Неделю после отъезда брата Рамон просидел что медведь в берлоге — носа никуда не высовывая. Вызов к герцогу оказался совершенно неожиданным. Вроде в городе не происходило ничего совсем уж из ряда вон — сплетни его люди приносили исправно, почесать языком солдаты любят не меньше чем женщины. Да и правду говоря, как еще у них развлечения, кроме выпивки, сплетен и баб? Словом, случись что, он бы знал — но ничего не происходило. Город затих, точно так же приходя в себя после страшного боя, ведь не было дома, где не потеряли бы если не родича, то друга.

Герцог принял его наедине, и Рамон в который раз про себя подивился оказанной чести. А может, просто господин до сих пор видел в нем оруженосца, потому и не церемонился. Указал на стоящую у стены лавку, сам, как это уже не раз бывало, опустился на ступеньки тронного возвышения.

— Примешь лен. — Начал он с места в карьер. — Через день проедешь с моим человеком, расставите межевые вехи.

Признаться, Рамон давно ждал чего-то подобного. С той армией, что осталась, много не навоюешь. Оставлять людей на службе тоже выходило накладно — ведь собравший армию сюзерен обязан был платить своим вассалам, если их служба продолжалась дольше сорока дней — а времени прошло куда больше и наверняка содержание армии влетало герцогу в немалые суммы. Оставалось либо распустить людей по домам, оставив себе лишь город и ближайшие окрестности, либо раздать земли, сняв с себя и содержание армии, и заботу о защите владений. Теперь оборона лена станет заботой самого ленника.

Рамон отогнал недостойную мысль о том, что возвращенные Эдгару деньги сейчас бы ох как пригодились. Впрочем… Матушке придется вернуть наследство, иначе он обнародует эту историю. До крайности дело не дойдет — мать побоится потерять репутацию добродетельной вдовы. Он полагал, что просто гневное письмо ничего не даст, матушка если упрется, так хоть кол на голове теши, а скандала не хотелось. Но, пожалуй, выбора не остается. Оброк с лена когда еще соберешь, да и драть с крестьян три шкуры себе дороже — не взбунтуются так разбегутся. Где их потом, в Кадане что ли разыскивать? А земли в Кадане много, куда больше, чем на родине, причем, говорят, на западе полно земель считай ничьих, леса непролазные, это тебе не дом, где с обжитого места снимешься — по миру пойдешь. Конечно, просто так крестьянин с земли не уйдет, хозяйство опять же, но если людей до края довести, они на все способны. Так что оброк небольшая подмога, а денег нужно будет много. Войско нанимать, прислугу в замок, который еще отстроить нужно и обставить — впрочем, бог с ним, с «обставить», успеть бы выстроить, да обжить, да с хозяйством разобраться так, чтобы наследник жил — не тужил. Постой…

— Лен наследный? — поинтересовался Рамон.

— Конечно.

— Прямых наследников у меня нет. — Дома земля переходила к старшему на тот момент мужчине рода, но здесь от сеньората прока не будет. — Право ожидания отдай Хлодию.

— Вот как? — Герцог поднял бровь. — Объясни. Он же мальчишка. И простолюдин.

— Получит лен — перестанет им быть. — Хмыкнул Рамон. — Наши предки так же начинали. Смотри: сыновей у меня нет. Если оставлять землю детям Авдерика — прока не будет, тебе ведь нужно, чтобы их обороняли, и чтобы было кого призвать, что случись. А случится наверняка, война не закончена и, сдается мне, долго еще не закончится. Я думал об Эдгаре — но он ничего не смыслит ни в том, как управлять замком, ни в военных делах, да и вообще мечтает лишь об одном — вернуться в столицу к своей науке.

— А оруженосец, значит, смыслит.

— Отец оруженосца смыслит — считай, всем знаниям о том, как управлять замком я ему обязан.

— Мальчик будет царствовать, но не править?

— Поначалу именно так. — Кивнул Рамон. — Ну и я подучу, сколько успею. Времени мало, но Бертовин после меня справится. А там парень выслужит рыцарство…

— Думаешь, выслужит?

— Уверен. Если ты специально не упрешься.

Герцог усмехнулся:

— Я, может, и не сильно хороший сюзерен, но палки в колеса достойному юноше вставлять не буду. Заслужит — станет рыцарем. Кстати, слышал — дома король собирается объявить, что теперь для посвящения особые заслуги не нужны. И без того многие знатные юноши увиливают от рыцарского звания.

— Почему? — искренне удивился Рамон.

— Не желают принимать на себя сопутствующие званию обязательства. — Скривился Авгульф. — Подумать только, до чего молодежь опустилась…

— Скажи еще «вот мы в их время»…

Герцог расхохотался.

— Действительно. Вернемся к нашему юноше. Если он окажется достоин, получит рыцарское звание. Женится на девице из какого-нибудь обедневшего рода — и потомки унаследуют лен уже как люди благородного происхождения. Хотя коситься все равно будут долго.

— Пусть косятся. А благородная кровь у них с Бертовином и без того.

— Ну да. — Герцог фыркнул. — Вы же незаконнорожденных тоже считаете потомками своего рода.

Он помолчал, обдумывая.

— Хорошо, пусть так. Значит, лен твой. Право ожидания у Хлодия… придется тебе искать другого оруженосца. Можешь идти.

Вернувшись, Рамон позвал Бертовина.

— Скажи, у тебя уже есть на примете кто-то, кто заменит наших?

— Да не то, чтобы… — покачал головой Бертовин. — Сам же знаешь, если люди хороши, они господина уберегут. Так что среди тех, кто сейчас свободен, большей частью молодняк недоученный. Оно, конечно, прямо сейчас наверняка воевать не пойдем, а ну как понадобится? И куда с такими?

— Приводи. Воевать не пойдем, а людей нужно будет много. Чтобы копье восполнить и на гарнизон замка хватило.

— Лен пожаловали, значит. — догадался Бертовин. — Хорошо, приведу, посмотришь. Будет хоть, чем заняться, а то от безделья рехнуться впору.

— Не рехнешься. Дел будет невпроворот, это я тебе обещаю. Еще: на этот лен есть право ожидания. Так что когда я буду мертв, люди присягнут новому владельцу замка. А ты останешься ему помочь.

— Это приказ?

— Нет.

— Тогда почему ты так уверен, что я останусь помогать новому господину? Дома тоже дел будет невпроворот — из господ только бабы да дети. Да и копье я собирался увезти.

— Спорим? — ухмыльнулся рыцарь.

— Спорить не стану. — Бертовин потер переносицу. — Объясни.

Рамон поднялся.

— Пойдем к Хлодию. Его это тоже касается.

— Его-то каким боком?

— Увидишь.

Когда они вошли в комнату, Хлодий торопливо сел, приглаживая встрепанные со сна волосы. Он много спал, как и полагается выздоравливающему. Рана заживала, юноша мог уже уверенно сидеть и все порывался подняться на ноги, но Рамон, посоветовавшись с лекарем, запретил. Торопиться, по его мнению, было совершенно некуда.

После обмена приветствиями, рыцарь устроился на лавке, Бертовин прислонился к косяку, скрестив руки на груди.

— Так все же, в чем дело? — спросил он.

Рамон перевел взгляд с одного на другого. Попытался сделать серьезный вид — не вышло, улыбка неудержимо расплывалась по лицу, точно в предвкушении удачной шутки. Когда он выбирал, кому оставить землю то меньше всего думал о том, чтобы кого-то облагодетельствовать или, тем паче, удивить. Но отделаться от мысли о том, какое выражение лица будет у обоих, не получалось. И он не обманулся в ожиданиях.

— Посмеялся, и будет. — Проворчал, наконец, Бертовин. — Теперь давай серьезно.

— Я совершенно серьезен.

— И ты полагаешь, ваши, благородные, это проглотят?

— Куда денутся. — Он посмотрел на Хлодия, который, похоже, лишился дара речи. — Лен обещан. Проявишь себя доблестным воином — будешь рыцарем. Тогда твои дети будут считаться благородного происхождения и когда им придет время наследовать, ни одна собака тявкнуть не посмеет.

— Я… — мальчишка пошел разноцветными пятнами. — Я постараюсь.

— Да уж постарайся. Я с того света тебя не достану, но у отца, вон, — он кивнул в сторону Бертовина, — если что не заржавеет уши надрать, и не посмотрит на звание.

— Не заржавеет. — Подтвердил Бертовин. — Хоть бы спасибо сказал, остолоп.

Рамон жестом остановил открывшего было рот оруженосца.

— Службой отблагодаришь. До сих пор поводов упрекнуть у меня не было — надеюсь, и теперь не появятся.

— Не появятся, господин.

— Хорошо. — Рыцарь вышел, поманив за собой Бертовина.

— Просто так сказать не мог, без выкрутасов? — поинтересовался тот, когда дверь за спиной закрылась.

— Извини, не удержался. — Улыбнулся Рамон. И тут же бросился поднимать упавшего было на колени воспитателя.

— Уймись. Если начать считаться, кто кому больше должен, то не уверен, что результат будет в мою пользу. Так что уймись. Теперь о деле. Пошли ко мне.

— Между нами. — Продолжил он, устроившись у камина. — Для мальчика это скорее задел на будущее, нежели заслуженная честь. Он хорош, очень хорош но…

— Но пока этого ничем не заслужил, понимаю.

— Хорошо, что понимаешь, Хлодию только не сболтни. Уверенность ему понадобится, и еще как. Рана эта некстати, по-хорошему его бы с нами взять, посмотрел бы, да попробовал сам место для замка выбрать — а там бы обсудили, почему так, а не этак.

— Кто мешает потом объяснить?

Рамон покачал головой.

— Потом не то, на готовое. Надо, чтобы сам пораскинул мозгами. А мы бы поправили, если что.

Взять бы парня с собой, в самом-то деле. Но в повозке он не поедет, а верхом, даже если и усидит — в чем Рамон сомневался — не ровен час, рана воспалится. Останется парень без ноги, и тогда и с перспективой рыцарства, и с леном ему придется распроститься. Герцогу нужны воины, а не калеки. Рамон оставил эту мысль и продолжил:

— Завтра, когда приведешь людей разговаривать… Подумай, как сделать так, чтобы Хлодий мог слышать и мотать на ус.

— Хорошо.

— Тогда ступай. Остальное завтра.

Завтра скорее всего весь день уйдет на разговоры, даст бог, найдется подходящий человек, хотя бы один. Бертовин отбирал людей очень придирчиво, да и сам Рамон по части строгости ему не уступал. Вечер уйдет на то, чтобы расспросить Хлодия, что из дневных разговоров тот запомнил и какие выводы сделал. Хотя по-первости наверняка ничего не поймет — ну да ладно, время есть. Немного, но есть, а мальчик смышлен. Следующий день они потратят на осмотр владений. Два часа верхом туда, да два обратно, это не считая, сколько займет провести межу, да оглядеть все хорошенько. Весь день, скорее всего, и уйдет. А что после того — видно будет. Что ж, как он и обещал Бертовину, дел окажется по горло.

А сегодня, пожалуй, можно и побездельничать. Амикам, помнится, говорил, что его дом открыт в любое время, правда, Рамон старался не злоупотреблять подобной любезностью, вламываясь совсем уж без предупреждения. Он отправил мальчишку с запиской, и велел седлать коня. В конце концов, есть Лия. И даже если ее отец занят настолько, что не может принять гостя, она-то наверняка свободна — ну какие дела, право слово, могут быть у юной девушки? А погода нынче чудная — в самый раз для верховой прогулки.

Амикам действительно оказался занят. Настолько, что уделив гостю едва ли четверть часа, откланялся, оставив на попечение дочери.

Лия проводила взглядом отца.

— Он сегодня не в духе, извини.

— Что-то случилось?

— Налоги. Вчера узнал — сегодня весь день считает и ругается, мол, десятину туда, десятину сюда, да налог власти, этак и вовсе без штанов останешься. — Она улыбнулась.

— «Туда» — это церкви. — Догадался Рамон. — а «сюда»?

Налог герцогу побежденные платили едва ли не с самых первых дней после падения города.

— Нашим храмам.

— Зачем? — Рамон удивился. Смысл платить обслуге идолов, за которыми не стоит никакой силы, ускользал от его понимания. За церковью власть, даже если оставить в стороне вопрос веры, а какова власть храмов?

— А тебе не приходило в голову, что мы все еще чтим наших богов?

Рыцарь хотел было съязвить: не заслуживают почитания боги, не защитившие свой народ. И прикусил язык. Это Эдгара можно было дразнить, зная, что тот не обидится. Пикировки доставляли удовольствие обоим, и их отчаянно не хватало сейчас, когда брат уехал. Но девочка может расстроиться — а ей и без того несладко, особенно если вспомнить последний разговор. Ох, а сам-то хорош — за всю неделю не удосужился спросить, как она, да и сейчас бы не пришел, если бы прогуляться не захотелось. А сейчас вроде как и спрашивать неловко — опомнился, называется. Он пригляделся к Лие, выискивая следы того смятения, что видел тогда. Но сейчас она выглядела и вела себя как обычно, а что там в душе — поди догадайся. Рамон мысленно обругал себя последними словами. Поймал вопрошающий взгляд девушки и вспомнил, что не ответил.

— Не приходило. — Надо было сменить тему, и как можно быстрее. А то не ровен час, девочка вспомнит тот разговор и снова расстроится. Не то, чтобы ему не понравилось держать ее в объятьях, успокаивая, но это не повод. Рамон развел руками, дурашливо улыбнулся. — Виноват. Готов принять любую кару. Какое наказание придумает госпожа?

В ее взгляде на миг промелькнуло удивление. Потом Лия улыбнулась:

— Наказание будет страшным и неотвратимым. Свози меня в лес. Хочу по грибы, а отец одну не отпускает.

Дома собирать грибы и ягоды считалось занятием для простолюдинов. Здесь молодежь из хороших семей пол-лета проводила в лесу, да и люди в годах не гнушались побродить с корзиной.

Рамон опустился на одно колено, засмеялся:

— Повинуюсь, прекрасная госпожа. Оседланный конь ждет во дворе, сам же почту за честь следовать пешком.

— Обойдешься. — Хихикнула она. — Подожди тут, я сейчас, переоденусь и прикажу коня подать. Я мигом! — девушка выпорхнула в дверь.

Что бы там не говорили про женские сборы, но обернулась Лия действительно «мигом», появившись уже в штанах. На взгляд Рамона девушки в мужской одежде — а здесь носили штаны и заправляли в них рубаху, перематывая талию широким поясом — выглядели ходячим соблазном. Даже странно, что Эдгар ни разу не прошелся по этому поводу. Сам он за все годы в Агене так и не смог до конца привыкнуть к тому, что можно практически беспрепятственно разглядеть длину и стройность ног, и, гм, очертания того места, где спина теряет свое название. Да и тонкая ткань рубахи порой открывала куда больше, чем, на взгляд рыцаря, стоило бы показывать мужчине. И если в прохладное время поверх рубахи женщины надевали длиннополые кафтаны, то в летнюю жару, как сейчас… Он отвел глаза от девичьей груди, ругнулся про себя, вспомнив, что раньше подобная одежда на Лие его не смущала. Впрочем, раньше они и купались вместе, а сейчас он бы не осмелился, опасаясь собственной реакции.

— Поехали? — спросила Лия.

— Поехали. — Кажется, можно было вздохнуть, его смятения никто не заметил.

Лошади неторопливо перебирали ногами: пускать коня в галоп по городским улицам считалось дурным тоном. Зато находясь практически бок о бок можно было болтать и смеяться. Так что даже когда миновали ворота, ни Рамон, ни Лия и не подумали ехать быстрее. Тем более, что до леса было недалеко — правду говоря, лес здесь был везде. Стоило на два-три года забросить расчищенное поле, и оно сплошь зарастало молодыми деревцами. А старые пущи наверняка стояли здесь раньше самого города.

Они остановились на опушке. Рамон поймал спрыгнувшую с коня девушку, обняв чуть крепче и подержав чуть дольше, чем надо. Увидел ее улыбку, улыбнулся в ответ.

— Помоги, пожалуйста. — Лия потянулась к притороченному к седлу заплечному коробу. В самом деле, чтобы достать до узлов девушке приходилось тянуться на цыпочки. Неудобно.

— Куда такой здоровенный? — Рамон поставил короб на землю. И в самом деле, такой за плечи только взрослому мужчине, а девочка при желании внутри целиком спрячется.

— Пожадничала. — Рассмеялась она, открывая крышку. — Говорят, в этом году грибов видимо-невидимо. Вот, это тебе. — Она извлекла из берестяных недр корзинку и маленький хозяйственный нож. — А это для меня. Короб здесь оставим.

Рамон взъерошил девушке волосы:

— Жадина. Пойдем.

Оставив стреноженных лошадей, они двинулись вглубь леса. Рыцарь машинально запоминал направление, отмечая приметные деревья. Впрочем, для него, выросшего посреди лесов не хуже здешних, боязнь заблудиться казалась чем-то совершенно непонятным. Нет, бывает, конечно, что спьяну забредают невесть куда. Или нечистый начинает кругами водить. Но сейчас оба были трезвы, а нечистый… да на кой ляд они тому сдались? Вот была бы Лия одна… Впрочем, кто знает, сколько из жалоб девичьих — мол, водил нечистый день по лесу, а потом поймал, да снасильничал — было лишь попыткой прикрыть позор? А иные, сказывают, и вовсе нарочно уходили в лес в одиночестве. Сколько таких возвращалось потом кликушами — не счесть, а все равно… впрочем, если уж бабе свербит, разве она о том подумает?

Радостный визг вернул в настоящее. Лия склонилась к рыжим шляпкам лисичек, росших, как и полагается, стайкой. Рамон взглянул на счастливое лицо девушки засмеялся непонятно чему и присел рядом. Углядел в стороне обабок, перебрался туда, сгреб в корзину еще один.

— Спорим, я больше наберу? — Лия перепрыгнула через валежину, опустилась на колени над семейкой рыжиков.

— Спорим. — Рамон высыпал ей в корзину все, что у него было. Ухмыльнулся в ответ на возмущенный взгляд: — Фора тебе понадобится.

— Ах, ты…

— Да, такой и есть. — Он снова рассмеялся, увидев, как Лия топнула ножкой. Она фыркнула, отвернулась и сделала вид, будто не обращает на рыцаря внимания.

Грибов в этот год действительно уродилось видимо-невидимо. Они несколько раз возвращались к оставленному рядом с лошадьми коробу, перекладывая туда полные корзины. Потом снова шли в лес, перекрикиваясь, когда теряли друг друга из виду. Считаться они давно перестали, разве что иногда хвастаясь друг перед другом очередным найденным «красавцем». Где-то мимоходом прикончили захваченную с собой еду. Впрочем несколько ломтей темного хлеба с розоватыми ломтями соленого сала — много ли это для молодого голодного мужчины и не менее голодной девушки?

— Все, сейчас по последней — и домой. — Сказала Лия, в очередной раз пересыпая найденное в стремительно наполнявшийся короб.

— Ладно.

Они уже давно перестали обращать внимание на всякую мелочь, вроде сыроежек, выбирая лишь благородные грибы. После того, как Лия набрела на кустики черники, губы и язык у обоих стали синими. Коса девушки растрепалась, на лицо то и дело падал непослушный локон и она сдувала его со лба, потешно ворча.

— Хватит. — Рамон положил белый на горку грибов, грозящих высыпаться из корзины. — У меня уже некуда.

— Сейчас… — Лия посмотрела на свою, наполненную ничуть не меньше, вздохнула. — Пожалуй, ты прав: хватит.

— Помочь? — от рыцаря не укрылось, как тяжело она поднялась. Устала. Немудрено: сколько уже по лесу бродят?

— Не надо, я сама. Тебе еще все это к седлу поднимать, да привязывать.

Он пожал плечами. Нашла тоже, тяжесть. Но не вырывать же теперь корзинку из рук?

— Как знаешь.

Они побрели обратно. Рамон не сказал бы, что сильно устал, но прыгать через поваленные деревья уже не хотелось. И он чинно перешагивал, а то и перелезал через валежник, не забывая подать руку девушке — чего не делал до того, пока она скакала по стволам легким олененком.

— Смотри, черемуха! — Лия, похоже на миг забыв об усталости, подпрыгнула. Промахнулась, прыгнула снова, на этот раз поймав горсть листьев — а ветка, словно издеваясь, закачалась над головой.

Рамон усмехнулся, достал упрямую ветку — правду говоря, даже с его ростом пришлось встать на цыпочки.

— Спасибо. — Она сорвала кисть, собрав ягоды ртом. Потом опомнилась: — А ты хочешь?

— Хочу.

— Тогда погоди, не отпускай, я сейчас.

Лия набрала горсть, сдула случайно попавшие обрывки черешков, протянула Рамону. Тот наклонился, собирая губами черемуху с теплой, чуть подрагивающей ладошки.

— Щекотно!

— Извини. Больше не буду.

— Нет… — Она набрала еще ягод, подняла руку. Рамон посмотрел на порозовевшие щеки, улыбнулся. Черемуха оказалась чуть-чуть недозревшей, отчаянно терпкой, но стоило ли обращать внимание на такие мелочи? Он перехватил тоненькое запястье, поцеловал бьющуюся жилку. Поднял взгляд, опасаясь — не дернется, не испугается ли? Она не отдернула руку, только покраснела еще пуще и неуверенно улыбнулась. Ветка, упруго распрямившись взмыла в небо. Рамон отвел с лица непослушную каштановую прядь, взял в ладони, целомудренно коснулся губами лба. Погладил шелковые кудри.

— Поехали?

Она кивнула.

Половину обратной дороги Рамон беззастенчиво разглядывал неожиданно притихшую девушку. Просто потому, что на нее было приятно смотреть. Потом она ожила, снова защебетала. Мужчина облегченно вздохнул — а то начал было опасаться, что обидел.

Он помог внести в дом оказавшийся тяжеленьким короб, попрощался с домочадцами.

— Когда тебя ждать? — спросила Лия.

— Не знаю. — Честно ответил Рамон. — Мне пожаловали землю, забот будет много.

Она тихонько вздохнула.

— Что ж, заходи когда получится. Я буду рада тебя видеть.

Рамон кивнул, склонился к ее руке, улыбнулся.

— Непременно. Теперь ты от меня не отделаешься.

Лия рассмеялась, высвободила руку и исчезла.