Они ехали на север, и вокруг светлело все больше и больше. Мимо мелькали купы кленов с ярко-зелеными листьями, и чудесные дрожащие осины, и кудрявые белые березки, и сосны, гордые своей зимней выносливостью. Оставались позади длинные нагромождения скал, когда-то прорубленные насквозь дорожными строителями; глубокие отверстия, следы исследовательских буров, уходили в недра каменных глыб, которые видели еще свет первобытного солнца.

После одного такого каменистого участка скалы расступились и шоссе вывело их на кромку обширного покатого луга. Высокая трава была окроплена и прибита росой, но кое-где уже подсыхала и распрямлялась в полный рост – хоть сейчас бери да коси. А прямо у дороги стоял белый, обшитый вагонкой домик с вывеской «РЕСТОРАН МАЙКА» – который немедленно привлек внимание Санборна, заявившего, что, если они не остановятся здесь позавтракать, он умрет, а это будет классифицироваться как убийство посредством лишения завтрака, и им придется ломать голову над тем, где спрятать тело.

Поэтому Чэй остановился рядом с огромной кучей дров – кучей, которая была гораздо выше пикапа. Они вышли, и Генри заглянул в кузов, чтобы почесать Чернуху за ушами, сказать, какая она хорошая собака, и пообещать, что он принесет ей немного ветчины – хотя после обмана с жареными моллюсками трудно было рассчитывать на ее безоговорочное доверие. Но он постарался вложить в свои слова побольше искренности, а затем пошел вслед за Чэем и Санборном в ресторан.

Он оказался довольно маленьким – на полдюжины столиков, и в этот ранний час за ними еще никто не сидел. Все окна были распахнуты, и в зале пахло свежей травой, солнечным светом и сливочным маслом. Судя по его виду, это заведение почти не изменилось со дня своего открытия – а открыли его, должно быть, с полвека тому назад, как портлендский «Чаудер-хаус». Столы и стулья были деревянные, со скатертями и подушечками в зеленую полоску, линолеум – в черно-белую клетку, со следами от ножек столов, занавески – желтые с белыми кружевами понизу, а на декоративном карнизе вдоль стен стояли красные тарелочки. Даже сам Майк выглядел как шеф-повар из фильма пятидесятых годов: белые штаны, белая рубашка, белый фартук, белый колпак. Он помахал им с порога кухни, сказал, что пусть они садятся куда угодно, а он подойдет к ним через полсекунды, что сегодня на завтрак омлет из трех яиц, и бекон, и апельсиновый сок, и тосты с кофе, а если они захотят чего-нибудь еще, пусть посмотрят меню, а если не найдут там того, чего им хочется, то пусть скажут ему, потому что на кухне для него загадок нет и он может приготовить любое блюдо, какое только можно приготовить на сковородке.

Санборн не выдержал и облизнулся.

Они сели и взяли меню, а Майк, верный своему слову, и вправду подошел к ним через полсекунды, вытирая одну руку о фартук. В другой он держал зеленый блокнот.

– Что-то вы малость помятые, ребята, – сказал он. – В машине ночевали, что ли?

– Ага, – ответил Санборн.

– А это, я гляжу, еще похуже будет. – Майк кивнул на заклеенную пластырем щеку Чэя. – Только что рассадил?

– Недавно, – сказал Чэй.

– Давайте так, ребята, – сказал Майк. – Сейчас сделаете заказ, а потом… – он нагнулся и посмотрел на рану, – потом я тебе сооружу нормальную повязку, а то эта уже вся промокла. Как насчет омлета из трех яиц и всего, что к нему полагается? – И он вынул из кармана огрызок карандаша.

Санборн заказал омлет из трех яиц и все, что к нему полагается, но спросил, нельзя ли добавить в омлет четвертое яйцо, и Майк ответил, что можно, за дополнительные семьдесят пять центов, и Санборн сказал, что это его полностью устраивает. Генри попросил более человеческий завтрак – глазунью из двух яиц плюс сосиску и апельсиновый сок. И, может, парочку тостов.

– У меня есть английские булочки.

Генри заказал английские булочки и попросил еще порцию бекона.

– Вас там собака ждет?

– Да. Она очень любит бекон.

– С ними такое бывает, – сказал Майк. И посмотрел на Чэя.

– Кофе, – сказал Чэй.

Майк помедлил, держа карандаш над блокнотом.

– Одним кофе сыт не будешь, – заметил он. – Может, еще что-нибудь?

Чэй покачал головой.

– Ладно. – Майк записал заказ Чэя и пошел на кухню. Но по дороге остановился и сказал: – Вот что, ребята. Мне вчера дрова на зиму привезли. Пять кордов. Там неколотых больше половины, а у меня даже сложить их нормально времени нет. Да еще сосну надо отбраковать, потому что, сколько я ни ругаюсь, мне все равно ее каждый раз хоть немножко да подсунут, а от нее никакого проку. Ну я и подумал: вы втроем могли бы все это осилить за неполный день. Четыре доллара в час. Что скажете?

– Нет, спасибо, – ответил Санборн. Он по-прежнему облизывался, думая, наверно, о своем омлете из четырех яиц и о том, не попросить ли в придачу к бекону еще и сосиску.

– Если будете хорошо работать, завтрак и обед за мой счет.

Генри покачал головой.

– Нам некогда. Надо добраться до Катадина.

– Понятно. Залезть туда хотите?

– Ага, – отозвался Санборн, которому явно не терпелось спровадить Майка обратно к плите.

– Я возьмусь, – сказал Чэй.

Санборн с Генри посмотрели на него.

– Отлично, – сказал Майк.

– А я против! – воскликнул Санборн.

– Пойду принесу аптечку, – сказал Майк и ушел на кухню.

– Я не собираюсь весь день складывать дрова, – заявил Санборн.

– Я тебя и не заставляю.

– Так зачем же ты сказал, что возьмешься? Если ты будешь складывать дрова, нам придется торчать тут и ждать, пока ты закончишь.

– Он это и без тебя знает, – вмешался Генри.

– Тогда мы позавтракаем – и вперед, – сказал Санборн. – А ты можешь тут горбатиться хоть до седьмого пота, дело твое.

– Никто не посадит в машину двух обормотов с собакой, – сказал Генри. – Мы в этом вчера убедились.

– Между прочим, один из нас знал это задолго до того, как второй притащил собаку.

Вернулся Майк с перевязочными материалами.

– А вы можете отличить дубовые дрова от сосновых, ребята? – Генри с Санборном помотали головами. – Вы вообще когда-нибудь дрова кололи? – Опять тот же ответ. – Ладно. Если вы двое решите присоединиться, я вам покажу. Посмотрим, как оно пойдет. Рану можешь перевязать вон там. А вот тебе антисептическая мазь.

Чэй пошел следом за Майком в туалет. Санборн перегнулся через стол.

– Слушай, нельзя терять целый день! Надо уходить, даже если придется топать пешком до самого Катадина.

– Он считает, что мы не справимся, – сказал Генри.

– Кто? Майк? Конечно, он считает, что мы не справимся.

Я в жизни не расколол ни одного полена. Ты, кстати, тоже.

Генри покачал головой.

– Да не Майк.

Санборн плюхнулся обратно на свой стул.

– А ты должен доказать ему, что справишься.

– Ничего я не должен.

– Должен, должен. И поэтому мы будем целый день складывать поленницу за «Рестораном Майка», вместо того чтобы ехать на Катадин. Ну ты и придурок!

– Я тоже тебя люблю, Санборн.

– Придурок.

После возвращения Чэя они почти не разговаривали, и скоро Майк принес Санборну омлет из четырех яиц, а Генри – глазунью из двух. Но Чэю Майк принес омлет, на который ушло добрых полдесятка яиц, – его края были вровень с краями тарелки, а под ним скрывались еще и сосиски. «Для работы надо иметь прослойку между кожей и костями», – сказал Майк. Генри подумал, что такой порцией можно было бы накормить всю их компанию вместе с Чернухой, но Чэй управился со своим завтраком без всякого труда.

Он закончил, когда Майк вернулся с беконом для Чернухи и счетом для Генри и Санборна.

– Нужен или нет? – спросил он, кивая на счет. И протянул Генри пакет из оберточной бумаги, на которой уже проступили пятна жира.

Генри взял пакет и посмотрел на Санборна.

– Мы тоже решили поработать, – сказал он.

Чэй промолчал. Он даже не оторвал глаз от тарелки, на которой к этому времени остался только последний кусочек сосиски.

Дверь в ресторан открылась.

– Ладно, ребята, кликните меня, когда будете готовы, и я вам покажу, что надо делать. Ну что, как настроение в такой солнечный денек?

Последняя фраза была адресована двум новым посетителям. Двум полицейским.

– Сразу поднимется, когда выпьем по чашечке твоего кофе, – ответил один из них.

Чэй поднял взгляд, замер на несколько секунд, а потом снова уставился на свою сосиску. Генри почувствовал его внезапный и всепоглощающий страх.

– Я гляжу, дровишек у тебя колоть не переколоть, – сказал другой полицейский.

– Ага. Вот нанял только что ребят, чтоб покололи и сложили.

– Этих? – спросил первый полицейский.

Их взгляды переместились на тех, о ком шла речь. Генри надеялся, что они не станут присматриваться к Чэю и у них не проснутся подозрения. Надо бы что-нибудь сказать, подумал он. Пусть знают, что они не нарушали никаких законов – в частности, того, который запрещает водить машину без прав.

– Здрасте, – сказал он.

Оба полицейских кивнули.

– Ну, где кофе? – спросил первый.

Когда Майк ушел за кофе, Чэй встал – медленно, – повернулся и зашагал к двери. Он шел так, словно у него вообще не было коленей. Генри с Санборном двинулись за ним.

– Вы там поосторожней, – сказал второй полицейский.

– Ладно, – ответил Генри и постарался принять как можно более беззаботный вид – или хотя бы шагать естественнее, чем это удавалось Чэю.

Когда они с Санборном вышли из ресторана, Чэй уже сидел в пикапе.

– Почему ты так странно шел? – спросил Санборн.

– Я шел нормально, – ответил Генри.

– Ты шел так, как будто тебе приспичило в уборную.

– Я так не шел.

– Отличное возражение. «Я так не шел». Что дальше? «Сам дурак»?

Чэй завел мотор.

Генри взглянул на Санборна, потом подошел к пикапу и жестом попросил Чэя опустить стекло.

– Куда ты собрался? – спросил он.

– Если хотите, садитесь.

– Мы же не расплатились. Если ты сейчас уедешь, как по-твоему, что Майк скажет этим полицейским?

Долгая пауза. Потом Чэй потянулся к зажиганию и выключил двигатель. Генри заметил, что рука у него дрожит.

– Пошли работать, – сказал Генри.

Чэй поднял на Генри глаза, и у него снова вырвался смешок.

И снова невеселый.

– Работать, говоришь? Когда ты в последний раз зарабатывал себе на хлеб?

– Спроси меня через несколько часов, – сказал Генри.

Он обошел машину и залез в кузов. Чернуха сидела и виляла хвостом, потому что ждала обещанного бекона со всем терпением, на какое только может быть способна собака. Генри разорвал пакет, и она с большим удовольствием доделала остальное.

Когда Чернуха покончила с беконом и вылизала бумагу, Генри спрыгнул из кузова на землю и услышал, как открылась и захлопнулась дверца со стороны водителя.

Как раз в этот миг полицейские вышли из ресторана.

Генри посмотрел на Чэя, который снова оцепенел и уперся взглядом себе под ноги.

– Пойдем, Чэй, – позвал он. – Слышишь? Пойдем.

Прихлебывая из стаканчиков кофе, полицейские проводили их глазами. Потом второй полицейский обогнул пикап Чэя и посмотрел на номер. Вернувшись к патрульному автомобилю, он поставил кофе на крышу, достал блокнот и что-то записал.

Вышел Майк, вытирая руки о фартук, и сетчатая дверь захлопнулась за ним сама по себе. Он встретил ребят у дровяной кучи – кучи, которая вдруг стала выглядеть неимоверно огромной, прямо-таки гигантской.

– Ну вот, – сказал он. – Значит, так. Поленницу будем складывать вон там. Видите, я вбил в землю два столбика? Между ними. Корой вверх. Чтоб было ровненько и аккуратненько, потому что мне не все равно, как это выглядит. Если попадется сосна, ее класть между другими столбиками – вон туда. – Майк повернулся к куче и вынул из нее поленце. – Видите? Она посветлее, желтоватая, и прожилки у нее прямые, и запах такой… сосновый. – Он протянул им поленце, и они послушно его понюхали. – Это годится только для туристов, которые ничего не соображают и думают, что если они раз в жизни запалили костерок под звездами, так им уж сам черт не брат. Колоть будем вон на той колоде. – Он посмотрел на Санборна. – Ну что, попробуешь первый?

Санборн пожал плечами. Вид у него был далеко не радостный.

Майк выбрал из кучи один чурбачок и взял колун, прислоненный к колоде.

– Это дуб. Видишь, для печки он слишком большой? Ставишь его сюда, на колоду, и… – Он размахнулся колуном, ударил чурбак по торцу, и тот вдруг превратился в две лежащие на земле половинки. Майк поднял глаза на Генри с Чэем. – Дуб всегда хорошо колется, – сказал он. – А вы, ребята, давайте-ка начинайте складывать. Все, что толще вот такого, – он показал руками, какой толщины должно быть правильное поленце, – кидайте сюда, колоть. Когда он устанет, меняйтесь. И прежде чем приступать, лучше возьмите свою собаку и привяжите вон там, в тенечке.

B доме, – он кивнул в сторону, – есть веревка. Постучите в заднюю дверь и кликните кого-нибудь из мальцов, он найдет. И скажите, что еще я велел дать вам миску с водой.

Генри пошел к дому, постучал в заднюю дверь и кликнул кого-нибудь из мальцов, и тот появился вместе со своей матерью, которая быстро смекнула, что от них требуется. Но вместо того чтобы сделать все самой, она поручила это мальцу, который ужасно, ну просто ужасно хотел помочь, так что Генри пришлось подождать, пока он найдет веревку и принесет ее вместе с миской, налитой до краев, а его мать все это время стояла на пороге и широко улыбалась. Генри взял миску и взъерошил мальцу волосы – ему страшно понравилось, – а потом вернулся к ресторану и привязал Чернуху в теньке, пока малец стоял поблизости и держал приготовленную для нее миску. Когда она напилась, что после жирного бекона было ей просто необходимо, малец присел рядом и стал ее гладить. Чернуха была в восторге.

Затем Генри принялся складывать поленницу вместе с Чэем, а Санборн мучил свой первый чурбак минут десять, пока наконец не понял, в чем тут закавыка. Они проработали час, второй и здорово взмокли, потому что солнце припекало все сильнее. Время от времени Майк приносил им лимонаду – холодного, с кислинкой, – а однажды сам взялся за колун, пока они пили, и за несколько минут наколол примерно столько же, сколько Санборн за час. Потом он снова отдал колун Санборну. «Не надо целиться в верхушку, – сказал он. – Целься в колоду, а чурбак прошивай насквозь». Лицо Санборна просветлело, словно он пережил озарение и ему открылось, что земля не плоская, а круглая. После этого у него стало получаться гораздо лучше.

Может быть, пригодилось и то, что к ним подошли еще три мальца из семейства Майка – сначала посмотреть, а потом и помочь. С одной стороны, это довольно сильно затормозило работу, но с другой – и колоть, и складывать стало намного веселее. Даже Чэй – и тот пару раз улыбнулся.

К обеду, когда мальцов позвали домой, а Санборн заявил, что от его омлета из четырех яиц ничего не осталось и пора бы Майку их покормить, да как следует, Чэй с Генри уже сложили почти две трети кучи в поленницу, которая пока выходила ровной на загляденье. Если бы не тренировки по гребле, подумал Генри, руки у него сейчас были бы сплошь в мозолях. Он чувствовал себя так, будто провел эти полдня в спортзале с гантелями и штангой. Поворачивая верхние поленья корой вверх, Генри украдкой взглянул на Чэя. Его черные волосы влажно блестели, словно он опрокинул на себя кувшин с водой. Регбийка Франклина тоже промокла насквозь.

Генри протянул ему поленце, и Чэй положил его на свободное место – с большой аккуратностью.

– Ну? – сказал Генри, не глядя на него. – Чего же ты утром не сопротивлялся?

Чэй взял у него из рук еще два поленца и уложил их так же аккуратно, как предыдущее.

– А если бы я тебе что-нибудь повредил? – спросил он.

И Генри понял, что Санборн был прав, называя его придурком. Конечно, Чэй не сопротивлялся. Что было бы, останься победа за ним?

Они вместе подошли к дровяной куче – которая теперь уже значительно уменьшилась.

– Наверно, не стоило выяснять отношения на кладбище, – сказал Генри.

– Кладбище, – сказал Чэй и принялся набирать в охапку дрова – поленце за поленцем. Генри делал то же самое, отбрасывая сосновые в сторонку. – У моей родни нет ничего похожего.

Я даже не знаю, куда они дели мою сестру. Ее похоронили в лагере беженцев, но я не знаю где. Нигде. Лагерь беженцев – это нигде. – Он отпустил свой обычный невеселый смешок. – Туда я сейчас и направляюсь, – сказал он. – В нигде.

Они набрали по охапке дров и пошли укладывать их в поленницу.

Генри представил себе холодный камень с надписью SMITH над братниной могилой. Представил пустую комнату Франклина, где не горит свет. И ночную темноту своей собственной комнаты, и бескрайнюю пустоту холодного моря.

– А что случилось с твоим братом после того, как его забрали? – спросил он.

Чэй замер, не отвечая.

Но слова были и не нужны. Все души, пережившие утрату, понимают друг друга. Давняя или недавняя, утрата остается утратой.

Они аккуратно уложили дрова, которые принесли, а потом отправились к куче за новыми, и Чэй все время поглядывал на стоящий неподалеку дом Майка.