Роми 10 лет, когда она поступает в интернат Гольденштайн близ Зальцбурга. Руководят интернатом монахини ордена Св. Августина. Там точно в день своего тринадцатилетия Роми начинает вести дневник. Она называет его Пегги и поверяет ему свои мысли, чувства и желания. Она вклеивает сюда фотографии родителей, популярных актёров, рассказывает о преподавании и воспитании, о первых выступлениях на школьной сцене, о профессиональных мечтах и планах — и прежде всего признаётся в своей страсти к театру и кино. 12 июля 1953 года она покидает интернат, получив аттестат зрелости.

1 августа 1951 года в Шёнау умирает Мария Шнайдер, бабушка Роми.

Роми обращается к дневнику почти ежедневно, подробно описывая свои годы в интернате. Она продолжает вести дневник и после выпуска.

23 сентября 1951 года

Я пригласила мою любимую подругу Маргит. С ней и с тётей Марианной мы ходили в кино. Потом ещё полакомились вкуснейшим шоколадным тортом. Вот! За всеми этими удовольствиями прошёл мой тринадцатый день рождения. Музыка, театр, кино, путешествия, искусство — вот моя жизнь! От этих пяти слов моя театральная кровь просто закипает.

14 октября 1951 года

Вчера во время уроков я писала дневник, потому что сделала уже все задания. Тут — вот ужас! — входит директриса. У-у-уй! Закричала страшным голосом:

— Роми! Тебе что, больше нечего делать?.. Немедленно за работу! И твой дневник я забираю, пока ты не окончишь рукоделия!

И ведь правда — отняла мою драгоценность.

А теперь ты, моё сокровище, снова со мной. Я так рада, так счастлива. Ты меня больше никогда не покинешь.

11 ноября 1951 года

Ах! Хорошо бы сегодня ночью удрать, да? Здорово было бы устроить «маленькое девчачье приключение», и уж я бы так сделала, что никто бы и не заметил!!! Могла бы уехать в Париж или в Мехико и играть в театре роль ковбоя!

14 ноября 1951 года

Лопнуть можно! От злости на эту противную сестру Августину. Стоит только сказать, что я не справилась с заданием, — она тут же начинает насмехаться и кричать:

— Пошла прочь, Роми!

Вот если бы она знала, как меня это бесит, тогда...

17 ноября 1951 года

Сегодня были именины сестры Августины. Я написала на доске поздравление. Вошла директриса и сказала с издёвкой:

— Да уж! От кого ещё можно ждать этаких выкрутасов, как не от Роми!

Меня это так разозлило!

1 декабря 1951 года

Бабуленька, я сегодня надела твою тёплую юбку! Так было здорово! Свяжи мне ещё одну!

О Господи, бабушка, тебя ведь больше нет. Что же будет в этом году на Рождество? Как бы я хотела тебе что-нибудь подарить, и я это сделаю. Принесу подарок тебе на кладбище. Ладно?!!

3 декабря 1951 года

Сегодня я хочу тебя крестить, мой дорогой дневник! Да-да! Я дам тебе имя. Конечно, у меня не получится макнуть тебя в воду, а то ты бы простудился. Ну вот: тебя будут звать Пегги.

5 декабря 1951 года

...Однажды на маленькой скамейке сидела влюблённая парочка. И вот она ему говорит: дорогой, сегодня я так сильно тебя люблю! (А завтра, может, она на него разгневается! Потому что мужчины ведь редко бывают верными!)

10 декабря 1951 года

Да! Ну и упражнение у нас было сегодня! «Целый день молчать». Не очень-то приятно, правда? Но это ещё полбеды. Я к тому же заболела гриппом!

Было четыре доклада. Отец ректор очень милый, он разрешил вечером разговаривать! Так прошло моё первое упражнение. Когда же будет второе? Вот бы не сразу! Теперь хорошо бы устроить перерыв.

28 марта 1952 года

Ааааах! Ну и денёк был сегодня! Просто жуть!

1. Писали контрольную по арифметике, моя вышла просто никудышная.

2. Наша ужасно любезная, уж такая любезная директриса опять подложила нам свинью. Но только мне на это уже наплевать! Да! Да! И ещё раз да! Наплевать, правда! Так и так без конца все шипят и фыркают, что нужно вести себя прилично! Ах! А вот я такая, уж какая есть!

1 июня 1952 года

Я разозлилась. Я ужасно несчастная. Думаю, я бы могла — ну не знаю, что. Что за день сегодня, правда! Ведь среда. Среда — единственный день, когда мы после обеда можем делать что хотим. Но сегодня нашу свободу отобрали. Я бы вообще сбежала из этого интерната.

С самого утра всё пошло по-дурацки. Я спала и не услышала, как директриса кричит: «6:30, вставайте! Петушок пропел давно!» Ну так петушок и есть дурак. Я вовсе не хочу вставать ни свет ни заря. Буду спать до десяти, а потом пусть мне подают завтрак в постель.

И на уроке пения мне тоже не повезло...

Вышло, вообще-то говоря, вот что: вчера вечером я читала книгу Карла Мая — её принесла из дому одна девочка. (Думаю, что книга её брата, чья же ещё?) Только дочитала до самого интересного места — вот, пожалуйте спать. Явилась госпожа директриса и выключила свет. Я выругалась себе под нос, и тогда девочка, которая спит вместе с нами уже две недели, сказала: «Возьми книгу завтра с собой на пение и читай себе дальше. Спорим — не осмелишься?»

— Ещё как осмелюсь! — сказала я.

Потом я лежала в постели, но не спала: всё соображала, как бы мне это получше провернуть. Увиливать мне не хотелось, ясное дело: ведь поспорили! Наконец я догадалась: вот что я сделаю! Наутро мы все, как всегда, вовремя пришли в класс. Та девочка, с которой мы поспорили, что я буду читать дальше, села прямо рядом со мной и ну меня подначивать. Я разъярилась. Я же взаправду взяла книгу с собой. Но никто этого не замечал: я вложила книгу в черную обложку, получилось похоже на нотную тетрадь. И вот теперь я хотела, чтобы мою затею оценили по достоинству, поэтому всё время показывала книгу исподтишка и посмеивалась.

Вот злосчастье: начальница сразу вызвала меня — посмотреть мою нотную тетрадь. Я бы лучше сквозь землю провалилась. Раскаиваться-то было поздно.

Она взяла мою книгу. Глянула и громко прочитала: «И никакого права у тебя нет называться Хаджи Али. Кто говорит, что он Хаджи, должен был совершить паломничество в Мекку...»

Кое-кто из девчонок захихикал.

Госпожа начальница просто побелела.

— Это что ещё за книга? — спросила она строго.

— Это Карл Май, — созналась я. — 41-й том. «Караван рабов».

Директриса забрала книгу. Без единого слова.

5 июня 1952 года

Когда мы, как всегда в полдесятого, пили молоко с бутербродами, я вывернула свой стакан себе на платье, потому что мне не сиделось на месте. Пришлось переодеться. Теперь мне надо браться за стирку, чтобы завтра можно было выглядеть как полагается.

Конечно, лучше было бы поехать после обеда в Зальцбург, в кино. Маргит и Моника тоже собирались. Мы же всё делаем вместе — неразлучная троица, даже почти не ссоримся. В кинотеатре «Мирабель» идет шикарный фильм. Но я не рискну отпрашиваться — после истории с молоком.

6 июня 1952 года

Сегодня я вернулась из Зальцбурга. Наконец-то была в кино.

Дважды в месяц, а иногда и чаще, я езжу в Зальцбург к тёте Марианне и дяде Ойгену. Всего-то полчаса на автобусе. Они оба ужасно добры ко мне, а тётя Марианна — она мне вообще вроде мамочки. Если я не могу приехать, они посылают мне передачку, — очень мило с их стороны.

Мамочка тоже мне что-нибудь чаще бы посылала, если бы не пошлина. Всё, что отправляется в Австрию, должно проходить таможню. Вот гнусное изобретение — эта граница. И там и тут говорят по-немецки, но почему-то вот так устроено. Это политика, и в этом я ничего не понимаю. И по истории я, кстати, тоже не очень хорошо учусь.

Когда я гостила у тёти с дядей, они спросили, чего бы я хотела. Конечно, в кино! Шли «Близнецы». Обе девчонки мне жутко понравились. Их зовут Иза и Ютта Гюнтер.

Для этого фильма искали подходящих девочек. Очень многие двойняшки хотели сниматься, и наконец нашлись сёстры Гюнтер. Жаль, что у меня нет сестры-близнеца! Я бы тогда тоже попыталась.

10 июня 1952 года

Что касается меня, то я бы прямо сейчас стала артисткой. Как мама. Но я с ней об этом ещё никогда не говорила. Об этом у нас дома вообще не говорят.

Мама хотела бы просто жить в Берхтесгадене и ничего не слышать про кино.

Из-за этого я всё чаще бываю не в ладу со своей совестью. Когда я только появилась в интернате, на меня просто набросились: как, ты — Роми Альбах? Твоя мама — Магда Шнайдер, а папа — Вольф Альбах-Ретти? Расскажи-ка, как там это всё делается — в кино! А на киностудии ты уже была хоть раз?

Ну и что я могла ответить? Я же ни разу не была на съёмках. Мама меня никогда с собой не брала. Из кинозвёзд я знала только Рихарда Хауслера и Густль Гштеттенбауэр. Они как-то заходили к маме на кофе, тогда-то я их и видела. Да и то издали.

Просто стыд, что я, дочь кинозвезды, не могла ничего рассказать об этом деле. Правда, я что-то слышала краем уха про съёмки крупным планом, про кинооператора и кулисы. Всё это я худо-бедно приделала одно к другому. Меня слушали раскрыв рты. Это было чуть ли не в первый мой день в интернате.

Я и сейчас помню все эти расспросы. Они меня сильно взволновали. Конечно, я сочиняла тогда что-то другое, чем на самом деле в кино, но всё-таки.

Как бы я хотела увидеть наконец настоящую киностудию! Когда же?

15 июня 1952 года

Опять я давно ничего не записывала. Дни были просто безумные. Хотя я сама в этом виновата.

Вот, сидим с Мони и Марго в беседке. Директриса сюда редко заходит. Можно спокойно заниматься чем хочешь. Мони и Маргит тоже пишут дневники.

В верхнем углу висит большая фигура. Это святой Иосиф. Смотрит прямо на меня. Надеюсь, ему невдомёк, что мы пишем дневник. Директрисе это бы не понравилось. Но беседка устроена очень удобно. Здесь и стол, и скамейка. Прямо идеально.

Из-за книги Карла Мая вышел большой скандал.

Директриса потащила меня на молитву. Сказала: я переполошила всех воспитанниц. При том, что вовсе этого не хотела. Пришлось пообещать, что исправлюсь.

17 июня 1952 года

Вчера опять вышел из-за меня ужасный переполох. Но тут уж я была, правда, ни при чём.

В восемь вечера, как всегда, выключили свет. Я тут же уснула.

Должна сознаться, у меня есть дурацкая привычка. Я разговариваю во сне. Мама говорит, что я это унаследовала от отца. Он всё время разговаривал.

Однажды он вскочил среди ночи и давай бегать по комнате. Мама испугалась, спрыгнула с постели, схватила его и привязала галстуком: она подумала, что это вломился грабитель. Тут папа по-настоящему проснулся и стал объяснять, что случилось. Он, оказывается, вообразил, что он — на охоте. И он в самом деле собрался стрелять — в спальне, среди ночи!

Вот и со мной случилось что-то вроде этого. Все вдруг заорали, захохотали, зажёгся свет. А толстая зануда Вазерль, она спит на соседней кровати, завопила как резаная. Оказалось, я встала прямо во сне и опрокинула на неё свою миску для умывания, а в ней была ледяная вода.

Все подумали, конечно, что я это сделала нарочно. Директриса тут же явилась. Она спит в монастырском флигеле, рядом, и сразу же услышала шум. Был скандал, конечно.

10 июля 1952 года

Наш интернат — семиэтажный, дом очень высокий и узкий. Я думаю, это какой-то старый замок. Кто тут раньше жил, не знаю. У нас шесть спальных комнат. Выбрать, с кем ты хочешь спать в одной комнате, не получается: всех меняют очень часто.

10 сентября 1952 года

Долгие каникулы кончились.

Сегодня со мной произошёл такой случай! Дело было в деревне, по дороге в Зальцбург. Останавливается машина. Классное авто с белым рулём, и такой мужчина там сидит!

У меня просто сердце зашлось, когда он остановился возле меня. Спросил, где здесь интернат Гольденштайн. Ему надо записать туда дочку.

Я говорю: вы можете взять меня с собой, потому что мне как раз туда.

Сажусь в машину, и мы едем в интернат.

Стоит только встретить шикарного кавалера, так он непременно женат, да ещё и с дочкой-школьницей.

20 сентября 1952 года

У нас потрясающая учительница, фрау Августина! Монике, Маргит и мне она нравится больше всех. Я её безумно люблю. Она даже может вместе с нами устраивать всякое озорство.

Рисую я просто со страстью. Если я не стану артисткой, то тогда — художницей.

Фрау Августина разрешает мне, одной из всего класса, разрисовывать тарелки. У меня есть в Зальцбурге знакомый столяр. Он живет недалеко от собора. Когда я в прошлый раз была в Зальцбурге, то заказала ему деревянную тарелку.

Сейчас я её раскрашиваю: хочу подарить маме на Рождество. Все-таки здорово, что мы тут можем мастерить.

А вот рукоделие для меня просто отвратительно. Всё равно как у Герты у меня никогда не получится. Герта сидит в классе рядом со мной, она у нас — лучшая. У неё очень много достоинств, но я почему-то не хотела бы быть такой, как она. Хотя списывать у неё здорово.

На прошлой неделе мы писали классную работу по математике. Я математику просто ненавижу. К несчастью, меня ещё посадили отдельно. На скамейку за пианино, совсем далеко от Герты. Но случилось чудо: у меня всё получилось. Все решила правильно и получила единицу. Первую честно заработанную единицу по математике.

Иногда чудеса всё-таки происходят.

1 октября 1952 года

Вот повезло: для интерната купили радиоприёмник! Я могла бы сидеть возле него часами и крутить ручку. Волшебное чувство слушать, как говорят люди, которые живут так далеко, что их и не понять. У меня просто страсть узнать хоть частичку огромного мира.

Хотя и здесь прекрасно.

Особенно летом. Но мы же должны весь день напролёт сидеть здесь, в интернате! Не для меня такая жизнь.

19 октября 1952 года

Из окна классной комнаты виден Эльсбетен. Так называется деревня рядом с интернатом. Там церковь, а вокруг неё торчат домишки, как цыплята вокруг наседки. Видна главная улица. Она ведёт в Зальцбург, а ещё дальше — в Вену.

Вена! Должно быть, великолепный город. Я его совсем не знаю, хотя там родилась. Занятно, я же могу считаться настоящей венкой. Но жила там только первые четыре недели, а потом — в Берхтесгадене. У нас там красивый дом. Мне там ужасно нравилось.

Вольфи повезло: он сейчас ещё всё время там. А я тоскую по этому дому. Правда, так хорошо, как раньше, уже никогда не будет. С тех пор, как умерла бабушка, в доме чего-то не хватает. Она всегда так обо мне заботилась, когда мама уезжала на съёмки.

Эх, вырваться бы отсюда! Мир посмотреть, хотя бы маленький кусочек!

10 ноября 1952 года

Слава Богу, скоро Рождество. Могу уехать в Берхтесгаден. Нужно непременно закончить расписывать тарелку в подарок маме. Перед Рождеством у нас в интернате всегда всё вверх дном. Театр, репетиции. Кстати: снег идет! Всё, хватит на сегодня.

11 ноября 1952 года

Сегодня глаза бы мои не глядели на весь белый свет. Прямо за завтраком начались всякие подначки. Потому что когда я была в Зальцбурге у тёти Марианны, я остригла свои длинные волосы. Теперь у меня голова как у овечки. Или как у ежа, такие короткие кудряшки. Мони и Маргит находят, что это шикарно. Я вообще-то — тоже. Но остальные! Или насмехаются, или возмущаются. Кричат: ты выглядишь как кинозвезда! Слова довольно-таки лестные, потому что ведь киноартистки очень симпатичные. Но КАК они это говорили! Меня это взбесило.

Ну ладно, я ещё покажу этим глупым индюшкам! Дождётесь!

13 ноября 1952 года

Играть на сцене мне ужасно нравится. Мы выучили одну маленькую английскую пьесу. Я играю главную роль, и потом ещё Мефистофеля в «Фаусте».

Августина всегда бывает режиссёром, мы репетируем по субботам после обеда. Поэтому у меня не получается ездить в Зальцбург. Но репетировать — это даже лучше, чем в гостях у тёти Марианны.

Жаль, у мамы никогда нет времени посмотреть меня на премьере. К другим девочкам родители всегда приезжают. Только я должна всё описывать в письмах, а я же так ленюсь писать!

Если бы я себя заставляла, мой дневник был бы полнее и подробнее.

Моника уже гораздо больше написала. А у меня — большие перерывы. Но я хочу исправиться.

14 ноября 1952 года

Я теперь лучшая по пению. Пою в церковном хоре сольную партию.

15 ноября 1952 года

Толстая Хельга действует мне на нервы. Она такая послушная! У неё лежит на ночном столике листок бумаги и карандаш, и она, чуть что, должна всё записывать — всё, из-за чего вечером вышла ссора. И она так и делает! Марлен я тоже не пойму. Вечно мы с ней ругаемся. Она такая скучная!

17 ноября 1952 года

Моника, Маргит и я сегодня опять спрятались в кегельбане. Там уже давно никто не играет, потому что там стоят гимнастические снаряды. Летом мы занимаемся на улице, а зимой — здесь. Гимнастика — мой любимый предмет. Но настоящего спортзала у нас нет, иногда его заменяет столовая. Но куда это годится? Мы там должны надевать длинные спортивные трусы. Я их ненавижу. Директриса вечно устраивает мне скандалы. Потому что я просто поддеваю короткие трусы под длинные и, улучив момент, когда никто не смотрит, стаскиваю быстренько верхние. А то что ж мне — прыгать как на ходулях?! Фрау Августина понятливее. Она разрешает мне надевать короткие.

1 марта 1953 года

Рождество прошло уже давно. Когда я ездила в Берхтесгаден, мне пришлось заплатить на таможне пошлину за тарелку, которую я разрисовала для мамы! Ничего себе, да? Они там подумали, что я её купила. Пожалуй, стану мастером по росписи, если с актёрством ничего не получится.

12 июля 1953 года

Ну наконец-то! 12 июля 1953 года. Эту дату надо запомнить: сегодня я покидаю школу. С «малым аттестатом зрелости», как здесь говорят. С Рождества почти ничего не записывала. Но теперь, когда с этой гнусной школой покончено, у меня будет больше времени, наверняка.

Оценки у меня хорошие!

А сейчас я жду господина Лигля. Он меня заберёт и отвезёт на машине в Берхтесгаден. Почти все девочки уже уехали со своими родителями.

Господин Лигль уже должен подъехать. Выйду и посмотрю, а в Берхтесгадене напишу дальше. Я рада ужасно!