Когда он выбежал быстрее ветра из холла, только звуки ревущей толпы и глухие толчки басов за стеной нарушали тишину. Было еще слабое дыхание Мо, которое с трудом вырывалось из скованных параличом легких.
Он ушел! Просто ушел! Неимоверное облегчение, смешанное с шальной радостью, наполнило меня. Я поняла, что испытывает человек, которого помиловали перед смертной казнью. Мы опять выжили, и это было невероятно!
Но странное оцепенение так и не прошло, хотя его действие должно было вот-вот закончиться. А это означало, что и наши враги вскоре придут в себя. Я смотрела на них, словно видела впервые – марионетки, простые куклы! Я всегда боялась могущества Триумвирата, как только узнала о их существовании и в моем понимании для нас не было угрозы страшнее, чем они. Но страшная правда открылась внезапно – все эти годы у нас был скрытый противник, серый кардинал мира бессмертных, который обладал редкими ментальными талантами, неимоверной силой и безмерной властью. Как же так произошло, что никто не знал о его существовании?
И мне потребовалось сделать над собой усилие, чтобы заставить поверить, что по счастливому стечению обстоятельств он не убил нас только из-за странной реакции на Ханну. Я с удивлением посмотрела на нее – она как раз стояла, сжимая и разжимая кулачки, вглядываясь в лицо Брукса, который вот-вот придет в себя.
Я не знала, сколько еще члены Триумвирата пробудут в трансе, но помнила, что Ромул потерял память о достаточно большом промежутке времени после нападения этого байкера. Буду надеяться, что это продлится достаточно долго, чтобы мы успели уйти. Мне придется поторопиться, чтобы все успеть сделать. Я снова одела куртку, Ханна подобрала мой парик. Потом я осторожно подняла Мо с пола – это была так странно – нести свою маму. Она была легкая для меня, словно пушинка. Я только боялась заморозить ее своими прикосновениями. Мы с Ханной подошли к Эдуарду, который еще не очнулся. Я сейчас все бы отдала за то, чтобы увидеть его кривоватую ухмылку или грозно сдвинутые брови. Мне было страшно видеть его таким неживым… Некоторое время ничего не происходило, но не прошло и полминуты, как Эдуард расслабился и настороженно взглянул на мое улыбающееся лицо, потом на испуганное личико дочери.
Он оглянулся вокруг, увидел все еще застывших Ричардсонов. Потом взял у Ханны парик из руки и спросил:
– Что произошло? Что с Мо? Почему твоя одежда порвана? Был бой?
Я отрицательно покачала головой, показывая на Мо, которая могла нас слышать. Он поднял голову вверх и тяжело вздохнул. Видимо, опять не может простить себя, что я подверглась опасности, а он не смог меня защитить.
Потом он стиснул зубы и осторожно спросил:
– Ханна, а ты в порядке?
Та кивнула головой. Я понимала – стоит ей заговорить и она расплачется.
– И что же это было?
Эдуард увидел у меня за спиной огромную вмятину в бетонной стене Когда он увидел мою разорванную одежду, то глухо зарычал.
Я сказала:
– Это неважно сейчас, мы все равно в безопасности.
Давай расскажу все позже, нужно помочь Мо – она слишком долго была без кислорода.
Эдуард угрюмо кивнул головой и уже через мгновение щупал пульс на синюшной руке Мо.
Ему не удалось скрыть свое беспокойство от меня. Я слишком хорошо его знала. Он взял ее на руки и сказал:
– Ее нужно срочно доставить в больницу! У нее гипоксия… Так как я самый быстрый, то понесу я.
– Но остальные, Триумвират? – начала было я говорить, но Эдуард прервал меня:
– К черту Триумвират! Потом разберемся! Дорога каждая минута!
– Да что тут происходит? – прогремел Келлан, словно раненый медведь, который проснулся после долгой спячки.
Я услышала, что Брукс тоже пришел в себя, а за ним Алиса, Лили и Джек. Моя семья в полном недоумении оглядывалась по сторонам, и, в конце концов, оказалась около Эдуарда.
– У тебя есть десять минут до полной остановки сердца! – сказала Алиса с выражением ужаса на лице.
Было видно, что Брукс еще не полностью пришел в себя, был в раздраженном состоянии, но он сказал:
– Я ничего не понимаю, но все же думаю, что нам следует убраться, пока Триумвират не заподозрил нас в применении какого-то гипноза. Даже не хочу думать о том, во что же это выльется!
Лили согласно кивнула головой.
– Ханна, ты отправляйся домой, забирай Брукса! – сказал Эдуард практически на пороге холла.
Я вскрикнула:
– Нет, она нужна нам в больнице, не обязательно внутри, главное – чтобы рядом! Джек, я позвоню из больницы и все объясню!
Эдуард на мгновение задержал на мне взгляд, как бы говоря: «Окончательно не понимаю, что происходит!», но не стал ни спрашивать, ни спорить, и мы выскользнули из этого проклятого холла.
Мы все бежали по длинным коридорам, а я думала, что же случится, если мы встретим охрану Триумвирата на своем пути?
Эдвард сказала на бегу:
– В машине довезти к врачу вовремя не успеем! Будем бежать через лес и парк!
Все, не сговариваясь, свернули за угол автостоянки – Эдуард знал правильное направление. Брукс в облике волка несся за нами, на его спине сидела, тесно прижавшись к холке, Ханна. Слишком взволнована – так много событий сегодня. Мы очень много от нее ожидаем, совсем не думаем о том, что она, по сути, еще ребенок. Она тихонько всхлипнула, глядя на закатившиеся глаза бабушки. Брукс жалобно заскулил, и Ханна сказала:
– Все, я больше не буду, правда!
Мне так хотелось обнять ее и утешить, но сейчас главное – спасти Мо.
Огни городских кварталов мелькали мимо нас, и мы остановились буквально перед входными дверями госпиталя. В приемном покое дежурила одна сонная медсестра, которая искренне испугалась толпы бледнолицых красавцев и красавиц, которые взялись неизвестно откуда. Еще и здоровенный Брукс подошел следом, после того, как превратился в человека и оделся. Эдуард прошел просто в больничный бокс и аккуратно уложил Мо на кушетку. Он мог вполне провести процедуру реанимации сам, но вместо этого пришлось ждать, когда спустится доктор. Доктор пришел буквально сразу – благо, что врачи пребывали в режиме повышенной готовности в связи с рок-концертом.
Лили и Келлан пришли первыми, а за ними в холле госпиталя появилась Алиса и Джек. Они усиленно изображали взволнованных родственников, но на самом деле были в состоянии повышенной боевой готовности, потому что нападение незнакомца могло повториться. Джек, Келлан и Эдуард вполголоса обсуждали дальнейшую стратегию – была идея уехать из страны, но Джек настаивал, что это бесполезно, потому что наш враг найдет нас где угодно. Да и Мо была в больнице – не могли же мы просто так уехать, бросив ее одну. Пока что договорились все время находиться вместе, чтобы отбить возможное нападение сообща. Я стояла, обнимая Ханну, и терпеливо отвечала на вопросы медсестры, которая заполняла бланк, поглядывая на нашу компанию. Видимо, решила, что Мо директор модельного агентства, а мы ее обеспокоенные сотрудники.
Когда в холл гостиницы вошли Элиза и Диксон, мама сделала первый судорожный вздох, и Ханна расплакалась. Я бы тоже заплакала, если бы смогла, но дочь сделала это за всех нас.
Из реанимации вышел довольный доктор и, снимая перчатки, сказал:
– Ну, что я могу сказать – пару дней, и все будет хорошо. Только я бы хотел задать пару вопросов о том, что привело ее к такому тяжелому состоянию…
Эдуард посмотрел на Алису, и она кивнула. Эдуард включил свое обаяние и начал рассказывать с таким кротким видом и выражение страдания на лице, что я снова восхитилась его актерским талантом!
– Доктор, понимаете, дело в том, что… – дальше можно было не слушать, потому что я знала, что Эдуард расскажет удивительно правдивую историю и доктор примет ее за чистую монету. Медсестра сообщила, что ранее, чем через двенадцать часов, нас к Мо не пустят.
Оставаться в больнице дальше не имело смысла, и мы вышли на улицу, где растворились в толпе, а потом незаметно юркнули в ближайший лес. Нам было нельзя возвращаться за машинами и вещами Мо – там были очнувшиеся члены Триумвирата, которые могли решить, что мы виноваты в том, что с ними случилось и начать новую войну против нас.
* * *
Посреди ночного леса в гористой местности мы сделали остановку. Брукс держал на руках Ханну, которую утомили все эти перипетии, и она подавленно молчала. Я достала телефон и позвонила папе, чтобы он был в курсе дел. Он очень расстроился, и мне пришлось его уговаривать не мчаться в больницу прямо сейчас. Осторожно и не спеша я рассказала, как Мо стало душно в толпе, и она потеряла сознание, ударившись головой о поручень ограждения. Пообещала заехать к отцу на днях и держать его в курсе состояния Мо. Потом мы попрощались, и я положила трубку.
Генри же долго молчал, видимо, соображая, что из все этого правда, а что – ложь, но потом пробурчал что-то про то, что нельзя и шагу ступить в большом городе, чтобы не вляпаться в неприятности. Он тоже остался в Бейнбридже, потому что ночью паром не курсировал между островом и Сиэтлом.
Настало время для самого трудного – мне нужно было подробно и без эмоций рассказать Ричардсонам все, что случилось с того момента, как они были парализованы. Я говорила долго, в полной тишине, когда закончила, то реакция на сказанное была разной. Лили подошла к Келлану, и они обнялись. Джек все не мог успокоиться и расспрашивал меня о внешности незнакомца, и как тот вел себя в драке. Эдуард просто отвернулся, и я только видела, как играют мышцы на его руках – он то сжимал, то разжимал кулаки.
Алиса первая подошла ко мне и, обняв, сказала:
– Ты снова спасла нас!
– Ну, уж нет! Это Ханна!
Алиса упрямо замотала головой и сказала:
– Нет, все равно – спасибо! Ты могла убежать, но не сделала этого!
Я задумалась на секунду и ответила:
– Я не могу представить мою жизнь без вас…
Эдуард подошел и обнял меня, а Келлан схватил нас обеих в охапку и приподнял над землей. Мы оказались, словно в стальном кольце, но его сила все равно была ничем по сравнению с хваткой незнакомца.
Диксон, осознав, что чуть не лишился всех нас, побледнел и замер, схватившись за голову. Никогда еще я не видела его таким подавленным. Сама возможность остаться без «детей» была для него ударом. Он горестно покачал головой, и Элиза подошла к нему, обняв за плечи.
– Мы все могли сегодня погибнуть! А что, если он вернется? – она с ужасом посмотрела на Диксона, который, видимо, думал о том же. Он взял телефон и позвонил Вилли Вайту, чтобы предупредить об опасности. Он время от времени поглядывал на меня, когда рассказывал о произошедшем, и снова отвечал на вопросы.
– Да, Брукс с нами, с ним все в порядке! – сказал Диксон. – Стоит рядом и держит на руках уснувшую Ханну. Бэль передает вам привет!
Потом он сказал, прикрыв трубку рукой:
– Бэль, позвони Джо, сообщи о том, что произошло.
С Джо я говорила полчаса, наверное. Он до смерти перепугался за жену и собрался прилететь завтра же первым рейсом, но мне удалось его отговорить. Я клятвенно пообещала, что буду сообщать ему о состоянии ее здоровья, и на этом он немного успокоился. Было около двух часов ночи, и нам пора было вернуться домой. Было решено отправиться в Бейнбридж, переплыв через морской пролив. Машины пришлось остануться около концертного холла Олимпии, мы заберем их завтра.
Я бежала вслед за Бруксом и думала, что же сказать Мо, когда та очнется. Спишу все на обморок, а там посмотрим. Мы, словно тени, пересекали ночные автострады и перепрыгивали горные ущелья, оставляя после себя только едва видимые завихрения холодного воздуха. Звезды были так низко над нами, что казались крупнее, чем обычно, или это потому, что мир стал казаться прекраснее оттого, что мы остались живы, хотя были на волоске от смерти? Как бы там ни было, но клан Ричардсонов в полной тишине остановился на берегу морского пролива напротив нашего острова. Измученную Ханну пришлось разбудить и уговорить окунуться в холодную воду. Она со страдальческим выражением лица погрузилась в соленые воды пролива и поплыла вместе с нами, быстро удаляясь от береговой линии. Выбравшись на противоположный берег, мы вспугнули пару ночных птиц, и это было единственное наше приключение по дороге домой. Без труда добрались до нашего поворота на развилке, откуда до дома было всего пару минут бега.
В теплом доме было тихо и спокойно. Брукс отнес Ханну в ее бутафорскую подростковую комнату, где она счастливо растянулась под розовым одеялом, которое, как всегда, обернула вокруг головы. Он завалился спать рядом, на неудобной софе. Элиза и Диксон уши к себе, а Лили с Келланом – на охоту. Алиса засела за компьютер и стала что-то искать в Интернете, сосредоточенно перелистывая странички поиска.
Мне хотелось после всех потрясений побыть наедине с Эдуардом и просто привести себя в порядок. Но у меня было незаконченное дело.
Я нашла Джека сидящим на диване у выключенного телевизора. Он о чем-то размышлял, просчитывая, видимо, возможные действия нашего врага.
– Джек, а ты слышал о нем раньше?
Тот задумался и медленно покачал головой.
– Нет. Никогда.
– Но как так может быть? О таком, как он, должны ходить легенды! Совсем ничего?
– Я удивлен не меньше тебя! – сказал Джек и резко встал, плохо скрывая свое раздражение. – Он все это время крутился около нас и мог напасть в любой момент. Но нет, притащил Триумвират и устроил судилище.
– Это так… древне, правда же? – спросил Эдуард с ленцой в голосе, растягивая слова.
Я с удивлением посмотрела на него. Это его выражение лица… Я его прекрасно знала – он что-то знал, что было известно только ему одному.
Я стала наступать на него, предупредительно подняв палец:
– Эдуард, в виду последних событий мое терпение немного подорвано, и я не собираюсь упражняться до утра в мастерстве светской беседы, ведя куртуазные разговоры…
– Красиво излагает, правда? – спросил он, явно развлекаясь. – Но спешу тебя разочаровать, дорогая моя. Это просто выводы, которые я сделал, больше ничего.
– Ну, прекрасно! – сказала я, всплеснув руками.
– Да, это уже что-то! – ответил Джек.
– Он управляет Триумвиратом, его никто не знает, он ведет себя, как какое-то ископаемое. Думаю, что он старше всех нас, – продолжил Эдуард, – и тщательно соблюдает конспирацию не только в мире людей, но и в мире бессмертных. Он имеет какую-то власть, но не афиширует ее.
– А он собирается на нас нападать снова, как ты думаешь? – спросила я тихо. – Если да, то мне срочно нужно тренировать свое умение защищать всех своим «коконом». Я же могу простирать его от себя на метр, я недавно пробовала и получилось, но мне еще учиться и учиться… – начала я говорить, беспокойно ходя с места на место.
– Не сейчас, это точно. Мы готовы к нападению и ему больше не застать нас врасплох, хотя это слабое утешение. По-моему, ему все нипочем, – буркнул Джек недовольно.
– А тебе срочно нужно успокоиться и… поохотиться. Ты много сил потратила сегодня! – сказал Эдуард, нежно беря меня за обе руки. Потом он обернулся к Джеку и сказал:
– Спасибо тебе за оптимистичный прогноз. Мы вернемся к себе, хотим побыть в тишине…
Джек понимающие кивнул головой брату и пошел к Алисе, которая что-то увлеченно читала. Я тяжело вздохнула и приказала себе успокоиться, потом вышла вместе с Эдуардом за порог в темную ночь.
* * *
Мы безмолвно бежали в сторону нашего дома, совершая практически синхронные движения. Наверное, Эдуард, как и я, не хотел говорить о произошедшем. Пока что. Мне просто хотелось скорее очутиться в его объятьях и почувствовать тихое блаженство, которое я всегда испытывала, когда он меня обнимал. А потом уже освободить себя от этого ужаса – обсудить все с ним. Думаю, что это будет для него непросто, но нельзя возводить между нами барьеры упрямого молчания и нарушать драгоценную проникновенность нашего союза.
Так что я мчалась за ним, наблюдая, как его бронзовые кудри развеваются от быстрого бега, а мышцы словно танцуют на спине. Я просто чувствовала, сколько облегчения приносит ему этот беззаботный бег. Он обернулся и попытался весело мне улыбнуться. Получилось не супер, но душевно. Я несмело улыбнулась в ответ, и он сказал:
– Хватит любоваться моей широкой спиной, а то врежешься в дерево! Представь себе, как расстроится лесник!
Я наконец-то беззаботно расхохоталась и показала ему язык.
Он резко остановился, и я врезалась в него с громким треском, сбив с ног. Упав на него сверху, заявила:
– Эдуард, я ни за что не встану и не отпущу тебя, пока ты страстно не поцелуешь меня!
Его глаза после мимолетного удивления широко распахнулись, а потом потемнели, приобретя тот любимый оттенок, который гарантировал мне нескучную ночь.
Он сел, бережно взял меня за затылок и нежно поцеловал, от чего мысли спутались, и я опять забыла, кто я и где нахожусь. В целом мире для меня существовали только его губы, руки и… весь Эдуард. Все мои чувства и мысли расплавились в огненную смесь, и я даже открыла глаза, чтобы проверить, не полыхаю ли огнем. Это было лучшее лекарство от того ужаса, который мы только что пережили.
Когда на восходе заалела полоска зари, мы лежали счастливые и перемазанные землей. Эдуард приподнялся на локте и, смотрел, как я рассматриваю розовеющие облака над нами. Это было чарующее зрелище – будучи человеком, я его неизменно просыпала. Столько стало красоты в каждом дне жизни! Или, может, это благодаря Эдуарду и его любви? Я посмотрела в его золотистые глаза, в которых увидела любовь, любовь и еще раз любовь. Это и было тем неизменным ответом, который не переставал меня удивлять.
– Знаешь, я иногда не понимаю, за что мне такое счастье, – сказал он мне и снова поцеловал.
Я ничего не ответила, чувствуя себя удивительно умиротворенной и счастливой. Он снова откинулся на спину, и мы оба наблюдали, как все больше алеет небо. Где-то в его брюках, которые висели на ветке ближайшей сосны, завибрировал телефон. Как они там оказались? Я не помнила. Эдуард поморщился, и мы одновременно сказали:
– Алиса…
Мой обожаемый муж достал наконец-то телефон и произнес в трубку:
– Алло…
– Эдуард, ну наконец-то! – произнесла Алиса с облегчением.
Только наша деликатная сестра точно знала, когда нам уже можно позвонить, если мы были немного «заняты». Это было постоянным поводом для шуточек Келлана, которыми он постоянно изводил меня и Эдуарда. Он не раз доставал меня намеками или вопросами о моей сексуальной жизни. Унять веселящегося Келлана было практически невозможно – это могли сделать только Диксон или Элиза. Поэтому мы слышали, как гогочет на заднем фоне Келлан, видимо, уже немало повеселился, наблюдая, как Алиса смотрит на часы, ожидая подходящего момента. Эдуард уже успел надеть жалкие остатки одежды, и я тоже нацепила джинсы и свитер. Мы посмотрели друг на друга, и он недовольно скривился, потому что считал своим долгом следить, чтобы на мне было надето все самое лучшее.
– Эдуард, вот сейчас ты опять скажешь мне спасибо! – затараторила Алиса. – Бэль, кстати, тоже! Я уже привыкла к тому, что вы тщательно уничтожаете ту одежду, которую я любовно выбираю для вас. Чтоб ты знал: те брюки, которые сейчас, скорее всего, уничтожены самым варварским способом, только через неделю появятся в модных магазинах! Им просто цены нет!
Я услышала, что и Лили хихикает где-то рядом в комнате. Ужас! Лучше бы Алиса говорила с нами с крыши дома! Хотя с нашим слухом ничего друг от друга не утаишь.
– Бэль сегодня поедет к Мо в больницу, а ее парик и ужасная куртка безнадежно испорчены! – Готова поклясться, что я слышала, как Алиса зарычала от злости.
– В каком виде она собирается ехать в госпиталь? – Я скорчила рожицу и забрала у Эдуарда трубку.
Вздохнув, я сказала:
– О, Алиса! Ты, как всегда, права и просто великолепно о нас заботишься! Мы неблагодарные, непослушные…
– Бэль, ты переигрываешь! – сказала Алиса, но уже не так строго. Эдуард сверкал белозубой улыбкой. Мы переглянулись с ним – оба беззаветно любили Алису и готовы были сделать все, что она попросит. И она это знала и бессовестно этим пользовалась.
Тон Алисы сменился на деловой, и она затараторила:
– В общем, запоминай: второй парик находится на верхней полке справа от входа, в желтой коробке. Ищи запах клея, Эдуард. На туалетном столике – запасной комплект линз. В холодильнике «твой» тональный крем. Наноси спонжем в три слоя. Потом, в левом шкафу внизу, в синем пакете джинсы. Смотри, они последние такие! Они чудно скрывают твои точеные ножки, что непросто… В общем, с Эдуардом проще, пусть выбирает, что захочет, хотя я знаю, что он выберет брюки и рубашку. А мы пока что пошли готовить завтрак Ханне и Бруксу. Все, пока!
Она отключилась, и мне стало немного жаль, что умолк ее бодрый, милый голосок…
В дом мы зашли через пару минут – Эдуард галантно открыл передо мной двери. Все было так же – наше уютное гнездышко, деревянные стены и мягкий диван посреди гостиной. Сонный дом. Оказаться здесь было счастьем. Мы, не сговариваясь, пошли в душ и устроили шумную возню – Эдуард пытался незаметно запустить в меня мочалкой, однако, ему это ни разу не удалось, но вся ванная была залита водой. Еще пару дней назад я бы вопила о том, что это безобразие и обижалась бы на него за такой кавардак, но сегодня – нет. Сегодня первый день новой, чудом подаренной жизни.
Эдуард помог расчесать мне волосы – нелегкое занятие. Привести в порядок эти кудри стоило немалых[трудов. Но Эдуарду не надоедало помогать мне – он медленно и спокойно распутал все, мурлыкая под нос какую-то новую мелодию. Только из-за этого я и терпела. Обычно я расчесывалась с космической скоростью, от чего расческа была полна вырванных волос. Потом он галантно предложил мне руку, и мы в банных халатах пошли в гостиную, словно на светский раут, под ручку. Он подвел меня в двери и распахнул ее, однако, я так и застыла на пороге. Впрочем, как и Эдуард.
На нашем диване сидел тот самый вампир. С длинной золотистой косой, в потертой кожаной куртке, таких же брюках и тяжелых шнурованных ботинках. Он расточал вокруг себя свой особый горький запах. Тот, с которым я дралась не на жизнь, а на смерть меньше, чем сутки назад. Он не выглядел так браво, как при последней встрече. Я стояла и никак не реагировала, наверное, это было слишком неожиданно. Но Эдуард моментально угрожающе зарычал и был готов напасть. Как хорошо, что Ханна осталась с Алисой и Лили! Хотя ее присутствие могло нас снова спасти, потому что из-за нее он остановил нашу казнь. Все тело заныло от воспоминаний об ударах, которые он мне нанес, требуя снять защиту. Я знала на что он способен в бою. То, что мы ему проиграем – было очевидно. А еще я поняла, что от него не скрыться – он легко нашел нас и здесь, в лесной глуши.
Эдуард напряженно следил глазами за врагом, который, кстати, совершенно спокойно сидел у камина, не проявляя ни малейших признаков агрессии. Это сбивало меня с толку. Что он тут делает? Что ему нужно? Почему не нападает? Пару секунд мы смотрели на него, а он поднял на нас глаза, полные боли и устало сказал:
– Я прошу прощения за инцидент на концерте. – Он тяжело вздохнул и мотнул головой. – Это было так… – он как-то изможденно провел рукой по лицу и продолжил: – Так неразумно с моей стороны.
Эдуард неуверенно выпрямился, удивленный таким тоном. Но все же задвинул меня к себе за спину. Я выглядывала из-за него, подозрительно разглядывая незнакомца.
Он медленно поднялся с дивана и сказал:
– Это невежливо с моей стороны. Я так и не представился. Меня зовут Прайм Ван Пайер.
Эдуард резко вздохнул – это было некой смесью удивления и восхищения. Видимо, он все-таки что-то про него знал.
– Бэль, прошу не бояться меня. Мне бесконечно жаль, что я так грубо обошелся с тобой.
Я только теснее прижалась к Эдуарду, но слегка кивнула головой. Эдуард же напрягся, и я видела, как трудно ему быть вежливым сейчас.
– Я был в плену… предубеждения. Мне дали недостоверную информацию, я сделал неверные выводы и в результате чуть не уничтожил… то, что так долго искал.
И тут Эдуард качнулся и с удивлением посмотрел на меня. Он осторожно взял меня за руки и сказал:
– Бэль, не волнуйся. Господин Ван Пайер не собирается нападать. Наоборот…
Я ничего не понимала, отчего раздражалась все больше и больше.
– И я прошу прощения за то, что без спроса вторгся в ваш дом.
Мы с Эдуардом стояли все так же на пороге собственной гостиной комнаты, в банных халатах, и не понимали, что происходит.
Повисла неловкая пауза. Я сказала:
– Если ты не против, мы на секундочку отлучимся.
Я потянула Эдуарда за руку в сторону гардеробной комнаты и, закрыв дверь, набросилась на него с вопросами:
– Эдуард, что у него на уме? Что он собирается делать?
Эдуард удивленно вскинул брови и ответил:
– Ничего не собирается делать, он пришел поговорить.
Я удивленно посмотрела на Эдуарда и, не найдя что ответить, отвернулась. Так, сделаем все по порядку – сначала оденемся, потом разберемся.
– Будем звонить Бруксу и Келлану? – спросила я шепотом, хотя понимала, что это не поможет.
Эдуард задумался на секунду и ответил:
– Думаю, что будет лучше без них. Келлану только дай повод, ты же сама это прекрасно знаешь.
Я одела легкое белое платье из поплина, а Эдуард – рубашку и брюки от костюма.
– Эдуард, я заметила, что ты не удивился, услышав его имя. Ты что-то о нем знаешь? – спросила я, пытливо заглядывая в его глаза.
Он явно не хотел мне отвечать, но нехотя сказал:
– Да, читал в некоторых книгах легенды о первом вампире и слышал кое-что от Диксона. Аронимус рассказывал ему о нем. Только все считали, что он давно погиб. Видишь, все ошибались.
К моему удивлению, я обрадовалась. Ведь если такой могущественный вампир будет на нашей стороне, то это совсем неплохо!
Мы осторожно вышли из гардеробной и застали Прайма возле камина – он держал в руках наше свадебное фото. Его руки немного дрожали. Я совершенно ничего не понимала, поэтому мы просто стояли и смотрели на него. Он наконец-то оторвал взгляд от фотографии и сказал:
– Знаешь, Эдуард, я завидую тебе. Ты не побоялся обратить свою любимую. И получил все – ребенка, жену и семью. Я же настолько был занят делами вам пиров и оборотней, что просто поставил мою Адель на второе место. Это самая большая ошибка в моей жизни.
Я все еще не понимала ничего, хотя в глазах Эдуарда появилось понимание. Прайм осторожно подошел ко мне и, показав на мою прическу на фото, сказал:
– Эти гребни я купил на городской ярмарке в 1345 году в Калелье, в лавке ювелира. И подарил их самой замечательной девушке на свете – Адель де Ламбрини.
От удивления я, кажется, открыла рот.
– Но ведь эти гребни принадлежали моей бабушке, а она тоже получила их в наследство…
Неужели Прайм был влюблен в мою далекую прародительницу? Это много объясняло – почему он так отреагировал на Ханну, ведь она сохранила мой человеческий запах, который был таким же сильным, как и мой когда-то. Я развернулась и исчезла в соседней комнате. Там достала из шкатулки свои гребни и вернулась в гостиную. Я молча протянула их Прайму. Он осторожно взял их, бережно держа на своей ладони.
– Интересно, камни раньше были белыми… – сказал он, нежно проводя по сапфирам пальцами.
Я обхватила себя руками и попыталась улыбнуться. Эдуард только сказал:
– Удивительно…
Прайм взглянул на меня и пояснил:
– Я уехал почти на год, а когда вернулся, то не застал ее. В 1346 году свирепствовала черная чума. В живых никого не осталось. Дом был разграблен и сгорел. О ее судьбе ничего не было известно. Она просто пропала.
Я был занят восстановлением порядка в Европе после того, как оборотни практически уничтожили нас. Они действовали под руководством новообращенного вам пира. Это послужило причиной моего отъезда, и того, что Адель осталась совсем одна, без моей защиты.
Он устало сел на диван с фотографией в руках.
– Но это меня не оправдывает. Я мог обратить ее и забрать с собой. А я, слишком скованный долгом, оставил ее, поэтому потерял навсегда. Я до сих пор не знаю, что с ней случилось. Как она… погибла. Но вчера, когда вдохнул запах вашей дочери, то понял – у нее остались потомки.
Ненависть к Прайму улетучились сама собой. Этот несчастный, озлобленный одиночка, провел в своем собственном аду слишком много времени, а теперь у него появилась надежда на то, что Адель выжила – иначе меня бы не было на свете.
– Ну, довольно обо мне. – Прайм поднял голову и протянул мне гребни обратно. – Давайте поговорим о вас.
Мы с Эдуардом насторожились. Неизвестно, что он хотел обсудить или предложить.
– Я уже занялся изучением твоей родословной, Бэль.
Думаю, что и тебе будет интересно узнать о том, как же выжила твоя… моя Адель.
Он так нежно произносил это имя, что я невольно улыбнулась.
– Удивительно! Столько времени прошло, но вот ты сидишь тут и улыбаешься точно как она.
– Прости, – только и сказала я.
– Не стоит извиняться. Но это так, пролог. Главное в том, что я хотел бы встретиться с Диксоном и всеми Ричардсонами. В мои намерения не входит уничтожение, завоевания и прочее непотребство. Я был бы рад, нет, был бы польщен, если бы Диксон уделил мне немного времени.
Мы с Эдуардом молчали. Прайм добавил:
– Я, конечно, не прошу поверить мне на слово. Также не могу как-то доказать свои добрые намерения.
Просто хочу сказать, что как только учуял запах Ханны, то поклялся себе хранить и оберегать потомков Адель.
Словно вы – мои дети тоже.
Я задохнулась от такого признания. Это было то, что убедило меня.
Эдуард глубоко задумался.
– Могу я говорить начистоту, Мастер Ван Пайер? – сказал, наконец-то, Эдуард.
– Я буду очень признателен, – ответил тот.
– Вы выбрали нас, чтобы мы уговорили Диксона?
Прайм усмехнулся и откинулся назад. Он скрестил руки на груди и тоже спросил.
– Хотите честный ответ, мистер Ричардсон?
Эдуард насторожено кивнул.
– Дело в том, что мы с вами похожи. Романтики, верные, бесстрашные, способные глубоко и страстно любить. Поэтому я вижу в вас себя и знаю, что вы все поймете правильно. И поможете мне. Я могу, ворвавшись в прекрасный дом клана Ричардсонов, сдавить всех апатией или гипнозом и добиться своего. Но не хочу этого.
Хотите верьте, хотите нет – насилие и манипуляции – не мой стиль.
Я скептически посмотрела на него. Он годами контролировал Триумвират и других вампиров и говорит о том, что это не его стиль? Поэтому я возразила:
– Но простите, господин Ван Пайер…
– Прайм, дорогая, зовите меня просто Прайм.
– Хорошо, Прайм, – я медленно произнесла это имя. – Ваши действия говорят об обратном. Вы словно кукловод руководите Триумвиратом. Напали на нас. Это как-то не вяжется с тем, что вы заявили только что.
Прайм понимающе улыбнулся и ответил:
– Правильно, не вяжется. Но это только на первый взгляд. Если посмотреть на проблему с моей стороны, то появится понимание моих действий.
Эдуард удивленно вскинул брови.
– Бэль, я руковожу монстрами, чтобы сдерживать их и не давать им устраивать кровавые пиры по всему миру. Иначе на Земле давно бы существовали фермы по выращиванию людей, а мир был бы поделен меду кланами вампиров. Это, конечно же, было бы очень удобно, но, в конце концов, привело бы к войнам за лучшие «стада» и гибели нас как вида. Такое пару раз уже происходило – в Перу, например. Вампиры могут процветать только в условиях постоянного сдерживания, чем я и занимаюсь. А если еще добавить оборотней, которые всегда идут по нашему следу, то можете себе представить, какой железной рукой нужно править, чтобы поддерживать порядок. Ну, а когда я увидел вашу дочь в обществе оборотня, то поступил так, как всегда, – натравил Триумвират, чтобы пресечь предательство на корню. Да, Триумвират мои цепные псы. Свод правил, законы – все направленно на то, чтобы защитить людей от нашего вида, тем самым его защищая. Вот такой маленький парадокс. – Он немного помолчал и потом добавил: – Если бы это от меня зависело, то все вампиры давно были бы с желтыми глазами… Но такое, к сожалению, невозможно. Вы все еще удивлены, – спросил он, склонив голову на бок, словно изучая нас.
– Не то слово! – сказала я искренне.
Эдуард спросил:
– Так ты напал на нас, потому что думал, что мы объединились с оборотнями ради захвата власти?
Прайм сжал кулаки и ответил с еле сдерживаемым гневом:
– Да, жизнь однажды преподнесла мне болезненный урок относительно союза оборотней и вампиров. Четыреста лет назад новообращенный вампир, Венецианец, использовал свой талант убеждения и организовал армию оборотней, которые, один за одним, уничтожили всех вампиров старой Европы. Вот почему нет никого старше 1348 года. Остались только я и Триумвират.
Мне пришлось немало потрудиться, чтобы восстановить прежнюю численность нашего вида. Так что все современные вампиры Европы и обеих Америк – работа моего яда.
Мы удивленно переглянулись с Эдуардом, и я спросила:
– А как ты думаешь, что стало с Адель? То есть с моей пра-пра не знаю сколько раз «пра» бабушкой?
Прайм спокойно посмотрел на меня и ответил:
– Она выжила. И это радует, и не радует одновременно. Как она была без меня? Кто ее защищал, пока меня не было рядом? Была ли она счастлива? Хорошо ли о ней заботились? Окружил ли ее муж заботой и любовью? Эти вопросы мучают меня. Но ничего, как только я разберусь здесь, с вами я отправлюсь по следам твоих предков и найду ее. Это теперь будет не так сложно.
Он сидел, сгорбив плечи, держа в руках мотоциклетные перчатки. Мне вдруг стало жаль его и я села возле него на диван.
– Я верю тебе, и мне искренне жаль Адель! Я надеюсь, что ты найдешь ответы на свои вопросы.
«Надеюсь, что это прозвучало искренне, потому что это так и есть», – подумала я про себя и вздохнула.
Прайм улыбнулся и кивнул головой.
– А это и было искренне, Бэль, – ответил Прайм.
Мои брови от удивления, казалось, взлетели на лоб.
– Я телепат и знаю, о чем вы оба думаете прямо сейчас.
«Вот блин!» – подумала я.
– И это тоже, Бэль!
– Ой, прости! – сказала я, смутившись.
– Ничего, я привык! Ну что, вы позволите мне поговорить с Диксоном? – спросил он снова.
Эдуард взял телефон, стал смотреть на него, явно колеблясь.
– Уверен, Эдуард! Как только ты сообщишь о том, что я здесь, у вас, то не пройдет и трех минут, как все Ричардсоны как один будут стоять под дверью этого дома боевым клином! – улыбаясь, сказал Прайм. Видимо, он успел нас хорошо изучить.
Эдуард улыбнулся своей кривоватой улыбочкой и набрал номер отца.
– Диксон слушает.
– Доброе утро, отец! С нами все в полном порядке. Прямо сейчас у нас в гостиной находится гость. Это Прайм Ван Пайер, тот самый вампир, который напал на нас на концерте. – На том конце трубки удивленно охнули. – Он хотел бы встретиться с тобой и обсудить наше дальнейшее сосуществование. Он более не намерен нападать, хотел бы познакомиться с тобой и принести извинения за вчерашний инцидент.
– Эдуард, мы сейчас прибудем. Если то, что ты сказал, – правда, то нам ничего не грозит. Если нет, то мы вас там самих не оставим. Ждите нас, мы скоро будем!
– Я же сказал! – уверенно сказал Прайм.
Да уж, Диксон не в восторге от предложения Прайма – это очевидно. Мы вышли из дому, чтобы на краю поляны встретить свою семью. Прайм стоял посередине поляны и смотрел в лес – он, как и мы, услышали бегущих Ричардсонов.
Первым на поляну выбежал Брукс и Келлан. Они подозрительно сверкнули глазами на Прайма, неосознанно сжав руки в кулаки, готовясь напасть.
– Бэль, сестричка, стань за мою спину! – сказал Келлан, не сводя взгляда с Прайма.
Тот стоял спокойно, даже не шелохнулся. Теперь уже и остальные Ричардсоны выстроились рядом. Элиза стояла с Диксоном, беспокойно поглядывая на опасную близость между Эдуардом и Праймом. Я же сказала:
– Келлан, расслабься! Мы уже достаточно долго общаемся, все нормально.
– Может, он вас загипнотизировал или обманул! – сказал он злобно. Но в ответ Эдуард спокойно подошел к Прайму и стал около него.
Элиза испуганно вздохнула, глядя с ужасом на своего сына возле нашего злейшего врага.
Я стала по правую руку от Прайма и улыбнулась.
Прайм поморщился и сказал:
– Лили, откуда эта вульгарщина в вашей прекрасной головке?
– Он еще и телепат! – расстроено сказал Диксон.
– Диксон, поверь мне! Я бы не стал рисковать вашей безопасностью так сильно, если бы не был уверен в том, что вам ничего не грозит! – сказал Эдуард.
Диксон задумался и после минуты созерцания нашей троицы согласно кивнул головой.
– Я согласен на переговоры, если, конечно, вы действительно тот, за кого себя выдаете.
Диксон горделиво вскинул голову, ожидая ответа.
Прайм согласно кивнул головой и сказал:
– В начале нашего разговора хочу представиться – я Прайм Ван Пайер, первый из вампиров. Я знаю, что вы слышали обо мне от Аронимуса и Кунца. Они некоторое время меня разыскивали, пока я не создал иллюзию своей гибели. Я хотел отойти от дел и заняться поисками своей возлюбленной, Адель. Но все эти столетия я держал руку на пульсе мира вампиров. Пользуясь своими способностями, я внушал план действий Триумвирату, а те руководили миром вампиров вместо меня. Но это не помогло мне избавить Аронимуса от его властных амбиций, а Кунца и Кайсуса – от садисткой жестокости. Хотя не это главное. Я приношу свои глубочайшие извинения. Дело в том, что как только мне стало известно о семье вампиров, которые сотрудничают с оборотнями, я заочно приговорил вас к смерти.
Келлан оглушительно зарычал, Брукс двинулся вперед, но Диксон умоляюще на них посмотрел, и те остановились.
– Вампиры и оборотни – это два взаимоисключающих вида. Где есть одни – другим не жить! Так было всегда, и я думал, что никогда не изменится. Но союз вашей семьи и стаи оборотней – это нечто новое! Он создан на любви, а не на жажде денег или власти. Только благодаря случайной встрече с Ханной, я понял свою ошибку. Она показала, насколько тесно переплелись истории ваших жизней. И самое удивительное – что это ответ на мое самое горячее желание! Я столетиями мечтал остановить это безумие! Столько погибло в огне от этой ненависти… а то, что удалось вам – это уникально! Я буду защищать вас столько, сколько буду ходить по этому свету. Я пришел не только лично извиниться, но сообщить всем вам, что запретил Триумвирату нападать на вас. В моих планах сосредоточить их внимание на чем-то другом. Думаю, что они начнут инспекцию Африканского континента.
Он немного задумался, а я тем временем наблюдала, как на лице Элизы расцветала счастливая улыбка, а Диксон был настолько удивлен, что я впервые увидела своего свекра настолько беспомощным. Джексон перестал играть мышцами от напряжения и Алиса чему-то улыбалась, рассматривая небо. Только Лили и Келлан были темнее тучи – Лили, как всегда, была чем-то недовольна, а Келлан понял, что долгожданной доброй драке не быть.
На какое-то время воцарилась тишина, и Элиза поспешно сказала:
– Думаю, что нам будет более комфортно беседовать в домашней обстановке.
Она посмотрела на меня, и я сказала:
– Да, Прайм. Лучше бы нам поговорить в нашей уютной гостиной.
Прайм искренне улыбнулся и пошел за мной в дом.
* * *
Генри помог осторожно выйти Мо из машины на стоянке возле аэропорта. Мы кружили более десяти минут, чтобы причалить как можно ближе ко входу в аэропорт. Мо нельзя много ходить, да еще и под дождем. Эдуард и я «с трудом» несли все подарки. Это было нелегко – Диксон и Элиза задарили ее не только рождественскими подарками, но еще и по случаю выздоровления.
Согласно огромному табло, ее самолет вылетал через 35 минут. Мы стояли посреди аэропорта и неловко обнимались. Я избегала прикосновения к ней своей твердой ледяной кожей, а мама берегла свои пострадавшие легкие и не позволяла себе плакать.
В общем, после сотни добрых слов, сказанных друг другу, она улетела домой с самыми приятными воспоминаниями. И твердой уверенностью, что нельзя мешать дорогое красное вино со снотворным, потому что опыт показал, что это заканчивается остановкой дыхания. Врачи удивились такой реакции и наперебой просили разрешить обследовать ее более тщательно, но мы отказали им в этом.
Диксон пребывал в приподнятом расположении духа после разговора с Праймом, который только вчера попрощался и снова исчез. Куда – мы не знаем. Наверное, ушел искать следы Адель. Я мысленно пожелала ему удачи. Пусть все-таки узнает хоть что-то о ее судьбе из истории моей семьи и наконец-то отпустит ее с миром. Мир – это то, что я искренне желала его измученному сердцу.
* * *
Все оказалось просто и сложно одновременно. Мне пришлось через подставных лиц подкупить с десяток историков и работников архивов, чтобы обнаружить едва уловимый след моей любимой на древних дорогах Европы. Ее жизнь, словно пазл, складывалась из страниц чужих дневников, сухих судебных или церковных записей. Сначала пришлось пройти по генеалогическому древу Бэль Ричардсон так далеко, как только было возможно. На рубеже 17-х и 18-х веков ее родословная грозила прерваться в районе города Бигеля. Далее все пошло легче – я добрался к концу 14-го века. Как раз первый поселенец в новой колонии Англии ступил на землю Нового Света. Это был некий Прайм Бакли, дипломированный врач. Он был молод и полон амбиций, а главное – участвовал в основании города Бостона. И едва видная запись чернилами на пожелтевшей бумаге перенесла мои поиски в Европу – я выяснил, что прибыл он из Английского Королевства.
В добропорядочной Англии провел еще некоторое время. Мне приходилось действовать незаметно, соблюдая неспешный темп этой страны, чтобы не привлечь внимание к своим активным поискам. Архивы оказались просто сказочно богатыми – я проследил родословную до середины 14-го века и с нетерпением ожидал отчета моих архивариусов, которые за приличную плату перерывали странные записи для меня. Понадобилось пять месяцев, чтобы найти хоть какой-то след родственников этого Прайм Бакли.
Мой кабинет в небольшом имении на севере Испании был похож на кабинет детектива – все стены увешаны копиями документов, портретами, сделанными от руки, и картами, маршрутами и схемами… Я как безумный ловил повсюду исчезающий след Адель.
Последняя найденная запись говорила о том, что Прайм учился в приюте для мальчиков в ордене францисканцев, в Южном Уэльсе. Там он получил образование, работал в госпитале, потом получил университетское образование. Он словно появился ниоткуда – ничего определенного мне так и не удалось узнать. Что сталось с Адель, кто отец этого ребенка? По возрасту, он мог быть ее сыном. Только Адель могла назвать его моим именем.
Противоречивые мысли одолевали меня – я ненавидел и любил его одновременно. Любил, потому что это был ребенок Адель, но ненавидел, потому что это был не мой ребенок! Я понимаю, что это незрелая реакция, но все же не мог ничего с собой поделать. Ох, если бы мне только вернуться назад! Ведь я был в Англии несколько раз. Где я только ее не искал! И нашел бы ее, будь она жива. Что же произошло с ней? Неизвестность убивало во мне надежду на добрые вести. Недобрые предчувствия стали одолевать меня.
Только долгие телефонные разговоры с Алисой помогали мне. Ей удалось вернуть мне надежду. Неизменно любящая, спокойная и доброжелательная – она помогала мне не отчаиваться. Остальные члены клана Ричардсонов относились спокойнее к моим поискам – Бэль и Эдуард учились в Принстоне, и им было просто интересно узнать родословную Сигнетов. Бэль всегда с сочувствием смотрела, как я стараюсь быть ближе к Ханне и часто вдыхаю ее аромат, словно самый приятный парфюм на свете, в те дни, когда я приезжал к ним.
С Эдуардом мы тоже часто общались. Он понимал мое состояние и позволил мне прочитать его воспоминания о том, что он почувствовал, когда думал, что Бэль мертва. Это было так обжигающе больно, что я несколько дней не мог прийти в себя. Эдуард уговаривал меня прекратить поиски, потому что не желал мне пережить то же самое. Я знал, что пока не узнаю правду о ее судьбе, – она жива в моих воспоминаниях. Она жива! И я с остервенением берсекера продолжал изучение архивов. Алиса же была уверена, что это мне необходимо, чтобы завершить мою личную драму, длящуюся уже пять веков. Она спорила с Диксоном, доказывая, что только так я смогу избавиться от горечи потери и начать жизнь с чистого листа. Это будет освобождением через боль.
Если поиски в Европе прошли удачно, то об этом я узнаю сегодня.
Я ехал по одной из улиц Нью-Йорка, лавируя на своем байке между автомобилями. Людские мысли, словно гул прибоя, окружали меня со всех сторон привычной суетливостью. Это было так уютно и привычно.
Я ехал на встречу с подставным лицом, который был моим человеческим альтер-эго – на его имя были зарегистрированы многочисленные компании и фонды, недвижимость по всему миру и редкие коллекции, принадлежащие мне на самом деле. Мы встречались с ним, как всегда, в фешенебельном здании на Манхэттене, принадлежащем одной из моих компаний. Охранник у входа не заметил меня – я слегка ударил его забвением, а камеры слежения были выключены еще до моего появления. Лифт быстро поднял меня на последний этаж.
В просторном кабинете с изысканной обстановкой в кресле сидел мой поверенный. На столе перед ним лежала папка с документами. Он настороженно наблюдал за тем, как носки моих тяжелых ботинок остановились как раз на границе света и тени.
Тод заметно сдал в последние годы. Когда мы познакомились с ним двадцать лет назад, он был полон сил и энергии. По желтоватому цвету лица и тяжелой одышке я понял, что его мучает астма. Этот неровный ритм сердцебиения… Тод был болен, это очевидно. Да еще мысли, суетливые, злобные. Удивительно, сколько бы денег не было у человека – это не даст ему счастья. Я это знал всегда и наблюдал одну и ту же картину из века в век: сначала мои поверенные чувствовали себя королями мира, имея такой капитал на руках, потом, из года в год, они исправно приумножали его. А к старости становились издерганными невротиками.
С Тодом произошло то же – он был на пределе. А жаль, я выбрал его именно за непоколебимый альтруизм и безразличие к деньгам. Он относился к ним, как к удобному инструменту для развития цивилизации. Простой идейный революционер и упрямый идеалист. И все. А теперь мой друг стар и недоволен. Пора ему на отдых.
Тод же жадно смотрел на мои ботинки. Он видел только свет на них. И тут я прочитал в его мыслях, что он знал обо мне! Это шокировало меня! Откуда? Я увидел четкое намерение в его глазах.
– Тод! Не стоит так поступать! – сказал я ему.
Он торопливо поднялся с места и подошел к окну.
– Я хочу знать! – возбужденно прошептал он. – Ты ни чуть не постарел, пока я годами работал на тебя! Я потратил свою жизнь на тебя! А теперь хочу получить ответы и… компенсацию! – сказал он, дрожа.
Я молча смотрел на него из тени.
– Не надо, Тод. Я благодарен тебе. И ты должен тоже быть мне благодарен. Насколько я понимаю, ты имел неплохую работу и не просыпался в холодном поту от мысли, чем же завтра кормить свою семью. Дорис и Вэлл учатся в престижном университете, у тебя есть дома и машины, у жены есть драгоценности, и даже внуки могут не бояться за завтрашний день. О какой компенсации можно говорить? И что ты хочешь знать?
– Это все не то! Не то! – он смотрел на меня мутными глазами, поправляя дрожащими пальцами очки. – Я тоже хочу быть бессмертным! Это самый большой твой капитал, это настоящая ценность, которая мне нужна! Да спроси любого! Кто откажется? – спросил он с вызовом.
– Ты удивишься, но я знаю пару таких людей.
Он хмыкнул и недоверчиво посмотрел на меня. Как же меняются люди в старости! Не многим удается сохранить себя такими, какими они были в молодости. Тод – не исключение.
Я отрицательно покачал головой. Тод в ответ достал из кармана зажигалку и, став в защитном круге света, поднес ее к папке.
– Здесь все, что ты хотел знать! Эта папка стоит несколько миллионов долларов! Я знаю, что случилось с ней! Ты получишь эту папку, если ты только ответишь мне на один вопрос…
– Как стать таким, как я?
Тод быстро кивнул головой.
– И ты тогда не сожжешь документы? Думаешь, что я боюсь солнечного света и сделаю что угодно ради этой папки?
– Да, ты угадал.
– До чего же печальная ситуация… Ты прав и не прав одновременно. Только вот в чем вопрос: в чем именно ты ошибся?
Я осторожно поставил ногу на освещенную часть ковра, и Тод побледнел еще больше. Я сделал еще пару шагов, и только лицо осталось в тени. Потом шагнул дальше и распростер руки в стороны. В глазах Тода отразились огненные всполохи солнца на моей коже. Я спокойно забрал папку из его рук и увидел его разочарованное лицо. Он на секунду пожалел о том, что устроил такую безобразную сцену. И понял, что ему конец. Он обреченно смотрел на меня. Я же подумал, что это печальный финал нашего знакомства.
– Как ты был прекрасен, Тод! Столько надежд и планов, столько идей! Я выбрал тебя за то, что ты не был зациклен на деньгах и власти. И я ошибся – человеческая природа все-таки берет свое – она отвратительно взаимодействует с богатством.
Он осел на пол, прислонившись спиной к стеклу. Я тоже опустился рядом.
– Бессмертие не сделает тебя молодым. Ты будешь вечно таким, как сейчас… Сила будет, болеть не будешь, но молодость не вернется. Мне жаль, поверь…
Тод кивнул головой и подавленно спросил, не глядя в глаза:
– И что теперь? Ты убьешь меня? Выпьешь мою кровь?
– Нет. Зачем мне это? Ты же мой друг… – ответил я просто.
– Но я знаю твой секрет…
– Да, и это проблема. Но мне не нужно убивать тебя, чтобы ты не раскрыл его.
– Тогда что?
Я положил руки ему на виски и сказал:
– Просто попрощаюсь с тобой. Тебе пора на покой.
Ты передашь все дела своему заместителю и выйдешь в отставку. И забудешь обо мне. Навсегда.
Я вышел из кабинета, в углу которого, у большого окна, уставший человек приходил в себя после гипноза.
У меня под мышкой был пакет с ответом на вопрос, который мучал меня долгие годы. Я боялся своей реакции на прочитанное, поэтому положил папку себе за пазуху. Не стану читать ее на людях – кто знает, чем это может кончиться? Я помню воспоминания Эдуарда – чистая ярость и невыразимое горе одновременно, и полное безразличие ко всему – я смогу разрушить половину города и не заметить… Поэтому несколько мрачных дней я гнал свой байк на запад, туда, где этот континент встречается с водами Тихого океана.
* * *
Анни из города Джуно, штат Аляска, все не отлипала от Эдуарда. Он отшучивался, вежливо отодвигаясь от нее. Она же все напирала на него, пока тот не оказался у полки с книгами.
По его лицу я видела, что за шутливым разговором скрыто напряжение – она знала, что я не прочитаю ее мыслей, только буду беситься. Она вежливо выспрашивала про нашу учебу и все вспоминала свою учебу в Институте благородных девиц в России. А сама старалась, как бы невзначай, прикоснуться то к плечу, то к руке Эдуарда. У нее, что, человеческие мужчины кончились в ее вечных снегах? Поубивала всех и не к кому приставать?
Я злилась все больше, прикидывая, чем же швырнуть в нее. Алиса как всегда оказалась рядом и взяла меня за руки, потом подвела меня ближе к окну и улыбнулась. Она показала глазами на машину, в багажнике которой были упакованы многочисленные покупки Анни. Мы вчера совершили набег на модные бутики. Так Эдуард мог отдохнуть от нее, а я была рада тому, что ее неудовлетворенное сексуальное желание вылилось в хаотическую скупку вещей. Она уезжает через час, мне осталось мучиться совсем недолго.
Вечер был нескучным, немного нервным.
Мы были дома, когда к нам в гости на уикэнд приехали Диксон и Элиза, взяв с собой нашу общую знакомую – Анни. Алиса и Джек сейчас жили с нами в маленьком домике в лесу. Лили и Келлан обитали в нашей резервации в Канаде. Они решили уединиться, пока мы учимся в Принстоне. Келлан как раз начал строительство нового дома, такого, чтобы хватило места на всех, и мы друг другу не мешали. С появлением семьи у Эдуарда старый дом стал тесноват. Еще мы хотели сделать сюрприз – готовили крыло для Прайма.
При первой встрече с Диксоном он долго извинялся, а потом предложил свое покровительство и защиту. Диксон не мог отказаться, тем более Элиза. Прайм в перерывах между поисками потомков Адель, он часто останавливался у нас, хотя мы понимали, что это из-за Ханны. Он старался быть ближе к ней, что неизменно бесило Брукса. Он страшно ревновал ее к красавцу Прайму. И сколько я не убеждала его, что ему нечего бояться конкуренции – ничего не помогало. Прайм любил обсуждать литературу и искусство с Ханной, а бедный Брукс мог едва поддерживать разговор. Он был обладателем ветхой квартиры в Сиэтле, а Прайм был неимоверно богат. Вот и все. Поэтому наш друг даже похудел от горя. Прайм же, читая его мысли, старался как можно вежливее общаться с ним, но тот принимал это за снисходительность и бесился еще больше.
Вот такие чудесные семейные вечера у нас были. Я только посмеивалась над нашим Ромео, пока не приехала Анни… Теперь я его прекрасно понимала. Как же хочется поотрывать ее шаловливые ручки!
С шоссе к нам завернул мотоцикл – это был шум мотора Прайма – мы его прекрасно знали. Эдуард воспользовался моментом и оказался возле меня. Я стала между ним и Анни, которая надула губки, а Эдуард, наоборот, расслабился.
– Кто это? – спросила она.
Мы переглянулись. Про Прайма никто не знал, кроме нас. Алиса сладко защебетала:
– Анни, это наш новый знакомый. Он живет здесь, неподалеку. Мы делим с ним охотничьи угодья. Он тоже не охотится на людей, мы с ним подружились, и думаю, что и ты сможешь!
– Оу, это интересно! Я думала, что знаю всех «вегетарианцев»! – воскликнула она с интересом.
Эдуард поморщился. Думаю, что не хочу даже знать, от какой именно мысли, хотя догадываюсь… Наконец-то Прайм въехал на крохотную площадку перед домом. Было интересно наблюдать за реакцией Анни – она просто обалдела! Взрослая вампирша стояла с открытым ртом и круглыми от удивления глазами, наблюдая за статным красавцем Праймом. Эдуард, видя ее реакцию, все больше улыбался. Думаю, что теперь у нее появился новый кумир, и Эдуард официально свободен от ее приставаний!
Это радостная мысль сподвигла меня на небольшую шалость: я вылетела на крыльцо и в качестве приветствия слегка обняла Прайма. Зубы Анни лязгнули, а Эдуард злобно вздохнул. Но потом, посмотрел в глаза Прайма, я забыла про наши маленькие войны ревнивцев. Прайм был напряжен и в его глазах читалось страдание. Неужели он что-то узнал об Адель?
Я сняла щит и спросила его:
– Есть новости?
Прайм похлопал себя по куртке, в которой был толстый конверт с документами. По запаху было понятно – бумага очень старая, но есть и фото, и свежие листы.
– Уже читал?
Он отрицательно мотнул головой. На крыльце все вышли встречать Прайма. Диксон подошел первым, за ним Элиза, а потом Алиса и радостный Джек – он был в нелепом восторге от знакомства с таким легендарным генералом-вампиром. Прайм же не страдал манией величия и, видимо, ждал, когда Джек это перерастет. Потом вышли Эдуард с Ханной, которая спокойно подошла и поздоровалась. Ноздри Прайма усиленно заработали, и я увидела, что это принесло ему некоторое облегчение. Ну, а затем выплыла Анни… Это было эпически!
Если собрать вместе весь многовековой опыт обольщения и устроить мастер-класс, то это было бы самое оно! Прайм был не готов к такой атаке плоти и томных взглядов и сдержанно кивнул головой. Ханна, так же, как и ее отец, закатила глаза и ушла в дом.
Анни не сдавалась – она подошла ближе и, протянув руку, сказала кокетливо:
– Аннуэтта, из клана Джуно.
Прайм галантно поцеловал ее ручку и ответил:
– Прайм, друг семьи Ричардсонов.
– Очень приятно! Как же мы не встречались раньше? Вы были в России в 18-м веке? – начала было светский разговор Анни, увлекая Прайма в дом.
Он обреченно посмотрел на нас и пошел за ней – уж слишком был воспитан.
Глаза Эдуарда светились весельем, однако внешне он был спокоен, словно ленивый кот. Прайм же кидал на него беспокойные взгляды, отчего тот веселился еще больше. Что же происходит между ними? Что узнал Эдуард, что хотел бы скрыть мистер Ван Пайер? Я была готова нарушить все правила приличия и вытянуть Эдуарда на безопасное расстояние от дома и расспросить в чем дело. Но спокойствие, только спокойствие. Будем соблюдать приличия. Незачем Анни знать про Прайма больше, чем следовало.
Прайм и Анни разговаривали уже пару часов. Говорила, впрочем, больше она. Прайм же удостаивал ее односложными ответами. Анни, казалось, не замечала этого.
– Знаете, у меня есть странное чувство, что мы с вами уже раньше встречались… – сказала Анни приветливым тоном.
Эдуард сидел спиной к ним и загадочно вскинул брови, глядя на меня. Так вот в чем дело! Они уже были знакомы! Я посмотрела на нее с интересом.
Она стояла около Прайма, едва сдерживая свой бешеный темперамент. Она, словно загипнотизированная птичка, смотрела на прекрасного вампира и временами теряла нить разговора, увлекаясь фантазиями. Был момент, когда она обернулась и показала язык Эдуарду, который в ответ осторожно покачал головой, словно отговаривая от чего-то. Она норовливо дернула точеным плечиком и отвернулась, стараясь при этом эффектнее встряхнуть золотистыми волосами. Если бы она знала, что и Прайм может прочесть ее мысли… Мы с Элизой наблюдали за происходящим, словно зрители в партере. Думаю, что она была рада, что Анни обратила свое внимание на Прайма, потому что Ричардсоны ни за что не позволили себе чем-то обидеть Анни, даже замечанием о ее недостойном поведении с женатым мужчиной. А Анни знала это и вела себя словно ребенок, который был уверен, что его не накажут за шалости.
И кто знает, может, она составит ему партию? Элиза сидела, мечтательно глядя на них. Прайм же с благодарностью посмотрел на Элизу, но когда перевел взгляд на Анни, в его взоре читалось вежливое безразличие. Это было печально. Неужели он так и будет наказывать себя одиночеством? Эдуард медленно встал и перешел к роялю. За домом послышался привычный шум – гулкие удары лап об землю и хлопок превращения – к нам пожаловал Брукс.
Он самопровозгласил прилегающие к Принстону леса своей вотчиной и рьяно ее охранял. Правда, не понятно от кого. Все известные вампиры сконцентрированы в этом доме и совсем не собираются на него нападать. Более того, мы практически его родственники. Думаю, что ему просто нравилось носиться по лесам с высунутым от задора языком. К моему удивлению, Брукс не заморачивался всякими «волчьими штучками» на счет охраны земли своей семьи и согласился на переезд в Принстон, оставив свою стаю. Хотя, если честно, нам его особенно уговаривать не пришлось – даже страшно подумать, что бы произошло, если бы мы его с собой не взяли. Вилли с пониманием отнесся к его переезду, потому что знал – любовь не отменишь. А разлука с Ханной принесла бы столько проблем семье Вайтов, что легче было отпустить младшего сына с нами.
Брукс в местном кафетерии зарабатывал неплохо, даже попытался однажды предложить нам оплачивать комнату, которую занимал. Но я решительно ему отказала! Потому что он был почти членом нашей семьи. Ну, и другом Ханны, конечно. Поэтому остаток свободных средств он использовал на увеселение моей дочери и потихоньку копил на собственный дом.
Подойдя к байку Прайма, он сначала присвистнул от уважения к этому чуду техники, но потом опомнился и грозно засопел носом. Он невзлюбил мистера Ван Пайера и всячески ему это показывал. Благо, что Прайм был мудрым существом и относился к подобному проявлению ревности индифферентно. Когда Брукс появился в комнате, создалось ощущение, что дом лопнет по швам от бьющей через край энергии, смешанной с ревнивым раздражением.
– Всем добрый вечер! – сказал он с порога, но когда его глаза уткнулись в Прайма, казалось, что и волоски на руках стали дыбом. Но потом он увидел Анни, которая старалась стать как можно ближе к Прайму, и его лицо озарила нагловатая ухмылка. Он поздоровался со всеми в комнате и плюхнулся на диван, закинув руки за голову с самым довольным выражением лица.
Эдуард стал перебирать клавиши на пианино, и постепенно мелодия становилась все прекраснее и прекраснее. Это была старинная мелодия, простая, но лиричная. Он добавил витиеватый аккорд; она зазвучала по-новому. Прайм слушал ее, словно завороженный, и будто очнулся, когда Эдуард доиграл до конца.
– Прайм, скажите, а вы давно обитаете в этих краях? – спросила Анни.
– А, хм… Нет.
Элиза нахмурилась от такой бестактности. Было видно, что Прайму не терпится наконец-то прочитать содержимое конверта. Совсем не вовремя появилась Анни. Но главное преимущество вампира – это возможность не торопиться. Время – этого богатства было у нас в изобилии.
Я, было, даже подумывала, как бы спровадить Анни, которая так не вовремя увлеклась Праймом. Но не стала вмешиваться и заметила, что Ханна не спустилась вниз.
– Бэль, а где Ханна? – спросил Брукс, внезапно встревожившись.
– Наверху. Я сейчас ее позову, – сказала я и взбежала вверх по лестнице. Ханна сидела в своей комнате, которая была больше похожа на королевскую библиотеку, и слушала музыку. Огромные наушники смотрелись как чужеродное тело на ее прекрасной головке, но она только довольно качала головой в такт музыки.
– Рахманинов? – спросила я ее.
Она сняла наушники и бодро отрапортовала:
– Это Рахманинов, да. Думаю, что он на третьем месте моего хит-парада.
– А на первом Бах и Моцарт?
– Да, они по-прежнему там! – сказала Ханна с улыбкой. Она наконец-то прислушалась к голосам внизу и радостно вскочила с глубокого кресла, вокруг которого были кипы книг.
– Брукс вернулся! – радостно воскликнула она и была готова побежать вниз. Но я остановила ее жестом.
– Знаешь, если бы ты не была полувампиром, твое зрение от постоянного чтения равнялось бы минус сто!
Ханна удивленно захлопала ресницами и сказала:
– А я и не связывала раньше эти два факта – физическую ограниченность людей и уровень их образования.
– О, Ханна! Я же просто пытаюсь пошутить, а ты уже выдвинула, пользуясь, случаем, новую теорию.
Потом я взяла ручку и в блокноте написала ей: «Нужно спровадить Анни. Она на Прайме висит второй час. Есть идеи?» Ханна прочитала и, подумав немного, кивнула головой.
Она подошла к кабинету Диксона и сняла со стены первую попавшуюся гравюру. На ней был изображен лекарь, который распятием пытается изгнать нечистого духа из страждущего. Ханна взяла ее под мышку, и мы с ней спустились в гостиную. Анни как раз выпытывала у Прайма о его знакомствах в Штатах. Думаю, что самое время их побеспокоить.
– Нет, мам, это не было вспомогательным лечением, это было вместо него! Изгнание нечистых духов считалось основным лечением! – заявила она мне вдруг безапелляционным тоном.
Все восприняли этот диалог нормально – Ханна любила устраивать подобные споры. Она даже Диксона иногда загоняла в угол своими доводами. Келлан вообще боялся таких разговоров. Он всегда молчал, разгромленный в конце спора, а потом говорил, что он самый сильный и любит Ханну больше всех. Дочка, довольная собой, потом усаживалась рядом на диване, и они до одури резались в очередную слэш-игру на приставке.
– А я говорю, что это было средство на крайний случай! – сказала, потому что поняла, чего Ханна добивается.
– Ну ладно, пусть тогда рассудит… Прайм! – сказала она, решительно сунув ему в руки гравюру.
Он некоторое время молчал, рассматривая рисунок, но потом с явным оживлением сказал:
– На самом деле спор ваш решить однозначно нельзя.
Были настоящие врачи, которые подходили к вопросу болезни с научной точки зрения, которая была смешана с верой в то, что жабья слюна лечит от всех болезней, – добавил он с улыбкой, – но потом, появилась теория о том, что болезнь – следствие влияния нечистой силы и врачей сменили священники. Поэтому смертность была ужасающей…
Прайм элегантно взял Ханну под руку и подвел к окну, оставив Анни одну. Брукс моментально оказался рядом с Ханной и она, лучезарно улыбнувшись ему, сразу с самым серьезным выражением лица снова повернулась к Прайму. Я наблюдала это со стороны и думала – ну какая же тут может быть ревность? Все и так видно невооруженным взглядом. Брукс – это все для Ханны, а Прайм… словно самая большая и бесконечная книжка. Столько, сколько он знал и видел за свою жизнь… это делает его весьма интересным для моей дочери. Думаю, стоит сообщить о моих соображения на этот счет Бруксу. Может, перестанет терзать Прайма своим ревнивым поведением?
Анни заскучала немного, мы прекрасно знали, что от слова «наука» у нее сводило челюсти. Она посмотрела в окно, снова поправила свои роскошные волосы и с вежливым выражением лица стала слушать разговор.
– Да, но Диксон говорил, что это не так! – сказала Ханна, упрямо глядя в глаза Прайма. Он немного побледнел, словно заболела старая рана. В такие моменты я думаю: а не вспоминал ли он Адель? Может, Ханна была на нее чем-то похожа?
– Думаю, что это можно решить только единственным способом: давай спросим у Диксона, – он сын священника и лечащий врач. Думаю, что только он сможет рассудить этот спор! – сказал Прайм.
– Он примерно в миле отсюда, – сказал Джек, который стоял у колонны и смотрел на бескрайний лес через балконное окно.
– Хм, а что для нас расстояния? – спросила Ханна. – Мама, можно?
Анни метнула на меня недовольный взгляд, но я повернулась к Эдуарду и спросила:
– Эдуард, ты не против?
Он встал из-за рояля и, подойдя к Бруксу, самым серьезным тоном сказал:
– Брукс, прошу тебя, верни ее домой не позже одиннадцати, – при этом так грозно взглянул на него, что казалось искры из глаз полетели. Но Брукс, которого не обмануть, уловил несерьезность угрозы. Он тихонько отвернулся к окну, чтобы Анни не могла видеть его веселые глаза.
Алиса подошла к Джеку и, протянув руку, сказала немного капризным тоном:
– Джек, ну идем! Ну, кто же еще поможет Элизе с установкой нового планшета? – она состроила самую несчастную рожицу, и Джек, попрощавшись с Анни и Праймом, пошел наверх, в рабочий кабинет Элизы, держась при этом с достоинством короля.
Анни как раз поняла, что Прайм тоже уходит и, вероятнее всего, она его сейчас потеряет из поля зрения надолго. И тут она решилась на отчаянный шаг – подошла к Прайму и, взяв его за руку, затараторила, увлекая во двор:
– Думаю, что мы с тобой еще увидимся. Мне пора уезжать, только вот никак не найду ручку, чтобы записать твой номер телефона или адрес… Думаю, что нам стоит держаться вместе. Потому что вампиров-вегератианцев так мало, и мне не хотелось бы упускать тебя из виду, – добавила она томным голосом, многозначительно вскинув ресницы.
Ужас, тут же дети! Она вытащила Прайма во двор и быстро захлопнула за собой входную дверь. Хотя это чисто формальное действие, но создавало хоть какую-то приватность. Бежать за ней было бестактно. Я с Эдуардом переглянулись, он подошел ко мне и, обняв за плечи, сказал:
– Ох уж эта Анни!
Я почувствовала, как всегда, волну приятных мурашек, которые пробежались по спине. Прикосновение рук Эдуарда и его запах, совершенное тело и абсолютная любовь… Это было то, что неизменно выбивало меня, словно вырывало из реальности. Мне пришлось взять себя в руки и заставить себя думать рационально. Хотя тело приказывало немедленно наброситься на Эдуарда с поцелуями…
– Нужно проводить… – сказала я, пытаясь, высвободиться из объятий Эдуарда и заняться спасением Прайма. На фоне его затянувшейся личной трагедии домогательство ошалевшей от перспективы найти себе пару Анни было не вовремя и некстати.
Эдуард мягко удержал меня, шепнув на ухо:
– Подожди пару секунд.
За дверью послышался звук небрежного поцелуя и… тишина.
Эдуард поспешил открыть дверь, и мы увидели на пороге парализованную Анни. Она стояла, опустив руки с безразличным выражением лица.
– Хорошо, что Диксона сейчас нет дома. Отец был бы против, – недовольно пробурчал Эдуард.
Элиза осмотрела Анни, но ничего не сказала, только уточнила у виноватого Прайма:
– Это ей не навредит?
Прайм только отрицательно мотнул головой.
– Не в первый раз, – сказал он, уходя вглубь леса к Диксону.
Эдуард за спиной, так, чтобы не видел Прайм, показал нам четыре пальца.
– Он проделывал с ней такое раньше? – изумленно спросила Элиза у сына.
– Да, этот раз уже четвертый по счету!
* * *
Диксон ждал меня у лесной реки, в которой отражалось северное закатное солнце. Уже стало холодать и по вечерам легкий морозец сковывал воду между темными валунами. Он сидел лицом к солнцу, и мягкие золотистые блики от его кожи укрыли берег. Диксон терпеливо ждал меня последние пару часов. Мы оба знали, что общение с Анни немного отвлекло меня, но сейчас я собрал все свое мужество, чтобы получить ответ, который в любом случае подкосит меня. Я только надеялся, что присутствие Диксона, его непоколебимая вера в добро и врожденное милосердие поможет смягчить удар. Мне нужен был как раз такой понимающий и великодушный свидетель моего горя; не безупречный Эдуард, не стойкая Алиса или непобедимая Бэль…
– Ты знаешь, я пытался представить себя на твоем месте. Чтобы было, если бы я потерял Элизу… – он сокрушенно покачал головой. – Да, в принципе, любого из моей семьи. Мне даже больно думать об этом…
Я тяжело вздохнул и, усмехнувшись, сказал:
– А я живу с этим уже много лет, мой друг. Я не обольщаюсь, я знаю, что она погибла. Иначе я бы ее нашел. Мне просто хочется расставить все точки на «і».
Ты же не считаешь, что это персональный мазохизм?
Диксон задумался и ответил:
– Я восхищаюсь твоим мужеством, Прайм. Не все хотели бы так узнать о смерти любимой, имея такие ресурсы и не имя возможности защитить ее, либо отомстить. Но нужно поставить точку в этой истории и жить дальше. Ты готов?
Я протянул пухлый конверт немного опешившему Диксону и, отвернувшись от него, стал разглядывать медленные воды реки. Диксон поколебался немного, потом открыл конверт и осторожно вынул содержимое.
Отчет представлял собой простые белые страницы со скучным мелким шрифтом. К нему кто-то педантично приложил оригиналы и копии старинных документов, на которых было указано «Приложение № 1», «Приложение № 2»… Ничего личного, сухая статистика. Фамилия, рост, вес, цвет глаз «Объекта», место рождения, дата рождения, напротив даты смерти стоял знак вопроса.
Диксон методично изучал документы. Мне было легче «читать» их вместе с ним, он пропускал информацию через свое гуманное восприятие мира. Я знаю, это был нечестный трюк, но это помогло мне не сорваться, уничтожая в ярости все вокруг.
Меня бесило определение «Объект», потому что я как мог, отгонял от своего внутреннего взора эти необыкновенные, ранимые, бесконечно любимые мною глаза. Для меня за каждой прочитанной строчкой стояла Адель. Она словно ожила, и все воспоминания вспыхнули с новой силой: вот она на ярмарке впервые проходит мимо меня, оборотень падает около нее, она с тревогой вглядывается в глубину горного озера, беспокоясь обо мне. А еще этот непослушный локон на ее лице во время сна…
За столько лет и столько знакомств я не повстречал подобную ей. Я до сих пор был глубоко убежден, что она была создана для меня лично, а я был ее единственным. Это и убивало меня больше всего. Я так и не дал ей счастья, погубил, хотя должен был хранить как самый драгоценный дар! Но я не справился, и это сводило меня с ума уже много лет. Даже не чувство вины, а бессилие. Я легко манипулирую людьми, вампирами и обстоятельствами, но самое важное мне недоступно. Я посмотрел на небеса, которые преподали мне такой урок, и знал, что не испытываю к ним ненависти. Я виноват во всем сам. Я перевел взгляд на Диксона, который сидел рядом. Он заметил, что я ушел в себя, и прекратил читать.
– Значит, она каким-то образом спаслась после нападения банды мародеров на усадьбу. К тому времени в доме осталась только она с матерью. То есть одни, без охраны слуг, в смутные времена, – сказал я Диксону, сокрушенно качая головой.
– Да, далее нигде не встречается упоминание о Катарине или информация о том, что она кочевала с театром вместе с Адель.
– Вероятно, Катарина погибла. Я видел лоскут дорогой ткани на стене, на уровне моей головы в их доме. Видимо, Катарину сильно швырнули об стену… – сказал я, не поднимая взгляда на Диксона. – Думаю, что, в конце концов, они ее убили, или она умерла от чумы. Да кто знает точно? Это невозможно выяснить сейчас, – вздохнул я и продолжил: – Как бы там ни было, но Адель, оставшись одна, решила найти меня. Как же иначе? Она была решительной особой. И ни за что не стала бы сидеть сложа руки! Судя по документам, она села на корабль и отправилась на север Европы. Как она там жила у чужих людей?
Я зарычал и услышал, как испуганно взлетают птицы.
Она была одна и без средств к существованию! Я в это время как раз держал в осаде Венецианца, будучи в слепой уверенности, что она всего лишь тихонько вздыхает у окошка, ожидая моего возвращения окруженная материнским теплом и заботой.
Затем ее видели в Анверпене, куда она приплыла на корабле. Она могла бы остаться там, у дяди – крыша и еда ей были обеспеченны, но это же Адель! Упрямая мечтательница снова сбежала, отправившись на мои поиски. Она пристала к кочевому табору актеров, которые промышляли уличными спектаклями и просто пытались выжить всеми законными и незаконными способами.
Я хотел окружить ее брильянтами и шелком, серебром и золотом. Но она спала на земле и вряд ли ела досыта. Я скрипнул зубами, и холодная ярость стала просачиваться, распространяясь вокруг. Заметил, как заерзал Диксон. Он положил руку на мое плечо и сказал:
– Прайм, успокойся, ты ничего уже не изменишь, но если ты не против, дочитаем позже. Куда спешить? – сказал он с сочувствием.
– Спасибо, я уже успокоился, – сказал я, заставляя себя мыслить трезво.
Я услышал, как завибрировал телефон в кармане у Диксона. Он тут же поднес его к уху, и мы услышали Бэль, которая стала быстро говорить в трубку:
– Здравствуй, Диксон! Элиза, Джек и Алиса повезли Анни в аэропорт. Та ничего не помнит о Прайме, только удивлялась, что время так быстро пролетело, так что она в норме, если это слово для нее вообще применимо.
Диксон смешно поморщился, пропустив последнюю фразу мимо ушей.
– Диксон, Ханна очень волнуется или сгорает от любопытства, мы еще не решили. Она порывается прийти к вам, но я уже устала повторять, что это нетактично.
Скажите ей это сами, если вы не против, хорошо?
Диксон коротко произнес:
– Дай ей трубку, пожалуйста.
– Алло, дедушка? Как вы там? Может быть, Прайму понадобится наша моральная поддержка? Может, нам стоит присоединиться к вашей компании? – спросила Ханна с надеждой в голосе. – И я, так понимаю, что мне нужно твое разрешение и… Прайма, – она буквально захлопнула рот, чтобы услышать желаемое «да».
Диксон вопросительно посмотрел на меня, и я вдруг понял, что их присутствие – не такая уже плохая идея. Раз уж я решил перестать быть отшельником, то мне пора впускать других вампиров в свою жизнь. Так почему бы не начать это делать прямо сейчас?
Я кивнул головой, и Диксон объяснил внучке, где мы находимся, и отключил телефон, нахмурившись.
– Диксон, не волнуйтесь, я меньше всего хочу навредить Ричардсонам. Я даже испытываю некоторый дискомфорт от того, что вовлек вас в мою личную трагедию. И я бесконечно благодарен за готовность помочь.
И это так… необычно… что кто-то волнуется за меня…
Диксон в ответ подумал: «Я тоже хорошо знаю, что такое одиночество».
Я кивнул головой – одиночество – бич вампиров.
Один за другим на поляне появились Бэль, Эдуард и Ханна.
Эдуард увидел мое эмоциональное состояние и предупредительно стрельнул свирепым взглядом на дочь, которая уже было открыла рот, чтобы произнести проникновенную речь. Та как-то сникла и уставилась на закат, размышляя, что это момент очищения моей кармы и что-то еще очень позитивное, ужасно забавное.
Эдуард сдержано наблюдал за мной, а Бэль переживала еще больше, чем я. Она приняла мою историю слишком близко к сердцу и теперь мучилась от неизвестности. Она буквально изнывала от желания услышать о судьбе своей прародительницы, теребя пальцами пуговицу на модном пиджаке.
– Если не смогу сдержать ярость или гнев, то убегу как можно дальше на север, – сказал я вслух и потянулся за оставшейся пачкой документов, которую уже читал Диксон.
Молча пробегая глазами по сухим строчкам отчета, я добрался до ксерокопии старинного манускрипта, на котором была изображена прекрасная юная дева в окружении волков и красноглазых чудовищ с косматыми волосами и большими клыками. Нарисовано было очень примитивно, но легко узнавались оборотни и вампиры, а девушка отдаленно напоминала Адель. Я был знаком с литературой и искусством 14-го века, но подобную картину нигде не встречал. Интересно, почему это прошло мимо меня? Я рассматривал эту мазню, и не имел ни малейшего представления о ее происхождении. Но я мог спросить у самого большого эксперта в живописи, которая как раз привстала на цыпочки за моей спиной, чтобы рассмотреть картинку.
– Ну, что ты думаешь об этом? – спросил у Ханны, и она с готовностью забрала листок из моих рук. Пару минут она что-то бормотала себе под нос, водя пальчиком по листку бумаги. Эдуард и Бэль стояли около Диксона и терпеливо ожидали комментариев своей дочери.
– Эх, если бы была возможность увидеть оригинал… – сказала она и покачала головой, – так мало информации! Но пока что могу сказать одно – эту работу рисовали не монахи – нет традиционных, канонических форм. А выбранная экспозиция…
Потом Ханна вскинула голову, посмотрев на ничего не понимающих родителей, и сказала:
– Так, рисовал сельский художник и это, скорее всего, афиша к спектаклю. Насколько я поняла, кто-то рассказал им историю, которая произошла между тобой и Адель, правильно? А они, конечно же, захотели сделать из нее спектакль, к которому нарисовал такую вот афишу, – сказала Ханна, рассматривая Адель на картинке.
– Ты правильно поняла. Только эту историю никто не знал, кроме Адель, и поэтому можно сделать вывод, что она сделала это сознательно.
– И она могла свободно переезжать с места на место и искать тебя, Прайм. Люди не могли даже заподозрить, что история правдивая, потому что герои были намеренно чересчур ужасными, а события – заведомо нереальными! – сказала радостно Ханна.
– Да, она всегда любила приключения и путешествия. Удивительная девушка! – ответил я тихо.
– Вот как? Очень интересно! – сказал Диксон. – Она поставила спектакль, в котором рассказала историю вашего знакомства? А она была смелой и неглупой девушкой… и наверняка понимала, что привлечет к своей персоне внимание вампиров.
– А что ей оставалось делать? Она была сиротой, без средств к существованию и не знала, как найти Прайма. Не думаю, что она могла выбирать. Ее жизнь заставила, – сказала Бэль, словно стараясь оправдать действия своей прародительницы.
– Значит, она бродила по дорогам Европы, зимой, одна, играя в дешевых спектаклях на городских площадях. Среди чумы и вшей, стараясь найти вампиров, чтобы узнать, где я и что со мной? Я в этот момент был не так далеко от нее – во Франции, мы просто разминулись! А что б тебя, Венецианец! – рявкнул я и стукнул по камню, на котором сидел, из-за чего от него откололся большой кусок и оказался глубоко в земле.
Ричардсоны переглянулись между собой, и я понял, что меня ждет новая порция расспросов. Чтобы не начать лекцию на три часа о Венецианце и его компании, я стал сосредоточенно читать оставшиеся документы. Большая половина из них была простой ерундой, не имеющей отношения к Адель, но было и кое-что стоящее внимания. Песня менестреля на древнем французском диалекте, на котором тогда говорили на Севере Франции, Фландрии и Люксембурге, которая воспевает юную деву, потерявшую своего любимого на войне.
– О, вот что-то интересное! – сказал я и стал читать, параллельно делая перевод. – В общем, если опустить массу сравнительных описаний и восторженных похвал, то от истории останется всего два предложения. Судя по всему, эта дева погибла смертью храбрых в замке Вианден, что в Люксембурге. Чего не может быть, потому что тогда на свете не было бы Ханны и Бэль. А в то время в этом замке находились собранные со всей Европы вампиры, которые пытались выжить, прячась от оборотней, которые, в свою очередь, прятались от меня. Но история такова: на замок напали оборотни, и вампиры погибли, как и люди, которые в этом замке были рабами.
– А что же такое случилось, что вампирам пришлось прятаться? – спросил вдруг Эдуард, сбитый с толку такими новостями.
– Я как-нибудь расскажу об этом все, что знаю, обещаю тебе. Но сейчас важнее другое…
– Что же случилось с Адель? – закончила за меня фразу Ханна.
– Да, именно это! – сказал я, листая папку дальше.
Тут на глаза попался листок, от которого красная пелена стала застилать мои глаза, от безумной реакции меня спасло только понимание того, что если отчет только на середине, то она выжила. Эдуард забеспокоился – он заслонил Ханну собой от меня и внутренне был готов напасть и попытаться меня повязать. Я открыл глаза, унимая растущее бешенство, и отрицательно покачал ему головой.
– Не советую пытаться меня остановить…
Я отдал отчет Диксону и сделал знак рукой, чтобы прочитал за меня. Он помедлил немного и тихо сказал:
– Тут какой-то список трат на поисковую партию.
Оплата лесникам, оплата за работу гончих, провиант и оружие для бродячих рыцарей и прочая бухгалтерия.
Внизу надпись: «За сим милостиво просим произвести расчет и выплатить компенсацию за поиски молодой госпожи Адель Бакли. Всего, по нашему рассуждению, мистер Кристофер Бакли должен выплатить сорок серебряных монет в качестве награды Гансу Штруберту, лесничему графа Фитца…»
– Ой! – сказала Ханна и запахло слезами, отчего мне стало еще паршивее.
Она старалась не расплакаться, но жалость и сострадание затопили ее сознание, а ведь она так надеялась на счастливый конец.
– Я же говорил тебе, что не стоит выяснять, – пока ты не знал точно, она была жива для тебя! – сказал Эдуард и замолчал, зло, уставившись на реку. Бэль положила руку на его плечо, и его гнев растаял как дым. Он накрыл ее руку своей и облегченно вздохнул.
Диксон стал читать дальше. В досье появилась запись, что в Испании, в семье Адель Бакли, урожденной де Ламбрини, и Кристофера Бакли родился сын.
Все ахнули от такой новости. Это было прямое доказательство того, что Адель вышла замуж, родила сына и назвала его моим именем. А потом что произошло?
Диксон стал рыться в бумагах и нашел запись из регистрационной книги церковного прихода Барселоны, в которой было написано напротив имени Адель: «Пропала без вести».
Как пропала? А как же их сын? Я схватил документы из рук Диксона и стал жадно искать хоть какую-то информацию об Адель. Это было бесполезно – далее следовали документы о ее ребенке и его потомках. Одной из живущих была Бэль и ее родственники по отцу в Юте. Я разочарованно опустил документы.
– Прайм, ты же знаешь, что тогда черная смерть была повсюду…
Значит, она умерла… тени вокруг меня вдруг показались темнее, ветер стал холоднее, и казалось, что кто-то выкачал из мира все тепло и радость. А чего я хотел?
Я оставил ее одну, наивно полагая, что с ней все будет в порядке, что я вернусь на крыльях победы. Я был в слепой уверенности, что наша любовь – гарантия счастливого будущего.
– Ты не виноват, – сказал, было, Эдуард, но это только усилило мое горе.
«Я же говорил: пусть загадка Адель останется в прошлом. Зачем было ее беспокоить?» – мысленно спросил Эдуард.
– Так правильно. Теперь ты знаешь правду и сможешь освободиться от этой трагедии, – мягко сказала Бэль.
Я слабо улыбнулся ей, понимая, что она хочет помочь мне.
Я десятилетиями искал Адель, не зная, что она прожила всего-то пару лет после нашего расставания! Я не вполне себя контролировал, поэтому был опасен для Ричардсонов. Я был благодарен им за помощь, но для их же блага мне нужно было уходить как можно дальше. Думаю, что озера Канады мне подойдут. Но я почувствовал себя очень старым и одиноким… Впервые мой возраст навалился на мои плечи, и все занервничали, ощущая это вместе со мной. Я вернул документы Диксону и сидел, стараясь не показывать свое состояние ни в чем не повинным Ричардсонам. Внутри образовалась какая-то немая пустота, я тупо смотрел на свои ботинки и думал, сколько же дорог прошагал я по этой Земле. И сколько пройду, и главное – зачем? Со всей своей силой и непобедимостью я толкнул ту, которую должен был хранить как величайший дар Небес, на опаснейшее путешествие по континенту, в результате которого она скиталась с бродячими артистами, прошла через ад агонирующей Европы и, в конце концов, умерла от чумы. Было бы намного легче узнать, что она прожила в счастливом браке до старости… Я закрыл глаза и мои плечи опустились вниз. Не было сил для маскарада – я был раздавлен.
Вдруг теплая ладошка опустилась на мой сжатый кулак. Я открыл глаза и увидел Ханну, которая с сочувствием мягко улыбалась мне. И она произнесла, наверное, самые правильные слова:
– Я здесь, Прайм! С тобой!
Она просто хотела подержать меня в тяжелый момент, но сама не поняла до конца, что сказала. Понимание пришло, ошеломило меня – да, Адель здесь, все еще со мной. Она в Бэль, Генри и Ханне. Так и должно быть, только так можно сделать человеческую жизнь на этой Земле вечной – через детей. Это прощальный дар мне от моей возлюбленной. Я уцепился за эти слова, словно утопающий за спасательный круг, и увидел, что в моей жизни снова появился смысл. Обстоятельства связали меня с Ханной и Эдуардом, Бэль и остальными Ричардсонами. Они – моя семья, и я им не чужой. Я искал любимую, а нашел себе семью. Как бы мне хотелось иметь право так их называть… Я посмотрел на прекрасные глаза Ханны, потом мать и отца. Он молча улыбался, обнимая за талию свою любимую жену, а Диксон все еще читал бумаги. Это было так уютно и… по-семейному. Он перебирал в памяти свои воспоминания. Это был ярчайший калейдоскоп. Я знал, что ничего так не бодрит и занимает, как неразгаданная тайна.
Бэль подошла ко мне и сказала:
– Думаю, что тебе важно это видеть. Вот, я дарю их тебе, – сказала она и уверенно протянула руку, на которой лежали два серебряных гребня, которые я когда-то подарил Адель. – Только камни были другими, – добавила Бэль.
Я осторожно провел пальцем по узору – с металлом ничего не произошло за столько столетий. Гребни остались практически такими же. Но не моя любимая… Не знаю, почему, но я улыбнулся. Это было нереально – держать в руках вещь, попавшую в руки из далекого прошлого. Тяжесть в груди стала потихоньку исчезать.
– Я рад, что они ко мне вернулись. Жаль, что медальон не удалось сохранить.
– Медальон? Я ничего о нем не слышала, – сказала Бэль. – А что за медальон?
– Медальон, который я подарил Адель вместо обручального кольца. Золотая монета из Вавилона, на витой цепочке.
Бэль нахмурилась немного, но отрицательно покачала головой.
– Ничего о нем не слышала. Но я спрошу у матери, если хочешь, – сказала она серьезно.
– Да, буду тебе благодарен, – сказал я и попытался улыбнуться.
Вдруг в воспоминаниях Диксона я увидел неясную картинку – золотая монетка на цепочке. Которая сверкает на маленькой ладони. Это же мой медальон! Мы с Диксоном переглянулись. Он, немного подумав, сказал:
– Думаю, это была Италия, примерно сто пятьдесят лет назад.
Повисла тишина. Я вскочил с камня и сказал:
– Привезу вам оттуда сувениры!
Бэль недовольно нахмурилась, потому что она желала бы, чтобы я прекратил поиски, и сказала:
– Да уж. Но помни, ты обещал вернуться на наш выпускной! Все-таки мы первый раз заканчиваем второй курс университета!
Я пожал руку молчаливому Эдуарду, который переживал за меня больше, чем хотел показать. Диксон отдал мне документы и сказал:
– Когда выяснишь все для себя, возвращайся к нам.
Мы всегда рады тебя видеть.
– Это будет честь для меня, – ответил я.
Это были те слова, которые я хотел от него услышать.
Я помахал им рукой на прощание и уже через пять минут мчался на своем байке на восток земного шара. Свои поиски начну, пожалуй, с Неаполя, там сейчас мало туристов и много музеев и архивов.
* * *
Да что же это такое?! Ни одна блузка не застегивается! Особенно моя любимая – зеленая, с желтыми вышитыми цветами. Я все-таки заставила упрямую пуговицу влезть в петлю, отчего стало неудобно дышать, стоять, а наклониться, чтобы завязать кеды, было вообще нереально! Вот бы Брукса попросить помочь с кедами. При упоминании о нем уголки губ сами как-то поползли вниз. В нашей с ним идиллии настали смутные времена. Что-то любовь начала давать сбои! Алиса с тревогой, исподтишка, как всегда, наблюдала за нами, а Джек волновался и бросал предупредительные взгляды на Брукса. Хотя, не это главное! Потому что они почти всегда так себя вели, наблюдая за нами. Но Брукс! Нет, ну как можно постоянно молчать, хмуриться и вообще стараться как можно меньше времени проводить со мной? Он мнется, заикается, отвечает невпопад и старается поскорее улизнуть в свои дурацкие леса! Ну а я остаюсь одна, под присмотром Алисы, Джека, Лили и Келлана, потому что мама с папой усердно учатся в далеком Принстоне.
Эти четверо не дают мне расслабиться или скучать. Но все-таки они не могут заполнить брешь, которая возникает внутри из-за отсутствия Брукса. А потом я злюсь на него, и когда перестаю злиться, то понимаю, что мне очень одиноко без него.
Я стояла у окна и беспокойно теребила пуговицу на блузке, размышляя. Вот жаль, что невозможно заглянуть в будущее, а то я стала немного беспокоиться за наши отношения. Может, мы принадлежим к тем парам, которые любят друг друга больше жизни, но на расстоянии? Чтобы сохранить царства и жизни многим, подобно древним королям?
Мне стало жутко от такой мысли, и я резко села на кровать, стоящую у окна. От этого маневра треклятая пуговица все-таки отлетела, со звоном врезалась в зеркало, в котором отражалось мое раздосадованное лицо. Медные кудри доросли до пояса, и я сидела, словно в водопаде каштановых волос. Брукс так любил их расчесывать… От воспоминаний о нем из глаз брызнули горячие слезы. И почему-то я так много плачу в последнее время? Нужно будет сходить на сеанс психоанализа к Алисе, может, она поможет мне? Я вытерла рукой слезы, а в комнату бесшумно вошла Лили. Она тихо села на кровати возле меня и обняла за плечи, как всегда, вдохнула запах моих волос и спросила:
– Кто обидел мою маленькую девочку? Я учуяла запах слез стоя посреди кухни. Для меня это было было неожиданностью – ведь над завтраком ты плакала в последний раз, когда ты училась есть овощи и мясо. А сегодня я собиралась предложить тебе свежие булочки и молоко.
Я опустила голову, чтобы вытереть глаза и улыбнулась. Кроме мамы, ближе всех была мне Лили. Я помню каждую улыбку, каждый восторженный взгляд, который она дарила мне с рождения. Но все-таки мне так не хватало именно мамы! А она сейчас на другом конце страны. Все слышали, как они шутя препирались с отцом, кому вести машину. Папа победил, пообещав маме довезти ее с ветерком. Она рассмеялась и села в машину, правда, назвала отца узурпатором. Ну вот почему у них все так гладко?
Я тяжело вздохнула и, обернувшись, обняла Лили.
Она такая холодная, сердце не бьется, но в нем каким-то странным образом живет любовь. Я заглянула в искрящиеся счастьем глаза Лили и привычно увидела там любовь и понимание.
– Ты говоришь меньше, чем хочешь сказать? – спросила я ее.
– Как всегда, Ханна, как всегда… – сказала она и отодвинулась от меня.
– Дай-ка я на тебя посмотрю, красавица! – сказала она, и мне пришлось встать с кровати.
Тут в мою комнату ворвалась Алиса, которая тащила разноцветные пакеты и бормотала при этом:
– Ну вот, вроде все. Что же еще я планировала? – спросила она сама у себя, постукивая кончиком пальца по носу. – Ах, да! – вспомнила она и убежала, оставив возле меня кучу пакетов.
– Доброе утро! – сказали мы хором с Лили.
Из-за косяка двери показалась виноватое и улыбающееся лицо Алисы, она кивнула головой и опять исчезла. Ох, уж эти вампиры!
Лили многозначительно рассматривала разъехавшуюся на моей груди блузку. Алиса, которая появилась за ее спиной с чем-то в чехле, остановилась как вкопанная.
– Ты понимаешь, что это значит? – спросила Лили у Алисы, разглядывая мою узкую блузку.
– Да, и с размером я угадала, – затараторила она, – но я вижу, что эти коробки лучше разбирать Ханне с Бэль. Неловкая ситуация, девичьи секреты и все такое… Тут нужна мама.
Да, мы попытались удивить нашу проницательную Алису! Как же!
– Ты невозможна, Алиса! – сказала Лили, раскрывая первую попавшуюся коробку.
В оберточной бумаге лежало красивое бюстье. Из розового атласа, с бантиком. Я в полном недоумении уставилась на него. Зачем оно мне? Я ведь только год назад перестала носить бантики! Я издала нервный смешок. Но Алиса восприняла этот смешок как неуверенность и сказала:
– Да, Ханна. Ты уже не маленькая девочка! И тебе нужно учесть твой феноменальный рост. Скажи спасибо, что это произошло сейчас. Потому что могло быть и хуже…
После укоризненного взгляда Лили она добавила:
– Я имела в виду раньше.
Я взяла холодную ткань двумя пальчиками и рассматривала бюстье, словно неведомую зверушку.
– Да, сложна конструкция…
– Милая, согласись, что, не смотря на сложность, в ней удобней бегать, по деревьям лазать. Ничего не мешает…
Алиса замолчала и засопела носом. Она не знала, как объяснить мне такую очевидную вещь. Я со вздохом обернулась к зеркалу и еще раз себя осмотрела.
Я стала почти одного роста с мамой, ноги и руки вытянулись, и мускулатура сформировалась. Грудь и бедра округлились, черты лица стали резче. Никакого намека на пупса в розовом пальто, нет даже милых ямочек на щеках!
– Хочу свои ямочки обратно! – полушутя завопила я.
Лили спокойно развернула следующий пакет, в котором оказались модные джинсы, потом передо мной постепенно появились туфли, пиджак, блузка, шарфик, сумочка, кошелек, платье… Все такое элегантное и хорошо подобрано! Видимо, Алиса давно была готова к этому дню.
– Алиса, а давно ты ждала этого дня?
Она не ответила на вопрос, только коротко кивнула головой, будто пытаясь что-то вспомнить.
– А, вспомнила! – сказала она и исчезла на пару мгновений, вернувшись с большим раскладным чемоданчиком в руках.
О, это был самый роскошный переносной спа-салон! Она хранила в нем все, что позволяло выглядеть женщинам нашей семьи просто сногсшибательно, если, конечно, Алисе удавалось нас уговорить подпустить ее к себе.
Она поставила его на кровать с довольным видом и заявила:
– Переодевайся, а потом позовешь меня – я наведу последний лоск.
Это было подозрительно – мы никого не ждали в гости.
– Алиса, ну зачем мне это все? Мы ждем гостей? – спросила я, чуть не плача. А вдруг случится чудо, и мне вернут мою любимую блузку и джинсы?
– Поверь мне, это тебе сегодня пригодится, – сказала она и всем своим видом показала, что не скажет больше ни слова.
Она с заговорщицким видом взяла Лили под локоть и увлекла в коридор.
Причин не доверять Алисе у меня не было, и я с покорным видом стала надевать все это безобразие. Да, с размером и цветом она угадала. Брюки были под цвет темного изумруда, пиджак цвета светлого ореха и белая блузка. А туфли были просто произведением искусства – высокий каблук и сложное плетение кожаных шнурков, которые сходились в центре вокруг медного кольца. Если у меня еще были сомнения по поводу наряжаться во все это или нет, то туфли вынудили меня согласиться! Я мигом нацепила все это великолепие и побежала в коридор, чтобы показаться Лили и Алисе.
Но по пути попала в отражение в зеркале и остановилась как вкопанная. Я осмотрела себя с ног до головы и не узнала – передо мной в зеркале была молодая, привлекательная и очень взрослая на вид девушка. Мне от чего-то показалось, что я больше раздета, чем одета. Все, что не нужно – на виду, и теперь меня постигнет участь всех женщин нашего вида – мужские шеи будут сворачиваться мне вслед с безотказным постоянством. Я вдруг подумала, что если тетки ведут меня туда, где будут мои родители, то флора и фауна в радиусе километра серьезно пострадают. Папа и мама постоянно отгоняли от меня Алису и Лили, а особенно строгий контроль проходила предлагаемая ими одежда. Поэтому я сменила обалдевшее выражение лица на обеспокоенное и выскочила в коридор с вопросом:
– А мама с папой там будут?
Алиса появилась практически мгновенно, и по бегающим глазкам я поняла, что они не в курсе ее планов.
– Ну, зачем им знать? У них экзамены на носу. Зачем их нервировать? Думаю, что ты сохранишь нашу вылазку в тайне, – сказала с нажимом на последнем слове Алиса, – ведь правда, Ханна?
Мне не нравилась идея иметь секреты от родителей, но ужасно хотелось прогуляться. Я с минуту играла в гляделки с Алисой, но потом сдалась и ответила:
– Надеюсь, что мы избежим встречи с мистером и миссис Ричардсон. А то последствия непредсказуемы.
– Да ладно тебе! Эдуард просто обожает меня и злится не долго. Главное, выжить в первые три минуты, – сказала она, смеясь, и мы пошли с ней в комнату.
Пока Лили выезжала из гаража, Алиса успела нанести мне макияж.
– Чувствую себя куклой, которую одевают и переодевают по десять раз в день! – сказала я, когда Алиса наносила тушь на ресницы.
– Ой, могла бы и привыкнуть уже! – сказала она ворчливо. – Замри, а то тушь размажу, и все придется переделывать.
Я покорно замерла, задержала дыхание.
– Все, иди и любуйся! – сказала Алиса торжественно, взмахнув кисточкой для румян в сторону зеркала.
Я подошла и увидела себя, словно в первый раз. Кто эта девушка с густыми ресницами, пухлыми губами и серьезным взглядом? Я разглядывала себя. Незнакомка, но все же я. Но все равно мне было не по себе. Алиса встала около зеркала, явно ожидая моих восторгов и комплиментов в свой адрес. Я улыбнулась ей и краем глаза увидела в зеркале, что получилось эффектно.
– Это невероятно! Думаю, что мне нравится. Хотя чувствую себя в этом не очень уютно, если честно! – сказала я сама себе и стала чесать спину об дверной косяк. Было впечатление, словно я в чужой шкуре. Бррр!
Алиса отмахнулась от моих слов, заявив:
– Ерунда! Через месяц ты без помады жить не сможешь! А туфли! М-м-м! Келлану придется пристраивать еще одно крыло дома для них!
Ну, уж нет! До такого точно не дойдет! Но не стала говорить этого вслух. Мы вышли во двор, где за рулем новой машины Келлана сидела Лили, поправляя без того идеальную прическу. Странно, но я не видела в доме ни Келлана, ни Брукса.
– А где остальные? – спросила я.
– Так, по делам уехали, – ответила Лили и включила зажигание. – Выглядишь, просто прелестно! Почти как я, – сказала она, улыбаясь. – Ты просто великолепна!
Я осторожно проковыляла по гравию к машине, и мы умчались по лесной дороге в сторону парома с максимальной скоростью.
В машине Алиса напевала последний хит своей любимой рок-группы, а я вглядывалась в лес, гадая, пробегал ли этими тропами Брукс? Может, он был здесь сегодня ночью? Как же мне хотелось поохотиться вместе с ним, а потом заснуть, уткнувшись носом в пахнущий лесом бок! И мне вдруг в голову пришла мысль, что я хочу учуять его запах. Поэтому я опустила стекло, отчего в салон машины ворвался порыв холодного и влажного воздуха. Пахло землей, мхом, мокрой и гниющей древесиной, кровью оленей, но запаха Брукса не было. Волосы от влаги и ветра пришли в ужасное состояние, и маленький пальчик Алисы властно нажал на кнопку, заставляя окно закрыться. Она обернулась и спокойно спросила:
– Ну что теперь делать с твоими волосами?
Нет, она не злилась, просто интересовалась.
– Думаю, что соберу в хвост, и все будет отлично.
Тем более непонятно, для чего вообще этот парад. Что-то вы обе темните…
Алиса переглянулась с Лили, которая чему-то улыбнулась и нажала на газ. Алиса молча протянула мне резинку и расческу. Я соорудила на голове высокий хвост и устало откинулась на спинку заднего сиденья машины. Из головы не шло воспоминание о Бруксе – мысли сами возвращались к нашим счастливым временам. Вот, закрываю глаза и вижу, как он смешно морщит нос, пытаясь накормить меня ужасной на вкус выпечкой. Или, как специально прихрамывает, чтобы успела первой вцепиться зубами в оленя. А бесконечные, совместно прочитанные книги и ворох общих секретов! Я вдруг поняла, что Брукс был в каждом воспоминании, в каждой моей истории из прошлого. Как же мне его не хватало! Предательские слезы заблестели в глазах, и я подняла глаза вверх, чтобы они не скатились по щекам. Лили нахмурилась, глядя на меня в зеркало заднего вида. Алиса точным движением протянула платок.
– Алиса, скажи мне что-нибудь вечное и мудрое на тему любви. Мне нужно успокоиться, прошу тебя, – сказала я дрогнувшим голосом.
– Но у Алисы не было возможности испытать на себе несчастную любовь, милая. Она моментально покорила и влюбила в себя Джека! – полушутя возразила Лили.
– А у тебя есть? – спросила я с надеждой.
– Есть, правда, их две. Одна с печальным концом – я умерла и стала вампиром. Но я думаю, что это не то, что ты хочешь услышать сейчас, правда?
Я кивнула головой. Лили задумалась и спросила:
– А ты знаешь о том, как я познакомилась с Келланом?
Я задумалась. Мы все знали эту историю только в общих чертах. Лили не посвящала никого в подробности их встречи. Папа точно знал полную историю, но не рассказывал никому.
Нам оставалось ехать примерно полчаса, поэтому Лили торопливо начала:
– Мы в то время жили на нелегальном положении. Поверь мне – паспорта, собственный дом, водительские права – все это просто дар небес! Годами днем прятаться в подвалах и в заброшенных домах на окраинах городов, либо жить в лесу, рискуя одичать без целительного действия цивилизации. Поэтому мы выбрали средний вариант – мы жили на окраине леса, недалеко от Бостона. Мы хорошо платили леснику и он не задавал лишних вопросов. – Лили внезапно замолчала и мило улыбнулась какому-то воспоминанию.
– И вот однажды днем к нашему дому подъехала машина, в которой сидела развеселая компания – четверо парней, которые были не вполне трезвыми. Ружья, патроны, ножи, одежда – все указывало на то, что они приехали поохотиться. Мы немедленно оставили дом, скрывшись в лесу. Диксон и Элиза отправились в наше запасное убежище – это было на другом конце штата.
Эдуард и я забрались на верхушку ели и издалека за ними наблюдали. Нам нужно было узнать, куда они отправятся, потому что сегодня тоже планировали поохотиться. И вот на поляну из машины вывалился Келлан. Я до сих пор не понимаю, что именно произошло в тот момент, когда я его впервые увидела. Это так удивительно. Как только я увидела его, то все вокруг словно остановилось, и я поняла, что я хочу в жизни только одного – прожить с ним все время, отведенное мне на этой планете.
Твой папа сказал:
– Да уж, хорош…
Я неотрывно следила за Келланом. Он выбил дверь нашего домика ногой и зашел внутрь. На стене висел мой портрет, который нарисовала Элиза. Келлан увидел его через некоторое время, и Эдуард сообщил мне:
– О, радуйся, ты ему очень понравилась.
Но нам было пора уходить, и я с трудом заставила себя уйти. Я бежала и хотела, чтобы быстрый бег развеял этот лихорадочный пыл внутри меня. Было такое впечатление, что молния ударила в меня посреди ясного дня. Жизнь моя определенно изменилась с этого момента. Я просто почувствовала, что наша встреча неизбежна. Вопрос был только во времени.
Алиса слушала историю с большим любопытством.
Лили повернула на шоссе и теперь мы ехали под тихий шелест шин по асфальту.
– А что же было дальше? – спросила я.
– Дальше? Дальше я следила за ним повсюду. Он вел себя очень уверенно, а я все больше влюблялась в него. До сих пор не знаю, как поступила бы, если бы он благополучно уехал тогда.
– А что было дальше?
– Он вызвался загонять дичь на своих друзей, которые устроили засаду. Думаю, что стада оленей им показалось маловато. Ну, да вы же знаете Келлана – он был человеком с широкими взглядами на жизнь, с непомерным аппетитом. В общем, пока он шел, то немного отклонился от маршрута, и я поняла, что он идет как раз к берлоге медведя, дыхание и вонь которого я хорошо ощущала. Думаю, что Келлан не понимал, куда направляется. Сейчас он говорит, что плохо помнит тот момент, но я помню прекрасно: он увидел берлогу и пошел быстрее! Я слышала, что медведь почуял его запах и внимательно следит за ним. Келлан подошел еще ближе и остановился в каких-то десяти метрах от входа. Я понимала, что он ни за что не успеет убежать, а шансы на то, что он одним выстрелом убьет зверя были очень невелики. Я просто не могла вмешаться! Конспирация и тайна, эта постоянная тайна… Я была просто в панике. И когда медведь вышел из берлоги и встал на задние лапы, то Келлан, видимо, понял, что это его последняя охота.
Я даже задержала дыхание, слушая Лили.
– И что же он делает? Как вы думаете? – спросила она с некоторой гордостью. – Он кладет ружье на землю, снимет пиджак и, пока медведь раскачивается из стороны в сторону, спокойно закатывает рукава. Этот спокойный взгляд, уверенность в себе… Даже то, с каким достоинством он встречает мучительную смерть, покорило меня навсегда.
Я тогда уже ни о чем не думала, а только о том, что ни за что на свете не позволю ему умереть. Правда пока я решалась вмешаться, Келлан успел получить лапой по ребрам, а медведь – правой в челюсть. Из раны умирающего охотника хлестала кровь, пока я одним ударом останавливала бьющееся сердце медведя. Я подхватила Келлана на руки и пронесла довольно большое расстояние по горам и лесам. Он то приходил в сознание, то почти умирал.
Лили поморщилась от этих слов.
– Знаете, это было действительно страшно! Потом, он как-то открыл глаза и увидел, как сияет моя кожа на солнце. Он по-детски улыбнулся, при этом ямочки, такие детские, показались на его щеках. Я чуть не заскулила – ведь он был просто пределом моих мечтаний. И тихо так мне сказал:
– Ангел…
Когда я принесла его, то почти бросилась в ноги Диксону, умоляя спасти Келлана. Но Диксон сказал, что его спасет только превращение в вампира. В ответ я не смогла скрыть своей радости, а Эдуард только фыркнул и ушел за Элизой. Я путано объяснила им, что, кажется, люблю его, рассказала, как спасла, как несла и про медведя что-то. А Элиза расстроилась – она думала, что я составлю партию Эдуарду. Но Диксон даже слушать дальше не стал и после секундных раздумий осторожно укусил Келлана за запястье. Алиса, ты бы слышала, как он орал при перерождении!
– Да уж, представляю! Легкие у него были, видимо, будь здоров!
Я сидела в оцепенении. Вряд ли этот рассказ принес мне облегчение.
– Спасибо, что поделилась. Я знаю, ты не любишь рассказывать подобное, – проговорила я тихо, – только в чем мораль истории?
– Ханна, в том, что ни разница в видах, ни смерть, ни расстояние и прочие величины не смогут остановить любовь, если она – настоящая.
Я резко вздохнула и, все еще находясь под впечатлением от рассказа Лили, наблюдала, как мимо проносятся машины.
* * *
В клубе был просто аншлаг. Играла модная группа, и в небольшое помещение набилось столько людей, что мы еле прошли к сцене. Я уж подумала, что мы простоим весь концерт, хотя это не было проблемой для нас, но Алиса повела нас через толпу к крутой лестнице на второй этаж, которая вела на просторный балкон. Когда мы поднялись наверх, то увидели, что возле перил, гладя вниз, пританцовывают в такт музыки Джек и Келлан. Они смешно танцевали, потому что Джек решил научиться это делать недавно, и в его движениях сквозило очарование мазурки. А Келлан перепутал ушу с танцами. За ними у стены, в полумраке горящих свечей, стоял накрытый стол. Когда Келлан увидел Лили, то прикрикнул:
– Вуху-у! – обнял Лили за талию и звонко поцеловал.
Давно я не видела его таким радостным. Может, ему стоит заменить охоту на медведей танцами?
Алиса уже была возле Джека, изящно двигаясь вокруг него в такт музыке. Я подошла к перилам и стала с удовольствием пританцовывать и подпевать. Главное было не перестараться – хор Ричардсонов тихонько пел лучше группы. Келлан рассмотрел меня внимательнее и с притворным удивлением спросил:
– Кто ты такая и что ты сделала с моей малышкой Ханной?
В ответ я высунула язык и, смеясь, отвернулась.
Джек упер руки в бока и с довольным видом констатировал:
– Теперь у него просто нет шансов. Все ловушки расставлены, пути к отступлению отрезаны!
– У кого? – спросила я испуганно, но Алиса успела мирно двинуть ему локтем в бок и он осекся, уперев взгляд в толпу.
Я проследила глазами за его взглядом и увидела, что в клуб вошел Брукс. Не знаю почему, но я просто задохнулась от радости, и мое сердце стало выбивать неровный ритм. Он, годами натренированный слышать мое сердцебиение, по привычке поднял голову, и я улыбнулась, пытаясь сдерживать свои эмоции. Хотя я была и зла на него немного, и безумно рада видеть. Хотелось почему-то разрыдаться от облегчения и демонстративно обидеться. Был такой богатый выбор возможностей, что я просто растерялась. Вдруг появилось такое чувство, словно у меня что-то долго болело и… все прошло.
А тем временем огромный парень, словно ледокол, прошел через клуб и направился к нам. Толпа сама расступалась перед Бруксом. На нем был – я не верю своим глазам – красивый костюм, изящного темно-серого цвета, который подчеркивал его великолепную фигуру. Но это был бы не Брукс, если бы он не наплевал на правила: он был в кедах и с оригинальной прической – стильным безобразием, на котором были видны попытки расчесаться.
Алиса вдруг воскликнула:
– Джек, это же моя любимая песня! Я хочу танцевать! – капризно сказала Алиса и потащила его вниз.
Она грозно посмотрела на Лили и та, схватив Келлана под руку, увлекла и его к лестнице. Там все перездоровались со смущенным Бруксом и спустились вниз.
О, прекрасно! Мы наконец-то остались одни. Брукс стоял в трех шагах от меня и было видно, что он очень неуверен в себе. Я тоже. Ситуация была несколько дурацкой, появилось отчетливое ощущение, что Алиса нарядила нас и играется, словно куклами. Я рассерженно вздохнула и села за стол, затем налила себе воды и, наконец-то, решила взглянуть на Брукса.
Он стоял, облокотившись на перила, и рассматривал меня. Его красивые глаза странно светились в темноте. Словно огоньки вспыхивали в его почти гипнотическом взгляде. Это было что-то новенькое. Мне стало как-то неловко от этого. Какое-то неизвестное чувство шевельнулось у меня в душе, перемешав все мысли в голове. Я почувствовала, что мне неимоверно сильно хочется прикоснуться к нему. Словно какая-то магия притягивала нас друг к другу… Я сразу осадила это желание, оно показалось мне неуютным и странным, словно вся та одежда, которую нацепила на меня Алиса.
– Ты такая… красивая сегодня, – сказал он, лениво растягивая слова.
Это было неожиданно. Чтобы скрыть смущение, я отпила пару глотков воды и тихо поставила стакан на стол.
– Спасибо. Ты тоже ничего себе.
Брукс довольно фыркнул и ответил:
– Алиса чуть голову мне не отгрызла, пока заставляла надеть этот костюм.
– Да, но ты оставил кеды.
– У нее не было времени на еще один час ругни, видимо, куда-то спешила, – сказал он с довольной улыбкой.
Я не нашла что сказать в ответ, только произнесла подавленно:
– Ясно.
Алиса может видеть его, спорить, просто ругаться. А на меня у него времени нет! Предательские слезы в который раз чуть не брызнули из глаз. Я хотела бы быть жутко взрослой в его присутствии и показать, как мне на все наплевать, но обмануть свое сердце мне не удалось.
Брукс внимательно посмотрел на меня, и на секунду его оборона пропала – по лицу побежала тень беспокойства. Он неосознанно подался вперед, но остановился. Опять. Это протрезвило меня. Я гордо вскинула голову и спросила как можно спокойнее:
– Где ты пропадал в последнее время? – Голос дрогнул и предательски выдал мои чувства. Получилось не так бесстрастно, как мне бы хотелось.
Брукс тяжело вздохнул и предположил:
– Дай угадаю. Твои тетки тебя накрасили и нарядили, а поесть ты не успела.
Как всегда уходил от прямого ответа, значит, не хотел говорить правду. Значит, он мне не понравится. Брукс подошел к столу, и я неуверенно улыбнулась. Черт знает что! Моя голова поссорилась с сердцем! Было жутковато плохо контролировать себя.
– Давай я что-нибудь тебе закажу! – сказал он и, отодвинув стул, сел напротив меня.
Какое-то странное напряжение возникло между нами, когда он приблизился. Невидимое, без запаха и цвета, но оно отчетливо вибрировало между нами. Я даже повела носом в воздухе, словно на охоте, но кроме привычного запаха Брукса ничего не учуяла.
– Тут подают живых оленей или кабанов? – спросила я.
Брукс фыркнул и сказал:
– Было бы неплохо. Тут есть только углеводы и испорченное жаркой мясо.
Я скривилась и сказала:
– Думаю, что мясо подойдет. Давай, только сначала расскажи, где ты… – я набрала воздуха, с целью совладать с голосом, и как можно равнодушнее, спросила: – Чем ты занимался в последние дни?
О, да! Ему больше не увильнуть!
– Ты хочешь получить ответ на свой вопрос?
Я решительно кивнула головой.
Он тяжело вздохнул и, медленно проведя ладонью по своим волосам, сказал:
– Ханна, ты хоть представляешь себе, каково это – любить тебя? Еще полгода назад ты была прекрасным подростком-полувампиром, я читал тебе книги, сидел с тобой по вечерам, когда родители были заняты, и вот сейчас обнаружить тебя взрослой девушкой? И к тому же чертовски сексуальной?
У меня даже челюсть отвисла от такого поворота событий. Я успела предположить все что угодно – даже выдумала себе мнимую соперницу, но все оказалось так просто!
– Брукс, но я все та же! – сказала я, понимая, что это не так. Уже не так.
– Та же? Я не могу даже просто посмотреть на тебя без того, чтобы не подумать о твоей шелковой коже или о том, как будет замечательно все-таки, наконец-то…
Он замолчал, просто захлопнул рот на полуслове.
– Что? – спросила я.
– Твой «новый друг» читает мысли. Мои между прочим! Брукс, Алиса, Лили и даже Келлан постоянно за мной следят. Я устал от предупредительных, взволнованных, угрожающих, обеспокоенных взглядов твоей семьи! Можно подумать, что я могу это контролировать!
– Оу! – вырвалось у меня.
Брукс вымученно улыбнулся и сказал:
– Я так больше не могу. Быть постоянно на виду с моими… э-э-э, – осекся он.
– Чем?
Брукс молчал. О нет! Опять молчание!
Я завопила чуть ли не на весь ресторан:
– Да скажи же мне, наконец!
Брукс неуверенно посмотрел на меня и покорно ответил:
– В твоих книгах я вычитал определение, оно мне нравится. Это называется «страстный порыв».
Кажется, мои щеки стали пунцового цвета. Я задохнулась на некоторое время и сидела, просто ошарашенная этим. Брукс? Страстные порывы? Я же знаю его так давно! Он меня буквально вырастил. Еще недавно помогал мне охотиться. И теперь я выросла, и он воспринимает меня как… как женщину?! О, какой кошмар! Это все объясняет… От стыда я уронила голову на руки.
– О нет! – простонала я в свою очередь.
Я услышала, что Брукс было протянул руку, чтобы успокаивающе погладить мою голову, как когда-то. Но почти дотронувшись до моих волос, остановился и сжал руку в кулак. Потом он грохнул немного им по столу и сказал:
– Дурацкая ситуация!
Я подняла на него глаза и с недоумением спросила:
– Ты называешь эту ситуацию дурацкой?
Во мне просто вскипела злость. Он просто трус! Он боится своих чувств, нет, боится моих родителей! Или того и другого одновременно?
– Ты просто не можешь набраться смелости и наконец-то… сделать хоть что-то! – сказала я и почувствовала, что попала в его больное место. Он медленно встал и, сделав неопределенный жест, который должен был означать прощание, пошел к лестнице. Я увидела его сгорбленную спину, опущенные плечи. Неужели я сделала больно Бруксу? Моему любимому, единственному Бруксу?
Я, не раздумывая, в течении одного взмаха моих ресниц, была возле него и настойчиво перегородила дорогу на лестницу. Он широко раскрыл глаза и не успел опомниться, как я крепко обняла его. Как раньше – положила голову на грудь и слушала торопливые, такие родные удары сердца. Он осторожно обнял меня за плечи, и я облегченно вздохнула. Это было почти то, чего я так желала. Я посмотрела на него и почувствовала, как счастливая улыбка расползлась по моему лицу.
– Прости меня. Я просто не понимаю, что со мной творится в последнее время! Хожу сама не своя – скучаю по тебе, и все время хочется плакать. Я просто разваливаюсь на части без тебя! – сказала я, уткнувшись лбом в его грудь.
Брукс сильнее сжал меня, и я подняла голову, чтобы заглянуть ему в лицо. Но Брукс неожиданно поднял меня вверх и впился в губы с такой страстью, что голова закружилась, и вокруг завертелись стены, словно в смерче. Ничего больше не существовало в этом мире – только Брукс и я. Все остальное было не важно.
Он приподнял меня над полом, а мне показалось, что я просто лечу. Словно тысячи звезд взорвались в моей голове. Это было так мощно и неожиданно, что я открыла глаза и, потеряв дар речи, с восхищением посмотрела на него.
– Брукс… – тихо прошептала я.
– Кхе-кхе… – послышалось внизу лестницы.
Я посмотрела вниз и увидела обеспокоенную Лили, довольную Алису, смущенного Джека и ухмыляющегося Келлана. Они появились так не вовремя!
Брукс отстранился от меня и сказал:
– Теперь понимаешь, о чем я? – сказал он. – Я так не могу, – прошептал он мне одними губами.
Я ничего не успела сказать, только запомнила его горькое выражение лица и удаляющийся силуэт.
Я стояла в легком ступоре и не знала, что мне делать.
Алиса попыталась обнять меня за плечи, но я вырвалась и побежала вниз, за Бруксом. Пока я проталкивалась сквозь танцующую толпу, Брукс был уже на улице. Когда выбралась из клуба на улицу, то среди тысячи звуков услышала мерный топот лап огромного волка, который бежал на север.
Я прислонилась к стене, и чудовищное опустошение отняло у меня даже способность двигаться. Не знаю, сколько просидела так, но когда очнулась, то набрала мамин номер и сказала в трубку, почти плача:
– Мама, забери меня отсюда, пожалуйста!
* * *
Мы с Эдуардом неслись в своем спортивном автомобиле по автостраде настолько быстро, насколько позволяли мотор и законы физики. Звонок Ханны застал нас на лекции по микробиологии, которую читал нам профессор Смит. Эдуард как раз внимательно слушал и вел аккуратный конспект. Впрочем, как и я. Хотя записывать было не обязательно – новые знания легко усваивались, и моя память не позволила бы мне забыть ни слова. Я смутно помнила свои мучения в школе, пока еще была человеком, но сейчас удивлялась: как можно было не понимать алгебру? Это же так просто!
Но вести конспект было необходимо. Так же, как и медленно бежать стометровку. Это было, наверное, самым мучительным – наблюдать, как заветный финиш приближается, словно в замедленной съемке, а также не реагировать на невыносимое желание рвануть к финишу изо всех сил. Или демонстративно просить Эдуарда поднести мой рюкзак. Или задерживать дыхание и не обращать внимание на сотни биений горячих сердец, качающих такую желанную кровь. Эта игра «в человека» сначала забавляла меня, потом раздражала, ну а потом я смирилась. Это была небольшая плата за то, чтобы узнать больше о собственном ребенке.
Я выбрала специализацию «Генетика», а Эдуард взялся за «Гематологию». Теперь Келлан каждый раз, охотясь с нами, называл брата профессиональным вампиром-гематологом и шутил на эту тему без устали.
Время от времени Эдуард поглядывал на меня – следил, чтобы я вовремя поднимала плечи, изображая дыхание, или показательно ерзала на стуле. От его нежных взглядов я бы покраснела, но увы, не могла. Я сразу вспоминала ночи, которые полностью принадлежали нам. Я даже старалась реже смотреть на него, потому что заводилась, и это чувствовали окружающие. Но было, в целом, неплохо, потому что сокурсники и сокурсницы чувствовали себя немного неуютно в нашем присутствии. Я уже привыкла. В Универе учащиеся были больше обособленными, чем дружелюбными. Каждый выбирал свою специализацию и посещал нужные ему лекции. Было бы удачей, если бы мы нашли хотя бы десяток людей, с которыми посещали одни и те же предметы. Мы могли бы познакомиться ближе с сокурсниками в общежитии, но после того, как Эдуард купил нам дом в лесной глуши – у нас не было шансов. Мы старались привлекать как можно меньше внимания и появляться только в Универе или в кафе на ланче. Никаких дискотек, никаких неофициальных клубов, вроде местного «Дельта-каппа-ню».
Эдуард едва заметно повел бровью, глядя на меня, и я демонстративно перенесла вес на левую руку, опираясь на стол. Я вопросительно посмотрела на него и увидела, что он расслабился.
Он, как всегда, переживал за меня, хотя это было лишним. Лучше бы переживал за здоровье мистера Смита, потому что если он еще раз посмотрит на мою грудь, то я за себя не ручаюсь! Для Эдуарда не было секретом, что мистер Смит не просто так старается стоять как можно ближе к моему столу и дает мне трудные темы для самостоятельной работы. Наверное надеется, что я все-таки прибегну к его консультациям. Появлюсь на пороге его кабинета со слезами на глазах и с мольбой о помощи.
Да, знал бы он, что ему вряд ли удастся осуществить свой план, то оставил бы эти глупые попытки. Но это была не самая большая проблемы. Вторая половина проблемы заключалась в том, что как я ни старалась поменьше привлекать к себе внимание, это не удавалось.
Наша пара была обречена на определенную популярность, что делало учебу несколько неудобной для меня. Эдуард уже привык к такому повышенному вниманию к своей персоне, и терпеливо ждал, когда ажиотаж вокруг наших персон стихнет, но до этого было еще далеко. Только одно было хорошо – красота служила некоторым барьером межу нами и остальными студентами.
А Эдуард умело окружил нас полосой отчуждения – любые попытки завязать с нами знакомство разбивалось о стену вежливого безразличия моего мужа. Хотя пару человек все-таки не обращали на это внимание – Питер Фаррел и Моника Брайс. Питер был старостой Университета, ему подчинялись старосты всех факультетов. Обычно ими становились студенты из самых именитых семейств либо отличники колледжей. А Эдуард учился на «отлично». Питер все пытался заполучить его под свое руководство, но Эдуард успешно отмахивался от навязчивых предложений, умудряясь оставаться с ним в хороших отношениях.
Моника же была девушкой Питера. Мне кажется, что они были, скорее, союзниками, чем парой влюбленных молодых людей. Оба – отпрыски богатых семейств, их будущее было расписано от рождения – престижный садик, школа, университет, политическая партия отца, губернаторство и, если повезет, то президентство. Когда я видела, как Моника с идеальным маникюром и прической идет по коридору Универа в своем костюме «аля Шанель», мне так и чудился красно-синий флаг за ее спиной. Думаю, что лучшей кандидатуры не найти. Только ей удавалось пробиться сквозь ту неофициальную полосу отчуждения, которую мы создали вокруг себя. Она просто игнорировала ее. Если Питер общался с нами, значит, и она обязана. Идеальный политик.
Парни побаивались Эдуарда, сдержанная холодность которого была обманчивой, судя по тем взглядам, которые он кидал на них. Видимо, ему не нравилось то, о чем они думали, рассматривая меня.
Ну, а мне приходилось иногда ловить ненавидящие взгляды – трудно было найти девушку, которая бы не млела, глядя на Эдуарда, и я их хорошо понимала. Мы демонстративно носили наши обручальные кольца, и только ленивый не обсудил тот факт, что мы женаты. Думаю, что в первые пару месяцев мистер и миссис Ричардсоны были самыми популярными в Универе. Но нашлись и те, кто открыто нас не жаловал. Видимо, мы казались им зазнавшимися выскочками.
Вот, к примеру, Надин Шрайвер. Она сидела за моей спиной на одном из тех предметов, которые я посещала без Эдуарда и сверлила мою спину недобрым взглядом. Я же чувствовала кислый запах барбитуратов в ее крови, что свидетельствовало о том, что она глушит свое недовольство жизнью антидепрессантами. Это был нехороший сигнал, но она прятала свою боль за агрессивностью и полным неуважением к правилам. Я временами еле заметно морщилась, когда слышала злобный шепот Надин на задней парте, которая неустанно распространяла о нас самые нелепые слухи. Больше всего она любила рассуждать на тему, что преподаватели нас переоценили, и злилась все больше, когда этому не находилось подтверждений.
Когда пары наконец-то закончились, Эдуард галантно помог мне встать из-за стола, получив недовольный взгляд и, улыбаясь, повел меня в коридор. Именно тогда зазвонил мой телефон, и я услышала в трубке рыдающий голос Ханны.
Судя по голосу, она была очень расстроена. Только бы была не ранена. Я понятия не имела, что произошло, но Эдуард, который сейчас был в состоянии среднего бешенства, звонил Алисе, пока я была на связи с Ханной и пыталась ее успокоить.
– Ты все-таки сделала это? – рявкнул он в трубку. – Зачем ты устроила этот цирк? Я же просил тебя угомониться! Я просил не вмешиваться в их отношения!
На том конце провода Алиса что-то спокойно объясняла.
– Ты расскажи это моей дочери!
Эдуард отключил телефон, да так сильно, что передняя панель треснула. Он молча протянул руку за телефоном, и я отдала ему свой. После секундной паузы он говорил уже более спокойным голосом, практически ворковал:
– Да, моя милая! Конечно! Сейчас будем. Маму? Да, солнышко мое!
Эдуард, уже не такой хмурый, передал мне трубку.
– Мама! Попроси, пожалуйста, папу ничего не отрывать у Алисы и у всех остальных! Они хотели помочь мне и, в конце концов, желали только добра.
Я посмотрела на Эдуарда и спросила:
– Ты слышал?
Эдуард угрюмо кивнул головой. Когда мы садились в его машину я положила руку ему на плечо и сказала:
– Успокойся, она в безопасности. Просто расстроена. Думаю, что Алиса просто так не стала бы устраивать подобное, рискуя остаться без важных частей тела. Эдуард упрямо мотнул головой, и мы круто зашли в поворот – визг шин по асфальту был впечатляющим.
Через двенадцать часов такой езды мы остановились около дома в Бейнбридже, в котором ждала нас Ханна. Джек беспокойно взглянул на Алису, когда Эдуард вышел из машины.
– Брателло, остынь! – протянул лениво Келлан. – Ну хотели ее развлечь немного. Она же все время ходит с таким кислым лицом! Из-за спины Келлана вышла Ханна и подошла к отцу. Он осмотрел ее и сказал:
– Дома поговорим.
Новая одежда на Ханне смотрелась хорошо, но только было видно, что ей в ней неуютно. Мне захотелось отвезти ее домой и, как совсем недавно, переодеть в пижаму, накормить, почитать с ней что-нибудь и уложить спать. Я обняла ее и почувствовала, как она немного расслабилась.
А тем временем Эдуард стоял напротив Алисы. Это было нечто – оба стояли напротив и сверлили друг друга взглядами. Алиса при этом уперла руки в бока и стояла с самым воинственным видом, задрав голову вверх, чтобы глядеть Эдуарду в глаза. Такой «бой» продолжался не больше минуты, после чего Эдуард сказал:
– Ты не должна была этого делать, – и спокойно пошел к машине.
Я посмотрела на Джека и Алису, Лили и Келлана. Они были расстроены не меньше нас, и я вскинула брови, потом слегка улыбнулась, и мы уселись с Ханной на заднее сидение. Она легла, положив голову мне на ноги, а я тихо гладила ее по голове. Эдуард буркнул что-то нечленораздельное, когда захлопнул дверь машины и завел двигатель. Наша машина сорвалась с места и мы выехали на дорогу. Сначала ехали молча, но я хотела узнать подробности личной катастрофы Ханны.
– Ханна, ты могла бы мне объяснить, что произошло? – спросила я как можно нежнее.
Ханна вспомнила, видимо, что-то неприятное и ее глаза наполнились слезами, отчего мне стало только хуже. Я тревожно взглянула на Эдуарда, который был мрачнее тучи.
– А произошло то, что мы слишком увлеклись учебой и пренебрегли самым дорогим, что у нас есть – нашей дочерью. Думаю, что Алиса хотела… – сказал он, но Ханна перебила.
– Она хотела свести нас с Бруксом, чтобы я могла, наконец-то, выяснить, почему он избегает меня.
– Оу, – тихо вырвалось у меня.
Значит, Алиса пошла в атаку – она терпеть не могла несчастные любовные истории.
– Но оказалось, что он просто трус! – сказала она тихо.
У меня чуть ли не в глазах потемнело! Брукс – трус? Да такого быть не может!
– Нет, Ханна, ты, видимо, не так что-то поняла. Брукс очень любит тебя и ни за что не предаст и не оставит. От него практически невозможно отделаться! Правда, Эдуард?
– Да уж, – сказал он глухо. – Он может быть навязчивым, если захочет.
– Но сейчас другая история – он избегает меня сознательно! Он сказал, что это невыносимо – любить меня, когда все вы ходите за мной по пятам и все контролируете!
Я замерла. Это было невероятно – я верила в их счастливое будущее, но то, что происходило, было неожиданным. Я посмотрела на Эдуарда, который, видимо, решался: говорить или нет что-то, чего мы не знали. Я вопросительно вскинула бровь и Эдуард решился.
– Ханна, ты не по годам взрослая девочка. Ты уже девушка. И я хочу знать – могу ли быть с тобой откровенным?
Ханна моментально оживилась, и ее сердечко забилось быстрее. Она даже привстала на локте, чтобы видеть отца.
– Нет, это не связано с кем-то другим, кто мог бы украсть у тебя внимание Брукса. Это связано с тем, что ты… Бэль, я просто не могу сказать подобное своей дочери! – сказал он и захлопнул рот, словно на замок закрыл.
Ханна плюхнулась обратно на мои ноги, немного разочарованная.
– Тогда я спрошу у Келлана! – сказала она спокойно.
– Нет! – крикнули мы с Эдуардом практически одновременно.
Ханна лучезарно улыбнулась и сказала:
– Я прекрасно знаю, о чем ты хотел мне сказать. Я же начитанная девушка, но мне просто хотелось узнать, что ты мне скажешь, – сказала она Эдуарду.
– Тогда ты понимаешь, что некоторое время тебе лучше с ним не видеться. Это не значит расставание навсегда. Просто, я думаю, ему нужно немного времени, чтобы привыкнуть к тебе, новой. Ему сейчас нужно переварить все это. Думаю, что пару месяцев ему хватит.
Ханна вскочила, практически стукнувшись головой об крышу, и выпалила:
– Как пару месяцев? Я не выдержу столько! Я не смогу без него! Я просто с ума сойду!
Эдуард сочувственно посмотрел на дочку через плечо и ответил:
– Думаю, что я знаю, как тебе это пережить. Если твоя мама не против, а я на это очень надеюсь, то ты проведешь несколько месяцев в солнечной Испании.
У нас Ханной было до смешного одинаковое выражение растерянности на лицах. Это было неожиданно!
– Эдуард, что ты задумал? – спросила я у него.
Он, немного помолчал, и ответил:
– Это не я задумал, а следствие попыток Алисы свести наших влюбленных вместе. Я предлагаю отправить Ханну в Испанию, в компанию Прайма. Думаю, что так им будет удобнее дописать книгу про дворцовые интриги периода Медичи. Это лучше, чем телефон или Скайп, с помощью которых они сейчас общаются.
Я скептически посмотрела на Эдуарда. Прайм? Можно ли ему доверить Ханну?
– Эдуард, ты уверен? – спросила я его.
– Да, я уверен. Думаю, что все будет отлично. Алиса меня убедила в этом. И к тому же, Ханна всегда мечтала увидеть Испанию, не так ли, любимая?
Ханна лежала тихо, видимо, обдумывала все, что сказал отец.
– Думаю, что это неплохое предложение.
Я промолчала, потому что при упоминании о Прайме у меня перед глазами возникали воспоминания о том, как мы познакомились. Однако в последствии я увидела его совершенно в новом свете, и он вынудил нас доверять ему своими неоднократными дружескими поступками и помощью. Я осознавала его могущество, но и доверяла ему. Думаю, что Ханна занимала в его жизни особое место – он как-то признался, что она очень напоминает ему Адель. Вот так, сложно и запутанно, но безопасно. Да и Ханне это пойдет на пользу – новые впечатления и знания. А еще ее отсутствие вынудит Брукса быстрее принять решение. Пусть едет.
– Я – «за»! – заявила я.
Эдуард согласно кивнул головой, а Ханна задумалась. Потом сказала.
– Я поеду при одном условии.
– Слушаю, – сказал Эдуард.
– Мама, папа, я бы хотела получить удостоверение личности и права на вождение машины!
* * *
Как же было здорово мчаться по горному серпантину, не думая о том, что скажут родители! Теплый морской воздух, заходящее южное солнце и бескрайнее море справа от меня. Это так контрастировало с вечнозелеными сырыми лесами севера Штатов! Думаю, что мотоцикл – это перебор, но как же сладостно было ехать практически в состоянии полета, на грани человеческих возможностей! Которые в моем случае плавно переходили в вампирские.
Прайм остался верен себе – ворота его усадьбы гостеприимно распахнулись как раз вовремя, и я эффектно затормозила в метре от стены его старинного дома, крутанув мотоцикл вокруг переднего колеса. Гравий, которым был усыпан двор, словно мелкий дождь, простучал по большому витражу на первом этаже. На пороге появился недовольный Прайм – у него «пунктик» на счет этого дома.
Как он помрачнел, когда я чуть зацепила локтем вазу в гостиной! Не дом, а музей! Я, конечно, понимаю, что тут жила Адель, но это же ненормально – хранить весь этот ветхий антураж! Чего только стоит гобелен на стене! Это была точная копия, из аутентичных материалов. Оригинал сгорел в пожаре, но Прайм нарисовал подобный эскиз по памяти. Потом осуществил его реконструкцию у известного мастера и заплатил столько, что можно было бы выстроить за эти деньги новый дом! Но для него это было пустяком. То же касалось всего остального: ваза, которая была сделана вручную из какой-то редкой глины или совершенно гротескная люстра из оленьих рогов. Это все было так… древне!
Он осторожно передвигался по дому, не трогая и не задевая ничего на своем пути. Единственным нормальным помещением был флигель, в котором хозяин дома обустроил вполне современный кабинет. Думаю, что там Прайм и проводил дневное время. Ах да, и гараж конечно. Практически вырубленный в скале, на десяток автомобилей и такое же количество байков, самый «легкий» из которых я сейчас заводила в гараж под внимательным взглядом Прайма. Он же стоял на пороге дома, причем полоска яркого света пролегала в районе его колен, освещая джинсы и армейские ботинки. Он с завистью смотрел на то, как свободно я передвигаюсь под яркими лучами солнца. Он же выходил во двор только тогда, когда спускались долгие сумерки, которые плавно превращались в сочную южную ночь.
Когда я подошла к нему, то почему-то улыбнулась надписи на его футболке. Там значилось: «Спасите китов».
– Вижу, что поездка «с ветерком» немного тебя развеселила.
Я довольно кивнула головой.
– Ну и чудесно.
Он отошел в сторону, пропуская меня в дом, потом нажал кнопку на каком-то мудреном пульте и тяжелые кованые ворота закрылись. Потом он захлопнул входную дверь и сказал:
– Тебе повезло, что я не зануда. Иначе долго бы тебе объяснял, что обещал родителям, чуть ли не клялся, что с тобой все будет хорошо. Я же прекрасно понимаю, что максимум, что тебе грозит – это превратиться в большое красное пятно на капоте какого-нибудь грузовика!
Я обернулась и непонимающе посмотрела на Прайма. Он стоял, скрестив руки на груди и ждал, видимо, моего оправдательного лепетания.
– И не подумаю извиняться! – сказала я воинственно и добавила: – Сам как гоняешь? Думаешь, что только тебе нравится скорость? Ты бы видел, как мой папа носится! Его радары засечь не могут! – сказала я и с чувством собственного достоинства отвернулась. Я услышала, как Прайм довольно хмыкнул за моей спиной, и направилась в дом, при этом, правда, демонстративно подняла обе руки вверх и шла, пытаясь ни за что не зацепиться. А на лестнице, держась за перила, со всем почтением к древним половицам, осторожно поднялась наверх. Прайм не стал меня обгонять и позволил первой зайти в кабинет.
– Ну, как продвигаются дела? – спросила я, по обыкновению усаживаясь на подоконник. Это было «мое» место в этом доме-музее. Я уселась на него в первый день совместной работы над книгой, и теперь там заботливый Прайм положил небольшой пуфик, чтобы было удобнее. Конечно! Ему же надо вернуть меня родителям в целости и сохранности.
– Пролог сыроват. Думаю, что ты не до конца изучила первоисточники. Как-то неубедительно, – сказал он, усаживаясь в кресло за рабочим столом.
Я тут же вспомнила весь текст и вынуждена была признать, что он прав. Сейчас я увидела в нем только недостатки – написано было поверхностно и немного небрежно. Я лихорадочно соображала, как исправить положение. Думаю, что мне нужно будет еще раз заглянуть в библиотеку аббатства, чтобы перечитать их альманах.
– Да зачем в аббатство? – спросил он спокойно.
– Оу… никак не привыкну. Знаешь, телепаты обычно скрывают то, что читают чужие мысли. В смысле, не афишируют это, – осторожно сказала я.
– Хорошо, буду делать это аккуратнее. Вот, держи свой первоисточник! – сказал, протягивая мне коробку.
Я спрыгнула с подоконника и взяла ее, чуть дыша. Дрожащими руками раскрыла ее, достав увесистый том, завернутый в чистую ткань. Я не удержалась и с удовольствием вдохнула запах старины, который источал альманах аббатства. Это была совершенно потрясающая смесь запахов мирры, ладана, воска, сырости и вековой пыли.
– Вот еще книжный червь, каких поискать! – сказал Прайм, улыбаясь.
Я подошла к специальному столу с подсветкой. Потом надела перчатки и развернула это сокровище. Стала жадно вчитываться в написанное – на этот раз осторожнее и внимательнее. Страница за страницей. Новая информация укладывалась в голове в нужные ячейки, добавляя уже известную, либо становясь открытием. Когда я очнулась от щелчка, то за окном уже было темно, а Прайм выжидающе смотрел на меня, стукнув карандашом по столу.
– Ты есть не хочешь? Сегодня день охоты, – напомнил он.
Я промычала что-то в ответ, приходя в сознание и пытаясь выгнать из головы всех вместе взятых Медичи.
– Хотя, если хочешь, могу свозить тебя куда-нибудь поесть. Мой садовник говорит, что есть небольшая харчевня недалеко отсюда. Очень хвалит ее.
Я задумалась, что же мне выбрать: Прайм будет вежливо улыбаться и не дышать в харчевне, пока я буду жевать малоприятную мне пищу, а вот Брукс… – это совсем другое дело! Он объел бы весь ресторан и заказал бы еще пончик! При воспоминании о Бруксе стало тоскливо на душе. Мне так его не хватало!
Прайм вскочил на ноги и казал:
– Значит, охота. Собирайся! Я, правда, планировал ехать туда на байке, но мы возьмем машину…
Я очнулась от своих страданий, представив, что Прайм, как настоящая дуэнья, будет носиться со мной, как с той самой вазой… Бр-р…
– А может, на байках прокатимся, а? Я обещаю не лихачить! – сказала я с максимально покорным видом.
Как же хочется снова погонять по горной дороге! Ой, он же прочитал это! Вот блин!
Прайм задумался.
– Хорошо, только пункт «погонять по горной дороге» мы не будем осуществлять, хорошо? Я еду первым, просто потому что я старше, а ты за мной. Будешь хитрить – заставлю ездить на автобусе!
– Согласна! – сказала я и, осторожно положив альманах обратно в коробку, помчалась вниз, в свою комнату. Это было небольшое помещение, с окнами, выходящими во внутренний двор, а если посмотреть вверх, то можно было увидеть горы. Я бы хотела жить на втором этаже, но там была единственная комната – спальня Адель. А Прайм на это не согласился бы.
Я быстро переоделась в чистые джинсы и футболку, надела кожаные сапожки и куртку для мотогонок. Потом взяла на всякий случай паспорт и любовно посмотрела на водительские права. Я их получила, сдав просто супер-экзамен! Сначала Джек и Диксон долго расспрашивали меня о правилах дорожного движения, потом я водила машину перед всеми Ричардсонами на поляне около дома вокруг затейливо поставленных столбиков, «убив» при этом мамину лужайку. Когда я и это сдала, то пришлось еще сдать стресс-тест для Лили – я «вписывала» машину в мнимые повороты и уклонялась от «лобовых» столкновений. Только после того, как я со всем справилась, мама и папа вручили мне фальшивые водительские права. Они так гордились мной, я это видела. Просто светились от счастья! Келлан даже сфотографировал нас на память!
На фото я улыбалась и называлась Ханна Ричардсон. День рождения и месяц были настоящими, а год был на 13 лет больше, чем в действительности. Но не это главное. Главное, что это были права! Мне порой казалось, что я унаследовала отцовскую страсть к быстрой езде. Было такое чувство, словно меня выпустили на свободу – дали в руки руль.
Раздался деликатный стук в дверь.
– Ты готова? Я буду в гараже! – сказал Прайм.
– Да, минутку, уже иду! – сказала я, рассматривая свое фото в документе. Даже сейчас, через две недели я выглядела заметно старше, чем эта девушка на фото. Через пару месяцев нужно будет делать новое фото. Я вздохнула и, положив права и мобильный во внутренний карман куртки, вышла из комнаты.
Прайм был уже в гараже и закручивал какую-то гайку на топливном насосе моего мотоцикла.
– Это немного уменьшит скорость, – сказал он просто и сел на свой шикарный «Харлей». Я иногда подумывала, как бы уговорить Прайма дать мне на нем прокатиться…
– Даже не думай! – сказал он.
Я фыркнула и пошла заводить свой байк. Ворота снова открылись, мы выкатили байки на площадку за воротами, и Прайм снова пошаманил своим «космическим» пультом. Я знала, что он так включил все мыслимую и немыслимую сигнализацию в своем «музее».
– Не отставай! – бросил он мне и рванул с места.
Я от радости чуть не задохнулась – думала, что, словно две старушки будем ехать, но Прайм удивил меня – он выжал из своего байка все лошадиные силы и мы под рев моторов укатили в сторону набережной.
Это было не совсем то направление, которое сулило мне увлекательную охоту на травоядных, однако я не стала задавать лишних вопросов. Через десять минут мы остановились на набережной, около бара. На тротуаре возле него стояли, как минимум, два десятка разношерстных байков. Две тетки с татуировками стояли у входа и пили пиво из жестяных банок, рассматривая меня с нездоровым интересом.
– Где ты ее откопал? В местной школе? – спросила одна их них Прайма.
– Марта, не нарывайся! – сказал Прайм, вставая с байка. – Ханна, ты не против, если я заскочу внутрь ненадолго? – бросил он мне через плечо, глуша мотор.
Когда он выпрямился во весь рост, глаза у девушек заблестели.
– Нет, конечно, – твердо ответила я, принюхиваясь к запаху крови байкерш.
Да, они только начали пить пиво – кровь была еще восхитительно вкусной. Я тяжело вздохнула, ощущая привычное жжение в горле.
– Я не надолго, – еще раз сказал Прайм, многозначительно глядя на меня.
Я поняла это так: «держи себя в руках и не заходи внутрь».
Когда он зашел в бар, я осмотрелась по сторонам. Старинная улочка, грохочущая музыка в баре, магазин сувениров неподалеку, гуляющие туристы, которые косились на нас и сворачивали в другом направлении, желтые фонари. Осмотрела и бар – одноэтажное каменное здание, с яркой вывеской и кучей прибитых к фасаду колес. Мне стало интересно – я слезла с байка и подошла ближе. На каждом их них была надпись: имя и две даты. Понятно, это стена в честь погибших байкеров. Выглядело кошмарно, если по правде. Теперь слова Прайма про красное пятно на грузовике приобрели зловещий смысл.
Из бара вышел угрюмый дядька. Я мельком заглянула во внутрь и мне вдруг очень захотелось зайти туда – я ведь никогда не была в таком заведении! И чего мне бояться, в конце концов-то? Прайм напрямую не запрещал, но и после запрета я бы все равно зашла внутрь. Мне этот бар казался пещерой Алладина – столько всего нового и неизвестного было внутри! Я потопталась немного на пороге в нерешительности и толкнула дверь рукой, заходя вовнутрь.
В баре было накурено, пахло немытыми мужиками и горьким пивом. Возле стойки сидели суровые байкеры, а в углу за двумя бильярдными столам играли две девушки с татуировками почти по всему телу. В полутемном помещении стояли столы и стулья, за которыми сидели посетители. Все взгляды на пару секунд остановились на мне, я услышала свист и смех.
– Эй, бамбина, давай к нам! – крикнул мне парень за соседним столиком, махнув рукой.
Я не стала отвечать ему. Поискав глазами Прайма, я нашла его в углу – он разговаривал с каким-то бородатым типом. Он заметил меня и нехорошо стрельнул глазами. На одну маленькую секунду он стал тем самым страшным вампиром, которого я когда-то смертельно боялась. Мое сердце пропустило два удара от страха, и я увидела, как на лице Прайма проступает паника – он понял, что испугал меня. Это было нерационально – убегать или ссориться с ним, поэтому я закрыла глаза и выдохнула, собираясь с мыслями. Потом открыла их и попыталась небрежно махнуть ему рукой, мысленно сказав: «Я подожду тебя на улице», и вышла на двор. Как только я уселась на байк, пытаясь собраться духом, как в кармане зазвонил телефон:
– Ханна! Привет, как ты там? – радостно спросила Алиса. – Я могу приехать к тебе, мы не так далеко – в Лондоне, – начала она.
– Алиса, я рада тебя слышать. Со мной все в порядке, – сказала я поспешно, пытаясь остановить ее. – Мы сейчас едем на охоту. Если Прайм еще собирается меня туда отвезти, – сказала я немного грустно.
– А что случилось?
– Я его разозлила, кажется…
– И что? Он что-то сделал тебе? – спросила она с нотками паники в голосе.
– Нет, что ты. Он испугался больше моего. Сейчас он освободится и мы поедем охотиться. Думаю, что завалю пару медведей, если повезет, – сказала я как можно более спокойным тоном.
– Храбришься? – спросила она смеясь.
– Как всегда! – потом немного подумала и все-таки решилась спросить: – Алиса, а можно тебя спросить?.. Как там Брукс?
Алиса вздохнула, что было нехорошим признаком и сказала:
– Он на время вернулся в Сиэтл, к отцу. Думаю, что в ближайшее время его ждет довольно скучное времяпрепровождение – охота, охрана границ и жалость всей семьи.
Да уж, представляю, как Вилли будет потешаться. Мне вдруг стало его жаль.
– А как ты думаешь, он не собирается ко мне приехать? Я просто так спрашиваю, потому что не знаю, сколько еще тут пробуду. Прайм раскритиковал пролог к нашей книге.
– Э-э-э… не думаю, Ханна. На сегодняшний день прогноз таков: ты в Испании, он в Сиэтле, мы с Бруксом – в Лондоне. Остальные в Принстоне и Бейнбридже. Это пока что все. Извини меня, малыш, – сказала она нежно.
– Алиса, спасибо! И предавай привет Джеку! – сказала я и отключила телефон.
Как пусто стало вокруг без ее родного голоса. И внутри меня засела нехорошая боль. Словно я несла непосильную ношу. Он не приедет! Слезы сами подступили и мне пришлось запрокинуть голову вверх, чтобы они не скатились по щекам. Я посмотрела на небо и вспомнила, как Брукс разухабисто выл для меня на луну, пытаясь повторить мою любимую песню. Я почему-то улыбнулась и мне стало легче. Я почувствовала, что мое сердце навсегда отдано ему и, нет никого, кто смог бы заменить его. Но все равно было паршиво. Я посмотрела на бар и решительно зашла внутрь, прошла к барной стойке и сказала бармену:
– Один бокал пива, пожалуйста.
«Ферментированный хмель поможет расслабить мои получеловеческие нервы. А вампирская кровь спалит алкоголь за пять секунд. Я могу пить, как лошадь, и не опьянею», – «сказала» мысленно я Прайму и уставилась на бокал с вонючей жидкостью, который поставил передо мной бармен. Я не могла заставить себя это попробовать, даже из терапевтических соображений. Я даже неуверенно посмотрела по сторонам, не веря в то, что это можно залить в себя без серьезных последствий для организма. Грозные дядьки пили это, даже не кривясь. Я выдохнула и взялась за бокал, когда твердая ледяная рука накрыла мою руку, мягко останавливая.
– Если ты хочешь напиться, имей в виду, что я знаю более подобающее для тебя место, с шампанским и икрой, – сказал тихо Прайм, склонившись над моим ухом, – а если хочешь успокоиться, то я предлагаю поохотиться, – сказал он еще тише.
– Гарри, забери пиво! – бросил он бармену. Я подумала, что он прав и нехотя встала со стула. Хотя я была рада, что мне не пришлось выпить эту гадость. Прайм, словно хозяин бара, протопал к выходу, и я последовала за ним. А кто его знает, может, это его бар? Когда за нами закрылись двери, пару десятков глаз следили за нами из окна.
– Вот это красотку он себе отхватил! – сказал кто-то.
– Я же говорила, что он не голубой! – заявила Марта.
Услышав это, я стала чересчур внимательно изучать строение переднего колеса байка. Потом одела шлем и включила зажигание. Прайм тем временем уже выруливал на дорогу. Оглушая вечерний город ревом наших моторов, мы умчались в сторону соседней деревушки.
* * *
Прайм сидел рядом со мной на дереве и сказал очень тихо:
– Смотри внимательно! Сейчас научу тебя одному фокусу.
Он прошел босыми ногами по толстой ветке, раскинув руки в стороны для пущей театральности, и вдруг легко оттолкнулся и взмыл в прыжке в воздух. Сделав пару переворотов, точно приземлился на спину оленя, сжал его бока коленями и, когда раздался хруст костей, отскочил в сторону. За пару минут он осушил его и с невозмутимым лицом спросил меня:
– Уловила? Так больше похоже на травму при падении и тушу прятать не нужно. Никаких подозрений у лесников не возникнет. Главное – сложить потом под какой-нибудь скалой.
Я кивнула головой. Это действительно было удобно.
Ну, теперь моя очередь охотиться! Я услышала биение четырех сердец на северо-востоке леса. Это были определенно олени – их пресная кровь пахла травой и можжевельником.
– Догоняй! – бросила я Прайму и побежала в сторону такой желанной крови.
Прайм бежал внизу, я еле успевала прыгать с ветки на ветку. Думаю, что он мне поддавался, потому что я добралась первой. Прайм взобрался ко мне на большой дуб, и я сказала:
– Ну, смотри.
Почему-то улыбаясь, я прошлепала голыми ступнями по самой толстой ветке и приготовилась к прыжку. Я взлетела вверх не так высоко, как Прайм, но зато после двух переворотов в воздухе отлично приземлилась на спину оленя и сдавила его бока коленями. Потом, осушив его, я с самым довольным видом сказала:
– Ну как?
Прайм, сидя на ветке, словно тень, ответил:
– Даже лучше, чем я ожидал. Ты легко обучаешься.
Он спрыгнул вниз и спросил:
– Ну что? Повторим?
– А ты покажешь мне еще пару таких приемов?
– Конечно, Ханна. Я просто обязан тебя обучить кое-чему из того, что знаю сам.
Я непонимающе уставилась на него.
– Слишком многим ты дорога. И ты уязвимее нас, вампиров. Сильнее людей, но все-таки не так защищена, как мы. Тебе нужно быть осторожной и беречь себя, не идти на глупый риск, поняла?
Я задумалась над его словами и поняла, что он прав. Что станет с моими родителями, с Бруксом и остальными Ричардсонами? Они будут горевать не годы, нет, столетия, если со мной случится непоправимое! Думаю, что Прайм понимал это.
– Ты прав. Я готова научиться всему, чему ты хочешь научить меня.
Прайм довольно кивнул головой и сказал:
– Давай начнем с того, что охотиться лучше на земле, а не проверяя ветки на прочность, согласна?
Я кивнула головой и принюхалась – желанная кровь убегала от нас в панике тремя горячими точками на юг. Я открыла глаза и сказала:
– Еще один олень! – И умчалась на юг.
– Маленькая обжора! – сказал он и побежал вслед за мной.
* * *
Сидеть на паре по философии было нескучно. Помимо прослушивания лекции и ведения конспекта мы успевали переписываться с Алисой и Ханной, отсоветовать Джеку покупать новый автомобиль и уговорить Прайма свозить Ханну в Рим на экскурсию. Профессор Берксли даже и не подозревал о такой активности – руки Эдуарда практически не двигались над его айпадом, когда он строчил очередное сообщение Джеку. Я же параллельно переписывалась с девочками – Алисой и Ханной, положив руки с айфоном на колени.
Эдуард уже дважды изучал этот предмет, и я удивлялась его терпению – более занудную информацию было трудно найти. Но она навеки оседала в моей памяти, и я бы не смогла забыть эти знания, даже если бы захотела.
За последние два часа я получила такие сообщения:
«Мама, все хорошо. Пишу книгу. Прайм дал мне первоисточник! Целую, твоя Ханна».
От Прайма:
«Бэль, Ханна освоила охоту на дельфинов. Выяснили, что у нее сильный хук левой. Книга почти дописана, пока что учим тхэквондо».
«Бэль, как ты смотришь на то, чтобы я забрала себе ту сумку, которую хотела купить тебе. А тебе я нашла очень красивую сумочку, которая больше подойдет к твоим туфлям, ну, которые с зелеными вставками. Тут есть еще обалденное платье от Веры Вонг. Я его уже зарезервировала. Думаю, что ты будешь просто великолепна в нем!»
Потом настала моя очередь отвечать:
«Ханна, как на вкус дельфины? Как успехи в тхэквондо?»
«Прайм, она – девушка, а не солдат. Лучше свози ее в музей, пожалуйста».
«Алиса! Я вообще не собираюсь на бал, так что не стоит беспокоиться о платье. Но все равно спасибо».
И получила ответы:
«Мама, я честно собиралась тебе рассказать! Тебе Алиса сказала?»
«Бэль, я завтра везу ее в музей искусств. Но сегодня еще одна тренировка – с учетом завтрашнего дня. Девочка делает большие успехи!»
«Ха! Это ты так думаешь!»
Я что-то недовольно проворчала, на что получила вопросительный взгляд Эдуарда. Он как раз окончил переписываться с Джеком и, подперев подбородок руками, следил за передвижением профессора около доски. Я подсунула ему свою переписку, и он усмехнулся. Потом осторожно взял лист бумаги и написал мне: «Она будет великолепно натренирована!» Я закатила глаза, скомкав бумажку в ответ. Они делают из моей девочки смертельное оружие! Я даже стала подумывать, чтобы прекратить ее каникулы, но нам оставалось учиться всего две недели. Потом мы поедем и посмотрим, чем она там занимается.
Эдуард нахмурился, и я увидела, что он бросил неодобрительный взгляд на сидящую неподалеку Надин. Неудивительно – она как раз шепотом, в котором мы прекрасно разбирали каждое слово, подговаривала свою подружку Эмбер одеться как готы, по случаю праздничного вечера в честь окончания второго курса. Судя по безвольному выражению лица Эмбер, ей придется согласиться, чтобы не потерять расположение Мариссы. Это так глупо. Но нас это не касалось, и я только слегка пожала плечами, а Эдуард поморщился.
Потом посыпалась новая порция сообщений:
«Бэль, Ханна просит помочь подобрать ей вечернее платье. Какой у нее размер на сегодняшний день? Она высылала тебе сегодня данные?»
«Мама, я сегодня иду вечером в музей».
Я усмехнулась и ответила дочке: «Ханна, это чудесно! С каких пор в музей надевают вечерние платья?»
Я нервно барабанила по столу пальцами, ожидая, когда окончится пара, а в другой руке держала наготове телефон, чтобы позвонить Прайму. Эдуард нежно накрыл мою руку своей и вопросительно вскинул брови.
Я вздохнула и написала ему на чистом листке, вырванном из конспекта: «Ей понадобилось вечернее платье. Ты уверен, что он не имеет на нее планов? У них романтический вечер? Это опасно, в свете его драмы с Адель, ты так не считаешь?» Эдуард взял карандаш и настрочил мне ответ: «Не вижу проблемы. Уверен, что это ее инициатива. Потащила его куда-нибудь в историческо-литературное место. И в ней я уверен. А Брукс тоже хорош – ее бы там не было, если бы он был смелее».
Я немного успокоилась и задумалась. Эдуард прав – если Брукс не поспешит, то может, в конце концов, потерять Ханну, чего боялись все. Нужно его подтолкнуть как-то: может, рассказать, чем она занята?
Я вздохнула и решила поступить так: дописать конспект, дождаться конца лекции и позвонить Ханне и Бруксу. Поэтому, как только закончилась пара, я собрала вещи, и Эдуард снова подхватил мой портфель. Я укоризненно посмотрела на него, а он, улыбаясь, сказал:
– Бэль, ты же на целую голову ниже меня! Это дает мне право носить за тебя такую тяжесть!
– Спасибо, – пробурчала я, и мы вышли в шумный коридор. У нас было время ланча, поэтому мы спустились в большой холл с колоннами и вышли на улицу. Благо, что погода, как всегда, была дождливой, и мы могли спокойно пройтись по бульвару.
В местном кафе мы сели за дальний столик и заказали себе бургеры и кофе. Думаю, что никто так и не заметил до сих пор, что мы их выбрасывали на выходе. Принстон был местом сосредоточения на себе – все, о чем беспокоились студенты – это учеба, полезные связи и будущая карьера. Цвет нации, что ни говори! Я не испытывала никакого дискомфорта от отсутствия полноценного общения с сокурсниками – мне вполне хватало моей семьи. Хоть мы и находились сейчас довольно далеко друг от друга, но создавалось впечатление, что мы по-прежнему живем все вместе.
Я набрала номер Ханны и услышала в трубке любимый голосок:
– Мама, мы сегодня идем на закрытую выставку в Барселоне, в Музее искусств. Там будут выставлены картины, которые полиция изъяла у подпольного коллекционера. Думаю, для того, чтобы селебритиз смогли там опознать свое имущество.
– Я рада, Ханна. А что ты сегодня еще делала? – спросила я.
– Сегодня была тренировка по тхэквондо. И э-э-э… ты не пугайся только…
У меня, наверное, глаза вспыхнули от беспокойства, но я сказала как можно более заинтересованным тоном:
– Я слушаю.
– Ну, в общем, Прайм пробовал научить меня парализовывать окружающих.
– Ну и как? Получилось? – спросила я, чувствуя, что начинаю заводиться.
– Ну, в общем, это несложно. Целая толпа байкеров в баре замерла на минуту! Представляешь! – сказала она с восторгом.
– Байкеров? Каких байкеров? Какой бар?
– Наш, то есть Прайма. То есть он ему принадлежит… Все! Мое терпение лопнуло!
– Солнышко, дай трубку Прайму, пожалуйста!
Он повел ее в место, полное пьяных мужиков? Я была готова наговорить лишнего и как раз набирала воздух в легкие, чтобы это сделать, как телефон исчез из моей руки, и Эдуард сказал медовым голосом:
– Радость моя, мама пока что не может говорить.
Расскажи мне, как дела у тебя?
Ханна стала повторять вышесказанное отцу, а мне до жути захотелось выбросить ланч, выйти на улицу, спокойно пересечь территорию Универа и сломать в ближайшем лесу что-нибудь большое.
– Да, родная, мы тебя тоже любим, – сказал Эдуард с чувством и отключил связь.
Я непонимающе уставилась на Эдуарда.
– Как ты можешь так спокойно реагировать? Он же водит ее по злачным местам, обучает боевому искусству! Ты этого хотел для своей дочери?
Эдуард спокойно посмотрел в мои глаза и ответил:
– Я в долгу перед Праймом. Он, будучи мудрее меня, готовит Ханну к реальной жизни. Я же, слепо любя ее, не стал учить азам выживания. Она совершенно неподготовлена к нашему миру. А ей придется бороться, ты понимаешь? – сказал он, переходя на неуловимый для человеческого уха шепот. – Она не человек, не вам пир, не оборотень. Дочь между этими мирами. А вдруг с нами что-то случится, и она останется одна? Как она выживет?
Я опустила глаза, признавая его правоту. Я всего лишь хочу получить обратно свою милую девочку, которая выросла слишком быстро. Это эгоистично и недальновидно.
– Хорошо, но Бруксу я все равно позвоню! – сказала я и протянула руку за своим телефоном.
Мы как раз вышли из кафе и отправились на последнюю пару по физкультуре. Эдуард и я посещали ее вместе. Я изо всех сил отбивалась от предложений стать чер-лидером местной команды по футболу. Эдуард с легкостью уклонялся от предложений играть за нее. Трубку взял Вилли и сказал, что Брукса нет дома больше недели, и он понятия не имеет, где он. Эта новость расстроила меня.
* * *
На выставке было немного людей, но они были донельзя колоритными и экзальтированными. Элегантно одетые парочки прогуливались между картинами, стоящими на мольбертах и сдержанно высказывали свои восторги либо сомнения. Я прислушивалась к фразам, которыми перебрасывались посетители и узнавала много нового. Прайм шел следом, невероятно красивый в черном костюме. Он с трудом заставил себя надеть его и вообще прийти сюда. Но зато он заплел косу каким-то хитрым плетением, да и вообще привлекал к себе всеобщее внимание. Он был крайне безразличен к живописи и надел пиджак только потому, что его не пустили бы сюда в кожаной куртке и армейских ботинках. Явно скучая, он ходил за мной, словно охранник, и не обращал ни на кого внимания. Я же переходила от одной картины к другой и снова начинала свой осмотр. Тело ныло от тренировок, и будь я человеком, меня покрывали бы с головы до ног синяки и ссадины. Но красивое бордовое платье, которое так хорошо контрастировало с моими рыжеватыми волосами, открывало только белоснежные руки и спину. Высокая прическа и гранатовые серьги дополняли образ. Я старалась как можно осторожнее передвигаться – потому что длинный подол так и норовил запутаться вокруг моих ног, и в руке держала бокал с кислым шампанским. Мне его выдали на входе, и я еще не придумала, куда его поставить или выбросить.
В конце павильона, у окна, я заметила старинную картину, сюжет которой меня заинтересовал. На переднем плане, спиной к зрителю, стояла девушка, волосы которой были заплетены в косу и уложены тяжелым узлом. На ней было старинное платье, но ткань была дорогой, словно из черного атласа. В левой руке она держала медальон на длинной цепочке и гроздь красного винограда, а открытой ладонью правой руки опиралась на стену, словно обессилев. Девушка стояла, отвернувшись лицом к окну, из которого хорошо просматривалось ночное море под большой луной. По морю уплывал корабль, почти что скрывшись за горизонтом. Сама атмосфера картины была настолько грустной, безрадостной, что я вообще удивилась, откуда у подпольных коллекционеров появилось желание иметь подобное у себя в трофеях. Я почти что уже уходила, но, бросая прощальный взгляд на картину, я просто замерла от неожиданности – в волосах девушки я увидела два серебряных гребня моей мамы! Я присмотрелась к ним внимательнее и, не говоря ни слова, обернулась, разыскивая Прайма. Он стоял спиной ко мне, почти что в коматозном состоянии. Я взяла его за руки и развернула к картине. Когда он увидел ее, то его зрачки расширились и он побледнел.
– Это ее медальон! – выдохнул он. – Адель! Это… она!
Я перевела взгляд на картину и стала рассматривать внимательнее. Эта картина была необычна, и все, нарисованное на ней, было похоже на какие-то знаки. Я не хотела оставлять Прайма в таком состоянии одного, поэтому жестом подозвала к себе официанта. Молодой испанец приветливо улыбнулся, и я попросила его привести к нам распорядителя выставки и наконец-то отдала ему свой бокал. Когда я повернулась к Прайму, он уже пришел в себя и, вглядываясь в картину, спросил:
– Что ты можешь сказать об этой работе, периоде написания, художнике?
Я задумалась. На первый взгляд картина казалась довольно старинной, но она была написана такими красками, которые использовались примерно двести лет назад. Особенно кармин, который сверкал на гроздьях винограда.
В ответ Прайм только кивнул.
– Она старше Адель на двести лет, не меньше! – радостно сказала я.
Как он улыбнулся! Я никогда еще не видела его таким счастливым. Он, вечно собранный и сосредоточенный, улыбнулся, словно мальчишка! Я невольно заулыбалась тоже, радуясь вместе с ним.
– Я так и знал! – сказал он.
– Что вы знали? – спросил вежливо распорядитель выставки. – Вы нашли свое утерянное сокровище?
– Думаю, да! – сказал Прайм.
– О, как же я рад это слышать! Правду сказать, мы были немного удивлены, когда нашли ее среди остальных украденных картин. Неизвестный художник, странный сюжет. Словно прощание и одновременно надежда на встречу…
Прайм, казалось, его не слушал, – Я готов приобрести эту картину. Надеюсь, это возможно? – спросил он.
– Думаю, да. Нужно только дождаться окончания закрытого просмотра и связаться с юристами нашего музея. Если не найдется собственник картины, то вы вполне сможете ее приобрести. Будьте спокойны – картину не планировали приобретать для экспозиции. Она все равно попала бы на открытые торги. Так что вы даже, в некотором смысле, выручите нас.
Прайм согласно кивнул головой:
– Разумеется. Могу ли я завтра направить к вам своих юристов?
– Конечно… м-м-м…
– Месье Марини.
– Да месье Марини, конечно же. Мы будем ждать ваших представителей послезавтра. Наш директор будет рад встретиться с ними около десяти утра.
– Благодарю вас.
Мы вышли из музея, и Прайм был сам на себя не похож. Он шел, смотрел под ноги и улыбался! Я еле успевала за ним, но он, казалось, не обращал на это внимания. Когда мы дошли до его машины, он очнулся и сказал:
– Прости меня, Ханна! Я совсем забыл, что ты в неудобной обуви. Ты голодна?
– Нет, вчерашней охоты было достаточно, – сказала я, снимая ненавистные туфли. До машины я дошла босиком, на цыпочках. Оказавшись внутри, я достала из-под сиденья свои кеды и одела их с нескрываемым облегчением.
Мы проехали пару кварталов молча. Прайм вез нас домой по шумным улочкам Барселоны.
Я же мечтала только об одном – засесть в кабинете Прайма за компьютер и на просторах Интернета собрать как можно больше информации об этой картине. Там у нас будет время подумать о значении сюжета и все обговорить. Машина шла тихо, и мы остановились на светофоре около винного магазинчика. На витрине была нарисована большая гроздь винограда, из которой вытекало вино и лилось в бутылку. Я чуть не подпрыгнула на месте.
– Прайм! Ты же рассказывал, что за домом Адель рос обширный виноградник?
– Да, а что, Ханна?
– А что еще было, связанное с виноградом? Ну, девушка на картине держала медальон и гроздь винограда, верно? Может, это подсказка?
Прайм удивленно посмотрел на меня, и я увидела, что он догадался. Он вжал педаль газа машины на максимум, и мы помчались с домой.
По дороге он торопливо говорил, скорее рассуждал, вслух:
– На картине изображена Адель. Она смотрит на корабль, на котором уплываю я. Она была так печальна, когда я видел ее в последний раз. Думаю, что эта картина как раз и передает ее чувство одиночества. Она в руке держит медальон – это единственная вещь, которую я не нашел.
Мне вдруг стало стыдно. Я и не думала, что музей «имени Адель» появился в результате долгих поисков ее самой.
– Я был уверен, что потерял ее навсегда. Но сегодня, – Прайм снова улыбнулся, – я получил надежду на то, что она, каким-то образом… ее жизнь не окончилась так рано. Ведь картина написана через двести лет после ее смерти! Это видно по стилю написания.
Хорошо прослеживается влияние французской школы, которая сформировалась намного позже ее предполагаемой смерти.
Я удивленно посмотрела на него. Откуда такие познания?
– Ну, никто не запрещает мне читать мысли окружающих, – весело сказал он и добавил: – Я ошибался все эти годы!
Мне было радостно видеть его таким ожившим.
Он замолчал и потом проговорил:
– Она знала, кто я такой и искала подобных мне.
Ведь никто лучше вампиров не мог ей помочь найти мастера Прайма Ван Пайера. Учитывая наше небольшое сообщество и тщательно оберегаемую нами тайну существования рода, думаю, что в конце концов она стала вампиром!
Я только кивнула в ответ, потому что пришла к такому же выводу.
Прайм продолжил:
– Я же практически сразу ушел в тень. Тайно руководил вампирами через Триумвират. Даже они не знали о том, что я существую. Все считали меня погибшим от рук оборотней Венецианца. Кстати, о них…
Вдруг Прайм резко ударил по тормозам, из-за чего я ударилась головой о сидение напротив. Когда я посмотрела через лобовое стекло, то увидела Брукса, который стоял перед воротами дома Прайма! Как обычно: руки в карманах джинсов, взгляд из-под лба, ноги на ширине плеч. Я просто задохнулась, когда увидела его. Я забыла все, что было неправильного между нами, все обиды – все словно испарилось. Главное, что он приехал! Что он тут, со мной!
Я выскочила из машины и, не помня себя от радости, бросилась ему на шею, обвив ногами его талию. Я всегда так делала раньше. Мне некогда было думать о приличиях. Это же Брукс!
– Ханна? – произнес он, внимательно всматриваясь в меня. – Ты так повзрослела!
Я закивала головой, чувствуя, как слезы катятся по лицу. Я сдержанно всхлипнула и сказала:
– Брукс Вайт! Ты больше никогда так не поступишь! – сказала я с плохо скрываемой обидой в голосе, глядя ему в глаза.
– Прости меня! – сказал он мне на ухо тихонько.
Он аккуратно стер скатившуюся слезу с моей щеки своей огромной ручищей, а потом просто поцеловал.
Это было так правильно, словно мы простили друг друга и заключили перемирие. Когда я снова открыла глаза, то увидела, что Брукс улыбается. Он поставил меня на землю и сказал:
– Эти недели, которые ты провела без меня, будут единственными в твоей жизни!
Хотелось бы в это верить. Я не запрыгала от радости, у меня были основания сомневаться. Раз он оставил меня один раз, то возможен и второй раз.
– Думаешь, что мне хватит твоих слов? – спросила я серьезно.
Брукс посмотрел на меня и сказал:
– Я могу поклясться тебе!
Тут нас прервал сигнал клаксона автомобиля Прайма. Он сидел за рулем и просто просигналил, чтобы мы дали закатить машину во двор. Мне была непонятна его сдержанность. Мог бы выйти из машины, хоть поздороваться с Бруксом. По его лицу я не поняла – рад он ему или нет.
Брукс забрал свой рюкзак, и мы зашли во двор. Прайм спокойно вышел из гаража, закрыл ворота. Потом неторопливо пересек двор и подошел к Бруксу. Сказать, что тот напрягся – ничего не сказать.
– Долго же ты собирался! – сказал Прайм. – Я думал, что ты так и не приедешь.
Он остановился и внимательно посмотрел на Брукса. Я была готова к тому, что тот сейчас взорвется и наговорит глупостей, но он спокойно ответил:
– Прилетел, как только узнал, что она здесь.
– Ну и прекрасно! А то я уже стал волноваться за вас. Алиса сказала, что единственный способ придать тебе уверенность – это увезти Ханну на другой континент. Она опять оказалась права.
– Алиса! – воскликнули одновременно я и Брукс.
Прайм кинул Бруксу ключи от гаража и сказал:
– Выбирай любую машину и свози Ханну поужинать. Она расскажет, как проехать к ее любимому заведению.
– Спасибо! – сказала я Прайму и потащила недоумевающего Брукса к гаражу, где мы выбрали красивый «Мазератти», под мерный гул мотора которого уехали в сторону ночной Барселоны.
* * *
Когда дети уехали, и во дворе стало тихо, я поднялся к себе в кабинет и наконец-то переоделся. Потом спустился и обошел дом. Найти месторасположение винного погреба оказалось несложно – я хорошо знал где его искать. Сейчас на его месте был небольшой холм, который пришлось разрыть, чтобы добраться до каменной кладки. Одним ударом ноги я пробил трухлявые остатки массивной деревянной двери, оббитой ржавым железом. В нос ударил затхлый воздух подземелья. От удара обвалилось несколько камней из потолочной арки, которые гулко рухнули вниз, проламывая остовы деревянных бочек. Когда я шагнул внутрь, ноги по колено оказались в грунтовой воде. Осмотревшись, увидел только следы многолетнего тления. Не попади сюда вода, может быть, все сохранилось бы намного лучше. Беспокойная мысль не давала мне покоя: а вдруг то, что оставила здесь Адель, просто истлело и не дождалось меня? Я ускорил поиски, как будто это могло спасти тайник. К моей радости, я обнаружил стеллажи с серыми от пыли бутылками с вином. Насколько я помню, вино изначально было ужасным, но сейчас это уже просто раритетный уксус. Потом проверил каждый закоулок, каждый поворот подвала и ничего не нашел. Мне пришла в голову мысль, что тайник может находиться в бочке или в бутылке, поэтому я принялся методично разбивать их одну за другой. Думаю, что найдется пару коллекционеров, которые бы отдали что угодно за них. Но это меня не волновало в данный момент. Через пять минут я бродил по дну, усеянному битым стеклом, в смеси кислейшего вина и грунтовой воды.
Я ничего не нашел. Я еще раз и еще раз обдумывал тайные знаки на картине и размышлял, что же я не так понял. Может, мне стоит перекопать холм с виноградником? Есть ли вообще смысл в поисках? От переполнявших меня чувств я зарычал. С потолка посыпался песок от вибрации, и мне на голову упал камень. Я поднял голову и обомлел – на потолке, под толстым слоем грязи еле просматривался рисунок виноградной лозы, сделанный дегтем. В нем не хватало пары кирпичей, и вся конструкция была достаточно непрочной. Я прикоснулся к нему рукой, не веря своим глазам. Поэтому я стал осторожно убирать грязь с рисунка. Через пару минут удалось расчистить все. Он занимал не больше десяти кирпичей. С виду они были одинаковыми, но на одном из них я увидел нацарапанный символ. Это был неаккуратный рисунок медальона Адель, словно неизвестный художник очень спешил!
Недолго думая, я вытащил этот кирпич и, рассмотрев, заметил, что с тыльной стороны он замазан глиной. Тут было не самое лучшее место для того, чтобы открыть тайник. Через пару секунд я уже был в своем кабинете.
Осторожно, словно хирург, разобрал тайник, добравшись до простой деревянной шкатулки, даже без замка. Я включил настольную лампу и открыл ее. Внутри оказался свернутое в трубочку письмо, обвязанное пожелтевшей лентой, а также сам медальон.
Трудно описать словами, что я почувствовал, снова взяв его в руки. Это было совсем не то, что я ожидал увидеть. Словно Адель вернула его мне, расторгла нашу помолвку.
Мне пришлось собраться духом, чтобы распечатать письмо. На нескольких страницах, выцветшими от времени чернилами было написано:
«Прайм, любовь моя.
Я так много не успела тебе сказать, и мое сердце разрывается от горя. Я пишу это письмо просто потому, что упрямо не хочу верить в твою окончательную смерть. Разум приводит много доказательств, но сердце требует, чтобы я считала тебя живым. Один верный друг передал мне точную информацию, что тебя больше нет.
До сих пор не знаю, как я не лишилась рассудка от горя. Я хочу сообщить тебе, что я всегда буду любить тебя. Эта любовь никогда не покинет мою сущность, мне кажется, что она течет по моим венам и я ею дышу.
Я благодарю судьбу за то, что она послала тебя мне. И проклинаю за то, что забрала. Я не знаю, как выразить то, что я чувствую, мне невероятно тяжело покидать это место. Все здесь напоминает тебя, и я могу дышать, думать, хоть как-то жить.
Да, еще я предала тебя, Прайм. Я вышла замуж за нелюбимого человека, который сделал для меня очень много добра. Он согласился взять меня без приданого, нищую и разбитую. Но не дал мир моему уставшему сердцу, как я надеялась, хотя увез меня из этих мест, и я попыталась как-то жить без тебя. У меня родился сын, и я назвала его твоим именем. Это в память о тебе, моя любовь. Но обстоятельства сложились таким образом, что я снова одна и мне необходимо срочно уехать.
Я искала тебя повсюду, но не нашла. К счастью, ты есть для меня в этом доме, в этих горах, этом лесу и горных озерах. Все вокруг напоминает тебя. Поэтому я попрощаюсь с этим местом, которое помнит твои шаги и присутствие. Мне больно расставаться с твоим подарком, но старая рана открывается в моем сердце, когда я вижу его и снова вспоминаю о тебе.
Прости меня, любовь моя. Мысль о непрожитой жизни с тобой – это самый настоящий ад. Я буду всегда любить тебя.
Твоя Адель».
Я запер все свои чувства под тяжелый замок. Встал, подошел к окну, выпрыгнул на улицу и помчался в горы. Пробежка немного помогла спастись от той раны, которая снова разъедала меня изнутри. Когда я добрался до самой вершины горы, то из моей груди вырвался полукрик, полустон. Горы вернули мне его слабое подобие многократным эхом. Все вокруг померкло. Я был разбит. Я сидел на краю скалы и мечтал упасть вниз и прекратить чувствовать эту боль, которую невозможно унять. Это мой персональный ад, который снова разверз свои врата. Пошел дождь, стирая очертания окружающего мира. Только бы она была счастлива! Все равно, как и с кем! Но я принес ей столько боли. Любя, уничтожил. А все ради своих амбиций, долга. Как я не понял, что она – мой главный смысл и долг. Я корил себя за это уже не одно столетие и никогда не перестану корить. Вся многовековая мудрость тут не поможет. Это – область любви. Тут свои законы. Я привычно закрыл глаза и замер, желая превратиться в камень. Когда над морем стало начало подниматься, я открыл глаза и спустился в дом Адель, минуя место, где когда-то стояла моя хижина.
В моем кабинете, на подоконнике сидела Ханна и что-то читала.
– Ханна, позволь мне войти, – сказал я бесцветным голосом.
Она обернулась и сразу спрыгнула с подоконника.
Когда я зашел внутрь, то увидел, что письма она не тронула.
– Где твой Ромео?
– Он спит в гостинице. Привез меня в полночь домой, а сам уехал.
– Как погуляли?
По сияющим глазам Ханны я понял, что все у них отлично. Я сел за стол, открыл шкатулку и протянул ей письмо. Она в нерешительности замерла и спросила:
– Это ее письмо? Ты уверен, что хочешь мне его дать?
Я просто кивнул головой. Она присмотрелась внимательнее и спросила:
– Как ты, Прайм?
– Плохо, чего скрывать. Ты читай, – сказал я и закрыл глаза.
Ханна успела прочитать только три предложения, как до меня дошел запах слез. Она читала, затаив дыхание и сжав плотно губы. Потом отвернулась к окну и вытерла слезы.
– Нечего реветь, – сказал я, втайне благодарный ей за сочувствие.
Она обернулась и сказала:
– Это такая грустная история… – потом она приосанилась и серьезным тоном заявила: – Она уехала, потому что все считали ее мертвой и ей нужно было скрыться. Думаю, что она от кого-то бежала, иначе, зачем ей понадобилось скрываться? Она рисковала, заехав сюда. Да, и я думаю, что она стала вампиром. Ведь иначе она бы не бросила своего сына!
– Да, это было бы неплохо, – безразлично сказал я.
– Прайм! – почти крикнула Ханна. – Как ты можешь так спокойно говорить? Это возможно! Ведь картина написана почти через двести лет после ее смерти, с такими деталями, о которых знали только вы оба. Ну как ты не понимаешь? Она искала тебя и нашла вампиров. Может, кто-то обратил ее?
– Прости меня, Ханна. Просто я сейчас немного не в настроении…
– Раскрылись старые душевны раны? – спросила она тихо.
– Да, а это единственное, что может погубить вампира, ты же знаешь.
Ханна решительно подошла ко мне и сказала:
– Как ты не понимаешь? Ты можешь ее вернуть! Это просто дело времени! Неужели ты этого не хочешь?!
– Еще как хочу! Вопрос в том, достоин ли я ее? Ты читала письмо? Ты поняла, что я с ней сделал?
Ханна ничего не ответила, она искала доводы, чтобы ободрить меня, но не находила слов. Повисла тишина. Она уселась на подоконник и задумалась. Потом сказала:
– У тебя есть только один выход.
– Предположим, что я найду в себе смелость посмотреть ей в глаза. Что ты придумала?
Глаза Ханны задорно загорелись, и она затараторила:
– Она ведь думала, что ты погиб, верно? А ты всячески скрывался, пользуясь забвением и гипнозом? Откуда ей было знать, что ты ее ищешь? Откуда знать, что ты жив? Ты внимательно читал письмо? Я уверена, что она так же скорбит по тебе, как и ты по ней. И не продолжить поиски – очередная ошибка!
– Продолжай, – ответил я Ханне.
Она замолчала и после раздумий заявила:
– Я считаю, что раз ты так и не смог найти ее, то единственный способ – это объявить миру вампиров, что ты существуешь. Пусть она найдет тебя. И если это произойдет, значит, ты ей нужен.
Она замерла, ожидая моей реакции. Даже немного ссутулилась, потому что знала, чего просит.
– Разрушить все, что я создал? Ты представляешь, что предложила? Триумвират этого просто так не оставит! Они не захотят отдавать власть. Будет война.
– Ну, я не уверена, что прям так уж и война… – начала было Ханна.
– Не уверена? А как ты считаешь, как отреагирует Триумвират, узнав, что они были моими пешками? Аронимус превратился во властолюбивого диктатора и просто так не отступит!
– А тебе обязательно забирать власть?
– Ханна, ты, конечно, добра мне желаешь, но ты не совсем понимаешь ситуацию. Так сложилось, что мне место только вверху иерархии вампиров. То, что ты видишь сейчас байкера-отшельника – это просто бутафория. Моя миссия – руководить и хранить. Я бывший генерал-вампир. Боевой. И как только я появлюсь, то всегда найдется две-три враждующих группировки, желающих заполучить меня в свои ряды.
– И чем это закончится? – спросила она расстроенно.
– Закончится тем, что, проведя сбор данных, я сам определю победителя и помогу ему выиграть.
Ханна устало села на подоконник и стала размышлять:
– И ты выберешь тех, кто максимально соответствует критерию «тайна, тайна и еще раз тайна»?
– Да, – честно ответил я.
– Тогда я знаю, что мы сделаем. Мы отправимся домой и на семейном совете, на который я тебя приглашаю, решим, как поступить.
Меня заинтересовало по этому вопросу мнение Диксона, Брукса и Эдуарда.
– Это неплохая идея, – сказал я Ханне, – только дождемся покупки картины и тогда решим, что нам делать. Я с радостью приму советы Диксона и Элизы, а особенно хитрющей Алисы.
Мы почти одновременно услышали звук моего автомобиля в паре миль от дома. Брукс Вайт направлялся к нам. Глаза Ханны засияли, и она побежала вниз прихорашиваться, но около двери остановилась и сказала:
– Прайм, у меня будет единственная просьба на сегодня!
– Все что угодно после урока тхэквондо! – ответил я серьезно.
– Пожалуйста, прими душ! Этот запах кислятины просто невыносим!
– Конечно, прости.
Мы услышали, как на заднем дворе обрушился свод старинного винного погреба, который столько лет хранил то, что я безуспешно искал по всему миру.
* * *
Профессор Паула Джонс была настоящей причиной, ради которой нам пришлось покинуть Бейнбридж и переехать в Принстон. Эта худая и сутулая женщина средних лет со светлыми глазами и мышиного цвета каре была нашей единственной надеждой.
Диксон и Эдуард убедили меня, что если мне удастся втереться к ней в доверие и стать ее помощницей в лаборатории, то это укрепит мои познания в генетике, а использование ее новаторской научной базы поможет выяснить, чего ожидать от союза Ханны и Брукса. Ведь любовь любовью, но они представители враждующих видов! Ханна получеловек и полувампир, а Брукс – прекрасный представитель расы оборотней, и неизвестно чем это может кончиться.
Никто не говорил об этом вслух, но перспектива скорой женитьбы заставила нас усиленно искать ответы. Главный вопрос: что произойдет, когда они решатся завести детей? Конечно, это произойдет не в ближайшем будущем, о чем нас неустанно уверяла Алиса. Ведь когда-нибудь это произойдет, и, казалось, спешить некуда… Но профессор Паула Джонс не вечна, неизвестно, сколько времени она еще сможет преподавать в Университете. В человеческом мире все так быстротечно и непрочно! Что угодно может подорвать ее положение среди преподавателей. Она достаточно не от мира сего, чтобы быть отшельницей, и слишком удачный ученый, чтобы вызывать профессиональную зависть.
Поэтому сейчас я сижу в ее лаборатории после занятий и мою использованные пробирки и чашки Петри. Это можно назвать игрой с водой. Потому что я бесконечно долго смотрю на то, как вода струится по стеклу, смывая результаты экспериментов. А ведь могла бы сделать это за пару секунд!
Профессор Джонс только недавно перестала стоять у меня за спиной и ревниво следить за тем, как и что я делаю в ее лаборатории. Она, конечно, формально принадлежит Университету, но Джонс так не считала. Это выстраданное детище, было ей дороже всего на свете. Лаборатория досталась ей непросто. В то время как ее сверстницы бегали по свиданиям и по классам йоги, она упорно занималась наукой и не успела оглянуться, как ее неброская красота увяла, а сверстники обзавелись семьями. Перспектив выйти замуж и состояться как женщина у нее, на сегодняшний день, не было. Поэтому эта лаборатория – нечто вроде единственного ребенка для Джонс. А ту тематику, которую она разрабатывала, можно считать прорывом в генетике.
Однажды мы с Эдуардом сидели на ее лекции. В конце второй пары Джонс предложила нам задать ей вопросы. Конечно, желающих не было, но тут Эдуард вдруг шепнул мне:
– Тяни руку!
Я удивленно вскинула бровь, глядя на него. Эдуард ободряюще кивнул головой, и я сдалась – вряд ли он втянет меня в авантюру, поэтому подняла руку.
– Да… э-э-э… – удивленно протянула профессор Джонс.
Я была первой, кто решился на такое в этом семестре на ее лекции.
– Ричардсон, Бэль Ричардсон, – представилась я вежливо.
– Да, миссис Ричардсон, – сказала она.
В аудитории послышались шепот и смешки. Смеялись, в основном, девушки, которые все не уставали обсуждать мое ранее замужество. Как только я встала, то увидела, что Эдуард подвинул мне только что исписанный лист. Я зачитала его и поняла практически половину сказанного, но на Джонс это произвело сильное впечатление!
Эдуард же делал вид, что не при чем, у него просто талантливая жена.
– Миссис Ричардсон, я думаю, что ответ на ваш вопрос займет достаточно много времени, которым мы сейчас не располагаем, но вкратце могу сказать, что… – Профессор повернулась к доске и увлеченно стала чертить на доске схемы и формулы, которые Эдуард аккуратно записывал для Диксона, пока не прозвенел звонок.
Я еще раз с восхищением посмотрела на Эдуарда. Он сосредоточенно писал, но успел наклониться ко мне и шепнуть:
– Она поражена. Наверное, планирует поговорить с тобой после пары.
– Что я ей скажу? – спросила я, фактически паникуя.
В ответ Эдуард открыл какую-то книгу на нужной главе и дал мне ее прочесть. Это было как раз по теме моего вопроса. Память идеально запомнила каждую буковку, и я, наконец-то, поняла, о чем спросила Джонс. Мне стало спокойнее. Я была вполне готова к обсуждению метахондриальных ДНК.
Разговор вылился в час обсуждения вопроса, потом в обмен электронными адресами. Профессор была несказанно рада, что у нее появился заинтересованный слушатель и помощница в моем лице. Мне даже пришлось оформить кучу бумаг, чтобы получить доступ в лабораторию. Но не это главное. Главное, что у меня появилась возможность как следует разобраться в ее методике и использовать на благо Ханны.
– Миссис Ричардсон, сегодня нужно сделать еще серию тестов, чтобы прогнать оборудование, проверить погрешности и определить максимальную нагрузку.
Джонс хотела еще что-то сказать, но явно колебалась. Она ревниво посматривала на меня, все еще не доверяя свое детище. Мне пришлось только согласно кивнуть головой, преувеличенно аккуратно складывая пробирки. Я медлила, просто боялась спугнуть ее хрупкое доверие. Если сейчас Джонс решится оставить на меня лабораторию, то я смогу, наконец-то, сделать первые тесты. Поэтому я спокойно улыбнулась, стараясь выглядеть как можно сосредоточеннее и послушнее. Джонс зажмурилась и спросила:
– Вы не могли бы сделать это вместо меня? – спросила она.
Я немного нахмурилась. Нужно было изобразить студентку, которая рвется, скорее, в ночной клуб, чем в лабораторию. Потом я ответила:
– Хорошо, только скажу Эдуарду.
– Э-э-э… миссис Ричардсон, – начала было профессор Джонс.
– Бэль, просто Бэль, – сказала я на удачу.
Немного фамильярно, но так будет проще с ней общаться – незачем лишний раз уточнять мой семейный статус.
– Хорошо, Бэль так Бэль, – не совсем приветливо откликнулась Джонс. – Мистер Ричардсон не будет сердиться, что остался без ужина сегодня из-за твоей помощи мне?
– Думаю, что Эдуард с пониманием отнесется к сложившейся ситуации, – ответила я ей.
Джонс кивнула головой и снова уселась за свой стол. Такой оживленный диалог был прорывом для нее. Я вышла в коридор и набрала номер Эдуарда. Я преувеличенно громко сказала:
– Эдуард, я сегодня задержусь в лаборатории. Профессор Джонс попросила помочь ей с тестами новой аппаратуры.
Новая аппаратура. Ха! Диксону и Элизе пришлось организовывать специальный фонд помощи для ученых-генетиков, которые работают над спасением фауны планеты, для того, чтобы была возможность дать гранд на покупку этого оборудования профессору Джонс.
На что Эдуард ответил:
– Поздравляю! Сделай сегодня серию тестов на совместимость ДНК Ханны и Брукса. Осталась всего неделя до начала экзаменов, ты же знаешь. А потом выпускной и каникулы. Времени осталось немного!
– Конечно, любимый! – сказала я и, улыбаясь, добавила: – И не ешь одну пиццу!
Эдуард хмыкнул и отключил телефон. Мы собирались на охоту послезавтра вечером, мои глаза были уже почти черными. При постоянной работе с Джонс я опасалась, что она заметит изменение их цвета. Но она не обращала внимания на такие мелочи. Джонс жила в каком-то собственном мире, в котором не было места таким глупостям, как цвет глаз ее ассистентки.
– Ну, я пошла? – спросила она, неуверенно топчась на пороге. Ей явно не хотелось уходить. Она слишком переживала за свое детище. Нужно было ее как-то успокоить.
– Профессор Джонс, если я правильно поняла, то вы ждете от меня следующее: я должна, согласно установленному вами протоколу, провести серию прогонов на граничащих показателях. Потом аккуратно зафиксировать максимально высокие пределы и внести в журнал. Затем уничтожить материал исследования, согласно инструкции, записать результаты и выключить оборудование. Электронный ключ от лаборатории завезти к вам домой. Я правильно поняла?
– Да, а еще и журнал с результатами исследований.
– Хорошо, профессор.
Профессор Джонс кивнула головой и решительно вышла из лаборатории.
Как только дверь закрылась за ней, я немедленно приступила к работе. За полтора часа я быстро провела серию необходимых исследований на тканях мыши и жабы. При обработке данных оборудование сработало прекрасно; результаты были занесены в журнал, а пробирки отмыты. Но потом я достала из рюкзака криоконтейнер с образцами крови Ханны и Брукса и провела с ними серию экспериментов. Данные списала на флешку и тщательно уничтожила образцы. Потом закрыла лабораторию и покинула здание кафедры. На улице витал легкий аромат акации, а я была неимоверно довольна собой и результатом исследований. На стоянке меня ждал Эдуард в своем полуспортивном автомобиле, который выглядел, как инородное тело на фоне старинных зданий. Сияющая поверхность черного авто отражала огни университетского парка.
Эдуард, как всегда, галантно распахнул передо мной дверцу, и я уселась на светлое кожаное сидение.
– Бэль, как все прошло? Хотя могу и не спрашивать – ты просто светишься от удовольствия! – сказал Эдуард, привычно выполняя крутой поворот на основную трассу городка.
– Да, все получилось. Теперь осталось расшифровать данные, и мы получим представление о своих внуках.
Эдуард задумался и ответил:
– Бэль, ты только посмотри на нас! Двое молодых людей, которые не так давно поженились и у которых уже есть взрослая дочь! И мы планируем внуков! – он внезапно расхохотался.
Я тоже не удержалась, как только увидела его молодое, прекрасное лицо, и вспомнила Ханну, которая смотрелась с нами, словно одногодка.
– Мы уникальная семья! – сказала я с гордостью.
– Да, но эта уникальность заставляет нас искать ответы. Столько неизвестных! Как будет выглядеть Ханна через десять лет? Будет ли она выглядеть старше нас?
Придется ли выдавать ее за нашу тетку? Или старшую сестру Элизы? Избежит ли она «вечной школы»? Сможет ли она иметь детей? И какими они будут? – Эдуард замолчал, задумавшись.
– Ну, ответ на этот вопрос мы частично получим сегодня, – сказала я спокойно, когда наша машина остановилась около дома профессора Джонс.
Двухэтажный домик из красного кирпича и с глицинией у входа выглядел очень уютно, впрочем, как и остальные такие же дома преподавателей на этой жилой университетской улочке. Я вышла из машины и мне пришлось напустить на себя утомленный вид, ведь, по идее, я только что пожертвовала семейным ужином ради науки. Эдуард же остался в машине, скрытый за затемненными стеклами. Я осторожно нажала на звонок. Судя по звукам, профессор Джонс сидела в гостиной и ждала моего появления. Она торопливо открыла дверь, тщательно скрывая свое беспокойство. Она уставилась на меня, ожидая по привычке, что с ней заговорят, а она только будет односложно отвечать на вопросы.
– Добрый вечер, профессор! – сказала я сдержано.
– Да, да… Добрый вечер! – сказала она, топчась на пороге. Приглашать меня в дом она не собиралась, значит, будем говорить на пороге.
– Я привезла вам ключ от лаборатории и журнал.
– О… ну да. Спасибо, что заехали. Миссис… э… Бэль.
– Пожалуйста! – сказала я веселее и заставила себя оторвать взгляд от бьющейся жилки на шее профессора Джонс.
Та немного расслабилась и все хотела еще что-то спросить, но не решилась.
– Спокойной ночи, профессор! – сказала я и, развернувшись, ушла.
По дороге я нашла камень и демонстративно об него споткнулась. Смущенно оглянулась на Джонс, которая как раз закрывала двери, и пошла к машине.
Все, концерт окончен! Я села на свое привычное место возле Эдуарда за рулем и, когда захлопнулась дверь, воодушевленно сказала:
– Не терпится показать результаты исследований Диксону! – сказала я оживленно.
– Оу, какой энтузиазм! – сказал Эдуард задорно.
– Конечно! Наконец-то есть возможность выполнить мое обещание, которое я дала себе? когда Ханна была совсем маленькой. Я обещала себе узнать как можно больше о ней, чтобы быть готовой ко всему.
– Мы выполним его, не волнуйся. Жаль, конечно, что ты не планируешь выполнять еще одно свое обещание.
Я удивленно посмотрела на него. Эдуард ничего не ответил и нажал на газ. Мы проехали в полной тишине пару миль. Эдуард ждал, когда же я наконец-то пойму, о чем это он.
– Бэль, я просто возмущен! – сказал он наконец-то в притворном негодовании.
– Что? – спросила я непонимающе. Я только что, как супер-шпионка, провела серию пиратских тестов в научной лаборатории, а он возмущен!
– Ты, оказывается, не собираешься выполнять данное слово! Ты помнишь наш уговор?
– Какой именно? – спросила серьезно.
Сколько у нас было этих договоров и сделок.
– Тот, в котором ты дала мне обещание ходить на все танцы взамен на право самой выбрать себе машину!
Я открыла рот от удивления. Это было словно в прошлой жизни – столько всего с тех пор случилось… Я задвинула это обещание на задворки моей обширной памяти.
– Но, Эдуард… – сказала я жалобно.
Я была не готова сейчас осваивать эти нелепые телодвижения! Я страдальчески наморщила лоб, надеясь на его милосердие.
– О, да! – ответил Эдуард. – Я не хочу смотреть, как моя великолепная жена топчется на месте, словно ученица младших классов! Я мечтаю скользить с тобой по паркету в страстном танго и невесомом вальсе… – продолжил Эдуард мечтательно.
Я пару раз стукнулась головой об приборную доску и потом сказала с надеждой:
– А может, я верну тебе машину?
Тут Эдуард решительно ответил:
– Ну, уж нет! Я почти век нормально не танцевал! А ни с кем, кроме тебя, я этого делать не собираюсь!
– Почему? – поинтересовалась я, чтобы потянуть время. Может, придумаю, как открутиться…
– Почему? – переспросил он.
– Да, почему? – повторила я с вызовом.
Он ухмыльнулся и внезапно свернул с привычного маршрута, сделав крутой поворот в сторону центра Принстона. У меня появились нехорошие предчувствия.
Эдуард притворно вздохнул и заявил:
– Придется объяснить тебе на практике!
Посреди вечернего клуба бушевала вечеринка. Я с кислым лицом наблюдала за резвящейся молодежью. Те, кто умел танцевать, топтались, подпрыгивали и качались в такт и не очень музыке. Я тоскливо посмотрела на разгоряченных девиц, которые визжали в конце каждого куплета незамысловатой песенки. Парни все больше топтались на месте. Эдуард взял меня за руку, провел к дальнему столику и помог мне справиться со стулом. Как галантно с его стороны!
– Конечно, мы одеты не по случаю, но сейчас никто не будет выгонять нас с позором за это, – сказал Эдуард весело. – Я сейчас вернусь!
Его неизменно веселил мой священный ужас перед танцполом.
Он грациозно пробрался сквозь толпу девушек, которые провожали его восхищенными взглядами. Эдуард добрался до диджея и о чем-то с ним договорился.
Когда он пробирался назад, его уже ждали. Две девушки встали у него на пути в попытке познакомиться. Мне не нужно было даже напрягаться, чтобы услышать запах алкоголя, который придал им уверенность. Эдуард вежливо поздоровался и проскользнул к нашему столику, оставив этих наяд ни с чем.
– Я совершенно не умею танцевать! – с вызовом заявила я. – Сейчас выйду с тобой в центр зала и грандиозно опозорюсь!
– Бэль! У тебя просто не может не получиться! Перестань волноваться. Идем танцевать!
Я не сдвинулась с места. Тогда Эдуард применил нечестный прием. Он наклонился надо мной, и его глаза оказались настолько близки к моим, что я не видела ничего, кроме его совершенного лица. Это заставило меня разволноваться.
– Бэль, я не позволю тебе опозориться… – сказал он мне хрипловатым голосом, гипнотизируя меня своим чарующим взглядом.
Я просто почувствовала при этом, как наши тела потянулись друг к другу. Он провел рукой по моей щеке и сказал:
– Всего один танец…
Мое тело предательски отреагировало – я была готова набросится на мужа прямо здесь!
– Ты манипулируешь мной самым бессовестным образом! – сказала я.
Он осторожно потянул меня за руку и я встала. Эдуард с явным удовольствием приобнял за плечи и повел в центр танцпола. Как только мы туда добрались, диджей сразу же среагировал: зазвучала мелодия танго.
– Любимая, я неимоверно польщен твоим согласием! – заявил Эдуард.
– Не пытайся подсластить пилюлю! – сказала я.
Эдуард сказал настолько тихо, что никто из окружающих не смог бы услышать сказанное им:
– Это так просто, что я боюсь, ты будешь разочарована. Столько лет бояться и все впустую! – улыбаясь сказал он.
Я зыркнула на него, и он спохватился:
– Левой рукой возьмись за мое плечо, правую руку предложи мне.
Я так и сделала.
– На следующий такт начинаем танцевать.
– Да что делать-то? – спросила я в панике, пока музыка звучала, словно в замедленном темпе.
– Что-что? Страстно смотри в мои глаза, держи спину и представь, что ты охотишься на меня, а я – на тебя. Только цель не убить, а поцеловать. Это словно игра – мы рядом и в то же время недоступны друг другу.
Я себе это живо представила. Мне почему-то стало интересно и мои вампирские инстинкты взыграли не на шутку.
Когда мы начали танцевать, то окружающие решили, что мы профессиональные танцоры, наверное. Девушки расступились и освободили нам достаточно места для танца. И хорошо, что никто из них не слышал, как Эдуард подсказывает мне каждое движение.
Мы танцевали, не отрывая взглядов друг от друга, и я смотрела, как глаза Эдуарда темнели от страсти. Было приятно чувствовать всю красоту и совершенство друг друга, и то физическое желание, которое становилась все сильнее. Мы кружили, наступали, преследовали друг друга, и когда в воздухе повис последний аккорд танго, я оказалась практически над танцполом, в крепких объятиях Эдуарда. Он торжествующе посмотрел на меня и, гладя в глаза, поцеловал, едва сдерживая бушевавшую, словно огонь, страсть. Раздались редкие аплодисменты, и мы словно очнулись.
Эдуард поднял меня, и я не знала, куда деваться – настолько неловкой была ситуация. Вокруг блестящие глаза. У кого восхищенные, у кого скучающие. На мое счастье, ди-джей поставил какую-то медленную мелодию и молодежь, разбившись на пары, затанцевала тоже. Эдуард зашептал мне на ухо, отчего мурашки пробежали по спине и собрались тугим узлом внизу живота:
– Едем домой или еще потанцуем?
Я решительно спросила:
– А тебе дорога машина и наш дом? Боюсь, что разнесем его на куски!
Он прижался ко мне и ответил:
– Есть неплохое местечко у реки, недалеко отсюда…
Но я его не дослушала и потащила к выходу, заявив на ходу:
– Я согласна учиться танцевать! Только, если ты будешь учителем!
* * *
На площади было многолюдно, хотя это и не удивительно – в разгаре был карнавал. Нарядные актеры прохаживались по площади перед музеем, соревнуясь с местными жителями в вычурности нарядов. Ярко светило солнце, поэтому мне пришлось идти через освещенную площадь в мотоциклетном шлеме и перчатках, не считая куртки и брюк, весь черный с головы до ног. Не думаю, что сияние моей кожи на ярком солнце удастся выдать за хороший грим.
– Эй, а ты не перепутал карнавал с Хелловином? – насмешливо крикнул за моей спиной парень в костюме Пьеро, рассматривая меня с вызовом, особенно мои мотоциклетные сапоги.
Я развернулся и посмотрел на него через стекло шлема. Невысокий парень решил зарисоваться перед своей девушкой, до чертиков завидуя моей крутизне. Неудачная идея – задирать байкера. Хотя он и не понимал, что я до ужаса завидую ему – он стоял со своей довольно посредственной невестой, и та млела от счастья в его объятьях. Я посмотрел на них и почему-то улыбнулся. Может, и мне скоро повезет и я смогу вот так же просто стоять рядом с Адель? Я закрыл глаза и снова увидел ее – мою любимую. В этот раз я вспомнил, как она улыбалась мне из окна своей комнаты, когда я сообщил ей, что мы помолвлены. Это воспоминание добавило красок в мой день, окатив волной светлой грусти. Когда я раскрыл глаза, то шумная музыка показалась мелодичнее, а лица людей вокруг меня – красивее. Это всегда было так. Это помогало мне жить.
Я приветливо помахал рукой Пьеро и двинулся дальше – к зданию величественного музея, где меня ожидала картина неизвестного художника, которая была на самом деле посланием мне из глубины веков. Оригинальный способ победить время.
Я с облегчением снял шлем в темном коридоре – очень тяжело жить без запахов. В пустых коридорах мои шаги были единственным источником звука. Я словно очутился в позапрошлом веке. Помнится, какие пышные балы устраивал здесь когда-то граф Агапэто Альварэс. А сейчас вот, висит его изображение в тяжелой раме у входа. Столько величия и надменности во взгляде. Перестарался художник, желая подороже продать картину старому весельчаку и пьянице, которому до величия было ой как далеко!
Два моих адвоката, прилетевших чартерным рейсом из Нью-Йорка, одетые в одинаковые костюмы и с одинаковыми портфелями в руках, ожидали меня возле дверей директора Музея искусств Барселоны. Я вызвал их для того, чтобы они уладили всю бюрократическую волокиту с передачей художественной ценности из одних рук в другие. Они были мастерами в этом деле. Я приветственно кивнул им головой, и мы вместе вошли в кабинет.
Директор сего «храма искусства», стареющий педант с сияющей лысиной, сидел за столом и сочинял, как бы покрасивей сообщить мне неприятную новость, чтобы не расстроить меня. Он не хотел потерять такого клиента, поэтому собирался как можно витиеватее сообщить, что нашелся настоящий владелец картины, который предъявил на нее права и картина уже готовится к отправке в какую-то азиатскую страну. Он не сильно волновался, просто хотел как можно скорее закончить свои дела и попасть на ужин к маме, на котором собиралась его большая итальянская «фамилия». Он внутренне собрался и повернулся ко мне с почтительным выражением лица, которое не обещало мне ничего хорошего.
– О, мистер Марини, как я рад вас видеть! Вы почтили нас своим присутствием в сей знаменательный для всей страны день… – пропел директор на одном дыхании и уже делал внушительный вдох для следующей тирады, но я был не в настроении для таких пышных словесов. Мне нужно было срочно составить план действий, чтобы моя картина не уплыла в неизвестном направлении. Она была мне уж очень нужна!
– Простите, что перебиваю вас, однако я бы хотел побыстрее забрать картину, ведь сегодня праздник, и банки работают только до обеда… – начал я, мысленно умоляя его поторопиться.
Ведь картину могли уже увезти из музея. А мне нужно было проследить ее маршрут.
– Мистер Марини, понимаете, у нас произошла внештатная ситуация, которая, надеюсь, не повлияет на наши взаимоотношения. Я целиком и полностью осознаю, насколько эта картина пришлась вам по вкусу и вы были готовы выкупить ее у нашего музея.
«Что такого в этой мазне, что все словно с ума от нее посходили?» – подумал директор между прочим.
– В процесс передачи картины вам вмешался владелец картины и мы, после изучения всех документов, были вынуждены признать право собственности. Как ни прискорбно мне сообщить вам это, но мы не можем продать вам эту картину. Но наш музей может предложить вам картины того же периода и не менее интересные, известных мастеров живописи…
Было самое время прекратить этот словесный поток, и я ответил:
– Думаю, что на правах несостоявшегося покупателя я имею право узнать о том, кто увел у меня картину?
«Чтобы я мог выкупить ее во что бы то ни стало», – мысленно добавил я.
– Да, обычно это так принято, но владелец предпочел, чтобы эта информация осталась конфиденциальной. Надеюсь, вы понимаете это, мистер Марини. Не всякий коллекционер хочет признаваться, что его картину удалось украсть. Это означает, что его хранилище можно попытаться взломать еще раз. Так что это ему не на руку, как вы понимаете…
Так… не получу я прямого ответа сейчас. Ну, ладно. Есть множество других способов… Все, пора прекращать эту комедию!
– До свидания! – только и ответил я, вставая.
Я поднялся, оставляя своих адвокатов в кабинете директора Музея Искусств Барселоны. Я прекрасно понимал, что через час они выйдут из кабинета со всей возможной информацией о моем конкуренте и хорошо, если директор после их встречи не напишет прошение об отставке. Я был веселый и одновременно злой. Я знаю, что сделаю что угодно для того, чтобы получить картину! Я как никогда почувствовал всю свою силу. Картина будет моя – это только вопрос времени!
Зло улыбаясь, я натянул шлем на голову, в последнюю секунду почувствовав острый запах бессмертного! Это был неизвестный мне запах, который я ранее не встречал, но в нем было что-то знакомое. Я прислушался и услышал тихие шаги в восточном крыле музея. Так тихо мог передвигаться только бессмертный! Это не оставляло сомнений. Инстинкты сработали сами собой – я уже крался, ведомый новым запахом. Как только я незаметно пробрался в главный зал и заглянул в длинный коридор, то увидел, как темный силуэт слишком быстро для человека скрылся за поворотом.
Я осторожно пробежался следом и очутился на улице, на границе света и тени. Натянув шлем на голову, смешался с толпой, разыскивая необычный запах. Это было непросто, потому что тысячи сердец бились в неровном ритме, вторя музыке карнавала. Запах растворился в чужих ароматах, поэтому я перестал доверять обонянию и положился на прослушивание чужих мыслей. Голоса привычно слились в потрясающую какофонию. Я немного постоял посреди большой площади, вслушиваясь в мысли окружавших меня существ, а потом просто побрел наугад сквозь толпу.
Тысячи голосов в моей голове говорили на паре десятков языков мира. Однако мне удалось уловить слабый оттенок чего-то древнего и певучего. Это было не суахили, не древнеперсидский, а что-то давно забытое в современном мире… Чтобы найти источник звука, я стал быстрее передвигаться сквозь толпу, отчаянно пытаясь подобраться ближе. Внезапно звук оборвался на возгласе: «Невероятно! Этого не может быть!» и… все. Как я ни прислушивался, больше не услышал ни слова. Вокруг меня толпились люди в маскарадных костюмах, громко играла музыка, кто-то пел, развлекая туристов. Я стал еще внимательнее прислушиваться к происходящему вокруг: музыка в наушниках, мысли многочисленных участников карнавала, шум подземного метро… и ничего более!
Я остановился и стал в отчаянии вертеть головой по сторонам и наконец-то увидел ее. Тонкая фигура, закутанная в темный плащ, стояла, прижавшись к каменной стене, и не издавала ни запахов, ни звуков, словно в том месте никого не было. Это было просто невероятно! Как такое вообще могло быть? Лица я не видел – оно было скрыто под маской.
Мы стали осторожно изучать друг друга, потому что по негласному этикету вампиров мы не должны были бесследно исчезнуть – это не вежливо и означает начало охоты друг на друга как за конкурентами за территорию. В Барселоне было немало вампиров, и я бы не хотел затевать с ними войну. Поэтому я слегка поклонился даме и выпрямился, ожидая ее хода.
Вдруг недалеко от меня послышалось характерное шипение бикфордова шнура и резкий хлопок – мальчишка бросил под ноги прохожих связку петард, взорвавшихся с треском белыми вспышками. Всего на секунду я отвлекся, чтобы посмотреть в его сторону, а когда снова посмотрел через площадь, то незнакомки и след простыл! Не раздумывая, я побежал за ней, только вот была проблема – я не знал, в какую сторону она направилась, стараясь скрыться от меня. Ни запахов, ни звуков!
И тогда я побежал наугад, стараясь найти в воспоминаниях окружающих темный силуэт в плаще. Пробегая по тесным улочкам или вынужденно пробираясь через плотную толпу, я наблюдал за происходящим через глаза окружающих, бессовестно копаясь в их недавних воспоминаниях. Я кружил и выслеживал на улочках вокруг площади, но все было безрезультатно! Меня не оставляла мысль, что картина и эта незнакомка как-то связаны между собой. Я не мог объяснить, почему я так считаю, но интуиция гнала меня вперед.
Через полчаса смеющиеся, орущие, праздные, жующие, пьющие лица смешались в одно большое пятно, и мне пришлось признать, что я потерпел фиаско. Незнакомка исчезла, словно ее и не было здесь и, скорее всего, я только что развязал локальную войну. Что ж, вторая неудача за сегодняшний день! От злости я зарычал и стукнул кулаком по каменной кладке старинного отеля.
Примерно через час мне нанесут недружественный визит представители местных кланов. И мне придется влиять, манипулировать или вводить в заблуждение древних испанцев, чтобы избежать конфликта.
Я прошел немного дальше и увидел маленькое уличное кафе, с уютной террасой, утопающей в южных цветах. Возле входа в кадках росли апельсиновые деревья, укрытые пышными белыми цветами, которые источали густой, маслянистый аромат.
На террасе было малолюдно, поэтому я решил остановиться здесь – вряд ли местные вампиры захотят устраивать разборки на публике. Как же хорошо, что со мной нет Ханны! Не хватало еще и ее втягивать в этот глупый конфликт.
Я присел за крайний столик, который выгодно стоял в тени и, наконец-то, снял мотоциклетный шлем. Привычно встряхнул головой, чтобы освободить длинную косу, снял перчатки и приготовился делать вид, что пью горячий кофе. Официантка не сразу решилась подойти, потому что решила, что я ей померещился. Ее одинокое сердце заколотилось, как бешенное, и она готова была выпрыгнуть из кожи, только как-нибудь со мной познакомиться.
А я с отстраненным видом слушал все, что происходило в радиусе двух миль о того места, где я сидел. Взмах крыльев голубей, шелест шин по старинной брусчатке, скребущие звуки от метлы дворника, шарканье тысячи ног и гул от множества сердцебиений… Все как обычно, бессмертные пока что не появились.
– Приветствуем вас в нашем кафе. Что будете заказывать? – срывающимся голосом спросила официантка, для верности втянув живот и улыбнувшись. «Он нереальный!» – пронеслось у нее в мозгу. – «Я сейчас проснусь и напьюсь с горя!»
Она рассмешила меня, и я легко улыбнулся, что она тут же приняла как подтверждение своей привлекательности и раскраснелась. Я посмотрел на нее более серьезно и сказал:
– Один кофе, пожалуйста!
Мне следовало быть более сдержанным, чтобы не привлекать к себе человеческих женщин. Тем более, что сейчас сюда должны прибыть вампиры. Если будет хоть какой-то намек, что официантка меня интересует, то она может стать разменной монетой в переговорах. А девушка мне не нравилась: она и близко не была похожа на Адель.
Она встрепенулась и спросила томным голосом:
– Американо, латте, капучинно? Что желаете?
– Американо, пожалуйста! – сказал я и отвернулся. Она еще постояла рядом, пытаясь придумать, что еще спросить, но потом потопталась на месте и ушла на кухню, чтобы приготовить кофе и засунуть голову в морозильник. Это всегда помогало ей прийти в себя.
Когда она таки ушла, то воспоминания нахлынули на меня. Я, как никогда, ощутил свое вечное одиночество, от которого меня спасали только воспоминания об Адель. Мне так не хватало ее улыбки, робких взглядов, нежных слов… Я достал из-за пазухи золотой медальон, который висел на шее на золотой цепочке, открыл его и приложил к губам любимый образ. Потом я посмотрел на него снова и с сожалением спрятал за пазуху. Он висел под одеждой на уровне сердца и я положил ладонь на него, подняв глаза, чтобы снова рассматривать толпу в поисках моих бессмертных визави.
Мой взгляд вдруг наткнулся на взгляд знакомых глаз, густо обведенных черным карандашом, как это принято на востоке. Передо мной, посреди толпы, стояла та самая незнакомка, за которой я гонялся недавно по улицам Барселоны. Она стояла и рассматривала меня, была одета не в плащ, как мне сначала показалось, а в паранджу и абая. Когда я снова посмотрел в ее глаза, то в голове пронеслось: «Ханна? Что она здесь делает?»
Но это была не Ханна. Я присмотрелся внимательнее и от шока потерял дар речи – хоть глаза этой бессмертной и были желтого цвета, густо подведены черным, но все же смотрели на меня с таким выражением, которое преследовало меня многие годы… Я вскочил на ноги, опрокинув стол, не думая о последствиях.
– Эй, что ты делаешь? – закричал на меня хозяин кафе.
Понадобилось всего секунда, чтобы все посетители кафе и официанты оцепенели в гипнотическом сне. Все замерло вокруг, только по телевизору продолжался репортаж с футбольного чемпионата Испании, а на плите закипал очередной кофе.
Она развернулась на месте и, воспользовавшись тем, что я пребывал в шоке, улизнула в соседний дворик. Мне понадобилось несколько драгоценнейших мгновений, чтобы побежать за ней. Почему она убегает? Это она или я обознался? В небольшом дворике-колодце никого не было, как я и ожидал. На крыше трехэтажного дома послышались легкое шуршание ткани. Ага, вот и она!
Одним прыжком запрыгнув на крышу, я тут же помчался за удаляющейся от меня фигурой в черном. Она бежала в сторону центральной площади, туда, где я снова не найду ее, когда она спрячется в толпе.
Она еще раз испуганно обернулась назад, чтобы в последний раз посмотреть на меня перед тем, как спрыгнуть с крыши, а потом встала на краю, готовясь к прыжку вниз.
Я в отчаянии протянул к ней руку, словно желая удержать, и сказал:
– Сеньора, не нужно меня бояться! Я не причиню вам вреда и прошу прощения, если испугал вас. Я проездом на этой территории, она мне не принадлежит, и я не собираюсь ее отвоевывать. Я принял вас за другую, поэтому так настойчиво преследовал…
Она замерла в нерешительности, ссутулившись, словно кто-то ее ударил. Она молча стянула с головы паранджу, и по ее спине рассыпались длинные золотистые локоны, цвет которых я тут же узнал. Потом она медленно повернулась и с растерянным выражением лица тихо спросила:
– Это действительно ты, Прайм?
А я не мог ответить. Я все рассматривал бесценные черты лица и не мог поверить, что это правда. Это была Адель – такая же прекрасная, только бессмертная. Блики солнца делали ее кожу похожей на алмазную пыль, а глаза были желтыми, но это была моя Адель!
Вместо ответа я подошел к ней и, не говоря ни слова, поцеловал, нежно обняв руками. Сначала это был робкий поцелуй, но когда Адель, наконец-то, поверила, что это я, то тогда крепко обняла меня, словно боялась снова потерять. «Это не может быть! Этого не может быть! Это не Прайм, он ведь погиб много столетий тому назад! Это не может быть правдой! Может, я сошла с ума?»
Сколько мы так стояли, я не знаю, только когда я открыл глаза, то мир вокруг меня изменился навсегда.
Передо мной стояла потрясенная, настоящая и невероятно прекрасная Адель. Она вдруг погрустнела и сказала:
– Я… так долго оплакивала тебя! – проговорила она неуверенно, положив руку на небьющееся сердце. – Но где? Где же ты был все это время?
– А ты? Я много лет провел в поисках тебя! Почему не нашел? – прошептал я, боясь, что сейчас проснусь, и все это окажется просто сном.
Я снова прижал ее к себе, и бешеная радость затопила все мое существо. Я закружил ее, легкую и хрупкую, и, поставив снова на ноги, сказал:
– Это ты! Ты жива! Все остальное – неважно! Но где ты была все это время? Я всю Землю перевернул, чтобы найти тебя!
Адель слегка нахмурилась и ответила:
– Наверное, потому, что я умею очень хорошо прятаться.
Я непонимающе посмотрел на нее.
– Это моя… хм… способность. Прятаться. Я годами избегала контакта с миром бессмертных, мне пришлось скрываться… – сказала она, пряча глаза.
Все еще не отойдя от легкого шока, я не переставал рассматривать ее. Она улыбнулась и добавила:
– Думаю, что ты можешь меня отпустить, я никуда не убегу, честно! – сказала она и рассмеялась. Ее смех был похож на звон серебряных колокольчиков. У меня перехватило дух от его красоты. – И можешь моргать.
Я рассмеялся в ответ и сказал первое, что пришло на ум:
– Я просто боюсь закрыть глаза. Вдруг открою, а ты снова исчезнешь…
Я снова стал целовать ее глаза, волосы…
– Я… никуда… не исчезну. А ты? – спросила она тихо, с сомнением.
Старая боль стыда пронзила меня, и я слишком поспешно заговорил, вглядываясь в ее глаза, чтобы найти в них прощение:
– Прости меня! Прости! Я бросил тебя ради какого-то призрачного долга. Я как последний дурак обрек тебя на страдания и смерть…
Адель резко вырвалась из моих объятий и сказала сдавленным голосом:
– Не тебе стоит извиняться. Ты не все про меня знаешь, я тоже… хм, виновата.
Что она натворила? Убила кого-то? Убивает? Что?
Мои мысли лихорадочно метались, пытаясь найти верное предположение. Я изучающе посмотрел на нее.
– Прайм, я уже не та наивная девушка, которую ты знал когда-то. Столько лет прошло, столько всего произошло… – она осеклась на последнем слове и замолчала, отвернувшись.
Я бережно положил руку на ее плечо и столь же бережно повернул к себе. Мне было невыносимо не видеть ее лица.
– Я знаю о том, что случилось с тобой. Я нашел твое письмо и знаю про сына. И даже этому рад.
Адель грустно посмотрела на меня и спросила:
– Ты так спокойно это говоришь.
– Послушай, это была моя ошибка. И если хочешь, мы можем провести пару лет на Тибете, замаливая наши грехи. А пока что я слишком счастлив, чтобы говорить о трудном.
Адель недоверчиво посмотрела на меня, но я внутренне увидел, что она готова согласиться.
– Карнавал сегодня… мы на карнавале и познакомились, помнишь? – спросила она тихо.
Вдруг в моем кармане завибрировал телефон. Адель осторожно наблюдала за мной.
Я достал трубку и, нажав на прием звонка, услышал радостный визг Ханны:
– Прайм! Прайм!
Сколько же горьких мыслей пронеслось в сознании Адель! Она, видимо, перестала контролировать свой ментальный щит и я смог прочитать в ней страх, что она опоздала, и у меня есть другая, так как, по ее мнению, я просто не мог быть один все эти годы. Я увидел десятилетия ее одиночества, которые она провела в уверенности, что история ее любви закончилась. Она находила отраду в живописи, путешествиях, науках, литературе… Занималась чем угодно, лишь бы не думать о том, чего лишилась. И тут она стоит и смотрит на меня, и не верит сама себе, своим глазам, находит меня великолепным и чувствует себя предательницей. И недостойной любви. Это ранило меня. Что ж, я докажу ей, что она неправа!
– Ханна, я позже перезвоню, извини.
Я нажал сброс и протянул руку моей любимой. Она неуверенно приняла ее, и я молча увлек ее в сторону толпы веселящихся горожан.
* * *
Мы мчались на мотоцикле по шоссе над морем, и мне казалось, что я сейчас взлечу от счастья, даже придерживал одной рукой ее руки, которыми она обвила меня. Снова и снова читал ее мысли и ощущения. Адель не верила самой себе – она все-таки нашла меня. Временами умудрялся поглядывать на нее через плечо. Она улыбалась и крепче прижималась ко мне.
Подъехали к дому, в котором когда-то жила Адель, мягко затормозив перед широким крыльцом. И плевать на гальку, которой я замусорил палисадник! Адель стояла, удивленная, перед своим бывшим домом.
– Не может быть! – тихо прошептала она.
Я снял шлем и бросил его на землю.
– Дама позволит? – спросил я Адель и открыл перед ней дверь. – Только после вас!
Адель осторожно вошла в дом, внимательно осматривая все внутри. Я превратился в тень и позволил ей бродить по комнатам и рассматривать все, что там хранилось. На что-то просто смотрела, а кое-что брала в руки. Воспоминания нахлынули на нее, и она молчаливо переходила из комнаты в комнату, переживая снова свое далекое прошлое. Наконец-то она добралась до своей спальни и когда зашла туда, вдохнула воздух и повернулась в мою сторону:
– Здесь никого не было, кроме тебя, – и первым делом присела на кровать, трогая руками покрывало и ламбрекены.
– Нахлынули воспоминания? – спросил я, пытаясь скрыть свое волнение за бесчувственной маской.
– Конечно! – сказала Адель и быстрым жестом сбросила длинный карнавальный плащ, под которым оказалась вполне современная одежда – джинсы и элегантная бежевая блузка. Как же восхитительно она выглядела! Я не мог оторвать глаз от ее совершенной красоты. Она подошла ближе и потянула за цепочку на моей шее, вытащив у меня из-за пазухи свой золотой медальон.
– Я нашел его совсем недавно, в твоем винном погребе после того, как увидел картину.
– И ты прочитал мое письмо, – грустно подытожила она, снова садясь на кровать.
Я сжал медальон в руке и увидел, что Адель размышляет.
– Что ты по поводу всего этого думаешь? – спросил я ее.
– Это все так необычно! Словно я пытаюсь забраться в свою старую кожу. Я так далека от всего этого… Не думала никогда, что попаду в собственный музей, – сказала она с улыбкой.
– Это не музей, а мой дом, – поправил я ее, – кабинет находится рядом. Хочешь, покажу?
– Я не против.
Она грациозно поднялась с кровати, и я еще раз восхитился ее красотой.
– Ты так прекрасна! Бессмертие тебе к лицу! – сказал я ей со вздохом восхищения. Она улыбнулась, словно это была старая шутка. Могу представить, сколько раз она слышала подобное.
Она вошла в мой кабинет, и я снова просто наблюдал, как она перебирает мои бумаги, карты, листает документы. Потом долго рассматривала стену, увешанную картами, схемами и ее портретами, нарисованными мною от руки.
– Ты никогда не оставлял надежды? – спросила она наконец.
– Никогда, – ответил я твердо.
Она закрыла глаза. В ней росло новое чувство, крепла уверенность в том, что она достойна меня и у нас все получится.
– И ты все еще любишь меня? – спросила она, открыв глаза.
– Да. И никогда не перестану. Ты же знаешь это, – сказал я спокойно.
Она подошла ко мне и запустила в мои волосы тонкие пальцы, притянув меня для поцелуя. Столько радости, освобождения и надежды в нем было. Я был на седьмом небе от счастья, когда Адель внезапно отстранилась и зашипела.
– Это еще кто? Оборотень? Здесь у тебя?
Она встала под стеной и полностью утратила запах и звук.
– Так вот как ты это делаешь! И долго так можешь простоять?
Адель настороженно зыркнула на меня. Что же у нее в прошлом такое произошло, что она так боялась оборотней и вампиров? Ладно, узнаю у нее подробности позже. Я подошел к окну и увидел на лужайке под окном встревоженную Ханну и спокойного Брукса.
Я помахал им приветственно рукой и потом отошел вглубь комнаты, где стояла моя Адель. Я осторожно взял ее за руку и сказал:
– Любимая, тебе не стоит их бояться. Это «принцесса» клана Ричардсонов, Ханна Ричардсон и ее жених, оборотень Брукс Вайт. Их семьи живут мирно много лет и считают себя чуть ли не одним кланом. Ричардсоны полностью цивилизованны и миролюбивы и тоже питаются кровью животных.
– Что, все? – спросила не веря Адель.
Я кивнул.
– Я даже был рад, если бы они считали меня частью своей семьи.
– Мы все слышим! – смеясь, сказал Брукс.
Я улыбнулся, и Адель, наконец-то, расслабилась. Но я видел сомнение в ее глазах.
– Но там же оборотень! – сказала она почти шепотом.
– Да, и он твой будущий родственник, между прочим!
– Что?! – спросила она, уже явно сбитая с толку.
Мне захотелось ее подразнить:
– Там, под окном стоит твоя очень далекая пра-пра-правнучка!
– Не может быть! – пробормотала Адель и подскочила к окну, вцепившись пальцами в деревянный подоконник.
Ханна во все глаза рассматривала свою прародительницу, и я прочел в ее мыслях изумление: она поняла, что действительно очень на нее похожа. Больше всего мне понравилось сообщение от Брукса: «Теперь понимаю, почему ты так за ней убивался! Она красавица. И я перестану ревновать к тебе Ханну!»
Все, пора было приступать к процедуре официального знакомства. Я взял Адель за руку, и мы вышли через парадную дверь. Она осторожно подошла ближе и остановилась, рассматривая парочку:
– Адель, позволь мне еще раз представить тебе Ханну…
– Прости, но я не верю своим глазам! – сказала Адель взволнованно. – Ты потомок моего сына? Но ведь мне сказали, что он умер, не оставив детей. Ничего не понимаю… – сказала она растерянно.
– Нет, он перебрался в Новый Свет с английскими переселенцами, там женился и у него родилась дочь. Позже я покажу тебе генеалогическое дерево Ханны. Единственный живой потомок – отец Бэль – Генри Сигнет, он сейчас живет в в Сиэтле, что на севере США, – сказал я.
Адель кивнула головой, и еще раз вдохнула аромат Ханны и радостно сказала:
– И запах у нее… мой! Но… она же не вампир! – сказала Адель ошарашенно, прислушавшись к сердцебиению Ханны.
– И не человек, – добавил я, стараясь заинтриговать ее еще больше.
– И это тоже долгая история, – пробурчал Брукс.
Адель вдруг рассмеялась и крепко обняла Ханну.
– Это просто невероятно! Я столько лет жила в полном одиночестве, думая, что одна на свете, но вот пришел новый день и Прайм возле меня, во что мне до сих пор трудно поверить, честно говоря. И еще потомки моего сына…
К Адель осторожно подошел Брукс и представился:
– Я Брукс Вайт, друг семьи. Миролюбивый оборотень, который не нападает на вампиров с желтыми глазами. Это далось мне не легко, честно признаюсь, но любовь творит чудеса.
– Еще одна долгая история, – добавила Ханна, улыбаясь. – Прайм, я понимаю, что тебе сейчас не до нас, но ты хочешь узнать, почему я звонила?
– Ну да, конечно же! – сказал я и снова сгреб в охапку мою Адель.
Она была немного скованной, но ничего, я не буду спешить – мы слишком долго жили порознь. Поэтому осторожно отпустил ее и немного отошел в сторону. Адель заметила это, но ничего не сказала.
– А у меня очень хорошие новости. Брукс сделал мне предложение стать его женой, и я…
– Ответила согласием! – заявил довольный Брукс, выпятив грудь. Он явно гордился собой, хотя непонятно почему – их свадьба была просто делом времени.
– Я не стану делать вид, что удивлен… – сказал я и добавил, – я и не сомневался, что все закончится свадьбой! Ты матери и отцу уже сообщила?
– У тебя есть мать и отец? Приемные? – спросила с интересом Адель, внимательно рассматривая Ханну.
– Нет, биологические, – ответила Ханна, понимая какой эффект произвели ее слова.
– Мама вампир, а папа – человек? Я что-то ничего не понимаю… – пролепетала сбитая с толку Адель.
– Мама и папа – вампиры, но зачали меня, когда мама была человеком, во время медового месяца.
– Сколько же я пропустила… – сказала Адель грустно. – Как же можно было так бесталанно все это упустить? – добавила она и тяжело вздохнула. – Но хватит о трудном. Я бы хотела с ними познакомиться. Это было бы большой честью для меня.
– О, с удовольствием. То, что Прайм вас наконец-то нашел – просто нереальное счастье! Весь наш клан будет рад с вами познакомиться. Это будет круто! – сказала она и подпрыгнула на месте от радости.
– Раз ты так считаешь…
– Но мы собрались лететь послезавтра, вечерним рейсом, я думаю, что может не быть свободных мест…
– А зачем нам эти места? Возьмем мой самолет… – сказал я и посмотрел на Адель с самым невинным лицом.
«Да он же богат, как Крез. Чертово золото и алмазы! Именно из-за них я прожила как отшельница столько лет!»
– Что? – спросил я у нее, понимая, что этот разговор не для посторонних ушей.
Адель поняла, что я прочитал ее мысли, и закатила глаза. Она выглядела действительно недовольной.
– Прости! – сказал я и попытался не слушать ее мысли.
– Тогда я сдаю билеты и мы ждем твой самолет, – сказал Брукс безрадостно.
Моя состоятельность вызывала у него только раздражение. Он так старался произвести впечатление на Ханну, стремился к полной независимости от ее богатых родителей, и пока что до этого было далеко. Но цель у него была правильная.
– Прайм, я понимаю твое рвение, но сейчас я не смогу полететь в Америку в ближайшее время, – сказала Адель, и у меня внутри все оборвалось. Она, видимо, заметил это и продолжила: – У меня неотложное дело в противоположном конце света. Я связана определенными обязательствами.
В моей голове пронеслась сотня предположений, в конце каждого почему-то маячил образ какого-то вампира, который украл сердце Адель. Не знаю почему, но я заранее был уверен, что откручу ему голову!
– Хм… это проще показать, чем рассказать! – сказала осторожно Адель и посмотрела на меня с вызовом.
Я его принял и ответил:
– Могу я помочь тебе в этом деле, в чем бы оно не заключалось?
– Я буду только рада! – сказала Адель, и у меня отлегло от сердца.
* * *
Мы оставили дом и все что в нем хранилось на Ханну и Брукса, которые с радостью согласились провести лишнюю пару недель в Европе. Но их радость была недолгой – к ним все-таки приехала Алиса с Джеком и им предстоял марафонский забег по модным бутикам и показам дизайнерской одежды.
– Нет, ну как ты себе это представляешь? – спросил я Адель, когда наш джип остановился в раскаленных песках неизвестной пустыни. – Ты предлагаешь просто так зашагать дальше, сияя, как дискотечный шар на солнце?
Адель негромко засмеялась и молча открыла багажник. Она достала мне длинный балахон черного цвета, а себе белое одеяние женщин Востока.
– Ты, конечно, можешь идти дальше в своем кожаном мотоциклетном костюме… это так сексуально и эффектно, но как я объясню Мохаммеду, почему ты не умер по дороге от жары? – спросила она серьезно.
Я закатил глаза от раздражения.
– А почему мне нужно думать о том, что скажет какой-то Мохаммед? – ответил я недовольно.
– Потому что он – кто-то вроде мэра моего города, – сказала Адель, вглядываясь в горизонт.
У меня отвисла челюсть. Адель темнила уже неделю по поводу того, куда мы едем и зачем. А теперь, посреди раскаленных добела песков я узнаю, что у нее, оказывается, есть собственный город!
– Ты собираешься мне что-то объяснять? – спросил я, наблюдая, как моя великолепная невеста исчезает под безликим балахоном.
– Конечно! Только забери из машины все ценное и запри ее хорошенько.
Я вытащил всю свою электронику и сумку с вещами и документами, два объемных баула Адель, оставив в машине только ненужный нам запас еды и воды, который мы возили с собой ради прикрытия.
Потом Адель начертила пальцем на грязном капоте какой-то символ. Что-то похожее на глаз и пару символов поменьше.
– Лучшая охранная сигнализация в этих краях, поверь мне! – сказала она, беря в руки свою сумку.
Не знаю, что она имела в виду, но за пару недель с ней, после нашего воссоединения, я понял, что она ни за что не позволит мне помочь ей с ношей, оплатой счетов и не станет отвечать на вопросы, если посчитает это лишним. Но это меня устраивало. Это небольшая плата за то, что я сделал с ней.
– Что это за символ? – спросил я у нее, переодеваясь в черный балахон с капюшоном, скинув только куртку и рубашку. Тяжелые армейские ботинки и кожаные брюки я решил оставить.
Адель наблюдала за мной, словно во сне. Я усмехнулся и сказал:
– Я настоящий!
Она фыркнула и ответила:
– Мне иногда так не кажется, если честно! – она запнулась и продолжила: – А это знак одной могущественной колдуньи, которая нагонит порчу на всякого, кто посмеет ограбить этот джип. Слава ее настолько велика, что устрашит последнего тупоголового кочевника. Особенно его. Так что за машину можешь не переживать.
– И эта колдунья… ты? – спросил я, застыв на месте и не веря своей догадке.
– О, да! И еще какая! – сказала она и рассмеялась, словно ручеек зажурчал. – Ты так мило удивляешься! Особенно мне нравится твоя отвисшая челюсть!
Я еле удержался, чтобы не показать ей язык; в последнее время, наверное, ополоумел от счастья. И ловил себя на том, что дурачусь и смеюсь, как мальчишка. В ответ просто счастливо улыбнулся. Она все поняла без слов и ответила:
– Я лечу людей, помогаю животным, а у моих врагов начинает пропадать скот и происходят всевозможные необъяснимые вещи. Знаешь, местным этого достаточно, потому что они наивные, как дети. Может быть, поэтому я здесь и прожила так долго?
– Но как? Как тебя не рассекретили? Ведь ты не стареешь?
– Ой, любимый, это такие пустяки! Я нагнала столько таинственности на свою особу, что мне позавидовал бы самый большой аферист! Я появляюсь всегда бесшумно и в нужный момент, меня невозможно обмануть, потому что я знаю по биению сердца, когда человек лжет, по запаху могу определить, чем болен, хорошо знаю травы и современные лекарства, прячусь под паранджой… В общем, никто меня толком и не знает. Это такая себе отработанная технология. За много лет я привыкла, а местных это вгоняет в трепетный ужас и они не задают лишних вопросов, потому что знают – я могу уйти и неизвестно когда вернуться в любой момент.
Адель подошла ко мне, я обнял ее и она продолжила:
– Однажды в оазис, где я поселилась, пришла семья кочевников. У женщины начались стремительные роды, а разродиться она не могла, потому что ребенок не повернулся, как положено. Я помогла ей родить, и на свет появилась красивая девочка, которую мать назвала Алима, в мою честь. Потом я вылечила глаза ее отцу, и счастливое семейство отправилось дальше в пустыню, рассказывая всем по пути о врачевательнице, которая может победить любой недуг. С чего они это взяли, я не знаю, – сказала Адель, тяжело вздохнув. – Я отправилась в Бухару, а когда вернулась в свой оазис после длительного путешествия, то обнаружила пару палаток с людьми, которые принесли своих страждущих родственников, ожидающих моей помощи. Когда я их вылечила, то они не могли не поделиться с остальными кочевниками своей радостью. Так что постепенно мой дом оброс целым городом. – Адель как-то по-детски виновато улыбнулась. Но в глазах я прочитал радость и некоторую гордость. – Я постаралась, чтобы любой мог прийти за помощью, если что. Так что мне было не скучно, как ты понимаешь. Годы практики. Я принимала роды у прабабушки Мохамеда… Я нежно поцеловал ее в макушку.
– Теперь я буду называть тебя моей Колдуньей, моей Целительницей. Я и не сомневался, что все эти столетия ты творила добро. Это ты. И по-другому не смогла бы.
Я не видел лица Адель, но чувствовала как она улыбается, уткнувшись лицом в мою грудь.
– Ты меня сильно идеализируешь.
– Вот уж нет! Только чуть-чуть! – сказал я ей.
Она подняла на меня свои прекрасные глаза и вдруг спохватилась:
– Ой, тебе нужно подвести глаза и закрыть лицо платком. Не стоит рисковать. Ты – якобы мой проводник-охранник. Местный. Так что молчи и с воинственным видом излучай дикую энергию пустыни.
Через секунду ее руки уже порхали над моими глазами – она густо обводила их черным, пока я стоял, театрально выпятив грудь вперед, изображая «дикую энергию пустыни».
– Какой красавец! – сказала восхищенно Адель.
Я вскинул бровь.
– Я что, сказала это вслух?
– Да уж. Но я не против. Можешь еще что-то такое сказать. Я люблю звук твоего голоса.
Она рассмеялась и сказала:
– Теперь нам на запад. Бежать примерно час до стоянки верблюдов. Там возьмем парочку, чтобы в подобающем виде явиться к Мохаммеду.
– Лучше еще парочку. Чтобы не думать о еде. Не знаю, на кого тут охотиться? На тушканчиков, что ли? – пробурчал я в ответ, разглядывая безжизненный пейзаж. – Как же я ненавижу пустыню! Песок, солнце, мелкие пресмыкающиеся, которых нужно ведро наловить, чтобы утолить жажду. А пока наловишь, то снова охотиться нужно!
Адель заливисто рассмеялась.
– Пошли уже!
И мы помчались через пески на закат.
* * *
Я искренне удивился, когда увидел город в центре самой безжизненной пустыни на Земле. Все кочевые племена обходили стороной это гиблое место. Внутри огромной скалы посреди унылого пейзажа когда-то была огромная карстовая пещера с подземным озером. Но однажды потолок пещеры частично обвалился, и яркие лучи солнца преобразили ландшафт: вокруг красивого озера выросли деревья и экзотические кустарники с яркими цветами. Днем высокие отвесные скалы защищали от палящего солнца, а ночью отдавали тепло и закрывали от пронзительного холодного ветра. Место было просто райским уголком в этих бесконечных песках.
«Город» Адели оказался не таким уж и маленьким: чего только стоила огромная стена вокруг него! А большие стада верблюдов, лошадей и ослов выглядели как шведский стол.
– Защищает от пыльных бурь, ветров и врагов. Очень удобная вещь! – сказала Адель, когда спустилась со своего верблюда, который был не в восторге от того, что находится в непосредственной близости от двух вампиров. Она взяла его под уздцы и мы вошли в ее город.
– Если что, обращайся ко мне на…
– Японском, албанском, французском? – спросил я у нее на чистом арабском языке.
Она ответила:
– Хватит выпендриваться!
– Я только начал! – заявил я вполне серьезно. – Иди за мной… кстати, а куда нам идти?
Сейчас перед входом в роскошный оазис паслись стада верблюдов и лошадей и это меня немного успокоило. Я все еще скептически относился к пустыне, потому что считал – жить здесь просто безумство! Я постоянно уговаривал Адель переехать в Европу, предлагал выбрать любой город и проект дома, только бы выманить отсюда.
Адель вела своего верблюда молча, о чем-то размышляя. Она снова «закрылась» от меня в непроницаемом коконе. Мне не хотелось спрашивать ее, о чем она думает, потому что боялся, что мы снова поссоримся. Я упрямо не желал смириться с мыслью, что она не собирается возвращаться в Европу. Снова объяснять ей мою точку зрения было бесполезно, потому что это начало нас раздражать.
Адель решила привезти меня сюда и все показать, а там уж мне решать – оставаться с ней или нет. Она не делала секрета из своего отношения к Европе, особенно к культуре и жизненной философии. Она не раз говорила: кочевники, которые жили в грязных палатках, были на порядок добрее и человечнее, чем самый большой филантроп Старого Света. И поэтому не хотела уезжать из пустыни и перебираться снова в самый центр «безумной ярмарки тщеславия», как она любила называть Европу.
Когда мы оказались внутри оазиса, Адель с нескрываемой гордостью показала красивейший водопад и широкое озеро, окруженное высокими деревьями, потом любовно похлопала по скале и сказала:
– Добро пожаловать в Алиму!
Ее верблюд тут же осторожно толкнул меня в спину теплыми губами. Он хотел пить и торопил с разгрузкой. Эти верблюды не боялись вампиров – они выросли в непосредственной близости к Адель, поэтому привыкли к запаху. Она никогда не пила их кровь, они были ее друзьями, а жажду утоляла за счет их диких сородичей, которых ловила в пустыне.
Я взял своего дромадера под уздцы, и мы прошли через символический вход в Алиму, над которым хной был нарисован знак колдуньи.
– Так где твой дом или пещера?…
– В самом центре города. Видишь вон тот дворец? Нам туда.
– Ничего себе! – сказал я, глядя на стены древнего дворца, которые гордо устремлялись ввысь. Ее дом стоял над большим водоемом с высоким водопадом, окруженный скалами. Она очень гордилась минаретом и высокой башней, а также красивой мозаикой на внешней стороне стен. Гордилась, что сама придумала узор и свозила сюда материал много лет, чтобы получилось это великолепие.
Мы возвышались над толпой бедуинов, словно взрослые в толпе детей. Они с присущей им непосредственностью разглядывали нас, щелкая от удивления языками. Белый человек здесь был редкостью, многие видели такого высокого человека впервые. Адель молча последовала за мной, скромно потупив взгляд в землю. Я обернулся к ней и, окинув взглядом такую искусную мимикрию, тихо прошептал:
– Ты просто невероятно убедительно изображаешь покорную жену кочевника. Столько грации и покоя!
Через вырез паранджи на меня полыхнул янтарный взгляд, полный обожания. Показалось, что счастье жидким золотом заполнило все мое существо.
– Как же я жила без тебя все эти годы? – услышал я вдруг мысли Адель.
Я остановился, как вкопанный, и через секунду оказался около Адель. Она испугалась, что я услышал ее мысли и прочитал ее боль, а еще предположила, что меня начнет мучить чувство вины. Я бы хотел прямо здесь, на виду у всех обнять ее и успокоить. Прижать к себе и помочь ей забыть все горе, которое разлучило нас. А потом посвятить всю вечность на то, чтобы утолить все ее печали, забаловать и утопить в любви. И… никогда больше не терять!
Видимо, Адель поняла это без слов, потому что только и сказала:
– Я знаю, любимый.
Мы так и стояли молча, посреди площади, смотря друг другу в глаза. Я с трудом заставил себя развернуться и пойти к верблюду. Трудно сказать, что я сейчас чувствовал. Это была гремучая смесь решительности, радости и злости, а также доброй дюжины клятв самому себе. Главной из них была такая: «Она больше не будет страдать!».
Мы пробирались сквозь толчею на улице, мимо прилавков со специями, лавки жестянщика, торговцев сладостями и одеждой. В мою голову ворвались сразу сотни голосов; я шел и впитывал местные обычаи и культуру, чтобы как-то унять свое разбушевавшееся сердце. Адель шла следом за моим верблюдом и внимательно смотрела по сторонам. В мыслях я видел вместе с ней множество людей с различными недугами, которые преспокойно ожидали чуда – появления в городе колдуньи. Слышал сотни воспоминаний о том, как эта колдунья помогала другим. На этом было основано радостное ожидание момента исцеления. Я просто поражался – они были абсолютно уверены в том, что Адель их вылечит!
Неспешно мы подошли к воротам замка.
– Любимая, а куда дальше?
– Давай в лазарет, это вон там! – она показала на обширный двор за высокой аркой.
Мы прошли через небольшую площадь и остановились перед дверями старинного здания. Навстречу нам вышел невысокого роста старик, вежливо поклонился по восточному обычаю. Адель сделала неуловимый знак рукой. В ответ лицо старика осияла радостная улыбка, он всплеснул руками, после чего немедленно успокоился и подбежал к Адель.
– Приветствую тебя, Ибрагим!
– Ветра пустыни снова занесли мою госпожу в этот благословенный город… – Она представилась служанкой великой колдуньи. Ну и ладно. Это умно и удобно.
Ибрагим почтительно поклонился. Потом он выпрямился и с надеждой посмотрел на большие тюки, привязанные к бокам обеих верблюдов. Он надеялся, что там лекарства. Ибрагим не ошибся. А еще противомоскитные сетки, марля, бинты, противостолбнячная сыворотка, прививки для детей и многое другое. Я гордился Аделью. Она была милосердием в этих суровых краях.
Потом Ибрагим с надеждой посмотрел на окна высокой башни и шепотом спросил:
– Я тешу себя надеждой, что госпожа Алима уже у себя? – спросил он с волнением в голосе.
Адель кивнула головой и ответила:
– Можете не сомневаться.
Ибрагим радостно пожал руки Адель и воскликнул:
– Пойду, обрадую господина Мохамеда! Пусть все знают, что сама госпожа Алима в городе! Нужно организовать прием больных и много еще чего! – и Ибрагим радостно поспешил вглубь лазарета, преисполненный решительности. У него было действительно много дел.
Адель сказала мне мысленно: «Ну все! Теперь началось!
Пошли в сторону дворца».
Перед нами, за деревянными воротами, находился прекрасный дворик с фонтанами и цветущими розами. Я почувствовал их запах, который разливался вокруг благодаря жаркому солнцу. Адель же была занята тем, что передавала верблюдов с драгоценной поклажей пожилой семейной паре. Она бегло говорила с ними на местном диалекте, не замечая, к счастью, моего удивления. Когда те ушли, мы перепрыгнули через стену и оказались внутри. Она молча взяла меня за руку и увлекла за угол, вдоль высокой стены внутреннего дворика. Мраморные скамьи и резные беседки выглядели маняще и просто прекрасно.
– Мое представление о рае, – сказала Адель.
Я снова внимательно посмотрел на устройство сада – это было воплощение ее мечты. Я запоминал каждую деталь, пока мои глаза не увидели в глубине сада скульптуру, и замер на месте, перестав имитировать дыхание. Потом она подошла ко мне, и я с трудом смог посмотреть ей в глаза. Это была скульптура из белого мрамора. В общем, это был я. Я сидел на скамье, глядя вдаль, облокотившись на спинку скамьи. Но не это меня поразило… справа было свободное место для еще одного человека. Так вот. В этом месте скамья была очень потертой. Словно на ней сидели так часто, что мрамор не выдержал и стерся, как и плечо статуи. Страшная догадка озарила меня. Если бы я мог плакать, то заплакал бы – ведь моя Адель столетиями сидела здесь, оплакивая мою смерть. Это было невыносимо. Это было место боли. Тут страдала моя любимая.
Я не выдержал и отошел в сторону, бездумно глядя в небо. Адель подошла сзади, потом нежно провела рукой по спине и положила голову мне на плечо. Мы молча стояли некоторое время. Адель сказала:
– Знаешь, я всю дорогу думала, стоит ли тебе это видеть. Ведь ты до сих пор винишь себя за все, что со мной случилось…
Я не решался на нее посмотреть.
– Но я поняла, что это нужно тебе, словно лекарство. Ты должен был увидеть, насколько сильно я люблю тебя. Моя любовь намного больше того, что ты сделал. Не важно, что было. Ты сделал мне огромный подарок, просто невероятную вещь!
– И какой же? – спросил я бесцветным голосом.
– Ты жив. Ты снова подарил мне себя. Это просто сказочно! – сказала она уже совершенно спокойно.
Я с недоумением посмотрел на нее.
– Но ведь я толкнул тебя на опасное путешествие, скитание и бедность. Ты прошла зачумленную Европу, разыскивая меня. А потом… – я не смог договорить.
– Да, и я благодарна тебе за все это. Ведь ты подарил мне настоящее чувство, дал надежду и цель. Это того стоило!
– И ты вынуждена была выйти замуж, родила сына, оставила его и скрылась! Это мучает меня больше всего.
Адель замолчала, отойдя в сторону. Она вздохнула и ответила:
– Оставить малыша была не моя идея. Я была вынуждена… нет… так получилось.
Адель замолчала, закрыв лицо руками. Ну что я наделал! Я осторожно забрал ее руки от лица. Эти по-детски дрожащие губы, несчастные глаза…
– Я опять заставляю тебя страдать? – спросил я ее.
Адель вдруг разозлилась. Она выдернула руки и продолжила:
– Нет, ну как ты не понимаешь? Ты тут не при чем! Это все просто нелепое стечение обстоятельств!
– Адель, – сказал я спокойно, – прости, но я действительно не понимаю. Ты же не рассказываешь мне ничего. А я бы хотел знать. Но я пойму, если ты не захочешь вспоминать то, что было столько лет назад.
Адель вдруг стала серьезной и решительно сказала:
– Нет, я хочу! Я действительно хочу. Я готова, наверное. Тем более, что у нас не должно быть секретов, правда?
– Да уж, секреты нежелательны! Тем более с моим умением читать твои мысли.
С момента нашей встречи Адель так старательно пыталась не вспоминать о прошлом, что мне не удалось «подслушать» ровным счетом ничего из ее воспоминаний. Она подошла к воротам сада и закрыла их деревянными ставнями. Потом, взяла меня за руку и мы, пройдя через сад, очутились около деревянной двери. Адель открыла ее, и мы прошли внутрь. Запах древности, такой родной запах, окутал нас с головы до ног. В это помещение не ступала нога человека. Это была территория бессмертных.
– Я первый бессмертный, который переступил порог этой башни? – спросил я Адель.
– Да, это мой дом, а смертные до сих пор слагают легенды – одна другой страшнее и невероятнее – о том, что находится в этой башне. Одни говорят, что здесь я прячу своих жертв, другие, что свои несметные сокровища.
– А что же ты прячешь здесь, любовь моя? – спросил я Адель.
– Сам увидишь, – сказала она, немного смутившись.
Через мгновение мы стояли наверху огромной лестницы, которая состояла из тысячи ступенек. Адель открыла последнюю дверь, и я зашел в ее комнату. Это было большое, просторное помещение, оформленное со вкусом и в то же время очень просто, по-восточному. Все лаконично, женственно. Стопки книг, полки с безделушками и атласами. Большинство книг – классика, но еще большая часть о медицине и истории. На стенах было множество картин и репродукций, но, к моему смущению, из многих рамок на нас смотрел… я в разных ипостасях. Адель подошла к окну и зажгла огонь в большой чаше, стоявшей у окна.
– Все, теперь поток страждущих потянется сюда со всех сторон. Но у нас есть время до рассвета, – сказала Адель, спокойно глядя мне в глаза.
Она прошла в дальнюю часть просторной комнаты, зайдя в гардероб.
– Ты не хотел бы принять ванну?
– Это было бы невероятно классно, если честно. Я уже попрощался с мыслью о такой роскоши, как только ступил в горячие пески пустыни.
– А тебе, я так погляжу, пустыня не очень нравится, да? – спросила Адель, вдруг расстроившись.
Она заметила, что пребывание здесь не доставляет мне такую же радость, как ей.
– Ты правильно подметила. Мне больше по душе места, где вольно растут деревья и повсюду вода. А здесь, в пустыне… очень пустынно.
– Зато тут есть прекрасная возможность погрузиться в себя и свой внутренний мир.
Я прочитал ее воспоминания – пустыня стала для нее спасением. Потому что, погружаясь в свой внутренний мир, она лучше вспоминала события своей жизни до того, как стала вампиром. Это снова вызвало во мне волну угрызений совести.
– Тогда подожди до вечера – я провожу тебя в местный водоем – там можно будет искупаться.
Я кивнул головой и стал рассматривать картины на стенах. Адель тем временем, переоделась в чистую одежду – на этот раз вполне современную – простое белое платье и подошла ко мне.
– У нас есть весь день и вечер, ночь для того, чтобы рассказать друг другу о самом сокровенном, – сказала она, с надеждой смотря мне в глаза. – Я вижу столько вины и боли в тебе. Я бы хотела, чтобы ты был максимально откровенен, потому что страдаю, видя твои мучения.
Я задумался. Быть откровенным с ней – это не трудно. Только я никогда не открывал своего сердца никому. Эта мысль заставила меня напрячься. Но ведь мое сердце и так принадлежало ей. Если говорить правду – то такой момент настал.
Я тяжело вздохнул и сказал:
– Я не очень умею это делать, но ради тебя постараюсь.
– Я тоже постараюсь. Ведь мне придется рассказать тебе то, что никто никогда не должен был узнать. Это так непривычно. Но у нас не должно остаться никаких тайн и ложного чувства вины. Нам нужно освободиться от этого тяжелого груза. Ты согласен?
Я был согласен. Почти. Я не хотел говорить ей, что с трудом перенесу момент, когда она будет рассказывать мне о своем покойном муже, ребенке и своем превращении в вампира. Это будет нелегко.
Я прошел вглубь комнаты и увлек за собой Адель, потому что огонь в окне башни, которого ожидали уже больше месяца, вызвал лихорадочное возбуждение у ожидающих ее пациентов, а также привлек взоры к этому окну.
– Там тотальные волнения и суетливая радость, – пробурчал я, увлекая ее на широкую кровать.
Она не сопротивлялась.
– Это для чтения книг, так удобнее, – сказала вечно бодрствующая красавица. – Удобнее читать свитки и карты, когда они расстелены на кровати, а не на полу…
Мы уютно устроились на кровати, я раскинулся во весь рост, а Адель прилегла рядом, положив мне голову на плечо. Мы достаточно долго лежали молча. Адель начала первой.
– Меня обратил в вампира Мирон Затевахин.
– Что?! Мирон? Этот обалдуй? – чуть ли не завопил я, подскочив на кровати.
Адель вовремя успела от меня отстраниться. Я испугался, что сделал ей больно. Поэтому я опять лег на кровати и притянул ее к себе, осторожно обняв руками, и постарался расслабиться.
– Прости меня, любовь моя. Это было… неожиданно.
– Даже не знаю, стоит ли продолжать, – сказала она серьезно. – Я ведь только начала свой долгий рассказ.
Я глубоко вздохнул и ответил:
– Я постараюсь держать себя в руках. Продолжай, пожалуйста. Тем более, что у нас не так много времени на объяснения – люди со всего города стекаются к твоим воротам.
– Ничего, раньше заката я не выйду – они это знают. Хотя, будь моя воля – я была бы уже внизу, ведь они так долго меня ждали. Но соблюдать конспирацию нужно, и наконец-то все рассказать тебе, – сказала она, глядя на меня такими доверчивыми глазами.
– Даже не знаю, с чего начать…
– Тогда начни с того места, когда мы расстались с тобой в порту, – сказал я спокойно.
Адель немного помолчала и начала свой рассказ:
– Я, как любая девушка, проводившая своего возлюбленного в дальнее путешествие, неделю самозабвенно прорыдала, не на шутку обеспокоив мою маму, она даже начала волновалась за мое душевное здоровье. Потом крепилась, потому что представила, что раз ты ушел на войну – мой удел стойко ожидать твоего возвращения.
Но после того, как отдала дань всем стереотипам, поняла, что все не так просто. Жизнь намного сложнее и интереснее сказок.
Я была вынуждена признаться себе, что каким-то неведомым мне образом ты увез с собой мое сердце. И при том большую его часть. Поэтому я еще некоторое время крепилась, но потом, не выдержав, стала частенько забегать в твой домик в горах. Разводила там огонь, перебирала твои вещи, представляла, что ты рядом. Это приносило мне облегчение, хоть и кратковременное. И это было моей ошибкой. Попробовав малую радость, я всем сердцем захотела получить тебя всего. Я как раз строила планы, как бы мне отправиться на твои поиски.
Я невольно захихикал:
– Ты воистину храбрая девушка!
– Да, представь себе. Я была полна уверенности, что стоил только мне выйти на дорогу, как ноги сами приведут меня к тебе. Такая наивность. Но все же я трезво оценивала обстановку. Путешествовать самой мне было невозможно. Поэтому я думала уговорить маму отправиться со мной. Но, к сожалению, в то время у нас разыгралась страшная эпидемия чумы. Люди и животные падали от страшной болезни просто посреди белого дня. Нас спасло то, что мы жили довольно далеко от города и мало с кем общались вообще. Это не дало болезни добраться до нас. В то время, когда эпидемия бушевала в городе и окрестностях, мы жили, словно отрезанные от внешнего мира. Это нас и погубило… – Адель горестно вздохнула.
– Мы оказались легкой добычей для грабителей.
Банды мародеров заполнили наши края. Опустевшие богатые имения притягивали к себе бедных крестьян и батраков. А мы – две беззащитные женщины – не могли за себя постоять, да еще Санчес с Мари ушли на похороны, осталась только Жанна. Помнишь ее? Так что нас было трое, когда на дом напали двое мародеров. Жанна погибла первой, а вот мне повезло – я умела стрелять из арбалета. Одного я пристрелила, а вот второй успел убить маму и меня покалечить.
Адель зажмурилась, пытаясь отогнать неприятные воспоминания. Вот откуда лоскут ткани на стене, который я нашел в гостиной! Страшно подумать, что пришлось пережить Катарине.
– Когда я теряла сознание, то увидела чью-то спину в дверном проеме и языки пламени повсюду.
Я судорожно вздохнул и прижал к себе Адель. Она посмотрела на меня так спокойно, словно говорила не о себе. Это было так давно, боль притупилась, хотя воспоминания не стерлись. Она стала вспоминать свое человеческое прошлое, не в силах говорить об этом вслух. Я видел это, словно реку образов, которая хлынула в мое сознание.
Вот она сидит в Барселоне у открытого окна, подслеповато глядя на размытые силуэты крыш, потом ощупывает свежие шрамы на лбу и висках. Одна, посреди незнакомого города, без родных и знакомых. Лечит глаза и старается не думать о черной смерти, которая повсюду, об одиночестве и нищете, в которой оказалась.
Затем она постаралась мельком вспомнить доктора Кристофера Бакли, который стал в последствии ее мужем. Он сначала ей не понравился, но помог развеять хандру интересными книгами. Потом проводил на корабль до Антверпена, где ее ждало семейство дяди. Она не скучала по Бакли, и это меня порадовало, хотя я уже заранее его возненавидел.
– Как же было интересно плыть на корабле! Я до сих пор люблю вспоминать ту поездку! – сказала Адель вслух. – Тебе интересно?
– Конечно, интересно, люблю подслушивать! – сказал я, плохо скрывая свое недовольство.
Яркими пятнами коротких воспоминаний я прошел с ней всю историю вражды с женой дяди, которая пыталась сделать жизнь сироты просто невыносимой. Как Адель была вынуждена бежать из дома, чтобы ее не выдали замуж за старика. Как, почти замерзая на зимней дороге, она остановила на дороге кибитку с уличными актерами. Бродячий народ умеет помогать тем, кто в беде. Они с радостью приняли Адель в свою труппу и дали ей роль Пенелопы в незатейливой пьесе, которая неизменно пользовалась популярностью у рыночного люда. Адель танцевала по вечерам на представлениях. Только она не просто так танцевала. Она незаметно оставляла капли крови на стенах площадей, чтобы привлечь меня этим запахом. Она надеялась, что наши пути внезапно пересекутся, и так я найду ее.
– Мои романтические мечты о путешествии в поисках тебя внезапно осуществились, только совсем не так, как я это себе представляла. Это было отрезвляюще, – сказала Адель, – но это помогло мне избавиться от иллюзий и стать взрослее и крепче.
– А я в это время как раз уничтожил Венецианца и бродил по твоему опустевшему дому, надеясь найти хоть малейший намек, где тебя теперь искать.
Я бы мог быть рядом с тобой, когда ты была голодна и беззащитна, нуждалась в помощи. Это убивает меня больше всего!
– О чем ты сейчас думаешь? – спросила Адель, проводя пальчиком по моим закрытым векам.
Я не сразу ответил.
– О том, что будь я рядом… – сказал я и умолк.
– У меня было много времени подумать о том, что тогда произошло с нами. Я могла никуда не уезжать из Калельи, но, скорее всего, погибла бы от чумы. Я могла остаться у дяди в Антверпене, но тогда вышла бы замуж за старого холостяка и каждый день понемногу умирала от тоски. Тем более, что все говорили одно – ты погиб в Венеции. Все, что со мной происходило, привело к тому, что мы с тобой встретились. Не так быстро, как мне хотелось, но все-таки встретились, – улыбаясь сказала она и села, свесив ноги с кровати. – Только я отвечаю за то, что со мной тогда произошло.
Я вскочил и через долю секунды был у ее ног.
– Все равно мне больно думать о том, сколько страданий выпало на твою долю из-за того, что я оставил тебя одну. Но я восхищен твоей жизнестойкостью и смелостью. Не каждый мужчина, не говоря уже о беззащитной девушке, смог выжить в то безжалостное время.
Адель посмотрела на меня и сказала грустно:
– Все равно все мои уловки ни к чему не привели.
Моя Пенелопа ненатурально улыбалась и от души заливалась слезами в неподходящих местах пьесы. Я была словно картонная кукла. Раскрашенная, но… неживая.
От горя меня отрезвили… злость и решимость. Я проанализировала все, что со мной произошло и пришла к интересному выводу – будь я сильнее… то есть вампиром, я бы смогла защитить маму, преодолевать с легкостью невзгоды, холод и расстояния. Мне было бы все нипочем.
Адель встала и подошла к окну, рассеянно смотря вдаль.
– А что еще могла решить одинокая девушка во враждебном мире? – она повернулась и виновато улыбнулась мне. – Я тогда совсем не понимала, что неприятности и проблемы – это возможность стать сильнее, это благо на самом деле. А я захотела избавиться от всего – просто стать неуязвимой для уроков жизни. Чтобы мне не было холодно в стужу, а зной не иссушал тело, чтобы голод не заставлял меня – гордячку – принимать помощь. Поэтому я с горячностью стала искать тебя. Мы проезжали много городов и селений, и везде я пыталась что-то узнать о тебе. Сама придумала и поставила пьесу, в которой очень поэтично рассказала о нашей любви.
Это была чистая провокация! И эта идея сработала – нас пригласили на банкет в богатое поместье.
– И о чем же была эта пьеса? – спросил я с интересом, хотя уже благодаря правильной догадке Ханны, знал ответ. Это была аллегория – там очень подробно рассказывалось о войне заклятых врагов – бессмертных вампиров и оборотней, а еще про любовь прекрасного вампира и юной девы.
– О, так вот откуда эта картинка! У меня есть копия великолепной мазни, нарисованной к этой истории.
– Да, дети обожали эту страшилку, взрослые, завороженные и испуганные, крестились от страха. Меня не волновало то, какой эффект это производит на зрителей, хотя это был неизменно успех; меня волновало только то, когда же мир бессмертных узнает обо мне. Я не совсем понимала, что заигрываю со смертью, но все равно со злым отчаянием пыталась привлечь их внимание. Я провоцировала, уверенная в том, что как только появится бессмертный, сразу же гордо заявлю, что я твоя невеста, предъявлю доказательство – медальон, и меня сразу же сопроводят к тебе.
– Это было так глупо! – сказала она в сердцах. – Надеюсь, ты не увидел в моих воспоминаниях, чем это закончилось. Я не хотела бы, чтобы ты увидел все. Это ужасно… – она посмотрела на меня такими виноватыми глазами! – Я бы не хотела, чтобы ты узнал, что случилось дальше.
Но было поздно. Я погрузился в воспоминания Адели: вот она заходит в богатый дом, в котором всюду горели свечи. Богатое убранство, ковры и прислуга. Их приглашают в зал, где они отыгрывают пьесу перед полутемным залом. Она не видит лиц сидящих людей. Они не аплодируют, они внимательно слушают. Тогда Адель стало по-настоящему страшно. Она напряженно вглядывалась в силуэты, заметив красоту лиц и их невероятную бледность.
Три громких хлопка остановили пьесу. Актеры замерли в недоумении как раз на сцене моей победы над тремя оборотнями.
Из зала донесся вопрос:
– Кто автор пьесы?
Адель сделала книксен и ответила:
– Я, ваша светлость.
– Не называй меня светлым, дитя мое, – последовал ответ из зала. – Если твои спутники не против, я хотел бы задать тебе пару вопросов. Наедине.
Актеры, почуяв угрозу, нехотя оставили Адель посреди сцены одну, их спровадили за ворота усадьбы.
– Дитя мое, могу я узнать о том, откуда ты взяла сюжет для этой захватывающей пьесы? – спросил незнакомец.
Адель испугалась не на шутку, проклиная свою горячность.
– Я взяла сюжет… у одной пожилой дамы. Я…
– Дитя мое, я даю тебе еще один шанс ответить на этот вопрос. Это будет твой последний шанс. Подумай хорошенько перед тем, как отвечать на мой вопрос.
Адель поняла, что она пропала и поэтому решила ответить правду.
– Эта девушка, героиня пьесы – это я.
В зале пронесся вздох то ли возмущения, то ли восхищения.
– Хорошо, уже лучше. А кто этот прекрасный воин? – спросил незнакомец.
Адель на секунду закрыла глаза, и когда распахнула, то перед ней, вплотную, стоял красивый мужчина с кроваво-красными глазами.
– Это мой жених – Прайм, – сказала Адель смело.
Опять общий ропот негодования.
– Прайм говоришь? – прошипел ей в лицо Логус.
– Да, он. Я его невеста. Этот медальон – доказательство нашей помолвки, – сказала она и предъявила его присутствующим в зале.
Потом появилась Нубира, и я с грустью смотрел на мое потерянное дитя. Она спасла Адель от неминуемой гибели скорее из любопытства, ревности и жадности, чем желания помочь. Она хотела выведать, где хранятся мои несметные сокровища, путем уговоров или пыток. Как бы там ни было, но оборотни расстроили ее планы – напали на замок Вианден. Мирон Затевахин вынес Адель из замка, оставив в лесу, чем она тут же воспользовалась – просто сбежала.
– Я чудом выбралась из дома и когда осталась одна, то я была рада, что осталась жива! Мне уже не хотелось становиться вампиром, быть частью этого безжалостного народа. Помню, как села под старым деревом и думала, думала, думала. Я разделила мои желания на части и поняла, что мое желание быть вампиром – было частью желания быть с тобой. Я обманывала себя и я была рада, что разобралась в этом.
– А что же произошло дальше?
– Дальше я бродила по умирающей Европе и, в конце концов, снова встретила Бакли.
– Знаешь, мою жизнь на тот момент нельзя было назвать очень счастливой, поэтому, когда он стал ухаживать за мной, я растаяла. Теперь видишь, что я не мученица? Я ведь… вышла замуж за него, родила ему сына, назвала его Праймом, в честь моей первой и единственной любви.
Я напрягся, потому что не хотел думать о подробностях. Но я понимал ее.
– Я не сержусь и не стану любить тебя меньше из-за этого. Я даже рад, что ты была под защитой и тебе не было одиноко.
Адель вдруг замерла, а потом рассерженно спросила:
– Рад? Да как ты можешь такое говорить? Я изменила тебе! Я предала тебя!
Она сердито замолчала, отвернувшись.
Я поднялся и сел около нее на кровати.
– Да, это случилось. Но я не сержусь. Ты же думала, что я погиб. И я рад, что ты не стала хоронить себя заживо, оплакивая меня всю жизнь. Пойми, в этом – ты вся. Ты – жизнь в чистом виде. Сколько девушек отважились отправиться в путешествие, не сильно заботясь о здоровье и как выжить? А сколько бы стали играть Пенелопу? – Это немного развеселило Адель и она глянула на меня смелее. – А кто бы не стал предавать друзей? Кто бы решился вообще выйти из дому без разрешения? Так что я зол на того врача и горжусь тобой! Я ревную, страшно ревную, если честно! Не уверен, что встреть я его, смог бы оставить в живых… – я замолчал, представляя, как ломаю его шею. Мы молча сидели.
– Ты когда-нибудь покажешь мне свои воспоминания про сына? – спросил я тихо.
Адель покачала головой.
– А ты бы на моем месте показал бы?
– Нет! – не задумываясь, ответил я.
– Вот и я «нет». Думаю, ты смиришься с этим.
– Я постараюсь, любимая. Но как ты стала вампиром?
– О, это интересная история, – Адель вздохнула и, смотря в окно стала рассказывать дальше. – Я как раз родила сына, моя жизнь была полна забот о нем. Родители Кристофера предложили нам переехать к ним в Англию, и я решила напоследок съездить в Калелью. Знаешь, я думала, что так смогу забыть тебя, ну, или как-то облегчить свою сердечную боль. Только толку от этого было мало, как всегда.
Она вспомнила, как увидела старуху-оборотня, которая оккупировала мой дом и своего бывшего попутчика Луку. Они бы открутили ей голову, но вовремя появился Мирон Затевахин и успел укусить Адель до того, как она умерла. Я старался не думать о том, от какой травмы она умирала. Но думаю, что у нее был сломан позвоночник и ребра.
Этот пижон, Затевахин, не мог обойтись без театральщины. Перед тем, как укусить, он успел произнести: «Это наш дар тебе, благодарность покойному Прайму за спасение нашего рода!»
– Потом я почувствовала укус в шею, и все – мой мозг очутился в жидком огне, который уничтожал меня изнутри. Я плохо помню, что произошло, и как я очутилась в доме Затевахина, но помню тот сумасшедший голод, который охватил меня, когда я открыла глаза.
Мне не давала покоя мысль о чем-то важном, что важнее жажды крови. Перед моим внутренним взором появилось личико сына и параллельно мысль о том, как удобнее перегрызть его горло, чтобы ни капли крови не пропало. Это повергло меня в такой ужас… Я поняла, что теперь не смогу вернуться к нему. Затевахин меня успокаивал, что мол, вампиры не обращают внимания на такие мелочи. Что теперь он и его братья – моя семья. Он привел ко мне в комнату мою служанку Полетту, с которой я приехала в Калелью. Она дрожала от голода и плакала от страха, видя мои бешенные красные глаза. Мирон довольно цинично объяснил, как мне лучше выпить ее. Тогда я прогнала его, чтобы он не мешал мне. Потом открыла окно, взяла ее в охапку и выпрыгнула наружу. Мне стоило немалых усилий отпустить ее и не стать преследовать. Это было так невероятно сложно! Но я смогла – я представляла тебя. Ведь ты мог так сделать, значит, и у меня получится. В ту ночь на свете стало меньше на две коровы и одну козу. Когда наступил рассвет, мне не пришлось прятаться – было пасмурно, и я без труда добралась до дома, где оставила маленького Прайма.
Когда я услышала стук его крохотного сердечка, любовь и жажда снова стали бороться во мне с неистовой силой. Это заставило меня бежать. Бежать так далеко, как только могла. Я не сумела оставить сыну и Кристоферу ничего на память о себе. Только имя и свою любовь. Я поняла, что потеряла и их двоих. Моя жизнь с ними была бы невозможной. Как же я ненавидела Затевахина за это! Но надеялась, что мне удастся находиться инкогнито по близости от Кристофера и Прайма и не пытаться при этом их убить. Но как с собой ни боролась – я все равно оставалась смертельно-опасным новообращенным вампиром. Решила, что уеду на пару лет, пока не стану более управляемой и спокойной, а потому вернусь, и мы заживем с ним вместе. Поэтому я собралась и отправилась сначала к себе домой, где оставила тебе послание в погребе. Их есть еще несколько, кстати, ты еще не все нашел. Потом я отправилась туда, где нет людей, которых мне так хотелось выпить, а только верблюды и минимум растительности. Поэтому я выбрала пустыню. Вот там, постепенно успокаиваясь, я нашла себя снова. У меня была уйма времени переосмыслить свою жизнь, все, что произошло. И я поняла, что раз мне дана такая долгая жизнь и такие возможности, значит, мой долг использовать это во благо, а не во зло. Как-то само собой получилось, что я стала помогать людям, лечить их. Потом появился этот город. Когда я решила, что пора проведать сына – я узнала, что он умер и с трудом смирилась с этим. Теперь ты представляешь, как я обрадовалась, когда ты познакомил меня с Ханной? И еще я обнаружила, что моя любовь к тебе стала только крепче. Отсюда эта статуя, которую ты видел в саду, картины.
– Тебе придется снять некоторые из них, потому что я чувствую себя их жалким подобием.
Адель весело улыбнулась.
– Ну вот, теперь, когда мы прошли с тобой эту трудную часть объяснений, я думаю, что ты мог бы рассказать мне о себе. Не думаю, что твоя жизнь после нашей разлуки была менее драматичной, чем моя.
– С радостью, только не все сразу. Это займет какое-то время.
– Ну и ладно! Мне пора переодеваться и спускаться вниз, в лазарет. Там уже собрались люди. А ты мог бы подождать меня здесь.
– И не надейся! Я же твой охранник, «излучающий дикую энергию пустыни».
Она рассмеялась. Потом вскользь спросила:
– Тебе стало легче после того, как ты все узнал?
Я задумался. Я определенно испытывал облегчение.
– Да. Стало немного легче. Твой хитрый план с терапией моего чувства вины сработал. Пустыня, смена обстановки и твое очарование – лучшее лекарство.
Адель радостно подбежала ко мне и, взяв за руки, поцеловала.
– Я так рада! Я надеюсь, что ты свое чувство вины закопаешь в этих песках.
– И оно останется здесь на веки вечные! Обещаю!
* * *
В ресторане было шумно, играла музыка и переговаривались парочки за многочисленными столиками. Так как этот ресторан был лучшим в городе, то свободных мест не было. Не могу себе представить, чего стоило Алисе все это организовать. Или она забронировала столик заранее? Эта хитрая лисица ведь ни за что не признается! Нужно будет спросить у Эдуарда, который, кстати, сидит за столиком рядом со мной с не самым лучшим настроением и то и дело поглядывает на Ханну и Брукса. А моя дочь просто светилась от счастья! Она не могла дождаться знакомства с Адель и собиралась задать ей миллион вопросов.
– Мама, представляешь, встретить свою прародительницу! Это ведь уникальное событие! Я уверена, что раньше такого не случалось никогда! Она молода и прекрасна! А сколько же она всего может рассказать! Это просто невероятно!
– Ханна, угомонись, а то подавишься салатом! – сказал шутливо Брукс.
Тут в зал вошли Прайм и Адель – на красивую пару сразу обратили внимание посетители ресторана. Конечно! Адель выглядела просто потрясающе – одета в восточный наряд, чем-то похожий на сари, из легкого изумрудного шелка и черные джинсы. Волосы были уложены на восточный манер в толстую косу, красивые глаза смотрели на мир с любопытством и радостью. А Прайм, с самым гордым видом, вел свое сокровище к нам, одетый в шикарный черный костюм и классические туфли.
– Приветствуем всех! – сказал весело Прайм. Я давно не видела его таким счастливым! Он был доволен до кончиков волос! Это было так необычно. Вечно сдержанный и рассудительный, сейчас он был похож на беззаботного мальчишку. Он помог сесть за стол Адель и расположился около нее. Конечно, его рука сразу нашла ее руку, и они счастливо переглянулись, улыбнувшись друг другу с заговорщицким видом. Это было так мило.
Эдуард увидел, что я любуюсь Праймом и Аделью и с пониманием на меня посмотрел.
Когда эта великолепная пара подошла к нашему столику, Прайм галантно предложил своей даме сесть и тут же начал нас с ней знакомить:
– Друзья мои, позвольте вам представить мою невесту – Адель де Ламбрини, о которой вы знаете из моих рассказов и которая, по удивительному стечению обстоятельств, оказалась жива и бессмертна.
– Приветствую всех! – сказала она спокойно и располагающе улыбнулась.
– Я Эдуард Ричардсон, а это моя жена – Бэль Ричардсон, а нашу дочь Ханну Ричардсон вы уже знаете, а также ее жениха Брукса Вайта, с которой вы уже знакомы, – сказал Эдуард и слегка поклонился на средневековый манер, что Адель тут же оценила – было приятно встретить человека из прошлой эпохи.
Элиза, к моему удивлению, заговорила с ней на чистом испанском языке, а Диксон подключился к разговору, который прервался, только когда он представил Лили, Келлана, Джека и Алису, которая вообще была подозрительно сдержана – сидела с интригующим видом и молчала, что на нее было не похоже. Ну, да ладно! Что бы ни задумала – мы все вскоре узнаем.
Когда официант наполнил наши бокалы вином, что было лишь прекрасной бутафорией, Элиза произнесла тост:
– Предлагаю выпить за любовь, поборовшую разлуку и время!
Мы дружно чокнулись бокалами, стараясь не разбить столь хрупкое великолепие, и отлично сделали вид, что отхлебнули. Брукс попробовал вино и с горечью произнес:
– Такой виноград испортили!
Ханна уже было открыла ротик для того, чтобы сказать что-то поучительное, как Прайм произнес:
– У нас есть хорошая новость!
Адель набралась смелости и, преодолев робость, заявила:
– Прайм согласился на мне жениться!
– Да нет же, это ты согласилась выйти за меня!
Мы рассмеялись, а Алиса, словно чародейка, щелкнула пальцами. Из кухни к нам направилась целая процессия: два официанта и квартет музыкантов торжественно направились в нашу сторону. Официанты везли на нарядной тележке торт внушительных размеров, на котором элегантным образом было написано: «С Днем Помолвки!». Все это великолепие оставили около нашего стола. Под приятную музыку Прайм и Адель радостно поцеловались. Когда официанты и музыканты удалились, растроганная Адель сказала:
– Спасибо, Алиса! Это так чудесно! И неожиданно!
– Как жаль, что это несъедобно! – заявил Келлан с кислым выражением лица, разглядывая это великолепие. – Опять все съест этот волк-переросток! Хотя здесь недалеко есть зоопарк, и думаю, что нас никто не заметит, если мы решим отметить помолвку по-нашему…
За что и получил локтем в бок от Лили.
– А что? Ведь я тоже имею право отпраздновать! – ответил он, насупившись.
– Мой обжора! – сказала Лили, смеясь.
Снова появились официанты, чтобы подать седло барашка с каким-то чудным соусом. Ханна радостно накинулась на эту склизкую гадость, не отставая от Брукса. Нам же оставалось только время от времени делать вид, что мы в восторге от предложенных блюд.
Элиза наклонилась немного в сторону Адель и спросила:
– А вы уже определились с датой и местом проведения свадьбы?
– Мы как-то еще не думали об этом, – сказал просто Прайм.
– Знаете, вы поступите правильно, если дадите возможность Алисе все организовать. У нее просто талант. Это будет очень красиво!
– Да, я могу все организовать. Вот на юге Франции есть небольшое поместье с чудесным видом на море. Оно достаточно камерное, и думаю, что как раз нам подойдет…
Брукс переглянулся с Ханной и сказал:
– А когда вы собираетесь устроить свадьбу? Я спрашиваю, потому что нам тоже пригодятся услуги Алисы.
Я тут же взвилась на месте:
– Что?
– Мама, успокойся. Просто Брукс сделал мне предложение. Мы давно все решили, и лучше мне выйти замуж, пока я не выгляжу старше Брукса. Только не говори, что мне всего-то пару лет от роду и прочую трогательную чушь, – сказала она, задумчиво царапая ногтем край бокала.
– Ну, вообще-то, мы с мамой не зря провели время в Принстоне, – ответил Эдуард, пока я приходила в себя от услышанного. – Ты, наверное, слышала, что там есть уникальная лаборатория, в которой Бэль подвизалась работать ассистенткой. Мы провели серию тестов, потом сотню раз перепроверили данные и, в общем, выяснили, что вам с Бруксом нечего бояться. Та часть, которая досталась тебе от меня… хм, неживая. А наследие матери поможет тебе и Бруксу стать родителями.
Ханна радостно вскинула глаза на Брукса и так красиво зарделась, что мне стало неловко. Я даже закрыла глаза, чтобы не подглядывать за таким интимным моментом.
– А какие они могут быть? Такие, как я, или оборотнями? – спросила она оживленно, словно хотела изучить что-то новое.
– Ну, если честно, то это будет сюрпризом! – сказал Эдуард, разводя руками. – Время покажет.
– Но ты еще слишком молода, чтобы задумываться о подобных вещах и у вас с Бруксом впереди уйма времени! – выпалила я, не особо задумываясь о последствиях.
– Мама, но это же не так! Когда же ты сможешь так говорить? Я уже полностью самостоятельный субъект и хочу жить отдельно!
Я молчала, пытаясь прийти в себя от заявления Ханны. Эдуард нежно сжал мою руку. Я очнулась.
– Что ж, я всегда знал, что этот момент рано или поздно настанет. В нашей нестандартной семье это случилось немного раньше, чем в обычных человеческих семьях, но я не вижу причин оттягивать это событие.
Бэль, мы будем самыми молодыми родителями, выдающими замуж дочь, – сказал он серьезно и вдруг задорно улыбнулся.
Нервное напряжение отпустило меня, и я рассмеялась. Действительно! Брукс уже сейчас выглядел старше Эдуарда, а Ханну можно было принять за мою ровесницу.
Алиса, уже явно развлекаясь, еще раз щелкнула пальцами, и мы увидели как из кухни повторно выходит процессия с еще одним тортом и музыкальным квартетом. Официанты под музыку оставили около нашего стола торт с поздравительной надписью: «Для Брукса и Ханны!».
– Алиса! – почти хором произнесли все присутствующие за столом.
В ответ мы услышали ее довольный смех.
* * *
Жаль, что я не могу плакать. Когда настал черед Адель ответить Прайму «да» у алтаря, мне искренне хотелось разрыдаться. Столетия разлуки не уничтожили ни их любовь, ни их самих. Они нашли друг друга и снова счастливы. Прайм как-то неуловимо изменился после поездки в пустыню с Адель. Не знаю, что там произошло, но его сосредоточенное и несколько угрюмое настроение сменилось на радостное и светлое состояние духа. Он был необычно приветлив и расслаблен.
Адель же, после своего добровольного заточения в пустыне, наслаждалась общением с Праймом и новоприобретенными родственниками. Видимо, они оба простили друг друга, или какая-то преграда между ними пропала. Это было настолько заметно, что мне показалось, что они даже светились от счастья. Но это могло быть обманом зрения, так как мы все сияли в предзакатных лучах солнца.
Я навсегда запомню их прекрасные лица, которые приближались друг к другу для нежного поцелуя. Когда они снова на нас посмотрели, гости радостно зааплодировали, отпустив белых голубей, которые взвились ввысь, заполняя собой небо над алтарем. Двое индейцев, одетых в благопристойные белые костюмы и с вплетенными орлиными перьями в иссиня-черных волосах, издали какой-то замысловатый клич, на который Прайм показал им большой палец. Они радостно подпрыгнули на месте, а остальные громилы радостно загалдели. И вообще, со стороны Прайма было на удивление много гостей – практически полсотни вампиров, которые выглядели, как последние головорезы, только в белых костюмах.
Со стороны Адель был только наш клан. Перед свадьбой она встретилась с Элизой и деликатно спросила, не может ли клан Ричардсонов оказать ей честь и сесть на места, предназначенные для ее родственников? Элиза, не задумываясь, ответила «да», потому что мы и так были ее родственниками. Теперь мы стояли небольшой группой напротив толпы приглашенных со стороны жениха. Прайм дал личные гарантии безопасности Бруксу, который стоял с недовольным видом возле Ханны, крепко сжав ее ладошку в своей огромной руке. Он делал вид, что ничего не замечает и время от времени потирал нос. Могу себе представить, как у него пекло в носу от запахов многочисленных вампиров! Я видела, что ему некомфортно находиться в присутствии стольких незнакомцев, которые время от времени окатывали любопытными взглядами его красавицу Ханну. Он, наверное, все не мог успокоиться и ревновал ее ко всем вампирам в мире, потому что она была больше из их мира, чем из его. Надеюсь, что это у него пройдет, когда моя дочь вот так же скажет ему «да» у алтаря.
Адель и Прайм, невероятно прекрасные, спустились к гостям, и мне показалось, что в этот момент для них существовали только они двое во всем мире. Они все время держались за руки и невнимательно слушали поздравления от друзей Прайма. Жених все время улыбался, – такого раньше вообще не было!
Ханна и Брукс подошли первыми – Адель обняла свою пра-пра-правнучку нежно и с чувством, а жених Прайм Ван Пайер крепко пожал руку оборотню, что само по себе было для него подвигом. Прайм уже пару раз извинялся перед семейством Вайтов за то, что покалечил Ромула, но извинения были не такими уж искренними, потому что он считал произошедшее досадным недоразумением, а они – попыткой убийства.
Прайм твердо пожал руку Эдуарду, а меня просто поцеловал в лоб. За пару дней до свадьбы, когда мы срочно уехали в ближайший город, чтобы забрать заказанные скатерти с вензелями, Прайм сказал, что все еще чувствует себя виноватым за ту нашу драку на концерте; что иногда с ужасом думает, что бы мог натворить, если бы я не набралась смелости остановить его.
– Поздравляю тебя, Прайм! И тебя, Адель! Я уверена, что теперь у вас все будет хорошо! – сказала я невесте и поцеловала ее в щеку, от чего она немного смутилась. Многие годы она жила практически отшельницей и сейчас ей приходилось привыкать к такому тесному общению с другими вампирами.
Потом Лили и Келлан по очереди поздравили молодоженов, особенно расчувствовался Келлан – он был до ужаса сентиментален. Он долго тряс руку ошеломленной Адель и говорил красивые глупости про вечную любовь и счастливую совместную жизнь.
Алиса и Джек были, как всегда, приветливы, к тому же Джека еще распирало от гордости, когда Адель стала благодарить его жену за великолепно организованную свадьбу. Она не знала, что и как будет происходить – Прайм устроил для нее сюрприз. Алиса, получив неограниченный кредит, разошлась не на шутку – если в свадебном бизнесе есть премия «Оскар», то она ее однозначно получила! Белоснежные скатерти с золотыми вензелями, розы и фрезии были повсюду. Алтарь она соорудила под белыми шатром в восточном стиле, который защищал нас от прямых солнечных лучей. Даже стулья для гостей выглядели шикарно, хотя трудно сказать почему: то ли потому что были частью роскошного ансамбля, то ли потому что напоминали старинную мебель. Алиса решила сделать смешение эпох, воссоздав то время, когда зародилась любовь жениха и невесты. Думаю, что ей это удалось.
Я снова осмотрелась по сторонам. Старинный замок, в котором проходила свадьба, стоял на скале над широкой голубой лагуной, а на волнах мирно покачивались белые яхты, на которых прибыла часть гостей (в том числе – Ханны и Брукса). Старинный особняк – двухэтажное великолепие с массой барельефов и колонн – выходил широкими окнами на море, а просторный балкон перед ним был, по большому счету, огромной смотровой площадкой над скалистым берегом. Архитектор воплотил в жизнь этот необычный проект, создав невероятно романтичный уголок на французском побережье.
Зеленые склоны близлежащих гор щедро поросли оливковыми деревьями и соснами, акациями и пальмами. Над нами кружили чайки, соленый ветерок приносил прохладу в раскаленный от южного солнца день и, судя по всему, впереди нас ждал прекрасный вечер. Прайм и Адель отправились переодеваться в наряды «после венчания», которые Алиса любовно хранила в шкафу и никому не показывала. Вся концепция свадьбы делала ее похожей на театральную постановку, но Прайму нравилось. Мне казалось, что он хотел сделать это событие торжественным до неприличия – ведь он так долго этого ждал!
Алиса как раз находилась у столика с напитками, мягко отчитывая молоденького официанта, который не справлялся со своими обязанностями, потому что не мог отвести глаз от Лили. Она сверкала великолепием, как всегда, затмевая красотой закат. Даже присутствие могучего Келлана не останавливало молодого человека от восхищенных взглядов, которые он бросал на Лили.
Алиса пыталась вернуть в чувство пылкого юношу, но внезапно запнулась на полуслове – на освещенную закатным солнцем террасу вышли собственной персоной Аронимус, Кунц и Кайсус!
Сказать, что это была неожиданность – ничего не сказать. Присутствующие на свадьбе люди не заметили приближения катастрофы – всего лишь еще одни гости, правда, сильно опоздавшие и тоже невероятно красивые. А вампиры прекрасно понимали, что ничего доброго этот визит не мог принести. Триумвиат появлялся без приглашения примерно в конце существования тех вампиров, к которым они внезапно наносили визит. Это был их фирменный стиль совершать правосудие.
Я тут же посмотрела на официантов и священника, которые были единственными людьми на этом мероприятии – они были шаткой надеждой, что при них Аронимус будет вести себя сдержанно. Они сами установили правило скрывать наше существование от людей, а лишние свидетели ему были не нужны, хотя ради расправы над нами они могли уничтожить маленький городок.
Диксон на правах главы нашего клана вышел вперед и, приветственно раскинув руки, сказал:
– Аронимус, Кунц, Кайсус! Какими судьбами вы здесь оказались?
– Да вот, птичка на хвосте принесла, что здесь просто свадьба века! Вот мы и решили заглянуть на огонек, чтобы лично поздравить молодоженов!
Кунц после этих слов так нехорошо улыбнулся, что я поняла – живыми они нас не отпустят. Эдуард тоже это понял, поэтому непринужденно обнял меня за плечи и как бы невзначай повел к Ханне и Бруксу. Тот уже осторожно заслонил ее собой, причем Эдуард стал рядом с ним плечом к плечу. Дочь уткнулась головой в спину отца, потому что Триумвират был самым ярким кошмаром ее детства.
– Диксон, Элиза, вижу, что наш визит взволновал ваше семейство… – сказал Кайсус, как всегда, елейным голосом.
Но все прекрасно знали, что это только искусная симуляция доброжелательности. Кайсус любил собственноручно отрывать головы провинившимся. Кунц, например, к такому не стремился, он был старым интриганом, который исподтишка манипулировал другими. Но Аронимус был «шоуменом», у него великолепно получались сцены, полные трагизма и проникновенности. Он, как никто другой, умел изобразить отеческую заботу, зная, что его возлюбленный собеседник через пять минут умрет. Думаю, что это доставляло ему удовольствие.
Эта компания испорченных властью бессмертных сейчас стояла посреди свадебного шатра с видом хозяев положения и даже не скрывали своих враждебных намерений. Думаю, что вокруг нас стоит армия Триумвирата, потому что они в одиночестве не путешествуют.
– Вы сами, без охраны? – спросила Алиса, радушно протянув руки Аронимусу для рукопожатия, как милому другу.
Она склонила голову набок и радушно улыбнулась, а Аронимус подыграл ей – радостно принял ее руки в свои холодные ладони и мягко их пожал. Со стороны могло показаться, что они души друг в друге не чают и безумно рады встрече. Джек тут же оказался рядом, оценивая ситуацию: за незваными гостями появились шестеро охранников, которые выглядели одинаково – темные костюмы и черные очки, под которыми они прятали от людей кроваво-красные глаза. Он коротко кивнул головой Аронимусу в знак приветствия и молча обнял Алису за плечи.
– Алиса, ну как же без моих бравых ребят? Мы были проездом по Европе, решали некоторые административные дела, как вдруг узнали о свадьбе! Ну, мы просто не могли проехать мимо! Как ты могла скрыть такое событие? Не каждый день ведь сочетаются священными узами брака столь прекрасные создания!
Он тут же посмотрел на Брукса, у которого от ярости тряслись руки – он был готов к превращению. Моя Ханна все еще стояла за спиной отца, закрыв глаза от страха. Часть друзей Прайма как бы невзначай стала подходить ближе к ней и Бруксу, закрывая их собой от Труимвирата. Я определенно не понимала, что происходит.
– Эдуард, а где твоя дочь? Не пристало будущей невесте прятаться от гостей!
Эдуард взял меня за руку и мы подошли к Аронимусу.
– Боюсь, что произошло недоразумение. Ваша «птичка» неверно напела: сегодня свадьба не Ханны и Брукса…
– Который по совместительству еще и наш кровный враг! – сказал вдруг Кунц, зло щелкнув зубами в конце фразы.
– …а совсем другой пары, – продолжил Эдуард как ни в чем не бывало, крепче сжав мою руку.
– Да, интересно! Еще один противозаконный союз? – спросил Аронимус с деланой веселостью, оглядывая толпу, чтобы удостовериться в эффектности его последнего пассажа. – Еще одно преступление против нашего рода? Еще одно… извращение?!
– Не знаю, о чем ты! – сказал Диксон, оказавшись слева от меня. Он положил руку мне на плечо, словно призывая не бояться. – Думаю, что произошло досадное недоразумение. Ханна и Брукс уже назначили дату свадьбы, которая непременно состоится, но не сегодня.
– Вот как? Ты, как глава рода, смеешь противиться нашим законам, которые были установлены сотни лет назад?
– Не думаю, что мы нарушаем какой-либо закон, – сказал Диксон спокойным голосом.
– Да? Тогда я тебе его напомню, если ты забыл некоторые пункты. «Под страхом смертной казни запрещается вступать в любые отношения с представителями… – тут он зыркнул на людей-официантов, которые слушали его с нескрываемым любопытством, – враждебного клана. Любые попытки установить с ними контакт, а так же скрыть их местонахождение, карается смертью». Ты нарушил его по всем пунктам, поэтому тебя и твою семью ждет немедленное наказание! Охрана! – сказал он со злорадным выражением лица, щелкнув пальцами.
Шестеро охранников выдвинулись было вперед, но головорезы Прайма тут же встали плотным кольцом вокруг нас.
– Идемте! – сказал Диксон и увлек нас в глубину этого «кольца», где я тут же нашла Ханну и обняла ее.
Брукс беспокойно на меня посмотрел, но я сама не знала, что происходит, поэтому только лишь пожала плечами. Все Ричардсоны собрались вместе. Возле меня стоял один из индейцев, который внезапно поднес палец ко рту и подмигнул. Эти друзья Прайма точно что-то затеяли, только вот что?
Кайсус тут же оказался около Аронимуса и величаво произнес, рассматривая превосходящие силы противника:
– Мы даруем прощение каждому из вас, кто перейдет на нашу сторону. Мы обещаем, что не станем преследовать вас по закону, и каждый из вас получит хорошую компенсацию за верность!
– Запугивание и подкуп? Это так ты руководишь вверенными тебе… подчиненными? – вдруг послышался голос Прайма среди тех, кто стоял вокруг нас.
Он не бросил нас? Он рядом? Я закрутила головой по сторонам и увидела его широкую спину впереди, когда он спокойно выходил из толпы навстречу к Аронимусу. Возле меня вдруг появилась Адель, словно ниоткуда – я не слышала ни ее шагов, ни ее запаха. Она дотронулась до перепуганной Ханны и сказала мягко:
– Все будет хорошо! Не бойтесь! Вы все под нашей защитой!
– Кто? Кто это сказал? – вдруг прошептал Аронимус, который от чего-то не на шутку перепугался.
– Я сказал, – ответил Прайм, встав перед перепуганным вампиром, дав возможность хорошо себя рассмотреть. Он стоял спокойно, словно король перед вельможей.
– Этого не может быть! – зашипел Кайсус, обнажая острые клыки.
– Ты же погиб в Венеции! – потрясенно произнес Кунц, посматривая по сторонам, словно ища пути к отступлению.
– Ну, не совсем погиб, как ты видишь! – спокойно ответил Прайм. Повисла тяжелая тишина.
– Самозванец! – вдруг завопил Аронимус, беспокойно разглядывая Прайма. – Мастер Прайм Ван Пайер, наш легендарный генерал, сложил свою голову в Венеции много лет назад в бою за нашу свободу!
– Мастер Прайм Ван Пайер, твой прародитель сейчас празднует свою свадьбу! – ответил Прайм спокойно. – И просит тебя удалиться вместе со своей свитой и армией, которая засела в близлежащих горах! Я и моя армия, – он с гордостью показал рукой на вампиров, которые нас обступили, – просим вас покинуть это место. Я позже приеду во Флоренцию и все тебе объясню, если ты не против, конечно же. Не забывай, что мне известны твои истинные намерения! Даю тебе последний шанс!
Аронимус оглянулся на Кунца и Кайсуса, которые практически одновременно отрицательно покачали головой. Аронимус повернулся и, сложив руки лодочкой, сказал:
– Мы не уйдем, потому что вынуждены исполнить закон, между прочим, тобой установленный!
– Я не вижу его нарушения, но вижу желание уничтожить клан, который может стать угрозой для Триумвирата, – заявил Прайм, наступая на Аронимуса. – Ты всегда действовал по моей указке, все эти годы я тайно руководил вами, чтобы вы не делали глупостей! Но я отвлекся от контроля на пару месяцев и вот результат, – ты собираешься уничтожить уникальный клан, который ближе всех подошел к окончанию тысячелетней вражды, которая веками уносила жизни таких, как мы. Ты слеп и недальновиден! Союз этих двух молодых людей – просто благословение для нас!
– Я здесь решаю что правильно, а что нет! Ты мне не указ! Я сам закон и покараю Ричардсонов во что бы то ни стало! – заявил Аронимус, с презрением выплевывая слова.
– Ты видимо забыл, кто я? – спросил Прайм, склонив голову набок.
– Ты еретик и самозванец! – закричал снова Аронимус, отступая назад, за спины своей охраны. – Я приговариваю всех вас к смерти! – кричал он с безумными глазами.
– Да что ты говоришь? – спросил с усмешкой Прайм, и вдруг вокруг него упали без чувств все присутствующие на свадьбе люди.
Затем он издал какой-то замысловатый свист и показал рукой на Триумвират. Тут произошло неожиданное: армия Прайма как по команде сняла обувь и стала окружать Триумвират и их охранников. Все! Маски сброшены, теперь конфликта не избежать!
– Я лишаю тебя власти, Аронимус! А будешь сопротивляться, то и жизни! Предлагаю сдаться без боя! – сказал четко Прайм, глядя в упор на Аронимуса.
В ответ один из охранников что-то сердито сказал на неизвестном мне языке и угрожающе показал зубы. Думаю, что это был отказ.
– Ты хорошо меня знаешь, Прайм? – спросил Аронимус, нехорошо улыбнувшись. – Играл ли я когда-нибудь без козырей в рукаве? Загляни в мои воспоминания и дай отбой своим цепным псам! Иначе, стоит мне только крикнуть, и он умрет! Ты же не захочешь омрачать свою свадьбу такой трагедией! – сказал Аронимус, уверенно складывая руки на груди.
Прайм на секунду замер, а потом вдруг резко на меня посмотрел, причем в его глазах было замешательство. Я не сразу поняла, что этот козырь как-то связан со мной, но потом меня вдруг озарило: это мог быть только один человек…
Я сжала руку Эдуарда и вся обратилась в слух, закрыв глаза. Если мои предположения верны, то я услышу поблизости одно знакомое сердцебиение.
Сначала я не слышала ничего, только тысячи звуков и шорохов в близлежащем лесу… Но вот, с западной стороны горы появился едва слышный звук трепетания человеческого сердца, которой я слишком хорошо знала.
Я открыла глаза и выдохнула:
– Отец…
Эдуард и Диксон переглянулись, а Элиза прижала ладони к губам, чтобы сдержать вскрик. Она любила Генри, как и всех остальных членов своей семьи, поэтому с широко распахнутыми глазами смотрела на Аронимуса, словно видела перед собой чудовище.
Звук сердца Генри приближался неестественно быстро для человека, видимо его несли на себе солдаты из армии Триумвирата.
– Ну что? Все еще будешь угрожать мне, своему брату, и убьешь ради того, чтобы человек выжил? Ради этого животного, топчущего Землю, живущего только для того, чтобы дать пищу нам, высшим существам? – спросил Аронимус с вызовом, рассчитывая склонить чашу весов на свою сторону.
Он решил сыграть на естественном убеждении в превосходстве, которым страдали все вампиры без исключения. Да, превосходство было очевидным, только его значение понималось каждым по-разному. Диксон был глубоко убежден, что раз нам дана большая власть и способности, то это и большая ответственность, что мы созданы для того, чтобы охранять и помогать более слабым. Так считали и мы, его дети, но остальные вампиры привычно упивались своим всемогуществом и властью отнимать жизнь у любого человека без зазрения совести. Повисла тишина. Не дыша, я ждала, что ответит мудрый Прайм, и надеялась на то, что этот ответ подарит жизнь отцу.
Я стояла и с ощущением полного бессилия слушала, как Генри приближается к замку. И вот, из-за спин свиты двое охранников вывели его под руки. Они отпустили его, и он рухнул на пол, – кажется, у него были сломаны обе ноги.
– Отец! – крикнула я, бросившись к нему. Но Эдуард остановил меня, схватив за плечи.
Генри поднял глаза на меня и побледнел. Конечно, – я была без грима, без линз, и моя кожа сияла в лучах заходящего солнца. Я неосознанно попыталась спрятаться от него за спину Эдуарда. Опять же – слишком быстро для человеческого восприятия.
– Бэль? – услышала я его неуверенный вопрос.
Моя тайна была раскрыта и не было больше нужды скрывать ее. Я неуверенно вышла из-за спины Эдуарда и посмотрела отцу в глаза. Испуг. Боль. Непонимание. Боль от потери. Страх. Генри побледнел, а потом начал краснеть – у него от волнения повысилось давление. Я слышала, как бешено колотится его сердце и, испугавшись за его здоровье, быстро заговорила, желая успокоить:
– Папа, ты только не волнуйся, твое давление зашкаливает!
Потом я зло спросила Аронимуса:
– Что он здесь делает?
– Я проводил расследование, – глухим голосом ответил Генри вместо Аронимуса.
– Генри, мы же просили не искать ответов! – воскликнул Эдуард.
– Теперь я понимаю, почему, – ответил тот, повернувшись на спину.
– Он следил за нами! Диксон, твоя безответственность и отступничество от законов в конце концов привела этого человека к нам, на верную смерть.
– Окончательный ответ он получил, увидев здесь Бэль, – строго сказал Прайм. – Если бы ты не привез его сюда, он никогда не узнал бы наверняка – только бы подозревал. Так что ты сам нарушил закон!
– Нарушил? – злобно прошипел Аронимус. – А твой Эдуард не нарушил? Женился на человеке, она родила ему дочь, умерла и стала вампиром!
– Как… как умерла? Как вампиром? – спросил Генри.
Эта новость окончательно подкосила его – он схватился за сердце, а его лицо начало синеть. Я рванулась к нему, но Диксон опередил меня – он уже стоял на коленях около Генри, щупая его пульс, не обращая внимания на Триумвират.
– Вот тебе и ответ, Аронимус. Ты великий моралист, любитель пофилософствовать. Кто больше имеет право на жизнь: тот, кто не думая, бросается спасать чужую жизнь или тот, кто эту жизнь жаждет отнять?
В нашем окружении воины Прайма одобрительно зашумели, и у меня появилась надежда, что Генри останется жив, если, конечно, его сейчас же отправить в больницу.
Аронимус понял, что проиграл, потому что он вдруг резко вскрикнул:
– Вперед!
Через секунду балкон заполонили мрачные фигуры – это был карательный отряд Триумвирата. В ответ Прайм снова издал свист, и все вокруг завертелось в бешенном танце боя – две армии по странному стечению обстоятельств: Прайма – в белом и черная Триумвирата сцепились в смертельной схватке. Двое индейцев-гуронов, Адель и Джек с Келланом уже сражались вокруг Брукса, который тут же превратился в огромного черного волка и, с перепуганной Ханной на спине, пятился к перилам балкона. Он сделал огромный прыжок и через секунду падал вниз, унося мою дочь в теплые морские воды залива, подальше от смертельных клыков разъяренных вампиров. У меня отлегло от сердца, потому что я не могла разрываться между ней и Генри. Тем более, что сейчас Диксон делал ему непрямой массаж сердца, которое остановилось пару секунд назад. Я, не обращая внимания на кипевший вокруг бой, бросилась к отцу, и, встав на колени, взяла его холодеющую руку в ладони. Вокруг меня летали стулья, кто-то вылетел за пределы шатра, пробив высокий полог своим обезглавленным телом, в ожесточенной схватке сминались каменными телами столы и мраморные барельефы. Отвратительные звуки отрываемых конечностей и скрежета зубов по каменной коже перемежались с рычанием и проклятиями на сотне разных языков. Эдуард кружил вокруг нас, помогая Лили и Алисе защищать нас от нападения. Он неистово работал руками и зубами, расталкивая всех так, что вокруг образовалось свободное пространство.
А я сидела и смотрела на ресницы Генри, желая только одного – чтобы они хотя бы немного пошевелились. Диксон уже сломал ему одно ребро, пытаясь реанимировать, но пульса все не было. «Ему нужно в реанимацию! Ему нужно к врачу!» – пронеслось у меня в голове, и я закричала что есть силы:
– Отец, не умирай!
На какую-то секунду сотни глаз, черных от ярости, желтых и красных, уставились на меня и увидели, как я осторожно поднимаю бездыханное тело Генри с холодного каменного пола.
– Прайм, помоги! – крикнула я, делая первый шаг к замку, на противоположной стороне которого стояла моя машина. Мне бы только до нее добраться!
Прайм вдруг отдал серию коротких приказов на каком-то неизвестном мне языке, после которых произошло невероятное: большая половина армии Прайма бросила охоту на противника, и вокруг меня образовалось широкое кольцо вампиров в белом, которые прикрывали нас от нападения. Я осторожно делала шаг за шагом, а они передвигались вместе со мной. Я видела, как Прайм держит за горло смертельно перепуганного Аронимуса и заставляет смотреть на фиаско его знаменитой армии. Тела Кайсуса и Кунца валялись бесформенными грудами рядом, а вокруг них кипел бой. Прайм немного отпустил Аронимуса и сказал:
– Столетиями я гасил твои неразумные порывы.
Сколько раз я спасал тебя, убеждая поступать спокойно и не спеша. Я устал от тебя, очень устал… За все эти годы ты не понял одного: большая власть – большая ответственность! Все мои законы созданы не для того, чтобы угнетать и властвовать, а защищать людей от нас, вампиров. Мы все часть одного целого, а ты этого так и не понял!
Дальше я не смотрела, а только слышала ужасный звук рвущейся плоти вампира и предсмертный крик Аронимуса, который был похож, скорее, на визг. Я не могла сказать, что обрадовалась, просто мозг отметил, что опасности стало меньше, меня сейчас интересовало только одно – выбраться отсюда как можно скорее и доставить Генри в ближайшую больницу, пока не стало слишком поздно.
Когда мы пробрались сквозь это безумие до машины, часть солдат Прайма снова исчезли, а две фигуры в черном – женщина и мужчина, вдруг резко остановились на месте. Их глаза безвольно закрылись, а руки повисли вдоль тела, значит, Прайм стал воздействовать на окружающих так, как мог только он один. Тут же появились индейцы и практически синхронно оторвали головы застывшим врагам. Потом они по-деловому осмотрели нас и, поклонившись, быстрее ветра убежали дальше.
Когда я увидела это своими глазами, то испытала шок, но сейчас была абсолютно спокойна, потому что знала – под руководством Прайма все пройдет правильно – Ричардсоны в полной безопасности.
Эдуард и Алиса появились около меня и, молча, без промедлений, помогли положить Генри на заднее сидение нашей машины. Эдуард сел за руль, Алиса – справа от него, а я осталась стоять на коленях около отца.
Когда наш автомобиль на максимальной скорости выскочил на автостраду, ведущую к Монако, я слышала, как звуки боя становятся тише. Алиса уже звонила в местную больницу, требуя подготовить отдельную палату в реанимации, а также, чтобы нас на входе ждала бригада врачей. Она ругалась, уговаривала и врала на чистейшем французском языке, чтобы вынудить их адекватно отнестись к нашей ситуации. Рассказала, как неизвестная машина сбила на дороге американского туриста, а мы подобрали его и везем в реанимацию. Что пульс есть, но очень слабый, переломаны ноги и пару ребер. Я зажмурилась и старалась не думать, как было больно отцу, когда ему ломали кости.
Но потом в моем кармане завибрировал телефон, и я увидела на экране, что это звонок от Ханны. Я включила телефон и услышала ее родной голосок:
– Мама! Мама!
– С нами все в порядке, мы везем Генри в больницу. Как вы? С тобой все в порядке?
– Да, мы прыгнули в море и добрались до нашей яхты, так что мы в полном порядке! Стоп! Ты сказала Генри? Что он тут делает? Почему вы везете его в больницу?
– Его привез Аронимус, твой дед выследил их и попался. Ох, Ханна, он не дышит уже пять минут! У него остановка дыхания и сердце не бьется. Мы везем его в реанимацию…
– Мама, – сказала вдруг Ханна очень прагматичным тоном, – не волнуйся! Его еще можно спасти! Ты, главное, держись! Нам приехать?
– Нет, не вздумай! – сказал Эдуард, прекрасно зная, что дочь его услышит. – Лучше всего заводите двигатель и плывите в порт, будьте все время на виду у людей, пока мы не узнаем, чем закончился бой. Поняла меня?
– Да, конечно! Брукс, заводи двигатель, мы плывем в Монако! – сказала она скороговоркой. – Как приплывем – сразу позвоню! – быстро проговорила она и положила трубку.
Ее деловой тон успокоил меня, и мысли перестали хаотично метаться между страхами и предположениями.
Драгоценные минуты ползли так медленно! У нас было примерно еще минут пять – десять, чтобы спасти папу. Мы влетели на стоянку больницы, и так как был ясный день, то подъехали практически к центральному входу, напугав какую-то пожилую пару. Эдуард открыл дверь и осторожно взял Генри на руки, словно маленького ребенка. Я придерживала его голову, а Алиса влетела в приемный покой и тут же стала требовать бригаду реаниматологов, которые, конечно же, еще не собрались. Эдуард не стал ждать специального приглашения и пошел с Генри на руках мимо открытых дверей, пока не нашел свободную комнату с незанятой кушеткой.
– Расстегивай его рубашку! – сказал он, сосредоточенно рассматривая лекарства в закрытом на ключ шкафу.
– Алиса! Как по-французски будет «обезболивающее»? – сказал он вслух, зная, что сестра его прекрасно услышит.
– Аnalgésique! – сказала она и добавила: – Эти болваны до сих пор совещаются, кто пойдет спасать безнадежного пациента! Боятся нести ответственность за его смерть!
– Не волнуйся! Я проведу реанимацию сам! Бэль, ты сможешь подсоединить его к аппарату искусственного дыхания?
– Я попробую! – сказала я и схватила маску, которую тут же положила на лицо отца.
Потом в моей идеальной памяти возникла инструкция к этому аппарату – я как-кто читала медицинскую энциклопедию от скуки и вот, она пригодилась!
Когда аппарат начал мерно качать кислород в легкие Генри, Эдуард успел сделать с десяток уколов, после чего снова начал делать непрямой массаж сердца. Это была самая страшная минута моей жизни, потому что все усилия казались напрасными – папино сердце не билось, как мы не пытались его запустить.
– Ну же, Генри! – шептал Эдуард и продолжал нажимать на грудь.
Прошла еще одна минута, и Эдуард убрал руки с его груди, а я медленно сползла по стенке, жалея, что физически не могу плакать. Алиса вбежала в палату и, когда увидела две ровных линии на мониторе над головой Эдуарда, то тихо охнула и подошла ко мне. Она молча села рядом со мной и положила голову на мое плечо.
– Я так и не сказала, как люблю его! – сказала я, закрыв лицо руками.
Она погладила меня по голове и ответила:
– Это жизнь, дорогая…
Но я не желала смириться с его уходом, какая-то бешенная надежда на чудо заставила меня подняться и снова подойти в отцу. Он лежал, словно поломанная кукла – ноги неестественно вывернуты, а лицо было безмятежным и белым. Я была виновата в его смерти, поэтому не сдамся! Я снова стала нажимать на его грудную клетку, внимательно считая вслух:
– Раз, два, три, четыре. И раз! Раз, два, три, четыре! И раз! Папа, ну давай же! – взмолилась я и поцеловала его в лоб.
Эдуард подошел ко мне и мягко взял за плечи, чтобы оттащить, но остановился, потому что мы услышали драгоценный удар сердца, который вернул нам надежду и жизнь Генри.
В палату наконец-то зашли врачи, которые после короткой перепалки с Алисой взялись за дальнейшую реанимацию отца, выгнав нас из палаты.
Мы стояли под палатой, прекрасно слыша все, что происходит внутри. Как рвались кожа отца от прокола иглой шприца, как адреналин растекался по его венам, делая кровь горькой и живой. Как его тело снова начало жить. Нам было не до конспирации, мы знали, что стоим в грязной праздничной одежде, словно неживые статуи под дверями палаты, но все равно не шевелились. Мы сдвинулись с места только тогда, когда доктора вышли, обсуждая ставки на ближайший чемпионат «Формулы-1».
– Доктор, как мой отец, будет жить? – спросила я, борясь с соблазном вцепиться в его горло зубами в отместку за его халатность.
– Жить? Конечно, он будет жить, только, к сожалению, он в коме.
Потом, с удивлением разглядев наши наряды, сказал на ломанном английском:
– Сердце его мы запустили, но он впал в кому. Так что наберитесь терпения и надейтесь на лучшее… – сказал он тихо и ушел.
Мы с Эдуардом прекрасно поняли, что это означало – он мог пролежать так до конца своих дней, или очнуться через пару минут. Это была катастрофа! Страшная правда про мою сущность догнала Генри, как мы ни пытались этого избежать!
– Это все из-за меня! – сказала я и отвернулась от всех, не в силах посмотреть кому-нибудь в глаза. Эдуард не стал меня успокаивать, зная, что это бесполезно.
Диксон позвонил Эдуарду, чтобы узнать о состоянии Генри, а также сообщить о последних событиях: Триумвират полностью уничтожен, от былой армии никого не осталось. Воины Прайма сейчас усиленно работают над тем, чтобы избавиться от такого количества тел. Сжигать их было нельзя – такой костер сразу же привлечет внимание людей, а топить в море тоже неправильно. Мне не было дела до того, как исчезнут с лица Земли эти убийцы.
Я перестала слушать разговор и ушла в сторону, чтобы подумать. Снова достала из кармана телефон и задумалась, стоит ли сообщить о случившемся Мо, ведь столько врать я просто не могла. Но потом подумала, что такое скрыть будет просто невозможно, да и бессмысленно. Вздохнула и набрала знакомый номер. Когда в трубке прозвучал родной голос, я осторожно рассказала о событиях сегодняшнего дня, которые привели к тому, что отец очутился в больнице, правда, не упоминая в рассказе оборотня и войну двух кланов бессмертных вампиров. Мама, конечно же, испугалась, и успокаивать пришлось ее – она плакала и клялась, что немедленно прилетит в Монако. Я даже разволновалась, потому что ее визит был бы ненужной нагрузкой для нас. Я с трудом отговорила ее прилетать, а потом пообещала звонить чуть ли не каждый час и сообщать о состоянии отца.
– От нее только одни проблемы! – сказала я и с раздражением нажала на кнопку «отбой» да так, что треснул корпус телефона. Эдуард забрал из моих рук поломанный аппарат и обнял меня. Я уткнулась лицом в его плечо и сказала:
– Я так испугалась! Он же почти умер!
– Да, но твоя любовь воскресила его! Все будет хорошо, вот увидишь! Генри теперь под надежной охраной, а Диксон будет наблюдать за его лечением. Все самое страшное уже позади. Триумвират ушел в небытие со своими законами, мы теперь можем жить спокойно.
Его спокойные слова вселили в меня уверенность, что все будет хорошо. Остаток для я провела около постели отца.
* * *
Мы сидели в кабинете у декана нашего Университета. Ощущение было сюрреалистичным – мы снова мы играли роли обычных подростков, которые маялись от скуки в кожаных креслах. Просторный кабинет с высоким потолком, стены, оббитые дубовыми панелями и шикарная библиотека, мягкий ковер ручной работы и прочая атрибутика, которая должна была внушить гордость за наш Университет. За спиной профессора висели многочисленные дипломы и фотографии известных выпускников с дарственными надписями. Насколько я поняла, это были 30 квадратных метров гордости мистера Уолкера.
– Бэль, Эдуард, у меня отличная новость! Совет попечителей нашего Университета проголосовал за то, чтобы выдвинуть Эдуарда на соискание звания студента года.
Мистер Уолкер расстегнул пиджак и положил руки со сплетенными пальцами перед собой на стол, ожидая приступа нашей буйной радости.
Я взглянула на Эдуарда, который как раз изображал удивление и еще раз приятное удивление. И я прекрасно понимала, что сейчас он придумывает, как бы предотвратить это событие.
Такое признание нам ни к чему, нам не стоило лишний раз привлекать к себе внимание, мы здесь учимся не для этого. Нам это не нужно. А звание «Студент года» повлечет за собой некоторую публичность. Думаю, что разразится нешуточная «подковерная» борьба между президентами многочисленных студенческих обществ за нас. Конечно – такой трофей! Я вспомнила: в Принстоне было отделение общества по защите китов в северных морях США, и представила мужа на фоне их логотипа с дипломом «Студент года» в дурацком свитере с китом на груди. Мне стало смешно, и я улыбнулась Эдуарду. Он улыбнулся только уголком губ, продолжая вежливо смотреть на мистера Уолкера.
Но главная причина была в том, что нам сейчас совсем не до этого! Мой отец лежит в коме уже четвертый месяц, а наша дочь выходит замуж! Столько всего нужно подготовить и продумать! Ведь непросто собрать под одной крышей ничего не подозревающих людей, семью оборотней, вампиров и священника! И чтобы все прошло гладко, и все остались довольны!
Алиса и Элиза отнеслись к приготовлениям, как к битве века: в дом постоянно приходили образцы тканей, какие-то каталоги и посылки. Они с фанатичным блеском в глазах обсуждали цвет роз в букетах на столах. Даже планировали рассыпать натуральный жемчуг на столах для украшения. Диксон, похоже, тоже немного был не в себе. Он собирался пригласить настоящий симфонический оркестр на свадьбу! Ну и я немного тоже того…
Все время хожу за Ханной и ловлю ее любое слово и взгляд. Прихожу в восторг от того, как она уплетает яичницу на завтрак или накручивает на пальчик локон волос, читая очередную книгу, сидя на подоконнике в пижаме. Она так быстро выросла! Еще бы пару лет подождала с замужеством… Слишком быстротечное материнство у меня было. Но мне жаловаться не стоит – ведь я благодарна за Ханну. Это счастье – быть бессмертной матерью. Этого лишены Лили, Алиса, Элиза… Но они тоже считают Ханну своим ребенком и поэтому так стараются устроить свадьбу столетия – единственная дочь выходит замуж!
Я с трудом заставила себя снова вслушаться в разговор моего прекрасного Эдуарда с профессором Уолкером.
– …поэтому вам не стоит возлагать на меня столько надежд, ведь научной карьерой заниматься я не намерен. Я глубоко убежден, что главное для меня – практика. Я мечтаю о месте хирурга в стандартном госпитале. Вправлять ушибы, проводить экстренные вмешательства, спасать жизни, одним словом. И было бы прекрасно, если бы это происходило в какой-то африканской стране…
– Но мистер Ричардсон, совет уже вынес свое решение!
– Ну, тогда сообщите им, что я беру самоотвод. Думаю, что у вас еще есть кандидатуры кроме моей.
Профессор Уолкер задумался и сказал:
– Что ж. Как ни печально, но мне придется смириться с вашим решением. Надеюсь, что вы знаете, что делаете, мистер Ричардсон.
– Да, мистер Уолкер, знаю. И еще раз благодарю вас за оказанную мне честь.
Декан сдержанно кивнул, и мы покинули кабинет. Да уж, не висеть фото Эдуарда в том кабинете.
Сегодня был последний день занятий на этой неделе. Вчера мы сдали последний экзамен и были свободны и счастливы. Погода стояла ясная, и поэтому мы поставили машину с затемненными стеклами под навес утром и теперь могли спокойно сесть в нее и уехать в свой лесной домик. Эдуард закинул мне руку на плечо, и мы шли с самым беззаботным видом по коридорам Университета.
– Эдуард, так давай все-таки договоримся. Ты даришь им дом, а я – машину. Не думаю, что Ханна от кажется. Хотя, вот Брукс…
– Что Брукс? Ему придется смириться с мыслью, что он берет в жены девушку из очень состоятельной семьи, и жить в лачуге на берегу залива она не будет!
– Да уж. Хотя бы потому, что книги отсыреют!
Эдуард рассмеялся и поцеловал меня в макушку. Я посмотрела на него и наконец-то решилась задать давно мучивший меня вопрос:
– Эдуард. Мне все-таки хочется знать. Как ты смирился? Мне до сих пор жутко от мысли, что Ханну придется отпустить. Она стала взрослой и мне уже ее не хватает, а я не представляю, как смогу прожить без нее даже пару дней.
Эдуард остановился и внимательно на меня посмотрел.
– Бэль, ты воспринимаешь ее свадьбу с ненужным трагизмом. Вот подумай, что такого ужасного произойдет после того, как она выйдет замуж?
Я закусила губу, размышляя.
– Ну, я буду ее реже видеть…
Эдуард рассмеялся, и эхо его смеха растворилось под сводами старинного здания.
– Ты думаешь, что она так просто забудет тебя? Что она не будет скучать по тебе?
Я закрыла глаза, чтобы медовые глаза Эдуарда не сводили меня с ума. Мне же нужно вести себя здесь, как подобает приличной женщине, а не думать о… Картинки вчерашней ночи возникли перед глазами, и мне пришлось их срочно открыть. И вдруг я просто поняла, что я надумала себе все эти страхи и мне пора сдаваться.
– Будет, – ответила я покорно.
Но Эдуард продолжал:
– Ну вот видишь. К тому же ей не придется ехать в другую страну, чтобы увидеть тебя. Мы же дарим им дом, до которого от нас двадцать минут быстрого бега.
И к тому же она просто не сможет жить без советов Алисы по гардеробу, помощи Элизы в обустройстве дома, твоих блинчиков с медом, в конце концов…
Я посмотрела на Эдуарда с благодарностью в глазах. Он снова рассеял мои сомнения.
– Ты добрый волшебник, вот что я тебе отвечу!
– Просто я люблю тебя больше жизни! – сказал Эдуард и подтвердил свои слова самым нежным поцелуем на пороге аудитории, в которой нам предстояло слушать лекцию по философии.
Она более походила на приятное общение друзей. Профессор Догерти была дружелюбна и интересно подавала материал. Поэтому когда я получила СМС от Алисы, была расслаблена и не готова к новостям. На экране я прочитала: «Генри начал приходить в себя, мне только что звонили из госпиталя». Я показала это Эдуарду, от волнения чуть не раздавив телефон.
Я тут же изобразила предобморочное состояние, и, после небольшой суматохи, профессор Догерти дала задание Эдуарду отвести меня к врачу.
Как только мы зашли за ближайший угол, то быстро вышли из здания и как можно быстрее забрались в машину. Нам понадобилось всего четверть часа, чтобы добраться до домика в лесу, где мы переоделись в спортивную одежду, более подходящую для дальних походов. Заперли дом и помчались через три штата к отцу. Так будет быстрее, потому что трафик и правила дорожного движения помешали бы нам прибыть вовремя.
Я бежала на пределе своих возможностей, а Эдуард просто держался рядом. Мы бежали, словно тени, оставляя после себя череду неясных шорохов, стараясь избегать людных мест. По пути несколько раз пришлось переплывать судоходные реки и пересечь две горных гряды.
Я бежала и понимала, что мое появление может снова практически убить отца – ему опять придется осознать то, что я стала вампиром. Однако не быть рядом с ним в момент пробуждения было выше моих сил. Когда огни Сиэтла показались на горизонте, я ускорила бег.
– Не спеши, Бэль. У нас еще есть время. Не стоит врываться в его палату, как только он очнется, – сказал спокойно Эдуард. – Это неразумно.
– Знаю, но я ничего не могу с собой поделать! Он же будет обо мне думать, беспокоиться. Пусть увидит, что со мной все в порядке.
– Нет, нам придется сделать это деликатно. Выберем удобный момент.
– Но как? Ждать под окнами?
– Я могу провести для тебя небольшой мастер-класс по незаметному пребыванию в комнате любимого человека, – сказал Эдуард с усмешкой.
– Да, у тебя богатый опыт! – сказала я, чувствуя, что настроение у меня поднимается. – Ты месяцами подглядывал за мной, пока я спала!
– Ну вот, ты улыбаешься! Словно солнце взошло в твоих глазах!
Я резко остановилась, вдруг осознав, что прошедшие четыре месяца я ходила в постоянном напряжении, думая об отце. А Эдуард? Он же терпеливо ждал, страдая от моей замкнутости. Это так несправедливо!
– Бэль, но что за выражение лица! Ты снова страдаешь! Ты с ума меня сведешь!
– Эдуард, прости меня! Я только что поняла, что забросила тебя. Я была одержима только одной мыслью – что бы еще сделать, чтобы Генри быстрее очнулся. А ты? Ты же все для меня. Я…
Эдуард нежно прикоснулся ладонями к моим щекам и нежно поцеловал.
– Я люблю тебя. Но рад, что ты это сказала. Мне было трудно наблюдать за тем, как ты страдаешь. И я рад, что избавление близко – мы в пяти минутах от Генри.
Практически одновременно посмотрели на больницу, которая располагалась у пологого холма на окраине города. Мы посещали ее достаточно часто, потому что там работал главным врачом друг Диксона.
– Ну что, идем? – спросила я.
– Конечно, – сказал Эдуард, и мы направились к больнице.
Обычно мы заходили через главный вход, регистрировались у старшей медсестры и поднимались в палату Генри на лифте. Но сегодня у нас был другой маршрут. Мы приблизились к зданию со стороны леса. Частично по кондиционерам, просто перепрыгивая с окна на окно, попали на седьмой этаж, и тихо забрались в палату Генри.
Я тут же подкралась к постели отца, который, наверное, задремал. Смотрела на родные черты и не могла наглядеться – папа похудел, его лицо заметно осунулось, а на висках добавилось седых волос. Но выражение лица было такое… умиротворенное, такое родное. Я не посмела его будить, и мы простояли около кровати, как тени, около получаса. Эдуард все время следил за мониторами и листал историю болезни Генри. Ничего не происходило, как вдруг Эдуард предупредительно поднял палец и указал мне на Генри.
– Я… оставлю вас наедине, – сказал он, ретируясь за окно. Я могла только гадать, куда он делся.
– А как же мастер-класс? – прошипела я в ответ.
– Отменяется. Он готов. Вот увидишь! – сказал он мне уже из-за окна.
Я ошарашено оглянулась на Генри – его веки как раз подрагивали. Я не сдержалась:
– Папа! Папа! – сказала я, нагнувшись над ним.
Он медленно открыл глаза, и я встретилась с ним взглядом.
– Бэль! – прошептал он едва слышно, просто выдохнул мое имя.
– Папа! – сказала я и обняла его осторожно, словно хрупкую вазу.
Генри попытался поднять руки, чтобы обнять меня, но из-за проводов не смог этого сделать.
– Не стоит, потом! Как ты? – спросила я, нежно смотря на него.
Генри закрыл глаза и слабо улыбнулся, потом ответил:
– Словно грузовик переехал. Насколько все серьезно, милая?
Я не стала скрывать от него правду и ответила:
– У тебя был инфаркт, потом ты впал в кому. Это вкратце. Ты в Сиэтле и проспал четыре месяца.
– Как четыре? – спросил он, округлив глаза.
Датчик давления запищал быстрее.
– И тебе категорически нельзя волноваться, а то прибегут медсестры, и мне придется сбежать! – сказала я спокойно, но твердо.
Генри улыбнулся и ответил:
– Знаешь, когда узнаешь, что единственная и любимая дочь стала вампиром, умерев при родах, то остальное – такие мелочи! – сказал он и на его глаза навернулись слезы.
– Папа, не надо! Я не выдержу! – сказала, закрыв лицо руками.
Генри засопел, и я снова взглянула на него.
– Я не хочу сейчас выяснять отношения. Ты не готов. Это может тебя… я тоже не смогу. Я хочу только, чтобы ты знал – я в порядке, очень даже в порядке. У меня есть муж и дочь, я учусь в университете. Самое главное сейчас – это твое здоровье!
– Бэль, в порядке? Ты серьезно? – спросил Генри, внимательно вглядываясь в мои глаза, словно старался уличить в обмане.
– Ты же… ты же… из-за этого парня…
– Выжила и узнала такую любовь, о которой только можно мечтать! Если бы не Эдуард, то я погибла бы еще в первые дни проживания в Бейнбридже! Меня бы раздавил грузовик! А потом он спасал меня так часто, что прозвал меня ходячей катастрофой. Он буквально с ума сходил, если не был рядом, все думал, что со мной что-то случится. А его родители и братья, сестры – самая удивительная семья на свете! Столько любви и самопожертвования я нигде не встречала! – сказала я как можно спокойнее.
– Но ты же… вампир! – сказал Генри и я заметила как трудно было ему произнести это слово.
– Да, это факт. Ничем не могу возразить, – сказала я, пожав плечами, – но ты не все знаешь! Мы не нападаем на людей, мы… существуем за счет животных. Считай, что мы охотники, пару раз в месяц два оленя и все. Ты можешь смириться с этим?
– Олени? Не люди? – спросил он с сомнением. – Думаю, что да, – неуверенно сказал папа.
– Еще мы не спим и очень быстро бегаем, неуязвимы… не умираем от старости.
– Я рад, – произнес Генри.
– Ханна тоже будет жить и не стареть. Она – уникальна. Она спит и ест обычную пищу, а может пить кровь, – при этих словах Генри поморщился, – она может иметь детей и всегда будет такой, как сейчас.
– Слушай, а я точно проснулся? Такое впечатление, что из-за шторы сейчас выпорхнет фея и подарит мне пони.
Я не обиделась. Генри порозовел и выглядел лучше, чем минуту назад. Его пульс успокоился, и дыхание стало ровнее. Я рада, что мне удалось вернуть ему хорошее расположение духа.
Он вдруг закрыл глаза и сказал:
– А что с теми красноглазыми мерзавцами? – спросил он.
– О… ну, о них можешь больше не беспокоиться. Их просто нет. Прайм, то есть жених, ты его помнишь?
– Да.
– Он самый древний вампир на Земле, иногда мне кажется, что на самом деле первый. Он позаботился о них и гарантировал тебе неприкосновенность. Он сейчас со своей женой Аделью где-то на Востоке, но они должны приехать на свадьбу Ханны и Брукса. Так что ты можешь жить спокойно – этот кошмар больше не повторится, папа! – сказала я радостно.
Генри закрыл глаза, а когда открыл – возле кровати стоял Эдуард.
– Ты доконаешь его этими появлениями из ниоткуда! – прошептала я ему.
– Я прошу прощения, по нам нужно на некоторое время скрыться. Сюда идут врачи! Даже бегут!
– Я буду рядом, вернусь, когда тебя оставят в покое! – сказала я и запрыгнула на подоконник, лучи солнца попали на мое лицо и руки, и мириады солнечных зайчиков заполнили палату. Я счастливо улыбнулась отцу. Он уверенно произнес в ответ:
– Ты прекрасна, моя Бэль!
Я спокойно ответила:
– Поправляйся быстрее, у твоей внучки через месяц свадьба, так что не вздумай мне снова умирать, хорошо?
Генри отмахнулся от меня рукой и откинул голову на подушку, ожидая появления врачей в его палате. Я спрыгнула вниз, где меня ожидал Эдуард. Он просто сиял от радости.
– Теперь ты окончательно прекрасна, моя Бэль! – сказал он, целуя меня.
– Я не просто прекрасна, я абсолютно счастлива, любимый!
* * *
Низкое южное небо, казалось, специально наклонилось, чтобы заглянуть внутрь нашего оазиса. Прохладные воды безмятежного озера отражали его с поразительной точностью. А еще казалось, что в целом мире есть только мы – я и лежащая на мне Адель. Я рассеянно водил пальцами по ее спине, а она улыбалась, нежно обнимая меня изящными руками. Небольшая рябь расходилась вокруг нас, и казалось, что волны пробегают по далеким звездам и протуберанцам галактик.
Мы молча слушали звуки ночной пустыни и свист ветра на гребнях высоких барханов.
– Берлин?
– Не-а…
– Москва?
– Ни за что!
– Ну, тогда Париж.
– М-м-м… а это интересно! Заодно проведаем мой чердачок на Елисейских полях…
– О, какое облегчение! А может, тогда случайно заглянем на мою виллу? Там прекрасный вид на Париж и всего два этажа, я обещаю! Никакой прислуги, мажордомов и водителей.
– Оу, я уже сбилась со счета. Сколько у тебя недвижимости? И зачем тебе столько домов? Это же кошмар, ну честно! – сказала она с легким упреком и посмотрела мне в глаза.
Я было задумался и, покопавшись в своем обширном эго, сказал:
– Терпеть не могу гостиницы! Там столько запахов от всех предыдущих постояльцев! Создается впечатление, что я живу на оживленном перекрестке. А потом, я по привычке анализирую все, ну ты же знаешь. Мозг не может отключиться от вычисления и оценки возраста, цели пребывания, состояния здоровья. В общем, одна нервотрепка. В моем доме стоит минимум мебели и все вещи – только мои.
– А кровать там есть?
– Ну да, а как же еще? Для красоты стоит много лет. Между прочим, очень красивая и просторная…
– А прочная? – спросила Адель и так на меня посмотрела, что я понял две вещи: мы едем в Париж и кровати каюк.
– Ну, жизнь покажет, но если у тебя войдет в привычку крушить все кровати, то могу тебя успокоить – мои дома стоят по всему миру и тебе понадобиться не один год, чтобы все переломать!
– Как же романтично это звучит! Меня это заводит… – она тут же обхватила руками мою шею и подтянулась выше, чтобы поцеловать меня. Я закинул руки за голову и не сопротивлялся, пока в отдалении не послышался свист.
– Эти чертовы гуроны Кровавый Клык и Орлиный Коготь! Они, что, решили испортить нам медовый месяц? Иногда мне кажется, что я и за них вышла замуж! Они все время где-то поблизости!
– Адель, месяц? По-моему уже медовый год! И мои лучшие разведчики здесь по моему приглашению, выискивают кое-что. Ты не можешь себе представить, как Кровавый Клык полюбил эти места! Он носится по пустыне, обгоняя ветер, и даже хохочет от радости.
– Ну да, – сказала она, опускаясь в воду вместе со мной. – Но я рада слышать, что хоть кто-то разделяет мою любовь к этим местам.
– А ты знаешь, что примерно пять тысяч лет тому назад здесь были густые тропические леса и разгуливали боевые рептилии, которые сейчас называют динозаврами? Я как-то уничтожил один такой отряд, правда, получил вот этот шрам… – сказал я, протянув запястье, и получил массу положительных эмоций, когда увидел, как распахнулись от удивления глаза Адель.
– Ди… динозавр?! – спросила она и схватила мою руку, чтобы лучше рассмотреть след от зубов тиранозавра.
– Да, от него. Будешь себя хорошо вести – я расскажу тебе все подробнее!
Она смешно зажмурилась, а потом с горячностью сказала:
– Что? Что мне нужно сделать, чтобы ты рассказал про те времена?
Я закрыл глаза и начал перечислять, стараясь скрыть довольную усмешку:
– Ну, во-первых, ты перестанешь возвращать мне бриллианты, которые я тебе дарю.
Адель тихо взвизгнула и подняла указательный палец, чтобы что-то возразить, но перспектива узнать больше про мое прошлое и динозавров заставила ее сцепить зубы и промолчать. Я притворился, что ничего не видел и продолжил:
– Во-вторых, ты разрешишь мне построить в ближайшем городе медицинский центр имени Алимы… мои гуроны как раз нашли для него подходящее место.
– Что? Да берберы никогда туда не пойдут!
– Ты их плохо знаешь! Я разрешу им разбивать палатки на его территории и жечь костры.
– У тебя ничего не получится! – заявила она и резко встала, снова взволновав небесный свод.
Я немного забыл, о чем говорил, потому что залюбовался ее красотой. Бессмертие подчеркнуло все самое лучшее в ней – бархатистость кожи, прекрасные черты лица и идеальное тело. Но это была только внешняя сторона, а сокровенная красота внутреннего человека, раскрываясь с каждым днем, восхищала меня все больше. Адель с независимым видом сложила руки на груди и начала:
– Если бы ты знал их так же хорошо, как я, то ни за что такое бы не предложил. Они не доверяют современной медицине и верят только в силу заклинаний и фитотерапии. А если принять во внимание их отношение к жизни вообще…
Тут я ее перебил и сказал:
– В нашем отряде было всего трое людей: один был моим учителем, который меня создал, а остальные – его инженеры. Мы как раз исследовали территорию, чтобы уничтожить новые кладки велосерапторов, как на нас напали пятеро хорошо вооруженных противников…
Я испытующе посмотрел на Адель – она зажмурилась и сказала:
– Не честно так играть на моей любознательности!
Я поманил ее к себе, затем потянул за руку, и она смешно нахмурилась, словно размышляя – сдаваться или нет. Потом улыбнулась и сказала:
– Ну ладно, на этот раз победа за тобой! Придется берберам привыкать к палатам и гигиене! А мне пора одеваться, потому что я слышу, как Кровавый Клык ползет по краю провала сюда.
– Да, ему пора принять ванну, а нам поохотиться на трусливых дромадеров, но если повезет, то мы встретим кого-нибудь более кровожадного!
– Кого? Скорпиона? – спросил Кровавый Клык, смеясь.
– Орлиный Коготь убил последнего шакала сегодня, и вон – сидит и пялится на луну.
Адель испуганно села в воду, прикрыв грудь руками.
– Скажи ему, чтобы ушел, пока я не оденусь! – смущенно прошептала она.
– Он не смотрит, я же знаю, о чем он думает. Гуроны прекрасно воспитаны, уверяю тебя! – ответил я тоже шепотом, но решил войти в положение и помочь своей любимой жене.
Я вылез из воды и дошел до камня, где мы оставили одежду, потом принес Адель ее джинсы и футболку, чтобы она могла одеться и оделся сам.
Она сделала это со скоростью света, как обычно, потом подозрительно оглянулась, ища глазами гурона. Но он сидел спиной к нам и слушал пустыню.
– Ну что, могу я начать выполнять условия нашего соглашения? – спросил я, любуясь ее прекрасными глазами.
– О, да! У меня миллион вопросов! – сказала она и уже было открыла ротик, чтобы засыпать меня ими, как замолчала, потому что я на вытянутой руке перед ней держал небольшую коробочку.
– Что это? – спросила она строго.
– Это обмен на те четыре предложения из рассказа про мое прошлое.
Адель засопела носом и, стиснув губы, резко забрала коробочку. Она открыла ее без особого энтузиазма, но когда увидела то, что в ней лежит, восхищенно посмотрела на меня, сказав:
– Это ты придумал?
– Да. Ты помнишь их?
– Но это же чудесно! – сказала она и бросилась мне на шею, сбив с ног. – Я люблю тебя, Прайм!
– И я тебя, бесценная моя Адель! – и осторожно поцеловал ее, лежа на спине на теплом каменном полу пещеры.
Рядом с нами, в футляре, лежали серебряные гребни Адель, в которых красовались самые большие бриллианты, которые туда только смог вставить ювелир.
– Я просто не представляю, как вообще мог жить без тебя все эти бесконечные годы! – сказал ей.
Адель посмотрела мне в глаза долгим взглядом и в ответ подарила самый нежный поцелуй, который дал покой моему сердцу – теперь всегда будем вместе.