.

В Кадисе капитан сделал остановку, отпустив экипаж справить свои «естественные мужские надобности» в многочисленных портовых борделях. Доктор тоже исчез, но наутро все же явился немного пьяный, но довольный – ему удалось раздобыть пару манускриптов и какие-то старинные карты. Рыцари сползались на корабль кучками и требовали эля, чтобы залить похмелье, а на смену им в город уходила вторая смена. В этом круговороте невозмутимый капитан не забыл запереть меня в каюте, но я все равно умудрилась отослать письмо Кристоферу. Мусса отнес письмо на берег вместо меня. Я старалась написать веселое письмо, не забыв написать о своих опасениях. Доктор узнал от своего знакомого аптекаря, что восток Испании полностью поглотила эпидемия чумы, опустошая многие села и города. Поэтому я забеспокоилась – а вдруг отец Андрео, который был моим единственным связующим звеном с Праймом, не переживет эпидемию? А что, если заразится и унесет в могилу мои надежды связаться с Праймом? Я попросила Кристофера написать отцу Андрео и узнать, жив ли он, заодно рассказать, что со мной все в порядке. Ответ же попросила выслать на адрес моего дяди в Антверпене.

Сидя под замком в каюте, из своего окна я видела на улицах города многочисленные похоронные процессии. Чума добралась и сюда. Мусульмане хоронили своих родных в каменных склепах, в горах. Длинные вереницы людей, одетых в черное, поднимались туда в сопровождении душераздирающих воплей плакальщиц. Это было гнетущее зрелище, и я каждый день благодарила Господа, что все еще жива.

Капитан тем временем позаботился о запасах – наполнил трюм бочками с пресной водой, свежими овощами, солониной, мукой и прочим провиантом, не забыв про пиво, естественно.

Через три дня мы снова отправились в путь, огибая западный берег Пиренейского полуострова, в сопровождении стаи дельфинов. Они прыгали вокруг корабля, и их черные спины блестели на солнце, когда они стремительно выныривали из морских глубин. Я сделала пару набросков в своем альбоме и безуспешно попыталась остановить рыцарей, которые возжелали поохотиться на этих наивных детей моря. Никто и слушать не стал. Ни слезы, ни уговоры не помогли, и я заперлась в своей каюте, обиженная на весь мир, чтобы не видеть охоты. Я упала на кровать и, глядя на качающийся горизонт, думала, где же мой Прайм? Наверное носится по всей Европе, уничтожая своих извечных врагов. Помнит ли он обо мне? Любит ли еще? Я не знала точно. Я уткнулась лицом в одеяло и заплакала, то ли от невозможности остановить убийства, которые творились за дверьми моей каюты, то ли от того, что желала Прайму скорее поубивать оборотней и вернуться ко мне.

Когда я вволю нарыдалась, то села к столу и нарисовала еще один портрет Прайма. На этот раз он смотрел на меня так, как только мог смотреть только он – задорно, немного лукаво, с любовью и озорством, с каким-то внутренним спокойствием, которого я ни у кого не встречала. Не знаю зачем, но я нарисовала его медальон, срисовав с моего. Я сняла его с шеи и положила на стол, водя пальчиком по ярко-красным камням. Этот медальон держал в руках Прайм, он возил его из эпохи в эпоху, из страны в страну и вот отдал мне. Я вспомнила, как он рассказывал о том, что дарил его каждому члену своего клана – детям, которых он создал лично. Наверное, это был привилегированный клан, ведь его создавал лично Прайм. И теперь я его часть. А ведь где-то по земле ходят и другие существа с такими же медальонами на груди. Я снова посмотрела на бумагу, словно ожидая ответа от него.

– Ну где же ты, любимый мой? – спросила я и с тоской посмотрела на него.

В дверь постучали, и я не сразу открыла. На пороге стоял доктор и заглядывал внутрь каюты.

– Можно я зайду? – спросил он и, не дождавшись разрешения, шагнул внутрь.

Он с осуждением посмотрел на мои заплаканные глаза, и его взгляд случайно упал на стол, на котором лежал портрет Прайма и мой медальон. Его глаза расширились, и он со страхом взглянул на меня. Я растерялась: что же его так испугало? Он знал Прайма? Не мог же простой рисунок так испугать его. Я поспешно спрятала листок с портретом в папку и схватила медальон, зажав его в ладони.

– Я слушаю вас, доктор.

В его глазах читались страх и подозрения, а я не знала, как себя вести – сделать вид, что ничего не заметила или спросить в чем дело? Я решила ничего не говорить, потому что обещала Прайму никому о нем не рассказывать и даже не упоминать в разговоре.

– Знаете, я зашел по просьбе капитана. Он просит прощения за варварство охраны, но знаете, лучше пусть они спустят свою агрессию на этих тварях, чем начнут бить морды друг другу. Это жизнь, дорогая моя, ничего не поделаешь…

Я горько вздохнула и кивнула головой.

– Я принес вам новую книгу для чтения. Прошу вас сегодня отказаться от утренней прогулки, потому что эти звери сейчас разделывают туши. Кровь везде… – он выжидающе посмотрел на меня.

– Доктор, благодарю вас. Я, пожалуй, посплю немного, потому что утро выдалось тяжелым. – Я покачала головой и немного наигранно зевнула.

– Ну, хорошо, но вечером жду вас у себя! – сказал он бодро, но глаза излучали тревогу. Интересно, почему? Он наверняка узнал Прайма или, может, считает мой рисунок непристойным?

Когда он ушел, я с облегчением выдохнула и закрыла дверь на засов. Снова одела медальон и легла на кровать, думая, что если доктор знает Прайма, то откуда?

Лежа на удобной кровати, я размышляла, перебирая в уме все варианты. Так и не найдя подходящего, неожиданно для себя я заснула. Сон был беспокойным, потому что я видела Прайма, который отбивается от десятков огромных волков и побеждает их ценой неимоверных усилий. С немым бессилием я смотрела, как с глухой болью заживают его раны на плечах, шее и ладонях. Он устало стоял, опустив голову и ждал, когда же исцеление закончится. Вокруг него лежали тела поверженных врагов, а в его глазах читалась такая усталость, что мне стало стыдно – я подозреваю его в равнодушии ко мне, а стоило бы подумать о том, что ему намного труднее!

Дни сменялись днями, становясь все однообразнее. К концу путешествия доктор Роберто освоил арбалет, я прочитала три книги, погода стала мерзкой донельзя и еще я выучила все возможные портовые ругательства на четырех разных языках. Как бы гобелены не прикрывали звуки, доносящиеся с палубы, но когда мичман орет на провинившегося матроса, трудно не услышать его цветастую лексику.

Я даже стала разбираться в проститутках – матросы могла часами обсуждать кто из них лучше, где дешевле, а какие из них экзотичнее. Вчера мнения разделились снова – «высокое» общество не могло решить, какие лучше – парижанки или миланки. Дискуссия достигла апогея, когда матрос Смит разбил бутылку на голове своего соперника, и мичман мощными оплеухами поставил жирную точку в споре. Он довольно фигурально объявил, что сдаст обоих в ближайший бордель, чтобы они на собственном опыте могли познать прелести этой профессии. В общем, дни шли, и в моем альбоме появилась еще пара рисунков Прайма, а доктор Робертс разрешил ассистировать ему, когда он вправлял вывих руки, который получил бедный Мусса, взбираясь по веревочной лестнице.

Матросы, увидев, как я метко стреляю чаек, преисполнились ко мне уважением и обходили стороной, тем более, что я проводила почти что все свое время с доктором или капитаном. Доктор Робертс мог часами рассказывать про свои путешествия, и его истории никогда не кончались – из одной он плавно переходил в другую. Днем я либо читала, либо рисовала, а вечером после прогулки по палубе слушала истории доктора. Мне он казался бесконечным источником знаний, и однажды я решила задать вопрос, который давно меня интересовал.

Когда мы вышли из французского порта Булоньсюр-Мер, капитан и доктор устроили шикарный ужин, состоящий исключительно из французских блюд. Вино было просто прекрасным, я еще раз со стыдом подумала, какую же кислятину предлагал людям наш виноградник в Калелье.

Ближе к середине ужина я в тридцатый раз выслушала комплимент по поводу моих прекрасных глаз. Доктор уверял, что делает их с терапевтическим эффектом – якобы комплименты помогают сохранить женскую красоту. Я же научилась их принимать с легким достоинством и в ответ только невпопад кивала головой.

Доктор начал оживленно рассказывать нам про лечение артрита, и мне никак не удавалось узнать у него что-то о вампирах. Для этого я планировала свести разговор к мистическим темам или спросить напрямую. Но когда тема зашла про свертываемость крови, доктор Робертс рассказал, что один его пациент просто истек кровью и погиб из-за этого. Я оживилась и сказала:

– А кстати, сейчас я снова расстрою вас, рассказав еще одну мою семейную историю. Дело в том, что мой брат погиб при странных обстоятельствах – в его теле не нашли ни капли крови, а на шее было только два небольших отверстия, словно от укуса. Священник отказался хоронить его на христианском кладбище, и мы с мамой вынуждены были похоронить его вместе с отцом под большим деревом и уехать. И пошли слухи, что он погиб от укуса вампира. Хотя после вашего рассказа я могу предположить, что он мог погибнуть от несвертываемости крови…

– Знаете, Адель, мне нравится эта ваша революционная идея – отделить мистическое в науке от реальности, – сказал доктор, видимо, размышляя, стоит ли мне кое-что рассказывать. Он немного подумал, но потом решительно выдвинул подбородок вперед и стал рассказывать, уставившись в одну точку. – Это похвально, но в данном случае этого делать не стоит. Наш мир всегда был населен мифологическими существами. Кто сказал, что он принадлежит только людям? Всегда, во всех культурах говорилось о загадочных существах, которые населяют наш мир, образуя параллельные цивилизации. Например, вампиры, о которых вы так кстати упомянули. Историк Аристотель упоминал в своих трудах цивилизацию атлантов, которые в древности создали высокоразвитое общество. Они были неимоверно сильны, красивы и бессмертны. Никто, правда, не говорил про их жажду крови, но они, как никто другой, подходят под описание вампиров. Я даже однажды столкнулся с одним таким… существом. Он выглядел в точности как человек, старался держаться в тени, выходил из дому только с наступлением сумерек, а все дамы нашего городка были поголовно влюблены в этого странного красавца. Правда, он никому не отвечал взаимностью, а по окрестным селам прошла целая череда загадочных убийств. Погибали в основном крестьяне, но иногда целыми семьями, – сказал он и пристально на меня посмотрел.

Я беспокойно ковыряла вилкой полусырое мясо и, не поднимая глаз на доктора, все-таки спросила:

– И почему же вы решили, что он был причиной этих смертей? – спросила я.

– Потому что от него исходило нечто такое… опасное. Это приятно щекотало нервы дамам, но вот кто был умнее – держался от него подальше.

– Так, может, он был просто нелюдимым человеком? – спросил капитан. – Вот у нас матрос есть, Стенли Кирк. Ужасный человек – с ним даже не разговаривает никто. Ну, и если что случается нехорошее – команда сразу думает на него. Хотя я как-то разговорился с ним – потребовалось бутылки три эля, чтобы развязать ему язык – оказался хорошим парнем, просто несколько глуповатым.

– Да, бывают такие люди, но этот субъект был начитан, образован и сведущ, кажется, во всех сферах жизни. Я до сих пор уверен, что такое образование не получить в Европе, да и нигде в целом мире. Знаете, такое сочетание молодости и опыта…

– Ой, доктор! Вам просто хочется верить в своих атлантов! – сказал капитан. – Ерунда все это!

– Ерунда? А как вы прокомментируете тот факт, что после его отъезда загадочные убийства прекратились? – спросил доктор с вызовом. – Скажете, что совпадение?

– Нет, не скажу. А может, он был просто патологическим убийцей? – спросила я. – Кажется, я читала о таких персонах. Они просто больны и ничего не могут с собой поделать.

– Не соглашусь, больным он не казался. Ладно, не будем об этом! – сказал он, и я уже было успокоилась, что опасная тема пройдена.

Однако я мало узнала о мире бессмертных, и это меня расстроило. Хотя можно было сделать выводы: вампиры были состоятельны, владели имуществом, бывали в человеческом обществе и питались его представителями. Меня передернуло от этой мысли. Я посмотрела в окно – мы подплывали к границам Фландрии. Интересно, а сколько бессмертных живет на этой земле? Сколько вампиров, оборотней, чем они занимаются, под какими личинами скрываются?

– Но знаете… и здоровым тоже не назовешь, – неожиданно продолжил доктор, глядя мне в глаза. – Бледное лицо, глаза странного темно-красного цвета и золотая коса по пояс…

Я от неожиданности поперхнулась вином. Доктор подскочил и сказал:

– Ой, простите, Адель. Эта тема, наверное, испортила вам трапезу.

– Да, навевает неприятные воспоминания… о брате, – сказала я, когда смогла дышать нормально.

В дверь постучали, и зашел помощник капитана. Он извинился и сообщил, что капитан срочно нужен на камбузе. Тибо Мартенс тут же встал из-за стола и вышел на палубу. Дверь закрылась, словно дверца ловушки, и я поняла, что доктор просто так от меня не отстанет.

– Ну да, ну да, – ответил доктор с легкой улыбкой. – Это его рисунок я видел вчера у вас в каюте? – спросил он как бы невзначай.

Я замолчала, думая, как ему ответить. Сказать правду или солгать? Я посмотрела на него с вызовом и ответила быстрее, чем могла подумать о последствиях:

– Это мой жених! Мы обручились с ним полгода назад, в Калелье. Сейчас он отправился по делам наследства в Венецию.

Доктор был сбит с толку.

– Адель, это конечно не мое дело, но мне не безразлична ваша судьба. Вчера я сразу узнал того… человека, которого вы нарисовали. Ведь это и есть тот «загадочный красавец», о котором я рассказывал! – сказал он с возмущением. – И, судя по рисунку, он ни на грамм не постарел!

– Я знаю, кто он и что он, – сказала я, пунцовая от волнения.

– И вам все равно? Все равно, что он не человек? Что он вампир? – спросил доктор возмущенно.

Я встала из-за стола и подошла к доктору, чтобы наш разговор даже случайно не услышали.

– Он спас мне жизнь! Он не такое чудовище, каким был когда-то. Он вампир, да, но он пьет исключительно кровь животных! Он больше не охотится на людей! – сказал я шепотом, заглядывая в глаза доктору, силясь найти в них понимание.

– Но это же демон, порождение ночи! – воскликнул он снова. – Вы не боитесь вечного проклятия, которое принесет общение с ним?

– Ну, не знаю доктор… Он не плохой, это точно. Не знаю, каким вы его запомнили, но я помню только хорошее – он вылечил меня от инфлюэнции, поил отварами трав по ночам, когда я была в бреду. Он спас меня от… других «нелюдей» и был таким… замечательным! Он любит меня от всего сердца!

– А вы попали под его влияние и согласны бежать за ним на край света? – сказал доктор с укором в голосе, расстроенно покачав головой.

– Да, согласна. Но сейчас уезжаю туда, где он может и не найти меня, – сказала я с грустью. – Доктор, поймите меня тоже. Он – последнее, что у меня осталось в этом мире. Я люблю его больше жизни и не представляю, как проживу без него еще неделю, а вы говорите про проклятие…

Я села за стол и закрыла лицо руками.

Воцарилось молчание. Доктор сидел молча, было слышно, как трещит фитилек свечи.

– Вы так сильно его любите? – спросил он наконец-то.

– Да. Но он любит меня сильнее… – сказала я с полной уверенностью в своих словах, глядя на него.

Доктор встал и подошел к большому окну, в котором было видно холодное море и вспененный след корабля. Он постоял молча, а потом сказал:

– Я не знаю, принесет ли эта любовь счастье вам, милая Адель. Скитаясь по свету, прожив столько лет, я могу сказать только одно – там, где есть любовь – есть Бог.

Я вскинула голову и сказала:

– Вот и я на это надеюсь.

Доктор вдруг скинул с себя серьезность и, весело повернувшись на месте, сказал:

– А я все-таки был прав по поводу того, что вампиры существуют! И кто знает, кто еще…

– Оборотни. Сама видела. Такие огромные волки, почти размером с лошадь! – сказала я, передернув плечами от неприятного воспоминания.

– Да вы что! – воскликнул он, от восторга раскрыв рот. Его глаза засветились от неподдельного интереса, и я поняла, что от расспросов я не отделаюсь.

Вечер закончился удачнее, чем начинался, – мы с доктором объяснились, и теперь ничто не мешало нашей искренней дружбе.

* * *

Утром Логус и Нубира вернулись подозрительно чистыми, словно купались всю ночь в Темзе. Я не стал расспрашивать, тем более, копаться в их памяти. Логус выглядел еще лучше, чем вчера вечером – вернулась живость во взгляде и хорошее настроение. Нубира выдала ему кое-что из моего гардероба, который хранился в соседней спальне, а старые лохмотья арестанта отправились в то же камин, что и мой вчерашний камуфляж.

Он сложил свои полные губы в лукавой улыбке и спросил:

– Ну что, убьем сегодня пару оборотней?

Я кивнул головой.

– Да! – воскликнул он радостно, потирая руки. Он еще больше возненавидел наших извечных врагов, после того, как попытался быть с ними честным и в результате они его жестоко обманули.

– Только сначала перепиши свой список. Мне нужно спланировать маршрут по Европе, чтобы спасти оставшихся.

– Да, конечно. Но ты же должен понимать, что это будет неточная информация, да? – спросил он осторожно. – Многие сбежали или погибли…

– Да, мне нужно знать хотя бы примерное состояние дел. Ты мне очень поможешь, если честно.

Логус кивнул и сел за стол у окна, на котором лежала бумага и стояла чернильница с пером. Он бодро поднял руку над листом и замер, уставившись на строчки в середине листа.

Горечь потери затопила его сознание, когда он дрожащей рукой зачеркивал имена всего своего клана. Осталось только его имя. Нубира следила за ним, задержав дыхание. Когда Логус вычеркнул имя своего вожака, она подошла к нему и сказала:

– Вот уж истину говорят: где-то находишь, а где-то теряешь. Мы отомстим за них!

Логус угрюмо кивнул и принялся расшифровывать.

Нубира все это время перебирала гардероб, решая, в чем же будет правильнее поубивать к чертям собачьим оборотней: в наряде для езды на лошади или одеться в мужское платье? Потом подумала и решила, что в мужском костюме будет удобнее. Эта эстетка умудрилась подобрать для себя и Логуса наряды одинаковых оттенков.

Я тем временем сидел над чистым листом бумаги и придумывал письмо для Адель. Сегодня темой моего послания был рассказ об основании Лондиниума. «Дорогая моя любознательная девчонка! Сегодня я расскажу тебе еще одну интересную историю. В 43 году до Рождества Христова, я, к сожалению, немного опоздал и не видел лично, как император Клавдий, любимый ученик историка Сульпиция Флава, основал очередное поселение на захваченной у триноватов территории. Было бы интересно посмотреть, как исполненный собственного достоинства император, в багряном плаще и в венце победителя, сделал властный жест, приказав рабам проложить борозду, очерчивающую границы будущего города. Сейчас все это тривиальное мероприятие превратили в целое историческое событие. Поверь мне, говорят, что он сделал это, сидя за столом, апатично махнув рабам ножкой жареного цыпленка, которым как раз завтракал. Так что не верь книгам – они ужасно врут относительно этого императора». Я улыбнулся, представляя, как бы она смеялась, читая мое письмо. Из задумчивости меня вывел Логус, который протягивал мне новый список.

«Опять он с ней разговаривает! Хоть бы эта любовь не помешала делу!» – подумала Нубира.

Я быстро пробежал по списку глазами и навсегда запомнил имена погибших. Потом отдал его Нубире, которая жадно схватила список и стала читать, бормоча в слух:

– Ротильда мертва, ай-яй-яй! И ее брат Прасутагтоже. И Мотильшез с берегов Рейна. Как жаль, как жаль! Кастель из Испании, а где же Скапула? И он погиб… – она пробежала по всему списку и нашла имена всех своих друзей зачеркнутыми. Она молча бросила его в огонь, и мы наблюдали, как сгорает бумага, словно стирает навсегда память о наших погибших друзьях, но не из наших воспоминаний. Логус подошел к Нубире и обнял ее за плечи, пытаясь утешить.

Черное отчаяние, смешанное со злобой затопило меня сверху до низу и вырвалось наружу темными волнами, добравшись до Нубиры и Логуса. Им показалось, что даже солнечный свет померк. Я испугался, что навредил им и сказал:

– Простите, сейчас успокоюсь. Мои дети… Просто… уф… нелегко… понимать, что потеряно столько детей Солнца… – вздохнув, я попытался взять себя в руки.

У Логуса возбужденно загорелись глаза. Я по неосторожности сболтнул лишнее. Он и так собирал на меня досье, как на любого вампира, только в нем было очень мало информации. А только что я двоил его желание узнать больше. Ладно, потом разберусь с этим.

Потом продолжил:

– Что ж, по всей видимости в Южной Галии, Скифии, Италии, а также у прибалтийских славян еще можно найти остатки кланов. В Чехии, Румынии, Греции, Франции, Англии, Италии, между Рейном и Эльбой, Британии, на Дунае, на севере Азии не осталось ни одного вампира, – подытожил я прочитанное. – Остается еще большая надежда на одичавших бродяг, которые не вошли ни в какие кланы.

– Я не включал таких в свой список, – сказал Логус с надеждой.

– Но ты знаешь что-то о них?

– Не много. Я просто собирал информацию о них по обрывкам местных легенд и детских страшилок. Так что ничего конкретного сказать не могу. Если бы знал, то отправил бы собак Лукреция к ним в первую очередь.

– Даже если мы их найдем, то толку от них все равно мало – они, как боевые единицы, мало управляемы, – сказал я, – хуже новорожденных вампиров, если честно. Так что в расчет их не берем, тем более что не знаем, где их искать.

Я вскочил на ноги и стал бродить по комнате, продумывая нашу дальнейшую стратегию. Я сжал кулаки и сказал:

– Значит так. У меня есть еще один список, по которому шли оборотни, напавшие на меня в Каталонии. Это в Арагонском королевстве. Судя по списку Логуса, все из него, кого я надеялся спасти – погибли. Остались только два клана на берегу Балтики: три в Южной Галии и четыре в Скифии. В Италии остался только один клан. Так что предлагаю вам следующее: вы пройдетесь по берегу Европы вдоль Северного моря и попробуете спасти кого сможете.

– А дальше что? – спросила Нубира.

– Дальше по плану новая стратегия, – сказал я тоном, не терпящим возражений.

– Могу я узнать детали? – спросил Логус, параллельно складывая в голове два случайных слова из моего разговора: «мои дети» и «дети Солнца». Он с интересом посмотрел на меня, придумав кое-что.

– Да. Почему нет? Мы соберем всех в одном месте и сделаем все, чтобы они остались в живых. Для этого подойдет, например, Исландия. Я понимаю, что это решение вынуждает вас странствовать по континенту, кстати, рискуя своими жизнями.

Логус посмотрел на меня испытующе и сказал:

– Я согласен, только на одном условии.

Я кивнул головой. Условия и интересы – я даже удивился, если бы их не было.

– Ты ответишь на некоторые мои вопросы. Это касается твоей биографии и некоторых событий в прошлом, которые мне хотелось бы узнать.

Конечно! Информация – это его истинная страсть. Думаю, что это приемлемая цена за его помощь.

– Хорошо. Когда эта война подойдет к концу. Только у меня тоже одно условие.

– Какое? – спросил он.

– Больше никаких списков. Ничего, что касается вампиров, не должно храниться на бумаге. Ты должен уничтожить свои записи. Ты ведь и так все помнишь наизусть.

– Договорились, – сказал Логус, надеясь, что я никогда не узнаю про один его тайник, где хранится кое-какая информация, в виде манускриптов.

– Если ты нарушишь наш уговор – я об этом непременно узнаю, поверь мне.

– Знаешь, а я тебе почему-то верю! – сказал он с улыбкой. А сам подумал: «Плакал мой архив. Ну, ничего, мне жизнь дороже. С Праймом шутки плохи».

* * *

Время приближалось к восьми утра, и нам пора было выдвигаться в сторону Чаринг-кросс, чтобы организовать засаду на оборотней. От Лукреция я узнал, что Натаниель Абингдон, 18-ти лет от роду должен был сегодня прибыть в Лондон из Бристоля и встретиться с еще одним оборотнем, который направлялся туда же из Норвича. С ними должны были приехать около десяти оборотней, которые были простой пехотой. Такое количество было конечно же опасным для трех вампиров. Но если учесть, что у нас есть один берсеркер и Нубира, которая задорно отрывала голову любому, кто посмеет испортить ее прическу, то мы должны справиться.

Я посвятил своих друзей в детали предстоящего боя и увидел, как потемнели от ярости глаза Логуса, а у Нубиры в предвкушении хорошей драки, задрожали руки.

За окном начинался еще один солнечный день, и нам нельзя было попадать под его яркие лучи. Ведь никак не объяснишь потом людям, что мы не ангелы небесные, а нечто похуже.

Поэтому мы снова вырядились в монахов, правда, Логусу пришлось выпрыгнуть в окно, чтобы не сбивать со счета хозяина гостиницы. За номер платили двое, значит, и выйти из него должны двое. Мы спустились вниз по лестнице в дорожном наряде – Нубира прикрыла его плащом, я поступил так же. Она спускалась вниз, потупив взор и покорно держа меня под руку, что должно было вызвать приступ умиления у старика, но вместо этого он нахмурил брови и прошептал: «До чего же неприятная парочка!» Похоже, все, что могло умиляться, давно отсохло и отпало в этом старом пеньке.

Мы вышли на улицу, где встретили Логуса, который рвался в бой, да еще и столько людей было около него. Он себя еле сдерживал, теряя с каждой минутой остатки самоконтроля.

Если во время обычной охоты вампир превращался в зверя, который, не задумываясь, может убить ради крови, то берсеркер был существом иного ранга. Он убивал сознательно, не теряя рассудка и логики, и находил наибольшее удовлетворение в сложных комбинациях, которые заканчивались или четвертованием, или другим приятным для него занятием. Причем физическая сила у него была намного выше, чем у обычного вампира. Поэтому-то я и не наказал Логуса. Какой мотивацией нужно было обладать, чтобы сдержать себя от нападения и покорно умирать от голода в Тауэрской тюрьме? Только верность своему клану. А это вызывало у меня уважение.

Я навеял на него спокойствие и шел за ним вслед, но сохраняя в нем боевой настрой. Ему нужно было дотянуть до Чаринг-кросс, простой развилки в лесу, дождаться появления оборотней, а потом напасть и желательно порвать всех на куски.

Мы вышли на берег Темзы и направились через Лондонский мост на просторные поля «Южного парка». Это было место для увеселений, охоты на мелкую дичь и тайных свиданий. В такое раннее время мы встретили всего несколько человек и незаметно углубились в лес, где Нубира с радостью погналась за вырвавшимся на свободу Логусом. Он ломился вперед, круша на бегу любые препятствия, а Нубира легко перепрыгивала с одного дерева на другое, стремясь обогнать возлюбленного. Я легко бежал рядом, не отставая, но и не перегоняя. Было таким наслаждением наконец-то размяться, не беря во внимание постоянный сдерживающий фактор – людей. Когда мы добежали до Ламбермута, нам осталось только переплыть реку. Но Нубира не была бы собой, если бы не подумала в первую очередь о стиле. Она разогналась и одним огромным прыжком перепрыгнула Темзу на излучине реки. Мы с Логусом не стали мелочиться и проплыли под водой, чтобы не привлекать лишнего внимания. Вдалеке шла стройка Вестминстерского дворца, который должен был стать новой резиденцией короля, и там было полно рабочих. Нам не нужны были свидетели.

Когда мы вышли из воды, то Нубира неодобрительно взглянула на нас, но ничего не сказала, а потом, как девчонка, залюбовалась Логусом, который встряхнул гривой курчавых волос и улыбнулся ей так искренне, что мне стало неловко, словно я подглядываю за чем-то, что было предназначено не для моих глаз.

– А мы не опоздали, Мастер Прайм? – спросила Нубира, внюхиваясь в запахи леса. Мы стояли на обочине широкой дороги, в засохшей грязи которой отпечатались следы десятков карет. Высокие придорожные кусты скрывали нас от любопытных глаз.

– Нет, они должны быть с минуты на минуту. Предлагаю встретить их на перекрестке и дать там бой.

– А там не слишком многолюдно? – спросил Логус с сомнением.

– Я пришла сюда чтобы отправить на тот свет парочку оборотней! – раздраженно ответила Ищейка. – И мне плевать на конспирацию! Ну где же эти собаки?

Вдруг ее тело развернулось на северо-запад, и ноздри хищно затрепетали.

– Оборотни! Двое едут в карете, четверо снаружи, еще пятеро бегут через лес, патрулируют его, чтобы защитить хозяев.

Логус удивленно уставился на нее, вскинув брови, не понимая, откуда она это узнала.

– Разве она тебе не сказала? – спросил я у него театральным шепотом. – Она лучшая ищейка из всех, кого я знал. Как ты думаешь, мы тебя нашли?

Логус с уважением присвистнул, глядя на нее.

Глаза Нубиры вдруг резко открылись, и она сказала с ужасом:

– Это не волки! Их запах сосем не такой! Я с таким еще не сталкивалась!

Не сговариваясь, мы забрались на огромный дуб, который рос около перекрестка двух дорог – Чариннг-кроссе. Что-что, а прыгать по деревьям оборотни не могут.

Закрыв глаза прислушался к приближающемуся кортежу. Я услышал два незнакомых «голоса», один оформлял мыслеформы в итальянские слова, а другой думал на каком-то африканском диалекте. А еще примерно десяток мыслеформ, обращенных в образы – они были явно звериные. Я проник в сознание одного существа и посмотрел через его зрение на напарника и охнул! Это были не волки, а гигантские гиены! Времени оставалось совсем немного, поэтому я поспешил подготовить Логуса и Нубиру к предстоящему бою:

– Это не волки, а гиены, что еще хуже. Мне приходилось драться с такими в Африке. Они намного сильнее волков. Гиены никогда не идут в прямую атаку, нападают сзади таким образом: подбежала, укусила, убежала.

Они всегда стараются выгрызть позвоночник или оторвать руки. Не подпускайте их близко, защищайте спину друг друга! Как только я уведу отряд гиен, которые охраняют карету, в сторону – нападайте на остальных.

Никого не щадить, нет времени с ними играться! – сказал я, торопливо спускаясь с дерева.

Перед боем я проделал свой привычный ритуал – снял одежду, оставив только кожаные брюки, а длинную косу завязал в тугой узел на затылке. Закрыл глаза, сбрасывая с себя остатки цивилизованности и побежал в сторону кортежа, оставляя Нубиру и Логуса на деревьях, в засаде.

Я прекрасно знал, что победить меня они не смогут, максимум покалечить, но и то ненадолго. Но Логус вполне мог погибнуть… я взял его с собой только для того, чтобы он утолил свою жажду мести, но я рассчитывал на волков. А один оборотень-гиена стоит пятерых волков по силе! Мне нужно было сохранить моих подопечных во что бы то ни стало. Так как уходить было уже поздно, то я побежал в сторону колодца Святого Климента, уводя оборотней подальше от Нубиры и Логуса.

Я лесу послушался короткий вой и резкое тявканье – гиены заметили меня и тут же бросились в погоню. Я слышал, как их мощные лапы вырывают большие куски земли, когда они быстрыми рывками продвигались по лесу. Через две минуты бешеной гонки я резко остановился посреди поляны с поваленными деревьями и стал ждать, когда они же они догонят меня.

Я крикнул Нубире и Логусу на диалекте племени Нубиры:

– Mbele!

Было настоящим наслаждением слышать, как работает Логус: четко, как механизм. В его сознании моментально родился план, и он его осуществил за считанные секунды. Он приземлился на крышу кареты и одним движением, схватив за горло обеих возничих, выкинул их на дорогу, перекинув через карету, назад, к Нубире. Она встретила их тела в стремительном полете с помощью меча, который ей дал Логус, разделив их на две ровных половины, и затем зашвырнула далеко в лес.

Тем временем карету стало болтать из стороны в сторону, потому что лошадьми никто не управлял. Двое оборотней, которые стояли сзади кареты, на подножке, сообразили, что происходит, и через пару секунд на Нубиру мчались два огромных волка. Она позволила им погнаться за собой, а когда они прилично разогнались, то внезапно резко подпрыгнула вверх. Оборотни такого не ожидали, потому и не успели затормозить. Ищейка опустилась на спину одного из них и резко сжала его руками и ногами, дробя позвоночник и кости лап. Изломанный оборотень с Нубирой на спине резко рухнул на дорогу, подняв облако пыли. Когда из него появилась Нубира, то она несла в руке отрезанную голову, а с ее меча в придорожную пыль капала густая кровь.

Логус залюбовался ею, мысленно поклявшись больше не считать ее неженкой и принять во внимание, что женщина, которую он любит – опасна, как огонь.

Четвертого волка Нубира легко догнала, метнув в него меч. Он вошел в бедро задней ноги волка и сбил его с ног. Она одним прыжком добралась до последнего волка и точным движением крутанула его голову так, что хрустнула шея, и в ее руках огромная голова псины превратилась в маленькую голову рыжеволосого голого мужчины без признаков жизни. Она отшвырнула его тело в лес и догнала карету с оборотнями и Логусом. Потоми запрыгнула на заднюю подножку.

– Выходи за меня замуж! – сказал Логус с чувством.

– Докажи, что достоин меня! – сказала она с задорной улыбкой.

Логус кивнул головой и спокойно отогнул крышу кареты, откуда, словно игрушки на пружинках, выскочили двое оборотней, превращаясь в полете в двух огромных животных: черного волка и пятнистую гиену. Нубира и Логус вовремя спрыгнули на дорогу, следя за врагами, угрожающе скалящих зубы.

Лошади от такого поворота событий окончательно взбесились и, дико заржав, поскакали вперед, в сторону Лондона, но упавшая на бок карета зацепилась колесом за корень сосны, который торчал над дорогой, и они плашмя упали в большую лужу, заметавшись в сбруе.

Гиены, которые гнались за мной, услышали их и сообразили, что я их отвлекаю. Они развернулись и побежали в обратном направлении, чтобы защитить своих вожаков.

– Куда собрались? – рявкнул я, низко пригибаясь к земле перед прыжком.

Первой я догнал самую большую гиену – она бежала первой, и поэтому оказалась ближе всех ко мне. Не останавливаясь, идя параллельно ей, я цепко обнял ее шею и сделал резкий прыжок вперед, крутнувшись вместе с ее позвонками. Через пару секунд меня привалило большой тушей, которая вдруг замерцала и стала принимать человеческое обличье. Я вскочил, отбросив бронзовое тело подальше от себя. На земле лежал африканец мощного телосложения, тело которого было покрыто татуировками, а глаза подведены черными линиями. Судя по всему, он принадлежал к племени туарегов, к касте воинов-священников. Вот это был сюрприз! Как к ним попал блудливый ген оборотней? Нужно будет потом навестить их деревни…

Я бросился дальше – осталось еще четверо! Расстояние между Логусом и Нубирой постоянно сокращалось, что заставило меня поторопиться. Бежать на такой скорости и прицельно наводить апатию было непросто, и удавалось с трудом. Поэтому гиены не остановили свой смертоносный бег, а только замедлили. Но увидев меня, остановились, прикинув, что убить одного втроем легче, чем двоих.

Ну отлично! Тем более, что Логусу и так было чем заняться – он как раз перебил ноги оборотню, откинув его Нубире, которая теперь держала его рукой за горло, не давая нормально дышать. А сам тем временем думал как лучше убить скалящиеся чудище, которое мелко семенило вокруг, поджав зад с куцым хвостом, растопырив круглые уши с нелепыми белыми пятнами. Логус наблюдал за гиеной с любопытством. В его голове мелькали разные варианты нападения. Он точно определил, что нельзя идти в открытую атаку, прямо в сосредоточение зубов и мощных лап. Он решил прыгнуть на спину и попробовать свернуть мощную шею.

Я тем временем нагнал еще одного оборотня-бербера. Он успел развернуться ко мне, скаля огромные зубы. Еще двое гиен присоединились к нему, резко остановив свой бег. На меня смотрело три пары глаз, в которых полыхала откровенная ненависть. Но ничего, мне не привыкать. Я насмешливо поклонился им, провоцируя на нападение. Тем временем, следя за четверым монстром, который планировал напасть на Нубиру сзади и отхватить от нее кусок чего-то жизненно важного.

– Ищейка! Еще один заходит сзади! – крикнул я через лес. Она услышала меня и, бросив корчащегося от боли оборотня посреди дорожной пыли, мгновенно встала спина к спине с Логусом.

– Вот умница! – сказал я тихо.

– Я все слышала! – крикнула она мне сквозь рычание и булькающее тявканье гиен.

– Дорогой, ты будешь его убивать или нет? – спросила она у Логуса, и тот, уязвленный вопросом, тут же прыгнул на гиену. Только не вперед, а в сторону. Гиена, не раздумывая, высоко подскочила в воздух, надеясь ранить Логуса. Но только не рассчитала, что сама открывает свое уязвимое место – неповоротливый загривок. Логус точным движением выбросил руку в сторону, цепко вцепившись в него. Сделав невероятный кульбит, оказался на спине огромной гиены и сдавил ее ногами.

Хрустнули кости, и вот на дорогу упала большая туша, превращаясь в полноватого африканца. Он еще хрипел, захлебываясь своей кровью, когда Логус ломал его шею. Нубира вовремя услышала приближающийся топот и успела развернуться лицом к гиене, которая выпрыгнула из-за деревьев, словно летящая скала, хищно скаля зубы. Она подняла меч над собой и наклонилась назад, словно в танце. Гиена продолжила свой полет и пролетела над Ищейкой, напоровшись на невероятно острый меч. Когда гиена рухнула в ближайшем подлеске, Нубира подбежала к ней и вонзила меч в сердце оборотня со словами:

– Не сметь трогать моего будущего мужа!

Логус расплылся в широкой улыбке.

– Я так понимаю, что ты только что дала согласие? – просил он у нее, не веря самому себе.

Она просто пожала точеными плечами и ответила, встряхнув гривой черных волос:

– Наверное, да.

– Это было «да»! Ты не отвертишься! – сказал он и еще раз сломал обе ноги оборотню-волку, кости которого уже регенерировали с глухим треском.

– Прайм, помощь нужна? – спросил Логус.

– Нет, я сам! – сказал я, увернувшись от еще одного быстрого выпада гиены.

Ее зубы снова с лязгом словили воздух в том месте, где секунду назад была моя шея. В ее сознании были темные образы, среди которых я видел лица гибнущих вампиров. Этот оборотень так распалял свою уверенность в победе, снова скаля зубы. Никто еще не уходил от них. Ведь они нападали по трое-четверо на одного вампира, даже не задумываясь о честной битве.

– Жалкие трусы! – прошипел я со злостью.

Мне их жизни были уже не нужны – я прочитал все их воспоминания, которые хоть как-то прояснили картину происходящего. Вдруг одна из гиен стремительно бросилась вперед, а двое остальных за ней, планируя оторвать мне руки. Я сильнее уперся ногами в землю и принял удар первой гиены – схватил ее за открытую нижнюю челюсть, ломая острые зубы. Я даже не посмотрел, как она делает кувырок, ломая собственную челюсть. Я наблюдал за двумя остальными гигантскими гиенами – они уже отталкивались от земли в последнем, мощном прыжке, направляясь к своей смерти. Одним рывком я бросил тело визжащей собаки в ее сородичей, сбивая их с ног. Когда они упали на землю, я прыгнул в середину беспорядка, который устроил, и, не мешкая, пробил кулаком по очереди их сердца. Одна гиена успела вцепиться в мою лодыжку, но сил на то, чтобы ее откусить уже не было. Она оставила только след на моей каменной коже и порвала любимые брюки. Я выдернул свою ногу из ее пасти, наблюдая, как в оседающей пыли появляются тела троих африканцев. Нубира и Логус стояли невдалеке, еще не успокоившиеся после боя. Нубира держала в руках меч с запекшейся кровью и с ненавистью смотрела на оборотней.

– Я кое-что слышал о них, – сказал Логус, снимая порванную рубаху, – только слухи, никаких свидетелей. Никто не выживал после встречи с ними.

– Теперь я понимаю почему, – ответил я, переворачивая мертвого африканца носком ноги. – Такая сила и такая трусость. Они нападали всем отрядом на одного вампира. Чтобы наверняка убить. Точно зная, что это ничем им не грозит. Подлые, отвратительные… – дальше я продолжил ругаться на вавилонском диалекте, чтобы полностью выразить все, что я думаю.

– Вавилонский? – вдруг спросил он.

– Он самый! – ответил я, посмотрев на него. – Еще вопросы есть?

– Есть. Всего один. Где будем искать второго оборотня?

– Да, где? – спросила Нубира. – Мы нападем сегодня?

– Ну, если вы оба не против, то мы немедленно отправимся на дорогу из Норвича и узнаем, кого же хотел встретить в Лондоне Натаниель Абингдон, который, кстати, сейчас уползает с дороги в придорожные кусты.

Нубира виновато взглянула на меня и тут же убежала. Она изловила Натаниеля Абингтона, притащила его и бросила в пыль перед нами.

– Он мне нужен пока что живым! – предупредил я Логуса, который жаждал прикончить его как можно быстрее.

Я присел на корточки перед корчащимся от боли парнем и спросил:

– С кем ты должен был встретиться в Лондоне?

Оборотень нехорошо улыбнулся и сказал:

– Вопрос твоей смерти – это вопрос времени. Мы всех вас уничтожим. Нас – несколько сотен, а вас осталось жалкая горстка! Мы постарались, поверь мне. Наш руководитель, кто бы он ни был, мудро уничтожает вас, кровососов!

– Ты даже не знаешь, чьи приказы выполняешь, пес? – спросил насмешливо Логус.

– Я выполняю приказы и не спрашиваю, кто их отдает. Мы не обсуждаем приказы нашего лидера. Мы – непобедимая армия!

Я увидел в его сознании образы его стаи, которая была непомерно велика. Как я и думал, европейских оборотней было мало – они только руководили, а африканские оборотни, уроженцы племени берберов, которых была примерно сотня, выполняли их приказы. Но главного руководителя никто не знал. Глава клана получал от него подробные инструкции через их собственную сеть и выполнял их неукоснительно. Ослушание каралось жестокой смертью.

Абингтон представил себе такого же командира оборотней, с которым должен был встретиться сегодня. Высокий молодой мужчина, по всей видимости, флорентиец. Он должен был привезти последние инструкции для оборотней и получить отчет о последних событиях от Лукреция Свифта. Снова шесть огромных гиен были его охраной. Сегодня должна была состояться финальная встреча, после чего все оборотни должны были покинуть территорию Франции и отправиться в Люксембургское графство, которое было оплотом выживших вампиров. Я радостно посмотрел на Логуса:

– В Люксембурге еще есть вампиры! Они обороняются из последних сил! Нужно как можно быстрее туда отправиться!

«Откуда он узнал?» – подумал Логус. – «Говорят, что он может мысли читать. Может, и правда…»

– Прикончи его! – сказал я Логусу, вскочив на ноги.

Сейчас было самое время, чтобы отправляться на дорогу из Норвича.

Какое-то время мы убирали следы битвы: закапывали трупы оборотней, а потом распрягли лошадей и отпустили их свободно пастись в лесу. Эти животные к утру доберутся в город, их кто-нибудь подберет. Багаж и одежду нам тоже пришлось закопать. Я оставил себе только переписку.

Через полчаса мы ждали приближения кортежа с оборотнями. Когда их мысли стали доступны, то я не прочитал ничего важного: только обычные мысли скучающего путешественника, уставшего от разъездов. Он мечтал закончить проверку и вернуться к себе домой, в уютное поместье из белого камня, располагавшееся на высоких берегах Италии.

Его гнали вперед неизвестные ему силы, которые давали приказы и очень хорошо платили за их исполнение. На заработанные деньги он планировать выкупить поместье соседа, снести его дом, который портит весь пейзаж и развести корнхильских овец, образцы шерсти которых вез в своем багаже. Их руно не зря называли золотом, которое само растет буквально под ногами. Оборотень мысленно сравнивал длину и качество разных образцов и не мог выбрать какое же руно лучше – корнхильской или корнуольской овцы.

Одна из гиен услышала топот копыт лошадей, которых мы отпустили и бросилась к ним, чтобы вкусно пообедать. Оборотень услышал это и мысленно выругался: «Как же тяжело держать их в повиновении! Эти недалекие твари с каждым днем все больше забывают о субординации. А какие непривычно покорные они были вначале! Теперь с ними все больше проблем. Вот, например, одна тупая особь покинула свой пост в карауле и унеслась в лес, непонятно зачем. Когда вернется, нужно будет его проучить».

Он снова откинулся на сидение и подумал о тяготах такой кочевой жизни. Представил залитый солнцем стол с кувшином вина и головкой свежего сыра. Из блаженной мечтательности его вывел вой беглеца, переходящий в хрипы – Логус открутил ему по очереди лапы.

– Охрана! – закричал вне себя от возмущения оборотень. – Да что здесь происходит?

Его спутник, глава африканских оборотней крикнул примерно то же самое своим сородичам. Его татуировки были скрыты цветастым балдахином из синего шелка, а голова – чалмой, как у мавров. Мощный, пожилой оборотень люто ненавидел своего спутника, но не мог ослушаться. Недовольно бурча, он открыл дверцу кареты и выпрыгнул из нее прямо на ходу, превращаясь в отвратительного вида гиену.

Логус тем временем вернулся к нам, в засаду на невысокой скале.

– Минус один! – сказал Логус с самым довольным видом.

– Мой герой! – промурлыкала Нубира, ласково смотря на Логуса.

Он как-то приосанился даже. Я с грустью подумал: вот бы услышать подобное от Адель! Но мне нужно было гнать эти невеселые мысли, потому что я от них терял рациональность мышления. А она мне была очень нужна перед боем. «Ничего! Я скоро вернусь к тебе, любимая!»– подумал я и взглядом проводил Нубиру и Логуса, которые умчались на запад, заходя в тыл отряда гиен. По плану нашей маленькой партизанской войны мы решили ослабить противника, уничтожив гиен, а потом добраться до тех, кто в карете.

Нубира первой напала на молодую гиену, которая оказала минимальное сопротивление – их гнали пятые сутки через всю страну, и силы оборотней были на исходе. Поэтому Логусу тоже не составило труда перебить еще четверых. Пока у них кипела битва, я направился на поиски главной гиены, которая неслась в мою сторону. И не удивительно – я изо всех сил старался сделать так, чтобы она заметила мой запах – даже стал по ветру.

Запыхавшийся оборотень-гиена выскочил на поляну, вывалив язык. Через пару секунд к нему присоединился волк с шелковистой белой шерстью.

«Что это за мертвяк с желтыми глазами? Что-то новенькое!» – подумал флорентиец. «Нужно будет обязательно описать его в отчете!»

Гиена тявкнула на волка, подгоняя его начать драку первым. Волк нехотя зевнул и, преисполнившись собственного достоинства, пригнулся для прыжка. Эта компания меня рассмешила, и я решил задать несколько вопросов, выведя нашу стычку на новый уровень.

– Не боишься запачкать свою дивную, шелковистую шерсть? – спросил я, ухмыляясь, у волка. – В твоем облике есть нечто неуловимо знакомое. Не могу понять что… что-то похожее я видел на полях Корнхила. Ах, да! Овцы, замечательные конхильские овцы и их белое, волнистое руно. Даже жаль портить такую неземную красоту!

Похоже, я все-таки разозлили этого эстета, потому что он разъяренно зарычал и прижал уши к голове, оскалив желтые зубы.

– Ну, что же ты стоишь, песик? Пора бы уже напасть, пока вы в большинстве. Аж четверо против троих. Упс! Только что мы достигли с вами военного паритета. Теперь трое на трое, потому что мой друг как раз добил предпоследнюю гиену из вашего эскорта. А моя спутница прямо сейчас порубила в куски последнюю, и хрупкая грань военного превосходства по иронии судьбы качнулась в нашу сторону. Попробуете сразиться с нами на равных, а не прятаться за спинами непокорных шавок? Я конечно еще долго могу вести подобные разговоры, но мне срочно нужно отправляться со спутниками в Люксембург, ведь именно там находятся последние выжившие вампиры Европы, не так ли?

Глава оборотней низко зарычал, скаля зубы и не раздумывая побежал в лобовую атаку. Его разум был ослеплен ненавистью, и он думал только о том, чтобы оторвать мою голову, отомстив за гибель сородичей.

За моей спиной появились Логус и Нубира. Гиена забеспокоилась, потому что увидела их одежду, запачканную кровью. Подумать только! Глава гиен-оборотней боялся крови!

– Позвольте представить: Логус Дрейк, великолепный берсеркер, историк рода вампиров и просто хороший воин, – сказал я, и Логус насмешливо поклонился.

– А это его невеста Консуэллаета Лонгарини, известная оперная певица…

Логус снова удивленно вскинул брови и подумал: «Так вот что не давало мне покоя. Я же следил за ней последние сто лет. Подумать только – любовь давно ходила рядом».

– Она лучшая ищейка и, кстати, виртуозно владеет мечом.

– Прайм Ван Пайер – боевой генерал нашего рода. Предводитель, защитник и просто самый древний вампир на Земле, – сказал Логус, внимательно глядя на реакцию оборотней.

Белый волк трусливо поджал хвост и начал было пятиться, потому что он слышал обо мне кое-что. Информация была не совсем правдивая, но верно было одно– со мной лучше не связываться. Меня считали колдуном, легендой, призраком.

Старая гиена слегка прикусила холеный зад Масимо Берлутони, так его звали. Масимо оскалился и зарычал на гиену. Так, в рядах оборотней начался разброд и шатание. Мне надоела эта трусливая компания.

Трудно сказать, что произошло потом: помню только, что с удовольствием вылил весь свой накопившийся гнев за погибших вампиров на этих оборотней. Когда стук их сердец прекратился, меня больше ничего не держало в этой стране.

* * *

Логус и Нубира отправились в Люксембург по моему заданию – я спокойно опустил эту парочку – они несли письменное послание от меня всем оставшимся в живых вампирам. Их заданием было собрать и уберечь оставшихся, пока я буду искать неизвестного организатора тотальной травли детей Солнца. Честно говоря, не завидую тем оборотням, которые попадутся им на пути!

Примерно месяц я скитался по Европе, ища хоть какую-то информацию о настоящем организаторе самого масштабного геноцида в истории вампиров. Переписка, которую я забрал у Натаниеля Абингдона, состояла из писем к членам стаи, на которых я нашел адреса. А еще было отдельное письмо в тубусе из слоновой кости – подробнейший отчет об уничтоженных вампирах. Этот документ был составлен довольно скрупулезно, словно бухгалтерский отчет: дата, название местности, где найден вампир или группа вампиров. Потом фамилия оборотня, который убил вампира и примерное описание внешности его жертвы, за которым указывалось предположительное имя. Все это приводило меня в состояние тихого бешенства, потому что было бесполезным – адреса или хотя бы фамилии получателя на нем не было. Я не знал, кому предназначался этот документ. Поэтому мне ничего не оставалось, как бродить по Европе по адресам оборотней и методично всех уничтожать, ища хоть какую-нибудь зацепку.

Я был рад как никогда, что не веду переписку с Аделью, потому что врать не хотелось, а признаваться чем я занимаюсь у меня не хватило бы духа. А вдруг она решит, что я омерзителен и разлюбит меня? С ужасом приходилось думать о том, что когда-нибудь кровавая слава догонит меня и Адель поймет с кем она связалась.

Я бы так и бродил по Европе, но мне наконец-то повезло: однажды в одном немецком селении мне удалось найти воспоминание в памяти мальчишки, который оказался случайным свидетелем боя между оборотнями и вампирами. Они были так заняты истреблением друг друга, что не заметили его. Он успел увидеть только начало боя, пока с ужасом не убежал домой. Он молчал неделю, а когда наконец-то смог говорить, то родители решили, что он тронулся умом.

Я увидел его вечером, когда он сидел на бортике фонтана и пытался себя убедить, что все, что он увидел – была выдумкой. Он не спал ночами, боялся любого шороха; он теперь знал о том, что чудовища существуют. Его психика еле выдерживала пережитое.

Я подошел ближе, и он посмотрел на мое бледное, красивое лицо, и сразу же сам стал белее мела. Он научился угадывать вампиров среди простых смертных. Он знал кто я! Мальчик подскочил на ноги и стал пятиться от меня. Я протянул руку и сказал:

– Не бойся меня! Я не трону тебя! Тише! Успокойся! Я только хочу спросить тебя о том, что ты видел тогда в лесу.

Мой вопрос породил рой воспоминаний, и я словно очутился вместе с ним в том месте. Мне хватило этой кратковременной вспышки, чтобы узнать все, что мне было нужно. Пока мальчик бежал домой, чтобы привести папу и доказать, что он не врал по поводу вампиров и оборотней, я осваивал новое знание.

В воспоминаниях мальчишки я увидел сначала на поляне трех высоких господ, которые говорили на непонятном ему языке. Это был древнегреческий язык. Мой друг Плакидас был греком много столетий тому назад. Он стоял со своим кланом. Насколько я понял, то они ждали кого-то. И вот, на краю леса показался еще один силуэт – высокий статный мужчина, одетый по последнему писку венецианской моды. Было нетрудно определить в нем графа, либо маркиза. Слишком холеное бледное лицо, аристократичнее манеры. И ярко-красные глаза новообращенного. Чутье подсказало, что это и есть мой главный противник. Быть сильным мира сего, да еще и в придачу вампиром – это опасная смесь. Альфа-самцы человеческой породы обладают невероятной энергией поглощения всего и вся. А если добавить инстинкты вампира и бессмертие, помноженные на венецианскую склонность плести интриги, то и получится монстр, убивающий себе подобных.

Высокий человек с властным видом приблизился к Плакидасу. Поклоны не приняты между вампирами. К несчастью мальчик стоял слишком далеко, чтобы расслышать, о чем те говорили и только запомнил что происходило. Высокий вампир, которого я впервые увидел, что-то величаво говорил Плакидасу и его спутникам, от чего те отрицательно замотали головами и еще плотнее стали друг к другу. Тогда тот плюнул на землю перед ними и указал на них пальцем и отдал кому-то приказ нападать. Из леса выскочили на поляну три огромных волка, девять гиен и полностью заслонили собой вампиров. В стороны полетели части их тел, и за пару секунд все было кончено. Вот так расправились с моим другом. Это было невероятно! Этот венецианец-вампир руководил оборотнями? Да как он посмел? Как пошел на предательство, хуже которого и быть не могло? Все мое существо охватило отвращение. Предатель, убивающий себе подобных, да еще и вступивший в сговор с нашими врагами! В моем сердце навсегда укоренилось лютая ненависть к нему.

В дальнем переулке бежала небольшая толпа, которая соблазнилась поглядеть на монстра посреди городской площади. У многих в руках кроме огня были еще и топоры. Забавно, но на меня снова охотятся! Мне пришла пора исчезнуть и я скрылся в ближайшем переулке. Как только я дошел до конца улицы, то увидел, что она оканчивается тупиком у замковой стены. Одним прыжком я забрался на стену и стал недосягаем для толпы зевак.

Как-то привычно обернулся лицом к той стороне света, где ждала меня Адель. Я представил ее лицо, размышлял о том, что она сейчас делает. Мне показалось, что часть моей любви отделилась и полетела за горизонт, туда, где она меня ждала. Мне хотелось верить, что ее сердце примет мою любовь и ответит тем же. Что она тоже думает обо мне – Адель, любимая! Осталось еще немного ждать. Скоро я вернусь, – сказал я, отворачиваясь от манящего горизонта.

* * *

Мои поиски подошли к концу.

Примерно через шесть месяцев после моего отъезда из Калельи, пройдя множество боев и стычек, я смог определить местонахождение Венецианца – так я называл новорожденного вампира, который затеял войну на уничтожение себе подобных. Из обрывков известий о других вампирах, которые я собирал в своем путешествии, я понял, что он постоянно перемещался по Европе – руководил боями, направляя свою армию оборотней на оставшиеся разрозненные группки вампиров.

Искать его по всей Европе было все равно, что искать иголку в стоге сена. Проще было сделать так, чтобы он пришел туда, где я буду его ждать. Поэтому я вынудил его сделать перерыв – заставил вернуться в свое логово в Венеции. Таким образом, я надеялся сохранить жизни оставшимся вампирам, сделав себя целью номер один. Надеюсь, что это не будет напрасным трудом, и многие из оставшихся в живых смогут уйти от преследования.

На самом деле это было не сложно устроить. Две недели назад, преодолев за сутки огромное расстояние, я стоял в нанятой лодке и разглядывал издалека столицу Венецианской республики и всего Средиземноморья – Венецию. Лодка медленно приближалась к причалу и у меня было время еще раз все хорошо обдумать, разглядывая ровную гладь моря.

Словно молодящаяся старуха с толстым слоем грима на лице, Венеция сверкала фасадами дорогих домов и роскошью архитектуры. И только пожив здесь, понимаешь цену этим заигрываниям. Обнаруживается звериное, гнилое нутро этой старой куртизанки.

Социальное устройство Венеции было очень непростым – под начальством действующего дожа Бартоломео Градениго находился Большой совет, который контролировался Малым советом. И еще был Сенат, который контролировался советом Сорока. Но за всем этим неотступно следил совет Десяти – тайное общество, которое существовало благодаря полной анонимности членов и доносам всех на вся. Они имели право без суда и следствия казнить человека, если будут доказательства его предательства, или помиловать его, пусть даже это будет сам дож. Вот где мне нужно было искать информацию! Они знали все обо всех и даже больше. Правда, существовала определенная трудность – никто не знал ни лиц, ни имен членов Совета Десяти.

Поэтому, когда лодка причалила к берегу района Венеции Канареджо, я первым делом отправился бродить по району Сан-Поло, признанному торговому центру Венеции. Именно торгаши и менялы были основными доносчиками Совета Десяти в обмен на то, что глаза правосудия будут направлены в другую сторону.

На центральной площади Сан-Поло я безуспешно бродил пару часов, вслушиваясь в поток сознания, который давал мне массу информации о реальном состоянии дел в городе, но только ни капли информации о состоянии дел в мире его бессмертных граждан. Однако были воспоминания о том, что стали пропадать без следа люди, в основном богатые венецианцы, и это до чертиков пугало обывателей.

Я бы так и гулял по городу, если бы легкий ветерок не донес до меня вонь оборотня! Посмотрев по сторонам, я нашел глазами двух молодых мужчин, которые бродили по рынку, складывая в заплечную корзину слуги свежие продукты – мясо, хлеб, сыр и овощи.

Они так увлеклись процессом, что не заметили меня. Я поспешил убраться от них подальше, благо, что находился с подветренной стороны. Потом зашел в лавку старьевщика и выбрал для себя поношенный плащ, который до меня носил человек, что несколько замаскировало мой запах.

Вот времена настали – я скрывался, словно вор, на тех улицах, по которым когда-то мог свободно гулять! Свой дорожный плащ, не подходящий для такого теплого климата, я утопил в канале. Потом зашел в узкий переулок между двумя домами и быстро взобрался на покатую черепичную крышу дома, фасадом выходящего на площадь. Там я смог проследит за оборотнями – они определенно обжились здесь и не выглядели пришельцами.

Я сидел и слушал их сознания, пока они не отправились в сторону самого богатого района Венеции – Сен-Марко. Мне пришлось следовать за ними по нагретым солнцем крышам, распугивая голубей и кошек. Перепрыгнув через небольшой канал, я очутился в знакомом районе, уже догадываясь, куда меня приведет слежка.

Я не удивился, когда они вошли в парадные двери моего собственного палаццо, который находился рядом с Палацем Дожей.

Заняв наблюдательный пост напротив моего бывшего дворца, я с горечью размышлял – что же сталось с поверенным Стефаном Марсельяни? Он предал меня и служит теперь новому хозяину или остался верен и погиб? Я снова стал прислушиваться к тому, что происходило в здании, и услышал около трех десятков человеческих сердцебиений, многие из которых узнал – это были слуги. Потом тридцать одно получеловеческое сердцебиение – это были оборотни. Гиены и волки, которые жили в разных частях палаццо и враждовали друг с другом при любом удобном случае.

Из здания партии патрициев вышел курьер, зашел в главные ворота моего бывшего дома и с поклоном отдал какой-то свиток. Затем, на негнущихся ногах он удалился. Запах адреналина ударил в нос, перекрывая вонь от канала. Этот простой клерк очень боялся обитателей замка, потому что краем уха слышал о зверствах, которые происходили в его стенах. Ходили слухи, что в подвалах держат узников, и он сам лично слышал волчий вой однажды вечером. Так что все мужество ушло на то, чтобы дойти и передать письмо, после чего он уносил ноги так быстро, как только мог.

– О, принесли очередную откупную! – с ехидным смехом сказал один охранник другому, закрывая входные двери.

– Пьетро Сансовино, Якопо Сансовино, Марчелло Сансовино… так, вся семейка заплатила выкуп за свои жизни в этом месяце. О, здесь еще приписка добавлена: сумма за убийство сына их противника в Совете сорока – триста лир. Соответствующий вклад сделан в имя нашего повелителя. Отлично! – сказал один из охранников, стоя посреди внутреннего двора с фонтаном.

Да, к сожалению, случилось то, чего я так боялся и чего должен был не допустить всеми силами – политические силы самой развитой державы Средиземья вплотную сотрудничали с миром бессмертных!

Охранник с довольным видом свернул свиток и положил его за пазуху.

– Эй, ты, тварь тупая! Это тебе не речка! Это для красоты стоит, а ну не смей купаться в фонтане!

В ответ я услышал поток слов разъяренного бербера, который во что бы то ни стало решил наконец-то помыться. Однако охранник не отставал, тыкая в туземца пальцем, что взбесило последнего. Бербер за считанные секунды превратился в мокрую гиену и с радостью вцепился в руку охранника, откусив ему кисть руки. Последний взвыл от боли, и со всех сторон замка на шум драки начали сбегаться оборотни обоих мастей. Некоторые, предвкушая долгожданную драку, на ходу сбрасывали одежду. Пятеро гиен стояли кольцом вокруг раненного охранника, а с другой стороны слышались хлопки превращений – на светлые каменные плиты внутреннего дворика приземлилось около десятка огромных волков. Что ж, они сами сделают за меня всю работу – сейчас их ряды немного сократятся.

Нападать я не собирался даже в ближайшую неделю.

Сейчас было только ранее утро, поэтому сначала я отправился в гостиницу в районе Дорсодуро, которой владел мавр Абу-Бакри. Этот мусульманин не любил задавать лишние вопросы и мог приютить меня. Я нашел его, как всегда, на заднем дворе гостиницы, где он вальяжно курил кальян и наслаждался запахом утреннего кофе, которое стояло в малюсенькой чашке на низком столике. Когда слуга закрыл за мной дверь, ведущую на балкон, мы остались одни.

– Доброе утро, – сказал он, растягивая свои полные губы в довольной улыбке. Затем медленно поднялся, расправив полы дорогого халата, и поклонился, придерживая тюрбан рукой. На его пальцах перстней стало больше, значит, дела у этого торговца контрабандой шли в гору.

– Доброе утро и тебе, о почтеннейший Абу-Бакри! – сказал я с ответным поклоном.

Он показал рукой на подушки на полу, приглашая сесть около него. Я не стал отказываться, хоть и не любил сидеть по-турецки, на полу.

– Что привело вас к нам снова, почтеннейший Алессандро? – спросил он, раздумывая, почему я не постарел ни на йоту за прошедшие три года.

– Меня привели в Венецию торговые дела, как всегда. Вот снова планирую остановиться у вас. Найдется для меня комната? Желательно на последнем этаже. Знаете, я так люблю вид на Венецию!

– Конечно. Я выделю вам лучшую комнату! – сказал с готовностью Абу-Бакри, прикидывая, зачем мне этот номер. Он считал меня весьма подозрительным субъектом и планировал проследить за моими перемещениями по Венеции.

– А вы могли бы мне немного рассказать об обстановке в городе? Это поможет мне сориентироваться в моих коммерческих делах. Всегда полезно знать на чьейстороне сейчас Фортуна в этой столице мира. Ваши советы будут для меня на вес золота, почтеннейший! – сказал я как можно более искренно.

В сознании Абу-Бакри промелькнуло воспоминание о том, как к нему пришли люди Венецианца и сообщили о налоге на его жизнь, который он теперь должен платить каждый месяц. Это будет гарантией, что его не найдут в каком-то грязном канале однажды утром. А чтобы тот не сомневался в серьезности их намерений, мавр-бербер одним ударом кулака пробил каменную стену! Это так испугало Абу-Бакри, что он платил выкуп даже немного заранее.

Но рассказывать об этом не стал, и мы часа два вели великосветские разговоры, в результате чего картина стала немного проясняться, потому что я задавал провокационные вопросы, мавр говорил одно, а я читал то, что он на самом деле думал. Оборотни взяли верх над городом. Они управляли и делали свои дела путем угроз, похищений и разбоя. Даже Совет Десяти, на защиту которого все надеялись, бездействовал. Я решил выяснить, знает ли мавр хоть примерно, кто же входит в этот Совет Десяти?

– Абу-Бакри, почтеннейший, а есть ли изменения в Совете Десяти? Что люди говорят? – спросил я как бы невзначай. И удача! Он точно знал, что его давний знакомый, банкир из старинного рода Дандолло, которому он регулярно отправлял доносы – член Совета Десяти.

Дальше я плохо следил за разговором, с нетерпением следя за продвижением солнечного диска но голубому небосводу. Мне нужно было дождаться темноты, чтобы проникнуть в дом Семьи Дандолло и расспросить его лично. Удобнее всего застать человека в большом городе именно в его спальне, я проверял.

Абу-Бакри лично провел меня в номер на последнем этаже. Он с гордостью показал новые покрывала и балдахин над кроватью, дорогую мебель и персидские ковры. Мавр очень гордился этим номером и перечислил имена всех знаменитостей, которые здесь жили. Потом он распорядился подать сытный ужин и, раскланявшись, вышел, отдав приказ слуге следить за каждым моим шагом. Так он поступал с каждым постояльцем, получая за доносы хорошую плату.

Когда на башне собора Святого Марка ударил колокол, над ночной Венецией было непривычно тихо. Сегодня не было пышных вечеринок или маскарадов, опер или балетов. Город спал, задраив окна и двери от осеннего ветра, гулявшего сквозняками над темными каналами.

Пожелав слуге спокойно ночи я подпер изнутри дверь тяжелым столом и выпрыгнул в окно, одетый во все черное. После пары приятных минут пробежки по крышам и улицам опустевшего города я добрался до окна спальни господина Дандолло. Он как раз читал какие-то бумаги при свете ночника, лежа в кровати. Этот старый итальянец подслеповато щурился, пытаясь прочитать очередной отчет своего управляющего. Буквы и цифры разъезжались и прыгали перед глазами, что приводило старика в крайнее раздражение. «Нужно будет попросить Стефана прочитать мне это завтра утром!» – подумал он и задул пламя в ночнике, устало поворачиваясь на бок в кровати, как раз в тот момент, когда я забрался в комнату. Я осмотрел обстановку богато обставленной комнаты – целые картины были нарисованы на стенах, потолке. Резная позолоченная мебель и шикарные гобелены на стенах – все говорило о достатке хозяина дома. Но чем это состояние было заработано знали лишь не многие. Простой человек не попадет в число Десяти. Значит, этот человек был опасен не только для врагов, но и для друзей. В бумагах на его столе я нашел конверт без надписи, внутри которого была надпись: «Четверг, 15:00». Скорее всего это приглашение на тайное собрание. Что ж, сегодня среда, ждать осталось не долго. Я выпрыгнул в ночь и отправился на материк, чтобы поохотиться и набраться сил перед важным днем.

* * *

Двое оборотней смотрели на меня во все глаза. Я же с пониманием полной безнаказанности общался с венецианским дожем, дразня их своей недосягаемостью. Я пришел во дворец не без труда – с помощью гипноза и денег пройдя в это крыло Дворца Дожей. Он вел прием граждан, разбирая многолетние споры по вопросам наследования собственности, градостроительства и прочим делам, точку в которых мог поставить только он.

Двое охранника-оборотня стояли по обе стороны его шикарного стула с высокой спинкой, больше похожего на трон и раздумывали, как же меня изловить и убить.

Я нагло им улыбнулся, от чего их кровь к мой радости вскипела, и температура тела поднялась до нечеловеческих 47 градусов. Они были в шаге от превращения. Я разглядывал дожа – Бартоломео Градениго и пытался выяснить, знает ли он, что его охранники – представители мифологического мира? Судя по его сдержанному выражению лица и спокойному поведению, он не знал.

На дворе был полдень и ему нужно было успеть окончить все дела до заседания Совета Десяти. Дож раздраженно посмотрел на мое прошение и спросил бесцветным голосом:

– Так что привело вас ко мне, маэстро Ван Пайер?

«Вот странная фамилия! Никогда такой не слышал. Разве он местный?» – подумал дож.

– Уважаемый сеньор Градениго! Я обратился к вам как к последней надежде на восстановление справедливости. Дело в том, что мой дворец, который находится через площадь от вашего, захвачен неизвестными, которые открыто хозяйничают в нем и вредят моей собственности! Пока я был в долгом путешествии, эти подлые мерзавцы присвоили мое имущество и отказываются возвращать его назад мирным путем!

У дожа брови полезли на лоб. Он знал всех крупных владельцев недвижимости в Венеции, в конце концов, это было его работа, но мое имя он услышал впервые.

– Милейший, не могли бы вы более конкретно указать, какой именно дворец вы называете своим? – спросил Градениго осторожно. Он понял, что дело непростое, и решил получить больше информации, чтобы оценить возможные последствия.

– Я говорю о дворце «Фондако деи Турки»! – сказал я с вызовом.

Дож от гнева вскочил.

– Да как ты смеешь, подлый самозванец, присваивать себе право владения одним из самых величественных дворцов Венеции? После моего, конечно, – добавил немного погодя Бартоломео Градениго.

Я с видом оскорбленного достоинства встал и заявил максимально театрально:

– Да, именно я, Мастер Прайм Ван Пайер, – я проследил, чтобы оборотни-охранники как следует запомнили мое имя, – владелец палаццо «Фондако деи Турки»! Я заявляю, что на его территории сейчас творятся леденящие кровь преступления! Многочисленные свидетели заявляли мне, что неоднократно слышали вой волков и крики пленников!

Дож подозрительно сузил глаза, понимая, о ком я говорю. Он сам регулярно платил выкуп за свою жизнь. Но его мнение меня не интересовало – я передавал сообщение Венецианцу и заботился только о том, чтобы как следует объявить ему войну.

– Да! Справедливость попрана, баланс сил нарушен! Я уйду, только знайте, что я и мои многочисленные соратники не оставят так просто этого дела! Мы будем сражаться до конца!

Я величаво поднялся, пристально глядя в глаза дожу, чтобы он меня запомнил и смог описать кому-то из Совета Десяти. Потом вышел из его кабинета под пристальными взглядами оборотней. Я не знал точно, кто их них сотрудничает с Венецианцем, но точно знал, что мое сообщение тот получит.

Вечером, как и ожидалось, на улицы вышло пять отрядов оборотней, с заданием найти меня. Двоих из которых я благополучно прикончил. Остальные вернулись домой ни с чем и им оставалось только ждать завтрашнего вечера, так как предполагалось, что я не передвигаюсь по городу днем. Я ожидал их реакции на пропажу двух отрядов – по идее они должны были начать искать меня более усиленно, а значит, еще больше оборотней выйдут на улицы и мне будет проще их переловить и отправить на дно главного канала.

Днем я спокойно вышел на улицу и прошелся по магазинам, покупая лучшие шелка и кружева для Адель. Я старался выбирать лучший материал, чтобы он, словно оправа, подчеркивал красоту моей возлюбленной. В лавках и на улицах я услышал последнюю сплетню, которая обрастала все новыми и новыми подробностями – какой-то мошенник пытался присвоить себе право собственности на палац Фондако деи Турки, а еще на дворец Дожей. Он размахивал при этом оружием и чуть не убил дожа. Что ж, немного интриги и из тривиального события людская молва сделала практически мифическое. Довольный покупками я вернулся к себе и уселся за стол, чтобы сочинить еще одно письмо Адель.

«Любимая моя невеста! Сегодня целый день я провел в поисках лучших тканей для твоего подвенечного наряда. Хотя сейчас в моде красный цвет, и невесты по всей Европе идут под венец в алых платья, я был бы счастлив, если бы ты выбрала белый цвет. Это цвет невинности и чистоты, что так хорошо тебе подходит. Мне не терпится увидеть тебя в нем и, взяв за руки, дождаться, когда священник назовет нас мужем и женой».

Так хотелось написать эти слова на бумаге и отправить ей! Но обстановка не позволяла. С каждым днем я беспокоился о ней все больше; не видя ее, не зная, чем она занимается, я просто с ума сходил от желания увидеть ее и убедиться, что с ней все в порядке. Скорее бы закончить всю эту историю с Венецианцем и вернуться в Калелью, женится и… а дальше я не знал. Потому что дальше были одни вопросы без ответов. Как мы будем дальше жить? Что будем говорить людям, когда она будет выглядеть старше, чем я? Или мне обратить Адель и смотреть, как ее чистота и искренность превращаются в звериную жажду? Как ее глаза устремлены не в глаза собеседнику, а на пульсирующую вену на шее? Как она боится подходить к детям, потому что их кровь самая лучшая? Как я смогу сделать ее монстром? Я не знал. Поэтому даже был несколько рад тому, что дела держат меня на расстоянии, и я могу обо всем спокойно подумать.

Когда наступила ночь, то мне удалось уничтожить еще один отряд оборотней, отправив на дно морское четверых берберов. Делать это нужно было осторожно, – потому что мусульманская община города могла взбунтоваться и объявить о том, что христиане начали резню мусульман. Поэтому их тела уносило морское течение в Средиземное море, туда, где водились акулы.

Вот так прошли две недели, в течении которых я охотился на оборотней, они – на меня, а мои мысли были заняты моим будущим с Адель.

И вот настал день, когда мой враг вернулся в Венецию. Кто ему передал мое сообщение – не имеет значения. Главное, что этот дородный, статный венецианец, горделиво ступая, вышел из гондолы и вошел в двери моего дворца.

Мой маленький спектакль отвлек его от охоты на вампиров во Франции. В тот день, когда он получил мое «послание», его маленькая армия как раз напала на замок в Копенгагене, где уничтожила около десятка вампиров. У Венецианца не было времени искать тех, кто смог сбежать во время нападения, и он планировал вернуться и окончить начатое. Венецианец прекрасно понимал, что я не мог привести с собой армию, равную его по силе. Он был полностью уверен в своей непобедимости, я не заметил даже намека на сомнения. Вот и хорошо. Будет легко победить его.

* * *

Понадобилось две недели постоянных наблюдений, чтобы вычислить его политические связи в Парламенте и Обоих Советах. Идя за ним по следам, я уничтожал воспоминания о нем в умах его последователей, разрушая все, что Венецианец с таким трудом создавал пару лет. Выкупы перестали поступать, а отряды оборотней, которые отправлялись убить строптивцев – попадали в мои руки. Потом моими стараниями его просто перестали узнавать на улицах, давние знакомые проходили мимо, и никто не вел с ним коммерческих дел. Так я лишил его доходов и ввел в немалые расходы – содержать большую армию стало недешево. Он тихо бесился в замке от неизвестности, а его вера во всемогущество своей армии таяла вместе с тем, как уменьшались ее ряды. Это выводило Венецианца из равновесия, и его действия становились все более истеричными. Как вампир, он, перестал заботился о конспирации. Он открыто нападал на людей, отпуская невольных свидетелей его охоты в город, надеясь вызвать меня на бой – ведь он только так мог вынудить меня напасть. В его понимании лучше бы эта схватка произошла сейчас пока у него есть армия.

Передвигаясь по городу, я не единожды встречал в воспоминаниях людей темный, липкий ужас от слухов о безнаказанных убийствах в Венеции. Обескровленный труп, небрежно брошенный в воду или растерзанное тело молодой женщины в бедном квартале. Поговаривали о красноглазом монстре, который, не таясь, ходит по улицам, выслеживая новую жертву. И более того, ходили упорные слухи, что он принадлежит к высшим кругам знати, а значит, защиты и спасения от него простым людям не было. Несколько десятков семей поспешно выехали из города, сбегая, словно от чумы, которая повсюду наступала на пятки. Простые люди запасались свяченой водой и обвешивали дом чесноком. А главное, – стучались со своими мольбами во все небесные двери, умоляя о защите.

Еще пару лет назад это не затронуло бы меня. Но сейчас я проникся сочувствием (я с удивлением обнаружил его в себе) к этим беззащитным горожанам. Я не геройствовал, нет. Просто так захотела бы Адель, будь она рядом со мной. Я точно это знаю. Тем более что в мои планы входило расчетливое и медленно уничтожение сначала свиты Венецианца, потом его приближенных оборотней, а затем и его самого.

Этот предатель забаррикадировался в моем собственном замке, который стоял в лучшем квартале Венеции, рассчитывая, что я уничтожен. Я постарался, чтобы ему методично, пару раз в неделю приходили новости об уничтожении очередного отряда или маленькой стаи оборотней. Я желал ему стать свидетелем медленной агонии его честолюбивых замыслов о политическом господстве. Поэтому методично, день за днем до него доходили дурные вести. А по масштабам потерь он решил, что на него идет армия вампиров, поэтому его дом неистово охранялся. Мне удавалось создать впечатление, что выжившие вампиры прибыли в Венецию и действуют очень осторожно, уничтожая его солдат.

День за днем, одного за другим, я уничтожал оборотней. Мне как никогда приходилось соблюдать осторожность. Практически постоянно я затуманивал чье-то сознание, либо читал его, словно книгу. Информации удалось собрать предостаточно.

Из обрывочных воспоминаний оборотней, которые под действием внушения рассказывали все, что знали про хозяина, мне удалось узнать о том, что Венецианец происходит из древнего купеческого рода. Его дед и отец вели свою торговлю, казалось, со всем цивилизованным миром. Правда сделки носили сомнительный характер, но это не вызывало каких-либо вопросов. В те времена считалось, что деньги не пахнут, и процесс обогащения они превратили в смысл существования. Сам Венецианец, а именно Луиджи дель Касти, был достойным наследником этого семейства жуликов и мерзавцев. Он не чурался ничего, чтобы умножить свой капитал. Особенно хорошо ему удавалась работорговля. С ним считались, уважали и боялись, а также ценили за острый ум и отсутствие сомнений и страха. Менее двух лет тому назад он уехал на год в Африку и вернулся оттуда уже вампиром, привезя с собой целую деревню оборотней-гиен.

Что произошло, не знал никто, но известно точно, что после его возвращения дела у него пошли в гору.

В основном, за счет того, что умер его отец и странным образом стали исчезать все враги и конкуренты. Через полгода по Венеции поползли слухи о том, что в доме Дель Касти происходят страшные вещи. И появились свидетели, которые были готовы поклясться в том, что видели, как Луиджи не таясь охотится на прохожих и пьет их кровь. Но это продлилось не долго – венецианцы тонко намекнули ему, чтобы он убирался вон из города – сожгли его дом. Примерно в это же время ему попался мой поверенный Стефано Марсельяни, который обменял свою жизнь на информацию о Логусе. Тогда Венецианец лично отправился в Румынию и напал на ничего не подозревавших сородичей. Хитрый Венецианец предложил Логусу сделку – снова информация в обмен на жизнь. Только жизней было много, поэтому информация должна была быть очень важной – местонахождение всех вампиров Европы. Трудно поспорить, если за спиной оппонента огромные оборотни-гиены, а за твоей – все твои близкие.

Гиен Луиджи дель Касти привез из Африки. Когда он вступил в мир бессмертных, то распознал в очередной партии товара – рабах из племени берберов – редкого вида оборотней. Будь он человеком, то так и продал бы их на плантации Террафермы. Но он увидел истинную сущность этих пленников и понял, как можно воспользоваться таким подарком судьбы. Венецианцу удалось получить их полную лояльность подкупом. Он пообещал щедрое вознаграждение, но предупредил, что в случае предательства уничтожит их жен и детей. Так что гиенам пришлось выполнять все его приказания без лишних вопросов.

Вот так Дель Касти получил армию в свое распоряжение и уничтожил с ее помощью практически всех своих бессмертных сородичей в Европе.

Сегодня была среда. Тривиальная, суетная среда.

В человеческом мире ничего особенного не происходило – люди, как всегда просыпались, ели, разговаривали, продавали, покупали. По каналам с мутной изумрудной водой сновали гондолы, развозя богатых граждан по их повседневным делам. Близился вечер и прохладный ветер заставлял дам плотнее кутаться в меха.

Я снова сидел на крыше дома, напротив своего бывшего палаццо, и внимательно следил за его теперешними обитателями – оборотнями и одним вампиром, старясь отстраниться от того, что читал в их примитивных сознаниях. Меня приводила в ярость новость, что Венецианец перешел на своих слуг. Он настолько боялся выходить на улицу на охоту, а простые люди ни под каким предлогом не желали попадать в его логово, что он стал голодать. Один за одним погибали его слуги. Мне удалось распространить легкое забытье на его поставщиков провианта – никто и не задумывался, никому и в голову не приходила мысль о том, чтобы продать Венецианцу хоть что-то. Его армия вечно голодных оборотней тоже стала голодать, а значит, слабеть. И поэтому, то по одному, то группками, они делали вылазки за продуктами, но моими стараниями обратно в замок не возвращались.

Я подлавливал их в толпе, выманивал на околицы Венеции и беспощадно убивал. А если они не собирались нападать, то гипнозом уводил за собой и тоже убивал.

Дель Касти бесился в своем логове, получая каждый день сведения о новых пропавших воинах. Еще два-три года назад я бы смог уничтожить его за один день. Просто вырезать или убить все живое и неживое в замке, а потом разорвал бы его на куски. Но я изменился. Теперь невинные жертвы стали чьими-то детьми, женами, мужьями. Они перестали быть безликой массой.

Поэтому кухарка могла вдруг забыть, у кого она работает и не прийти на работу. Лакей просто терял сознание на улице и его отправляли домой лечить ушибы. Но оборотни не избегали такой участи. Они шли на корм рыбам. А больше всего я хотел, чтобы Венецианец своими глазами видел, как разрушается его маленькая империя. И все его планы на будущее. Я хотел, чтобы он испытал такое же отчаяние, как и я, когда понял, что разрушено все, что он создавал с таким трудом.

О да, он задумал великое дело! Дель Касти был хищником и понимал, как этим воспользоваться. Мысль о могуществе, которое он получил благодаря своему новому телу, окрыляла его и с каждым днем его амбиции все возрастали и возрастали. Он понял, что с его способностями и связями он неуязвим для человека, но уязвим для вампиров. Поэтому безнаказанно захватить и править всем и вся ему было не с руки.

Для начала он привлек на свою сторону одного древнего вампира – Ласло. Тот был крайне темным типом и беден по причине мотовства. Он прекрасно знал все о мире вампиров и был готов часами делиться своими знаниями с Венецианцем. Именно от него тот узнал об оборотнях, их силе и алчности. Венецианец сразу сообразил, как можно воспользоваться этим маленьким «недостатком» извечных врагов. Ласло рассказал ему, что оборотни сейчас в меньшинстве, и только благодаря неустанному их подавлению, они не бегают по Венеции, как у себя дома. Венецианец узнал про мое существование, про мою армию. И решил занять мое место. Он, собрав все ниточки вместе – получил полную картину происходящего. А план был прост – он подкупает, обольщает, обманом или шантажом вовлекает оборотней в свои ряды, потом один за одним уничтожает мою армию и меня самого. Далее у него в планах было захватить власть в человеческом мире, контролируя и управляя всем с помощью оборотней. И тогда-то, по его мнению, он достиг бы достойного положения. Властитель. Меня передернуло от этой мысли. А потом Ласло не стало, его сожгли в камине. Зачем Венецианцу ненужные конкуренты?

Сегодня по моим расчетам наступил день, когда Луиджи Дель Касто прожил без крови шестнадцать дней и его мучила жесточайшая жажда. Все возможности были исчерпаны и он подумывал закусить оборотнем, но природное отвращение удерживало его от такого поступка. Оборотни же сами голодали – третий день подряд разводили ячменную муку холодной водой и были рады даже этому. Эти псины совсем отощали, даже бока ввалились.

Я терпеливо ждал этого дня и наконец-то подкинул письмо для Луиджи. Я его написал уже неделю назад, только ждал подходящего момента. На дорогой рисовой бумаге красными чернилами было написано:

«Твое время истекло. Ты бездарно использовал время и силы, дарованные тебе. Сегодня ты умрешь предателем и трусом. Прощайся с солнцем – это твой последний закат».

Когда солнце спряталось в прохладной морской глади, я наконец-то увидел, как Луиджи дель Касти все-таки величаво вышел на балкон и рявкнул в темноту ночи:

– Трусы! Жалкие трусы! Если вы мужчины, то нападайте открыто! Или смелости не хватает?

Хотя бравада выглядело эффектно, она все-таки была уловкой. Я знал, что за каждым окном притаился оборотень, готовый напасть. Тяжелый смрад псины доносился до меня даже через канал с мутной водой.

– Как ты живешь в такой вони от псов? – спросил я его.

– Кто, кто это? – спросил он, беспокойно разглядывая мой силуэт на крыше дома напротив.

Одним движением я перепрыгнул канал и остановился около него. Венецианец жадно изучал меня, пытаясь понять, как меня победить. Я молчал.

Венецианец бегло осмотрел окрестности, и догадка придала ему сил:

– Ты один? – спросил он удивленно. А сам думал, как же подать знак о нападении оборотням.

– Получил мое письмо? – спросил я, изучая его.

Венецианец решил, что мои соратники погибли, уничтожая оборотней, которые делали вылазки за едой из замка. Он решил, что я остался один. И достаточно молод. Не стал его сразу убивать, – значит, слабак, любящий пофилософствовать. Он ликовал про себя, потому что считал, что сможет справиться со мной, если не силой, так давлением на слабые места. К тому же он обладал даром убеждения – не удивительно, что оборотни согласились с ним сотрудничать! У него появилась надежда дожить до утра. Он лихорадочно прикидывал чем меня подкупить. Ведь последний смертельный бой с намного превосходящим противником отменялся. А обольщать и увещевать он умел.

Я почувствовал, как волна ментального принуждения окатила меня. Щит помог справиться с атакой Венецианца. Он впервые почувствовал сопротивление и понял, что рассчитывать на сотрудничество не приходится. Тогда он щелкнул пальцами и, разбивая огромные витражные окна, на залитую лунным светом террасу выскочили последние выжившие оборотни. Вид у них был достаточно жалкий – ввалившиеся глаза и тусклая шерсть клочьями. В их мыслях я не увидел преданности Венецианцу, только страх за свою судьбу и желание выжить любой ценой. Если могли бы – давно бы сбежали.

Венецианец приготовился напасть, угрожающе зарычав, но я мгновенно наслал на его соратников полный паралич.

Подойдя к Венецианцу, я внимательно его рассматривал. Он обладал величественной осанкой, приятным голосом и безупречными манерами. В нем было что-то царское.

Такой, как он с легкостью поведет за собой массы, сможет установить законы и править всем железной рукой. И тут одна прекрасная мысль озарила меня, и я злорадно улыбнулся.

– Не надо было натравливать бедных собачек на меня, – сказал я, глядя ему в глаза.

Через пару секунд вокруг нас, на холодных каменных плитах, лежали семеро мертвых, истощенных мужчин. Мысль о том, что это было хладнокровное убийство с моей стороны, я отбросил – я отомстил им за убитых вампиров. Венецианец не мог двигаться, но понимал что произошло. Все его существо горело от ненависти ко мне и желанием жить. Я понимал его – только получить бессмертие и тут же его потерять. Но для таких, как он, нет будущего. Я подошел вплотную к нему и сказал:

– Так как это последняя ночь твоей темной и жалкой жизни, то я отвечу на твои вопросы. Я генерал Прайм Ван Пайер, в доме которого сейчас находишься. Это раз. Я один, потому что мою армию, друзей и врагов ты уничтожил, а тех, которые остались живы, я спрятал от тебя в надежном месте. Это два. И при другом стечении обстоятельств – не будь ты жадной, тупой скотиной, ты бы действительно правил миром вампиров. Мне как раз нужен тот, кто будет олицетворять политическую власть в мире бессмертных.

В глазах Венецианца я увидел алчный блеск. Он на секунду замечтался. Представил себя на своеобразном троне, в окружении бледной свиты. Хорошая идея, я ее использую. Только он представил себе еще кое-что. Толпа людей, живущие, как скот в загонах, существующих только для того, чтобы быть источником крови. И Земля, принадлежащая вампирам и оборотням. Бессмертные оборотни и вампиры, сосуществующие на условии главенства вампиров. Все богатства человеческой цивилизации принадлежали единственному властелину – Луиджи Дель Касти, бессмертному полубогу. Я видел такое не впервые, поэтому не очень удивился.

– Ого! Да у тебя были грандиозные планы относительно человечества! Вижу, что ты расстроен. Не быть тебе полубогом. А жизнь будет продолжаться своим чередом – люди, подобием которым мы с тобой являемся, все так же будут просыпаться и засыпать, плакать, радоваться и влюбляться. А от тебя не останется даже пыли. А теперь мне пора возвращаться домой, в Испанию.

Дель Касти ядовито подумал: «Тебе некуда возвращаться! Я заразил человечество такой болезнью, которая выкосит всех! Европа опустеет, останется только горстка людей! Понадобятся годы, чтобы все стало таким как сейчас. А Испания уже заражена! Люди там мрут, как мухи!»

Я представил Адель, которая умирает от этой болезни, и от ужаса вскрикнул. Когда эхо вернуло мой вопль, Венецианец дернулся – из-за шока я ослабил ментальное принуждение и тот смог пошевелиться. На его лице расползлась победная усмешка. Не долго думая, я схватил Венецианца за голову и, с треском раскалываемого камня, потянул ее на себя. Последней мыслью этого предателя было: «Ты всегда будешь одинок!»

Я с ненавистью смотрел на окаменевшие глаза врага, его самодовольную улыбку и от злости разбил его голову на тысячи мелких кусков, поставив точку в этой истории о жадности и предательстве.

Дель Касти завез в Европу чуму? Добрался ли вирус до Калельи? Эти вопросы роились в моем сознании. Меня охватило такое беспокойство, что я еле мог удержаться, чтобы не броситься через моря и горы к Адель прямо сейчас! Но сначала я избавился от тел оборотней, и останки Венецианца сгорели в большом камине на первом этаже. Тяжелый запах дыма смешался с невыносимым смрадом оборотней, который, казалось навсегда въелся в стены моего бывшего дома. Они, словно вандалы, разрушили и украли все, что было возможно сломать и унести. Прекрасные гобелены, фрески на стенах, изысканная мебель – все было испорчено. Дом потерял свое лицо и стал ненавистен мне, потому что из его стен отдавались приказы на уничтожение вампиров. Мне хватило минуты, чтобы все обдумать. Через четверть часа я без сожаления покидал дом, в котором разгорался пожар, а в камине лежали «доказательства» моей смерти.

Декабрь 1347 года после Рождества Христова

Испания, Королевство Арагон, городок Калелья

Ранний снег ложился на землю белым покрывалом. Он медленно гасил сочные краски осени на южных цветах. Снег покрыл ветки деревьев и тишина была наполнена легким звоном водяных кристалликов, которые падали на крышу опустевшего дома, в котором никто не жил уже достаточно долго. Он давно сгорел и опустел.

Я стоял перед ним и старался не сойти с ума. Адели нигде не было – иначе бы я почувствовал. Как часто я представлял себе возвращение – открывается дверь и счастливая Адель бежит в мои объятья. Ведь я же оставил ее на попечении матери и слуг, оставил Катарине немалые средства и беспокоился только о том, чтобы чума не унесла жизнь Адель. Но вот я стою около разоренного дома, а вокруг – ни души…

Эта мертвая тишина была неприятным дополнением к тому ужасу, который сковал все мое существо.

Мысли лихорадочно метались: может, Адель переехала в город, а дом сожгли мародеры? Правда, зачем?

Катарина не бросила бы только что посаженные лозы. Или того хуже – на них напали, а дом сожгли потом. Я решил обследовать сгоревшие руины, чтобы хоть как-то прояснить для себя ситуацию.

Дверь, сорванная с петель и перевернутая мебель. Было странно видеть снег посреди разрушенной гостиной. Ясно читались следы борьбы, словно звериные отпечатки лап в лесу. На столик у стены упали сверху, и он разлетелся в щепки. А до этого жертву швырнули в стену, и на деревянной доске остался кусочек дорогой ткани. Как только я представил на месте жертвы Адель, мое отчаяние переросло в бешенную ярость! Но ведь это могла бы быть не она, а служанка, еще Катарина, что тоже было ужасно. Но я все отказывался верить в то, что увидел и решил спуститься в город для того, чтобы что-нибудь разузнать о любимой.

Но на полпути в нос ударил чудовищный смрад смерти – на просторном лугу повсюду были холмики и кресты. Многие братские могилы были совсем свежие. От ужаса я окаменел – моя реакция на стресс. Прислушавшись, я вдруг понял, что город не издает привычного гула человеческих сердцебиений и голосов, мыслей… Город был практически пуст! Горожане лежали здесь – в чумных ямах…

Навстречу мне, по скользкой дороге, шла печальная процессия – истощенный священник и двое детей – мальчик и девочка, которые следовали за повозкой с наспех сколоченным гробом. Их мать умерла этой ночью, и они осиротели. На вид им было не больше 12-ти и 14-ти лет. И девочка уже была больна – я чуял это в запахе ее крови. Внезапная жалость заставила меня подойти к детям и священнику, который пытался заставить упрямую лошадь идти туда, куда ему было нужно.

– Добрый день, отче! – сказал я с поклоном.

– Да какой он добрый, сын мой? – ответил устало он и потянул лошадь за поводья, пытаясь сдвинуть ее с места. Я взял ее под уздцы и приказал слушаться. Она взбрыкнула, но пошла. Потом я помог похоронить бедную мать. Вероника, так звали девочку, даже не плакала, а Мишель, ее старший брат был настолько убит горем, что не мог даже сказать прощальные слова над могилой. Священник закончил обряд и наконец-то внимательнее на меня посмотрел.

– Мне кажется, что я вас знаю…

– Да, отче. Мы виделись с вами на весеннем балу. Я Прайм Ван Пайер.

– Да, да, теперь я вспомнил, – ответил отче, устало потирая лоб. – Совсем вымотался… Знаете, бывали дни, когда я приходил сюда утром и уходил поздно ночью… Столько горя! – сказал он и сокрушенно покачал головой.

Его доброе сердце уже едва выдерживало. Он собирал сирот к себе в церковный приход, хотя нередко приходилось хоронить и их.

Наконец-то я задал интересующий меня вопрос:

– А что же случилось с Адель и Катариной, хозяйками виноградников? В их имении пусто, дом разграблен.

Отче задумался немного – его память из-за постоянных недосыпаний была нетвердой и ответил:

– Дом пуст? Не удивительно – видимо, умерли все, или разграблен мародерами – их тут полно. А давно это произошло, как вы думаете? – спросил он.

– Месяца три назад, – ответил я.

Отче устало облокотился об повозку и сказал:

– Я тогда еще не хоронил, за меня это делал отец Андре. Только он умер недавно и остался только я. И в книги никто умерших на записывал – некогда. Рук не хватает на все. Мой приход фактически больница – я еле успеваю кормить, поить, убирать за больными, хоронить их…

Я стоял молча, читая его воспоминания. Пока я разбирался с Венецианцем, здесь был сущий ад. Болезнь пришла с юга – ее привезли моряки. Как только заболели первые горожане, в городе воцарился хаос. Крестьяне занимали опустевшие дома умерших богачей. Торговцы краденым в открытую ездили по городу и скупали все, что им приносили.

В обширной памяти священника я не увидел больше ничего полезного. Мы попрощались, и его повозка укатила прочь, а передо мной остались Вероника и Мишель, которые безмолвно наблюдали за мной. Я достал золотую монету и вручил ее мальчику. Мальчик посмотрел на меня и молча засунул ее в карман. Затем я развернулся и пошел бродить по кладбищу, пытаясь найти запах Катарины или Адель. Впервые в жизни я боялся учуять ее запах! Только плохо скрываемая злость на себя (за то, что оставил ее одну, без защиты), на Венецианца (за то, что заставил меня уехать), на оборотней сдерживали мой разум и мои руки – потому что нервный срыв у вампира – вещь крайне масштабная по разрушениям.

К моему счастью, я не нашел Адель. Она точно не была похоронена на этом кладбище! Это открытие придало мне сил и подарило надежду найти ее, где бы она ни была сейчас! Если нужно будет перевернуть всю Землю вверх дном – переверну!

Дети все это время стояли на краю кладбища и молча за мной наблюдали. Вероника не хотела идти назад – она боялась возвращаться в опустевший город, Мишель хотел сбежать. Он размышлял, как уговорить меня взять их с собой. Ему было все равно куда идти. Пусть даже и туда, откуда я пришел. Ему было бы достаточно добраться в моем сопровождении до ближайшего города. Главное – уйти отсюда, от этих безымянных холмиков с крестами.

Я не стал их прогонять. Их присутствие даже помогло мне не сорваться. Потому что боль от потери Адель была невыносимой. Я никогда ранее не испытывал ничего подобного. Мне казалось, что это сильнее меня, и я просто не выдержу – моя голова взорвется от горестных мыслей. Я пошел к себе, на верх горы. Позади меня плелись дети. Они видели, что я их не прогоняю, и молча, просто на удачу, шли за мной.

На середине подъема сердце заболевшей девочки не выдержало, и она, бледная, тяжело осела на сырую землю. Мишель подошел к ней и попытался поднять сестру. Меня удивило, что он даже не думал рассчитывать на меня. Он столько пережил за последние месяцы, столько увидел и понял, что повзрослел и знал цену этой жизни. Он сделал два неловких шага с сестрой на руках, а она еле прошептала:

– Поставь меня, Мишель, поставь. Это бесполезно! Ты же знаешь что это.

Ее сердце отбивало бешенный ритм, руки и ноги болели, сознание путалось. Ей осталось жить не больше трех дней. Брат тоже был заражен, и его смерть была лишь делом времени. Я поднял глаза к небу и пытался понять, что же пошло в моей жизни не так, что меня снова окружала смерть и тьма. Ни любви, ни жалости, ни счастливого будущего. Ни моей Адель.

Я живо представил, как оборотни вламываются в ее дом и бросают мою любимую об стену. А что было потом… темная, первобытная ярость поднялась в моем сердце. Мишель и Вероника притихли, почувствовав перемену во мне. Вдруг прекрасное лицо Адель с чистым взглядом появилось перед моим внутренним взором, и мне стало стыдно. Я отвернулся и постарался унять разъедающий меня гнев. Глаза стали снова желтыми, и я больше их не напугаю. Я подошел в Мишелю и взял его сестру на руки, затем мы молча дошли до моего дома.

Он уцелел, хоть что-то мне осталось от прежней жизни. Внутри было сыро, но я положил девочку на кровать, а Мишель быстро развел огонь. Дети были голодными. Через двадцать минут я принес в дом овцу и приготовил им мясо на огне. Старший брат трогательно заботился о Веронике – пытался накормить ее и давал много пить. Мне понравились эти дети – в них был заложен большой потенциал – стойкие, рассудительные и хладнокровные. Они пригодятся мне для осуществления моего грандиозного плана. Когда они поели, я просто сказал им:

– Вы оба умираете. У Вероники есть три дня, у тебя, Мишель, – не больше пяти.

Мальчик вздрогнул и посмотрел на меня испуганно.

– Откуда вы знаете? – спросил он.

– У Вероники кровь пахнет тухлой рыбой, а твоя только начинает. Сердцебиение у нее выше нормы, твое бьется тоже неправильно. Готов поспорить, что у тебя жар и холодеют пальцы рук?

Мишель молча посмотрел на меня и кивнул головой.

– Ну вот, просто, как в Намибии в 914 году… – сказал я сам себе и встал. Вероника смотрела на меня с беспокойством. Она понимала, что я не простой человек. И готова была драться, если что. А мне как раз такие и были нужны. И я решился.

– Я хочу дать вам шанс, но вам нужно принять очень непростое решение…

Январь 1348 года, г. Антверпен

Когда корабль причалил к берегу, в Антверпене был полдень. Сырой, холодный воздух пробирал до костей, и я поняла, что одета не по погоде. Доктор прощался со мной долго, оставил адрес своей родни в Англии и я действительно не хотела с ним расставаться. Капитан, сдвинув брови, сухо попрощался со мной и проводил до кареты, которую прислал мой дядя. Он лично не приехал, прислал за мной слугу, почему-то мне это не понравилось. Когда карета тронулась с места, то я высунулась в открытое окно и помахала рукой матросам и рыцарям, которые в ответ кричали не совсем приличные пожелания хорошо провести время на суше. Я, смущенная, спряталась в карете и задвинула шторку на окне – мне жить в этом городе какое-то время и совсем не хотелось начинать этот период жизни с плохой репутацией. Я покопалась в своей суме с пожитками и достала теплый платок, который купила Мари для меня перед отъездом, закутала плечи и голову, с ужасом подумав, что тут, скорее всего, всегда так холодно! Сердце заныло от воспоминаний о солнечной и теплой Калелье.

Ехали мы недолго. Карета вдруг остановилась около красивого двухэтажного дома под глиняной черепицей, который был обнесен невысоким деревянным забором, а на его лужайке копошились три огромных свиньи. Дом был добротный, с большими окнами, покатой стрельчатой крышей. В небольшом саду росла пара хилых деревьев и какие-то кусты. По сравнению с наполненным зеленью пейзажем Калельи здесь была арктическая пустыня.

Кучер, открыв двери кареты, молча взял багаж и понес его к парадным дверям. Я вышла следом, и когда мы зашли в дом, все семейство как раз сидело за обеденным столом. Служанка забрала у меня платок, а багаж куда-то унесла. Я осталась стоять около стола, сесть мне не предложили. Головы сидящих за столом как по команде повернулись ко мне, и я приветливо улыбнулась. Пятеро моих кузин были, скорее всего, погодками – старшей было около пятнадцати, а младшей – лет десять. Они были крепкими девицами, старшая и младшая – брюнетки, а остальные с льняными волосами. Лица довольно миловидные, но взгляды неприветливые. Меня удивило количество пудры на их лицах, но когда присмотрелась внимательнее – то заметила следы оспы. Судя по всему, переболели они недавно. У кузин были очень целомудренные прически, наряды тоже не отличались роскошью. Я сравнивала их с богатым убранством дома и не могла понять – к чему такая скромность? Да, кстати, все семейство немилосердно смердело. Видимо, они понятия не имели о личной гигиене.

– Вот и дочь моей покойной сестры Катарины, дорогая, – сказал своей жене мой дядя Ренье Ван де Вурден, дородный пожилой мужчина, в чертах лица которого я увидела сходство с моей матерью. Он не сильно постарел за последние годы, но зато заметно поправился.

Его жена сдержано кивнула головой, слегка поджав губы. Она была немолода и походила, скорее, на мумию, потому что ее скупые движения сочетались с полным отсутствием эмоций на лице. Ее диковинный чепчик был радикально накрахмален, а седеющие русые локоны торчали в стороны с пуританской строгостью. Черное платье оттеняли белоснежные воротничок и манжеты, а на груди висел внушительных размеров крест. Она тщательно рассмотрела меня и нахмурилась. Что ей так не понравилось?

– Это Рания, моя жена, – сказал дядя, вытирая жирный рот о белую скатерть. Туда же он трубоподобно высморкался. Обедать с ними за одним столом мне сразу же перехотелось.

– Дальше сидят мои дочери Оливия, Нора, Марго, Манон и Луна. И, конечно же, их воспитательница мадам Иман.

– Очень приятно познакомиться! – сказала я как можно вежливее, но на душе скреблись кошки – со мной обходились, как с прислугой – я не получила приглашение сесть за стол, что было верхом бестактности и точно указало мне на место в этом доме. Бедную родственницу не приняли в семью. Это было понятно. Рания смотрела на меня якобы беспристрастно, но я видела тихое злорадство во взгляде. Откуда такая ненависть? Я мило ей улыбнулась, от чего ее губы сжались еще больше.

– Ну как поездка? – спросила она. – Мой муж был столь великодушен, что заплатил за это недешевое удовольствие из своих скудных средств.

Я быстро быстро окинула взглядом обстановку дома и поняла, что средства у них отнюдь не скудные. Ну ладно, будем играть в эти игры…

– Я бесконечно благодарна вам, дядя, за помощь. Не представляю, как добралась бы сюда самостоятельно. Поездка на корабле заняла немало времени, а если бы ехала через охваченную чумой Европу… – я покачала головой и от души закашлялась, потому что пора было заканчивать эту унизительную процедуру знакомства. Тетя взвилась над столом и закричала:

– Анук! Живо сюда! Она может быть заразной! Девочки, дорогой, закройте носы!

Сестры испуганно посмотрели на меня и закрыли носы руками, а дядя поднес ту же скатерть к лицу и сморщил нос, глядя на меня, как на ходячую заразу. Мои надежды на теплый прием не оправдались – для семьи дяди я была досадной обузой, они этого и не пытались скрыть. Ну ничего, мне бы только дождаться письма от Прайма! Он приедет за мной и увезет меня отсюда!

В комнату вбежала пожилая служанка, невысокого роста, с вылинявшими глазами и бровями. Она торопливо сделал книксен и спросила, подобострастно глядя на Ранию:

– Что прикажете, госпожа?

– Возьми нашу гостью… Аксель, кажется?

– Адель, синьора Адель де Ламбрини, – сказала я, не ожидая ничего хорошего.

– Да какая разница? В общем, возьми ее и отведи в комнату, подай обед, и пусть приходит в себя после тяжелой поездки.

– Будет сделано, госпожа! – сказала служанка Анук и торопливо подошла ко мне.

– Идите за мной, барышня! – сказала она и практически побежала вглубь дома. Я поклонилась всем присутствующим в комнате и, развернувшись, пошла за ней, на ходу вытирая непрошеные слезы…

* * *

Сегодня был понедельник, и я со дня на день ожидала письма от Кристофера Бакли. По моим подсчетам, к которым я великодушно добавила еще неделю, я должна уже читать его послание. Но письма все не было. Дни проходили однообразно и уныло: хозяйка дома Рания не давала спуску ни себе, ни домочадцам. Работа, обязанности, труд и долг – вот были ее любимые слова. Она, словно грозный атлант, держала на своих хрупких плечах дом и гордилась тем непосильным трудом, который несла. Она не допускала даже мысли, что жизнь – это не череда тяжких свершений. Хозяйка дома была убеждена, что работать нужно тяжело и много, жить в напряжении, а если тяготы жизни отступают, то их нужно искать сознательно. Помимо домашней работы она умудрялась состоять в многочисленных церковных комитетах и вела активную общественную жизнь. Ее стараниями из города изгнали цыган, как разносчиков аморальной заразы, а компания, против мусульман, походила на малый крестовый поход. Казалось, что арктический холод сковал разум и сердце этой женщины, и достучаться до нее не было никакой возможности.

Меня поселили в небольшой комнатке, около кухни, окна которой выходили на живописный канал. Вид был потрясающе красивым – заснеженные дома напротив напоминали кремово-серые пряничные домики в лучах заходящего солнца, а по замерзшей воде канала ездили нарядно запряженные сани, за которые цеплялись дети и с хохотом волочились следом по льду.

Мои двоюродные сестры жили в просторных комнатах на втором этаже, а комната камердинера была вдвое больше моей. Рания продержала меня в комнате на карантине две недели, устроив «лечебный пост». Постные блюда помогли мне вернуть былую форму, потому что доктор Робертс откармливал меня жирной пищей, что сказалось на фигуре. Но теперь, потеряв пару лишних фунтов, я чувствовала себя прежней Аделью, а надежда на хорошие известия от доктора Бакли помогала мне с юмором переносить немилость тетки. Из-за нее, кстати, я провела под замком праздник Богоявления.

Когда я через две недели после приезда не умерла и даже перестала кашлять, она приставила меня к домашней работе, приказав закрывать «скандально короткие волосы» платком. Я с удовольствием проводила время на свежем воздухе, распевая песни и общаясь с курами и петухами. Я назвала их именами моих друзей и всегда от души хохотала, когда мистер Бакли со всех ног бежал по двору к миске с зерном, обгоняя на своих коротких ножках несушку Мари.

Из разговоров прислуги я знала, что у двух старших девочек – Норы и Марго, которые были на выданье, были женихи, но помолвлены они не были. Тетя Рания не скрывала, что в ее планы входило выдать меня замуж как можно быстрее, но после того, как ее дочки будут пристроены. Конечно, лучшие женихи должны достаться ее девочкам. Я не имела возможности толком поговорить с ней, но дяде сообщила, что я помолвлена и мой жених – видный коммерсант из Венеции. Он, правда, не придал моим словам большого значения и только пожал плечами. Я давно поняла, что большого веса в доме он не имел, но все-таки надеялась на родственные чувства ко мне. Оказалось, что зря.

Тетя пыталась даже приставить меня к другим домашним обязанностям, но я упорно отказывалась, не взирая на шипение моей опекунши. Что-что, а картошку чистить, колоть дрова я не собиралась! Рания заперла меня на два дня без еды, но я все равно не смирилась, доводя ее до белого каления непристойными песенками на испанском языке, которые выучила во время поездки на корабле. Я так часто слышала ее изречения про «черную неблагодарность», что завела специальную страницу в альбоме, где рисовала палочку, когда слышала это слово. Страница уже была зарисована наполовину. Рания устроила мой день так, что с сестрами я практически не пересекалась и не общалась, с чем было связано такое решение – можно было только гадать.

Вечерами на меня накатывала тоска, но я боролась с ней, вспоминая слова и лица моих родных и друзей, особенно Прайма. Заснуть я могла только тогда, когда представляла его – бесподобно красивого и любящего на пороге этого ненавистного дома. В моих мечтах он забирал меня под венец, мы праздновали пышную свадьбу… а дальше все было очень хорошо, не важно, где и как.

Примерно через два месяца после приезда, накануне дня Святого Валентина, дядя неожиданно вызвал меня к себе в кабинет.

Когда я вошла, он, не поднимая глаз от бумаг, сказал ровной скороговоркой:

– Радуйся, дитя, мы нашли тебе жениха! Это достопочтенный господин Мейо. Он недавно овдовел и твоя тетя была так любезна, что успела предложить твою руку и сердце раньше других. Так что готовь платье – через две недели ты выходишь замуж…

Мне показалось, что мир закружился вокруг меня и я, не помня себя от возмущения, закричала:

– Да как вы смеете выдавать меня замуж без моего согласия? Мало того, что вы держите меня на правах прислуги в комнате, которая чуть больше собачей конуры, так еще чихать хотели на тот факт, что я официально обручена и не желаю выходить замуж за неизвестного мне человека!

В кабинет ворвалась тетя Рания, которая, вероятно, подслушивала наш разговор под дверью.

– Негодяйка! Неблагодарная злодейка! Так ты отвечаешь человеку, который оказал тебе милость и принял в свой дом? – кричала она, тряся худыми кулачками над головой.

Я с удивлением смотрела на нее, которая наконец-то скинула свою мнимую благочестивую личину и показала свое истинное лицо.

– Приятно наконец-то с вами познакомиться, тетя Рания! Теперь я вижу ваше настоящее лицо. Думали, что ваш чопорный вид сможет меня обмануть? Я сразу увидела, что вы не хотите видеть меня в доме и приняли только из-за того, чтобы избежать сплетен! Лучше бы вы отказали мне в гостеприимстве, чем относиться ко мне вот так, как к служанке. Нет, но выдать меня за первого попавшегося старого холостяка!.. – сказала я, дрожа от возмущения.

– Да как ты смеешь такое говорить? Я запру тебя в комнате, посажу на хлеб и воду! Грешница! Такие, как ты, будут гореть в аду вечно! Вся в своего отца-язычника и мать! Такое же гнилое нутро! – визжала Рания, а дядя смотрел на нее, испугано прижав к себе бумаги.

– Твой отец всегда был безбожником! – продолжала Рания. – Он посмел смыть с себя воду крещения! Мы никогда не моемся! А он полоскался дважды в неделю! Поэтому ему и была послана ранняя смерть за такой огромный грех! И твоя мать упала в эту ересь вместе с ним! А еще они… они… – она вдруг запыхалась, схватившись за свое фанатичное сердце и побледнела. – Они придерживались непростительной ереси: они были лоллардами! Твой отец-грешник смел утверждать, что священная католическая церковь и достопочтенные отцы города должны считать себя равными с простыми крестьянами! Это просто безумие! – последние слова она прокричала.

– Дядя! – сказала я и подождала, когда он посмотрит на меня. – Я благодарю вас за гостеприимство, еду, тепло. Это были самые забавные дни в моей жизни. Но хочу сказать, что у меня действительно есть жених, который женится на мне и увезет в Венецию. Я прошу вас подождать вестей от него. Думаю, что он возместит вам расходы на мое содержание.

Я надеялась на его благоразумие, но он скептически усмехнулся и сказал:

– Ты уверена, что он найдет тебя?

Потом открыл папку и достал оттуда какие-то бумаги.

– Вот письмо от доктора Бакли…

– Что? Как вы оба посмели прочитать мое письмо? – сказала я, задохнувшись от возмущения.

– Мы твои опекуны и должны отвечать за моральный облик… – сказала тетя чванливо.

– Ой, да молчали бы уже про «моральный облик»! – сказала я и сжала кулаки. – Давно оно пришло? Я же каждый день ждала его!

– Давно, три недели назад, – сказала с явным удовольствием Рания.

Я подавлено замолчала от такого вероломства.

– Как бы там ни было, но доктор Бакли пишет, что… вот тут написано: «К сожалению, отца Андрео нет в живых. Я по вашей просьбе написал запрос в Калелью и мне ответил какой-то бакалейщик, который ведет переписку от имени этого города со всеми, кто пытается выяснить судьбу своих родственников. Так что если кто-то будет искать вас через отца Андрео, то не найдет, увы. В свою очередь, хочу сказать, что эпидемия чумы принимает катастрофические масштабы и…» – сказал дядя.

Он отложил письмо и торжествующе посмотрел на меня. Я стояла, пытаясь унять тот водоворот мыслей, который бешено вертелся в моей голове. Значит, тот сон про Прайма был вещим – он вернется, увидит мой дом сгоревшим и не будет никого, кто сможет рассказать про мою судьбу. Никто не направит его сюда, на север Европы и он будет носится по континенту, разыскивая меня повсюду, рассчитывая только на удачу! Но так пройдет непозволительно много времени и меня успеют выдать замуж! Это будет катастрофа, я уверена!

– Что? Прикусила свой острый язычок? – спросила торжествующим тоном тетя.

Я не ответила и, молча развернувшись, пошла к себе. Я не помнила, как дошла – стены и пол как-то странно кружились, а весь дом показался мне холодным и чужим. Я заперлась в своей комнате и рыдала до тех пор, пока не сорвала голос, а потом уснула тяжелым сном.

Мне вдруг приснился Прайм, который стоял на каком-то холме, небо было темным, освещалось только заревом от многочисленных пожаров, внизу, на бескрайней равнине, пылали села и города, тысячи крестов опоясывали их по кругу. Прайм смотрел на все это, понимая, что где-то там могу быть я, и вдруг схватился за голову и с отчаянием крикнул: «Адель!» Его родной голос сотряс все вокруг, прокатившись по мне, отчего я моментально проснулась и прошептала в темноте: «Я иду, любимый мой! Я иду к тебе!»

Потом встала и стала тихо собираться. Я словно очнулась от эгоистичного сна. То есть, до этого я жила, ждала, надеялась на счастливый конец нашей сказки, но сейчас реальность дала мне отрезвляющую пощечину, и я по-другому посмотрела на себя и свою жизнь.

– Тряпка, безвольная тряпка! Кто просил тебя ехать сюда? Осталась бы в Калелье и дождалась его. Он же наверняка думает, что меня уже нет в живых! – шептала я себе.

Мне не хотелось даже думать о том, что он сейчас чувствует. Я все поняла из сна. Не зажигая света, собрала в дорожную сумку свои вещи, одела платье, спрятала на груди гребни и медальон. Затем надела теплый плащ, свою зимнюю обувь и вылезла через окно, даже не обернувшись.

Я шла, не замечая холода и пронзающего до костей ветра, по обледеневшей реке прочь из этого города. У меня не было четкого плана, только биение сердца, которое знало, что я очень нужна одному практически разбитому от горя вампиру, сердце которого я однажды украла.

Весна 1348 года. Люксембург, г. Эхтернах

– Ну же, Адель, не дрейфь. «Я пришла, мой господин, о мой сладкий…» – шептал мне Мишель, желая меня поддержать. Я же растеряно смотрела на публику, чувствуя себя ужасно глупо в наряде невесты и с красными румянами на щеках.

– Я пришла, мой сладкий… мой господин. О мой сладкий господин… – сказала я негромко и неловко протянула руки к Мишелю, который играл Одиссея.

– О жена моя, о луноликая Пенелопа! Я скитался по морским водам, желая видеть только твой прекрасный лик. Но грозные волны несли меня вдаль от тебя… – продолжал тем временем Мишель, беря основную часть уличного спектакля на себя.

Питер за кулисами дернул за веревку и за нами развернулся линялый полог с небрежно нарисованной картинкой морского заката. Пьеса шла к финалу, и Пенелопа, наконец-то, встретилась с Одиссеем. Я слушала Мишеля, но на самом деле рассматривала толпу, ища бледных, высоких и неимоверно красивых зрителей. Вторую неделю я резала палец и оставляла капли крови на стенах, столбах, фонтанах в людных местах – везде, где мы выступали. Как еще помочь Прайму или другим вампирам найти меня, я не знала. Пробиться в их тайный мир было еще труднее, чем попасть в высшие слои общества. Но у меня созрел план – думаю, что провокация будет лучшим способом обратить на себя внимание мира бессмертных.

– Любовь! – сказали мы хором, и Мишель заключил меня в крепкие объятья, отлично симулируя поцелуй.

Пятеро зрителей, один из которых спал, подарили нам жидкие аплодисменты и три мелких монетки. Они молча разошлись, а мы остались в тесном тупичке, который арендовали для представления у городских властей.

Мишель и я собрали табуреты, сложили их на козлах, а потом залезли внутрь повозки, где было немного теплее, чем на улице – горел огонь в каменной чаше. Костюмы, декорации, бутафорские ослиные головы и даже весло – вот только небольшая часть того, что было развешено, привязано и прикручено ко всем свободным поверхностям кибитки. В этом бардаке мы и жили вчетвером.

– Да, не густо! – сказала грустно Клара, держа на ладони жалкое вознаграждение после выступления. – Снова хлеб и вода, а Милашке овес.

– Ну, хоть что-то, – сказал Мишель, стирая свои нарисованные углем брови. Черная пыль въелась в морщины, образуя как бы паутинку на лице. Ему было около сорока лет, он тщательно скрывал свое прошлое. Клара же наоборот, не делала тайны в том, что была уличной танцовщицей и этот фургон принадлежал ей, называла себя немкой, хотя я подозревала, что она – цыганка. Когда-то она подобрала на улице маленького сироту, который вырос в тощего Питера, хотя последний утверждал, что пробрался в ее повозку и там упрашивал Клару остаться, пока ее сердце не дрогнуло. Как бы там ни было, но мы, четверка людей с целым ворохом тайн, путешествовали по оттаивающей после зимы Европе, собирая жалкие монеты себе на пропитание с помощью досточтимого Гомера.

Клара знала о том, что у меня есть два ценных гребня – слиток серебра я обменяла на монеты еще в Барселоне, и мы уговорились добраться до них только в случае крайней необходимости, – когда голод постучится в наши двери. Как бы ни было тяжело, Клара ни разу на них не намекала, довольствуясь теми грошами, которые у нас были. Питер и Мишель еще подрабатывали плотниками, чиня заборы и делая табуретки на продажу, за что нам иногда перепадали то свежие продукты, то какие-то вещи. Мы с Кларой вышивали кошели и продавали перед выступлениями, а еще вели хозяйство. Вернее, вела его она, а я училась готовить, стирать, торговаться на базаре, шить и вязать. Она не задавала лишних вопросов, хотя и видела, что я не из простых крестьян.

Клара очень любила петь, а так как ее пышная фигура не вызывала у зрителей ассоциаций с юностью, то она играла роли старух и колдуний, а еще пела перед спектаклем неаполитанские песни, это если у нее было хорошее настроение, а если нет, то меланхоличные французские романсы. Тогда публика затихала и все зрители, ведомые ее великолепным голосом, уносились в страну любовных драм. Я тоже получила право бывать в этом печальном месте и не могла без слез слушать ее пение.

Питер зашел внутрь повозки последним, ежась от холода. Этот веселый паренек с волосами цвета меди был просто неутомимым шутником и излучал оптимизм так же неутомимо, как его волосы – огненные блики на солнце. Он слегка двинул локтем Клару в бок, чтобы она уступила место у самодельной печки. Она молча подвинулась и стала смотреть на огонь вместе с ним.

Мишель, закутавшись в яркую конскую попону, устало сел на кровать и сказал:

– Мы с таким репертуаром скоро вылетим в трубу. Сколько трупп ездит только по Люксембургскому королевству! Вчера еле нашли, где стать! А «Одиссея» на память знают даже дети! – сказал он возмущенно. Он вообще был вспыльчивым малым и любил часами дуться. Но мы знали его любовь к эффектному молчанию и не обращали на его выпады внимания. Но на этот раз я его поддержала.

– А знаете, Мишель, спешу с вами согласиться – нам нужно что-то новенькое! – сказала я с энтузиазмом, потому что это «новенькое» было давно мной придумано.

– Что? – спросила Клара, смотря на огонь в печке. Питер положил голову на ее плечо и сказал:

– Что-то радостное или захватывающее, новое. Эх, сказку бы какую-то показать людям, ведь время сейчас такое тяжелое… – сказал он и вздохнул.

Повисло молчание, каждый думал о своем, а холодный вечер трепал полог повозки. Милашка жалобно заржала.

– Отдай Милашке попону, изверг! – сказала Клара, улыбнувшись своей роскошной белозубой улыбкой.

Это была наша шутка: Мишель все время забирал попону себе, а Клара заставляла ею укрывать старую клячу на ночь.

– Простудится моя лошадка, запрягу тебя в повозку!

– Да ладно тебе! Я распрягу и поставлю ее на ночь за повозкой, там дует меньше, – сказал Мишель и, кряхтя, медленно встал. Его мучил ревматизм, и мы время от времени укладывали ему на поясницу теплые камни, которые обычно засовывали под одеяло, чтобы согреться. Камень остывал медленно, тепла хватало до утра. Главное было не сжечь постель. Я сначала по неопытности обжигала ступни ног, но сейчас привыкла и уже знала, когда можно было расслабиться и уснуть.

Стерев с лица румянец, я села у огня и сказала:

– Есть одна история, которая заинтересует зрителей.

И деткам будет интересно и взрослым. Там есть все – и драма, и любовь, героический поступок и счастливый финал.

Клара с интересом посмотрела на меня.

– Ну, рассказывай, Пенелопа! – сказала она.

– Может, подождем Мишеля? – спросила я.

– Я все и так слышу, только говори погромче! – сказал он где-то рядом, за полинявшим пологом повозки.

– Хорошо. Я сейчас расскажу историю, которую мне на ночь рассказывал папа. Это давняя ирландская легенда, которую я любила слушать на ночь. В одной деревне жила красивая девушка, которая очень любила ездить на лошади, драться на мечах и стрелять из лука. Она была молодая и прекрасная. Однажды в их село пришел таинственный незнакомец и между ними вспыхнула любовь, – сказала я, думая как же это воплотить на сцене.

– Мне уже нравится! – сказал Питер и добавил. – Я буду этим «загадочным незнакомцем»!

– Так, не перебивай! Сейчас будет самое интересное, – ответила я и продолжила: – Однажды они гуляли по лесу, и вдруг на них напали… огромные волки.

– Ничего себе! – воскликнул Питер.

– И наш герой защитил прекрасную даму, скрутив им шею. Когда они упали на землю, то они превратились в обычных людей. Потому что они были оборотнями, – сказала я и посмотрела на Клару, ожидая ее реакции.

– А как он их победил, мечом? – спросил Питер, который смотрел на меня во все глаза.

– Нет, голыми руками. Потому что этот прекрасный юноша был… вампиром.

– Ух ты! Я сделаю себе вот такие клыки из дерева и покрашу их в красный цвет… – сказал он.

– Да нет же, глупенький. В том-то и дело, что девушка не знала, кто он такой, пока не напали оборотни! – объяснила я ему. – Он ничем не отличался от обычных людей.

– Ну, это уже интригует, – сказал Мишель, забираясь в палатку. Он снова уселся на кровать и стал слушать.

– Конечно же, интригует. Представьте, какие эмоции можно разыграть: ее удивление, ужас, страх. Его уверенность, что она бросит его, желание удержать, и потом их примирение и ее полное доверие.

Клара внезапно сказала:

– А женщины будут рыдать и потом пойдут домой и поцелуют своих бывших возлюбленных, которые отрастили животы и полысели.

– Ты, как всегда, до ужаса прагматична, – сказал Мишель и добавил: – Ужин-то будет, или мои надежды тщетны?

– О раб желудка жидковласый, забудь про пиво и колбасы… – сказал было Питер, театрально разведя руками, но получил подушкой по голове и замолчал.

– Верни подушку, изверг! – сказал Мишель и скрючился на кровати, пытаясь согреться.

– Хватит дуться. Будешь оборотнем, Питер – вампиром, а Адель его возлюбленной. Я, так и быть, спою перед выступлением и сейчас буду ломать голову над костюмом волка, пока ты, жидковласый раб желудка, будешь ужинать.

Мишель подскочил на кровати и очаровательно улыбнулся. Клара тяжело вздохнула и встала. Я поднялась за ней, и мы сервировали импровизированный стол – на старую бочку поставили широкую доску, которую использовали как афишу и на черствых ломтях хлеба подали твердую кашу из желудей. Их скорлупа сейчас догорала в огне, даря зыбкое тепло. Нам еще повезло – вместе с чумой пришел голод, потому некому было обрабатывать поля – крестьяне вымирали целыми деревнями. Муки не было, мяса и яиц тоже.

Все ели руками медленно, наслаждаясь вкусом еды, потому что могли себе позволить это только раз в день. Я любила нюхать хлеб, вспоминая, как Мари пекла его по понедельникам. Она накрывала горячие буханки белой скатертью с вышитыми птицами, и в доме от этого становилось невероятно уютно. Я скучала по ней, по Санчесу, Кристоферу, Джеку Робертсу, капитану и Муссе. Как бы хотелось еще раз увидеть их! С тоской боролась как обычно – рисовала тех, по ком скучала. Вчера в моем альбоме появился капитан, а позавчера – снова Прайм. Он снился мне не часто – во сне я находила его и просыпалась абсолютно счастливая, не обращая внимания на холод или дождь, голод, грязь и чуму. Во мне горело мое персональное солнце, и все казалось такими мелочами!

Когда ужин закончился, я помыла руки в дождевой воде, чем снова всех напугала. Вода считалась особо вредной субстанцией, с помощью которой в тело человека входят болезненные вещества. Но я помнила все, что говорил мне отец по этому поводу. Он давал читать про римские термы и то, какую пользу от них получали люди. Прайм тоже постоянно купался и меня приучил – он говорил, что все болезни происходят от крохотных существ, которые живут в грязи или передаются по воздуху при чихании или кашле, что их нужно просто смывать с тела и я буду всегда здорова.

Мишель успел разложить нагревшиеся у огня камни по нашим кроватям. Питер, как всегда, улегся возле своей приемной мамы, уткнувшись в ее плечо лбом, а Мишель забрался в кровать и навалил на себя ворох костюмов для выступлений, чтобы было теплее. Я легла в мою кровать в противоположной от него стороне повозки и, закутавшись в плащ, укрылась старым одеялом. Я как всегда мечтала, что когда Прайм услышит о спектакле, который я задумала, то немедленно появится лично и мы с ним больше никогда не потеряем друг друга. Это будет именно то, чего мне хотелось сейчас больше всего. Снова вспомнила его улыбку, наши поцелуи и его слова, полные любви. Я счастливо улыбнулась и уснула.

* * *

Конечно, Мишель в роли оборотня был совсем не похож на то чудовище, которое я видела в лесу Калельи, но что делать? Его грим тоже был не настолько ужасен, как мне бы хотелось, – Клара не стала его делать кровожадным, как я ни спорила с ней. Ее аргумент был железным – нас смотрят дети и нельзя их пугать. Ради детей она была готова на любой подвиг и мне не удалось переубедить ее, что оборотень не должен быть похож на доброго волчонка из сказки. Так что Питер смотрелся крайне глупо в этом костюме – на нем был черный кафтан, брэ до колен и красивые белые чулки. На ногах весьма изящные туфли от костюма ирландского леприкона, а на голове подобие волчьей морды. Ее сделал Питер из старого деревянного ведра – пара дырок для глаз и нарисованный белой краской оскал. Выглядело смешно.

Но когда я повернулась якобы в ужасе, то чуть не рассмеялась – Мишель выглядел еще смешнее – он взял у Клары белила и густо нанес их себе на лицо. Для пущего эффекта он нарисовал кармином губы и пару кровоподтеков в уголках губ. Я просила его не чернить брови, но кто меня послушает? Он, к тому же, надел длинный черный плащ, а на голову нацепил шляпу с пером. На руках у него были перчатки с пришитыми медвежьими когтями. В общем, я смотрелась в этой компании крайне глупо в моем длинном белом платье и веночком в волосах. Такие себе разборки двух милых чудовищ и «нежная фиалка» между ними. Но другого выбора не было – мне нужно было учинить скандал в мире бессмертных!

Сегодня был очередной спектакль, и я все время поглядывала на зрителей, которые все прибывали и прибывали. Если я сегодня не встречу вампира, то точно получу мясо на ужин. Уставшие от Гомера зрители ринулись на наш спектакль только потому, что это было что-то новенькое, неся с собой серебряные и золотые монеты. Уже больше трех недель мы показывали его всем желающим. Клара радовалась, как дитя, потому что мы наконец-то досыта ели, и она смогла купить Питеру теплую зимнюю одежду.

Я по ходу пьесы в ужасе повернулась к Питеру и заслонилась от него руками. Клара требовала от меня чуть ли не максимального прогиба назад, но у меня этот маневр не очень получался. Мишель-вампир закрыл меня собой, многообещающе расправив плащ. Я знаю, он гордился этой сценой, потому что выглядел максимально мужественно, ну а я могла наконец-то выпрямиться. Я выглянула из-за его плеча и крикнула:

– Прайм, любимый мой! Защити же меня от этого монстра!

Мишель-Прайм кидался на оборотня под испуганные возгласы публики и стремительно хватал Питера-оборотня за шею. Одним фальшивым движением он «сворачивал» его шею и Питер падал на пол, снимая с головы ведро. Затем Мишель разражался длинной тирадой, поставив ногу на грудь поверженного врага. Одной рукой он обнимал меня и громко декламировал:

– О свет очей моих, любовь моя! На нас пришла година испытаний, которая принесет нам разлуку! Я должен уйти на войну, чтобы убить всех оборотней, которые мешают нам быть вместе, но моя любовь будет вечно с тобой! Я вернусь, жди меня!

Мы снова фальшиво целовались, и Мишель, завернувшись в плащ, стремительно убегал со сцены, оставляя меня в глубокой печали.

– Прайм! – кричала я, глядя ему вслед, и занавес эффектно падал.

– Публика в восторге! Мне просто не верится! – наконец-то прошептал Мишель из-за кулис. Он был на седьмом небе от счастья – зрители искупали его в овациях.

– У тебя сапоги очень тяжелые! – сказал Питер обиженно, поднимаясь с холодных досок пола и потирая грудь.

– Я был просто великолепен! – заявил Мишель и в счастливом мареве ушел на повторный поклон.

– Идите и вы оба! Да, поклонитесь, как следует! А я пойду собирать монеты, – сказала радостно Клара, поднимая для нас занавес.

Мы вышли на поклон, и я заметила роскошную карету, которой не было во время представления. Кто-то держал дверцу приоткрытой, видимо, наблюдая за нами. «Вот оно!» – вдруг пронеслось у меня в голове, а по телу пробежали мурашки от страха. Внезапно я поняла, в какую авантюру втянула Питера, Мишеля и Клару. Ведь все могло кончиться очень-очень плохо…

Клара неторопливо обошла зрителей, которые щедро заплатили за сегодняшнее представление. Она грациозно покачивала бедрами и подставляла для монет свой бубен, украшенный разноцветными лентами. На этот раз меня не радовал звон бубенчиков, который раздавался от брошенной монетки. Я выглянула из-за занавеса и во все глаза смотрела, как Клара подошла к карете, оббитой дорогой кожей. Клара красиво подбоченилась и спросила:

– Понравилось ли вам наше представление милостивая госпожа?

Из кареты показалась рука в перчатке, которая протянула золотую монету. Клара, не веря своим глазам, забрала монету и стояла, уставившись на нее. Это было целое состояние – на нее можно было купить новую лошадь!

– Я, к сожалению, не успела посмотреть ее целиком, поэтому я хочу пригласить вашу труппу на праздник, который устраивает мой господин в замке Вианден, – произнесла незнакомка необычайно мелодичным голосом.

Подслушивающий, как и я, Питер присвистнул от удивления. Замок Вианден был единственным фортом в городе. Он стоял на высокой скале, и его многочисленные башни были окружены мощной крепостной стеной. Никакая армия в мире не могла взять его приступом. Но, насколько я помнила, там сейчас никого не было – граф Люксембурга Ионан Слепой буквально месяц назад погиб в битве при Кресси довольно дурацким образом. Полностью слепой, он приказал привязать себя к седлу коня и поскакал в самую гущу битвы, где и погиб, оставив свою страну в пучине смут и с пустой казной. Ходили слухи, что на его место метит Карл IV, но семейство Виттельбахов страстно желает видеть Эдуарда III на его месте.

Тем временем Клара с поклоном ответила:

– Это будет большой честью для нас!

– Вот и чудесно! Ждем вас к ужину, – сказала незнакомка, захлопнув дверь кареты.

У меня мурашки пробежали по спине от многозначительности этой фразы – а не мы ли будем этим самым ужином, если его обитатели – вампиры?

Дверца кареты захлопнулась, и двойка вороных лошадей укатила вниз по грязной улице, оставляя глубокий след в зловонной жиже, которая была повсюду под ногами. Я не знала что делать, – может, рассказать правду и сбежать со всеми? Но что тогда? Мне и дальше ходить по Европе? Я осмотрелась вокруг – холод, грязь, нищета, болезни и невежество. И никаких перспектив… Да, мне никак не выбраться отсюда без Прайма.

Я закрыла глаза и стиснула кулаки – перед моим внутренним взором предстало воспоминание о сне, который я видела еще в Антверпене. Прайм, мой непобедимый генерал, с ужасом выкрикивает мое имя над погибающей от чумы землей. Его боль и отчаяние, словно удар кнута, погнали тогда меня в холодную ночь, где после двух недель скитаний меня подобрала сердобольная Клара.

Так что либо я иду в замок, либо я теряю шанс найти его в ближайшие годы. Мне уже девятнадцать лет, жить осталось так мало. Даже если меня не заберет чума, то оспа или разбойники заберут мою жизнь. Но я могла бы стать вампиром, а потом найти моего любимого будет не проблема. Но рисковать жизнями Клары, Мишеля и Питера не хотелось.

Рука сама собой потянулась к медальону, и в голове вспыхнула идея: если понадобится, то я попытаюсь получить защиту для нас, объявив себя невестой Прайма. Мне почему-то казалось, что его имя должно возыметь действие, иначе они лишатся головы.

– Вы слышали? Слышали? Богатая дама пригласила нас дать спектакль в самом великолепном замке графства! Ну ничего себе! – сказала Клара, держась за сердце. – Это просто невероятно! Адель, благодаря твоей идее у нас есть это! – она показала нам золотую монету. Я только кивнула головой и молча смотрела, как Мишель кружит в объятиях дородную Клару. Питер тоже радовался, а я поняла, что завтра решится моя судьба.

* * *

С громко бьющимся сердцем я вышла на сцену, устроенную посреди большого каминного зала – белые сводчатые потолки уходили вверх, встречаясь далеко вверху. Каменные стены были побелены и украшены охотничьими трофеями – головами кабанов, медведей, лосей и волков. Убранство было богатым – не зря замок считался резиденцией правящей династии графства Люксембург. Я старалась рассмотреть зрителей, но перед сценой стояли три железных чаши, в которых ярко пылали дрова. Поднимающиеся языки огня отделяли нас от темных силуэтов в зале, сидящих на стульях с высокими спинками. Я никого не смогла рассмотреть. Из всех обитателей замка видела только прислугу, да и те были какими-то странными. Нам помогли привести себя в порядок, выдали пристойную одежду – мне досталось платье из зеленой тафты и плащ из беленого льна. Служанка уложила мои волосы так, что создавалась иллюзия, будто меня не стригли вовсе, – завила локоны. Они доставали уже до плеча, и меня это радовало. Нас не накормили, поэтому Питер и Мишель недовольно ворчали – мужчины были в дурном настроении из-за пустых желудков.

Было странно играть перед зрителями, которые не выкрикивают с места непристойности, не вопят от восторга и не аплодируют. Тишина была давящей и мы с Мишелем нервничали, ведь он привык производить впечатление на публику своими эффектными появлениями и величественными позами. Но сейчас это никого не волновало – в зале воцарилась гробовая тишина. И мне стало по-настоящему страшно, когда я по ходу пьесы повернулась лицом в зал из-за того, что дрова прогорели, а стена огня исчезла.

В зале присутствовало десять бледных, неподвижных, неимоверно красивых… вампиров! Я испуганно вздохнула и тихо произнесла, не глядя на мнимого Прайма, который уже поставил победно ногу на грудь Питера-оборотня, совсем не по тексту:

– Я знаю, кто ты, но не скажу никому, не бойся, любовь моя!

Три громких хлопка остановили пьесу, отражаясь гулким эхом в коридорах замка.

Питер и Мишель в недоумении застыли, испуганно глядя в зал, откуда донесся вопрос:

– Кто автор этой пьесы?

Я, немного дрожа, поклонилась и ответила:

– Я, ваша светлость.

– Не называй меня светлым, дитя мое, – последовал ответ из зала. – Если твои спутники не против, я хотел бы задать тебе пару вопросов.

– Я с радостью отвечу на них, как только мои спутники покинут пределы этого замка.

– Адель, девочка моя, что ты задумала? – с ужасом спросила Клара. Я повернулась к ней и посмотрела на нее. Клара выглядела крайне растерянной и не понимала, что происходит.

– Прости меня, что я втянула тебя в это. Не задавайте вопросов и ступайте. Со мной будет все в порядке, – сказала я шепотом с мольбой в голосе. – Нет времени все объяснять!

Клара отрицательно замотала головой и сказала:

– Не уйду без тебя! Я за тебя отвечаю! – ответила она, упрямо поджав губы. У меня дрогнуло сердце – она стала мне почти родной и поэтому должна была немедленно уйти, пока вампиры, сидящие в зале, не решат, что она слишком много знает.

Понадобилось всего пару секунд, чтобы принять решение.

– Могу ли я попросить помочь моим друзьям найти выход из замка? – спросила я, вглядываясь в темный зал перед собой.

В ответ послышался тот же голос:

– Разумеется. Охрана!

– Простите меня! – сказала я вслед моим друзьям, которых из зала выводили под руки охранники. Клара шла, повесив голову, а Мишель и Питер были не на шутку испуганы. Когда они вышли, в зале стало невыносимо тихо – тишина буквально давила на меня. Я стояла одна на пустой сцене, когда передо мной, словно из-под земли, появился высокий, бледный, прекрасный мужчина. Он был неестественно неподвижен, внимательно вглядывался в глаза. Я их не опустила, хотя внутри все перевернулось от ужаса – его глаза были кроваво-красными. Он изучал меня еще какое-то время, но потом максимально учтиво спросил:

– Дитя мое, могу я узнать о том, откуда ты взяла сюжет для этой захватывающей пьесы?

Вот и настал момент, от которого зависит моя судьба – после моего ответа я либо умру, либо найду Прайма. Я смотрела на стоящего передо мной вампира, а в голове мысли устроили чехарду, и все слова, которые я готовила на этот случай, просто выветрились из головы, потому что он мне напомнил Прайма. Эта бледная и чистая кожа, умный взгляд, невидимые нотки опасности, от которых мурашки бегали по коже. Сердце защемило, и слезы выступили из глаз. Я стояла и понимала, что не готова…

– Простите, но я не могу сейчас… не в силах ответить на вопрос. Не могу… – пролепетала, замотав головой.

– Дитя мое, я даю тебе еще один шанс правильно ответить на мой вопрос. Это будет твой последний шанс. Подумай хорошенько перед тем, как отвечать на него.

Эти слова отрезвили меня лучше пощечины – реальность плохого конца моей затеи стала очевидной. Будь что будет – я вздохнула и ответила:

– Эта девушка, героиня пьесы – это я.

В зале пронесся вздох то ли возмущения, то ли восхищения.

– Хорошо, уже лучше. А кто этот прекрасный воин? – спросил незнакомец.

– Этот вампир, главный герой пьесы, – мой жених.

Одинокий смех в зале неприятно задел, но еще был слышан возмущенный ропот.

– Его зовут Прайм, говоришь? – прошипел мне в лицо неизвестный вампир.

– Да, Прайм Ван Пайер. Я – его невеста. Этот медальон – доказательство нашей помолвки, – сказала я и предъявила последний козырь присутствующим в зале.

Я не успела моргнуть, как на сцене передо мной оказалась невероятно красивая черноволосая вампирша. Думаю, что это она вчера была в карете. Она была одета в шикарное платье из красного шелка и выглядела просто потрясающе.

Она без лишних церемоний схватила мой медальон и внимательно в него вгляделась. Потом быстро вскинула свои красные глаза на меня и спросила:

– Ты видела, как оборотни напали на одинокого вампира, на Мастера Прайма?

– Да, видела. Прайм убил их на моих глазах. Эти трое были присланы, чтобы убить его. У них был длинный список. Там было много имен и многие из них были зачеркнуты.

Вампирша снова впилась в меня глазами, словно пытаясь найти подтверждение того, что я вру. Но мне пришлось выдержать его взгляд.

– Это очень многое объясняет! – раздался голос из глубины зала.

– Замолчи! Мы обсудим это отдельно, без посторонних, – ответил ему кто-то.

– Что ты еще можешь сообщить нам? – снова спросила вампирша.

– Я могу сообщить вам все, что знаю, но на одном условии.

– Это на каком же?

– У меня их два. Во-первых, я хочу, чтобы вы дали знать Прайму, что я ищу его. Во-вторых, я хочу стать вампиром.

В ответ я услышала звериное рычание, от которого у меня душа ушла в пятки.

– Все в каминный зал! – рявкнул вампир, который разговаривал со мной.

В один миг комната опустела, и я осталась одна, даже слуг не было поблизости. Потом зал так же внезапно заполнился вампирами.

– Мы принимаем твое условие. Только я хочу тебя предупредить. У вампиров мало правил и законов, но одно из них говорит, что человек, которому известно о нашем существовании, должен либо умереть, либо тоже стать вампиром. Это первое условие. Вот второе – твоей первой едой станут твои друзья из труппы. Это важно, потому что тебе, во-первых, будет все равно, поверь мне, когда ты получишь желаемое, а во-вторых, их нельзя оставлять в живых. Готова ли ты отбросить все правила так называемой морали, привязанности, дружбы и убить?

Я в ужасе отшатнулась, потому что поняла – наивность, скорее всего, меня погубила.

– Ну, что скажешь? – спросил вампир.

У меня задрожали руки и слезы покатились из глаз, когда я представила, как нападаю на любимую Клару или Питера. Кого же выбрать – Прайм или мои друзья? Стать убийцей или дать шанс выжить?

Немного помолчав, я ответила, с ненавистью глядя на вампира:

– Сделка отменяется! Я расскажу вам все, что знаю, а вы отпускаете моих друзей. А со мной… делайте что хотите!

Вампир нехорошо улыбнулся и ответил:

– Я бы рад сделать то, что ты просишь, но мы заключили сделку! Это непреложное правило! Так что у тебя нет выбора.

– Нет, выбор есть. Я не скажу ничего!

– Горан! Подойди сюда! – сказал вампир с грустью в голосе.

– Помоги девушке развязать язык! – сказал он и отошел в сторону.

Передо мною возник вампир внушительных размеров, который, казалось, весь состоял из мышц. На его лице застыла звериная улыбка, и я обреченно поняла, что сейчас познаю новый уровень понятия «жестокость». Когда его холодная рука легла на мое плечо, ужас сковал сердце, а затем наступила адская боль – а он всего лишь приложил немного силы. Слезы сами собой брызнули из глаз, но я упрямо замотала головой, сжав губы. Я улыбнулась сквозь слезы и спросила:

– Благородный способ уговорить. Часто пользуетесь?

– Кого ты строишь из себя? Думаешь, что Прайм появится здесь и спасет тебя? – спросил он с издевкой.

– Да! – выкрикнула я в его лицо, мысленно прощаясь с жизнью. В ответ Горан занес руку надо мной, и я закрыла глаза и прошептала:

– Прайм, я люблю тебя!

Но удара не последовало. Наоборот, рука Горана исчезла с моего плеча, а когда открыла глаза, то увидела перед собой черноволосую вампиршу, так близко ко мне, что я видела радужки ее глаз прямо перед собой. Она… обнюхивала мои волосы!

– О да! Теперь я вижу, что это действительно она. Хотя волосы короткие и эти шрамы на лице… Она не похожа на себя, вот почему я ее не сразу узнала. Дитя мое, что с вами приключилось?

– Что? – непонимающе пролепетала я.

– Мастер Прайм показывал мне медальон с твоим портретом, когда мы охотились в Лондоне на оборотней. Ты выглядела на нем намного здоровее и свежее. Но пахнешь ты в точности так, как тот локон, который был в нем.

Я быстро вытерла слезы и, просияв, спросила:

– В Лондоне? Вы его видели? И давно? Он жив? С ним все в порядке? Мадам, ответьте мне, я прошу вас!

– Меня зовут Нубира. А этот господин, который допрашивал тебя – это мой жених, Логус Дрейк. Видела его – да, но когда он уплыл в Венецию, то связь с ним прервалась.

Она вдруг переглянулась с Логусом, как я поняла, а затем сказала остальным вампирам:

– Господа! Прошу вас дать мне немного времени. Я бы хотела поговорить с Адель наедине. Она должна узнать кое-что перед тем, как принять решение. Потом вы получите ее, и мы завершим начатое.

В зале зашумели, но она очаровательно улыбнувшись, сказала:

– Прошу вас не волноваться – в мои намерения не входит убийство, – при этих словах я вздрогнула, – или побег. Я просто хочу посвятить эту юную барышню в подробности последних событий. Да и вас избавить от зрелища разбитого девичьего сердца.

Совершенно сбитая с толку такой резкой переменой настроения у собеседников, я ничего не придумала лучше, чем поклониться. Пусть эти твари думают, что я боюсь их.

Нубира схватила меня за руку и потянула за собой прочь из зала.

Мы оказались в длинном коридоре, который опоясывал внутренний двор замка. На город спустилась ночь, и вокруг на ветру полыхали факелы. Мимо нас прошла безучастная служанка. Вообще, мне показалось, что люди, работающие в замке, не совсем понимали, что происходит вокруг, может, кто-то затуманил их разум? Мы быстро прошли мимо вереницы таких же апатичных мужчин и женщин, которые куда-то молча шли. В их взгляде была полная покорность, от которой у меня мурашки пошли по коже. Я попробовала остановиться, но Нубира больно вцепилась в мое запястье, и я сказала, практически умоляя:

– Вы мне руку оторвете!

– И поделом будет! – ответила она со злостью.

Она затащила меня на узкую лестницу, по которой мы поднялись на верхний этаж самой большой башни замка. Наш безумный бег остановился, когда мы оказались в темном коридоре перед деревянной дверью. Нубира толкнула ее с яростью, отчего дверь с треском ударилась о стену. Вампирша затащила меня внутрь и, вздохнув, осторожно закрыла дверь.

Я стояла посреди богато обставленной комнаты с двуспальной кроватью и ежилась то ли от страха, то ли от холода.

– Кто эти люди, мимо которых мы пробежали? – спросила я.

– Ужин. Конечно, их сначала отмоют и приоденут, ну, а потом убьют. Но перед этим Миравел снимет с них апатию, и они будут пытаться спасти свою жизнь. Честно говоря, это никому еще не удавалось.

Я вскрикнула, прижав руки к лицу.

– А что ты думала, а? Что мы пушистые зверушки? Дурочка, ты пришла в логово настоящих монстров!

– Я искала бессмертных, чтобы узнать, где Прайм…

– Ну почему тебе дома не сиделось? – спросила Нубира.

– Его сожгли мародеры, убив маму и мою служанку. Я приплыла на корабле в Антверпен к дяде, откуда сбежала, потому что меня хотели выдать замуж за какого-то старика. Я оставила в Калелье сообщение для Прайма, где меня искать, но падре Андрео умер от чумы, и мне ничего другого не оставалось, как …

– Раздразнить десяток вампиров? Это, по-твоему, была хорошая идея? – спросила с недоумением Нубира.

– А что мне оставалось делать?

– Да что угодно, только не это! Ты бы видела, как Мастер Прайм с ума сходил от волнения за тебя! Он часами сидел, уставившись на чистый лист бумаги, сочиняя для тебя письма. Только и думал о тебе!

Я счастливо улыбнулась от мысли, что Прайм не забыл меня. Но нехорошее предчувствие появилось после ее слов.

– А почему вы говорите о нем в прошедшем времени, словно он… – я не смогла выговорить это слово.

Прекрасная вампирша вдруг погрустнела и посмотрела на меня с сочувствием.

– Дитя мое, у меня для тебя плохие вести. Мастер Прайм погиб, сражаясь за нас в Венеции два месяца назад. Мы нашли его останки в его бывшем доме, где он убил Венецианца, начавшего эту войну. Остатки плаща и сапог в камине…

Комната вдруг закружилась передо мной, ноги сами собой подкосились, и я упала на пол, чувствуя, как чудовищная боль раздирает мое сердце на куски.

– А она действительно вкусно пахнет, Нубира! – сказал кто-то над моим ухом.

В нос ударил какой-то резкий запах и я открыла глаза, пытаясь от него отшатнуться. Я все еще лежала на полу, но надо мной склонился Логус Дрейк, пряча что-то в карман.

– И не мечтай! Я хочу помочь этой бедной девочке выжить, в память о нашем отце. Она – член моего клана, хоть и человек.

Она увидела, что я открыла глаза, и улыбнулась мне, потом достала из-за пазухи золотую цепочку, показывая мне точно такую же монету с камнями, как и у меня. Только камни у нее были зелеными.

– Вот видишь, мы из одного клана. Считай, что мы – семья. Меня создал Прайм, – сказала она с гордостью.

От упоминания его имени в моем сердце словно открылась огромная рана. Слезы тихо побежали по щекам.

– Ну вот, теперь она без толку будет рыдать, теряя драгоценные минуты! – фыркнул Логус, отходя от меня в дальний угол комнаты.

Нубира посмотрела на меня и сказала:

– Ну, действительно, перестань же. Давай лучше придумаем, как спасти тебя, а потом ты сможешь вдоволь нарыдаться!

Я закрыла лицо руками и пару раз глубоко вздохнула. Потом медленно села и спросила:

– Что происходит?

– У нас на самом деле мало времени. Так что послушай меня внимательно. Наш отец подарил мне бессмертие, и я благодарна ему до сих пор. Знаешь, многие теряют себя, получив такой дар, но я думаю, что тебе такое не грозит. Ты – сильная.

Я меньше всего сейчас хотела стать вампиром – Прайм был мертв и это уже не имело никакого смысла.

– Я не хочу становиться вампиром.

Нубира взглянула на меня с сомнением.

– Я что-то мало в это верю. Ты прошла столько дорог, чтобы вот так отказаться, когда ты уже у цели?

– Да. Мне действительно теперь все равно. Я даже готова умереть. Мне только жаль, что из-за моей глупости погибнут мои друзья – Клара, Мишель и Питер… – сказала я тихо.

– Ну, с ними все будет в порядке. Я слышал, как их повозка на предельной скорости несется по южной дороге. Думаю, что мы их больше не увидим, – сказал Логус с усмешкой. – Что-то твои друзья не очень за тебя переживают, раз так бодро улепетывают.

– Они очень испуганы, – сказала я в оправдание, но сама скривилась от того, как нелепо это прозвучало.

– Но тот вампир сказал, что они станут моими первыми жертвами. Разве кто-то из вас не сможет их догнать и…

– Он любит нагнетать трагедию. Не думай о нем. Давай лучше поговорим о тебе. Ты понимаешь, что у тебя есть только два выхода – ты либо становишься одной из нас, либо обедом. Как тебя, кстати, зовут? – спросил Логус.

– Меня зовут Адель де Ламбрини.

– Так, Адель де Ламбрини. Даю тебе максимум пять минут, чтобы ты приняла решение. Ты должна знать, что наш род не особо переживает за других, мы крайне эгоистичны.

– Что-то слышала о таком, – ответила я, вспоминая слова Прайма. Его имя больно ударило по моим нервам. В голове не укладывалось, что его больше нет на этом свете. Голова слегка закружилась.

– Так что сильно уговаривать мы тебя не будем. Ты сирота, как я понял, у тебя нет средств к существованию. Ни друзей, ни перспектив удачного замужества… – сказал Логус сухим тоном.

– Ой, избавьте меня, сударь, от этого. Я жива и собираюсь оставаться таковой, сколько смогу. Но если мне и суждено умереть, то я хочу делать это в ипостаси человека, а не ночного монстра! – сказала я с жаром.

– Ну, подумай еще, Прайм говорил, что ты умная девочка, сказала Нубира, поднимая меня с пола за руки против моей воли. – Мы остались чуть ли не единственными вампирами на целом континенте! Еще, правда, не все оборотни уничтожены, но мы сейчас этим занимаемся. Так что ты станешь частью, считай, королевского клана! Мы веками будем править, все богатства и власть будут нам принадлежать. Жизнь такая интересная, столько всего ужасно занимательного и нового! Я помогу тебе прижиться в нашем мире, остановлю от убийства людей, научу охотиться на животных… решайся же!

Я отрицательно покачала головой, не желая больше говорить на эту тему. Вдруг в комнату вошло пятеро мужчин, которые вероятно и были теми загадочными силуэтами в зале, которые смотрели на мою бездарную игру. Они были одеты в самые дорогие наряды, которые можно было себе представить: золото и парча, шелк и пурпур. Они смотрели на меня безучастно. Самый старый на вид мужчина, видимо, его обратили в зрелых годах, подошел ближе и сказал:

– Твое решение?

– Она согласна! – заявила Нубира с вызовом, закрывая меня от них собой. Она, словно клещами сжала мне руку, и я поняла, что это знак заткнуться. Даже если бы я хотела – все равно не сказала бы ни слова, потому что просто задохнулась от боли.

Миравел, который смотрел на меня с отвращением, вдруг засмеялся.

– Конечно! Никто еще не отказывался от такого предложения!

– И я сама обращу ее! – заявила Нубира медоточивым голосом, обаятельно улыбаясь. Ей, видимо, пришлось применить все свое очарование, чтобы улестить этого вампира.

– Хорошо, нам нужны новые солдаты. Будем надеяться, что ты принесешь нам пользу своим даром, каким бы он ни был. Мастер Прайм никогда не ошибался, и думаю, не зря тебя выбрал. Так что готовься, дитя, последние два дня будут последними для тебя в качестве человека. Готовься с радостью принять дар бессмертия!

Нубира сильнее сжала мою кисть, и я снова задохнулась от боли, что помешало мне сказать какую-то гадость в адрес этого самоуверенного кровопийцы. Вампиры так же внезапно исчезли из комнаты, как и появились.

– Самодовольное бревно! – сказала она со злостью.

– Ну спасибо тебе, Нубира! – сказала я, потирая ноющую руку.

Она опустила голову и произнесла:

– Прайм отправил нас сюда, чтобы мы собрали остатки выживших вампиров, объединили их для самообороны и дождались его возвращения. Но вместо этого мы попали под власть этого самодура, который мнит себя королем нашего мира!

– Да, я заметила, как он наряжается. Думаю, что не у каждого короля на одежде столько золота.

– Да, ты права. Но это пустое. Ты должна понимать, что положение у нас очень шаткое. Миравел самодур, жестокий самодур. Нам приходится лавировать между законом, здравым смыслом и многочисленными интересами. Нет, представь себе – мы ехали сюда, чтобы их спасти от оборотней, а нам приходится лебезить и плести интриги, чтобы как-то удержаться здесь.

– У вампиров нет любви, только привязанность, нет дружбы – только интересы. Кажется, так говорил мне Прайм, – автоматически произнесла я, не думая щадить их чувства. Я устало села на просторную кровать и схватилась за голову. Мои планы, мечты и надежды в одночасье рухнули, оставив только пустоту внутри меня.

– И он был прав, – сказал Логус. Нубира, казалась тоже не обиделась. – Только вот почему я так тебя люблю? – спросил он у Нубиры.

Она мелодично рассмеялась и ответила:

– Потому что я люблю тебя! – сказала она нежно, и я почему-то отвернулась, пряча горячие слезы, которые снова потекли по щекам, когда я услышала звук поцелуя.

– Нам пора уходить вниз. Чтобы тебя никто не тронул, мы запрем тебя в этой комнате. Тут тебя никто не тронет, потому что по нашим законам ты «мой» человек. Да и с Логусом вряд ли кто-то связываться захочет.

– Спасибо, – сказала я мечтала только о том, чтобы забыться сном. Сил никаких не осталось, я была просто измотана, да и ноги просто не держали.

– Хорошо, отдыхай. Я распоряжусь, чтобы тебе принесли поесть, – сказала Нубира, и Логус вышел вслед за ней из комнаты. Затем ключ трижды повернулся в замке.

Мне принесли сытный ужин, но я только выпила вина и заснула беспокойным сном.

Утром меня разбудил собственный крик: я кричала от ужаса, наблюдая, как языки пламени пожирают останки растерзанного Прайма, а вокруг него бегали очнувшиеся от гипноза Миравела люди, спасаясь от острых зубов вампиров. Я вскинулась в кровати и схватилась за бешено бьющееся сердце. Оно гулко стучало, больно толкая кровь. С трудом вспомнив, где я, снова откинулась на кровать и дала волю слезам.

Что же я совершаю ошибку за ошибкой? Ну с чего я взяла, что вампиры примут меня с распростертыми объятьями? Что я вообще нужна им? Но я же и подумать не могла, что мой любимый погибнет, и я останусь одна в этом мире, без помощи и на волоске от гибели. Слезы снова полились из глаз. Когда я успокоилась, то стало намного легче. Почти весь день пролежала в кровати, только встала поесть. Моим занятием было наблюдать за тем, как солнечный луч ползет по полу комнаты. Потом, снова уснула. Меня разбудил звук проворачивающегося в замке ключа. На улице была снова ночь, и я с ужасом вспомнила, где нахожусь.

– Адель! Это я, Нубира! – сказала она, торопливо заходя. – Ну и скандал ты подняла! Старейшины, так они себя называют, до сих пор не могут успокоиться.

– Да что ты? – спросила я безразлично.

– Понимаешь, – сказала она так, словно мы мило сплетничали после церковной службы, – вампир не может жениться на человеке – это просто противоестественно! Но не это всех удивило! Понимаешь, Мастер Прайм вообще ни с кем не встречался, хотя мог это делать так, чтобы никто не знал. Вот про тебя, например, нам было неизвестно!

Меня покоробил ее тон и то, как легко она ранит мои чувства, словно она говорила об обыденных вещах, а не о моем горе. И вообще, если Прайм говорил правду, а я в этом не сомневалась, то Нубира не могла вот так просто воспламенеть ко мне дружественными чувствами. Это не в ее стиле, как я уже поняла. Но что ей было от меня нужно? Придется быть с ней осторожной, иначе я могу стать ужином, как те несчастные, которых я вчера видела.

Я вдруг подумала, что моя новоявленная подруга вчера тоже в нем участвовала. Я вздрогнула и стала опасливо следить за ней взглядом.

– Тебе холодно? Давай я прикажу развести огонь и принести ужин, – сказала она, усмехнувшись.

Это был перебор с ее стороны, но я подыграла:

– Да, это было бы прекрасно, если честно! Я все не могу согреться, – сказала я и закуталась в свой плащ.

– Ну конечно, ты же можешь чувствовать холод! Я совсем забыла! – сказала Нубира. – Я давно уже была человеком, и поэтому прости меня за бестактность.

Она дважды хлопнула в ладоши, и я поразилась, как грациозно это у нее получалось. В мою камеру зашла служанка с отсутствующим взглядом и поклонилась нам.

– Что пожелаете, госпожа? – спросила она.

– Принеси-ка сюда одеяло из соболя и горячий ужин. Выбери из того, что готовят для вас на кухне самую приличную еду и неси живей сюда! И вина захвати!

Служанка еще раз поклонилась и вышла, закрыв за собой дверь.

– Я приказала ей дежурить у твоей двери и выполнять все твои приказания.

– Очень великодушно с твоей стороны, – сказала я, разглядывая эту совершенную хищницу.

Нубира была редкой красавицей – грациозной, гибкой, очаровательной и невероятно умной. Она напоминала мне кошку, которая могла ступать на мягких лапах вокруг тебя, но потом, по собственной прихоти, вцепиться зубами в горло.

– Мне можно выйти из комнаты? – спросила я прямо.

– Нет, если ты не хочешь подарить свою кровь или невинность, как я подозреваю, первому встречному. Ты для них сладкий кусочек, поверь мне! – сказала Нубира, словно невзначай.

– А вчерашнего «ужина» им недостаточно? – спросила я.

– Ну, знаешь, кто же откажется от десерта? – сказала она и облизнула губы.

Мне стало по-настоящему жутко, и я спросила первое, что пришло в голову:

– А почему ты охраняешь меня? Почему не убьешь?

Прайма ведь уже нет, а вампиром я быть не хочу. Какая от меня польза?

Нубира встала, мгновенно оказалась у окна и тихо сказала:

– Не буду скрывать, что я не испытываю к тебе теплых чувств. Даже наоборот – ты и только ты стала причиной гибели моего отца!

Она вдруг оказалась так близко около моего лица, заглядывая в глаза, что я могла чувствовать холод, исходящий от ее кожи. Она с ненавистью смотрела на меня и сказала, плохо скрывая раздражение:

– Что ты сделала с ним, с непобедимым Мастером Ван Пайером? Ему не было равных ни среди людей, ни среди бессмертных! Его история такая древняя, что даже Логус не знает ее начала. Прайм столетиями вел войны, выигрывая любое сражение. Страх перед его именем сдерживал от взаимного уничтожения заклятых врагов, а оборотни просто боялись нос показать из своих нор! Но как только появилась ты – все это рухнуло! Он стал слабым, перестал питаться человеческой кровью, отошел от дел! Встретив, я вообще его еле узнала!

– Да, но я… – сказала, было, я, но Нубира приложила свой точеный ледяной пальчик к моим губам и сказала:

– Тш-ш… Я не намерена слушать твои оправдания! Твоя любовь погубила самого могущественного вампира на земле, после чего воцарился хаос! Как будто не хватает чумы и войн! И чем ты так взяла его? – сказала она с недоумением, уже снова оказавшись у окна.

Тут внезапная догадка озарила меня. Я усмехнулась и спросила:

– Он отказал тебе?

Я еще никогда в жизни не видела такого быстрого перехода от спокойствия к ярости. В этом действительно было что-то нечеловеческое, звериное. Она немного пригнулась, посмотрела на меня из-подо лба и прошипела:

– Это не твое дело! Да если бы не нужна мне была для дела, я бы давно убила тебя! Так что не зли меня, девочка!

Наверное, во мне что-то умерло вчера, потому что меня сей монолог не особо затронул.

– Так чего ты тянешь тогда? К чему весь этот спектакль с фальшивой дружбой? Что тебе нужно от меня? – спросила я у нее, сложив руки на груди.

Нубира усмехнулась и ответила:

– Не такая уж ты и дура, как кажешься на первый взгляд!

– Я всего лишь следовала совету Прайма. – Ужас, когда же глаза перестанут наполняться слезами при упоминании его имени? – Он не раз говорил, что вы намного страшнее и коварнее, чем я могу себе представить!

– Да-да. Ни любви, ни привязанностей… Но я с ним не согласна!

В дверь постучали и она крикнула:

– Входите!

Зашла служанка с подносом. Она, словно неживая кукла, прошла в комнату и оставила еду на столе. Потом поклонилась и с таким же отсутствующим лицом, вышла. Снова тревожный вопрос повис в голове: а почему я не под гипнозом? Что им от меня нужно?

Нубира налила мне вина в кубок и протянула со словами:

– Выпей, от вина твой запах не будет таким аппетитным.

Меня передернуло от ее слов; я встала с кровати и подошла к столу. На подносе лежали сыр и виноград, а также свежий хлеб. Руки сами потянулись к едва теплой буханке, и я с наслаждением вдохнула ее запах.

– Словно дома очутилась… – сказала я рассеянно.

– А где твой дом? – спросила невзначай Нубира.

– Далеко отсюда, – ответила я уклончиво.

Нубира негромко зарычала, а потом сказала со злостью:

– Я знаю, что на юго-западе! Миравел не пускает нас, иначе я бы давно бежала в том направлении.

– Но зачем? Что тебе там нужно? – спросила я осторожно.

Нубира с минуту смотрела на меня, видимо, что-то продумывая, а затем сказала:

– Ты понимаешь, что сказочно богата?

Я в ответ только рассмеялась.

– Я? Да у меня из всех богатств только медальон и два серебряных гребня. Все.

– Покажи! – сказал Нубира, требовательно протянув руку. Меня ее бестактность уже не удивила. Я поняла, что она, скорее всего, сама их возьмет, если я ей откажу, поэтому вытянула их из-за пазухи и протянула гребни Нубире.

Она схватила их и, рассмотрев, сразу же потеряла к ним интерес.

– Это дешевка, им не больше ста лет, – ответила она, протянув их обратно.

Я забрала их и снова спрятала за пазухой. Мне они были дороже всего на свете!

– Я так и думала. Он ничего тебе не сказал? Не говорил о том, что невероятно богат? Вернее, уже был богат?

Я отрицательно покачала головой, понимая, что это же было очевидным, как я не подумала об этом? Прожив столько лет, неужели он не разбогател на торговле или в войнах? Ведь он упоминал о торговых делах, Венеции… Как же я этого не понимала?

– Нет, мне было все равно, если честно, но он что-то говорил о Венеции…

– Нет, мы там были. Там пусто, все разграблено до нас. Но должно же у него быть еще какое-то место, где он хранил свои артефакты! Мы были в его парижских, датских владениях, но ничего не нашли…

– А по какому праву вы… – спросила я, начиная закипать от ее делового тона, с которым она обсуждала свои планы заполучить наследство Прайма.

– Ой, брось нести всю эту околесицу про честность и порядочность. Прайм, как дракон, насобирал такое громадное количество артефактов, что подумать страшно! Теперь его нет, и Миравел считает себя правопреемником Прайма просто по той простой причине, что он глава последнего выжившего клана.

– А Миравел не думал о том, что, благодаря Прайму, он выжил?

– Понимает и благодарен за его героический поступок – один, без помощи уничтожить целую армию оборотней-гиен… Поверь мне, они действительно ужасны! Но жизнь продолжается, и тот, кто захватит его сокровища, получит колоссальные средства в свои руки! – сказала она с жадным блеском в глазах.

Мне все стало ясно – Миравел, Нубира и, наверное, все остальные думают, что я знаю, где Прайм спрятал свои сокровища, только поэтому я и жива до сих пор. Я тяжело вздохнула. И объяснять им, что я понятия не имею об их местонахождении, – бесполезно. Как же мне выкрутиться? Это был тот редкий момент, когда я пожалела, что сбежала от Рании. Ее придирки и замужество со стариком показались мне детской игрой по сравнению со смертельным водоворотом алчности и интриг, в который я попала.

Значит, мне жизненно важно поддерживать веру в то, что я знаю такой тайник. Придется кормить их намеками и тянуть время, пока я не найду способ сбежать от них. Но времени у меня нет. Завтра истечет срок, данный Мравелом на принятие решения – хочу я стать вампиром или умереть. Интересный выбор. Либо я стану мертвой, либо живым мертвецом. И если говорить честно, то оба варианта меня не устраивали.

Меньше всего мне хотелось стать бессмертным монстром, для которого имеют значение всего две вещи – кровь и деньги. Но для начала мне нужно было как-то выбраться отсюда… Тяжелые капли дождя забарабанили по крыше.

– Что-то весна никак не начнется… – сказала Нубира. – Этот дождь окончательно размоет дорогу к замку и пару дней в город будет просто не выбраться! Ах, какое невежество! Ты бы видела римские дороги в период расцвета империи! Лучше и мечтать нельзя – каменные, ровные, чистые! А тут что? Где не земля – там вода, где не то и другое – то помои. Адель, ты видела хоть одно чистое лицо? Я соскучилась по ним, если честно! Тут лица немытые, грязные, то после оспы, то с прыщами! Ты можешь мне объяснить, почему люди перестали мыться, а? Это же такая дикость! Руки, ноги, задницы не моются вообще. Я, к счастью, в воздухе не нуждаюсь и поэтому могу бывать в городе. Но как ты это выдерживаешь?

– Не без труда! – сказала я отвлеченно. – Мой отец был новатором в сфере медицины и считал, что мыться нужно не реже раза в неделю. Его дед участвовал в последнем крестовом походе и, вернувшись, рассказывал о том, что на Востоке моются часто и все – бедняки, богачи, мужчины, женщины и дети. Там считает позором ходить грязным. Это правда?

– Да, правда. Ты слышала про Китай?

Я кивнула головой.

– А ты начитанная. Так вот, в Китае чистота возведена в ранг культа! Там неприлично вонять и носить вшей в волосах. Там даже пользуются надушенной бумагой после похода в отхожее место! А тут отправляются друг другу на голову в прямом и переносном смысле. Ты знаешь, почему я никогда не выступала во Франции?

– Что значит «выступала»? – спросила я с удивлением.

– Пела, милая моя, пела! – она вдруг произнесла нараспев невероятно красивым голосом. – Я «оперная певица».

Я меня дух перехватило от красоты ее голоса. У меня даже появилась капля уважения к ней из-за таланта.

– Король и герцоги бросали к моим ногам богатства, дарили земли, бросали жен, – сказала она, поправляя прическу, – но при этом невероятно воняли! Лорд де Музьен прямо на моем выступлении облегчился в уголке! Ты можешь такое себе представить? – спросила она прямо.

Меня передернуло от отвращения, и я отрицательно покачала головой.

– Ну не это главное. Теперь времена изменились и на фоне всеобщего хаоса и эпидемии чумы пора переставить акценты в мире бессмертных.

– Интересно, а как вы поделите наследство Прайма? – спросила я. Нубира бросила на меня быстрый взгляд и ответила уклончиво:

– Это зависит от многих факторов.

– А я в эти «факторы» вхожу? – спросила я прямо.

Нубира наморщила свой прекрасный лоб и ответила:

– Тебе правду сказать или соврать?

– Я сама все поняла. Но в мои планы не входит умереть обманутой жертвой или стать бессмертным вампиром. Я желаю оставаться человеком и уйти, в конце концов, в путь всех людей. Именно поэтому я предлагаю тебе сделку.

– Какую? – спросила Нубира, воровато оглянувшись на двери.

Я набралась смелости и сказала:

– Я показываю тебе дом Прайма, в котором много комнат, а ты отпускаешь меня на все четыре стороны…

Нубира недоверчиво посмотрела на меня. Я поспешила добавить:

– Я не скрою, что часть его сокровищ мне совсем не помешает, но я же понимаю, что силы неравны. Если я умру сегодня, то какая мне польза от них, а если стану вампиром, то не получу точно. Да и конкуренты Миравелу не нужны. Так что я отдам все тебе в качестве выкупа за мою жизнь.

Моя последняя фраза повисла в воздухе, и я замолчала, вглядываясь в глаза Нубиры. Я всем своим видом изображала покорность и старалась выглядеть спокойной. От ее решения зависела моя судьба.

Она задумалась, сжимая и разжимая пальцы. Видимо, это предложение не на шутку взволновало ее. Даже я понимала, что, получив состояние, она сможет организовать собственный клан и не прислуживать у Миравела. Она быстро взглянула на меня и ответила:

– Мне нужно посоветоваться с Логусом! Посиди тут, я скоро вернусь! – сказала она и быстрее ветра выбежала из комнаты.

Для меня это было все равно, что услышать «да». Я бодро прошлась по комнате, чтобы унять волнение, за которым навалилась усталость – я и не думала, что общение с Нубирой заберет столько душевных сил. Мне бы только выбраться из этой истории и проспать неделю, это если сердечная боль от смерти Прайма не доконает меня. Я допила вино и закусила виноградом, от чего по венам побежало обжигающее тепло. В голове покоя тоже не было – мои предположения метались от наилучшего исхода событий, до самого худшего. Я всего на пять минут осталась в комнате одна, а нервы уже были на пределе. Поэтому, когда Нубира снова беззвучно предстала передо мной, я вскрикнула, вскочив с кровати:

– Ну, что?

Она схватила меня за руку и ответила:

– Мы согласны, можем уйти сегодня на рассвете, только есть одно «но»! Миравел пригласил тебя на ужин, хочет поговорить. Не думаю, что это из вежливости.

– Да, я поняла уже почему, – сказала я растерянно.

– Послушай, не бойся. Он не тронет тебя. Будь умницей и не расколись. Он будет пугать тебя, угрожать или льстить. Претерпи все это и согласись, в конце концов, ему помочь. Все. Потом мы убежим, и ты вряд ли его когда-нибудь его снова увидишь.

Я вздохнула и попыталась улыбнуться.

– Я поняла: улыбаюсь, соглашаюсь и бегу с вами в Арагон.

Нубира с интересом сверкнула глазами на меня и довольно улыбнулась. Это королевство находилось именно там, куда постоянно ее тянуло, по ее словам.

В дверь постучали и на пороге появились двое вампиров. Первый был стройным блондином, на вид примерно моего возраста, в красивом зеленом наряде и в черном плаще. Второй – намного старше и приземистым. Они выглядели, как два антипода, но на мир смотрели с одинаковым выражением лица – выжидающе. Да и какое еще выражение может быть в такие-то времена?

– Меня зовут Клио Костакис, – представился тот, что постарше, – я приношу свои искренние соболезнования вам, барышня, в связи со смертью мастера Прайма. Он был великим воином и сложил свою голову ради нас. Никто не был так предан нам, как он! – сказал Костакис и поклонился.

Меня глубоко тронули его слова, и я поклонилась в ответ.

– А я Мирон Затевахин. Мне рассказывали про Прайма, и я жалею, что не знаком с ним лично. У нас, в Скифии, о нем ходят легенды.

Я коротко кивнула ему головой, пытаясь удержать слезы.

– Благодарю вас, господа, за добрые слова! – сказала я.

– Наш господин Миравел просит вас присоединиться к ужину, – сказал Клио, учтиво поклонившись.

Я кивнула головой и вышла вслед за ним на темную лестницу. Мирон нес в руках факел и старался освещать мне лестницу, Клио шел первым. Мы практически дошли до входа в большой зал, в котором меня ждал Миравел, когда я услышала низкий, утробный вой. Кровь застыла в жилах, да к тому же окружающие меня вампиры в ответ угрожающе зарычали.

– Оборотни! – сказала с ужасом Нубира и в тот час оказалась около меня. – Не отходи далеко! Держись рядом!

От ужаса прислонилась к холодной стене, стараясь отступить назад, но Нубира схватила меня за запястье. Я с готовностью кивнула и спряталась за ее спиной. Она низко присела к земле и оскалила острые зубы.

Сквозняком принесло чудовищный запах мокрой псины, а в дверном проеме появилась морда большого волка.

Дальше все происходило так медленно, словно время застыло. За спиной волка я увидела, как огромная, уродливая гиена отрывает голову Горану, принося мне облегчение – больше он мне не угроза. Она отлетела под ноги другому волку и тот завыл, высоко подняв свою морду. Эхо покатилось по замку, переплетаясь со звуками ожесточенного боя… По всему залу шли бои – чаще всего два-три оборотня на одного вампира. Я ничего не понимала. Ведь Прайм должен был уничтожить всех врагов, откуда взялись эти?

Я увидела Логуса, который двигался то быстро, то еще быстрее, отбиваясь от трех оборотней одновременно, причем двое из них были гиенами! Когда одна из них схватила его за запястье и с глухим треском оторвала кисть руки, Нубира закричала и бросилась в зал, проскочив в небольшой просвет между холкой волка и низким потолком прохода.

Оборотень лишь мотнул головой, но, не поймав ее, решил не отвлекаться – его интересовали мы. Он сфокусировал свою агрессию на нас. «Господи, помоги! Сейчас он нас убьет!» – четко прозвучало у меня в голове, а губы сказали:

– Она бросила меня, бросила…

В этот момент волк кинулся вперед, и его зубы лязгнули в дюйме от шеи Костакиса. Старый грек выругался и дал пинка по морде огромной собаке. Оборотень заскулил, но не отступил. Он снова замотал головой и оскалился. Костакис снял верхнюю куртку и приготовился к нападению – присел низко, практически лег на пол.

– Спрячь ее где-нибудь! – сказал Костакис и ринулся на волка, оказавшись на его спине.

Что было дальше – я не знаю, потому что какая-то сила оторвала меня от земли, и я через пару секунд оказалась в комнате Нубиры, а еще через пару мгновений падала вниз из окна, лежа на плече Мирона Затевахина.

Я кричала так, что казалось мои уши лопнут, но долгий полет вниз, прыжки по крышам и стенам были полной ерундой по сравнению с болью от приземления. Мирон был холодным, твердым, как камень, вампиром, и поэтому лучше бы я упала на мягкий мох, чем вот так. Его плечо, казалось, встретилось с моей спиной изнутри, а потом я отлетела от него, не в силах дышать. Я лежала на спине, на мокром мхе, и капли дождя капали мне на лицо, а дыхания все не было. Пошевелиться тоже не получалось, и Мирон осторожно поднял меня и посадил спиной к ближайшему пню.

– Простите, я не подумал… – попытался извиниться Мирон, но я закрыла глаза и покачала головой. Наконец-то мне удалось вдохнуть воздух и я улыбнулась.

– Вы… спасли меня.

Он кивнул головой, то и дело оглядываясь на замок, в котором шел ожесточенный бой.

– Будьте здесь. Я вернусь за Костакисом, и мы поможем вам добраться домой. История клана Миравела подошла к концу, теперь каждый сам по себе. Мы идем в Грецию, а вы?

– Мне в Калелью, это Арагонское королевство. Там есть небольшой городок у моря под Барселоной.

– Хорошо! Ждите нас! – сказал Мирон и убежал обратно, по направлению к замку.

Я смутно видела, как он карабкается по стене быстрой тенью наверх, потом прыгает по мокрым глиняным крышам, а затем исчезает вовсе, спрыгнув во двор замка Вианден.

Я, не долго думая, осторожно встала, проверяя свою способность держаться на ногах. Разогнуться полностью не получалось, но идти я могла.

– К черту этих вампиров! И оборотней тоже! И их богатства! И это проклятое бессмертие! Вот дура! Дура! – кричала я посреди темного леса, который был очень мокрым и непроходимым. Мои нервы не выдержали, и я кричала и рыдала, я была готова самой себе дать пинка.

Успокоиться помогла боль в кулаках, которыми я колотила дерево. Я посмотрела на кровоточащие руки и подумала, что это – лишнее. Не стоит сходить с ума от злости. Мне стоит собраться и уйти отсюда, как можно дальше.

На счастье, я примерно знала, куда идти – замок служил хорошим ориентиром. Мне нужно было идти вдоль его северной стены, и я попаду в Эхтернах. Там я переночую в гостинице, а лучше попрошусь на ночлег в монастырь или в первый попавшийся дом. А что дальше делать – непонятно. Ну, ничего! Подумаю об этом тогда, когда поем, согреюсь и высплюсь – тогда смогу соображать трезво. Но сейчас мне нужно было добраться до города, не попавшись оборотням, волкам или бродячим рыцарям на расправу.

Я шла и ругала себя, на чем свет стоит, даже пригодились все словечки, которые я выучила на борту «Изабеллы».

– Наивная, наивная дура! Да тебе повезло, что ты осталась в живых вообще! Ты думала, что распахнешь двери в мир вампиров ногой и, показав медальон, добьешься своего? Как можно быть такой… такой… влюбленной дурой?

Запал кончился как раз в то время, когда я перелазила, вернее, переваливалась через скользкий ствол упавшей ели. На полпути я застряла и снова расплакалась – то ли от того, что избежала смерти, то ли от того, что была свободна, а может, потому что все мои мечты и планы рухнули. Слезы закапали одна за другой, и я поняла, что все рассказы деда и отца о крестовых походах, которые срывали меня из дома, зовя к невероятным приключениям, были просто приукрашенной правдой. Они много рассказали, но чего не рассказывали? Ведь, наверняка, были и позорные и страшные моменты? Было то, что хотелось забыть. Теперь и у меня они есть. Мне вдруг очень захотелось домой, в Калелью, завести дом, выйти замуж, родить детей. Больше не думать о несбыточном, стать обычной девушкой и постараться забыть Прайма. «Да, наверное, я так и сделаю», – решила я и заставила себя успокоиться. Я перелезла то судьбоносное бревно и, выйдя на кромку леса, пошла в город. Через час, мокрая и уставшая, я стояла на пороге первого попавшегося дома и просилась на ночлег. Дверь мне открыла дородная женщина и после долгих уговоров согласилась пустить в хлев переночевать в обмен на то, что утром я натаскаю две бочки воды для коровы и поросят. Я согласилась и улеглась на солому между поросятами. Они мигом окружили меня, и я уснула, положив под голову охапку свежей соломы.

* * *

Ночь прошла без сновидений. Хозяйка разбудила меня рано, и я пошла на речку за водой. Живот болел, но я старалась не показывать, чтобы не привлекать к себе излишнего внимания.

У речки, которая пробегала среди тенистого леса, невдалеке от дома, я повстречала двух девушек, которые тоже пришли по воду. Пока я ждала свою очередь набрать ведро, то жадно подслушивала их болтовню. Наклонившись над водой, вдруг заметила, что виски стали седыми! Вчерашние события не прошли для меня бесследно… Но это не особенно меня испугало – я поняла, что в жизни бывают вещи и пострашнее.

Про вчерашние события в замке даже и слова не проскочило. Странно, ведь там была такая резня! А слуги что? Неужели все молчат или их пропажу никто не заметил? А может оборотни их не тронули? Вопросов было больше, чем ответов, поэтому в полном недоумении я вернулась к дому, в котором переночевала. Мне пришлось совершить еще немало ходок за студеной водой, прежде чем бочка наполнилась, но из разговоров путников я так ничего и не узнала. Словно вчерашней ночи и не было… Это было так странно!

Дородная хозяйка дала мне кусок хлеба и чашку молока за работу. Я поблагодарила и, получив ее пожелание быть под защитой святого Патрика, отправилась на юг. Кажется, на юг. В каком-то дворе я украла старые брюки и куртку, а потом в них переоделась. Я оставила только плащ и обувь, но и от них я постараюсь избавиться в ближайшее время. Если учитывать феноменальное обоняние оборотней и вампиров, то мне повезет, если я сбегу из графства Люксембург целой и невредимой.

Платье пришлось бросить в реку, а голову перевязать куском юбки на подобие повязки. Лицо и руки перепачкала грязью и в таком виде пристала к каравану бродячих монахов, которые тянулись на покаянную молитву по случаю чумы в ближайшее аббатство. Когда караван свернул, я целый день шла и шла, пока голод и усталость не свалили меня с ног. До ближайшего города было еще два дня пути, а сил идти уже не было. Я так бы и осталась сидеть в грязи, если бы не пожилая дама, скакавшая по лесу на коне. Она практически наехала на меня, но лошадь расторопно перепрыгнула «препятствие», чуть не выкинув ее из седла. Судя по одежде, она была из знатного рода и довольно состоятельна. Она остановилась, и после минуты отборной брани, я услышала:

– И как ты, паршивец эдакий, собираешься выбираться из этого леса? Тут волков полно!

Я прокашлялась и постаралась ответить как можно более грубым голосом:

– Я не знаю. Моя лошадь ускакала, а я не могу идти…

Эх, вчера своровала впервые в жизни, сегодня – вру напропалую. Что же будет завтра?

Она критически осмотрела меня и спросила:

– Откуда будешь? У тебя странный акцент…

Я стала лихорадочно соображать. Если назовусь французом, она мне не поверит, так что я сказала правду:

– Я испанец, возвращаюсь из паломничества. Злые люди напали на меня и обобрали. Я третий день иду через лес и чувствую, что тут и останусь, если вы, добрая госпожа, не поможете мне, – сказала я с почтением, встав с мокрой земли.

Пожилая леди окинула меня взглядом с ног до головы и сказала:

– Ну что ж, монах…

– Альвадорас де Кастилья.

– Альвадорес. Интересное имя, знаменитое. Я могу провезти тебя до следующего города, больше лошадь просто не выдержит, хоть ты и легкий, как я погляжу.

Я склонилась в поклоне, искренне сказав:

– Господь милосердный услышал мои молитвы! Да воздастся вам в трое за ваш добрый поступок!

– Ну ладно тебе, Господь и так мне всегда помогает. Пора и мне кому-нибудь помочь! Залезай, давай! – сказала она, делая нетерпеливый жест рукой, поглядывая по сторонам. Видимо, волки были реальный угрозой в этих краях.

Я мигом подбежала к лошади и забралась в седло.

– Меня зовут Мария! – сказала женщина и пришпорила лошадь.

Я схватилась за нее и познала всю радость от быстрой езды на лошади без седла. Меня трясло и подбрасывало, я стучала зубами и не думала даже пикнуть – мне и так неимоверно повезло! В лесу за нами послышался вой волков, от чего Мария пришпорила и так уставшую лошадь. Я нащупала на поясе свой кинжал, готовая в случае нападения отбиваться от волков. Но внезапная мысль пронзила меня: а вдруг это оборотни? Волосы на голове встали дыбом и я сильнее прижалась к Марии. Она не обратила на это внимание – впереди были огни небольшого города.

– Это Трир! Мы в безопасности! – сказала Мария, и мы поскакали дальше. Значит, и она слышала волчий вой.

Я обернулась и увидела две большие тени – нам в спину со злобой смотрели два огромных волка-оборотня, остановившись на кромке леса! Я чуть не закричала, но вовремя закрыла рот рукой. Значит, они все-таки выследили меня и знают, куда я направляюсь! Весь мой камуфляж, переодевания и слой грязи не помогли мне удрать от их суперчувствительного обоняния. Мысли хаотично метались в голове, и я абсолютно не понимала, что же делать дальше. Что им от меня нужно? Неужели они узнали, что я бывшая невеста Прайма и хотят отомстить мне за гибель Венецианца? Или убить как ненужного свидетеля? Или знают о сокровищах Прайма? Что же мне делать? Я зажмурилась и мне вдруг захотелось открыть глаза и проснуться в Калелье или Барселоне – там, где нет этих монстров с их войнами.

Когда мы с Марией подъехали к Триру, ее лошадь уже готова была пасть под нами от усталости. Мария ее просто загнала! Я спрыгнула на землю первой, а следом спустилась и она, взяла лошадь под уздцы и повела следом за собой. У бедного животного бока тяжело вздымались и опускались, а изо рта капала белая пена.

– Вы спасли нас, Мария! – сказала я с благодарностью. Та только кивнула в ответ и молча повела лошадь в центр города. Она остановилась около постоялого двора и сказала:

– Мне нужно отправляться дальше, и ищи себе попутчиков! Я дам тебе денег на ночлег и пристойную еду, но ты обещай мне путешествовать более осторожно!

Я от удивления не смогла ничего сказать и только Мария протянула мне маленький кошель с деньгами и спросила:

– Тебе есть куда возвращаться?

Я согласно закивала головой:

– Да, конечно! Я бегу от чумы, у меня есть родственники во Франции, – безбожно врала я. Не хватало мне еще и Марию втянуть в мои неприятности. Вероятность дожить до завтрашнего утра была минимальной, а взять на свою совесть еще и ее жизнь я не хотела.

Мария промолчала, сдвинув брови. Мы молча стояли, а она о чем-то размышляла, я же тем временем поглядывала по сторонам. Уходить с улицы не хотелось, потому что оборотни не станут нападать посреди белого дня у всех на глазах. Я неосознанно прижалась к стене дома и, казалось, перестала даже дышать.

Прятаться я всегда умела и сейчас это умение мне пригодится как никогда.

– Ну, удачи тебе, Альвадорас! – сказала наконец-то Мария и добавила: – Вымойся как следует и не броди по лесу ночью!

Я с готовность кивнула головой и сказала:

– Благодарю вас, Мария! Вы спасли мне жизнь сегодня.

Она посмотрела на меня со странным выражением лица, которое я не смогла прочитать, но мне стало не по себе. Она вдруг криво улыбнулась, так… плотоядно, как волк! Сердце запнулось и я поняла, что встреча с ней не была простым совпадением.

– Я послушаюсь вас, Мария, и эту ночь проведу в этой гостинице, приведу себя в порядок и, пожалуй, напишу родственникам. Глупо вот так бродить по Люксембургскому графству. Пора возвращаться домой.

– Вот именно! – сказала она и добавила: – Из гостиницы ни шагу!

Я кивнула головой и вошла во внутренний дворик. Трое лошадей перегораживали вход в двухэтажное деревянное здание. Я осторожно обошла их шагнула в темень холла под пристальным взглядом Марии, от которого у меня почему-то пошли мурашки по телу.

Я услышала, как копыта ее лошади зацокали вниз по грязной улице, вымощенной гнилыми досками. Сердце все еще гулко ухало, но в голове созрел план – мне нужно было срочно бежать отсюда! Нехорошее предчувствие говорило мне, что Мария неслучайно встретила меня в лесу. Я сжала в руке ее кошелек. Если она как-то относится к преследовавшим меня оборотням, то этот кошелек будет для них прямой наводкой.

Не долго думая, я зашла в ближайшую таверну, усевшись за более-менее чистый стол. Я вытрясла на стол содержимое кошелька. Было три монеты – одна золотая и две серебряных. Их действительно должно хватить на постой и на еду, но золотая монета была лишней. Она привлекла мое внимание – слишком уж необычная она была. Под портретом носатого императора я прочитала надпись на латыни «CAESAR». И выронила ее на стол, будто она была раскаленной. В голове мелькнуло воспоминание, вернее слова Прайма: «Трое напавших оборотней пришли из Северной Италии».

А золотая монета была римской! Да еще и древней, судя по портрету Цезаря на обороте. Я схватилась за голову и подумала, что виной всему моя наивность и беспечность! Мне не следует доверять никому! Перестать верить в чудо и очень постараться, чтобы выпутаться из этой истории живой. Ко мне подошел трактирщик и сказал довольно грубо:

– Ну чего расселся, рвань подзаборная? У меня приличный трактир! Или заказывай еду, или проваливай!

Я рассеянно сказала:

– Подай мне ужин, я заплачу!

– Деньги покажи!

Я убрала ладонь и показала золотую монету.

Трактирщик тот час же ответил:

– Сейчас подам, благородный господин! – и убежал на кухню.

Через минуту, которую я безуспешно отгоняла от себя воспоминания о Прайме, он вернулся с миской каши и тушеных овощей. Это был просто царский пир! Он принес еще вина и хлеба. Я жадно набросилась на кашу, вспоминая давно забытый вкус свежей еды.

Когда я доела, трактирщик подошел к столу и заискивающе улыбнулся. Я протянула ему монету и сказала:

– Хочу заказать самый лучший номер!

– У нас как раз есть такой! – сказал он с радостью.

Я протянула ему серебряный нобель и сказала:

– Желаю сейчас же пройти в него и отдохнуть. Так устал, что, наверное, просплю до завтрашнего вечера!

Хозяин кивнул головой, и я пошла за ним. Мы поднялись на второй этаж, и он провел меня в самый дальний номер, окна которого, как оказалось, выходили на задний двор. Это было то, что нужно. Я грубо вытурила любопытного мужичка из номера. На столе нашелся кувшин с грязноватой водой, но его хватило, чтобы обтереть тело мокрым куском ткани. Я с наслаждением избавлялась от грязи, чувствуя, как в голове рождается план. Вдруг стало совершенно ясно, как нужно поступить. Поэтому, не теряя ни минуты, я снова надела не очень чистую одежду и полностью экипировалась для побега. Предварительно свернула грязный половик и положила в кровать, укрыв одеялом, чтобы любой, кто посмотрит в замочную скважину, мог подумать, будто я сплю в кровати. Затем надела плащ и, выломав ивовые прутики, которыми привычно закрывали оконный проем, вылезла в окно. Под ногами оказалась дощатая крыша пристройки, в которой держали кур и гусей.

Мои шаги по крыше вызвали у них переполох, но я быстро спрыгнула на землю и, перебравшись через невысокий каменный забор, залезла в телегу с сеном, которая стояла около него. Мне повезло – хозяин телеги куда-то отлучился, и у меня была возможность как следует закопаться в сено. Оно было душистое и пахло летом, медом и домом. Я вдохнула его запах полной грудью и… задумалась. Я сейчас была в тысячах миль от дома, в неизвестной повозке, за мной охотились оборотни и мой дом был в очаге чумы. Но это было ерундой по сравнению с тем, что Прайма больше нет. Эти воспоминания больно ранили в самое сердце, хотя какая-то часть меня все еще отказывалась это признавать. Но если все так открыто охотились за его наследием, то его точно нет в живых. Я лежала тихо, стараясь не выдать себя, пока не заснула.

Сколько проспала – не знаю, но разбудил меня громкий шум: деревянные колеса телеги грохотали по каменной брусчатке. Я немного разгребла сено и выглянула наружу. Был вечер, и мы ехали по какому-то городку. На доме удалось прочитать надпись «Пивоварня Конца, лучшая в графстве!». Отлично, я попала в Конц! Я понятия не имела, где я нахожусь относительно сторон света и куда дальше идти. Я снова спряталась в сено и решила сегодня больше не предпринимать ничего героического. Я положилась на волю Божию и снова заснула.

Пробуждение было бурным – рядом с моим лицом в доски пола воткнулись острые вилы! Я вскрикнула и постаралась отодвинуться от них как можно дальше, но уперлась спиной в бортик. Я нащупала его рукой и слушала с громко бьющимся сердцем разговор двух французов, которые общались друг с другом где-то рядом со мной. Они обсуждали цены на сено в Люксембурге и последнюю новость – сгоревший дотла постоялый двор в Трире. Я даже не удивилась, потому что знала, кто его поджег. Сомнений не было – Мария была оборотнем и охотилась на меня. Но раз гостиница сгорела, то они должны думать, что я погибла! От радости я чуть не закричала. Но взяла себя в руки и тихо соскользнула с повозки на землю. На мое счастье поблизости не было собак, и мне удалось уйти незамеченной. Возница и его помощник как раз разгрузили половину сена на землю и, воткнув вилы, отдыхали, обсуждая последние новости. Я отбежала от телеги как можно дальше и осмотрелась: вокруг меня сновало невероятное количество народу всех возрастов и национальностей. Я посмотрела на дома и узнала в них романский стиль, а еще прочитала на фасаде солидного здания надпись: «Банк».

Сколько же я проспала? Я не стала гадать, потому что это было не важно. Надвинув повязку на глаза, пошла вниз по улице, в сторону ближайшего рынка. Мне нужно было купить приличную одежду, чтобы снова «стать» женщиной. Я могла больше не прятаться. Нубира и Логус вместе с другими вампирами, скорее всего, мертвы, а я мертва для оборотней. Словно гора с плеч свалилась и даже дышать стало легче.

Впервые за последние два месяца у меня появилось желание и время просто идти по улице и рассматривать красивые виды и архитектуру.

Это был небольшой город, но очень уютный – излучина реки Альзет огибала его практически по кругу, даря свежесть и чистую горную воду. Высокие стрельчатые крыши вперемешку с острыми шпилями соборов бодро подпирали чистое голубое небо с легкими облачками, а весеннее солнце игриво просвечивало молодую листву на вековых деревьях. Я вдохнула сырой, но уже ароматный запах коричневой земли и вдруг поверила, что все будет хорошо.

В местном банке я продала золотую монету и выручила неплохие деньги.

Довольная и спокойная, и выбрала на местном рынке ношенное платье и платок, купила за небольшую плату новый плащ, а также еще одну пару обуви и немного продуктов. У меня осталось достаточно наличных для путешествия через Францию. Воровато переодевшись в подворотне, я бросила всю старую одежду в костер, со злорадством представляя, как вместе с ними сгорают мои враги. Потом я купила мужское брэ, шоссы и сюрко. В довершение образа купила шляпу и кучерявый парик. Они пригодились мне в дороге, по которой я брела, переодевшись в мужчину, а потом выступала как женщина в кабаках, распевая все песни, которые слышала от мамы, Жанны и моряков «Изабеллы». Обычно за выступление я получала еду, но изредка и пару монет. Это было просто спасением для меня и давало силы для долгого путешествия.

Моя голова была полна радужных планов, и в следующие три месяца лета я познала вкус жареных ежиков, несравнимых с жареными крысами, но ворованные курицы все-таки были вкуснее. Я запекала их в глине на костре, и мясо получалось очень ароматным. Меня дважды пытались изнасиловать, но каждый раз мой кинжал оказывался в районе горла насильника и даже немного в нем. Я научилась без жалости и сожаления ломать носы желающим со мной развлечься, брать плату за выступление вперед и ни в каком случае не играть в кости на деньги.

Настоящей бедой были бродячие рыцари – они были повсюду и могли в любой момент решить, что мне пора за них замуж, причем срочно и в ближайшем сарае. При этом моего мнения никто не спрашивал, поэтому я научилась симулировать сумасшествие, отчего желание провести со мной часок-другой отпадало само собой.

К августу я добралась до долины Роны и первые холодные ветра принесли запах пожарищ: выжившие в чуме французы нещадно предавали огню зараженные селения и города. Целые города лежали в руинах. В них орудовали мародеры, а на дорогах – разбойники.

Я шла против толпы, которая убегала от вероятной смерти на север. Женщины, старики и дети брели по пыльным дорогам, надеясь найти спасение на севере Европы.

Зрелища, которые представали перед глазами, были ужасными – повсюду сироты, которые потеряли родителей. Они умирали от голодной смерти рядом с трупами своих родителей. Повсюду были тела погибших от чумы людей – никто даже не обращал на них внимания – настолько привычным делом этом стало. Преступники погибали порой рядом со своими жертвами от чумы. Я как-то видела мертвого мародера с целым мешком награбленного, который успел отойти от обворованной деревни всего на сотню шагов.

Повсеместно люди верили, что настал конец света и пускались либо во все тяжкие, либо в крайнюю степень религиозности. Шествия с крестами и хоругвями стали повсеместным явлением, и мне было очень удобно перемещаться вместе с ними из города в город.

Одевшись во вретище, я медленно брела с молящейся толпой, думая о своем: вспоминала прежнюю жизнь или думала о том, что же делать дальше. Каждый день я со страхом ждала появления симптомов чумы, но этого не происходило. Открыв глаза утром, искренне благодарила Бога за еще один день жизни и проживала его как последний. Что меня спасало от смерти – советы доктора Бакли или милость Божия – я не знала.

Чем дальше я продвигалась сквозь этот хаос, тем чаще вспоминала Прайма, его глаза, улыбку и полные мудрости слова. Ведь он прошел через сотни лет подобной боли, но остался прежним, даже стал лучше. Так и я постараюсь – буду стараться остаться человеком, несмотря на звериную жестокость моих сородичей, которая была повсеместно.

Я рассчитывала попасть в Арагон и как-то наладить жизнь, хотя понятия не имела, как это сделать без денег и связей. Для девушки в моем положении существует только два пути – в монастырь или замужество. И причем второй вариант тоже под вопросом, потому что кому нужна бедная сирота с не очень крепким здоровьем? Гнить заживо в монастыре я не собиралась, так что впереди меня ждала полная неизвестность.

По крайней мере, в Калелье меня ждал дом – единственная собственность, которая мне принадлежала, пусть и сгоревшая в пожаре. Мари и Санчес увезли меня в беспамятстве, поэтому я совсем не знала, в каком состоянии дом. Мне хотелось верить, что его можно восстановить.

Рассчитывать на многое не приходилось, но у меня не было другого выхода. В крайнем случае, поселюсь в моем старом доме и буду как-то обживаться. После многомесячной дороги стог сена для меня был шикарным вариантом, а дом после пожара, да еще мой – вообще предел мечтаний!

И все-таки, если честно признаться, я не верила, что Прайма больше нет. Я просто не верила – и все! Он же так легко расправился с теми оборотнями около своего дома! Еще тогда у меня поселилась уверенность в его несокрушимости, даже не могу сказать, почему. Ведь нашли только его одежду, а он мог ее бросить или снять. Это не важно. Ну а то, что его нигде нет – может, он не хочет, чтобы его видели? Эта теория придавала мне сил.

В начале августа я дошла не только до Роны, но даже до предместий Венеции. Мне посчастливилось пристать к каравану из двадцати трех паломников – мужчин, женщин и детей, которые шли в Собор Святого Марка в Венеции, чтобы вымолить прощение грехов и спасение от чумы. Мне не в первой приходилось изображать из себя монаха – я снова переоделась в мужской наряд и дотошно повторяла за ними молитвы и принимала участие во всех литургиях. Это приносило мне защиту, пропитание и покой. Вообще-то я не хотела туда плыть – но выбирать не приходилось. И потом, там можно было узнать что-нибудь о судьбе Прайма.

* * *

В Венецию мы приплыли на диковинных узких лодках, которые тихо плыли через спокойную гладь осеннего моря. Когда очертания берега остались в легкой дымке позади нас, то внезапно перед нами, посреди моря показались верхушки собора Святого Марка и еще с десяток таких же величественных зданий. Это вызвало ликование и приступ религиозности у моих друзей – в соседних лодках послышался торопливое бормотание молитв и восхищенное славословие Бога. Я их понимала. Ведь после тех ужасов, которых мы вдоволь насмотрелись по дороге сюда, купола соборов сулили долгожданное окончание трудного пути. Но нас ожидал неприятный сюрприз – город был закрыт для паломников, странствующих монахов, рыцарей и всех, кто искал спасение от чумы в стенах самого богатого города Средиземноморья. Патриции и священники закрылись в своих виллах и палаццо, ожидая момента, когда передохнут все заболевшие, а они унаследуют земли и имения после них.

Я смотрела на город с ненавистью, размышляя о том, что зря сюда приехала. Мне лучше было бы просто пойти в Калелью через Барселону. Гондольер, управляющий лодкой, в которой я сидела, сказал:

– Однако я могу отвезти вас в бедный квартал Венеции, Каннареджо. Мосты, ведущие из него к городу, охраняют гвардейцы дожа, но с моря пускают всех. Там сейчас такое делается! Ну что, плывем?

Мои попутчики, которые пребывали в самом мрачном расположении духа, не готовы были вот так просто взять и повернуть назад, на север Франции. Люк, который был самым воинственным из нашей компании, заявил:

– У меня важное дело к Святому Марку! Мне нужно лично с ним потолковать! Так что я «за».

Пожилая Марта согласилась поехать, чтобы переночевать и завтра уехать обратно, а ее муж, Пьер, согласен был на что угодно, настолько устал. Так что мы дружно закивали головой и наша гондола поплыла к западному берегу Венеции, где располагался Каннареджо. Остальные участники паломничества отправились в обратный путь, и мы их больше не видели.

На берегу Каннареджо стояла толпа желающих уплыть с этого острова, что немного меня насторожило. Но я собиралась разузнать о Прайме, а значит, мне придется ступить на этот грязный берег.

– Вот вам пример того, что делают достопочтенные господа с евреями! – заявил гондольер, показывая на нищих в странных балахонах, которые стояли с протянутой рукой в конце пирса. – Дож запретил им селиться где-либо, кроме этого гетто, и грамоты на занятие ремеслами тоже не дает.

Я с ужасом посмотрела на бедных, худых и изможденных людей, единственной надеждой которых были подачки приезжих. Марта, Пьер, Люк и я по очереди расплатились за поездку на гондоле и мы дали несколько монет нищим, которые были готовы драться друг с другом за мелочь. Я не знала, куда податься в первую очередь – в Венеции впервые, да и знакомых – никого. Но с моим опытом выживания это было сущей ерундой. Труднее будет найти кого-то, кто сможет ответить на вопросы, касающиеся недавних боев бессмертных на улицах этой древней столицы.

Пока я рассматривала блеск и нищету улиц Каннареджо, Мария заявила безапелляционным тоном:

– Нам нужно найти ближайшую церковь и возблагодарить всех святых за то, что мы доплыли до Венеции целые и невредимые! – она подобрала юбку и, ловко перепрыгивая лужи, устремилась в центр ближайшего квартала, где стояли ветхие лавки менял и торговцев продуктами. Мы покорно пошли за ней, потому что пока она помолится «как следует», а это как минимум два часа, с ней будет бесполезно разговаривать, и мы не сдвинемся ни на шаг в сторону центра Венеции. Я посматривала по сторонам, размышляя, можно ли узнать все у трактирщика или придется бросить всех и переплыть ночью морской канал?

Марта отчаянно жестикулировала, пытаясь выяснить у менялы, где находится ближайшая церковь и после взаимного складывания ладоней наконец-то наступил момент взаимопонимания – старик грязным пальцем показал в конец улицы и произнес:

– Санте Христофоро, Санте Христофоро!

Марта поблагодарила его, и мы побрели туда, куда показал меняла. На небольшом куске земли, которая была в большом дефиците в Венеции, стояла внушительных размеров церковь с красивым фасадом, большим круглым окном и двенадцатью апостолами, которые грустно смотрели на нас. Марта и мои спутники решительно исчезли в глубине церкви, а я последовала в холодный сумрак собора. Внутри пахло свечами, ладаном и почему-то соленой водой.

Людей было немного, и мы могла спокойно все рассмотреть. Внутреннее убранство церкви было не настолько роскошным, как мы ожидали: восково-желтая фигура Христа в золотых лучах, такая же Мария, и все это напротив простых церковных лавочек. Солнце проникало вовнутрь через простенькие витражи и было очень спокойно здесь находиться, не смотря на то, что мой отец всегда повторял, что статуи и иконы в соборах – большое богохульство, чем неизменно приводил в ярость маму. Я впитала его взгляды на вопрос поклонения статуям и не падала ниц перед ними, как сейчас делала Марта. Я считала, что этот обряд успокаивает ее и поэтому не спорила с ней. Пока мои друзья изливали на амвон потоки отчаянного уважения и смиренной покорности, я решила выйти на улицу, чтобы осмотреться еще раз. Вид справа от входа на Венецию показался мне интересным. Я шла вперед, смотря под ноги, потому что в глаза светило яркое солнце и с грустью думала, что мое теперешнее скитание по Европе – лишь жалкое подобие моей мечты увидеть мир. Он оказался грязным и неприветливым местом, в котором главное для меня – раздобыть еду и вовремя смыться.

Когда я делала последний шаг навстречу Венеции, дорогу мне вдруг кто-то перегородил. Я подняла глаза и ослепленная светом, увидела перед собой высокий силуэт в плаще. Капюшон закрывал глаза, и я подслеповато пыталась его рассмотреть, пока сердце отплясывало тарантеллу – в моей голове мелькнула только одна мысль: «Прайм»! Я распахнула глаза и улыбнулась сама не знаю почему, почти что готовясь прыгнуть ему на шею, уж очень мне хотелось верить в чудо. Видимо, эта черта характера во мне неистребима, сколько жизнь не била меня.

Мужчина снял капюшон и воскликнул:

– Адель!

* * *

Сдерживая слезы, я смотрела на знакомые черты лица, а самой хотелось рыдать – передо мной стоял доктор Бакли собственной персоной и жадно меня разглядывал. Он неловко схватил меня и обнял, сжав в крепких объятьях.

– Вы живая! Живая! Я так устал вас разыскивать! Я и не думал найти вас среди живых!

Он отпустил меня, все еще держа за плечи, потом провел пальцем по моему поседевшему виску и ничего не сказав, снова обнял. Столько времени прошло с тех пор, когда меня кто-то вот так обнимал. Я уткнулась ему в плечо и слезы то ли отчаяния, то ли облегчения сами закапали из моих глаз. Он провел рукой по моей голове и когда рука дошла до спины, вдруг ее резко отдернул. Но мне было все равно – я обняла его в ответ и сказала:

– Я, между прочим, странствующих монах Дионисий. Вы сейчас на виду у всех обнимаетесь с мужчиной!

Он усмехнулся мне в плечо и отстранился.

– Узнаю вас, монах Дионисий. Нисколечко не изменились!

– О нет, брат мой! Я стал умудреннее на четыре страны, десятки выступлений в кабаках и полсотни ворованных кур!

Он громко рассмеялся, отчего эхо пронеслось по собору Святого Христофора. Я успела рассмотреть, что его одежда очень чистая и довольно дорогая: шитая серебром сюркотта, черные брюки и хорошая обувь, а блузон был вообще белоснежным. Я смотрелась оборвашкой на его фоне в моей линялой одежде, которая была велика для меня. Я замешкалась и постаралась пригладить спутанные волосы, которые в последний раз встречались с расческой неделю назад.

– А что вы здесь делаете, Кристофер? – спросила я вежливо.

– Пришел проведать моего святого. Я не даю ему скучать – регулярно прошу прощения за грехи и еще о помощи в поисках одной девушки, которая сбежала холодной зимой из дома своего попечителя. Видимо, я очень надоел святому Христофору, поэтому он привел вас сюда. Ко мне.

Взгляд Бакли при этом полыхнул таким огнем, что мне вдруг захотелось провалиться сквозь землю. Потому что мне это очень понравилось. Я не узнавала себя. Почему я с таким удовольствием принимаю намеки и открытые ухаживания от Кристофера, словно любовь к Прайму… исчезла?

Бакли произнес последнюю фразу таким многозначительным тоном, что сомнений не оставалось – его любовь ко мне никуда не делась, возможно, стала еще сильнее. Полгода назад я сбежала бы от него и не стала даже слушать, но последние события сделали со мной что-то непоправимое и я с ужасом понимала, что это «что-то» контролю не подлежало – я с надеждой ждала продолжения.

Это жеманство или долго сдерживаемая женственность наконец-то вырвались наружу, и я чувствовала, как нас притягивает друг к другу. Мне стоило все это прекратить немедленно, поэтому я зажмурилась, стараясь не смотреть в его умные карие глаза.

– Так лучше? – спросил он насмешливо.

Вдруг в моем животе громко заурчало и я, открыв глаза, виновато посмотрела на Кристофера.

– Очень популярная мелодия в этом районе города! – сказал он с усмешкой.

Я кивнула головой и добавила:

– Не ела ничего со вчерашнего вечера. Голова кружится…

– Это легко исправить. В соседнем квартале у меня квартира. Могу предложить вам только холодное мясо и хлеб, не такой уж и шикарный обед, но… – сказал он с надеждой.

– Ну, как вы понимаете, я вряд ли откажусь, – сказала я с улыбкой, втайне сгорая от стыда. До чего докатилась Адель Де Ламбрини? Грязная, нечесаная, в мужском платье и голодная, как собака. – Доктор, если вы не против, я скажу моим спутникам, что встретил старого знакомого, и чтобы они меня не ждали.

Бакли кивнул головой и смотрел мне вслед, когда я торопливо шла к молящейся Марте, около которой на коленях стоял Поль. Люка нигде не было видно, но я решила не тянуть, начав с главного:

– Марта! Марта! – позвала я шепотом, сразу же получив осуждающие взгляды от Поля и католического священника. Я все равно позвала еще раз:

– Марта! Ну, ладно, слушайте меня тогда так. Я встретил только что своего старинного друга и думаю остановиться у него. Может быть, мне удастся найти место в местном монастыре доминиканцев. Так что не ждите меня и отправляйтесь домой!

Марта сделала нетерпеливый жест рукой, который можно было понять как «Убирайся отсюда поскорее» или «И я тоже буду скучать!». Ее муж Поль кивнул мне головой на прощание. Я с чистой совестью повернулась к ним спиной, идя навстречу улыбающемуся Кристоферу Бакли.

1348 год, Барселона

Кристофер и Прайм остались в гостинице в Барселоне, потому что у обоих был небольшой жар. Малыш скорее всего заразился от отца, но выяснить точно было невозможно, да и ни к чему – оба получали лечение и должны скоро поправиться. Кристофер, скрипя сердцем, отпустил меня в Калелью, но только потому, что мы, во-первых, скоро навсегда уезжаем в Англию, где в Корнуэле нас ждали родители Кристофера. У них была большая усадьба с фермами, полями пшеницы, садами и овцами; какие-то мастерские и своя библиотека! А мистер Кристофер Бакли-старший был известным мизантропом и любителем истории. Они неустанно звали нас к себе, желая увидеть маленького Прайма, они завлекали нас перспективой иметь свой дом и обширное имение. Их просьбы становились все более настойчивыми по мере того, как эпидемия чумы все больше и больше разгоралась. В конце концов, Кристофер сам стал опасаться за наши жизни, потому что недавно умер от чумы его ассистент, хотя, как и мы, применял все меры предосторожности: принимал омовения теплой водой, мыл руки, носил перчатки, стирал одежду и носил длинный плащ со специальной маской, заполненной целебными травами. Но его уже не было в живых, и смертность превышала все известные ранее пределы – даже свиньи, бродившие около трупов погибших людей, за час-другой тоже сдыхали. Это заставило нас согласиться с родителями Кристофера и отправиться как можно скорее в Англию.

А во-вторых, он знал, что это для меня значит. Я не смогла утаить от него печальную историю о моей первой любви. Кристофер не знал всех подробностей, связанных с его бессмертной сущностью, галантно делал вид, что не понимает, почему я так необычно назвала нашего первенца, но понимал, что мне нужно переболеть этим. А поездка в места, где все это произошло, могло помочь мне отпустить Прайма и зажить спокойной, счастливой жизнью с нашим сыном. И я сама этого хотела бы – Кристофер любил меня просто безумно, даже несколько параноидально – все время охранял и заботился о здоровье, старался радовать, а нашего маленького сына просто обожал! Эх, вот бы я любила его хотя бы в половину от того, как он любил меня! Он подарил мне семью, сына, свою любовь и искреннюю заботу, но…

Я старалась выкинуть Прайма из головы, забыть его и не думать о нас, вернее о том будущем, которое могло бы у нас быть. Эти мысли, вызывавшие то приступы злости, то уныния, все время отравляли мое существование. Я улыбалась, делала оживленный вид и с настоящей радостью нянчилась с сыном. Но иногда приходилось очень туго. Мне, как всегда, нравилось рисовать Прайма – то улыбающимся, то грустным, то задумчивым, то чем-то недовольным. Эти рисунки я прятала от Кристофера, а потом рвала в клочья, надеясь, что вместе с ними сгорит хотя бы часть моей любви к нему. Но если бы это помогало…

Сегодня я должна была посетить могилу матери и взять частичку родной земли с собой на новое место жительства. Это было глупо, но я помню такой мешочек у моей мамы в шкатулке. Она иногда доставала его и бережно держала в ладонях. Так что это тоже был акт памяти о ней.

В карете вместе со мной ехала моя служанка – молодая девчонка с юга Франции – Полетта. Мы наняли ее, когда я была беременной, и сейчас, в свои пятнадцать лет она была очень наивна и весела. Она, Кристофер и Прайм-младший, с его ямочками на щечках, курчавыми черными волосами, большими карими глазками были лучшим средством от хандры.

За окном проплывали летние пейзажи арагонских долин. Зеленые пашни и голубое небо с белыми облачками безмятежно нежились под теплым солнышком, навевая сон. Поэтому Полетта вскоре задремала. Я же смотрела в окно, пытаясь узнать местность, но, к сожалению, все сильно изменилось. Обезлюдивший край одичал – дороги заросли травой, на пастбищах не было коров, коз и овец. Время от времени показывались заброшенные дома с выбитыми дверями или провалившейся крышей. Зрелище было удручающим. Эпидемия чумы еще не прекратилась, и неизвестно было, закончится ли вообще. Кристофер говорил, что даже вещи в доме покойных были заразными, поэтому разбойники, воры и мародеры тоже ушли вслед за добропорядочными гражданами. Думаю, что на свете остались только эти чертовы вампиры! Я с ненавистью вспомнила о том, как еле ноги унесла из замка Вианден, а потом от Марии-волчицы. Хотя по поводу нее я могла и ошибаться – вдруг она была просто странноватой попутчицей?

Успокоившись в любви и уюте, который мне устроил Кристофер, я расслабилась и стала понимать, что мне невероятно повезло: я осталась жива и не стала вампиром, вышла замуж и все это было просто невероятной удачей. Но все это я бы променяла на то, чтобы сейчас быть рядом с Праймом. Я снова грустно вздохнула и сказала себе:

– Ты поедешь в Англию, родишь еще пару детишек и совершенно забудешь его…

Потом три раза вздохнула и сама себе улыбнулась. Моя мама тоже так часто делала после смерти отца. Как же ей было тяжело! И почему я этого раньше не понимала? Я сидела, вжавшись в угол кареты, и сдерживала слезы, думая о матери. В окошке показались кресты кладбища, и я крикнула вознице:

– Остановитесь здесь!

Карета мягко остановилась, и Полетта проснулась, смешно вскинувшись, спросила:

– Что, снова Прайм плачет?

– Да нет же, глупенькая! Все в порядке. Мы приехали. Пойдем, проведаем могилу моей матери.

Полетта потянулась, сладко зевнув, и вышла первой из кареты, спрыгнув на сочную траву, которая доходила до колен.

На улице было по-южному тепло и солнечно, легкий ветерок трепал верхушки зеленых сосен, а мягкий ветерок с моря приносил соленый воздух. Взяв под руку Полетту, я тихо бродила по заброшенному кладбищу, читая имена на тех могилах, где они были написаны, надеясь найти имя мамы. Но мы ничего не нашли. Тогда мы пошли в сторону немногих склепов, которые ютились на склоне холма над морем. На старых камнях были выбиты много знакомых имен. Тут покоился мэр Калельи, его глуповатая жена и дети, потом нашла доктора и отца Андрео. А в самом крайнем склепе покоилась Катарина Анджелина Агнесса де Ламбрини.

– Мама! – сказала я, тихо осев на высокую траву и обняв руками теплый камень склепа. Вдруг чувства нахлынули на меня.

– Прости меня, прости меня, родная, что не смогла защитить тебя! – сказала я и разрыдалась. Я вдруг поняла, что тяжелое чувство вины давило меня всегда. Я его не ощущала, пока оно вместе со слезами не стало покидать мое сердце. Полетта, кажется, рыдала вместе со мной, сквозь слезы я не видела ничего.

– Госпожа Адель, ну не надо! Не плачьте так! Ее уже не вернуть! – повторяла Полетта сквозь слезы, пытаясь поднять меня с земли. – Давайте поедем домой, к господину Кристоферу! Он же так вас любит! А сыночек какой у вас хороший, просто загляденье! Он так по маме скучает.

Ее слова помогли мне немного успокоиться. Дыра в сердце стала как будто меньше, и я поднялась на ноги.

– Да-да, Полетта! Конечно же, поедем…

Теперь они – моя семья. Я поцеловала ладонь и положила ее на камень склепа со словами:

– Люблю тебя, мама! Я уезжаю в Англию, с сыном и мужем. У нас все будет хорошо. Прощай!

Я взяла горсть земли возле склепа и положила в платок. Мы медленно побрели в сторону кареты. Сев на скамью, оббитую бархатом, я подумала, что, скорее всего, в последний раз вижу это место.

– Поедем обратно, госпожа! – взмолилась Полетта, захлопывая дверцу кареты. – Мне от этих мест не по себе! Ни одной живой души вокруг, словно в пустыне какой-то! – сказала она и поежилась.

Я еще раз глянула на нее и подумала о том, что как же мне хорошо рядом с таким искренним существом, как Полетта. Но перед дальней дорогой в Англию у меня осталось еще одно дело – я хотела посмотреть на мой бывший дом в горах. Даже не знаю, почему. Наверное, потому что в этих местах я впервые и навсегда влюбилась в Прайма Ван Пайера, здесь жила моя мама, тут прошли мои последние спокойные годы.

– Нет, я хочу увидеть мой дом, вернее то, что от него осталось. Там такой чудесный вид на море, Полетта!

Она недовольно нахмурилась, но тактично умолкла, хотя было и без слов понятно, что она недовольна моим решением.

– Не дуйся, дорогая! Мы быстро вернемся – просто туда и обратно, без долгой задержки.

Она просияла:

– Вот и чудесно! Честно признаться, я жуть как соскучилась по маленькому Прайму!

Я кивнула и громко крикнула:

– В горы, прямо по дороге!

– Да, госпожа! – откликнулся возница и пришпорил лошадей.

Ехали мы долго, потому что дорога еще не просохла после вчерашних дождей и колеса то и дело увязали в весенней грязи. Вознице даже пару раз пришлось выталкивать карету из луж, и я успела пожалеть о том, что решилась на эту поездку.

Но до дома на горе оставалось всего ничего, я даже увидела знакомые места: большой корявый дуб, знакомую развилку и большой камень около нее.

У меня поднялось настроение, и я крикнула вознице:

– Быстрее, вверх! На холм, мой дом там!

– Да, моя госпожа! – устало откликнулся возница и подстегнул натруженных лошадей. Они протащили по грязи нашу карету еще с полмили, когда ось гулко треснула, и вся конструкция завалилась назад, от чего Полетта с визгом свергнулась со своей лавки на меня. Я словила ее и сказала:

– Давай, вставай скорее! Полетта! Когда это ты успела стать такой тяжелой?

– Это все ваш повар, госпожа! – сказала со смехом она, неловко поднимаясь на ноги. Ей пришлось упереться руками в стену за моей спиной, чтобы подняться.

Массимо, наш возничий, шагая по колено в грязи, практически выломал дверь кареты и сначала вынес меня из нее, а затем и раскрасневшуюся Полетту.

– Ты только не влюбись в него, дурочка маленькая! – сказала я, со смехом наблюдая, как она пытается разобраться с внезапно сбившимся дыханием.

Она раскраснелась и потупила взор. Мы стояли на обочине дороги в этом диком краю и ждали вердикта Массимо, который залез под днище, чтобы оценить масштаб поломки.

– Сломано знатно! Ось треснула! – сказал он наконец-то и почесал от досады затылок.

– Да это и так понятно! – ответила я. – А сколько нужно времени, чтобы ее починить?

– Ну, дня три-четыре…

– Сколько?! – воскликнули мы вместе с Полеттой.

– Ну, говорю же – три, а то и четыре дня. Сначала нужно дойти до Кальдас-де-Эстрач. Там найти кузнеца и плотника, потом привезти сюда. И это в том случае, если они не померли, как все здесь.

– Да, перспектива не из лучших, – сказала я и нахмурилась.

– А еще можно расседлать лошадей и верхом вернуться в Барселону, – сказал Массимо, – но тогда мне нужно будет сначала соорудить седла из чего-то. Возьму сидения и занавески, в общем как-то справлюсь.

– Хорошо, а много тебе времени нужно для этого?

– Ну, час-другой, – ответил Массимо.

Я кивнула в ответ.

– Мы же почти добрались! – сказала я с досадой в голосе, глядя в сторону моего бывшего дома.

Там, стоял мой старый дом, до которого было рукой подать, и вот я нахожусь совсем рядом и не могу туда попасть. Мое сердце рвалось вперед, потому что я знала, что вряд ли вернусь сюда снова. Если я сейчас развернусь и пойду назад, то точно себе этого не прощу. Стоп! Ну уж нет, я все-таки туда пойду, если нужно – поползу!

– Массимо! Ты готовь лошадей, найдешь нас наверху. А мы с Полеттой доберемся туда пешком, правда, милая моя? – спросила я ее, увлекая вверх по дороге.

– О, да! Теперь еще и пешком идти вверх! – пробурчала Полетта, недовольно топая за мной следом.

Я же с энтузиазмом подхватила юбку и зашагала вверх по склону, не обращая внимания на неудобства.

– Ну же, где твои дух авантюризма и жажда нового? – спросила я ее, подразнивая и улыбаясь, как маленькая девчонка.

– Нет его уже. Остались только голод и усталость! – ответила она честно, нахохлившись, как недовольная птичка.

– Ну хватит дуться! Тебе там понравится. Там такой вид на закат! Могу поспорить, что ты такого не видела раньше! – ответила я ей.

– О, мы чудесно им перекусим! – сказала она и послушно потопала за мной, стараясь не пачкать свои синие бархатные ботинки с бронзовыми пряжками.

Когда мы дошли до верха горы, то остановились, вконец запыхавшись. Я опиралась на руку Полетты, которая тяжело дышала. Она быстро окинула взглядом открывшийся пейзаж и спросила:

– Бесподобно! Можно уже назад?

Я разозлилась на нее, но когда присмотрелась к моему бывшему дому и саду, то почувствовала даже угрызения совести – настолько картинка не отвечала моим рассказам и обещаниям неповторимых видов.

Двор непозволительно зарос бурьянами, скрыв когда-то прямоугольную лужайку с зеленой травкой. Тропинки и дорога полностью исчезли под травой, а обгоревшие бревна дома, которые торчали, как ребра какого-то невообразимого животного, поросли диким виноградом и навевали тоску. Тут даже запах поменялся – пахло сыростью, мятой, крапивой и… землей. Кто бы мог подумать, что когда-то кареты подъезжали ко входу в усадьбу, а внутри жила семья? Я замерла и даже перестала дышать, наблюдая эту унылую картину – еще год, и лес поглотит это место, не оставив даже воспоминания о нем. Но к моему удивлению я заметила, что мне все равно, мое сердце рвалось не сюда, а к дому Прайма, который стоял еще выше, за виноградниками. Но как туда дойти? Полетта не согласится идти со мной, но если ее немного заинтересовать, то все может получиться…

– Я никогда не говорила тебе, почему назвала сына Праймом? – спросила я как бы невзначай.

Она с интересом посмотрела на меня и ответила:

– Я всегда подозревала, что за этим скрывается какая-то тайна, если честно!

Я кивнула головой и продолжила:

– Вон там, – я указала в сторону дома Прайма, – жил один… молодой человек, который однажды спас меня от ужасной смерти в лесу. Я возвращалась домой, а моя лошадь чего-то испугалась и скинула меня прямо в грязь. Лил жуткий дождь, и я не могла идти, потому что подвернула ногу…

Рассказывая все это, я снова взглянула на дом, и вот он преобразился, благодаря воспоминаниям: у него появилась черепичная крыша, окна, второй этаж, увитый виноградной лозой, входные двери… Я улыбнулась сама себе и продолжила рассказ:

– И вот, сижу я в грязи и думаю, что моя песенка спета, но тут появляется он… Высокий, сильный, невероятно красивый…

Перед моими глазами появился образ Прайма – он идет по дороге и мое сердце отплясывает тарантеллу, а рука… сжимает острый кинжал.

– Прайм? Это тот самый Прайм? – спросила Полетта, обожавшая романтические истории.

– О, да! Он взял меня на руки и понес сюда, домой.

Полетта прижала ладошки к щекам и сказала:

– Как же… романтично! А что вы?

– Я? Заболела, конечно же. Но перед тем, как впасть в лихорадочное беспамятство, увидела его и отчаянно влюбилась.

Перед глазами появилось его лицо, высокие скулы, немного раскосые глаза, такие притягательные уста. Я снова улыбнулась и вспомнила, как он спускался вниз по горе, спеша на свидание ко мне. Это когда он изображал для Катарины человека. Но еще он умел появляться передо мной, обжигая таким взглядом, от которого кружилась голова… Из задумчивости меня вывела Полетта, которая трясла меня за рукав, видимо, ожидая продолжения рассказа.

– Он жил, кстати, там, на горе. Я хочу подняться туда… – сказала я, и, не сомневаясь больше в правильности моего решения, двинулась вперед, через заросли болиголова.

Полетта, у которой испарилась куда-то усталость, пошла за мной, засыпая вопросами:

– И что? Какой он был? Ну, расскажите, госпожа, страсть как интересно! Он приходил к вам? А почему вы не поженились? Он был бедным и не мог на вас жениться?

– Да нет же. Он был богат, просто находился здесь какое-то время, по торговым делам. Был скромный и не любил роскошь. Жениться мог и хотел, я тоже, но ему пришлось уехать и он погиб…

Полетта ахнула и крепче вцепилась в мою руку. Она смотрела на меня распахнутыми от ужаса глазами, и я видела, что она готова зарыдать. Ну что за чувствительная девчонка! Я нежно похлопала ее плечу и сказала:

– Ну, вот и вся история. Не реви!

Я больше не могла сказать ни слова, потому что старая сердечная боль могла вернуться, и тогда я просто разрыдаюсь здесь, посреди леса и развалин. Я взяла юную Полетту, исподволь вытиравшую нос и глаза рукавом платья, под локоть, и мы молча отправились в сторону виноградников.

Когда мы добрались до них через высокий кустарник и бурелом, то открывшийся вид огорчил меня. Снова запустение и ни намека на то, что здесь когда-то жили и работали люди. Ухоженные, в прошлом, лозы одичали, оплетя все вокруг, даже стволы близко стоящих сосен. Повсюду висели гроздья молодого винограда, еще совсем зеленые. Я вздохнула, вспомнив, что их когда-то лично посадил Прайм. Вот он усердно копает ямку, а потом бережно садит туда маленькую виноградную лозу с изумрудными листиками. Его светлые глаза смотрят с нежностью, мечтательно, и я не могу на него наглядеться. А потом задаю и задаю вопросы, чтобы он никуда не уходил, и чтобы снова слушать его голос, радуясь терпеливым объяснениям. Тайком ликую и пугаюсь, заметив, что и он не спешит расставаться – готов делать что угодно, лишь бы я была рядом. Было ли у меня так с Кристофером? Нет. Могло бы быть? Не знаю, я всю любовь, без остатка, отдала Прайму, и ничего с этим не поделать. Чувствовала ли я вину перед Кристофером за обман? Да и постоянно.

Я снова вздохнула и мы, обойдя дикое буйство винограда через лес, примерно через час вышли на поляну, на которой стоял дом Прайма. Ноги ныли от усталости и я не представляла себе, как мы преодолеем обратный путь до кареты, к Массимо, а потом еще будем скакать на лошадях в Барселону. Появилась даже идея переночевать в бывшем доме Прайма, а потом отправиться в обратный путь.

Казалось, что он стала меньше – деревья и кустарники заметно разрослись, а трава была по колено. Я ждала, что его дом будет так же заброшен, как и мой, но была удивлена – окна и двери на своих местах, а стены дома были даже побелены известью! На какой-то миг мне поверилось, что это Прайм вернулся. Сердце радостно подпрыгнуло, но Полетта вернула меня на землю:

– Госпожа, нам лучше уйти отсюда! Кто-то живет в вашем бывшем доме! – шепотом сказала Полетта, – Нас некому защитить, если что!

Часть меня, чуждая романтике, которая расчетливо вышла замуж за Кристофера, ойкнула, и я напомнила себе суровую правду: время чудес осталось в прошлом. Если бы Прайм остался жив, то обязательно нашел бы меня, а не белил стены своего старого дома… А здесь могли поселиться люди, сбежавшие от чумы или беглые крестьяне. В мире творится такая неразбериха – вот они и отсиживаются в лесу до лучших времен.

Я осторожно нащупала на поясе свой верный кинжал, вынула его и спрятала за спиной. От прежней беззаботной радости не осталось и следа. Я сердцем чувствовала какую-то угрозу, которая исходила от дома. Над его трубой взвился дым, и я стала отступать назад, заслоняя собой юную Полетту.

– Давай, быстрее спускайся вниз, слышишь меня? – сказала я ей шепотом, а она была рада исполнять мое приказание – побежала бегом вниз, я следом за ней, надеясь, что высокая трава быстро скроет нас от чужих глаз, но Полетта зацепилась ногой за что-то и упала в грязь, громко вскрикнув. Я поспешила к ней, чтобы помочь подняться и услышала, как дверь дома со скрипом отворилась. Я оглянулась и увидела на его пороге Марию-волчицу! Старая женщина была достаточно прилично одета, на голове повязан шелковый платок, а руки уперты в бока. Она рассмотрела нас и вдруг так зловеще улыбнулась, что кровь застыла у меня в жилах.

Она шла к нам, говоря на удивление громким голосом:

– Ну здравствуй, Адель де Ламбрини, Альвадорес де Кастилья, монах Дионисий, Адель Бакли или как там еще тебя зовут? Невеста кровососа, который убил моих детей! Я долго ждала тебя! Ну, куда же ты бежишь? Ты думаешь уйти от меня, глупая девчонка? Я не зря сидела здесь столько лет. Я знала, что однажды ты сюда притащишься. Мы наблюдали за тобой, следили. Ты думала, что спрячешься от возмездия в доме этого жалкого докторишки?

– Но почему? Почему ты это делаешь? Ты же спасла меня тогда от оборотней, которые гнались за мной в лесу? – спросила я у нее, поднимая Полетту из грязи.

– Глупая девчонка! Я отбила тебя от конкурентов, только и всего! Ты принесешь нам сказочное богатство!

Кошмары из моего прошлого вдруг снова стали реальностью! Следом за Марией из дома вышел Люк, якобы паломник, которого я последний раз видела в Венеции, в соборе Святого Христофора. Безумная мысль проскочила в голове – а вдруг он здесь случайно? Хотя вряд ли… Он путешествовал и следил за мной, вот откуда они узнали, где меня искать. От злости я просто зарычала.

– Что… что происходит? – спросила напуганная Полетта, когда я быстро поднимала ее из грязи.

– Это моя старая знакомая. Я думала, что она потеряла меня навсегда, но, как видишь, нет.

Старуха вдруг задрожала, упала на землю и через пару секунд превратилась в серую волчицу, угловатую, с запавшими боками, но с самой отвратительной мордой, какую мне приходилось видеть. Она подняла морду и громко завыла, отчего я поняла, что нам конец – мне и со старухой-то не справиться, что уж говорить про тех оборотней, которых она сейчас созывала своим ужасным воем? Люк стоял в дверях, облокотившись о косяк и сложив руки на груди, спокойно наблюдал на нами.

– Беги, беги отсюда к Массимо! – сказала я Полетте быстро и добавила: – Садитесь на коней и скачите от сюда так быстро, как только можно! Передайте Кристоферу и Прайму, что я люблю их!

Полетта взглянула на огромную волчицу за моей спиной и, кивнув головой, побежала вниз со всех ног. Я надеялась от всей души на то, что никто из стаи оборотней ее не догонит. Я попрощалась с моей любимой щебетухой и повернулась в подкрадывающейся в предвкушении расправы волчице и сказала:

– Ну, чего ты ждешь? Боишься простой смертной женщины? – и выставила перед собой тоненький кинжал, понимая, как это безнадежно – оборотня не убить всем существующим оружием, вместе взятым.

Она остановилась в шаге от меня и даже пришлось задрать голову вверх, чтобы смотреть в глаза врагу. В голове сама собой проскользнула мысль: «Как было бы хорошо, чтобы он оказался рядом».

Волчица обнажила зубы и открыла огромную пасть. Я же успела произнести:

– Я иду к тебе, мой любимый!

Но вместо ожидаемой боли услышала звук, напоминающий стук двух столкнувшихся камней. Меня отбросило в сторону, я ударилась о дерево и, раскрыв глаза, увидела, что лежу под большим дубом, а на поляне перед домом идет бой между молниеносной тенью и старой волчицей. Тень двигалась так быстро, что сомнений не оставалось – это был вампир. Огромная собака, казалось, танцевала какой-то безумный танец – то с лязгом что-то ловила своими желтыми зубами, то падала на землю, подпрыгивала высоко в воздух с ужасающим рычанием. Клочья шерсти и комки грязи летели во все стороны, и во мне появилось странное чувство, что я уже видела подобное когда-то. Как бы там ни было, но я хорошо понимала, что мне пора убираться.

Я попыталась подтянуть ноги, чтобы встать, но мне не удалось сдвинуться ни на дюйм – в спине стрельнула ужасная боль и оказалось, что мои ноги меня не слушаются. Мне оставалось только лежать и ждать окончания боя, страдая от невыносимой боли. В любом случае я проиграю – вампир или оборотень – не имело большого значения, мне все равно смерть.

Тем временем на поляне появилось еще двое вампиров, и бой стал горячее, Люк превратился в волка в бросился в самый центр сражения. Через какое-то время на землю упал сначала один из вампиров, которого я не успела рассмотреть, потом Люк, а следом старая волчица с переломанным хребтом. Стало тихо. И страх ушел. Куда он делся? Я так боялась встречи с бессмертными и тут поняла, что я их не боюсь. Больше нет.

Закрыв глаза, стала вспоминать мою жизнь: детство, папу, брата, маму и Прайма. Потом Жанну, служанку Мари, огромного Санчеса, доктора, капитана и Кристофера. Перед моими глазами стояла картинка – мои любимые Кристофер и Прайм спят утром на кровати, которая залита солнечным светом. Мои мальчишки останутся, а я уйду к Прайму, маме и отцу с братом. Мое время кончилось. Мне не страшно. Я не боюсь.

– Смотри, чудная какая! Улыбается, хотя ей должно быть очень больно. У людей такие травмы несовместимы с жизнью, – видишь, как странно лежит, – сказал знакомый голос. – Невеста самого легендарного мастера Прайма! Какое совпадение! Мы охотились на оборотней, а они, оказывается, охотились на нее. Какая удача!

Я открыла глаза и увидела перед собой Мирона Затевахина собственной персоной!

– Я же просил ждать меня, милая барышня, а вы смотались! Да как талантливо! Никто найти не мог! Просто уникум!

– Иди вон! Я не знаю, где Прайм хранил свои сокровища и никогда не знала! – прохрипела я в ответ, отмахиваясь от него, как от ночного кошмара.

Мирон и неизвестный мне вампир рассмеялись в ответ.

– Ну да, наследница Креза, ты думаешь нам от тебя нужны его сокровища? Да что нам с ними делать? Все время дрожать и бояться, что другие нападут, чтобы отобрать их? Ну уж нет. У нас пока что мало сил для этого. Нужно клан создать и все такое.

– Костакис где? – спросила я просто ради интереса, приходя в себя от потрясения.

– Потерял свою кудрявую голову в замке Вианден, как, впрочем, и Миравелл, Нубира и Логус. Славные были ребята, но нас было слишком мало. Я сам чудом ушел, только благодаря рассудительности. Я вовремя рассудил, что пора бежать, – сказал он и рассмеялся своей шутке.

– Я плакать не буду, – сказала я. – Так что тебе от меня нужно?

– Мне? Ничего, только выразить свою благодарность Прайму Ван Пайеру, самому могущественному вампиру на Земле, который сложил свою голову, спасая нас от уничтожения. Вампиры умеют быть благодарными.

– Что? Но я-то тут при чем? – спросила я, практически теряя сознание.

– Ты его бывшая невеста и ты сейчас умираешь. Это наш дар тебе, благодарность покойному Прайму за спасение нашего рода.

Потом я почувствовала укус в шею и все, что я смогла сказать, пока адская боль растекалась по моему телу, перебивая боль от сломанного хребта:

– Я не хочу! Не хочу! Лучше умереть человеком, чем быть такими, как вы! – зашептала я, руками пытаясь оттащить голову Затевахина от своей шеи.

Но мое уплывающее в объятья адского пламени сознание запомнило только издевательский смех двух вампиров и близкий вой еще трех или четырех волков.

«Как глупо и некрасиво я умираю…» – подумала я, глядя в глаза испуганной сойки, которая смотрела на меня с верхушки дерева, под которым я лежала.

– Прайм, я люблю тебя! – прошептала я и погрузилась в немую тьму, в которой один за одним гасли образы моих любимых – маленького сына, Кристофера и Прайма, в глаза которого было смотреть больнее всего.

 

Эпилог

Кристофер Бакли, г. Калелья

Поиски Адель, моей любимой жены, а так же двух слуг длились почти месяц. Я не мог поверить, что ее нет, хотя все говорило об этом. Я лично ездил в Калелью, эту жуткую дыру, чтобы своими глазами увидеть место, которое забрало и не отдало назад мою любимую. Мы даже нашли остатки ее плаща – он был пропитан кровью и порван на пару частей. Но ее не нашли – ни мертвую, ни живую.

Я знал, что у нее есть тайны от меня, и думаю, что одна из них ее и настигла. Боль не проходила, разрывая сердце. Я же сделал все, чтобы обезопасить, защитить ее – но не усмотрел, позволил себе расслабиться, и вот результат – моя дорогая птичка упорхнула от меня навсегда. Когда я смотрел на Прайма, то видел ее взгляд, полный вопросов и какого-то внутреннего света и уже не раз думал, что же рассказать ему про мать, которую он вряд ли будет помнить? О ее красоте, жизнелюбивом характере, добром сердце?

Сейчас я держал его на руках и показывал чаек, летавших над нашим кораблем, который навсегда увезет нас в Англию, на мою родину. Прайм улыбался и ловил ручками воздух, будто хотел словить птиц. Он был, наконец-то, здоров, и мы могли спокойно пересечь ЛаМанш. Мы оставили пустую могилу матери на кладбище Барселоны, этих проклятых французов и чуму за бортом корабля. Думаю, что буду ненавидеть Каталонию всю мою жизнь. И всегда помнить мою Адель, моего веселого ангела, которая оставила меня одного на этой грешной земле.

Прайм Вам Пайер, Греция

Более трех лет я носился по миру в поисках Адель. Я не мог поверить, что ее нет в живых; я не мог поверить, что она умерла, но и не мог доказать, что жива. Думаю, что эти поиски спасали меня от безумия.

Все свои силы я сосредоточил на восстановлении рода. Вероника и ее брат Мишель были первыми членами моего нового клана. Дети оказались еще лучше, чем я предполагал – они были рады своей новой ипостаси, да еще к тому же обладали редкими ментальными талантами. Вероника могла принуждать к повиновению, а Мишель с легкостью мог распознать в человеке ген оборотня. Мы пережили непростой первый год после их обращения. И в общем и в целом у меня было два верных союзника.

В Болгарии, в глухом селе я обнаружил Аронимуса, Кайсуса и Кунца. Они, словно партизаны в подполье строили планы мести – один другого грандиознее. В их сознании я не прочитал и мысли о предательстве. Они скрывались по двум причинам – спасали свои жизни и не хотели сотрудничать с врагом. Я не общался с ними открыто – ведь по легенде я погиб в Венеции. Пришлось применять гипноз снова и снова. Я просто внушал им определенные идеи и следил, чтобы они их выполняли. А пока они трудились над их выполнением, продолжал поиски Адель.

Я велел им разыскивать оставшихся вампиров, уничтожать остатки оборотней и создавать новую армию. Это было непростым делом – нужно было тщательно отбирать претендентов. Со всеми предосторожностями они перебрались в Италию. Когда наше число перевалило за две сотни, я стал постепенно отходить от дел. Много отсутствовал, переложив свои обязанности на Аронимуса, который успешно заменил меня в мире вампиров.

По моему внушению он проявлял интерес к искусству и культуре – опекал художников, поэтов, писателей в человеческом мире. Кайсус больше интересовался наукой, а Кунц – политикой. Постепенно практически уничтоженный Европейский клан стал невидимым центром покровительства науки и искусства. Они жили в шикарных дворцах, держались с достоинством королей, принимали законы, которые защищали от возможных угроз наш вид.

Мне удалось практически все, что я задумал – восстановить род, создать централизованную власть, установить законы, подчинить вампиров общей идее. Осталось всего ничего – убедить вампиров перейти на кровь животных и потом умереть. Я даже назначил себе день для этого.

Но непомерная жажда власти Аронимуса нарушила мои планы.

Мои попытки внушить им перейти на кровь животных были приняты, казалось бы, сдержанно, но на самом деле это вызвало бурю страстей – одни были за, другие против. Опять начались распри, склоки. Причем Аронимус старался воспользоваться ситуацией в свою пользу. Я убедился, что на него нельзя оставлять судьбу этого мира. Он не справится, его болезненная жажда власти погубит всех. Вероника и Мишель перешли на сторону Аронимуса – им нравилась человеческая кровь, и я с болью смотрел, как они превращаются в расчетливых чудовищ.

Я же тоже не становился лучше. Потеряв Адель, я редко находил радость в чем-либо. Боль то стихала, то возвращалась. И я снова тонул в отчаянии. Мне было тяжело читать мысли бессмертной свиты, которые постоянно боролись за власть. Нужно было побыть какое-то время одному. Поэтому, в одни прекрасный момент я ушел, однако, продолжая регулярно «навещать» их, и, вводя в состояние транса, внушал необходимые идеи и планы действий. Очнувшись, они даже не понимали, что были под внушением, не замечали провалов во времени и следов моего присутствия. Это была самая гениальная идея. Годами я управлял ими, сдерживал их, направлял действия целых кланов. Я нес за них ответственность. И никто не знал о моем существовании.

Постепенно образ Адель стал утихать в моем сердце, и вместе с ним все светлое и доброе исчезало из моего сердца. Я правил железной рукой твердо и жестоко. Последняя моя попытка уйти от этой власти окончилась катастрофой. Больше я не ошибусь так. Адели нет, счастья нет, любви тоже. Осталось только выживание. Жизнь без любви…