Генри Дэвид Торо может считаться первым в мире отказником, хоть он и жил задолго до советских евреев-диссидентов, благодаря которым родился этот термин. Он все время от чего-то отказывался, то от одного, то от другого. Например, Торо отказался заплатить пять долларов взноса, чтобы получить свой гарвардский диплом магистра искусств. «Он не стоит пяти долларов, — ворчал Торо, — каждой овце надо оставить право носить свою шкуру».

Попав на работу в Академию Конкорда, престижное учебное заведение, он отказался применять к детям телесные наказания. Школьное руководство уволило его за нарушение субординации, это неповиновение стоило ему перспективной карьеры.

Другой известный его отказ — в 1847 году Торо объявил, что не станет платить один доллар подушного налога в знак протеста против участия Америки в войне в Мексике. Вследствие этого проступка Торо загремел в тюрьму, где (согласно легендам) он поссорился со своим покровителем Ральфом Уолдо Эмерсоном, который явился вносить за него залог. «Генри, зачем ты здесь?» — якобы сказал Эмерсон. «А ты, Уолдо, почему ты не здесь?» — укорил его в ответ Торо. Однако уже на следующее утро в тюрьме не было и самого Торо. Его тетка заплатила за племянника налог, и Генри Дэвид, освободившись, поспел домой как раз к началу черничного похода.

Торо отказался и от собственного имени. При рождении его нарекли Дэвид Генри Торо, однако он настаивал, чтобы все звали его Генри Дэвид. Даже на фоне остальных американских писателей-чудаков Торо казался белой вороной. И даже самые несуразные литературные персонажи по количеству причуд не могли перещеголять Дэвида Генри — ой, простите! — Генри Дэвида Торо.

Лишь в одном нельзя обвинить Торо — в непостоянстве. Он всегда жил так, как хотел, каким бы странным ни казался его образ жизни даже на фоне остальных эксцентричных обитателей городка Конкорд, штат Массачусетс. Среди излюбленных занятий Торо было ссужать самому себе деньги в долг, общаться с природой, путешествовать по рекам на лодке и писать пространные, с множеством отступлений отчеты о своих путешествиях. Друзья считали его странным, но тем не менее вызывающим симпатию и любовь. Ральф Уолдо Эмерсон на протяжении почти всей сознательной жизни Торо оплачивал его расходы. Торо подвизался как телохранитель жены и детей Эмерсона, а еще слыл мастером на все руки и городским дурачком. Он водил детей на экскурсии в лес, где рассказывал им о местной флоре и фауне и учил различать птичьи голоса. А в дни безденежья он просто снова на время нанимался на процветающую карандашную фабрику своего отца.

При жизни книги Торо почти не продавались, но после смерти (Торо умер в 44 года от туберкулеза) он постепенно сделался местной легендой. За исключением, пожалуй, «Моби Дика» Германа Мелвилла, роман Торо «Уолден» — самая упоминаемая в мире книга из тех, которые на самом деле никто не читал. С другой стороны, его трактат «О гражданском неповиновении» очень даже читали. Махатма Ганди, Лев Толстой и Мартин Лютер Кинг называли этот труд источником своего вдохновения.

В личной жизни Торо случалось немало взлетов и падений. Он мечтал о семье, однако так и остался холостяком. Его горячо любимый брат Джон умер в 1841 году от столбняка. В апреле 1844 года Торо и его приятель случайно уничтожили более трехсот акров леса, не уследив за костром во время похода. Неудачный совет Эмерсона по поводу финансовых дел привел к тому, что Торо оказался по уши в долгах, выплачивать которые ему пришлось несколько лет, в результате чего их дружба едва не разрушилась. Однако, несмотря ни на что, Торо всегда жил в согласии с собой. Он был рад, что не стал «главой американских инженеров» — это звание прочил ему Эмерсон, и вполне довольствовался титулом «капитана черничных походов» (тоже, кстати, придуманным Эмерсоном). Это упорное желание в любых ситуациях оставаться самим собой не может не вызывать уважения и восхищения.

МАСЛЯНАЯ БИТВА

Гражданское неповиновение, казалось, было у Торо в крови. Его дед, Эйса Данбар, был одним из предводителей «Великого масляного восстания» в Гарвардском университете в 1766 году. Возмущенный качеством еды в студенческих столовых, Данбар сделал то, что на его месте сделал бы любой уважающий себя студент: организовал студенческий бунт. «Обратите внимание! Наше масло воняет! Мы не можем это есть. Поэтому предоставьте нам масло, которое не смердит!» Однако руководство Гарварда не прислушалось к безупречным логическим построениям Данбара. Обвинив его в «грехе неповиновения», они в наказание временно закрыли половину университета. Как ни грандиозно было Масляное восстание по своему замыслу, оно бесславно провалилось. Однако оно заложило почву для последующих гарвардских пищевых бунтов, включая Хлебный и Масляный бунты (1805) и Капустный бунт (1807).

«КРАСАВЧИК» ГЕНРИ

По многим свидетельствам, Торо был чрезвычайно обаятелен. Однако его облик не имел ничего общего с красотой или личной гигиеной. Этот провинциальный ловелас обладал совершенно непривлекательной наружностью. Его сосед Натаниэль Готорн описывал его так: «Страшный как смертный грех, носатый, с насмешливо изогнутыми губами, он отличался неуклюжими, грубоватыми, хотя и церемонными манерами, которые как нельзя лучше подходили к его внешности». Торо редко мылся и столь же редко снисходил до того, чтобы расчесать растрепанные волосы или сменить поизносившуюся одежду. А еще он был знаменит полным неумением вести себя за столом. Оливер Уэнделл Холмс часто жаловался на привычку Торо есть руками. Однако в целом окружающие предпочитали смотреть на его недостатки сквозь пальцы. «Его некрасивость того сорта, какая бывает

у достойных и приятных людей, и она идет ему куда больше, чем красота», — говорил все тот же Готорн. Луиза Мэй Олкотт, которая была влюблена в Торо, писала: «За всеми дефектами глаз Творца видел величественные линии, которые должны были стать моделью идеального человека».

ГРИБНОЙ КАЗУС

Тот факт, что Торо считался вольнодумцем, еще не означает, что он был совершенно чужд ханжества. Как-то осенью 1856 года, гуляя в лесу, Торо поразился, наткнувшись на громадный гриб в форме человеческого пениса. «Его можно было разделить на три части: шляпка, ножка и основание, то есть мошонка, — а целиком как настоящий фаллос, — писал он в своем дневнике. — Во всех отношениях отвратительное явление и неприличное вдобавок. Гриб оскорблял зрение ничуть не менее, чем обоняние: шляпка гнила прямо на глазах, обнажая какое-то зловонное, маслянистое, полужидкое месиво. За час или два гриб пропитал своим запахом весь дом так, что не было мочи терпеть. Сначала он лежал в моей комнате, и я не отваживался лечь спать, пока хорошенько не проветрил помещение. Гриб пахнул словно дохлая крыса… Боже, о чем думала Природа, когда создавала такое? Она почти уподобилась тем, кто оставляет непристойные рисунки в уборных».

КНИЖНЫЙ СКЛАД

Приходится констатировать, что в отношении книжных продаж Торо было далеко до Джоанны Роулинг. Его дебютное произведение «Неделя на реках Конкорд и Мерримак» (1849), которое теперь считается пусть не первостепенной, но все же классикой, при жизни автора продавалось так скверно, что местная детвора специально заглядывала к Торо в дом, чтобы посмотреть на «странного человека, написавшего книгу, ни один экземпляр которой так и не был куплен». Конечно, это было преувеличение, но лишь отчасти. Издатель Торо отправил ему письмо, спрашивая, что делать со всеми

этими нераспроданными экземплярами, которые пылятся в офисе. Торо забрал себе 706 штук, сложил их стопками на чердаке и пытался продать каждому встречному. «Я хозяин библиотеки почти в девятьсот томов, — признался он как-то. — И более семисот из них написал я сам».

ЭТО НЕ ТАРАКАН, А ИЗЮМИНКА!

Если вы любите хлеб с изюмом, скажите спасибо Торо. Он изобрел его, когда жил в лесу у озера Уолден. Женская половина населения городка Конкорд была потрясена таким кулинарным новшеством.

ТОРО РЕДКО МЫЛСЯ, НЕ СНИСХОДИЛ ДО ТОГО, ЧТОБЫ РАСЧЕСАТЬ СВОИ РАСТРЕПАННЫЕ ВОЛОСЫ, И ОДЕВАЛСЯ В ЛОХМОТЬЯ. ОДНАКО ЭТО НЕ ПОМЕШАЛО ПИСАТЕЛЬНИЦЕ ЛУИЗЕ МЭЙ ОЛКОТТ ВЛЮБИТЬСЯ В НЕГО.

Изобретение хлебного теста с засушенным виноградом — всего лишь детские игрушки по сравнению с нововведениями Торо в области изготовления карандашей. Карандашное дело (если, конечно, такой термин существует) было у Торо в крови. Его дядя Чарлз Данбар основал в 1821 году семейный бизнес по производству карандашей, найдя в Бристоле, штат Нью-Гэмпшир, богатые залежи графита. Вскоре к Чарлзу Данбару присоединился и отец Торо, который произвел в карандашной промышленности такую революцию, что Массачусетское сельскохозяйственное общество наградило его почетной грамотой. Генри Дэвид Торо с самых юных лет подавал все признаки того, что и он оставит в мире карандашей свой след. В 1838 году ему наконец представился такой шанс. Отдаваясь работе целиком и полностью, Торо вскоре усовершенствовал состав стержней, да так, что карандаши теперь не уступали по качеству немецким. Другим революционным изобретением юного Торо была мельница для измельчения графита. Если бы он озаботился получением патентов на все свои изобретения, то мог бы разбогатеть.

Решив остановиться на достигнутом, Торо дал обет никогда больше не заниматься карандашами. «Зачем это мне? — говорил он друзьям. — Какой смысл снова и снова повторять то, что я уже делал?» Однако карандашное производство продолжало манить его, как сладкоголосая Сирена, и Торо, устав от долгов, в 1843 году вернулся на карандашную фабрику, полный новых сил и замыслов. Он опять погрузился в работу с головой и как-то признался Ральфу Уолдо Эмерсону, что даже во сне видит машины для изготовления карандашей. Тяжкий труд окупился. Торо изобрел то, что в рекламе называлось: «новый превосходный карандаш, специально для художников и просто ценителей». Новый карандаш был тверже, чернее и менее ломким, чем любые другие. Только активная конкуренция, отчасти подстегнутая изобретениями самого Торо, удерживала их семейный бизнес от того, чтобы стать ведущим на рынке.

ГЕНРИ ДЭВИД НА СТОРОНЕ КРАСНЫХ?

В 1954 году, в разгар холодной войны с Советским Союзом мирный бытописатель из американской глубинки вдруг стал объектом антикоммунистической истерии. Правительство США приказало изъять «Уолден» из всех библиотек при американских посольствах, поскольку эта книга, по мнению властей, была «откровенно просоциапистической».

ЖАЛЯЩАЯ ТЕЗКА

Торо считал себя в первую очередь натуралистом, поэтому он, скорее всего, был бы польщен, узнав, что в его честь назвали один из родов перепончатокрылых насекомых. Этот род наездников из семейства трихограмматид, получивший латинское наименование Thaeaua, открыл энтомолог А.А. Жиро.