Описать в книге жизнь и обычаи Лампартеров и Альдеров, острием пера распутать клубок стократных переплетений двух родовых линий, объявить уродливую печать кровосмешения (чрезмерную длинноголовость, избыточную плоть нижней губы при урезанном подбородке) признаком здорового патриархального бытия — это задача для досужего любителя отечественной истории, стремящегося нутром постичь душу своих предков. Однако все это было бы пустой тратой времени — и повесть об эшбергских крестьянах, и описание убогого однообразия их жизни, жестоких стычек, фанатичной на свой, особенный, лад веры, крайней непримиримости ко всем новшествам извне, — если бы в начале XIX века именно род Альдеров не дал миру ребенка, наделенного столь высокой музыкальностью, которая была в прямом смысле делом неслыханным и, наверное, уже никогда не будет чаровать жителей Форарльберга. Мальчика звали Йоханнесом Элиасом.

Описание его жизни — не что иное, как грустный перечень ошибок и упущений всех тех, кто если и распознал в мальчике великий талант, то по нерадивому безучастию, обыкновенной глупости или из чистой зависти, как органист фельдбергского собора кантор Голлер (эксгумировать бы его прах да развеять по ветру, чтобы в день Страшного Суда он не смог вновь предстать во плоти) обрек удивительный талант на угасание. Это упрек Богу, вложившему бесценный музыкальный дар именно в крестьянского ребенка из Эшберга, а уж Господь-то должен был бы взять в толк, что в этом чуждом всякой музыке месте ни мальчик, ни его талант никогда не найдут себе достойного применения и не достигнут совершенства. Более того, Господу было угодно наделить Йоханнеса Элиаса любовью такой силы, что она до срока оборвала его жизнь.

Бог создал музыканта, не дав ему возможности перенести на бумагу ни единого такта, ведь он не сумел бы обучиться нотной грамоте, как бы страстно ни мечтал об этом. А люди в своем благословенном Господом недомыслии — не хочу подбирать иного слова — довершили этот сатанинский замысел.

Возмущающая душу судьба Йоханнеса Элиаса поразила нас и навела на размышление о том, сколько блистательных талантов — философов, мыслителей, поэтов, художников и музыкантов — потерял, должно быть, этот мир лишь потому, что им не дано было освоить определенные приемы ремесла. И можно пойти на еще более дерзкое предположение — о том, что обстои дело иначе, Сократ не стал бы сильнейшим мыслителем, Иисус — величайшим человеколюбцем, Леонардо и Моцарт не олицетворяли бы собой высочайших вершин в искусстве, что путь человечества к совершенству определяли бы совсем иные люди. Оплачем же этих неизвестных нам, не подгадавших вовремя родиться людей. Йоханнес Элиас был одним из них.