Луиза,
если ты меня слушаешь, здравствуй.
Если ты меня не слышишь, прощай.
Это письмо станет либо началом нашей переписки, либо концом – все зависит от твоей реакции.
Я смотрю, как над Парижем поднимается выцветшее октябрьское солнце, придающее городу нездоровую бледность; он похож на зверя, измученного опавшими листьями, встревоженного шумным движением, жаждущего покоя, который никак не наступает. Скорее бы зима! Летняя истома отступает, и столице не терпится ощутить холод, сухость, свет. Городу достаточно два времени года – удушливое и ледяное.
Луиза, давай превратим нашу израненную страсть в спокойную нежность. Поверь мне, в последние годы я обожал в тебе женщину, твой острый ум, твои колкие реплики, твои шутки, твои восторги больше, чем прежде любил твою кожу, твое тело или наши объятия. Почему расстояние должно лишить меня этого чуда? Неужели мне суждено потерять тебя? Неужели секс останется единственным ключом к тебе?
Обещаю избавить тебя от посланий, истекающих упоминаниями о фрустрации, просьбами о нежности или приступами похоти, подобных тому мокрому, истеричному, вагинальному сумбуру, залившему сегодня утром мой экран и отправленному мною в корзину с помощью клавиши «удалить». Наша связь заканчивается, Луиза, пойми это и не пытайся отрицать. Мы больше не будем спать вместе, отныне нас разделяют тысячи километров.
Когда закрывается одна дверь, открывается другая. Пусть прежние любовники станут друзьями. Почему нет? Между нами еще никогда не было дружбы.
Пожалуйста, не отравляй наши приятные воспоминания своим желанием утверждать обратное.
Адам
Адам,
если дружба – это богадельня для любви, я ненавижу дружбу.
Луиза
Дорогая Луиза,
любовь от дружбы отделяет лишь кожный покров. Это так тонко…
Адам
Ты думаешь? А по-моему, это стена.
Луиза
Луиза,
кожа пресыщается, дух – нет. Если наши тела уже не так притягивают друг друга, если наши бедра переплетаются все реже, если мы лежим рядом обнаженные и я не чувствую к тебе такого же влечения, как в первые годы, это не значит, что ты не занимаешь мои мысли, вовсе нет. Например, сегодня мне хотелось рассказать тебе о тех забавных случаях, которые со мной произошли, поделиться с тобой впечатлениями о новой книге, фильме, музыке, я мысленно задавал тебе вопросы, отвечал тебе, посылал улыбки, вздохи, восклицания; короче говоря, мы не расставались.
На самом же деле я подозреваю, что чувственность так же поверхностна, как и кожный покров, который служит ей проводником. Мои чувства к тебе гораздо выше простых ощущений. Ты прочно внедрилась в меня, гораздо прочнее, чем при обычном приятном соитии, ты глубоко врезалась в мое воображение, мое будущее, мои воспоминания.
Да, кожа истончается, покрывается морщинами, иссушается, а дух укрепляется. Дружба – это логическое продолжение настоящей любви. Предлагая ее тебе, я не думал тебя обидеть.
Адам
Адам,
любая уступка мне дорого обходится. Дружба после любви была бы для меня унизительна.
Чем отводить безмерной страсти тесный уголок сердца, уж лучше сразу выставить ее за дверь.
Пока.
Луиза
Луиза, Луиза, Луиза…
Моя дикарка, моя вспыльчивая, зачем ты встаешь на дыбы?! Значит, все или ничего? Или Луиза вся целиком, или никакой Луизы? Огонь или пепел, угли тебе не нужны…
Какое прекрасное безумство!
Что за прекрасное безумство!
И все же безумство…
Ты стремишься к совершенству, но этот идеализм до добра не доведет. Твоя требовательность будет питать твою фрустрацию. Чем больше ты будешь есть, тем ненасытней сделаешься. Если ты стремишься к тому, чтобы твоя жизнь была идеальной, исчерпывающей и одновременно исключительной, лучше откажись от нее. Никакие отношения не смогут соответствовать уровню твоих ожиданий; ты найдешь вымышленную любовь, но не реальную.
Ох, Луиза, я беспокоюсь за тебя… Можно подумать, что после нашей связи ты превратилась во вдову, желающую при помощи скорби сохранить видимость существования пары. Неужто ты думаешь, что боль – это замена страсти? Неужто хочешь облачить свою жизнь в траур? Я тебя не узнаю.
Твой бывший любимый и, несмотря ни на что, друг
Адам
Луиза,
ты на меня дуешься?
Ты меня ненавидишь?
Ты меня забыла?
Твой Адам
Луиза,
умоляю тебя, ответь мне, пусть даже грубостью. Если ты не проявишься, я завтра же сяду в самолет.
Адам
Дорогой Адам,
до чего же меня позабавило твое письмо!
То есть я не могу смириться с нашим расставанием? До чего же ты слеп со своим самомнением! Не забывай, ведь это я от тебя уехала.
Я по собственной воле разделила нас океаном; квартира, одежда, климат, широта, долгота – я сменила все это не колеблясь, чтобы жить своей жизнью. Ты остался в Париже, я переехала в Квебек.
Я – вдова? Безутешная? Ты заблуждаешься, Адам, если думаешь, что расставание с тобой невыносимо, что я терзаюсь и мучаюсь… Мне кажется, из нас двоих ты больше страдаешь от сложившейся ситуации, судя по тому, как ты меня изводишь, навязываешь свою заботу, описываешь свои мучения, свое одиночество, ежедневно делишься со мной своими размышлениями и ноешь, что я отвечаю тебе слишком кратко.
Я не могу уделять тебе много времени, дорогой. Не забывай, что я поселилась в Монреале и должна теперь решать массу проблем – документы, налоговая декларация, квартплата, покупка мебели. Разумеется, адвокатская контора, куда меня приняли на работу, помогает мне улаживать эти вопросы, но у меня уже появились клиенты, и я должна изучать их досье. В сутках слишком мало времени.
Тем не менее сегодня вечером я села за компьютер, чтобы уделить тебе несколько минут.
Да, наша страсть длиной в пять лет напоминала ураган, у меня никогда такого не было: слияние тел, душ, губ, рук, вкусов и идей. Подобное напряжение чувств убедило меня, что наш союз надолго: эти искры предвещали вечное пламя. Увы, мне пришлось разочароваться… Мы становились менее желанны друг для друга. Сначала влечение пропало у тебя, потом у меня. Ты стал заводить интрижки и не скрывал этого. О, я не упрекаю тебя за твою честность, ты сэкономил мое время: порой любовь убивают сомнения, мою же убила уверенность. Я порвала с тобой.
Хотя поначалу я страдала от нашего расставания, все же расстояние лечит. Чем сильнее привязанность, тем спокойней разрыв. Мы недооцениваем его пользу; развод перспективнее встречи, потому что дает возможность выбора существования. Должна признаться, что сейчас я чувствую себя совершенно успокоившейся, потому что есть что-то унизительное в любовной страсти, и я рада, что освободилась от нее.
Наконец я одна. И наконец счастлива.
Кроме того, после переезда твои письма остаются за порогом моей жизни, жалкие посланники из прошлого, потрепанные, как затерявшиеся в пути почтовые открытки, потускневшие и почти стершиеся.
Неожиданно вечер, который я провела на площади Искусств, вызвал у меня желание написать тебе. Представляешь, там давали «Любовный напиток», то самое произведение, благодаря которому пять лет назад мы познакомились в Парижской опере, куда нас привели общие друзья, Паола и Фредерик.
Нечто глупое, мечтательное и томное в недрах моего сознания едва не разразилось слезами при этих воспоминаниях… однако ни ностальгии, ни потаенной слезы, в отличие от тенора, которому пришлось исполнять на бис Una furtiva lagrima. Вместо того чтобы жалеть себя, я размышляла над сутью этой интриги: как вызвать любовь?
Помнишь, в первом акте прекрасная селянка Адина прочла легенду о том, как эликсир любви соединил двух людей – Тристана и Изольду. Существует ли такое снадобье? В комедии мошенник продает бойкому Неморино всего лишь бутылку бордо. Но меня мучает вопрос: есть ли средство, вызывающее страсть?
Успокойся, я не пытаюсь раздобыть «любовный напиток», и не собираюсь подливать его кому бы то ни было, ни тебе, ни другим; для меня это способ добраться до сути чувства. А что, если любовь зависит от физического или химического процесса, соединения молекул, которое способна воспроизвести наука? Или она – чудо, не имеющее отношения к материальному миру?
Ты хотел дружбы… Ну что ж, начнем нашу дружбу с размышлений о любви.
Луиза
Дорогая Луиза,
твой ответ успокоил меня, а то я волновался.
Твой поспешный отъезд, твое письмо, в котором ты вдруг попросила меня вернуться, потом твоя сдержанность после моего отказа испугали меня: я подумал, что у тебя все силы уходят на то, чтобы упиваться своим горем.
Среди своих пациенток я встречал немало женщин, у которых после разрыва страдание входит в привычку, ослабляет остальные чувства, мешает испытывать радость, изменяет взгляд на жизнь до такой степени, что она становится невыносимой. Эти женщины погружаются в свое горе, изо всех сил стремятся быть очень несчастными, по возможности самыми несчастными. Если они не сводят счеты с жизнью, их дни проходят в оцепенении, депрессии, омертвении.
Ты же всегда кусаешься, и это меня радует. Поточи свои зубки на мне.
Мне хочется опровергнуть одну твою фразу, ту, где ты упоминаешь о моей неверности.
Мужчины занимаются любовью, чтобы испытать оргазм, а не для того, чтобы признаться в любви. Когда я ходил к любовницам, я не порывал связи с тобой, не переставал тебя обожать, я лишь стремился получить удовольствие и дать его другим.
Огромная ошибка извращает человеческие отношения: люди напрасно ставят знак равенства между совокуплением и чувствами. А ведь секс и любовь – это две разные области. Если любовь вторгается на территорию сексуальности, которая по своей наивности ее впускает, все равно желание не имеет никакого отношения к привязанности.
Дорогая Луиза, мое трепетное отношение к тебе не уменьшало моих потребностей. Каким бы полноценным ни был наш союз, он не мог охладить моих чувств, а мои фантазии продолжали бушевать. Почему ты восприняла мои мимолетные увлечения как оскорбление? Неужели они тебя задевали? Они не имели к тебе никакого отношения.
Хорошо бы изменить лексику и изолировать эти два отдельных мира, секс и любовь, так, чтобы не осталось ни единого общего термина.
А дружба представляется мне чистой, образцовой, светлой разновидностью отношений, не запятнанных плотью, ее соприкосновениями или обменом флюидами. Она указывает прямую дорогу к любви. И я вновь предлагаю ее тебе.
Искренне твой,
Адам
P. S. Что касается твоего вопроса об «эликсире», я, разумеется, отвечу отрицательно. Нет такой субстанции, которая вызывала бы любовь. И уловки тоже ни при чем, что бы ни утверждали бабники и чем бы ни хвастались соблазнительницы. Неважно, что именно мы называем любовью – вожделение или чувство, – источник возникновения этого огня остается загадкой.
Адам,
ты видел?
Папарацци застукали премьер-министра Канады в объятиях целующей его взасос любовницы. Здесь все только об этом и говорят… Оппозиционные партии требуют его отставки, политические сторонники выступают против пуританской критики, а мнения населения колеблются. В любом случае, даже если этот инцидент еще не стоил ему портфеля, то репутацию точно подмочил.
Во Франции об этом что-нибудь известно? А ты что об этом думаешь?
Луиза
Он виновен в том, что изменил жене?
Он виновен в том, что женился!
Как можно давать обещание мэру или кюре никогда не прикасаться к другой женщине, кроме своей жены? Какой здравомыслящий мужчина произнесет такое без принуждения?
Я готов заклеймить позором вступающих в брак и их клятвы верности, а вовсе не любовные похождения, которые кажутся мне естественным зовом природы.
Адам
P. S. Да, здесь, во Франции, мы много обсуждаем твоего премьер-министра. Хотя в глубине души нам плевать на его судьбу, для каждого это возможность проверить сексуальную и моральную ориентацию своих близких. Он служит нам компасом.
Адам,
сегодня утром я зашла к соседке, так, поболтать по-дружески, и поведение ее кота убедило меня в том, что ты слишком легко отмахнулся от моего вопроса о любовном эликсире…
Ррру – так зовут котика – подошел к растению в горшке, внезапно остановился, поднял верхнюю губу, затем, вдыхая ртом воздух, хмуря лоб и напрягая лапы, стал тереться розовой мордашкой о листья, издавая при этом гортанное мурлыканье; с каждой секундой звуки становились все громче и походили на нечто среднее между пением и стонами. За несколько секунд он захмелел и принялся, выпрямив хвост и прерывисто дыша, ходить вокруг ириса-касатика.
– Это кошачья мята, – объяснила соседка, заметив мое изумление. – Она отпугивает насекомых и привлекает кошек.
Возмущенный тем, что зеленые стебли не отвечают ему взаимностью, Ррру зарычал.
– Непеталактон производит в его мозгу феромоны любви; таково воздействие этого терпена, – добавила она так, словно речь шла о чем-то банальном.
Не знаю, что поразило меня больше – поведение Ррру или лексика моей соседки.
– На тигров он тоже действует возбуждающе, – добавила она.
– А на людей?
– Усыпляюще.
Тут мы расхохотались, она – потешаясь над людьми, а я – сделав вывод, что во сне мы переживаем лучшие любовные моменты.
На работе, воспользовавшись обеденным перерывом, я навела справки. Вот уже несколько тысячелетий нам рекомендуют приворотные зелья, снадобья, духи, молитвы, обряды, эзотерические формулы; меняется лишь поставщик – медицина, религия, суеверия, белая, красная или черная магия. А как забавляют нас эти знахари в парижском метро! Раздавая свои буклеты и обещая приворожить желаемый объект или вернуть избранника, они продолжают традицию, согласно которой чувствами управляет вовсе не случай. Когда мы влюбляемся, мы словно попадаем в сети – руки – другого человека. Едва заметное движение – и вот вы уже повержены.
Поразмысли как следует и скажи, что ты об этом думаешь.
Луиза
P. S. Как ты там поживаешь? Расскажи, чем занимаешься. Появилась ли у тебя новая женщина?
Не женщина, а женщины.
Никто не может заменить тебя, Луиза.
Адам
Женщины…
Разве у них нет имени? Характера? Ты меня возмущаешь, Адам. Почему мужчины всегда делают вид, что презирают тех, кого желают?
Женщины…
Неужели ты не устал от этой бесконечной охоты?
На твоем месте я бы померла от скуки.
Когда приключения происходят слишком часто, они перестают быть приключениями.
Луиза
Охота привлекает меня сильнее, чем дичь.
Адам
Не это ли у вас, психиатров, называется неврозом?
Луиза
Это называется естественной потребностью.
Мы страдаем не от своих желаний; мы страдаем попросту оттого, что стоит их удовлетворить, они рождаются вновь, будто им не требуется никакой передышки.
А что ты, завела любовника? или любовников? Встречаешься ли ты с мужчинами, которые тебе нравятся?
Адам
У меня никого нет.
Я вижу розы, но замечаю теперь лишь шипы.
Луиза
P. S. Так что с эликсиром любви? Ты рассказываешь о себе, забывая ответить на волнующие меня вопросы.
Дорогая Луиза,
вообще-то, ты права: эликсир существует!
Сегодня утром, пока я брился, я вдруг сообразил, как можно наверняка вызвать любовь.
Какая удача! И как забавно к тому же… Уже несколько часов не могу успокоиться. Едва вникаю в то, что говорят мои пациенты. Вот, урвал минутку между приемами, чтобы сообщить тебе о своем открытии, но мне не терпится рассказать тебе о нем подробно.
Всецело твой,
Адам
Дорогой Адам,
ты закончил?
Я сгораю от нетерпения.
Луиза
Адам,
злодей! С тех пор как я получила твое сообщение, я ежеминутно проверяю почту. Ты держишь меня в таком напряжении, что я не могу работать; не тяни, иначе я потеряю работу, и ты будешь в этом виноват!
Луиза
Дорогая Луиза,
ну вот, я дома и раскрываю карты: я могу влюбить в себя любую женщину.
Ты не догадывалась?
Адам
Адам,
ты обаятелен, у тебя гибкое тело, надежное плечо. Ты хорошо пахнешь; прикосновение твоей горячей ладони электризует женское тело; твои ухаживания льстят женщинам. В твоем обществе приятно находиться – ты образован и обладаешь чувством юмора. Твои глаза умеют выразить желание и обнадежить ту, на кого они обращены. Вдобавок ты великолепный любовник, но этим достоинствам, хоть они и многочисленны, можно противостоять, мой дорогой, пусть даже та, которая сейчас тебе пишет, когда-то не сумела устоять перед ними. Не воображай, будто все мои подруги хотели бы оказаться на моем месте… Что же делает тебя столь неотразимым? Разве что незаурядное самодовольство…
Бывшая жертва
Дорогая Луиза,
спасибо за лестный портрет, мне сразу захотелось познакомиться с самим собой и даже немного пофлиртовать.
Ты права, я не сторонник скромности, я вижу в ней некий изъян. Слава – это не результат всплеска сдержанности, а, скорее, взрыва мании величия. Сама подумай, ничто возвышенное не родилось из низкого. Лишь гордость движет человеком, а еще нужна определенная доля тщеславия, чтобы преумножить свои силы. Мне достаточно подобия скромности, поскольку она оборачивается высокомерием, что меньше всего возмущает людей посредственных.
В твоем описании, Луиза, не хватает одного элемента, одного-единственного, но очень значимого: моей профессии психоаналитика.
В своей деятельности я могу с уверенностью кристаллизовать любовь. В какой-то момент терапии пациент начинает проецировать свои ожидания и подавленные желания на того, кто его лечит, и воспламеняется чувством к своему терапевту, с которым он отныне хочет иметь эксклюзивные отношения, иногда плотские, иногда дружеские. В этот период больной теряет всякий интерес к лечению как таковому, он приходит к врачу лишь ради удовольствия. Зигмунд Фрейд назвал этот чувственный эпизод переносом, заявив, что «его вызывает сама ситуация психоанализа».
В университете преподаватели учили нас, как противостоять этому и направить пациента на путь выздоровления. Я сам неоднократно противостоял подобным «ухаживаниям», которые на самом деле лишь отталкивают. Признаюсь, я даже нашел в себе силы отказать двум или трем очаровательным дамам, которые безудержно стремились мне отдаться.
Так что я нашел твой любовный эликсир.
А что я получу в награду?
Привет от того, кто не применял к тебе свои дьявольские штучки,
Адам
Луиза,
что происходит?
Три дня назад ты умоляла написать тебе, а после моего ответа умолкла.
Адам
Дорогой Адам,
есть вещи, к которым нужно привыкнуть, прежде чем ты их полюбишь: кофе, сигареты, брокколи и одиночество.
Я пытаюсь приручить последнее из вышеперечисленного, поскольку теперь это мой новый спутник.
Луиза
Луиза,
не хочу думать, что мое письмо тебя задело.
С тобой что-то случилось?
Адам
P. S. Твое безразличие меня убивает.
Адам,
удивительно, насколько угнетающе действует на тебя расстояние! Не помню, чтобы ты так волновался, когда мы жили в Париже…
Успокойся, в рубрике происшествий – никаких новостей. Я не попала под машину и не упала на дно реки Святого Лаврентия. Мой желудок уцелел после стейка из оленины, картофеля фри с сыром и соусом, который здесь называют путин, и кленового сиропа.
Извини за резкость, но могу я попросить тебя об услуге?
Да? Спасибо.
Вообще-то, сразу о трех:
1) Пришли мне флакон моих духов «Cuir de Russie» – этот раритет продается только в головной компании «Шанель» на улице Камбон. Разумеется, деньги я тебе верну.
2) Проверь, не затерялся ли среди твоих вещей драгоценный томик «Опасных связей». Я не могу найти его в своих коробках. Конечно, сам текст я могла бы раздобыть где угодно, но этот экземпляр в переплете из коричневой кожи, напечатанный на тончайшей и прочной бумаге библьдрук, – единственный подарок, полученный мной от отца.
3) Не мог бы ты выручить одну из моих коллег-юристов, которая едет во Францию? Она ищет недорогое жилье в Париже – это все равно что искать иголку в стоге сена, – а я вспомнила, что твой кузен Симон сдает благоустроенные квартиры-студии на верхних этажах… Они славные, удобно расположены и подходят ей по бюджету. Если ты мне дашь добро, я сообщу ей твои координаты.
Что касается твоего любовного эликсира, дорогой, я размышляла об этом, изучая различные материалы. Ты бы улыбнулся, увидев свою Луизу, погруженную с головой в «Технику психоанализа» Зигмунда Фрейда, среди пассажиров метро, которые читают детективы или любовные романы.
Разумеется, читающая подобную литературу молодая женщина не вызывает особенного желания познакомиться, однако, к моему великому удивлению, именно благодаря этой книге ко мне пристали какие-то тощие долговязые студенты.
Мне пора, стол ломится от папок с делами.
Луиза
Дорогая Луиза,
сегодня утром я выслал тебе экспресс-почтой духи и книгу. От того и другого исходил твой запах, изысканный, хищный и фруктовый, с примесью туманного ладана и мандариновой цедры. Аромат был настолько явственным, что на мгновение у меня возникло ощущение, будто я упаковываю тебя саму и вверяю какому-то незнакомцу, курьеру, с отвратительным лицом пропойцы и шелушащимися руками.
Для твоей коллеги-юриста я тоже все уладил. Пусть просто зайдет ко мне, и я провожу ее в студию на улице Реомюр.
Извини за краткость моего письма. Сегодня один из моих пациентов пытался совершить самоубийство, так что ситуация требует моего вмешательства. Этот инцидент меня глубоко потряс.
Изучив дело, мой коллега Фредерик Ру тщетно твердил мне, что я не несу ответственности за этот поступок. Когда кто-нибудь из моих больных сводит счеты с жизнью, я места себе не нахожу.
Хорошего дня, который для тебя только начинается, от того, кто хотел бы поскорее его закончить,
Адам
P. S. Вот уже неделю Париж заливает дождем. Деревня от ливней возрождается, а город под его тоскливой пеленой выглядит словно одетый в траур.
Луиза,
ты утаила от меня, что твоя коллега, приехавшая из Квебека, просто блеск. Молоденькая, наивная, но при этом царственная. Тело богини. Глаза цвета незабудки. Знал бы раньше, предложил бы ей свою квартиру.
Что она вообще за женщина, эта Лили?
Адам
За ней числится немало романов, но ничего серьезного.
Свободная, без определенных планов, счастлива поболтаться по Европе и, как всякая молодая женщина, заблуждается, считая себя взрослой.
Луиза
Как думаешь, я могу пригласить ее на ужин?
Адам
Будь благоразумен, не предпринимай ничего подобного! Канадки не понимают обходительности, присущей Старому Свету, – она решит, что ты к ней клеишься.
Луиза
Подумаешь! Разве это запрещено?
Адам
Ясно…
В любом случае, если ты хочешь ее закадрить, ухаживания не дадут желаемого результата. Если канадки не берут инициативу в свои руки, они сваливают.
Да, знаю, что ты сейчас бормочешь: что за странная нация! На самом деле такая реакция связана с особенностями воспитания в Северной Америке: феминизм и антимачизм. Здесь мужчинам живется не так легко, как в Европе.
Луиза
P. S. К тому же ты не соответствуешь ее мужскому идеалу. Насколько меня тут просветили, она выбирает в партнеры спортсменов – баскетболистов или хоккеистов, намного моложе тебя, короче, своих сверстников.
Дорогая Луиза,
не знаю, на что направлены твои советы: помочь мне завоевать ее или, наоборот, помешать.
В общем, не очень понимаю почему, но я тебя послушаюсь. Возможно, просто ради удовольствия послушаться тебя?
Твой Адам
P. S. Хорошая новость: мой самоубийца пошел на поправку.
И дождь перестал.
Дорогой Адам,
твой эликсир не давал мне покоя целых две недели.
Я много читала, изучала, размышляла и, наконец, готова ответить тебе.
Ты заблуждаешься насчет безошибочности своей методики.
Когда практика психоанализа только зарождалась, ее пионеры – Фрейд, Ференци, Юнг, Джонс – уже провоцировали любовь посредством своего лечения. Вроде бы Отто Ранк часто даже использовал подобное проецирование, чтобы без зазрения совести заводить интрижки со своими красавицами-пациентками, например с Анаис Нин…
Однако сегодня перенос редок.
Почему?
Лечение психоанализом нисколько не изменилось – в отличие от эпохи!
В конце XIX века и в первой четверти XX разговор никогда не вертелся вокруг либидо; мало того что этому препятствовали стыд и давление со стороны христианского мира, так еще и не хватало как слов, так и понятий для его обсуждения. Сегодня мир устроен иначе. В фильмах, романах, газетах, журналах, телешоу, радиопередачах, на интернет-сайтах и в блогах постоянно говорят о сексе, который перестал быть табу.
Кроме того, мне кажется, что вы с Фрейдом ошибаетесь, считая, что переадресация чувств на личность врача связана с процессом анализа. Этот перенос не только не идет изнутри: он возникает вовне. В прежние, «бессловесные» времена пациенту настолько не терпелось поведать о своих желаниях, фрустрациях или фантазиях незнакомому человеку, которому они интересны, что такая возможность делала психотерапевта привлекательным. Зато теперь, когда мы живем в обществе, где принято говорить о своих желаниях, больной скорее сосредоточится на продолжении лечения. Исчезновение переноса – это следствие нашей сегодняшней распущенности.
Психоаналитики, стоявшие у истоков, заменили собой священников с их жаркими исповедальнями. Следуя их примеру, они становились мастерами своего дела, что объяснялось прежде всего ригористическим характером общества, культом секретности и нехваткой чувственной лексики.
Так что я думаю, ты преувеличиваешь эротическую силу психоанализа.
Или тебе стоит открыть практику там, где господствует режим целомудрия и тоталитаризма.
Как насчет Северной Кореи?
Искренне твоя,
Луиза
Луиза,
ты меня провоцируешь?
Прежде чем переехать в Пхеньян, я докажу тебе свою правоту.
Эксперимент начался сегодня утром.
Твоя коллега Лили, богиня, приехавшая из холодных краев, которая носит болотные сапоги так, будто на ней просто теплая обувь, не замечая, что приводит в замешательство парижан, попросила провести с ней сеанс психоанализа.
И хотя в моем расписании не было места для нового пациента, я согласился.
Из-за тебя.
Во-первых, потому, что, удержав от ее соблазнения, ты предоставила мне возможность принять ее в качестве пациентки.
Во-вторых, потому, что таким образом я сумею обосновать, несмотря на твой скептицизм, что владею секретом любовного эликсира.
Возражения, Ваша честь?
Адам
Адам,
то, что ты затеял, – очень некрасиво.
Я против.
Луиза
P. S. А не предупредить ли мне Лили?
Моя бедная Луиза,
сам факт, что ты мне этим угрожаешь, говорит о том, что ты этого не сделаешь.
Адам
Адам,
я не твоя «бедная Луиза» и никогда ею не буду.
Хотя Лили не входит в круг моих друзей, я возмущена тем, что ты задумал. Она не только попала в ловушку, но, похоже, это я подставила ее под удар. Именно я вверила ее твоим заботам, чтобы ты подыскал ей квартиру, а ты заодно решил уложить ее на свою кушетку, чтобы удовлетворить свое похотливое тщеславие.
Немедленно прекрати этот непристойный обман, в противном случае я перестану с тобой разговаривать.
Луиза
P. S. Как же могло случиться, что теперь ты мне стал неприятен, хотя прежде так нравился? Неужели твоя привлекательность была лишь иллюзией? Просветленная своим разочарованием, я пересматриваю нашу связь, и она представляется мне каким-то жульничеством.
Слишком поздно, Луиза.
Я не столь добродетелен, как тебе бы хотелось. Жаждущий безволен. То, о чем ты просишь, так же невозможно, как (по словам Флобера) требовать от яблони апельсинов.
Адам
Адам,
белый флаг, я капитулирую!
Признаю, что ты прав.
Конец войне.
У тебя действительно есть современная версия эликсира: психоанализ и вправду вызывает страсть у пациентов.
В предыдущих письмах я спорила только ради удовольствия общаться с тобой и поумничать. На самом деле я ни капельки не верила в то, что писала.
Искренне твоя,
Луиза
P. S. Бросай свой эксперимент, ты победил.
Дорогая Луиза,
«ради удовольствия общаться с тобой»… Наконец-то хоть одно ласковое слово… Первое после нашего расставания.
Я очень рад, что тебе приятно мое общество. Если всю жизнь сожалеть о потерянной любви, наша способность любить не увеличится; наоборот, культивируя горечь, мы преграждаем себе путь к новым чувствам. Неужели наша дружба дает ростки?
Спешу успокоить тебя относительно Лили: после нескольких сеансов мои профессиональные рефлексы взяли верх. С тех пор как твоя коллега стала моей пациенткой, я больше не критикую ее нелепое пристрастие к обтягивающей одежде, которая подчеркивает ее стройность и формы, меньше обращаю внимание на ее золотистую кожу, нежные волосы, такие пушистые на затылке, или на невероятную длину ее ног. На самом деле я абстрагируюсь. Когда я усаживаюсь на некотором расстоянии, чтобы выслушать ее, мужик во мне отступает, остается лишь аскетичный психоаналитик.
Твой друг Адам
P. S. Увы, подобная воздержанность меня удручает. Иногда мне безумно хочется стать самим собой, выпустить свое животное начало, отдаться нежности без слов, сексу ради секса.
Дорогой Адам,
у секса нет морали, вот почему люди навязывают ее себе. Без правил не было бы ни пар, ни семей, ни общества, все погрязло бы в хаосе; благодаря запретам мы вышли из джунглей и построили города. Не огорчайся по поводу своей уравновешенности, Адам, это означает, что ты уже преодолел стадию примата.
Прекрасное открытие, верно? Не благодари.
Однако будь острожен! Если ты уже не примитивен, ты можешь показаться извращенцем – это риск для тех, кто достиг высокого уровня утонченности. Несмотря на запреты сознания, ты продолжаешь умирать от вожделения, тем более что Лили сразу тебя очаровала и ты именно ее имел в виду, пытаясь доказать мне, что владеешь новым эликсиром любви.
Не лучше ли поручить ее кому-нибудь из твоих коллег? Например, Фредерику Ру, другу, с которым ты мог бы поделиться своими сомнениями, которому мог бы рассказать о нашем дурацком споре. Я не против. По крайней мере, Лили будет в безопасности.
Целую тебя.
Луиза
P. S. В Монреале идет снег, более свежий и светящийся, чем весна. Он придает городу нарядный и девственный вид.
P. P. S. Я познакомилась с Брисом, он мне нравится. Он независимый, элегантный, с хорошо подвешенным языком, потому что работает в издательстве, два года как разведен, ему нужны длительные, серьезные отношения. Ничего общего с изголодавшимися студентами, которые пристают ко мне во время поездок в метро, – судя по всему, их возбуждает контраст между моим интеллектуальным чтивом и острыми каблучками парижанки. Пока что я играю с Брисом в кошки-мышки, чтобы испытать его желание, но боюсь, не смогу долго держать оборону. Во мне зарождается чувство любви.
Дорогая Луиза,
женщины любят любовь, а мужчины ею занимаются.
Твой абзац по поводу Бриса кажется мне удручающим.
Перечитывая его, я понял, что разделяет нас, мужчин и женщин, и так усложняет наши отношения. Когда ты упоминаешь о своем облезлом павлине, ты бьешь в барабаны и трубишь в рог, объявляя мне о чувственных залогах. Что за чушь! Ты тянешь резину, чтобы убедить себя в том, что вас влечет друг к другу, утверждая тем самым, что ты спишь только с тем, кого любишь и кто любит тебя.
Какая ложь!
А если бы вас связывало лишь желание? Его или твое? Зачем ты впутываешь сюда любовь?
Адам
P. S. Он явно морочит тебе голову, делая вид, что ему нужны «длительные и серьезные отношения». Наверняка он выискал это клише в журнале, в рубрике переписки с читательницами.
Адам,
ты что, ревнуешь?
Мне нравится, что ты злишься, значит ты все еще ко мне привязан.
А как там у тебя дела с моей коллегой Лили?
Луиза
Луиза,
я ненавижу ревность и пришел бы в бешенство, если бы испытывал ее.
Адам
Адам,
можно быть хозяином своих мыслей, но не чувств.
Луиза
Луиза,
в твоих предыдущих письмах мне не понравились два момента:
1. Ты интерпретируешь мое предостережение в отношении тебя и Бриса как искаженное проявление моей ревности.
Напротив, я призываю тебя переспать с ним, не обременяя себя лицемерием. Собственно говоря, меня раздражает лживая напыщенность, в которую вы облекаете ваши разговоры, вроде «длительных и серьезных отношений». Вы словно пытаетесь таким образом завуалировать свое желание, боитесь проявить его.
Ревность – это не проявление любви, а чрезмерное чувство собственности. Я же никогда не считал, что ты мне принадлежишь, ни раньше, ни сейчас.
Мы довольно необдуманно называем любовью различные тяжелые патологии, например одержимость присваивать тело и мысли другого человека, подавляя при этом его свободу.
2. Я не сообщу тебе ничего нового о Лили. Я связан профессиональной тайной и не имею права ее раскрывать; как только признания пациента достигают моих ушей, они попадают в защищенную зону, куда никому нет доступа.
Скажу лишь, что ее личность оказалась более притягательной, чем можно было предположить, судя по ее внешности. В роскошном теле, которое дерзко заявляет о своем совершенстве, прячется слабая маленькая девочка, неуверенная в том, что достойна любви. Она враждебна по отношению к самой себе и поминутно готова выбросить себя в помойку. Она не ценит ни одно из собственных достоинств – ни своей компетенции (несколько дипломов, полученных в университете Макгилла), ни лингвистических способностей (прекрасное владение французским, английским, немецким и испанским), ни внешности (она хотела бы быть плоскодонкой), ни бездонной голубизны своих глаз, которую она сравнивает с подкрашенной синькой водой в бассейне.
Париж выбивает ее из колеи, разрушая прежние стереотипы. Возьмем, к примеру, ее представления о моде – они основаны на американских сериалах типа «Молодые и дерзкие» или «Дерзкие и красивые», этих нескончаемых сагах, где женщины с силиконовой грудью ссорятся с мужчинами с пересаженными волосами. Уверенная, что нужно краситься и одеваться на манер калифорнийских «красоток», среди предпочитающих более утонченный и менее провокативный стиль парижанок Лили чувствует себя не в своей тарелке.
Я убежден, что молодые люди, с которыми у нее была связь, тоже соответствовали голливудским «стандартам», согласно которым каждый мужик, будь то шофер или финансовый аналитик, должен быть загорелым, широкоплечим и с кубиками на животе.
На днях мне достались два билета в Парижскую оперу, и я пригласил Лили на «Тристана и Изольду».
Ты не поверишь! Стоило мне подвергнуть ее испытанию трудным произведением – четыре часа музыки, Вагнер с его дивной медлительностью, либретто на немецком, – и Лили изменилась, она словно прошла боевое крещение. Чем больше оркестр шептал или бушевал, изливая из оркестровой ямы свою пленительную и ужасающую бесконечность океана, затишье, сдержанность, силу, тем сильнее дрожала Лили, охваченная волнением, которому не пыталась противостоять. Нет, она не слушала ушами, она внимала всем своим существом: ее ресницы трепетали, бедра раскачивались в такт музыке, сердце учащенно билось.
Съежившись, со слезами на глазах, она дрожала с самого начала прелюдии. Очень скоро она стала дышать в такт с Изольдой; ее дыхание усиливалось, прерывалось, почти болезненно следуя лирическому излиянию чувств певицы. И наконец неколебимое, дерзкое, незаглушаемое слилось с неистовством струнных в восторженном оргазме.
Мучительное сладострастие музыки пронизало Лили, принесло ей чудесное освобождение, позволило забыться в этих звуках, потонуть в гармонии мира, сближающей предсмертный хрип и дыхание жизни. Божественно…
Когда занавес опустился, скрыв сплетенных в объятиях любовников, Лили даже не смогла аплодировать, как будто утратив контроль над собственным телом.
Повиснув на моей руке, в полном изнеможении, она вышла из зала, опьяненная благодарностью к тому, кто приобщил ее к этому эзотерическому ритуалу, из которого, по рождению и из-за отсутствия подготовки, она считала себя исключенной.
«Не знала, что такое бывает» – вот все, что она сумела прошептать.
Я страшно горжусь тем, что познакомил ее с творчеством Вагнера. Чары достопочтенного волшебника не погибли в формалине официальной культуры, они все еще действуют на юное создание, приехавшее из Шикутими.
А что ты? Наслаждаетесь ли вы с Брисом музыкальной энергетикой Монреаля?
Искренне твой,
Адам
Как дела у нас с Брисом? Все отлично. Мы приступаем к флирту.
Луиза
Флирт – это не любовь, это желание любви. Ты растворяешься в абстрактных понятиях. Спустись на землю, Луиза.
Адам
Раз уж ты позволяешь себе читать мне нотации, разреши и мне пройтись по вашему с Лили вечернему походу в театр.
Входит ли в обязанности терапевта выводить свою пациентку в свет? Тем более вести ее на чрезвычайно романтическую оперу «Тристан и Изольда»?
У меня такое впечатление, дорогой Адам, что любовный эликсир подействовал не только на исполнителей, но и на публику: ты изощряешься изо всех сил, чтобы выиграть пари и завоевать Лили!
Луиза
Я не позволю тебе обучать меня основам психоанализа! Чем бы я там ни хвалился несколько недель назад, я образумился и спешу повторить, что мне отвратительна сама мысль использовать свое служебное положение в целях обольщения Лили.
Адам
Отвращение – это одна из форм одержимости: мы предпочитаем думать о чем-то с недовольством, чем не думать совсем.
Луиза
Начав оправдываться, я тем самым признаю возможность своей неправоты, поэтому предпочитаю молчать.
Однако хотел бы тебя предупредить, что наша переписка потеряет для меня всякий смысл, если ты не прекратишь постоянно «украшать» ее оскорбительными для меня замечаниями.
Имеющий уши да слышит,
Адам
Адам,
прости, что я тебя обидела, это ненамеренно. Перечитав твое послание, я вняла твоим аргументам и даю задний ход.
Mea culpa. Mea maxima culpa.
В любом случае мне теперь так радостно рядом с Брисом, что, даже если ты меня осудишь, я буду испытывать к тебе исключительную доброжелательность.
Если я в прошлый раз и отреагировала жестоко, то лишь потому, что ты обвинил меня в том, что я скрываю свои желания в отношении Бриса, и ты был прав: с тех пор как мы провели ночь вместе, у нас сплошная идиллия.
Вот на что я хотела бы обратить твое внимание: не пытаешься ли ты скрыть свою необоримую тягу к Лили?
Зачем это скрывать?
Что в этом дурного?
Лично меня такое влечение ничуть не смущает.
И пожалуйста, не осуждай меня за дерзость. Как мы можем претендовать на то, чтобы называться друзьями, если я не могу шепнуть тебе пару правдивых слов?
Искренне твоя,
Луиза
Дорогая Луиза,
твое письмо мне невероятно помогло! Если бы не оно, не знаю, смог бы я справиться с тем, что мне только что довелось пережить.
Вчера, во время консультации, которая проходит у нас по четвергам, Лили вдруг замолчала, не договорив, повернулась ко мне, вскочила и, покраснев, воскликнула:
– Я люблю вас!
Поднявшись в свою очередь, я выкрикнул:
– Я тоже.
Лили залилась слезами, и мы бросились в объятия друг друга. В тот же вечер мы стали любовниками.
С тех пор мы не расставались.
Спасибо, моя Луиза, спасибо тебе за твою суровую дружбу, благодаря которой я прозрел.
Какое ликование! Во мне все трепещет… Я уже и забыл, как страсть, такая чудесная, опьяняющая и удивительная, меняет все вокруг. Около одиннадцати вечера мы, утомленные, но счастливые, выбрались из постели и отправились в ресторан «Кольбер». В зале с круглыми светильниками, тяжелыми хлопчатобумажными скатертями, диванчиками, обитыми дубленой кожей, шумно пировали актеры, пришедшие после спектакля. Стильные официанты, словно из прошлого столетия, подавали свежие устрицы, креветки и крабы, которые громоздились на наших тарелках, как если бы ресторанная кухня находилась на морском пляже после отлива. Потом я попросил таксиста сделать несколько кругов по оживленным освещенным улицам, где бушевало веселье, не знающее ни труда, ни отдыха. Положив голову мне на плечо, Лили довольно мурлыкала, уверенная в том, что я дарю ей не только свои объятия, но и город, страну и сказочный континент.
Сегодня утром я вышел купить чего-нибудь к завтраку, и мне показалось, будто моя улица впервые встречает рассвет, впервые над ней такое переливчатое небо, впервые мне улыбаются высокие кремовые фасады зданий.
Пекарня игриво приветствовала меня, круассан источал аромат золотистого сливочного масла, а каждая капля кофе наполняла меня терпкой и живительной силой. За несколько часов Париж словно достиг зрелости: он превратился в бесстыдный, обольстительный, волнующий город, щедро предлагающий подъезды для объятий, скамейки для поцелуев, набережные для прогулок и мечтаний. Прощайте, шум, пробки, стресс, бесконечная работа, перенаселенность: мы с Лили погрузились в спокойный величественный мир, такой же романтичный, как мы сами.
Сегодня я убедил своих пациентов, что мне нездоровится. Завтра мы едем на машине в Трувиль. Пусть Лили знает, что Нормандия – это пляж Парижа.
Похоже, любовь придумали, чтобы поэтизировать жизнь.
Искренне твой,
с выражением преданности,
Адам
Дорогой Адам,
судьбе было угодно, чтобы мы одновременно обрели свое счастье: ты теперь с Лили, а я – с Брисом. То, что наши вновь образованные пары не затмевают нашу былую страсть, а продолжают свое существование под благосклонным оком нашей дружбы, это тоже подарок судьбы.
Я и представить себе не могла такого счастливого завершения нашего романа.
Позволь мне просто пожелать тебе: будь счастлив!
Твоя Луиза
P. S. Я рассказала Брису о твоей связи с Лили, и он тоже желает вам всего наилучшего.
Дорогая Луиза,
я уже и забыл, для чего существуют ночи.
По возвращении из Трувиля, где мы провели столько часов, кувыркаясь в постели и выходя из номера лишь для того, чтобы полакомиться дарами моря или подышать океаном, мы вновь приступили к работе.
Я мало сплю. Мне нужен не сон, а Лили. Прижимать ее к себе, ласкать, проникать в нее, болтать с ней после секса – вот что приносит мне отдых. Остальное мне безразлично.
Каждую ночь нам кажется, будто мы – два Робинзона, оказавшиеся на одном необитаемом острове; мы сплетаемся в тесном объятии, осознавая, что однажды на горизонте появится корабль и нам придется вернуться к нормальной жизни. Пусть бы это произошло как можно позже!
А как ты? Расскажи мне о Брисе.
Адам
P. S. Лили пользуется теми же редкими духами, что и ты – «Русская кожа». Правда поразительно?
Дорогой Адам,
ты описываешь нас лучше, чем могла бы сделать я.
Мы предаемся сладострастным утехам. С Брисом я постигаю блаженство, которое приносит начало романа, когда впервые открываешь в партнере все: его тело, запах, ласки, общение с ним, его лицо при пробуждении, его вкусы, тревоги, оплошности, воспоминания, шутки. Передо мной – многообещающая книга. Каждая деталь кажется новой, даже первый опыт привыкания.
С ним я переживаю сладостные мгновения. Однако не могу удержаться от того, чтобы не сравнить их с тем, что испытала с тобой, и этот роман кажется мне таким хрупким!
Наша история остается самой-самой.
Прелесть первой любви заключается в том, что ее не преследуют мысли о скором завершении, нам кажется, что она будет длиться вечно, мы не верим, что она может пройти. А потом неудача первой любви заражает все последующие.
И все же…
Эти невольные сравнения, возникающие в моем сознании, явно не в пользу Бриса, который представляется мне менее привлекательным, чем ты.
А может, я сама не хочу им увлекаться. Наша связь больше похожа на удачное приключение, ей не хватает истинного содержания. Что-то – только не пойму, что именно, – остается пресным, бесцветным.
Дорогой Адам, я осмелилась излить тебе свои сомнения лишь потому, что отныне мы с тобой защищены друг от друга нашими новыми жизнями. И все же я хочу разобраться: почему наша связь прекратилась?
Твоя Луиза
Дорогая Луиза,
наша связь прекратилась потому, что оказалась слишком долгой. Время любви не союзник, оно благоприятствует лишь дружбе.
Встречая пожилые супружеские пары, чьи тела уже не так жаждут наслаждения, мы предполагаем, что привычка иссушает желание, но я боюсь, что речь идет об истощении другого рода: привязанность исключает страсть. Чем прочнее связь, тем слабее контакт. Какое коварное предательство! Влечение бросает любовников в объятия друг друга, тогда как взаимная привязанность постепенно заменяет прикосновения. Любовь приходит через плоть, а потом отталкивает ее.
Мы непоследовательны, дорогая Луиза, ибо нами движут две противоположные силы.
Любовь способствует узнаванию, желание стремится к неведомому. Любовь хранит верность до последнего вздоха, а вот пальцы, ладони, рот, пенис, низ живота – это искатели приключений, они всегда начеку, готовы броситься к неизведанному, жаждут иного, непривычного. В отличие от чувства, нуждающегося в постоянстве, наши неосознанные стремления влекут перемены. Кто согласится питаться одним и тем же блюдом на протяжении всей жизни?
Моя страсть к Лили, как и та, что я испытывал к тебе, когда-нибудь пройдет. Меня это не радует, но я предполагаю, что так будет. Хуже того: я это знаю. Мне бы только хотелось, чтобы у нас с ней это произошло как можно позже и одновременно.
Счастливыми называют именно те отношения, которые заканчиваются по обоюдному согласию.
Любовь может омрачить лишь одно трагическое обстоятельство: когда один из партнеров опережает другого, будь то в своем желании или в его угасании.
Твой друг
Адам
P. S. Мой самоубийца женится!
Дорогой Адам,
меня мучает один вопрос: ты встречаешься с другими женщинами или только с Лили?
Луиза
Только с Лили.
Адам
Какая перемена по сравнению с предыдущими месяцами!
Луиза
Прежде я набрасывался на женщин с частотой, которая походила скорее на упрямство, чем на желание. Разумеется, я пытался забыть тебя, дорогая Луиза; если не тебя, то, по крайней мере, нашу неудачу. Мне нравилось считать себя развратником.
Нам не всегда приходится принуждать себя именно к добродетели, иногда и наоборот.
Адам
Дорогой Адам,
мы с Брисом ездили за город, в его домик в Лорентидах, у подножия Мон-Тремблан.
Какая экзотика! Вообрази многочасовой путь, гигантские ели, бесконечные горные склоны, дорогу, зажатую между заледенелыми скалами, небо насыщенного голубого цвета, такое яркое, что на него невозможно смотреть не прищурившись, и вдруг твоему взору открываются шале, натыканные тут и там, славненькие, чистенькие, прямо как на картинке. Во время нашего путешествия у меня было такое чувство, будто мы с Брисом вернулись в детство, словно Гензель и Гретель, углубились в сказочный мир, в буйно разросшийся лес, где каждый становится крошечным, в ослепительные просторы, где снег, то легкий, как пыль, то твердый, как лед, то вязкий, как каша, радуется своим превращениям. Когда мы укрылись в бревенчатой хижине, я оценила, насколько важен камин, я даже забыла, какое это наслаждение, потому что прежде жила в мягком климате. Вновь осознав разницу между «снаружи» и «внутри», я восторгаюсь плотными ставнями, наслаждаюсь уютом разнообразных тканей – кашемировых пледов, ангорских шалей, мольтоновых накидок – и бегу к огню, словно маленькая девочка, которая ищет защиты в папиных объятиях.
Если бы ты увидел нас с Брисом вчера вечером, то имел бы полное право посмеяться над нами: мы сидели нагишом перед телевизором, укутавшись в шкуры, этакие кроманьонец и кроманьонка, и смотрели хоккейный матч. Кто бы мог подумать, что я буду переживать из-за шайбы, за которую борются здоровенные детины с палками в руках? А удача то поворачивается к ним лицом, то, наоборот, отворачивается… Мы были смешны, признаю, но зато очень довольны.
А как ты? Вы снова отправились в Нормандию или остались в Париже?
Я очень рада, что тебе хорошо с Лили; однако мне не дает покоя один вопрос: тебя не смущает, что ее страсть возникла искусственным образом?
Помнишь, ты лихо заявил, что знаешь, как вызвать любовь, я не поверила, и ты решил доказать мне это, заведя интрижку с Лили?
Сегодня ты добился своего. Браво. Но разве ты забыл, каким способом достиг желаемого? Неужели эликсир исчез из твоей памяти?
Я бы на твоем месте опасалась. Какая часть ее привязанности принадлежит формуле, а какая – непосредственно тебе?
Мимолетное увлечение Лили представляется мне скорее машинальным, чем глубоко укоренившимся. Если, как утверждают психоаналитики, во время лечения всегда происходит эмоциональный перенос, то Лили увлеклась тобой лишь потому, что ты ее терапевт, а не потому, что ты – это ты; с таким же успехом она могла увлечься и другим врачевателем. Лили испытывает к тебе нечто вроде обезличенного почитания.
Возможно, я ошибаюсь… Но поскольку я уверена, что у тебя уже есть продуманный ответ, прошу тебя просветить меня на этот счет.
С дружескими пожеланиями,
Луиза
Дорогая Луиза, ты путаешь зарождение любви и ее развитие.
Конечно, я искусственно вызвал страсть Лили, но теперь, когда эта страсть существует, она обрисовывается, становится конкретной, реальной, особенной, подпитываемая мной, тем, что между нами происходит, тем, что мы создаем вместе. Эликсир стал искрой, однако возникшее пламя продолжило собственное существование и пожар полностью принадлежит нам.
Для сравнения, рассмотрим психосоматическую болезнь: да, ее порождает сознание, но потом, во что бы она ни развилась, будь то простуда, несварение желудка, экзема, рак, – она превращается в отдельный, автономный организм, живущий в своем ритме и не имеющий никакого отношения к тем переживаниям, которые ее вызвали. Даже если больной и осознает, что источник его недомогания связан с рассудком, недуг не отступит. Даже если он пожалеет об этом, ничего уже нельзя изменить.
Пусть увлечение Лили и было спровоцировано мной, оно дышит, такое крепкое, сильное и направленное именно на меня, что я даже отказался от роли врача ради того, чтобы быть лишь влюбленным голубком.
Искренне твой,
Адам
Ясно. Ты бросил камень, и теперь он катится сам по себе.
А что будет, если Лили узнает о том, что ты сделал?
Луиза
А кому об этом известно, кроме тебя?
Адам
P. S. Неважно… Если бы Лили и узнала об уловке, эта новость нисколько бы ее не взволновала. Слишком поздно. Более того, я бы воспользовался этим бестактным поступком, чтобы стать с ней еще более искренним, признаться, что влюбился в нее сразу же, что принял ее как пациентку с единственной целью любить ее.
Адам,
ты как-то странно излагаешь…
Манипулируя Лили, ты подразумеваешь, что судьба распорядилась и тобой тоже. Словно увлечься ею тебя заставила какая-то неясная, принудительная сила…
Луиза
P. S. Свободны ли мы в любви?
Можно оттолкнуть любовь, не признавать, что ее бурное течение уносит нас.
Боюсь, наша свобода проявляется лишь негативно, в форме вынужденного отказа, пугливого неприятия того, что сильнее нас. Единственное, что мы можем, это не явиться на свидание, которое принесет нам счастье.
Адам
Дорогой Адам,
тогда возникает вопрос: свободны ли мы любить кого-то конкретно?
Мы выбираем?
Нас выбирают?
С тобой, Адам, у меня была любовь с первого взгляда. «Это он!» – кричали мои чувства и рассудок.
За последние месяцы я пришла к выводу, что мои чувства и рассудок ошиблись в своей оценке, поскольку мы с тобой расстались по прошествии пяти лет.
Сегодня я спрашиваю себя: «А так ли они ошибались?» Мы портим любовь, пытаясь продлить ее до бесконечности. Лучше бы мы принимали ее, пока она существует, она сама по себе подарок.
Счастье всегда временно. Кто гарантировал нам обратное? Кто обещал нам, что оно будет длиться вечно? Никто.
В человеческой жизни «всегда» всегда недолговечно.
Твоя Луиза
P. S. Удивительная у нас с тобой переписка: мы ведем разговоры не о любви, а вокруг нее.
Дорогая Луиза,
какое совпадение! Ты упомянула любовь с первого взгляда. Я уже давно размышляю по поводу этого феномена и пытаюсь его разгадать, кого бы он ни касался – моих пациентов или меня самого.
Каким образом ты влюбляешься с первого взгляда?
Что это – вторжение извне или внутренняя революция?
Либо это чувство приходит к нам из окружающего мира, либо возникает в нас самих, в той неясной и интимной зоне, где у нас зарождается желание.
Мне бы хотелось ответить, что речь идет о двойном механизме – с одной стороны пламя, которое возникает в теле другого, того, кого мы желаем; с другой – пламя, исходящее из тела того, кто желает.
Когда я с тобой познакомился, я ощущал подлинную потребность в любви. Благодаря твоим чарам, ты явилась одновременно объектом и проявлением этой любви. Несомненно, я встретил тебя в подходящий момент…
После нашего расставания я, очевидно, вновь испытал ту же потребность, но уже в виде утраты и боли. И тут появилась Лили…
Удобный случай способствует влюбленности. А любовь предоставляет удобный случай.
Искренне твой,
Адам
P. S. Мой самоубийца хочет пригласить меня на свое бракосочетание, и Лили настаивает, чтобы я согласился, ей интересно побывать на французской свадебной церемонии, но я пока сдерживаю ее этнографическое рвение. Я опасаюсь, как бы это согласие не подтолкнуло моего пациента к тому, чтобы сделать меня крестным его детей, свидетелем на их причастии или что-нибудь в этом духе. Это попахивает опасностью…
Кстати, об опасности: ты когда-нибудь задумывался о женитьбе?
Луиза
Кто по собственной воле лишится свободы?
Я не приверженец добровольного рабства. Обеты, которые произносят брачующиеся перед мэром и своими близкими, кажутся мне утопическими, устарелыми, лживыми, шокирующими. Меня никогда не заставят дать клятву верности, которую я не смогу сдержать, поскольку мужской натуре свойственно всегда и всюду разыскивать то, от чего можно получить удовольствие. Я слишком уважаю свое слово, чтобы брать на себя столь наивные обязательства.
Между тем, когда я вспоминаю, как веселилась вчера моя канадка на свадьбе моего пациента, до какой степени она смаковала каждое мгновение праздника, я говорю себе, что, если бы Лили захотела, я смог бы поступиться своими принципами и доставить ей эту радость.
Адам
P. S. Видишь, дорогая, я влюблен по уши!
Луиза,
срочно ответь мне!
Лили сообщила, что начальство переводит ее в Австралию. Это правда?
Вы же работаете в одном агентстве, ты можешь разузнать.
Или Лили просто забавляется, мучая меня потихоньку?
Ответь мне как можно скорее, а то я уже на грани срыва.
Адам
Дорогой Адам,
я только что от директора. Он подтвердил назначение Лили в наш сиднейский филиал.
Луиза
Я подавлен.
Адам
Борись!
Луиза
Я не отпускаю Лили.
Я занимаюсь с ней любовью, я говорю с ней о любви. Я вынужден разъяснять то, что прежде выражал при помощи ласк, поцелуев, взглядов. Я упрятал подальше свою броню сдержанного, насмешливого человека, скорее ироничного, чем экспансивного, и превратился в преданную собачонку. Мне это дается не просто, но я решительно настроен показать себя без прикрас, обычным человеком, которому свойственно ошибаться, но у которого есть чувства.
И речи быть не может, чтобы Лили уехала!
Наша история набрала бешеную скорость с самого старта, поэтому она не просто должна иметь продолжение: я не представляю, чтобы можно было затормозить на такой скорости.
Адам
Дорогой Адам,
извини, но мне придется тебя огорчить. Во имя нашей дружбы, я не могу утаить от тебя одну деталь, о которой только что узнала: еще до того, как приземлиться в Париже, Лили знала, что ей предстоит отправиться в Сидней. Дело в том, что ее пребывание во Франции всегда рассматривалось начальством как некий трамплин для перелета в Австралию.
Я была не в курсе. Но неужели она никогда не говорила тебе об этом?
Луиза
То, что ты мне сообщила, то, что я узнал за последние дни, изменило мое представление о Лили.
Она ведет себя как мужчина, я имею в виду здешний мужчина, европеец! Амбициозная, скрытная, она утаила свои карьерные планы. Она просто сгусток бесчувственности. Оплот молчания.
Какая ирония! Растянувшись у меня на диване, она рассказывала о своем детстве, связях, фантазиях, разочарованиях, устремлениях, как будто раскрывая передо мной душу, но о самом главном предпочла умолчать. Если она и открыла мне тайны своей личной жизни, то утаила единственное, что действительно имело для нее значение, – свои профессиональные интересы. Она не призналась мне в этом, даже когда мы стали любовниками.
Как я мог предположить, что ее социальная успешность, повышение по службе, финансовое благополучие значат для нее больше, чем все остальное? Здесь, во Франции, женщины совсем другие. Француженки, которые без остатка отдаются работе, либо афишируют это, либо компенсируют тем самым недостатки внешности. Короче говоря, это сразу видно. Тогда как красота и простодушие Лили, отсутствие у нее напористости не позволили мне разглядеть ее истинные намерения.
Уже неделю я умоляю ее передумать! Париж по-прежнему остается активным деловым центром, где она могла бы добиться карьерных высот, тем более что по соседству – Лондон и Берлин, куда можно добраться поездом. Невозможно сосчитать, сколько аргументов я ей привел, сколько документов собрал, сколько сделал звонков и сколько задействовал связей – я бросил к ее ногам всю свою энергию и ум.
Увы. Чем сильнее я настаиваю, тем больше пренебрежения в ее взгляде. «Ты же не собираешься меня протежировать?» – возмущается она. Чем громче я кричу о своей страсти, тем холоднее она, тем тверже ее взгляд и неприступней тело. В моих мольбах и слезах она не замечает никакой преданности, лишь ярость самца, жаждущего доказать ей свою власть и лишить свободы.
Я не смог поколебать ее решимости. Хуже того, я вызвал ее презрение. Она не только вернулась в свою квартирку, мы больше не притрагиваемся друг к другу. Она отказывается обедать со мной и запрещает встречать после работы. Вчера она даже пригрозила, что подаст на меня жалобу, так как воспринимает мою лихорадочную услужливость как домогательство.
Я в отчаянии. Хотя этот эпизод заставляет меня кардинально изменить мнение о ней как о человеке, я не перестаю ее любить, каждый час разлуки разрывает мне сердце. Я не сплю. С трудом заставляю себя сосредоточиться на пациентах. Все меня раздражает. Я страдаю.
Адам
Луиза,
сегодня утром Лили исчезла. Она до последнего играла мной. Я думал, что ее самолет улетает только в воскресенье, и рассчитывал на эту неделю, надеясь на чудо. Оказывается, она обманула меня с датой вылета.
Или не хотела прощаться…
Как можно быть такой неумолимой? Неужели люди так меняются? Любила ли она меня хоть когда-нибудь?
Я уже начинаю сомневаться в реальности того, что между нами было.
Хотя нет, та боль, которую я испытываю, ясно дает мне понять, что все было на самом деле.
О, Луиза, я пропадаю…
Адам
Дорогой Адам,
моя жизнь продолжается. На первый взгляд у меня все нормально, я много работаю, внешне все превосходно, поскольку по-прежнему встречаюсь с Брисом, и все же частичка меня находится в Париже, бьется головой о стену, ревет, плачет, неистовствует. Эта частичка, связанная с тобой, Адам, которая никогда тебя не покидала, родственная душа моего брата-близнеца.
Я очень тебе сочувствую. Лили нанесла тебе тяжелый удар, скрыв свои истинные намерения, сбежав… Она даже не осознает, какую боль тебе причинила.
Как она могла так жестоко ранить столь обаятельного мужчину? При встрече с тобой сразу распознаешь славного малого под маской язвительного позёра. Твои попытки казаться угрюмым, циничным настолько неуклюжи, что вызывают снисходительность. Колючими у тебя бывают лишь замечания (частенько) и щетина (иногда). На самом же деле у тебя нежные щеки и ты славный человек.
Коллеги считают Лили хищницей. Она использует мужчин, а потом бросает их. Она делает лишь то, что выгодно ей. В этой черте нет ничего редкого или удивительного, но она умело скрывается под ее простодушной и даже слегка простоватой, хотя и совершенной внешностью.
Приди в себя, Адам. Не теряй рассудка. А главное, помни: это была игра! Ты сам хотел получить этот роман с Лили, его тебе не навязывали: ты просто на спор применил свой эликсир. Ты дал жизнь этой любви – вели ей умереть. Это по-прежнему в твоей власти.
Твоя подруга,
Луиза
Дорогая Луиза,
когда я обхватываю голову руками, она весит целую тонну.
Я бессилен…
Я не знаю, как разрушить то, что создал. Я считал себя хозяином своей страсти, а стал ее рабом.
Камень катится своей дорогой.
Кто бросил этот камень? Пусть я сознательно спровоцировал привязанность Лили ко мне, но кто вызвал мою привязанность к ней?
Ну и ладно. Какая теперь разница? Любовь существует, гадина такая. У меня не получается избавиться от нее. Не рой другому яму, сам в нее попадешь.
В этот предрассветный час я смотрю из окна спальни на сероватые стены и разошедшиеся черепицы, по которым разгуливают грязные голуби, перепрыгивая с обветшалой трубы на покосившуюся антенну. Париж мне опротивел. Какой самодовольный город! Этот наглец и неряха считает себя этаким красавцем-принцем, а на самом деле воняет, гниет, погибает. А я, тщеславный, изо всех сил стараюсь остаться «парижанином», как будто это некий дворянский титул, как будто все это средоточие неприятностей возвысит меня над простыми смертными. Химера…
Моя квартира мне противна. Здесь все такое мрачное, однообразное, тусклое и без изюминки. Пошлость и безвкусица. Она кажется мне просторной только потому, что дорого стоит. Да уж, есть где разгуляться: кредит аж на двадцать пять лет!
Вот я спустился с небес на землю, больно ударившись задом. Париж уродлив, а счастье невозможно.
Иллюзии постепенно рассеиваются. Я вижу все без прикрас, без ложной таинственности, без наносных слоев, и ничто не вызывает у меня желания. Лишь благодаря воображению я смог пережить эти дни. Любовь доказывает, что мы воспринимаем реальность только сквозь фильтр своих фантазий. Хуже того, она наглядно демонстрирует, что реальность не так уж важна.
Объективность в конце концов вынудит меня открыть окно и броситься в пустоту.
Пустота небытия, несомненно, лучше этой унылой глухой бесцветности, в которой я барахтаюсь.
Правда, Луиза, я живу лишь по привычке. Если я еще не умер, то почти слился с собственной тенью. Даже работа меня не спасает, потому что, общаясь с пациентами, я всякий раз сталкиваюсь с несчастьем, с самой его сутью, с теми же трудностями, которые сам испытываю… Я скорее больной, чем врач. Боясь, что мое состояние заразно, я передал всех своих клиентов Фредерику Ру. Все, лавочка закрыта! Занавес! Исцелять людей… Но от чего? Сейчас, если бы ко мне обратился мой самоубийца, я на первом же сеансе протянул бы ему заряженный револьвер: ведь он женился, а это медленная форма саморазрушения.
Достигнув нынешнего своего состояния мрачного ясновидения, я с легкостью могу объяснить жизнь, но не в силах ее защитить.
Что такое существование? Временное заблуждение.
Выход? Смерть.
Да только мне не хватает смелости… Я не просто подавлен, я еще и трус! Едва появившись на свет, новорожденный уже достаточно стар, чтобы страдать. Следовало бы пускать себе пулю в лоб еще в роддоме. Дискомфорт человеческого существования заключается не в отсутствии ясности сознания, а в нехватке смелости.
Я закругляюсь, не буду больше разжигать свою ненависть, моя печаль не стоит твоего сострадания. Бывают состояния, рассказывать о которых так же унизительно, как и переживать.
И все же мне доставило определенное удовольствие писать тебе, выводить твое имя, складывать для тебя слова в предложения. Да, Луиза, в пучину мрака, где я барахтаюсь, иногда проникает слабый, далекий лучик света, который почти убеждает меня в том, что не нужно отчаиваться, – это ты.
Жаль, что ты живешь теперь так далеко. И какая досада, что ты счастлива с Брисом. Иначе…
Адам
P. S. Нет, не верь мне, не верь, не верь… Возможно, я так думаю, потому что знаю, что это неосуществимо. Все так запуталось!
P. P. S. Чертов Брис!
Дорогой Адам,
между мной и тобой нет никаких препятствий.
Океан? Его можно перелететь на самолете.
Брис? Его не существует.
Я жду тебя.
Луиза
Что ты сказала?
Адам
Я солгала.
С тех пор как я переехала в Монреаль, несмотря на гнев, на утраченное доверие и желание нравиться, я ни с кем не встречалась.
Однажды, когда ты написал мне о своих любовных победах, я разозлилась и выдумала Бриса.
У признаний есть лишь одно назначение – облегчать жизнь тому, кто их делает. Создав образ этого вымышленного кавалера, я, с одной стороны, защищала себя, а с другой – давала тебе возможность раскрыть передо мной душу. А заодно пыталась перестать идеализировать тебя, пыталась вытеснить из своего сердца, забыть, пусть лишь в своем воображении.
У меня ничего не вышло. Я тебя жду.
Луиза
Дорогая Лили,
твое письмо удивило меня и вогнало в краску. Оно потрясло меня так сильно еще и потому, что пришло через полгода после твоего отъезда в Австралию.
Спасибо, что ты выражаешь мне свою благодарность.
Хотелось бы отметить, что ты преувеличиваешь мои заслуги, полагая, что обязана мне своим повышением и переводом в Сидней.
Конечно, мне пришлось повоевать, чтобы убедить руководство освободить для тебя местечко. Ведь твой соперник Жосс Гардон считал, что это назначение уже у него в кармане. Однако я не причастна ни к тем промахам, которые он совершил в деле «Праймроуз», ни к тому безупречному мастерству, с которым ты всегда проводишь переговоры. Наверняка руководство прислушалось не только к моим советам, но и к голосу разума и выбрало наилучшего кандидата. Тем не менее мне приятно, что ты отметила мою скромную роль в твоем повышении в нашей международной компании. Очень великодушно с твоей стороны.
Ты пишешь, что тебе очень нравится в Сиднее. Я в свою очередь могу сказать, что Монреаль меня очаровал. Я планирую здесь остаться. В Париж я теперь буду ездить только в отпуск, и то ненадолго. На фоне широких бульваров Квебека, где под бескрайним небом легко гуляет ветер, старая Лютеция вполне может показаться мне удушливой; привыкнув к добродушным прямолинейным отношениям, принятым здесь между людьми, я боюсь, что уловки обитателей парижского квартала Сен-Жермен-де‑Пре, для которых тщеславие и власть значат гораздо больше, чем человеческая сущность, больно ударят по моим едва восстановившимся нервам… Пристально рассматривая свою прежнюю жизнь, я чувствую, что здесь я на пути к выздоровлению.
Да, кстати, пользуясь случаем, я хотела бы поблагодарить тебя за тот честный разговор, который у нас с тобой состоялся после твоего приезда в Париж, – ты спрашивала меня, можешь ли ты встречаться с Адамом, моим бывшим мужчиной. Хотя наша с ним история закончилась и я больше не имела никаких прав на него, я оценила твою деликатность.
После того как я дала тебе «добро», я ничего не знала о том, что между вами происходило. Ни от тебя, ни от него. По всей видимости, ничего, раз ты продолжила путь по карьерной лестнице, а он вернулся ко мне.
Да, Лили, четыре месяца назад Адам вышел из самолета и заявил, что сгорает от желания взять меня в жены. Представляешь? Он отказался от своих пациентов и решил теперь открыть практику в Монреале. Исключительно ради меня! «Твоя карьера значит больше, чем моя, – заверил он меня, – пусть я и буду зарабатывать меньше». Француз, который ставит профессиональный успех своей спутницы выше собственного, – я бы ни за что не поверила, если бы не услышала собственными ушами.
Я была очень тронута, тем более что Адам показался мне измученным. Что ему пришлось пережить? Или, напротив, не пришлось? Мне это неизвестно. Очевидно, он испытал – и до сих пор испытывает – хандру, он утратил присущие ему прежде бодрость и жизнерадостность.
Мне плевать… Пусть, вновь обретая друг друга, вы не становитесь счастливыми, зато перестаете быть несчастными; вот такое лечение, немного медленное, бессловесное, чуть ли не мрачное, но я предпочитаю эту угрюмость тем страданиям, которые я испытывала прежде.
Когда мне исполнилось двадцать, одна гадалка предсказала: «Когда вы перестанете искать счастье, ваши поиски увенчаются успехом». Я приближаюсь к этому этапу. По опыту я знаю, что существование состоит не только из стремлений, восторгов, огня, но еще из компромиссов, прощений, настойчивости.
Моя юность закончилась в Париже, когда мы с Адамом расстались.
С тех пор как он приехал ко мне в Монреаль, началась моя зрелость.
Мы перестали испытывать друг к другу страсть, гнев, ненависть, те чувства, которые нас возбуждали, зато теперь наши отношения пропитаны доверием, непринужденностью, мягкостью. Раньше мы находились в противоборстве; сегодня мы прилаживаемся друг к другу. Иногда меня вдруг охватывает пессимистическое настроение, я вздыхаю и признаюсь себе в том, что являюсь для Адама тихой гаванью, где он приходит в себя после поражения; однако большую часть времени я дышу полной грудью, уверенная в том, что я ему дорога.
Ты, наверное, улыбаешься, читая мое письмо, Лили, поскольку мы с тобой антиподы, не только в географическом, но и в чувственном плане. Для тебя успех заключается в том, чтобы завоевать, для меня – в том, чтобы сохранить. Разница громадная!
Кто прав? Кто ошибается?
Ни одна из нас.
Любовь не поддается логике, не слушает доводов рассудка, ей не нужны доказательства или правда: она зависит от личного выбора.
В XVII веке философ Паскаль, констатируя тот факт, что доказать существование Бога невозможно, предложил пари. Несмотря на множество сомнений, он обосновал, что если верить в Бога и почитать его, выиграешь значительно больше, чем если в него не верить.
Думаю, с любовью то же самое. Поспорим на нее. Представим, что она существует. Пусть она будет моим вызовом. Любовь интересует меня больше, чем обольщение, наслаждение, даже счастье.
Я желаю тебе успехов в твоей новой австралийской жизни и прилагаю к своему письму флакон духов «Cuir de Russie», тех самых, которыми ты начала пользоваться сразу, как только я тебе их подарила, перед отъездом в Париж. Они тебе по-прежнему нравятся?
Луиза
P. S. Год назад, когда я приземлилась в Монреале, в отчаянии после нашего разрыва с Адамом, как-то вечером я мечтала о том, чтобы найти эликсир, способный вернуть любимого. Как бы странно это ни прозвучало, я не удовольствовалась одними мечтами: я его нашла.