Насколько Эдгар помнил из объяснений Хасана, этикет Белона, касающийся поведения на пирах, не слишком отличался от принятого дома. Беда в том, что за всю жизнь на пиру он не бывал ни разу — если не считать таковым студенческие попойки. Да и обучению его, простолюдина, правилам поведения в таких случаях тоже никто особо не озадачивался. Знай свой шесток и не посягай на большее. Эдгар, в общем-то и не посягал — но кто ж виноват, что неистребимое любопытство когда-то сподвигло его прочитать все наставления для юношей, водившиеся в доме приемной матушки. И уж тем более не было его вины в том, что занесло в королевский дворец, пусть и чужой страны.

Не то, чтобы он очень боялся опозориться — в свое время Эдгар потратил немало времени, выпытывая у учителя мельчайшие подробности — ведь как известно, чаще всего попадают впросак именно на каких-нибудь мелочах. Но и совсем уж не переживать не получалось. Тем более, что день не задался с самого утра, а до ночи было еще ох, как далеко. В конце концов ученый решил, что правило «слушай, смотри и молчи» еще никого не подводило, а посему так и следует поступить. Вовремя — слуга как раз привел его в зал, передав с рук на руки распорядителю. Тот указал Эдгару место на лавке, застеленной ковром, и исчез.

Эдгар огляделся. Признаться, до сих пор он не слишком-то смотрел по сторонам, больше занятый своими мыслями.

За окном медленно угасали в сумерки, а в зале бесчисленное множество факелов превратили тьму в ясный день. Эдгар мимолетно пожалел, о том, что почти неразличимыми стали витражи на окнах, и начал разглядывать гобелены. Закрывавшие стены полотнища являли когда пир, когда охоту, но больше всего было батальных сцен — этакая тканая летопись побед. На самом деле ученый не был уверен, что тех побед было так уж много — ну какие, право, завоевания могут быть у крохотного государства с едва ли двухсотлетней историей. Но справедливости ради — любое королевство имеет право гордиться своим прошлым. Белон и гордился — и кому какое дело, что он, подобно другим странам, не мог вести свою историю к великим государствам прошлого?

Как и положено, покрытые сложенной вдвое скатертью столы стояли двумя длинными рядами. А в центре зала, на еще одном огромном столе уже красовались яства что потом слуги разнесут гостям. Аромат оттуда шел невероятный — Эдгар мигом вспомнил, что с утра не притрагивался к еде. Еще миг назад он искренне считал, что не голоден. Сейчас желудок молодого здорового мужчины отчаянно требовал свое — и ученый начал всерьез опасаться, как бы не забурчало в животе. Большего конфуза, пожалуй, не придумать.

От нечего делать Эдгар начал высчитывать расстояние до возвышения в другом конце зала, где стоял еще один стол. С королем садится только его семья, для остальных отведено место вдоль стен, и чем ближе оно к королевскому столу, тем знатнее гость. Разумеется, оказаться в числе первых Эдгар и не собирался, увидеть себя последним было бы более предсказуемо, хотя отнюдь не приятно. Еще раз оценив расстояние до обоих концов стола, ученый пришел к выводу, что его статус здесь повыше, чем у мелкопоместных дворянчиков, невесть как оказавшихся при дворе, но до почетного гостя далековато. Впрочем, спасибо, что не усадили среди слуг приглашенных гостей… Нет, поправил себя Эдгар, на этом пиру слуги гостей за стол не сядут, это тебе не ужин в честь заехавшего в гости соседа. Он оглянулся, едва не вывернув шею, почему-то не догадавшись посмотреть через зал. Действительно, действительно, вдоль стен, как и полагается, стояли креденцы, на которых покоились сосуды с вином. А рядом переминались слуги — придет время, и именно они будут разливать вино господам, у королевских слуг и без того забот хватит.

С хоров, где расположились музыканты, послышалось что-то торжественное, зал разом поднялся, приветствуя короля. Тот вошел в сопровождении дочери, прошествовал к стоящему под балдахином креслу с подлокотниками. Повинуясь кивку монарха, гости сели. Принцесса опустилась по левую руку от отца. Эдгар, который до сих пор надеялся на то, что дневной разговор был всего лишь розыгрышем, вздохнул. Он все же умудрился нахамить принцессе, и хоть та и говорит, что не в обиде, запомнила наверняка. И поди теперь знай, когда и как припомнит.

Он вздрогнул, обнаружив рядом слугу, державшего таз для омовения рук, ругнулся про себя — что за напасть, как задумается, так света вокруг не видит, не доведет это до добра, как пить дать не доведет. Вода пахла мятой и чем-то еще — лавандой, кажется, Эдгар не разобрал. Кивнул, благодаря, развернулся к столу, где уже появились блюда с фруктами. Так, сперва он должен предложить порцию даме, что сидит по правую руку, потом себе. Дама, которую он только сейчас разглядел, оказалась в летах и неинтересной — впрочем, это было хорошо. Люди в возрасте любят поболтать и не придется лихорадочно думать о том, как поддержать разговор, оставаясь светским и остроумным. Достаточно лишь кивать и вовремя поддакивать, изображая интерес — все остальное собеседница сделает сама, да еще и сочтет его «вежливым и приятным юношей». Эдгар захрустел яблоком, поглядывая в сторону мяса — фрукты хоть и считались идеальным началом трапезы, но насытить его, оголодавшего за день определенно не могли. Правильно, надо было есть, когда предлагали, а не переживать, точно девица.

Кстати, о девицах. Эдгар посмотрел на принцессу. Полдня назад она была живой и веселой. Сейчас при взгляде на нее на ум приходили легенды о мраморных статуях, которым черное колдовство позволило двигаться и говорить, не одарив душой — ведь душа подвластна лишь господу. Безукоризненно прямая спина и холодное достоинство на лице. На миг Эдгар даже пожалел, что не познакомился с ней — такой. Не пришлось бы весь вечер проводить за не слишком веселыми мыслями.

Меж тем король поднялся, жестом остановил музыку. Стало тихо. Государь указал на сидевшего одним из первых Дагобера и заговорил. Речь, оказалась длинной и напыщенной, впрочем, таковой ей и полагалось быть на пиру, посвященному прибытию посла союзника и будущего родича. Эдгар с тоской посмотрел на мясо: он только-только взял с поставленного на стол блюда свою долю и на тебе. Жевать, когда монарх говорит, было бы верхом неприличия — все присутствующие сделали вид, что обратились в слух. Эдгар последовал примеру остальных, с умным видом пропуская торжественные слова мимо ушей. Будь он значительным лицом в свите герцога, он бы испугался, пожалуй — ведь пришлось бы не только слушать, но и держать ответную речь перед всей толпой.

Король закончил говорить, и поднялся Дагобер. Эдгар мысленно застонал — ответ гостя должен быть не короче приветствия хозяина. Ученый подумал, что те, кто считает скучными богословские трактаты должен бы в непременно послушать подобное выспреннее славословие. Для того чтобы знать, что такое «скучный» на самом деле. Он даже стал опасаться, что вот-вот начнет клевать носом, но тут, на его счастье, речь закончилась.

Музыка заиграла громче, в зале появились танцоры, призванные развлекать пирующих. Эдгар от души им посочувствовал: не слишком-то приятно служить чем-то вроде добавки к закуске К слову сказать, танцевали они вполне прилично — по крайней мере, насколько он мог судить. Но большинство присутствующих куда больше волновала еда, чем танцующие. Мысль о них повлекла за собой следующую: после пира непременно давался бал. Следуя этикету, Эдгар должен был пригласить сидящую рядом даму, и протанцевать с ней весь вечер. Ученый покосился на соседку. Дома женщины в таком возрасте если и являлись на танцы — сопровождая дочерей, например — в общем веселье участия не принимали, предпочитая разговоры с себе подобными. Хорошо, если бы и здесь оказалось так же. Не то, чтобы ему претило танцевать со старухой. Просто он вообще не любил танцевать. Даже научившись — пришлось — и несколько раз услышав комплименты от девушек, мол, он замечательный кавалер, Эдгар так и не был до конца уверен, что у него все получается правильно. И вообще, что это за веселье, когда то и дело приходится думать о том, как бы не отдавить кому-нибудь ногу.

Мало помалу на столе появились сласти. Эдгар попробовал смешанный с горным льдом мед, сделал вывод, что это считается деликатесом совершенно незаслуженно — впрочем, он не любил сладкого — и отставил в сторону. Соседка тем временем увлеченно уплетала вываренные в меду орехи.

Король снова встал — Эдгар напрягся, ожидая еще одного потока пустословия. Обошлось: появившийся распорядитель объявил, что пришло время танцев. Ученый поднялся, предложил руку даме.

— Благодарю. — Произнесла та, опираясь. — Проводи до зала, а приглашать не надо. В мои лета не танцуют.

Эдгар облегченно вздохнул: одной заботой меньше. Осталось только проторчать у стены до тех пор, пока не уйдет король: покидать бал раньше государя считалось неприличным. И можно будет с чистой совестью вернуться к себе и лечь спать. Признаться, прошедший день порядком утомил, несмотря на то, что вроде бы ничего и не делал. Что ж, на пиру он не натворил ничего непоправимого, теперь нужно лишь продержаться бал.

На счастье Эдгара, на балу он оказался предоставлен сам себе. На чужеземца косились — и только. Никто не будет разговаривать с человеком, который не представлен, а представить его было некому. Дагобер смог бы, если бы захотел, но Эдгар готов был биться об заклад, что как только они оказались за воротами дворца, маркиз забыл об его существовании. Оно и к лучшему. Вести пустые светские разговоры Эдгар тоже научился — спасибо брату, буквально насильно таскавшему его с приема на прием. Но получать удовольствие от никчемной болтовни он так и не мог, и искренне не понимал, что за радость в этом находят другие. То ли дело ученая беседа, а еще лучше — диспут, в котором приходится изо всех сил напрягать ум. Эдгар мимолетно пожалел, что рядом нет брата — с ним было хорошо говорить и еще лучше молчать. Впрочем, нет, сейчас бы Рамон бросился танцевать, да еще и его бы с собой потащил. Эдгар настолько живо представил себе это, что ничуть не удивился, почувствовав, как на запястье сжались чужие пальцы и повлекли куда-то в сторону.

Эдгар встряхнулся, приходя в себя, огляделся. Зал кружился в некоем подобии рондо, только цепь держащихся за руки людей не замкнулась в круг, а вилась по залу бесконечной змеей, вовлекая в движение все новых и новых танцующих. А самого Эдгара держала за руку рыжеволосая девушка. Он и охнуть не успел когда еще одна незнакомая девица, решившая присоединиться к процессии, ухватила за другое запястье. Первой мыслю было вырваться и сбежать — но покидать танец после его начала опять же не позволяли приличия. Издевательство, право слово — хватать незнакомых мужчин и в буквальном смысле тащить плясать можно, а удрать из танца пока он не закончится — нельзя. Опять же, винить кроме себя некого — не надо было ворон считать. Почему-то снова вспомнился брат. Как-то раз, покидая бал под руку с девицей, Рамон сказал — мол, бывают обстоятельства, когда мужчине остается только смириться с происходящим. И засмеялся. Признаться, подобное веселое разгильдяйство каждый раз изумляло до невозможности — вместо того, чтобы заботиться о душе, брат летел по жизни, точно наделенный бессмертием. Но в то же время его желание поймать за хвост ускользающий миг было таким понятным — и таким заразительным, даже сейчас, под патиной воспоминаний. Эдгар тряхнул головой. В конце концов: на балы ходят показать себя — дабы свет не забыл, что есть такая персона — и повеселиться. В первом нет нужды: он не светский человек и никогда им не будет, хотя бы в силу происхождения. Что до «повеселиться» — а почему, собственно, нет? Ну и что с того, что всех присутствующих здесь учили танцевать едва ли не с рождения, а сам он занялся этой хитрой наукой только когда настоял учитель фехтования — мол, нет способа лучше для того, чтобы в совершенстве овладеть телом. Велика премудрость, в конце-то концов. На ноги он не наступит, пусть не надеются — спроси его, кто будет надеяться и почему, Эдгар вряд ли ответил бы. Он поймал взгляд рыженькой, улыбнулся в ответ. В конце концов, на балу нужно веселиться, и он будет веселиться и пропади все оно пропадом!

Мелодия закончилась, цепочка рассыпалась. Девушка нехотя выпустила его ладонь. Ученый подал руку — после окончания танца нужно проводить даму туда, где она стояла до приглашения. Конечно, «приглашением» это назвать сложно, и вообще, кто кого еще пригласил — но в этом танце, вспомнил он, вольности дозволялись.

— Ты из свиты посла?

Эдгар подумал с полмига — согласиться, пожалуй, было проще, чем объяснять. Тем более, что по большому счету так оно и было.

— Когда он приезжал в прошлый раз, я тебя не видела.

— В прошлый раз меня не было. — Он взял у проходящего мимо слуги кубок с вином, предложил девушке. Та кивнула.

— Впервые, значит? И как тебе у нас?

— Пир великолепен. Девушки — если судить по тебе — тоже. Остальное не успел разглядеть.

Этикет предписывает улыбаться и говорить комплименты. Оказывается, это не так трудно. Нужно лишь перестать думать о том, как выглядишь со стороны и увидеть собеседника. Или собеседницу, как сейчас. Добрая еда, хорошее вино — немного, чтобы лишь чуть-чуть захмелеть — очаровательная девушка… Этого хватит для того, чтобы на время забыть о том, что он здесь чужой. Нет-нет, Эдгар отнюдь не строил планы на ночь после бала, упаси господи. Но пока не назначен постриг и не определено время строгого поста перед обрядом — можно не только поговорить, но и потанцевать. Он, правда, не знает слов, но по большому счету, когда прислушивались к тому, кто поет во время танца а кто нет?

— Будешь моим кавалером? Тот с кем меня посадили — в годах и не танцует. Я видела, ты тоже стоял один.

— Почту за честь.

На самом деле, отказываться было бы в любом случае неприлично. Эдгар проводил взглядом короля, покидавшего зал — не так давно он сам собирался тихонько исчезнуть вслед за государем. Правда, сейчас уходить расхотелось совсем.

Они пили, танцевали и разговаривали. После второго кубка Эдгар перестал брать вино — хватит, пожалуй. Кажется, он перестал клевать носом после пары глотков, но напиваться не годилось. Жаль, что рыженькая не останавливается — смех ее становился все громче и ученый начал всерьез размышлять, как бы увести ее отсюда, пока не перебрала. Опекать перепившую женщину ему до сей поры не приходилось. Признаться, ему не приходилось и видеть пьяных женщин — но если они выглядят и ведут себя так же, как пьяные мужчины — то избави боже от такого зрелища. Впрочем, оказалось, что он зря беспокоился.

— Хватит. — Сказала она, отдавая слуге пустой кубок. — Устала. Давай еще один кароль — и хватит.

Они прошлись в танце. Остановившись, Эдгар задумался. Что делать, когда девушка собирается домой, он не помнил. Точнее помнил — но не местные правила а то, что было принято дома.

— Где твои родители?

— Зачем они тебе? — Изумилась рыженькая.

— Прости, я не знаю, как принято поступать здесь. — Он смутился. Судя по тому, что девушка осталась без кавалера, она не замужем. А незамужние девицы выезжали в свет исключительно с родителями. Им и следовало передать дочь с рук на руки после того, как она захочет домой. Правда, в те разы, когда Рамон уезжал с бала без него, он отнюдь не торопился оставлять даму с родными. Эдгар попытался припомнить — а вообще хоть раз брат спрашивал разрешение у родителей проводить их дочь — и не смог. Девушка здесь сама себе хозяйка — но неужели до такой степени?

— Нет, здесь этого не нужно. — Рассмеялась девушка. — Здесь кавалер провожает даму домой — если она не замужем, конечно.

— Хорошо. — Обреченно согласился ученый. На улице наверняка глубокая ночь. Искать обратный путь в темноте, в чужом городе — не слишком-то приятная перспектива, но куда деваться? Назвался груздем…

— Тогда пойдем? — Она положила руку на предложенный локоть.

В коридорах дворца с непривычки можно было заблудиться. Эдгар порадовался, что господь наградил его чувством направления и хорошей памятью — он никогда не забывал места, где был и никогда не плутал.

— Вон наша коляска. — Указала девушка, когда они вышли из дворцовых ворот. — Но она для родителей — так принято. А даму увозит кавалер.

— Я здесь чужой и еще не обзавелся выездом. — Смутился Эдгар.

— Ничего страшного. Здесь недалеко. — Она помолчала. — Родители всегда возвращаются под утро, сколько помню. Удивляюсь я им: откуда только силы берутся.

Эдгар промычал что-то невразумительное, не забывая смотреть по сторонам. Хорошо, что в этой стране принято мужчинам являться на пиры при оружии. Ночная столица была отнюдь небезопасна, и здесь едва ли дела обстоят по другому.

— Здесь ночами тихо, — Сказала рыженькая, угадав причину его беспокойства. — На окраинах города всякое случается, конечно, но этот квартал рядом с дворцом, и здесь стража не дремлет.

Не то, чтобы это сильно успокоило ученого, но желание то и дело проверять, на месте ли меч, пропало. И то хорошо. Ее дом и в самом деле оказался неподалеку. У ворот Эдгар остановился.

— Ты чего встал? — удивилась она. Взяла за руку: — Пойдем ко мне.

Эдгар на миг лишился дара речи. Вот так просто? И… Нет, она в самом деле была хорошенькой, но…

— Я не могу.

— Не можешь? — В ее голосе было столько недоумения, что ученый смутился окончательно.

— То есть могу, но… — Он ругнулся, не заботясь о том, поймет ли его девушка. Да что за день сегодня! — Я дал обет.

— Дама, которой ты дал обет, простит. — Она прижалась всем телом, заглядывая снизу вверх. — Да и не узнает — ведь ты не захочешь ее расстраивать.

— Не дама. Я дал обет богу. — Пропади оно все пропадом, она и в самом деле была хорошенькой. И отказываться становилось труднее с каждой минутой.

— Правда? — Изумилась она. — Что это за бог, которые требует от мужчины предать собственное естество?

Девушка обвила руками его шею, встала на цыпочки так, что губы почти коснулись губ.

— Наши боги велят своим детям любить друг друга.

— Наш тоже. Но бесплотно. Как и полагается детям. — Эдгар попытался снять девичьи руки с шеи — но они обвивали слишком крепко. Не драться же, в самом-то деле?

— Детей тоже. — Ее дыхание касалось губ. — Но чтобы можно было любить детей — нужно любить больших и сильных мужчин. Чтобы потом рождались дети, нуждающиеся в любви.

Он снова выругался — на этот раз про себя. Легко было бежать соблазна, но бороться с ним после долгого воздержания… Руки уже жили своей жизнью, гуляя по узкой спине и та часть тела, которая… к которой девушка прижималась животом — та тоже… словом, не угадать его желания могла бы только статуя, а рыженькая статуей отнюдь не была.

— Ни один бог не может быть настолько жестоким, чтобы запретить своим детям любить. — прошептала она. — Пойдем.

Бывают обстоятельства, когда мужчине остается только смириться с происходящим. Эдгар смирился.