Дневник Джулии

Я одеваюсь, крашусь, я самая счастливая девчонка на свете, ведь скоро я снова увижу подружек, всю нашу компашку; переодеваюсь, прыскаю на себя духи, переодеваюсь, причесываюсь, переодеваюсь, опять переодеваюсь, потом реву: ну и уродина! не пойду никуда! Никто на свете никогда так не испытывал подобных страданий…

Меня душат слезы, заглядываю в телефон, – может, подружки забеспокоились. Пусто, ни одного эсэмэс. Я никому не нужна.

Тогда решаю выпить целую упаковку снотворного. Опрометью бросаюсь наверх, в комнату мамы, сегодня вечером дом полностью в моем распоряжении: все ужинают у бабушки. В тот момент, когда я уже собираюсь принять эту гремучую смесь, мне вспоминается прошлая зима, страшная неделя в больнице. Решаю не пить. Предыдущая попытка самоубийства навсегда излечила меня от желания покончить с собой: мне было очень плохо.

Вместо того чтобы положить конец своим дням, я приканчиваю лоточек каштанового мороженого. И ванильного. И еще клубничного.

В девять часов вечера мой телефон разрывается от звонков, подруги волнуются, они давно ждут меня в «Балморале», это наше любимое место. Тут только я понимаю, что мы договорились на девять, а не на семь, как мне казалось раньше.

Рафаэль, Анушка и Коломба не предали меня, я не одна в этом мире.

И речи быть не может показаться им в таком виде, особенно после каникул. Ах, какой замечательный вечер… Лицо распухло от слез, а завтра я буду вылитая корова.

 

Дневник Анушки

Сегодня утром я воспользовалась тем, что была дома совершенно одна целых три часа: я закрылась в спальне родителей и рассматривала себя в полный рост в нашем единственном большом зеркале.

Было не холодно, но от мысли, что я стою совершенно голая там, где обычно хожу одетой, меня бросало в дрожь.

Клянусь, я пыталась взглянуть на себя беспристрастно! Так вот, с полной откровенностью и непредвзятостью могу сказать, что мое отражение мне совсем не понравилось.

Во-первых, я увидела абсолютно чужого человека. Красноватые коленки, одна грудь побольше, другая поменьше, ноги кривоваты, руки слишком длинные, худые пальцы прикрывают лобок – ничего общего с Анушкой, той знакомой мне Анушкой, которой я была раньше.

Во-вторых, это не походило на отражение взрослого человека. Я согласна расстаться с детством, но при условии, что стану женщиной. А не вот этим! Утраченным звеном между обезьяной и человеком! Все расплывается, ни симметрии, ни гармонии, плохо пахнет, кожа несуразного оттенка, какие-то высыпания. Короче, мое тело занялось выработкой волосков, прыщей, пота и жира.

Что-то плоховато начинается моя взрослая жизнь. Таким телом никого не соблазнишь, даже если положение немного выправится. И мне не легче от дурацкой поговорки насчет того, что «о вкусах не спорят». Да, может быть, однажды найдется какой-нибудь дебил, который решит, что я ничего… Но понравится ли мне такой кретин?

Очная ставка с собственным отражением меня убила. Изучив как следует себя в анфас, я рассмотрела себя со всех ракурсов – со спины, сбоку, сверху, снизу, – притащила все имеющиеся в доме зеркала и расставила повсюду в спальне. Я изгибалась, как китайская гимнастка. Быстро проходила мимо зеркал, чтобы увидеть себя как будто случайно.

Мой папа вечно острит, вчера он обозвал подростковый период «волосковой революцией». Как только пробиваются первые волоски, как вдруг перестаешь себя узнавать, все меняется – и тело, и мысли. Град вопросов: кто я? зачем живу? куда иду? как меня воспринимают? Папа считает, что это поворотный момент в жизни человека, но об этом мало говорят. Он недалек от истины, хотя я считаю, что шутки тут совершенно неуместны.

Ладно, маленький темный треугольник внизу живота еще куда ни шло, но зачем растут волосы под мышками?! А пушок над верхней губой – это во что выльется?

В подавленном настроении я убрала весь бардак, который устроила в родительской спальне, потом приняла душ, потому что взмокла, как моцарелла. Пока ждала, когда подсохнут волосы, взяла мамин крем-депилятор и нанесла его под мышками и над губой. Под мышками все прошло гладко, а вот губа покраснела, раздулась вдвое и стала чесаться. Теперь я похожа на утку с алым пылающим клювом.

Я надеялась, что до прихода мамы и брата это пройдет. Как же! Услышав, что открывается дверь, я выключила свет в своей комнате и сделала вид, что смотрю фильм. Но мама, естественно, не могла так просто оставить меня в покое и, конечно, увидела, что со мной творится.

Я наплела, что обсасывала четвертинки апельсина и цедра разъела кожу. Кстати, как-то раз так и вышло, когда мне было одиннадцать.

Мама посмотрела на меня, но ничего не сказала. В последнее время я замечаю в ее глазах смутное подозрение, каждый раз, когда привираю от застенчивости. Не верит? Или просто считает меня чокнутой?

 

Дневник Коломбы

Любовь всегда накрывает меня неожиданно. Стоит какому-нибудь парню войти в «Балморал», и тут же будто пуля пронзает мое сердце. Мне жарко, я вся горю, сопротивляться нет сил, я жертва покушения, ранена шальной пулей. О выборе нет и речи! Парень порой меня даже не замечает. Он вообще смотрит в другую сторону, идет себе вразвалочку, поправляет волосы, улыбается официантке или окликает приятеля в глубине зала, а я не выдерживаю, сердце рвется, будто его прошила пулеметная очередь.

Меня будто приставили к стенке, я Дамаск под обстрелом, крепостная стена Рамаллы.

Ненавижу любовь. Мне хочется взбунтоваться против нее. Если любить – это значит терпеть, не принадлежать самой себе, быть рабыней, то я не хочу любить.

Я предпочитаю наносить удар первой. Предпочитаю бросать вызов.

Я хочу мира, а не войны, но если война неизбежна, готова принять бой.

Мужчинам я не уступлю. Я с ними справлюсь.

 

Дневник Рафаэль

Парни мной не интересуются. Тем лучше, потому что мне они тоже неинтересны. Мне просто нравится проводить с ними время, дурачиться, беситься на вечеринках, когда с выпивкой перебор. «Рафаэль – кореш что надо!» Они все так говорят… «Рафаэль всем сто очков вперед даст: первая отличница, а такая тусовщица!» Их это удивляет… В нашем лицее имени Мариво даже среди типов, которые проводят ночи на дискотеках, курят и напиваются, попадаются двоечники, которые в классе только спать горазды. Тоже мне, парни… «Все дружат с Рафаэль. С ней невозможно не поладить». Я слышу одно и то же уже много лет. Почему тогда мне так одиноко, если я такая классная? Хотя нет! Мне все-таки повезло, у меня есть лучшие подруги – Джулия, Анушка и Коломба. Если бы не они, все мои разговоры со сверстниками сводились бы к школе и фразочкам типа: «Может, выпьем? Угощаю» или «Идешь на дискотеку?». Они считают меня незаурядной: мозги на месте, а она обожает отрываться на всю катушку. Но в моей семье принято ходить в кафе и ночные клубы, и это никак не мешает профессиональной работе. Я нормальная? «Рафаэль – мой лучший друг!» Ненормальная? «Рафаэль – отличный кореш!» Они все время это твердят…

 

Дневник Анушки

– Кого ты можешь назвать лучшей подругой? – спрашивает меня Тибо.

– Коломбу, Джулию и Рафаэль.

– Да нет, ты не поняла: что для тебя значит – лучшая подруга?

Мой брат меня иногда поражает. В двенадцать лет он уже задает такие глубокие вопросы. Меня вдруг осеняет, и я быстро отвечаю:

– Лучший друг – это ты сам, только лучше.

– Спасибо, ясно.

Он разворачивается и отправляется к своей нареченной – Зое двенадцать лет от роду, и он ходит за ней как пришитый с самого начала учебы в коллеже.

А ведь неплохое определение, да? Рафаэль, Джулия и Коломба – мои двойники, только у них нет моих недостатков. Поэтому я и люблю их.

И уже завтра мы увидимся!

Папа сказал бы: «Ну разве жизнь не прекрасна?»

 

Дневник Коломбы

Какой замечательный день! Мы с Джулией, Рафаэль, Анушкой наслаждаемся последними деньками свободы перед началом занятий. Сперва мы встретились в «Балморале», но из общих знакомых там никого не было, и мы решили пойти на Мост Искусств.

В прошлом году я предложила девчонкам повесить там «замок любви» с нашими именами, но тогда они меня как-то не поддержали. Очевидно, что каждая хотела бы сделать это вместе с будущим возлюбленным, но никто не признается. Да, конечно, в первую очередь Мост Искусств принимает с распростертыми объятиями влюбленные пары, здесь символично скрепляют замком признание в любви, но если мы будем ждать этого момента, то рискуем покрыться вековым мхом. По дороге я продолжала убеждать их:

– Девчонки, ну чем мы хуже? Зато у нас есть шанс навсегда остаться лучшими подругами. Разве дружба не чудо? Чудо, как и любовь. Она такая же крепкая и долгая.

Рафаэль меня поддержала:

– Если тебя интересует мое мнение, то дружба живет гораздо дольше, чем любовь! Мои родители расстались вскоре после моего рождения, и у меня уже нехилая коллекция отчимов и мачех.

Это правда. В нашей семье ни мой отец, ни мать, ни дяди и тети уже не живут вместе с теми, от кого у них дети. В семьях друзей та же фигня. Впрочем, наш учитель истории и географии, господин Бюрго, говорил нам в коллеже, что, согласно статистике, у нас в жизни будет несколько профессий и партнеров. Вот он, современный мир! Но мне эта идея нравится, потому что у меня нет ни малейшего представления, чем я хочу заниматься в будущем, и я пока не знаю, как выбрать парня, с которым мне будет хорошо, поэтому придется идти методом проб и ошибок.

(И все-таки, когда я это пишу, мне хочется надавать себе пощечин, потому что я рассуждаю, как будто Лукас не существует, мой Лукас, тот самый, в кого я отчаянно влюблена с первого взгляда и кем брежу день и ночь. Так, спокойно, даже если я уверена, что Лукас – мужчина всей моей жизни, пока он все равно встречается с этой козой Ванессой и к тому же собирается уехать на учебу в Брюссель.)

Анушка тоже убеждена, что влечение эфемерно; ее родители, хотя до сих пор живут вместе, не прикасаются друг к другу, никогда не целуются, поэтому она и ее брат считают, что их зачали в пробирке.

Джулия в свою очередь спросила:

– Любовь длится недолго, это факт. Но откуда нам знать, что дружба долговечна?

Ответы не заставили себя ждать: у каждой из нас среди взрослых знакомых были примеры дружбы, испытанной десятилетиями. Судебное разбирательство было закрыто. Дружбу мы оправдали и выпустили на свободу, а любовь была отправлена под арест за непостоянство. Потом мы пришли к выводу, что французский язык откровенно лукавит, рифмуя слова «amour» («любовь») и «toujours» («всегда»), и что рифма «дружить – дорожить» звучит куда правдивее. Окрыленные подобными мыслями, мы купили замок у уличного торговца, опасавшегося полицейской облавы, и поднялись на мост, густо завешанный этими железяками. Гордые, торжествующие, свободные от старомодных предрассудков, тяготивших нас еще совсем недавно, когда считали себя обычными девушками. Отныне мы настоящие друзья, и это вселяло такую уверенность, что парочки вокруг казались просто нелепыми.

– Смотри, японцы; как думаешь, сколько они уже спят вместе? – спросила Рафаэль, толкая меня локтем. – Месяц? Год? И сколько они еще протянут… Какой кошмар!

Джулия, в своем репертуаре, тут же выдала подходящую цитату из Шекспира: «В замужестве счастливее не та, что долго женщиной живет замужней: счастливей та, что рано умерла». Мы рассмеялись. Во-первых, это полная чушь, а во-вторых, нам все-таки льстило, что подруга цитирует Шекспира так же непринужденно, как другие подростки мурлыкают себе под нос современные песенки. Круто, да?

Выцарапывая ножиком наши имена на замке, мы подшучивали над влюбленными парочками, молодыми и не очень, считая их чувства поверхностными, преходящими, нестойкими. Нашего сарказма удалось избежать только паре итальянских молодоженов: она такая лапочка в этом кружевном платьице, а он похож на принца, и оба они так и светились, как солнце, сверкавшее в водах Сены.

Только у нас и у них было право клясться в нерушимой верности. Встав на колени, молча, взволнованно и торжественно мы защелкнули замок. Теперь наша четверка вместе навсегда, мы лучшие подруги.

Вдруг эту величественную, глубокую тишину нарушил шепот Джулии:

– Я сделала это.

Мы не сразу поняли, о чем речь, и ей пришлось повторить:

– Я это сделала. Летом. Первый раз.

Мимо нас пронесся табун горланящих мальчишек; они так топали, что содрогались даже железные решетки моста.

Мы застыли в изумлении. Солнце пригревало. Никогда еще радужки наших глаз не казались такими светлыми.

Снова воцарилась тишина, ее пронзил свисток речного трамвайчика.

– С кем? – вымолвила Рафаэль.

– С Теренсом.

Звук английского имени произвел на нас не меньшее впечатление, чем сам свершившийся факт. И то и другое было невообразимо. Заниматься любовью… с неким Теренсом… вдвойне невероятно. И вдвойне сексуально. Внезапно я попыталась представить моего Луку англичанином, с челкой и в кожаных ботинках. Почувствовав наше потрясение, Джулия покраснела до мочек ушей. При взгляде на нее я тоже залилась краской.

– Это было хорошо? – выдохнула вопрос Анушка.

Джулия прикрыла глаза. Ничто, наверно, не могло взволновать меня больше, чем это трепетное движение нежных ресниц, будто шелком полога скрывшее самое сокровенное. «Это было хорошо, – говорила за нее эта стыдливая сдержанность, – конечно, это было чудесно».

Долгое время мы не могли выдавить из себя ни слова.

На обратном пути Джулия вышла из аутического состояния лишь затем, чтобы снова вставить из Шекспира: «Молчание – лучший глашатай радости. Если бы я мог высказать, как я счастлив, я не был бы счастлив».

Джулия, моя Джулия, такая родная и понятная, с еще пухленькими детскими щечками, которая иногда подвязывает лентой свои белокурые ангельские волосы, она, Джулия, пересекла роковую черту, за которой становятся женщиной.

Я была изумлена.

Теперь придется воспринимать ее по-новому.

 

Дневник Анушки

Я бестолочь, и вот тому доказательство.

Джулия уже сделала это! Да, Джулия это сделала. А я даже еще ни разу не целовалась.

Какой кошмар… Мало того что я с парнями не встречаюсь, скоро и девочки разочаруются во мне и перестанут со мной общаться. Естественно: они же увидят, что мой внутренний возраст – двенадцать лет.

Нет, на двенадцать я выгляжу внешне.

Впрочем, и то и другое, наверно…

«Все съедобно в чушке: и ножки, и ушки», – шутит мой бедный папа на мой счет. Как же он ошибается! Ничего во мне нет. Ни красоты, ни ума, ни души. Вместо того чтобы порадоваться за Джулию, я концентрируюсь на себе, занимаюсь самокопанием и барахтаюсь в собственном стыде. Океан эгоизма.

Анушка ненавидит Анушку.

 

Дневник Рафаэль

Что со мной?

Весь вечер меня одолевают мрачные мысли. Несмотря на то что я провела этот день с подругами и мы увековечили свои имена на Мосту Искусств, я чувствую себя опустошенной, никому не нужной, вялой, будто в венах – стоячая вода.

Непонятно…

Я не могу подняться, чтобы пройти от кровати до стола. Не могу снять балетки, у меня кружится голова. Такое ощущение, что у меня катастрофически низкое давление.

А завтра я иду в предпоследний класс школы. В предпоследний!

Что со мной?

Сегодня вечером я пила только гренадин, чтобы быть как девочки, а в итоге мучаюсь от мигрени, как будто мешала водку со всем подряд. В таком состоянии, расплющенную на диване, меня застала мама. Я сказала ей, что отвратительно себя чувствую. Но вместо того, чтобы кинуться ко мне с расспросами, она бодренько сказала, что это нормально.

В моем возрасте все, что кажется ненормальным мне, взрослые считают нормальным. Быть шестнадцатилетней невыносимо… Особенно когда чувствуешь себя на все восемьдесят.

Что со мной?

Что со мной не так?

 

Дневник Анушки

Два часа ночи. Все это время я думала.

Конечно, после Джулии очередь Коломбы, потом моя, потом Рафаэль. Да, Джулия, Коломба, я, Рафаэль, именно в таком порядке.

Коломбу мальчики считают бомбой. На самом деле я с ними согласна, хотя и не хотела бы иметь такую внушительную задницу и объемистую грудь. Это как отправиться в поход, обвесившись тюками с провизией. Не понимаю, как Коломба управляется с этим хозяйством, ведь двигается она очень неплохо.

Потом моя очередь. Хоть я себе не нравлюсь, я все же красивее Рафаэль. Во-первых, это я сама считаю себя уродиной, я перфекционистка, а во-вторых, Рафаэль просто не повезло. Ее внешность балансирует на грани уродства, и еще «неясно, по какую сторону грани», добавил бы папа шепотом.

Я, конечно, не стерва и не стала бы об этом писать… Но ведь все так думают, и Рафаэль сама говорит, что «в ней есть что-то мужское», и это ее ужасно мучит. Когда она пускается в подобную самокритику, мы, конечно, не соглашаемся, перечисляем тысячи ее достоинств, всячески стараемся поддержать ее. Мы же ее лучшие подруги. И все же она права: иногда Рафаэль можно принять за ее брата.

Да, у нее нет брата, но ведь понятно, что я имею в виду.

 

Дневник Коломбы

Три часа ночи. Вновь пришла бессонница, эта тварь, заявляющаяся ко мне, когда ей вздумается, как лучшая подружка.

В голове крутятся мысли. Я думаю о завтрашнем первом школьном дне. Думаю о Джулии.

Как это произошло? Она просто уступила? Или она сама этого хотела?

Сказать «да» парню легко. Сказать «да» самой себе гораздо сложнее.

Мне нужно, чтобы решение было за мной. Я хочу контролировать если уж не своего партнера, то по крайней мере саму себя.

Какая чушь! У меня тоже мог бы быть секс, если бы я просто подчинялась парням, которые ищут встреч со мной. Но я противилась, ведь честь для меня важнее любопытства, мне надо, чтобы я сама этого хотела.

А вот если бы мне это предложил Лукас…

Джулия сделала это, чтобы испытать удовольствие? Потому что она любит Теренса? Или потому, что он так ее достал, что это был единственный способ отвязаться от него?

Как бы то ни было, она выглядит очень довольной.

Нужно поспать. Уйди прочь, бессонница! Завтра у меня будут синяки под глазами, буду отвечать невпопад, учителя решат, что я туплю, а друзья – что я странная. Спасибо за подарочек!

 

Дневник Анушки

Пять утра!

То, что Джулия стала женщиной, меня потрясло. Все, я тоже в зоне риска. И однажды мне, как и ей, придется пройти через это. А у меня ни малейшего желания.

Я ворочаюсь в кровати, то сбрасываю одеяло, то снова укрываюсь им, взбиваю подушки, как боксер бьет грушу. Ах, почему я не могу думать ни о ком, кроме себя?.. Я отравлена тревогой о собственной персоне.

Папа всегда говорит, что было бы куда полезнее, если бы я была менее эгоцентричной.

 

Дневник Джулии

Это потрясающе! В первый учебный день оказалось, что мне удалось записаться на все предметы, которые я хотела изучать, преподаватели замечательные, а господин Паланкен, который ведет у нас занятия театрального мастерства, предложил поставить к середине года «Ромео и Джульетту».

«Ромео и Джульетта», моя любимая пьеса… Не помню даже, в каком возрасте мне впервые посчастливилось увидеть ее. Моя мама обожает Шекспира, она стала водить меня в театр очень рано. Была ли это первая вещь, которую я увидела в театре? В моих воспоминаниях всплывает скорее образ Отелло и как я рыдала в три ручья, когда этот ревнивый параноик задушил Дездемону. Хотя мне нравилось рыдать. А может, я впервые увидела «Ромео и Джульетту», когда была еще грудной или даже еще в утробе матери? Да, возможно, будучи эмбрионом, я слышала, как соловьиные трели перекликаются на сцене с любовными сетованиями влюбленных из Вероны. В этой истории я чувствую себя своей, мне кажется, что там говорится обо мне, я и Капулетти, и Монтекки, и Джульетта, и Ромео, иду навстречу своей ужасной судьбе, покорная и кроткая, наслаждаясь редкими моментами недолгого счастья.

Я решила, что буду играть Джульетту. Господин Паланкен должен согласиться. Конечно, вся женская половина лицея тоже захочет сыграть эту роль, но наверняка выберут меня, если только устроят прослушивания. Сегодня вечером я перечитывала сцену на балконе. «Прошу не торопить: тот падает, кто мчится во всю прыть».

Надо бы сообщить Теренсу, о чем я рассказала девочкам на Мосту Искусств. С другой стороны, какая разница? Все равно они не встретятся… Между Парижем и Лондоном триста девяносто три километра, море, забастовки железнодорожников и вековая вражда. Не стоит еще больше усложнять. «Прощанье в час разлуки несет с собою столько сладкой муки, что до утра могла б прощаться я».

Теренс…

Проступят ли его черты в лице актера, который будет играть Ромео?

Кстати, а кто его будет играть?

Если вдруг на роль Джульетты выберут другую девушку, я ее с лестницы спущу. И это не шутка!

 

Дневник Коломбы

Вот я и в предпоследнем классе! Когда я училась в начальной школе, а потом в коллеже, ученики этого класса вызывали у меня робость. Я не могла поверить, что когда-нибудь я стану такой же взрослой и высокой, буду носить такую же одежду и у меня будут крутые бедра и настоящая грудь. Эти уже не играли – ни в классики, ни в резиночку или вышибалы, – у них были взрослые голоса, и они все, и мальчики и девочки, очень странно общались между собой. Мне они казались взрослыми, случайно затесавшимися в толпу школьников. И я теперь тоже так выгляжу?

Ученики выпускного класса производят на меня сейчас такое же впечатление. Девочки одеваются совсем иначе, чем мы, а мальчишки выглядят как настоящие мужчины. Выпускники занимают отдельный этаж, а во дворе и в столовой держатся особняком, ощущая свое превосходство и игнорируя нас, малявок из предпоследнего.

В нашем лицее Мариво царит негласное правило: девочка из предпоследнего класса не должна встречаться с мальчиком из выпускного. И наоборот. Если кто-то нарушит запрет, это будет означать, что он предатель, и с ним больше никто не станет общаться.

Я бы никогда не осмелилась нарушить этот закон, хотя и замечаю, что Оскар, брат Лены, частенько поглядывает в мою сторону. А что, здорово, этому Оскару, кстати, уже стукнуло восемнадцать…

Кроме того, сегодня я весь день наблюдала за Джулией.

Мой диагноз? Она не сильно изменилась. Ничто в ней – ни тело, ни образ мысли – не выдают, что она стала женщиной.

Не знаю, должна ли я радоваться этому или наоборот. Я ожидала более серьезных перемен.

Только при упоминании о Теренсе она загадочно улыбается, погружаясь в неведомые нам воспоминания.

На самом деле это действует мне на нервы. Она помешалась на том, что сыграет Джульетту в спектакле, хотя и мне, и Анушке тоже хочется получить эту роль. Когда мы ей сказали об этом, она сразила нас наповал, заявив, что Анушка выглядит недостаточно взрослой, чтобы играть влюбленную, а мне посоветовала выбрать более комичную роль кормилицы. Так бы и врезала ей! Да, я девушка с формами, и грудь у меня больше, чем у нее, но это вовсе не значит, что я должна играть возрастные роли. Я чуть было не выпалила, что до Джульетты ей теперь как до луны, потому что та была девственницей, но в последний момент сдрейфила. С парнями я могу быть стервой; в разговоре с девочкой я ставлю себя на ее место.

* * *

Переписка между Анушкой,

Коломбой, Джулией и Рафаэль (полночь)

Анушка

Девочки, что делать?! Папа до сих пор не вернулся домой. Когда мы возвращались с Корсики, он должен был задержаться на несколько часов в Марселе по делам, а потом прилететь к нам в Париж. Мы ждем его уже пять дней… Мама плачет в своей комнате. Я чувствую, случилась беда.

Рафаэль

Обратитесь в полицию.

Анушка

Мама отказывается. Она клянется мне, что он не исчез и что у нее есть доказательства жизни. Так и сказала…

Рафаэль

Что это может значить? Его похитили? Взяли в заложники?

Анушка

Я только что у нее спросила, а она ответила: «Если бы!» Потом она нас вытолкала за дверь и снова заперлась у себя.

Джулия

И по телефону он тоже не откликается?

Анушка

Нет.

Коломба

Напиши ему одну устрашающую фразу. Чтобы он понял, что ты в панике и можешь совершить глупость.

Анушка

Глупость?

Коломба

Ну что ты выбросишься из окна или отравишься.

Анушка

С ума сошла! Нас всех колбасит и без моего вранья.

Коломба

Делай, что я говорю.

Рафаэль

Коломба права.

Джулия

Я согласна.

Анушка

ОК.

Коломба, Рафаэль, Джулия

Ну?

Анушка

Он звонит мне!

* * *

 

Дневник Анушки

Я ничего не понимаю. По телефону папа пытался меня успокоить, но, стоило мне спросить, когда он вернется, он начинал плакать…

То, что мой отец плачет, привело меня в ужас.

Я и не знала, что он, всегда такой спокойный и рассудительный, может расплакаться; я даже не представляла, что ему приходилось страдать. Я сразу замолчала, мой мир в одночасье рухнул. Я слышала голос папы, но это говорил какой-то чужой несчастный человек. Кто? Почему он такой слабый? Обычно папа меня всегда подбадривает, но теперь утешать должна была я; в его недомолвках и всхлипах мне слышалось что-то ребяческое. Он бросал меня, он вел себя не как отец, он лишал меня права быть его дочерью. Мне хотелось швырнуть трубку.

Что происходит? Куда делся мой папа?

Мама что-то знает, потому что все время рыдает в своей комнате. Я думала, что кто-то из родственников болен или даже умер, но она поклялась, что нет.

Тибо умоляет позволить ему спать сегодня в моей комнате. Мой братишка в кои-то веки не строит из себя храбреца… Несмотря на то что ему уже двенадцать и у него есть подружка, я согласилась: у меня нет никакого желания оставаться одной в темноте, когда мама воет у себя наверху, а где-то далеко рыдает папа.

Господи, ну скажите мне кто-нибудь правду! Лучше я приму боль, как родители, чем буду изводиться от тревоги и неизвестности.

 

Дневник Коломбы

Бедная Анушка! Ее отец бросил маму, это ясно как день, но родители никак не решаются ей признаться, а она упорно не замечает очевидное.

Ничего, мы все через это прошли.

При этом потолок будто рушится, сердце сжимается, жизнь останавливается. Но спустя месяцы или даже годы ты понимаешь, что родители поступили правильно и для нас так даже лучше.

Я вот, например, добилась того, что живу неделю у мамы, неделю у папы: у меня две комнаты, две квартиры, два адреса и меня балуют вдвое больше. Их развод превратил меня в принцессу. Каждый из них так боится ранить мои чувства, что я только и слышу: «Я тебя люблю» и «Тебе нужно что-то из одежды?». Но я не злоупотребляю. За исключением обуви, конечно, это моя слабость, я уже весь шкаф забила. На самом деле я могу получить все, что захочу, но приберегаю козыри на случай крайней необходимости, если почувствую, что кто-то жадничает или пытается надавить на меня.

Тогда-то я и попрошу оплатить мне поездку в Брюссель. Лукасу, кажется, нравится его новый лицей.

А эта коза Ванесса слоняется по коридорам лицея с видом безутешной вдовы. Смешно! Что он вообще в ней нашел? Разве что она липнет к нему, как пиявка…

Джулия меня подкалывала:

– Ты действительно не видишь в ней ничего привлекательного?

– Отчего же! Ей неплохо удается наносить макияж, а что еще делать, с таким-то лицом!

 

Дневник Рафаэль

Ну что за придурки! Парни из выпускного, с которыми я обычно тусуюсь, теперь не общаются со мной в лицее, потому что я учусь в предпоследнем…

В пятницу вечером в «You» они даже передо мной извинялись:

– Рафи, ты пойми, в школе нам приходится вести себя как все. Мы же и тебя хотим защитить.

– От чего?

– Девчонки из нашего класса сожрут тебя с потрохами, если узнают, что мы дружим.

Ладно, я не собираюсь париться из-за этого, и хотя у меня нет ни малейшего желания переделывать весь мир, мне в голову пришла классная мысль, как сделать нас всех терпимее друг к другу. Для этого идеально подходит пьеса, которую мы ставим. Там как раз две враждующие семьи, Монтекки и Капулетти, делают все, чтобы помешать своим детям быть вместе. Так вот: что, если выпускной класс сыграет клан Монтекки, а мы – Капулетти?

Завтра же предложу это преподавателю.

 

Дневник Джулии

У меня все получилось! Я буду Джульеттой. Господин Паланкен вписал мою фамилию в перечень действующих лиц и повесил его в учительской.

Я так счастлива!

При других обстоятельствах роль досталась бы Анушке. Все считают, что у нее актерский дар, но история с отцом ее подкосила. Читая свой текст, она запиналась и мямлила, выглядело это довольно тоскливо и даже пугающе.

На прослушивании, слыша, как моя лучшая подруга лажает реплику за репликой, я испытывала смешанные чувства: мне было и жаль ее, и радостно, что победа будет за мной.

Эти взаимоисключающие чувства так тесно переплетались, что мне было неловко.

Со мной уже так было, когда я смотрела в глаза Теренсу: мне то вдруг безумно хотелось поцеловать его, то ударить.

Нет, не потом, а одновременно!

Ну хватит, «скорбь, враг красоты». Я какая-то неправильная?

Мне кажется, что Коломба, Анушка и Рафаэль не испытывают таких сложных чувств и их эмоции более ясные, простые, цельные, одноцветные…

 

Дневник Рафаэль

Хвала небесам! Мне удалось выяснить, кто такой Теренс. Тот самый, с которым Джулия занималась любовью летом.

Оказывается, это Теренс Бэрри, брат Кейт, она приятельница лучшей подруги моей кузины.

Летом я помогала Джулии через мою маму снять квартиру в Англии, и вот теперь мне удалось провести свое собственное расследование и нащупать ниточку, которая и вывела меня на Теренса.

Этим утром одна девочка прислала мне его фотографию. Он чертовски хорош. Зеленые глаза, каштановые волосы, впалые щеки, выступающий кадык на длинной шее, лукавый взгляд и эта шикарная небрежность, непринужденность, so British… Невероятно! Не могу поверить, что он запал на Джулию.

Нет, я ничего против нее не имею; она вся такая миниатюрная, как куколка: треугольное личико, мелкие черты лица, маленький ротик. Нормальные у нее только икры ног, но они кажутся толстыми, потому что она имеет дурость носить балетки… Может, летом она надела босоножки на каблуке, плюс пятнадцать сантиметров роста? Тогда она из пупсика превратилась в Барби.

А я-то всегда считала, что парням неинтересно играть в куклы. Или они начинают заниматься этим гораздо позже?

 

Дневник Коломбы

И что значат эти их фразы? Что они хотят сказать?..

Почему парни кажутся сначала безразличными, а потом вдруг быстро говорят украдкой нечто такое, что ставит в тупик? Они похожи на охотников: разгуливают себе невозмутимо по лесу, но, едва заметят добычу, мгновенно натягивают лук, пускают стрелу, и вот лань уже убита. Не хочу быть дичью. Когда мужчины показывают свое истинное лицо: когда они держатся бесстрастно или когда убивают?

Сегодня меня атаковали дважды.

Сначала утром Лукас написал мне из Брюсселя: «Я думаю о тебе больше, чем следовало бы. Меня это беспокоит. Мне тебя не хватает». И ведь при этом он официально встречается с Ванессой. Да, повторяю, они вместе уже два года. И как я должна реагировать? Сделать вид, что его подружки не существует, и быстро настрочить ответ: «О, я тоже засыпаю и просыпаюсь только с мыслями о тебе!» – или холодно уведомить его, что, хоть эта коза Ванесса не моя лучшая подруга, я не хочу быть разлучницей?

У девочек совета просить бесполезно: Джулия начнет цитировать Шекспира, Рафаэль предложит отключиться от этих проблем в ночном клубе, а Анушка расплачется и станет повторять на все лады, что она ни черта не смыслит в мужчинах. Последнее, похоже, правда, потому что от ее отца по-прежнему ни слуху ни духу. В любом случае, когда я пытаюсь заговорить с ними о Лукасе, они всегда отмахиваются: «Забудь ты его, Коломба, пора переключиться на кого-нибудь другого». Но ведь я это собственными глазами видела, по-французски четко было написано: «Я думаю о тебе больше, чем следовало бы. Меня это беспокоит. Мне тебя не хватает…»

И сегодня же Мехди из нашего класса признался своим друзьям, что без ума от меня. А ведь, когда мы видимся, он не обращает на меня никакого внимания. На перемене, взбесившись, видя, как Ванесса болтает по мобильнику и ржет, я раздраженно бросила ему:

– Ты даже не смотришь мне в глаза. Боишься?

– Я боюсь не тебя, а себя, – прошептал он, понурив голову. – Меня пугает то, что испытываю.

Его ответ возмутил меня, я переключилась в воинственный режим, я не стала сдерживаться:

– Что ты там бормочешь, Мехди, я тебя не слышу!

И тогда он поднял на меня свое бледное лицо и пробормотал глухим, дрожащим голосом:

– Ты так ослепительна, что мне приходится опускать глаза.

И убежал.

Никогда раньше я не замечала, какие у него длинные черные ресницы и огромные карие глаза… как у арабского принца. А губы сочные и пухлые, даже красивее, чем у меня. Забавно! А он ничего! Ему семнадцать с половиной, он выглядит самым взрослым и мужественным в классе, а при виде меня его плющит…

Что из этого следует? Мне бы хотелось вписать в эту тетрадь какую-нибудь мудрую мысль, которая будет подпитывать мои ночные рефлексии, мысль, которая докажет, что я не зря прожила этот день, иначе зачем вообще нужен дневник?

Что же из этого следует?

Ну, давай, думай.

Раз,

два,

три…

Жалкое создание! Ничего не приходит в голову, кроме того, что парни как-то неосознанно приманивают девушку, а потом бьют на поражение одной фразой, и ты потом еще долго не можешь оклематься, как после ранения в живот.

 

Дневник Джулии

Никто из парней не будет играть Ромео, ни из нашего класса, ни из выпускного. Они с удовольствием соглашались на другие роли, но устремляли взор в потолок всякий раз, когда господин Паланкен просил их прочесть отрывок из сцены на балконе.

Неужто из-за меня?

Сегодня стало ясно, что никто не хочет играть Ромео, все отказываются. Я решила, что причина во мне. И еще этот Мехди, самый волосатый из них, сказал, что лучше займется костюмами.

Они избегают меня?

После урока господин Паланкен отозвал меня в сторону и принялся меня утешать, как будто догадался, о чем я думаю:

– В этом возрасте они все очень стеснительные. Выражать чувства, изображать любовные переживания, становиться на колени и читать девушке стихи им кажется абсолютно невозможным.

– Это они-то стеснительные? Вы не знаете, как они общаются между собой. Вряд ли вы еще где-то услышите столько грубости, похабщины и непристойностей.

– Именно об этом я и говорю, Джулия. Грубость – это их защита от искренности. За грубым словом подчас скрываются большие чувства.

– Просто они не хотят со мной обниматься.

– Ты здесь ни при чем, с другой было бы то же самое.

Господин Паланкен считает, что без Ромео ставить пьесу бессмысленно, и предлагает нам выбрать что-то еще.

Идея Рафаэль, чтобы клан Монтекки играли выпускники, а Капулетти – мы, тоже потерпела фиаско. Каждый хотел играть именно ту роль, которая предназначалась ученикам другого класса.

Неужели мы настолько непримиримы, что не можем даже сыграть врагов?

 

Дневник Коломбы

Лукас…

Почему мы, девчонки, так зациклены на парнях? Неужели они тоже постоянно о нас думают и переживают?

Лукас…

Камень разрывает мне грудь. Я слишком люблю Луку, он во мне, прямо под кожей, он врос в меня. Это вторжение, прекрасное и невыносимое. Я ощущаю, как в груди поднимаются волны тепла, потом вся дрожу, чувствую себя потерянной и одинокой. Временами я чувствую себя счастливой, а потом в один миг все рушится без видимой причины.

Я то психую, то делаюсь холодной и расчетливой. Сердце и разум поочередно берут верх, и нет у них ничего общего, разве что тряпичная кукла по имени Коломба, которая послушно произносит слова.

Полюбит ли меня Лукас?

Да, меня бросает из крайности в крайность: «Это он во всем виноват», а через секунду: «Нет, это я во всем виновата». Без переходов.

Когда он в Париже, я могу думать только о нем. Он повсюду – на улице, в толпе, в кафе. Он постоянно присутствует в моих мыслях, моих воспоминаниях, где-то под ложечкой или в мечтах… Он наполняет меня собой, все мое внутреннее пространство сдано ему без боя. Иногда я представляю, что он растворен в воздухе, который я вдыхаю. Лукас не здесь? Нет, он близко: этот ветерок к нему прикасался, он несет мне воспоминание о нем, ведет меня к нему.

Из-за Луки я все время испытываю страх. Я страшусь нашей встречи и холодею от ужаса при одной мысли, что никогда больше его не увижу. Нет больше пустоты, везде теперь магнетическое притяжение, волнительное, опасное. Лукас может оказаться передо мной в любой момент.

Часто я задерживаю дыхание, потому что надеюсь, что, когда снова жадно глотну воздух, появится он. Но нет! Я задыхаюсь, краснею. И настроение портится.

Даже его безразличие меня заводит. Когда Лукас меня не видит, я упиваюсь невыносимым и сладостным чувством… Сладостно, потому что я вспоминаю его плечи, плавную беспечную походку, представляю себе его спину, талию и ниже: его здесь нет, и он весь мой. Невыносимо, потому что одиночество причиняет мне дикую боль, я медленно соскальзываю вниз по стене, теряю сознание, умираю.

Полюбит ли Лукас меня когда-нибудь?

Сегодня лягу спать прямо в свитере, который он мне подарил, и надену забытые им у меня наушники.

 

Дневник Анушки

Папа хочет увидеться со мной завтра в районе Шатле, в кафе «Циммер».

Я очень рада, но мне боязно.

Сегодня день истины. Он сказал, что готов рассказать все именно мне, а не Тибо, который, по его мнению, еще слишком мал. Сначала мне польстило такое отношение, а потом стало грустно. Да, мне не нравится, когда взрослые, особенно мама, видят во мне ребенка, я считаю, что заслуживаю большего уважения. Но с папой все по-другому: с ним мне хочется быть ребенком и взрослой одновременно. Мне нужна – и будет нужна всю жизнь – его поддержка.

Правда… Какую такую правду папа собирается мне поведать? Девочки сказали, что у него есть любовница. Не верю.

Да, это было бы логично, и к тому же «существует статистика», как говорит Коломба.

Но мой папа не такой. Он не подпадает под статистику. Это мой отец, я знаю, что говорю.

 

Дневник Рафаэль

Я предложила свою кандидатуру на роль Ромео.

Две или три идиотки сначала, конечно, повозмущались, но господин Паланкен быстро пресек их истеричные выпады, заявив, что во времена Шекспира мужчины играли все роли – и женские, и мужские. Если молодые люди играли девушек, то почему у нас не может быть наоборот?

Мои одноклассники приняли это на ура и даже принялись скандировать мое имя скрипучими замогильными голосами, как оркестр ржавых кастрюль. Так мило и так ужасно.

Мне было приятно, что Джулия, наша Джульетта, горячо меня поддержала.

– На следующей неделе все решится, – сказал господин Паланкен, который пытался найти в других классах кого-то на роль Ромео.

Почему я вызвалась сыграть Ромео? Когда подруги говорят о чувствах, мне всегда хочется им возразить; надеюсь, ударная доза Шекспира сможет что-то во мне изменить и вобьет любовный напев мне в башку.

Кроме того, мне прислали вторую фотографию Теренса, еще более классную, он там играет на гитаре со своими друзьями. Может, стоит принять предложение мамы насчет шопинг-уик-энда в Лондоне? Перспектива носиться в мыле по магазинам с моей сорокалетней мамашкой, молодящейся изо всех сил, меня, конечно, совсем не вдохновляет… но, может, все-таки согласиться?

А надо ли сказать об этом Джулии?

 

Дневник Коломбы

Писать не о чем. От Луки ничего нет, а Мехди планомерно меня обхаживает. Все как всегда… У Мехди нет шансов. Что в нем не так? Он чересчур правильный и воспитанный. Он предоставляет мне решать его судьбу и поэтому никогда не будет моим парнем.

Анушка говорит, что так ничего и не узнала во время той долгожданной встречи в кафе. Вранье. Обидно. Мы же лучшие подруги. За кого она меня принимает? Я ее утешаю, когда ей плохо, но как только она узнает что-то интересненькое, я вне игры. Руки опускаются…

Но одна сенсационная новость все-таки есть: Ромео будет играть Огюстен.

Я очень рада. Все обожают Огюстена. В нашем лицее Мариво он невероятно популярен, потому что он единственный встречается с девушкой уже несколько лет. Огюстен и Мари кажутся нам единым магическим существом, овеянным счастьем, мы так привыкли видеть их обнявшихся и в коридорах, и во дворе лицея.

Благодаря им я еще верю в любовь. Когда я вижу, как светятся нежностью и счастьем глаза Огюстена, когда он склоняется к хрупкой Мари, у меня сердце бьется в предвкушении чудесных моментов, которые ждут меня впереди.

 

Дневник Рафаэль

Коломба ведет себя с парнями просто неприлично! Она носит футболки со слишком глубоким вырезом, виляет задницей, строит глазки, смеется слишком громко, то обижается и надувает губки, то поправляет свои длинные волосы, нежно воркуя, то как бы невзначай касается парня и чмокает в щечку. Это цветное кино она крутит нон-стоп, с утра до вечера, с отменным звуком и в формате 3D. Моя лучшая подруга превращается в отчаянную кокетку. Когда я сказала ей об этом в «Балморале», для нее это было как снег на голову. Я уверена, что она не притворяется, она искренняя девчонка, но просто она не отдает себе отчет, как непристойно выглядят все ее движения и ужимки. Она такая с тех пор, как у нее появились формы. Гормоны ударили ей в голову. Иногда мне кажется, что Коломба похожа на одну из тех девиц, которых я вижу по субботам в ночных клубах: тело, обтянутое лайкрой, все напоказ, даже дураку ясно, для чего все это…

Жуть! Не хотела бы я быть такой субботней девкой.

P. S. Ах да, чуть не забыла, Ромео будет играть Огюстен, а не я. Ничего не поделаешь, займусь светом, это даже интереснее.

Любопытно, правда?.. Рассказывают, что в прошлом году Мари сделала аборт, потому что Огюстен был не слишком-то осторожен. А так у них вроде все хорошо, они по-прежнему вместе.

Как Мари согласилась, чтобы Огюстен играл Ромео с Джулией? Я бы ни за что не смогла жить с актером, мои нервы не выдержали бы.

Я не жена актера и не шлюха, вот мой сегодняшний вывод. Это печально, увы! Я понимаю, кем не хотела бы быть, но не думаю о том, кто я есть и кем хочу стать.

 

Дневник Джулии

Спектакль спасен. Огюстен сыграет Ромео, а я – Джульетту. С Рафаэль было бы, конечно, лучше, я бы меньше стеснялась, и мы могли бы обниматься и целоваться не смущаясь, мы же обе девочки. Когда сегодня вечером мы репетировали и Огюстен сжимал меня своими огромными руками, я все время думала о том, что он уже ласкал свою любимую девушку, что эти длинные пальцы знают ласки любви, что до меня дотрагивается настоящий мужчина.

Это так странно – руки… Обычно мы их не замечаем, это всего лишь часть тела. Но как только рука прикасается к нам, происходит метаморфоза. Ощущение меняется, чувствуешь, бархатистая она или жесткая, шершавая или мягкая, влажная или сухая, горячая или холодная. Она обретает индивидуальность, не молчит, выражает различные чувства – влечение, порыв, отвращение. Иными словами, как только рука касается нас, она становится независимой, отделяется от тела и приобретает особую значимость.

Во время репетиции я обращалась не к Огюстену, который без выражения тарабанил свои реплики, а к его рукам, и это были руки Ромео.

На крыльях поэзии моя душа стремилась ввысь, но эти мужественные руки крепко держали меня на земле. Я была настоящей, живой, страстной. Пока не встретилась глазами с Мари. Она буравила меня суровым взглядом, кажется, она уловила мою хитрость с руками. Мне стало неуютно, я вся задрожала и сконцентрировалась на тексте, на манере произношения, стала обращать внимание на детали, интонации и дыхание. Господин Паланкен прервал меня:

– Хватит говорить нараспев. Будь проще, Джулия. Просто будь проще.

Быть проще – что может быть сложнее?

 

Дневник Анушки

Ненавижу свою мать.

Папа при встрече, когда объяснял мне всю ситуацию, не произнес ни одного дурного слова в ее адрес, наоборот, говорил, что во всем виноват только он. Но все случилось из-за нее!

Моя мать должна была стремиться только к одному: сделать отца счастливым.

Вместо этого она зациклилась на мнимых проблемах и погрязла в своем плохом настроении и безразличии. Результат? Она разрушила нашу семью!

Когда я вернулась из Шатле, она встретила меня бледная как мел, с искусанными губами:

– Ну что, теперь ты знаешь?

– Знаю что?

– Знаешь, кто твой отец.

Мне хотелось дать ей пощечину. Какая отсталость! Хуже расизма! Говорить о папе с таким пренебрежением… И я так же зло швырнула ей в ответ:

– Я знаю, кто ты!

Потом хлопнула дверью и заперлась у себя. Больше мы не сказали друг другу ни слова.

А чего она ждала? Что я брошусь к ней и она всласть нарыдается у меня на плече? Что я признаю ее жертвой? Но я-то считаю, что во всем виновата она! Что я буду утешать ее, повторяя «все мужики сволочи» и «любви не существует» (у нее теперь это постоянная песня)?

Нет, папа не сволочь. Он ушел и сделал это из-за любви.

* * *

Переписка

между Коломбой, Джулией и Рафаэль

Коломба

Девочки, Анушка только что рассказала мне правду: ее отец ушел к мужчине.

Рафаэль

Что?! Как такое возможно?

Коломба

Еще как возможно. Он живет со своим другом.

Рафаэль

Что он тогда делал все это время с ее матерью?

Джулия

У него до этого были мужчины или это случилось впервые?

Коломба

Кажется, впервые. Анушка сказала мне, что отец совсем не стесняется этого, он счастлив и сожалеет только о том, что не смог сохранить семью и отдалился от детей.

Джулия

А что она сама об этом думает?

Коломба

Она хочет познакомиться с другом отца.

Рафаэль

Я бы, наверно, не смогла так реагировать.

Джулия

Я тоже.

Коломба

А я бы смогла. Разве ненормально желать счастья своим родителям?

Джулия

Ты говоришь, как будто ты мама своих родителей.

Рафаэль

Коломба права. В наше время, когда все сходятся, расходятся и опять сходятся. Сейчас, чтобы быть ребенком, нужно запастись терпимостью.

* * *

 

Дневник Рафаэль

Поездка в Лондон была просто незабываемой!

Скажу сразу, город оказался совершенно не таким, как я его представляла. Он превзошел мои ожидания.

Лондон – это Вавилонская башня, но не устремленная ввысь, а спустившаяся на землю, чтобы распространиться во все стороны улицами, проспектами, площадями и парками. Все в движении. Все на бегу. Тротуары кишат миллионами людей разных национальностей. Здесь встретишь и рыжего шотландца с молочно-бледной кожей, и лиловатого индийца, соломенно-белокурого исландца и кучерявую африканку, здесь и полуголодные кокни, и здоровенные викинги, выходцы из Латинской Америки, из Азии, с Кавказа, монголы, турки, арабы, эскимосы, греки и так далее, вплоть до пигмеев. И все они общаются по-английски, на этом мягком и певучем языке, который принимает столько оттенков, сколько людей на нем говорит. Душистый, сочный, фруктовый английский на устах приезжих из Пудучерри; рубленый и отрывистый, если он привезен из Севильи; ощетинившийся согласными, когда он завезен из Берлина; носовой, если прибыл из Соединенных Штатов; шумный, как ярмарочная площадь, если родился в Оксфорде.

Мама сняла номер в отеле, довольно тесный, но стоил он кучу денег. Шик, модерн, дизайн, стиль, даже мне показалось, что я всемирно известная модель, которая остановилась здесь проездом.

Не стану описывать те бутики, куда меня потащила мама мерить эти вызывающе короткие платья. Все в курсе, что мне плевать на моду; к тому же продавщицы выглядели как русские топ-модели, и мне было страшно не по себе.

А вот вечер в театре, несомненно, стоил поездки. Мы смотрели потрясающий мюзикл. Декорации взаимопревращались, растворялись одна в другой, никому не известные актеры пели лучше, чем многие именитые звезды, и все танцевали с таким задором под звуки виртуозного оркестра. В Париже такого никогда не увидишь!

Конечно, развязка была предсказуема, а диалоги, прямо скажем, писал не нобелевский лауреат (я улавливала только общий смысл всей этой невнятицы), но как только спектакль закончился, я подумала, что все это великолепие было растрачено ради слащавой комедии. Англичане сегодня больше озабочены продажей билетов, им некогда открывать и поощрять новых Шекспиров, которые написали бы «Ромео и Джульетту». Но я бы солгала, если бы сказала, что мне не понравилось.

И все же главная сенсация этого путешествия случилась у Дороти, где я встретила Теренса. Да, Теренса! Теренса Джулии… Буду честной: это была не случайная встреча, я все подстроила еще в Париже. Мама так ничего и не поняла.

И вот я вижу высокого парня с глазами фисташкового цвета, с волосами еще более длинными, чем на фотографии, в свитере крупной вязки с полукруглым воротом, который слегка приоткрывает его ключицы и грудь. Теренс никогда не улыбается губами, но всегда только глазами. Когда он говорит, ты будто присутствуешь на представлении чревовещателя. У него необыкновенно низкий и звучный голос, и он контрастирует с тонкими чертами лица. Кажется, что голос исходит из его тела, из-под адамова яблока, из груди и даже из живота. По жизни я человек открытый, но он меня смутил; несомненно, Теренс наделен таким шармом, что девчонки просто дуреют, и я тут не исключение.

Мы обменялись взглядами, потом я пробралась сквозь присутствующих и очутилась совсем рядом с ним. Толпа прижимала нас еще ближе друг к другу. Мы стали говорить. Тут я вдруг поняла, что музыка играет слишком громко, а мой английский не такой уж свободный, как в магазинах; мне приходилось выкрикивать слова, я путалась и слышала только свой мерзкий, охрипший и глухой голос. Наконец я упомянула Джулию. На несколько секунд он замешкался. Я уточнила, что мы лучшие подруги. Тогда в его глазах мелькнуло понимание. Он слегка оторвался от стены, на которую опирался, и сказал с ангельской улыбкой:

– Send my love to Julia, please.

После чего исчез. Я не какая-нибудь там глупенькая девочка и совсем не ревнивая, но, признаюсь, в этот момент я завидовала своей подруге. Send my love to Julia. Скажи Джулии, что я ее люблю. Теперь я понимаю, почему она с такой страстью изображает Джульетту.

На обратном пути в поезде «Евростар» мама вдохновенно перечисляла кому-то свои покупки по телефону, а я смотрела на себя в окно, затемненное ночью. Кто ты такая, Рафаэль? Я пробовала представить, какой я показалась человеку, который произвел на меня такое впечатление. Могла бы я понравиться Теренсу, если бы мы познакомились до его встречи с Джулией? Меня переполняли новые эмоции и невероятные мысли. Они налетали на меня, как обезумевшие птицы во время грозы, когда они стремительно обрушиваются на ветку, а потом так же внезапно срываются прочь.

* * *

Переписка между

Анушкой, Коломбой и Рафаэль

Рафаэль

Я не понимаю реакцию Джулии! Он вся побагровела, когда я передала ей слова Теренса, и уже четыре дня со мной не общается…

Анушка

Может, она не верит, что вы встретились случайно?

Коломба

Вообще-то, мы тоже.

Рафаэль

Что? Вы мне не верите?!

Коломба

Не верим.

Анушка

Я, конечно, не слишком разбираюсь в теории вероятности, но, учитывая, что в Лондоне девять миллионов жителей, а ты провела там только выходные, у тебя было крайне мало шансов случайно встретиться с Теренсом.

Коломба

Знаем мы тебя, Рафаэль…

Рафаэль

Что? Вы меня знаете? Что это значит?

Коломба

Это значит, что ты не самая глупая из нас и очень любишь покопаться в чужой личной жизни.

Рафаэль

Я?

Коломба

Да, ты.

Рафаэль

Я?!

Анушка

В субботу ты сказала, что видела моего папу с другом.

Рафаэль

Клянусь тебе, это правда. Мы с моим кузеном-геем Давидом решили заглянуть в кафе в квартале Марэ, а они выходили оттуда как раз в тот момент.

Анушка

Я не говорю, что это ложь, я просто предполагаю, что ты, как обычно, провела расследование и пошла в то кафе не просто так.

Рафаэль

И что? Что это меняет? Я не украла у тебя твоего отца. Я не увела Теренса у Джулии. Я не сказала ничего плохого ни про Теренса, ни про твоего отца, ни про его красивого друга. К чему эти разборки?

Анушка

А что, он действительно красивый, друг моего отца?

* * *

 

Дневник Коломбы

Я переспала с Юго. Да, я понимаю, мое поведение выглядит совершенно нелогично, я же влюблена в Луку и за мной официально ухаживает Мехди.

И тем не менее я занималась любовью.

Это все не имеет значения. Хотя нет, имеет, первый раз очень важен; а вот сам Юго мне совсем не важен.

Его я знаю с детского сада, мы вместе ходили в начальную школу, он мне как брат. Потом он перешел в технологический лицей, но мы все равно все время виделись. Конечно, я заметила, что он возмужал, его рост метр восемьдесят пять, а размер ноги сорок шестой, и он нравится девчонкам. Он мне рассказывал про свои интрижки с Оливией и со Стефани, но я по-прежнему видела в нем только мальчишку. Мы выросли вместе, и мне казалось, что между нами не может быть никакого секса и отношений.

Именно поэтому я ни о чем таком не думала, я запросто пригласила его к себе домой. Мы разлеглись на кровати и стали болтать о наших мечтах, желаниях и неудачах. Мы шутили, веселились и валялись друг на друге. Он поцеловал меня в шею. Я прыснула со смеху и попросила его быть благоразумным, а потом вдруг сама укусила его за мочку уха. Тогда он коснулся губами моих губ, сначала робко, но я не сопротивлялась, и он стал смелее. Тут только до меня дошло, что мы ступили на скользкую дорожку…

Было уже слишком поздно…

Все это время мы не переставали смеяться. Может, потому, что нам хотелось думать, что это просто шалость. Может, потому, что хихиканье было единственным способом задержаться в прошлом, идя навстречу неизвестному будущему.

Но что сделано, то сделано. Боли я не почувствовала, хотя кровь была.

Юго был безупречен, мил, благороден, предупредителен, он старался, чтобы мой первый раз оставил у меня самые лучшие воспоминания. Вечером, во время ужина, я мурлыкала, как кошка, и выглядела такой счастливой и безмятежной, что домашние смеялись надо мной и спрашивали:

– Коломба, ты что, влюбилась?

Я была поражена, услышав свой голос:

– Вовсе нет.

Вот она, правда: я совсем не влюблена в Юго, немного в Луку, еще чуть-чуть в Мехди. Но я наслаждаюсь тем, что я женщина.

Четыре часа утра. Счастье постепенно улетучивается.

Это все случилось так неожиданно, ни я, ни Юго не предохранялись.

Я боюсь забеременеть.

 

Дневник Анушки

Я познакомилась с Гаспаром, папиным другом.

Он крутой, классный, естественный, действительно сексуальный. У него красивые яркие округлые губы. Он точно понравится моим подругам.

С ним папа совершенно другой: он выглядит собранным, взволнованным, нерешительным и каким-то изумленным. Он был таким, когда выхаживал котят нашей кошки Мунмун. Она родила котят прямо на Рождество, мне было тогда десять.

Мы много смеялись, шутили, и весь ужин прошел в теплой и веселой атмосфере. Во время десерта был один момент, который меня смутил. Папа взял Гаспара за руку, стал рассказывать ему какую-то историю, и в течение тридцати секунд они так и сидели, не разнимая рук. У меня перехватило дыхание, я смогла снова вдохнуть, только когда они разъединились.

Папа никогда не был так нежен ни с мамой, ни с кем-то еще. Только со мной.

 

Дневник Коломбы

Уф, пронесло!

Мне пришлось поговорить с Мари, подружкой Огюстена, она забеременела в прошлом году.

Мари тут же отвела меня в школьный медпункт, и мадам Финуа, не задавая лишних вопросов, выдала мне противозачаточную таблетку «наутро после». Все, больше никаких недоразумений! Я хотела стать женщиной, а не матерью. И этот эпизод стал бы достоянием общественности. Подруги узнали бы, что я от них пока скрываю; Лукас и Мехди сочли бы меня распущенной; в глазах родителей моя радость обернулась бы глупостью, моя свобода – ошибкой. Я приобрела сексуальный опыт, но мне бы пришлось оправдываться и выслушивать упреки в незрелости.

Я все расскажу только Джулии, она-то меня поймет.

 

Дневник Рафаэль

Я потрясена: только что я получила мейл от Теренса.

Он не только интересуется мной, но еще как-то ухитрился раздобыть мой адрес.

Должна ли я рассказать об этом Джулии? Она общается со мной подчеркнуто холодно с тех пор, как я вернулась из Лондона.

Если он взял мой адрес у нее, я буду выглядеть идиоткой, если ничего ей не скажу. Или лицемеркой…

Что делать?

Посмотрим. А пока я напишу ему ответ.

 

Дневник Джулии

«Ромео. Почему Ромео ты?» Столько вопросов возникает у меня в голове, когда я играю Джульетту! Почему Ромео? Почему Джульетта?

Они были свободны, пока любовь не обрушилась на них; но они потеряли свою свободу, как только познали любовь.

В любви не выбирают, выбирают по любви. Страсть поразила Ромео и Джульетту, как вирус, эпидемия, которая уносит жизни целого народа. Она приходит откуда-то извне, она проникает в них, прокладывает себе русло, растет и ширится внутри их. Люди мучаются этой страстью, корчатся в лихорадке, бредят, они полностью отдаются, уступают этому бедствию, так, что могут умереть.

«Ромео и Джульетта», эта романтическая пьеса, на самом деле не что иное, как клиническое заключение, протокол описания патологии, и я в нем фигурирую как больной номер один.

Я спрашиваю себя: может, я так набросилась на эту роль, чтобы защититься? Чем дальше, тем больше вырабатывается антител. Еще немного усилий, и у меня будет прививка от любви.

Я столько страдала этим летом из-за Теренса. Мучилась от желания. Мучилась от наваждения. Мучилась от бесконечного поиска покоя, который был невозможен рядом с ним, потому что чем доброжелательнее, более предупредительным и нежным он был со мной, тем тяжелее было расставаться с ним, я уходила напряженная, раздраженная, это было безумие, зависимость, яд внутри меня. То, что должно было облегчить мою неудовлетворенность, только усиливало ее.

И каким же ужасным было мое падение! С самого детства я привыкла считать себя особенной, но рядом с ним поняла, какая я обычная. Такая же, как все. Такая же дура. Даже больше…

Поэтому я стала ненавидеть Теренса так же сильно, как любила. Он не только ослепил меня, он открыл мне глаза и заставил увидеть мою заурядность.

И когда я думаю, что теперь Рафаэль сходит по нему с ума…

Рафаэль моя, знай, что таких Теренсов тысячи, миллионы, потому что мы, девочки, сами создаем их, позволяя тлетворной бактерии первого взгляда проникать в нас. Потом болезнь, следуя своему обычному течению, превращает нас в душевнобольных, наделяет парня достоинствами, которых у него никогда не было, венчает лаврами, болезнь убеждает нас, что наше спасение, наше счастье только у него в объятиях. «Ромео. Почему Ромео ты?» Потому что Джульетты умеют выдумывать своих Ромео.

 

Дневник Анушки

Да, я не права, но ничего не могу с собой поделать: я атакую мать по всем фронтам.

Ни одного дня у нас не проходит без отвратительных сцен.

Она упрекнула меня, что я виделась с другом отца. Я тут же пошла в наступление:

– Он мой отец и всегда им будет. Мне не безразлична его жизнь.

– Неправда. Ты просто хочешь оставаться его любимой доченькой, дорогая.

– А почему ты не попыталась остаться его любимой женушкой?

– Именно потому, Анушка, что, как ты могла бы заметить, тот, к кому ушел твой отец, – это мужчина. Есть соперники, с которыми бесполезно бороться.

– Неправда! Ты могла бы остаться его любимой женушкой, может, даже еще более любимой, чем раньше.

– Как ты себе это представляешь? Любовь втроем?

– Я представляю, что тебе не обязательно было портить ему жизнь, вынуждая искать счастье на стороне. В последние годы отец стал похож на живого мертвеца. Если бы ты была со мной там, ты бы увидела, как он расслабился, помолодел, он выглядит прекрасно, как никогда.

– Ничего больше не говори, Анушка, или я тебя задушу.

– Он сияет, потому что влюблен, ты меня слышишь, потому что влюблен! Посмотри на себя, да, посмотри на себя: кто угодно поймет, что ты вот не влюблена!

Вместо того чтобы меня убить, она ушла вся в слезах и закрылась в комнате. Когда я увидела лицо брата, то поняла, что переборщила, но что сделано, то сделано.

Я должна была бы говорить спокойно, объяснить ей, что я думаю. Мы, подростки, понимаем благодаря взрослым, что чувства тускнеют, теряют силу. Посмотришь на мою мать, и кажется, что когда отношения заканчиваются, то любовь умирает, остается только разочарование с привкусом ненависти. Папа, наоборот, показывает своим примером, что, когда страсть умирает, рождается другая страсть; он заставляет меня верить в любовь, даже если она видоизменяется и перерождается. Я тут же рассказала ему об этом по телефону, а он на меня наорал:

– Анушка, ты судишь со своей точки зрения. Ты делаешь слишком эгоистичные выводы из нашей истории, вместо того чтобы понять, как больно твоей маме.

– Она страдает от самолюбия, а не от любви. Она бесится, что ей не удалось сохранить лицо.

– Да что ты в этом понимаешь?

– А ты?

Из-за того, что папа бросил нас и при этом счастлив, у него выросло такое чувство вины, что теперь он склонен играть в благородство: берет всю вину на себя, превознося маму и наделяя ее всеми добродетелями.

Я сказала об этом подругам: как же это нелепо – развод! Тот, кто уходит, признает положительные качества у того, кто заставил его бежать, а тот, кто не хотел расставаться, рассказывает всему миру, с каким монстром он жил все это время.

 

Дневник Рафаэль

Никто не видит моих крыльев, но они у меня есть – два крыла отросли на спине, благодаря им теперь я порхаю над всеми смертными.

Теренс не оставляет меня.

Каждый день – да что я говорю, по нескольку раз в день – мы пишем друг другу. Париж – Лондон. Лондон – Париж.

Моя недавняя дилемма решена: Теренс умолял меня не говорить о нашей переписке Джулии.

Я так и сделала. Тем лучше, ведь Джулия снова мило общается со мной.

Пока что между мной и Теренсом зарождается дружба, дружба чистая, без двусмысленностей, но все же я не переступлю порога нежной привязанности, не потребовав объяснений по поводу отношений с Джулией. Я не краду чужих женихов.

P. S. Ужасная подробность. Теренс потребовал от меня «мою красивую фотку». Катастрофа! Красивая фотка у меня есть, но ведь нужен снимок, где я красивая? Пришлось поинтриговать, и мы с девчонками, вместо того чтобы четыре часа кряду смаковать шоколад в «Балморале», устроили вечеринку – показ моделей. Шмотки, макияж, мы оторвались по полной, каждая сначала в роли модели, а потом – фотографа. Итак, ужасная подробность. Лучшую фотографию меня сделала Джулия. Когда я ее отправила Теренсу, я получила пятнадцать строчек комплиментов, радоваться этому – извращение какое-то. Ладно…

 

Дневник Коломбы

«Если ты перестанешь быть моим другом, значит ты никогда им не был».

Неплохо, старина Аристотель! В IV веке до нашей эры у греков не было Интернета, но они умело пользовались своими извилинами.

Я была горда своим открытием и предложила девочкам подумать над этой цитатой. Они незамедлительно применили ее к любви.

«Если ты перестанешь быть моей любовью, значит ты никогда ею не был».

Мы тут же провели инспекцию в наших семьях, перебрали всех: родителей, бабушек и дедушек, всех родственников, чтобы найти нетленную любовь. Негусто!

В поколении родителей далеко ходить не пришлось: дольше всех продержались родители Анушки, но и они только что расстались.

В предыдущем поколении немножко сложнее. Много вдов, несколько разводов. Только у Рафаэль бабушка и дедушка по-прежнему вместе, но бабушка страдает болезнью Альцгеймера, никого не узнает, не говорит ни слова, а дедушка полностью посвящает себя ей.

– Невероятно! – воскликнула Анушка.

– Ага, – отозвалась Рафаэль, – давайте теперь их запишем как долгосрочную семейную пару. Она ничего не помнит, чувств не выражает, у нее так, обрывки сознания.

– Не решалась это произнести, – подхватила Джулия, – но твоя бабушка уже не здесь. А кто поручится, что твой дедушка не покинул бы ее, если бы не был обязан заботиться о ней?

– Большинство мужчин в таких случаях сбегают, – сказала я, вспомнив, как уходили мужья от маминых подруг, у которых обнаруживался рак груди.

– Мой дедушка остался с ней, вы правы, – подтвердила Рафаэль. – Но любовь это или долг? В их времена брак означал полную моральную ответственность.

Короче, мы не смогли найти ни одной пары, чьи любовь и постоянство были бы бесспорны.

Мытье посуды убивает любовь.

Мы были в полной растерянности. Джулия из этого заключила, что пора впадать в пессимизм, а я сказала, что не откажусь пережить несколько любовных историй, Рафаэль, покраснев, прыснула: «Ну ты ходок!»; одна только Анушка отказывается отчаиваться: она торжественно заявила нам, что она преуспеет в том, в чем ее родители потерпели крах.

Кто из нас четверых познает счастье?

Чтобы больше не думать об этом, мы поднялись на чердак, где у Рафаэль был оборудован кинотеатр.

Мы выбрали немудрящую сентиментальную комедию, которую уже смотрели раз шесть, взяли упаковку бумажных платочков и вдоволь нарыдались. Мы знаем, что этот фильм всего лишь нагромождение лжи, но именно это нам и нравится…

 

Дневник Рафаэль

Я умоляла Теренса прояснить, какие у него отношения с Джулией.

– Мои отношения с Джулией будут такими, как ты решишь.

Я сразу же сняла с себя эту ответственность.

Теренс настаивал:

– Тебе решать.

– Никогда. Я не предам подругу.

– Я любил Джулию этим летом. Но все же с тех пор, как мы познакомились, я думаю: может, это было мимолетным летним увлечением?

– Уверен?

– Тебе решать.

– Нет, тебе!

– Тебе!

– В конце концов, Теренс, ты хочешь, чтобы я решала то, что ты уже решил.

– Вот как?

– Да.

– Ну, что ты скажешь?

– Я люблю тебя.

– Я тоже.

 

Дневник Коломбы

Я наблюдаю за ней в столовой, за полдником. В кафе. Она пристально смотрит на еду, теребит ее вилкой, что-то с ней делает ножом, может показаться, что она ест, но потом она скромно предлагает кому-нибудь доесть свою порцию.

Анушка худеет.

Только что в «Балморале», когда она втихаря крошила печенье под стулом, я ей сделала замечание по этому поводу. Она отчаянно отпиралась, а потом злобно объявила мне, что нашей дружбе – конец.

 

Дневник Анушки

Я только что умоляла Коломбу простить меня.

Раз в жизни кто-то заинтересовался мной, а я огрызаюсь!

Меня успокоил папа. После ссоры с Коломбой я побежала к нему – к Гаспару – и разревелась.

Мы ушли в его комнату и говорили о моем поведении. Он мне объяснил, что я перестала есть, чтобы остаться ребенком, из-за ненависти к взрослому миру, из-за страха сексуальности, но что, если я снова буду весить тридцать кг, я не вернусь в десятилетний возраст, не верну времени, когда мама и папа были вместе. Я должна питаться, развиваться, становиться тоньше, глубже. Столько хорошего ждет меня в будущем, еще лучше, чем было раньше.

Потом мы поужинали все втроем.

Он позвонил предупредить маму (она молчала на другом конце провода с теплосердечием бульдога), а потом мы смотрели оперу на огромном экране в их квартире.

Мне бы хотелось жить с папой и Гаспаром.

* * *

Переписка между

Коломбой, Рафаэль, Джулией и Анушкой

Коломба

Девчонки, только что мне звонила Мари: она беременна.

Джулия

Мари, девушка Огюстена?

Коломба

Да. Это уже второй залет.

Джулия

А ты в курсе. Почему?

Коломба

Джулия, мы сейчас не об этом. Я говорю вам, что Мари носит под сердцем ребенка.

Рафаэль

Она не принимает пилюли?

Коломба

Нет, Огюстен предохраняется.

Джулия

Ну ты вообще в курсе всего.

Коломба

Я задала вопрос.

Рафаэль

Возмутительно, что Мари продолжает доверять Огюстену после того, что случилось в прошлом году. Она собирается коллекционировать аборты?

Коломба

Маловато у тебя сострадания, как я вижу.

Рафаэль

Недопустимо терять контроль, я считаю.

Джулия

Увидишь, когда твое время придет.

Рафаэль

О, это удар ниже пояса!

Анушка

Девочки, прекратите ссориться! Что мы можем сделать для Мари?

Коломба

Поддержать ее. Показать, что мы на ее стороне.

Рафаэль

А Огюстен как отреагировал?

Коломба

Когда Мари ему рассказала про эту неприятность и сказала, в котором часу она должна пойти в больницу, он схватил шлем, вскочил на свою веспу и укатил.

Анушка

Он должен сгорать от стыда.

Рафаэль

Кончено! Встречаемся в «Балморале» через час, обсудим все это, девочки?

Коломба

Да!

Анушка

Договорились!

Джулия

Значит, Огюстен не придет на репетицию в пятницу?

* * *

 

Дневник Коломбы

Все кругом осложняется.

Мехди становится все изобретательнее, и его настойчивость начинает мне нравиться.

Из Брюсселя Лукас, будто почуяв опасность, пишет мне все более нежные послания.

Что делать?

Неважно, у меня уже был первый раз с Юго, я готова! Будет это Лукас или Мехди, я готова…

Я не знаю, чего я хочу, но никто мне ничего не навяжет.

 

Дневник Джулии

Никаких вестей от Огюстена.

Он неправильно сделал, что исчез, потому что в лицее все его ругают, а он не может сказать ни слова в свое оправдание, все – и преподаватели, и ученики, и родители – считают его проходимцем, мучителем, эгоистом, скотиной, мачо, я опускаю самые грубые слова. «Будь ты целомудренна, как лед, чиста, как снег, ты не избегнешь клеветы».

И правда, когда видишь Мари, хрупкую, с ангельским лицом в обрамлении светлых волос, с тонкими запястьями и лодыжками, как у ребенка, смотришь, как она ходит неприкаянная, глаза на мокром месте, одна, потерянная, в коридорах лицея Мариво, хочется ударить гада, который отправляет это слабое создание в больницу на второй аборт.

«У бурных чувств неистовый конец. Он совпадает с мнимой их победой. Разрывом слиты порох и огонь, так сладок мед, что наконец и гадок: избыток вкуса отбивает вкус. Не будь ни расточителем, ни скрягой: лишь в чувстве меры истинное благо…»

Где он прячется?

Покинув Мари, Огюстен вернулся домой, столкнулся нос к носу с разъяренными родителями, которые накинулись на него с руганью: им уже все рассказали родители Мари. Не ответив ни слова, он оседлал веспу и дал по газам. С тех пор никаких признаков жизни, только Мари получила от него послание с извинениями и признаниями в любви.

Тонкий маневр, по сути, потому что теперь родители нервничают, а не злятся. Огюстен снова появится, они простят ему все и встретят с распростертыми объятиями. Надо запомнить эту уловку на будущее, мало ли…

Ладно, не важно! Его не будет завтра в момент, когда Мари будет делать аборт. Она отказалась от помощи родителей, которые напустились на Огюстена. Сопровождать Мари в больницу будет Коломба, Коломба будет держать ее за руку.

Любопытно, что это Коломба и Мари так сблизились… Интересно мне, что за этим кроется…

Сегодня утром я написала Огюстену, чтобы сказать, что я не осуждаю его и что он может считать меня своим другом. Пока нет ответа.

Почему я это сделала?

Терпеть не могу, когда все против одного, у меня сразу возникает желание отмежеваться. Когда я рассказала об этом неосознанном желании Анушке, она мне сказала, что видит в этом призвание адвоката. Или преступника, парировала я.

Мне нравится Огюстен, или, точнее, мне нравятся некоторые черты в Огюстене, его улыбка, его сильные руки, четко прочерченные брови удивительной красоты и, должна признать, впалый живот, как будто пупок на кнопочке пристегивается к позвоночнику. Но вот плечи у него покатые, но мне все равно… Эта впадина внизу торса мне кажется очень сексуальной.

Я хочу, чтобы он вернулся и пришел на занятия в театральную студию. Как же я сыграю Джульетту, если у меня отнимут моего Ромео?

 

Дневник Рафаэль

Вот радость, предки в шоке! Я делаю все кое-как, слоняюсь, разочаровываю всех. Мне сложно интересоваться объемом валового продукта Камеруна, клеточным размножением или конъюнктивом в немецком языке, который на французский язык передается либо сослагательным наклонением, либо условным.

Я скинула с себя образ-шкурку законченной ботанки, у которой лучшие оценки в классе: вот уже две недели Джулия учится лучше меня, а я могу составить конкуренцию Коломбе в ее полном неврубоне…

Я боюсь, что этого никогда не будет…

Чего?

Ходить как околдованной. Не мочь сосредоточиться. И чтобы все казалось пустым и смешным, кроме моего мужчины.

Я отпустила прежнюю Рафаэль на каникулы. Идеальная девушка исчезла, появилась девушка нормальная.

Я все сильнее ощущаю себя женщиной.

Спасибо, Теренс.

Досадно только, что нельзя говорить о нем Коломбе и Анушке. Если бы я рассказала им о наших отношениях, про наши наэлектризованные письма – одним словом, про нашу любовь, они бы возмутились и тут же побежали сообщить Джулии.

Впрочем, я убеждена, что я ничего не украла: Теренс отдалился от Джулии до того, как я приехала, он мне поклялся. Когда я прошу внести ясность в ситуацию, он обещает сделать, как я говорю, но каждый раз добавляет, что нужно подождать, не стоит «торопить события», нужно, чтобы рана Джулии зарубцевалась.

Джулия ведет себя странно, впрочем… После того как она бросила нам в лицо, что спала с Теренсом, она ведет себя, как будто они по-прежнему общаются, что, несмотря на расстояние, их отношения крепнут. При нормальных обстоятельствах я бы провела маленькое расследование, попробовала бы выудить информацию или признания; сейчас я предпочитаю быть осторожной и вести себя тихо.

Тайная любовь – это мучительно, потому что каждую секунду хочется кричать о своем счастье всему миру.

Спасибо, Теренс, ты изменил кровь, которая течет во мне. Я счастлива до жути.

* * *

Переписка между

Коломбой, Джулией, Рафаэль и Анушкой

Коломба

Девочки, поверить не могу: Огюстен поджег гараж!

Джулия

Что, прости?

Коломба

Сегодня ночью он облил бензином гараж «Рено» в Рюэйе, бросил спичку и сел на лавочку. Пожарные приехали, он не двинулся с места. Было слишком поздно, здание нельзя было спасти, машины уже обуглились. Наверно, миллиона на четыре нагорело.

Анушка

Где он?

Коломба

В участке. Когда пожарный, который тушил огонь, велел ему отойти от очага возгорания, Огюстен ответил, что любуется делом своих рук. Тогда сразу же капитан указал на него полицейским. Огюстен подтвердил, что это сделал он. Его задержали.

Рафаэль

Я не понимаю. Огюстен пироман? Огюстен налетчик? Хулиган? Этот мальчик может быть агрессивным? Вот уж про кого я бы подумала в последнюю очередь.

Коломба

Я тоже.

Анушка

Я тоже.

Джулия

Кто тебе это сказал, Коломба?

Коломба

Мари… Она подавлена. У нее впечатление, что ей говорят о другом Огюстене, не о том, которого она знала.

* * *

 

Дневник Анушки

В каждом хорошо знакомом человеке таится чужак, готовый выпрыгнуть в любую минуту.

В моем отце внезапно проявился мужчина, способный желать мужчину. В моей матери проснулась гарпия. В Огюстене обнаружился преступник. Ужас, ужас, ужас…

Меня пугает то, что в один прекрасный день может выскочить из меня.

Думаешь, что знаешь себя, а на самом деле лишь издали различаешь силуэт. Приближаться оказывается опасно. Наш внешний вид и наша внутренняя история всего лишь ширма, а за ней прячется незнакомец.

Я надеялась, что, взрослея, я стану собой. Но что, если я стану кем-то другим?

 

Дневник Рафаэль

Мы с Теренсом, хоть и на расстоянии друг от друга, провели совместное расследование о подростках, которые совершали демонстративные преступления: кражи, нападения, поджоги, вплоть до убийств с применением огнестрельного оружия в США или в Норвегии…

Случай товарища Огюстена никуда не вписывается.

У него не было политических убеждений, он не общался с группами экстремистов, он не был асоциален, ведь они уже три года встречаются с Мари.

Немыслимо. Нелогично. Он не должен был этого делать.

 

Дневник Коломбы

Огюстена не посадят. Ему семнадцать лет, он еще несовершеннолетний, по закону его, наверно, должны будут отправить в исправительную колонию.

Самое странное, что он ничего не отрицает. Наоборот, настаивает, что это сделал он.

 

Дневник Джулии

Огюстен берет на себя вину за поджог в гараже, и это не странно, это ключ к разгадке.

Никто, кроме меня, не понимает, почему он это сделал.

Рассказать ли им?

 

Дневник Анушки

Мама дорогая! Отец у меня гей, подружка беременна, приятель в тюрьме, друзья балуются наркотиками или напиваются каждую субботу, а моя мать орет на меня за то, что я посадила пятно на джинсах. Застрел! Никогда не выйду замуж…

 

Дневник Коломбы

Трудная неделя. Мне показалось, что я не одна, а меня несколько.

Я уступила Мехди. Мой отец и его новая жена спят на втором этаже, в одиннадцать вечера они уже дрыхнут, как все старики в их возрасте, а я притащила Мехди. Мы провели три ночи вместе.

Утром после первого раза я, выпроводив Мехди, взяла свою самую мятую майку, растрепала волосы. Подрисовала круги под глазами и расхныкалась, что ужасно устала. Мало того что они повелись, мне еще и посочувствовали, велели отдыхать дома. Помрешь со смеху…

В лицее, наоборот, нам с Мехди удалось шифроваться только несколько часов. Девочки догадались, Джулия первая, новость облетела весь лицей быстрее, чем нейтрон в ускорителе частиц. Ну что, заметно, что я физику учу, да? Ладно, Мехди не первый красавец на деревне, тем не менее все признают, и я тоже, что он обаятелен и энергичен! В любом случае он всем твердит на каждом углу, что я восхитительна.

Мне нравятся отношения с Мехди, потому что я их контролирую. Влюблена – в меру, убеждена, что он и в подметки Лукасу не годится, я владею собой в его присутствии, а он без ума от меня, как пьяный от восторга, отдается полностью. Он даже потерял сознание в моих объятиях. Как страшно! Как приятно! Этот великан, сраженный наповал такой хрупкой особой, как я… Мне нравится, что он боготворит меня. Мне приятно давать ему то, чего он хочет, а потом отказать. Мне нравится испытывать желание, но не потребность. Я наслаждаюсь, что могу повелевать им, как королева.

В то же время – и в это поверить невозможно – Лукас пишет мне из Брюсселя, что он расстается с Ванессой. Я не знаю, что и думать.

У него что, есть антенны, которые улавливают эмоции? Хочет ли он мне напомнить, что я не влюблена в Мехди? Просит ли дождаться его? Или все это просто случайность?

Плюс от всей этой неразберихи: вместо того чтобы прыгать от радости, я ему отправила лаконичное сообщение, в котором я отстраненно осведомляюсь о его настроении и о настроении Ванессы после того, что случилось. Безразличнее не придумаешь.

Тем не менее всю неделю я веселилась, встречая эту козу и видя, как ее колбасит. «Страданья в меру о любви нам скажут, без меры же – о глупости большой», – сказала бы Джулия или Шекспир.

Все оставшееся время, а его, правда, было немного, я провела с Мари. Она уже забыла об аборте, ее волнует только Огюстен, она не может его увидеть. Он отвечает на все ее письма только три слова, всегда одно и то же: «Я тебя люблю».

В чем безумие Огюстена: в поджоге или в любви?

И то и другое оказалось разрушительно.

 

Дневник Джулии

Я единственная, за исключением родителей Огюстена, кого он допустил на свидания в комнату для посетителей. Естественно, я этого никогда не скажу Мари.

С чего вдруг такая милость? Он прочел мое письмо.

После второй беременности Мари все стали осуждать Огюстена: как этот проходимец мог до такой степени думать исключительно о своем удовольствии, так пренебрежительно относиться к девушке, что она залетела?

Или это была не случайность? Может, Огюстен хотел ребенка от Мари. Ему нужно было это рождение, эта новая жизнь, чтобы перебороть проклятие, которое довлеет над его семьей.

Две его сестры умерли в младенчестве от наследственной болезни, которой он избежал. Он остался единственным ребенком.

Огюстен хотел встать на сторону жизни, перебороть рок, хотел закрепить союз с Мари, освятить его рождением ребенка. Неужели его близкие не поняли этого?

Его обвинили. Смешали с грязью, Огюстен не ответил ничего. Язвительность его родителей окончательно разбила ему сердце. Он поджег гараж, чтобы крикнуть в лицо всем, кто его осуждал: «Вы считаете меня проходимцем? Вы правы: я проходимец и сейчас вам это докажу!» Он предпочел подтвердить ужасное представление, которое люди себе придумали о нем, чем открыть, что у него на душе, свои переживания. Он всего-навсего защищался.

В первые минуты нашей встречи он спросил, как я догадалась. Я ответила, что мне это подсказала интуиция в театре на репетициях, когда я посмотрела на его руки: это были не руки любовника, это были руки отца.

При слове «отец» он разрыдался. Ужасно смотреть, как это огромное тело со впалым животом сотрясают рыдания. Я пыталась его утешить, получались какие-то неубедительные слова, и тут надзирательница мне объявила, что свидание окончено. Выводя меня, она озадаченно проворчала: «Что вы сделали, чтобы привести его в норму? Он плачет впервые».

В автобусе по дороге к лицею Мариво я порадовалась, что не проболталась о причинах своей проницательности: в прошлом году я успела тихонько прочитать сочинение Огюстена, где он рассказывал о своем детстве.

Но к слову сказать, этот текст читали все: и преподаватель, и родители тоже… Разве они не помнят, что за него он получил восемнадцать баллов из двадцати?

 

Дневник Рафаэль

Катастрофа! Джулия едет в Лондон на следующие выходные, чтобы встретиться с Теренсом. Внезапно мне это показалось настолько невозможным – Теренс принадлежит моей параллельной жизни, другой галактике, не той, в которой я общаюсь с Джулией… – что я не произнесла ни слова. Можно было подумать, что я ничего не слышала.

Вернувшись домой, я спросила у Теренса, в курсе ли он и давно ли.

– Пару дней, – ответил он мне.

На тот же вопрос Джулия мне ответила:

– Три месяца.

Три месяца – это значит тогда, когда начались наши с ним отношения! Мне кажется, что я попала в какой-то кошмарный сон.

Кто врет? Кто говорит правду?

От этих мучительных вопросов у меня поднялась температура и началась рвота.

Ненавижу жизнь.

 

Дневник Анушки

«Балморал» – это наше кафе, я себя чувствую там как будто это мой второй дом, радостный, шумный, необузданный, дом моих друзей и подруг. Официанты нас знают, называют по имени, сыплют шуточки, наклоняясь к нашим столикам. Я их считаю родителями нашей компании, верными, всегда готовыми уделить нам внимание родителями, которым не мешают наши сигареты, наши пустопорожние споры, разглагольствования и взрывы безумного смеха. Родители, которым вполне достаточно двух-трех евро.

Обычно вся терраса – наша. А взрослые пусть гуртуются внутри. В любое время года все стулья в нашем распоряжении, от дождя нас защищает карниз, а от холода – зонтики-обогреватели.

Здесь все время кто-то есть – приятели, подружки, но вот сейчас, когда я пишу эту страницу, в понедельник в девять утра – у меня освобождение от физры, – я тут одна со своим молочным коктейлем. Такое чувство, будто на склоне лет, прожив жизнь, возвращаешься в те места, где прошло детство: стены остались, мебель, предметы, даже цветовая гамма, но нет былой атмосферы, и только призраки прежних лет потягивают коктейли за пустыми столиками. Небытие…

Меня пробирает дрожь.

Листая свой дневник, я только что обнаружила, что одно из моих предсказаний сбылось: я писала, что после Джулии «это» в первый раз будет у Коломбы. И это случилось у нее с Мехди.

Теперь моя очередь.

Боже мой! Как я далека от этого! То, что мои родители расстались, было для меня потрясением.

Дикая история у Мари с Огюстеном тоже. У меня не было времени оглянуться вокруг, посмотреть, нет ли среди мальчиков кого-то…

Вопрос остается открытым: следует ли мне выбрать того, кто мне нравится, или кого-то, кому нравлюсь я?

Рафаэль, мне кажется, тоже не особо продвинулась в этом вопросе…

У меня есть еще шансы успеть.

 

Дневник Рафаэль

В эту пятницу перед отъездом в Лондон Джулия спросила у господина Паланкена, не следует ли нам все же попытаться спасти нашу театральную постановку.

– Я предлагаю, чтобы Рафаэль сыграла Ромео.

Ребята загомонили, а господин Паланкен обернулся ко мне:

– Как, Рафаэль, хватит у тебя сил на это? А свет мы поручим Себастьену, твоему ассистенту.

Хватит сил? На что? Твердить наизусть слова любви, обращенные к Джулии, которую я ненавижу, потому что она едет к Теренсу и пытается у меня его увести? Обнимать ее, ложиться рядом с ней, чтобы помечтать об одном и том же парне? Единственное, что я бы сделала с радостью, так это пробралась бы к реквизиту – и в золоченую склянку подлила настоящий яд.

Внезапно осознав свое вероломство, я так захотела, чтобы никто не услышал несуразицы, которая громоздилась у меня в голове, что выпалила:

– Да, конечно.

Черт! Я ляпнула полную противоположность тому, что думала.

Взяв себя в руки, я исправилась:

– Господин Паланкен, разрешите, я обдумаю это на выходных. Мне нужно поразмыслить, я попробую оценить объем предстоящей работы, а то у нас выпускной экзамен по французскому на носу.

Господин Паланкен согласился; на лице Джулии мелькнуло странное выражение.

А вот теперь, к этому часу, они уже встретились с Теренсом. Он мне пообещал порвать с ней. Я жду его эсэмэски. Все время смотрю на экран телефона. Что, этой девице нужно все сразу? И Теренса, и роль Джульетты? Какая наглость. Подумать только, что Джулия была когда-то моей лучшей подругой.

 

Дневник Коломбы

Чем дольше живу, тем меньше понимаю людей. Самый любезный парень в мире, Огюстен, оказался вандалом; Рафаэль напрягается, когда я пытаюсь выведать, влюблена ли она и в кого. Джулия удалилась в свою башню из слоновой кости, и только у Анушки нет никаких тайн, но мне это даже как-то досадно.

А я?

Я убегаю. Я не понимаю в себе ничего.

Вот уже две недели все, что меня привлекало в Мехди, теперь отталкивает. Его ухаживания, его обожание, его безусловная страсть действуют мне на нервы. И эта вечная улыбка, эти девчачьи ресницы, эти губы, более пухлые, чем у меня… То, что раньше мне казалось соблазнительным, теперь представляется глупым. Немного выдержки! Прояви характер, черт возьми! Я хочу мужчину, настоящего, мне не нужна размазня, которая стелется передо мной. Бесполезно. Какой смысл быть огромным, волосатым, мускулистым и на поверку оказаться тряпкой в том, что касается чувств.

Власть над ним меня больше не радует: мне скучно. SOS! Это что, и есть отношения между парнем и девушкой? И все? Ничего более волнительного? Мне бы хотелось, чтобы наша история оказалась сложной, с массой ловушек, препятствий, резких перемен, хитростей, расставаний, чтобы можно было завоевывать друг друга вновь и вновь. Я просто хочу, чтобы в нашей истории были разные эпизоды. Вместо этого мы барахтаемся в состоянии псевдосчастья.

– Вечно ты недовольна, – ответила мне на это Анушка.

Да нет же, я довольна, но я не довольствуюсь малым.

Луч солнца посреди всей этой бури: я снова увижу Луку в субботу вечером на дне рождения Оскара. Мы встретимся впервые с тех пор, как он свободен.

 

Дневник Рафаэль

Я вне себя.

Нет новостей от Теренса, несмотря на мои записки, я запрещаю себе считать, сколько их отправила. Не выдержав, я вдруг написала Джулии эсэмэс типа: «Привет! Как твой классный уик-энд в Лондоне?» И тоже нет ответа.

Предполагаю самое худшее.

У меня в голове все смешалось, мысли путаются и толкаются, похоже на поле битвы, полный хаос. В какой-то момент я чуть было не написала Джулии: «Предупреждаю: если приблизишься к Теренсу, я не буду играть Ромео! Обойдешься!»

Я наслаждалась своей угрозой, зная, что для Джулии важнее всего «Ромео и Джульетта», но потом я сдержалась, потому что Джулия не должна знать, что мы знакомы с Теренсом. К ней не подкопаешься! А Теренс, чем ему я могу угрожать? Чего его лишить? Разве что меня… Но нужна ли я ему? Как раз в эти выходные и станет ясно.

Не могу пойти на день рождения к Оскару: я испорчу праздник. Жаль, ведь среди наших, из лицея Мариво, будет Лукас, он вернулся из Брюсселя.

Кольнуло ностальгией. Оскар, Лукас, мои друзья, и мы, четыре девчонки: Джулия, Коломба, Анушка, Рафаэль, дружные, как четыре мушкетера.

Теренс разрушил эту гармонию.

Раньше я была свободна и веселилась. Сегодня вечером я плачу, чертыхаюсь, бешусь. Этот парень сделал из меня невротичку, я будто в тюрьме…

Впрочем, если он мне сейчас скажет, что прогнал Джулию, я подставлю запястья, чтобы он защелкнул на них наручники.

 

Дневник Анушки

Это демон, а не девушка! Коломба не придумала ничего лучше, как вчера вечером на дне рождения Оскара выйти на балкон и поцеловать Луку в губы.

Я не знаю, кто их видел, но об этом мгновенно были оповещены все гости. Впрочем, их застали почти в той же позиции в углу гардеробной.

Мехди скоро узнает об этом, потому что Коломбу обожают далеко не все, а у Мехди полно друзей. Вот-вот прольется чья-то кровь…

Чего хочет Коломба? С тех пор как она не девушка, ей что, хочется пойти по рукам?

Мне стыдно за подругу.

А еще я познакомилась с парнем из выпускного класса, он не парился, что я на год младше, и составил мне приятную компанию. О чем он говорил со мной? Я не помню. Какие-то строчки стихов, я была не в состоянии ответить ему что-то вразумительное, только глупо смеялась и свысока смотрела на подружек, удивленных моим торжествующим видом.

Все-таки как утомляют эти вечеринки! Нужно курить – вначале дым мне был противен, теперь я могу подтвердить, что сигарета придает уверенности; нужно пить вино – у меня быстро начинает болеть голова; нужно танцевать – дрыгаться, как глиста среди пьяных личинок, – это меня просто бесит. И еще приходится бороться со сном, чтобы продержаться до утра, потому что иначе будут говорить, что я еще маленькая…

Хотя я не знаю, как можно найти себя среди этих способов себя терять (транс, шум, алкоголь, наркотики, бессонница), я концентрируюсь на том, чтобы принять правила игры. Но я боюсь, как бы не заметили, что мне это поперек горла. Прилежная гуляка – жалкая сомнамбула, пик моей креативности – высунуть язык, когда фотографируют! Жалкое зрелище… Я не в центре внимания, я не Рафаэль, которая электризует воздух, не Коломба, которая зажигает всех ребят, я как забытый где-то в углу предмет.

Я преувеличиваю, конечно. Потому что Брис – так его зовут – не оставлял меня ни на секунду. А он из выпускного класса как-никак!

У меня есть его фотка на телефоне, чтобы показать папе и Гаспару. Он должен им понравиться.

Что еще?

Я провожу все больше времени перед зеркалом, чтобы привыкнуть к незнакомке, которой становлюсь.

 

Дневник Коломбы

Я порвала с Мехди.

Лукас, с которым я поминутно переписываюсь, снова уехал в Брюссель, умоляя меня поклясться, что не он причина разрыва.

Я поклялась, конечно. Во-первых, потому, что не хочу, чтобы Лукас думал, будто он главный в моей жизни.

Во-вторых, потому, что я хочу быть свободной для него. Сейчас мы обсуждаем важность и значение нашего поцелуя, конец ли это нашей дружбы, начало ли нашей связи. Лукас должен сделать следующий шаг.

Мехди, то мрачный, то злобный, преследует меня, он не в состоянии держать себя в руках. Теперь мне видно, что он грубый, импульсивный, неуживчивый.

Когда он меня оскорбил, я воспользовалась этим, чтобы выплеснуть на него весь свой яд. Какое облегчение! После этого я на него вовсе не обижаюсь.

Теперь он на меня в обиде…

 

Дневник Рафаэль

Я в больнице, увезли на «скорой». У меня приступ тетании. Дома, выходя из своей комнаты, я сначала почувствовала дрожь и какое-то удушье, я упала и не могла двигаться, пошевелить ни пальцем, ни телом, ни головой, ни губами. Парализованная и немая.

Где-то в глубине я знала, что это не страшно, и не боялась, я предоставила тревожиться другим, родителям, спасателям, медсестрам, врачам, нянечкам.

Теперь они подтвердили мое ощущение: ничего не обратимого. Меня оставили в больнице для контрольных обследований. Час назад ко мне вернулись речь и способность двигаться.

Как отреагирует Теренс? Не это ли доказательство любви? Мне не терпится ему рассказать. Даст ли он мне такую возможность?

Никаких новостей с пятницы. Через час будет понедельник.

Останавливаюсь, потому что мне плохо, нет сил писать…

 

Дневник Джулии

Бессонница. «Где тревога живет, нет пристанища сну…»

Не стану описывать то, что произошло в Лондоне.

У меня были иллюзии, я их утратила.

Жизнь – это жесть, но я буду еще жестче.

 

Дневник Анушки

Рафаэль не пришла сегодня на занятия, она угодила в больницу. Мы с Коломбой сразу подумали о попытке самоубийства, но преподаватель нас успокоил: это был приступ тетании.

– Почему вы подумали о самоубийстве? – осведомилась Джулия. На ней лица не было, она нервно дышала, на висках набухли лиловатые вены.

– Рафаэль вела себя странно в последнее время, она что-то скрывала от нас, – ответила Коломба.

– Я согласна, но самоубийство?..

– Рафаэль ведет себя как парень. Если ситуация ей не нравится, она не размышляет, а действует. Она отказывается страдать, поэтому способна совершить непоправимые поступки.

– Кто любит страдать?

– Никто. Но все-таки необходимо научиться страдать ради того, чтобы жить лучше.

– Интересная мысль, – заключила Джулия.

Я что-то совсем перестаю понимать Джулию. Вот уже несколько месяцев она ничего никому не говорит о себе, о своей жизни, о своих намерениях, она только вопросы задает и слушает наши ответы с терпением следователя, который знает обо всем больше, чем его собеседник. Иногда она меня даже пугает.

Коломбе есть чем заняться. Она подошла к одному из ребят, тех, кто был на вечеринке у Оскара, и попросила его молчать о том, что она целовалась с Лукасом.

Естественно, ее настойчивость возымела противоположный эффект: Мехди тут же сообщили.

Он выскочил во двор и завопил, что поедет в Брюссель набить Лукасу морду. Коломба вся изогнулась, отклонилась, и Мехди отвесил правой лучшему другу Лукаса, как будто это была частичная уплата долга. Сразу же вмешалась грозная Коломба, она набросилась на него у нас на глазах. Коломба была великолепна во гневе, мы все стояли в обалдении, видя, как ей идет ярость. В возмущении проявлялась мужская энергия, сильная эмоция подчеркивала ее грудь, бедра, молочную белизну кожи. Да, теперь Коломба все может себе позволить. Даже Мехди оценил бурную сцену.

Кажется, Коломба это тоже осознала, потому как спектакль продлился несколько дольше, чем требовалось.

Во время этой перебранки Брис, мой субботний трофей, проходил по школьному двору. Рядом были парни из выпускного, и он не смог поздороваться со мной – жалкой девчонкой из предпоследнего класса, но он искал меня, и взгляд его вспыхнул, когда он меня заметил.

– Думаете, Рафаэль сыграет Ромео? – спросила Джулия.

– При обычных обстоятельствах она бы это сделала. Но сейчас – сильно сомневаюсь.

Джулия, кажется, очень раздосадована. Решительно, она думает только о спектакле.

Прежде чем вернуться домой, я зашла показать папе и Гаспару фото Бриса. Они смотрели на него с видом ценителей-гурманов. Я знала, что доставлю им удовольствие.

 

Дневник Коломбы

Мне понравилась ярость Мехди, его напор с момента нашего разрыва.

Я ни с того ни с сего согласилась, чтобы он пришел вечером выяснять отношения, и мы провели ночь вместе.

Завтра выгоню его снова.

 

Дневник Рафаэль

Аминь! Аллилуйя! Воскрешение!

Теренс мне написал: он расстался с Джулией и будет только со мной.

Я распевала тирольские песни в пустом доме, танцевала и выпила три джин-тоника.

Скорее бы в Лондон!

 

Дневник Джулии

Господин Паланкен назначил представление «Ромео и Джульетты» на 15 января. Я буду готова.

Рафаэль надела костюм Ромео. Она читает тирады с таким воодушевлением и твердостью, что можно принять ее за мужчину, ну, то есть именно так девушки представляют себе мужчин.

Меня ее буйная энергия устраивает, потому что я сыграю на контрасте, добавлю другие тона: покорность, кипение страсти, радость, печаль, нетерпение, томление. Через Джульетту я становлюсь целой палитрой женщин.

Господину Паланкену очень нравится.

– В роли Джульетты раскрывается твой талант. Джулия, теперь я понимаю, почему ты наперекор всем стихиям так хотела, чтобы спектакль состоялся. Ты хочешь стать актрисой?

– Нет.

– Это тебя не привлекает?

Все преподаватели-режиссеры – это несостоявшиеся актеры, Паланкен воображает, что каждый мечтает о подмостках и съемочных площадках.

– Уверяю вас, господин Паланкен: Джульетта будет моей первой и последней ролью.

 

Дневник Рафаэль

Дедушка умер сегодня утром.

Вот уже несколько лет он оплачивал больничную палату, где лежала моя бабушка. У нее болезнь Альцгеймера. Каждый день дедушка проводил возле нее по многу часов.

Мне было жаль его, он не допускал и мысли о том, что его жена невменяема. Он продолжал с ней говорить, дразнил, смеялся, ворчал, прощал, целовал, – короче, играл за обоих, потому что перед ним бездвижно сидела, скрюченная в невзрачном кресле, старушка в мятом халате, которая ничего не видела и не слышала, ничего не отвечала. Моя бабушка напоминала чучело мышки, но, очевидно, ему она казалась молодой, соблазнительной, привлекательной для него и для других. Каждое утро он клал ей на колени шкатулку, отделанную эмалью, доставал оттуда драгоценности, надевал их на нее – она была кокетлива и чертовски хороша в прежние времена.

На прошлой неделе дедушка упал в парке, где-то на дальней аллее. «Скорая помощь» приехала поздно, к переломам прибавилось воспаление легких. В своей палате, в том же здании, что и бабушка, этажом ниже, он понял, что на этот раз ему не выжить. Дедушка призвал своих детей, поручил супругу их заботам и, испытав облегчение от того, что успел это сделать, испустил дух.

Я высоко ценила своего деда, хотя мы не были особо близки с этим поблекшим ветераном, безумно влюбленным, ввязавшимся в заранее проигранную битву – он пытался продлить идиллию с женщиной, которая оставила на земле лишь свою оболочку. Порой его упорство мне казалось возвышенным, но чаще смешным.

Сегодня, объясняя это Теренсу, я осознала, что напрасно так сурово судила, во мне течет та же кровь: я люблю любить. Я хочу заставить любовь жить.

* * *

Переписка между

Рафаэль, Коломбой, Джулией и Анушкой

Рафаэль

Девочки, вы не поверите, моя бабушка умерла сегодня утром.

Анушка

Но…

Коломба

Наконец…

Джулия

Вчера ты говорила, что дедушка.

Рафаэль

Вчера мой дедушка. Сегодня бабушка.

Джулия

Та, у которой болезнь Альцгеймера?

Рафаэль

Она угасла в своей постели сегодня утром.

Джулия

Ты… это связано с твоим дедушкой?

Анушка

Она знала, что он умер?

Коломба

Анушка, что за бред! Она же ничего не понимала и не узнавала никого.

Джулия

Анушка права: бабушка знала или нет?

Рафаэль

Медсестра ей сказала. Из принципа. Из уважения. Как если бы… И…

Анушка

И?..

Рафаэль

Это неправдоподобно…

Анушка

Рафаэль, умоляю. Говори все.

Рафаэль

В результате моя бабушка с помощью этой медсестры спускалась в комнату дедушки две последние ночи. Кажется, она даже держала его за руку.

* * *

 

Дневник Коломбы

Рафаэль все время плачет из-за смерти своей бабушки. Да она не сможет вспомнить ни одного разговора со своей прародительницей, так как бабушка, сколько Рафаэль ее знает, всегда страдала умственным расстройством.

На самом деле у Рафаэль нет ни одного приятного воспоминания о бабушке.

Чего ж она тогда рыдает?

Она страдает оттого, что повелась, поверила тому, что говорили все вокруг, родители, врачи, все утверждали, что Альцгеймер отбирает память и ясность ума. А вот ее бабушка приняла мысль о собственной смерти, как только узнала, что мужчина ее жизни отошел в мир иной. В этом нет ни малейшего сомнения.

– Ты понимаешь, Коломба? Внутри этой недвижной плоти что-то было – пленница, которую я не замечала и даже не догадывалась о ее существовании. Я думала, что моя бабушка нас не видит. А это мы ее не замечали. Мы относились к ней ровно так, как, полагали, она относится к нам.

Дедушка единственный чувствовал, что она существует, он один вел себя с ней правильно и достойно, тот самый дедушка, которого Рафаэль принимала за старого жалкого сумасшедшего.

– Любовь существует, Коломба! Мои бабушка и дедушка тому подтверждение, любовь может длиться всю жизнь. Любовь страдает, но не умирает.

Она права. Но почему ей так важно повторять этот вздор? Я допускаю, что увлечения длятся столько, сколько длятся. В чем проблема? Я живу на земле не для того, чтобы совершать достижения, а чтобы быть счастливой.

– Коломба, мы ошибаемся во всем… Если есть сознание внутри тела, которое, кажется, его лишено, кто нам докажет, что нет жизни после смерти?

Глядя на труп, мы совершаем ту же ошибку: доверяемся видимости.

Мы не замечаем сознания в теле, обреченном на растительное существование; мы не замечаем сознания, глядя на недвижное тело. Душа невидима.

Рафаэль меня поразила, хоть я и не любительница рассуждать на подобные темы. Мы говорили с Джулией, она сказала с отвращением:

– Надеюсь, вы ошибаетесь и смерть нас освобождает. Если конца нет, стало быть, это все будет длиться бесконечно?

От Джулии обалдеть можно в последнее время, с каждым днем все больше. Ее утверждения категоричны. Можно подумать, что она террорист-фанатик на службе собственных идей.

Сегодня, например, заметив фотографию бабушки и дедушки, которую теперь носит с собой Рафаэль, Джулия выхватила ее, стала рассматривать.

– Так вот как выглядели Ромео и Джульетта, если бы их родители прекратили распрю? – со вздохом произнесла она. – Вечные влюбленные, которым обстоятельства позволили остаться вместе? Какой ужас! Тщедушные старики, похожие на черепах.

Рафаэль оскорбилась и назвала Джулию монстром, Джулия в ответ обозвала ее внучкой монстров. Они бы повыдергали друг другу волосы, если бы не прозвенел звонок.

В любом случае я осторожно наблюдаю. Я знаю теперь причину противоречий между ними. Рафаэль призналась мне, что у нее роман с Теренсом и что ей неловко смотреть на Джулию. Знает ли та, какое место занимает Теренс в жизни Рафаэль? Каждый раз, когда Рафаэль просит объяснений у своего англичанина, он отвечает, что не желает затрагивать эту болезненную тему.

Я-то чувствую, что Теренс все-таки упоминает о Рафаэль, потому что Джулия, похоже, ведет себя с Рафаэль очень сдержанно. Тут явно что-то кроется.

С ней что-то не так… с Джулией… На уроке французского в среду мадам Ромили, пользуясь тем, что готовится постановка «Ромео и Джульетты», устроила обсуждение пьесы. Каждый говорил, что ему это дало, чем разочаровало… и т. д.

Анушка сказала, что драма напугала своим необузданным буйством.

Я обратила внимание на тот факт, что Ромео чуть было не связался с другой девушкой, недоступной Розалиндой, и Джульетта появилась в этой истории, когда Ромео остался один.

Рафаэль испытывает симпатию к обоим героям, потому что они нарушают запреты.

А Джулия развила какую-то сложную теорию, якобы Шекспир написал эту пьесу, чтобы излечить нас от любви, а не чтобы ее превознести. Любовь затуманивает рассудок молодых людей, они забывают свои семьи, кланы, к которым принадлежат, – Капулетти и Монтекки, позорят себя, любовь заставляет Джульетту изобразить мертвенное оцепенение, не предупредив жениха, любовь заставляет Ромео выпить яд, как только он видит свою суженую распростертой на каменном полу. Разве не следовало ему подойти к ней и убедиться, что она еще дышит, растормошить ее?

– Нужно быть дебилом, – добавила Джулия, – чтобы настолько утратить способность рассуждать здраво. Шекспир любил не любовь, а только ее начало, первую встречу. Остальное казалось ему бессмысленным, даже гибельным.

Мадам Ромили нервно сглотнула во время обличительной речи Джулии. Очевидно, она никогда не рассматривала пьесу с такой точки зрения.

– И тем не менее именно ты, Джулия, насколько я поняла, будешь играть Джульетту?

– Да.

– Как ты можешь воплощать персонаж, который ты осуждаешь?

– Я не осуждаю Джульетту, я осуждаю любовь, как и Шекспир. Лично я ничем не лучше Джульетты. И я идентифицирую себя с ней.

– В какой момент?

– Таких моментов два.

– А именно?

– Когда она влюбляется. И когда умирает.

– Когда она умирает, да? А почему?

– Она выбирает смерть, а в любви она не могла выбирать, в любви не выбирают. И к тому же она избегает старения.

– Нет ничего ужасного в старении, – возразила мадам Ромили, ей за пятьдесят.

– Это вы так думаете, мадам.

Вот новая Джулия этих последних недель. Ужас, ужас, ужас, как говорит Анушка.

 

Дневник Рафаэль

Никогда я так еще не радовалась. Мы с Теренсом пишем друг другу нежные страстные послания днем и ночью. «На легких крыльях страсти через эту я стену перенесся… Удержать ли любовь преградам каменным?..»

Ах, скорее к нему. Обнять его. Или нет, лучше позволить ему заключить меня в объятия. Да какая разница! Прикасаться друг к другу, вдыхать, сжимать, целоваться.

Увы, его не будет в Лондоне в те выходные, когда я могу приехать. Ладно, пусть это будет позже.

Сегодня вечером я прижимаюсь к подушке с мыслью о нем.

 

Дневник Коломбы

Огюстена скоро выпустят. Владелец гаража забрал жалобу, потому что родители Огюстена пообещали все оплатить и дать еще денег сверху.

Мари трясется. Теперь она знает, что он вернется, но не знает, чего она сама хочет – видеть его или бежать от него.

Даже если она его все еще любит, она боится человека, которого она не понимает.

Я бы вряд ли отреагировала, как она. Любить не значит знать, это значит гореть. Она становится буржуазной, малышка Мари, она боится огня.

Мне вот не грозит впасть в спячку от рутины. Лукас после поцелуев и признаний вдруг снова стал холоден, как сталь, я отыгрываюсь на Мехди. По нескольку раз на дню мы то ссоримся, то миримся. В чем прелесть? Как только я ухожу от него, он становится другим, новым, незнакомым.

Но все же это начинает меня утомлять. Разрыв, примирение, разрыв: я уже прошла весь круг! Не шибко весело, как картинг, если затянется.

И к тому же нужно было сконцентрироваться на роли кормилицы. Спектакль уже через несколько дней, а у меня все мысли не здесь, и я путаю реплики в сценах. Я думала, Джулия меня расстреляет, когда на днях на вечерней репетиции я выдала фразу из III акта в I акте.

На репетиции это забавно, на представлении мне было бы стыдно.

 

Дневник Джулии

Меньше недели.

В пятницу мы играем «Ромео и Джульетту».

Я существую только ради этих двух часов.

 

Дневник Рафаэль

Есть! Мы с Теренсом назначили дату. Это через две недели, почти сразу после «Ромео и Джульетты». Официально я буду жить у Тельмы. Неофициально отправлюсь к нему. Тельма – подруга моей мамы, я ей рассказала все и послала фотографии Теренса, она считает, что у нас очаровательная история, и согласна нас прикрывать.

Никогда жизнь мне не казалась столь яркой.

Сейчас нужно повторить текст для великого вечера. Как он много говорит, этот Ромео!

Просто какая-то мельница слов. Реплика в сторону: Теренс тоже мне пишет много слов в день, иногда очень длинно.

Судьба меня балует! Любить так хорошо, что даже становится больно.

* * *

Переписка между

Джулией, Коломбой и Анушкой

Джулия

Где Рафаэль?

Коломба

Не знаю.

Анушка

Я тоже.

Джулия

Мы должны были репетировать сегодня во второй половине дня. После уроков. Завтра спектакль!

Коломба

Я ей звонила целый день.

Анушка

А я даже заходила к ней… Ее родители не знают, где она. Я не хотела совсем их добивать и не стала говорить, что сегодня Рафаэль в лицее не было.

Коломба

Она не прогульщица… На нее это не похоже… и нас не предупредила… Может, у нее приступ тетании, как в прошлый раз?

Коломба

Спасатели уже бы оповестили родителей.

Анушка

Ее, может быть, еще не нашли. Лежит где-нибудь под мостом, одна, всеми покинутая…

Коломба

Анушка, прекрати! Если Рафаэль шла под мостом, значит там ходят и другие люди. Мы же в Париже. Не в какой-то Дыре-на-Сене.

Джулия

Я больше не могу. Мы никогда не сыграем «Ромео и Джульетту». Я проклята.

Анушка

Успокойся. Ничего не пропало, Рафаэль проявится.

Коломба

Почему для тебя так важен этот спектакль, Джулия?

* * *

 

Дневник Рафаэль

Полночь. Наконец добралась до дому.

Родители слегка начали волноваться, но успокоились, как только услышали, как поворачивается ключ в замке. Им наплевать, что мучает меня, что в голове, что на сердце.

Со вчерашнего вечера я бродила по Парижу. Планомерно заходила в бистро и пила кофе у барной стойки. Зеркало только что показало мне, что зубы и язык почернели. Внутри совсем тьма.

Меня тошнит. Хочется вытошнить себя из себя.

Теренс меня отверг. Грубо.

У нас с ним было назначено свидание через две недели в Лондоне, а я столкнулась с ним в среду вечером в гостях у Клаудии, подруги моей мамы. Думала, это глюк, я настолько брежу им, что мне он везде мерещится.

Но нет, это был Теренс. Он стоял, флегматично прислонившись к стене, улыбался одними глазами. Я подошла ошеломленная.

– Теренс?

– Мы знакомы?

– Теренс, прекрати меня разыгрывать.

– Твое лицо мне кажется знакомым.

– Теренс, это я, Рафаэль.

Он повторил мое имя неуверенно и осторожно, как если бы он произносил его впервые.

До этого момента я была уверена, что это розыгрыш, думала, какой он прекрасный актер.

Я кинулась к нему, чтобы его обнять: мы столько раз обещали это друг другу в письмах.

Он удержал меня, почти грубо:

– Больная, что ли?

– Теренс, в конце концов!

– Я не привык, чтобы незнакомые девицы на меня вешались. Я привык выбирать сам.

– Но…

– Я тебя выбрал? Нет.

– Теренс, ты не можешь так со мной поступить. Сначала явиться в Париж, не предупредив меня, потом меня оттолкнуть.

– Спасибо, хватит, хорошего вечера.

– Теренс!

– Если это французская манера кадрить, то прощай!

– Теренс! Я – Рафаэль! Ты бросил Джулию ради меня!

– Джулия… Рафаэль… Кажется, да… Мы виделись в Лондоне. Это было давно. Припоминаю.

– Хватит, Теренс. Хватить держать меня за ненормальную. После всего, что мы писали друг другу.

– Послушайте, мадемуазель, лучше прекратить этот разговор сейчас. Во-первых, я не хотел бы, чтобы шум доставил неудобство хозяйке дома. Во-вторых, я здесь со своей невестой и прошу меня оставить.

Сказав это, он развернулся и пошел в соседнюю комнату, там он обнял за плечи какую-то блондинку, притянул к себе и поцеловал ее в губы.

Я была ошарашена. В одну секунду я покрылась испариной. Сердце забилось часто-часто. Комната вокруг меня начала стремительно куда-то падать. Я ринулась в ванну, и там меня вырвало.

Я умылась. Вышла в коридор и, раздвигая толпу, бросилась на выход. Несколько человек меня окликнули, но я ничего не слышала и не видела, меня душили слезы.

Я все шла, шла, мне казалось, что только огромная усталость смягчит страдание.

Чувствую себя опустошенной. Страдаю все так же.

Теренс, тот, кто ворвался в мое одиночество, Теренс, тот самый, кто заставил меня довериться, допустить любовь, которая зарождалась у меня к нему, развить ее, усилить, этот Теренс не узнал меня, не захотел ко мне прикоснуться, улыбнуться мне. Он красуется с другой девушкой, существование которой скрывал.

В любовном сне прекрасно все. За исключеньем пробужденья.

Теренс для меня больше не существует.

* * *

Переписка между

Коломбой, Джулией и Анушкой

Коломба

Девочки, Рафаэль только что прислала мне эсэмэску. Ей нужно побыть одной еще один день и подумать. У нее все хорошо. Она будет играть завтра – упс! – сегодня вечером, потому что уже полпервого.

Джулия

Ах… мне не до сна.

Анушка

Что с ней было?

Коломба

Девичьи штучки…

Анушка

Месячные?

Коломба

Нет, дела сердечные.

Джулия

Не понимаю, о чем говоришь.

Анушка

Я тоже.

Коломба

Не важно! Завтра мы сыграем «Ромео и Джульетту», самый славный спектакль в истории лицея Мариво.

* * *

Ле Паризьен

Х. Б.

Необъяснимая трагедия

Двое подростков госпитализированы в критическом состоянии после представления пьесы «Ромео и Джульетта» в лицее Мариво

Вчера вечером, в 22.00, в момент, когда публика готовилась аплодировать знаменитой пьесе Шекспира, по залу пробежал шепот, потом раздалось несколько возгласов недоумения: двое подростков, исполнивших роли Ромео и Джульетты, продолжали лежать без движения.

Все участники постановки сбежались, пытаясь понять, в чем дело, и констатировали, что девушка, сыгравшая роль Джульетты, лежит в луже крови, а та, что исполняла роль Ромео, бездыханна. Обеих перевезли в больницу Помпиду, где они сразу же попали под наблюдение компетентных специалистов. Тем не менее состояние их по-прежнему критическое. В то же время полиция задержала господина Паланкена, и в настоящее время идет допрос заведующего лицеем.

Создана служба психологической поддержки для друзей пострадавших и зрителей, переживших шок.

Ле Фигаро

А. Д.

Кровавый Шекспир

Небывалое происшествие в лицее Мариво: на прошлой неделе две девушки не очнулись от театральной смерти на подмостках.

Полиция освободила без последствий преподавателя г-на Паланкена, высокое качество работы которого подтверждено тридцатилетним стажем. Следователь отмел криминальный след, а также гипотезу о халатности.

Согласно уликам и показаниям свидетелей, речь идет о двух самоубийствах, совершенных «в прямом эфире» во время представления. У девушки, игравшей роль Джульетты, налицо были признаки депрессии, она, вероятно, заменила театральный реквизит настоящим кинжалом, который украла у отца. Бутафорский кинжал был найден в глубине шкафа в ее комнате. Ее напарница, пережившая глубокое разочарование в личной жизни, должно быть, сама влила в склянку Ромео большую дозу снотворного, взятого тайком у мачехи.

Известно, что девушек связывала дружба, но неясно, согласовали ли они между собой свои действия. В настоящий момент обе находятся в состоянии, исключающем проведение допроса. Врачи опасаются за их жизнь.

* * *

 

Дневник Анушки

Рафаэль умерла сегодня утром.

Ее родители позвонили мне и Коломбе, чтобы мы приехали в больницу. Они знали, насколько дружба нашей четверки была важна для их дочери.

В светлой и тихой палате Рафаэль лежала на койке, такая же сильная, как и прежде, но умиротворенная. Я была ошеломлена, потому что никогда не видела ее закрытых глаз. Мне это показалось нескромным.

Увы! Ненавижу себя за то, что так медленно въезжаю в ситуацию. Стоя рядом с ее трупом, я все ждала, что Рафаэль вскочит, завопит: «Ну, как я вас сделала!» – и хрипловато засмеется.

Каждая мелочь последнего нашего вечера, кажется, врезалась в мою память навсегда. Я помню, как Рафаэль появилась в костюме Ромео, сначала смущенная, убежденная, не более, чем публика, что она мужчина; потом постепенно в ней прибавилось уверенности, она показала зрителям этого юношу, увлеченного, вспыльчивого, благородного, нежного, неукротимого. Джулия сразу смотрелась выигрышно: она была Джульеттой, изысканной, открытой, невинной, принявшей решение Джульеттой, обманчиво хрупкой, как тростинка, которая гнется, но не ломается. Рядом с ними прочие участники спектакля выглядели неким дополнением. Особенно Коломба, ее кормилица, то и дело путала текст.

Благодаря двум нашим подругам спектакль отрывался от земли и парил.

Из кабинки звукооператора я наслаждалась пьесой наравне со зрителями и несколько раз чуть было не пропустила момент, когда следовало включить музыкальные фрагменты или пение птиц, я вздрагивала от каждой реплики. Ночь любви нас пронзила: это была таинственная ночь, ночь любовников, когда все в первый раз, ночь, коронованная утренней зарей. Никогда еще Джулия и Рафаэль не играли с такой самоотдачей на репетициях. Каждое слово было проникнуто сильным чувством, они страстно обнимали друг друга, время остановило свой бег. Счастье героев казалось тем более насыщенным и ценным, что они вырывали его у небытия, будто предчувствуя трагический финал.

Мне даже показалось, что на глаза Джулии, когда она произносила: «Приди, о ночь, приди, о мой Ромео», навернулись слезы.

Настал роковой момент для Джульетты, да, роковой, я знаю, отныне и навсегда. Джульетта уснула на надгробии, Ромео решил, что она мертва. В отчаянии Ромео – Рафаэль хватает склянку, врученную ему падре Лоренцо, и выпивает содержимое с хищной жадностью.

Затем Джульетта – Джулия просыпается, видит тело Ромео и дрожит: трудно поверить, что Джулия дошла до такого уровня актерского мастерства. В ее глазах, в ее жестах сквозил такой ужас, мы были ошеломлены. Она схватила кинжал, поднялась и, отвернувшись от публики, вонзила кинжал себе в живот с жутким криком. Всю свою жизнь я буду помнить этот душераздирающий вопль. Всю жизнь я буду помнить, как мне хотелось вскочить и аплодировать, всю жизнь мне будет за это стыдно.

Что было дальше, всем известно. Исполнители других ролей – паж, стражники, Бальтазар, падре Лоренцо, Капулетти и Монтекки, – стоя над телами, продолжали читать свой текст.

«Пойдем, обсудим сообща утраты и обвиним иль оправдаем вас. Но повесть о Ромео и Джульетте останется печальнейшей на свете…» – заключил принц. Я поставила последний музыкальный отрывок, и раздались аплодисменты.

Труппа вкушала триумф. Каждый выходил на поклон, как мы договорились, и последними должны были идти Ромео и Джульетта, то есть Рафаэль и Джулия, они должны были встать, будто пробудившись от смерти, и сорвать крики «браво».

Но Джулия и Рафаэль не двигались. Мы сначала рассмеялись, думая, что это розыгрыш, – Рафаэль любила шуточки в таком духе. Потом Коломба подошла, окликнула их, похлопала по плечу и застыла, будто окаменела: она увидела кровь на теле Джулии.

С этого момента я больше не помню деталей…

В больничной палате сегодня утром у меня создалось впечатление, что мы вновь проигрываем сцену с того момента, как остановились. Рафаэль не двигалась, но она была мертва, а Коломба, как всегда, с видом, что ей давно все ясно, плакала, беззвучно оседая вдоль стены, поодаль от нас.

Меня объял какой-то ледяной холод. Я ничего не чувствую? Или это защитная реакция такая, чтобы ничего не чувствовать?

Родители следят за мной, как за молоком на плите. Из четырех неразлучных подруг две покончили с собой: родители боятся, что самоубийство заразно.

 

Дневник Коломбы

Чудовище… Наверно, я чудовище…

Сегодня утром в больнице я увидела свою лучшую подругу Рафаэль на смертном одре, а другая моя лучшая подруга еще пребывает в коме – там же, в конце коридора. Я попросила Мехди приехать во второй половине дня ко мне домой, хотя мы и расстались, и приказала заняться со мной любовью.

Никогда еще это не было так хорошо…

После я рыдала в его объятиях…

Что значили мои слезы? Столько всего: горе, удовольствие, тревогу, сочувствие, облегчение, тоску… Слезы – сложный знак, в них изливается тысяча смыслов сразу.

Вечером я зашла к родителям Рафаэль, ведь они обнаружили ее дневник. Это я им рассказала о ее любовной истории, и они мне показали последнюю страницу дневника, где Рафаэль пишет, как отвратительно повел себя Теренс, стирая ее, будто одним щелчком пальцев. Когда это читаешь, становится понятно, почему она так поступила.

– Нужно оповестить этого Теренса, – произнес отец Рафаэль.

Никто не обманулся, и я, и ее мама сразу поняли, о чем он говорит: «Этот мерзавец должен узнать, что он погубил нашу дочь». Отец Рафаэль ступил на тропу мести.

Он протянул мне ноутбук Рафаэль.

– Пожалуйста, Коломба, помоги нам войти в ее почту и найти координаты этого Теренса. Уверен, ты сможешь отгадать ее пароль.

Прости меня, Рафаэль, я сделала это.

 

Дневник Анушки

Родители Рафаэль пытаются связаться с Теренсом.

Он даже не отвечает.

 

Дневник Коломбы

Путем сопоставления фактов и проверки сведений мама Рафаэль вышла на след Теренса в Лондоне.

С бывшим мужем они отправились туда на поезде «Евростар», чтобы встретиться с этим парнем. Он отрицает, что у него была связь с Рафаэль, отрицает даже, что он переписывался с ней. Позор! Он ведет себя так же, как и в тот вечер, когда он оттолкнул ее.

Родители Рафаэль сорвались в крик.

Теренс отстаивал свою правоту так, что стало казаться, что он говорит правду.

К тому же все, кто с ним общается в Англии, заверили родителей, что это порядочный парень, дипломированный специалист по архитектуре, и он вот уже несколько месяцев страстно влюблен в белокурую Джессику, свою невесту.

 

Дневник Анушки

По словам Гаспара, папиного друга, а он сечет в компьютерах, Теренса, которому писала Рафаэль, не существует.

Его электронный адрес не британский.

Я поставила в известность родителей Рафаэль, они обратились в полицию, чтобы было проведено расследование.

P. S. По словам врачей, состояние Джулии все еще критическое. Мы с Коломбой по-прежнему не можем ее навещать, она в реанимации. Каждый вечер я молюсь за нее. Верю ли я в Бога? Нет. Но Он, может быть, этого не знает…

 

Дневник Коломбы

Интернет-адрес Теренса не связан с Англией. Этот аккаунт был создан Джулией.

 

Дневник Анушки

С тех пор как я узнала, что сделала Джулия с Рафаэль, я перебралась к папе. На этот раз мама вела себя очень мило. Не только проявила понимание, но мы стали часто видеться, чтобы выпить чаю или кофе и побегать по магазинам. Наконец-то мы начинаем разговаривать как подруги, а не как разочарованная супруга с упрямым подростком.

Коломба держит меня в курсе новостей.

Все письма Теренса к Рафаэль были написаны Джулией. Она мстила Рафаэль за то, что та поехала в Лондон, за то, что ей понравился парень, которого Джулия считала своей собственностью. Самым отвратительным образом Джулия заставила Рафаэль признать влечение и поддаться ему: с этого момента под маской Теренса она имитировала страсть.

Вчера вечером, глядя, как Гаспар массирует плечо папе, я вдруг подумала: не поддерживала ли Джулия весь этот обман лишь потому, что, не признаваясь себе самой в этом, она была влюблена в Рафаэль?

Коломба считает, что наоборот.

Впрочем, все чувства двойственны, как ткани, сплетенные из нескольких разноцветных нитей… Джулия мстила Рафаэль за то, что та увлеклась Теренсом, однако кто поручится, что к ее действиям не примешивалось желание? В Рафаэль было что-то прямое и честное, мужское, и это нравилось. Разве не Джулия настаивала на том, чтобы Рафаэль сыграла Ромео?

Как жаль! Кто бы мог подумать! У меня просто голова кружится от всего этого.

 

Дневник Коломбы

Сегодня утром врачи объявили, что жизнь Джулии вне опасности. Кровотечение остановлено, жизненно важные органы, задетые лезвием, восстанавливаются. Медики считают, что Джулия выкарабкается.

Не знаю, что и думать.

 

Дневник Анушки

Жизнь издевается над нами: Рафаэль умирает, Джулия выздоравливает.

 

Дневник Коломбы

Следствие завершено.

Новая подробность: вернувшись с каникул, Джулия рассказала нам, что спала с Теренсом, но на самом деле этого не было. Был легкий флирт на вечеринке. Джулия выдала желаемое за действительное.

Два месяца спустя, когда Теренс сказал Рафаэль, встретившись с ней в Лондоне, «Send my love to Julia», это означало не «Скажи Джулии, что я ее люблю». Это всего лишь расхожая английская фраза, оборот речи, типа «с наилучшими пожеланиями» или «дружеский привет Джулии», но вовсе не романтическое послание, а в наших глазах эти слова делали правдоподобной связь Джулии и Теренса.

 

Дневник Анушки

Тошно! Родители Джулии связались со мной и Коломбой, чтобы мы навестили их дочь, ведь она идет на поправку.

Несчастные, они что, не понимают, что произвели на свет гадюку?

По телефону казалось, что они в эйфории.

Просто неприлично!

В память о Рафаэль я отказываюсь отвечать.

 

Дневник Коломбы

Лишить себя жизни – вроде бы одно действие, но целей у самоубийства может быть столько, сколько людей на земле.

Теперь, когда Джулия вне опасности, ее родители хотят узнать от нее, почему она захотела покончить с собой. Пока она находилась в коме, у них была лишь одна фраза, бумажка, украдкой засунутая в карман: «Лучше умереть непонятой, чем провести всю жизнь, объясняясь». У них не было других зацепок, они думали о страхе взросления, о скрытой депрессии. Мимо! Изучив дневник Джулии, психолог обнаружил неуверенность в будущем, резкое, скептическое отношение к любви, к верности, к прочности взаимных чувств.

Может, следовало навести их на мысль, что у Джулии не хватило духу столкнуться нос к носу со своей ложью, когда ее обман раскроется? Рафаэль предстояло узнать, что ее лучшая подруга обманывала ее, подписываясь именем Теренса. Мы все трое понимаем, какая это извращенность. Как она сможет смотреть нам в глаза?

Мифоманы позору предпочитают смерть.

Самые гордые приносят в жертву близких. Трусы уничтожают себя.

 

Дневник Анушки

Я окончательно и бесповоротно отказалась идти к Джулии. Родители ее смерили меня взглядом, шокированные, пораженные. Придурки! Им я кажусь жестокой, но это у их дочери в груди сталь вместо сердца.

Коломба все еще колеблется. Если она еще помедлит, то я вычеркну ее из списка своих друзей.

P. S. Вчера обрушился Мост Искусств: одна из балюстрад не выдержала веса замков. К счастью, обвалилась внутрь, а не наружу, в сторону Сены, тогда бы могли пострадать пассажиры речных трамвайчиков.

Я надеюсь, что обрушилась та часть, где был наш замок! Четыре лучшие подруги на всю жизнь. Похожие друг на друга… Дружба – фарс, а любовь – яд.

 

Дневник Коломбы

Сегодня, когда я проснулась, светило солнце, лучами ласкало мне плечи; ткань ночной рубашки касается сосков, я вдыхаю полной грудью прохладный февральский воздух – просветлевший, очищенный снегом.

Рядом со мной в постели, завернувшись в одеяло, отдыхает Лукас после ночи восторженной любви. Я наконец-то была близка с мужчиной, которого люблю, я поражена, что мы так естественно счастливы.

Моя сексуальная связь с Юго дала мне уверенность в себе, мой нескончаемый сериал с Мехди сделал меня сильнее. Естественно, что я покончила с ними, взяв то, что можно было взять. Особенно у Мехди, хотя он косолапый.

Со вчерашнего дня завороженно смотрю на нас с Лукасом, ловлю наше отражение в витринах, зеркалах, бокалах, в блестящих подносах. Когда мы улыбаемся одновременно, мне кажется, что соприкасаются наши тела, что мы друг в друге.

Я брошу вызов любому, кто скажет, что мы некрасивы.

Лукас спит. Лучший момент любви наступает не тогда, когда произносят «я люблю тебя». Он таится в тишине смятой постели, в дрожи, которая пробегает по телу, в вене, которая бьется по всей длине руки, в ярких улыбающихся губах, в священном стыде, который вдруг окутывает ореолом наши обнаженные тела.

Да, согласна, мальчиков было многовато. Я была нерешительной, незрелой. Но я не лукавила. То, что я делала, я делала со всей силой, по-настоящему. То, чего не делала, – тоже. Для меня каждый день отличается от предыдущего, как будто ночь стирает то, что было накануне. Правда, мне безумно нравится жить!

Все кругом продолжают ломать голову по поводу самоубийства Рафаэль и Джулии, о смысле их поступков. Я уже меньше. Причины желания умереть загадочны, причины желания жить темны, редко сформулированы словами, скрыты в недрах наших тел или океанических впадинах нашего сознания. Взгляд не достигает этих пластов, не доходит до корней, ему неведом древесный сок, который поднимает ввысь деревья, он замечает лишь то, что на поверхности: ствол и крону. Невидимая работа заставляет нас рождаться и умирать. Человеческий взгляд замечает только результат, но совершающиеся таинства ему недоступны.

У меня нет никакой причины убивать себя, но и причин жить у меня не больше: я подчиняюсь движению, что сильнее меня. Сила, которую я ощущаю, будит во мне любопытство, желание лакомства, восхищает, утомляет, дает мне отдых, бодрит, делает меня рассеянной и концентрирует мое внимание, делает терпеливой, храброй, бойкой, яростной или нетерпеливой.

Разглагольствовать, выстраивать аргументы, объясняя эту загадку, мне кажется еще бесполезнее, чем забрасывать сеть в океан, чтобы поймать воду. Лучше объять бесконечность, чем пытаться поймать ее в свои мелкие сети, разве нет?

Мое сердце переполняется. Ведь Лукас пресыщает мой эгоизм, и у меня теперь любовь в избытке ко всем, ко всем.

Джулия… Можно ли определять человека лишь его ошибками? Никто не может быть только плохим или только хорошим. Простить – значит осознать, что судьба постоянно импровизирует, что ее не зафиксируешь в прошлом, тем более в каком-то единственном моменте. Завтра не есть вчера.

Любовь, дай мне свою силу, и только сила меня спасет.

Всего два глагола я точно буду спрягать в жизни: я буду любить и я умру.

Но объявляю вам: прежде, чем умереть, я буду много любить!

Сегодня в полдень я пойду возложить цветы на могилу Рафаэль, а во второй половине дня отправлюсь навестить Джулию.

 

Действующие лица

Жюльен Порталь

Маг Раджапур

Доктор С…

Президент Дельбек

Лора

Мари

Молодой человек в белом

(роль без слов)

Молодая женщина в белом

(роль без слов)

В течение пьесы декорация не меняется.

В самом начале раздается очень странный звук, словно врывается мощный поток воздуха…

Это ветер такой мощи, что кажется, будто он засасывает в себя все, что попадается на пути, что он может все, что угодно, унести с собой на крыльях своего дыхания, – людей, корабли, деревья, дома…

Вой нарастает, вздувается, рычит, ширится, становясь невыносимым, и за несколько секунд он смолкает. При последних звуках затихающего воя слышно, как останавливается лифт.

Сцена освещается.

Холл отеля.

В холле в рассеянном искусственном свете видны расставленные вокруг низких столиков вполне традиционные кресла, стойка рецепции, пока пустая, от которой возможных клиентов направляют по двум коридорам, ведущим к номерам; над входом в первый коридор – буква В, над другим – С.

По огоньку над лифтом мы можем определить, что кто-то едет. Сигнал. Двери открываются.

Появляется Жюльен, еще довольно молодой человек, в светлом плаще. Он растерян, словно в шоке, одной рукой потирает лоб, другой опирается на проем двери лифта.

Помассировав лоб, он собирается с силами и медленно выходит из лифта. Идет неуверенно, как будто только что с ним произошел несчастный случай, который вывел его из равновесия.

Какое-то время оглядывается, потом подходит к стойке рецепции. Немедленно появляется высокий служащий с любезной улыбкой, во всем белом.

Жюльен опирается на стойку.

Жюльен. Где я?

Вместо ответа служащий мягко протягивает ему ключ. Жюльен берет ключ.

Жюльен. Вы правы. Пойду отдохну.

Человек делает какой-то знак. Появляется женщина в белом, тоже очень ловкая и молчаливая, подходит к Жюльену. Жюльен говорит с ней так, будто она ему отвечает.

Жюльен. Да, у меня ведь с собой багаж, он в машине… (Ищет ключи в карманах плаща, но не находит. Отчаявшись искать.) Оставьте… потом поищем…

Женщина берет его под руку и ведет к коридору В. Жюльен резко останавливается и оглядывается.

Жюльен. Вам же может быть нужна моя фамилия… вдруг кто-то позвонит…

Молодой человек за стойкой показывает ему на регистрационную книгу.

Жюльен. А… вы уже записали… хорошо… (Похоже, он растерян.) Да, вы правы, пойду отдохну…

Женщина крепко держит его. Они исчезают в коридоре В.

В коридоре С появляются два персонажа. Маг Раджапур, одетый в шелковый халат, заглядывает в холл.

Маг. Говорю вам, появился новенький!

За ним следует Президент, сухой, церемонный человек, одетый с той скромной строгостью, которую соблюдают в одежде мужчины, считающие себя прежде всего респектабельными.

Президент. Да нет же, я ничего не слышал.

Маг. Естественно, вы же глухи как сурок.

Президент (обиженно). Что-что?

Маг. Ну видите! (Поворачивается к служащему у стойки.) Рафаэль, ведь кто-то сейчас прибыл, не так ли?

Молодой человек улыбается.

Маг (считая, что это жест одобрения). А, мне так и показалось.

Президент (удивленно). Вы его Рафаэлем зовете, а я Габриэлем.

Маг. И он вам отвечает?

Президент. Конечно.

Маг. Выходит, мы оба правы.

Президент. Ни в коем случае. (Оборачиваясь к стойке.) Габриэль, вас зовут Рафаэль или Габриэль?

Но молодой человек безмолвно исчез.

Маг (садится). А почему вы не можете смириться с тем, что мы оба правы?

Президент. Потому что вы говорите одно, а я – другое.

Маг. Ну и что?

Президент. Правда может быть только одна, а двух быть не может. Или же. Или же. Или же правы вы, а я – нет.

Маг. Ваша правда не терпит моей?

Президент. Конечно.

Маг. Понимаю… Как замужняя женщина: ее нельзя делить с кем-то еще.

Президент. Я никогда и ни с кем не делил свою супругу.

Маг. Я тем более вам верю, что вчера вы мне показали ее фотографию.

Президент (обиженно). Что?

Маг (повторяя так, будто говорит с глухим). Вы вчера показали мне ее фотографию!

Маг разворачивает газету и начинает читать. Это никак не мешает Президенту продолжить разговор.

Президент. Вы видели сегодня Доктора С…? (Маг собирается ответить.) Я тоже нет. Я настойчиво требовал встречи сегодня утром, а ответа все нет. Разве можно так относиться к людям? (Маг собирается ответить.) Это совершенно недопустимо. А ведь на нас на всех были заведены исчерпывающие и точные досье, Доктор С… должен бы знать, с кем имеет дело. Как вы думаете, этот доктор достаточно компетентен? (Маг собирается ответить.) Я вынужден констатировать, что сегодня образование врачей происходит вопреки здравому смыслу, их нашпиговывают знаниями, как рождественских индюшек, но главному их не учат, а именно практике. В современной медицине сегодня работают не образованные люди, а варвары, обладающие информацией. Вы со мной не согласны? (Маг открывает рот, чтоб ответить.) Все дело в том, что это гнилое поколение, они не знают, что такое холод и голод, они не пережили войну, как сыр в масле катаются с самого своего рождения, вот в чем дело, не так ли?

Маг. Президент, как вам мои ответы, которые я давал на ваши вопросы?

Президент. Что?

Маг (как с глухим). Вам нравятся мои ответы?

Президент. Что вы там мелете? Я высоко ценю разговор с вами, но помолчите, пока я говорю.

Маг вздыхает и снова берется за газету.

Маг. Вас не беспокоит шелест газеты?

Президент. Что?

В этот момент входит Мари.

Мари. Я четыре раза перестелила постель, пять раз отдраила раковину, вытрясла занавески, прям не знаю, куда себя деть. Вам не надо что-то сделать, не знаю даже, пуговицы, что ли, пришить? У вас, часом, манжет нигде не оторвался?

Президент (стараясь нормализовать отношения). Мадам, вас принял Доктор С…?

Мари. Нет. А я-то ведь просила.

Президент. Это недопустимо. К нам здесь относятся как к уборщицам!

Маг (в шоке). Президент!

Мари (довольная). Он не ошибся, месье, я и есть уборщица.

Президент. Ах!

Маг. Господин Президент, здесь все без рекомендаций.

Президент. Вы о равноправии, я полагаю? Республиканская зараза проникла повсюду. Уже непонятно, кто есть кто. Ценность человека не имеет значения.

Маг. Для меня ценность человека в том, что он человек, и ничего больше.

Президент. Глупость! Опасная глупость!

Мари (Магу). Господин прав. Нельзя все-таки сравнивать Президента с уборщицей.

Президент. Вот видите! Даже она признает! А по-вашему, дорогая мадам, в чем же разница?

Мари. Э-э…

Президент. Да-да, я настаиваю. Чтобы просветить нашего друга (затем громче) и Доктора С… если он нас слышит, какова, по-вашему, разница между Президентом и уборщицей?

Мари. По-моему? Ну ладно, все дело в кабинете…

Президент (подбадривает ее). Ну?

Мари. Президент пачкает в кабинете, а уборщица убирается…

Маг (заинтересовавшись). Продолжайте.

Мари. А главное, как они разговаривают. Президент со всеми говорит как с дерьмом, а уборщица говорит так, как будто она сама дерьмо.

Маг. А еще?

Мари. У Президента целая куча всяких титулов, которые ставятся до и после его имени: господин Президент такой-то, Генеральный директор фирмы по продаже недвижимости сякой-то, член Административного совета такого-то, офицер ордена Почетного легиона…

А у уборщицы одна только фамилия, да и ту она быстро теряет, а остается только имя. И еще… хорошо, когда тебя зовут Мари, а то, если у патрона память плохая, все равно очень быстро тебя так и окрестят.

Маг (оборачиваясь к Президенту). И правда, удивительно, что, несмотря на все эти существенные различия, Доктор С… вас так и не принял.

В этот момент входит Жюльен. Похоже, он чувствует себя лучше.

Жюльен. Здравствуйте.

Все остальные поднимаются с кресел, чтобы с ним поздороваться.

Жюльен. Я – Жюльен. Порталь.

Маг. Разрешите представить вам господина Президента Дельбека и мадам Мартен.

Мари….Мари Мартен. Мари, как нарочно.

Маг. А я Маг. Раджапур.

Жюльен. Извините, я, наверное, покажусь вам странным, но я не очень понимаю, что я здесь делаю. Не помню, чтобы заказывал номер в этом отеле, и тем не менее, когда я приехал, мое имя уже было в регистрационной книге. Кто здесь главный? И где мы конкретно находимся?

Маг. Что вы подразумеваете под словом «конкретно»?

Жюльен. В каком городе? По какому шоссе?

Маг. Понятия не имею.

Жюльен. Как? Вы тоже только что прибыли?

Маг. О нет. Я самый старый постоялец этого отеля. Я поселился здесь полгода назад.

Жюльен. Будьте добры, что-то я сегодня с утра не в себе, никак не могу ничего объяснить. Как называется отель?

Остальные постояльцы переглядываются.

Жюльен поочередно смотрит на них. Они молчат.

Жюльен снова потирает голову.

Мари кладет ему на плечо руку.

Мари. Вы попали в автомобильную катастрофу?

Жюльен. Да… нет… (Он усиленно размышляет.) Не знаю даже. Я ехал по шоссе, да, было темно. Я, конечно, за ужином выпивал, но я вполне себя контролировал, у меня «пародео», последняя модель, С-шесть, знаете?

Маг. Я различаю только два типа машин: те, на крыше которых написано «такси», и все остальные.

Жюльен. Я ехал быстро, но вполне владел ситуацией. Я возвращался домой.

Мари. Вас кто-то ждал?

Жюльен (опустив голову). Нет.

Мари. Хорошо, чтобы вас всегда кто-то ждал… это единственный способ не попасть в аварию.

Жюльен (возмущенно). Но я не попадал в аварию!

Они смотрят друг на друга дружелюбно и в то же время с большой долей скепсиса.

Жюльен (настойчиво). Я не попадал в аварию! Я не попадал в аварию.

Они молчат. Жюльен снова садится.

Жюльен. Я понял, что, когда я приехал в этот мотель отдохнуть, я был в какой-то полудреме.

Маг. Мотель! Какой вы смешной! Мотель!

Мари и Маг не могут сдержать смех.

Президент пытается присоединиться к их веселью.

В этот момент молодой человек в белом проходит мимо них. Какое-то время он смотрит на них с нежной улыбкой.

Они сразу же перестают смеяться.

Мари (со смущением). Вы правы, Эмманюэль, смеяться невежливо.

Президент (удивленно). А вы его зовете Эмманюэлем?

Молодой человек выходит.

Жюльен. Вы можете мне помочь?

Маг (Жюльену). По правде говоря, поверьте моему опыту, лучшее, что вы можете сделать, чтобы понять, где вы, спросите каждого из нас, что мы делали перед тем, как попасть сюда.

Мари одобрительно кивает. Через некоторое время Президент тоже кивает.

Президент. Если это может вам помочь…

Жюльен. Это абсурд…

Маг. Другого способа нет.

Мари. Он прав. (Жюльену.) Спросите меня. (Жюльен не реагирует.) Да хоть меня спросите, черт побери! (На лице Жюльена читается озадаченность, но Мари интерпретирует это как положительный ответ.) Он спросил меня. (Вздыхает и с облегчением начинает свой рассказ.) Я – Мари, родители меня так назвали, Мари. Чертовски удачная мысль. Я всю жизнь только и делала, что вытирала да подтирала. Они мне налепили на лоб это имя, потому что, видно, знали, что веник, тряпка и губка – мой удел. Папаша был сельскохозяйственным рабочим, красивый был, темноволосый, волосатый, утром побреется, а в обед подбородок уже синий от щетины. А вы сами знаете, что это значит. Когда у мужика волосы лезут отовсюду, значит в нем много мужской силы, значит у него внутри очень много спермы, значит он все время хочет трахаться. Каждую весну мама рожала братика или сестренку. У меня их было двенадцать, и все меня младше. А значит, ей надо было все время помогать, уставала она очень. К счастью, тринадцатый, Паскалито, родился не совсем нормальным, у него лицо было приплюснутое, как подсолнух, и во всем он отсталый был – родители всем рассказывали, что он такой, потому что свалился с повозки, груженной свеклой, и папаша стал тогда презервативом пользоваться. Мне кажется, у мамы что-то там сломалось от этого.

Президент (в ужасе). Нельзя ли покороче.

Мари. Не умею я коротко. Мне вообще никогда говорить не дают. Раз уж случайно повезло, я не могу остановиться.

Короче, я с утра до ночи горбатилась, и минутки не было, чтобы помечтать, так что в восемнадцать лет, когда первый же парень на танцах залез ко мне в трусы, я и дала ему сразу, в его развалюхе. И тогда же ушла из дома, стала жить с ним и со своим ребенком.

Я его выбрала, потому что был похож на папашу, по волосатости, но папаша-то мой работал, мог своих детей прокормить, а этот никчемный был, у него даже руки были волосатые. И ленивый такой, конечно, мы с голоду помирали! И снова здорово, пришлось мне опять заниматься уборкой, чтобы его кормить, потом еще двух дочек, у меня только девчонки получались. А от него – ни благодарности, ни ласки, ни потрахаться, у него на это больше куражу не хватало. Ведь если совсем не трахаться, даже на скорую руку, женщина себя уже женщиной не чувствует.

Президент. Давайте покороче!

Мари. Я ж сказала, не умею я покороче.

Президент. Нам интересно услышать конец, а не начало.

Мари. О моей жизни и рассказать-то нечего, поэтому, когда я начинаю рассказывать, я все рассказываю, не надо было просить. В конце концов один раз он вышел за сигаретами и больше уже не вернулся, вообще-то, так, может, и лучше, только от этого я еще меньше стала ценить свои женские прелести. Дочки мои выросли. Уж не знаю, в кого они такие, эти три девчонки, может, в деда, но такие были оторвы, не приведи господи, мужиков меняли быстрее, чем трусы, так что намучилась я с ними, пока пристроила, чтобы совсем не истаскались. А год назад раньше времени я на пенсию вышла.

Всю жизнь мечтала, что в последний день хозяину обязательно скажу, что он дерьмо. А получилось по-другому; пока я укладывала свои щетки, вдруг по всему телу разлилась какая-то тяжесть, я вся задрожала и затрепыхалась на ковре всеми четырьмя конечностями в их гостиной, даже не у себя дома. В больнице все были такие добрые. Я даже не знала, что в больнице так хорошо. Чистое все, белое, а мыть и стирать приходится не мне, а другим. На всем готовеньком. Молодые люди все улыбаются. Мне кажется, что свои лучшие дни я провела в больнице. Они мне там сказали, что для моего возраста мое сердце слишком изношенное. Они мне предписали поехать в дом отдыха. Это был старинный замок посреди парка, все были ко мне такие внимательные, обращались не иначе как «Мадам, чего вам угодно», я и вправду почувствовала себя принцессой. Даже садовник каждый день приносил мне в комнату розу и при этом даже приседал своей задницей так, что я даже краснела. А вчера спускаюсь по главной лестнице, крепко держусь за перила и думаю как раз, как мне хорошо здесь, что наконец-то я смогу здесь спокойно подумать обо всем, о чем раньше не было времени думать, о жизни, о смерти, о Боге, обо всем таком; мне казалось, что у меня раскрылись глаза, очистились легкие, что новая жизнь начинается; вокруг меня все дрожало, как будто я слышала, как все вокруг меня дышит, и тут я подумала: «Это, наверное, и значит быть счастливой» – и бац!

Жюльен. Бац?

Мари. У меня опять случился приступ.

Жюльен. И дальше что?

Мари. И вот я здесь.

Жюльен. Так это клиника? Это не гостиница?

Маг. Погодите. Ваш черед, дорогой Президент.

Президент. Я буду краток. Мои последние воспоминания до моего попадания сюда датируются позавчерашним днем. Я выходил из дома, как обычно, ровно в восемь. Открыл ворота и увидел велосипедиста, ехавшего по тротуару. Естественно, это был молодой человек. Он нажал на свой смешной звонок. Я подумал: «Этот юный кретин должен остановиться, по тротуару ехать запрещено». Я сделал два шага, потом меня подбросило, я налетел на скамейку и почувствовал, что моя голова наткнулась на каменный угол. Вот так.

Маг. Он ехал по левой стороне?

Президент. Конечно!

Маг. Значит, вы жертва дорожных правил.

Президент. Я всегда соблюдал все правила. А этот псих с педалями их как раз не соблюдал.

Жюльен (Магу). А вы?

Маг. Диабетическая кома.

Жюльен. А где врачи? Санитары? Почему в наших палатах нет специального медицинского оборудования?

Маг. Потому что мы не в больнице.

Жюльен. Но, в конце концов! Мы не в больнице скорой помощи?

Президент. Нет.

Маг. Подумайте.

Мари. Вы в каком коридоре? С или В?

Жюльен. В том.

Маг. В коридоре В? Значит, вы не попали в аварию!

Жюльен. Конечно, я не попал в аварию, я так и сказал. (Задумывается.) А что означает коридор В? Почему В и С?

Маг. Вы обязательно увидитесь с Доктором С…

Жюльен. Вы говорите, что мы не в больнице, однако же здесь есть доктор.

Мари. С… Доктор С…

Жюльен. Я хотел бы увидеться с ним немедленно.

Президент. Ах, дорогой мой, с Доктором С… нельзя увидеться… вот так просто.

Маг. Достаточно просто захотеть с ним увидеться, чтобы этого не случилось.

Мари. А вы уверены, что не специально врезались в этот платан?

Жюльен. Какой платан? Вы о чем?

Маг. В самом деле? После всего, что мы вам тут рассказали, вы все еще не понимаете? Кома… Сердечный приступ… Авария… Вы никак не связываете между собой наши последние воспоминания?

Жюльен (вставая и оглядываясь). Вы хотите сказать…

Все кивают.

Маг. Наши воспоминания, к сожалению, это… последние воспоминания.

Жюльен (едва осмеливаясь сформулировать свои мысли). Так это здесь? Мы что же… мертвы?

Все смеются.

Жюльен (кричит). Мертв! Я мертв!

Все остальные опять смеются.

Жюльен (трясет Мага за плечи). Да ответьте же, черт возьми! Я умер, а вы смеетесь.

Маг. Заметьте, раз вы мертвы, то и мы тоже.

И опять все трое невольно начинают хохотать.

Жюльен. Я попал к безумцам, ни секунды здесь больше не останусь.

Президент смеется в сторону.

Жюльен в ярости устремляется к лифту.

Мари. Сейчас он тут все разнесет.

Жюльен судорожно ищет кнопку лифта.

Жюльен. Я хочу уйти.

Маг. Этот лифт не вызывается.

Жюльен (в бешенстве). Прекрасно. Я воспользуюсь служебной лестницей.

Маг. Ее просто нет.

Жюльен. Вы все сумасшедшие, вас запереть надо.

Маг (весело). Это уже сделано!

Новый приступ веселья у постояльцев.

Жюльен бежит к коридору.

Мари. Я и на похоронах как начну смеяться, никак остановиться не могу.

Жюльен, вне себя от гнева, снова пробегает мимо.

Жюльен. Я найду выход!

Забегает в другой коридор.

Маг (пожимая плечами). Да пусть попробует.

Мари. Естественно, что он не верит: он не видел своего ухода…

Маг. В первую ночь я даже пытался сделать подкоп в своей комнате.

Жюльен, запыхавшийся, потный, возвращается в холл.

Жюльен. Это просто безобразие! Ни одного выхода, всюду непроницаемые окна, которые вообще не открываются. Если вы мне сейчас же не покажете выход, я разобью стекла и брошусь вниз!

Маг (даже не поворачиваясь в его сторону). Конечно.

Мари. Я же говорила, что он все разнесет.

Жюльен исчезает в коридоре, идет в свою комнату, и оттуда слышно, как в окно летит мебель.

Мари. Не переношу, когда что-то ломают. У меня прямо сердце разрывается. Вещи-то чем виноваты?

Маг. Какая разница?

Мари. Это, наверное, у меня профессиональные отклонения. В нашем ремесле так привыкаешь оставаться в доме в одиночестве и столько приходится заниматься вещами, что в конце концов начинаешь с ними разговаривать. Когда драишь столовое серебро, кажется, будто ему красоту наводишь. Когда натираешь стол воском, кажется, будто его кормишь. Когда что-то разбиваешь, как будто больно делаешь, даже извиняешься, бормочешь что-то, а когда несешь выбрасывать на помойку, чувствуешь себя виноватой.

Появляется Жюльен, без сил, весь встрепанный.

Жюльен. Бессмыслица какая-то! Стекла не бьются. Я что, в тюрьме здесь? Это место нереальное!

Маг. Вы попали сюда не по доброй воле и выйдете отсюда также не по доброй воле.

Жюльен вдруг чувствует слабость. Маг бросается к нему, чтобы поддержать.

Маг. Пойдемте…

Жюльен (бледный). Это неправда… я не умирал… не умирал…

Мари. Он начинает понимать.

Они его сажают между собой.

Жюльен (лихорадочно). Я ведь живой, совершенно живой.

Маг. О, вам доводилось переживать и более странные ситуации. В ваших снах вы ведь тоже живы, вы чувствуете свое тело, купаетесь в голубой воде, однако в этот момент вы лежите голый в своей постели.

Жюльен (щупает себя). Я живу…

Маг. Для того чтобы доказать, что вы живы, нужно вас убить. Да. Если вам это удастся, значит до этого вы были живы. Однако, если ничего не получится, это может означать две вещи: либо вы уже мертвы, либо вы просто бессмертны.

Жюльен. Я схожу с ума.

Маг. Это тоже выход.

Президент (с иронией). Это выход.

Молодые люди в белом внезапно входят в холл, как будто за ними следует какая-то важная персона.

Маг. А, сейчас придет Доктор С…

Президент (вставая). Мне назначено!

Молодые люди пристально смотрят на Мага, на Мари и Президента. Им кажется, что они что-то слышат.

Мари (разочарованно). Ну да.

Маг (тоже разочарованно). Хорошо.

Президент (возмущенно). В конце концов, я здесь был раньше этого господина. (Агрессивно, поворачиваясь к Жюльену.) А вы вообще чем занимаетесь?

Жюльен (беззвучно). Я главный редактор спортивной газеты.

Президент. Ну и что?! Вы не находите, что Президент трех фирм более важная персона, чем главный редактор? Нет?

Люди в белом настаивают.

Трое старых постояльцев встают. Маг приветливо наклоняется к Жюльену.

Маг. Доктор С… хочет поговорить именно с вами.

Жюльен. Кто вам сказал?

Маг. Рафаэль!

Президент. Габриэль!

Мари. Эмманюэль!

Они выходят из комнаты. Молодой человек и девушка в белом выходят.

Жюльен ждет.

Входит женщина. Элегантная, но суровая, с папками под мышкой, как врач на обходе в больнице.

Доктор С… Жюльен Порталь? Здравствуйте, я – Доктор С…

Жюльен явно удивлен. Доктор С… так ему улыбается, что он чувствует себя спокойней. Она жестом ему показывает, что он может сесть.

Доктор С… (мягко). Вам страшно?

Жюльен. Немного.

Доктор С… Вы поняли, где вы находитесь?

Жюльен. Скажите, что это неправда!

Доктор С… Вы врезались в дерево на скорости двести километров.

Жюльен (недоверчиво). Я ничего не помню.

Доктор С… Естественно, вы спали. (Роясь в бумагах.) Дайте я посмотрю ваше досье.

Жюльен (сам с собой). Дерево… Значит, я погиб, врезавшись в дерево. Хорошо еще, что я был один…

Доктор С… (машинально). Очко в вашу пользу.

Жюльен словно вдруг выходит из прострации, внимательно смотрит на Доктора С… В его взгляде уже появляется блеск, чисто мужской интерес к женщине.

Жюльен. Я представлял вас не такой.

Доктор С… То есть?

Жюльен. Не такой красивой.

Она улыбается, затем снова погружается в досье.

Доктор С… Сорок лет. Родился в обеспеченной семье. Хорошо учился. Серьезных хирургических операций не было. Никаких серьезных болезней.

Жюльен (цинично). Я мертвец в добром здравии.

Доктор С… Пробовал себя на разных профессиональных поприщах. Из-за склонности к переменам раз в два года менял место работы. Не женат.

Жюльен. Вы все-таки меня принимаете?

Доктор С… Я не осуждаю вас, я делаю заключение.

Садится нога на ногу.

Жюльен (смотрит на нее с желанием и удивлением). Не мог даже себе представить, что у моей смерти будут такие красивые ноги…

Доктор С… Вы пытаетесь меня соблазнить?

Жюльен. Что мы теряем? Или выигрываем?

Доктор С… Со мной это не пройдет. В вашем досье указано, что вы как безумный бегали за женщинами…

Жюльен. Они быстро бегают.

Доктор С… А вы еще быстрей. Вы бежали за ними, потом от них, когда дело было сделано. Вы их всех бросали.

Жюльен. Разве ты виноват в том, что слишком быстро понимаешь, что у данной пары нет будущего?

Доктор С… (с иронией). Вы во всем проворны.

Жюльен. Ни разу не встретил женщину, способную пробудить во мне верность.

Доктор С… Как будто это зависит от женщины…

Жюльен (нервно). Я многим принес радость, многих заставил плакать, это ничего не меняет. Большинство женщин, которых я встречал, не хотели любви, они искали любовных историй. (Вдруг встает в бешенстве.) И вообще, о чем мы говорим? Вы же не будете меня оценивать? Вы же не будете уверять меня, что существуют на самом деле все эти легенды о рае, об аде, о душах, предстающих перед Страшным судом? Я не желаю, чтобы вы меня обвиняли. Я мертв! Разве одного этого недостаточно?

Доктор С… Вы заблуждаетесь. (Спокойно.) Прежде всего, я – Доктор С… А кроме того, вы не мертвы.

Жюльен (встрепенувшись). Что?

Доктор С… Конечно.

Жюльен (в приступе радости). Я так и знал! Я так и знал! О господи! (Боксируя, наносит удары невидимым врагам.) Я жив! Я жив!

Вдруг словно помолодел на двадцать лет.

Доктор С… (с интересом смотрит на него). Я этого не сказала.

Жюльен. Что?

Доктор С… Что вы живы.

Жюльен замыкается. Ничего не хочет слышать.

Жюльен. Послушайте, я даже не буду стараться понять, что вы здесь рассказываете. Раз уж я держусь на ногах, я могу уйти?

Доктор С… Это от вас не зависит.

Жюльен. Вы хотите помешать мне?

Доктор С… (тихо). От меня тоже.

Жюльен. Послушайте, доктор, как вас там, не знаю, как я попал в вашу клинику, возможно, я и заснул за рулем, врезался в дерево, был без сознания, пока меня сюда везли. Сейчас я в полном порядке, вы мне абсолютно не нужны, я откланиваюсь, прощайте. (Яростно жмет на кнопку лифта.) И прикажите этому лифту, чтобы приехал.

Доктор С… Вы снова начнете свою беготню? Лифт? Лестницы, которых нет? Стекла, которые не разбиваются?

По мановению руки Доктора С… появляются два помощника. Встают на входе в коридоры, чтобы не дать Жюльену пройти.

Она жестом просит его успокоиться.

Жюльен. Бессмыслица какая-то! В тюрьме я, что ли?

Доктор С… Вы в опасности, Жюльен, опасность серьезная. Нам надо поговорить. Вы все поймете.

Жестом отсылает служащих вглубь комнаты. Они приподнимают часть стены, и там появляется что-то вроде бортового табло, которое публика не видит.

Доктор С… Меньше часа назад ваша машина на скорости, превышающей двести километров в час, врезалась в дерево. Мне не хотелось бы описывать состояние корпуса вашей машины, которой вы так гордились. Мне не хотелось бы также описывать ваше состояние.

Жюльен. Что вы говорите!

Доктор С… берет его за руку и ведет к светящемуся табло.

Доктор С… «Скорая помощь» только что привезла вас в отделение госпиталя Декарта, в бессознательном состоянии, распухшего, со сломанными коленями, с несколькими сломанными ребрами. Команда квалифицированных специалистов суетится вокруг вас, пытаясь спасти вам жизнь. Они не слишком оптимистичны. Они стараются не дышать. Делают все возможное.

Она показывает ему на табло, на котором угадываются световые сигналы, которые мигают, индикаторы, которые опускаются и поднимаются.

Доктор С… Все мужчины и женщины, живущие здесь, в данный момент там, на земле, переживают свои решающие часы. Под наблюдением докторов, медсестер или своих семей, напичканные лекарствами и электродами, они там, внизу, находятся в том состоянии, которое у вас там, внизу, называется комой. То есть между жизнью и смертью. То есть здесь.

Ведет его к креслам.

Он впадает в сомнамбулическое состояние.

Доктор С… А ждать вам придется здесь, в Отеле двух миров. Здесь вы избавлены от тех болей, которое ваше тело испытывает там.

Жюльен (почти убежденный). Я вам не верю. Что вы мне мозги пудрите, по-вашему, мое тело находится в другом месте?

Доктор С… Вы ощущаете боль в лодыжке? А ведь пару дней назад вы очень сильно растянули ногу, она у вас так распухла, что даже ходить не могли. Вам сейчас больно?

Жюльен без усилий шевелит ногой.

Доктор С… Сами видите. Ваше тело, из плоти и нервов, ваше уязвимое тело сейчас в реанимационной. А здесь вы просто пережидаете.

Жюльен. Что пережидаю?

Доктор С… Пока не решится ваша судьба. Либо вас спасут и лифт спустит вас вниз. Или спасти вас не удастся и вас поднимут наверх.

Жюльен воспринимает это откровение как удар. Оглушенный, он медленно озирается.

Жюльен. Наверх?

Доктор С… На сегодня хватит новостей.

Жюльен. Смерть?

Доктор С… То, что вы называете смертью.

Жюльен. И ничего больше?

Доктор С… Окончание этой жизни. (Пауза.) Моя работа состоит в том, чтобы дать вам необходимую информацию, которая поможет вам во время переходного периода.

Жюльен. А кто ваш наниматель?

Доктор С… видит, что в коридоре С мигает сигнал. Она хочет выйти.

Жюльен. А что это значит, коридор С, коридор В?

Доктор С… Как? Вы не догадались? Коридор С для тех, кто страдает случайно, от болезни или несчастного случая, а коридор В для волонтеров, иначе говоря, для самоубийц.

Жюльен. Вы ошиблись! Вы меня поместили в коридор В, но я не покончил с собой, я попал в аварию!

Доктор С… Да?

Жюльен. Я не нарочно врезался в это дерево!

Доктор С… Да? (Настойчиво.) Господин Порталь, у вас и сейчас в крови обнаружили алкоголь, но, вообще-то, вы пьете уже долгие годы. Вы пробовали и другие наркотики, сначала помягче, потом более серьезные, более редкие, но алкоголь лучше других помогал вам убежать от самого себя. Ваши дела шли очень плохо, ваша газета была под ударом, вам на это было совершенно наплевать, ваше поведение казалось вашим сотрудникам все более вызывающим, вы уже в течение долгих месяцев вели себя так, будто с цепи сорвались, и стремительно шли к гибели. Поймите, когда утром вас нашли, накачанного алкоголем, врезавшегося в дерево на скорости двести километров, пришли к выводу, что это самоубийство, длительное и давно запланированное самоубийство.

Жюльен в крайнем недоумении.

Жюльен. Длительное самоубийство? Я?

Доктор С… Да, алкоголь – самоубийство трусов. (Прерывает разговор.) Теперь прошу меня извинить, кроме вас, у меня есть и другие пациенты.

Выходит.

Жюльен садится, он в шоке и потерял дар речи от услышанного.

Маг просовывает голову в комнату. Он надел на голову восточный тюрбан, украшенный лунным камнем. Удостоверившись, что Жюльен один, он подходит к нему и протягивает свою карточку.

Маг. «Маг Раджапур, ясновидение во всех областях, предсказания по заказу, астрология, общение с предками, вращающиеся столы, гадание по внутренностям цыпленка, трансцендентная медитация. Маг Раджапур, древние науки Востока и Среднего Востока». (Пауза.) Конечно, мое настоящее имя Марсель. Марсель Пелюша. Родился на улице Фий-дю-Кальвэр, возле площади Республики, в Париже. Как иногда ошибаются все эти хромосомы и зародышевые клетки, эти крошечные умные зверюшки! (Пауза.) Хотите, я предскажу вам будущее?

Жюльен резко выходит из своего подавленного состояния.

Жюльен. Вы что, смеетесь надо мной?

Маг. Немного. Но некоторым только того и надо. Они мне даже за это платят.

Жюльен. Но не здесь же.

Маг. Даже здесь! Вы даже не можете себе представить, сколько я скопил здесь за полгода. Единственная проблема, что эти деньги в настоящий момент мне ни к чему, а будущее туманно. Но, с другой стороны, это как-то занимает.

Жюльен ударяет кулаком в стену.

Жюльен. Это невыносимо!

Маг (принимает на свой счет). О, вполне простительно для того, кто шесть месяцев находится в коме!

Жюльен. Да я об этом месте! Об этом ожидании!

Маг. Ну и что?! Вместо одной тюрьмы – другая, какая разница? Ни отсюда, ни из другого места от смерти не сбежишь, из окошка не выпрыгнешь, невозможно узнать, куда оно выходит.

Жюльен кружится на одном месте, как хищник в клетке.

Маг. Там, внизу, мы знали, что умрем, но поворачивались спиной к рельсам, отказывались видеть приближающийся поезд, думали, что ближайший поезд приедет не за нами. А здесь расписание поточнее. (Хлопает его по спине.) И вообще, представьте себе, здесь гораздо приятней. Да-да! Мы становимся гурманами, пользуемся положением. Сейчас я наслаждаюсь каждым моментом, разворачиваю его как конфетку, смакую.

Жюльен. А как здесь развлекаются?

Маг. В том-то и дело, здесь не развлекаются, а занимают время. Во-первых, здесь встречаешь множество людей. Если вам повезет и вы долго пробудете в реанимации (Жюльен явно шокирован), то вы увидите, как много здесь бывает народу. Каждый день приходят, уходят. Поболтать можно, вот как мы сейчас с вами, я не говорю ничего важного, ни умного, и вы тоже, но ведь мы болтаем, а значит, я существую, вы тоже, и между нами завязываются человеческие отношения. Это же прелестно, не так ли?

Жюльен. А зачем? Зачем вам человеческие отношения с людьми, которых вы больше никогда не увидите?

Маг (притворяясь обиженным). Если вам нравится общаться только с тем, что нетленно, тогда идите и разговаривайте со скалами, с горами. Но вообще я сомневаюсь, если они столь же непреклонны, как вы, вряд ли они вас удостоят хоть единым словом.

Он встает, чтобы выйти.

Жюльен (с улыбкой). Я тронут.

Маг (возвращается). Ну посмотрите сами, как забавна иногда жизнь… Ой, извините!.. (Поправляется.) Какой веселой может быть кома!

Жюльен падает в кресло.

Жюльен (со вздохом). Я в депрессии. Я всегда в депрессии.

Маг. Вы, наверное, были избалованным ребенком.

Жюльен. Почему вы так говорите?

Маг. Потому что вы явно не урод, потому что вы не выглядите как бедняк; вы ребенок, который скучает перед горой игрушек.

Жюльен. Вы меня презираете?

Маг. Вовсе нет, приятно, что и у богатых бывают проблемы.

Жюльен. Не рассчитывал вас разжалобить.

Маг (мягко). Отсутствие аппетита, может быть, самое худшее. Родиться пресыщенным, с набитым ртом, еще даже до того, как испустил первый крик, получать поцелуи, даже не успев пожелать их, тратить деньги, не зарабатывая. Все это никак не способствует повышению жизнестойкости. У нас, у тех, кто начинал с нуля, вкус к жизни возникает оттого, что мир полон разнообразных вещей, которых у нас никогда не было. Жизнь кажется прекрасной лишь потому, что она нам не по средствам…

Жюльен (удивленно). Вы меня поняли.

Маг. Зато вы не поняли, что и для вас, и для нас, для сытых и голодных, жизнь здесь для всех не по средствам…

Жюльен. Что?

Маг. Потому что она нам не принадлежит.

Он показывает на лифт, в направлении потолка.

Жюльен (медленно). Чтобы я оценил жизнь по достоинству, нужно было, чтобы у меня ее отняли.

Маг. В этом и состоит проблема Рая. Табличка РАЙ появляется только после таблички ВЫХОД.

В этот момент как ураган влетает Мари.

Мари (в отчаянии). Нет, это просто невозможно, у меня бардак в голове! Со вчерашнего дня говорю себе, что пора думать о важных, серьезных вещах. Пялюсь на стену в своей комнате, на пятно, которое никак не оттирается. Здесь что, все такие же идиоты, как я?

Маг. С этим можно поспорить.

Мари. Я прекрасно знаю, что моя черепушка слишком мала, чтобы вместить большие мысли. Но все-таки лучше б уж я была совсем тупой, совсем глупой, до такой степени, чтобы ничего не сознавать. У меня сестра такая. Тупица, обычно такие не говорят даже, только сено жуют. А эта треплется как заводная… Ничем ее не удивишь, не остановишь. Была б я такой. А у меня ума ровно столько, чтобы чувствовать себя не в своей тарелке.

Жюльен снова принимается кружить на месте, как хищник в клетке.

Жюльен. Мы все такие.

Мари. Нет, только не те, кто учился, кто умеет думать.

Жюльен. Что такое особенное они, по-вашему, знают?

Мари. Не знаю. Но когда они знают, то уж знают. А когда не знают, они знают, что не знают. Они так не мечутся, как я. Если бы мне вторую жизнь, я бы вот кем стала: философом. (С ностальгией.) «Мари Мартен, философ первого класса». (Смеется.)

Жюльен (резко). А что, философы не умирают?

Мари. Умирают, но это им помогает жить. (Подходит к лифту.) А по-вашему, что там, наверху?

Жюльен. Да ничего.

Мари. А вы там были?

Жюльен. Нет.

Мари. Ну вот!

Жюльен. Там смерть. Такой информации вам недостаточно?

Мари. Нет, я еще никогда не умирала. Смерть – это такая штука, которую никто не знает, так, кто-то что-то слышал, краем уха, ведь оттуда еще никто не возвращался. (Магу.) Вы вот вызывали духов, они вам что-то рассказывали, мертвецы?

Маг. Конечно.

Мари. Ну что, например?

Маг (со скепсисом). Что они терпеть не могут тещу, что влюблены в секретаршу, что жизнь пропала, что они бы лучше играли на пианино или занялись вязанием… Глупости всякие.

Мари. И все?

Маг. Смерть не делает нас мудрее.

Мари. А я-то думала. (Пауза.) В общем, о том, что там, наверху, происходит, они не говорили?

Маг. Нет.

Мари. Но ведь разговаривали же они с вами, значит существуют, то есть я хочу сказать, они в каком-то смысле не умерли.

Маг. Возможно…

Мари. Как это, возможно? Они говорили с вами, да или нет?

Жюльен (резко). Лишь в воображении!

Мари. Конечно! Только так мертвые и разговаривают!

Маг. Иногда я действительно слышал мысленно голоса мертвых. Но и в моих снах наступает темнота, как у всех. Это ни о чем не говорит.

Мари. Мм… Значит, вы не были настоящим магом.

Маг (с улыбкой). Кто знает?

Жюльен решает принять участие в беседе, чтобы остановить свое кружение.

Жюльен. Перестаньте шутить! Мы все прекрасно знаем, как все произойдет. Мари, у вас есть какие-то воспоминания о вашем рождении?

Мари. Нет.

Жюльен. Точно так же будет и после смерти.

Мари. Значит, ничего?

Жюльен. Ничего. Абсолютно ничего. Небытие.

Мари. Минуточку! Между моим рождением и смертью что-то происходило! Я существовала!

Жюльен. Да, состоялся матч – матч, которого не должно было быть, но который все-таки состоялся, глупый, бесполезный матч, без последствий, просто ошибка.

Мари (недоверчиво). Вы это только обо мне говорите или вообще?

Жюльен. Я говорю это о вас, о себе, о Маге, обо всех. Человечество – это партия, которая всегда плохо заканчивается и в которой я не собирался участвовать.

Мари. Ну да. Вы недовольны. Потому что думаете, что наверху ничего нет.

Жюльен. Конечно. Если бы мысль о небытии меня не тревожила, я бы, возможно, больше цеплялся за вещи… и за людей. Когда я начинал какой-то проект, сразу же думал: «А зачем?» Зачем тратить время, энергию, чтобы все рассыпалось в прах… И когда женщина мне кричала: «Я всегда буду тебя любить», я снова думал… о прахе.

Мари. А когда вы трахались?

Маг (шокирован). Мари! Как можно!

Мари. Чегой-то вы, вам самому разве не хотелось спросить?

Маг. Да, но…

Мари (Жюльену). Ответьте на вопрос, который Маг не осмеливается задать сам, потому что слишком воспитанный. А когда вы…

Маг. Ш-ш-ш!

Мари. Когда вы… ш-ш-ш… тогда… тоже… прах?

Жюльен (со смехом). Нет, совсем даже нет. Это у меня с женщинами лучше всего получалось.

Мари. Конечно, это ведь недолго.

Маг. Мари!

Мари (хлопает Жюльена по плечу). К счастью для вас и для них, что вы иногда забывали о… прахе.

Жюльен. Даже когда я шел по улице, я не верил в реальность. Я видел, как мимо проходят пальто, шляпы, обувь; я мысленно срывал с людей кожу и видел их скелет, думал о том, что все когда-то исчезнет. Внутри меня было что-то, что удерживало меня от того, чтобы я включился в жизнь: это была мысль о смерти. Если бы мне гарантировали, что после жизни есть жизнь, я бы, конечно, изменился…

Маг. Странно, значит, тот факт, что жизнь конечна, мешало вам ее ценить?

Жюльен (неуверенно). Да…

Мари (с сочувствием Жюльену). Бедняга, как скучно, когда во всем заблуждаешься. У вас было неправильное представление о жизни, которую вы знали, из-за смерти, которую вы не знали?

Маг (лукаво). Тень отбрасывала тень на свету.

Мари (заключает, похлопывая Жюльена по плечу). Я поняла: вы обошли все, нигде не побывав. Вы в своем роде такой же дурак, как я. А может быть, как нас учили в детстве, там, наверху, сад с цветами и деревьями… А я бы хотела, чтобы там был сад… по крайней мере, там уж точно мне не пришлось бы убираться…

Жюльен. Да хватит вам! Ничего там нет! Ничего! Мы прекрасно знаем, что смерть – это конец.

Мари. Да? А тогда скажите, господин Всезнайка, вам когда-нибудь могло прийти в голову, что вы окажетесь здесь? Судя по тому, сколько времени вам понадобилось, чтобы это понять, либо вы вообще об этом забыли, либо вы здорово сыграли!

Жюльен на какое-то время растерялся.

С криком входит Президент.

Президент. Уверен, что всех уже принял Доктор С…, кроме меня?

Маг. Дорогой Президент, кроме новенького, никто с ней не разговаривал, но ведь так было со всеми. Равенство, дорогой Президент, равенство, а это значит, ко всем одинаковое отношение и никакого заговора против вас нет.

Президент пожимает плечами и садится.

Президент. Я вынужден был выйти из своей комнаты, просто не могу слышать их разговоры.

Жюльен. Чьи?

Президент. Госпожи Президентши и моих сыновей.

Жюльен (в крайнем удивлении). Как? Они тоже здесь? С вами?

Маг (объясняет Жюльену). Когда пансионеры возвращаются к себе в комнату, они могут слышать, что говорят там вокруг них, внизу, в больнице. Достаточно приложить руки к ушам, чтобы послушать.

Мари. Вам еще повезло, что вся семья собралась вокруг вас.

Президент. Да уж! Для того чтобы слышать то, что я слышу!

Мари. А о чем они говорят?

Президент (так, как будто это очевидно). О деньгах! О чем же еще? Они хотят все продать.

Мари. Вы им оставили наследство?

Президент (обиженно). Конечно! За кого вы меня принимаете?

Мари (со смехом). Я-то на кладбище не буду самой богатой!

Маг (тоже со смехом). Я тоже!

Мари. Я все проела!

Маг. А я все пропил! (Смеется.) Никогда не мог спокойно смотреть на полный кошелек, все тратил. (Смотрит на Президента.) У меня не было никакой склонности к обогащению, никогда не было достаточно острых когтей.

Президент (агрессивно). А ведь вы нечестный человек! Обычно нечестные люди становятся богатыми.

Маг (с улыбкой). Вам это известно лучше, чем мне.

Президент (обиженно). Простите?

Маг. Я читаю прессу, господин Президент Дельбек. Я не забыл о знаменитом скандале с фальшивыми счетами Дельбека.

Президент. Чистейшая клевета!

Маг. Ни о «присвоении рынков Дельбеком».

Президент. Политические спекуляции! Я не позволю, чтобы мне читал нотации колдун из балагана!

Маг. Что касается меня, то моя нечестность выбита на табличке. Моя профессия – верная, законная, безупречная. Представьте себе, что я начну рассказывать правду: «Нет, мадам, я не смогу прочесть по картам вашу судьбу. Могу сказать вам сразу: с вашим выражением лица и с вашей агрессивностью по отношению к любому двуногому в ботинках вы никогда не найдете свою любовь». Мои клиенты мне платят, но за что они мне платят? За то, чтобы я им доставил удовольствие; чтобы, выйдя из моего салона, им хотелось бы жить дальше, чтобы вечер они встречали с надеждой, а завтрашний день – с энтузиазмом. Я-то как раз честен, господин Президент. Если иногда у меня и возникало, как это бывает, реальное предчувствие, что клиент скоро умрет, я ничего не говорил, абсолютно ничего. Я щепетилен. А вот вы, господин Президент, прикрываясь респектабельной внешностью, обделываете свои делишки и обогащаетесь за чужой счет.

Президент. Я иду в свою комнату. Уж лучше послушаю, как мои безмозглые сыновья собираются распорядиться моими деньгами.

Он выходит.

Жюльен. А он президент чего?

Маг. Он родился президентом. Даже в яслях он носил блейзер, темный галстук, очки, ровный пробор на младенческой головке и между двумя порциями молока кричал: «Я – президент!» И у него получилось!

Входит Доктор С… со своими помощниками.

Мари хватает ее за руку и говорит умоляюще.

Мари. Доктор С…, скажите, какие новости?

Доктор С… Скажу, когда они у меня будут, мадам Мартен. Пока ваше состояние… без изменений. (Проходит по комнате и направляется в другой коридор.) Простите меня.

Мари. Без изменений… (Падает в кресло, она расстроена.) Значит, значит, я не двигаюсь, я как доска, напичканная трубками, приборами, медленно поджариваюсь, я все в том же тяжелом состоянии.

Маг нежно похлопывает ее по плечу.

Маг. Ну, мужайтесь. Посмотрите на меня: я здесь уже полгода.

Мари (искренне). Я так полгода не выдержу, пусть меня отключат. (Извиняясь перед Магом за свою резкость.) Бесполезно так долго ждать. Я ведь совсем не умею думать. Мне ведь все время надо чем-то занять руки, только так я занимаю свою голову. А когда мне нечего делать, мне страшно.

Жюльен подходит к ней и почти ласково подсаживается к ней.

Жюльен. Почему?

Мари. Не знаю даже. Я тогда себя чувствую виноватой. И говорю себе: «Разве я имею право ни черта не делать?»

Жюльен. Вы себя не любите.

Мари. А вы кого-то знаете, кто себя любит?

Жюльен и Маг явно стараются искренне задать себе вопрос, прежде чем ответить.

Жюльен. Нет.

Маг. Нет.

Жюльен (после паузы). Думаю, вы очень много любви отдали своим дочерям.

Мари. Ясное дело, природа у нас такая. И вообще, я могла бы отдавать еще больше любви, если бы нашелся кто-то, кто захотел бы ее. (Пауза.) Я вообще такая: я лучше лажу с маленькими, чем с большими. Такие розовенькие карапузы, ротики у них веселые, глазки круглые, смотрят на вас, прямо съесть готовы от любви, я всегда знаю, чего им сказать, как порадовать, погладить, поцеловать, потискать, чтоб им понравилось… А с большими я как каменная. Не знаю даже. Мне кажется, они сразу догадаются…

Жюльен. О чем?

Мари. Что я неинтересная.

Утирает слезы платочком.

Маг и Жюльен сочувствуют ее горю.

Жюльен (нежно). А кто вам сказал, что вы неинтересная?

Мари. Не знаю. Никто. Но никто не сказал обратного. Мне этого не хватало, немножко тепла, хоть от кого-нибудь. Нельзя сказать, чтобы я располагала к комплиментам.

Возвращается Президент с телефонной книжкой.

Президент. Нет, нет, нет… Я обязательно должен это прекратить. Они хотят продавать, все продавать.

Жюльен. Ну и что?

Президент. Сейчас неподходящий момент, чтобы продавать. Очень низкие цены на рынке. Биржа в застое. Я из-за них деньги потеряю. Я должен позвонить в банк. (Нажимает на кнопку звонка рецепции.) Мне необходимо поговорить с Доктором С… Вы слышите? Я требую!

Жюльен (обращаясь к Мари). Вам хотелось бы, чтобы вас занимали вот такие же чудесные мысли?

Мари прыскает.

Президент (давит на кнопку). Я не позволю этим мелким претенциозным кретинам и снобам разбазаривать мои капиталы только потому, что в их жилах течет моя кровь. К тому же кто мне докажет, что они действительно от меня?

Маг. Они идиоты? Полные идиоты?

Президент. Да.

Маг. Ну, значит, точно от вас.

Президент (обиженно). Что?

Президент, задыхаясь от ярости, но не зная, что ответить, продолжает давить на кнопку.

Появляется Доктор С… в сопровождении ассистентов. Она проходит через холл, не обращая внимания на постояльцев.

Президент. Ах, Доктор С…! (Она идет мимо.) Доктор С…, я только что вас вызывал!

Доктор С… (не оборачиваясь). Меня не вызывают, месье.

Президент. Я требую…

Доктор С… (тоном, не терпящим возражений). Вы ничего не можете требовать. Я поговорю с вами, когда придет время.

Поставленный на место Президент умолкает.

Доктор С… выходит.

Пансионеры довольны, что Президента поставили на место.

Маг обращается к Жюльену, стараясь установить доверительные отношения.

Маг. Порасспросите Президента. Президент – человек, который может все вам объяснить, пользуясь неопровержимыми аргументами, то есть абсолютный кретин.

Жюльен. Президент, идите к нам. (Президент, чтобы соблюсти приличия, присоединяется к ним.) Мы вот тут все думаем, что же с нами будет после смерти.

Очевидно, что Жюльен и Маг злорадствуют, предвкушая, что смогут покуражиться над Президентом.

Президент. Вы что же, не получили религиозного воспитания? Вы ничему не учились?

Жюльен. Ничему.

Президент. Вы попадете на небо, и там вас будут судить согласно вашим заслугам. Даже ребенок вам это скажет. Во всяком случае, мои внуки точно.

Жюльен. А вы не боитесь этого момента?

Президент. Я приготовился к этому.

Жюльен. У вас незапятнанная совесть?

Президент. Конечно.

Маг. А вы не боитесь, Президент Дельбек, что в момент Страшного суда вам припомнят ваши финансовые аферы?..

Президент. Их еще надо доказать.

Маг. Послушайте, я не думаю, что там наверху соблюдают тайну швейцарских или люксембургских вкладов. А? Сорок лет контрабанды, фальшивые счета?

Президент. Мелкие грешки.

Жюльен. Вы себя прощаете.

Президент (показывая на небо). Он простит.

Маг. Это невероятно. Я долго думал, что люди, которые ходят на исповедь, отличаются высокой сознательностью, а вместо этого я вижу, что для некоторых из них исповедоваться – все равно что проблеваться, освобождаешься – и по новой.

Раздается резкий звонок. Все, кроме Жюльена, пугаются.

Жюльен. Что происходит?

Появляется Доктор С…, проходит по холлу, констатирует, что на невидимом табло мигает красный сигнал.

Маг. Один из нас скоро уйдет.

Жюльен. Но куда? Вверх или вниз?

Маг. Мы узнаем в последний момент. В лифте.

Доктор С… оборачивается к постояльцам.

Доктор С… Оставьте меня одну.

У всех невольно вырывается вздох облегчения.

Звонок становится все настойчивей, все тревожней.

В последний момент на входе в коридор С Доктор С… удерживает Мари.

Доктор С… Мадам Мартен, будьте добры, останьтесь.

Все недоуменно переглядываются.

Входят ассистенты в белом. Они на своем безмолвном языке показывают всем остальным, что надо немедленно выйти.

Доктор С… подходит к Мари, которая слегка дрожит, но все-таки улыбается.

Мари. Моя очередь?

Доктор С… Да.

Мари. Надеюсь, новости хорошие?

Доктор С… Я не имею права вам рассказывать.

Мари (дрожит). Отсутствие новостей – хорошая новость.

Доктор С… Я провожу вас до лифта.

Доктор С… берет ее под руку и помогает войти в кабину.

Мари. Да, мне нужно помочь, ведь у меня слабое сердце. (Пауза.) Забавно, правда, что у меня такое изношенное сердце? Ведь это именно то, чем я совсем не пользовалась.

Доктор С… Ну, ничего не бойтесь.

Мари. В моем случае лучше сказать не изношенное, а заржавевшее.

Доктор С… Прощайте, мадам Мартен.

Мари. Прощайте, доктор. И всего вам доброго.

Двери закрываются.

Пансионеры заглядывают, чтобы увидеть, что ждет Мари.

Через несколько секунд загорается стрелка, которая указывает вверх. Лифт поднимается.

Звонок прекращается.

Удрученное молчание. Маг, Президент и Жюльен по очереди входят в рецепцию, продолжая посматривать на обе двери.

Маг. Бедная женщина.

Президент (обеспокоенно, обращается к Магу). Вы здесь уже давно. Когда день начинается вот так, это означает, что все уйдут наверх?

Маг. Нет.

Президент. Тем лучше.

Маг. Это все, что вас волнует в этой ситуации?

Президент (в раздумье). Может быть, если один клиент пошел наверх, следующий пойдет вниз.

Маг. Вы мне напоминаете мою тетю Зоэ, которая каждое утро с вожделением читала в газетах некрологи. Каждый раз, когда умирал кто-то из ее поколения, она просто визжала от радости: «Еще один!» – будто оттого, что уходили ее современники, она сама становилась живей.

Президент (невольно приходит в веселое настроение). То, что вы сейчас сказали, очень забавно, у меня это вызывает именно такую реакцию.

Маг. Вы думаете только о себе!

Президент (пожимает плечами). Конечно. О ком же еще?

Маг (указывая на Президента, Жюльену). Дорогой друг, я нашел человека, который любит себя.

Жюльен в приступе тревоги снова лихорадочно пытается найти выход.

Жюльен. Я здесь не выдержу.

Доктор С… снова смотрит в сторону светового табло, на котором зажигается сигнал. Она оборачивается к помощникам.

Доктор С… Кто-то едет.

Маг. Ой, новичок! Как повезло!

Она выходит.

Жюльен, заинтересованный этим происшествием, перестает суетиться и смотрит в сторону лифта.

Маг и Президент устраиваются в креслах, как в театре.

Они ждут.

Раздается тот же ужасный звук, похожий на завывание урагана, который звучал перед появлением Жюльена. Он становится все мощней. Когда он делается почти невыносимым, вдруг внезапно все стихает. Звяканье. Открываются двери.

В кабине – прелестная молодая блондинка. Она ничуть не удивлена, улыбается.

Ее появление чем-то напоминает явление Венеры Боттичелли, выходящей из жемчужных вод.

Жюльен очарован.

Она легко выходит из лифта. Улыбается пансионерам и персоналу.

Лора. Здравствуйте.

Маг встает для приветствия.

Маг. Добрый день. Не пугайтесь.

Лора (смеется). Чего мне пугаться?

Маг. Представляю вам Жюльена.

Лора с интересом смотрит на Жюльена. Жюльен вдруг резко отворачивается, как будто хочет сознательно прервать очарование.

Маг. Господин Президент… м-м-м (как будто вспоминает имя). Президент…

Президент. Дельбек!

Маг (притворяется глухим). Простите?

Президент (кричит). Дельбек!

Маг. А я – Маг Раджапур.

Лора. Очень рада вас видеть.

Все удивлены.

Президент. Куда, по-вашему, вы попали, несчастная?

Лора (со смешком). Уже одно то, что я могу нормально ходить, без аппарата, без судорог, без боли, достаточно, чтобы понять. И, кроме того, освободиться от всех этих трубок, зондов, катетеров… (Она исполняет некое па.) Мне хочется танцевать.

Маг (двум другим). Бедное дитя, боюсь, она считает, что уже умерла.

Доктор С… входит и при виде девушки улыбается.

Доктор С… Здравствуйте, Лора.

Лора. Здравствуйте, Доктор С…

Все постояльцы очень удивлены. Жюльен делает шаг в ее сторону.

Жюльен. Как, вы знакомы?

Доктор С… Лора здесь уже один раз побывала.

Лора. Чуть не побывала еще раз. В первый раз в тот момент, когда я потеряла сознание, я покинула свое тело и попала в винтовой коридор. Я была такая легкая-легкая, и я поднималась по спирали, как будто меня всасывало и выносило к свету, который я едва различала; только я спустилась назад, не достигнув светящейся площадки.

Доктор С… Да, это был лишь глубокий обморок.

Лора. Во второй раз я провела здесь три дня. На этот раз…

Доктор С… Посмотрим.

Жюльен не может сдержать свое любопытство.

Жюльен. Вы серьезно больны?

Лора (без пафоса). У меня не самое крепкое здоровье.

Они смотрят друг на друга. Жюльен снова отворачивается.

Доктор С… Лора, мы могли бы пройти в вашу комнату?

Лора. О нет!

Доктор С… Мне нужно сказать вам нечто конфиденциальное.

Лора. Мое здоровье вовсе не секрет. С детства я привыкла, что его постоянно обсуждают, что вокруг моей постели или кресла собираются консилиумы, что публикуются бюллетени, что все этим занимаются. Возможно, поэтому я так мало сама им интересуюсь и никогда об этом не говорю…

Доктор С… (настойчиво). Лора, пройдемте в вашу комнату.

Лора (мягко, но твердо). Нет. Что вы мне нового скажете? Что мое сердце почти не бьется? Что оно вот-вот остановится, если немедленно не сделать пересадку? Я и так знаю. Что я в полной зависимости от случая, что кому-то надо умереть быстро, внезапно и аккуратно, чтобы я украла у него сердце? Я и это знаю.

Доктор С… (с улыбкой). Вы не изменились.

Лора. А зачем мне притворяться серьезной, когда мне говорят о моем здоровье? Это было бы невыносимо. Будь что будет.

Доктор С… До скорого, моя маленькая Лора.

Президент (вставая). Доктор, можно…

Доктор С… Нет.

Доктор С… выходит в сопровождении ассистентов.

Маг. Равенство, дорогой мой, равенство.

Президент. Никогда не испытывал такого унижения.

Лора (поворачиваясь к Жюльену). Что вы любите делать в этой жизни?

Жюльен. Уф… не знаю… А вы?

Лора. Разочаровывающий ответ.

Жюльен (замыкается). Я разочаровывающий человек.

Он отходит и садится в глубине холла. Она слегка поворачивается в сторону Мага и Президента.

Лора. А что вы делали, пока не появилась я?

Маг. Как обычно… говорили друг другу колкости, покусывали друг друга, зубы показывали.

Лора. Продолжим?

Маг. Мы вас еще недостаточно хорошо знаем, чтобы говорить о вас плохо.

Лора. У меня есть идея.

Маг. Давайте.

Лора. Вы будете шокированы.

Маг. Давайте.

Лора. Я хочу, чтобы один из вас немного за мной поухаживал.

Президент. Смешно!

Лора. Не хотите? Просто чтобы повеселиться… Понимаете, из-за моего плохого здоровья молодые люди не очень обращали на меня внимания. А здесь… все нереально… все быстротечно… вы могли бы сделать вид.

Жюльен. Сделать вид, что?..

Лора. Я делаю вид, что вполне нормальна – смотрите, я могу двигаться, кружиться, танцевать, – а вы (Магу), вы (Президенту) и вы (Жюльену) можете сделать вид, что флиртуете со мной. Ой, ну пожалуйста!

Президент. Нет.

Лора. Чтобы повеселиться.

Маг. Ладно. Я капельку за вами поухаживаю.

Лора. Капельку?

Маг. Пусть будет не капелька, а водопад.

Лора садится, довольная.

Маг подходит к Жюльену и шепчет ему скороговоркой.

Маг. Давайте вы. Я вижу, что она предпочтет капельку ваших ухаживаний моему водопаду.

Жюльен. На меня не рассчитывайте.

Маг. Она на вас рассчитывает.

Жюльен. Не хочу.

Маг. Почему? Не знаете?

Жюльен. Я знаю все эти слова наизусть, сто тысяч раз их из себя выдавливал, мне заранее плохо.

Маг. Чтобы доставить ей удовольствие.

Жюльен. Зачем?

Маг. Значит, когда вы за кем-то ухаживаете, чтобы доставить удовольствие себе, вы слова находите, а когда речь идет о ком-то другом, у вас их нет.

Жюльен замыкается, не отвечает.

Маг подходит к Лоре и садится рядом с ней.

Маг. Скажите, дитя мое, с чего начать: с луны, звезд, цветов или животных, а может быть, прямо с вас?

Лора. Прямо с меня.

Маг. Да будет так.

Он откашливается, подыскивает слова, но не находит. Смущенный, снова откашливается. Видно, что ему хочется произнести что-то лирическое, но у него не выходит. Он меняет позу, то кладет ногу на ногу, то наоборот.

Президент смотрит на него насмешливо. Жюльен пожимает плечами.

Маг делает третью попытку, но вдохновение так и не нисходит на него.

Лора (заключает). О, как вы смешно изображаете!

Маг (удивленно). Что?

Лора. Смущение.

Маг торжествующе смотрит на Президента и Жюльена.

Маг делает еще одну попытку произнести комплимент, но остается молча сидеть с открытым ртом. Лора тепло благодарит его.

Лора. Да, здорово.

Маг (в смущении). Я не притворяюсь.

Лора (одобряюще). Да, здорово.

Маг (настойчиво и громко). Я не притворяюсь.

Лора. Да, да, действует опьяняюще. Знаете, со мной это впервые.

Маг торжествующе оборачивается к остальным, они пожимают плечами.

Лора. Еще.

Маг произносит жалкую банальность.

Маг. Вы очень хорошенькая, мадмуазель.

Лора. О, вы тоже очень хорошенький.

Президент и Жюльен злорадно хохочут.

Маг поворачивается к ним в гневе.

Маг. Вам делать нечего? Где-нибудь в другом месте?

Лора его успокаивает, нежно берет за руку.

Лора. Вы и это здорово изображаете.

Маг. Что еще?

Лора. Глупость. Когда люди влюбляются, то глупеют.

Маг снова смотрит торжествующе на присутствующих.

Входит Доктор С…

Доктор С… Лора, господа, оставьте меня наедине с…

Лора. И речи быть не может. Маг только что попросил моей руки. Правда?

Доктор С… Лора, я серьезно.

Лора. Я тоже. (Вдруг грустно.) Наконец, я этого хочу.

Доктор С… Я должна поговорить с Жюльеном.

Жюльен вздрагивает от страха. Все остальные уважительно удаляются.

Лора послушно идет в коридор С. Проходя мимо Жюльена, не сдержавшись, заговаривает с ним.

Лора. Вы правильно сделали, что отказались участвовать в этой игре. На земле я бы обязательно безумно в вас влюбилась.

Не оставив ему времени на то, чтобы хоть как-то отреагировать, она выходит вслед за Магом.

Доктор С… Жюльен, вы только что поступили в операционную. Доктора определили, что у вас несколько внутренних кровоизлияний.

Жюльен. Я выберусь?

Доктор С… Они все для этого делают. (Пауза.) Вы переживаете очень тяжелый момент.

Жюльен. Зачем вы мне это говорите?

Доктор С… Чтобы не скрывать от вас.

Направляется к выходу.

Жюльен. Как? И все?

Доктор С… Разве недостаточно?

Она выходит, оставляя Жюльена в болезненно-тревожном состоянии… Лора останавливается в проеме коридора и смотрит на него, угадывая его мысли. Говорит с ним очень просто, без всякого кокетства.

Лора. Не бойтесь.

Жюльен (агрессивно). Посмотрел бы я на вас!

Лора. Но вы на меня смотрите.

Жюльен (понимает). Извините меня. (Принужденно улыбаясь.) Самая большая банальность – думать, что ты уникален.

Лора. Если бы вам пришлось путешествовать в чемодане, что бы вы выбрали: чемодан, утыканный гвоздями или обитый атласом?

Жюльен. Атласом.

Лора. Тогда не бойтесь. Поскольку вы все равно не знаете, что с вами случится, выберите атлас. Будьте доверчивы.

Жюльен. Вы имеете какое-нибудь представление о том, что наверху?

Лора. У меня есть надежда.

Жюльен (упав духом). Как можно сохранять такой оптимизм?

Лора. Когда нет другого выхода. Я привыкла во все вкладывать много энергии, наверное, потому, что ее нет в моих мышцах. Я люблю жизнь без взаимности, но безумной любовью. Я и смерть люблю.

Жюльен не осмеливается признаться, что она его смутила.

Жюльен. Вы, наверное, нравитесь мужчинам.

Лора. Нет, я мужчин пугаю. Невозможно представить себе, чтобы в меня влюбился серьезный молодой человек. Все знают, что жить мне недолго. Все знают, что я не смогу ни выносить ребенка, ни родить его. На земле я – лишь подобие женщины, призрак. Я не могу подарить будущего. Они там живут как бессмертные: они не любят, они вкладывают.

Жюльен. Я вам не верю.

Лора. Однажды за мной ухаживал один молодой человек. Он мне звонил, навещал. Присылал цветы, говорил мне, что я самая главная женщина в его жизни. Я почти поверила. Потом одна подруга рассказала мне его историю: за несколько лет до этого его сестра-близняшка умерла от какой-то болезни, он никак не мог смириться, хотел как-то искупить вину. Понимаете? Через меня он обращался к другой. Я была для него прозрачной. (Пауза.) Я отказалась его принимать. (Пауза.) Самое ужасное, это делало его несчастным.

Жюльен. А сейчас?

Лора. Он женился на нормальной девушке, ждет ребенка и купается в счастье. Просто любовь ко мне была частью его траура. (Пауза.) Ненавижу жалость! Меня унижает жалость! (Пауза.) Вы считаете меня слишком гордой?

Раздается звонок. Мигает табло.

Жюльен и Лора вздрагивают от неожиданности.

Вбегают Доктор С… и ее ассистенты. Она оценивает ситуацию и поворачивается к Жюльену.

Доктор С… Жюльен, ваша очередь.

Жюльен в панике.

Он бледнеет, охваченный животным страхом.

Жюльен. Я?

Доктор С… Да. Идите к лифту.

Жюльен не двигается.

Ассистенты подходят к нему с обеих сторон и ведут к лифту. Доктор С… кладет ему руку на плечо, чтобы успокоить. Но Жюльен не в состоянии выносить этот пронзительный звонок и это бессмысленное ожидание. Он дрожит.

Жюльен (про себя). Я умру. Я уверен, что умру.

Он вдруг вырывается от Доктора С… и поворачивается к Лоре, словно ища выход.

Жюльен. Мне страшно.

Лора. Не надо. Мне никогда не страшно.

Жюльен. Мне страшно, Лора! Говорите со мной!

Лора. Что я могу вам сказать?

Жюльен. Говорите о себе. Быстро, о себе! Торопитесь, мне осталась одна минута. Где вы живете?

Лора (в том же темпе). В большом доме на берегу моря, с окнами широкими, как горизонт.

Жюльен. Там есть пляж?

Лора. Да, длинный, белый и голубой. Я обожаю, когда меня медленно везут по аллее вдоль пляжа.

Жюльен. А что вы любите?

Лора. Мечтать. Слушать музыку. И, слушая музыку, слушать тишину вокруг.

Жюльен. А еще?

Лора. Читать. Читаю жадно, чтобы прожить все жизни, которых прожить не удастся.

Жюльен. А еще?

Лора. А еще мне кажется… что мне бы понравилось состояние влюбленности.

Жюльен (с тревогой). О, мне тоже. (Вдруг смотрит на нее и искренне и страстно произносит.) Вы прекрасны!

Лора (обеспокоенно). Почему вы мне это говорите?

Звонок звенит, но лифт все еще не приехал.

Жюльен пользуется этими последними мгновениями.

Жюльен. Потому что я так сразу подумал, но не дал себе труда сказать вам об этом. (Лихорадочно.) Когда открылись дверцы лифта и я вас увидел, вы мне сразу показались удивительной, странной, чудесной, как дикая жемчужина. Я подумал: «Я некрасив, но какая разница, она прекрасна за нас обоих».

Лора. Замолчите.

Жюльен. А потом Доктор С… обратилась к вам: «Здравствуйте, Лора», две ноты, которые придают губам форму поцелуя. Я подумал: «Меня зовут просто Жюльен, но какая разница, ведь она звучит как музыка за нас двоих?»

Лора. Замолчите.

Жюльен (безотчетно приобретая уверенность). Потом я услышал, как вы сопротивляетесь Доктору С…, вы были похожи на ростральную фигуру, которая с улыбкой противостоит водяным брызгам, пене и буре. Я подумал: «Я несмел, но какая разница, она будет смелой за нас обоих».

Лора. Замолчите.

Жюльен. И как только я почувствовал эту силу, я также почувствовал слабость, слабость, которая является следствием напряжения всех сил, сил, которые могут вдруг разбиться, и тогда я подумал, что, может быть, вам нужна рука помощи. (С улыбкой.) В другой жизни, которую я уж не упущу, обе мои руки будут в вашем распоряжении.

Вот чего я вам не сказал. И даже сейчас я кое-чего вам не сказал: что я хочу быть с вами на берегу моря в большом доме, слушать вместе с вами музыку и тишину и сделать так, чтобы вы читали поменьше, чтобы больше времени осталось на жизнь.

Лора. Замолчите.

Жюльен. Потому что вдруг здесь, сейчас перед вами меня охватила какая-то лихорадка, внезапная лихорадка, которая дает мне ощущение воздуха, будит аппетит, энтузиазм, лихорадка, способная перевернуть Землю, вернуть вам способность ходить, заключить вас в объятья, заполнить каждое мгновенье, отодвинуть смерть… (Пауза.)…Странно, я почти уже не боюсь.

Звонок перестает звенеть. Резко наступает тишина.

Жюльен и Лора стоят растерянные, ошеломленные.

Доктор С… спокойно подходит к Жюльену.

Доктор С… Ваш час еще не пробил. Такое иногда случается. Редко. Во время операции, видимо, что-то произошло.

Жюльен и Лора еще больше смущены.

Доктор С… Я вас оставлю.

Жюльен и Лора стоят какое-то время без движения, словно пригвожденные самой судьбой.

Доктор С…, прежде чем выйти, оборачивается, задумывается и говорит.

Доктор С… Простите за это недоразумение.

Она считает, что выполнила свой долг, и выходит.

Жюльен и Лора смотрят друг на друга в совершенно растерзанных чувствах.

Жюльен (эхом повторяет). Простите…

Он разражается нервным смехом. Как будто его всего перевернуло. Лора беспокоится. У него совершенно безумный вид.

Лора. Жюльен!

Жюльен (истерично). Простите! Простите! Недоразумение!

В бешенстве набрасывается на кресла и переворачивает их. Ему необходимо выплеснуть накопившуюся ярость. Он буквально все громит.

Потом валится на пол, плечи его сотрясаются от нервных рыданий.

Жюльен. Слишком поздно. Я это сказал. Слишком поздно.

Лора (мягко). Что сказал?

Жюльен. Что я тебя люблю!

Лора (в панике). Нет, ты этого не сказал!

Жюльен. Нет, сказал!

Лора. Нет, ты говорил лишь о конкретных вещах, о деталях, что ты хочешь жить в большом доме на берегу моря, слушать музыку, нет…

Жюльен. Да! Мои губы произнесли их невольно, сто раз, как будто заученное упражнение из области гимнастики секса, но впервые я почувствовал, что они действительно были произнесены: до сих пор жжет.

Лора (дрожит, пытаясь сдержать свое волнение). Ты ничего не сказал.

Жюльен. Я тебе это говорю. Я говорю.

Он пристально смотрит на нее. Встает, подходит и нежно целует. Он вздрагивает от этого поцелуя. Она отпрянула от него, чтобы спросить.

Лора. Это не жалость?

Жюльен. Ни на одну секунду.

Снова целуются. Она прижимается к нему.

Лора (со слезами на глазах). Это несправедливо. Я никогда ничего не боялась, а теперь боюсь.

Жюльен. Чего?

Лора. Потерять тебя.

Входит Маг и застает их в объятиях друг друга.

Маг. Простите…

Жюльен (весело). Удивительно, с тех пор как все стало хорошо, все постоянно извиняются.

Маг (Лоре). Какое разочарование! А я-то думал, что мое ухаживание удалось на славу!

Все трое смеются.

Появляется Доктор С…

Доктор С… Мне надо поговорить с Жюльеном.

Лора (беспокойно). Не забирайте его у меня.

Доктор С… тепло улыбается Лоре.

Лора (повелительно). Он останется здесь. Я тоже. Теперь никому не хочется выздоравливать.

Маг мягко берет ее под руку.

Маг. Ладно, снова берусь за свое ремесло: стану доверенным лицом. Такова обычно моя роль в любовных историях. (Иронично.) Что, очевидно, является следствием моей удачной внешности.

Они выходят.

Доктор С… подходит к Жюльену.

Доктор С… Не знаю, что там произошло. В какой-то момент вы уже было почти вышли из комы.

Жюльен (с улыбкой). Да. Хорошо, что это прошло. Туман рассеялся. (Внезапно.) А Лора?

Доктор С… Ничего не могу сказать.

Жюльен. А что они там, внизу, думают?

Доктор С… Им нужно найти сердце для пересадки. Это единственный выход.

Жюльен. А шанс есть?

Доктор С… «Шанс» – то самое слово. Необходимо, чтобы кто-то умер, чтобы она жила. Кто-то, кто попадет в госпиталь Сен-Луи. И в ближайшие часы.

Жюльен. А вы не знаете?

Доктор С… Я никогда не знаю, кто когда умрет, завтра или сейчас.

Жюльен. Но вас же кто-то информирует?

Доктор С… (лукаво). Кто-то?

Жюльен. Да, Бог, дьявол, Провидение, откуда я знаю? Существует же Великая книга, где все написано. (Почти грубо.) А что там в ваших досье?

Доктор С… (прижимает их к себе). Сведения.

Жюльен. И что же?

Доктор С… Просто некоторые сведения. О вашей натуре. О вашем здоровье. О вашей истории. Но не о вашем выборе. (Вдруг более конкретно.) Вы приходите в мир с определенными данными, с определенной наследственностью, семьей, кругом, языком, в определенном месте, стране, в определенное время, каждый из вас не такой, как другие, но роднит вас лишь одно: вы свободны. Свободны, понимаете? Вы свободно можете не щадить свое тело, вскрывать себе вены, не желать излечиться от любви, цепляться за свое прошлое, вести себя героически, принимать неправильные решения, губить свою жизнь и торопить свою смерть. Поверьте мне, нет Великой книги Судьбы, а лишь несколько записей на карточке. Данные. Чего невозможно рассчитать, так это вашу свободу.

Жюльен. Что вы мне поете? Не понимаю, как Лора могла выбирать. Она родилась с негодным организмом.

Доктор С… Она могла сделать выбор и не терпеть этого, постоянно капризничать, впадать в депрессию и очень быстро умереть. А она предпочла, несмотря ни на что, любить жизнь, быть веселой, легкой, влюбленной во все. По рождению ей уготована была тень, она же выбрала свет. Любой, кто встречался с Лорой, вспомнит о ней как о солнечном лучике.

Жюльен. Я люблю ее.

Доктор С… направляется к коридору В, затем ласково поворачивается к Жюльену.

Доктор С… Я поняла.

Жюльен. Это глупо, не так ли?

Доктор С… Любить? Никогда. (Пауза.) Наоборот, вам бы из честности спросить себя, любите ли вы Лору на самом деле… или потому, что будущее было невозможно.

Жюльен, похоже, сражен этой репликой.

Доктор С… Я с ней поговорю. Оставьте ее со мной на какое-то время.

Идет в коридор В.

Президент сталкивается с ней и видит, как она исчезает.

Президент. Ну конечно, Доктор С… уходит, как только появляюсь я!

Плюхается в кресло перед Жюльеном.

В какой-то момент он вдруг кажется озадаченным.

Президент. Что-то я не пойму, мне показалось…

Жюльен (в своих мыслях). Мне тоже.

Президент. Говоришь, думаешь, что правильно разложил карты, и вдруг терпишь фиаско.

Жюльен. Да.

Президент. Я пошел не тем путем.

Жюльен (вдруг реагирует). Что? Даже вы? В этом отеле сегодня просто какая-то эпидемия на пересмотр своих действий.

Президент. Мой юный друг, только кретины никогда не меняют свое мнение. И поверьте мне, я немало их повидал.

Жюльен. Не сомневаюсь.

Президент (продолжая свою мысль). Не надо было мне заявлять, что я состоял членом «Пантер-клуба». Доктор С…, видимо, когда-то хотел в него вступить, а мои коллеги не приняли этого профессора из пригородной клиники. С тех пор как я произнес «Пантер-клуб», на меня косо смотрят. Он на мне отыгрывается за свою неудачу.

Жюльен. Господин президент, будьте серьезны: вы и вправду считаете, что здесь кому-то есть дело до «Пантер-клуба»?

Президент (ни секунды не сомневаясь). Конечно. Все хотели бы вступить в «Пантер-клуб». Ни знаю никого, кто бы не отдал все, чтобы вступить в «Пантер-клуб».

Жюльен (вставая). Господин Президент, я никогда не мечтал о «Пантер-клубе».

Президент (шокирован). А?

Жюльен. Никогда. Никогда о нем не мечтал.

Президент (вдруг понимает). Я понял! Вы предпочитаете «Отари-клуб»!

Жюльен. Нет.

Президент. Говорю вам, Доктор С… окончательно замкнулась, когда узнала, что я принадлежу к «Пантер-клубу».

Жюльен. Господин президент, вы поняли, чем занимается Доктор С… с утра до вечера? Отправляет людей на жизнь и на смерть. Через нее проходят судьбы.

Президент (хохочет). Нет? Вы правда поверили в жалкую теорию этого Мага Раджапура по поводу того, где мы находимся?

Жюльен. Уф… Да.

Президент (со смехом). Место между землей и небом, где мы якобы ждем своей участи? Жить или умереть? На лифте? Отель между двух миров?

Жюльен. Да.

Президент. Какая наивность!

Жюльен. Однако, когда я сюда прибыл, мне показалось, что вы разделяете веру в эту…

Президент. Я подыгрываю. Этот, в тюрбане, правда в это верит. Доктор С… всем им это внушает, чтобы продолжить свою работу. Сам я буду притворяться до конца. Доктору нельзя противоречить.

Жюльен. Тогда где же мы, по-вашему?

Президент. В сумасшедшем доме.

Жюльен. Что?

Президент. Это очевидно. Здесь одни психи.

Жюльен забавляется, как будто поддается (разводит руками).

Жюльен. А вы тогда что здесь делаете?

Президент. Ошибка диспетчера. После моего падения «скорая помощь» по ошибке завезла меня в сумасшедший дом. Я об этом уже два дня твержу Доктору С…

Жюльен. А как вы объясняете тот факт, что у меня прошла боль в ноге? Что Лора может кружиться, свободно двигаться, хотя обычно она передвигается в кресле?

Президент. Сила самовнушения.

Жюльен. А то, что в вашей комнате слышны голоса вашей супруги и ваших сыновей?

Президент. Это в самом деле странно… Но должно же быть какое-то объяснение.

Жюльен. Объяснение и состоит в том, что вы не хотите принять.

Президент. Мой юный друг, давайте рассуждать серьезно. Подобное место существовать не может. О нем нигде не упоминается. Если бы вы получили религиозное воспитание, как я, вы бы знали: мы предстаем прямо перед Господом.

Жюльен. Возможно, ваш Господь лишь на следующем этапе…

Президент. Глупости. Этого нет в текстах.

Жюльен. Посмотрите вокруг: этот лифт, этот холл, эти…

Президент. Всего этого не существует. Категорически утверждаю, всего этого не существует!

Жюльен. И меня не существует?

Президент (у него приступ упрямого недоверия). Конечно! Категорически!

Жюльен. Но как можно отрицать существование того, что вас окружает! Я здесь, вы здесь, мы здесь. Как еще вам объяснить реальность? Как можно вот так проходить мимо людей и предметов, не замечая их?

Президент. Да очень просто, мой дорогой, это вопрос воспитания. Это и называется иметь убеждения.

Жюльен. Господин Президент, вы все же сознаете, что здесь что-то не так?

Президент. Конечно. Но, мой юный друг, когда что-то не так, за что же нам держаться? Именно за наши убеждения.

Жюльен. Получается, что вы верите больше в свои убеждения, чем в очевидность.

Президент. Конечно, мой юный друг. Путь наш туманен, темен и запутан, для того-то и нужны нам убеждения, словно посох и фонарь, помогающие нам двигаться вперед. А иначе на что они нужны? Вы слишком много рассуждаете.

Жюльен (отчаявшись). А вы, вы рассуждаете как барабан. Он издает звук, потому что пуст.

Президент (шокирован). Что?

Жюльен (повторяет, как это делал Маг). Потому что пуст!

Президент (пожимая плечами). Пфф… Какое невежество! Меня не удивляет, что вы предпочитаете «Отари-клуб».

Входит Маг под руку с Лорой. Они смеются. Кажутся очень веселыми.

Лора. Жалко, что в последний раз вас здесь не было.

Маг. Надеюсь, вы здесь с нами надолго.

Лора (смотрит на Жюльена). Я тоже надеюсь.

Жюльен встает. Они с Лорой медленно сходятся, глядя друг на друга.

Президент, раздосадованный, выходит. Слышно, как хлопает дверь в его комнате.

Жюльен. Теперь все сложнее.

Лора. Да.

Жюльен. Даже не знаю, что говорить.

Лора. Да.

Жюльен, чувствуя, что за ними наблюдают, оборачивается к Магу.

Жюльен. Мы вам не мешаем, надеюсь.

Маг. Да нет, нисколько. Правда, никоим образом. (Разворачивает газету.) Почитаю пока свою газету.

Они снова смотрят друг на друга.

Жюльен. Это любовь без будущего.

Лора. Будущее не в счет.

Жюльен (ласково). Ты права.

Продолжают смотреть друг на друга, соприкасаются руками.

Лора. Вот, у нас получается, нам больше не надо разговаривать.

Врывается Президент, он, как всегда, в ярости, подскакивает к Магу. Вырывает у него газету.

Президент. Дайте мне страницу с биржевыми новостями!

Вырывает газетный лист, оставшиеся листы падают на пол.

Маг (с иронией). Прошу вас, возьмите.

Президент (пробегает глазами колонки текста). Мой старший сын, этот идиот, считает, что акции Робина упали! (Находит нужную строчку и восклицает.) Но это та же газета, что вчера!

Маг. Конечно. И та же, что позавчера. А она у меня с момента моего прибытия сюда, уже полгода. Я ее читаю каждый день.

Президент. Это глупо.

Маг. Т-т-т… вы сами не знаете, что говорите… а я ее теперь знаю наизусть и могу вас заверить, что «Независимый Республиканец» от двенадцатого апреля – самая лучшая газета!

Президент. Как можно постоянно перечитывать одну и ту же газету!

Маг. Я не могу утверждать, что каждый раз это для меня сюрприз, но все-таки интересно, как эта бедная женщина, весящая сто восемьдесят килограммов, потерявшая работу из-за своего лишнего веса, будет воспитывать своих пятерых детей. Каждый раз я думаю, как же она теперь будет их кормить? А этот уважаемый премьер-министр, чья партия потерпела поражение на выборах, каждый раз я беспокоюсь, как же он теперь будет править?

Президент. О, это уже старая история, могу вам рассказать. Представьте себе…

Маг. О нет, пожалуйста, не надо. Если вы мне сегодня дадите ответ, как завтра я задам себе снова этот вопрос?

Президент. Но, в конце концов, вы же хотели получить информацию…

Маг. Я не люблю информацию, иначе не читал бы газет. Я люблю недоговоренность, люблю жизненный сериал, люблю знать, что произойдет завтра, представлять себе что-то, что происходит в данный момент. Если бы я хотел что-то действительно знать, читал бы исторические книги.

Президент. Нет, вы безумец!

Маг. Если вы – воплощение разума, я предпочитаю играть роль безумца.

Президент (обиженно). Что?

Маг. Печально сознавать, насколько вы однообразны в ваших репликах. Всякий раз, когда я вас подкалываю, в ответ я ничего не слышу, кроме вашего «что».

Президент. Что?

Маг. Ваши реакции настолько невнятны, что однажды, даже когда вам этого захочется, я просто не стану вас донимать.

Президент. Что? (Поправляется.) Я полагаю, что нельзя терять друзей ради красного словца.

Маг. Только слова имеют свойство быть более верными, чем друзья.

Слышится звук, возвещающий о том, что кто-то должен уйти.

Быстро входит Доктор С… в сопровождении ассистентов и направляется к табло.

Все в тревоге за ней наблюдают.

Жюльен прижимает к себе Лору.

Доктор С… Господин Президент, ваша очередь.

Президент (удовлетворенно). Наконец-то! Давно пора было покончить с этим диким недоразумением!

Доктор С… Господин Президент, поймите же, что у меня нет ни права, ни власти относиться к вам иначе, чем ко всем остальным, равно как я не обладаю полномочиями торопить события.

Президент (внезапно смягчаясь от этих извинений). Хорошо, хорошо, теперь все улажено, не будем об этом. Я просто торопился, вот и все. Мне необходимо попасть домой, чтобы все поставить на свои места.

Доктор С… Надеюсь, что это пребывание, располагающее к раздумьям, было для вас полезным, дорогой Президент.

Президент (непосредственно). Да, думаю, я переделаю свое завещание.

Доктор С… (фактически не слушая его). Прекрасно.

Президент. Оставлю минимум Президентше, лишу своих сыновей наследства и создам фонд.

Доктор С… (не слушая). Прекрасно.

Президент. Фонд, которому я дам свое имя, Фонд Дельбека, целью которого будет поддержание памяти обо мне.

Доктор С… Будьте добры, пройдите в лифт, господин Президент.

Он подходит к ней и шепчет.

Президент. Вы знаете, если вы хотите, я могу оказать вам протекцию для вступления в «Пантер-клуб».

Доктор С… Что?

Президент (с явным удовлетворением). Они ни в чем мне не откажут, они мне кое-чем обязаны.

Доктор С… подает знак ассистентам помочь Президенту.

Он все с тем же видом легкого превосходства подмигивает Доктору С…

Президент. Ну что? Да? Я вам помогу?

Маг. Доктор предпочитает «Отари-клуб».

Президент (задыхаясь от ярости). А-а-а! Я так и знал! Я был уверен! Отари! Это пристанище террористов!

Двери начинают закрываться.

Вдруг Президент начинает беспокойно протестовать.

Президент. Но куда вы меня везете? Вы не имеете права! Я на вас донесу! Дайте выйти! На помощь!

Двери закрылись. Вопли Президента больше не слышны.

Все внимательно следят за стрелками над лифтом, чтобы понять, куда же попадет Президент.

Через какое-то время стрелка указывает вниз. Звонок смолкает. Звук спускающегося лифта.

Жюльен (преувеличенно). Как?

Маг. Нет, надо же, он возвращается! (Доктору С…) Скажите, что это неправда! Ему положен второй тур?

Доктор С… Он оправился от шока. Президент обладает очень крепким здоровьем.

Маг. Конечно! Эгоизм – залог крепкого здоровья.

Доктор С… Не забывайте, его сбил всего лишь велосипед.

Маг. Дайте мне адрес велосипедиста, я куплю ему танк.

Жюльен. Значит, Мари у вас умирает, а Президент выживает…

Доктор С… У меня? Никакой связи. Смерть не является ни карой, ни наградой. Вы все считаете, что смерть – ваше личное дело. Это смешно. Никто ее не избежит. Говоря вашим языком, я никогда еще не встречала кого-либо, кто заслуживал бы смерти.

Жюльен. Да разве к вам не попадают убийцы?

Доктор С… Обычно они погибают от насильственной смерти. Час Президента еще не настал.

Маг (вдруг резко). А моя дочь? Разве в двадцать лет настал ее час?

Жюльен и Лора удивленно поворачиваются к Магу.

Доктор С… (подходит к нему, мягко). Вы прекрасно знаете, что я думаю по этому поводу, мы об этом уже говорили. В десять лет, двадцать, восемьдесят или сто теряешь все ту же жизнь.

Маг (мгновенно успокоившись). Простите.

Доктор С… Жизнь – подарок для всех. И смерть – для всех. Президент – такой же, как другие.

Маг. Я готов относиться ко всем с уважением. Просто трудно уважать тех, кто никого не уважает.

Доктор С… выходит.

Жюльен. Ваша дочь? У вас была дочь?

Маг (берет себя в руки). У меня? Нет.

Жюльен понимает, что настаивать не нужно. Лора понимающе улыбается.

Все трое садятся.

Маг. Скажите мне, малышка моя, они там, внизу, смогут вытащить вас?

Лора. От них это больше не зависит. Они ждут сердца для пересадки.

Жюльен. Ты волнуешься?

Лора. Нисколько.

Маг. Вы очень сильная.

Лора. Поскольку тело мое не отличается хорошим здоровьем, я старалась почерпнуть здоровье в другом месте.

Жюльен целует ей руку. Она принимает это со страстностью.

Лора (мягко). В этом нет моей заслуги. То, что я так часто страдала, была постоянно в лежачем или сидячем положении, просто вынудило меня умерить мои амбиции. Поскольку я не могу гулять, один цветок способен меня опьянить так же, как прогулка в розарии. Один солнечный луч, проникающий сквозь прорези в шторах, подобен солнечной ванне на пляже, я даю ему проникнуть, согреть мою шею, затеряться на плече, на груди, где он немного стесняет корсаж; когда он соскальзывает на плинтус, мне становится холодно. Благодаря шуму дождя и грозы я проплываю по всем морям мира, переживаю бурю, плыву на корабле, подгоняемом волнами, а утром, когда все стихает, вижу все ту же шиферную крышу. Я часами могу заниматься каким-нибудь обрывком шерстяной нитки, у меня есть только несколько знакомых котят, которых это так же забавляет, как меня. (Жюльен снова ее целует.) Ведь счастье помещается в нашей ладони. Достаточно оставаться неподвижным, обо всем забыть, о том, что было вчера, и о том, что будет завтра.

Если удастся стать совсем крошечным, удобно устроившись в сегодняшнем дне, на стуле перед окном, можно в полной мере ощутить прелесть вселенной. Большое счастье складывается из совсем маленьких вещей. (Смотрит на Жюльена.) Сейчас ты даже не можешь себе представить, до какой степени я близка тебе, наполнена тобой, мной пропитан каждый сантиметр твоей кожи, я ловлю каждое твое дыхание. Я растворяюсь в твоих мускулах, чувствую твою силу, вбираю тебя всего.

Жюльен. Мы занимаемся любовью?

Лора. Да.

Они пристально смотрят друг на друга. Маг вдруг чувствует себя соглядатаем и прикрывается газетой.

Жюльен (опьяненный счастьем). Возможно ли, чтобы одна секунда наполнилась такой глубиной? Стала такой емкой?

Лора (в том же состоянии, что и Жюльен). В одной секунде может быть заключена вечность.

Вдруг Лора начинает содрогаться в рыданиях. Жюльен бросается к ней и заключает ее в объятия. Маг прекращает свое чтение.

Жюльен. Что происходит?

Лора. Не знаю… я почувствовала вдруг, что все это как-то слишком… я обессилела…

Жюльен. Пойдем ляжем в моей комнате.

Они встают, Жюльен поддерживает ее и хочет увести, она на грани.

Лора. Нас разлучат, Жюльен, это будет ужасно, нас разлучат.

Жюльен (успокаивает). Ну-ну, надо верить.

Лора. Жюльен, я знаю, ничто не может длиться долго. Нас разведут.

Жюльен. Идем.

Берет ее за руку, и они выходят.

Маг смотрит, как они уходят. Ассистенты тоже вошли и наблюдают за уходом пары.

Маг поворачивается к молодым людям в белом.

Маг. Скажите, ангелы ведь тоже могут любить?

Вместо ответа, они нежно переглядываются.

Маг. Ну вот, негодники, значит, вы здесь не скучаете! (Подходит к ним.) Но… как же вы обходитесь с сексом?

Ангелы удивленно смотрят друг на друга, не понимая.

Маг (удовлетворен). А, значит, есть все-таки справедливость! (Он отвечает на их немой вопрос.) Я? Нет, не очень-то, нельзя сказать, чтобы я был знатным любовником. Почему? (Смотрит на себя в зеркало.) Просто никак не мог подумать, что вот это может внушить страсть. (Ангелы удивлены.) Может? Получается, всю жизнь мне не удавалось попасть на свой этаж. (Шутливо.) Поговорим об этом как-нибудь вечерком, если желаете…

Входит Доктор С…

Доктор С… Я хотела с вами поговорить.

Маг. А, у вас какие-то новости для меня, снизу?

Доктор С… Да.

Садится рядом с ним. Она несколько нерешительна. Он ей приветливо улыбается.

Доктор С… То, что я сейчас делаю, выходит за рамки моих полномочий. По регламенту, я не должна бы вас информировать. Но вы здесь уже полгода, и… я к вам привязалась.

Маг. Мм… То, что вы мне сейчас говорите, пахнет жареным.

Доктор С… (выпаливает). В вашем состоянии не происходит никакого значительного улучшения. Врачи хотят вас отключить.

Маг шокирован.

Доктор С… Простите меня. Это жестокий удар.

Маг. Вы можете так сказать: отключить, как какой-нибудь фен… (Пауза.) Я не отдавал себе отчета в том, что пал так низко, что моя жизнь висит на проволоке выключателя, как на волоске, на усмотрение какого-то медбрата, который порадуется. (Пауза.) А чего они ждут?

Доктор С… Разрешения.

Маг. Это уж слишком. А кто может его дать?

Доктор С… Ваш племянник. Единственный ваш родственник.

Маг. Это сопляк с вечными подтеками под носом… Надеюсь, он не забудет все клубничные конфетки, что я ему покупал… и все праздники Рождества, которые мы вместе отмечали. Надеюсь, он так и не догадался, что я все время блефовал, играя с ним в карты.

Доктор С… В настоящее время они не могут его найти, никак не получается с ним связаться.

Маг (с улыбкой). Малыш заканчивает учебу в Соединенных Штатах. (С надеждой.) Штаты большие.

Доктор С… Не надо напрасных надежд. Они с ним свяжутся. А вы из комы не выйдете.

Маг. Я понял.

Она треплет его по плечу. Он берет ее за руку.

Улыбается.

Вбегает Жюльен и бросается к Доктору С…

Жюльен. Минуточку. Доктор, я хочу вас о чем-то спросить. Но хотел бы точно знать, что вы скажете «да».

Доктор С… (выпуская руку Мага). Значит, сразу «нет».

Жюльен. Уделите мне минутку. (Она останавливается, чтобы его выслушать.) Я хотел бы, чтобы при любых обстоятельствах мы с Лорой проделали в лифте один и тот же путь. Понимаете? Или вместе вернемся на землю. Или вместе… наверх.

Маг. Вы уже не боитесь?

Жюльен. Сейчас я боюсь лишь одного – потерять ее.

Маг. Вы уверены, что наверху что-то есть?

Жюльен. Раньше, для того чтобы объяснить этот мир, который вызывал у меня отвращение, мне достаточно было подумать о случайном смешении, о микстуре из молекул, я считал, что в этом и состоит рецепт этого поганого супа. Но когда я вижу Лору… Подумать, что эти случайно столкнувшиеся молекулы создали Лору? Случайные столкновения молекул, образующие гравий и дым, ответственны за красоту Лоры, за улыбку Лоры, за ее ум?

Доктор С… Может быть.

Жюльен. Нет. Теперь у меня есть по крайней мере одна причина быть оптимистом. Ее зовут Лора.

Доктор С… Тем лучше, что вы полюбили жизнь. Но не боитесь ли вы смерти?

Жюльен (дрожащим голосом). Меньше.

Доктор С… Бог, который захотел, чтобы вы были, это тот же Бог, который захочет, чтобы вас не стало.

Жюльен (неуверенно). Зачем существовать однажды, если это не навсегда?

Доктор С… Хорошо уже и то, что все сущее есть. Почему вы хотите, чтобы оно длилось?

Жюльен. Ум нам дан не для того, чтобы его уничтожать, а иначе это бесполезный, обреченный дар. Материя, которая сама себя оплакивает, разве это материя? Сознание – это кровоточащая плоть или это нечто, парящее над плотью?

Доктор С… Где-то на стыке сознания… Позволяет ли сознание отчаиваться или надеяться? Это сознание трагедии или сознание тайны?

Жюльен. Держу пари, что знание о смерти – это знак.

Маг. Чего?

Жюльен. Это знак, что мы не просто умрем.

Доктор С… Тем не менее все очень смутно.

Жюльен. Там, где я видел лишь тьму, теперь я хочу видеть надежду на свет.

Доктор С… И все это благодаря Лоре?

Жюльен. Что такое чудо? То, что дает надежду. Лора – мое чудо.

Доктор С… (забавляясь). Конечно…

Жюльен. Одного чуда достаточно. Теперь я верю, я хочу надеяться на то, что недоступно пониманию. (Умоляюще.) Дайте нам уйти вместе.

Доктор С… Хотелось бы сказать вам «да».

Жюльен. Скажите «да».

Доктор С… У меня нет никакой власти. (Пауза.) Никакой.

Жюльен (подавленно). А…

Доктор С… Судьба Лоры зависит от обстоятельств. Я не управляю обстоятельствами.

Жюльен. Конечно… конечно… (Медленно идет в коридор С.) Пойду снова к Лоре… Глупо так долго находиться не рядом с ней. (Растерянно.) Спасибо.

Исчезает.

Обессиленная этим разговором, Доктор С… падает на стул.

Маг. Тяжелая профессия.

Доктор С… молчит.

Маг (понимающе). Заниматься другими, завоевывать их доверие, а потом вдруг признаваться им, что не обладаешь никакой властью.

Доктор С… продолжает молчать, но улыбается ему.

Маг. Вы мне нравитесь, доктор. Поначалу я считал вас жесткой, злился, что вы нам не отвечаете.

Доктор С… А вам нужны были не ответы, вы хотели питаться иллюзиями.

Маг. Да, да, убеждения, как говаривал Президент. Убеждения – оружие слабых и неспокойных. Даже отрицательные убеждения лучше сомнений. Мне надо было, чтобы мне четко сказали: это так, а не эдак.

Доктор С… Потом вы научились довольствоваться гипотезами.

Доктор С… собирается выйти.

Маг неожиданно вынимает из кармана карточку и протягивает Доктору.

Маг. Вот номер телефона моего племянника. Пусть ему позвонят, чтобы меня отключили.

Доктор С… Это бесполезно. Чему суждено случиться, то и случится. Я не могу сообщить эту информацию.

Маг. Умоляю вас, надо действовать быстро. Лора находится в Сен-Луи, где и я. Это очень простой маневр: достаточно вырвать один провод, вынуть кусочек плоти из груди и спустить его на этаж ниже.

Доктор С… Вы просите меня о запретном.

Маг. Разве вы недостаточно видели перед собой людей, осознавших, что они упустили, что им удалось, видели, как они становились лучше, а потом – раз! – и все это ни к чему. Вам не надоело, что жизнь – лотерея? Что хаотическое смешение – единственный критерий? Почему Господь молчит? Он что, сам в коме? Почему он не отвечает? Он сам в шоке? Разбудите его! Сделайте что-нибудь! Вот уже долгие века у его изголовья только о нем и говорят, пусть пробудится! Или ему и правда совсем плевать? Если он впал в спячку, замените его! Станьте Провидением!

Доктор С… Не будьте наивны. Провидение! Пусть мир учитывает ваши заслуги, пусть добрый будет вознагражден, злой наказан, пусть болезни карают, пусть доброта отталкивает смерть, да, пусть торжествует справедливость, что-то похожее на справедливость, даже несправедливая справедливость капризных или пристрастных богов или даже чрезвычайно необъективный бог! Это свидетельствовало бы о том, что там, наверху, есть воля, приказ, мысль, что-то напоминающее человека. А на самом деле жизнь всегда есть только то, что есть, глухая, слепая, равнодушная. Материя смеется над вашим мужеством и вашим достоинством.

Маг. А воля? Моя воля? Ваша?

Доктор С… Вы находитесь в таком месте, где воли меньше всего.

Маг. Свобода существует только при условии, что в нее веришь и что ее утверждаешь. Конечно, материя живет по своим законам становления и распада. Разве хоть однажды вам не хотелось бы сознательно бросить инородную песчинку в эту равнодушную машину?

Доктор С… молчит.

Песчинка… Крошечная песчинка… просто человеческая песчинка… чтобы покончить со случаем. Вообразите себе, какое наслаждение нарушить установленный порядок…

Доктор С… Почему вы никак не научитесь не смешивать глупости и умные рассуждения? (Встает.)

Маг. Иногда на каникулах, когда я был маленьким, я забирался на высокую сливу и смотрел сверху на всю нашу деревню, и тогда я ощущал необычайное воодушевление, я чувствовал себя другим, испытывал чувство превосходства: «Если я захочу, могу не дышать». И я задерживал дыхание. Чем труднее это было, чем красней я становился от жара, раздувавшего жилы на моей шее, тем сильней и неуязвимей я себя чувствовал. Естественно, в конце концов я сдавался, но ощущение оставалось. В другой раз я думал: «Захочу – и никогда не умру». Мне казалось, это так просто, особенно тогда. Позже я понял все-таки, что смерть неизбежна. Неотвратима. Вот первый урок, который я вынес из пребывания здесь, рядом с вами: надо смириться с неизбежностью. А сейчас мне так хочется дать жизнь малышке, мое сердце станет биться вместо ее, я из своей смерти сделал бы подарок. Вот, дорогой доктор, мой второй здешний урок: полюбить неизбежность.

Вкладывает карточку в руку Доктора С… и целует ее, как бы скрепляя договор.

Она смущена и взволнована.

Хочет что-то сказать, но не может.

Украдкой выходит.

В холл входят Лора и Жюльен.

Маг закрывается своей большой газетой.

Лора (взволнованно). Да-да, уверяю тебя. Я знаю, что все, что происходит здесь, на земле, забывается. От первого моего пребывания здесь в моем сознании не осталось никаких следов, память возвратилась ко мне в тот момент, когда распахнулись двери лифта. Жюльен, представляешь, на земле мы можем не узнать друг друга!

Жюльен. Я совершенно не боюсь этого. Я тебя узнáю.

Лора. Нет! Однажды мы встретимся где-нибудь – в коридоре, на улице, и твой взгляд скользнет по мне, и ты даже не узнаешь меня.

Жюльен. Невозможно. Я буду искать тебя повсюду.

Лора. Я тоже. И все же я хочу, чтобы ты потренировался.

Жюльен. Что?

Лора. Я знаю такое, о чем не знает даже Доктор С… Во время моего предыдущего пребывания здесь я начала учиться танцевать танго с Хуаном, был здесь такой человек.

Жюльен (отталкивает ее в порыве невольной ревности). Как?

Лора (со смехом). Ему было за восемьдесят. Он был так счастлив, что обрел гибкость, избавился от своего ревматизма, что захотел танцевать. А я была его партнершей. Я никогда не танцевала.

Жюльен. Ну?

Лора (вдруг становясь серьезной). Слушай. Когда я оказалась на земле, я забыла об этом отеле, о Хуане, об уроках танго. Но мои ноги сохранили движения танго. Я помимо воли их повторяла. Сознание не сохраняет воспоминаний о том, что было здесь, а кожа сохраняет ощущения. Нам надо тренироваться. Я должна быть уверена, что наши тела узнают друг друга.

Властно кладет руки Жюльена на свою талию.

Лора. Если твои руки не ощутят этого, значит это буду не я.

Жюльен. Я люблю тебя.

Лора. Понюхай мои волосы.

Жюльен. Пахнет свежесрезанной травой и грушей…

Лора. Если ты этого не почувствуешь, значит это не я.

Жюльен. Я люблю тебя.

Лора. Посмотри мне в глаза.

Жюльен. Фиолетовые и зеленые прожилки.

Лора. Сколько?

Жюльен. Не знаю… их… больше тысячи…

Лора. Если будет меньше тысячи, это не я.

Жюльен. Я тебя люблю.

Лора. Поцелуй меня.

Они обмениваются поцелуем, от которого оба вздрагивают.

Жюльен. Успокойся. Я не забуду.

Она отстраняется от него в отчаянии.

Лора. Какая я дура. Ты будешь искать меня среди тысяч женщин, но это буду не я. И когда они будут тебе улыбаться, а они все будут тебе улыбаться, ты будешь с ними заговаривать, будешь за ними ухаживать, целовать их. Я получу совсем не то, что хотела. Нет, нет, надо придумать что-то другое.

Жюльен. Я научу тебя коду. Тайному коду.

Подходит к ней и с любовью прижимает к себе. Она растворяется в его объятиях. Он говорит и делает одновременно.

Жюльен. Я целую твои ушки: раз, два. Целую лоб: раз, два, три, четыре. Целую глаза: раз, два, три, четыре, пять, шесть. Целую губы: раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь.

Лора, очарованная его нежностью, словно пьянеет.

Лора. Да, хорошо. Повторим.

Они начинают снова.

Лора. Ты целуешь мои уши: раз, два. Ты целуешь мой лоб: раз, два, три, четыре. Ты целуешь глаза: раз, два, три, четыре, пять, шесть. Ты целуешь губы: раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь.

Они отстраняются друг от друга, опьяненные.

Жюльен. Еще раз?

В этот момент Доктор С… входит со своими ассистентами.

Доктор С… Жюльен, мне надо поговорить с вами в вашей комнате.

Жюльен. Хорошо.

Доктор С… проходит мимо Мага и говорит с ним вполголоса, так, чтобы не услышали остальные. Маг встает.

Доктор С… Карточка выпала случайно из вашего кармана, и медбрат поднял ее и показал доктору.

Маг. Случайно?

Доктор С… Случайно!

Маг. Случай очень кстати.

Доктор С… Иногда. (Пауза.) Они созваниваются с вашим племянником. Тот с удивлением узнает о вашем состоянии. Он в затруднительном положении. Он говорит, что не хочет терапевтической настойчивости. Также он говорит, что очень любил вас.

Маг. Что он меня очень любил…

Потрясенный прошедшим временем во фразе племянника, Маг дрогнул. Он хватается за спинку кресла. Жюльен выходит из комнаты в сопровождении ассистентов.

Лора (удивленная бледностью Мага). Вам нехорошо?

Маг. Нет, нет…

Садится.

Она садится рядом.

Маг. Знаете, у меня была дочь когда-то, она была немного похожа на вас. Та же ирония в глазах, словно им плевать на весь мир, тот же дерзкий профиль, та же лихость, присущая тем, кого не впечатляет жизнь, те же тяжелые, шелковистые, струящиеся волосы, признак хорошего здоровья… Когда я смотрел на нее, мне она казалась такой прекрасной, такой женственной, что я думал: «Просто невозможно, у меня не может быть такой дочери». Она обладала магической силой – стоило ей войти в комнату, мир терял свою обыденность. В то время я был торговым агентом, целые дни в поездках, одинаковые ночи в отелях, клиенты, которые перед носом хлопали дверью, но в сумеречной глубине светил огонек, мой свет, моя дочь. Вдруг мои дела пошли в гору, я добыл крупные контракты за океаном. Однажды, я был тогда в одном из отдаленных североамериканских штатов, она мне позвонила в мотель. Голос ее звучал жалобно: «Папа, я немного больна». Ее вынуждены были госпитализировать. А я должен был находиться по другую сторону океана, я осуществлял для своей фирмы невероятно крупную коммерческую сделку, я был накрепко связан с этой успешной сделкой, не мог вернуться. Я испытывал некоторую эйфорию. Я чувствовал по телефону, что голосок ее ослабел, но я считал, что она молодая, сильная и что здоровье и хорошее настроение вернутся к ней, как только вернется ее отец. (Пауза.) Она умерла в двадцать лет от болезни. Вирус. Безжалостная агрессивная машина, подтачивающая силы и плоть, однажды она оставляет лежать на кровати лишь маленький труп. Я вернулся слишком поздно. Сразу после ее смерти.

Он останавливается, обессилевший от волнения.

Лора непроизвольно кладет голову ему на плечо.

Маг. Я оставил работу. Стал вращать столы, заставлять сверкать хрустальные шары. Хотел, чтобы она заговорила со мной, чтобы не исчезала. А в ответ было лишь молчание. Тогда я стал Магом Раджапуром, с дурацким опереточным тюрбаном на голове, который поначалу стал чем-то вроде кляпа, мешавшего мне кричать от боли. (Пауза.) Воспоминания о потерянном ребенке будто замурованы в алтаре, горе защищает их; они совсем из другой материи, чем все остальные воспоминания. Они неприкасаемые, нестирающиеся. (Пауза.) Я ничего не смог для нее сделать.

Лора. Вы не могли.

Маг. Меня даже не было рядом.

Лора. Вы не могли.

Маг. Я чувствовал себя виноватым. Я хотел бы исправить.

Лора. Исправить? Исправить невозможно.

Маг. Возможно. Я это сделал. Однажды. С другим человеком.

Лора. Правда?

Маг. Да.

Пауза.

Лора. Наверное, тот день был чудесным.

Маг (со слезами счастья на глазах). Чудесным.

Лора подходит к нему и говорит просто и мягко.

Лора. Вы мне очень нравитесь. Все здесь немного подтрунивают над вами. А мне вы очень нравитесь.

Маг (плача и улыбаясь). Спасибо.

Она бросается к нему в объятия. От волнения он неловко пытается прижать ее к себе.

В этот момент быстро входит Доктор С… с ассистентами.

Она, как обычно, хочет освободить помещение, но, заметив Лору в объятиях Мага, на мгновение останавливается.

Потом говорит тихо.

Доктор С… Лора, я вынуждена попросить вас оставить меня вдвоем с Магом.

Лора. Хорошо, Доктор.

Лора с легким сердцем отстраняется от Мага.

Лора. До скорого?

Маг (прикладывает руку к сердцу). До скорого.

Лора исчезает.

Доктор С… направляется к табло, посмотреть, мигает ли красный сигнал. Звенит звонок. Она поворачивается к Магу.

Доктор С… Извините, мы уже опаздываем.

Маг. Получится?

Доктор С… Заходите в лифт.

Она провожает его до лифта, двери которого открываются.

Маг. Доктор, я знаю, вы не имеете права сказать мне что бы то ни было, но все-таки: у нас получится?

Он уже в кабине.

Доктор С… Врачи решили сделать пересадку вашего сердца Лоре.

Маг. Спасибо.

Доктор С… (очень взволнованно). Нет, ничего не говорите. Никто никогда не говорил мне спасибо. Особенно отправляясь вверх.

Маг (прежде, чем двери сомкнулись). Спасибо.

Лифт уже закрыт. Зажигается стрелка, указывающая наверх. Слышно, как лифт идет наверх.

Звонок замолкает.

Доктор С… в беспокойстве поворачивается к своим ассистентам, которые поняли, что она нарушила закон.

Доктор С… Знаю. Это против правил.

Звонок снова звенит.

Ассистенты убегают и вскоре возвращаются в сопровождении обнявшихся Лоры и Жюльена.

Доктор С… Лора, ваша очередь.

Лора (испуганно, все еще в объятиях Жюльена). Нет, нет, не так быстро.

Доктор С… (обеспокоенно смотрит на табло). Лора, пожалуйста, нельзя терять ни секунды.

Лора. Нет, не сейчас! А Маг, я хотела его поцеловать!

Жюльен испуган. Ведет Лору к лифту и там сильно прижимает ее к себе.

Ассистенты медленно отрывают их друг от друга и мягко подталкивают Лору к кабине лифта.

Жюльен. Верь, любовь моя.

Лора (лихорадочно повторяет). Раз, два. Ты целуешь мои уши. Раз, два, три, четыре. Ты целуешь мой лоб. Раз, два, три, четыре, пять, шесть. Ты целуешь мои глаза. Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь. Ты целуешь мои губы.

Она одна в кабине лифта, дрожит.

Двери закрываются.

Лора (приглушенный крик). Жюльен!

Ассистенты, Доктор С… в тревоге следят за обеими стрелками. Вдруг зажигается стрелка «вниз».

Лифт начинает движение.

Жюльен (кричит от радости). Да! Да! ДА!

Совершенно счастливый, он обнимает Доктора С…, ассистентов, которые не сопротивляются этому проявлению чувств.

Жюльен. Доктор, спасибо, что сказали мне о поступке Мага. Иначе мне не хватило бы мужества проводить Лору до лифта. Это было второе чудо.

Доктор С… (в смущении смотрит на ассистентов). Замолчите.

Доктор С… опирается на стену, чтобы перевести дыхание.

Доктор С… Все не по правилам. Завтра будет по-другому!

Она смотрит на белых ангелов, которые загадочно улыбаются. Она понимает их послание, расслабляется и тоже улыбается.

Доктор С… Вы правы, завтра будет так же.

Поворачивается к своему табло и сообщает Жюльену.

Доктор С… Скоро ваша очередь.

Жюльен (тихо). В каком направлении?

Доктор С… Не знаю.

Жюльен (еще тише). Доктор, а вы-то знаете, что там, наверху?

Доктор собирается ответить, но спохватывается, что здесь ее ассистенты.

Те замечают ее смущение. Посовещавшись, удаляются.

Доктор остается наедине с Жюльеном.

Доктор С… (качает головой). Нет.

Жюльен. Даже вы?

Доктор С… У меня лишь одна миссия. Принимать вас. Помогать вам ждать. Потом проводить к лифту. (Пауза.) Я ничего не знаю, я лишь привратник. (Пауза.) Знаю только, сверху нет пути назад.

Жюльен. А почему вас называют Доктором?

Доктор С… Потому что вы меня так сегодня восприняли. Это может измениться. Все зависит от момента. (Пауза.) Вы ведь меня приняли за женщину.

Жюльен. Что, извините?

Доктор С… Президент Дельбек считал меня мужчиной.

Жюльен (оглушенный). Это выше моего понимания.

Доктор С… (с понимающей улыбкой). И моего. (Пауза.) Так же как и для вас, смерть для меня не факт, а тайна.

Жюльен. Вы говорите меньше, чем знаете. (Пауза.) Если жизнь – это дар, кто нам его дал?

Доктор С… А по-вашему?

Жюльен. Я спрашиваю у вас.

Жюльен (медленно). Бог? Или сама жизнь?

Доктор С… Даже ответы на этот вопрос с вопросительными знаками. Бог? Сама жизнь? И что это меняет? В любом случае это значит, что у вас есть долги.

Жюльен. Долги?

Доктор С… Вам сделали подарок. Его нужно получить.

Жюльен. Конечно.

Доктор С… Потом о нем заботиться.

Жюльен. Да.

Доктор С… И наконец, передать его, этот дар, тоже дать чему-то жизнь: детям, действиям, произведениям, любви…

Жюльен. Конечно. (Задумчиво.) И таким образом, может быть, в конце пути, когда подарок будет растрачен, мы его наконец-то заслужим…

Доктор С… (загадочно). Может быть…

Жюльен. Значит, вам неизвестно, что такое смерть?

Доктор С… Худшее, что можно получить в ответ на этот вопрос, это сам ответ.

Звонок.

Доктор С… Ваша очередь.

Снова появляются ассистенты.

Двери лифта открываются.

Туда послушно входит Жюльен.

Жюльен. Забавно. Даже если бы мне предстояло умереть сейчас, я был бы спокоен.

Доктор С… Верьте.

Жюльен. А ведь я ничего особенного о себе не узнал. Но теперь неизвестность пугает меньше.

Доктор С… Вера – это маленький огонек, который ничего не освещает, но поддерживает тепло.

Жюльен входит в лифт, но там вдруг им овладевает беспокойство.

Жюльен. Доктор С…, если мы с Лорой встретимся на земле, вы думаете, мы узнаем друг друга?

Доктор С… Думаю, да. Выйдя из лифта, вы сразу все забудете, но на земле существует неосознанная память о том, что происходило вне земли, глубинная память, спрятанная в тайниках мозга и активизирующаяся при первом взгляде двух индивидов, которые обращаются друг к другу и узнают друг друга. А называется это – Любовь с первого взгляда или удар молнии.

Двери за Жюльеном закрываются, и ангелы смотрят на стрелки над лифтом, какая из них загорится.

Но свет разрастается до раскаленно-белого, до ослепительно-невыносимого белого, этот свет словно поглощает отель еще до того, как мы успеем узнать, умрет ли Жюльен или спустится на землю.