Через несколько дней Гринсон сообщил Мэрилин о своем предстоящем отъезде в Европу. Он не сообщил ей, что одна из причин поездки — встреча с Анной Фрейд в Лондоне. На следующих сеансах Мэрилин не сказала ни слова. Психоаналитика не удивило ее отчаяние, он воспринял этот кризис как возобновление давних тяжелых страхов быть покинутой. Зависимость Мэрилин усилилась, и этот отъезд буквально разрушал ее. Хильди была не против того, чтобы ее муж несколько отдалился от пациентки, которая одна теперь составляла почти всю его клиентуру. «Жена боится оставлять меня дома одного, — сказал Гринсон одному из друзей. — Мне надо бы поместить Мэрилин в психиатрическую больницу. Это было бы безопаснее. Для меня. Для нее это означало бы смерть».

Психоаналитик колебался между желанием уехать и остаться с ней. Он сказал ей об этом. В конце месяца, ранним субботним утром, Мэрилин постучалась к нему задолго до обычного времени своего пробуждения:

— У меня поставили водонагреватель, и слесарь сказал, что полчаса не будет воды. Я пришла помыть волосы.

— Пожалуйста, если хотите. Но почему так рано?

— Питер Лоуфорд должен заехать за мной и отвезти меня в Палм-Спрингс, там я встречаюсь с президентом Кеннеди, чтобы провести с ним выходные.

Она помыла волосы, вернулась к себе, ей сделали укладку, и в течение нескольких часов она одевалась и красилась, чтобы вновь превратиться в Мэрилин. Лоуфорд шагал взад-вперед по коридору. Мэрилин вышла из спальни в черном парике поверх прически. Она уходила от Гринсона с мокрыми волосами, веселая, как ребенок, счастливая тем, что оставила своего спасателя в тревоге.

Если она хотела помешать Гринсону ее покинуть, то вряд ли могла придумать лучший сценарий. Эти выходные представляли именно ту ситуацию, которая повергала психоаналитика в тревогу. Ему представлялось, что Мэрилин вновь позволяет себя эксплуатировать; его тревожило, что она придает своей связи с Кеннеди несоразмерно большое значение. Гринсон сразу же написал Анне Фрейд, что уже не уверен в своем отъезде в Европу. Он предпочитал видеть в своем расставании с пациенткой только техническую проблему, но вынужден был признать, что это испытание обещает стать болезненным и для него. Мэрилин могла достичь подлинной независимости, но могла и погрязнуть в регрессе, что испортило бы его отдых. Гринсон не знал, как пережить все эти треволнения. Он надеялся, что она не умрет от его отъезда; его мучили обида и чувство вины. Вайнштейн уговаривал Гринсона не уезжать, ведь психоаналитик стал центром жизни актрисы, от которой зависела постановка фильма. В таких обстоятельствах его отъезд удивлял и тревожил.

Несколько лет спустя Гринсон напишет в своем «Трактате»: «Для многих пациентов выходные или перерывы между сеансами приравниваются к утрате предмета любви. Перерыв на выходные приобретает значения разлуки, отделения, разрыва, разъединения или расторжения связи.

Пациент ведет себя так, как будто потерял предмет любви. Тогда выходные равноценны отвержению со стороны психоаналитика. Но для пациента простое знание расписание аналитика на этот период может послужить заменой его присутствия. Здесь мы касаемся проблемы контрпереноса, которая будет рассмотрена подробнее в томе II».

Ральф Гринсон так и не написал второй том своего «Трактата».