«Пьяный в 20, развалина в 30, мертвый в 40», — записал как-то Фрэнсис Скотт Фицджеральд в блокноте, в очередной раз пытаясь кратко изложить свою биографию. Он оказался недалек от истины. Умер он в сорок четыре года, много лет пребывал в непрерывном алкогольном угаре и почти десять лет — в долгах, позабытый литературным миром. Но его работы все-таки пережили свое время и дошли до нас во многом благодаря безупречному стилю и изяществу его письма.

Фицджеральд родился в приличной семье и приходился потомком (хотя и не по прямой линии) и тезкой Фрэнсису Скотту Кею, автору американского гимна «Знамя, усыпанное звездами». Он благоразумно предпочитал не называть себя полным именем: Фрэнсис Скотт Кей Фицджеральд. Не то чтобы это как-то угрожало его популярности. По правде говоря, он никогда и не был популярен. Когда Фицджеральду стукнуло шесть лет, родители устроили в его честь праздничную вечеринку. Никто из приглашенных не пришел. Скотт, как его звали в семье, от расстройства съел весь торт целиком, вместе со свечками. Это было не последнее его неудачное празднество. «Вечеринки, — напишет он позже, — это еще один способ самоубийства».

Приятная внешность немного поднимала его рейтинг. В Принстонском университете Фицджеральда путем голосования выбрали самым симпатичным парнем в группе. Однако никаких иных достоинств, кроме смазливой мордашки, за ним в те годы замечено не было. Не успев толком приступить к учебе, он завалил математику, латынь и химию. Фицджеральд понимал, что выпускных экзаменов ему не сдать, но тут как раз началась война, и студент-неудачник завербовался в американскую армию. Он искренне надеялся, что его убьют и после него останется только красивый труп и незаконченный роман, который обеспечит автору литературное бессмертие. Но этого не случилось. Фицджеральду так и не довелось поучаствовать в реальных боевых действиях, и славу он вынужден был зарабатывать совсем другим путем. Подходящий шанс представился в 1919 году, когда Фрэнсис Скотт опубликовал дебютный роман «По эту сторону рая», который был высоко оценен критиками.

К этому времени он уже встретил Зельду Сейр, огненную, как вулкан, девушку из Алабамы, которая на следующие два десятилетия стала его женой и «сообщницей». Они вместе, пошатываясь от выпитого, шли своим путем по Америке «эпохи джаза». Они купались в фонтане нью-йоркского отеля «Плаза», катались по Манхэттену на крыше такси и, вернувшись с затянувшегося допоздна шумного сборища у Джеральда и Сары Мерфи на Ривьере, ныряли в море с тридцатипятиметрового обрыва. Впоследствии Зельда сказала хозяйке вечеринки: «Как, Сара, разве ты не знала? Мы не верим, что себя надо беречь».

За всем этим натужным весельем скрывалась суровая реальность. Несмотря на похвалы критиков, писательство приносило Фицджеральду слишком мало денег, и супружеская чета жила не по средствам. «Великий Гэтсби» разошелся тиражом всего в 30 000 экземпляров, а последовавший за ним роман «Ночь нежна» не достиг и половины этого показателя. Даже в лучшие свои годы, в 1920-е, Фицджеральд никогда не зарабатывал много, а все, что зарабатывал, спускал, как только что сошедший на берег пьяный матрос. В итоге он был постоянно должен, причем буквально всем: друзьям, издателям, литературным агентам. Еще одним источником проблем стала Зельда. То, что казалось всем очаровательной эксцентричностью, позже переросло в шизофрению (в 1930 году ей официально поставили диагноз). Остаток жизни Зельда провела в разнообразных лечебных заведениях, а в 1947 году погибла во время пожара в психиатрической клинике.

Когда эпоха джаза сменилась Великой депрессией, Фицджеральд отправился зарабатывать средства к существованию в Голливуд. Правда, диалоги никогда не были его сильной стороной, и те несколько фильмов, которые были поставлены по его сценариям, оценивались критиками не слишком высоко. Он две недели трудился, переписывая сценарий «Унесенных ветром», но был уволен раньше, чем смог серьезно испортить текст. В Голливуде он встретил новую любовь — журналистку Шейлу Грэм, которая вела колонку светских сплетен. В последние годы жизни писателя она всегда была рядом, став свидетельницей того, как Фицджеральд постепенно спивался, а во время запоев становился буйным.

В августе 1940 года Фрэнсис Скотт получил последний в своей жизни отчет о продажах его книг. В нем говорилось, что за отчетный период реализовано было всего сорок экземпляров, и по итогам продаж автору причиталась сумма 13 долларов 13 центов. В полной нищете, но все же завязав с алкоголем, Фицджеральд взялся за новый роман «Последний магнат», однако так и не успел его закончить. 21 декабря 1940 года, поработав над рукописью, писатель решил сделать перерыв, пообедать в баре «Херши» и почитать статью о футбольной команде Принстона, напечатанную в университетской газете. Затем он отправился в дом Шейлы Грэм, где его и застиг очередной сердечный приступ. Фицджеральд замертво рухнул на пол. На момент смерти на счету писателя было 706 долларов, из которых 613 долларов 25 центов пошли на оплату похоронных расходов. К счастью, в своем завещании Фрэнсис Скотт не забыл попросить, чтобы «похороны были самые дешевые, какие только можно».

ОБОЖАТЕЛЬ НОЖЕК

Фицджеральд был настоящим фетишистом по части ног, его склонность ассоциировать ноги с сексом уходит корнями в раннее детство. Он никогда не снимал обуви на людях, это было для него равнозначно полному обнажению. О плавании не могло быть и речи; Фрэнсис Скотт был известен тем, что даже на пляже появлялся в ботинках и носках. «Вид собственных ног вызывает у него смущение и ужас», — отмечал в 1924 году один беседовавший с ним журналист. А вот женские ножки сводили Фицджеральда с ума. Как-то раз он признался проститутке, что вид женских ножек всегда его возбуждает и что во время любовных игр он обязательно ласкает ноги партнерши. Странный эпизод в романе «По эту сторону рая», когда главный герой при виде ног девушки-хористки испытывает отвращение, — возможно, попытка Фицджеральда обрести контроль над своими подсознательными импульсами, изложив их на бумаге.

КРЕСТОСЛОВИЦА?! КРЕСТА НА ВАС НЕТ!

Фицджеральд никогда не был фанатом кроссвордов, мода на которые охватила Америку в эпоху джаза. Он считал, что тяга американцев к решению словесных головоломок — признак поразившего нацию всеобщего невроза.

НИЧТО НЕ МОГЛО ТАК ОЖИВИТЬ СКУЧНУЮ ВЕЧЕРИНКУ, КАК ПОЯВЛЕНИЕ ПЬЯНЫХ СКОТТА И ЗЕЛЬДЫ ФИЦДЖЕРАЛЬД, ПОЛЗАЮЩИХ НА ЧЕТВЕРЕНЬКАХ И ЛАЮЩИХ ПО-СОБАЧЬИ.

ПОТЕРЯННЫЙ РАЙ

Книга «По эту сторону рая» помогла Фицджеральду заработать репутацию летописца эпохи джаза, но ранняя популярность имела и свои отрицательные стороны. Когда много лет спустя к нему подходили поклонники и выражали восторги по поводу его дебютного романа, писатель приходил в бешенство. «Если еще раз упомянете при мне эту книгу, и я размажу вас по стенке!» — бушевал он.

ПАПА И ФИЦДЖЕРАЛЬД

С Эрнестом Хемингуэем Фицджеральда связывали длительные и непростые отношения. Если вкратце, то Фицджеральд был настроен к Хемингуэю доброжелательно, а тот его в грош не ставил. На публике Фицджеральд воздерживался от ругани, но при личной беседе не стеснялся высказывать друзьям и знакомым все, что на самом деле думает о собрате по перу. «Он [Хемингуэй] всегда готов протянуть руку помощи, — однажды произнес Фицджеральд, — но только тем, кто выше его по положению». Зельда была еще худшего мнения о главном конкуренте ее мужа. Хемингуэй, замечала она, — «это сплошь бычьи бои и такой же бычий навоз».

МОНСТРЫ ТУСОВКИ

Теперь мало кто об этом помнит, но предшественниками нынешних звезд вроде Линдсей Лохан, любящих в пьяном виде покуражиться на вечеринках, были Скотт и Зельда Фицджеральд — король и королева американского бомонда, привыкшие шокировать гостей своими не укладывавшимся ни в какие рамки манерами. Как-то раз супруги заявились незваными на вечеринку к голливудскому магнату Сэмюэлу Голдвину — они подползли к воротам имения на четвереньках, лая по-собачьи. Несмотря на столь странное поведение, их каким-то образом пропустили внутрь. Зельда тут же направилась на второй этаж, желая помыться в роскошной ванной Голдвина. В другой раз пара (теперь уже будучи приглашенными) восприняла фразу хозяев: «Не стесняйтесь, приходите как есть», — слишком буквально и пришла в пижамах. Причем Зельда продолжала «не стесняться» и дальше: после нескольких глотков спиртного она скинула свое одеяние и стала танцевать голышом. Эксгибиционизм вообще был частью ее стандартного репертуара. Однажды, заскучав на нудном литературном мероприятии, она сняла трусики и зашвырнула их в собравшуюся толпу. А в гостях у издателя Уильяма Рэндольфа Херста, в его замке близ городка Сан-Симеон, «отжег» уже Скотт — он одолжил у Зельды лифчик, чтобы прикрыть обнаженную скульптуру в саду. Парочка шутников не чуралась и игр с огнем. В те дни, когда Скотт еще был при деньгах, он был знаменит тем, что прикуривал сигарету от горящей пятидолларовой купюры. Как-то раз, веселясь на вечеринке на роскошном морском курорте, Зельда вызвала пожарных. Когда те прибыли и спросили, где пожар, она указала на свое сердце. Пожалуй, самая изобретательная проделка супругов имела место на вечеринке, устроенной актрисой Лоис Моран. Скотт с абсолютно серьезным видом обошел всех гостей и собрал у них часы и украшения, а потом удалился на кухню и бросил свою добычу в кипящий томатный суп. Ням-ням!

МУДРОЕ РЕШЕНИЕ

Правильно подобранное название может принести книге успех, а неудачное — погубить ее. Фицджеральд потратил уйму времени и душевных сил, подбирая название для своего главного романа. Сначала он планировал назвать его «Трималхион в Вест-Эгге» (слишком интеллектуальная отсылка к «Сатирикону» Петрония). Работавший с ним редактор Максвелл Перкинс не одобрил такой выбор и посоветовал Фрэнсису поменять название. Одно время Фицджеральд склонялся к варианту «Любовник, который высоко метил», пока наконец не остановился на классическом и лаконичном названии «Великий Гэтсби». Но даже и тогда у него оставались сомнения. Незадолго до того, как книга ушла в печать, он отправил Перкинсу телеграмму с предложением поменять название на такое: «Под красным, белым и синим». «Каковы будут последствия, если мы еще отложим публикацию и изменим заглавие?» Перкинс послал ему в ответ телеграмму из одного слова: «Фатальные».

ВЕЛИКАЯ НАТЯЖКА

Одна из самых фантастических интерпретаций литературной классики принадлежит американскому литературоведу Карлайлу Томпсону, обнародовавшему гипотезу, что Джей Гэтсби был чернокожим. Каковы его доводы? По правде говоря, весьма шаткие. Томпсон цитирует словесный портрет Гэтсби, данный самим автором: «смуглое тело», «загорелая кожа», «очень короткие волосы», — все это признаки, исходя из которых герой, по мнению Томпсона, белым быть никак не может. К тому же поместье Гэт-сби занимало сорок акров — согласно теории Томпсона, это намек на «сорок акров и мула», обещанных освобожденным рабам после Гражданской войны. И, наконец, последним звеном головоломки Томпсон называет тот факт, что Гэтсби был награжден военным орденом Черногории, а название «Черногория», как известно, происходит от слов «гора» и «черный». «Возможно, Фицджеральд завуалированно называет Гэтсби черной горой?» — задается риторическим вопросом Томпсон. Пожалуй, мы тоже зададимся риторическим вопросом: возможно, кое-кому из литературоведов просто нечем заняться?

ЕГО ДЖОЙСИЯТЕЛЬСТВО

Кумиром Фицджеральда в литературе был Джеймс Джойс, Фрэнсис Скотт называл его «мастером современного романа». Когда они встретились на одном парижском приеме, Фицджеральд не помнил себя от радости. Он даже выразил желание выброситься из окна, чтобы только доказать свое восхищение великим ирландцем. По окончании приема Фицджеральд преподнес Джойсу экземпляр «Великого Гэтсби» с автографом и карикатурой: он изобразил себя коленопреклоненным у ног Джойса, окруженного божественным сиянием.

ПЕРЕПАЛКА С ВУЛФОМ

А вот к кому Фицджеральд не испытывал ни малейшего почтения, так это к своему современнику писателю Томасу Вулфу. Редактор Максвелл Перкинс прислал Фицджеральду гранки первого романа Вулфа «Взгляни на дом свой, ангел» с посвящением Перкинсу. Ответ был кратким. «Дорогой Макс, — написал Фицджеральд, — посвящение мне понравилось, но все, что дальше, на мой взгляд, слабовато».

ПЕЧАЛЬНЫЙ КОНЕЦ

Похороны Фицджеральда являли собой грустное и жалкое зрелище. Работники похоронного бюро схалтурили и переборщили с гримом, поэтому покойный выглядел, по словам одного из очевидцев, «как нечто среднее между приказчиком и восковой куклой». К процессии присоединилась толпа зевак и любителей халявы. Натаниэль Уэст, один из близких друзей Фицджеральда и автор «Дня саранчи», погиб в автомобильной катастрофе по пути на похороны. Но кое-кто из литераторов до места все же добрался, например, острая на язык Дороти Паркер. Взглянув на грубо размалеванное тело писателя, она воскликнула: «Бедный сукин сын!» Мало кто узнал в ее словах цитату из «Великого Гэтсби», все попросту решили, что она таким образом выражает мнение общественности. Фицджеральда ожидал и еще один — посмертный — плевок в лицо: Хемингуэй посвятил ему несколько страниц в своем автобиографическом романе «Праздник, который всегда с тобой», изобразив Фицджеральда в весьма нелестном виде — неуверенным в себе шутом и импотентом.