Предисловие
В 1960 г. вышла наша первая часть Истории античной Македонии. Она охватывает период с древнейших времен до завоевания Греции, завершившегося Коринфским конгрессом. В том же году в Париже издательство Пейо выпустило в свет книгу Поля Клоше на ту же тему.
Член-корреспондент. Академии надписей и литературы, заслуженный профессор Безансонского университета Поль Клоше македонской тематикой интересовался давно. Ей он посвятил ряд научных статей и крупных исследований. Из них следует отметить монографию о Демосфене, вышедшую четверть века тому назад. В ней жизнь афинского оратора дается на фоне греко-македонских отношений накануне македонского завоевания Греции. В 40-х гг. появляются отдельные статьи автора о диадохах. В первой половине 50-х гг. выходят его работы о Филиппе и Александре, а в конце 50-х гг. — специальное исследование о первых преемниках Александра, под названием «Распад империи». Наконец, в последнем, уже упомянутом труде он возвращается к истокам македонской истории, доводя ее до вступления на престол Македонии Александра.
Поскольку в первой части нашей монографии мы разрабатывали один и тот же сюжет и наши работы вышли одновременно, представляет интерес хотя бы вкратце проанализировать последнюю работу французского ученого П. Клоше, где имеется ряд интересных частных наблюдений, но с основной линией которой мы расходимся в самых существенных вопросах доэллинистической Македонии.
Прежде всего, не может быть приемлема периодизация доэллинистической Македонии, данная П. Клоше. В основу ее положен принцип не исторический, а произвольный. Поэтому [3] она не отражает тех социально-экономических сдвигов, которые имели место на территории Македонии в то время. Это сразу бросается в глаза при рассмотрении архитектоники работы. Первая часть ее называется: «Македония от самого возникновения до конца архаического периода». Она охватывает примерно 30-35 веков, с IV тысячелетия до н. э. до VII в. до н. э. Началом этой эпохи является распространение в тех местах неолита, а концом — правление Аминты I. Но говорить о возникновении Македонии в эпоху неолита у нас нет никаких оснований, как нет оснований завершать архаический период Аминтой! Правление последнего не создает никакой существенной грани в истории македонского общества. Сам Клоше объясняет этот момент своей периодизации тем, что при Аминте I зарождаются отношения между Македонией и Грецией. Такое указание дает нам ключ к объяснению тех принципов, которые положил в основу периодизации македонской истории французский историк. В основу ее периодизации он положил историю Греции. Это нетрудно обнаружить при изучении отдельных глав и частей работы. Первая глава первой части называется «Македония в преддорическую эпоху». В ней много места уделяется ахейцам. Вторая глава «Македония архаическая» основное внимание обращает на дорийцев. Эти принципы П. Клоше еще яснее ощущаются во второй части, которая называется «Македония в классическую эпоху до Филиппа II». Она охватывает весь V в. до н. э. и первую половину IV в. до н. э. В истории Македонии этот период никак не может быть назван классическим. Для истории Греции такое название вполне правомерно. Сам автор указывает, что этот период отмечен вначале правлением трех македонских монархов, во время царствования которых развернутся в эллинском мире важные события, главнейшие из которых — персидские войны, рост афинского могущества и пелопоннесская война. Вся третья часть под названием «Филипп II. Человек и его деятельность» посвящена завоеваниям македонским царем Греции.
Из всего этого следует, что периодизация П. Клоше не раскрывает основных этапов в историческом развитии македонского общества. В основу ее положены не изменения в общественной жизни македонского общества, а факторы внешние.
Периодизация П. Клоше имеет и другую особенность, для нас не приемлемую. Она построена по царствам и ориентирует на изучение Македонии главным образом по деятельности ее царей. История Македонии доэллинистического времени по П. Клоше — это история македонских царей, причем основное внимание уделяется их внешней политике. Значение [4] царей неимоверно преувеличивается. Им приписывается главная роль в историческом процессе. Так, о Пердикке I, сведения о котором вообще недостаточны и малодостоверны, Клоше говорит, что он «был наделен смелой и мощной индивидуальностью» и совершал много завоеваний. Все существенные изменения, происшедшие в Македонии в V в. до н. э., автор приписывает Александру I, Пердикке III и Архелаю. Александра I он рисует как человека с большими способностями, полного гордости и коварства, монарха, унаследовавшего от своих предков стремление к расширению македонской территории. Внешняя политика Македонии накануне и во время пелопоннесских войн объясняется автором личной инициативой Пердикки II. Он отмечает, что движущим мотивом этой политики была та зависть, которую испытывал македонский царь по отношению к Афинам и другим экономически преуспевающим греческим городам-государствам, бывшим в то время союзниками Афин. В сущности личной заслугой Архелая, его цивилизаторской деятельностью он объясняет все те социально-экономические изменения, которые происходили в македонском обществе в конце V в. до н. э. Его царствование, пишет Клоше, само по себе блестящее, еще более выигрывает от контрастного сопоставления с последующим сорокалетним периодом, явившимся одной из самых мрачных глав в истории Македонии. Этот период, названный автором «мятежные годы», представляет у него сплошной перечень царей.
П. Клоше не согласен с преувеличенными оценками политической гениальности Филиппа, данными в свое время Феопомпом. У Филиппа Клоше находит много ошибок, непоследовательностей и как преходящих, так и продолжительных неудач. Тем не менее успехи Македонии, в борьбе за ее господство в Эгейском бассейне Клоше объясняет исключительными способностями ее царя, цельностью его армии, смелостью его решений и его беззастенчивой политикой. Филипп, по мнению автора, был «главным виновником всех прекрасных и плодотворных успехов Македонии». Благодаря его ни с чем не сравнимым военным и дипломатическим способностям, умелому использованию материальных и людских ресурсов своей страны [5] и территорий, которые он присоединил или подчинил, благодаря также содействию некоторых греков, раздорам Эллады и разностороннему политическому, духовному и моральному упадничеству своих противников Филипп не без труда смог обеспечить триумф государству, которое было таким ослабленным и уязвимым во время его воцарения на престол. Клоше называет Филиппа «превосходным стратегом и тактиком среди всех военачальников его времени», блестящим организатором, предприимчивым государственным деятелем, совершеннейшим дипломатом. Филипп, по его мнению, был творцом «освободительной и завоевательной миссии». Автор считает, что «ценные качества балканского народа македонян», соединенные с выдающимися качествами македонских монархов, в особенности Филиппа, позволили Македонии совершить «аннексию Греции». Рассматривает македонское завоевание Греции как своего рода внешний, обособленный эпизод в греческой истории, эпизод, который закончился в результате завоевательной политики римлян. Автор отнюдь не рассматривает македонское завоевание как закономерный этап в развитии общественных отношений как в Греции, так и в Македонии. Поэтому завоевание не связывается с теми глубокими общественными сдвигами, которые имели место и в македонском, и греческом государствах.
Не получила в исследовании французского историка правильного освещения и сложнейшая проблема македонского этногенеза. П. Клоше, один из немногих буржуазных ученых, использовал для ее решения археологический материал, правда, довольно ограниченный. Его интересует вопрос, из каких элементов состояло само население, которое к середине V в. до н. э. насчитывало 40 тыс. человек, размещенных на площади в 30 тыс. кв. км.
Клоше правильно указывает, что с древнейших времен в Македонии царило большое этническое разнообразие. Это, по его мнению, было вызвано тем, что македонская территория оказалась легко доступной набегам или мирно захватывалась многочисленными народами, пришедшими с юго-запада, севера, востока или из М. Азии. Клоше не отрицает того факта, что македоняне в древности уже насчитывали в себе значительное число племен эпирских, иллирийских, пеонийских, фракийских и др. Все эти племена в какой-то мере участвовали в процессе образования македонского народа. Однако вызывает возражение определение автором степени участия [6] отдельных племенных образований в этом процессе. По мнению Клоше, основным элементом в македонском этногенезе были греческие иммигранты, сначала ахейские, прибывшие в Грецию около 2000 гг., а затем в конце второго тысячелетия — другая ветвь будущих эллинов, именно — дорийские завоеватели. Носители культуры бронзы ахейцы и культуры железа дорийцы, смешавшись, создали ахейско-дорийский, т. е. эллинский, народ. Так автор необоснованно преувеличивает значение греческого компонента, который, безусловно, нельзя сбрасывать со счета, но он оказывал свое воздействие на более поздней стадии формирования македонского этногенеза. «Для Македонии, — пишет П. Клоше, — дорийское завоевание означало новую обстановку, в результате которой создается македонское царство, или македонская монархия». Но уже давно доказано, что в длительном и сложном этническом процессе момент переселения дорийцев мог играть лишь второстепенную, но не решающую роль. Притом культура железа, носителями которой они являлись, развивалась в западной части страны, в особенности в долине Вардара, и не распространялась далеко на восток. Гипертрофия греческого элемента привела автора к уже не новому выводу о том, что македоняне были греческим племенем, испытавшим множество самых разнообразных этнических влияний и в силу этого ставшим отличным от греков, живших в более южных областях.
Вопрос о возникновении Македонского государства П. Клоше вообще не ставит. Что касается македонской монархии, то он ее находит еще в дорийское время. Ее возникновение он рассматривает не как внутренний процесс общественной жизни македонских племен, а как реакцию македонского населения на угрожающие извне опасности новых вторжений. «Народ македонский в добрый час объединился вокруг царя», — пишет он. Автор отмечает лишь внешнюю функцию македонской монархии. Создание твердой царской власти, говорит он, представляло преимущество для повышения обороноспособности Македонии перед угрозой нападения со стороны ее соседей. Автор ни единым словом не обмолвился о том, что создание македонской монархии могло отражать какие-то внутренние закономерности общественного развития Македонии. Своим упоминанием «о добром часе» автор отрицает важный этап в македонской истории, знаменовавший переход от одной социально-экономической формации к другой. Сам подход П. Клоше к решению этого сложного вопроса не может быть оправдан. [7]
У П. Клоше нет ясного разграничения между понятиями «царство» и «государство». Он предпочитает говорить о царствах, поскольку история Македонии у него, как мы уже отметили, представляет собою историю ее царей.
В предисловии к своему исследованию автор подчеркивает, что Македония «поздно сложилась в настоящее государство». Как будто могут быть государства настоящие и не настоящие. Филиппа II он называет «прославленным основателем империи», «основателем македонской державы». Из этого можно заключить, что сложение «настоящего» государства он относит ко времени Филиппа. Вместе с тем, анализируя события в Македонии с XII по VII вв. до н. э., историк отмечает, что важнейшие изменения в стране в этот период были связаны, с одной стороны, с образованием и развитием довольно мощного туземного царства, впрочем, с самого начала очень мрачного, территориальное владычество и средства которого будут увеличиваться главным образом с начала VII в.; с другой стороны — с установлением более или менее тесных отношений, не всегда блестящих и выгодных, между этой монархией и заграницей, греками или варварами. Правда, он называет эту политическую организацию еще слишком элементарной, обнаружившей сходство с гомеровской, тем не менее автор считает возможным говорить о монархах в ту эпоху, когда еще господствовал первобытнообщинный строй. Монархи, по автору, выполняют в основном функцию военную: в борьбе с другими племенами они расширяют свою территорию. О внутренних сдвигах, происшедших в македонском обществе и определивших необходимость возникновения Македонского государства, П. Клоше ничего не говорит. Даже в подробном изложении деятельности Филиппа, при котором возникла «мощная держава», ее внутренняя политика осталась вне поля зрения исследователя.
Наконец, не стоит на должном уровне методика научного исследования. Автор не только не расширяет свою источниковедческую базу новыми видами источников, но известные источники в ряде случаев трактует произвольной
В работе П. Клоше нет настоящего научного аппарата, отсутствует историография вопроса, без чего трудно выяснить, что нового внес автор в изучаемую проблему в отличие от своих предшественников, а также насколько объективно он в своих суждениях опирается на источник. П. Клоше даже не упоминает своих предшественников. Он ограничивается только общими рассуждениями. На многих страницах его книги [8] можно найти такие выражения: «по подсчетам одного современного историка», «многие историки думают», «по словам лучшего современного историка античной Греции», «автор искусного исследования», «как замечает автор основательного и искусного труда по истории Македонии», «как сообщил блестящий историк», «находчивый историк» и т. д.
В исследовании П. Клоше много антиисторических параллелей. В древней Македонии автор находит князей верхней Македонии, княжества, дворянство, вассалов, вассальных сеньоров, вассальные царства. Все это говорит о том, что у историка нет ясного представления об общественном строе древней Македонии.
Работа П. Клоше не подымает новых проблем. Она обобщает тот материал, который в науке уже известен, и решает его, главным образом, в описательном плане. Тщательное изучение этой работы не заставило нас отказаться от основных выводов, изложенных нами в первой части нашей монографии, которые диаметрально противоположны точке зрения французского историка П. Клоше. Это, конечно, не означает, что мы сами считаем все наши выводы незыблемыми. Историческое познание конкретно, а историческая действительность бесконечна. Каждый день историческое развитие открывает все новые стороны уже известных фактов и тем самым показывает нам исторический процесс в новых красках, освещает его глубже и по-новому.
С тех пор как первая часть нашей монографии была сдана в печать, прошло больше пяти лет. За это время накопился некоторый новый источниковедческий материал. Обнаруживая новые аспекты старых источников, вводя в научный оборот некоторые новые источники, можно дать новые наблюдения, прийти к новым выводам. В этой связи потребует дополнительного изучения вопрос об условиях и времени происхождения Македонского государства. В данный момент скудость источников и трудность их понимания не дают возможности ясно представить себе характера разложения общины, сложения классового общества и государства в Македонии, трудно представить, в какие государственные формы облекалась в македонском обществе власть господствующего класса. В настоящее время, возможно, может идти речь о возникновении государственной организации в Македонии несколько раньше, чем это отмечалось в нашей работе. Мы указывали, что такая организация возникла в конце V в. до н. э. Сейчас, пожалуй, можно говорить, что она возникла в конце VI в. — начале V в. до н. э., хотя для доказательства этого потребуются еще дополнительные данные, ибо в это время мы не находим всех [9] компонентов, которыми Ф. Энгельс характеризует время сложения государства, как аппарата классового общества.
Проблема возникновения древнемакедонского государства до сих пор остается самой важной и малоизученной проблемой в македонской истории. Для ее всестороннего изучения явно недостаточна источниковедческая база. Этим, в известной мере, объясняется то, что ученые или пытаются обойти этот вопрос вовсе, или говорят о нем в общих чертах. В буржуазной историографии есть стремление вместо государства употреблять термин царство. В советской науке, где нет специальных исследований на эту тему, в общих работах, в учебной литературе говорится лишь о возвышении Македонии, о политической ее централизации, а не о возникновении государства.
Даже те скудные указания, которые можно найти в исторической литературе о возникновении Македонского государства, содержат много противоречивых данных относительно времени, когда государство у македонян возникло. Большинство буржуазных ученых относит это событие к далекой древности. В югославской науке высказывается мнение, что начало сложению Македонского государства положило передвижение македонских племен из Верхней Македонии в Нижнюю уже в XII в. до н. э., а о раннем периоде македонского государства можно говорить по отношению VI—V вв. до н. э. Советские историки полагают, что Македонское государство возникло в более поздний период, причем одни ученые считают, что Македония в VI в. до н. э. была еще разделена на отдельные области, которые управлялись независимыми племенами. В VI—V вв. до н. э. она имела большое сходство с Фракией; и та и другая переживала стадию разложения первобытнообщинного строя и образования классового общества (акад. С. А. Жебелев). С точки зрения других, лишь в V в. до н. э. усиливаются в Македонии процесс классовой дифференциации и тенденция к политической централизации, сопровождавшаяся ожесточенными столкновениями между отдельными знатными родами и царской властью. В конце V — начале IV вв. до н. э. ослабление Афин и распад Афинского морского союза облегчили ускорение процесса объединения Македонии под властью одного царя (С. И. Ковалев, Д. П. Калистов, К. М. Колобова, Л. М. Глускина). Наконец, третьи указывают, что в конце V и в IV вв. до н. э. социально-политический строй Македонии еще сохранял многие черты гомеровского строя [10] (В. В. Сергеев, А. И. Тюменев). По мнению акад. Тюменева, даже к началу правления Филиппа II Македония представляла собой пастушескую, полуземледельческую страну, далеко еще не порвавшую с родоплеменным бытом. Большинство советских ученых считают, что основателем действительно единого и сильного Македонского государства явился царь Филипп II. При нем полностью завершается объединение Верхней и Нижней Македонии, страна выходит на широкую арену международной жизни, значительно расширяет свои пределы и становится самым сильным государством па Балканском полуострове.
В связи с различными толкованиями данного вопроса и учитывая его важность, появилась настоятельная необходимость более четко разобраться в существе проблемы, уточнить свою собственную точку зрения по ней, высказать некоторые новые соображения. Исходными позициями здесь должны быть важнейшие высказывания классиков марксизма-ленинизма о государстве,
Ф. Энгельс и В. И. Ленин отчетливо показали, чем государство отличается от родового строя. По сравнению со старой родовой организацией государство отличается, во-первых, разделением подданных государства по территориальным делениям; во-вторых, учреждением публичной власти, состоящей не только из вооруженных людей, но и из вещественных придатков, тюрем и принудительных учреждений всякого рода, которые были неизвестны родовому устройству общества; в-третьих, возникновением чиновничьего аппарата, обладающего публичной властью и правом взыскания налогов, которые совсем не известны родовому строю.
По В. И. Ленину, государство возникает тогда, когда «появляется такая особая группа людей, которая только тем и занята, чтобы управлять, и которая для управления нуждается в особом аппарате принуждения, подчинения чужой воли насилию — в тюрьмах, в особых отрядах людей, войске и пр...».
В македонской истории нет возможности проследить наличие компонентов, характеризующих государство на ранней стадии развития. Памятники т. н. гальштадской культуры в Македонии свидетельствуют о наличии еще родовой организации у македонян. Могильник в Пателе, раскопанный русскими [11] археологами, интересен тем, что он отчетливо сохранил родовой принцип захоронения. Вместе с тем археологический материал говорит уже и о далеко зашедшем расхождении родового строя. Известно, что раскопки в Пателе дали довольно значительное количество предметов из керамики, бронзы и железа. Наряду с глиняными сосудами и изделиями из бронзы, среди которых был большой бронзовый меч, обнаружено много железных мечей, ножей, стрел, наконечников копий. При раскопках в Чаучице также обнаружены глиняные сосуды, бронзовые или золотые украшения и железное оружие: щиты, большие ножи и мечи. Железные наконечники копий найдены также у р. Вардар и в верхней части долины Галиакмона. Эти памятники совершенно определенно свидетельствуют, во-первых, о том, что ремесло у македонских племен достигло значительного уровня. Многочисленные бронзовые украшения, искусно сделанные фибулы, бусы, браслеты, подвески, запястья большого веса и размера, амулеты, небольшие золотые диски с вытесненными геометрическими рисунками несомненно говорят о высоком развитии техники обработки бронзы. Во-вторых, находки бронзовых, и особенно железных орудий и оружия, указывают как на дальнейшее развитие производства, так и на роль войны, которая становилась тогда, по выражению Ф. Энгельса, «постоянным промыслом».
К гальштадскому периоду относятся и археологические открытия в Куманове на территории северной Македонии. Кумановские находки представляют редкий случай накопления в одном месте группы памятников, характеризующих целый культурный комплекс. Эти находки хорошо связываются с находками в Чаучице, имеют точки соприкосновения с раскопками из Эгейской Македонии в Верии и Пателе.
По утверждению югославского археолога д-ра Милутина В. Гарашанина, культура ранней фазы македонского гальштадта находится под влиянием культуры западнобалканских иллирийцев и племен северных областей, т. н. фрако-киммерийской группы. Эти культурные влияния образовались в результате непосредственного соприкосновения, а на отдельных территориях формировались и локальные продукты материальной [12] культуры, которые мы узнаем под именем дарданцев, пеонийцев, македонян.
Однако не следует забывать, что в экономической жизни гальштадских племен и территорий, входивших в сферу их влияния, железо все еще играло сравнительно ограниченную роль. В советской археологической науке высказывается мнение, что довольно большое число богатых погребений эпох бронзы и раннего железа, рассредоточенных в разных областях, преимущественно там, где находились залежи естественных богатств, и в пунктах междуплеменного обмена, можно рассматривать только как свидетельство начала имущественного расслоения общества. Должно пройти много времени, прежде чем окончательно разрушится родовой строй и возникнет государство. Это относится и к Македонии.
Конец гальштадского периода в Македонии знаменует собой начало культуры Требениште, которую Гарашанин датирует концом VI в. до н. э. Эта культура, богатая уникальными памятниками, вызывает много споров среди ученых, главным образом по вопросам датировки археологических данных, а также относительно непосредственных носителей этой культуры. Некрополь в Требениште датируется: акад. Н. Вуличем — VI в. до н. э., Попович относит его ко второй половине V в. до н. э., акад. М. Васич — к IV в. до н. э., П. Лисичар — к IV— III вв. до н. э. Вулич считал, что в этом некрополе были захоронены иллирийцы или македоняне. Позднее он пришел к выводу, что в нем покоится иллирийская знать. В книге по истории Югославии высказана мысль о том, что в Требениште мы имеем дело с греческой колонией. Наконец, П. Лисичар полагает, что основными носителями «требеништской цивилизации» были горномакедонокие племена линкесты. Какие противоречивые мнения ни были бы высказаны по поводу датировки этого памятника и его создателей, они не могут отрицать влияния этой культуры как на Македонию, так и на прилегающие к ней земли. Не исключена вероятность, что предметы некрополя относятся к более продолжительному периоду, наиболее ранние из них, особенно чернофигурная керамика, к концу VI в. до н. э., а другие — ко второй половине V в. до н. э. Вулич предполагал, что с местными жителями Требениште и его [13] окрестностей вели оживленную торговлю греческие торговцы. Еще в конце VI в. до н. э. они привозили свои товары на северный берег Охридского озера и торговали не только с населением Требениште, но и по всей области. Это еще лишний раз подтверждает наличие в конце VI в. до н. э. торговых отношений между Македонией и Грецией, что не могло не отразиться на общественном строе македонян. Как известно, первобытный обмен между племенами с совершенно однородной ступенью развития не вызывает каких-либо существенных изменений в общественном строе. Но когда племена с разлагающимся родовым строем вступают в отношения, мирные или враждебные, с народностями, уже вступившими на ступень классового общества, наблюдается определенное влияние ранних рабовладельческих государств на «варварские племена». Такое влияние со стороны греческих колоний и греческих государств на македонские племена, безусловно, имело место. Их торговое вмешательство усиливало процесс разложения родового строя. Но значение этого вмешательства не следует преувеличивать.
Археологический материал гальштадского периода и т. н. «требеништской цивилизации» сохранил нам и локальные варианты македонской материальной культуры. Археологические памятники этого времени показывают македонское общество в состоянии далеко зашедшего разложения родового строя. Но о наличии государственной организации они не говорят. Не дают никаких достоверных сведений о раннем ее существовании и литературные источники.
Первые литературные данные о Македонии связаны с преданием о теменидах. В рассказах Юстина и Диодора о них упоминаются три имени царей, еще совершенно не известных Геродоту и Фукидиду: Каран, Кен и Тирм. С именами двух последних не связывают никаких исторических событий. Рассказы касаются только Карана, потомка Теменеса, брата царя Фейдона из Аргоса. Каран пришел в Эматию с множеством греков, где он и основал свое царство. Геродот не знает никакого Карана. Он называет основателем македонского царства Пердикку I, который бежал из Аргоса к иллирийцам с двумя своими братьями. Из Иллирии они перешли в Македонию, которую затем покорили.
Мы можем предположить, что сказания о теменидах как основателях Македонского царства и родоначальниках македонских царей искусственно сплетены в миф о походах дорийцев и возвращении Гераклидов. Они политически [14] тенденциозны, ибо показывали родословную басилеев, захвативших наследственную власть Гераклидов, а божественное происхождение власти, естественно, должно было возвеличить ее значение и поднять ее авторитет.
В данном случае мы не будем рассматривать историческую достоверность и политическую тенденциозность этих версий. Они уже были предметом нашего изучения. Нас они интересуют сейчас в связи с вопросом о времени возникновения Македонского государства. Прежде всего, в этих оказаниях отчетливо показано, что до прихода теменидов в Македонию там велась ожесточенная межплеменная борьба, которую пришельцы пытались использовать в своих интересах. Борьба шла между населением южной Македонии Эордеи и царем орестов. Миф об Архелае, который ассоциируется с мифом о Каране, указывает, что Архелай, сын Теменеса, изгнанный своими братьями, пришел в Македонию к царю Эордеи Кисею, который вел борьбу со своими соседями. Темениды выселяли или обращали в бегство жителей завоеванных районов, в некоторых случаях даже порабощали их. Фукидид говорит о насильственном перемещении македонских племен. Он говорит о почти полном истреблении эордейцев, об изгнании или даже порабощении жителей, о том, что македоняне покорили своей власти и остальные племена (των αλλων εθνων). Правда, в тексте Фукидида далеко не все ясно, и главным образом, не ясно время, когда эти события совершались. Мы не знаем, как это насильственное перемещение населения повлияло на развитие производительных сил. Во всяком случае, они не дают нам никакого права считать, что в это время созрели условия для возникновения государства. Между тем итальянский историк Р. Парибени называет Карана главой государства. Он полагает, что во времена легендарных Карана, Пердикки и Архелая уже существовало Македонское государство. Для такого утверждения нет никаких оснований. Смущает только единственное указание Юстина, что Каран, изгнав Мидаса и других царей, стал править один и был первым, кто, объединив племена разного происхождения (gentibus variorum populorum), сделал Македонию единым целым (unum corpus) и дал своему растущему царству основу для дальнейшего расширения. Другие источники не говорят о Каране как [15] о создателе единого Македонского царства. Кроме того, само утверждение Юстина о Каране противоречит его собственным указаниям относительно Филиппа II, которому он также приписывает, что он из многочисленных племен и народов «создал единое царство и единый народ» (unum regnum populumque constituit). Весьма вероятно здесь усмотреть смешение Карана с Филиппом, при котором действительно такое объединение имело место. Между тем до Аминты I организация власти у македонян была еще очень элементарна. Источниками хорошо прослеживается военная функция вождя. Он воюет под руководством своей дружины, ведет тяжелую борьбу с иллирийцами, захватывает чужую территорию, в некоторых случаях даже порабощает население и приобретает пленных. Но такую роль выполняют и гомеровские вожди, которые, как известно, не являлись еще руководителями государства. Можно в какой-то мере говорить и о религиозной функции вождя. Болгарский ученый Г. Кацаров доказал, что в легенде о Каране скрыт зооморфный миф. Македоняне первоначально почитали бога козла по имени Каран (рогатый). Известно в Греции широкое распространение родовых эмблем, которые обычно помещались на щитах: дракона, бычьей головы, змеи и др. Такие родовые эмблемы имели место и у македонян, особенно связанные с тотемным животным козой. Легенда о стаде, за которым, по предсказанию дельфийского оракула, следовал Каран, свидетельствует не только о пережитках тотемизма, но и о выполнении религиозной функции вождя. Проследить какие-либо компоненты, характеризующие государство, в этих фактах никак не возможно. Никем из историков и археологов здесь не обнаружено типичных для государства признаков рабства. Источники не упоминают ни о налогах, ни о чиновниках, ни о тюрьмах, ни о постоянном войске. Такое умолчание не является случайностью.
Литературная традиция ничего принципиально нового в этом вопросе не дает и относительно правления Аминты I, деятельность которого падает на вторую половину VI в. Лишь в конце VI в. наблюдается известное расширение македонской территории к востоку и югу до берегов Стримона и Эгейского моря. Македония вступает в связь с другими государствами, в том числе с Афинами, о чем свидетельствуют, в частности, приятельские отношения Аминты с Писистратом во время изгнания последнего из Афин и в период его руководства [16] Афинским государством. Деловые отношения между Македонией и тираном Афин останутся до смерти последнего и сохранят тот же характер при его преемниках. Наличие торговых связей между Македонией и Афинами, безусловно, говорит о больших сдвигах в экономике македонского общества. Это подтверждает и то положение, что Писистрат, как указывает Аристотель, в районе Пангеи «собрал деньги и войско». Вместе с тем власть Аминты была непрочной. Она фактически распространялась только на Нижнюю Македонию. Что касается Верхней Македонии, особенно Линкестиды и Элимиотиды, то они управлялись отдельно вождями, которые, по Фукидиду, назывались «союзниками и подданными» Аминты. Когда Персия начала свое проникновение на Балканы, Аминта не мог оказать персам сопротивления.
В начале V в. наблюдается дальнейшее развитие социально-экономических отношений в македонском обществе. В это время источниками засвидетельствован рост земледельческого и скотоводческого производства. Об этом говорят изображения на монетах коз, лошадей, быков и погонщиков. При Александре I чеканка монет достигла больших успехов. Самые древние из них датируются эпохой, предшествующей 480 г. Особенно обильной была чеканка в мастерских Эги и Пидны. Они различаются многими типами и сами по себе являются доказательством того высокого уровня, которого достигло македонское ремесло. Развитие монетного дела, известная унификация его в руках Александра, разработка последним серебряных рудников подтверждает факт дальнейшего развития денежного хозяйства и торговли у македонян. То, что Александр уничтожил монеты племен и выпустил в обращение свою собственную, несомненно указывает на то, что между племенами утвердились более оживленные торговые связи и отношения, чем раньше, когда каждое племя имело свою монету. Экономические и политические взаимоотношения Македонии с Персией и Грецией, определившиеся особенно в эпоху греко-персидских войн и после них, также говорили о торговых связях македонян с этими странами.
Глубокое социальное расслоение, усиление власти царя; обширные экономические сношения с другими странами могут служить доказательством того, что в конце VI — начале V вв. до н. э. на территории Нижней Македонии начинало складываться раннемакедонское государство. Такого рода государства располагали еще слабым аппаратом связи и средствами сообщения, естественные преграды были большим препятствием для объединения. Образование государства шло в пределах географических границ, гораздо более узких. «Технически слабый государственный аппарат обслуживал [17] государство, распространявшееся на сравнительно узкие границы и узкий круг действий». Слабое развитие рабства в Македонии вызывало нечеткость социальной структуры македонского общества, а военный характер возникающего государства гипертрофировал отдельные компоненты государства за счет других.
Во второй половине V в. до н. э. Македонское государство расширило свою территорию и лучше ее охраняло. В стране уже развивалась городская жизнь. Фукидид отмечает различные категории городов: города, являвшиеся центрами торговли и ремесла, расположенные в прибрежных торговых районах или на главных путях. Эти города он обозначает термином πολις, другие определяет как πολισμα, третьи — как χοριοω. Очевидно, что, кроме городов с интенсивной экономической и политической жизнью, были города с земледельческим обликом, а также поселения, представляющие укрепленные племенные убежища. К концу V в. Македония была разделена на городские округа. Упрочилось и расширилось ее влияние в Греции. Возросла военная мощь Македонии, улучшились средства сообщения и связи для экономической, военной и административной деятельности. Вместе с тем македонская государственная организация еще не была прочной. Отсутствовала регулярная армия. Основной военной единицей еще считалась конница, которая без решающей помощи пехоты не смогла выполнять сложные стратегические и [18] тактические задачи. Не существовало еще прочного порядка престолонаследия. Расширение государственной территории происходило в основном при помощи внешней силы. Это особенно наблюдается в первой половине IV в. до н. э. Физическое уничтожение македонских царей, борьба отдельных представителей македонской знати за власть — свидетельство наличия в государстве сепаратистских тенденций. Всем этим объясняется тот факт, что в первой половине IV в. до н. э. в период внутренних смут, ослабления царской власти и активного вмешательства в страну греческих государств Македонское государство оказалось очень ослабленным и раздробленным.
В то время как на территории Нижней Македонии уже существовало государственное объединение, племена Верхней Македонии: элимиоты, оресты, линкесты — жили еще в условиях родоплеменного быта, имели своих собственных вождей и управлялись самостоятельно. Описывая приготовления Ситалка к походу против Македонии, Фукидид говорит, что Пердикке тогда была подвластна лишь Нижняя Македония, а каждое племя (’ετνη) Верхней Македонии имело своего царя. Эти цари ревностно отстаивали свою независимость от агрессивных поползновений Македонского государства. Еще во второй половине V в. оно не распространило свою власть на территории всей страны. В верхней ее части активизировалась антигосударственная коалиция в Линкестиде и Элимейе, поддержанная фракийцами и афинянами. Афины поддерживали брата Пердикки Филиппа и Дерда, линкестийцы и элимиоты, не желавшие укрепления единой власти македонского царя, были за Филиппа. Пердикка стремился победить вождя линкестов Арабея. Архелай продолжал борьбу с вождями Верхней Македонии. Последние использовали конфликт Архелая с жителями Пидны для того, чтобы напасть на него. Его военные реформы и другие мероприятия по укреплению государства сильно обеспокоили руководителей Верхней Македонии, боявшихся потерять свою независимость. Вследствие этого против Архелая возникла сильная оппозиция, возглавляемая царем линкестов Арабеем и царем элимиотов Сирхой. Линкесты оказались и в первой половине IV в. до н. э. мало покорными подданными македонского царя. В его взаимоотношениях с руководителями Верхней Македонии были и периоды мирных и даже дружественных отношений. [19] Но они еще не свидетельствуют о присоединении их территории к македонскому государству. Для выполнения этой цели македонские цари прибегали к помощи своей и внешней силы. Борьба Македонского государства за выполнение своей внешней функции, в частности за присоединение горномакедонских племен, и сопротивление, оказанное ему со стороны носителей родового строя, являются не отдельными независимыми процессами, а двумя сторонами одного и того же процесса сложения Македонского государства на территории всей страны, завершившегося к середине IV в. до н. э. Болгарский ученый Александър Фол в своей обстоятельной рецензии весьма положительно оценил первую часть нашей монографии. Вместе с тем он высказал некоторые возражения относительно категоричности, с какой мы определяем середину IV в. как резкую грань между родовым строем и классовым обществом, государством у македонян. А. Фол правильно; подчеркивает постепенность и продолжительность перехода от одного этапа к другому, факт слабого развития рабовладения в Македонии, объясняющий устойчивость там родового строя. Мы бы хотели, однако, пока оставить в силе наше утверждение о том, что важной исторической гранью в развитии македонского общества была именно середина IV в. до н. э. Именно в это время мы отчетливо можем проследить все компоненты, характеризующие государство. Это, однако, не исключает факта наличия пережитков радо-племенного строя, которые в Македонии были очень живучи и существовали довольно долго. Устойчивость родоплеменных отношений питала антигосударственные выступления со стороны представителей отживающего родового строя. Но эти выступления, исторически обреченные, уже не могли оказывать существенного воздействия на судьбы государства. В основном и решающем родовой строй потерпел поражение, иначе не могло возникнуть государство. В связи с этим известный интерес представляет и та форма государственного устройства, которая получила реальное воплощение в Македонии.
В свое время Ф. Энгельс рассмотрел в отдельности три главные формы, «в которых государство поднимается на развалинах родового строя»: Афинское государство, государство в Риме и государство у германцев. Наиболее классическую форму получило Афинское государство, возникшее непосредственно и преимущественно из классовых противоположностей, развивающихся внутри самого родового общества. В Риме государство возникло в условиях борьбы многочисленного, бесправного, но несущего обязанности плебса, окружавшего аристократию, в замкнутую группу которой [20] превращается родовое общество. Победа этого плебса «взрывает старый родовой строй и на его развалинах воздвигает государство, в котором скоро совершенно растворяются и родовая аристократия и плебс». Наконец, у германских победителей Римской империи государство возникает как непосредственный результат завоевания обширных чужих территорий, для «господства над которыми родовой строй не дает никаких средств». При том, если это завоевание не сопровождается серьезной борьбой с прежним населением, если уровень экономического развития покоренных народов и завоевателей почти одинаков и экономическая основа общества остается прежней, то родовой строй в видоизмененной форме может продолжать существовать в течение целых столетий. Не трудно понять, что условия возникновения Македонского государства приближаются к форме, которую мы условно назовем «германской». Они и определили живучесть родоплеменных пережитков. При всем этом в середине IV в. до н. э. внутренняя и внешняя политика Филиппа II вывела Македонское государство на широкий путь внешнеполитической жизни и превратила его в сильнейшую военную державу на Балканском полуострове.
Таковы некоторые новые соображения по поводу вопросов, затронутых нами в первой части нашей монографии.
Наше исследование по античной Македонии создавалось в течение длительного времени. Подробный историографический обзор в первой и второй части монографии показывает, чем автор обязан своим предшественникам. Его работе способствовали также личные советы и консультации ряда видных ученых. Многим автор обязан крупному советскому историку проф. А. В. Мишулину, который первый направил его на изучение трудной, малоразработанной в советской историографии темы. Полезными оказались советы автору со стороны проф. В. Ф. Гайдукевича, научных работников античного отдела Госэрмитажа, ныне покойных профессоров С. И. Ковалева и И. Н. Бороздина. Помогли ему также замечания, сделанные болгарскими и югославскими коллегами.
При охвате продолжительного исторического периода, исследовании разнообразного и разноценного круга источников автор не имел возможности с одинаковой подробностью осветить все интересующие его вопросы. Некоторые из них в общей картине, которую мы пытались нарисовать, остались гипотетичными; некоторые недостаточно ясными и убедительными.
Надеемся, что наше исследование послужит стимулом к дальнейшему изучению отдельных, конкретных сторон важной исторической проблемы, которая положена в основу нашей работы, и позволит лучше, чем до сих пор, осветить роль античной Македонии в исторических судьбах греко-римского мира. [21]
Введение
Македония эллинистического и римского времени не была предметом специального научного изучения. Хотя отдельные проблемы этих эпох интересовали историков, но в целом судьба Македонии в новых исторических условиях, начавшихся после восточных походов Александра, почти не привлекла внимания исследователей. Это положение объяснялось двумя обстоятельствами. Во-первых, недооценкой того значения, которое Македония имела в античном мире после римских завоеваний на Балканском полуострове. Борьба Македонии в македонских войнах, сначала за преобладание в восточном Средиземноморье, потом за собственное существование, не могла не заинтересовать исследователей-античников. Но в силу ряда социально-экономических причин характерные черты эллинистической эпохи получили свое наиболее яркое выражение не в монархии Антигонидов, а в царствах Птолемеев и Селевкидов. Поэтому именно последние изучались более подробно, эллинистическая же Македония не представляла при таком положении значительного исторического интереса. После того как она вошла в состав римской провинциальной системы, ее место в этой системе оказалось еще более скромным. Восточные провинции, с их хозяйственной и культурной спецификой, овладели вниманием историков в гораздо большей степени, чем провинциальная Македония; казалось, что ее история мало что могла добавить к выяснению существа развития римских провинций.
Такая точка зрения на историю римской Македонии не может считаться правильной. Без конкретного изучения каждой римской провинции в отдельности, без выяснения их исторического своеобразия нельзя понять основных процессов античного рабовладельческого общества эпохи его расцвета и гибели. Известно, что римские завоевания создали провинциальную систему из областей, находившихся на разных ступенях общественного развития — от первобытно-общинного строя до классической формы рабовладения. Каждая провинция имела свои особенности в хозяйственном и общественном развитии и свое особое место в истории Римского государства. Исторические [22] процессы, характерные для всей Римской империи в целом, специфически преломлялись в каждой провинции по-разному, каждая провинция по-своему влияла на развитие всей Римской империи в целом. И только изучение истории всех римских провинций, установление конкретного хода исторических событий на их территории дает возможность превратить историю Римской империи из истории императоров в подлинную историю народов, завоеванных Римом. При решении этой задачи отодвигается на второй план степень исторической значимости той или иной провинции, поскольку история каждой в той или иной мере имеет значение для исторического познания, Македония в этом отношении не составляет исключения, тем более, что в римский период она сыграла довольно значительную роль. Об этом, в частности, могут свидетельствовать, наряду с многочисленными раскопками, результаты систематических раскопок Стоби и Филипп.
Помимо широкого использования ее производительных сил римлянами, Македония была для Рима, для защиты его коммуникаций в восточном Средиземноморье важным стратегическим центром. Хотя в самой Македонии этого времени происходили существенные изменения в хозяйственной, политической и общественной жизни, в этническом и культурном отношениях, историческое своеобразие македонской провинции, особенности ее экономики, социально-политических отношений в исторической литературе почти не разрабатывались.
Римская Македония недостаточно изучена, во-вторых, вследствие неудовлетворительного состояния источников. Недостаточность археологических и эпиграфических данных, фрагментарность, тенденциозность античных литературных памятников, гипертрофия ими политического фактора и принижения фактора социально-экономического отпугивали ученых от исследования этой проблемы. В лучшем случае она в какой-то мере решалась в плане описательном, без выяснения той роли, которую Македония сыграла в греко-римском мире.
Эти два обстоятельства не могли не наложить своего отпечатка на большую часть работ по римской Македонии, касавшихся главным образом отдельных вопросов ее истории. К этим работам у нас нет нигилистического отношения. В них накоплено значительное количество фактического материала, использованы источники, сделаны некоторые верные наблюдения. В. И. Ленин указывал, что надо уметь в буржуазных работах отсечь их реакционную тенденцию и извлечь из них то полезное, что может быть переработано в интересах марксистской науки. [28]
Македонией изучаемого периода впервые заинтересовались путешественники и географы, которые ставили перед собой главным образом практическую задачу: изучить географию и топографию страны, через территорию которой лежал важнейший путь на Восток.
В 1831 г, обнародовал свои путевые заметки французский консул в Солуни Кузинер. Путешествуя по Македонии, он знакомился с ее античными памятниками и нумизматикой. С 1835 года английский офицер Zeake стал вести дневник с описанием его четырех путешествий по северной Греции и экскурсами в античную историю и географию. В 30-40-х гг. XIX в. Тафель изучал историю Фессалоники и Эгнатиеву магистраль (две монографии) главным образом с точки зрения географической. В 60-х гг. прошлого века более или менее систематическую географию Македонии античной эпохи написал Th. Desdevises-du-Dézert, он не всегда удачно пытался связать физическую географию с политическими и историческими вопросами. В 70-х гг. на остатки македонских древностей обратил внимание Ганн; он дал описание двух своих путешествий по Македонии.
В работах общего характера истории Македонии, истории римских провинций вообще не уделялось достаточного внимания. Не усилился интерес к македонской тематике и тогда, когда расширился круг источников и на основе разработки эпиграфических данных и других вспомогательных исторических дисциплин стали создаваться обобщающие труды.
В 60-х гг. Эмиль Кун опубликовал двухтомную монографию «Городское гражданское управление Римской империи вплоть до времен Юстиниана». Одна глава ее, имеющая известный интерес при характеристике македонских городов, посвящена македонскому городскому устройству. При изучении этого вопроса внимание автора привлекло то положение, что, хотя Македония и была монархическим государством, она имела города с греческой формой правления, т. е. республиканские общины. Кун пытается выяснить, что является [24] весьма положительным, местоположение ряда македонских городов и населенных пунктов. Но в принципиальных выводах историка ощущается по отношению к македонской истории, хотя и робко высказанная, романофильская тенденция. Автор приходит к заключению, что римляне уважали исторические и территориальные условия и учреждения союзников по империи.
Эта работа в целом лишь в ограниченной степени ставит перед собой широкие исторические задачи; она и является главным образом сводкой источников. Такой же характер носит и история Греции в период римского владычества, написанная Герцбергом. К этим работам примыкает и исследование Г. Финлея, в котором автор прослеживает влияние древних учреждений на судьбу греческого народа под римским владычеством. Как и Кун, Финлей подчеркивает миролюбивый характер римских завоеваний, оставивших греческую жизнь «нетронутой». Эти завоевания, по мнению автора, принесли для Македонии уменьшение налогов, а для греков — счастье. «Завоевания римлян, — писал он, — приходились по сердцу большинству греческого населения, которое смотрело на уничтожение мелких независимых правительств в стране как на необходимый шаг к улучшению собственного быта».
Можно было бы упомянуть и другие работы подобного рода, но они имеют второстепенное значение и стоят в стороне от основных проблем эллинистической и римской Македонии. На протяжении длительного времени эти проблемы изучались попутно, в связи с изучением греческой и римской истории; Македония эллинистического и римского периодов лишалась тем самым права на самостоятельное изучение, что было, конечно, глубоким заблуждением.
Известный интерес к отдельным проблемам эллинистической и римской Македонии и особенно к римским провинциям мы наблюдаем у представителей буржуазно-либеральной школы России и Запада с середины XIX в. Значительный [25] вклад в изучение эллинистического периода, в разработку вопроса о римских провинциях внесла русская историческая наука буржуазно-либерального направления.
В России до либеральных историков начал изучать проблему римской провинциальной системы революционно-демократический журнал Некрасова «Современник». В 1852 г. на его страницах была напечатана статья «Провинциальный быт древнего Рима». В ней правильно рассматривается политика римлян в провинциях, подчеркивается беспощадная эксплуатация провинциального населения римской администрацией, злоупотреблявшей властью, подвергавшей провинции «всем крайностям своего произвола и корыстолюбия». Автор утверждает, что сущность римского управления провинциями оставалась во все времена одинаковой: менялись только формы, но сущность оставалась прежней. Весь подвластный Риму провинциальный мир, мир разных городов и народов, составлял постепенную лестницу прав и отношений, изменявшихся в зависимости от степени преданности провинциалов римлянам. В системе разъединений, в осуществлении принципа разъединять и властвовать заключались, по автору статьи, условия возвышавшегося над всем величия и могущества Рима. Эта работа была первой в русской, да и, пожалуй, в западноевропейской историографии, правильно освещавшей провинциальную политику Римского государства.
Более подробно эта важная проблема истории рабовладельческого общества изучалась в московской школе всеобщих историков Т. Н. Грановского.
Еще в 40-х гг. в своем лекционном курсе Т. Н. Грановский в обзоре экономического состояния империи известное место уделял римским провинциям, которые, по характеру цивилизации и языку, были им разделены на две половины: греческую — восточную, западную — латинскую. Грановский, как и Ешевский, со всей силой подчеркивал важность изучения римских провинций, без чего, по их мнению, невозможно подлинно научное объяснение истории Римской империи. Большое значение Грановский придавал вопросу об отношении Рима к его провинциям. Он правильно отмечал, что в эпоху республики представители сенаторской знати не обеспечивали рационального управления провинциями: в погоне за [26] наживой они безмерно грабили провинциальное население, чем приводили его к разорению и способствовали обострению борьбы между Римом и провинциями. «Никогда, может быть, не тяготело одно сословие над другим так, как тяготела римская аристократия над провинциями: она питалась их кровью и потом». Такое положение грозило самому Римскому государству тяжелыми последствиями.
Улучшение правления в провинциях, создание в них разумной централизованной администрации было, по мнению Грановского, важнейшей задачей императорской власти. Грановский уделяет особое внимание провинциальной политике Августа и Тиберия. Справедливо подчеркивая наличие перемен в способе управления провинциями в императорское время, Грановский в силу своего идеалистического мировоззрения не мог правильно объяснить это явление и идеализировал взаимоотношения Рима с провинциями в период империи. Эта идеализация особенно ощущается в оценке им провинциальной политики Цезаря, Августа и Тиберия. С его точки зрения, Цезарь и Август своей политикой в отношении к провинциям заложили основы «слияния народов в одну великую семью». Тиберий, по Грановскому, был защитником интересов провинций, действовал в их пользу. Строгий и беспощадный в борьбе с злоупотреблениями провинциальных правителей, он беспристрастно разбирал жалобы провинциалов, им благодетельствовал. Преувеличивая значение Тиберия, как «лучшего» правителя для провинций, Грановский заключает, что Тиберий не из-за любви к человечеству покровительствовал провинциям, не из благородных побуждений, но «из любви к порядку, которая свойственна справедливости строгой, холодной, отчасти из ненависти к аристократии, которой не давал он поживиться за счет провинциалов». Исторические взгляды Грановского отражали настроение умеренно-либеральной буржуазии эпохи поднимающегося капитализма в России.
В 1853 г. в «Отечественных Записках» появилась работа ученика Грановского И. К. Бабста по истории эллинизма «Дмитрий Полиоркет». Она посвящена эпохе диадохов, эпохе, чрезвычайно богатой событиями и бедной источниками. Эта работа явилась первой по истории диадохов на русском языке. Критикуя своего предшественника Дройзена за его некритический подход к источникам, Бабст стремился представить «эпизод из эпохи диадохов» на основе серьезного [27] исследования источников. Выбор темы объяснялся автором тем, что «ни в одной личности не отразилась так ярко эпоха диадохов, как в Дмитрии. Всем существом своим принадлежал он к этому бурному, беспокойному времени и долгое время был центром, около которого вращались все события». В статье, написанной в историко-беллетристическом духе, дается общая характеристика диадохов, «неукротимые, честолюбивые характеры» наиболее видных их представителей. Перед читателем выступают расчетливый Птолемей, необузданный в своем желании власти Антигон, энергичный, но неуравновешенный Дмитрий. Излагая события от смерти Александра до битвы при Ипсе, Бабст приходит к выводу об исторической неизбежности распада монархии Александра. Действительные причины этого процесса Бабсту неизвестны. Изображая эпоху диадохов с ее непрерывными войнами и разрушениями как годину испытаний для народов Греции и Востока, он почти не показал процесса созидания в это время, расширения экономики и хозяйства, ликвидации прежней замкнутости и изолированности. И в этой и в других работах Бабста чувствуется влияние романтизма, присущего исследованиям Грановского и его учеников.
В 1858 г. С. В. Ешевским в Московском университете был прочитан курс «Центр римского мира и его провинции». Эти лекции появились в печати за 20 лет до выхода в свет V тома «Истории Рима» Теодора Моммзена и являлись в мировой исторической литературе первой попыткой дать очерк истории римских провинций.
При изучении римских провинций Ешевский мало останавливается на социально-экономических вопросах жизни, главное внимание он сосредоточивает на живучести разных этнических элементов в составе населения империи, начиная от самой Италии до западных и восточных провинций. Его интересует проблема этногенеза и формирования народностей, проблема романизации и культурного взаимодействия Рима с провинциями как двусторонний процесс взаимного проникновения и культурного влияния. Впервые в мировой науке выявлены итоги этого взаимодействия и подчеркнута [28] важная мысль о том, что историю Рима можно понять до конца лишь при изучении покоренных им народностей.
Заслуга Ешевского заключается в том, что он стремится рассмотреть историю каждой провинции в отдельности, показать особенности ее жизни. Так, он отмечает вражду кланов в Галлии, особое политическое положение Египта, стратегическое значение Македонии для контроля за нижним течением Дуная, глубокое проникновение римлян в западную Африку. Сравнивая западные и восточные провинции, он подчеркивает, что на западе был центр латинского влияния, а на востоке господствовал эллинизм. В обзоре восточных провинций Ешевский проводит мысль о слабом римском влиянии в них; там более сильной оказалась греческая культура. На примере этих провинций особенно ярко выступает процесс обратного влияния покоренных народностей на Рим.
С. В. Ешевский правильно исходил из основного классового деления античного общества на свободных и рабов, но, будучи в основе своей исторической концепции идеалистом, он не вскрыл глубоких классовых противоречий, существовавших в римских провинциях в основном между рабовладельцами и рабами, и противоречий между владельцами крупных поместий и зародившимся тогда колонатом. Поэтому оставались не выясненными те силы, которые двигали историческую жизнь вперед и неизбежно приводили римское рабовладение к упадку.
Будучи представителем русской либеральной буржуазии, Ешевский испытал на себе благотворное влияние идей русской материалистической философии, освободительных идей революционеров-демократов. Сформировавшиеся под их влиянием взгляды историка на основные проблемы римской истории были более прогрессивными, чем воззрения западных историков, вульгаризировавших и модернизировавших исторические события. Ешевский, как и Грановский, не был модернизатором. Ему была чужда всякая вульгаризация. В ряде интересующих нас вопросов, в частности о сущности провинциальной системы, он поднялся на голову выше крупнейших представителей буржуазной исторической науки Запада.
Известно, что 60-70 гг. прошлого столетия были годами расцвета русской передовой науки, протекавшего в жестокой борьбе прогрессивных ученых против представителей так [29] называемой «официальной», реакционной науки. В эти годы значительных научных успехов достигли и русские античники. Если буржуазная западноевропейская историография всячески избегала вопросов классовой борьбы, русские ученые в лице В. Г. Васильевского занялись серьезным изучением социального движения в древности.
В. Г. Васильевский (1838—1899), прежде чем стать крупным византиеведом, был античником, интересовавшимся главным образом проблемами эллинизма. Ему принадлежит важное исследование по истории эллинистического периода, посвященное изучению социальных реформ Агиса и Клеомена. В этой работе, основанной на большой источниковедческой базе, характеризуется также политическое устройство Спарты и ахейского союза.
Революционные события 80-х гг. пробудили к деятельности лучших представителей русской интеллигенции. Зажатые в тисках реакционного устава 1884 г., душившего свободу преподавания и научного исследования, передовые ученые продолжали свою активную деятельность и на протяжении 80-90-х гг. внесли много нового и ценного в развитие русской и мировой науки. В то время как в западной историографии, особенно после Парижской Коммуны, побеждали все более реакционные течения, русская либеральная наука переживала свой подъем. Несмотря на крупные политические и методологические пороки своих концепций, русские ученые выступали против реакционных взглядов буржуазных историков Запада и оказали прогрессивное влияние на западную историографию.
Вслед за солидными работами Васильевского в 70-х гг. и позднее начали появляться исследования прогрессивного профессора Киевского, а затем Казанского университета Ф. Г. Мищенко (1847—1906). [30]
Ф. Г. Мищенко принадлежит большая заслуга в изучении эллинистической Греции. В своем интересном исследовании «Федеративная Эллада и Полибий» он рассматривает состояние Греции в последнее время ее политической независимости. Во всем изложении чувствуется превосходное знание источников; вообще весь его труд своеобразен и оригинален. Определения эллинизма он не дает и чаще всего называет эллинистический период периодом македонского господства. Особую ценность работа Ф. Г. Мищенко имеет потому, что он изучает федеративное устройство греков, впервые в русской историографии подробно исследует историю возникновения и деятельности ахейского и этолийского союзов. Всем содержанием работы Мищенко утверждает мысль о том, что в период эллинизма наблюдается стремление к политическому единству. Автор решительно разоблачает реакционные, модернизаторские установки в этом вопросе многих западноевропейских ученых. Его работа не потеряла своего значения и до сих пор, хотя с целым рядом положений автора сейчас согласиться уже нельзя. Не может быть приемлема точка зрения Мищенко и на македонские завоевания. Он считает, что роль Александра и его походов была отрицательной: завоевания Александра принесли Греции только разрушения и несчастья. «Военное усиление Македонии и вторжение ее в эллинский мир не принесли с собой, да и не могли принести, ничего положительного, созидающего».
Мищенко не понял и в то время не мог понять исторического значения эллинизма. Для него эллинистический период — это отлив населения из Эллады, построение новых городов, распространение эллинских искусств, науки, языка в Азии и Египте. Правда, он замечает и более глубокие явления: «...выселение эллинов оживило торговлю и взаимные сношения народов, создало новые торговые центры, оставившие далеко за собой Афины и Коринф, накопленные персидскими деспотами несметные богатства были пущены в оборот; эллины завязали прямые сношения с Индией, внутренней Азией и южной Африкой».
В период деятельности Ф. Г. Мищенко в Казани на Украине — в Киеве и Харькове — стали появляться важные работы по истории римских провинций. К ним следует отнести труды профессора Киевского университета Ю. А. Кулаковского, [31] касающиеся экономики провинции, и работу харьковского ученого Л. Ю. Куля о провинциальных собраниях.
Много сделала в изучении интересующего нас вопроса школа Ф. Ф. Соколова, из которой вышли все специалисты по греческой эпиграфике в России.
Прежде всего важное значение имеют работы самого Ф. Ф. Соколова. В 1879 г. появилась его замечательная статья «Афинское постановление в честь Аристомаха Аргосского». С. А. Жебелев назвал эту работу изумительной «по тонкости, детального анализа». Она является очень важной для выяснения взаимоотношений Македонии с Грецией во времена Антигона Гоната.
В 1886 г. Ф. Ф. Соколов произнес актовую речь «Третье столетие до Р. X.», в которой дается периодизация греко-македонской истории этого века и краткая характеристика каждого периода. К этим работам примыкают статьи Соколова: «Александр, сын Кратера», «Битва при Косе и Антипатр архонт». Широко используя эпиграфический материал, Соколов сделал ряд интересных наблюдений и выводов. Он был намерен написать целую серию статей о Македонии и Греции эпохи эллинизма. Об этом намерении свидетельствуют найденные С. А. Жебелевым в его бумагах названия этих статей. Но статьи, к большому сожалению, не были написаны.
Учениками проф. Соколова, в первую очередь С. А. Жебелевым, был создан ряд специальных монографий по истории отдельных провинций. Крупным исследованием является докторская диссертация С. А. Жебелева «Ахаика», которая имеет важное значение в изучении греческой истории с середины II в. до н. э. до конца III в. н. э., а также его монография по истории Афин в эпоху эллинизма. В этих трудах широко использован эпиграфический материал. Не затрагивая экономическую и социальную жизнь провинции Ахайи, автор тем не менее решает в этих работах ряд важнейших вопросов. Он [32] окончательно устанавливает время создания этой провинции, прослеживает историю ряда отдельных учреждений на ее территории, освещает вопрос об административном устройстве и внутренней организации провинции и ее отдельных общин.
В этих работах имеется важный материал и по македонской истории, поскольку Греция в то время была особенно тесно связана с Македонией и часто определяла как политику македонских царей на Балканах, так и политику римских рабовладельцев в отношении самой Македонии. В частности, работа «Из истории Афин» довольно подробно рассматривает вопрос о взаимоотношениях Афин с Македонией, историю борьбы греческой столицы за независимость от македонского влияния.
Из других работ С. А. Жебелева, касающихся нашей проблемы, следует отметить его статью о начале второй македонской войны.
К школе Соколова примыкает работа К. В. Хилинского о хронологии и хронографии македонских царей. В ней сообщаются интересные сведения по политической истории Македонии после смерти Александра. Важным является сообщение А. Никитского «Римляне о Персее», в котором разбираются данные, содержащиеся в декрете, изданном римлянами в честь победы над Персеем.
Что касается буржуазных исследователей Запада, то они изучали римские провинции с точки зрения их административного устройства и почти совсем не обращали внимания на социально-экономические вопросы провинций. Но даже при разборе юридических вопросов, связанных с провинциальным управлением, Македонской провинции отводилось незначительное место, хотя много интересного содержится в македонских источниках и по этим вопросам. Одновременно в буржуазной историографии стали проявляться романофильские тенденции, которые оправдывали римские завоевания и римскую провинциальную политику.
Наиболее отчетливо проримские позиции получили свое выражение в трудах крупнейшего историка буржуазной науки Западной Европы 2-й половины XIX в. Теодора Моммзена. Его исторические взгляды оформились в условиях политических устремлений германской либеральной буржуазии к [33] уничтожению феодальных пережитков и воссоединению Германии. Будучи страстным приверженцем идеи создания «демократической монархии» под главенством Пруссии, Моммзен как политический деятель и ученый боролся за осуществление этой идеи. Свои политические убеждения он перенес в римскую историю, которую написал с большим пристрастием, извращая события прошлого в угоду своим модернизаторским позициям.
V том истории Рима, вышедший в 1885 г., целиком посвящен римским провинциям. В довольно полном для того времени очерке римских провинций Македонии отведено крайне незначительное место. Очерк касается преимущественно провинциального административного устройства, городского самоуправления, военно-политических событий.
В своих трудах Моммзен стремится доказать прогрессивность миссии Рима при завоевании им других стран, в том числе Македонии и Греции. С его точки зрения, римляне не придерживались захватнической политики по отношению к другим народам, всегда вели лишь оборонительные войны и только под давлением сложившихся обстоятельств были вынуждены вовлекать в сферу своего протектората сначала Африку, потом Грецию и, наконец, Азию.
Моммзен указывает, что притязания римлян на роль покровителей всех эллинов не были пустой фразой. При изучении македонских войн им нарочито затушевывается агрессивный характер римской внешней политики. Моммзен указывал, [34] что все побудительные причины, и политические, и торговые, и моральные, заставили римлян вторично предпринять войну с Филиппом. Эта вторая македонская война, по его мнению, была одной из самых справедливых войн, когда-либо веденных Римом. Одержав победу при Киноскефалах, римляне, с его точки зрения, воспользовались своей властью, не злоупотребляя ею. Для подтверждения своей позиции знаменитый историк использует не только без должной критической оценки тенденциозную направленность источника, но и не совсем доброкачественный нумизматический материал. Это примечательно. Моммзен известен как большой знаток нумизматического дела, но для доказательства своей концепции он не брезгует сравнительно малоценными и сомнительными известиями. В частности, это видно по трактовке статеров с портретом Т. Квинкция Фламинина, победителя македонского царя в 197 г. до н. э. Моммзен полагает, что в выпуске подобных статеров можно усматривать проявление благодарности освобожденных греков счастливому полководцу и великодушному римскому народу. Другой авторитетный нумизмат Ленорман опровергает возможность такого толкования статеров и полагает, что их выпуск последовал по инициативе самого Фламинина. При такой интерпретации на первый план выступает не благодарность греков римскому военачальнику, а его кичливость победой, которую он одержал над ними. Правда, категорическое решение этого вопроса пока невозможно, хотя, ввиду латинской надписи Т. Quincti, можно отдать предпочтение Ленорману.
Не признавая за греками никаких способностей к политической жизни, Моммзен видел в уничтожении греческих городов, в упразднении федеративных союзов римлянами счастье для Греции. Объяснение этому он находит в том, что с римскими мероприятиями прекратились закулисные и пагубные интриги, омуты и бестолковое правление. Историк убежден, что установление провинциальной системы было большим благом для греков. «С введением непосредственного римского управления снова в некоторой степени наступил период мира и [35] благосостояния». Все это не оставляет сомнения в том, что в лице крупного немецкого историка Моммзена мы видим апологета захватнической политики римских рабовладельцев.
В развитии своей концепции Моммзен имел ряд последователей у себя на родине и за ее пределами. Так, французский ученый Гастон Буасье указывает, что он много пользовался историей Рима Моммзена. Он не всегда разделял его мнение, но даже в тех местах, где расходился с ним, можно заметить влияние его идей. «В настоящее время, — говорит Буасье, — он учитель всех, изучающих Рим и его историю».
Интересуясь вопросами римской культуры, особенно распространением ее влияния на периферии, Буасье высказывает ряд мыслей о жизни провинций, в которых совершенно отчетливо видна его зависимость от моммзеновской романофильской концепции. Буасье придерживается того мнения, что провинции в эпоху империи не страдали от римской эксплуатации, а наоборот, пользовались большим благосостоянием и даже несколько большей свободой. Стараясь оправдать римскую провинциальную политику, ее агрессивный характер, он доказывает процветание провинций под властью Рима. «Нередко, — пишет он, — провинции рисуются несчастными, трепещущими, униженными своими завоевателями, разоренными фиском и стонущими от безжалостности проконсулов, но такая картина совершенно фантастична. Напротив, все, по-видимому, доказывает, что провинции были тогда и богаты и довольны... никогда еще мир не был, если нельзя сказать, «так счастлив», то так богат: невозможно допустить, чтобы города, у которых хватало финансов, чтобы возводить такие великолепные постройки, были обобраны и доведены до нищеты римскими проконсулами, как это утверждают... Беспощадный во время борьбы, Рим опять становился милостивым после победы, лишь только ему не угрожала опасность». [36]
Останавливаясь на политическом значении апофеоза императоров, Буасье подчеркивает, что культ Рима и Августа был со стороны провинциалов выражением «признательности и покорности попечительному правительству, при котором «всему миру жилось так спокойно».
Предвзятая точка зрения романофильских историков на внешнюю политику Рима определила тенденциозность их взглядов на римскую провинциальную систему, в которой Македонии не уделялось должного внимания.
Трехтомная история Б. Низе, основанная на богатом фактическом материале и всестороннем использовании источников, по существу представляет собой всеобщую историю со времени потери Грецией независимости после херонейской битвы до 120 г. до н. э. В ней излагается история Греции и Македонии за 218 лет. Автор рассматривает эту историю совместно с историей Востока и Рима. Интересуясь, главным образом, внешнеполитическими вопросами, Низе оставляет без разрешения важнейшие проблемы римской Македонии, ее провинциального устройства, социально-экономического развития.
Как и его немецкие предшественники, Низе также стоял на позициях романоцентризма, определяя историю эллинистических государств во II в. до н. э. политикой Рима. Его победу на Востоке он считал победой порядка над анархией и «ужасами» демократического движения. Однако следует отметить, что в конкретном изложении исторических фактов, под их непосредственным давлением автору в ряде случаев удалось избежать крайностей романоцентризма и дать более или менее правильный анализ взаимоотношений между Римом и эллинистическими государствами. Некоторые высказывания автора, в частности, относительно положения Македонии после завоевания ее римлянами, заслуживают внимания, встречаются верные наблюдения. Особенно следует отметить то правильное положение автора при анализе нового римского порядка на македонской земле, что в основе этого порядка лежало стремление римлян ослабить Македонию и сделать ее безвредной.
В конце XIX и начале XX вв. историческая концепция Моммзена продолжала утверждаться, чему способствовала новая обстановка, которую переживал капиталистический мир. В. И. Ленин подчеркивал, что в эпоху империализма основная идейная направленность всей буржуазной общественной мысли определяется борьбой буржуазии против идей пролетарского [37] социализма, против марксизма, за сохранение основ капиталистического строя. Для достижения этих целей буржуазные ученые жертвуют научной истиной.
Реакционные тенденции буржуазной исторической мысли в это время получают особое выражение в резком выступлении против марксизма, попытках опровержения установленных им исторических закономерностей, в более усиленной модернизации исторического прошлого.
Модернизм всегда используется, главным образом, в реакционных целях, для утверждения незыблемости основ капитализма. «Нет ничего характернее для буржуа, — писал В. И. Ленин, — как перенесение черт современных порядков на все времена и народы». Это делается потому, что буржуа страстно хочет, чтобы его порядок был вечным, хотя он знает, что он не вечен. В этом корень всякой модернизации.
Модернизация в области македонской истории идет по линии преувеличения роли личности, защиты и оправдания захватнических войн как со стороны Македонии, так и со стороны Рима, преуменьшения роли агрессивной римской внешней политики на Балканах.
Эти тенденции проявляются в творчестве крупнейшего знатока эллинистического периода М. Ростовцева. Сочетая в себе эпиграфиста, папиролога, археолога и нумизмата, он сумел широко и комплексно использовать все имеющиеся источники и представить в своих трудах большой фактический материал. Результатом его многолетнего труда было трехтомное фундаментальное исследование по истории эллинистического мира, вышедшее в 1941 году. В предисловии к нему он заявляет, что рассматривает историю эллинизма и все исторические факты не по марксистскому образцу. В отличие от других буржуазных историков, Ростовцев изучает эллинизм как единство политическое и экономическое, а не только культурное. В своей работе он собрал значительные сведения об экономической жизни эллинистического мира, хотя по эллинистической Македонии они остаются довольно скудными. Но он не нашел основной линии развития эллинистической экономики, потому что не признает социально-экономических формаций вообще и рабовладельческой формации в частности. На Востоке он находит феодализм, а то и империализм, в Греции — капитализм.
В этой работе Ростовцева романоцентрическая точка [38] зрения довольно четко прослеживается, хотя история самого Римского государства остается вне рамок исследования. С его точки зрения, Рим разрешал все сложные и запутанные перипетии эллинистического мира, в конце концов прервав процесс его развития. Раскрывая историю завоеваний эллинистических монархий римлянами, автор задает вопрос: как бы сложилась история эллинизма без римской интервенции? Правда, он называет такие вопросы бесплодными, однако все же отмечает, что, по всей вероятности, эллинистический мир без римского завоевания мог бы дать больший вклад в развитие мировой цивилизации, чем тот вклад, который ему в действительности пришлось сделать. Вместе с тем восточную политику римлян Ростовцев рассматривает не как захватническую, а как политику, вытекающую из «бескорыстных» побуждений Рима стать гегемоном цивилизованного мира. Ростовцев считает, что действия римлян были обусловлены подозрениями о наличии захватнических тенденций у некоторых восточных государств. Эти подозрения будто и вынудили Рим вмешаться в дела Востока. Вмешательство привело сначала к политической изоляции Македонии, а затем к предоставлению грекам свободы. Возникшая при этом политическая анархия была результатом действий не римлян, а македоно-сирийской коалиции, державшей Рим в тревоге и страхе.
Под влиянием модернизаторской тенденции находится известный специалист по истории эллинизма английский ученый В. Тарн. Эллинизмом он стал заниматься давно, лет шестьдесят тому назад. Его работа по эллинистической Бактрии вышла еще в 1902 г. В 1938 г. увидел свет его труд «Греки в Бактрии и в Индии», основанный на умелом использовании разнообразных источников. В 1941 г. в Лондоне вышло исследование Тарна «Эллинистическая цивилизация», переведенное в 1949 г. на русский язык. В этой работе особенно проявляются две стороны научной деятельности Тарна: глубокое исследование фактического материала и ограниченность его научной концепции.
Тарн правильно говорит, что для того, чтобы видеть эллинистическое общество в его подлинном облике, никогда не следует терять из виду его рабской основы. Но эта правильная мысль не всегда получает дальнейшее развитие и не подтверждается фактическим материалом работы. Автор умалчивает о классовой борьбе. Хотя у Тарна модернизация отличается от реакционного модернизма в духе Ростовцева или Карштедта, [39] но она чувствуется у него довольно основательно. Он говорит о «банках» в период эллинизма, «стачках», «профессиональных союзах». Он говорит о феодальном землевладении и борьбе с ним в эллинистических государствах.
В 1948 г. вышла новая двухтомная монография Тарна «Александр Великий». Эта монография является расширенной переработкой написанного автором раздела об Александре Македонском в VI томе Кембриджской древней истории. Еще в Кембриджской истории Тарн слишком идеализирует Александра, называет его Колумбом, открывшим Новый свет, считает его способным на все героическое. Тарн без достаточных оснований полагает, что если бы Александр хотел, он мог бы легко покорить весь мир. Однако, подчеркивает несколько раз автор, македонский полководец не имел такого намерения. «История не имеет права приписывать Александру подобной мысли».
Более определенно выступает идеализация македонских завоеваний в вышеуказанной монографии. В ней Тарн сводит все македонские завоевания к истории самого Александра, которого продолжает считать изумительной личностью. Ему были свойственны благородство, милосердие, преданность дружбе, щедрость и великодушие. Идеализация Тарном Александра приводит автора не только к безосновательному оправданию всех действий македонского полководца, которые объясняются «юностью властелина», но и к совершенно произвольной оценке его политики и завоеваний. Тарн и здесь не признает стремления Александра к мировому господству; его завоевательная деятельность объясняется стремлением к установлению братства и единства человечества. Этот труд Тарна со всей очевидностью показывает, что мировоззрение его эволюционирует вправо. Он восхваляет британскую империю и ее колониальную политику, превозносит захваты как в прошлом, так и в настоящем. Здесь Тарн уже старается вообще не упоминать о рабах, крайне преувеличивает роль личности Александра, совершенно отказывается разбирать вопрос о влиянии походов Александра на экономику эллинистических стран.
Особенно отчетливо модернизация восточных походов ощущается в американо-английской историографии, восхваляющей македонские завоевания, оправдывающей захваты и грабежи. Об этом красноречиво свидетельствует работа американского историка Робинсона «Александр Великий», вышедшая [40] в США в 1947 году. В ней извращается и фальсифицируется история общественных отношений в самой Македонии, гипертрофируется роль македонских солдат в их взаимоотношениях с царем, крайне идеализируется Александр. Автор отдает все свои симпатии захватчикам, возвеличивает значение завоевания для завоеванных народов. Основная суть восточных походов Александра определяется как «встреча Востока с Западом в мировом правительстве и братстве». Эта же мысль красной нитью проходит и в работе известного английского ученого оксфордского профессора А. Тойнби, выпустившего в 1959 году исследование об эллинизме. Книга эта также идеализирует деятельность Александра Македонского. Автор пишет: «Александр хотел подняться над низким [41] идеалом эллинской власти, над неэллинами к высокому идеалу братства всего человечества». С точки зрения Тойнби, завоевание Востока и военный триумф эллинского оружия под македонским предводительством были для эллинов сенсацией. Чувство такой сенсации можно сравнить с тем чувством, которое испытывали обитатели Западной Европы в новое время, когда они открыли Америку и морской путь в Индию вокруг мыса Доброй Надежды. Чувства же персов и их подданных он сравнивает с тем чувством, которое испытали инки и их подданные, когда кастильские завоеватели напали на них, вооруженные до зубов, с оружием, значительно превосходившим их собственное.
До настоящего времени в буржуазной науке эпоха Александра Македонского освещалась с двух точек зрения: психологической и военной. В обоих случаях весь интерес к македонскому царю и полководцу сосредоточивался на его личности, а не на его исторической роли. В лучшем случае эту роль расценивали, исходя из внутреннего мира самого завоевателя. Можно согласиться с Вилькеном, который утверждал, что каждый исследователь имел своего Александра и толковал его деятельность с субъективных позиций. Большинство историков, занимавшихся этой эпохой, стремилось определить ее сущность главным образом из характеристики македонского царя, а не из тех социальных и политических сдвигов, которые тогда имели место на Западе и Востоке. Поэтому и не могло быть выяснено до конца как основное значение восточных походов, так и роль в них самой родины завоевателя — Македонии.
Если по проблемам эллинизма в буржуазной историографии эпохи империализма отчетливо проявляется модернизация и идеализация исторических событий, то по проблеме взаимоотношений Македонии с Римом преобладает романофильская тенденция. Она находит свое выражение в ряде работ французского ученого М. Олло.
Придерживаясь позиции Моммзена в этом вопросе, Олло решительно выступает против тех историков, которые писали о твердо выраженном стремлении римлян подчинить себе эллинистические страны. Он отрицает экспансионистские цели Рима и стремится доказать, что Рим не имел агрессивных намерений в Греции и на Востоке. Олло считает, что в последней трети III в. можно говорить об определенной враждебности некоторых эллинистических государств по отношению к Риму. Таким враждебным Риму государством являлась [42] Македония, возглавляемая Филиппом. Олло полагает, что в это время нельзя говорить о какой-либо определенной политике Рима в отношении Греции, Македонии и других эллинистических государств. Тогда никаких завоевательных устремлений по отношению к Греции и Македонии не было. При рассмотрении взаимоотношений между римлянами и македонским царем Антигоном Досоном историк поясняет, что римский сенат не мог не замечать прогрессировавших успехов политики царя Антигона Досона, но не сделал никаких попыток осуществить какие-либо действия, направленные против этой политики, хотя не мог не сознавать, что успешная политика Антигона Досона восстанавливает господство Македонии в Греции и это представляет собою угрозу для жизненных интересов Рима, поскольку создается мощное государство на границах римских владений. В отношении Греции и Македонии Рим тогда не хотел проводить завоевательной политики. «Сенат, — пишет Олло, — не делал этого ни потому, что он не мог делать, а потому, что не хотел, и у него даже не возникало мысли об этом». Будучи приверженцем романоцентрической точки зрения, Олло не считает римлян агрессорами, указывает на явное их миролюбие, подчеркивает, что агрессивность была проявлена не со стороны Римского государства, а со стороны Македонии, пытавшейся вырвать у Рима Иллирию. Вмешательство римлян в восточные дела оказалось, по мнению Олло, «совершенно случайным», было вызвано тревогой Рима за свою судьбу перед лицом объединившихся сил Востока — Македонии и Сирии. По Олло, римляне могли уже в первой македонской войне нанести решительное поражение Македонии. Но они не желали вступать в конфликт с царями династии Антигонидов и не имели никаких завоевательных намерений в отношении Македонии.
«Восточными вопросами» римский сенат, как указывает Олло, начинает заниматься только во время второй македонской войны и в последующие за этой войной годы. Но и эта война, говорит историк, не была результатом какой-то преднамеренной политики римского сената, решающую роль сыграл случай, действия римлян не были результатом обдуманной политики. Рим должен был лишь обеспечить себе контроль [43] над жизненно важной для него Иллирией. Политикой самозащиты объясняет автор позиции римлян в т. н. первой македонской войне. Олло преувеличивает роль Рима, представляя его решающей силой в международных отношениях Средиземноморья на рубеже III—II вв. до н. э., отказывая Греции, Македонии, Сирии и другим государствам в праве иметь свою собственную политику, свои задачи в этой области.
Олло заканчивает свою книгу следующими словами: «По отношению к римлянам неправильно то изречение, что все развивается с закономерной последовательностью». Это симптоматично. Буржуазная историческая наука, отрицая историческую закономерность, старается изобразить историю как «хаос случайностей», а исторические факты как изолированные явления, не связанные с определенной исторической ступенью общественного развития.
Стремление буржуазных исследователей к модернизации, отрицание ими законов общественного развития приводит их к тому, что они не ищут закономерностей в историческом процессе, а заменяют их исследованием отдельных фактов, деятельности отдельных личностей.
Еще Эдуард Мейер в историография античности проводил мысль о том, что история человеческого общества — это цепь никогда не прекращающихся конфликтов между обществом и руководящими личностями. Личность строит историю. Исходя из этого, Мейер делал ложный вывод о том, что развитие не знает закономерностей и исторических законов; историческое значение личностей (царей) крайне преувеличивается. Так, упомянутый уже нами Арн. Тойнби, гипертрофируя роль личности, подчеркивает, что исторические события в македонской истории зависели от власти македонского царя, от его личной способности управлять. Если трон, говорит он, был занят царем, одаренным политическими способностями, даром политического предвидения и, прежде всего, сильной волей, Македония могла сама проявлять свое политическое самосознание несмотря на свою социальную и культурную отсталость. Если же ее царь оказывался несовершеннолетним или ничтожеством в политическом отношении, то в ней должно было устанавливаться состояние анархии и наблюдаться политическое истощение. Таким образом, согласно Тойнби, судьбы Македонии в значительной степени зависели от случая. Этот случай благоприятствовал Македонии, так как в критические моменты македонской истории на троне оказывались [44] люди с характером. Такими людьми с исключительными способностями он считает Александра I, Пердикку и его сына Архелая. Гениальными людьми были Филипп II и его сын Александр. Оба они, по утверждению историка, несомненно выделились бы на любом жизненном пути, в любое время и в любом месте. Но Филиппу повезло в том отношении, что он вступил на македонский престол как раз после того, как закончился краткий период господства Фив в эллинском мире. Александру повезло в том, что он унаследовал ту власть, которую создал его отец. Успехи Филиппа историк объясняет только его характером. По энергии, сильной воле, настойчивости и терпению Филипп сравнивается с Августом, совершившим аналогичное дело для эллинского мира в более широком масштабе и с более продолжительными результатами. Другой причиной успеха Филиппа, считает автор, явилось, что он обдуманно усвоил цивилизацию эллинского мира, которому наследовал, подчинив его своей воле. Сама история, лишенная объективных закономерностей, превращается у Тойнби в нелепую игру судьбы, произвол великих личностей. Отсутствие в современной буржуазной историографии даже попыток осмысления основных этапов исторического развития Македонии в эллинистическое римское время, появление отдельных монографий, посвященных македонским царям, нельзя считать явлением случайным. Характерно, что именно Морис Олло — крупнейший знаток эллинизма, еще в 1913 году указал на необходимость написания серии монографий о деятельности различных монархов эллинистической эпохи. В 1912 г. в Германии вышла в свет докторская диссертация Вальтера Беттингена, посвященная македонскому царю Антигону Досону. В следующем году немецкий ученый Пауль Гейланд издал свою докторскую диссертацию о царе Персее, английский историк Тарн — монографию об Антигоне Гонате. Этому же сюжету посвятил свое исследование немецкий ученый Фельмак. В 1930 г. появилось исследование английского историка Уолбенка о Филиппе V. В 1954 г. [45] в Италии, в Палермо и Риме, были опубликованы две монографии, посвященные Антигону Досону и Персею.
В основном все они построены по одному плану. Это особенно наглядно можно проследить на двух работах о деятельности последнего македонского царя, вышедших в разное время и в разных странах. Так, сочинение, написанное П. Гейландом в Германии, содержит небольшое введение, после чего излагается взгляд на правление Персея, его домогание власти, македонские войны на Балканах и с Римом. Такое же, по существу, построение работы по этому вопросу и у итальянского ученого П. Мелони, разница, может быть, только в том, что он привлек большой фактический материал.
Уже в первой работе Беттингена крайне идеализируется Антигон Досон. Известно, что после Спарты один из любимцев македонского царя Антигона Досона Аполлофан высказал мнение, что счастье царя Македонии можно сравнить только со счастьем Александра Великого. По этому поводу Беттинген замечает, что если мы примем во внимание, какое трудное положение было у Антигонидов в третьем столетии, если мы вспомним про то безрадостное положение, в котором Антигон Досон очутился в самом начале своего царствования, то мы никак не можем признать преувеличенным мнение этого льстеца. Очень высоко оцениваются личные качества македонского царя: по мнению автора, он совсем не был таким человеком, который стремится к недостижимым целям и позволяет управлять собой каким-либо влиянием данного момента. Антигон каждый раз правильно оценивал пути внешней политики и от одного шага переходил к другому, пока не добивался своей цели. Беттинген считает, что после смерти Антигона Досона Македония стояла на такой высоте могущества, которой она никогда не могла достичь после смерти Александра Македонского. Но созданное Антигоном Досоном дело было слишком тесно связано с его личностью и оказалось еще слишком молодым для того, чтобы могло сохраниться и после его преждевременной смерти.
Более подробно в серии вышеуказанных работ излагается деятельность македонского царя Филиппа V, при долголетнем правлении которого Македония и Рим выступили как два соперника в районе Средиземноморья. В этом отношении известный интерес приобретает исследование б. преподавателя латинского языка в Ливерпульском университете Уолбенка «Филипп V, царь Македонии», получившее в 1939 г. в Кембридже премию и изданное в 1940 году. В этой работе автор не дает [46] глубокого анализа социальных, экономических, политических и культурных процессов, происходивших в македонском обществе при Филиппе V. Книга представляет собой собрание различных фактов, относящихся к этой эпохе. При этом автор касается преимущественно военной истории: почти вся книга посвящена описанию различных войн, в которых участвовала Македония во времена Филиппа V.
Нельзя признать правильным утверждение автора о том, что Македония после Александра Македонского переживала период расцвета, вызванного тем, что войны привели к обогащению определенных слоев населения, устраняли излишки населения и что новая династия Антигонидов мало отличалась по своей крови и языку от Филиппа II и от своего народа. В действительности восточные походы Александра имели на дальнейшее развитие македонского государства не столько положительное, сколько пагубное влияние.
Известный интерес представляет точка зрения Уолбенка на взаимоотношения греко-эллинистического мира с Римом. Эти взаимоотношения видоизменялись в зависимости от соотношения сил в странах Средиземноморья. Автор указывает, что, когда летом 221 года Филипп стал во главе правления Македонии, в других эллинистических царствах произошли большие перемены. В Египте умирает Птолемей Эвергет, и египетский трон переходит к его сыну, отмеченному признаками вырождения, Птолемею Филопатру. За два года перед этим трон Сирии переходит к другому мальчику, Антиоху III. В это время Рим был вовлечен в длительную борьбу с Карфагеном. Таким образом, делает вывод Уолбенк, на Западе не было еще реальной угрозы для Македонии и римская опасность — это только «облачко на горизонте». Филипп, однако, кардинально меняет свои планы, когда узнает о разгроме римлян Ганнибалом при Тразименском озере. Он оставляет Грецию и уделяет все свое внимание иллирийским делам — сфере римских интересов на Балканах. Он хочет покончить с римским влиянием в Иллирии и в борьбе с иллирийским царьком Скердилайдесом ищет поддержки у Деметрия Фаросского. Наконец, к последнему периоду гражданской войны Филипп добивается для Македонии полного военного и политического преобладания на Балканском полуострове. В это время Филипп переходит к открытой борьбе с Римом и даже помышляет о вторжении в Италию, от чего он отказывается [47] после битвы при Каннах. Постепенно римляне собирают силы и становятся все большей угрозой для Македонии. Однако, указывает Уолбенк, положение Рима в момент продолжающейся борьбы с Карфагеном заставляло римлян искать мира с Филиппом.
Из всего этого явствует, что агрессивной стороной в конфликте между Македонией и Римом на первом этапе была Македония. Рим тогда явился стороной обороняющейся и в трудных условиях своего существования искал даже мира с Филиппом. Автор становится на сторону римлян и истолковывает их действия на Балканах как оборонительные. Их активное вмешательство в восточные дела в 210 г. до н. э. объясняется тем, что в это время сговор Филиппа с Антиохом создает угрозу для Рима. Лишь после победы римской армии над Антиохом Филипп начинает бояться интригующих против него римлян.
Пятая глава монографии Уолбенка называется «Оборона». Она посвящена борьбе римлян с Филиппом V во второй македонской войне. Само название показывает, что здесь наступающей стороной уже становится Рим.
При общей характеристике Филиппа, автор придает большое значение фактору наследственности. В Филиппе всю его жизнь «громко говорила кровь гордого Пирра». Первоклассный солдат, он, однако, не был большим государственным деятелем или даже большим полководцем. Считая Филиппа сильной личностью, пользовавшейся уважением в македонском народе, автор тем не менее принижает значение македонского царя в истории своей страны. Его сорокадвухлетнее управление характеризуется многими неудачами. Наибольшей иронией истории, говорит Уолбенк, является то, что Филипп, начавший свою деятельность как «любимчик греков» и пытавшийся образовать мощную империю, занял свое место во всемирной истории не благодаря этому, а благодаря тому, что он явился проводником римских легионов в Грецию, в страны Балканского полуострова, в Малую Азию и далее на Восток.
Уолбенк всюду выпячивает роль Рима. Он оставляет в стороне социальную сторону вопроса и сводит все события лишь к внешнеполитической истории, априори, признавая решающую роль Рима в делах Греции и Востока. [48]
Романофильская тенденция прослеживается и в работе Мелони о Персее. Отношение римского сената к Македонии рассматривается как корректная вежливость, в то время как политика македонского царя оценивается как политика обмана и лжи, как политика, исключавшая возможность соглашения между Персеем и Римом.
Как видим, судя по сказанному выше, в буржуазной историографии совершенно отчетливо проявляются, с одной стороны, стремление возвеличивать личность, с другой — оправдать агрессивную политику Рима на Балканах.
Успешно работают над историей римской Македонии античники балканских стран. Много сделали в этом направлении югославские ученые. Обилие археологических и эпиграфических памятников, найденных на территории Вардарской Македонии, используется ими в их исторических и филологических исследованиях. Особая роль в изучении данной проблемы принадлежит акад. Н. Вуличу, которому наука обязана не только изучением культуры Требениште, но и систематизацией античных памятников. Составленная им археологическая карта имеет и до сих пор большое значение.
Над вопросами македонской истории эпохи римского господства усиленно работает в последнее десятилетие профессор Белградского университета Ф. К. Папазоглу. Большой интерес представляют ее исследования в области македонских городов римского времени. Этой тематике она посвятила докторскую диссертацию. В связи с работой над диссертацией Ф. К. Папазоглу опубликовала ряд статей, в которых очень широко использован эпиграфический материал. В 1951 г. она посвящает статью древнему городу Стоби, где на основании тонкого изучения надписей определено время его превращения в римскую колонию, сделана попытка при помощи археологических данных определить датировку театра в Стоби.
Интерпретация некоторых надписей дала возможность Ф. К. Папазоглу в 1953—1954 гг. уточнить как топографию отдельных городов, так и некоторые стороны их политической жизни. Наряду с интерпретацией надписей Ф. К. Папазоглу продолжала изучать историю македонских городов. Интересной является ее статья «Эйон-Амфиполь-Хрисополь». Геродот упоминает Эйон как персидскую крепость. По Фукидиду, она была базой афинян для их неоднократных попыток [49] утвердиться в области Стримона. Эйон никогда не был независимым городом; после завоевания Амфиполя вошел в пределы территории этого города. Разрушенный афинянами, он больше не восстанавливался. Последующие источники никогда не называют его, даже тогда, когда говорят об Амфиподе.
Папазоглу показала, что Амфиполь — предмет спора между афинянами, пелопоннессцами и македонянами конца V и первой половины IV в. — сохранил под македонским господством свое экономическое и стратегическое значение. Даже после битвы при Пидне он обладал формальной автономией в качестве вольного города. В римскую эпоху его территория расширилась и, кроме Эйона, охватила многие другие, мелкие, соседние города. Последние упоминания об Амфиполе говорят о том, что этот город был епископской резиденцией. В средние века он больше не существовал. С X—XIV вв. вместо древнего города Эйона упоминается Хрисополь, который был морским портом. В византийскую эпоху он считался самым важным городом Стримонской области.
Более обстоятельным является исследование по истории Гераклеи и Пелагонии, завершенное Папазоглу в 1954 году. Во всеоружии эпиграфических данных и античных источников автор выступает против установившегося мнения большинства исследователей о тождестве Гераклеи линкестов с Пелагонией. Эти две македонские области, которые нельзя отождествлять, стали лишь эквивалентными в византийское время.
Как уже было отмечено, в 1957 г. вышел большой труд Ф. К. Папазоглу по истории македонских городов в римское время. Эта солидная работа о возникновении, продолжительности существования и административном положении македонских городов в эпоху римского господства относится, главным образом, к македонской исторической географии и топографии. Она построена на большой источниковедческой и историографической базе. Разнообразные виды источников с учетом различных их контроверз используются в критическом плане. С большим вниманием Ф. К. Папазоглу относится к своим предшественникам, о чем можно судить по глубокому анализу литературы вопроса. В упрек ей можно поставить недостаточное знание русской литературы и ограничение ее обзора только произведением А. Б. Рановича. Знакомство с трудами акад. С. А. Жебелева и О. В. Кудрявцева, несомненно, обогатило бы ее представление о разработке отдельных проблем римской Македонии в нашей науке.
Автор выступает против традиционного мнения о том, что города не были свойственны македонянам, что они противны их духу и образу жизни. В свете новых данных Ф. К. [50] Папазоглу показывает несостоятельность широко распространенной точки зрения Куна, Моммзена, Ростовцева, Ларсена, Рановича о том, что Македония оставалась даже в римскую эпоху мало урбанизованной страной. Акцентируя внимание на том, что Македонское государство развивалось в других общественно-экономических условиях, чем греческие государства, автор приходит к правильному выводу, что в условиях македонской монархии не могло быть места для полиса. В работе рассматривается развитие городской жизни с середины IV в., когда «греческий полис переживал глубокий кризис, а разложившаяся политейя не могла ни проникнуть в Македонию, ни оставить там своих корней». Только в эллинистическую эпоху городам было представлено местное самоуправление. В источниках упоминается более сотни македонских городов, большинство из которых являлись полисами эллинистического и римского типа. Многие из этих полисов находились во внутренней части страны, где, согласно традиционному мнению, всего менее можно было их ожидать. Автор приводит убедительные доказательства того факта, что, несмотря на разорения, вызываемые войнами, городская жизнь в римской Македонии прогрессировала. Уже в эту эпоху нельзя говорить о контрасте между Македонией, страной крестьян и пастухов, и Грецией, страной преимущественно полисов. Автор указывает, что крупные городские центры Македонии, как Фессалоники, Филиппы, Берройя, Стоби, имели культурную жизнь не менее интенсивную, чем у большинства греческих городов. Точно также нельзя больше противопоставлять в этой эпохе урбанизованную прибрежную часть Македонии ее внутренней сельской части. Многочисленные прибрежные города были разрушены или потеряли всякое значение, тогда как во внутренней части страны воздвигались новые цветущие города.
Тщательно анализируя источники, Ф. К. Папазоглу проследила административную реорганизацию в управлении македонскими городами, которую проводили римляне на всем протяжении существования македонской провинции. Она показала, как менялись центральная администрация и территориальные границы этой провинции. Особенно ценным является установление автором более или менее точных этнических и территориальных границ четырех македонских областей. Начиная с 167 г. до н. э. и до конца античности, административные границы Македонии часто менялись и, обычно, не совпадали с этническими границами. Эти изменения автор рассматривает в трех разделах: 1) границы Македонии 167 г. после ее подчинения римской власти; 2) границы Македонии как [51] римской провинции от 148 г. до н. э. до 297 г. н. э; 3) границы Македонии в поздней империи, то есть по наиболее характерным в развитии муниципальной системы в Македонии периодам. Интересными и важными представляются выводы о провинциях Macedonia Salutaris и Macedonia Secunda, существовавших в IV и V вв. н. э.
С большой скрупулезностью в работе изучаются македонские города по отдельным областям: нижней Македонии, верхней Македонии, восточной Пеонии, восточной Македонии, Халкидике. В настоящее время каждый исследователь, занимающийся историей Македонии в римское время, не сможет обойтись без фундаментальных исследований Ф. К. Папазоглу.
Вопросы македонской истории затрагивались также в общей работе по истории народов Югославии, изданной в Белграде в 1953 году. Особый интерес для нас имеет вторая глава книги «Наша земля в римское время», написанная Клеменц д-ром Иосипом, профессором университета в Любляни, и Гестрином Фердо, профессором высшей педагогической школы в том же городе. В этой главе исследуются причины утверждения римской власти на территории Югославии, организация римского управления, сущность римского господства в императорское время.
Проблемы римской Македонии являются предметом изучения Сербской академии наук, Белградского и Македонского университетов.
В трудах болгарских историков намечается интерес к источниковедческим вопросам темы. В этой связи следует отметить работу Янко Тодорова, рассматривающую сочинение Тита Ливия как источник по истории Македонии, Пеонии и Фракии.
Изучение римской Македонии в настоящее время идет под знаком обобщения результатов больших археологических открытий в балканских странах, без чего невозможно создать историю Македонии в эпоху римского могущества на Балканах.
* * *
Нет ни одной специальной работы о римской Македонии в советской исторической науке, хотя советскими историками создано значительное количество трудов о провинциальной политике Рима, социально-экономическом строе отдельных [52] провинций, об освободительных движениях провинциального населения против римского владычества.
Отдельные вопросы нашей тематики рассматриваются в докторской диссертации П. Н. Таркова, посвященной взаимоотношениям греко-эллинистического мира с Римом на рубеже III—II вв. до н. э. В этом исследовании первая и вторая македонские войны изучаются на фоне внутренних противоречий внутри греко-эллинистического мира. Основное внимание уделяется вопросам дипломатии и международным отношениям.
В своей работе П. Н. Тарков в борьбе с романоцентризмом последовательно проводит мысль о том, что основными, определяющими в ходе исторического процесса рубежа III—II вв. до н. э. были события и дела не «извечно великого Рима», а греко-эллинистического мира, где в этот период пролегала «столбовая дорога мировой истории». Только в результате углубления социальных противоречий на Востоке и укрепления рабовладельческого хозяйства в Италии Рим становится господствующей силой в Средиземноморье.
В 1945—1947 гг. появился ряд статей А. Б. Рановича, в которых были раскрыты сущность эллинизма, его характер. Все эти работы целиком вошли в его основной труд по эллинизму. Этот труд — монографическое исследование, основанное на глубоком изучении источников и литературы вопроса о закономерностях эллинистического периода и его месте и значении в историческом развитии народов древности. Отдельные [53] разделы книги имеют непосредственное отношение к нашей работе. Во второй главе — «Александр Македонский» — автор излагает историю восточных походов и делает ряд интересных выводов относительно влияния этих походов на развитие всего античного мира. Глава третья «Войны диадохов и возникновение эллинистических государств» показывает распад монархии Александра и возникновение, наряду с другими эллинистическими государствами, государства Антигонидов в Македонии. О том, какую политику вело это государство на Балканах, главным образом в Греции, говорится в шестой главе «Македония и Греция». К сожалению, работа мало касается внутренних процессов, происходивших непосредственно в Македонии, ограничиваясь лишь разбором фактов, характеризующих взаимоотношения Македонии с греческими государствами.
Логическим продолжением этой работы по эллинизму является труд Рановича «Восточные провинции Римской империи в I—III вв.», где автор пытается осветить социально-экономическое и общественно-политическое положение Греции избранного им периода, в состав которой включается и Македония. Последняя изучается вместе с Ахайей и на ограниченном отрезке времени. Несмотря на значительную сжатость изложения, А. Б. Ранович дает интересный материал по Македонии и Ахайе и ставит вопрос о закономерностях их развития в период империи. Монография А. Б. Рановича представляла первый шаг на пути изучения восточных провинций вообще, поэтому каждой провинции не уделяется специального внимания. Вряд ли правильно рассматривать Македонию вместе с Эпиром и Ахайей без конкретного учета тех различий, которые существовали между ними. Останавливаясь сравнительно подробно на социально-экономическом строе провинций, А. Б. Ранович меньше внимания уделяет их политической структуре, городам, провинциальной администрации.
Более подробно, но также в рамках, хронологически ограниченных, все эти вопросы изучал О. В. Кудрявцев. Его работа «Эллинские провинции Балканского полуострова во втором веке нашей эры», основанная на многочисленных источниках, рассматривает социально-экономический строй Македонии в этот период, ее города, политику римлян в этой провинции. Наконец, можно указать на статью Н. Ф. Мурыгиной «Сопротивление фракийских племен римской агрессии и восстание Андриска», в которой выступление македонян против Рима в [54] середине II века до н. э. показано на фоне антиримской борьбы во Фракии.
Без изучения всего того, что сумела сделать буржуазная наука в разработке интересующей нас проблемы, без исследований ученых балканских стран, без проделанной советскими учеными большой на протяжении последних пятнадцати лет работы осуществить задуманный нами труд было бы невозможно.
* * *
Настоящее исследование представляет собой вторую часть монографии по истории античной Македонии.
Методологической основой нашей работы являются ценнейшие указания основоположников марксизма по античной истории. В частности, большое значение имеют высказывания К. Маркса в «Хронологических выписках» по вопросам о процветании провинций в первые века империи, о страшном военном деспотизме в период с 193 по 284 г., о важных последствиях для провинций реформы Диоклетиана.
Исключительно важное значение для понимания античной истории вообще, истории провинций в частности, имеет классическая работа Ф. Энгельса «Происхождение семьи, частной собственности и государства». Энгельс обращает внимание на социально-экономическую основу Римской империи, во время которой возникла и развилась система хищнической эксплуатации провинций. У. Ф. Энгельса мы находим и объяснение закономерности процесса колонизации в древнем Риме. О конечных результатах римского провинциального господства Энгельс говорит в работе «Бруно Бауэр и раннее христианство».
В силу специфических особенностей источников и литературы вопроса мы рассматриваем македонскую историю этого периода в свете тех изменений, которые происходили в Средиземноморском бассейне со времени распада монархии Александра и возникновения эллинистических государств; уделяем особое внимание взаимоотношениям Македонии с Римом как важному фактору в длительной борьбе крупных рабовладельческих государств за средиземноморское господство.
На основании археологических, эпиграфических, нумизматических [55] памятников и литературных источников мы ставим своей задачей выяснить то место, которое занимала Македония в греко-эллинистическом мире, развенчать миф о благородной миссии римлян на Балканах, показать их агрессивную, захватническую политику и установить основные этапы социально-экономического развития македонского общества в составе римской провинциальной системы. [56]
Глава первая. Источники
§ 1. Археологические памятники
Начатое во второй половине XIX в. французскими археологами и русскими учеными археологического института в Константинополе археологическое изучение Македонии создало возможности для обнародования многих археологических памятников эллинистического и римского периода. Французский археолог Heuzey еще в 70-х гг. начал систематически исследовать и раскапывать ряд македонских пунктов и опубликовал свои результаты. Как хороший знаток римской провинциальной административной системы и ее юридических институтов, он сумел использовать археологические данные для решения некоторых вопросов этой проблемы. Другой французский ученый Perdrizet — в конце XIX в. собрал много археологического материала по восточной Македонии. В это же время также обогатили науку о Македонии вещественными памятниками археологические изыскания и экскурсии на Балканах русских ученых. Русские ученые проводили эту работу совместно с учеными балканских стран. В конце XIX и начале XX вв. ученые балканских стран стали вести в Македонии археологические раскопки самостоятельно. Среди них следует отметить греческих историков и археологов: Папагеоргиу, археологически исследовавшего Солунь, Пападокиса, изучавшего в этом направлении горномакедонские области, Керамопулоса, занимавшегося исследованием древнемакедонского населения и их культуры. Из болгарских ученых Г. Кацаров археологически исследовал Мориховскую область. Несколько позднее успешно продолжал свои глубокие изыскания по археологии и эпиграфике Македонии югославский ученый Н. Вулич.
В 30-х гг. XX в. большие археологические исследования проводились в Филиппах и Стоби. В Филиппах, под руководством [57] французских ученых Колляра и Лапалю, велись расколки форума римской колонии и византийской базилики. Были найдены портик, длинный бассейн, большие мраморные плиты с латинскими надписями; на северо-восточном конце города обнаружен большой храм. В 1935 г. исследовались также рынок, театр и большая терраса, возвышавшаяся над форумом. В южном квартале города еще в 1934 г. Фейель открыл термы, относящиеся ко второму веку нашей эры.
В 1934—1935 гг. Лемерль продолжал исследование базилики. Он нашел остатки гимназии, вероятно, относящейся к эпохе Антонинов, остатки древнего рынка; обнаружены остатки древнего акрополя. Кроме того, в те годы в Филиппах продолжались дополнительные археологические исследования, которые также давали интересные результаты. Богатый материал о раскопках Филипп обнародовали в своих работах Колляр и Лемерле.
Солидные раскопки велись и в Стоби — македонских Помпеях. На развалины этого города, занесенные песком, еще во второй половине XIX в., обратили внимание, независимо друг от друга, немецкий ученый Ган (Hahn) и французский ученый Л. Хозе (L. Heuzey). Они высказывали мысль, что развалины представляют собой остатки города, который в исторических источниках именовался как Стоби, что вызвало в научном мире огромный интерес. До начала XX в. систематические раскопки на этом месте были невозможны: оно входило в территории турецких владений.
После первой мировой войны, оставившей много опустошений и развалин, удалось раскрыть первый архитектурный объект этого города. Он представлял собой большую монастырскую церковь эллинского типа, которую немцы откопали под селом Паликура на так называемом месте «монастырище». Раскопки велись без всякого специального руководства. Несколько позднее раскопки второй большой церкви между гробницами были произведены под научным руководством датского архитектора Ф. Кришен (F. Krischen). Затем к этой работе привлекались и местные археологи. Однако вскоре эти археологические исследования были прекращены из-за отсутствия средств. [58]
В июне 1924 г. народный музей в Белграде приступил к систематическим раскопкам и изучению этого важнейшего археологического центра. С этого времени до 1941 г. здесь систематически работали известные югославские археологи и архитекторы, а из других стран участвовали проф. Р. Эгер (R. Egger) из Вены и архитектор Е. Дурбе (Е. Durbe) из Копенгагена.
Раскопки были начаты под руководством университетского профессора, доктора Болдуина Сария из Любляны и директора народного музея в Белграде д-ра Владимира Петковича.
Первый объект, открытый в 1924 г. проф. Б. Сария в юго-западной части города, оказался античным театром; его впоследствии описал архитектор Е. Дурбе, вторично посетивший Стоби в 1934 г.; он и сделал подробные чертежи и планы.
С 1925 г. начинается систематическая работа по раскопкам базилик, часть которых уже раньше раскопал Ф. Кришен. Для участия в раскопках из Вены был приглашен профессор Рудольф Эгер; он откопал самые неизвестные части базилики. Работу эту продолжил Б. Сария. В первой половине 30 гг. в дальнейших раскопках принимали участие Владимир Петкович, археолог Мано-Зиси, архитектор Дж. Бошкович, проф. М. Д. Джурни и др.
Эти и другие ученые полностью завершили открытие базилики, раскопали западные городские ворота, улицу с колоннадами, площадь, потом часть улицы, которая спускалась от площади в центр города, где находились базилики, две бани, два фонтана и несколько частных домов. В 1941 г. Зиси с Петровичем откопали вблизи базилик епископскую резиденцию.
В археологическом отношении Стоби полностью не изучен. Предстоит еще большая работа, предстоят новые раскопки.
Проводились археологические раскопки и в других македонских городах. Так, греческий археолог профессор Керамопулос совместно с Бакалакисом открыл в восточной Македонии несколько античных городов и большое число городских стен, сделанных без извести. Он же нашел ряд горных македонских крепостей. В городе Канале Бакалакис обнаружил остатки храма, посвященного местной богине, и различные археологические материалы, подтверждающие правильность той давно уже высказанной гипотезы, что Кавала находится на месте древнего города Неаполиса.
Продолжались археологические исследования в Салониках, где археологи обнаружили лишь объекты, относящиеся к поздним историческим периодам. В Олинфе профессор Робинсон в трех милях от города проводил раскопки античного [59] порта. В Амфиполе археологи извлекли из земли гигантскую мраморную статую льва.
Богатый эпиграфический и археологический материал, открытый в 40-х гг. в Солуни и Беройе, опубликовали греческие ученые (Калиполитис Лизаридис, Андроникос и др.). Интересные археологические памятники извлекли в самых северных областях восточной Македонии болгарские археологи) (Дечев, Димитров). Накопили большой и важный археологический материал югославские ученые.
В охридском музее, наряду с другими археологическими материалами, собраны изображения македоно-эллинистических властителей: Филиппа II и его сына, Кассандра, Деметрия Полиоркета, Селевка, Антигона Гоната, Персея и др.
В современном Охриде археологи обнаружили в 50-х гг. XX в. многие античные памятники римской эпохи, керамику, золотые, серебряные, бронзовые и железные вещи, изображения македонских государственных деятелей, фрагменты латинских и греческих надписей (церковь Св. Варвара).
Много памятников дорийской и римской эпохи найдено за Охридом, в области Охриды и Струга, во время второй мировой войны. Среди них мраморная женская статуя, фрагменты из украшений римской бани, различная керамика, надгробная надпись, которая, помимо греческих имен, имеет одно иллирийское имя (Dasos) и много варваризованных форм греческого языка.
Немало археологических и эпиграфических памятников дала науке Линкестида. В окрестностях Гераклеи обнаружены, наряду с греческими скульптурами, изображения македонских царей: Аминты, Александра Македонского и др., много терракот-статуэток эллинистического периода, греческие надписи (село Олевени), много керамики. Большой археологический материал этих мест хранится в Битольском музее.
Богаты памятниками греко-римского времени и окрестности Прилепа. За последние годы там найдено большое количество серебряных изображений различных эллинистических государственных деятелей. В настоящее время в Скопльском музее имеется более двухсот таких изображений, из которых 131 относятся к Александру Македонскому.
В 1953 г. в древнем гор. Стуберры (около совр. Чепигово), сыгравшем известную роль в третьей македонской войне, кроме материалов римской эпохи, открыты две греческие надписи, на которых изображены руководители г. Деуриопаса. Особый интерес представляет группа бронзовых статуэток, откопанных [60] около Прилепа — Бучина. Античных памятников в этой местности очень много; извлечение их из земли продолжается.
В Скопльском музее, являющемся сосредоточием античных памятников, собраны и результаты археологических раскопок Демир-Капиjа (древн. Stenae), вокруг которого в древности имели свои поселения иллирийцы. Здесь открыты многочисленные памятники дорийской и римской эпохи. Наиболее важными из них являются греческие краснофигурные вазы классического аттического стиля с мифологическими сюжетами, золотые вещицы, фрагменты бронзовых вещей, сходных с вещами из Требениште-Горенци, изображения Александра Македонского, римских императоров, греческие и латинские надписи. Археологический отдел Скопльского музея все время пополняется систематическими находками памятников античного времени, особенно римской эпохи; их находят в разных местах окрестностей г. Скопле.
Большой археологический материал, относящийся к раннехристианскому, позднеантичному и византийскому времени, раскопан в Стоби-Градско. Из римского времени здесь найдены изображения эпохи Флавиев с портретами Веспасиана, Домициана, представителей династий Антонинов и Северов.
Все это обилие археологических памятников пока еще не систематизировано, о многих из них нет публикаций. Они сосредоточены, главным образом, в краеведческих музеях Битоли, Прилепа, Скопле и Охрида.
Вызывает сожаление, что ничего еще не опубликовано о Стуберре, хотя прошло почти десять лет со времен последних раскопок. Ничего нет о Демир-Капиjа, мало печатных материалов о раскопках в Стоби.
В настоящее время усилия ученых балканских стран сосредоточены, в основном, на публикации новых эпиграфических памятников, относящихся преимущественно к римской эпохе. Эти памятники опровергают распространенное представление о том, что Македония в римский период играла незначительную роль. Они являются важным дополнением к античным литературным источникам и дают основания полнее представить македонскую историю в эллинистическое и римское время.
§ 2. Надписи
Македония эллинистического и римского времени довольно богата эпиграфическими памятниками. Большое количество македонских надписей относится, главным образом, к [61] периоду ранней империи. В большинстве своем — это надгробные памятники. Но есть надписи, которые имеют названия мест, городов, свидетельствуют об их административном устройстве и социально-экономическом положении. Доказательством этого может служить такой первоклассный эпиграфический источник, как список дельфийских теородохов, характеризующий устройство и развитие городской жизни в Македонии с начала II в. до н. э. и до времени проникновения римлян в эту страну. В дельфийском списке мы находим не только имена самих полисов, но и указания относительно их самоуправления. Список показывает, что до нашествия римлян система городского управления в Македонии имела достаточное развитие.
Македонские надписи изучаемого периода сначала собирались случайно путешественниками. Так, еще в 60-х гг. XIX в. во время своего путешествия ученый Ган собрал некоторые надписи. Большое количество нового эпиграфического материала из Стримонской и Пангейской областей использовал в своих статьях и заметках Perdrizet; он добыл их в 90-х гг. XIX в. во время своих путешествий по Македонии.
В 70 гг. охридский македонец Димица обратил особое внимание на изучение македонских памятников, преимущественно эпиграфических. В области эпиграфического изучения истории Македонии ему бесспорно принадлежит большая заслуга. Димица всю свою жизнь посвятил изучению древностей родной земли. Результатом его долголетних усилий явились два солидных тома, в которых он на основе текстов и личных исследований местности обработал македонскую географию и сборник надписей и других памятников Македонии. В них эпиграфический материал расположен по областям и снабжен комментариями о городах, к которым относятся археологические изыскания. Это был в своем роде единственный комментированный сборник надписей всей Македонии.
Димица не был ни археологом, ни эпиграфистом в настоящем смысле слова. Не всегда точна его транскрипция надписей, взятых из других изданий. Но его труд, несмотря на эти недостатки, является очень полезным.
В 80-х гг. архимандрит Антонин издал две части описания своего путешествия по Румелии, в котором содержались и списанные автором в разных местах древнегреческие надписи о провинциальной Македонии. Большинство этих надписей [62] было известно уже из других источников, тем не менее они, собранные вместе, являются важным источником по македонской истории разных эпох, интереснейшими эпиграфическими памятниками Македонии для ознакомления с некоторыми македонскими городами (Фессалоника, Эдессы, Битоли), а также для выяснения положения страны под римским владычеством.
В конце XIX и начале XX вв. некоторые работы по изучению эпиграфических памятников осуществлялись Кубичеком, Тодтом, Гейером и французскими археологами. В это же время предпринятые русским археологическим институтом в Константинополе экспедиции в Македонии в составе директора Ф. И. Успенского, бывшего профессора высшей школы в Софии Милюкова, русского консула в Битоли А. А. Ростковского обнаружили, наряду с другими материалами, интересные важные памятники по греко-римскому периоду Македонии. Некоторые копии с надписей участники экспедиции доставили местным ученым.
Экспедиция исследовала в археологическом отношении Салоники с окрестностями, Водену, Веррию, Битоль, Прилеп, Охриду, Преспу и Скопле. Наибольшее количество неизданного эпиграфического материала дали Веррия, Битоль и Водена. Из них наиболее интересны надписи Веррии. Найденные македонские надписи римского времени были обработаны и изданы М. И. Ростовцевым. Большая часть собранных надписей принадлежит римскому времени, некоторые — позднеримской эпохе. Много надписей надгробных.
В 1914 г. русский археолог А. С. Башкиров, будучи в Солуни, снял копии с 30 надписей, находившихся в то время на улицах города, на стенах домов и вблизи солунского военного госпиталя. Издание этих надписей А. С. Башкиров предоставил Н. И. Новосадскому. Некоторые из них уже давно лежали в городе, на них никто не обращал внимания; другие были привезены в Солунь сравнительно недавно.
Все эти надписи — надгробные. Они относятся ко II—IV вв. [63] н. э., преимущественно ко времени правления Марка Аврелия Антонина (161—180 гг.). Надписи дают для освещения административного устройства Македонии и некоторых сторон ее внутренней жизни дополнительные сведения. Здесь выступает целый ряд магистратов, не засвидетельствованных в других македонских источниках. Некоторые надписи проливают свет на социальный строй и монетную систему Македонии. В надписях имеется также богатый материал по генеалогии многих римских родов. При раскопках в Стоби найдены мраморные плиты с латинскими надписями. Многие из них — надгробные с интересным содержанием.
В первой половине 30-х гг. во время раскопок г. Филипп рядом с остатками византийской базилики обнаружено большое количество латинских и греческих надписей. На мраморных плитах латинские надписи различного содержания. Они относятся большей частью к эпохе Антониною. Почти все греческие надписи датируются III—IV вв. н. э. и являются свидетельством того, как долго еще греческий язык в Филиппах находил официальное применение.
Много надписей, найденных в Филиппах, посвящено религиозным культам — Асклепию, Серапису и Меркурию. В одной надписи культ Меркурия соединился с культом императора Августа: в надписи содержится упоминание о «Меркурии-Августе». Что касается культа Асклепия и Сераписа, то он получил в надписях широкое отражение, на основании чего можно сделать вывод, что, хотя культ Асклепия являлся местным, а культ Сераписа занесен из Египта, все же довольно скоро эти два культа слились. Асклепий и Серапис были одним и тем же божеством.
Эпиграфические памятники свидетельствуют о довольно широком распространении в Македонии культа императоров. Самой древней надписью, найденной в Филиппах, оказалась надпись, относящаяся к 30 г. и посвященная Тиберию и Друзу. Кроме надписей, посвященных императорам Августу и Тиберию, найдены надписи в честь императоров Веспасиана, Тита и др. По надписям устанавливается местонахождение ряда македонских городов. Так, надпись, опубликованная в 1948 г. И. Венедиковым, определяет местонахождение Бергалы к северо-востоку страны. Три надписи, найденные на [64] юго-западе от Стоби, устанавливают местонахождение Аргоса. Знаменитая надпись Драника (в настоящее время Кранохории) говорит нам о существовании ранее не известного города Ватина. На эпиграфическом материале Ф. К. Папазоглу показала, где надо искать город Пелагонию. Изучение и реконструкция одной греческой надписи из Македонии (найденной в Будур-Чифлика около Демир-Капиjе) привели Ф. К. Папазоглу в 1952 г. к интересным выводам относительно существования города «Юменион». Вулич в начале 30-х гг. полагал, что надпись говорит о существовании Юмениона. С тех пор этот город фигурирует на археологической карте Югославии. Папазоглу доказала, что Юменион не название города, а имя лица, которое было отмечено декретом. Позднее М. Д. Петрушевски эпиграфически подтвердил такое мнение Ф. К. Папазоглу. О взаимоотношениях отдельных македонских городов с римской императорской властью говорит надпись о Гераклее, также интерпретированная Ф. К. Папазоглу. Ей принадлежит специальное исследование о Гераклее Линкестийской, основанное на большом эпиграфическом материале.
Из надписей, характеризующих административное устройство городов и некоторые социальные стороны жизни их населения, следует отметить надпись в честь муниципальных эдилов города Филипп. Из этой надписи видно, что эдилы занимались проверкой правильности мер и весов на рынках. Они имели функцию контролеров мер, в первую очередь мер веса. В надписи содержится часто встречающееся во времена Римской империи выражение: «справедливость императора». Как известно, эта «справедливость» была обожествлена и со времен императора Гальбы перенесена с монет на меры веса.
Имеется надпись рыночного происхождения, поскольку она посвящена фортуне и гению рынка. Надпись представляет большой интерес в чисто топографическом отношении, так как дает указание о местонахождении рынка Филипп или одного из рынков этого города.
Большое значение для социальной истории имеют надписи [65] на фрагменте барельефа с изображением Немезиды и фракийского всадника. Они являются новым доказательством существования в Филиппах среднего слоя между декурионами и плебеями. В средний слой допускались богатые вольноотпущенники. Значение этого слоя сравнивают со значением слоя всадников в самом Риме.
Социальное значение имеет надпись на могиле одного из дендрофоров. Дендрофоры — рабочие или торговцы лесом, хотя в точности сущность их профессии совсем не известна; с другой стороны, дендрофоры играли определенную роль в церемониях культа Цибелы. В греческих надписях из Филипп часто упоминаются имена различных прокураторов. В одной надписи упоминаются два лица: отец и сын. Отец имел звание гимназиарха, а сын — звание аганофеты.
В 1953 г. Ф. К. Папазоглу дала новую интерпретацию одной надписи из Чепигово около Прилепа, уточняющей некоторые стороны политической жизни Македонии эпохи империи и устанавливающей связь городов Деуриопос со Стуберром. Эта почетная надпись, относящаяся к концу II и началу III в н. э., посвящена Септимию Сильвану Никомаху, родственники которого были освобождены от всех налогов. Никомах принадлежал к известной фамилии, давшей трех македониархов, из которых один был консулом. Надпись говорит о значении македониархов, их функциях в управлении Македонией как провинцией и о среде, их воспитавшей.
Много надписей имеется на могилах частных граждан. В них часто не содержится указаний на профессию и социальное положение умершего. Поэтому такие надписи не представляют большого исторического интереса.
Многочисленные надписи, мелкие, почетные, посвятительные, надгробные, каталоги магистратов, мало интересные каждая в отдельности, собранные вместе, в сочетании с литературными источниками дают чрезвычайно ценный материал для исследований по истории Македонии в эллинистическое и римское время. [66]
Приходится выразить сожаление, что собранные во многих музеях балканских стран довольно большие лапидариумы, содержащие много эпиграфических памятников по Македонии, до сих пор далеко еще не изучены, не изданы и поэтому не вошли в научный оборот.
§ 3. Нумизматика
Нумизматика, изучающая монеты, медали, значки и жетоны со стороны их изображений (типов), надписей (легенд), веса металла (метрология), курса хождения монет, района и времени их обращения, техники их изготовления, остается для изучаемого периода более важным источником, чем для доэллинистического. Это объясняется тем, что после Александра Македонского экономически и политически Македония оказалась связанной не только со странами Балканского полуострова, но и с Востоком, а позднее с Римом. Нумизматический материал во многих случаях уточняет скудные данные древних авторов. Он помогает устанавливать хронологию исторических событий, показывает развитие денежного хозяйства, экономики, социально-политической жизни. Нумизматика имеет важное значение в выяснении достижений в области техники, металлургии, искусства. Она обогащает наши знания о религиозных представлениях древних македонян, показывает их эстетические вкусы.
Обычно монеты эллинистического периода на лицевой стороне имеют голову царя или бога, а на оборотной — изображение какого-либо божества. Македонские цари, начиная с Александра, вменяли в обязанность монетчикам представлять на обороте монет изображения тех богов, от которых они вели начало своего рода. На монетах появляются головы богов и богинь, так что из монет мы узнаем многое о мифологических верованиях древних народов.
К числу государств, избравших для своих монет преимущественно голову Геракла, что подтверждается множеством найденных монет, принадлежала Македония. Геракл часто изображался с его атрибутами: дубинкой и львиной шкурой. Македоняне, по преданию, считали себя потомками Геракла. Лишь на первых по времени монетных дворах Александра [67] Пеллы и Амфиполя монетные резчики стали придавать чертам лица Геракла сходство с македонским царем.
Со времени Филиппа II, и особенно его сына Александра, впервые в истории развития монетного дела «монеты одного и того же типа выпускаются одновременно на различных монетных дворах, иногда очень удаленных друг от друга». Такая практика, при отсутствии централизации монетного дела, давала местным резчикам простор в выполнении одних и тех же изображений. На них лежит печать особенностей различных монетных школ и локальных стилей.
С эпохи эллинизма нумизматика широко стала использовать портретное искусство, которое до этого времени было запрещено по религиозным мотивам. На монетах до Филиппа II мы видим только изображения богов. Лишь одни персидские цари помещали свои портреты на дариках. Считалось, что изображение бога оберегало монету от порчи. Не всякий решался отрубить кусок монеты, повредить изображение бога. Это считалось святотатством. Впоследствии цари, используя религиозные представления, сами себя обожествляли. Первыми образцами монет с достоверными портретами царя можно считать тетрадрахмы Александра Македонского. На их лицевой стороне изображена голова молодого царя, на которого одета львиная шкура. Голова царя на монетах постепенно вытесняет головы божеств в качестве типа лицевой стороны. По утверждению крупнейшего советского нумизмата Н. А. Зографа, это изменение в монетной типологии характеризует собой начало эллинистической эпохи. Следует, однако, отметить, что наряду с этим процессом наблюдается также сочетание старой типологии с новой. На лицевой стороне таких монет изображалась голова молодого Геракла в львиной шкуре, а на обратной стороне — Александр на колеснице, запряженной четырьмя слонами, перед ним связанный пленник. На других монетах, вместо самого Геракла, изображаются его атрибуты, чаще всего его палица. На обороте имеются изображения, характеризующие хозяйственную и духовную жизнь народа: голова быка, лира, опрокинутый якорь, амфора, рыба, лук, колчан.
Монеты Александра прочно утвердились на греческих рынках. Его золотые статеры и серебряные монеты, преимущественно тетрадрахмы и драхмы, одинаково чеканенные по аттической [68] системе, одерживают решительную победу над всеми другими системами и наводняют все рынки греко-эллинистического мира. Количество монет с именем Александра очень велико. Они чеканились и при его жизни, и после его смерти, и в последующие века. При жизни Александра такие монеты чеканились, кроме Македонии, во многих городах Киликии, Сирии и Финикии, а позднее во Фракии, Пелопоннесе, на островах и в Египте. Они также чеканились в Вавилоне, Истре, Сипоте, Одессе, Милете и в других городах. Даже золотые статеры Тита Квинкция Фламинина, победителя македонского царя Филиппа V, чеканились по греческой монетной системе. На лицевой стороне имеется изображение головы полководца, на оборотной — Виктория с пальмовой веткой в левой руке, с венком в правой. На поле надпись: Т. Quincti. Тип Виктории взят с золотых статер Александра Македонского.
Начиная со II в. н. э., в Риме стали создавать множество изображений Александра, которые в преобладающем большинстве своем использовались как украшения и в качестве талисманов. Александр изображался на кольцах, геммах, пряжках, пуговицах и прочих предметах, употреблявшихся как принадлежности одежды. Много было с его изображением талисманов. Обожествленный при жизни, Александр, по представлению людей, обладал чудодейственной силой. Александр часто изображался под видом мифического героя Геракла, которому приписывали способность отвращать дурное влияние. Отсюда возникла и распространилась вера, что изображение Александра является будто бы лучшим средством против всех зловредных влияний как природы, так и людей.
До нас дошла целая серия маленьких серебряных и золотых медалей, сделанных во II в. н. э. и имевших значение талисманов. В последующие века такие медали с изображением Александра Македонского продолжали распространяться в большом количестве. Обычай использовать эти медали как талисман сохранялся и после того, как христианская религия [69] стала в Римской империи государственной. Лишь в V в. н. э, изображения Александра заменили христианскими символами.
Монеты от имени Александра с его типом и легендой чеканились в эпоху диадохов. Диадохи не имели права выпускать монету от своего имени, пока они не приняли царского титула. Право чекана монеты и помещения на ней своего изображения рассматривалось как один из самых важных атрибутов царского достоинства. Поэтому до 306 года до н. э. в установившихся типах царских македонских монет ничего, по существу, не изменяется. Кассандр, например, оставляет на тетрадрахмах неизменным даже имя Александра, помещая свое имя только на медных монетах. Правда, Птолемей, Антиох, Лисимах и Селевк сделали попытку чеканить монету от своего имени. Но они на золотой и серебряной монете с типом Александра ставили свое имя без всякого титула. Только в 306 г., когда Антигон, после победы его сына Деметрия над Птолемеем, принял титул царя, первый стал чеканить собственную царскую монету. На его тетрадрахмах, дошедших до нас, уже стоит надпись с именем царя Антигона Βασιλέος Αντιγονου) Примеру Антигона последовали Птолемей, Лисимах и Селевк, тоже объявившие себя царями и получившие право чеканить свою монету. По их примеру стали чеканить свои монеты цари Пеонии и других стран.
Однако портреты македонских царей на монетах, кроме портрета Александра, появляются очень редко. Первым помещает на монетах свой портрет Деметрий Полиоркет (294—287). Эти монеты обычно выпускались в районах малоазийских греков, где население уже знало персидские монеты с портретными изображениями. Голова Деметрия изображалась в диадеме или с повязкой. На обратной стороне — Посейдон с трезубцем, внизу имя царя. Большинство же монет Деметрия не имеет его изображений. На монетах изображалась крылатая Ника с трофейным жезлом в левой руке и с трубой, в которую трубит, в правой. Она стоит слева, на передней части корабля, внизу которого изображены волны. На обратной стороне — нагой Посейдон с трезубцем в правой руке, внизу — надпись и имя царя. Эти типы монет отражают победу флота Антигона, бывшего под начальством его сына Деметрия, над Птолемеем в 306 г., при острове Кипре.
Как правильно отмечает Н. А. Зограф, из позднейших македонских царей только Филипп V и Персей помещают свои [70] портреты на монетах. На монетах Филиппа V (220—179) изображены безбородая голова царя в лучистой короне, на обороте — молния между двумя строками надписи, кругом — дубовый венок. Вместе с тем встречаются монеты Филиппа с головой бородатого Геракла в львиной шкуре или с македонским щитом и изображением женской головы в центре. На оборотной стороне, таких монет, кроме имени царя Филиппа, изображались: македонский меч, шлем, лук, палица, колчан, корма корабля. На монетах Персея (178—168 до н. э.) — голова царя с небольшой бородой в диадеме. На обороте, среди дубового венка — орел с приподнятыми крыльями, сидящий: на молнии; внутри венка имя царя Персея с монограммой. Под венком — плуг.
Что касается монет остальных македонских царей эллинистической эпохи, то они обычно не имеют портретных изображений. Так, на монетах Антигона Гоната (277—239) часто изображена голова Посейдона, увитая морским растением, а на обороте — Аполлон, сидящий на передней части корабля с луком в правой руке. На корабле надпись в две строки и имя царя Антигона. Нередки и изображения Афины в шлеме или головы Геракла, покрытого шкурой льва; на обороте — всадник и щит. Интересна монета Антигона Гоната с македонским щитом, украшенным семью звездами; на нем мужская голова с рогами; позади ее пастушеский посох. Македонский щит и шлем мы находим на монетах Димитрия II (239—229). На обороте многих из его монет имеется корма корабля с монограммой. Подобные сюжеты можно найти и на монетах Антигона Досона (229—220). На них изображался македонский щит или голова молодого Геракла в львиной шкуре; на обороте — Афина архаического стиля или всадник.
На монетах эллинистического времени много надписей. Кроме имен городов или царей, выпускавших монету, встречаются [71] в изобилии имена магистратов и, что особенно важно, — дата.
Из всего этого можно сделать вывод, что македонские монеты эпохи эллинизма прочно завоевали мировой рынок и находились в обращении на большой территории, во многих странах. Тетрадрахмы Александра Македонского продолжали чеканиться в Риме до III в. н. э. Македонские монеты дают сведения о развитии хозяйства, флота, военного дела. Они углубляют наши знания о мифологии, художественном мастерстве и искусстве.
Во время завоевания Римом Балканского полуострова большинство городов Греции и Македонии утратило независимость и было лишено права чеканки собственной монеты. После поражения Персея при Пидне в 168 г. до н. э. и падения Македонского царства автономная чеканка монет в Македонии прекратилась. Лишь десять лет спустя, в 158 г. до н. э., римский сенат разрешил до сих пор запрещенное производство на золотых и серебряных рудниках и, в связи с этим, также чеканку собственных монет. Разделенная произвольно римлянами на четыре области, Македония в течение восьми лет чеканила свою монету. Каждая область имела в этом отношении свою автономию. До нас дошли монеты с надписью: Μακεδονων πρώτης, Μακεδονων δευτέρας и Μακεδονων τετταρτης. Известный немецкий специалист нумизмат Гуго Геблер считает, что из четырех македонских областей только первая, вторая и четвертая воспользовались предоставленной римлянами привилегией, поэтому монеты третьей области с центром Пеллой до сих пор не известны. Для такого утверждения у нас нет достаточных оснований: скорее всего, монеты третьей области, выпущенные в незначительном количестве, просто до нашего времени не сохранились.
Область с главным городом Пелагонией чеканила, по-видимому, только бронзовые монеты. От области с главным городом Фессалоникой сохранились только одни тетрадрахмы, да и то в очень малом количестве. В противоположность этому в области с главным городом Амфиполем, включавшей в себя богатые залежами металлов Пангейские горы, чеканка монет приняла исключительно активный характер; тетрадрахмы [72] этой области являлись самыми распространенными монетами античного мира. Они занимали особое положение как в стилистическом отношении, так и в типографии, изображали голову Зевса, а на обратной стороне — Артемиду с быком. Геблер считает, что эти монеты должны были отмечать праздничное событие, именно — возобновление работы на золотых и серебряных горных рудниках.
При последующей чеканке монет пользовались более простым рисунком. Например, македонский щит на передней стороне совпадал с рисунком на некоторых тетрадрахмах Филиппа V. Только голова царя в середине монеты заменилась изображением Артемиды.
За восемь лет чеканки монет было создано большое количество македонских тетрадрахм, многие из которых дошли до нас. Правда, качество этих монет обратно пропорционально их возрастающему количеству. Только очень немногие монеты с изображением звезды на обратной стороне отличаются хорошим рисунком и тщательным выполнением. Что касается основной массы монет, то в них ясно наблюдается ухудшение рисунка и все более грубая и поверхностная работа, неравномерность в рисунке и в характере надписи. Маленькие, тщательно выполненные буквы на одной монете заменяются большими буквами на другой, и старые формы сочетаются во всевозможных комбинациях с новыми. Еще большим колебаниям подвергается монограмма. Массовое производство монет людьми разной квалификации приводило к тому, что обе их стороны обрабатывались неодинаково и оказывались различными по стилю. Нельзя не согласиться с Геблером, который усматривает здесь известные результаты разделения труда. Оно заключалось в том, что более опытные художники предпочитали заниматься изготовлением рисунка лицевой стороны, а менее искусные — более простым рисунком на обороте. Но не всегда передняя сторона монеты имела в стилистическом отношении превосходство над оборотной. Нередко встречаются случаи, когда наблюдается обратное соотношение: оборотная сторона выполнена лучше лицевой. Бывает и так, что обе стороны одинаково хороши или одинаково плохи.
Во время восстания Андриска серия македонских монет обогатилась чеканками двоякого рода. В 149 г. до н. э. [73] выступивший против восставших претор П. Ювентиус Тальна прежде всего захватил Амфиполь и находящиеся вблизи этого города серебряные рудники. Он приказал чеканить тетрадрахмы для возмещения военных расходов. На тетрадрахмах, кроме названия македонской области, имеется знак претора — оливковая ветвь, и подпись легата. Известно, что недостаточные военные силы Тальны не смогли подавить восстания македонян, которые одержали над ним блестящую победу. После поражения римского претора македоняне, по указанию своего царя, начали снова чеканить автономные монеты и запечатлевать на них одержанную победу лавровым венком на голове богини — покровительницы данной области. В отношении стиля эти автономные тетрадрахмы точно совпадают с предшествовавшими монетами, отчеканенными Тальной. Как видно, монеты вышли из рук одних и тех же мастеров. Такое обстоятельство наводит Геблера на мысль, что римский претор привез в Македонию для своих целей иностранных художников, после его поражения оставшихся на службе у македонян.
Когда Македония, после подавления восстания Андриска, превратилась в римскую провинцию, был совершен переход от автономной монеты к провинциальной римской.
Ввиду того, что на Востоке многие государства издавна чеканили свою собственную монету, количество находившихся в обращении местных монет оказывалось очень значительным. Македония, даже став римской провинцией, продолжала чеканить свои аттические тетрадрахмы.
Римляне здесь строили монетное дело так же, как и в других восточных провинциях. Они медленно изымали из обращения старые монеты, медленно заменяли их новой римской провинциальной монетой, чекан которой начинался сразу по завоевании страны. С потерей Македонией самостоятельности на македонских тетрадрахмах появляется легенда Legatus pro quaestore, хотя все прочие легенды и тип остаются прежними. На македонских монетах этого периода упоминаются и другие официальные лица — квесторы и преторы, которые в некоторых случаях ведали выпуском провинциальной монеты.
Право выпуска провинциальной монеты в сенатских провинциях давалось наместнику провинции. Поэтому на монетах проконсульской провинции ставились имя и титул проконсула. Выпускались также провинциальные монеты местного самоуправления. Так, в Македонии выпускалась монета κοινον Μακεδονων.
По нумизматическим данным мы знаем почти без пробелов список римских наместников Македонии за период [74] времени с 148 г. до н. э. до 249 г. н. э. — до царствования императора Филиппа, при котором прекратилась чеканка монет в македонских провинциях. Значение этих нумизматических памятников покажется еще более важным, если учесть, что для более позднего времени, когда такие памятники отсутствуют, список римских высших чиновников устанавливается на основании случайных письменных заметок и является в силу этого очень неполным. Нумизматический список римских магистратов красноречиво свидетельствует о тех внешних изменениях, которым подвергалась форма римского провинциального управления в Македонии.
В провинциях монеты чеканились в соответствии с их правовым положением. Право на выпуск своей монеты, автономной по типу и легенде, имели только те страны, которые являлись civitates foederatae, и граждане, носившие название socii. Но и им был запрещен чекан золота, оставшийся привилегией Рима. В городах municipii разрешался чекан провинциальной монеты, выпускавшейся римскими должностными лицами, главным образом квесторами или проквесторами. Что касается провинции Македонии, то она в эпоху республики права чеканить собственную монету не имела. По особым поводам производили чеканку монет римские наместники. Так, к началу существования македонской провинции относятся македонские бронзовые монеты с именем квестора Л. Фульциния. Монеты на лицевой стороне имеют голову Ромы, в точнейшем соответствии с римскими динариями того времени, а на обратной стороне — четырехстрочную надпись в дубовом венке. Эти бронзовые монеты, которые продолжали чеканиться и при преемнике Фульциния К. Публилии, иногда без названия провинции, предназначались, как полагает Геблер, для замены недостающих римских динариев и совпадали с ними по своему курсу. Они чеканились и тогда, когда финансовое положение стабилизировалось и динарии в достаточном количестве стали поступать в римскую казну.
Кроме номинала с головой богини Ромы, созданного, по всей вероятности, чеканщиками монет в Амфиполе, квестор К. Публилий чеканил там же бронзовые монеты с головой Посейдона, т. е. по типу автономной чеканки монет в македонских областях. На этих монетах все более становится заметным влияние латинского языка в надписях, хотя греческий [75] язык еще повсюду сохраняется. Через полстолетия квестор Эзиллос стал чеканить, наряду с греческим названием «Македония», имя и титул наместника на латинском языке. При наместнике Силене применение двух языков, латинского и греческого, стало правилом.
Новая чеканка монет в Македонии относится к началу I в. до н. э. Она снова была вызвана плохим состоянием римских государственных финансов. Чтобы получить дополнительные источники дохода, наместник Македонии Л. Юлий Цезарь (95—92 гг. до н. э.) предпринял энергичную разработку серебряных рудников в стране; ее продолжил и усилил преемник Цезаря К. Фений Сатурнин. В это время активно заработали чеканщики монет трех главных городов македонских областей: Амфиполя, Фессалоники и Пеллы. Первое место среди этих городов стал теперь занимать не Амфиполь, а ставший в 148 г. до н. э. главным городом провинции — Фессалоники. Бывшая столица Македонии Пелла играла уже подчиненную роль. Чеканились в основном тетрадрахмы, в очень ограниченном количестве — драхмы.
В эпоху империи монетное дело в Риме и в провинциях с проведением реформ императором Августом претерпевает существенные изменения. С Августа у римлян стало четыре вида монет: 1) монета государственная. Она чеканилась от имени римского народа и сената в самом Риме, из всех трех металлов; 2) монета военная. Выпускалась во время войны или военного управления покоренной страны от имени полководца и ее военного наместника. Последние военные монеты были отчеканены в 23 г. до н. э.; 3) монета провинциальная, выпускаемая гражданской администрацией римских провинций или же федеративных автономных республик греческих городов; 4) монета местная. Она выпускалась отдельными городами-муниципиями для собственного употребления и чеканилась только из меди.
Реформами Августа полководцы были лишены права иметь собственную монету. Поэтому при его преемнике в провинциях Римской империи осталось только два вида монет: провинциальная и городская. Провинциальные монеты чеканились как римскими, так и местными властями, а городские — городами, имевшими право автономии и право [76] муниципий. Кроме того, право чеканить медную монету представлялось администраторам рудников, где добывались металлы. Эксплуатация рудников в императорское время достигла больших размеров, и население, обслуживающее рудники, в первую очередь рудокопы, нуждалось в медной монете. Она выпускалась, по всей вероятности, прокуратором, но без упоминания его имени. Рудниковые монеты чеканились и имели хождение на небольшом пространстве — от Адриатического моря на востоке к устьям Дуная, III в. н. э.
Для провинций восточных римляне оставили местную единицу — драхму, а для провинций западных ввели динарий.
С начала Римской империи право чекана монеты распределялось между императором и сенатом. Император мог выпускать золотую и серебряную монету, сенат — медную.
В императорский период на лицевой стороне монет находятся изображения императоров с их титулами, членов императорской семьи. На монетах часто встречаются надписи не только имен императоров, но и названий городов, магистратов, монетных дворов.
На провинциальных монетных дворах использовались серебро и медь; в греческих городах и колониях — только медь. Чеканка монет в Македонии была ограничена бронзовыми деньгами. Право чеканки монет македонская провинция получила при императоре Клавдии, и оно сохранилось за ней до III в. н. э., до царствования императора Филиппа.
Македонские императорские монеты Геблер относит к трем периодам: 1) от Клавдия до Веспасиана; 2) от Домициана до Марка Аврелия; 3) от Септимия Севера до Филиппа.
Из первого периода мы имеем монеты императоров Клавдия, Нерона, Вителия и Веспасиана. Чеканились два номинала большого и меньшего размера. На больших по размеру монетах изображены на лицевой стороне под портретом Клавдия крылатая Ирида; под портретами Нерона, Вителия и Веспасиана — стоящий слева Арес. Надпись на лицевой стороне; типа с Аресом гласила: «Македонен», а у типа с Иридой — «Сабастос македонен». На монетах меньшего размера постоянным рисунком был круглый щит.
В первый период чеканки встречались также такие маленькие монеты без изображения императора. Эти монеты [77] совпадали в точности по величине и типам лицевой стороны с соответствующими монетами, отчеканенными в Фессалониках. По мнению Геблера, они предназначались для того, чтобы привести в практическое соответствие между собой дробный номинал провинциальных денег и чеканку монет в самом значительном городе страны.
Из монет второго периода, сохранившихся до настоящего времени, мы знаем монеты с изображением Домициана, Адриана, Антонина Пия, Марка Аврелия. Размеры монет уменьшаются. Слева стоящий Арес, как тип оборотной стороны, встречается только на монетах, отчеканенных при Домициане. Со времени Адриана, вместо Ареса, появляется Ирида, известная нам по монетам, отчеканенным при Клавдии. Еще более уменьшенной монета стает при Антонине Пие и всегда имеет на оборотной стороне круглый щит.
Со времени Домициана надпись на оборотной стороне монеты гласила: «Койнон македонон» и свидетельствовала о том, что она отчеканена от имени македонского провинциального собрания. Геблер из этого делает вывод, что македонская провинция пользовалась тогда своим правом чеканки монет только в связи с деятельностью этих собраний. С эпохи Адриана надписи с основными титулами императора учащаются. Более точное титулование императора на монетах становится обычным во время правления Септимия Севера.
Правление Септимия Севера начинает третий период в истории чеканки македонских императорских монет и продолжается вплоть до прекращения провинциальной чеканки при императоре Филиппе. На монетах этого периода мы встречаем изображения Септимия Севера, Юлии Домны, Каракаллы, Макрина, Диадумениана, Элагабала, Александра Севера и Гордиана III. Чеканились два номинала. Сохранился больший по размеру. Ирида, которая долгое время изображалась на оборотной стороне полного номинала, теперь заменяется типами все более и более разнообразными. Так, при Северах, Домне и Каракалле на монетах изображался Зевс; при Макрине — фигура императора на лошади, с рукой, поднятой для привета. Геблер, не без основания, считает, что монета такого типа могла быть отчеканена по случаю личного прибытия императора в Македонскую провинцию, что подтверждает правильность того вывода, что император лично жил в провинции Македонии вместе со своим сыном. Можно предположить, что это происходило после окончания Парфянской войны, когда Макрин вел в придунайских областях переговоры с дакийцами, а оттуда поехал через македонскую провинцию в Рим, по [78] пути для него самому удобному и короткому. Тип монет, связанный с определенным историческим событием, снова появляется при Александре Севере и Филиппе, чем доказывается факт пребывания обоих императоров в Македонии на пути в Рим. Первый из них был там в 233 г. во время своего возвращения с персидской войны; второй — в 244 г., когда торопился в столицу после убийства Гордиана.
В правление Элагабала начали чеканить монеты с изображением Александра Македонского. Мы видим Александра, укрощающего Буцефала или спокойно стоящего рядом с укрощенным конем. Позднее, в управление Александра Севера, появились монеты с изображением Александра, охотящегося на львов или с направленной вправо пикой.
Следует подчеркнуть, что при Александре Севере число типов монет значительно увеличилось. Появились монеты с изображением на оборотной стороне восходящей на трон Афины с Нике, или чаши с изображением, или особого рисунка, созданного по случаю отъезда в 231 году Александра Севера на войну с Артаксерксом: есть предположение, что император вместе со своими войсками, собранными в Иллирии, проследовал по эгнациевой дороге через Македонию. Монеты, отчеканенные при Гордиане III, изображали льва и палицу, атрибуты македонского мифического героя Геракла.
Особо следует отметить македонские монеты неокоры, впервые появившиеся во время управления Макрина. Неокорами назывались наблюдатели и стражи храмов. Сначала они были низшими храмовыми служителями, но в более позднее время это звание стало почетным. В эпоху поздней империи города восточных провинций считали за особую честь быть неокорами храма, посвященного императору. Об этом свидетельствуют надписи и особенно монеты, сохранившиеся в большом количестве.
Македоняне на своих монетах стали называться νεωκοροι в силу особой привилегии, которую Макрин пожаловал провинции. В провинции с разрешения римского сената в честь живого императора воздвигался храм. Там собиралось провинциальное собрание, происходившее каждый год в городе Беройе. Оно занималось организацией провинциального культа императора. Титул неокории продолжал печататься на македонских провинциальных монетах и получил особое распространение при Макрине. Монеты при Элагабале постоянно изображали νεωκορος, на оборотной стороне — стол с двумя коронами, что означало одновременное существование [79] αγωνες ιεροι. По мнению Геблера, эти нумизматические данные доказывают, что Беройя имела еще вторую неокорию, посвященную, очевидно, Элагабалу. Такие же изображения имеются и на самых первых монетах, отчеканенных во время правления Александра Севера. На более поздних его монетах таких изображений уже нет. Затем этот тип снова появляется при Гордиане и Филиппе. Бросающееся в глаза отсутствие этих типов на монетах, отчеканенных в последние годы правления Александра Севера, вероятно, связано с уничтожением неокории Элагабала. Наоборот, сильное распространение этих типов при Гордиане несомненно связано с организацией неокории императора в Беройе.
При Гордиане III Беройя получила разрешение воздвигнуть в его честь особый храм, так что в этом городе установились две неокории, что иллюстрируется провинциальными монетами с изображением обоих храмов или известным уже в правление Элагабала изображением стола с двумя коронами. Последний тип появляется с надписью «Олимпия» в связи с возобновлением в 246 году Олимпийских игр. На одной монете эффектно изображался даже праздник неокории, который столица Беройя праздновала с участием всей провинции поздней осенью 242 года. Несомненно, повод для исключительно пышного проведения праздника дало личное присутствие на нем самого императора. Полтора года спустя македонская провинция устраивала празднества в честь его убийцы и преемника Филиппа. Филипп после заключения мира с Сапором весной 242 г. спешил приехать в Рим через Македонию. Праздники в честь Филиппа увековечены на провинциальных монетах оригинальной надписью.
Следует отметить, что, начиная с Диоклетиана, серебряная монета чеканилась в незначительном количестве и только для прославления больших побед. С этого времени золотая валюта одерживает полную и окончательную победу над серебряной. [80]
В последний период чеканки македонских провинциальных монет выделывались на лицевой стороне, наряду с изображениями императоров, также изображения Александра Македонского; в Македонии, как из этого следует, культ императора и культ Александра были между собой тесно связаны.
По утверждению Геблера, македонская провинция в течение определенного периода времени, когда действовали провинциальные собрания и связанные с ними празднества, обладала правом одновременно выпускать в неограниченном количестве автономные монеты, в зависимости от потребности в их обращении. Но чеканка монет с портретом императора была предоставлена, по-видимому, только наместникам, и такие монеты чеканились в ограниченном количестве. По этим монетам можно не только хронологически фиксировать момент их чеканки, но и уточнить время управления того или иного императора, социально-экономическое положение самой македонской провинции.
Автономные провинциальные монеты, как и более ранние македонские, показывают, какие в Македонии почитались божества. Об этом говорят монетные изображения богов и богинь: Зевса, Афины, Диониса, Нике. Среди такого рода изображений заслуживает упоминания сидящая налево с непокрытой головой Афина; она держит шлем в вытянутой руке, а также тип монеты, на котором богиня, сидящая на троне слева, кормит из чаши змею, обвившуюся вокруг оливкового дерева. Имеются македонские монеты с головой Артемиды в диадеме, голова Аполлона в лавровом венке на монетах Амфиполя, Пеллы, Ботиейи и др. Немало монет с изображением Геракла или его атрибутов. Один тип монеты показывает мифического македонского героя в его борьбе с критским быком, другой — в спокойном положении его тела, третий изображает льва с палицей, подчеркивая известный подвиг Геракла.
Монеты содержат много поучительного для македонской истории, для изучения общественной и частной жизни, искусства и мифологии древних македонян.
§ 4. Литературные сведения древних авторов
Литературные сведения по истории Македонии первого столетия после Александра Македонского очень скудны и фрагментарны. По выражению В. Тарна, в историографии существовала «темнота», пока труд Полибия, как солнце, не прорезал тучи. Поэтому не только экономическая, но даже [81] политическая история Македонского государства от конца периода диадохов до 20-х гг. III в. до н. э. известна только в общих чертах.
Среди историков, оставивших нам отдельные сведения об этом важном периоде, следует отметить Диодора, Помпея Трога, дошедшего в эпитомах Юстина и Арриана. Диодор в XVIII-XX книгах, а также в сохранившихся отрывках XXI-XL книг оставил ряд свидетельств по истории борьбы диадохов и эпигонов, о взаимоотношениях Македонии и Греции в это время. Свидетельства Диодора дополняют указания Юстина. Они дают некоторые новые сведения о социальной борьбе в самом македонском обществе. Что касается Арриана, историка Римской империи II в., то он, как известно, написал труд о походах Александра на Восток по хорошим источникам. Его история диадохов заканчивается возвращением Антипатра в Европу (321 г.).
Сведения древних авторов расширяются тогда, когда Македония становится важным фактором в восточном Средиземноморье и назревает ее столкновение с западным противником — Римом.
Период римского проникновения в Македонию получил свое отражение в более связном виде в произведениях Полибия и Ливня.
Полибий жил и творил в важнейшую эпоху греко-римского мира, когда в результате крупных завоеваний римских рабовладельцев возникли эксплуатируемые римлянами провинции, а сам Рим превратился в огромную средиземноморскую державу. Победа Рима над македонянами и греками имела в жизни историка и в дальнейшем формировании его исторических взглядов важные последствия. Вместе с 1 тыс. ахейцев, обвиненных соотечественниками в сношениях с царем Персеем и в антиримских враждебных замыслах, был и Полибий. После третьей македонской войны они были отправлены в Италию в качестве заложников, где пробыли около семнадцати лет. Из тысячи человек в живых осталось около трехсот — одни умерли, другие состарились на чужбине. Полибий за эти годы сблизился с видными представителями римской аристократии, особенно с домом Эмилия Павла, стал наставником его сыновей, главным образом Сципиона Эмилиана, будущего победителя Карфагена. Здесь, при активном участии Полибия, Лелия, философа Панетия, был образован известный сципионовский кружок, оказавший большое идейное влияние на римское общество. Вследствие этих обстоятельств Полибий хорошо изучил римскую политику и стал ее горячим сторонником. Вместе с тем он был хорошо знаком с историей балканских стран, знал Африку, берега которой исследовал во время осады Карфагена, побывал в Египте, совершил путешествие через Альпы, посетил южную Галлию и Испанию. Все это расширило умственный кругозор историка, способствовало определению основной темы, — когда и почему все известные части обитаемой земли в течение 53 лет подпали под власть римлян.
Свою «Историю» в 40 книгах, от которых дошли первые пять и большое количество фрагментов, рассеянных у разных авторов, Полибий называет «всеобщей» или «всемирной». Хотя главное место в ней занимала римская история, она охватывала историю балканских государств, Ближнего и Среднего Востока, Африки. Он стремился, по его собственным словам, понять историческое развитие всего известного тогда мира, а не отдельно какого-либо народа. Из истории отдельных народов невозможно «обнять и узреть духовным взором прекраснейшее зрелище прошлых событий». Таким образом, «Всеобщая история» Полибия, охватившая главным образом события 220—146 гг. до н. э., была первой попыткой дать историю [83] не одной страны, а всех важнейших государств Средиземноморья в их взаимной связи. В этом труде, показывающем установление власти римлян в Средиземноморье, Полибий выступает их горячим сторонником. Насильственное объединение мира под властью Рима представляется ему «прекраснейшим и вместе с тем благотворнейшим деянием судьбы». Фактически всеобщая или всемирная история Полибия может быть названа историей могущества Рима от начала второй пунической войны до покорения Греции. Нельзя не согласиться с В. Тарном, что героем истории Полибия был Рим и его тема — экспансия Рима в средиземноморском мире, и все ручейки у него впадают в эту реку.
В ходе всемирной истории Полибий видит закономерность исторического развития, которая помогает не только изучать прошлое, но предсказывать будущее. История, достоверно излагающая исторические события, учит и убеждает любознательных людей, исправляет их и является действительной и единственной наставницей жизни. В истории, по мнению Полибия, важнее всего понять причины, по которым каждое событие происходит и развивается. История становится полезной только тогда, когда она выяснила причины событий, не столько что произошло, сколько как происходило. Как врач не применит надлежащего лечения, если он не знает причины болезни, так и государственный человек будет бессилен, если он не умеет определять причины событий. Причина факта должна занять первое место.
Таким образом, задачей истории Полибий считает не только описание, но и объяснение событий, причины которых он усматривал, главным образом, в психологических факторах. [84] Полибий выступает противником всяких чудес, «необыкновенных историй» и побочных обстоятельств, показного и наружного блеска. История, с его точки зрения, должна не столько потрясти и увлечь слушателей, сколько познать истину, без чего она превратится только в бесполезный рассказ. Он решительным образом борется против патетических историков вроде Филарха, которые хотели конкурировать с трагедией по изображению деталей и созданию трогательных сцен. Полибий ратует за беспристрастное изложение исторических событий, стремится быть объективным в оценке друзей и врагов.
«В частной жизни, — говорят он, — честный человек может любить своих друзей, свое отечество, ненавидеть заодно с друзьями их врагов. Но, если кто берется быть историком, тот должен забыть обо всем этом. Ему придется отдавать величайшую хвалу врагам, когда этого требуют факты, часто порицать и резко обличать самых близких людей, если их ошибки заслуживают этого».
Но, стремясь к объективности, Полибий далеко не всегда был объективен. Нельзя не согласиться с Ф. Г. Мищенко, который указывал, что у Полибия, стремящегося быть объективным и беспристрастным, пожалуй, более всего примеров противоречия между фактами и выводами. Полибий неоднократно говорит, например, что римляне несут с собой порабощение и гибель эллинам. Вместе с тем он считает благом для Македонии и греков установление над ними римской власти и возмущается их неблагодарностью, когда они восстали против Рима. Полибий очень противоречиво относится к Филиппу, то хваля его за военную доблесть и отвагу, то осуждая за властолюбие и стремление к тирании. Особенно враждебно настроен Полибий по отношению к демократическим элементам. Он на все лады ругает этолян, Клеомена, Хилона, Набиса, Лжефилиппа. [85]
Все движения, так или иначе направленные против Рима и его рабовладельческой аристократии, вызывают резкое осуждение Полибия. Восстания рабов, бунты в армии, народно-освободительные движения в покоренных Римом странах — все это вызвано, по Полибию, «умоисступлением» народа, упорствующего «в пагубном заблуждении». Полибий выступает как враг народных масс, ненавидящий и боящийся их движения. Со злобой и ненавистью он говорит о народе, о «толпе», победа которой равносильна гибели всего государства. Наоборот, деятельность аристократического ахейского союза и его руководителя Арата всячески превозносится. Даже его союз с Антигоном не вызывает у Полибия особенных нареканий.
Объяснение этим фактам следует искать в классовых позициях и политических идеалах Полибия. Его общественно-политические взгляды складывались под влиянием аристократических устремлений ахейского союза. Его отец Ликорт был ведущим государственным деятелем этого союза. Сам Полибий воспитывался в убеждении, что ахейский союз представляет собой самое совершенное политическое образование в мире и только в этом ахейском союзе действительно осуществлены принципы свободы и равенства. С чувством глубочайшего почтения Полибий относился не только к своему отцу, которого считал одним из величайших эллинов, но и к идеологам и руководителям ахейского союза Арату и Филопомену. В 169 г. до н. э., в период решающей борьбы между Римом и Македонией, Полибий был выбран гиппархом и вступил в кипучую политическую жизнь.
Будучи представителем крупных греческих рабовладельцев, Полибий оставался сторонником «порядка», твердой власти, которая обеспечила бы безопасность имущих слоев греческого общества от покушений со стороны народных масс. Как противник социальных движений, он предпочитал революционным потрясениям на своей родине порядок, установленный силами извне. Поэтому Полибием высоко ценился тот, кто был носителем этого порядка и имел реальную возможность осуществить чаяния и надежды той социальной группы, с которой был связан историк. Такой антинародной силой до Рима являлась Македония. Она должна была объединить греческие государства в интересах господствующего класса против социальных низов. Когда после македонского поражения такие надежды не оправдались, все расчеты стали связываться [86] с Римом, который к середине II в. до н. э. оказался хозяином на Балканском полуострове. Эти обстоятельства заставили Полибия стать на проримские позиции, восхвалять Рим и его завоевания, допуская при этом в ряде случаев преувеличения.
П. Н. Тарков считает, что нельзя принимать за правильное отражение действительного соотношения сил все те места из Полибия, где он дает переоценку сил и возможностей Рима по сравнению с греко-эллинистическим миром. Поэтому факты, им изложенные, и их оценки часто противоречат друг другу. Если и нельзя принять в такой категорической форме это утверждение, то замечания автора о тенденциозности Полибия, о его антидемократичности при изложении истории социальной борьбы, его взгляд на Рим как на орудие классовой политики не вызывает никакого сомнения. В этом духе подбирался Полибием конкретный исторический материал. Все эти обстоятельства приходится учитывать в каждом конкретном случае при оценке и выводах по историческим событиям, приводимым Полибием во «Всеобщей истории».
В труде Полибия нас интересует главным образом история Македонии конца третьего и первой половины II в. до н. э. К сожалению, как раз эта часть его труда в основном утрачена. Чрезвычайно ограничены сведения об экономической и политической жизни Македонии конца III в. По этим вопросам Полибий дает лишь некоторые замечания. Наиболее полно освещена у него история ахейского союза с самого его возникновения и особенно история взаимоотношений Ахайи с Македонией. Но сведения эти большей частью касаются политической истории Македонии, ее взаимоотношений с греческими городами, политики, проводимой Македонией в греческих государствах. Об экономической жизни македонского населения мы можем судить лишь по косвенным данным. Несколько больше сведений по экономической истории Македонии мы находим в той части труда Полибия, где он переходит к описанию македонских войн. Но эти книги, как уже было упомянуто, дошли до нас далеко не полностью. Очень важно, например, свидетельство Полибия о переселениях Филиппа, о росте недовольства в стране, о наличии внутри господствующего класса оппозиции царскому двору. Имеются [87] некоторые сведения и о социальном движении в греческих городах, в частности в Беотии, на основании которых можно судить в известной мере и о положении внутри Македонии. Очень важные известия имеются у Полибия в XXV книге, где говорится о социальной политике Персея. Наиболее фрагментарны последние книги «Всеобщей истории», в которых излагается важное событие — восстание Андриска. О социальной направленности этого восстания мы можем только догадываться по отрицательному отношению Полибия к его руководителю.
В целом «Всеобщая история» Полибия остается наиболее важным источником как для эллинистической Македонии, так и для других стран Средиземноморья, интересы которых сталкивались с интересами Македонского государства. Историк был современником описываемых им многих событий. Знание исторических фактов он черпал не столько из книг других историков, сколько из собственного опыта, из знания военных и государственных дел. Полибий описывал те события, которые совершались в его время или во времена отцов, так что или он сам был свидетелем их, или узнавал от очевидцев. Сведения, полученные им таким путем, проверялись и сопоставлялись с документами, договорами, протоколами, отчетами, постановлениями, а также другими историческими сочинениями. Обладая хорошими знаниями реальных условий исторической жизни, Полибий не слепо следовал за источниками. Он их самостоятельно и критически оценивал.
Полибий имел много последователей и подражателей. От него зависел и его широко использовал, особенно в IV и V декадах своего сочинения, Тит Ливий (59 г. до н. э. — 17 г. н. э.).
Тит Ливий был одним из крупнейших римских историков. Его основной труд «Ab urbe condita libri» по широте охвата исторических событий древнего мира не имеет себе [88] равных. Поэтому представляет большой интерес и научное значение решить вопрос, какова историческая ценность труда Ливия, насколько это сочинение может служить руководящим источником при изучении античной Македонии. А это невозможно сделать, не ознакомившись с мировоззрением Тита Ливия, с его общественно-политическими взглядами, которые, в свою очередь, были обусловлены сложной исторической обстановкой периода становления империи.
Известно, что падение республики и установление принципата было подготовлено рядом социальных потрясений, явилось следствием острой классовой борьбы. Возникшая на развалинах республики империя ставила себе целью консолидацию рабовладельческого общества на основе военной диктатуры, направленной как против демократических низов, так и против оппозиционных слоев в среде аристократии. Военная диктатура рядилась в старые республиканские одежды, которые прикрывали диктатуру Августа.
В условиях диктатуры Августа и его политики лавирования широкие слои общества охватывает неуверенность в своих силах, недовольство жизнью, апатия и деморализация. Это недовольство действительной жизнью находит выражение в лозунге возврата к старым республиканским временам, возрастает интерес к прошлому. Прошлое римской истории представляется золотым веком, идеализируется и противопоставляется современному упадку, нравственной распущенности. Эти настроения были сильны в среде той части аристократии, которая сохранила еще привязанность к республике, но была отстранена от политической деятельности. Выразителем таких настроений и был Тит Ливий. В предисловии к своему труду он говорит, что будет вознагражден за свой труд историка тем, что сможет отвернуться от переживаемых бедствий хоть на то время, когда все силы его души будут заняты воспроизведением древних событий. Его интерес к прошлому объясняется не свойствами его индивидуальности, как объясняет И. Тэн, а чувством недовольства новыми социальными отношениями. [89]
Родина Т. Ливия — Патавия (соврем. Падуя). Он получил хорошее риторическое образование. На своей родине, в патриархальном городе, у Тита Ливия сложились и окрепли республиканские взгляды. Известно, что жители Патавии в борьбе Цезаря с Помпеем приняли сторону сената. Переехав из родного города в Рим, Ливий стал работать учителем красноречия, сблизился с семьей Августа, открыто высказывал императору свои республиканские взгляды. То, что это казалось возможным, свидетельствовало не только о республиканских убеждениях Ливия, но и о том, что сам Ливий никогда не находился в оппозиции к принципату. Далекий от политической деятельности, он не придавал своим республиканским убеждениям политической остроты, и Август относился к нему благосклонно, тем более, что он и сам не прочь был поиграть в республиканизм.
Английский историк Уолш подчеркивает, что Ливий был в основном традиционным республиканским историком. Им руководил, главным образом, республиканский патриотизм, сформировавшийся в его юные годы в Патавии, общественно-политические взгляды римского историка не претерпевали эволюции, оставались неизменными. Уолш выступает против преувеличенного значения Ливия как «историка эпохи Августа». Дух времени этой эпохи, с его точки зрения, на Ливия оказал только поверхностное влияние, поэтому он не может считаться историком, проводившим идеи Августа в каком-либо политическом смысле этого слова. Дружба Ливия с Августом вовсе не означала, что Ливий соглашался служить новому, монархическому режиму в качестве официального историка. Уолш приходит к выводу, что общая концепция римской истории не подверглась бы большому изменению, если бы Ливий писал на тридцать лет раньше. Он считает, что Ливий по своим политическим установкам был полностью цицеронианцем. Трактаты Цицерона оказали сильное влияние на формирование его общественно-политических и исторических взглядов. Это проявлялось в защите Ливием господства закона, в его доктрине «конкордии», ненависти к царскому строю в Риме, в защите Помпея и Брута и холодном отношении к Юлию Цезарю.
Вряд ли можно согласиться с утверждением о статичности общественно-политических взглядов Ливия, игнорируя ту социальную среду, в которой он жил и творил. Еще за 40 лет до Уолша немецкий ученый Артур Розенберг отметил взаимосвязь Ливия с эпохой Августа. Если до 27 г. до н. э. он называет Ливия «консервативным республиканцем», врагом цезаристской монархии, то после этого, когда Август торжественно заключил мирный договор с республиканцами и воззвал ко всем римлянам о поддержке в политическом и нравственном обновлении римского народа, Ливий мог становиться на почву нового порядка вещей и свободно высказываться о явлениях прошлого, не вызывая ответной реакции у правительства. В это время появились первые книги труда Ливия, в предисловии к которым он решительным образом выразил свое одобрение мероприятий Августа в области регулирования брачных отношений и нравов. Сам Август обратил внимание на автора и хотел познакомиться с ним лично. В свою очередь Ливий не упустил случая и в ряде мест своего труда писал приятное Августу. Установлено, что тот читал книги историка, в которых описана борьба между Цезарем и Помпеем. Даже во время апогея славы Ливия как историка он по-прежнему оставался в близких отношениях с императорским домом. Наследник, а впоследствии император, Клавдий брал у Тита Ливия уроки. Как видно, республиканизм Ливия имел умеренный характер, был вполне приемлемым для Августа, совпадая во многих чертах с официальной идеологией того времени.
Над своим главным произведением Ливий работал более 40 лет. Оно состояло из 142 книг. До нас дошло 35 книг.
Свое историческое сочинение Ливий предназначал для «увековечивания истории первого в мире народа». Основную задачу своего труда Ливий видел в том, чтобы внимательно проследить, «какова была жизнь, какие нравы, какие люда и какими средствами в мирное и военное время добыли и увеличили [91] могущество государства», проследить, «как с постепенным падением порядка пришла в упадок нравственность». Ливий полагает, что история может помочь исправлению нравов, ибо она и всему государству и отдельным лицам дает примеры, достойные подражания. Этим определяются патриотические, а также дидактические цели исторического повествования и изучения истории. В предисловии к своему труду Ливий говорит о нравственной пользе изучения истории, которая дает как образцы для подражания, так и то, чего следует избегать. Поставленная Ливием в труде цель увековечить «деяния первого народа на земле» объясняет нам все особенности его как историка. Для него не важны исторические события сами по себе, они его интересуют лишь постольку, поскольку выражают определенный моральный принцип. Тита Ливия интересует прежде всего доблесть римского народа. История выступает как собрание добрых и дурных поступков. Этим и был определен выбор исторических фактов, их группировка. Все должно быть подчинено одной руководящей идее: характер народа, его моральные качества определяют направление событий. Чистота нравов привела римлян к мировому могуществу, их упадок вызвал политические смуты, которые ведут к гибели государства. И вот «мы дошли, — говорит Ливий, — до настоящего положения, когда уже не можем выносить ни пороков, ни средств против них».
Ливий приступал к своему труду с определенной уверенностью относительно Рима, что никогда не существовало государства более великого, более нравственного, более богатого добрыми примерами, в которое бы столь поздно проникли жадность и роскошь и где бы дольше оказывался столь великий почет бедности и воздержанию.
При таком взгляде на предмет выяснения причин исторических событий, критика источников, их анализ отступают на последнее место. Ливия также мало интересует вопрос о достоверности того, что он сообщает. Он сам не всему верит из того, что сообщает. Его мало интересует вопрос о том, что было и чего не было, — он вполне удовлетворен, если ему удалось занимательно рассказать какую-нибудь поучительную историю. Ливий в первую очередь хотел создать художественное произведение, проникнутое патриотически-этическим содержанием. От этого зависел его подход к источникам. Не ставя [92] своей задачей написания критической истории, при передаче содержания источников давал им собственную религиозную, патриотическую, политическую и моральную интерпретацию. Ливий проявил себя как историк-компилятор и вследствие этого он не пользовался подлинными документами, а писал свой труд, основываясь на произведениях историков, живших до него. Ливий не обращался к первоисточникам, не использовал в своем труде древних законов, книг, принадлежавших консулам, преторам и другим должностным лицам, актов сената и др. Он не был знаком непосредственно с великими анналами понтификов, относящимися ко II в. до н. э. и опубликованными М. Сцеволой под названием «Annales Maximi». Он пользовался одними литературно обработанными источниками, по преимуществу анналистами. Но и среди писателей он многими пренебрег, такими, как Сульпиций Гальба, Лутаций, Варрон и др. Им не были использованы «Начала» Катона. Не всегда источники Ливия вообще можно установить. Свои источники Ливий не подвергал критическому анализу, поэтому не мог полностью использовать их; без всякой критики он брал то, в чем они были согласны. Если источники противоречили друг другу, Ливий следовал за большинством. В других [93] случаях он отдавал предпочтение более древним писателям, например Фабию Пиктору. На свои источники Ливий почти не указывает. Обычно он ограничивается формулой: рассказывают, по свидетельству некоторых...
В труде Ливия недостаточное внимание уделено внутренней жизни Рима, происхождению государственных учреждений, культуре прошлого. В изложении событий Ливий часто стоит на той точке зрения, что их ход определяется деятельностью законодателя. В этом отношении характерна для него история царей. Вместе с этим Ливий видит классовую борьбу в римском обществе и уделяет ей немало места. Картины классовой борьбы нарисованы с большим драматизмом. Ливий с презрением говорит о народе, как о черни: «Чернь у всех свободных племен и народов, повсюду, как это обыкновенно бывает, держалась худшей партии, склоняясь на сторону царя и македонян». Ливий с умилением говорит о классовом мире. Он недоволен неуступчивостью патрициев и слишком «большими» требованиями плебеев. Ливий не только видит политическую борьбу, но понимает, что в основе ее лежат экономические интересы плебеев и патрициев. Поэтому мы никак не можем согласиться с историком Уолшем, который считает, что у Ливия отсутствует обсуждение социально-экономических вопросов и он писал свою историю Рима без прямого отношения к таким темам. Характерно, что Уолш выражает удовлетворение тем, что римский историк пренебрегает этими вопросами.
Хотя Ливий и выступает за классовый мир, все его симпатии целиком на стороне патрициев. Он за умеренную свободу, [94] за то, чтобы она была своевременной. Это видно из его изображения толпы, которая, по его мщению, всегда нуждается в узах, а также из его отношения к консулу Фламинию, заслужившему ненависть знати, но зато любовь народа.
Как республиканец Ливий идеализировал Римское государство и сенат, его политическое руководство и администрацию, с симпатией относился к Риму, его воинам и полководцам. Он старается подчеркнуть, что хочет быть беспристрастным. Ливий говорит, что никого не ненавидит, поэтому у него нет повода «а кого-нибудь наговаривать; он ничего не скрывает из-за пристрастия, но сожалеет и радуется, одобряет и негодует не за себя, а за других, за правду, и это неизбежно вносит и в изображение и даже в самый процесс изучения субъективное чувство — Ливий хочет, как он говорит, «приблизиться к совершенной истине», но не достигает ее именно потому, что пристрастен к Риму, к патрициям, к народу, который он презрительно называет «чернью».
В своем труде Ливий уделил много места обрядам и гаданиям. Он разделяет все религиозные представления своего времени. Но будучи человеком религиозным, Ливий тем не менее критически относился к попыткам придать чудесным знамениям первенствующее в истории значение. Он сам говорил, что «подтверждать или опровергать подобные легенды, которые более годятся для сцены, интересующейся диковинами, чем для достоверной истории, не стоит труда». Мифы и легенды, которые широко используются при рассмотрении раннего периода истории Рима и значительной части периода войны с Ганнибалом, Ливий рационализирует с позиций неостоицизма.
Ливий большой мастер занимательного рассказа. Содержание его заключено в высокую художественную форму. Важную роль в нем играют речи. В большинстве случаев полны [95] драматизма описания сражений. Это особенно относится к сражениям с Ганнибалом (при Каннах, при Тразименском озере).
Ливий — историк-художник. Он дает много ярких, запоминающихся картин. Ливий много внимания уделяет личностям. Большую роль в рассказе Ливия играет портретная характеристика героев. Со стилистической стороны характеристики написаны блестяще, но существенный их недостаток в том, что они мало реалистичны. Ливий старается как можно резче подчеркнуть наиболее яркие черты исторического деятеля, заботясь лишь о том, чтобы сильнее подействовать на чувства читателя.
При оценке различных исторических деятелей Ливий часто следует за Полибием. Например, они оба сходятся в оценке Сципиона Африканского. Оба они проявляют критическое отношение к его политическим целям, хотя Ливий в большей степени, чем Полибий, подходит к оценке политических деятелей как моралист. При этом он проявляет известную ограниченность, ибо интересуется преимущественно римлянами.
С точки зрения Ливия, в истории господствуют идеализированные им герои и очерненные злодеи. «Он фальсифицировал историю не вследствие заблуждения, а с заранее обдуманным намерением».
По силе проникновения в сущность исторических событий Тит Ливий далеко уступает Фукидиду, Тациту и некоторым другим древним историкам. Он пользуется материалом из [96] вторых рук, не обладает достаточными географическими познаниями, благодаря чему в изложении имеется путаница в географических понятиях. Ливий часто не дает точных указаний относительно мест, где происходили те или иные события. Будучи плохим знатоком политики и военного дела, Ливий допускал исторические ошибки и в ряде случаев оказался не способным к точной оценке исторических событий. Ливий преследовал не только исторические, но и литературные цели. Это не могло не отразиться и на качестве его как историка. В некоторых случаях строгая историческая точность страдала от стремления автора к повышенным драматическим эффектам.
Однако все это не умаляет исторического значения труда Ливия. Т. Ливий оказался одним из самых популярных историков древности. Он затмил многих своих предшественников-анналистов. Спокойный тон его повествования, блестящее и занимательное изложение как нельзя более соответствовало вкусам его современников и их потомков. Ливия читали, ему подражали, после него не решались на латыни заново писать римскую историю, ограничиваясь лишь пересказом его труда. В этом труде использован огромный материал. До нас не дошло множества литературных памятников, использованных Ливией. Его труд для историка имеет большое значение. Важен он и для истории Македонии последнего периода ее самостоятельного существования. Ливий касается большей частью военно-политической истории Македонии, освещает ее взаимоотношения с Римом, историю борьбы Македонии и Греции за свою независимость.
Едва завершив свой рассказ о второй пунической войне, Ливий встал перед новой задачей. Эта задача требовала от него рассказать своим читателям про новую войну, которую Рим вел на Балканах против Македонии и которая завершилась полным захватом последней. Война была полна напряженности и неожиданностей. Риму предстояло справиться с упорным и хорошо вооруженным противником. Историк рассказывает об этой войне с живым интересом: перед его глазами стояло великое прошлое Македонии, «слава, которой были увенчаны древние цари Македонии, античное величие этой страны и обширность македонской империи, которая некогда покорила своим оружием большую часть Европы, а также большую часть Азии».
Война против Филиппа V, или вторая македонская война, описана в книгах 31-38, а война против Персея — третья македонская война — в книгах 39-45. В большей части своего изложения о македонских войнах Ливий пользуется [97] Полибием. Здесь Ливий восполняет многие пробелы в сообщениях Полибия, дошедших до нас в отрывках или совсем не дошедших.
Представляя историю Македонии в трех македонских войнах, Ливий не показал ни общественную жизнь, ни государственное устройство и управление, ни быт и нравы македонян. Внутренняя и внешняя политика показана лишь в связи с потребностями войн. Поэтому, стремясь изучить историю античной Македонии по труду Ливия, мы узнаем главным образом историю войн и жизнь двух представителей царствовавшей тогда в Македонии династии — Филиппа V и Персея, мы видим крах Македонского государства.
Все эти события освещаются Ливием тенденциозно. Он проводит мысль о бескорыстности римского сената, представляет Фламинина как действительного освободителя греческих городов. Но у Ливия мы находим некоторые сведения и по экономической истории Македонии, особенно после битвы при Киноскефалах. Ливий довольно много говорит о социальном движении в греческих городах после второй македонской и во время третьей македонской войн. Важны свидетельства Ливия о деятельности Филиппа по укреплению внутренней жизни государства после битвы при Киноскефалах. Ливий сообщает о введении новых налогов, торговых пошлин, разработке новых рудников, расселениях, о восстании пограничных областей при Филиппе. Могут быть использованы для экономической истории Македонии и те сведения у Ливия, которые касаются военных событий, связанных с набегами варварских племен, сведения о численности армий, о наборах войск. Глухо говорит Ливий о социальной политике Персея. Более обстоятельно сообщает он о разделе Македонии после 168 г., описывает отдельные области страны, дает сведения о населении Македонии, о полезных ископаемых и природных богатствах ее.
Достоверность Ливия в значительной мере зависит от степени и способа использования им основного источника — Полибия. Поэтому важно выяснить зависимость Ливия от Полибия, особенно в тех частях его труда, где излагаются вопросы взаимоотношения Рима с государствами Балканского полуострова.
Генрих Ниссен в своем труде «Критические исследования источников четвертой и пятой декад Тита Ливия» установил, [98] что текст Тита Ливия точно, за исключением незначительных расхождений, воспроизводит относительно истории Македонии в эпоху диадохов текст Полибия, только в сокращенном виде. Автор отмечает наиболее точное воспроизведение первоначального текста Полибия в сорок второй, сорок третьей и сорок четвертой книгах. Эти книги в основном посвящены истории войны римлян с Персеем. Ниссен доказывает, что изложение Тита Ливия представляет собой вольный перевод первоначального текста Полибия. При обработке этого текста Ливий явно стремился к максимальной краткости, для чего и опускал некоторые подробности. Переработка текста Полибия, по крайней мере в том, что касается истории Македонии, носит у Тита Ливия чисто внешний характер. Например, переговоры Филиппа с Фламинином изложены так, что косвенная речь переведена в прямую. Речь Александра, приведенная у Полибия в виде диалога, имеет у Ливия вид долгой связной речи. В изложении Тита Ливия появляются несвойственные Полибию моменты римской риторики.
Тит Ливий субъективно излагает ряд событий македонской истории. Эта субъективность выражается прежде всего в оценке основных исторических деятелей. Римский историк делает все для того, чтобы создать у читателя благоприятное впечатление о Фламинине и неблагоприятное о Филиппе. Кроме того, Тит Ливий очень неточно описывает различные более мелкие факты, относящиеся к борьбе Македонии с Римом. Например, им неточно описана битва при Киноскефалах.
Труд Ливия написан неравномерно. Некоторые места его отличаются тщательностью обработки, некоторые — своей небрежностью. В нем то непосредственно воспроизводится источник, то в ущерб источнику отдается предпочтение не критическому анализу, а форме изложения. Так, разделы истории Ливия, посвященные первой македонской войне (XXVI-XXIX книги), в которых основным источником является Полибий, не могут быть признаны удовлетворительными. Ливий здесь чрезмерно сократил полибианский текст. Его интересовала борьба Рима против Карфагена. Что касается военных операций в Греции, то они казались ему локальными, не заслуживающими столь пристального внимания. Здесь у Ливия встречаются ошибки в хронологии. Кроме того, он в некоторых случаях дополнял изложение Полибия деталями, взятыми у поздних анналистов, сообщавших относительно событий в [99] Македонии и Греции много недостоверных фактов. Но ввиду того, что это место Полибия сохранилось в отрывках, история Ливия приобретает первостепенное значение и остается основным авторитетом при изучении этих военных операций.
По второй македонской войне перевод или, как выражается М. Олло, адаптация Полибия Ливием значительно превосходит по своему выполнению те места его истории, которые касались первой македонской войны. Этот перевод или адаптация Полибия имеет первостепенное значение. У него много недостатков, ряд неправильных утверждений, многие из которых явно тенденциозны. Но, несмотря на это, за исключением сохранившихся фрагментов Полибия, он остается главным источником для истории Рима во время двух македонских войн. После этого изложение Ливия (в XXXVIII-XLV кн.) о третьей македонской войне, а также о событиях во время самой войны становится еще более ценным ввиду того, что фрагменты Полибия уменьшаются по числу и размерам.
Нельзя не согласиться с утверждением Уолша о том, что адаптация Ливием текста Полибия отнюдь не свободна от простых ошибок при переводе. Изложение военных операций при Киноскефалах, Фермопилах и Магнезии страдает упрощением или чрезмерной драматизацией. Упрощены дипломатические отношения, важные политические факты. Сознательно замалчивались Ливием действия и поступки, которые выставляли в невыгодном свете римские армии и римских военачальников.
По мысли Ниссена, можно считать установленным отсутствие каких-либо исходных греческих источников у Тита Ливия, кроме трудов Полибия. В частности, это относится к изложению истории III македонской войны. Но Ливий отдавал предпочтение одним текстам Полибия перед другими. Так, история Македонии изложена более подробно, чем история других эллинистических государств. Хотя Полибий остается основным источником для Тита Ливия и расположение материала у него «полибианское», у Ливия имеется ряд расхождений и даже противоречий в изложении исторических фактов. Это связано с тем, что отдельные части труда Ливия, написанные на основании государственных и частных анналов, являются анналистическими.
Таким образом, в изложении Тита Ливия имеется два ряда фактов: один — заимствованный из Полибия, другой — из анналов. У анналистов Ливий брал, главным образом, материал о внутренней политической и дипломатической истории [100] Рима. Второй ряд фактов, естественно, излагается без объяснения причин и следствий и получает свою историческую оценку только после сопоставления с «полибианским» материалом. В основном освещение истории борьбы между македонянами и Римом остается «полибианским». Чисто «полибианский» характер изложения македонской истории вообще и истории борьбы между Македонией и Римом в частности Ниссен устанавливает в 32 книге Т. Ливия. Последующая история Македонии также тщательно заимствуется Ливием у Полибия. Материал, взятый из анналов, отступает, по сравнению с этим, на задний план. Так, в 40-41 кн., например, точно по Полибию излагаются многочисленные факты (убийство Деметрия, смерть Филиппа, вступление Персея на трон и события в Дардании). Дается совершенно правильная датировка событиям македонской истории. Большая часть сорок первой книги до нас не дошла, но можно сделать определенный вывод, что ее содержание относится к войне с Персеем. В изложении войны римлян с Персеем в 42 книге Ливий строго придерживается Полибия. В отличие от других римских историков у Тита Ливия события войны с Персеем излагаются более ясно ввиду того, что он здесь исходит из Полибия, хотя частично делает заимствования из анналов. В 43-44 кн., где описывается деятельность Эмилия Павла в Македонии, Ливий довольно свободно обращается с текстом Полибия. В 45 кн. история Македонии излагается на основе использования только одного основного источника, а именно — Полибия. Изложение событий, относящихся к падению Македонии, Тит Ливий дополняет материалом, заимствованным из анналов.
Если сравнить Ливия с Полибием, которому он следует, то перед нами обнаруживается не только слепое заимствование, но и большая работа по использованию полибиевой истории в духе своего времени. В связи с этим мы найдем у Ливия много сходного с тем, что есть у Полибия, но вместе с тем найдем и отличное.
Прежде всего Ливием заимствованы у его предшественника основные факты и последовательность изложения Ливий рисует многие события такими же или почти теми же чертами, что и Полибий. Особенно в своих известиях об Элладе, [101] о македонских войнах он находится в полной зависимости от греческого оригинала. Как труд Полибия служит основным источником для произведения Тита Ливия, так и произведение Тита Ливия может служить источником по восстановлению утерянных частей «Всеобщей истории» Полибия. Пересоздавая основные мысли оригинала, Ливий дополнял его своим красноречием и ораторским талантом. Его риторическое и художественное описание нередко бывает туманным и нечетким, в отличие от Полибия, у которого изложение сжатое, но вместе с тем более ясное. Полибий — больше ученый исследователь, Ливий — больше стилист и художник. Конечно, различные запросы эпох не могли не наложить отпечатка на труды Полибия и Ливия. Они определили и отношение этих историков к историческим событиям. Живя через два столетия после Полибия, Ливий кое-что выбросил из его истории, особенно то, что противоречило ему как римлянину, его общественно-политическим взглядам. Он не берет в основном критику Полибием Рима, хотя сам, правда довольно резко, критикует римлян. Ливий не стремится к точному и достоверному изложению исторической действительности, а своим художественным рассказом апеллирует не столько к сознанию, сколько к эмоциям.
При всех особенностях этих двух историков представленный ими исторический материал остается основным для изучения истории Македонии с конца III и первой половины II вв. до н. э.
Богатым источником являются свидетельства современников, хотя они и не ставили перед собой чисто исторических задач.
Среди такого рода источников следует выделить литературное наследство Цицерона. Крупный политический деятель, [102] знаменитый оратор, активный участник политической борьбы накануне падения Римской республики, Цицерон не оставил нам специального исторического труда. Но дошедшие до нас его речи, письма и трактаты содержат много исторических сведений, характеризующих важнейшие события той бурной эпохи.
Большой исторический интерес представляет переписка Цицерона, которую он вел почти со всеми выдающимися деятелями различных политических убеждений. Один из современников этой переписки говорил, что тот, кто прочтет ее, перестанет искать в другом месте историю своего времени. Главным корреспондентом Цицерона был Аттик, переписка с которым длилась 24 года. Часто находясь вне Рима и живо интересуясь политическими событиями, Аттик находил в письмах Цицерона подробную информацию о римских делах. Цицерон не боялся дать своему другу откровенную оценку как своих политических воззрений, так и поступков современных ему государственных деятелей. Письма Цицерона к Аттику отличаются наибольшей откровенностью. Дошедшие до нас около 400 писем по богатству содержания и исторической ценности стоят неизмеримо выше всей остальной переписки.
Переписка Цицерона вскрывает внутреннюю политическую жизнь Римской республики, привадит много новых фактов, которых мы не находим в других источниках. Непосредственно о Македонии сведения Цицерона скудны и бессвязны. В письмах к Аттику он упоминает о Пелле. Несмотря на то, что во время изгнания Цицерон долго жил в Диррахии, в Фессалонике, он не оставил о них никаких существенных данных, за исключением того, что Фессалонику считал многолюдным городом. Но зато письма Цицерона являются неоценимым историческим источником для характеристики провинциальной политики римлян вообще. Они позволяют установить состав римских провинций I в. до н. э., их администрации, дают представление о формах и методах ограбления и разорения провинций, о их хищнической эксплуатации римскими наместниками и откупщиками. Эти сведения о провинциях взяты Цицероном главным образом из личных наблюдений. Во время своего изгнания он с конца мая до конца ноября 58 г. жил в Македонии, ожидал для себя лучших известий из Рима, в 51 г. был [103] назначен проконсулом провинции Киликии. Как оратор и государственный деятель он был знаком с многочисленными процессами о злоупотреблениях должностных лиц в провинциях.
Будучи представителем рабовладельческой верхушки, Цицерон оправдывает провинциальную политику римлян. Так, в отношении Азии Цицерон говорит, что она «не была бы избавлена ни от одного бедствия, от внешней войны и внутренних раздоров, не будь она под нашим владычеством». Но так как эта власть никоим образом не может быть сохранена без уплаты дани, то пусть Азия без сожаления, ценой некоторой части своих доходов покупает вечный мир и спокойствие. Цицерон считает, что провинциальное население должно быть благодарно римлянам за их управление. К этому населению он относится с явным презрением; союзников называет людьми низшего сорта, у греков он видит врожденное умение лгать, легкомыслие, угодливость, «служение не долгу, но обстоятельствам».
Цицерон считает нормальным, когда наместник наживается в провинции. В письме к Гаю Требанию он предлагает ему попасть в более богатую провинцию. Цицерон упрекает его в том, что он не нажил там богатства. «Это уже твоя вина: ты увез с собой свою скромность и не оставил ее здесь с нами».
В большом письме к брату Квинту в провинцию Азию Цицерон высказывает свои мысли о провинциальном управлении и о деятельности провинциального наместника. Считая в порядке вещей обогащение наместника, Цицерон, вместе с тем, учит брата быть честным и неподкупным, не зариться на деньги, которые можно получить как взятку. В качестве примера Цицерон приводит пропретора Македонии, хотя не упоминает его имени и года преторства. Этот претор, будто бы, заслужил уважение провинциального населения доступностью при выслушивании, мягкостью при вынесении решения, вниманием при определении денежных сумм. Но в то же время он отличался строгостью; Цицерон хочет, чтобы население боготворило наместника, для чего требуется обуздать алчных откупщиков, учить своих подчинённых честности и воздержанности, тщательно и осторожно выбирать себе людей из провинциалов. В связи с этим Цицерон выступал против произвола в провинциях, который считал «узаконенной несправедливостью». Он [104] осуждал грабеж римскими чиновниками покоренных земель. «Где, полагаете вы, — говорил он судьям, — богатства чужеземных народов, которые теперь все испытывают нужду? Разве вам не известно, что Афины, Пергам, Кизик, Милет, Хиос, Самос, даже вся Азия, Греция, Сицилия с их богатствами оказались заключенными в нескольких виллах». Цицерон констатирует, что чужие народы испытывают к римлянам жгучую ненависть «из-за жадности и беззакония тех, кого в течение последних лет мы посылаем к ним в качестве высших властей». Для римских магистратов в завоеванных странах не оказался священным ни один храм, неприкосновенной ни одна община, недоступным ни один дом.
Против злоупотреблений наместников Цицерон выступает и в некоторых своих речах. Так, его речь «О консульских провинциях», произнесенная в 56 г. до н. э., вскрывает борьбу среди римской знати за управление провинциями и преступления в них наместников. Другая речь — «Против Верреса» — направлена на разоблачение злодеяний наместника провинции Сицилии Верреса.
Однако использовать ценный материал Цицерона следует осторожно, ибо этот источник носит сугубо субъективный характер. Он часто давал различные оценки деятельности одного и того же лица, делал ложные сообщения в письмах к тем корреспондентам, которым он не хотел выдавать своих соображений. Все это связано с тем, что сам Цицерон, активно выступавший в важнейших политических событиях того времени, не был их беспристрастным зрителем, отличался неустойчивостью и непоследовательностью, переоценивал свою роль и не раз менял свою политическую ориентацию.
Острая политическая борьба накануне падения республики заставляла многих неустойчивых римских деятелей колебаться в своих политических взглядах и лавировать между различными борющимися группировками. Это случилось и с Цицероном. Сначала он в борьбе против сената и оптиматов выступал в защиту интересов «всадников» — торгово-ростовщических слоев. Но позднее, перед лицом усилившегося радикализма демократии, он стоял за сближение всадников с оптиматами и сенатом и затем до своей трагической гибели старался примирить их интересы. Считая себя убежденным республиканцем, Цицерон выступал против Антония в своих [105] «Филиппиках», за республиканскую свободу, и в этой борьбе с ним пал.
В творчестве Цицерона нам всегда следует отделять субъективный элемент от чисто фактического материала и критически использовать его при изучении римской провинциальной политики I в. до н. э.
Близким к Цицерону писателем был Корнелий Непот, находившийся с ним в переписке. Он был также дружен с Аттиком, по просьбе которого написал подробную биографию Катана старшего. Основное сочинение Непота «Libri Virorum illustrium» состояло из биографий замечательных личностей древнего мира, историков и полководцев; в них имеются и некоторые сведения по интересующим нас вопросам.
Для раннеимператорского времени в качестве источника могут быть использованы сочинения Страбона, Птолемея и Плиния старшего.
VII книга Страбона содержит наиболее полное географическое описание Македонии. Он определяет ее границы и приводит некоторые сведения о македонских городах. Страбон берет свои сведения из сочинений старых историков и географов, но фрагментарность текста не дает возможности точно установить, какими именно древними авторами он пользовался. Страбон цитирует Полибия тогда, когда он говорит об областях, где римляне воевали с македонянами.
Важные сведения по македонской топографии ранней империи содержатся у Птолемея. Его, как географа, интересовали население и положение македонских городов, которые он распределил по историческим областям. Прежде всего он описывает Приморье, затем внутреннюю часть.
Что касается сведений Плиния, то следует подчеркнуть, что они, взятые из официальных статистик, смешаны с данными, почерпнутыми из литературных источников. Плиний в своем описании провинции смешивает македонские города различных эпох, административные границы македонской провинции с историческими границами Македонии.
Значительное место взаимоотношениям Македонии с Грецией и последнему этапу борьбы Македонского государства с Римом уделяется в биографиях Плутарха, особенно посвященных Арату и Эмилию Павлу.
Сведения о македонских войнах можно также почерпнуть в «Истории Рима», составленной по Ливию Аннием Флором из Африки. Он жил во второй половине I и первой половине II в. н. э., был известен как оратор и автор сентиментальных [106] стихотворений. В своем сочинении, дошедшем до нас в отрывках, Флор возвеличивает подвиги римского народа.
Ценным источником по изучению римской провинциальной системы в конце I и начале II в. н. э. являются произведения Плиния Младшего, известного юриста и писателя, крупного общественного деятеля и чиновника, близкого друга императора Траяна.
По своей служебной деятельности Плиний был связан с некоторыми провинциями: Испанией, Африкой и, особенно, Вифинией. В Вифинию он был послан на неограниченное время как особоуполномоченный императора. Обострение антиримской борьбы в Вифинии вызвало необходимость назначения туда не ежегодно сменяемого проконсула, а популярного среди провинциалов человека как по литературным трудам, так и по его судебным выступлениям.
Из провинции Плиний вел оживленную переписку с Траяном; она была чрезвычайно богата содержанием и сохранилась до нашего времени. В ней содержится ценный материал о провинциальной политике римлян, нравах и быте провинциалов, их антиримских тенденциях. По некоторым вопросам провинциального управления в императорский период переписка Плиния Младшего является единственным историческим источником.
Не менее обширные данные об управлении провинциями дает нам Панегирик Плиния, его благодарственная речь императору Траяну, произнесенная в сенате 1 сентября 100 г. н. э. В ней изложена целая программа социально-экономических отношений в императорском Риме и провинциях начала II в. н. э.
Однако при использовании ценного литературного наследства Плиния в качестве исторического источника следует иметь в виду, что сам Плиний принадлежал к руководящей верхушке рабовладельцев и выражал их взгляды на римское провинциальное управление. В угоду Траяну, льстя ему, он идеализирует его деятельность, считает, что с приходом Траяна к власти уничтожены все отрицательные черты в управлении провинциями. С точки зрения Плиния, злоупотребления в провинциях являются следствием преступлений отдельных должностных лиц. Поэтому он неоднократно выступал в защиту интересов жителей Африки и Бетики, хотя нередко бывали и случаи, когда он принимал сторону [107] обвиненных провинциалами римских магистратов. Так было с его защитой обвиненных вифинцами Юлия Басса и Варена. Плиний не хотел замечать, что рабовладельческая империя существует в значительной мере за счет грабежа провинций. Но критика им отдельных представителей римского провинциального управления как раз и обнажает важнейшие проявления системы эксплуатации провинций римскими рабовладельцами.
Прославление величия Римского государства, доказательство целесообразности установления римской власти над всеми покоренными народами было основной задачей историка II в. н. э. Аппиана в его «Римской истории».
Аппиан говорит, что его цель — прославить «доблесть римлян». Буржуазные историки явно недооценивают роль Аппиана в античной историографии. Они сводят его труды до уровня «безграмотной» компиляции или умалчивают о нем совсем. Немецкий ученый Артур Розенберг говорит об Аппиане пренебрежительно, называя его дилетантом. Там, где Аппиан, говорил он, не отрывается от своего источника и пытается судить самостоятельно, «сразу же чувствуется вопиющее невежество». Розенбергу особенно не нравится то, что у Аппиана много места уделено классовой борьбе.
Основоположники марксизма как раз высоко ценили Аппиана за то, что он учитывает материальное основание исторических событий.
У Аппиана имеются важные сведения по истории эллинистических государств. В IX книге «Римской истории», дошедшей до нас в отрывках, есть сведения о взаимоотношениях Рима с Македонией. Аппиан останавливается на переговорах между Филиппом V и карфагенянами. Он описывает экспедицию Филиппа в 201 г. в М. Азию, специально занимается вопросом об отношениях македонского царя с пергамским царством. Менее ясной является характеристика взаимоотношений Филиппа с греческими государствами.
Изложение Аппиана здесь не было полибианским, но он сообщает проверенные и достоверные факты. Правда, изложение [108] этих фактов не всегда полное; хотя в основном оно совершенно независимо от полибианского, тем не менее подтверждает правоту Полибия. Сопоставляя тексты Полибия и тексты Аппиана, П. Мелони устанавливает, что они дополняют друг друга: то, что отсутствует у Полибия, содержится у Аппиана, и наоборот. В дальнейшем изложении македоно-римских отношений Аппиан опирается на Полибия как на свой источник, что представляет собой интерес. Но в ряде мест Аппиан пользовался другими источниками, «покидая Полибия». Так, при описании римско-македонских переговоров перед войной Филиппа с римлянами Аппиан как бы лавирует между Полибием и неизвестным нам греческим историком, являвшимся непосредственным источником для Аппиана: он то отходит от изложения Полибия, то возвращается к нему. При этом, работая над своим трудом, Аппиан брал, с одной стороны, некоторые факты из анналистических источников, с другой — дополнял их другими фактами, взятыми у греческого источника, независимо от Полибия. Таким источником обычно был какой-нибудь греческий историк, хорошо осведомленный в вопросах, касавшихся Востока. Взгляд Аппиана на Филиппа V, как на разочарованного или обманутого в своих надеждах политического деятеля, ищущего дружбы и общего взаимопонимания с римлянами, но встретившего от последних только враждебность и неприязненное отношение, был высказан под влиянием тех греческих историков, в трудах которых появилась «определенно филомакедонская окраска».
При изложении взаимоотношений между Римом и Македонией в эпоху Персея наблюдается расхождение Аппиана с Полибием и Ливием. Аппиан защищает действия Персея.
В частностях имеет место также расхождение между анналистической традицией и полибианским текстом. Аппиан проявляет по отношению к Полибию даже известную независимость, что объясняется как промакедонскими симпатиями самого Аппиана, так и неизвестного нам греческого историка, [109] служившего для Аппиана основным историческим источником.
Несмотря на то, что Аппиану не удалось достигнуть единства в освещении всех источников, его труд в силу оригинального подхода к этим источникам, продиктованного антиримским настроением автора, представляет большую историческую ценность.
Из других писателей II в. н. э. можно отметить Светония, Лукиана из Самосаты в Малой Азии, Павсания и Арриана. Автор «Жизнеописаний двенадцати цезарей» Светоний сообщает важные сведения о македонской истории в главах «Гай Юлий Цезарь» и «Клавдий Друз». У Лукиана — софиста, сатирика и плодовитого писателя можно найти известия о македонских городах Пеллы и Беройи его времени. Что касается Павсания, то его труд «Описание Эллады» является, собственно, путевыми заметками автора, путешествовавшего во II в. н. э. по территории Греции и западной части М. Азии. Он не дает последовательного изложения каких-то определенных исторических событий. Основное внимание обращается на описание памятников старины, а связанные с ними события излагаются попутно. Сведения, сообщаемые Павсанием, фрагментарны, часто не конкретны; почти во всем, что касается македонской истории, нет, по сравнению с тем, что уже известно, ничего нового, кроме деталей. Фрагментарный характер носят и некоторые сведения других древних авторов.
Крупным историком II в. н. э. является Флавий Арриан. Главное его произведение — «Поход Александра». Это сочинение представляет собой из написанного в древности самое лучшее изложение деятельности Александра Македонского. По методу своей работы и по источникам, находившимся в руках Арриана, он заслуживает наибольшего доверия.
Описание путешествий как вид исторического источника получило широкое распространение в III — IV вв. н. э. Через Македонию проходила одна из главных коммуникаций Римской империи — via Egnatia, по которой неоднократно проезжали путешественники. Широкое развитие дорожного дела в Римском государстве способствовало совершению таких [110] путешествий. Для их осуществления создавались официальные и частные сухопутные и морские сборники итинерариев. Это, в основном, описание маршрутов путешествий. Одно из таких описаний под названием «Римские путешествия» было издано в 1916 г. в Штутгарте Конрадом Мюллером. В нем материал расположен по отдельным областям обширной Римской империи. Описание охватило Британию, Галлию, Испанию, Италию, Дунайские провинции (Далмацию, Паннонию), Балканский полуостров (Дакию, Македонию, Фракию), Понтийские провинции, южную и Малую Азию, Восток (Индию, Парфию), диоцез Египта (Египет, Ливию, Киренаику), диоцез Африки (римскую Африку), описания морей, озер, гаваней. В описании дается подробный маршрут по македонскому диоцезу, в нем указано много названий македонских городов. Этот источник может быть использован при выяснении истории развития городской жизни в Македонии эпохи Римской империи.
На территории Македонии, в силу различных причин, возникло и действовало много церковных организаций. От них дошли разного вида и значения церковные документы и акты, собранные кардиналом Доминико Манси в 57 томах (Sacrorum conciliorum nova et amplissima collectio).
Описания македонских городов Филипп, Солуни и Беройи можно найти в т. н. апостольских деяниях, представляющих часть нового завета, одновременно являющихся продолжением четырех евангелий. Они написаны будто бы евангелистом Лукой о пребывании в середине I в. в Македонии апостола Павла. Нам известны заметки епископов при солунском митрополите; епископские распоряжения о провинциях, о городах и т. п. Эти церковные документы также могут быть с успехом использованы в качестве исторического источника. Без них нельзя решить вопрос о взаимоотношениях различных македонских городов, в частности, об отношении Гераклеи к Пелагонии, о положении других македонских городов, территориальных границ македонской провинции в поздней античности. Материалы стобийского митрополита, акты халкедонского и царьградского соборов содержат важные сведения по многим вопросам македонской истории.
Некоторые данные о топографии Македонии и упоминания о македонских городах имеются у Прокопия, последнего писателя, которого можно назвать античным.
В самом конце античности, во времена Юстиниана, вышла [111] работа Стефана Византийского «περί πολεων». Пользуясь источниками, относящимися к различным эпохам, беря сведения у писателей классического периода, периода эллинизма и римского времени, он создал много специфических трудностей для уяснения македонской топографии. Тем не менее у него мы узнаем о многих македонских городах, которые нам из других источников не известны.
Ценные сведения о городах Македонии в античное время оставили нам византийские источники. Известно, что после переселения славян на Балканы сравнительно мало городов сохранилось под старыми названиями. Многие города, в том числе и македонские, обычно появляются под новыми именами, но традиции древних поселений оставались живучими. Они продолжают жить в церковной администрации, у византийских писателей; современные им города они называют античными именами.
У византийского писателя Константина Порфирогенита есть описания Македонии, Фессалоник, городов позднеантичной македонской провинции, многие из которых совпадают с Гиеракловым списком.
Таким образом, совокупность сведений, сообщаемых античными историками разных эпох и политических направлений, их тщательный анализ, сопоставление и отбор помогают нам установить и конкретно проследить основные этапы развития античной Македонии эллинистического и римского времени. [112]
Глава вторая. Социально-экономическое и внешнеполитическое положение Македонии до римских завоеваний
§ 1. Антимакедонское движение на Балканах и социальная борьба в македонской армии в период восточных походов Александра
Походы на Восток, организованные македонскими и греческими рабовладельцами по решению Коринфского конгресса, предвещали не только легкую наживу и большие богатства, но и, прежде всего, усиление могущества Македонского государства, расширение его границ и сфер влияния. Добиваясь решения этой задачи, македонский царь приложил все силы, чтобы тщательно подготовить Восточный поход.
Когда воинские контингента греческих государств были собраны, а ядро македонского войска под начальством лучших полководцев — Пармениона и Аттала — выступило в Малую Азию, весь Балканский полуостров облетело известие о [113] насильственной смерти Филиппа. Это событие выходило за рамки одной Македонии, оно приобретало, в известной мере, мировое значение, т. к. затрагивало интересы не только балканских стран, но и всего Востока.
Причину смерти Филиппа источники толкуют по-разному. Диодор, например, выдвигает идею личной мести. Убийца Павсаний — македонянин из рода орестов, царский телохранитель, оскорбленный Атталом, просил Филиппа наказать обидчика, но, не получив удовлетворения, решил убить самого Филиппа. Юстин считает виновницей убийства Филиппа царицу Олимпиаду. Курций, подтверждая указания Диодора об оскорблении Павсания Атталом, добавляет, что противники дома Аттала знали о готовящемся заговоре и что Олимпиада с несказанной жестокостью уничтожала своих соперников. Она заставила вторую жену Филиппа покончить с собой, а новорожденного ее сына изжарила на медной сковороде. Курций, таким образом, косвенно указывает на причастность к этому злодеянию Олимпиады. Плутарх тоже поддерживает версию, высказанную Диодором и Курцием об оскорблении Павсания Атталом, но подчеркивает, что больше всего обвиняли в смерти Филиппа Олимпиаду, которая побуждала находившегося в раздраженном состоянии молодого телохранителя смелее приступить к делу. Пострадала отчасти и репутация Александра, хотя он впоследствии разыскал и наказал заговорщиков и осуждал мать за ее жестокость. Наконец, Арриан указывает, что Александр в письме к Дарию обвиняет в убийстве Филиппа персов, о чем свидетельствует то обстоятельство, что ярый противник царя Демосфен получил от них большую сумму денег, а заговорщики бежали в Персию.
Эти разноречивые свидетельства древних авторов дают возможность выделить следующие причины убийства Филиппа:
1) Основным стимулом к убийству македонского царя была личная месть (Диодор, Курций, Плутарх).
2) В убийстве принимали участие Олимпиада и Александр (Юстин, Курций, Плутарх).
3) К убийству были причастны греки и персы (Курций, Арриан).
4) Убийца Павсаний был из рода орестов (Диодор).
5) Противники дома Аттала и Филиппа знали о готовящемся заговоре и молчали (Курций).
Все эти доводы и предположения породили у исследователя различные толкования о гибели македонского царя. Они сводились в основном к тому, от чьего имени действовал [114] знатный македонянин, царский телохранитель Павсаний, заколовший Филиппа кинжалом на свадебном пиру его дочери. Было ли это убийство следствием личной мести или политического заговора и какие силы действовали в том и другом случае?
Из всех выставленных доводов и предположений о причинах смерти Филиппа самым несостоятельным является довод о личной мести. По Диодору, некий Павсаний из Орестиды, один из телохранителей царя, пользовался дружбой последнего. Вскоре Павсаний пал в битве с иллирийским царем Плеврием. Другой телохранитель, тоже по имени Павсаний, в это время был оскорблен полководцем Атталом. Филипп, не давший Павсанию удовлетворения по его жалобе, пытался подарками и почестями смягчить гнев Павсания и не подвергать наказанию одного из лучших своих полководцев. Но когда царь женился на племяннице Аттала (второй брак), Павсаний, потеряв надежду получить должное удовлетворение, встал на путь преступления.
Во-первых, в этом рассказе Диодора перепутаны факты. В 337—336 гг. Филипп не предпринимал никаких походов против Иллирии. Поход против Плеврия был предпринят в 344 году. Во-вторых, против этого довода сама логика вещей. Непонятно, почему Павсаний не отомстил непосредственно обидчику — Атталу. О том, что это было возможно, свидетельствует последующее устранение Аттала сторонниками Александра. Нет сомнений, что убийца был орудием в чужих руках. В-третьих, между оскорблением Павсания и актом мести проходит несколько лет.
Маловероятно и соучастие в этом злодеянии Александра и Олимпиады. Семейные дела Филиппа в последние годы его жизни действительно были очень запутаны. Женившись вторично в 337 г. на молодой девушке из знатного македонского рода Клеопатре — племяннице Аттала, он вызвал семейную ссору, которая навсегда подорвала дружеские отношения между Филиппом, его прежней женой Олимпиадой и их сыном Александром. Тем не менее ни Олимпиада, ни Александр не хотели смерти Филиппа. Им было ясно, больше чем кому бы то ни было, что физическое устранение царя привело бы к выступлениям антигосударственных сил внутри страны и многочисленных врагов за ее пределами. Кроме всего этого, Александр знал, что отец никогда не имел намерения лишать его наследства. Забота о тщательном его воспитании, приобщение к государственной деятельности и к руководству армией говорят ясно об этом. [115]
Больше оснований имели обвинения Греции и Персии. В Греции смерть Филиппа должна была возбудить надежды на освобождение из-под македонского ига. И действительно, многие греческие города и области (Афины, Аркадия, Фивы, Аргос, Спарта, Этолия и др.), как только до них дошло известие о гибели македонского царя, прогнали македонские гарнизоны и начали деятельно готовиться к войне. Начались волнения в Фессалии, зашевелились фракийские и иллирийские племена. Вполне естественно, что Персии македонские события и антимакедонская греческая коалиция были на руку, ибо они оттягивали надвигавшуюся войну, к которой Персия не была подготовлена. Поэтому персидский царь не жалел ни денег, ни жертв, чтобы поддержать антимакедонское движение. Демосфен получил на это предприятие персидские деньги, а заговорщики подстрекались к более решительным действиям, в чем Александр обвинял Дария в письме после битвы при Иссе.
Греция и Персия, таким образом, являлись реальной опасностью для Македонии в самые тяжелые дни ее существования. Но ни Греция, ни Персия не являлись основными силами, определявшими дальнейшую судьбу Македонии. Правда, их стремление создать большие трудности ненавистной стране попало на благодатную почву, однако оно не дало бы больших результатов, если бы не переплеталось с переживаемым самим Македонским государством кризисом, с сильной родовой оппозицией македонских племен.
Известно, что политика объединения, исходившая от царей Нижней Македонии, постепенно подчинявших себе самостоятельных царьков Верхней Македонии, не могла не встретить сильного сопротивления со стороны последних. Усилия Филиппа, направленные на привлечение местной родовой знати на службу новому централизованному государству, привели к тому, что часть этой знати постепенно отдала себя служению государству, интересы которого стали ее интересами. Но другая часть осталась на своих старых позициях непримиримости к новому положению вещей, изменить которое она не теряла надежды. Следствием ожесточенной борьбы родовой знати за свою былую независимость и явилось убийство македонского царя в 336 г.
Македонское государство своим укреплением и расширением, в известной мере, обязано неутомимой деятельности Филиппа, крупного государственного деятеля, дипломата и полководца. Смерть последнего во многом содействовала бы распаду Македонии на составные части, усилила бы освободительное движение соседних народов. Сам Павсаний как царский телохранитель принадлежал к македонской знати и [116] был не только слепым орудием в руках антимакедонских элементов, но и выразителем интересов своей среды. Можно с уверенностью сказать, что мы имеем здесь дело не с одним безумным поступком убийцы, но с большим политическим заговором, штаб которого находился в сердце страны, а нити его тянулись к варварским племенам на севере, к греческим и персидским городам.
Источниками указывается, что соучастниками Павсания являлись три брата: Аррабей, Геромен и Александр, родом из Линкестиды, области Верхней Македонии. Они принадлежали к сильному линкестийскому племени, лишенному самостоятельности Филиппом. То обстоятельство, что источники со смертью Филиппа связывают имена трех братьев, потомков линкестийского рода, является еще лишним доказательством противодействия объединительной политике Филиппа, который незадолго перед тем лишил политической самостоятельности Линкестиду. В лице представителей Линкестиды выступала старая родовая знать Македонии, надеявшаяся со смертью царя разрушить македонское рабовладельческое государство и восстановить прежнюю самостоятельность отдельных македонских племен. В этом были заинтересованы не только отдельные племена внутри страны, но и далеко за ее пределами. Интересы немакедонских соседних племен были бы лучше обеспечены, если бы на месте сильного Македонского государства лежала бессильная, раздираемая политической борьбой земля. Этим объясняется выступление иллирийских, леонинских и фракийских племен, граничивших с трех сторон с македонской территорией.
Решительная расправа Александра с трибаллами, придунайскими народностями и иллирийцами означала не только обеспечение безопасности северной границы от варваров, но и уничтожение той силы, которая вдохновляла внутреннюю оппозицию на борьбу. И действительно, с уничтожением сопротивления варварских племен македонские племена потеряли уверенность в своем успехе. После того как непосредственные виновники убийства Филиппа были уничтожены, Аттал убит в Малой Азии, а его родственники — в Македонии, оппозиция могла надеяться на восточные силы, на помощь воинственных соседей и на восстание в Греции. Но ни одна [117] из этих надежд оппозиции не оправдалась. Если и были выступления потенциальных союзников оппозиции, то они носили локальный характер, проходили неорганизованно, несогласованно с антимакедонскими выступлениями в самой Македонии. Враги ее в Греции перешли к более решительным действиям лишь после того, как до них дошел ложный слух о смерти Александра в борьбе с варварами. В Элиде сторонники македонян были изгнаны из города. Пришли в движение аркадские города, на пути к восстанию находились этолийцы, вооружались Афины, однако знамя восстания подняли только Фивы. Но когда быстрым маршем Александр с армией прибыл в Беотию, восстание, охватившее было всю Грецию, прекратилось. Аркадские войска, шедшие на поддержку фивянам, остановились на перешейке, этолийцы послали посольство к Александру с унизительными уверениями в преданности, афинян охватила паника, во время которой власть перешла к македонской партии.
Рис. 1. Александр Македонский. [118]
Отсутствие общих устремлений, твердости, настойчивости у антимакедонской коалиции дало возможность Александру разбить своих врагов поочередно. Его действия в первые два года с царствования (336—334) должны быть рассматриваемы как прогрессивные. Речь шла о жизнеспособности возникшего молодого государства, о преодолении им реакционных противодействующих сил. Победа Александра есть победа окрепшего рабовладельческого македонского государства, с одной стороны, — над родовой оппозицией внутри страны и варварскими объединениями за ее пределами, и над умирающей системой греческих полисов — с другой. Кризис Македонии миновал не столько благодаря оружию ее полководца, сколько благодаря отсутствию единого антимакедонского фронта. Так было до начала греко-македонских походов на Восток.
Весною 334 года начался поход греко-македонских рабовладельцев на Восток; к концу этого же года Александром были предприняты два важных мероприятия: он распустил свой флот, а после действий у Галикарнаса послал обратно в Македонию многих из своих солдат.
Арриан указывает, что Александр решил распустить свой флот по двум причинам: во-первых, из-за отсутствия денег, во-вторых, из-за боязни соперничества с большим персидским флотом. Он считал, что, завладев Азией с помощью сухопутных сил, уже не будет нуждаться во флоте, а взятием приморских городов ему удастся уничтожить персидский флот, так как персам неоткуда будет пополнять число гребцов и матросов и не будет в Азии места, где пристать.
Диодор также объясняет роспуск македонского флота его бесполезностью и вследствие больших расходов на его содержание. Александр, распустив флот, оставил лишь несколько кораблей для перевозки стенобитных машин. Диодор приводит мнение некоторых писателей о том, что причиной роспуска флота было желание Александра укрепить мужество македонян, когда сделается для них невозможным возвращение домой. «Некоторые говорят, — пишет Диодор, — что Александр распустил флот с хитрым расчетом. Он поджидал Дария; предстояло большое грозное сражение, и Александр решил, что македоняне будут сражаться мужественнее, если у них отнять надежду на спасение бегством». Такое толкование ничего не объясняет, тем более, что мужество македонских воинов в битве при Гранике и во время их дальнейшего продвижения было на высоте и не нуждалось в дополнительном испытании. Английский ученый В. Уилер полагал, что, отпу-[119]
Рис. 2. Орудия войны. [120]
стив свой флот, Александр совершил ошибку. Проф. С. И. Ковалев, наоборот, утверждает, что здесь не было никакой ошибки. Судьба похода должна была решиться не на море, а на суше, поэтому столкновение слабых македонских морских сил с превосходным персидским флотом отразилось бы крайне вредно на всей кампании. С. И. Ковалев указывает также на обременительность содержания флота для все еще бедной казны Александра. 160 трирем требовали экипажа больше чем в 30 тыс. человек, а это почти равнялось численности его армии, между тем как флот не был в состоянии совершить того, на что была способна армия.
Нам кажется, что как древние авторы, так и опирающиеся на них исследователи недостаточно связывают этот опасный для македонского войска шаг с планом персидского главнокомандующего Мемнона, который начал осуществляться после падения Галикарнаса. О Мемноне, известном «своей воинской мудростью», среди адмиралов Дария шла слава, что он может доставить Александру много хлопот, неприятностей и беспокойства. Назначенный незадолго перед тем начальником всех сухопутных и морских сил, он решил перенести войну в Македонию и Элладу, для чего стремился отрезать македонян от своей родины, лишить их связи с Европой, изолировать на Востоке. Хотя этот план начал осуществляться несколько позднее, все же Александр предвидел его реальность, и поэтому формально распущенный флот должен был стать на защиту морских коммуникаций Македонии и Греции.
В этой связи стоит и другое мероприятие Александра. Объяснение Аррианом причины отправки македонских солдат на родину нельзя считать удовлетворительным. Он указывает, что среди македонян, отправлявшихся на войну с Александром, были такие, которые поженились перед самым походом. Александр решил, что не следует об этом забывать; он отправил молодоженов из Карии в Македонию, чтобы они провели зиму с женами. Начальство над ними он поручил Птолемею, сыну Селевка, одному из царских телохранителей, и стратегам — Кену, сыну Полемократа, и Мелеагру, сыну Неоптолема, которые сами были в числе молодоженов. Вряд ли можно объяснить это мероприятие такими романтическими причинами. Гораздо важнее указание историка о том, что командиры, возглавлявшие отряды македонян, ушедших на [121] родину, должны были набрать новые войска и соединиться с основными македонскими военными силами во Фригии. На рынок рабов в Пелопоннес Александр послал Клеандра с заданием навербовать там войска. Спустя 13-14 месяцев Клеандр с 4 тыс. наемных греков примкнул к Александру в Сидоне. Арриан говорит, что ушедшие на родину македоняне должны были распространить по всей Македонии и в подвластных странах весть о победе македонского оружия, укрепить верность народа царю и возбудить желание участвовать в его смелых предприятиях. В действительности македонская армия в Азии была настолько малочисленна, что рискованно было бы отправлять отдельные ее подразделения на запад лишь для извещения о славе победы ее соотечественников. Их обязанность была более определенной и более ответственной: они должны были отразить первый натиск врага на случай перенесения персами войны в Европу. Насколько Александр был прав, предвидя опасность, свидетельствуют последующие события. В то время как он весной 333 г. отправлялся к северу через Памфилию, начались волнения в Греции, вызванные энергичными действиями Мемнона в тылу у македонян. Воспользовавшись превосходством персов на море, партийными распрями в греческих городах, персидский главнокомандующий надеялся дать войне оборот чрезвычайно опасный для македонского царя: покорить острова архипелага, явиться к греческим берегам с могучим флотом, вступить в тайные сношения с греческими городами, особенно со Спартой, поднять на борьбу антимакедонские партии. Мемнон возлагал большие надежды на восстание греческих городов против Македонии. С этой целью персидский флот в течение зимы 334/333 г. начал систематически занимать важнейшие пункты на Эгейском море. Он захватил острова Самос, Родос, Спорадские, Хиос, Лесбос, за исключением Метилены. Мемнон стал завязывать сношения с Грецией, особенно со спартанцами, угрожая Александру с тыла.
Весть об успехах персов быстро распространилась по всей Греции. Ряд кикладских островов послал к Мемнону свои посольства с предложением союза. Персидская дипломатия и деньги нашли себе снова пути в греческие государства, в которых [122] многие ожидали открытых восстаний. Спартанцев считали готовыми к встрече персов, что, внушало Александру большое беспокойство за проливы и за верность ему греков. Из Гордии он послал двух командиров — Гегелоха и Амфотера — к Геллеспонту; они должны были собирать флот, принуждая к службе даже торговые суда. Такой поступок явился нарушением договора о свободном прохождении судов через проливы и вызвал протест афинян. Но положение было настолько напряженным, что считаться с недовольством Афин не приходилось. Регент Македонии Антипатр, получив от своего царя деньги на военные расходы, послал Протея, чтобы собрать на Эвбее и в Пелопоннесе корабли для защиты островов и охраны греческого берега. Как видим, Александра в то время тревожили западные дела не менее восточных.
В такой критический для македонян момент дело персов потерпело серьезный ущерб вследствие неожиданной смерти инициатора новой тактики войны — Мемнона (февраль 333 г.). По выражению Диодора, смерть Мемнона погубила все дело Дария. Во время активных действий персидского главнокомандующего Александра «охватила великая тревога». Но когда ему принесли известие о кончине Мемнона, тревога эта несколько утихла. Хотя персидская политика на Эгейском море сразу после этого не изменилась, македонский полководец, учитывая интересы и эгоистические побуждения персидских сатрапов, знал, что она вскоре должна измениться в его пользу. Продолжателями дела Мемнона стали племянник Дария Фарнабаз и адмирал Автофрадат. Они послали Датама с 10 судами в разведку на Циклады, заставили капитулировать Метилену, подчинили себе остров Тенедос, находившийся лишь в 12 милях от входа в Геллеспонт, и персам не стоило особого труда блокировать проливы, если бы не неоднократные приказания персидского царя о свертывании военных операций на Эгейском море. Персидские сатрапы на военном совете отвергли предложение военного эксперта и главного советника в Сузах Харидема о необходимости продолжать осуществление плана Мемнона. Сам Харидем за отстаивание своих убеждений поплатился жизнью. Персидское правительство Дария пренебрегло волнениями греков, об [123] усилившемся мятежном настроении которых красноречиво свидетельствовали речи Эсхина и Демосфена. Сильное антимакедонское движение существовало и в Афинах, хотя открыто выступить против Александра афиняне не решились. Открытое выступление предпринял спартанский царь Агис; он просил у персов денег и помощи сухопутным и морским войскам для начала войны в Греции. В 333 году Агис завязал сношения с Автофрадатом и Фарнабазом, получил от них 30 талантов и 10 трирем, с чем и начал войну против Александра на Крите. Незадолго до битвы при Иссе были отправлены к Дарию спартанские, афинские и фиванские послы. Одновременно с этим Агис начал готовиться к походу против Антипатра. Македония могла не только потерять влияние в Греции, но и лишиться в случае поражения Александра собственной самостоятельности. Александр был фактически отрезан от своей базы, и если бы он потерпел поражение от Дария, отступить ему было бы некуда.
Блестящая победа македонян при Иссе изменила соотношение борющихся сил. Она оставила персов в полной изоляции, лишила их моральной и деловой поддержки со стороны мятежных сил Запада. Теперь сообщничество с персами потеряло всякий смысл и интерес. Афиняне могли считать себя счастливыми, что не дошли до открытого восстания и ограничивались, главным образом, патриотическими речами Демосфена. На истмийских играх греки должны были наградить Александра золотым венком за победу над варварами.
Персидский флот, курсировавший в Эгейском море, вынужден был уйти оттуда по двум причинам: во-первых, вследствие активизации действий Гегелоха, посланного к проливам Александром, во-вторых, ввиду отсутствия у персов сухопутных сил по берегам Эгейского моря. Персидский флот ограничился занятием островов и время от времени производил высадки на континент, нигде не успевая прочно обосноваться. Экспедиция из 10 кораблей под командой Датама, бросившая якорь около Сифноса для того, чтобы ободрить антимакедонские элементы береговых городов или войти в соглашение со спартанцами, кончилась неудачей. Восемь из 10 ее кораблей были отбиты македонской эскадрой Протея, стоявшей в Эвбее. Одновременно с этим Гегелох собрал македонский флот в Геллеспонте и дал решительный отпор персидскому флоту, стремившемуся туда проникнуть. Благодаря этому путь из Македонии в Азию остался свободным, несмотря на [124] усиленное стремление персов его перерезать. Ранней осенью Гегелох и его флот перешли в наступление, вышли из Геллеспонта и отняли у персов Тенедос. Персы должны были теперь заботиться о спасении того, что имели. Фарнабаз с 15 тыс. наемников на десяти кораблях вынужден был спешить назад, чтобы предупредить восстание на Хиосе. Вскоре он был взят в плен и заключен в оковы. Остальной флот рассеялся по гаваням Малой Азии, а к весне этого флота как военной силы больше не существовало: движение вдоль берегов Сирии, предпринятое Александром, поставило под угрозу независимое существование финикийских городов; финикияне и жители Кипра, находившиеся во флоте, разбежались, как только узнали об опасности, угрожавшей их домам и семьям. Персия по существу осталась без флота, так как он состоял главным образом из финикийских кораблей. Эти обстоятельства помогли Александру овладеть Эгейским морем и пробиться к восточному берегу Средиземноморья. Но даже и при этих успехах дела в Греции и Македонии продолжали беспокоить. Александра. Завоевывая Тир, он стремился не только открыть себе путь в Египет и Вавилон, но и уничтожить постоянную поддержку со стороны Тира оппозиционных элементов в самой Греции, особенно в Спарте.
Арриан указывает, что без завоевания Тира, Египта, Кипра невозможно было бы успокоить Грецию, где лакедемоняне уже готовы к воине против македонян, а город Афины сдерживается скорее страхом, чем добрым расположением к ним. Арриан приводит речь Александра перед командирами во время осады Тира. Александр рисует опасность положения как для похода в Египет, так и для преследования Дария и положения дел в Греции, если Тир останется в тылу непокоренным. В случае же победы над Тиром будет завоевана вся Финикия и разгромлен или захвачен финикийский флот и не нужно будет «беспокоиться о Греции и нашем отечестве». Когда лакедемоняне показывали себя явными врагами македонян, а верность афинян зиждилась на страхе, а не на взаимных интересах, у Александра существовали опасения, чтобы «неприятель, возвратив приморские города, во время похода нашего к Вавилону и против Дария не вторгнулся в самое наше отечество сильным флотом».
Победа над Тиром принесла победителю не только обладание морем, финикийским флотом, ключами к Египту и Вавилону, но и успокоение оппозиционных элементов в самой Греции. [125]
Рис. 4. Македонская фаланга.[126]
Об изменении настроения у греков после этих событий свидетельствовал факт преподнесения Александру коринфянами по поводу истмийских игр золотой короны за победу при Иссе. Для победителя при Тире и обладателя всего Эгейского моря такая награда не могла иметь существенного значения, но она ясно говорила о том впечатлении, которое произвело на греческие государства сражение при Иссе, хотя далеко не все греки испугались последствий этого сражения. В то время, когда Александр сводил последние счеты с персидским царем, против него поднялось большое восстание греков, возглавленное Спартой.
С начала восточного похода до его конца Спарта становится центром антимакедонских сил, а спартанский царь Агис II — энергичным инициатором греческого восстания.
Еще в 332 году, когда македоняне были прикованы к Тиру, спартанцы сумели собрать на Крите всех недовольных, надеясь удержать в своих руках господство над Эгейским морем. В качестве кадровой армии на острове находились восемь тысяч греческих наемников, бежавших с полей Иссы. С их помощью Агис занял почти все города на Крите. Зимой 333/332 гг. он успел поднять открытое восстание в Пелопоннесе. Элейцы, ахейцы и аркадцы присоединились к нему. За оружие взялся почти весь Пелопоннес. Небольшой македонский отряд, стремившийся остановить это движение, был совершенно уничтожен. Весной 331 года движение стало разрастаться. Против Македонии поднялась почти вся Южная Греция, фракийские и иллирийские племена. Не исключена вероятность, что выступление фракийцев и иллирийцев было согласовано с антимакедонскими действиями в Пелопоннесе. Приблизительно на 331 или 330 г. падает крупное антимакедонское восстание фракийцев под руководством одного из македонских стратегов Мемнона, отпавшего от Александра. Понадобилось вооруженное вмешательство Антипатра, которое и прекратило на время фракийские выступления. Однако восстания фракийцев не прекращались и в период наместничества Зопириона следовали одно за другим:
Получив известие о восстании в Пелопоннесе, Александр для оказания помощи тем, которые постоянно принимали его сторону и не вступали в союз с лакедемонянами, послал туда Амфотера. Финикияне и киприоты должны были по его приказанию соорудить флот из ста кораблей. Этот флот [127] Амфотер повел к Пелопоннесу. Лакедемоняне обратились к эллинам с призывом единодушно отстаивать свободу. Большинство пелопоннесцев и некоторые их соседи согласились воевать и внесли имена своих городов в списки союзников. Каждый город в зависимости от своих возможностей выставил в качестве солдат цвет молодежи; пехоты набралось не меньше 20 тыс., конницы — около 2 тыс.; во главе стояли лакедемоняне; они, по выражению Диодора, выступили всем народом на войну за всех; командование войсками принадлежало царю Агису.
Антипатр, будучи связан борьбой во Фракии, с опасением смотрел на действия Агиса, собравшего 22 тысячи воинов под стенами главного города Аркадии Мегалополя. Этот город, один из всех пелопоннесских городов, не принимал участия в антимакедонском восстании. Пока у македонского регента руки были заняты на севере, он ничего не мог предпринять против мятежного Юга. Только ликвидировав очаг восстания около самой Македонии — во Фракии, Антипатр получил возможность бросить свои силы против Спарты. Он пришел к Мегалополю с 40 тысячами человек. Здесь вскоре (август 330 г.) в жестокой битве победу одержали македоняне. Она досталась им чрезвычайно дорогой ценой: 3500 воинов остались на поле сражения мертвыми. «Говорили, — пишет Курций, — что такой жестокой битвы никогда не было». Подобных потерь ни в одном сражении на Востоке Александр не знал.
Поражение спартанцев, гибель пяти тысяч человек и самого Агиса привели не только к уничтожению спартанского могущества, но и к окончательному искоренению в Греции духа беспокойства, не проявлявшегося более до самой смерти македонского царя.
После подавления восстания лакедемоняне отправили к Александру депутатов с просьбой о прощении. Курций сообщает, что Александр «явил им свою милость, исключая зачинщиков бунта». Ахеянам и этолийцам было приказано заплатить мегалопольцам в качестве возмещения убытков 120 талантов. Так, указывают источники, окончилось восстание под руководством Агиса. Это движение, имевшее место в период больших успехов македонского оружия на Востоке, нельзя считать явлением случайным. Оно было результатом проявления недовольства греческих городов македонским владычеством и отчаянной попыткой освободиться от него.
Еще в речи от 335 г., приписываемой Демосфену, [128] указывается, что Александр не выполнял решений Коринфского конгресса. По договору греки должны свободно управляться по своим собственным законам, соответственно своему политическому строю, между тем «македонец сверг в настоящее время демократию у ахейцев пелопоннесских, пользовавшихся до сего времени демократическим управлением». Коринфский договор запрещал убийства и казни, конфискации имущества, передел земли и отмену долгов, отпуск рабов на свободу. Союзники, подписавшие договор, должны были свободно пользоваться морем, в то время как македоняне осмелились войти в самый Пирей.
Пренебрежение союзным договором со стороны Александра и руководителей Македонского государства не могло не породить недовольства в греческих городах, не вызвать брожения. Греческие государства, связанные договором, боялись стать на путь открытой борьбы. На такой путь стала Спарта, не признававшая Македонского государства и не связанная договором Коринфского конгресса. Спартанский царь Агис имел намерение развернуть антимакедонское движение на большой территории. Оно должно было охватить остров Крит, юг Греции и прилегающие к Македонии области. Создать на этой территории одновременно выступление против Македонии Агису не удалось. Однако продолжительность антимакедонского движения, длившегося целых три года, указывала на напряженность борьбы, вдохновляемой и усиленно поддерживаемой персами с целью ослабить силы Александра. Персы оказывали грекам материальную помощь, помогали им людьми и флотом. В этом обвинял Дария Александр в письме от 331 года: «Ты возбуждал против меня греков; ты старался их склонить золотом оставить меня».
Несмотря на все это, восстание Агиса не увенчалось успехом, явилось запоздавшим событием, так как основные персидские силы были уже выведены из Эгейского моря. С самого начала выступление пелопоннесцев было обречено на неудачу. Оно ликвидировалось только на юге и не было поддержано ни Средней Грецией, в частности Афинами, ни островами. Наоборот, во время пребывания Александра в Египте к нему в Мемфис прибыло посольство из Афин, Хиоса, Родоса, Митилены, Кипра и др. городов. Послы вернулись домой [129] удовлетворенными и, видимо, намеревались отказаться от борьбы. Александр сумел оторвать афинян от Спарты. Как известно, во время его пребывания во Фригии он отказал афинским послам «возвратить свободу тем афинянам, которые, находясь на персидской службе, были взяты при Гранике и отведены в неволю в Македонию вместе с двумя тысячами прочих греков». Александр думал, указывает Арриан, что во время войны его с персами не должно уменьшать того страха, который он внушил грекам, «всегда готовым, при ослаблении строгости, соединиться с варварами». Однако несколько позднее, когда усилились волнения в Греции, Александр освободил афинян из плена, удовлетворив и некоторые другие их просьбы. Следует иметь также в виду, что регент Македонии обладал большой военной силой и сумел под Мегалополем не только выставить армию, численно превосходившую армию противника в два раза, но до этого события послать новые пополнения Александру на Восток. Сам же Александр находился в зените своей славы и могущества и имел право бросить презрительную фразу, узнав о волнениях в Греции: «Пока мы тут разбиваем Дария, они там в Аркадии будут драться с мышами».
Александр не видел и не хотел видеть за этими военными успехами шаткости и непрочности своего государственного объединения, одним из симптомов чего и было антимакедонское движение 333—330 гг. до н. э. На этой почве в самой македонской армии возникла оппозиция, представители которой вдали от родины далеко на Востоке выразили тревогу о судьбах Македонии, защищали ее интересы от честолюбивых замыслов Александра.
Вопрос о возникновении и развитии оппозиции в македонской армии имеет большое значение в истории Македонии и восточных походов Александра. [130]
Совершенно справедливо указывал С. И. Ковалев, что советские историки должны не только показать подлинный, неприукрашенный образ македонского завоевателя, но и выяснить сложную социальную борьбу, которая происходила в греко-македонской армии и была одной из важнейших движущих сил завоевания Востока. Без выяснения социальных корней нарастающей оппозиции в армии Александра невозможно раскрыть истинные цели восточных походов, определить роль и место этих походов в истории Македонского государства.
Эта интересная и важная проблема уже получила известное освещение в нашей исторической литературе. Проф. С. И. Ковалев в ряде своих статей пытался раскрыть социальные силы, которые породили и питали македонскую оппозицию. Работы С. И. Ковалева вводят нас в гущу той социальной среды, в которой действовали оппозиционные элементы. Многие выводы этих работ не вызывают возражений; некоторые мы хотели бы уточнить; с некоторыми мы позволим себе не согласиться.
Если проследить всю историю восточных походов, то можно видеть, как македонская оппозиция против Александра, его планов, его политики складывалась постепенно по мере продвижения греко-македонских войск на Востоке. Трения между царем и его приближенными начались еще в Малой Азии. Вначале они касались больше военных вопросов, иногда вырастали в несогласие с политическими мероприятиями царя, иногда проявлялись в недовольстве общим ходом событий. Но уже в Финикии, при обсуждении мирных предложений Дария, Парменион, как указывает Курций, выдвинул целую программу, принципиально отличную от программы [131] Александра. Недовольство приближенных политикой царя с каждым днем росло и перерастало в стремление изменить ход событий, физически устранив царя.
Все основные источники рассказывают о первом факте активного выступления оппозиции, выразившемся в организации заговора против Александра. Заговор связан с именем этера Димна, вдохновляемого сыном Пармениона Филотой. В 328 году во время тяжелой борьбы македонской армии против племен и народностей Средней Азии жертвой жестокости Александра пал личный друг его, занявший место казненного Филоты, — начальник конницы Клит. На пиру, устроенном по поводу назначения Клята сатрапом Согдианы, Клит восхвалял Филиппа и его время, умалял заслуги Александра, купленные ценою крови македонян, негодовал по поводу оказания персам предпочтения. В гневе Александр пронзил Клита копьем. Вскоре, вероятно весною 327 г., был открыт новый заговор знатной македонской молодежи, известный как заговор «пажей». Арриан считает, что между случаем с Критом и заговором «пажей» было много общего. К этому заговору оказался причастным Каллисфен, племянник и воспитанник Аристотеля, литератор и летописец при дворе. Каллисфен описывает героические подвиги македонян и их вождя до восточного курса политики, но затем все дальше отходит от Александра и начинает едко высмеивать его придворный церемониал, попытки обожествления царя, тиранию последнего. Каллисфен, как и Филота, был сурово наказан Александром. После ликвидации заговора «пажей» оппозиция снова притихла, но с тем, чтобы в более широких масштабах заговорить о себе в Индии и в Описе на Тигре, где носительницей оппозиционных идей становится уже не верхушка, а масса македонской пехоты, т. е. крестьянство. Хотя у Юстина, как и у Курция, неоднократно выступает враждебная Александру традиция, тем не менее нельзя просто отбросить его указания о насильственной смерти царя. По Юстину, [132] смерть Александра обрадовала македонян, как будто они потеряли не своего царя, а своего врага. Недовольство в армии Александра особенно давало себя знать на пути в Среднюю Азию и Индию.
В чем же состоит социальная сущность оппозиционных выступлений, интересы чьих общественных слоев они выражали? Все наши источники, по-разному трактующие оппозиционные настроения в армии Александра, дают все же возможность более определенно поставить вопрос о социальном значении этих оппозиционных выступлений.
По мнению Плутарха, они были вызваны не только внедрением в среду македонян восточных обычаев, а чем-то более существенным. Так, Клит неоднократно указывал царю на его невнимание к македонянам, которые своей кровью и ранами сделали его великим. «Нам приходится завидовать тем, — говорил он, — кто умер раньше и не видел, как македонян бьют индийскими палками и как они просят у персов позволения войти к своему царю». В этой связи иносказательно высказывался Каллисфен о том, что климат Персии и холоднее и гораздо суровее климата Греции. Плутарх указывает, что он «открыто высказал то, о чем думали, негодуя в душе, лучшие из пожилых македонян». Что касается Пармениона, то, по мнению автора (Плутарха), разногласия его с царем выходили за рамки чисто военной тактики и были обусловлены политическими мотивами. Старый полководец предостерегал македонского царя от дальнейших завоеваний. Мысли Пармениона были позднее в Индии высказаны мудрецом Каланом, стремившимся доказать Александру, что не в пользу для его царства уходить от него далеко. [133]
Плутарх упоминает еще об одной детали, именно о том, что против политики царя выступали не только македонские ветераны на Востоке, но и македоняне, находившиеся на родине. Последние видели, что начатый во имя укрепления могущества Македонии поход на Восток привел ее, наоборот, к ослаблению, к потере ее сил и влияния. Этим нужно объяснить раздоры Олимпиады и Антипатра и заключение последним тайного союза с этолийцами.
По утверждению Диодора, вражда между военачальником в Европе Антипатром и матерью Александра Олимпиадой росла и росла. Царь угождал матери, а Антипатр во многих случаях обнаруживал свою неприязнь к царю. Вдобавок гибель Филоты и Пармениона заставила содрогнуться «друзей».
Хотя Диодора преимущественно занимает военная история, в его труде также излагаются факты оппозиционных выступлений в македонском войске. Диодор объясняет их, главным образом, особенностями восточной политики Александра. Диодор, как и другие историки, не отрицает того, что оппозиция в македонской армии была очень многогранной и в свои ряды включала как близких друзей македонского царя, так и его старых врагов.
Много внимания вопросам оппозиции уделяет Арриан, который относит ее активизацию ко времени пребывания македонских отрядов в Средней Азии, особенно в обстановке напряженной борьбы македонского войска в Бактре. Следуя за своими источниками (Птолемей и Аристобул), Арриан пытался умалить широкий характер недовольства внутри македонской армии и объяснить выступления оппозиции против Александра личными мотивами.
Курций, подробно изображая события в Средней Азии, практикует активизацию деятельности оппозиционеров в связи с этими событиями. Своим изложением автор наводит читателя на мысль о том, что между всеми этими обстоятельствами существовала неразрывная связь, свидетельствовавшая о той ненависти, которую питали к мировому завоевателю не только завоеванные народы, но и более смелые и дальновидные его сподвижники.
Юстин указывает, что Александр начал относиться к [134] своим «не как царь, а как враг». Начались разговоры близких ему людей о том, что он «изменил нравам отца своего Филиппа, нравам своей родины». В лагере стали роптать, сожалея о смерти невинного Пармениона и его сына. Александр, опасаясь, чтобы эти разговоры не распространились по Македонии, установил проверку писем, посылаемых его солдатами на родину.
После убийства Φилоты и Пармениона, говорит Диодор, Александр отобрал тех македонян, которые дурно говорили о нем; тех, кто негодовал на гибель Пармениона; тех, кто в письмах, отправленных родным в Македонию, дурно отзывался о царских намерениях; он соединил их в один отряд под названием «отряд беспорядочных», так как боялся, чтобы они своим ропотом и свободными речами не развратили остальное войско.
Несмотря на противоречивость наших источников, мы можем тем не менее, основываясь на них, показать, что оппозиция, сложившаяся и действовавшая в македонской армии на Востоке, выражала интересы Македонского государства, которыми, по мере своих побед, Александр стал все больше пренебрегать.
С. И. Ковалев в своей книге об Александре Македонском и в статьях, посвященных вопросам македонской оппозиции, правильно отмечает, что образование «мировой» монархии пугало македонян и греков, заинтересованных в создании сильной, объединенной Македонии, а не в ее расчленении. Вместе с тем он считает возможным назвать оппозиционеров представителями формации Филиппа, защищавшими старую «патриархальную» монархию против программы Александра, «создающего государство восточного типа с неограниченной властью царя и с новым племенным и культурным содержанием». С его точки зрения, они выражали интересы родовой знати отсталой страны, и поэтому их оппозиция против грандиозных планов и политических идей Александра была ограниченной, сугубо «национальной» и близорукой. Такое утверждение допускает наличие каких-то двух программ, филипповской и александровской, которых на самом деле в начале похода не было. Подобная трактовка вопроса кажется нам односторонней. У Филиппа и его сына была одна программа: укрепление молодого рабовладельческого Македонского государства. Лишь потом эта программа расширилась и приобрела более агрессивные черты. [135]
Доказательством единства целей и задач Филиппа и Александра на первом этапе походов является то, что Парменион, с именем которого чаще всего связывается оппозиция, выступает как верный сподвижник Филиппа, борясь против родовой оппозиции, а после его смерти без колебаний встает на сторону Александра, помогает укрепить власть молодого царя, уговаривает его вступить в Азию, настаивает на этом, становится его ближайшим советником и верным помощником. Все без исключения источники подтверждают приверженность Пармениона к Александру, Старый полководец негодовал, когда в борьбе за город Галикарнас на поле между трупами неприятелей было найдено тело линкестийца Александра, сына Аэропа, зятя Антипатра. Он требовал сурового наказания преступников. Парменион был противником оппозиции, возглавляемой линкестидами и направленной на децентрализацию и ослабление Македонии. Лишь только тогда, когда македонская армия стала уходить от родины все дальше и дальше, вокруг самого Пармениона, пользовавшегося большим влиянием среди македонских воинов, собрались все ветераны, недовольные новыми порядками.
Разногласия между Александром и Парменионом по военным вопросам при Гранике и Милете нет оснований расценивать как проявление оппозиционности Пармениона. Это были советы опытного полководца, заинтересованного в образцовом проведении военных операций с учетом всей важности и значения первых побед. Так, накануне битвы при Гранике Парменион предложил Александру не форсировать реку, боясь, что «первая же неудача будет тяжела и для нашего положения сейчас и сделает сомнительным исход всей войны». Что касается события в Тарсе, то это еще раз доказывает доброжелательность Пармениона по отношению к Александру. Таким образом, мы не имеем определенных данных для того, чтобы делать вывод о наличии «следов глухой оппозиции Александру со стороны части его непосредственного окружения с самого начала азиатского похода». Против оппозиции политике царя «с самого начала азиатского похода» говорит отсутствие почвы для разногласий между Александром, македонянами и греками в этот период похода и тот факт, что источники не упоминают имен недовольных из непосредственного окружения царя. Положение меняется в связи с мирными предложениями Дария, когда сталкиваются два противоположных мнения — Пармениона и Александра. В этом столкновении выступает уже не единство интересов, существовавшее в начале [136] похода, а отклонение македонского царя от осуществления задач и целей похода. Парменион на совете этеров выразил мнение македонян, по крайней мере большинства из них, говоря, что он считает более целесообразным принять предложения Дария. Представлялась возможность мирным путем, без кровопролития, получить во владение большое и богатое государство, простирающееся от Истра до Евфрата. «Нужно смотреть на Македонию, а не на бактрианскую и индийскую земли». Последним замечанием Парменион прямо защищает интересы Македонии, которые могли пострадать в результате дальнейших военных действий на Востоке. Александр своим ответом Дарию показал, что он уже не удовлетворяется захватом малоазиатской части Персии, как это было предусмотрено в начале похода, а стремится овладеть всей персидской монархией. В стремлении Александра завоевать Азию македоняне видели лишь начало осуществления его плана мирового господства и были серьезно обеспокоены дальнейшей судьбой своей родины.
Беспокойство за будущее Македонии, за экономические интересы македонских рабовладельцев на Балканах, которым угрожала миродержавническая политика Александра, и было основной причиной, породившей оппозицию в македонской армии. Характерно: перед битвой при Иссе Александр говорил воинам, что этим сражением завершится для них покорение Азии и положен будет конец их многочисленным трудам. Но уже перед египетским жрецом храма Аммона Александр высказал свои требования иметь «власть над всей землей». Будучи в Средней Азии, он говорил, что его мысли заняты Индией; покорив ее, он овладеет всей Азией; овладев же Азией, вернется в Элладу и оттуда уже, через Геллеспонт и Пропонтиду, со всеми сухопутными и морскими силами ворвется в Понт. В Индии он определенно заявил, что «границам нашего государства будут границы, которые бог назначил земле». Арриан говорит, что Александр не усидел бы спокойно на месте, довольствуясь приобретенным, если бы даже прибавил к Азии Европу, а к Европе острова бреттанов. За этими пределами стал бы он искать еще чего-то неизвестного и вступил бы, если бы не было с кем, в состязание с самим собой.
Идея мирового господства, несмотря на ее незавершенность в то время, уже достаточно овладела Александром, и для ее осуществления он стал менять свое отношение к побежденным. [137] Изменившаяся политика Александра выступает всякий раз в качестве ближайшего повода для активизации оппозиции.
Глухое недовольство по поводу отклонения мирных предложений Дария росло и ширилось, превращаясь в прямое противодействие планам и политике царя. Уже в Египте обожествление Александра явилось поводом для выступлений со стороны некоторых высших представителей македонской армии. Письмо Филоты Александру и сведения, сообщаемые Филотой о Гегелохе, подтверждают это. После смерти Дария, когда Александр стал повелителем огромной персидской монархии, идея мирового господства окончательно им формулируется. На осуществление этой идеи и была направлена вся дальнейшая политика македонского царя, скрытое недовольство которой превращается постепенно у македонян в открытое. Важно подчеркнуть, что оппозиция особенно проявляется осенью 330 г. в тяжелое время борьбы Александра с среднеазиатскими племенами и в эпоху более отчетливого выражения миродержавнической политики македонского царя.
Заговор Димна в 330 г. является первым серьезным, активным выступлением оппозиции, целью которого было физическое уничтожение царя, которому стали чужды интересы Македонии. Жестокая расправа с участниками заговора не устрашила македонян. 328 год приносит новое смелое выступление против политики царя, окончившееся трагической смертью Клита. А через несколько месяцев после убийства Клита был раскрыт заговор «пажей». Интересно, что на суде роли переменились. Гермолай, выступая как обвинитель царя, говорит, что они хотели убить «персидского царя», каким стал Александр, а ценою его смерти купить свободу македонян. Этим самым он обратил внимание на то, что забота о судьбах их родины ложится теперь на плечи самих македонян, которые, потеряв в лице царя выразителя их интересов, рискуют потерять и Македонию как свободное государство. Оно неминуемо превратится в незначительную провинцию огромной македоно-греко-персидской державы. Александр, вынужденный защищаться против обвинений Гермолая, раскрыл сущность своей политики, из которой вытекало его твердое намерение овладеть территорией и населением всего мира. Это обстоятельство и определило его поход в Индию, где он встретил резкий отпор своим миродержавническим устремлениям не со стороны только кучки оппозиционеров, а со стороны всей армии. [138] Это было крахом всех надежд Александра, провалом его идеи: мирового господства.
Арриан указывает, что после битвы с Порром Александр двинулся к Гифазису с намерением покорить земли и по ту сторону реки и положить конец войне только тогда, когда не встретит более сопротивления. Но македоняне, видя, что их царь готовит им новые трудности и опасности, начали собираться толпами: одни из них жаловались на свою судьбу, другие клялись, что не пойдут дальше. Когда царь узнал об этом, он, желая пресечь возмущение и поднять мужество армии, собрал военачальников и обратился к ним со следующей речью: так как они, сказал Александр, не желают идти за ним дальше, то он и собрал их для того, чтобы убедить их или согласиться с ними, идти вперед или возвратиться. Ему нечего сказать более, если они тяготятся своими прежними подвигами и своим вождем. Между тем цель похода близка, до Ганга и Восточного океана уже недалеко, а там останется только через Персидский залив и Индийский океан пройти к Геркулесовым столбам и покорить Африку. Естественные границы вселенной будут границами македонского царства. Если же они возвратятся, теперь, то оставят непокоренные народы, которые увлекут за собой покоренных, и всеобщее восстание ниспровергнет все завоевания македонян. Все плоды тяжелого труда будут потеряны. Неужели македоняне, покорившие столько земель, испугались опасностей, которые разделяет с ними он, их царь? Потом, когда мир будет покорен, он приведет их обратно в Македонию, а те, которые пожелают остаться с ним, будут так щедро награждены, что им позавидуют удалившиеся.
Ответом было глубокое молчание, речь царя не убедила присутствующих, но никто не решался возражать. Долго молчали македоняне. Наконец поднялся Кен. Он сказал, что если царь не хочет принуждать македонян, а хочет убедить их, пусть выслушает его, который будет говорить не от себя и полководцев, но от имени «большей части войска». Его годы и раны, полученные в сражениях, дают ему право сказать прямо, что необходимо положить конец завоеваниям македонян и греков. Очень мало осталось в живых старых воинов, с которыми Александр вступил в Азию, и нельзя осуждать их за то, что они желают возвратиться на родину к своим семьям. Пусть Александр ведет их домой, где и сам он увидится со своей матерью, наведет порядок в Греции и украсит храмы родины трофеями. Тогда, если он захочет новых подвигов, никто [139] не воспрепятствует ему начать новый поход в Азию, Европу или Африку. Для этого он наберет новых, молодых воинов, заменив ими утомленных и престарелых. Нужно быть умеренным в счастье, заканчивает Кен свою речь среди всеобщего одобрения.
Кен считался одним из преданнейших Александру «друзей». В Индии он скончался. Александр был недоволен словами Кена и молчанием остальных. Он полагал, что если его войска не перейдут Ганга, то все сделанное пойдет прахом: вернуться назад означало, по его мнению, признать свое поражение. Александр вынужден был уступить, хотя отступление считал временным. Слова Кена о возможности набрать новое войско для дальнейших походов были приняты им к сведению. Александр не оставил своей мечты о создании мировой монархии и по возвращении с Востока начал готовиться к походу на Запад. Старый состав македонского войска, ядро которого не разделяло намерений Александра, не годился. Дело было не только в том, что оно было огорчено персидскими одеяниями царя, внедрением варварских обычаев, смешением всадников с отрядами гетеров, оно возненавидело идеи завоевателя, преломление которых в жизни породило восточную политику. Поэтому в Описе на Тигре Александр решил отделаться от своих ветеранов, не разделявших стремлений царя к созданию мировой монархии, выставив невинный предлог — усталость воинов. Он обещал наградить их, а воспитание прижитых ими на Востоке детей взял на себя, чтобы «во всем воспитать их по-македонски», а когда они войдут в возраст, сам их приведет в Македонию и передаст отцам. Арриан вынужден признать, что это были неверные и неопределенные обещания уходящим. Воины быстро разгадали маневр Александра. Раздраженные тем, что он не изменил своих решений, и огорченные окончательной невозможностью примирить его интересы с интересами Македонии и македонян, воины кричали, что пойдут домой все, пусть он воюет один, вместе с своим отцом Аммоном. Александр в гневе стал осыпать их упреками.
События в Описе были последним выступлением оппозиции в армии Александра.
Источники видят причину отказа македонян следовать за своим вождем в упадке их мужества, в истощении физических сил, в неблагоприятных климатических условиях. С. И. Ковалев также считает указанные причины определяющими.
Итак, если раньше против планов царя выступали, главным [140] образом, представители его ближайшего окружения, то в Индии и в Описе оппозиция захватила уже полностью рядовую массу македонян. С. И. Ковалев указывает, что «аристократической» оппозиции мы здесь совершенно не видим: она в этот момент совершенно растворилась в более широком оппозиционном движении именно потому, что внутренние противоречия в македонской армии между знатью и крестьянством оказались сильнее противоречий между греко-македонской и «универсалистической» программами. Таким образом, оппозиция знати и оппозиция крестьянской массы у С. И. Ковалева резко разделяется ссылками на неразрешимые классовые противоречия между указанными группами. Отсюда делается вывод, что оппозиция знати совершенно исчезла, а рядовая масса македонян оказалась в оппозиции только в конце событий. Нам дело представляется несколько иначе. Действительно, оппозиция не ограничилась армейской верхушкой, но она не «растворилась» и не заглохла, а объединилась с оппозиционными элементами рядовой массы, найдя в них себе союзников. Обезглавленная оппозиция оставила свои ростки в войске, поскольку не были устранены те причины, которые питали оппозиционные взгляды. Классовые противоречия не выступают в данном случае достаточно резко, чтобы массовая македонская оппозиция выступала с какой-то иной своей самостоятельной программой. Крестьянская рядовая масса, как и аристократия, хотела одного — прекращения завоеваний и возвращения на родину. Миродержавнические идеи Александра одинаково затрагивали интересы всех македонян. Источники совершенно определенно указывают на то, что при Гифазисе налицо была полная солидарность командиров и солдат в вопросе о продолжении похода. Кен, выступая с речью перед царем, сказал, что он говорит от имени большинства армии. Александру, может быть, и удалось бы сломить сопротивление армии, если бы полководцы оказались на его стороне. Поэтому нельзя сказать, что аристократической оппозиции против программы Александра мы здесь совершенно не видим.
Что же представляла собой македонская оппозиция, какие силы выступали против Александра в период между 336—323 годами?
С. И. Ковалев в первой своей работе по этому вопросу писал, что оппозиция складывалась из трех основных частей: из оппозиционных элементов, выступавших, главным образом, в первые годы царствования Александра; из оппозиции, сложившейся окончательно в эпоху Филиппа II и проявившейся особенно резко в период между 330 — 327 гг., и, наконец, из [141] оппозиции рядовой, преимущественно крестьянской массы македонской армии, сказавшейся всего яснее в последние годы жизни Александра. В последней статье проф. С. И. Ковалева проводится то же деление оппозиции на три группы. Изменившаяся формулировка названия каждой группы не меняет дела.
Нам думается, что деление оппозиции на три группы не может быть принято. Вторая группа не только должна быть резко отделена от первой, но противостоит ей, выступает против нее. Эти две группы имеют прямо противоположные программы: стремление к прежней племенной раздробленности Македонии, с одной стороны, и стремление к централизации ее — с другой.
Правда, в армии Александра находились и некоторые представители родовой оппозиции, в основном уже разбитой до похода на Восток. Так, когда македонское войско высадилось в Малую Азию, начальником разведки был Аминта, сын Аррабея. Он же был в конной разведке во время битвы при Гранике. После битвы при Гранике из числа греческих наемников, стоявших в Эфесе, бежал от Александра Аминта, сын Антиоха. Арриан подчеркивает, что «Александр ничего плохого ему не делал, но Аминта ненавидел его...». Еще в Фесалиде царю донесли, что против него умышляет Александр, сын Аэропа, один из его «друзей» и в то время начальник Фессалийской конницы. Александр этот был братом Геромена и Арробея, причастных к убийству Филиппа. Наконец, Диодор указывает, что в письме к сыну Олимпиада, в числе многих других полезных наставлений, советовала остерегаться Александра линкейца. Ее обвинение подтвердилось множеством улик. Александр заковал линкейца в оковы, три года содержал под стражей, а потом казнил вместе с Филотой. Все эти факты, сообщаемые Аррианом и Диодором, связывают врагов Александра с линкестийской знатью и не оставляют никакого сомнения в том, что во время восточных походов остатки разбитой родовой оппозиции еще действовали. Но они не имели уже опоры в войске и не представляли никакой опасности для Македонии.
Все источники, как уже отмечалось, указывают на близкую и даже родственную связь вдохновителей оппозиции в [142] армии Александра с домом Пармениона, перешедшим всецело на сторону Александра и ополчившимся против родовой оппозиции. Парменион решительно выступал против последней, а его сын Филота, казненный Александром за соучастие в заговоре, несколько раньше был судьей над линкестийцем, посягнувшим на жизнь царя. Ясно, что социальные корни заговоров были различны. Если линкестийцы боролись за старую родовую Македонию, устои которой разрушали Филипп и Александр, то Филота, Клит и Каллисфен смотрели дальше. Им хотелось укрепить и обогатить новую централизованную, сильную Македонию. Эта цель влекла их на Восток. Но вскоре они стали сознавать, что победоносное шествие македонской армии по восточным странам привело к обратным результатам: к оскудению македонского царства, к падению его влияния и могущества. Сознание бесплодности дальнейших завоевании привело их в лагерь мятежников. Поэтому нельзя согласиться с мнением о том, что Парменион выражал интересы македонской земельной знати с ее ограниченностью и близорукостью, родовой знати отсталой страны. Близорукость родовой знати особенно ярко проявлялась во время собирания македонских земель Филиппом. В эпоху Александра эта оппозиция почти утратила свое значение. Оппозиция в армии Александра имела совершенно иную социальную сущность и была направлена на усиление македонского рабовладельческого государства, а не на его уничтожение, о чем мечтала оппозиция родовом знати.
Итак, мы имеем дело с двумя оппозициями с прямо противоположными интересами, которые могли сойтись, быть может, лишь в одном пункте — желании устранить царя.
Если первая группа оппозиции правильно оценивается историками как отрицательное явление, как стремление повернуть колесо истории назад, то аналогичная оценка второй группы оппозиции будет необоснованной. Деятельность этой группы может быть оправдана. Выступившая против космополитических планов македонского завоевателя, она не может быть названа «близорукой». Дальнейшая судьба мировой империи Александра и роли в ней Македонии подтвердили опасения этой группы, ревностно отстаивавшей интересы своей страны даже во время величайших успехов македонского оружия на Востоке.
Но было бы ошибкой считать весь командный состав македонской армии оппозиционным. В таком случае стали бы непонятными те мотивы, в силу которых действовали социальные силы, на какие опирался Александр в его борьбе против оппозиция.
Среди сподвижников Александра были не только [143] оппозиционеры, но и такие, которые лишь сочувствовали им, не выступая активно, и те, кто разделял идеи царя и вместе с ним боролся с оппозицией. Именно на них опирался Александр в борьбе со своими идейными противниками, и пока против его планов не выступала основная масса армии, он мот проводить их в жизнь. Только в Индии, под напором силы народа, царь вынужден был уступить.
Рис. 5. Тетрадрахма Александра Македонского.
Следует иметь в виду, что само окружение македонского паря по своему социальному составу не являлось однородным. Кроме македонских рабовладельцев, имевших у себя дома большие хозяйства и земельные поместья, были и такие, у которых в Македонии не осталась имущества. Все надежды на обогащение они связывали с восточными походами. К таким людям следует отнести Птолемея Лага и Неарха, ближайших друзей Александра, высланных из Македонии после гибели Филиппа. К ним относятся Пердикка и Лизимах, Гефестион и Певкест, которого Александр ценил за то, что персидский образ жизни был для него вполне приемлем, и др. Источники указывают на интересную деталь: самыми, близкими друзьями Александра были Гефестион и Кратер. Гефестион был ему «дороже глаза»; Кратером тоже дорожил «пуще глаза». Первый одобрял поведение македонского царя и переменил вместе с ним образ жизни; второй оставался верен родным обычаям. Услугами одного царь пользовался в отношениях с персами, другого — с греками и македонянами. По словам Диодора, самым любимым другом Александра был именно Гефестион. Его он [144] любил, а Кратера уважал. Когда кто-то из друзей сказал, что Кратер любит царя ничуть не меньше, чем Гефестион, Александр воскликнул: «Кратер любит царя, а Гефестион Александра». Плутарх в биографии Александра указывает, что между Гефестионом и Кратером существовала тайная вражда и «столкновения между ними бывали часто». В Индии они даже кинулись друг на друга, схватившись за мечи; «друзья» бросились на помощь каждому. Александр с трудом примирил их, после того как резко заявил, что если он узнает о новой ссоре, он убьет или обоих, или зачинщика. Гефестион и Кратер олицетворяли те различные группировки, которые окружали македонского царя. Не случайно Александр приказал именно Кратеру сопровождать в Македонию десятитысячный отряд македонских ветеранов. Он должен был затем взять на себя управление Македонией, Фракией и Фессалией и охрану эллинской свободы. Антипатру, ставшему самым могущественным полководцем в Европе и врагом Александра, последний приказал привести молодых македонян на смену отосланных с Кратером войск.
Восточные походы Александра, сильно идеализированные в буржуазной историографии, в действительности проходили в трудной обстановке борьбы антимакедонских элементов на Балканах, стремившихся использовать отсутствие македонских военных сил для уничтожения господства Македонии в покоренных ею областях и для разрушения могущества самого Македонского государства. Как бы ни были различны по своим задачам антимакедонские выступления в самой Македонии, в Греции и Фракии, они подрывали престиж, ослабляли мощь Македонии, что не могло не породить тревоги среди македонян в македонской армии на Востоке. Македоняне в армии решительно выступили против миродержавнических планов Александра, наносивших Македонскому государству один удар за другим.
§ 2. Македония в период образования ведущих эллинистических монархий
Конец IV и начало III вв. известен в греко-эллинистическом мире как эпоха диадохов. Это название, утвердившееся в науке со времен Дройзена, нужно считать относительным, ибо оно характеризует эпоху только через призму деятельности отдельных личностей — полководцев Александра Македонского. В действительности же, в короткий промежуток [145] времени (323—281 гг. до н. э.) в сложных условиях международной обстановки завершался процесс сложения эллинистических рабовладельческих государств.
Время сохранило очень мало источников из этой эпохи. Непосредственные свидетельства современников не дошли до нас. Диодор (кн. 18-20) останавливается в основном на военно-политической истории Греции и Македонии, почти не касаясь социально-экономических отношений. Более короткое, чем у Диодора. но доведенное до конца периода диадохов изложение событий находим у Юстина (XIII-XVII кн.). Ценный материал содержат биографии Плутарха — Фокиона, Замена, Деметрия Полиоркета, Пирра, биография Эвмена у Корнелия Непота. Некоторые немаловажные сведения, характеризующие Македонию и ее взаимоотношения с Грецией в эпоху диадохов, имеются в «Описании Эллады» Павсания (наиболее важные IX, X, XVI главы). Однако нельзя назвать ни одного источника, который бы полностью и всесторонне освещал эпоху диадохов.
Скудость источников и сложные исторические перипетии этой эпохи отталкивали историков от ее изучения. С. В. Ешевский назвал эпоху диадохов позорной, способной отвратить историка от изучения этого времени. В нашей отечественной историографии можно назвать лишь несколько· небольших работ самого общего характера. В западноевропейской науке имеется монография французского историка П. Клоше — о первых преемниках Александра Македонского, но она излагает лишь военно-политическую историю этого периода. Исходя из этого, мы в состоянии будем только наметить основные этапы развития Македонии и греко-македонских отношений в эту эпоху.
Прежде всего, особенностью этого периода являются многочисленные войны на Востоке и на Балканах, имевшие тяжелые последствия для государств Балканского полуострова, в первую очередь для Македонии.
Юстин указывал, что Александр перед смертью предсказал, как много крови прольет Македония в распрях, сколько убийств, сколько крови принесут ему, как погребальную жертву. Это предсказание оправдалось полностью. Вся эпоха диадохов [146] действительно представляет собой эпоху беспрерывных войн, распрей, убийств. Из диадохов один Птолемей умер естественной смертью, все остальные погибли или на поле сражения или от рук наемных убийц.
В конце IV и начале III вв. до н. э. Македония стала ареной особенно острых споров между диадохами и членами царской фамилии. Эти споры и войны разоряли Македонию, опустошали ее поля, способствовали завоеванию ее другими народами. Первое запустение Македонии относится как раз ко времени после Александра, когда отдаленные походы, колонизация Востока, войны диадохов выбросили из страны на Восток огромные массы населения. «Страна пустеет, чему способствовали и междоусобия претендентов на македонский престол после гибели последних представителей старого царского рода: в течение нескольких десятилетий Кассандр, Деметрий Полиоркет, Пирр, Лисимах, Птолемей Керавн, Антигон Гонат оспаривали друг у друга власть над Македонией». История борьбы диадохов за власть представляет собой историю крушения попыток реставрации монархии Александра.
Эпоха диадохов может быть хронологически разделена на два крупных этапа: 323—301 и 301—281 гг. до н. э. В свою очередь первый этап может быть разделен на три периода:
1) от смерти Александра до смерти Пердикки (323—321 гг.);
2) от смерти Пердикки до гибели Эвмена (321—316 гг.);
3) от смерти Эвмена до смерти Антигона (315—301 гг.).
Вокруг этих лиц: Пердикки, Эвмена и Антигона — не только группировались события тех лет, но тлела надежда на восстановление и сохранение завоеваний Александра.
Первый период характеризуется явным стремлением Пердикки к царской власти. При распределении провинций он не взял себе ни одной, оставляя за собой только начальство над царским войском. В перспективе был брак с сестрой Александра Клеопатрой и македонский престол. Но эти самодержавные замашки встретили резкое сопротивление со стороны остальных полководцев, что выразилось в том, что ни одно его приказание не выполнялось, а если и выполнялось, то в ущерб ему. Так, на подавление восстания наемников в Верхней Азии был послан Пифон, который, подавив восстание, сделался независимым властителем Верхней Азии. Антигон и Леоннат поручения завоевать провинцию Каппадокию не [147] выполнили. Антигон переправился в Европу, а Леоннат стремился в Македонию, где его ждала Клеопатра; на пути он погибает. С бегством Антигона в Европу начинается тяжелая междоусобная война. Против Пердикки и Эвмена создалась коалиция в составе Антигона, Птолемея, Лизимаха и Кратера. Эта коалиция открыла два фронта — в М. Азии и в Египте. Антипатр и Кратер напали на М. Азию. Пердикка предпринял поход против Птолемея в Египет, чтобы наказать его за оккупацию им в 322 г. Киренаики и увоз в Египет трупа Александра. При переправе через Нил Пердикка пал жертвой вспыхнувшего мятежа, во главе которого стаяли Селевк и Пифон. Что касается Эвмена, то в результате его успешных действий был убит Кратер, поставлен в затруднительное положение Антипатр, а сам он сделался повелителем М. Азии.
События второго периода группировались вокруг Эвмена, поскольку он остался продолжателем дел Пердикки и ревностным хранителем царского престола и семьи царя от опасных посягательств на них со стороны отдельных диадохов. После смерти Пердикки войско выбрало регентом государства наместника Македонии Антипатра, перенесшего весь центр тяжести государства из Азии в Европу. Внешним выражением этого была отправка царской семьи в Македонию.
В 320 г. до н. э. Антипатр с войском, во главе которого стал Антигон, прибыл в окрестности Трипаридиса и произвел перераспределение сатрапий. Перераспределение не производило никаких формальных перемен, только некоторые прежние названия заменялись другими. Новым было здесь только то, что Селевк, будущий основатель азиатской монархии, впервые получает столицу мировой империи Александра — Вавилон.
В 319 г. Антипатр умер, и ему наследовал в должности регента старый и опытный полководец Полисперхонт, назначенный в нарушение обычного порядка самим Антипатром, а не войском. Властолюбивый сын Антипатра Кассандр, обойденный отцом, решил добиться власти силой. Это привело ко второй коалиционной войне Кассандра, Антигона, Птолемея и Лизимаха против Полисперхонта в Европе и Эвмена в Азии. В этой борьбе погиб Эвмен, македонским войсковым собранием была приговорена к смерти мать Александра Олимпиада, а в 311 г. умерщвлены Кассандром малолетний сын Александра и жена Александра Роксана. В эти годы царская власть как на Западе, так и на Востоке потерпела катастрофу. Те, которые действовали сообща для ниспровержения царской власти, начинают открытую борьбу друг против друга.
В третий период в центре мировых событий становится энергичный и могущественный Антигон «одноглазый», стремившийся к единоличному господству над всем государством [148] Александра. П. Клоше высказывает сомнение относительно действительных намерений Антигона, который для него остается «достаточно загадочной фигурой». Эту «загадочность натуры» одного из выдающихся диадохов автор усматривает в том, что остается до сих пор неизвестным, чего он, собственно говоря, добивался. Неизвестно, думал ли Антигон восстановить империю Александра и встать во главе этой возрожденной империи, или же он думал обеспечить для себя и для своего потомства владения Македонией и Грецией. Между тем вся история диадохов показывает, что Антигон, человек, по выражению В. Тарна, обладавший «исключительными способностями и безграничным честолюбием», претендовал на роль преемника Александра и стремился к захвату верховной власти. Монархические тенденции Антигона встретили отпор со стороны остальных диадохов, стремившихся получить в удел самостоятельные территориально ограниченные государства. Против Антигона и его сына Деметрия выступили Птолемей, Селевк, Кассандр и Лизимах. Возникла третья коалиционная война, которая велась как в Азии, так и в Европе, с перерывами в промежутке между 315—301 гг. В этой войне Антигон оказался в опасном положении, без денег, без достаточного количества людей, без материальных ресурсов. Он решил выступить против Селевка, угрожавшего ему с тыла, а затем уже повести борьбу против Кассандра, Лизимаха и Птолемея. Вскоре враги Антигона заключили с ним мир, предав своего бывшего союзника Селевка. Причины таких действий остаются неясными; во всяком случае, мир этот был крупной победой Антигона. Но мир не принес спокойствия. Борьба Антигона и Деметрия против Селевка на Востоке и против Кассандра и Птолемея и а Западе еще больше усугубила противоречия между македонскими полководцами и привела их в 301 г. на поле битвы при Ипсе во Фригии. Битва завершилась поражением Антигона. «Цари-победители, словно огромное [149] тело, расчленяли владения Антигона и Деметрия, расхватывали их и присоединяли к тем землям, какими владели сами». Битва при Ипсе имела большое значение. «Битвой при Ипсе был окончательно решен великий вопрос эпохи диадохов. Могущественная власть, которая еще раз хотела соединить в своих руках все царство Александра, была уничтожена... единой монархии положен конец, ее место заступают отдельные территориальные организации».
Таким образом, первый этап эпохи диадохов характеризуется борьбой отдельных диадохов за сохранение единства державы Александра, борьбой, окончившейся распадом монархии на отдельные эллинистические государства.
Второй этап эпохи диадохов характеризуется дальнейшим становлением эллинистических государств и борьбой внутри коалиции, ранее направленной против Антигона. Начинается этот этап с битвы при Ипсе и кончается 281 годом, когда ни одного диадоха не осталось в живых.
Птолемей, ничего не получивший после битвы при Ипсе, отказывался освободить занятую им часть Сирии, которая должна была отойти к Селевку. Против него, он заручается дружбой и родством с Лизимахом. Селевк вступает в союз с Деметрием, потерпевшим поражение при Ипсе, но боровшимся за власть. Заняв с помощью Селевка македонский престол, Деметрий стал готовить поход на Восток, который, однако, не удался. Вскоре Селевк захватывает своего бывшего союзника в плен, где он в 283 г. умирает. В этом же году глубоким стариком умирает Птолемей. Из диадохов остались только Лизимах и Селевк. Растущее могущество первого вызывало тревогу и зависть у второго. В 281 г. они встретились в Лидии на поле сражения. В сражении погиб семидесятилетний Лизимах. Победителю Селевку не только достались М. Азия и Фракия, войско провозгласило его царем Македонии. Однако, перейдя Геллеспонт, он был убит Птолемеем Керавном, желавшим на македонском престоле утолить свою обиду на то, что он был обойден в наследстве своим отцом Птолемеем.
Так окончилась эпоха диадохов. Полководцы Александра умерли вместе с идеей реставрации мировой империи. Сорок два года после смерти Александра шла почти непрерывная война, охватившая все части огромной империи Александра. Во время этой войны не было ни одного эллинистического правителя, который бы прочно сидел на своем троне.
Юстин о диадохах писал: «Македония вследствие того, что ее вожди разбились на две враждующие группы, обратила [150] оружие против собственной своей плоти, обагрила мечи, которыми сражалась против врага, кровью своих же сограждан и, словно лишившись рассудка, сама стала себе рубить руки и калечить себя».
Характерной чертой эпохи диадохов была борьба греческих государств за свою независимость, борьба, направленная против политики диадохов и македонских военачальников, стремившихся превратить Грецию в плацдарм для других завоеваний, сделать ее своим арсеналом оружия и солдат.
Греческие города во время бесконечных разорительных войн диадохов оказались в особенно тяжелом положении. Хаос, разорение, тирания, гарнизоны наемных солдат по всем почти городам сопутствовали Элладе в это время. Для ведения войн преемники Александра требовали от греческих городов денежных взносов и солдат для своих армий; все они взирали на Грецию «только как на источник военных средств и желали иметь в ней покорную союзницу в достижении целей, не имевших ничего общего с ее собственным благополучием».
В Греции, как только до нее дошла весть о смерти Александра, началось антимакедонское движение. Движение охватило почти все ее города. Правда, внутри греческих городов велись ожесточенные споры между сторонниками немедленного начала войны с Македонией и их противниками. Диодор говорит, что начинать войну не хотели «богатые», в то время как «чернь» требовала выступления. Плутарх в биографии Фокиона подробно излагает мотивы, выдвинутые им против войны. Верхушка афинского общества, знатные рабовладельцы, купцы не желали бороться.
Во главе антимакедонской партии в Афинах стоял Леосфен, человек блистательных душевных качеств и непримиримый враг Александра. Он быстро собрал наемное войско и наладил связь с союзниками. Леосфена поддерживал оратор Гиперид. В 323 г. с объявлением войны Македонии против нее поднялись почти все греческие города. В то время как шла подготовка к войне, в Афинах был издан манифест. В ходе войны к союзникам примкнула Фессалия, началось еще большее брожение среди жителей Пелопоннеса. Коринфский союз, бывший опорой македонского влияния на Грецию, тогда окончательно распадается.
В итоге Ламийской войны афиняне приняли унизительные [151] условия, так как вести войну дальше они не могли. Ксенократ сказал, что этот мир был для рабов слишком мягок, а для свободных людей слишком тяжел. Важнейшим результатом Ламийской войны было то, что греческие города фактически потеряли свою самостоятельность, демократическое устройство их зачастую заменялось олигархическим. Македонские гарнизоны, военные контрибуции всей своей тяжестью легли на плечи трудящихся масс Греции и этим ухудшили и без того тяжелое положение их. Мирный договор греческих государств с Македонией 322 г. до н. э. не только не установил спокойствия в Греции, но еще более обострил противоречия, которые вели к новым прямым и косвенным столкновениям с диадохами (см. судьбу Фокиона).
Регент Македонии Полисперхонт, видя новую волну антимакедонското движения в Греции, решил привлечь греческие города на свою сторону, правильно рассчитывая на помощь греков, как на главный козырь в борьбе с Кассандром. Полисперхонт созывает совет из представителей армии и знати, на котором предлагает, чтобы «городам греческим возвратить вольность и аристократическое правление в них уничтожить». Для приведения в исполнение этого постановления совет издал манифест, который был роздан всем греческим послам, бывшим в то время в Македонии. Манифест значительно упрочил влияние Полисперхонта в Македонии и подрывал силы Кассандра и его союзников, вызвал новую бурю протеста против македонских гарнизонов и сторонников Кассандра. Везде послы Полисперхонта побуждали греков изгонять из своих городов сподвижников и друзей Кассандра. Но манифест Полисперхонта не внес особых изменений ни в экономику, ни в политику греческих полисов.
Борясь с Полисперхонтом, Кассандр стал занимать греческие города один за другим. Афины вынуждены были заключить с ним союз. Правителем Афин Кассандр назначил Деметрия Фалерского. Фактически это назначение означало конец демократического правления. При Деметрии Фалерском Афины окончательно потеряли политическую свободу и свою независимость; правил он по указанию Кассандра. Вся внутренняя политика его была сплошным наступлением на демократические права. «Его антидемократический режим коснулся самых последних мелочей частной жизни; он учредил институт гинайкономов, или женских надсмотрщиков; они вместе с ареопагитиками наблюдали за сборищами в домах при свадьбе и других празднествах; определил число гостей, которые [152] имели право собираться, и сделал поваров шпионами при исполнении его законов о роскоши; в номофилаках он создал штат особых чиновников для наблюдения за исполнением законов должностными лицами, что в лучшие времена достаточно обеспечивалось участием народа в общественной жизни». Афиняне роптали на такое правление, но открыто выступить против Деметрия Фалерского боялись, ибо знали, что за спиной его стоят многотысячные отряды Кассандра.
Рис. 6. Деметрий Полиоркет (Драхма).
Недовольством в Афинах воспользовался Антигон. Он послал туда для провозглашения свободы и независимости города сына своего Деметрия. Деметрия Афины встретили восторженно, и он вошел в город с войском. Деметрий Фалерский вынужден был сдаться. Плутарх пишет: пробыв в Афины, Деметрий объявил, что «отец послал его в добрый час освободить афинян, изгнать чужеземное войско и вернуть городу законы и государственное устройство предков». Тирания, просуществовавшая 10 лет (317—307 гг.), пала. Вновь восторжествовало демократическое правление, сторонники олигархии [153] стали преследоваться и изгоняться из города, имущество их конфисковывалось. Деметрий обещал Афинам даровать 150 тысяч медимнов зерна и на сто триер корабельного леса (данные по Плутарху). Афины оказали Антигону и Деметрию великие почести, воздвигли их золотые статуи, принесли в дар золотые венки, установили их культ как богов-спасителей.
Кассандр, возмущенный изгнанием своего ставленника, решил осадить Афины. Деметрий в это время был под Родосом. Он вернулся и изгнал Кассандра. Потерпев поражение при Ипсе, Деметрий хотел превратить Афины в плацдарм для завоевания всей Греции, но афиняне, понявшие цену обещаний македонских полководцев, не пожелали принять его в свой город. В ответ на это Деметрий начал готовиться к войне против Афин. Интенсивная подготовка к ней шла в течение всего 298 г. до н. э. Деметрий захватил Элевсин и Рамнунт и подошел к Афинам. Он закрыл все гавани, захватывал суда с продовольствием для афинян; потом пошел в город. Афины стали теперь в сущности македонским провинциальным городом.
Еще раз афиняне поднялись на защиту своей независимости после известия о падении Деметрия Полиоркета. Олимпиадор, возглавивший движение, изгнал гарнизон не только из Афин, но и из Элевсины. Афины оставались свободными до 281 г. до н. э.
В эпоху диадохов против македонского засилья выступали не только Афины. Большая заслуга в этой борьбе принадлежит народу Этолии: маленькая страна не была окончательно покорена ни одним из диадохов. В 314 году для борьбы с Македонией образовался этолийский союз.
Если в первые периоды борьбы диадохов за власть многие из греческих городов верили их обещаниям свободы и вольности, то вскоре они убедились в лицемерной сущности таких обещаний. «Самостоятельность греческих городов было пустое слово».
Греческие города часто выступали против диадохов, но все эти разрозненные акты борьбы жестоко подавлялись армиями противников. Из восставших жителей Аргоса стратег Кассандра сжег живьем в здании Пританея 500 человек. Антигон, узнав о начавшихся возмущениях в Коринфе, послал своего полководца Аристодема, отряды которого опустошили коринфские земли. [154]
Наиболее крупными были выступления жителей Мегалополя и Спарты против Полисперхонта.
Освободительная борьба греческих городов против Македонии в эпоху диадохов принимала, как видим, большой размах. Она не принесла по указанным выше причинам полного освобождения полисов от македонского засилья, но затрудняла захваты диадохов, мешала их неудержимому стремлению к власти. Немаловажную роль в неудачах греческих городов в их борьбе за независимость сыграло и предательство рабовладельческой верхушки, боявшейся, что оружие в руках граждан будет повернуто против них.
Антимакедонское движение в конце IV — начале III в.в. имело место не только в Греции. Население Фракии также пыталось использовать волнения в греческих городах для борьбы против македонской монархии. Так, в образовавшиеся антимакедонские греческие симмахии вошли иллирийцы и фракийцы «по причине ненависти к македонянам».
Вслед за ламийской войной фракийцы в 322 г. под руководством Севта III подняли восстание против македонских рабовладельцев и их военных гарнизонов. Они, собрав 20 тыс. пехоты и 8 тыс. конницы, оказали вооруженное сопротивление македонскому наместнику Фракии Лисимаху; в столкновении погибло большое количество воинов обеих сторон, хотя «победа любой из сторон была сомнительной». На протяжении последующих лет фракийское население не прекратило своей борьбы за независимость. Оно использовало в этих целях все возможности, в частности, выступление против Македонии пропонтийских греческих городов во главе с Каллатией. Жители Каллатии, соседней Истрии и других прибрежных греческих городов при поддержке фракийцев и даже скифских племен изгнали македонские гарнизоны и, объединившись в военный союз, начали активную борьбу с Лисимахом. Последний решительными мерами, быстротой действий заставил города Одессос, Истрию сдаться, разбил фракийцев и скифов, пришедших на помощь Каллатии и приступил к ее осаде. При таких условиях Севт III с многочисленным войском фракийцев встал на сторону врага Лисимаха Антигона, но все же не смог добиться победы; восстание в Каллатии и других западнопонтийских городах было подавлено, власть Лисимаха над Фракией укрепилась. Характерен тот факт, что [155] истощенные длительной осадой каллатийцы получили приглашение переселиться в пределы Боспорского царства. Т. В. Блаватская совершенно правильно указывает, что Боспорское царство, переживавшее особенно при царе Евмеле (310/09—304/3 гг.) хозяйственный и политический расцвет, не было заинтересовано в укреплении владычества Лисимаха. Македония в эпоху диадохов имела в числе своих противников и могущественное Боспорское государство.
В самом конце IV в. против власти македонян упорно боролось фракийское племя гетов, жившее в области современной Добруджи и Бессарабии. Перед битвой при Ипсе и после нее геты вторглись на македонскую территорию, захватили в плен сына Лисимаха Агафокла, а самого Лисимаха поставили в «крайне опасное положение». В результате первой гетской войны Лисимах, по утверждению Павсания, должен был «уступить гетскому царю часть своей области по ту сторону Истра и под давлением необходимости выдать за него замуж свою дочь». Борьба с гетами крайне затрудняла выступление Лисимаха против Антигона, не говоря уже о том, что истощались его людские и материальные ресурсы. Ему пришлось в 294 г. заключить с Деметрием мир, признав его царем Македонии.
В самом конце 90-х гг. III в. до н. э. началась вторая война македонян с гетами, во время которой многочисленные македонские ополчения во главе с Лисимахом вторглись в землю гетов. В этой войне македоняне встретились со скифской тактикой, хитростями противника и, заведенные в безводную и пустынную местность, вынуждены были во главе с Лисимахом сдаться в плен. Впоследствии пленники и их предводитель получили свободу. Лисимах обещал быть впредь другом и союзником гетов и выполнить совет их вождя Дромихета с ними «не воевать, а дружить». Выиграв войну, геты приостановили движение македонских рабовладельцев на север.
§ 3. Македония в период консолидации эллинистических государств
После диадохов, при втором поколении эллинистических царей, завершается процесс консолидации эллинистических государств. Империя на долгое время оказалась разделенной на свои составные части. Возникшие на ее развалинах эллинистические государства: Македония, Египет и Сирия [156] управлялись династией македонского происхождения. Кроме них, существовали другие государства эллинистического типа, возникшие независимо от ведущих эллинистических монархий или от них отколовшиеся.
Из трех ведущих эллинистических монархий Македония вследствие отсутствия достоверных источников меньше всего изучена. Поэтому наши знания о событиях этого периода, особенно III в. до н. э., во многом основаны более на предположениях, чем на проверенных фактах.
Русский ученый проф. Ф. Ф. Соколов в своей работе «Третье столетие» отмечает, что вплоть до Антигона Досона исторические события не нашли достаточного отражения в источниках. Исключение представляют собой только войны эллинистических правителей. Кое-что известно о системе административного управления и о взаимоотношениях с греческими городами.
В первую половину III в. до н. э. Македония пережила страшное нашествие галлов: оно оставило в стране и македонском народе большой след.
Галльские, или вернее кельтские, племена, жившие по бассейнам рек Рейна, Сены и Луары и в верховьях Дуная, находились в то время на стадии первобытно-общинного строя, периода ело распада. Это был, по выражению Юстина, народ «суровый, отважный и воинственный».
Движение кельтских племен в III в. по Балканскому полуострову не встретило резкого отпора. Враждовавшие между собой иллирийские и фракийские племена не сумели объединить своих усилий перед лицом этой грозной опасности. Огромные массы кельтов, все разрушая на своем пути, грабя и сжигая деревни, уводя в плен множество местных жителей, двигались в пределы империи и Фракии. Часть кельтов под [157] предводительством одного из своих вождей — Белгия подошла к границам Македонии. Птолемей Керавн выступил с войском против них, но был разбит и попал в плен. Кельтские племена вторглись в пределы Македонии. Разоренная предшествовавшими войнами, она не могла противостоять столь мощному потоку варваров. Галльское нашествие принесло новые неисчислимые бедствия македонскому населению. Галлы грабили и разоряли города и селения, уводили в плен и продавали в рабство жителей. Страна покрылась дымом пожарищ; города разрушались, деревни сжигались, поля вытаптывались. Из рассказа Юстина о нашествии галлов можно сделать вывод, что у македонян в это время не было царя и страна вновь распалась на ряд отдельных областей, каждая с своим вождем. Борьбу с галлами возглавил один из македонских вождей — Сосфен. Ему удалось объединить на некоторое время усилия македонян и прогнать галлов с территории страны. Но уже через два года начинается новое, еще более грозное нашествие галлов под водительством Бренна. В борьбе с ними Сосфен терпит поражение. Не останавливаясь в Македонии, галлы двигаются дальше, на Грецию, не встречая на своем пути сопротивления. Они вторглись в пределы Греции, разорив города Фессалии и Беотии, разграбили знаменитую дельфийскую сокровищницу. Лишь большими усилиями греческих городов, главным образом Этолии, галлы были разбиты и отброшены из Греции. В Македонии борьбу против галлов возглавил Антигон Гонат, сын Деметрия Полиоркета, сумевший объединить вокруг себя значительную часть македонских сил. Победа над галлами помогла ему утвердиться в Македонии. Долгое правление Антигона Гонаты (до 239 г. до н. э.) стало временем внутреннего и внешнего укрепления Македонского государства.
Утверждение Антигона II Гонаты на македонском престоле произошло в самый тяжелый для македонского государства период. Разоренная многочисленными войнами, с разрушенными городами и селами, с пришедшим почти в полный упадок хозяйством страна представляла печальное зрелище. В результате галльского нашествия Македония, потерявшая значительную часть своего населения, погибшего в битвах с [158] варварами или уведенного в плен, страдавшая от междоусобиц, почти обезлюдела.
Рис. 7. Антигон Гонат (тетрадрахма).
В таких тяжелых условиях династии Антигонидов приходилось залечивать раны и принимать решительные меры для укрепления экономики страны, ее внутреннего и внешнего положения.
При Антигонидах Македония стала сильной эллинистической державой, постоянно вмешивавшейся в дела Греции и претендовавшей на роль гегемона среди греческих государств.
Сначала Антигонидам приходилось вести тяжелые оборонительные войны с Эпиром и галлами. Почти постоянно шли войны с фракийцами и иллирийцами, особенно часто нападавшими на Македонию во второй половине III в., в царствование Антигона Досона. Иллирийцы продолжали свои набеги на Македонию и при Филиппе; он был вынужден даже заняться постройкой укреплений на северных и западных границах, для чего опустошались огромные пространства, искусственно создавались целые пустыни. Но по мере укрепления хозяйственных устоев Македонское государство начинает вести не только оборонительные, но и наступательные войны, расширяя свои владения. Тогда произошло, по-видимому, присоединение [159] области дарданов и фессалийцев, поднявших восстание после смерти Деметрия II. Но основным вопросом внешней политики Македонского государства, направленной на подчинение Греции, оставались взаимоотношения его с греческими государствами.
После укрепления Македонского государства при Антигоне Гонате вновь начинается активное вмешательство Македонии в дела греческих городов. В некоторых городах стояли македонские гарнизоны. Антигон поддерживал олигархические партии, покровительствовал тирании, и многие греческие города подпали под власть тиранов, большинство из которых были его ставленниками. Македония наложила свою руку даже на пелопоннесские города и стала вмешиваться в дела начавшего тогда организовываться ахейского союза. Во многих пелопоннесских городах также стояли македонские гарнизоны и властвовали тираны, ставленники Антигона. Македония всеми способами противодействовала объединению греческих городов; их разобщенность и постоянная вражда между собой способствовали укреплению ее господства. В этих целях Македония по-прежнему практиковала систему подкупов, поддержки своих сторонников и тиранов. Эти устремления македонских царей все время наталкивались на сопротивление греков, объединявшихся в союзы. Деятельность ахейского и этолийского союзов общеизвестна.
В 266—263 гг. до н. э. Антигону в так наз. Хремонидовой войне пришлось бороться за свою власть в Элладе против объединившихся в военный союз Афин и Спарты. Главным источником о Хремонидовой войне является случайный рассказ Павсания. Дройзен в своей «Истории эллинизма» отмечает, что «нет никакой возможности указать, вследствие каких великих политических осложнений она возникла», что «как по своему почину, так и по своей политической связи она представляется крайне смутной». А. Б. Ранович признает, что трудно определить, был ли инициатором этой войны спартанский царь Арей, в свое время союзник Антигона в борьбе с Пирром, пытавшийся расширить владения Спарты, или стремившиеся к независимости Афины, или Птолемей Филадельф, египетский царь, заинтересованный в ослаблении Антигона. Важен факт, что борьба эта ведется главным образом Афинским государством с Македонией за независимость, против ее вероломства и насилия. Афины нашли союзников в лице [160] Спарты и египетского царя. Об этом говорит дошедшая до нас надпись (Syll3., 434/5), с текстом постановления афинского народного собрания о заключении военного союза со Спартой против Антигона (266—265 гг.). Разбор этой надписи дает русский историк Φ. Φ. Соколов в своей статье «Афинское постановление в честь Аристомаха Аргосского». Постановление призывало всех эллинов примкнуть к союзу с Афинами, Спартой и Птолемеем для борьбы против насилия; в нем предлагается послать гонцов в эллинские города, чтобы принять от них соответствующие клятвенные заверения. Этот союз должен был не только служить общей борьбе, но и способствовать дальнейшему согласию между государствами. Постановление было принято по предложению Хремонида, вместе со своим братом Главконом руководившим делами. По его имени начавшаяся война и получила название Хремонидовой.
Надпись внесла некоторую ясность в вопрос о том, что это была за Хремонидова война и кто в ней принимал участие. В войне, кроме главных греческих государств, активную роль играл Египет, царь которого Птолемей Филадельф не хотел и не мог равнодушно относиться к быстрому восстановлению македонского влияния в Греции. Кроме того, Македония являлась соперницей Египта на море. Благодаря связям с пиратами и господству над большей частью торговых городов греческого мира Антигон наносил ущерб не только торговым, но и политическим интересам Египта... «Флот Антигона доказал уже на деле, что он был в состоянии, по крайней мере, поспорить о первенстве, какое на море присвоил себе Египет». Союзниками Египта в борьбе с Македонией могли быть Афины, где не утихало антимакедонское движение.
Когда афиняне заявили об отпадении от Македонии, Антигон появился со своей армией в Аттике, с флотом — перед гаванями и стал их блокировать. На помощь афинянам пришел египетский флот. Как сообщает Павсаний, в Аттику прибыл новарх Патрокл «с египетскими триерами, посланными Птолемеем, сыном Птолемея Лага, на помощь афинянам, когда Антигон, сын Деметрия, вторгнувшись с сухопутной армией, опустошал и грабил их страну и одновременно флотом блокировал их с моря».
На помощь афинянам поднялась и Спарта. Антигон окружил тесным кольцом Афины и не дал союзным силам возможности войти в город. Но лакедемоняне устремились туда, в то [161] время как птолемеевский новарх действовал нерешительно. Между тем Антигон, занимавший Коринф, препятствовал соединению спартанских и афинских войск. По указанию Павсания Арей под предлогом, что у него вышло все продовольствие, отвел свое войско назад, хотя причина такого поступка заключалась в другом: он считал, что храбрость своих воинов нужно беречь для своих собственных интересов, а не расточать ее для других.
Рис. 8. Серебряная монета Антигона Гонта.
Ко времени Хремонидовой войны относится восстание наемного отряда галлов в Мегаре; оно после отчаянного сопротивления было подавлено Антигоном. Но какое влияние победа Антигона над мятежниками оказала на ход Хремонидовой войны, куда отступили Арей и Патрокл после усмирения бунта галлов Антигоном, по утверждению Φ. Φ. Соколова, мы не знаем. Дройзен указывает, что с подавлением галльского мятежа и отступлением спартанцев рушилась всякая надежда успешно атаковать Антигона с суши. Вернувшись в Аттику после борьбы с эпирским царем Александром, Антигон приступил к осаде Афин. Под угрозой голода афиняне вынуждены были сдаться. По условиям мира с афинянами Антигон [162] получил право ввести в Афины свой гарнизон и поместить его в самом городе Мусее; получил право назначать здесь должностных лиц. Афины потеряли всякую самостоятельность. Хремонид и Главкон, командовавший в Пирее, бежали в Египет. Аттика была опустошена. «Рощу Посейдона и храм сжег Антигон при своем вторжении; он в этой войне причинил много и других опустошений земле афинян». Антигон поместил свои гарнизоны, кроме Мусейи, в портовые города Суний, Мунихий, Пирей. Лишь через восемь лет гарнизон из Мусейи был выведен и Афинам возвращена свобода. Но Афины уже лишились всякого значения. Хремонидова война — это последняя попытка отстоять независимость Афин. Македонские гарнизоны появились в Трезене, Мегаре, Эпидавре, Мантинее. Антигон стал владыкой большей части Эллады и мог повести широкую внешнюю политику. Он вступил во время второй сирийской войны в коалицию против Птолемеев. Его флот одержал победу над флотом Птолемея при Косе. В результате Птолемеи потеряли господство на Эгейском море, хотя Кикладские острова формально оставались под их властью.
Несмотря на победу, монархия Антигона не могла приобрести первенствующего значения в Греции и встретила решительный отпор среди греческих государств, объединившихся в союзы этолийский и ахейский. Македония в своих целях всеми средствами стремилась противодействовать объединению греческих городов. Но, несмотря на все усилия македонских царей, греческие города объединились. Однако эти объединения не смогли добиться единства действий, с самого начала враждовали друг с другом, чем умело пользовались македонские цари.
Известно, что ахейский союз одной из главных задач своей деятельности считал борьбу против македонского владычества, за освобождение городов от македонских гарнизонов и. тиранов. «Цель союза, — пишет Полибий, — состояла в изгнании македонян из Пелопоннеса, в упразднении тирании и в обеспечении общей исконной свободы во всех городах». Ахейскому союзу и его руководителю Арату всемерно помогал Египет: ему было важно поддержать это антимакедонское движение. От Птолемея Филадельфа Арат получил 150 талантов. Около 242 г. до н. э. ахейцы заключили союз с Птолемеем Эвергетом и назначили его, по предложению Арата, главнокомандующим сухопутными и морскими силами. В ответ на это македонский царь заключил с этолянами договор о совместном действии против ахейцев, чтобы захватить и поделить [163] между собой области ахейского союза. Обе стороны грозили друг другу, но до открытой борьбы между ними дело не дошло. Источники не дают точного ответа — что помешало Антигону в союзе с Этолией начать поход против Пелопоннеса. Нужно полагать, что поход не состоялся из-за престарелости Антигона, из-за опасности, которой подвергалась Македония со стороны соседних племен с севера и из-за боязни открытой войны с Египтом. С другой стороны, Арат, поход на Аттику для которого оказался неудачным, должен был отказаться от намерения открытой силой выгнать македонские гарнизоны. Вместо явной борьбы с Антигоном Арат начинает с этого времени войну тайную, войну заговоров, тайных нападений и вторжений. Что касается этолийцев, то, заключив союз с Македонией, они прежде всего заботились о своих интересах и не могли быть надежными союзниками македонского царя. Не решаясь продолжать войну в союзе с ненадежными этолянами и боясь вмешательства в греческие дела египетского царя, Антигон заключил мир с ахейцами, который Арат тайно неоднократно нарушал.
В 239 г. умер македонский царь Антигон и на престол вступил его сын Деметрий (239—229 гг.). При нем возобновились нападения дарданцев на Македонию. Нужно было, устранить грозившую опасность и приложить все усилия для охраны границ. В греческих областях поспешили воспользоваться этим обстоятельством. Не опасаясь вмешательства со стороны молодого македонского царя в дела Греция, Арат вовсе не заботился о заключении с Македонией мира и стремился к дальнейшему расширению границ ахейского союза. В результате его активной деятельности ахейский союз чрезвычайно расширил свои пределы — до границ Лаконии и Мессении.
Приблизительно во второй половине царствования Деметрий попытался вновь покорить Грецию и затеял так называемую Деметриеву войну. Но напор варваров с севера не давал ему возможности успешно вести войну в Беотии, куда он вторгся. Против него, кроме того, вступили в союз этолийцы и ахейцы. Об этом сообщает нам как Полибий, так и Плутарх. Одержав победу над этолийцами, пытавшимися, по словам Плутарха, занять Пелопоннес, Арат вступает в переговоры с ними через Пантелеонта, влиятельного человека в Этолии. «Он не только заключил мир с этолийцами, но и сделал их союзниками ахейцев». Арату удалось таким образом отвлечь Этолию [164] от дружбы с Македонией. Оборонительный и наступательный союз, заключенный с Этолией, был направлен, в первую очередь, против Македонии.
О самой войне мы имеем только несколько скудных замечаний у Полибия. Так, он пишет: «После смерти Антигона, когда ахеяне примирились с этолянами и вступили с ними в союз, а в войне против Деметрия оказали им деятельную помощь, тогда прекратилось взаимное отчуждение и вражда и место их заступили союзнические и дружественные отношения».
Соединенная армия ахейцев и этолийцев успешно вела с македонянами борьбу в Фессалии. Но вскоре, разбив дарданцев, Деметрий одержал победу над союзниками и вытеснил этолийцев из Фессалии. Беотия, по сведениям Полибия, отложилась от этолийского союза. Полибий сообщает, что там происходила борьба между противниками и сторонниками Македонии. В этой борьбе победила македонская партия, и Беотия перешла на сторону Македонии. На сторону Македонии перешли фокейцы и локры. Македоняне разрушили старый этолийский город Плеврон. Так закончилась Деметриева война.
В 229 г. Деметрий умер, оставив малолетнего сына Филиппа. Регентство получил его двоюродный брат Антигон Досон. Антигон Досон в одной из своих речей напомнил македонянам, что он покарал союзников за их измену, усмирил дарданцев, фессалийцев, которые зазнались после смерти Деметрия; не только поддержал, но и увеличил достоинство Македонии. В царствование Антигона Досона Фессалия, воспользовавшись нападением дарданцев с севера, отделилась от Македонии. Этолийцы поспешили в Фессалию, преследуя цель укрепить там свое влияние. Влияние этолийцев распространялось и на другие области. В Беотии окрепла партия, стоившая против соединения с Македонией и за союз с Этолией. Фокида и Эпир также были склонны присоединиться к этолийскому союзу. Внешнее положение Македонии оказалось затруднительным: Аттика была утрачена, Фессалия отделилась, с севера Македонии угрожали дарданцы, по другую сторону Олимпа у Македонии не осталось ни одной области, за исключением Эвбеи. Но вскоре этолийцы в Фессалии [165] потерпели поражение. Этолийцам македонский царь уступил часть городов Фессалии, что было сделано с целью привлечь их на свою сторону и разъединить с ахейцами; не последнюю роль играло опасение, что этолийцы могут призвать на помощь Египет или Рим. И действительно, этолийцы охладели к своим союзникам ахейцам: этолийскому союзу не нравилось усиление ахейского союза. Чем больших успехов достигал ахейский союз, тем больше недовольства он вызывал у этолийцев, боявшихся распространения влияния ахейцев не только на весь Пелопоннес, но и на всю Элладу. Всем этим воспользовалась Македония. После того как был расторгнут союз этолийцев с ахейцами, стояла задача еще более изолировать ахейцев. Необходимо было лишить их поддержки Египта, т. е. сделать так, чтобы Египет отказался от Греции. В 228 г. до н. э. Антигон Досон нападает на завоеванные Египтом земли в М. Азии и овладевает Карией. За Карию он мог потребовать от Египта самые важные уступки в греческой политике.
После смерти Деметрия дела ахейского союза заметно улучшились. Тираны Пелопоннеса потеряли в лице македонского царя Деметрия последнюю надежду и опору и не прочь были отказаться от тирании. Арат ускорял их решимость, неотступно требуя отречения от власти. «Покорным он обещал ценные дары и почет, а упрямых запугивал еще большими бедами и опасностями со стороны ахеян».
В это время афиняне, по словам Плутарха, стремясь освободиться из-под власти Македонии, сами обратились к ахейцам за помощью. Арату удалось убедить командира гарнизона Диогена уступить афинянам за полтораста талантов Пирей, Мунихий, Саламин, Суний. Вскоре, вслед за освобождением Афин, добровольно сложил с себя тиранию аргосский тиран Аристомах. К ахейскому союзу присоединился ряд городов. К нему теперь принадлежали вся почти Аркадия, Арголида, Флиунт, Трезен, Эпидавр и др. В этих местах Македония лишилась своего влияния. Положение изменилось в связи со спартанскими делами, вызванными социальной борьбой и реформами Агиса и Клеомена. На этой почве интересы ахейского союза и Македонии на время совпали.
Как говорит Плутарх, Клеомен хотел «избавиться от эфоров, разделить имущество между гражданами, ввести начала равенства и, пробудив этим Спарту от усыпления, добиться [166] гегемонии над Грецией». Плутарх высказывает предположение, что Клеомен для успеха своих начинаний считал нужным произвести свои преобразования во время военных действий, когда в его руках будет военная сила. Успешной войной он хотел укрепить свое влияние; поэтому и затеял войну с ахейским союзом. Арат, стремясь объединить под гегемонией союза весь Пелопоннес, в том числе Спарту и Аргос, которые оставались неприсоединенными, встретил сопротивление Спарты. Последняя, не испытавшая владычества Македонии, не намеревалась терять своей самостоятельности; более того, она хотела вернуть себе прежнюю гегемонию над Пелопоннесом. В это время устанавливаются дружественные отношения между Спартой и поддерживавшими Клеомена в его военных делах этолийцами.
Арат стал лихорадочно укреплять позиции ахейского союза в Пелопоннесе, для чего необходимо было завладеть Аргосом. В 229 г. Арату удалось присоединить Аргос к ахейскому союзу. Но в 228 г. Клеомен вторгся в Арголиду и опустошил ее. В этом же году ахейцы объявили Спарте войну, известную под названием Клеоменовой войны. Война продолжалась до 221 г. В ходе ее, благодаря своим преобразованиям, Клеомен получил большой авторитет и сочувствие в массах, а силы Арата и его влияние в союзе убывали. Не надеясь собственными силами расправиться с Клеоменом, которому ахейцы были не прочь передать власть, Арат решил, забыв о своей постоянной вражде с Македонией, призвать в Грецию Антигона Досона. По выражению Плутарха, «он бросил себя вместе с Ахейей под ноги македонян, с их диадемами и порфирами, и согласился исполнять приказания сатрапов, лишь бы не подумали, что он исполняет приказания Клеомена».
Клеоменова война явилась в политике Арата и ахейского союза поворотным пунктом. Если раньше Арат вел борьбу с македонянами за освобождение греческих городов, то теперь он сам призывает их на помощь для борьбы с другими греческими государствами, в первую очередь со Спартой. По словам Дройзена, Арат, «этот основатель союзной свободы, сделался прислужником македонского владычества».
Осенью 225 г., когда Клеомен, проведя реформу, с удвоенной энергией возобновил войну, Арат вступил в переговоры с Македонией. Однако переговоры эти велись по некоторым соображениям тайно, через посредство г. Мегалополя. По сведениям Полибия, Арат не хотел, чтобы об этом раньше времени [167] узнали Клеомен и этолийцы; с другой стороны, он старался не показывать, что не надеется на собственные силы ахейцев. В своих целях он и использовал Мегалополь, находившийся в дружественных отношениях с Македонией еще со времен Филиппа и Александра. Это было связано с тем, что Арат не мог рассчитывать на принятие ахейским собранием открытых предложений о союзе с Антигоном, так как ахеяне могли увидеть в этом предложении прямую измену союзу, посягательство на целостность и неприкосновенность его территории. Зная, что мегалопольцы несколько раз подвергались нападениям со стороны Клеомена, Арат не без основания полагал, что ему нетрудно будет убедить Мегалополь обратиться к Антигону и македонянам. Он научил мегалопольцев обратиться к ахейскому союзу с просьбой разрешить им пригласить на помощь Антигона, так как «Клеомен не раз страшно опустошал их округ». Получив разрешение союза, мегалопольские послы, друзья Арата, Никофан и Керкид прибыли в Македонию с тайными инструкциями Арата убедить Антигона в том, что настоящее политическое положение дел в Греции требует вообще дружбы между Македонией и ахейским союзом, так как Клеомен, достигнув гегемонии над Пелопоннесом, потребует гегемонии над всей Грецией, для чего ему необходимо будет сокрушить владычество македонян. Послы указывали, что помощь от Македонии потребуется лишь в том случае, если в борьбу вступят этоляне и ахейцы не в состоянии будут справиться с Клеоменом своими силами. Антигону были даны гарантии о должном вознаграждении за оказанную помощь. Известно, что помощь эта была куплена ценой Акрокоринфа, на что и рассчитывал Антигон. Мегалопольские послы возвратились от македонского царя с положительными известиями о готовности Македонии, в случае согласия ахейского народного собрания, оказать помощь. Предложение мегалопольцев о призвании Антигона ахейским собранием было принято: осуществилось желание Арата, чтобы почин в обращении к «врагам» исходил не от него, а от самого ахейского народа. Таким образом, Арат снял с себя ответственность в случае неудачного исхода дела в будущем.
Вследствие сближения Арата с Македонией Египет прервал связь с ахейским союзом и вступил в союз с Клеоменом, субсидируя его и побуждая продолжать войну.
Клеомен, несомненно, знал о сношениях Мегалополя и ахейского союза с Македонией. Весной 225 г., решив нанести решительный удар своим противникам, он вступил в пределы [168] Мегалопольской области, опустошил ее, затем, пройдя Аркадию, вторгся в древнеахейскую область близ Фар, двинулся к Диме и одержал здесь решительную победу в битве при Гекатомбее. Это было одно из самых больших поражений, понесенных ахейским союзом в войне с Клеоменом. Спартанский царь со своим победоносным войском находился в центре Ахайи. Медлить было нельзя. Арат просит помощи у Антигона. Но македонский царь потребовал прежде сдачи ему Акрокоринфа в качестве опорного пункта для ведения войны в Пелопоннесе. Однако вопреки желанию коринфян невозможно было предать их власти македонян. Переговоры ни к каким результатам не привели, «обсуждение вопроса было отложено». Вследствие таких дипломатических неудач Арат не смог предпринять решительных действий против Клеомена, потому он и отказался от должности стратега, предоставив ее Тимоксену. Если Арат и господствующая верхушка ахейского союза готовы были отказаться от политической самостоятельности во имя сохранения своих богатств и привилегий, то основная масса требовала союза с Клеоменом. Арат всеми силами пытается не допускать Клеомена к власти, но авторитет того все время растет, он занимает один город за другим. Зажиточные ахейские граждане, напуганные волнениями низших слоев, снова избирают Арата на 224—223 гг. стратегом ахейского союза. Арат, получив неограниченную власть, использовал ее для борьбы с социальным движением, возглавляемым Клеоменом. Он отверг предложения последнего о компромиссе и вошел в союз с Антигоном. Антигон отправился в Пелопоннес и, воспользовавшись восстанием против Клеомена в Аргосе, занял Коринф и двинулся вслед за ним. Вскоре Клеомен снова потерял все то, что быстро завоевал. Македонский царь Антигон Досон стал гегемоном ахейского союза. На собрании в Эгаоне ахейцы должны были утвердить за македонским царем владение Акрокоринфом, отдать ему г. Коринф и отказаться от свободы внешних сношений с другими государствами. Без разрешения Антигона нельзя было ни переписываться с каким-либо царем, ни отправлять посольства. Как указывает Плутарх, Арат, кроме того, обязался содержать македонские войска, расположившиеся на зимних квартирах в Сикионе и Коринфе. В честь Антигона были учреждены жертвоприношения, праздники, игры. Плутарх указывает, что Арат в это время подвергся крайне резким порицаниям. «Его обвиняли за то, что ахейцы подарили Антигону Коринф как какую-нибудь [169] деревушку; что они позволили ему разграбить Орхомен и оставить в нем македонский гарнизон, передав Антигону «бразды правления».
Рис. 9. Антигон Досон (тетрадрахма).
Весной 222 г. Антигон двинулся против Клеомена к Тегее. Город вынужден был сдаться соединенным македонским и ахейским войскам. Затем Антигон разграбил Орхомен и Мантинею. Особенно жестокая участь за двойную измену ахейскому союзу постигла Мантинею. Самые известные граждане, по словам Плутарха, были казнены, остальные частью проданы в рабство, частью отправлены в оковах в Македонию, а «женщин и детей обратили в рабство». Добычу разоренного города победители поделили между ахеянами и македонянами. Получив город от Антигона в подарок, ахейцы вновь заселили его. По предложению Арата Мантинея была переименована в Антигонию. Так имя Мантинеи вообще исчезло, «город продолжает носить имя палача и убийцы его граждан». Теперь в руках Клеомена оставалась только Лакония. Несмотря на свои новые реформы, ему становилось все труднее вести войну с войсками македонян и всего Пелопоннеса. Между тем Антигон, готовясь в 221 году наступать на Лаконию, склонил Птолемея Эвергета к тому, чтобы он отказался от содействия Клеомену. Это соглашение пришлось купить ценой Карии, которая принадлежала Македонии и затем была передана Египту. [170]
В 221 г. во главе союзной армии из ахейцев, беотян, эпиротов, наемных иллирийцев и галлов Антигон двинулся в Лаконию. Армия Антигона насчитывала 28 тыс. человек пехоты и 1200 конницы; войско Клеомена — только 20 тыс. Клеомен расположился с войском у г. Селласии, где и был дан бой. «Бой был жестокий, причем то медленно отступали македоняне, далеко оттесняемые отвагою лакедемонян, то поддавались лакедемоняне под тяжестью боевого строя македонян. Наконец войска Антигона выбили лакедемонян из укреплений. Все войско бежало в беспорядке и истреблялось, только Клеомен в сопровождении нескольких конных воинов возвратился невредимым в Спарту». Так описывает Полибий битву при Селласии. Клеомен бежал в Египет, где вскоре покончил жизнь самоубийством. Вся Спарта оказалась в руках Антигона. В лакедемонских городах было восстановлено олигархическое правление, земли возвращены прежним собственникам, революция подавлена. Македония стала решительнее вмешиваться в дела греческих городов. И этолийский и ахейский союзы, вынужденные считаться с мнением македонского царя, фактически попали в зависимость от Македонии. Сам же македонский царь поддерживал ахейский союз как аристократический, более отвечающий духу македонского правительства; поэтому ахейский союз получает в Греции первенствующее положение. К нему присоединились почти все города Пелопоннеса, где ахейский союз проводил олигархическую политику. Но вспышки народных волнений продолжались еще долгое время, и спокойствие греческих городов Македонии приходилось обеспечивать только военной силой.
В свете этих фактов совершенно необоснованным представляется утверждение немецкого ученого В. Беттинтена, что Антигон Досон не стремился к завоеванию Греции и желал лишь привлечь эллинов на сторону своих интересов и иметь в лице их новых верных союзников. Исходя из этого, он, основываясь на факте своего военного превосходства, будто бы не продиктовал тяжелых условий мира, чем приобрел расположение побежденных спартанцев. Правда, у Полибия есть указание на то, что Антигон обошелся со спартанцами великодушно и гуманно. Но следует учесть, что в данном случае Полибий стоит на точке зрения ахейцев, которые оправдывали действия Македонии, направленные против нарастающего движения низов. Беттинген не понимает той роли, которую в завоевании Антигоном Греции сыграл факт обострения классовой [171] борьбы в греческих городах, определившей отношение различных общественных кругов греков к македонским завоеваниям.
Итак, стремление Македонии подчинить Грецию и утвердить свою гегемонию над ней встречает отпор в греческом мире. В середине 60-х гг. III в. Македонии пришлось выдержать борьбу против объединившихся в военный союз Афин и Спарты (Хремонидова война). Борьба Афин — это борьба за свое освобождение из-под власти Македонии. В союз с Афинами вступили, наряду со Спартой, важнейшие государства Пелопоннеса. Поддерживает их и Египет, заинтересованный в крушении могущества Македонии. Однако вследствие нерешительных действий и недостаточной поддержки союзников как в самой Греции, так и со стороны Египта Афины потерпели поражение и потеряли свою независимость.
Отпор встретила Македония и в лице образовавшихся эллинских союзов. Но вражда между обоими союзами препятствовала объединению их усилий в борьбе против македонского владычества. Постоянное соперничество и преследование узких местных интересов влекло к взаимной вражде и, более того, подчас к ведению антинародной политики в ущерб общегреческому делу. Классовые противоречия оказались настолько острыми, что подавление движения рабов и обезземеленных народных масс стало возможным для греческой олигархии только при подчинении какой-либо внешней могучей силе, способной обуздать сопротивление угнетенных классов. Это особенно ярко проявилось во время революционного движения в Спарте.
В силу этих обстоятельств образовавшиеся в Греции ахейский и этолийский союзы большого успеха в борьбе против Македонии не имели. Как ахейский, так и этолийский союзы до конца не выполнили поставленной перед собой задачи. Если в начале своего существования ахейский союз вел непримиримую борьбу с Македонией, то впоследствии, после ряда поражений, нанесенных Клеоменом III, он порвал связь со своим политическим прошлым и пошел на сближение с заклятым врагом — Антигоном Досоном. Движение низов вызвало страх у правящей верхушки ахейского союза, и она решила обратиться за помощью к македонскому царю, с которым до того враждовала. Влияние спартанских реформ, расширение социальных движений, брожение среди ахеян — все это заставило ахейскую аристократию перекинуться на сторону македонян и принять предательский план Арата. Последнему нетрудно было через посредство мегалопольских послов убедить Антигона в необходимости военного сотрудничества. Не думая отказаться от гегемонии в Греции, Македония была заинтересована в ослаблении Спарты. При помощи ахейских [172] вождей Антигон подчинил греков македонской гегемонии, а ахейский союз сделал придатком к ней.
Таким образом, руководитель ахейского союза Арат пытался остановить революционное движение в Спарте с помощью Македонии. Разбив в битве при Селассии (221 г. до н. э.) спартанского реформатора Клеомена и восстановив в Спарте олигархию, он не смог уничтожить народный протест против македонского насилия, возглавленный тираном Набисом, в течение полутора десятков лет руководившим Спартой и пользовавшимся исключительной симпатией и доверием народа. Набис защищал интересы широких масс обездоленных и разоренных бедняков и рабов. По замечанию Полибия, он «изгонял граждан, освобождал рабов». Поэтому рабовладельцы ряда греческих государств в борьбе против Набиса объединились, что и определило его поражение.
Борьба Македонии за господство в Греции, борьба федеративных сил Эллады между собой истощили силы борющихся и создали благоприятные условия для проникновения римлян на Балканский полуостров.
§ 4. Социально-экономические отношения
Эллинистические государства, выделившиеся из империи Александра Македонского, имели собственную богатую историю и свои отличительные черты развития задолго до ее возникновения. Эллинизм, установивший известное единообразие в политических формах этих государств, не мог преодолеть различий в их социально-экономической системе. Каждое государство стремилось к политической и экономической автаркии. Экономической автаркией руководители этих государств пытались создать прочную основу их политической независимости. Эллинистические династии старались максимально развивать и использовать производственные ресурсы своих царств, привлекая к этому творческие силы своих народов, греческих или эллинистических или эллинизированных иммигрантов. Но расширение производства ломало хозяйственную обособленность данной страны и влекло за собой создание более мощного рынка сбыта товаров, к чему и стремились руководители эллинистических государств. Они, чтобы избежать экономической изоляции, установили более широкие экономические связи с другими странами, понимали, что контроль над важнейшими сухопутными и морскими торговыми путями есть средство обеспечения в какой-то степени экономической гегемонии.
Но каждая эллинистическая монархия в силу сложившихся исторических особенностей имела своеобразие в развитии [173] социально-экономических отношений. Без выяснения этого своеобразия в каждом эллинистическом государстве отдельно нельзя получить правильного представления об экономической эволюции эллинистического мира в целом. Более детально это можно показать на Египте и Сирии, труднее на Македонии, материал о которой скуден и разбросан.
В нашем распоряжении нет достаточных достоверных данных как литературных, так и эпиграфических, которые могли бы пролить свет на изменения в социально-экономической жизни Македонии; эти изменения можно проследить в настоящее время лишь в самых общих чертах.
Восточные походы Александра несомненно имели значительное влияние и на его родину Македонию. Она оказалась в центре мировых событий, стала ядром огромного государства, из-за нее разгорались распри. Некоторое время страна жила за счет награбленного на Востоке богатства, за счет увеличения в стране количества рабов, усиления их эксплуатации. Об усилении рабства говорит тот факт, что Александр, обратив большое количество завоеванного населения в рабов, значительную часть их отправлял на работу в Македонию. Так, после взятия Фив и ограбления города все его население было обращено в рабство. Александр продал в рабство около 30 тыс. фиванцев. Продав как военную добычу пленных фиванцев, он собрал 440 талантов серебра. На малоазийском берегу всех, кто оказывал сопротивление, Александр обратил в рабство. Взятых в плен при Гранике он заковал в кандалы и отправил в Македонию на работы. После взятия Тира царь обратил в рабство детей и женщин. Пленных оказалось больше 13 тысяч. Продано было тирийцев и чужеземцев, захваченных в Тире до 30 тысяч. Также были превращены в рабов дети и женщины после взятия македонянами Газы. В Индии Александр при взятии сопротивляющихся городов также обращал жителей в рабство. Так было с маллами, с подвластным населением Мусикана, Портикана и царства Самбы. Сам Александр часто посылал на родину рабов, скот и другие ценности. По указанию Арриана, после борьбы со среднеазиатскими племенами Александром было взято в плен больше 40 тыс. чел., рогатого скота более 230 тыс. голов. Из этих [174] животных он выбрал самых красивых, крупных, чтобы отослать в Македонию для полевых работ.
Большое богатство было принесено в страну генералами, офицерами и частично солдатами, возвращавшимися домой после службы в армии Александра и его преемников. О богатстве отпущенных с военной службы людей может говорить описание свадьбы македонского аристократа Карана. Этот человек, несомненно, стал богатым в той или иной связи с походами Александра. Он сделал своим гостям подарки из золота и серебра, такие ценные, что после свадебного пира гости вкладывали эти ценности для сохранения в землю, дома и другие предметы.
Но особенно преувеличивать этот момент не следует. Обогащалась от походов сравнительно небольшая часть аристократии. Что касается простых людей, служивших солдатами в македонской армии, то в массе своей их участие в подходах на Востоке не принесло облегчения их семьям, по-прежнему обременявшимся большими налогами, от которых не освобождались даже воины. Освобождение от налогов считалось большим благодеянием царя в исключительных случаях. Так, павших в битве при Гранике Александр похоронил с оружием и почестями, снял с родителей их и детей поземельные, имущественные и прочие налоги и освободил от обязательных работ.
Меньше всего от нового порядка вещей, наступившего после восточных походов, выиграли Македония и Греция. Македония в результате походов Александра потеряла значительную часть своего населения. Тысячи взрослых мужчин, македонян оставили свою родину, чтобы никогда не возвращаться. Из большого числа воинов, ушедших на Восток, вернулись очень немногие. Большая часть македонской армии Александра никогда не была демобилизована и после его смерти. Наоборот, время от времени эта армия пополнялась свежими [175] македонскими рекрутами. Так, в Сидон Клеандр привел из Греции 4 тыс. наемников. Перед битвой при Гавгамелах Александр отправил в Македонию Аминту «набирать подходящую для военной службы молодежь». Когда Александр выступил из Вавилона и находился в пути, к нему пришли посланные Антипатром воины: 500 всадников македонян и 6 тысяч пехоты, всадников фракийцев 600, траллов 3500, пехоты из Пелопоннеса 4 тыс., всадников немного меньше тысячи. Друзья царя прислали из Македонии своих сыновей — 50 юношей для службы в царской охране. Македонская армия пополнилась ими на 15.650 человек. Во время пребывания этой армии в Средней Азии Александр послал Сопола, Эпокилла и Менида для вербовки в Македонии и доставки оттуда новых войск. Многие из этих солдат были убиты в сражениях, погибли при переходах через пустыни, осели на Востоке и обосновались в качестве колонистов в восточных городах.
Довольно значительное уменьшение населения резко сказалось на хозяйстве Македонии, на всей ее внутренней жизни. На Восток ушли в большом количестве труженики: ремесленники и крестьяне. Это значит, что урон понесли прежде всего такие важнейшие отрасли, как сельское хозяйство и ремесло. Стояла неотложная задача: поднять экономику страны, развить ее производительные силы, расширить сферу применения труда рабов. Выполнить ее в полной мере оказалось невозможным. По размерам своей территории, по численности населения, по степени экономического и культурного развития Македония не могла равняться с мощными эллинистическими государствами Селевкидов и Птолемеев.
Македонское хозяйство несколько укрепилось лишь в первой половине III в. до н. э., когда страна понемногу оправилась от страшного галльского нашествия и стала возрождаться экономика.
Новая эпоха, наступившая после распада империи Александра, оставила в основе своей неизмененным социальный строй Македонии. Во главе ее стояла династия Антигонидов, родоначальники которой были воспитаны еще в духе честолюбивых идей Александра. Царь был крупнейшим земельным собственником. В его руках находились рудники и леса — [176] все богатство страны. Он обладал большими территориями в самой Македонии и в завоеванных местностях. К таким территориям относились Халкидика, Пеония, Атинтания и те части Фракии и, вероятно, Иллирии, которые в то или иное время входили в состав Македонского государства. Непосредственно царем назначались и ему были подвластны руководители отдельных областей. При Антигонидах в области самой Македония контролировали «стратегой», а в подчиненных округах и важнейших городах как в самой стране, так и в Греции — «эпистотай» и «дикастай». Несмотря на то, что области, лежавшие за пределами македонской территории, были во времена Александра поглощены Македонским государством, в них еще сохранились значительные сепаратистские тенденции, с которыми македонским царям приходилось считаться. Приходилось учитывать и мнение собраний войска, после смерти Александра пользовавшихся большим влиянием. Македонские цари вынуждены были особенно считаться с крупной рабовладельческой знатью, роль которой после восточных походов значительно выросла. Об усилении этой знати свидетельствует тот факт, что она начинает активно вмешиваться в дела правительства, пытаясь диктовать ему свою волю. Были случаи организации восстаний против царей и проводимой ими политики. Такое восстание имело место при Антигоне Гонате: Александр, сын Кратера — племянник македонского царя — воевал с ним и с подвластными ему городами. Когда после смерти Деметрия II на престоле оказался малолетний Филипп V и государством стал править регент Антигон III Досон, который, по-видимому, не особенно потворствовал знати [177] в ее стремлениях активно вмешиваться в дела правительства, македонская знать подняла восстание, пытаясь свергнуть неугодного ей правителя. Но это восстание удалось подавить, зачинщиков казнить; знать вынуждена была примириться. Царская власть оказалась еще достаточно крепкой и пользовалась поддержкой средних и мелких слоев аристократии и торговцев, заинтересованных в сильной централизованной власти. Хотя решительные меры правительства против восставших и принесли ему победу, оно для предупреждения подобных выступлений в будущем старалось замирить знать, распределив в своем завещании все государственные должности так, чтобы не подавать «повода к зависти и возможным распрям».
М. Ростовцев склонен идеализировать экономическую политику македонских царей. Так, идеализируя Антигона Гоната, он говорит, что при нем и его преемниках Македония стала страной процветающей. Процветание он объясняет общей тенденцией экономической политики царей. Личные потребности и расходы этих царей были скромными, так как они в отличие от своих богатых соседей — восточных царей никогда не вводили у себя восточную роскошь. По мнению Ростовцева, македонские цари будто бы не стремились к чрезмерному налоговому обложению населения, не угнетали в экономическом отношении своих подданных.
Между тем при Антигонидах дальнейшее укрепление землевладения приводило к разорению крестьян. От дополнительных поборов стонали в городах ремесленники, на плечи которых ложилась вся тяжесть несения расходов по содержанию войска. Начиная с диадохов недовольство трудовых людей принимает форму открытых выступлений. Еще при Деметрии Полиоркете происходили волнения в Македонии: возмущенные граждане требовали вывода армии из Македонии и прекращения пиршеств самого царя. Положение крестьян настолько ухудшилось, что призываемые в армию не могли собрать себе полное снаряжение для похода, вследствие чего народное ополчение постепенно заменяется наемными войсками. Но наемные войска несли бедствия населению: они беспощадно грабили македонян.
По утверждению Плутарха, при Деметрии Полиоркете подданные в самой Македонии «находились в постоянном беспокойстве и охотно склонялись к мятежам».
Нельзя также не отметить и того, что бесконечные [178] разорительные войны диадохов и эпигонов, большая часть которых проходила на территории Греции и Македонии, безусловно, отрицательно оказывались на хозяйстве Македонии, задерживали ее экономическое развитие.
Экономической основой могущества македонской знати являлись их крупные земельные владения, многие из которых поступали владельцам как подарки царя. У нас нет достоверных свидетельств о том, кем обрабатывались эти крупные земельные владения. Вероятно, они обрабатывались отчасти свободными арендаторами или жителями покоренной области, которые могли привлекаться к тем или иным сельскохозяйственным работам. В больших размерах, чем раньше, использовались в сельском хозяйстве рабы, количество которых увеличивалось в Македонии вследствие восточных походов. Они по дешевой цене шли с Востока.
Сельское хозяйство развивалось и в македонских колониях, где старые македонские солдаты, безземельные крестьяне и наемники получали участки земли и старались обрабатывать их новыми методами. Одна надпись из Филипп содержит указания на усилия Александра увеличить на территории данного города культивированную зону и улучшить ее ирригацию.
В III веке в Македонии имеется еще и довольно значительная прослойка свободных крестьян-общинников, правда, чрезвычайно поредевшая со времен восточных походов Александра. М. И. Ростовцев называет мелких земельных собственников «позвоночником страны». Вряд ли это правомерно для III века, когда шел довольно интенсивный процесс увеличения роли крупного землевладения в сельском хозяйстве и крупной македонской знати и вытеснение этим крупным рабовладельческим хозяйством свободного общинного землевладения. Уменьшение числа свободных общинников было вызвано не только многочисленными войнами, но и строительством городов, что влекло за собой некоторое перераспределение земельной собственности. Каждый новый город получал в свое владение определенную земельную территорию для расширения города. Не исключено, что для этой цели использовались пустовавшие и заброшенные участки, а также и земли свободных общинников. Довольно интенсивно градостроительство началось еще при диадохах. Они строили новые, заботились о расширении старых городов. Города возникали на границах государства, на важнейших стратегических путях как поселения военных колонистов и вблизи разработок естественных [179] богатств. Города основывались посредством синойкизма, распространенного явления в то время, связанного с переселением в одно место нескольких деревень или поселков. Среди вновь созданных городов самыми крупными были Кассандрея, заменившая Потидею в Халкидике, Фессалоника, Деметриада в Фессалии, поглотившая город Пегассы, и др. Сохранились два указа о синойкизме Теоса и Лебедоса, подробно изложенные А. Б. Рановичем.
На постройку новых городов, новых зданий нужны были мастера и ценные архитектурные, скульптурные украшения, которые шли преимущественно из Греции.
Основным производителем при строительстве новых городов, больших кораблей для македонского флота был раб; привлекались на отдельные работы и свободные граждане. Так, по договору Деметрия с кочевым племенем нобитеев о добыче асфальта на берегу Мертвого моря для непосредственных работ по добыванию асфальта были посланы свободные работники.
О развитии македонских городов мы не имеем достаточных данных. Но и то, что имеется, свидетельствует о том, что македонские города по своему устройству и конструкции приближались к греческим полисам.
Крупные македонские города, особенно Кассандрея и Фессалоника, являлись центрами ремесла и торговли. Например, периодом наибольшего развития Кассандреи было третье столетие до н. э. Руины этого города и его надгробные надписи позволяют сделать вывод, что он представлял собой процветающий торгово-ремесленный город, с большим смешанным населением из македонян, греков и жителей восточных стран. Такой же вывод, вероятно, можно сделать и по отношению к Фессалоникам.
При Антигоне Гонате и его последователях в Македонии вновь усиленно продолжалось расширение старых городов и строительство новых, что продолжало способствовать развитию ремесла и торговли и выгодно отражалось на общем экономическом развитии страны.
Македония оставалась страной богатых естественных ресурсов. В Македонии имелись значительные рудные богатства. Добыча серебра, железа, свинца приносила македонским царям большие доходы. Добывались также и некоторые минералы, в частности соль, квасцы, а также хризоколла (малахит), считавшаяся второй в мире по качеству. Македония имела [180] очень большие и далекие от истощения минеральные запасы. Несомненно, что Антигониды уделяли рудникам не меньше внимания, чем Филипп и Александр. Прогрессивно развивались богатые серебряные и золотые рудники в Халкидике, впервые открытые во времена Филиппа II. То же, по-видимому, можно сказать и о медных рудниках в Ортисе (Фессалия).
Во времена Антигона Досона Македония была страной, наиболее богатой металлами. Поэтому этот македонский царь смог подарить Родосу, пострадавшему от землетрясения, 100 талантов серебра и три тысячи талантов железа. Его жена Хризеида добавила к этому такое же количество свинца. Другие цари эллинистических государств не могли состязаться с Македонией в этом отношении. Наличие многочисленных рудных богатств не могло не способствовать развитию различных ремесел.
Македония имела также большие запасы леса. Ее лесные владения давали прекрасный строительный материал, в частности для кораблестроения, и в большом количестве поставляли деготь и смолу. Как и раньше, македонский высококачественный корабельный лес очень ценился, Македонское государство поставляло лес для всех корабельных верфей Эллады и само осуществляло судостроительство в широких масштабах.
Из случайных упоминаний в источниках мы узнаем, что первые диадохи — Антигон и его сын Деметрий — использовали не столько свой лес, сколько леса кипрские, что делалось вопреки воле местных властей, охранявших лесной запас и расходовавших его очень скупо.
Македония имела торговые отношения с многими странами. Она вела торговые операции с Грецией.
Диодор указывает, что греческие корабли привозили глиняные амфоры с вином или зерно. В эпоху диадохов греки привозили в Македонию главным образом вино; зерна у них было мало, о чем говорит тот факт, что македонские военачальники, желая привлечь расположение греков, дарили им именно зерно. Так, как уже выше упоминалось, Деметрий Полиоркет, после взятия Афин в 298 г. до н. э., от имени своего отца пообещал доставить жителям города сто пятьдесят тысяч медимнов хлеба и лес на постройку ста триер.
Несмотря на частые войны, греческие города вели торговлю с Македонией, оттуда они вывозили хлеб и лес. Для диадохов в греческих городах строились корабли, осадные машины. Гелеполы являли поразительное зрелище даже для [181] осажденных. У Плутарха узнаем, что Деметрий Полиоркет строил свои мощные корабли не только в столице Македонии Пелле, но и в Пирее, Коринфе, Халкидике.
Когда Деметрий задумал вернуть земли отца, у него было 500 построенных под его руководством кораблей. Флот Деметрия поражал не только количеством, но и величиной судов, быстроходных и отлично приспособленных для боя.
Во время диадохов Афины при правлении Деметрия Фалерского переживали эпоху расцвета. Они вели оживленную торговлю с Родосом, Александрией, Византией. До 1200 талантов доходили афинские доходы. Афины «даже при Перикле не были так велики». Деметрий умел заботиться, чтобы город не нуждался ни в чем необходимом, чтобы его торговля была прибыльна. Так говорил о нем его враг Демохор.
Деметрий Фалерский был ставленником Македонии и, безусловно, проводил внешнюю и внутреннюю политику в интересах Македонии и вел довольно решительное наступление на демократию.
К этому времени дифференциация греческого населения резко усилилась. Кучка богатых рабовладельцев поддерживала политику Македонии в Греции: они боялись остаться лицом к лицу с эксплуатируемыми массами.
Чтобы упрочить свое положение в Греции, македоняне дарами привлекали на свою сторону богатых рабовладельцев и служителей храмов; македонские рабовладельцы опирались на греческих торговцев, поддерживая их торговлю с другими странами, защищали от пиратов.
Из сказанного выше следует сделать вывод, что трудящиеся массы Греции, выступая против македонян, боролись и против своих собственных эксплуататоров.
Македония вела торговлю и с северными припонтийскими странами, откуда шли мед, воск, соленая рыба, скот, рабы.
Через Македонию проходил сухопутный торговый путь из Дельф к Понту. В одном декрете, датируемом 263 или 260 г. до н. э., перечисляются города, через которые проходил этот путь. Упоминаются и македонские города: Кассандрея, [182] Пелла, Эдесса. Города, стоявшие вдоль торговых путей, у побережья, расширялись и богатели. Наряду со старыми центрами (Пелла, Эги) приобрели значение города, основанные как поселения военных колонистов, а также возникшие в местах разработки естественных богатств (Филиппополь) или торговые (Фессалоника).
Большое значение в эллинистических государствах приобрела торговля зерном, производство которого обеспечивало не только потребности своего собственного населения, но и экспорт. Количество экспортируемого зерна не всегда было одинаковым, но оно шло и на Восток, и в Боспорское царство, и в сицилийское царство Гиерона Второго, и в Македонию, и во Фракию. Как указывает Полибий, наиболее видные цари того времени — Гиерон и Гелон, Птолемей Эвергет Первый, Антигон Досон и Селевк Каллиник — смогли в большей или меньшей степени обеспечить зерном население острова Родоса, сильно пострадавшее от землетрясения 227—226 гг. до н. э.
Главным портом вывоза из Македонии зерна и лесных материалов были, по всей вероятности, Фессалоники. В этой связи небезынтересно напомнить, что Аристобул, заведовавший вывозом зерна при Деметрии II, был гражданином Фессалоники, а македонянин Адмет, постоянно живший на Делосе, пользовался большим почетом как на Делосе, так и в Фессалониках. И там и тут были сооружены его статуи. Это — богатый деловой человек, организовавший регулярные коммерческие отношения между Македонией и греческим миром.
Известно, что после побед над Птолемеем Антигон Гонат вступил в тесные политические и торговые отношения с Родосом и Делосом. Эти отношения сохранялись и при его преемниках. Вместе с этим у нас нет никаких оснований говорить о Делосе III в. как о крупном центре хлебной торговли. Буржуазные ученые несомненно преувеличивают роль Делоса в хлебной торговле в III в. Несостоятельность этой точки зрения была доказана Я. А. Ленцманом. Самый маленький из кикладских островов, Делос, имевший исключительно неплодородную почву, не мог собственным хлебом прокормить даже свое незначительное население, доходившее до двух тысяч человек, Делос вынужден был постоянно покупать хлеб.
В период экономического преобладания Египта Кикладские острова снабжались хлебом из Понта. Косская победа Антигона Гоната, датируемая примерно 250 г., отрезала весь [183] Эгейский архипелаг от нильской житницы, после чего наступили большие трудности в снабжении хлебом во всем восточном Средиземноморье.
Около 235 г. македонский ситон (скупщик хлеба) Аристобул из Фессалоники награждается на Делосе венком. Буржуазные ученые видят в этом факте доказательство того, что в это время Делос стал мощным тортовым центром и крупным перевалочным пунктом. В действительности, до середины II в., до разрушения Коринфа, до роста экономических связей Рима с Востоком, до падения Родоса и, прежде всего, до развития рабовладения в Италии мы не можем говорить о расцвете делосской торговли. Я. А. Ленцман высказывает более приемлемую на этот вопрос точку зрения. Он связывает прибытие македонского ситона на остров с ссудными операциями храма Аполлона. Аристобул приезжал добывать деньги на покупку хлеба. При этом нельзя исключить и такую возможность, что в тот период наиболее острых трудностей в снабжении хлебом Македония за оказанную ей ссуду помогла Делосу получить хлеб, за что и получил награду ее представитель. В связи с этим вряд ли правильно категорическое утверждение Ростовцева о том, что именно Делос являлся агентом Македонии по торговле зерном после битвы при Косе и Андросе.
Таким образом, Антигониды не только воевали, но и проводили определенную внутреннюю политику. Они стремились в какой-то степени к развитию хозяйства, к укреплению экономики страны. Кроме разрушительных войн, шел непрерывный созидательный творческий процесс расширения экономики рабовладельческого общества.
К середине III в. хозяйство Македонии стало укрепляться. Довольно широкое развитие получило тогда ремесло и торговля. Это может быть, в частности, подтверждено сильно развитой чеканкой золотых и серебряных монет, проводившейся Антигоном Гонатом и его преемниками. Эти монеты играли в мировом денежном обращении того времени важную роль. Они циркулировали в эллинистическом мире повсюду.
В этот период увеличились доходы Македонского государства, богатела казна, о чем говорит тот факт, что правительство большую часть средств могло отпускать на финансирование своих ставленников и тиранов в греческих городах, на широко практиковавшиеся всякого рода подкупы. Известно, [184] что Деметрий, царствовавший после Антигона Гонаты, применяя подкупы, подкупил своего соседа, царя иллирян Агрона, чтобы тот своим вмешательством помешал расширению этолийского союза. Он поддерживал деньгами тиранов, поставленных в греческих городах еще его отцом. Рост доходов позволил увеличить и армию, в которой появляется вое больше наемников, хотя фаланга, набиравшаяся из свободных общинников, по-прежнему еще составляла ядро войска. Градостроительство, расширение торговли, укрепление военной мощи государства были вызваны в первую очередь дальнейшим развитием рабовладельческих отношений в Македонии, развитием рабовладельческого производства.
С укреплением хозяйственных устоев Македонии увеличивается ее престиж на международной арене. Македония уже к концу царствования Антигона Досона снова выходит в ряд ведущих держав и становится на Балканском полуострове гегемоном.
В III в. до н. э. Македония подвергается дальнейшей и все большей эллинизации, чему в известной мере способствовали мероприятия Антигона Гоната по переселению в страну из разных областей эллинов. Эллинизация прежде всего сказалась в распространении греческой культуры. Официальным языком, особенно среди знати и царского двора, стал общегреческий язык — койнэ. В стране распространились культы греческих богов, старательно усваивались все достижения греческой культуры, философии, искусства, литературы. Прежде всего и главным образом эллинская культура стала достоянием македонской знати, имевшей возможность приобретать произведения искусства, строить дворцы и виллы по образцу греческих, нанимать для своих детей наставников из греков.
Эллинизация государства выражалась не только в дальнейшем распространении в Македонии греческой культуры, но и в распространении общественных форм развитого рабовладельческого общества Эллады на македонскую территорию. [185]
Глава третья. Противоречия в эллинистическом мире и римские завоевания на Балканах
§ 1. Македония и Рим в конце III в. до н. э.; т. н. первая македонская война
В завершающий этап борьбы Рима с Карфагеном за преобладание в Западном Средиземноморье обострились социально-политические отношения во всем греко-эллинистическом мире. Так, Египет, переживавший экономический подъем и утвердившийся во внешнем могуществе при Птолемее Эвергете I (246—221), обнаруживает явные признаки начинающегося хозяйственного и политического упадка при Птолемее Филопаторе. Тяжелая эксплуатация относительно небольшой группой завоевателей огромных масс трудящихся свободных непривилегированных местных жителей и рабов являлась источником богатства для эксплуататорской верхушки страны фараонов. В ее интересах велись тяжелые и частые войны. Эксплуатация угнетенных масс вызывала обострение социальных противоречий, выливавшихся в восстания, которые создавали затруднения во внутренней и внешней политике Птолемеев.
Папирусы и надписи времен Филопатора раскрывают нам картину начавшегося упадка Египта. В то время наблюдается известный спад экономического развития, особенно в области сельского хозяйства и ремесла. Это получило свое выражение в упадке, земледелия, в появлении пустующих земель, в неполной загрузке ремесленных мастерских, что подтверждается инструкцией эконому, составленной вскоре после 217 г. до н. э. Ухудшение экономического положения еще более обостряло социальные противоречия. Непрерывными стали [186] открытые массовые восстания, напрягавшие обстановку в стране; Птолемеевское правительство пыталось смягчить напряженность внутренними реформами. Хотя тяжелая война с Антиохом III за Келесирию (219—217 гг.) закончилась крупной победой Птолемеев, удержавших свои позиции в этом районе важных торговых и стратегических путей, эта победа была последней. За ней последовали крупные восстания в Египте. Правительство долго не могло с ними справиться. Эти обстоятельства определили новый внешнеполитический курс Птолемея Филопатора. Пришлось отказаться от внешней политики Эвергета I и стать на путь внешнеполитической пассивности. Египет начинает терять внешние владения, а свое господство на море вынужден уступить Македонии.
Большие изменения произошли в царстве Селевкидов. В III в. от него отпали Парфия и Бактрия, наместник Малой Азии Ахей. Особенно после гибели Селевка III осложнилась династическая борьба. Борьба Антиоха с мятежными силами внутри страны и с Египтом за Келесирию еще больше усилили неустойчивое положение царства Селевкидов.
Более прочным оказалось положение Македонии. Она стала вести в эллинистическом мире активную внешнюю политику.
Известно, что еще при Антигоне Досоне, когда противоречия в эллинистическом мире усилились, особо обострились македоно-египетские противоречия. В то время египетский царь Птолемей Эвергет стал могущественным и опаснейшим врагом Македонии. Он поддерживал антимакедонские движения на Балканах, в том числе и демократическое движение в южногреческих городах. Египет представлял собой основную опасность для Антигона Досона. За спиной ахейцев и Арата, который сумел разжечь старую ненависть греков и Македонии, стоял египетский царь. Антигон развертывает [187] военные действия с целью ограничения египетского влияния в Греции и постепенного ее подчинения господству Македонии. Начало этих военных действий описано у Полибия в отрывке его XX книги; там излагается рейд Антигона с его кораблями на беотийский берег.
Свою антиптолемеевскую политику Антигон проводил планомерно, для чего вступил в связь с братьями Селевком Каллиником и Антиохом Сираксом; восстанавливал старые отношения своей династии с городами Карии. Большое внимание Антигон уделяет островным государствам, которые в III столетии все более начинают подчиняться египетскому влиянию. Разрушить это влияние и составляло цель Антигона Досона.
Одним из первых включились в орбиту македонской политики незиоты, за ними последовали и другие обитатели островов.
В нашем распоряжении имеется ряд декретов, изданных незиотами, в которых ясно видна активизация Антигоном антиегипетской деятельности на островах. Македоняне установили дружественные отношения с жителями Минойи и Аморгоса. Важное значение в этом отношении имеют декреты, найденные Омолем на Делосе и Деламяром на острове Косе. Из этих декретов, в частности, видно, что посланцы македонского царя действовали активно и не скупились на денежные и другие материальные траты.
Антигон Досон нанес сильный удар могуществу Египта завоеванием Карии, значительно увеличившим влияние Македонии на островах и в самой Греции. Завоевав Карию, Антигон создал нечто вроде союза между Македонией и островными государствами, направленного против Египта.
После смерти Антигона Досона и Птолемея Эвергета [188] противоречия между их государствами не уменьшились. При их преемниках Филиппе V и Птолемее Филопаторе они еще более обострились.
В царствование Филиппа Македония становится одной из крупнейших держав Средиземноморья; с ней вынуждены были считаться римляне, с ней ищет союза Карфаген. Такое положение Македонии на международной арене могло быть только следствием и при условии ее достаточно прочного внутреннего положения.
При Филиппе V укрепилась экономика Македонского государства. Филипп был способным государственным деятелем и полководцем, хотя Полибий большее внимание обращает на его беспощадность и жестокость. Он развил активную деятельность, которая касалась важнейших отраслей экономического развития Македонии и особенно укрепления ее военной мощи. Военная система тщательно регулировалась, включая службу снабжения. Та же забота, и та же активность осуществлялась в развитии и процветании городской жизни.
Для улучшения экономического положения своего царства Филипп предпринимал и другие меры. Одним из самых опасных явлений было постепенное уменьшение населения Македонии, вызванное непрестанными войнами. Чтобы смягчить и ликвидировать такое положение в городе и деревне, Филипп решил повторить мероприятия своих предшественников. Он стал переселять большое число фракийцев в Македонию, особенно во внутреннюю ее часть, в городские и сельские местности, покровительствовал обработке земли в крупных поместьях. Он увеличил налоги на обрабатываемую землю, на импорт и экспорт, проводил интенсивную чеканку монет. Особое место в экономике страны занимали рудники и леса, они являлись государственной монополией и источниками доходов Македонского государства.
Филипп держал в своих руках важные греческие позиции. Через Деметриаду он следил за всем, что делается в Фессалии, через Халкиду господствовал над Эвбеей и Беотией, через [189] Акрокоринф распространял свое влияние на Пелопоннес.
Рис. 10. Филипп V.
Однако социально-политическая обстановка на Балканском полуострове была крайне обострена. В Греции велась опустошительная война, получившая название союзнической (220—217). Основной источник для ее изучения — Полибий, но его сведения не полны, так как он ничего не говорит ни о характере, ни о причинах войны.
Война вызвала необычайно острые социальные потрясения в греческих государствах. Это был период «непрестанных жестоких распрей, в которых многие были умерщвлены или изгнаны, сверх того имущество расхищалось, производились все новые переделы земли». Социальные противоречия в 20-х гг. III в. до н. э. наиболее остро проявились в борьбе между демократическими силами, возглавляемыми Этолией, и олигархическим ахейским союзом, поддерживаемым Македонией. [190]
Объявлением войны этолийскому союзу в 220 г. до н. э. Филипп стремился ослабить демократические силы в Греции и антимакедонские настроения в ней. Этолия в то время была единственным местом в Греции, где сохранилось демократическое устройство. Она оставалась оплотом демократии. Само ее существование способствовало оживлению демократических группировок в греческих городах и активизации их деятельности, что может быть подтверждено на примерах Мессены и Спарты. Мессена входила в ахейский союз и как таковая подверглась нападению со стороны этолийцев, что послужило поводом к войне. В этом городе демократические элементы были настолько сильны, что свои военные силы удержали от участия на стороне Македонии, а позднее сумели осуществить переворот: расправиться с олигархами и произвести передел земли. По Полибию, в результате переворота у них «водворилось народовладение, и знатные граждане находились в изгнании, так как даже управление государством перешло к людям, которым достались по жребию участки земли изгнанной знати». Движение в поддержку Этолии развертывается и в Спарте. Если олигархи здесь сохраняют верность Македонии, то демократы считают себя последователями Клеомена и борются за его идеи. В 219 г. до н. э. они убили своих эфоров, изгнали противников этолийцев, а с Этолией заключили союз. Но Филипп действовал быстро и решительно. Он поспешил на помощь ахейцам, оказавшимся под угрозой вражеских вторжений с юга, со стороны Спарты, не севера, со стороны Этолии. Зимою 219—218 гг. македонский царь появился в Пелопоннесе и подверг беспощадному опустошению Элиду и Лаконию. После этого он нанес сильный удар Этолии, куда прибыл через Фессалию и Эпир. В Эпире он призвал к оружию поголовно всех эпирян. Кроме того, Полибий упоминает критян в войске Филиппа, по-видимому, это были наемники. С этими силами он осадил Амбракию. Тем временем этолийский стратег Скопас вторгся в пределы Македонии, уничтожил хлеб на полях, собрал богатую добычу и разрушил город Дий. Воспользовавшись отсутствием Филиппа, на Македонию напали дарданы. Перезимовав в Фессалии, Филипп двинулся в Пелопоннес. В это время Спарта вновь [191] охвачена волнением. Лакедемонянин Хилон решил стать на путь Клеомена. Военные действия с территории непосредственно Этолии переносятся на Пелопоннесский полуостров. Отсюда, получив от ахейского союза жалование и провиант для своих войск, Филипп морем переправился в центр этолийского союза — город Ферм, который был слабо защищен этолянами. Город, «полный хлеба и богатства», был взят приступом, разграблен и разрушен почти до основания. Из Ферм Филипп вывез огромную добычу. Он взял все, что «можно было унести и увезти». Затем взял и разрушил еще целый ряд городов. Павсаний называет его вторжения «разбойническими набегами».
В 217 г. союзническая война закончилась. Инициаторами ее завершения выступили обе стороны.
Крайнее обострение социальных противоречий становилось опасным не только для Филиппа и его союзников, но и для их соперников. В македонском войске участились «смуты» в пехоте среди пелтастов и в гвардии среди агематов. Полибий указывает, что в гарнизонах Коринфа, Халкиды, Фокиды и других городов македонские солдаты открыто выступали против царя. «Они стали собираться толпами и грабили жилища знатнейших царских друзей, выломали двери в царском дворце и сломали черепичную крышу». Полибий говорит, что «происшествие это повергло весь город в тревогу и смятение». Филипп был вынужден применять угрозы и просьбы. Ему приходилось, по выражению Полибия, «уступать настояниям». Кроме этого, зрела измена и среди командного состава. Представители Филиппа Леонтий, Птолемей и Мегалея, а также советник македонского царя Апелла были в активной оппозиции к Филиппу. Леонтий являлся начальником пелтастов, Мегалея — правителем царской канцелярии, а Апелла — одним из опекунов царя, пользовавшимся у Филиппа наибольшим влиянием. Вдохновителем заговора был Апелла. Он удалился в Халкиду и позаботился о том, чтобы «царь ниоткуда не получал средств, необходимых для осуществления его планов». Леонтий и Мегалея должны были оставаться при царе и «противодействовать ему на месте небрежным ведением его дел». Они вели тайные сношения с этолянами, предлагали им «мужаться и упорствовать в войне, ибо недостаток в средствах делает положение Филиппа отчаянным». Оппозиция, [192] таким образом, была заинтересована в военном поражении Филиппа в Греции. О серьезности этого заговора для Македонского государства свидетельствует жестокая расправа царя с заговорщиками. Леонтия и Птолемея Филипп казнил; Апелла и Мегалея покончили жизнь самоубийством. Все это не могло не беспокоить македонского царя и не способствовать быстрейшему заключению мира. Не были против мира и союзники Филиппа. Они смотрели на Македонию как на силу, способную подавить социальные движения в Греции. Но она оказалась неспособной выполнить эту миссию вследствие сопротивления широких народных масс. Кроме того, Македония обращалась со своими союзниками как с подданными. Полибий приводит ряд фактов бесчинств со стороны высшего македонского командования по отношению к ахейцам; ахейцы вынудили Арата и его друзей потребовать от Филиппа «положить конец злу в самом зародыше», что говорит о том, что союзники Македонии хотели быстрей положить конец войне. Полибий сообщает, что этолийцы готовы были пойти на все уступки, лишь бы добиться мира. Очевидно, что война, усилившая революционные настроения в Греции, напугала правящие группы рабовладельцев и заставила их поторопиться с заключением мира.
Однако заключение мира диктовалось не только соображениями внутреннего порядка. Истощение сил обеих сторон и обострение социальных противоречий как в Македонии, так и в Греции было налицо. Заключения мира требовала и осложнившаяся международная обстановка. Решающая борьба между Римом и Карфагеном привлекала к себе все большее внимание македонского правительства. Развязку войны ускорило известие о поражении римских войск при Тразименском озере. Характерно, что посредниками в заключении мира стали Хиос, Родос, Византий и Египет. Очевидно, эта война наносила ущерб их экономическим интересам, и не только экономическим.
В 217 г. в Навпакте Македония и греческие государства, с одной стороны, и этолийский союз, с другой, заключили между собой мирный договор. Основное его условие — «оставаться каждой стороне при своих владениях».
Речь этолийского представителя Агелая при заключении [193] мира, обращенная к царю и эллинам, имела характер программы, в которой отчетливо высказано желание «никогда не воевать друг с другом». В этой речи звучит страстный призыв к единению в греческом мире, особенно в такое время, когда «на западе встали сильные полчища и возгорелась великая война». Оратор предлагает забыть старые счеты, отбросить в сторону неприязнь, объединить свои силы, иначе «как бы у всех нас не была отнята свобода мириться и воевать и вообще устраивать для себя взаимные развлечения, отнята до такой степени, что мы будем вымаливать у богов как милости, чтобы нам вольно было воевать и мириться друг с другом, когда хотим, и вообще решать по-своему наши домашние распри».
В этой речи с исключительной определенностью выражена захватническая политика как Рима, так и Карфагена в Западном Средиземноморье, их ненасытное стремление расширять пределы своей экспансии. При таких обстоятельствах как римляне, так и карфагеняне стали одинаково потенциальными врагами Греции. Кто бы из них ни вышел победителем, тот «поведет свои войска далеко за пределы, в которых подобало бы ему держаться». Перед «тучами с запада» Агелай призывал македонского царя отложить споры до лучших времен.
В этой программной речи Агелай — вчерашний враг Филиппа — убеждает его принять меры против грозящей Греции опасности с запада и перестать обессиливать греков, которые могут стать легкой добычей для врага. Вместе с тем он рекомендовал македонскому царю обращать взоры на запад для расширения его владений, следить за ходом войны в Италии, выждать удобный момент и «попытаться добыть себе всемирное владычество». Характерно, что это же самое советует Филиппу его советник Димитрий Фаросский. Полибий отмечает, что Димитрий, которому Филипп V показал письмо, полученное из Македонии, о победе Ганнибала, посоветовал македонскому царю «кончить возможно скорее войну с этолянами, заняться покорением Иллирии и переправиться в Италию». Димитрий утверждал, что Италия и переправа к ней будут первым шагом к завоеванию всего мира.
Сомнительно, чтобы в то время Филипп вынашивал планы [194] о мировом господстве. Для осуществления таких широких замыслов Македония не имела ни сил, ни возможностей. Хотя утверждения македонских заговорщиков об ограниченных средствах и отчаянном положении Филиппа следует признать преувеличенными, тем не менее нельзя не отметить, что союзническая война ослабила силы Македонского государства. Особенно слабым чувствовал себя Филипп на море. Наличие большого заговора среди близких соратников царя свидетельствовало об активизации враждебных Филиппу сил внутри страны. При таких обстоятельствах более реалистичным было принять предложение ахейского и этолийского союзов об объединении усилий против господства победоносной стороны в Средиземном море. Усилившаяся на западных границах Балканского полуострова Карфагенская держава становилась грозной опасностью как для греческих государств, так и для Македонии.
Ливий указывал, что Филипп радовался войне, вспыхнувшей между римлянами и карфагенянами, но колебался, какому народу предпочтительно желать победы, так как боевые силы их еще не выяснились. После третьего сражения, когда победа в третий раз осталась за пунийцами, он склонился на сторону того народа, которому покровительствовало счастье. Вряд ли перед македонским царем стояла дилемма, чью из борющихся сторон принять. Он и не мог ждать победителя в этой борьбе, ибо был уверен, что с победителем решать македонские дела будет невозможно, тем более, что после Тразименского сражения исход войны был еще далеко не решен. И все же Филипп принял сторону Карфагена. Они оба нужны были друг другу, и оба боялись друг друга. Союз с Карфагеном давал Филиппу возможность безотлагательно решить иллирийский вопрос, прямо направленный против Рима. Эти обстоятельства определили дальнейшие его действия в Иллирии.
По возвращении в Македонию Филипп начинает войну с римским союзником, иллирийским царьком Скердилаидом, подвергавшим опустошениям македонские границы. Поэтому македонский царь находил «настоятельно необходимым покончить с делами Иллирии». Эти стремления Филиппа все время поддерживались и подогревались Димитрием «ради себя и собственных выгод». Таким путем он надеялся отомстить римлянам и возвратить себе господство на Фаросе. Полибий [195] характеризует Димитрия как человека смелого и отважного, но действовавшего необдуманно и наугад.
Филипп отвоевал у Скердилаида захваченные им города и стал укреплять свою армию, особенно флот. Зиму с 217 на 216 год Филипп занимался военными приготовлениями. Полибий не оставляет сомнения в том, что все эти мероприятия нужны были Филиппу для борьбы за Иллирию. Он был чуть ли не первым из царей Македонии, принявшимся за сооружение сотни судов иллирийского устройства для переправы своего войска, для скорейшего размещения его в заранее назначенных пунктах и для устрашения врага неожиданным появлением. После оснащения судов и упражнений македонян в гребле Филипп с намерением овладеть городом Аполлонией вышел в море. Это намерение, однако, не было осуществлено. Он отступил от своей попытки при первом известии о том, что римский флот находится в Адриатике. Полибий подчеркивает, что опасения Филиппа были напрасны, и если бы он проявил настойчивость, «достиг бы своей цели в Иллирии». Обращает на себя внимание тот факт, что римляне, несмотря на ожесточенную борьбу с Ганнибалом, снарядили из своего флота, стоящего у Лилибея, эскадру из десяти кораблей на помощь Скердилаиду против Филиппа. Эти действия римлян носили ярко выраженный антимакедонский характер. Они имели цель не только защитить свои морские коммуникации, но и сохранить за собой свои позиции в Иллирии.
П.Н. Тарков в докторской диссертации «Греко-эллинистический мир на рубеже III—II вв. до н. э.» указывает, что в 217—216 гг. до н. э. македонская политика не могла еще быть антиримской. В это время сами римляне не считали еще Филиппа своим врагом. Они абсолютно спокойны за Македонию. Они в это время даже не следят за Филиппом, ищут у него помощи и надеются на эту помощь.
Для доказательства такого своего положения П. Н. Тарков ссылается на Саллюстия, который в письме Митридата к царю Арзака указывает, что римляне начали войну с Филиппом после того, как они «претендовали быть его друзьями». Такое произвольное толкование основано на неточном цитировании источника. У Саллюстия совершенно определенно указано, что римляне объявили войну Филиппу, а пока заняты были тяжкой войной с Карфагеном, «они притворялись его друзьями» («amicitiam simulantes»). Так что из [196] Саллюстия нельзя вывести заключения, что римляне претендовали тогда на дружбу с македонянами. П. Н. Тарков подчеркивает, что применительно к 216—215 гг. до н. э. надо говорить не о вражде, а о дружбе между Римом и Македонией, о стремлении к такой дружбе со стороны римлян; Рим в это время ухаживал за Филиппом, чтобы последний не присоединился к карфагенянам.
Такое утверждение в общей форме, с точки зрения общей картины пунической войны вполне логично. В условиях тяжелой и опасной борьбы; с грозным противником Рим, естественно, боялся второго фронта на Балканах и стремился сделать все от себя зависящее, чтобы этот фронт не был открыт. Хищник должен был зализывать свои раны. Но здесь следует учесть конкретные обстоятельства. Как известно, римляне проникли на Балканы за десять лет до начала первой союзнической войны. В то время, при помощи сильного войска обоих консулов, а также благодаря содействию иллирийца Димитрия — династа острова Фароса, римляне укрепили свои позиции в этом районе Адриатического моря и вошли в сношение с этолийским и ахейским союзами. Утверждение римлян в Иллирии было очень нежелательно для Македонии. Изгнание их оттуда — для нее жизненный вопрос огромного значения. Использовав внутренние противоречия в самой Иллирии после союзнической войны, Филипп захватил ряд ее областей и приблизил свои владения к районам, находившимся под протекторатом Рима. Проникновение Рима на Балканы неизбежно должно было натолкнуться на сопротивление Македонии.
Битва при Каннах и поражение в ней римлян укрепило желание македонского царя заключить с Карфагеном союз.
К. В. Нич указывает, что отправленное Филиппом в Италию посольство было снабжено двойными полномочиями. Сначала оно заключало договор с Римом, но тотчас же, вслед, оно заключило уже окончательный договор с Ганнибалом. Нич считает это положение бесспорным. На самом деле источники не дают нам права делать такое заключение.
Далеко не полная история македонского посольства к Ганнибалу дошла до нас в интерпретации Полибия и Ливия. От Полибия имеется договор лишь в одном фрагменте, а Ливий более подробно показывает, в каких условиях и при каких обстоятельствах этот договор был заключен.
По свидетельству Ливия, отправленные к Ганнибалу [197] македонские послы, минуя гавани Брундизия и Тарента, охраняемые римскими сторожевыми кораблями, направились по Апулии в Капую, но на пути наткнулись на римский сторожевой пост и были отведены к претору Валерию Левину, стоявшему лагерем в окрестностях Луцерии.
Тит Ливий совершенно определенно показывает, что в действиях главы посольства Ксенофана надо видеть ловкий маневр македонян, застигнутых врагами врасплох. Ксенофан заявил римскому претору, что он послан царем Филиппом заключить с римским народом дружественный союз и имеет на это поручение к консулам, к сенату и римскому народу. Ливий подчеркивает, что этот маневр руководителя македонского посольства удался. Претор обрадовался возможности такого союза, принял врагов ласково, как гостей, дал им проводников, чтобы указать точную дорогу и объяснить, какие места и горы заняты римлянами и какие карфагенянами. Ксенофан удачно воспользовался доверчивостью римского претора, прошел мимо римских гарнизонов, прибыл в Кампанию, а оттуда ближайшим путем в лагерь Ганнибала, с которым заключил союз. Здесь нет никаких указаний на то, что македонское посольство имело полномочие заключить договор с Римом, как утверждает Нич, и что будто бы этот договор был заключен раньше, чем с Карфагеном. Из Ливия и Полибия мы знаем только о заключении македоно-карфагенского договора. Принципиальной разницы в трактовке текстов договора в этих источниках нет. Правда, у Ливия он толкуется более широко и более конкретно, с упором на основные положения, а не на клятву, как у Полибия.
Оборонительный и наступательный союз Филиппа с Ганнибалом относится к 215 г. до н. э. Ливий приводит условия, на которых этот союз был заключен. Условия сводятся к следующему: 1) царь Филипп должен переправиться с возможно большим флотом, в количестве, примерно, 200 кораблей, в Италию, опустошать побережье и вообще, по мере возможности, вести войну на суше и на море; 2) по окончании войны вся Италия с самим городом Римом должна остаться за карфагенянами и Ганнибалом, вся добыча должна остаться Ганнибалу; 3) после покорения Италии обе армии должны переправиться в Грецию и вести войну с тем, с кем угодно будет царю, причем государства, находящиеся на материке, и острова, прилегающие к Македонии, должны остаться за Филиппом и его царством. С македонскими послами, на македонском корабле Ганнибал отправил в Македонию своих послов — Гизгона, Бостара и Магона, чтобы услышать от самого царя клятвенное подтверждение союза. Но ратификация этого [198] договора затянулась. Ливий указывает, что Валерий Флакк захватил послов, у которых при обыске найден был и текст договора и письмо Ганнибала к Филиппу. Послов отправили под усиленной охраной к консулу Гракху в Кумы, а оттуда в Рим. После тщательного допроса сенатом этих пленных заключили в тюрьму, а их провожатых продали в рабство. Узнав о содержании договора, сенат поручил П. Валерию «посадить на корабли Варроновых воинов, бывших в Таренте, и, имея флот в 50 кораблей, не только оберегать прибрежье Италии, но и собирать сведения о македонской войне: если намерения Филиппа окажутся согласными с письмами и показаниями послов, то он должен письменно уведомить претора Л. Атустия, а сам, передав войско своему легату, направиться в Тарент к флоту, чтобы как можно скорее переправиться в Македонию и постараться задержать Филиппа в его царстве».
Так как послов римляне захватили, Филипп вынужден был отправить второе посольство в составе Гераклита, по прозвищу Темного, Критона Беотийца и Сосифея Магнезийца. Они благополучно выполнили поручение и доставили ответ. Но принять какие-либо практические шаги по осуществлению этого договора вследствие окончания лета Филиппу не пришлось. «Такое огромное влияние, — пишет Ливий, — на отсрочку угрожавшей римлянам войны имело взятие в плен одного корабля с послами».
В дошедшей до нас VII книге «Всеобщей истории» Полибия текст договора приводится вперемежку с клятвами в верности между правительством Македонии и Ганнибалом. Ганнибал произносит клятву от своего имени, от имени всех находившихся при нем членов карфагенского совета старейшин и всех карфагенян, участвовавших в его походе. Карфагенский полководец выразил желание пребывать в «клятвенном союзе дружбы» с македонянами и всеми греками. Обе стороны обязались взаимно защищать друг друга, совместно охранять и оберегать свои владения. В договоре с особой силой исключались всякие попытки «злоупотреблять друг на друга, прибегать к козням друг против друга». У обеих сторон должны были быть общие враги и друзья. «Со всей ревностью и благожеланием, — говорится в договоре, — без хитрости и злого умысла мы, македоняне, должны быть врагами для врагов карфагенян, исключая царей, города и гавани, с которыми соединяет нас клятвенная дружба. И мы, карфагеняне, должны быть врагами для врагов царя Филиппа, исключая царей, города и народы, с которыми соединяет нас клятвенная дружба. И вы будете нашими союзниками в войне, [199] которую мы ведем с римлянами, доколе боги не даруют нам и вам победы. Вы же, карфагеняне, должны помогать нам, македонянам, поскольку будет нужда в том, и так, как мы сообща признаем». После победы над римлянами и их союзниками заключение с ними мира и дружбы должно быть только при согласии как Македонии, так и Карфагена. Причем такой мир будет возможен только в том случае, если Рим откажется от Иллирии и возвратит Димитрию Фаросскому всех его подданных, какие только находятся в пределах Римского государства. «Если же римляне пойдут войной на вас или на нас, то обязуемся помогать друг другу в войне, поскольку будет нужда в том одной или другой стороны, то же самое и на тот случай, если войну начнет кто-либо другой, исключая царей, города и народы, с которыми связывает нас клятвенная дружба».
Эти указания Ливия и Полибия дают нам возможность сделать следующие выводы. 1) Оборонительный и наступательный союз между Македонией и Карфагеном был антиримским. Об этом говорит тот факт, что Филипп во главе большого флота должен был помогать Ганнибалу уничтожить сопротивление римлян (Ливий). В войне против них македоняне считаются союзниками карфагенян. Они объявляют римлян своими врагами, заключение союза с которыми возможно лишь с общего согласия обеих сторон (Полибий). 2) Филипп с Ганнибалом четко определяют послевоенное разделение сферы влияния, оставляя запад за Карфагеном, восток — за Македонией. Армии этих двух крупнейших полководцев должны переправиться в Грецию и «вести войну с теми, с кем угодно будет царю» (Ливий). От римлян потребуется отказ от Иллирии (Полибий). Все это должно быть осуществлено после того, как Филипп поможет Ганнибалу захватить Италию (Полибий, Ливий). Это значит, что разделение сфер влияния в Средиземноморье зависело от успешного исхода пунической войны, в которой борьба с Римом становилась первоочередной задачей как Карфагена, так и Македонского государства. Более поздние античные источники не расходятся с этим мнением. Так, Евтропий указывает, что Филипп послал к Ганнибалу послов, обещая прислать ему помощь против римлян, с тем, чтобы после победы над римлянами Ганнибал также помог ему против греков. Но римляне перехватили послов Филиппа и, узнавши о деле, приказали идти в Македонию Марку Валерию Левину.
В связи с этим у нас нет никаких оснований не признавать антиримской направленности договора 215 г. до н. э. и считать, что он выражал лишь разделение сфер влияния между [200] Карфагеном и Македонией. С возраставшей мощью Рима Филипп не мог не считаться. Следует учесть, что в период заключения договора вопрос о том, кто выйдет победителем в войне, не был решен. Даже битва при Каннах не определила его. Известно, что как раз в 215 г. до н. э. война приняла иной характер. Марк Клавдий Марцелл, Семпроний Гракх и Фабий Максим стали во главе трех римских армий, которые сковали маневренность карфагенской армии, лишили ее возможности быстрых передвижений и наступательных действий. Это было время, когда Карфаген отказал Ганнибалу в помощи, которую он вынужден был искать в чужих странах. Поэтому в договоре с Македонией Ганнибал был заинтересован не меньше, чем Филипп. Для последнего же как карфагеняне, так и римляне являлись потенциальными противниками. Кто бы из них ни победил в этой войне за преобладание в Западном Средиземноморье, тот стал бы претендентом на Восточное Средиземноморье, стал бы реальным и опасным врагом Македонии. Но заключить договор с Римом македонский царь не мог, так как их интересы уже столкнулись на Балканах. Он надеялся, что война ослабит силы и Карфагена и Рима и влияние Македонии на Балканском полуострове усилится. В этом смысле курс македонской внешней политики можно характеризовать и как антикарфагенский и как антиримский. Именно из этих позиций исходили все последующие действия Филиппа. О какой-нибудь большой экспедиции в Италию он и не мечтал, тем более, что для этого не обладал достаточным военным флотом. Кроме того, отвлечь на себя значительные силы Рима с италийского театра военных действий, чтобы усилить позиции карфагенян, не входило в его расчеты. Он был намерен, используя борьбу двух соперников в Италии, решить первоочередную проблему: вытеснить римлян из Иллирии и не дать им возможности завоевать какие бы то ни было позиции на Балканах. Однако решение этой проблемы натолкнулось не только на волю Рима оберегать свои коммуникации в Адриатике, но и на строго продуманный план использования всех антимакедонских сил в балканских странах на борьбу с Македонией.
В Риме известие о том, что Филипп заключил союз с Ганнибалом, что он собирается переправиться в Италию, сначала вызвало переполох, озабоченность таким оборотом дела. Тяжелая пуническая война была еще в разгаре, а тут уже приходилось думать о новой, не менее тяжелой войне с таким опасным соседом, как Филипп V. Перед римлянами в это время стояла очень важная задача — не пустить Филиппа в Италию. Они, естественно, не могли знать, что он таких намерений [201] в то время и не имел. Для охраны побережья римляне спешно отправили флот под начальством легата П. Валерия Флакка, а потом флот с Валерием Левином подошел и к Македонии.
Римляне преследовали цель создать в Греции антимакедонскую коалицию, которая бы завязала войну с Македонией и тем отвлекла Филиппа от Италии. При этом они учли, что македонский царь на Балканах должен будет столкнуться с антимакедонскими движениями варварской периферии, особенно с федеративными силами Греции, с революционными выступлениями широких масс населения во многих греческих государствах. Эти расчеты имели основания.
Ливий указывает, что в то лето началась уже давно ожидаемая война с Филиппом. Действия развернулись вокруг Аполлонии, Орика и Лисса. Македонский флот в количестве 120 легких кораблей напал на Аполлонию — значительный и укрепленный город Иллирии. Жители города оказали решительное сопротивление.
Но так как осада Аполлонии шла слишком медленно, Филипп ночью подступил с войском к Орику и при первом же приступе взял его. Стоявший на открытом месте, плохо защищенный город имел недостаток в войске и оружии. Об этом послы Орика известили претора Марка Валерия, оберегавшего флотом Брундизий и прилегавшие к нему берега Калабрии. Ливий указывает, что М. Валерий Левин, выполняя просьбу послов, прибыл на другой день в Орик со снаряженным и готовым к бою флотом, переправив на грузовых судах тех воинов, которых нельзя было поместить на военных кораблях, и снова легко завладел этим городом. Сюда к римлянам прибыли послы из Аполлонии с известием, что их город в осадном положении, так как они не хотят изменять римлянам. Послы объявили, что не смогут дальше сопротивляться македонянам, если не будет прислан на помощь римский гарнизон. Марк Валерий Левин обещал послам удовлетворить просьбу. Он послал к Аполлонии 2 000 отборных воинов под начальством опытного военачальника префекта Кв. Невия; тот ночью захватил город. Ливий безусловно преувеличивает успехи римлян под Ориком и Аполлонией и явно принижает действия македонян в Иллирии. Кажутся маловероятными его известия относительно слабости, недисциплинированности македонской армии, которую римляне якобы застали врасплох и жестоко наказали. В изложении Ливия, римские воины беспрепятственно вошли в открытый и незащищенный македонский лагерь и стали избивать македонян, на которых напал такой ужас, что «никто не думал браться за оружие и [202] попытаться выгнать неприятеля из лагеря». Филипп, полуобнаженный, бежал к реке и судам. Туда же устремились и его воины. Македонский лагерь подвергся разграблению, захвачена большая добыча, осадный парк и снаряжение. Римляне убили и взяли в плен почти три тысячи неприятельских воинов; Филипп потерял морской путь для отступления. По утверждению Ливия, он вынужден был сжечь свои корабли и сухим путем отправиться в Македонию с войском, большей частью безоружным и ограбленным. Все это не совсем согласуется с другими указаниями самого же Ливия, который говорят, что римляне взяли Орик, потому что там Филипп оставил только небольшой македонский гарнизон. Кроме того, вряд ли мог двухтысячный римский отряд разбить и обезоружить сильную македонскую армию. Преувеличивая римские успехи в Иллирии, Ливий хотел доказать, что своими действиями у Орика и Аполлонии римляне уничтожили попытку македонского царя вторгнуться на территорию Италии. Филипп такой попытки уже не мог больше повторить.
П. Н. Тарков считает, что такие сведения у Ливия о больших успехах здесь римлян являются не чем иным, как патриотически обработанной легендой самого римского историка. С утверждением П. Н. Таркова нельзя не согласиться.
Характерно, что Ливий не упоминает о сражении македонян при Лиссе, хотя об этом событии он безусловно знал из сочинения Полибия. В битве при Лиссе Филипп прибег к военной хитрости и ударил на иллирийцев. Город пал «после жестоких сражений и необычайно отважных приступов македонян». Филипп овладел Лиссом и Акролиссом, покорил окрестное население. Большинство иллирийцев добровольно уступило ему свои города. Это была решающая победа Македонии в Иллирии. «На ее территории, — говорит Полибий,— уже не было крепости, которая могла бы устоять против натиска Филиппа, и не оставалось надежного убежища для сопротивляющихся».
Ливий опустил события при Лиссе потому, что в них, видимо, римляне непосредственно не участвовали. Полибий, по крайней мере, говорит только о столкновении македонян с иллирийцами. Кроме того, события, принижающие престиж Рима, вряд ли могли быть предметом особого внимания римского историка. Тем не менее оба источника дают нам право сделать вывод о том, что иллирийская кампания 214—213 гг. до н. э. закончилась в целом в пользу Македонии, хотя и ей пришлось в это время претерпеть ряд военных неудач и поражений. Все это не подтверждает точки зрения П. Н. Таркова [203] о том, что Рим тогда только выжидал и наблюдал и в лучшем случае чинил Македонии лишь известного рода неприятности и неудобства на Балканах. В действительности римляне не только выжидали, но и принимали деятельные меры для удержания своих позиций в Иллирии и укрепления западных границ. В Иллирии выполнить эту задачу им тогда не удалось, поэтому они стали искать возможности для ослабления позиций Македонии в Греции. Внутренние противоречия между греческими городами и союзами, социальная борьба и демократическое движение умело использовались римлянами для достижения поставленной цели.
Пунийцы с Ганнибалом к этому времени стали уже не так страшны Риму, и оба консула получили приказание распределить между собою, по жребию, театр военных действий в Апулии и Македонии. Сульпицию досталась Македония, и он заменил собою Левина.
Отношения в Греции послужили решающим обстоятельством, парализовавшим деятельность Филиппа. Греки, как ахейский союз, в общем дружественный македонскому царю, так и этолийский союз, враждебный ему, подозрительно относились ко всякому усилению Македонии. Крупные рабовладельцы ахейского союза во главе с Аратом были заодно с ней, когда им непосредственно угрожали революционно-демократические силы Пелопоннеса. Но рост могущества Македонского государства и усиление его влияния в Греции грозили ахейскому союзу потерей политической самостоятельности. Эти обстоятельства определяли не всегда твердую позицию союза в отношении Македонии. Дружба ахейского союза с македонскими царями неоднократно прерывалась враждебными действиями. Большим препятствием для установления македонской гегемонии в Греции явилось противодействие демократических государств во главе с Этолией, поддержанное социальным движением в Мессении и Спарте. Конечно, все эти обстоятельства были внутренним делом самих греческих государств, диктовались социально-экономическими интересами различных слоев греческого общества, а не инспирировались римлянами извне. Но римляне в борьбе с Филиппом безусловно использовали эти противоречия и старались бороться с ним силами самих греков, о чем определенно свидетельствует римско-этолийский союз против Македонии, заключенный в 212 г. до н. э. Этому союзу предшествовали тайные переговоры М. Валерия Левина с руководителями Этолии, подготовившими съезд этолийцев. На съезд с небольшой эскадрой легких судов прибыл римский полководец; он убеждал этолийцев заключить с Римом союз [204] против Македонии. Обращает на себя внимание стремление римского представителя убедить этолийцев в полезности объединения их общих усилий против опасных македонских соседей. Успехи римлян в Сицилии и Италии, взятие ими Сиракуз и Капуи приводились на съезде как доказательство наступившего в пользу Рима перелома в пунической войне. Такое положение дает римлянам возможность изгнать македонян из этолийских городов, вернуть этолийцам Акарнанию и заставить Филиппа «опасаться за самую Македонию». Эти утверждения римского полководца были подтверждены руководителями Этолии Скопасом и Доримахом, способствовавшим заключению дружественного союза с римлянами. Любопытны условия, на которых союз был заключен. 1) Союз между этолийцами и римлянами не является лишь двухсторонним союзом. Он может быть расширен за счет включения в него других государств Балканского полуострова и Азии. Даже указываются конкретные претенденты: элейцы, лакедемоняне, фракийцы, иллирийцы, цари М. Азии. Этот пункт красноречиво говорит о том, что союз с этолийцами римляне считали первым шагом на пути создания большой антимакедонской коалиции. 2) Этолийцы должны тотчас же начать военные действия против Филиппа на суше. Рим пришлет им на помощь 20 судов. 3) Все завоеванные в войне города до Керкиры переходят к этолийцам, «земля и строения, стены и поля»; вся же военная добыча становится достоянием римлян. 4) Римляне должны стремиться возвратить Акарнанию этолийцам. 5) Непременным условием заключения мира этолийцев с Филиппом должно быть требование воздержаться «от всяких неприязненных действий против римлян, их союзников и их подданных». Со своей стороны, заключив союз с македонским царем, Рим обязан потребовать от него не вести войну с этолийцами и их союзниками.
Как видно из этого договора, Рим не стал в позу пассивного созерцателя в греко-македонских отношениях. Будучи связан войной с Ганнибалом, он, естественно, не искал тогда на Балканах территориальных приобретений, но, используя противоречия в греко-эллинистическом мире, старался окружить Филиппа со всех сторон врагами.
Главное острие римско-этолийского договора направлялось против Македонии. Вместе с тем договор имел цель разъединить Грецию, а потом создать из своих сторонников антимакедонскую коалицию. Этим объясняется то [205] положение, что союз Этолии с римлянами воспринимается рядом греческих государств как опасный акт против греческой независимости, что особенно ярко подчеркивалось представителем Акарнании Ликиском в его речи перед лакедемонянами. Призывая их к совместной борьбе против римлян, он указывал: «Нынешняя война угрожает эллинам порабощением иноплеменниками, которых вы думали накликать только на Филиппа, и не видите, что призвали их против вас самих и всей Эллады. Этолийцы поступают теперь точно так же, как те народы, которые в военное время вводят в свои города гарнизоны, превосходящие собственные их войска, и тем рассчитывают упрочить свое положение, но потом, лишь только избавятся от страха врагов, предают себя во власть друзей. Ибо в желании одолеть Филиппа и сокрушить македонян, сами того не понимая, накликали на себя с запада такую тучу, которая на первых порах, быть может, затемнит одних македонян, но лотом угрожает такими бедами всем эллинам». Римско-этолийский союз поставил Филиппа в тяжелое положение. Союз оживил надежды варварской периферии, постоянно беспокоившей Македонию, на ее ослабление. Прежде чем идти с войском в Грецию, македонский царь, стараясь укрепить свой тыл, навел «трепет и ужас» на иллирийцев, вынужден был предпринять поход в Пелагонию, во Фракию против медов. В это время против Филиппа поднялись войной этолийцы. Левин взял штурмом Закинф, овладев акарнанскими городами Эниадами и Назом, отдал их этолийцам; затем он возвратился на Коркиру, полагая, что Филипп достаточно связан войной на своих границах. Цель римской дипломатии оказалась достигнутой: Филипп увяз в Греции и не мог мешать Риму. Прибыв на родину, М. Левин поспешил успокоить сенат: «Филипп прогнан им обратно в Македонию и удалился в самую глубь своего царства, так что оттуда можно вывести легион; для отражения нападения Филиппа на Италию достаточно флота». Такое поведение римлян диктовалось, конечно, не тем, что Филипп прогнан обратно в Македонию, но тем, что против него уже стала воевать целая коалиция, оформившаяся в 211—210 гг. до н. э. В коалицию входили элейцы, спартанцы, мессенцы. К ним присоединились северные враги Македонии, иллирийцы, дарданы и даже пергамский царь Аттал I. Участие Пергамского царства в антимакедонской коалиции не было случайным. Оно вызывалось усилившимися противоречиями между Македонией и Пергамом. Закончившееся в 215—214 гг. восстановление государства атталидов превратило Пергамское царство в одно из [206] важнейших восточных государств. Обладая хорошей армией и флотом, оно стремилось укрепить свои позиции на берегах Эгейского моря, на подступах к проливам. Это стремление выражало интересы правящей верхушки торговых городов Малой Азии, которые находились в резком противоречии с действиями и политикой Филиппа V, боровшегося за гегемонию не только в Греции, но и в Эгейском море. Деятельность македонского царя вызывала поэтому сопротивление не только со стороны старых греческих, но и со стороны старых малоазиатских городов, руководимых Атталом I. Последний опасался сближения Вифинии с Македонией и искал себе союзников против них, чем, собственно, и объясняется участие Пергамского царства в антимакедонской коалиции.
Кульминационным периодом в войне был 208 г. до н. э., когда пергамский флот соединился с римским в Эгейском море, а на помощь Филиппу прибыла карфагенская эскадра. Сторону Македонии взял также Прусий, царь соседней с Пергамом Вифинии.
Полибий указывает, что «этоляне сильно ободрились по прибытии римлян и царя Аттала». Они на всех врагов своих наводили ужас и теснили их на суше, в то время как соединенный римский и пергамский флоты действовали на море. Они представляли грозную силу, способную блокировать Грецию вместе с Македонией и с востока и с запада. Флот Филиппа не мог им противостоять.
Опасаясь неприятельского флота, настоятельно просили помощи у македонского царя беотяне, жители Эвбеи, Акарнаны и эпироты. Особенно следует отметить позицию ахейского союза, который в это время сближался с Македонией «в страхе не только перед этолянами, но и перед Маханидом». Социальное движение в Спарте, обострившееся во время военных действий, вынудило ахейских рабовладельцев теснее сомкнуться с македонским царем, в котором они видели силу, способную подавить всякое революционное выступление масс. По утверждению Полибия, Филипп «отпустил все посольства с обещанием сделать каждому из них все, что позволят обстоятельства, весь отдался войне и думал лишь о том, куда и против кого ранее направить оружие».
Положение Македонии оказалось затруднительным. На [207] море господствовал флот противника. Карфагенская эскадра не проявила активных действий. Римляне, захватив и разграбив остров Эгину, передали его за 30 талантов Атталу. Они разоряли города и уводили население в рабство. В Пелопоннесе Маханид имел армию «со множеством машин и метательных снарядов для катапульт». По утверждению Полибия, «Маханид был твердо уверен в своих силах». Его армия сражалась с такой ревностью и ожесточением, что стоявшие в тылу ахейские наемники, иллирийцы и панцирные воины не могли выдержать натиска врагов, все подались назад и бежали в беспорядке по направлению к Мантинее. Ахейцы долгое время «не могли вытеснить врагов из пределов собственной их области». Стратег ахейского союза Филопомен для борьбы с Маханидом собрал под Мантинеей все обученные им войска. Победа ему досталась в 208 г. ценою исключительного напряжения сил. Филипп не имел возможности помочь ахейцам. На северных границах Македонии снова активизировались дарданы.
Однако антимакедонская коалиция оказалась непрочной. Союз этолийцев с римскими «варварами» не был популярен среди греков. Союзник Рима Аттал смог принимать участие в коалиции эпизодично. Союзник Македонии Прусий нападал на Пергам, в то время как Филипп наносил удары Атталу в Локриде. Аттал вынужден был поспешно уйти в Азию. В 207 г., в связи с вторжением Гасдрубала в Италию, сильно ослабли действия римлян на Балканах. При таких обстоятельствах Филипп перешел в наступление. Он вторгся на территорию этолийцев и нанёс им несколько чувствительных поражений. Снова была взята македонянами и разорена этолийская столица Ферм. Это побудило этолийский союз к заключению сепаратного мира с Македонией, в чем им помогли Египет, Родос, афиняне, хиосцы. Стремление этих государств содействовать окончанию войны и водворению мира было выражено родосским послом на собрании этолян. Он призывал последних одуматься, чтобы самим не погибнуть и не погубить прочих эллинов. «Вы твердите, что воюете за эллинов против Филиппа, чтобы спасти эллинов и избавить их от подчинения Филиппу; на самом же деле вы вашей войной уготовляете [208] Элладе порабощение и гибель. Таков смысл вашего договора с римлянами; что римляне, стряхнув с себя италийскую войну, вслед за этим стремительно обратятся со всеми своими силами на земли Эллады, под предлогом помощи этолянам против Филиппа, на самом деле для покорения своей власти Эллады, это, мне кажется, совершенно ясно». Тит Ливий, не излагая активных мероприятий родосцев по заключению мира, подчеркивает, что все те государства, которые были заинтересованы в быстрейшем окончании войны, «заботились не столько об этолийцах, сколько о том, чтобы Филипп не вмешивался в дела греков и чтобы его владычество не легло тяжелым бременем на свободные учреждения Греции». Но римляне и сейчас не собирались выпускать Грецию из рук, о чем свидетельствует присылка туда пергамского и римского флотов, при поддержке которых этолийцы, заключившие в городе Фаларе перемирие на 30 дней, возобновила военные действия. П. Сульпиций с 4 тыс. воинов вступил в Элиду, навязал Филиппу сражение и разбил его. Ливий указывает, что Филипп бежал к городу Пиргу, где был настигнут гонцами из Македонии, сообщившими, что дассаретии и дарданы вторглись в ее пределы и завладели г. Орестидой. Филипп поспешно двинулся в Македонию. При таких обстоятельствах Филипп сумел принудить этолийцев, вновь покинутых римлянами, ускорить заключение мира.
Заключение сепаратного мира между македонянами и этолийцами на завершающем этапе пунической войны не входило в задачи римлян. Они послали проконсула П. Семпрония с 10 тыс. пехоты, 1 тыс. всадников и 35 быстроходными кораблями в Диррахий с целью толкнуть этолийцев на возобновление военных действий. Но эта попытка успехом не увенчалась. В конце 205 — начале 204 г. до н. э. римский полководец при посредничестве эпиротов в эпирскам городе Фенике заключил с Филиппом мир. Ливий говорит, что условие мира предложил римский представитель П. Семпроний. Они включали в себя сравнительно незначительные для римлян территориальные приобретения. Под ними подписались с македонской стороны, кроме Филиппа, Прусий, царь вифинский, ахейцы, беотийцы, фессалийцы, акарнанцы и эпироты; с римской стороны, кроме Семпрония, илиенцы, Аттал, Плеврат, Набис — тиран лакедемонский, элейцы, мессенцы и афиняне. Договор этот получал силу после согласия римского сената, поэтому между обеими сторонами было обусловлено двухмесячное перемирие, в течение которого послы, отправленные [209] в Рим, должны были испросить согласие. Ливий подчеркивает, что все трибы утвердили представленные мирные условия. «Общее внимание обращено было на Африку, и граждане на это время хотели освободиться от всех других войн».
Как видно, в договоре Ливий на первый план выдвигает роль Рима без достаточного учета основных действующих сил — греческих государств, что, безусловно, является известным преувеличением. П. Н. Тарков даже считает, что здесь имеем дело с позднейшей легендой, созданной в римских кругах.
Мы, к сожалению, не можем проверить Ливия по данным Полибия относительно заключения мирного договора с Филиппом, так как эти места из истории Полибия утеряны. У нас нет оснований сомневаться в том, что Ливий брал у Полибия как данные об этой войне, так и данные о ее завершении, приукрашивая их высочим слогом и выбрасывая те факты, которые в той или иной степени могли повредить славе Рима.
Мирный договор между Римом и Македонией знаменовал собой окончание первой македонской войны, называемой так только с точки зрения римской истории, так как римляне тогда впервые столкнулись с македонянами. В действительности война эта была вызвана сложным сплетением противоречий, обнаруживавшихся в недрах эллинистического мира. Эти противоречия пытался использовать Рим.
Мир 205 г. до н. э. был для Рима только перемирием, только некоторым перерывом в военных действиях. Рим хотел выждать окончания войны с Ганнибалом и пока не нападал на Македонию. Но в то же время он вел переговоры с врагами Македонии в Греции и Фракии, намереваясь привлечь их на свою сторону, использовать против Филиппа. Римский сенат хотел в ближайшие годы перебросить в Грецию свои легионы, что он и осуществил после окончания второй пунической войны.
Мир 205 г. был перемирием также и для Македонии, во время «которого Филипп думал собрать силы для новых военных действий. Именно этим он и занимался в период наступившего перемирия.
Первую македонскую войну обычно называют «второй союзнической войной», хотя она далеко вышла за пределы самой Греции и затрагивала социально-экономические интересы многих других стран и государств.
В определении роли Рима в т. н. первой македонской войне обнаруживаются две точки зрения. Первая слишком [210] преувеличивает эту роль. Этой точки зрения придерживается Моммзен, считающий, что римляне причинили македонянам столько домашних хлопот, что они не могли даже помышлять о нападении на Италию. В новое время эту же точку зрения разделяет Уолбенк. Описывая войну Филиппа с союзниками римлян в Греции, он подчеркивает, что в этой войне римляне постепенно собирают силы и становятся все большей угрозой для Македонии. Вторая точка зрения слишком умаляет роль Рима в этой войне. Особенно отчетливо эту мысль развивает М. Олло. Определяя политику римского сената в отношении Македонии, он показывает, как римляне упускают случай наносить Антигонидам решительный удар и ограничиваются полумерами. Олло задает вопрос: «Чем можно объяснить такую, на первый взгляд странную, политику Рима? Не объясняется ли такая политика отсутствием политического предвидения и политической проницательности у римского сената?» По его мнению, политике римского сената не доставало широты в действиях и размаха. Сенаторы не хотели расширять круг операций Рима. Они были мало расположены к тому, чтобы извлекать выгоды из военных успехов Рима таким образом, чтобы распространять влияние римлян. Они в малой степени стремились к тому, чтобы привлечь на сторону римлян отдаленные народы. Они совсем не стремились к широким политическим комбинациям. Этим объясняет автор медлительность в развертывании враждебных действий в отношении Македонии. Римляне, по его мнению, могли без особого труда нанести решительный удар династии Антигонидов, но этого не сделали, потому что не имели никаких завоевательных намерений. В 205 г. они пошли на мир потому, что Филипп перестал представлять для них опасность. Он растерял всех своих мощных союзников, и второму Ганнибалу не откуда было появиться. Рим не хотел завоевывать Македонию и, устранив македонскую опасность, мог жить в мире с Македонским государством.
Умаляет роль Рима в этой войне и П. Н. Тарков. В своей докторской диссертации он утверждает, что участие Рима в ходе второй союзнической войны было весьма незначительным, что фактически Рим выполнял роль только орудия политики своих восточных соседей, т. е. враждовавших с Македонией греко-эллинистических государств. [211]
Обе точки зрения нам представляются крайними. Рим, безусловно, не мог оказать активного сопротивления Македонии, особенно в первые годы войны, когда Ганнибал громил римские легионы, а македонский царь специальным договором обезопасил себя от Карфагена. Вместе с тем у нас нет никаких оснований преуменьшать роль римлян в борьба с Македонией в конце III в. до н. э. В первую македонскую войну они выступали как союзники Этолии и других греческих государств, преследовали цель не допустить Филиппа в Италию, не позволить ему выполнить его союзнические обязательства по оказанию помощи Ганнибалу, захватить побольше рабов для италийского хозяйства. Конечно, историко-философские концепции Полибия и патриотические реминисценции и риторические прикрасы Ливия наложили свою печать на изложение и трактовку исторических событий. Учитывая эти особенности, было бы, однако, неправильно нигилистически относиться к тому фактическому материалу, который сообщают нам источники. Материал же этот ясно показывает, как Рим в борьбе со своим главным противником на Балканах умело лавировал среди борющихся сил греко-эллинистического мира, дипломатическим и военным путем добиваясь осуществления поставленных перед собой задач.
§ 2. Македония и Рим в начале II в. до н. э. Вторая македонская война
С окончанием второй пунической войны изменились соотношения сил в Средиземноморье. Побежденный Карфаген потерял свое морское господство и вышел из войны крайне ослабленным. Рим ценою разорения италийского хозяйства и обнищания широких народных масс добился господства в западной части Средиземноморского бассейна. Что касается восточной его части, то страны греко-эллинистического мира к этому времени переживали период ожесточенной социальной борьбы внутри каждого эллинистического государства и глубокие противоречия между ними. Среди этих государств самыми сильными оставались Македония и Сирия. Они и пытались поделить между собой влияние на Востоке. Их стремления затрагивали интересы многих стран, в первую очередь Египта, Пергама, Родоса. Особенно встревожил эти страны тайный договор, заключенный в 203 или в 202 г. до н. э. между Филиппом и Антиохом о разделе заморских [212] владений Египта. Нам не известны подробности этого договора. Полибий лишь говорит о том, что обе стороны стали подстрекать друг друга, чтобы поделить между собой владения Птолемеев. При этом, указывает Полибий, они действовали с особым бесстыдством и яростью, проявляли и жестокость и необычайную алчность. По всей вероятности, этот договор предусматривал не только разделение владений Лагидов, но и наступление на мелкие независимые государства и поэтому был крайне опасен Пергаму и Родосу. О том, что опасения последних имели достаточное основание, свидетельствует поход Филиппа V в М. Азию в 202 г. до н. э. Поход имел задачу не только разгромить демократическое движение малоазийского населения, но и укрепить в этих местах македонское господство, что было направлено прямо против Родоса и Пергама. После победы при Ладе Филипп даже начал наступление на Пергам и опустошил центр Пергамского царства. Эти действия македонского царя вызвали гнев и решимость у правящей верхушки Пергама и Родоса.
Как уже было отмечено, до конца III в. до н. э. Египет представлял еще крупную силу. Его владения включали и южную Сирию, часть Малой Азии по Эгейскому побережью и часть Фракии. Но в конце III в. до н. э. начался упадок Египетского государства, чем и воспользовались Антиох сирийский и Филипп македонский. Первый занял южную Сирию до границ Египта, а второй захватил египетские владения во Фракии до Геллеспонта, а также Карию. Но между Македонией и Сирией вскоре обнаружились существенные разногласия. Активизация Филиппа в М. Азии вызвала беспокойство в Сирии. Ее царь Антиох через своего наместника Зевкида чинил македонской армии препятствия в снабжении продовольствием, чтобы помешать ей захватить малоазийские земли.
Захват Филиппом областей Карии и завоевания его в районе Боспора очень встревожили родосцев и афинян. Родос — [213] крупнейший торговый центр Эгейского моря, тесно связанный с Причерноморьем, боялся потерять свои ключевые позиции на море; Афины опасались быть отрезанными от причерноморского хлеба. Если в первой македонской войне греческая столица сохраняла нейтралитет, не вмешиваясь в дела воюющих сторон, то сейчас, когда Филипп стал захватывать подступы к проливам, афиняне были вынуждены стать в резкую оппозицию к Македонии. Об этом свидетельствует деятельность Кефисодора, облеченного чрезвычайными полномочиями в борьбе против Филиппа. Как указывает Павсаний, Кефисодору принадлежит инициатива создания антимакедонской коалиции, в которую входили, кроме Афин, Аттал, Птолемей, этолийцы, Родос и Крит. Этот союз против Македонии был создан без участия Рима. Кефисодор обратился к нему за помощью несколько позднее, уже от лица этого союза.
Большое значение в разрешении назревшего конфликта приобретали социальные противоречия, особенно обострившиеся в греческих государствах. Так, революционное движение в Спарте привело еще в 207 г. до н. э. к захвату власти Набисом, проводившим радикальные мероприятия, конфискуя имущество богатых, освобождая рабов, включая в число граждан периэков и илотов, созывая сильное наемное войско.
По указанию Полибия, Набис «вконец истребил уцелевших противников своей власти в Спарте, изгнал граждан, выдававшихся больше богатством, чем славным происхождением, а имущество их и жен роздал влиятельнейшим людям из числа врагов их и своих наемников». Причем при распределении земли и богатств своим сторонникам Набис не делал различия между свободными и рабами.
Социальное брожение охватывает и Этолию. Здесь у власти — Доримах и Скопас. Они издали новые законы, очевидно, преследовавшие цель улучшения положения народных масс. Непосредственных свидетельств о деятельности Доримаха и Скопаса в этом направлении до нас не дошло. Но тот факт, что их деятельность вызвала резкий протест [214] богатых людей Этолии, в результате чего они вынуждены были покинуть родину, заставляет предполагать, что их мероприятия были направлены против имущих рабовладельческих кругов.
То же происходило в Беотии и других областях Греции. Волна демократического движения поднялась и на малоазиатском побережье. Об этом свидетельствуют события в Кносе, отрывочное сообщение о которых мы находим у Полибия. Полибий с ненавистью говорит о некоем Молпагоре, погубившем или изгнавшем много богатых людей, имущество которых отдавал народу.
Усиление социальной борьбы в греческих государствах и М. Азии вызвало страх и тревогу у рабовладельческой аристократии. Перед угрозой народных выступлений крупные рабовладельцы готовы были идти на любые предательства, даже на потерю своей собственной независимости. Отсюда становится понятным, почему рабовладельческая аристократия греческих государств ищет защиту от революционного напора масс во внешних силах. Рим учел эту тенденцию и умело использовал возникшие в Греции возможности для сохранения ее раздробленности и ослабления позиций Македонии. Что касается демократических элементов, то они вынуждены были обратиться за помощью к Филиппу. В этих условиях македонский царь из врага демократии превратился в ее союзника.
Такую перегруппировку греческих сил учли в первую очередь Родос и Пергам; войну с Филиппом они стремились перенести на Балканский полуостров, а потому настойчиво искали там себе союзников. Особые усилия уделял царь Пергама Аттал для привлечения на свою сторону этолийцев, обладавших сухопутной армией для борьбы с Македонией в самой Греции. Достигнуть этого удалось с большим трудом, так как этолийцы не желали нарушать своего нейтралитета. Легче и быстрее удалось противникам Македонии сговориться с Афинами. В это время Пергам установил связи с римлянами. Полибий указывает, что когда афиняне пригласили пергамского царя в Афины «для совместного обсуждения необходимых мероприятий», римские послы высадились в Пирее. Аттал начал переговоры с ними и добился, что они пойдут на Филиппа войною. Афиняне встретили Аттала и римлян торжественно. На народном собрании в присутствии представителей Родоса они постановили объявить войну Македонии. [215]
Так конфликт между коалицией мелких эллинистических государств и крупными державами — Македонией и Сирией, с одной стороны, а также обострение социальных противоречий в странах Балканского полуострова и Малой Азии, с другой, ускорили развязку войны.
При таких обстоятельствах египтяне, родосцы, Аттал обратились за помощью к римлянам. У римских рабовладельцев были свои причины вмешаться в восточные дела. Истощение средств длительной войной, финансовые и экономические затруднения вызывали особый интерес Рима к Египту. Полибий указывает, что в это время все посевы до самых ворот Рима были в Италии уничтожены противником, и римляне сильно нуждались в египетском хлебе. Это определило их желание не отдавать Египет на съедение двум крупным эллинистическим государствам. В связи с этим сенат послал М. Эмилия в Египет, чтобы принять опеку над малолетним царем. Одновременно происходили переговоры с Родосом и Пергамом. Кроме того, Рим, разгромив Карфаген — главного противника в западном Средиземноморье, стремился стать хозяином в его восточной части. Выполнить эту свою задачу без большой войны римляне не смогли, потому что им противостояли Македония и Сирия. Большая война после изнурительной борьбы с Карфагеном совсем не была популярна среди народных масс. Она не вызывалась особой необходимостью и была тяжела для утомленного продолжительной и тяжелой войной народа. Поэтому-то предложение о македонской войне было отвергнуто на первых комициях почти всеми центуриями. Чтобы повернуть общественное мнение в нужное направление, заправилы Римского государства пустили в ход фальшивки, состряпанные воинственными кругами; в них сообщалось, что Филипп не только оскорбил Рим и его союзников, но даже имеет определенное намерение вторгнуться в Италию. На новых комициях консул, прежде чем допустить центурии к голосованию, произнес пламенную речь, основной смысл которой сводился к тому, что либо Рим будет воевать в Македонии, либо Македония в Италии; война [216] же неизбежна. Только после больших усилий консула римляне приняли его предложение.
Активное настроение широких масс римских граждан, их сопротивление новым военным авантюрам подчеркивали напряженность атмосферы в Риме накануне второй македонской войны. Рим решился вступить в нее после ожесточенной борьбы в самом римском обществе между двумя влиятельными группировками рабовладельцев и в результате обострения классовой борьбы.
Крупные римские землевладельцы, объединявшиеся вокруг Кв. Фабия Максима, выступали против заморских завоеваний. Для увеличения количества рабов они ратовали за войны на землях, расположенных близко к Италии. Но эта группировка не имела в сенате большинства. Большинство состояло из сторонников активной захватнической политики. По своему составу эта группировка была чрезвычайно разношерстной. В нее входили представители развивающегося рабовладельческого хозяйства, владельцы больших земель в опустошенных областях Италии, члены разоренных патрицианских родов и «новые» люди, тесно связанные с торговыми кругами Рима. Эта группировка возглавлялась Публием Корнелием Сципионом Африканским. Ввиду разношерстности ее состава в ней почти никогда не было единства в осуществлении внешней политики Римского государства. То или иное конкретное ее решение вызывалось победой соответствующих представителей этой группировки. Поэтому в каждом отдельном случае внешнеполитических актов римского сената всегда следует учесть те конкретные силы, которые являются вдохновителями и проводниками того или иного курса внешней политики. Но при всей неоднородности группировки в ней можно усмотреть два основных течения, сущность которых рассмотрена в двух интересных кандидатских диссертациях: 1) Вайнберга «Образование провинции Азии», 2) Тупикова «П. Корнелий Сципион Африканский».
Первое течение, возглавляемое самим Сципионом, защищавшее интересы большей части римского нобилитета и торгово-денежных кругов, учитывая антивоенное настроение широких народных масс, отказывалось от политики прямых захватов и создания провинций. Представители этого течения стремились «окружить Рим кольцом зависимых государств и тем самым укрепить могущество Рима на всем Средиземноморье». Для осуществления этой цели они ратовали за оказание [217] помощи господствующей верхушке стран Средиземноморья в ее борьбе против движения эксплуатируемых масс, а также стремились усилить слабые государства за счет их могущественных соседей.
Другое течение, руководимое П. Сульпицием Гальбой и М. Валерием Левином, требовало осуществления прямых захватов, образования провинций, быстрейшего утверждения господства Рима во всем Средиземноморье. Представители этого течения проводили свою агрессивную политику без учета антивоенных настроений римских народных масс и того значения, которое играли в Средиземноморье эллинистические государства. Они пытались лавировать между последними, использовать противоречия между ними, опираться на одни эллинистические государства против других. Когда послы антимакедонской коалиции прибыли в Рим, сторонники активного вмешательства в восточные дела в сенате господствовали. Им удалось, правда, с большим трудом, уговорами и угрозами преодолеть сопротивление народных масс и принять решение о войне.
Македонии было предъявлено обвинение в нарушении условий мирного договора с Римом. Как утверждает Ливий, туда прибыли из Греции послы от союзных городов с жалобой на опустошение их полей македонскими гарнизонами и на то, что послы, отправившиеся в Македонию с требованием удовлетворения, не были допущены к царю Филиппу. Вместе с тем они узнали, что македоняне послали в Африку с большой суммой денег 4 тыс. воинов под начальством Сопатра на помощь карфагенянам.
Сенат признал необходимым отправить послов к царю и объявить ему, что подобные действия не согласны с договором. В Македонию на трех пентерах были посланы Г. Теренций Варрон, Г. Мамилий и М. Аврелий. Последний, по утверждению македонских послов, прибывших в Рим, вопреки договору, вызывал македонян на борьбу и неоднократно сражался с их военачальниками. Аврелий был оставлен на Балканах, чтобы «союзники римского народа, измученные опустошениями, насилиями и обидами, не отпали к царю». Он также доставал агентурные данные о количестве македонских войск и македонского флота, разъезжая по городам и островам, и склонял их жителей к борьбе против Македонии.
Во время этой дипломатической обработки Филипп энергично [218] и стремительно выступал против римских союзников на суше и на море. Особенно упорными были его выступления против соединенного родосско-пергамского флота у берега Малой Азии. Этот флот должен был отрезать отступление Филиппа в Европу и задержать его в Карии. После ряда побед македонские войска оказались запертыми в Баргилии, терпели нужду, недостаток в съестных припасах, вынуждены были оставаться на месте «и вести, что называется, волчью жизнь». Затруднения усугублялись еще тем, что Филипп, отрезанный от Македонии, опасался действий этолян и враждебных ему посольств, отправленных в Рим, предвидел большую битву на море. Нам кажется вполне правдоподобным мнение С. А. Жебелева о том, что набег македонского полководца на Аттику, совершенный в это время, был вызван желанием Филиппа вырваться из Азии, выйти из затруднительного положения путем отвлечения сил на Афины со стороны их союзников Аттала и родосцев. Ценою больших усилий Филипп прорвал блокаду и вернулся в Македонию. Его преследовали Аттал и родосцы, которые, прибыв в Грецию, призвали афинян соединиться вместе с ними для борьбы против македонян. Последние ожесточенно сопротивлялись, происходили частные, но довольно ожесточенные стычки. И тем не менее Филипп вынужден был отступить в пределы своей страны, где принялся деятельно готовиться к новой предстоящей войне, официально объявленной ему во время осады им города Абидоса. Еще до предъявления ультиматума Рим, как мы видели, вошел в тайное соглашение с греческими государствами.
Обращает на себя внимание тот факт, что к активным действиям римляне приступили именно во время осады и взятия Абидоса. Это были ворота в Азию, а также ворота в Черное море. Полибий указывает, что своими действиями Филипп хотел отнять у римлян имеющиеся в этом крае опорные пункты и дороги.
В защите Абидоса приняли участие воины Родоса и Пергама. Но они действовали недостаточно активно. Аттал послал на защиту Абидоса только 300 солдат, а родосцы одну квадрирему из своего флота, стоявшего у Тенедоса. Город [219] упорно защищали широкие народные массы, жестоко каравшие изменников и проводившие в жизнь такие радикальные мероприятия, как освобождение и вооружение рабов и конфискация имущества богатых рабовладельцев. Пергам и Родос предпочли поражение города победе эксплуатируемых масс. Не смогли удержать город и римляне; он был взят, а собранные жителями в одном месте их богатства, золото и серебро без всякого труда попали в руки македонян.
Когда римский посол Марк Эмилий поставил перед Филиппом ультиматум: не воевать с греками, не иметь никаких планов на царство Птолемея и дать ответ на суде за обиды, причиненные Атталу и родосцам; в противном случае он будет иметь войну с римлянами. Филипп объявил эти римские предложения дерзкими. Он выразил желание, чтобы римляне не поднимали войны, но если они это сделают, то македоняне будут «храбро защищать себя».
В 200 г. до н. э. война началась. Она вошла в историю под названием второй македонской войны.
Главными источниками для освещения событий 200 г. являются отрывки XVI книги Полибия и XXXI книги Ливия. Передача самих событий в этих источниках в основном идентична. Как видно, Ливий черпал материалы из Полибия. Приходится только отметить некоторое несоответствие в порядке событий, что затрудняет установление их хронологической последовательности. У Ливия римляне начинают военные действия раньше официального объявления войны Македонии, и Афины осаждаются Филиппом тоже раньше объявления Афинами войны Македонии. У Полибия Рим сперва объявляет войну Македонии, а затем уже начинает военные действия, и Афины решают воевать с Римом прежде чем [220] подвергаются осаде Филиппом. По Ливию, на народном собрании в Афинах, решившем воевать с Македонией, присутствуют царь Аттал и родосские послы; у Полибия, наряду с ними, на собрании присутствуют и римские послы. Есть и другие несоответствия, проистекающие от стремления Ливия представлять эти события как гуманную акцию его соотечественников, выступивших на защиту интересов своих союзников. В действительности Рим готовил агрессивную войну против Македонии, но при этом не хотел выступать в роли агрессора. Македонский царь, по выражению П. Мелони, должен был появиться в одеждах государя, провокационным образом нападающего на Римское государство, — он должен был играть роль агрессора, нападающего на Рим.
Рим начал войну с Македонией с незначительными силами. Сульпицию, которому было поручено ведение этой новой серьезной войны, представлялось право взять, сколько возможно, охотников из войск, приведенных из Африки П. Сципионом. Он отправился в Брундизий, собрал старых воинов — волонтеров из африканского войска и, отобрав суда из флота консула Т. Корнелия, на другой день по выходе из Брундизия переправился в Македонию.
Моммзен придерживается того мнения, что безрассудство собрания римских граждан было причиной того, что Рим начал македонскую войну с чрезвычайно малыми военными силами. Нич объясняет этот факт не безрассудством, а истощением Римского государства. Здесь следует учесть, что в римском народе вторая македонская война была с самого начала непопулярной, о чем ярко свидетельствуют события последующего года, когда, по утверждению Ливия, в римской армии, посланной в Македонию, начался бунт. Его подняли две тысячи ветеранов, состоявших на службе еще во время II Пунической войны; они затем были в Сицилии и, наконец, в качестве волонтеров отправились в Македонию. Ветераны указывали на то, что им пришлось идти на новую войну не по своей воле, а по принуждению. Как и в первой македонской войне, Рим имел намерения решать свои вопросы при помощи своих союзников.
Началом вступления римлян в войну с Македонией был удар союзнических войск по македонским коммуникациям в Греции, особенно в районе Эвбейской Халкиды. Этому предшествовало прибытие в Афины по просьбе афинян Г. Клавдия Центона с 20 кораблями и 1 тыс. солдат для уничтожения [221] набегов македонских войск Филокла на Аттику. Прибыв в Пирей, Дейтон предпринял экспедицию против Халкиды, где были сосредоточены главные македонские силы, отправленные Филиппом в Грецию. Неожиданным ночным нападением римляне завладели городом, сожгли царскую житницу, богатые запасы осадных орудий, перебили македонский гарнизон, перевезли на римские корабли богатую добычу. Учинив разгром в Халкиде, римский флот возвратился в Пирей. Узнав об этом в Димитриаде, Филипп отправился туда с 5 тыс. легковооруженных воинов и 300 всадников и, увидев там разрушения и пожарища, повел свои войска на Афины. Греческую столицу защищали пергамские и римские войска. Овладеть Афинами Филиппу не удалось. Но вскоре он повторил свое нападение на Аттику. В Афинах поднялось мощное антимакедонское движение. По решению народного собрания были разрушены статуи и изображения Филиппа, уничтожены все упоминания о нем и Македонии, преданы проклятию македонские цари и Македонское государство. На аттических надписях II в. были выскоблены имена Антигонидов, уничтожены македонские филы — Антигониды и Димитриады.
Рис. 11. Тетрадрахма Филиппа V.
Двухкратное опустошение македонянами Аттики в 200 г. до н. э. поставило Афины в тяжелое положение, и только [222] изменение дальнейшего хода войны оставило их в стороне от главных военных событий.
Политика римлян на Балканах дала себя знать уже на начальной стадии войны в Греции. Она заключалась во всемерном использовании военных сил союзников и привлечении на свою сторону возможно большего количества греческих государств.
П. Сульпиций, прибыв в Аполлонию весною 200 г. до н. э., до середины лета этого года не предпринял никаких более или менее решительных действий против своего врага, за исключением отправки Центона на освобождение Афин и в Халкиду и непродолжительной экспедиции консульского легата Л. Апустия к западным берегам Македонии. У Зонары это объясняется тем, что консул «долгое время хворал». Скорее всего здесь обнаруживается римская тактика выжидания, тщательное изучение борющихся сил и рациональное использование всех обстоятельств в своей борьбе.
План балканской кампании римляне строили на двух предпосылках: во-первых, на использовании варварской периферии против Македонии; во-вторых, на привлечении к борьбе старых македонских врагов в Греции, особенно этолийцев. Консул Сульпиций начал действовать в этом направлении с самого начала македонской войны. Экспедиция Апустия к границам Македонии преследовала цель разведки и подготовки почвы для связи с племенами на северо-западе, на иллирийско-дарданских границах. Апустий опустошил Доссаретию, захватил некоторые мелкие крепости, разрушил и сжег Антипатрию, взял Кодрион, Книд, затем отвёл свое войско к консулу, а сам вернулся на Керкиру, где стоял римский флот. После в римский лагерь прибыли: иллирийский царь Плеврат, сын Скердилаида, царь атаманов Аминандр, властитель дарданов Бато. Все они обещали римлянам свои услуги против Филиппа. Сульпиций дал им заверение, что он воспользуется их услугами, когда поведет свое войско в Македонию. Характерно, что консул пытался использовать эти заверения для римской пропаганды среди греков. Так, Аминандру он поручил побудить этолийцев принять участие в войне.
Для защиты своих границ Филипп отправил своего сына Персея с отрядом войск к Пелагонии („ad obsidendas augustias, quae ad Pelagoniam sunt."). Сам же он разрушил города Скиаф [223] и Пенариф, чтобы Вместе с тем Филипп стал усиленно добиваться союза с ахейцами и другими греческими государствами. Чтобы привлечь ахейцев на свою сторону, он после неудачного похода на Афины направился сначала в Мегару, затем в Коринф, а после в Аргос на экстраординарное ахейское собрание. Собрание, происходившее в 200 г. до н. э., обсуждало вопрос о борьбе с революционной Спартой Набиса. К этому времени силы ахейского союза ослабли, и Набис начал опустошительные набеги на ахейские города. Филипп, стремясь использовать социальные противоречия в Пелопоннесе, обещал ахейцам помощь в борьбе с их внутренним противником. Он даже предложил немедленно отправить македонские войска в Лаконию. За это македонский царь потребовал, чтобы ахейцы выставили необходимое количество воинов для обороны Ореа, Халкиды и Коринфа. Это означало втянуть ахейцев в войну с римлянами, на что они не пошли.
Не удалось привлечь на сторону Македонии и этолийцев, с которыми у македонян был заключен в свое время мирный договор. Филипп отправил послов к этолийцам, чтобы они с приближением римлян не изменили ему (ne gens Aetolorum stata die, quod Panaetolium vocant, futurum erat). На собрании в Навпакте македонские послы ревностно доказывали, что этолийцам не следует нарушать мира, который они заключили в свое время с Филиппом. Послами была подвергнута уничтожающей критике агрессивная политика римских рабовладельцев в завоеванных странах. После македонян, с согласия и даже по требованию римлян, выступили афиняне, которые, «испытав ужасные бедствия, с полным правом могли жаловаться на свирепые жестокости царя». Они оплакивали разорение и опустошение своей земли, напоминали все жестокости Филиппа и просили этолийцев принять участие в войне на стороне римлян, которые, «после богов, имеют наибольшую власть и силу». Римский легат, завершивший выступления послов, защищал политику Рима в покоренных землях и слишком сгущал краски при изложении несправедливостей и бесчинств македонян. Он подчеркнул, что этолийцам представляется случай опять войти в союз с римлянами против Филиппа и, таким образом, не погибнуть в этой войне. [224]
Ливий указывает, что после выступления легата этолийцы начали склоняться на сторону римлян. Только под влиянием своего стратега Дамокрита решили отложить вопрос о войне или мире до следующего собрания. Стратег решил использовать время, чтобы принять сторону того, на чьей будет военное счастье.
Таким образом, мы видим, что в 200 г. до н. э. перегруппировка сил на Балканах еще не закончилась, Македония и Рим продолжали усиленную борьбу за союзников.
На 199 г. до н. э. консулом, вместо П. Сульпиция, был избран П. Виллий, которому и поручалось продолжить войну в Македонии, принять войско от своего предшественника и по собственному усмотрению сделать дополнительный набор. Новый консул прибыл в Македонию, вероятно, летом 199 г., поэтому военную кампанию этого года открыл еще Сульпиций. Из Аполлонии и ее окрестностей он отправился в Ливку и Стуберре — к западным и северо-западным окраинам Македонии, для соединения своих сил с иллирийцами и дарданами. К Македонии с большими силами вышли Плеврах Иллирийский и Бато Дарданский. Однако воссоединения с ними римлян Филипп не допустил. Против дарданов он отправил Атенагора с легкой пехотой и большей частью конницы. Македоняне сильно потеснили их в наступательном движении. Ливий, правда, отмечает успехи римлян в Македонии. Но тот факт, что консул быстро отвел свои войска на исходные позиции, говорит о том, что стратегических успехов антимакедонские силы не достигли. Филипп, разбив вторгшихся в его страну врагов, удерживал в своих руках всю Македонию.
У Ливия оказано, что, по указанию Валерия Анциатского, консул вступил с Филиппом в битву на реке Аоосе в Эпире и разбил его. Это известие Валерия Анциатского, основанное на анналистической традиции, заслуживает мало доверия. Сам Ливий отдает предпочтение другим греческим и латинским писателям, которые считают, что «Виллий ничего замечательного не совершил и что следующий за ним консул Т. Квинкций принял войну как бы заново». Из этого можно сделать заключение, что консул П. Виллий не совершил ничего [225] замечательного и война при нем не подвинулась ни на шаг. Это был крах политики сторонников прямых захватов, который привел Рим к изменению курса восточной политики. К власти в результате этого пришла группа Сципиона. Сципионовская группировка добилась выбора в консулы и назначения главнокомандующим в македонской войне еще не достигшего тридцатилетнего возраста Тита Квинкция Фламинина, исполнявшего до сих пор только должность квестора. В 198 г. до н. э. он прибыл на театр военных действий и энергично их активизировал. Полибий называет Фламинина одним из проницательнейших римлян, обнаружившим в государственных и личных отношениях «несравненную предусмотрительность и ловкость».
В своем плане ведения войны Т. Фламинин много места уделял изоляции Филиппа и в этом достиг несомненных успехов. Еще несколько раньше, в 199 г. до н. э., этолийцы, долгое время противившиеся всем настояниям Рима начать войну с Македонией, стали воевать с ней, увидев, что римляне успешно наступают на территории самой Македонии. «Вторжение дарданов и Плеврата с иллирийцами в Македонию, — говорит Ливий, — кроме того, прибытие римского флота в Орей и то, что Македонии, помимо наводнения столькими народами, предстоит еще осада с моря, возвратили Дамокрита и этолийцев римлянам». Против Филиппа выступили даже ахеяне, давнишние союзники Македонии. В конце III в. до н. э. в Ахайе, так же как и в других государствах Эллады, развертывается жесточайшая классовая борьба, предпринимаются попытки государственных переворотов. Сигналом к этому послужило широкое социальное движение в Спарте и социальные мероприятия, проводимые Маханидом, а затем Набисом. Ахейский союз был очень обеспокоен положением дел. Македония, союз с которой так долго поддерживала Ахайя, уже не обеспечивала интересов олигархических кругов, не справлялась с революционным движением, не смогла установить «порядок» в Спарте. Даже более того, вместо того, чтобы помогать Ахайе ликвидировать страшного соседа Набиса, Филипп сам потребовал себе помощи. Это уж никак не соответствовало интересам олигархических кругов ахейского союза. И ахейский союз, озабоченный прежде всего [226] своим собственным положением, боясь развития революционного движения у себя дома, отказал Филиппу. Ахейским олигархам была нужна новая сила, более прочная и более надежная, способная установить «порядок» в Элладе, способная подавить движение народных масс. Такую силу ахейцы видели в римлянах. В среде ахейских олигархов появляется проримская партия, позиции которой все более усиливаются по мере усиления позиций римлян в Элладе и по мере вытеснения оттуда македонского царя. В конце концов позиции этой группировки усиливаются настолько, что из её рядов избирается претор союза Аристен, а руководитель промакедонской группировки Киклиад изгоняется из пределов Ахайи. Этим сейчас же воспользовались римляне и предложили ахейцам заключить с ними союз. Римляне использовали все свое дипломатическое искусство, чтобы отвлечь ахейцев от македонян и привлечь на свою сторону. Под воздействием этой пропаганды ахейцы стали возмущаться тем, что Филипп требует только себе, ничего не давая им, что он не защищает интересы своих союзников. Уже в начале войны почувствовалось охлаждение отношений между Филиппом и ахейским союзом, особенно когда союз отказался дать Филиппу вспомогательные войска. Македонского царя очень встревожило такое отношение к нему ахейцев. Он боялся их отпадения и потому пошел на уступки, обещая возвратить им некоторые города. Но римляне частью уговорами и обещаниями, частью силой сумели перетянуть ахейцев на свою сторону. В этом отношении важным событием было сикионское совещание ахейского союза в 198 г. до н. э. Оно проходило по инициативе римлян и, по существу, инспирировано ими. В это время римский флот вместе с пергамским и родосским готовились напасть на Коринф. Консул, через послов его брата, Аттала, родосцев и афинян обещал ахейцам отдать этот город, если они порвут с Македонией. Ахейцы были поставлены перед дилеммой: им угрожал опасный и беспокойный Набис, страшило римское оружие, удерживал союз с Македонией, не раз оказавшей им существенную помощь и поддержку. Как указывает Ливий, ахейцы не отдавали себе вполне отчета, чего желать и чего требовать (Quid vellent aut quid optarent). Ha [227] совещании выступали сначала римский легат Л. Калпурний, потом послы Пергама и Родоса. После них было дано слово македонским послам и, наконец, афинским. Последние должны были, по словам Ливия, опровергнуть доводы македонян. Эту свою задачу они успешно выполнили. Ахейцы выслушивали речи без особого энтузиазма. На выступления послов они обычно отвечали молчанием. Понадобились большие усилия их руководителя Аристена, чтобы склонить своих соотечественников к союзу с Римом. Переход ахейского союза в антимакедонский лагерь заставил Филиппа сделать попытку договориться с внутренними врагами ахейцев, в результате чего Аргос и Коринф остались за ним. Но демагогические заверения Филиппа, его заигрывание с демократическими силами и недолговечный союз с Набисом не давали должного результата. Приняв от него Аргос, Набис пошел на союз с римлянами. У нас нет данных относительно того, чем руководствовался Набис при заключении этого союза, по-видимому, боязнью римского оружия и стремлением расположить римлян в свою пользу. В данный момент предложение Набиса примкнуть к антимакедонской коалиции было встречено римлянами благосклонно, так как содействовало осуществлению их основной задачи в войне — сокрушить могущество Македонии. Ради заключения союза с римлянами Набис отказался даже временно от войны с Ахайей. Правда, союз этот был недолговечен. Сразу же после окончания второй македонской войны, как только у римлян развязались руки, с Набисом быстро расправились.
Все это показало, что политика, проводимая Македонией в Греции, потерпела полный крах. Македония уже не могла играть роль душителя революционного движения и стала не нужна рабовладельческой олигархии, увидевшей в римлянах силу, способную приостановить рост народного движения.
Что же касается двух других крупнейших государств Греции — Афин и Спарты, то они с самого начала македонских войн стояли на стороне антимакедонской коалиции. Правда, Спарта не принимала в этой коалиции непосредственного участия, не была союзницей римлян, но она вела активные военные действия, направленные против Македонии и ее союзников. Старый политический центр Афины и во время македонских войн играл незначительную роль. Но, обладая большими демократическими традициями в прошлом, он [228] олицетворял в антимакедонской коалиции антимакедонскую борьбу греческих городов.
Вскоре римляне восстановили против Филиппа фактически всю Грецию, острова и даже Малую Азию. Аттал воевал на стороне римлян, Антиох сохранял нейтралитет, необходимый Риму. На стороне римлян сражались также северные соседи Македонии, в частности, дарданы и меды; они постоянно тревожили Македонию. Македония со всех сторон была окружена врагами. Истощенная предыдущими войнами, она была вынуждена один на один воевать со столькими противниками. В то время, как римская армия снабжалась своими многочисленными союзниками, получала хлеб из Карфагена и Нумидии, опустошала поля противника, Македония должна была рассчитывать только на свои собственные ресурсы, не так уж богатые. Большую часть хлеба крестьяне должны были отдавать государству, поставлять в армию. Но и оставшийся хлеб не доставался крестьянам. Македонию опустошали то римляне, то дарданы. Царские житницы в Халкиде были сожжены. Римская армия пополнялась каждый год новыми контингентами, а в Македонии людей не хватало. Война разоряла македонян, подрывала развитие торговли, мешала развитию хозяйства, становилась непопулярной не только среди бедноты, но и среди знати. Постоянные военные поборы заставляют колебаться союзников, среди знати растет оппозиция. К тому же в это время Антиох усилил свои действия на востоке, грозившие потерей македонского влияния на восточном Средиземноморье.
Все это заставило Филиппа настойчиво искать мира. Пошел навстречу этим домоганиям и римский главнокомандующий. Он не был уверен, что срок его полномочий будет продлен, и, на случай его отзыва, ему хотелось закончить войну и заключить мир. При содействии эпиротов Филипп и Фламинин встретились в Эпире на реке Аоосе, но никаких положительных результатов эта встреча не дала. Римский консул потребовал, чтобы македонский царь вывел свои войска из свободных городов, возвратил убытки за разорение городов и полей; оценку других убытков должны определить посредники. Филипп ответил, что он готов возвратить те города, которые он сам захватил, но не откажется от наследственного и законного владения, переданного ему предками. Когда консул потребовал освободить Фессалию, Филипп прекратил переговоры, и война продолжалась с большим ожесточением. [229]
В этих переговорах обращает на себя внимание тот факт, что царь Македонии во имя мира идет на уступки, в то время как римляне предъявляют ему неимоверные требования, обвиняя его в том, что он сам начал эту войну. Такое поведение римского консула означало, что в 198 г. до н. э., несмотря на ожесточенную борьбу в Фессалии, соотношение сил на театре войны изменилось не в пользу Македонии. Это подтверждается и тем, что уже в конце 198 г. до н. э. имело место новое свидание Филиппа с Фламинином в Никее у Малийского залива (Локрида). Свидание превратилось в конференцию враждующих сторон, на которой ясно определились по отношению к Македонии как позиции Рима, так и его союзников. Подробное изложение этого важного события имеется у Полибия и Ливия. Заимствование римского историка у основного своего источника — Полибия — здесь обнаруживается особенно ясно. Оба они одинаково передают число участников конференции и условия, предъявленные Филиппу. Последний прибыл в Малийский залив вместе с македонскими начальниками и ахейским изгнанником Киклиадом. Имена македонских начальников Ливий опустил; у Полибия они названы: македоняне Аполлодор и Демосфен. Вместе с Фламинином в Никею прибыли: царь атаманский Аминандр, посол Аттала Дионисодор, от союзов и городов Аристен и: Ксенофонт (от ахеян), представитель родосцев наварх Акесимброт, стратег этолян Феней и многие другие государственные деятели. С. А. Жебелев предполагает, что в числе других государственных деятелей присутствовали и представители афинского государства.
Наличие основных союзников во время переговоров свидетельствовало о том, что переговорам придавалось большое значение. Активное участие государств греко-эллинистического мира и их протекции Филиппу в переговорах свидетельствуют о том, что в антимакедонской коалиции эти государства играли большую роль. Противоречия, существовавшие между ними, всегда использовались римлянами для укрепления их влияния на Балканах. Скромная делегация Македонии показывала ее изоляцию. С самого начала совещания Филипп поставил прямой вопрос: что он должен сделать для того, чтобы сохранить мир? На этот возрос римский [230] военачальник дал определенный, ясный, недвусмысленный ответ: очистить всю Элладу, возвратить римским союзникам пленных и перебежчиков, какие у него имеются; римлянам передать те местности Иллирии, которыми он завладел по заключении мира в Эпире; египтянам возвратить все города, присвоенные Филиппом по смерти Птолемея Филопатра. К этим условиям римлян присоединились еще и требования их союзников. Пергамский посол Дионисодор потребовал от македонского царя возвратить Пергаму захваченные им в Хиосском сражении пергамские корабли и их команду, восстановить ограбленные и опустошенные храмы Афродиты и Никеферий. Начальник родосского флота Акесимброт просил назад Перею, которую Филипп у них отнял, вывести македонские гарнизоны из городов, а в Геллеспонте — из Сеста и Абидоса; Перинф возвратить византийцам, освободить все гавани Азии. Ахейцы просили себе назад Коринф и Аргос. Этолийцы, так же как и римляне, требовали, во-первых, очистить всю Грецию, во-вторых, возвратить им города, раньше входившие в этолийский союз.
Требования римских союзников Филипп назвал наглыми. Они, по существу, означали ликвидацию всех территориальных приобретений Македонии на востоке Средиземноморья, в Элладе и Азии. Тем не менее в сепаратных переговорах с Фламинином Филипп, добиваясь мира, пошел на большие уступки: римлянам он обещал передать иллирийские местности, возвратить всех пленных и выдать перебежчиков, Атталу — выдать корабли и всех взятых в плен матросов, родосцам возвратить Перею, этолийцам — Фарсалу и Лариссу, ахейцам — Аргос и Коринф. Филипп желал только сохранить свои гарнизоны в Халкиде, Деметриаде и Коринфе, наиболее важных стратегических пунктах Греции. С этими предложениями союзники не согласились и потребовали, чтобы Филипп, прежде всего, исполнил общее требование и вывел свои войска из Греции отовсюду, в противном случае недостатка в поводах к войне никогда не будет. Филипп просил участников совещания не прерывать переговоров и не уничтожать надежды на мир. Наконец, он просил время для отправки послав в Рим к сенату. Римский главнокомандующий предоставил [231] македонскому царю двухмесячное перемирие, в течение которого тот должен отправить посольство в Рим. Туда же были отправлены и послы консула из числа его союзников. Римский сенат решил войну с Филиппом продолжать.
Таким образом, переговоры в Никее ничего не изменили. Противодействие греческих государств и твердые позиции римского сената сделали невозможными компромиссы. Исход войны должен был решиться на поле сражения. Противники начали готовиться к генеральному сражению. В этих условиях Филипп, особенно заинтересованный в концентрации всех своих сил, произвел набор по всем городам царства. Ливий указывает, что, в связи с истощением населения Македонии во время войн, пришлось в армию мобилизовать 16-летних юношей и выслуживших свой срок службы старцев. В армию были взяты почти все, «у кого только оставалось сколько-нибудь сил».
Рис. 12. Битва при Киноскефалах в 197 г. до н. э.
Решающее сражение произошло в Фессалии в Киноскефалах в июне 197 г. до н. э. Сначала македонская фаланга опрокинула левый фланг противника. Но, быстро продвинувшись вперед, она рассыпалась по холмистой местности и стала уязвимой; не могла устоять на правом фланге перед римскими манипулами, поддержанными этолийской конницей и слонами. Македоняне были рассеяны и потерпели поражение. Полибий говорит, что римлян пало в этой битве до семисот человек, македонян до восьми тысяч и не меньше пяти тысяч взято было в плен. Главную роль в этой битве сыграли этолийцы. В это время родосские и ахейские вспомогательные войска разбили македонскую армию при Стратоникее в М. Азии. Филипп отступил по направлению к Темпам в Македонию. Вскоре он начал переговоры с победителями. Состоялось третье свидание его с Фламинином, на котором должны были быть определены условия предстоящего мирного договора. До этого по поводу мирных предложений Филиппа консул созвал совещание союзников. Царь атаманов Аминандр высказал довольно умеренные требования и обратил внимание на то, что мир надо строить с таким расчетом, чтобы Греция и в присутствии римлян имела в себе довольно силы «отстоять свое спокойствие и свободу». Этолийцы в лице Александра и Фенея требовали уничтожения Македонского государства. На это римляне не шли. Когда Филипп на собрании всех союзников заявил, что он согласен исполнить прежние требования римлян и римских союзников, а во всем прочем полагается на усмотрение сената, Фламинин пошел навстречу домоганиям македонского царя. Он согласился заключить с царем четырехмесячное перемирие с тем условием, что Филипп заплатит ему тотчас двести талантов, выдаст заложников, в числе которых должен быть его сын Деметрий. Что касается общих переговоров о мире, македонянам разрешалось отправить послов в Рим. После этого, указывает Полибий, все стали отправлять в римский сенат посольства — одни, чтобы содействовать миру, другие, чтобы противодействовать ему.
С точки зрения Полибия, главным основанием для римского командующего искать мира с Македонией послужило известие, что Антиох с войском выступил из Сирии и держит путь на Европу. При таких обстоятельствах Филипп, ободренный [233] надеждами на сирийского царя, смог бы затянуть войну настолько, что честь завершения ее достанется другому консулу, который прибудет ему, Фламинину, на смену. Но не только сирийская опасность заставила быстро найти общий язык между вчерашними противниками — Римом и Македонией. Этого также требовало развернувшееся движение греческих государств к самостоятельности. Примером может служить борьба беотийских городов, в которых имели место случаи массового избиения римских солдат, проходивших по беотийским владениям. Когда Фламинин вознамерился воевать с ними, ахейцы заявили, что если беотийцам не будет дано мира, они вместе с ними будут воевать против римлян. Война была предотвращена. Волнения охватывали также Фокиду, Эпир, Элиду и другие греческие области. Кроме того, обострились социальные противоречия в самом Римском государстве. В Этрурии, Сетии, Норбе, Цирцее происходили восстания рабов; в Испании римляне потерпели поражение; в самом Риме усилились антивоенные настроения.
Таким образом, внутренние противоречия в рабовладельческих государствах, усиление движения угнетенных в Греции и Италии, с одной стороны, и угроза со стороны Сирии по отношению к основным участникам войны — Македонии, Пергаму, Родосу, — с другой, способствовали быстрому завершению войны.
В это время из Рима прибыло десять послов с полномочиями по устройству греческих дел и решением сената относительно мира с Филиппом. Важнейшие статьи мирного договора сохранились у Полибия и Ливия. Они сводятся к следующему: все греки в Европе и в Азии должны быть свободны и получить самоуправление. Греки, находившиеся под властью Филиппа, и города, в которых стояли македонские гарнизоны, должны быть переданы римлянам. Им же должны быть возвращены все пленные и перебежчики, выданы палубные суда, кроме пяти кораблей. Македоняне обязались уплатить тысячу талантов контрибуции, половину немедленно, половину в течение десяти лет. К этим пунктам договора Ливий сообщает еще некоторые подробности, взятые из анналистических источников. К ним относятся: не вести войн за пределами Македонии без разрешения сената, не держать вооруженными более пяти тысяч воинов и не иметь в армии ни одного слона. На царя была наложена ежегодная дань по [234] 4 тыс. фунтов серебра в течение 10 лет. В обеспечение договора были взяты заложники, в числе их Деметрий, сын Филиппа. Ливий также упоминает и о тех наградах, которые получили некоторые римские союзники. Пергаму были подарены слоны и остров Эгина, родосцам — Стратоникея и другие города Карии, которыми владел Филипп, афинянам отданы острова Лемнос, Имброс, Делос и Скирос. Халкиду и Деметриаду решено было удержать, пока не исчезнет опасность со стороны Антиоха. Здесь следует обратить внимание на то, что эти пункты договора были приняты еще на совместной конференции всей антимакедонской коалиции и выражали интересы не только Рима, но и его союзников. Поэтому приписать полностью заключение мирного договора инициативе римского сената вряд ли правильно, но также неправильно было бы умалять его роль в этом вопросе.
В результате договора греки добились полного очищения греческих городов от гарнизонов македонского царя. Македония потеряла все свои владения и сохранила лишь собственную территорию. Это было серьезное поражение. Причины его нужно искать прежде всего во внутренних процессах, происходивших в Македонии, в том кризисе, который охватил страну с начала II в. до н. э., как раз в годы второй македонской войны. К этому экономическому фактору присоединился и фактор политический, — окончательный крах олигархической политики Македонского государства, проводимой в Элладе. Традиционное антимакедонское движение греческих городов сыграло значительную роль в этом поражении Македонии.
Используя старинную борьбу греческих городов против Македонии за независимость, римляне сумели создать довольно мощную антимакедонскую коалицию. Отсутствовал единый фронт греческих государств, разобщенных между собою. В них постоянно вспыхивала вражда между собой и между различными социальными группировками внутри каждого из государств. Напуганная размахом социальной борьбы, рабовладельческая аристократия предавала интересы своей страны и шла на союз с Римом, в котором видела надежную опору сохранения ее господства. Это все не могло не ослабить силы греко-македонского мира. Именно отсутствие единого фронта греческих государств, переход наиболее сильных из них, как Этолия и Ахайя, на сторону Рима, предательство [235] Антиоха Сирийского, боявшегося усиления Македонии и объявившего нейтралитет, — все это помогло римлянам победить Филиппа. Не последнее место в этой цепи причин занимала демагогическая политика македонян, сыгравшая важную роль на последнем этапе второй македонской войны.
Рис. 13. Монета Фламинина.
После заключения мира с Македонией греки, по словам Полибия, воспрянули духом и преисполнились радости. По словам Ливия, вся Греция, пользуясь плодами мира и свободы, наслаждалась своим положением. Фламинина стали восхвалять как освободителя греков, их защитника и спасителя, его закидали венками и лентами. Выдающийся эпиграммист того времени поэт Алкей Мессенский выразил эту восторженную мысль в своей эпиграмме:
Некогда Ксеркс приводил на Элладу персидское войско,
И из Италии Тит войско с собою привел.
Но если первый стремился ярмо наложить на Европу, —
Освободить от ярма хочет Элладу второй.
На торжестве истмийских игр в 196 г. Фламинин провозгласил свободу всех греческих государств. Они объявлялись ελεύθεροι, αφρούρετοι, αφορολόγητοι, т. е. свободными от гарнизонов, от податей и могли иметь свободное государственное устройство. Как говорит Полибий, это объявление было принято с восторженным одобрением. Но «свобода», полученная [236] из рук римлян, не принесла грекам благополучия. В Греции, по выражению этолийцев, «совершается не освобождение эллинов, а лишь смена господ».
Вмешательство римлян в греческие дела имело своим следствием разрушение многих городов, обращение большого количества жителей в рабство, захват римлянами большой добычи. Три дня продолжался триумф Фламинина, римские войска везли добычу, захваченную в Греции и Македонии. В первый день несли оружие, знамена, бронзовые и мраморные статуи; во второй день — золото и серебро в изделиях, слитках и монетах: серебра — 18270 фунтов, много серебряных сосудов превосходного мастерства, много художественной бронзовой посуды и 10 серебряных щитов; 84 тыс. серебряных тетрадрахм, соответствующие 252 тыс. римских динариев; золота принесли 3714 фунтов, кроме того, щит целиком из золота и 14514 золотых монет «филиппиков». На третий день принесли 114 золотых венков — «дары» греческих государств.
Римляне пока не искали в Греции никаких территориальных приобретений и не стремились создавать там своей администрации, о чем говорит хотя бы тот факт, что после войны они вывели свои гарнизоны из Греции.
Объяснение этого факта следует искать в том, что римляне опасались восстаний греков, которые могли быть использованы побежденной Македонией, особенно Антиохом, укрепившимся в Азии и стоявшим одной ногой во Фракии. Римское господство на Балканах с окончанием второй македонской войны еще не было обеспечено. И перед лицом новой, сирийской войны Риму было выгодно, с одной стороны, умеренным договором с Филиппом стремиться использовать его как союзника в неизбежной войне с Антиохом, с другой — формальным предоставлением свободы Греции добиться ее изоляции как союзника сирийского царя. Кроме этого, объявление свободы греческих городов должно было послужить и дальнейшему ослаблению Македонии, ибо ненадежный греческий тыл предостерегал бы ее от каких-либо значительных антиримских выступлений.
Опираясь на романофильские элементы в греческих городах, римляне, вопреки желанию греков, перекраивали греческие области, ставили у руководства людей богатых, кому «дороже всего общее спокойствие и тишина». Они выступили как душители революционного движения в Греции, особенно в Спарте. [237]
Оставаясь на Балканах без преемника до 194 г., Фламинин обрушился на Набиса и потребовал от греков, чтобы они, под предлогом «освобождения» греческих городов от тирании, объявили Набису войну. При помощи аристократических сил греческих государств ему удалось победить Набиса, в 195 г. до н. э. отнять у него Аргос и другие подвластные ему города на побережье Пелопоннеса, все его владения на Крите, замкнув его только в Спарте.
Разгромив государство Набиса, Рим обрушился на демократическую Этолию, которая вскоре станет союзницей Антиоха против римлян. Одержав победу во второй, македонской войне и укрепив свои позиции в Греции, Рим должен был заступить там место Македонии.
Как по поводу т. н. первой македонской войны, так и по поводу второй македонской войны среди ученых нет единого мнения. Одни полностью отрицают наличие у Рима агрессивных устремлений в отношении Востока. К ним относится, в первую очередь, Моммзен, окрестивший «тупоумной недобросовестностью» всех тех историков, которые не хотят признавать, что в то время «Рим вовсе не стремился к владычеству над государствами Средиземного моря». Отрицает агрессивные намерения Рима в этой войне и М. Олло. Другие ученые, как например Валек, наоборот, считают возникновение второй македонской войны результатом сознательной планомерной империалистической политики Рима. В том и другом случае не берутся во внимание роль восточных государств, противоречия в эллинистическом мире, обострение социальной борьбы в эллинистических государствах. Единственной движущей силой в этом военном конфликте признается Рим. Безусловно, такая позиция ученых не может быть признана правильной. Однако мы не можем разделить и ту точку зрения, которая объясняет события, связанные со второй македонской войной только противоречиями между эллинистическими государствами, умаляя роль Рима и тех противоречий, которые происходили в самом Римском государстве. Правильный взгляд на этот вопрос высказан А. Б. Рановичем, который видел причины второй македонской войны в совокупности как социальных и политических противоречий в эллинистическом мире, [238] так и в Риме. Хотя Рим вступил в борьбу на Востоке как союзник эллинистических государств, Римское государство имело свою внешнюю политику, которая и определяла ее участие в судьбах восточного Средиземноморья.
Анализ хода войны, всех ее перипетий не дает нам права считать, что основные стратегические и тактические цели римской армии диктовались военной слабостью римлян, у которых будто бы не было самостоятельного плана войны, начавшейся в Греции, только потому, что Рим вмешался в среду боровшихся и соперничавших между собою государств.
О том, что римляне вслед за окончанием войны с Ганнибалом решили воевать с Филиппом, свидетельствуют следующие факты.
1) На собрании этолийцев в Навпакте в 200 г. до н. э. римский посол сказал, что поскольку римляне были заняты пунической войной, они прекратили войну с Филиппом. Теперь же, окончив эту войну, «со всеми нашими силами наляжем на Македонию». 2) Римляне стремятся дипломатическим путем изолировать Антиоха сирийского от македонского царя, а от Египта добиться согласия на невмешательство в греко-македонские дела. 3) Римский сенат отправил в восточные воды претора М. Валерия Левина с 38 кораблями для наблюдения за действиями Филиппа. 4) Во время никийской конференции в 198 г., когда шел вопрос о заключении мирного договора Рима и его союзников с Филиппом, Тит Фламинин подчеркнул, что ни одно из обсуждаемых здесь условий не может быть принято без утверждения сената. И действительно, только после того, как сенат принял решение не прекращать войны, она продолжалась. 5) Ливий прямо заявляет, что Аттал и родосцы «уступили римлянам славу вести войну с Филиппом и окончить ее». Консул Фламинин решил все по собственному усмотрению. Рим ни в коем случае не хотел усиления в Греции какого-либо одного государства за счет другого. Поэтому Этолия, выразившая желание стать гегемоном в Элладе, была обделена. Македонии же оставлены силы в такой мере, что она не могла вести самостоятельной политики. Во всемерном ослаблении греческих городов Рим видел путь к полному завоеванию Греции. [239]
Как видим, Рим имел свои планы и свои цели на Балканском полуострове. Чтобы стать хозяином восточной части Средиземноморья, он стремился сокрушить Македонию, для чего военным вмешательством и с помощью дипломатических интриг удачно использовал противоречия внутри греко-эллинистического мира.
§ 3. Разгром Македонии Римом. III македонская война
Македонские войны в конце III и начале II в. до н. э. имели довольно тяжелые последствия для Македонии и Македонского государства. Постоянно вторгавшимися воинственными северными соседями, в особенности дарданами, были разорены северные области страны. Оказались разрушенными многие деревни и города, опустела казна, ослабло хозяйство. В результате второй македонской войны особенно сильно пострадала Фессалия, главнейшая житница Македонии. Ее опустошали этолийцы, атаманы и римское войско. Множество фессалийских городов было разграблено, разрушено и сожжено. Но чуть ли не более всех потерпела эта плодородная долина от отступавшего Филиппа, который решил ничего не оставлять врагу. Ливий говорит, что «от врагов они не могли потерпеть ничего худшего, чем терпели от союзников». По договору 196 г. до н. э. Фессалия отошла к этолийцам.
Постоянные войны сократили число свободных общинников, что не могло не отразиться на состоянии сельского хозяйства. Огромные пространства земли оказались заброшенными, необработанными. Пустели и города. Концентрация значительного количества земли в руках немногих собственников имела своим следствием социальное расслоение в городах. В противовес придворной служилой аристократии начинает выдвигаться землевладельческая знать, заинтересованная в ведении интенсивного хозяйства. Война с Римом, разорявшая Македонию, этому не способствовала. Среди македонской знати появляются сторонники римлян, возникает оппозиция против македонского царя. Оппозиционеры выступают против жестокости Филиппа и алчности его приближенных, среди которых особенно выделялся Гераклид. Ему Филипп часто поручал наиболее грязные, коварные операции против своих противников. О наличии оппозиции среди [240] македонской знати говорит и тот факт, что Филипп преследовал многих знатных македонян, во главе которых были Адмет, Пиррих и Сам. Филипп не только казнил участников этой оппозиции, но долгое время преследовал и их семьи, чтобы не оставлять будущих возможных мстителей. Жестокость Филиппа еще более увеличила число врагов царского двора. Неудачи Македонии в войне с римлянами усилили всеобщее недовольство и укрепили силы оппозиции настолько, что Филипп стал бояться государственного переворота. Наличие в македонском обществе двух противостоящих друг другу группировок: служилой знати, заинтересованной в постоянных войнах, и земледельческой, заинтересованной в развитии хозяйства, и постоянная борьба этих группировок ослабляли Македонское государство. Положение усугублялось еще и тем, что военное поражение Филиппа вызвало активизацию местной племенной знати, в результате чего от Македонии отпали ее некоторые пограничные области.
Многочисленные войны, которые приходилось вести Македонскому государству, убыстряли и углубляли процесс кризиса полисной системы и рабовладельческого производства, который на протяжении IV—III вв. до н. э. развивался в Элладе, а с начала II в. до н. э. захватил и Македонию. Войны способствовали увеличению количества рабов в стране, свободный труд постепенно вытеснялся. Хозяйства общинников разорялись. Разорялись от тяжелых налогов мелкие крестьяне, ремесленники и торговцы. Из производства стали выбрасываться тысячи свободных производителей, составивших паразитическую массу люмпен-пролетариев, живших за счет общества.
В своей послевоенной внутренней политике Филипп предпринял для укрепления Македонии ряд мероприятий. Одной из важнейших проблем в Македонском государстве оставалась проблема роста населения, количество которого в стране, как мы уже говорили, резко сократилось. Еще во времена союзнической войны Филиппу приходилось отпускать македонян из армии для уборки урожая, что безусловно говорит о недостатке свободных рабочих рук, о малочисленности населения. Мало было жителей и в городах. Как было сказано, еще в начале македонских войн Филиппу пришлось заняться заселением центральных областей Македонии, а именно Эматии, куда были переселены жители приморских городов; покинутые же города заселялись фракийцами и иллирийцами. Филипп продолжал эту политику и позднее. В Македонию [241] вновь вливается большое число фракийских поселенцев. Сильно опустошенные южные и центральные области Македонии заселялись жителями из приморских городов и большим количеством фракийцев. Постоянные переселения македонского населения вызвали сильнейшее недовольство, особенно со стороны жителей приморских городов, переселенных в центральную часть Македонии.
Рис. 14. Монеты Филиппа и Персея.
Филипп увеличил доходы своего государства, установив новые налоги на землю, ввел пошлины на ввозимые морем товары, возобновил разработку старых рудников и открыл во многих местах новые. Большим налогом он заставил жителей принять участие в выработке монет и увеличить возможность выплаты подати благодаря чеканке собственных [242] монет. При Филиппе V чеканка македонских монет проводилась интенсивно и в довольно широких размерах. Не удовлетворяясь этим, после конференции в Темпе в 187 г. до н. э. он отправился в Фессалоники и там предоставил права чеканки монет наиболее важным городам своего царства. Такие права получили Фессалоники, Пелла и Амфиполь, а затем эти права распространились на пять округов Македонии, тесно связанных с областями разработки рудников. В 185 г. до н. э. был даже введен новый тип монет — круглый щит или шлем. С этим типом в Эдонки печатались серебряные монеты вплоть до первых лет царствования Персея. Все это он сделал прежде всего для того, чтобы добиться благожелательного отношения к себе у этих городов и округов. Но у него была и другая цель: получить от них реальную [243] непосредственную помощь в разработке рудников и увеличении количества находящихся в обращении монет. Благодаря этим мерам снова наполнилась государственная казна, царские житницы — хлебом. По утверждению Ливия, Филипп «изо всех сил старался увеличить могущество своего государства».
Рис. 14а. Монеты Филиппа и Персея.
Большое значение в деле восстановления хозяйства Македонии и ее военной мощи имели северные области, менее затронутые разлагающим действием кризиса рабовладельческого производства, и Фракия. На севере была набрана новая армия. Фракийские области были постоянным людским резервом Македонии для ее армии.
Богатые фракийские области, лежащие к северу от Македонии, с давних пор привлекали внимание завоевателей, особенно как плацдарм для завоевания македонских, а затем и греческих земель. Эти области поэтому не раз становились объектом завоеваний, ареной многочисленных войн. Во II в. до н. э. фракийцы оказались этнически более сплоченными, чем македоняне. По своему экономическому развитию они отстали от последних, но именно в силу этой отсталости и оказались к началу II в. до н. э. более сплоченными. Основу фракийского хозяйства продолжало составлять общинное землевладение. Крестьяне-общинники являлись основными производителями как в сельском хозяйстве, так и в ремесле. Правда, у фракийцев были и рабы, но рабство не достигло здесь, как и в более поздние времена, своего классического развития. Ряд фракийских племен находился еще на стадии разложения первобытно-общинных отношений. Их многочисленные военные дружины часто составляли отряды наемников в разных армиях, в том числе и в армии соседней Македонии. Фракийская конница продолжала пользоваться большой славой. Для Македонии Фракия была особенно важна еще и потому, что она находилась в тылу Македонского государства. Поэтому македонские цари всегда проявляли интерес к тому, чтобы иметь во Фракии союзника. Филипп V стремился покорить Фракию, но безуспешно. Тогда он сделал все, чтобы сохранить с Фракией дружественные отношения. Она стала резервом Македонии, ее наиболее верным и могущественным союзником. [244]
В своей внешней политике Филипп старался удержаться от новой воины с римлянами, чтобы залечить раны после поражения при Киноскефалах. Поэтому он не выступил на стороне Антиоха и этолийцев. Он даже заискивает перед римлянами, посылает в сенат поздравления по случаю побед над Антиохом и просит позволения возложить венок из золота в 100 фунтов весом в храме Юпитера. За это римляне вернули Филиппу заложников, в числе которых был и его сын Деметрий, простили остатки контрибуции, обещали расширение территории.
Филипп помогает римлянам против Набиса, а затем и против Антиоха. Правда, этой войной Филипп воспользовался как предлогом, чтобы вновь вмешаться в дела Греции и хоть немного поправить свои собственные дела. Воспользовавшись тем, что римляне, занятые вначале сирийской войной, затем испанской, не обращали на Македонию особенного внимания, Филипп постарался вернуть себе часть своих прежних владений в Элладе. Ему удалось захватить Атаманию, а затем, с позволения римлян, Деметриаду и ряд других городов. Но произвол царских чиновников вызвал восстание в Атамании. Этим воспользовался Аминандр и вернул себе царство. Тогда Филипп захватил ряд городов на фракийском побережье, в частности Эн и Маронею, и ряд городов Фессалии. Отправленные в Македонию для расследования дела римские уполномоченные потребовали от Филиппа ограничиться старыми пределами Македонии. Раздраженный Филипп с помощью своих сторонников фракийцев устроил в Маронее страшную резню. Он привлек на свою сторону и галлов-скордисков, осевших во Фракии. Готова была разразиться новая война. Но сил у Филиппа было еще недостаточно. Ему пришлось отправить в Рим Деметрия для переговоров. На открытый конфликт Филипп еще не решался, стараясь подготовиться как следует. Однако, говорит Ливий, он никогда не переставал собирать военные силы во время мира, чтобы воспользоваться ими для войны, как только представится случай. И действительно, подготовка шла чрезвычайно серьезная. Была введена налоговая система, с новых рудников поступали большие доходы, казна снова [245] наполнилась. Появились деньги для оплаты наемников. На севере была набрана новая армия, в которую входили и фракийцы, обученная по всем правилам военного искусства. Накоплено вооружение. Под боком была Фракия, откуда македонский царь мог постоянно пополнять свою армию. Страна оправилась и вновь приготовилась к войне.
Полибий указывает, что Филипп хотел начать последнюю войну против римлян и для этого уже закончил все приготовления. Его смерть в 179 г. до н. э. помешала осуществлению этого намерения. Ставший во главе царства Персей ревностно продолжил политику своего отца.
Однако благополучие Македонского государства было весьма относительным. Увеличение налогов и торговых пошлин всей тяжестью ложилось на плечи свободных общинников — мелких крестьян и торговцев. Это еще больше углубило кризис. Разорение мелкого крестьянского хозяйства и ремесленников превращало в люмпен-пролетариев большие массы производителей, грозивших сомкнуться с рабами. Кучка богатых рабовладельцев, подкупами и подачками склоняя на свою сторону толпы бродяг, руководила делами в городе. Рост люмпен-пролетарской массы обострял социальные противоречия в македонском обществе. Обострение социальной борьбы в греко-македонском мире накладывает свой отпечаток на весь ход третьей македонской войны. В некоторых областях Греции социальные отношения становятся настолько накаленными, что выливаются в настоящие восстания. Примером этого может служить Этолия, в которой огромных размеров достигло ростовщичество, ставшее причиной задолженности этолийской бедноты, увеличения количества должников. В Этолии разгорается ожесточенная борьба между имущими и неимущими. Дело доходило до настоящих войн, сопровождавшихся всевозможными жестокостями. Вмешательство римлян не изменило положения. «Взаимная ярость этолян, казалось, приведет народ к гибели путем истребления друг друга», — говорит Полибий. Этолийцы даже обращались за помощью к Персею, чтобы он помог им прекратить «внутренние раздоры». Подобные же явления происходили и в других областях Греции, в частности, в Фессалии и Перребии. Задолженность населения достигла здесь огромных размеров. Рост долгов вызывал постоянные [246] волнения. Беднота требовала отмены долговых обязательств. Дело доходило до открытых восстаний. При таких обстоятельствах богатые рабовладельцы, ростовщики были вынуждены обращаться за помощью извне, в частности в Рим. В Перребию, например, для разрешения внутренних неурядиц сенат направил Аппия Клавдия. Но, тем не менее, пришлось сделать значительные уступки бедноте, чтобы не доводить дело до крайнего напряжения. Аппий Клавдий облегчил долговые обязательства, выросшие от чрезмерно высоких сумм, и уплату долгов разложил на десять лет. Сходные явления происходили и в Македонии, где самым крупным ростовщиком являлось государство, что подтверждает тот факт, что несколько позднее Персей простил долги государственным должникам. Их было, по-видимому, достаточно много, и они составляли значительную силу в Македонии, если Персей, прощая долги, стремился заручиться их поддержкой.
Положение осложнялось еще и тем, что к социальной борьбе примешивалась и тесно переплеталась с ней борьба проримской и промакедонской группировок. Борьба эта ведется не только в греческих городах, но и в самой Македонии, где еще во время второй македонской войны появляется группировка, враждебно настроенная по отношению к царскому двору и искавшая союза с Римом. Чрезвычайно важен тот факт, что участниками этой оппозиции были знатные македоняне. Группировки имели своих вдохновителей при царском дворе. Проримская возглавлялась Деметрием, брачным сыном Филиппа, другая — антиримская, ставившая своей целью усиление Македонии, возглавлялась Персеем, незаконнорожденным сыном царя. Победила группировка, возглавляемая Персеем, убившим своего брата Деметрия еще при жизни отца. Ливий прямо указывает, что все те македоняне, которые с ужасом смотрели на угрожавшую войну с римлянами, видели в Деметрии надежду, как бы орудие мира. Сам Филипп был оскорблен большим стечением к нему македонян, и с негодованием видел, что еще при жизни его образуется другой двор. Деметрии, побывав в Риме в качестве заложника, а затем и македонского посла, прямо высказывал свои проримские симпатии. Ему были предъявлены Персеем обвинения в измене, в стремлении физически устранить отца и достигнуть престола, в шпионаже в пользу римлян. Хотя Персей в своих обвинениях брата не подчеркивает политического [247] характера этого конфликта, но все его поведение и действия против Деметрия и его сторонников как раз указывали на то, что здесь дело было не только в спорах о престолонаследии. В своем обращении к отцу Персей указывает что пока будет жить Филипп и он сам, римляне не сумеют захватить Македонию. Но большинство знати надеется получить все почести и богатства от римлян и от того, кто у них имеет больший вес. За Деметрия — римляне, за него все города, освобожденные из-под власти Филиппа, за него жители Македонии, сторонники мира с римлянами. В свое оправдание относительно связей с римлянами Деметрий не привел никаких доказательств. Он только подчеркнул, что в случае войны с ними станет их врагом. Сам Филипп признал тесную дружбу Деметрия с римлянами подозрительной. Он стал удалять его от государственных дел, а Персей чинить ему козни. Наветы Персея на брата достигли цели. Филипп согласился на убийство своего младшего сына. В Гераклее ему дали яд и затем задушили коврами. Со смертью Деметрия римская партия при македонском дворе лишилась главной опоры. Однако своей деятельности она не прекратила.
Таким образом, борьба двух направлений — проримского и промакедонского — особенно нарастает в период между II и III македонскими войнами, чем умело пользовался Персей. В это же время в греческих городах широко поднимаются антиримские настроения; их учитывал македонский царь. В противовес всем прежним македонским царям, Персей встал на сторону не олигархии, оплотом которой до сих пор была Македония, а демократических сил. Аристократия, нуждавшаяся в сильной власти, способной подавить народные восстания, стояла за Рим, наоборот, демократические элементы поддерживали Македонию, боровшуюся против Рима. Ливий совершенно определенно говорит, что «чернь» во всех государствах стояла на стороне Персея и македонян. Знать же больше склонялась на сторону римлян.
Когда перед греческими государствами снова встал вопрос, на чьей стороне они будут в предстоящем конфликте между Македонией и Римом, началась ожесточенная борьба между сторонниками того и другого направлений. Особенно продолжительная борьба шла в Беотии. Популярность Персея, все увеличивавшаяся благодаря его демагогический политике заигрывания с демократическими элементами и [248] обещания всюду отменить долговые обязательства, дала вначале перевес промакедонской партии, и Беотийский союз заключил с Персеем дружественный договор, текст которого был выставлен в Фивах, на Делосе и в Дельфах. Боязнь римского могущества заставила, однако, беотян, как только в Беотии появились римские послы, снова принять сторону Рима. Но волнения продолжались и после, и только в результате долгой борьбы Беотия окончательно примкнула к римлянам. После вмешательства римлян в Фессалии, Эпире и Этолии победили сторонники проримской партии. Колебались даже ахейцы, которых удержала лишь боязнь римского могущества. В Македонию обычно бежали рабы из Ахайи. Письмо Персея с обещанием собрать всех беглых рабов из Ахайи и вернуть их прежним владельцам было встречено собранием ахеян одобрительно. На собрании разгорелись страстные прения, и среди ахеян у Персея появились сторонники.
Продолжается ожесточенная борьба и в самой Македонии. Число сторонников римлян среди македонской знати все увеличивается. Даже в наиболее ответственный момент, когда Македония решала вопрос о войне с Римом, когда решалась судьба Македонского государства, среди македонской знати не оказалось единогласия. Сторонники Рима предлагали даже отдать часть своих владений, платить дань, лишь бы сохранить мир с могущественной державой. Не надеясь на верность и поддержку македонской знати, не заинтересованной в войне с Римом, Персей был вынужден обратиться к демократическим силам страны. Как уже сказано, он простил долги государственным должникам и отпустил из тюрем «государственных преступников». Этими мерами он привлек на свою сторону беднейшие массы Македонии. Ту же политику привлечения демократических элементов Персей проводил и в отношении греческих государств, надеясь таким способом обеспечить себе будущих союзников в готовящейся войне с Римом. Он издает указ, в котором приглашает в Македонию всех, кто бежал от долгов, кто был приговорен к изгнанию по суду, кто покинул отечество по обвинению в оскорблении царского достоинства. Вернувшимся было обещано не только прощение, но и обратное получение потерянного при изгнании имущества. Указ этот был выставлен на острове Делосе, в Дельфах и в Коронее. [249]
Рис. 15. Тетрадрахма Персея.
Привлекая при помощи демагогической политики на свою сторону бедноту, Персей даже делал попытки произвести в некоторых областях Греции политические перевороты, чтобы обеспечить приход своих сторонников к власти. При его прямом вмешательстве начались волнения в Фессалии и Перребии; там он обещал уничтожить долговые обязательства. И здесь мы имеем вполне определенное указание на то, что Персей надеялся, при помощи преданной ему толпы должников, стеснить оптиматов. Большинство греческих государств отдавало Персею предпочтение перед Эвменом. А. Никитский отмечает, что «простой народ вообще стоял за Персея». На эти действия Персея обращали особое внимание римляне, выставляя их как одну из причин третьей македонской войны. В Дельфах, по приказу римлян, был поставлен специальный камень с надписью, перечислявшей все «злонамеренные действия Персея против римлян и греков».
Таким образом, мы видим, что Персей во всей своей политике проводил линию поддержки демократических элементов в македонских и греческих городах. Богатые рабовладельцы, стремившиеся к расширению своих хозяйств и торговых связей, вовсе не были заинтересованы в войне, тем более с таким могущественным государством, как Рим. К тому же крупная землевладельческая знать Македонии с завистью смотрела на положение олигархов в греческих городах, обладавших гораздо большей, чем она, самостоятельностью. Верхушка македонской аристократии, не надеясь на победу [250] в войне с Римом, обращалась в сторону врагов, надеясь у римлян получить ценою своей измены почести в будущем.
То, что монархическое государство, бывшее до сих пор оплотом реакции на Балканском полуострове, стало поддерживать бедноту, неимущих, демократические элементы, противоречило самой сути македонской монархии. Поэтому, как только начались тяжелые испытания, союз этот не выдержал.
Готовясь к войне, Персей старался приобрести как можно больше союзников или, по крайней мере, сочувствующих. Кроме демократических сил Греции и Македонии, он пытался привлечь на свою сторону как варварскую периферию, так и некоторые государства Востока. На службе у Персея состояли бастарны, певкины и другие германские племена. Фюстель де Куланж указывает, что Персей хотел объединить вокруг себя Восток и все силы повернуть против Рима. Политика Рима на изоляцию Македонии не достигла цели; римские посольства на Востоке не смогли получить желаемых результатов. В ответ на эти домогания одни восточные монархи проявляли нейтралитет, другие высказывали свои симпатии к Персею. Не все удалось и Персею. Так, он стремился склонить к себе бастарнов, предлагая им перейти через Дунай и поселиться в Дардании. Он надеялся получить в их лице себе союзника в будущей войне с Римом и уничтожить чужими руками своего давнего врага — племя дарданов, часто тревожившее Македонию набегами. Но предприятие Персея не удалось: бастарны были разбиты дарданами, а на обратном пути многие из них погибли при переправе через Дунай. Тогда Персей покорил долопские племена. Он склонил на свою сторону иллирийского царя Гентия, который начал готовиться к войне с римлянами. На стороне Македонии стоял царь одрисов фракиец Котис. Котис II, сын Севта IV, был тогда самым могущественным из фракийских вождей и владетелем всей восточной Фракии — от македонской границы на Гебре (Марица) до усеянного греческими городами побережья. Полибий говорит, что личность Котиса соединяла военную храбрость с телесной красотой; он отличался от фракийцев своим благородным характером, трезвостью [251] ума и талантом. Поняв, какая опасность от Рима грозит Македонии и Фракии, Котис решил помочь Персею в его борьбе с римлянами. В лице Котиса мы видим позднее самого надежного союзника Персея в борьбе с римлянами. На фракийские отряды македонский царь особенно надеялся.
Путем династических браков Персей укрепил связи с Сирией и Вифинией. По Ливию, Персей тогда пользовался большим влиянием среди самих царей. Он женился на дочери сирийского царя Селевка IV Лаодике, руки которой он не просил, а его сестра выдана замуж за Прусия, по его настоятельным просьбам. Особенно брак Персея с представительницей сирийского царского дома явился выражением возобновляющегося сближения обеих держав. Сближению Македонии и Сирии способствовал и Родос, о чем свидетельствует тот факт, что родосцы с большой пышностью проводили невесту Персея в Македонию и благосклонно приняли у себя македонских послов. В свою очередь македонский царь, укрепляя связи, выдал родосцам на сооружение кораблей большое количество корабельного леса и подарил золотой головной убор каждому из гребцов, которые проводили к нему его невесту Лаодику. Не последнее место в сближении Македонии с некоторыми восточными государствами занимали обострившиеся противоречия между этими государствами, в частности, противоречия Родоса с Ликией, заставившие последнюю обратиться за помощью к Риму.
Полибий указывает, что «Персея все почитали способным оправдать наилучшие надежды». Он стал центром антиримских интересов на Востоке; его имя было у всех на устах.
Причину такой популярности Персея следует видеть прежде всего в общей ненависти к римлянам, все более открыто и беззастенчиво вмешивавшимся во внутренние дела греческих государств, насаждавшим свою политику и проводившим захватнические планы. На Персея смотрели как на возможного освободителя Греции.
Учитывая удобную обстановку, Персей начал осторожно переходить к активным действиям; он выступил с войском против некоторых долопских племен, которые не хотели ему повиноваться и склонялись к римлянам. Покорив Долопию, Персей с войском прошел через территорию греческих [252] государств в Дельфы к дельфийскому оракулу. Появление его с войском в центре Греции вызвало настоящий переполох. По его собственному объяснению, он прибыл туда для жертвоприношения. В ахейском собрании Калликрат посчитал нужным обратить внимание на это usurpatio itineris. Поход Персея особенно тревожил римлян. Они не без основания видели {...} На территории Македонии нашли себе приют убийцы иллирийского царя Арфетавра, также союзника римлян. На основании такого факта можно обоснованно предполагать, что убийство это произошло не без вмешательства Персея. Македония обменялась также посольствами и с Карфагеном. Антиримская ориентация Карфагена заставляла Персея искать связей с этим государством.
Помимо активной дипломатической подготовки, велась и внутренняя военная подготовка: запасали оружие и провиант. В царских житницах хранились рассчитанные на 10 лет запасы хлеба, накоплены были значительные запасы денег. При Персее интенсивно велись розыски новых мест добычи металлов, а рудники Македонии, существовавшие раньше, работали на полную мощность. Благодаря этому, а также увеличению налогового бремени Персей накопил большие запасы серебра и золота, часть которых впоследствии попала в руки римлян.
В нашем распоряжении имеются данные о 6000 талантов серебра и золота, найденных римлянами в царских сокровищницах. Это подтверждают также сведения о большой добыче, доставленной в Рим Эмилием Павлом. Македония имела тогда большую и хорошо обученную армию. Ливий указывает, что в свою армию Персей набрал 30 тыс. пехотинцев и 5 тыс. всадников. Денег, помимо ежегодных доходов с царских рудников, у него накопилось столько, что он мог в течение десятилетия выдавать жалование не только своим [253] войскам, но и 10 тыс. наемников. В свои арсеналы Персей собрал оружие на три таких войска. Фракия должна была служить ему постоянным источником новых военных пополнений.
Если судить по этим данным, то можно сделать заключение, что Македония хорошо и надежно подготовилась к войне с Римом, и римлянам пришлось бы встретиться с сильным противником во главе с мощной антиримской коалицией. Но на самом деле вышло совсем иначе. По меткому выражению итальянского историка П. Мелони, были лишь созданы иллюзии, что наступает период экономического процветания Македонии и политического спокойствия.
При всем казавшемся внешнем благополучии Македония раздиралась внутренними противоречиями, вызванными углублением кризиса рабовладельческого производства. Несмотря на волнения и антиримские настроения в греческих городах, последние боялись силы римского оружия и остерегались выступить на стороне Македонии. Такие настроения поддерживала и проримски настроенная знать, надеявшаяся при поддержке Рима укрепить свое положение в собственных государствах и усмирить народные массы.
Не благоприятствовала Македонии и международная обстановка. Вифинский царь Прусий держался нейтралитета. Оставалась нейтральной и Сирия. Пергамский царь Эвмен, каппадокийский Ариараф выступили на стороне Рима, боясь нового усиления Македонии и надеясь на римскую поддержку в собственных делах. К ним присоединился и Массиниса, которому была выгодна дружба с Римом. Иллирийский царь Гентий колебался. Антиоху было не до Македонии. Только царь одрисов Котис, надеявшись своей поддержкой Персея задержать проникновение римлян во Фракию, по-прежнему стоял на стороне Македонии. Поэтому к началу войны Македония оказалась почти в изоляции. Эту неблагоприятно складывавшуюся обстановку видел и сам Персей; он соглашался дать любое удовлетворение, как только в Македонию [254] стали переправляться римские войска, а затем вступил в переговоры с послом Марцием.
Рим к войне еще не был готов. Поэтому сенат, чтобы выиграть время для подготовки к войне, послал к Персею послов Филиппа Марция и Г. Атилия, чтобы они заключили перемирие, т. к. месяцем раньше союз с Македонией официально был разорван. По возвращении в Рим послы доложили на заседании сената об исполнении возложенного на них поручения, причем особенно хвалились тем, что, заключив перемирие и подав ложную надежду на мир, они провели Персея. Ливий указывает, что сенат большинством голосов одобрил такой образ действий. Из Македонии прибыли послы; им была дана аудиенция в сенате. После выступления послов в сенате «им было объявлено, чтобы они оставили Рим немедленно, а Италию в течение 30 дней».
Сенат предписал консулу П. Лицинию назначить в возможно непродолжительном времени сбор войскам для похода на Македонию. Ливий подчеркивает, что набор консулы произвели с гораздо большим старанием, чем прежде. П. Лициний набирал в войско также старых воинов и центурионов, и многие, зная, что служившие в первую македонскую войну и в Азии за время войны с Антиохом разбогатели, записывались добровольно.
Персей, узнав от послов, вернувшихся из Рима, что у него отнята последняя надежда на мир, созвал в Пелле военный совет. Совет принял решение вести войну с Римом, «...сын Филиппа, Персей, не начав войну вследствие новых причин, как бы продолжил войну, оставленную по наследству отцом...»
Юстин указывает, что для ведения этой войны римляне набрали войск даже больше, чем для ведения пунической войны. Для укрепления позиций проримских группировок во все греческие государства отправлялись римские послы. Делалось это в силу насущной необходимости; многие греческие государства принимали сторону римлян только после их серьезного вмешательства. Особенно большое снимание уделяли римляне положению дел во Фракии, северного соседа Македонии, ее важного стратегического плацдарма. Римляне [255] стремились склонить некоторые племена на свою сторону, задабривали послов, действовали подкупом.
Война для римлян имела одну цель — окончательно сокрушить Македонию, своего давнишнего врага и соперника, мешающего римлянам прочно утвердиться на Балканском полуострове и в Азии. Повод для войны нашли быстро: Персею было предъявлено огромное количество обвинений; оправдания не признавались достаточными, так как война была решена бесповоротно.
В 171 г. до н. э. консул П. Лициний Красс с 30-тысячной армией переправился в Грецию. Римский флот подошел к берегам Колхиды, где соединился с флотами Родоса, Пергама, Гераклеи Понтийской и другими. Началась третья македонская война.
Уже с самого начала войны стало ясным, насколько непрочным было положение Македонии. Война еще более углубила, обострила внутренние противоречия. Она потребовала новых жертв со стороны малоимущей части населения, особенно со стороны крестьян. Увеличились налоги, все излишки хлеба забирались государством для поставок в армию. Всей тяжестью ложилась на малоимущих крестьян и транспортная повинность. Крестьяне должны были предоставлять подводы для перевозок метательных орудий и снарядов, для подвозки провианта войскам. Крестьянское хозяйство вновь лишалось рабочего скота и рабочих рук, крестьянские поля оставались необработанными. Обострились и социальные противоречия. Подняла голову оппозиция. Даже среди военачальников не было единства, и это особенно отрицательно отразилось на ходе военных действий.
В первый год войны между римскими и македонскими войсками происходили мелкие стычки, пока, наконец, в Фессалии, при Лариссе, не произошло крупного сражения, в котором македонская конница разгромила римскую. Персею помог Котис, послав ему 1 тыс. конницы и столько же [256] пехоты. Одрисы составляли 1/4 всей конницы Персея. Консул Публий Лициний Красс был полностью разбит; Ливий указывает, что фракийцы убили многих римлян и их отсеченные головы надели на копья. После битвы Персей и Котис отошли к Фессалоникам на зимние квартиры. Одержав победу над римлянами, Персей не воспользовался ею в должной мере. Он упустил удобный момент, когда вообще мог разгромить все римское войско. Вместо того, чтобы развить дальнейшее наступление, он дал римлянам возможность уйти и укрепиться на новом месте. Он тут же начал переговоры с Марком Лицинием Крассом, соглашаясь заключить мирный договор на условиях киноскефальского мира. Но римляне выдвинули свои условия: распорядиться миром и Македонией по своему усмотрению. Переговоры ни к чему не привели. Персей решил продолжать войну, но с этих пор уже не имел больше ни одного удачного сражения. Он стал действовать очень нерешительно, боясь, по-видимому, измены у себя в тылу и не надеясь на свое огромное по численности войско, большую часть которого составляли наемники — галлы, фракийцы, критяне, греки. Войско Персея, хотя и составляла довольно внушительную силу (43 тыс. воинов), — такой армией не располагал ни один царь Македонии, если не считать Александра, — оказалось все же ненадежным. Прошли те времена, когда основу македонского войска составляла фаланга, набиравшаяся из свободных общинников. Собственные ресурсы Македонии иссякли, она уже не могла обойтись без помощи наемников. Наемники не были связаны кровными узами с той страной, за которую они сражались, и, вполне естественно, Персей не надеялся на такую армию. Война продолжалась вяло, и в течение 170—169 гг. до н.э. шла с переменным успехом. В это время, не без вмешательства римлян, на земли македонского союзника Котиса напали враждебные ему фракийские племена; им помогал союзник Рима пергамский царь Эвмен. Персей вынужден был отпустить Котиса для обороны его собственных земель, наградив его многими дарами и заплатив ему за его войско 200 талантов. Сын Котиса Битис остался при Персее. Македония лишилась последнего, наиболее верного союзника. Кроме того, Персею приходилось еще усмирять дарданов и иллирийцев; там действия македонян оказались более удачными. [257]
Рис. 16. Битва при Пидне 168 г. до н. э. [258]
В эти годы Персей добился некоторых дипломатических успехов. Родос стал нейтральным, а царь Пергама Эвмен вел тайные переговоры с Персеем. Ливий указывает, что тогда же и к Эвмену и к Антиоху были отправлены послы с поручениями, чтобы цари либо побудили римлян заключить с Персеем договор о мире, либо объединились с ним для войны против Рима. Персей заключил также союз с иллирийским царем Гентием. Родосцы, страдавшие от войны больше других государств, так как морские пути, шедшие через Родос и его владения, были нарушены, выступили посредниками в заключении мира между Македонией и Римом. Но сенат и слышать не хотел о мире. Он возмутился предложениями родосцев. И Ливий, разделяя это возмущение, говорил: «Я вполне уверен, что даже в настоящее время нельзя читать или слушать подобные слова без негодования».
Римские войска двинулись непосредственно в Македонию, и Персей пал духом. Асклепиадот и Гиппий, занимавшие горные проходы и закрывавшие путь римлянам, были отозваны. Надо было сконцентрировать войска в одном месте. В Пеллу Персей послал приказание сбросить в море государственную казну, в Фессалоники — сжечь флот. Жителей Дия Персей переселил в Пидну и забрал из города все золотые статуи. Однако из-за недостатка в провианте римские войска отошли, и Персей вновь вернулся в Дий. Но инициатива была потеряна. Персей продолжал метаться из стороны в сторону, не предпринимая никаких решительных действий. Он оттягивал выплату денег Эвмену, обещавшему за известную плату содействовать в заключении мира с Римом. Переговоры ни к чему не привели. Оба царя, «тщетно стараясь обмануть друг друга, ничего не приобрели, кроме бесславия». Ливий указывает, что из-за своей скупости Персей упустил огромное войско галлов, которое шло по Иллирии и соглашалось выступить на помощь Персею, если он заплатит 10 золотых всаднику, 5 — пехотинцу, 1000 — вождю. Эта была бы огромная помощь Македонии. Персей, однако, не согласился платить так дорого, и войско галлов ушло. Плутарх тоже обвиняет македонского царя в скупости, которая помутила его взор и лишила рассудка. Однако дело тут, конечно, не только в скупости Персея. Он боялся отдавать столько золота наемникам, которые никогда не были надежными войсками и служили тому, кто больше платит. Совершенно справедливо говорил Персей и о вероломстве галлов: они, влившись такой [259] огромной массой на территорию Македонии, могли опустошить страну. Персей, таким образом, не смог использовать богатую возможность, предоставившуюся ему, и это подняло дух римлян. Он также не заплатил и постоянно колебавшемуся Гентию, который был вскоре разбит римлянами и увезен в Рим.
Рис. 17. Римский солдат.
В 168 г. до н. э. в Македонию прибыл новый консул Луций Эмилий Павел. Ливий характеризует его как человека [260] умного и энергичного. Прежде всего он попросил сенат отправить в Македонию уполномоченных, чтобы те добыли сведения о количестве македонского войска и флота, разведали, как значительны силы царя и какое пространство занимают обе неприятельские армии, изучили союзников — верны ли они Риму или их верность сомнительная; изучили врагов, узнали, сколько заготовлено провианта и откуда он должен быть доставлен сухим путем, откуда — морем, и, наконец, установили бы, какие военные действия на суше и на море предшествовали приезду на Балканы консула. Эмилий Павел требует точных сведений, ибо на основании их будет строиться план войны. Ему удалось улучшить состояние римской армии, подтянуть дисциплину, устранить ранее ощущавшийся недостаток воды и сделать все от него зависящее, чтобы армия была готова в любой момент к борьбе и стремилась к ней. В римском лагере господствовала неутомимая деятельность. Эмилий Павел проводил разведку вражеских позиций.
Персей видел, что с новым предводителем в римском лагере появился и новый дух, ждал начала большого наступления. Он засел на берету моря, у подножья Олимпа, в местности совершенно неприступной, отовсюду укрепленной, рассчитывая, что время и расходы истощат силы Эмилия. Усиленные македонские гарнизоны разместились в прибрежных пунктах, особенно в Фессалониках и соседних городах, расположенных около Фермейского залива. Пять тысяч македонян расположились на пути, ведущем через Олимп в Македонию. Были укреплены и другие македонские позиции. Римский консул предполагал произвести атаку на македонские укрепления, одновременно послать флот и тем самым отвлечь часть вражеского войска на север. Однако позиции Персея казались римскому полководцу неприступными. Остался один неохраняемый проход в Македонию — через Перребию. Консул решил обойти Персея по перребийскому пути и заставить его отойти от занятой позиции. Эмилий надеялся, скрыв от противника свои намерения, смутить его неожиданностью. Под начальством эдила Публия Сципиона Назики, зятя Сципиона Африканского, и старшего сына консула Квинта Фабия Максима к перребейскому перевалу, чтобы зайти неприятелю в тыл, был послан пятитысячный отборный отряд воинов. Когда отряд отправился в поход, Эмилий, чтобы отвлечь внимание Персея, начал трехдневную стычку с македонскими передовыми отрядами. Она была кровопролитной и привела [261] к значительным потерям с обеих сторон, в особенности у римлян, но обход римлян полностью удался. Македонский отряд, занимавший горный проход, пораженный внезапным ночным нападением, разбежался, предводитель отряда едва спасся, и пять тысяч римлян перешли через горы. Обойденный Персей должен был очистить свои укрепленные позиции и поспешно отступить к Пидне. Перед ним стояла дилемма: или остановиться у Пидны и дать решительное сражение, или разделить свои силы и ждать неприятеля в разных местах страны, изгнать откуда его без большого кровопролития будет невозможно. По численности армия Персея превосходила двадцатишеститысячную римскую армию. Она насчитывала около 40 тыс. пехоты и 4 тыс. конницы; местность благоприятствовала действиям фаланги. Прибрежная равнина с примыкающими холмами, по которой протекали реки Эсон и Левк, создавала естественное прикрытие для македонских войск. Под влиянием своего непосредственного окружения Персей решился дать сражение и расположил свой лагерь к югу от Пидны. Здесь и произошла битва, положившая конец третьей македонской войне. Более точно, чем у Полибия, эта битва описана у Плутарха.
Плутарх указывает, что Эмилий соединился с войсками Назики и выстроил воинов в боевой порядок. Битва началась 22 июня 168 г. до н. э. Персей ждал римской атаки. Но Эмилий, опытный и осторожный полководец, от атаки воздержался. Фронтовая линия его войск была расположена к северо-востоку, и он ожидал, пока солнце склонится к закату, чтобы его лучи во время сражения не били римлян прямо в лицо, т. е. использовал военный опыт Ганнибала. Под вечер, не сдержав своего нетерпения, Персей начал сражение. Вначале римляне не смогли противостоять бешеному натиску македонской фаланги. Македоняне проникли до самого римского лагеря и смяли римский авангард. Римский консул, никогда раньше не видавший фаланги, вынужден был признаться, что «не знает строя грознее и ужаснее македонской фаланги». Эмилий ощутил испуг и замешательство. Но в дальнейшем, когда македоняне встретились с не столь благоприятными условиями местности и связь между отдельными частями фаланги нарушилась, консул приказал следить за каждым промежутком в неприятельских рядах и напирать туда с возможно большею силою, клинообразно втесняясь в строй фаланги. Римские когорты действительно вклинились в образовавшиеся многочисленные разрывы и бреши [262] неприятельского строя и стали вести бой не против всей фаланги в целом, а во многих местах, против отдельных ее частей. В таких условиях македонская фаланга теряла возможность маневрирования, ее сила, заключавшаяся в единстве действий, иссякла, и строй распался. Исход битвы был предрешен. Манипулярный строй легиона показал свои тактические преимущества перед фалангой. Римляне быстро одержали полную победу. Началась настоящая бойня, в которой приняли участие не только римская армия, но и подошедший к берегу римский флот.
По Ливию, в этой битве было убито 20 тысяч македонян, взято в плен 6 тыс.; из победителей пало не более 100 чел. Плутарх говорил, что в битве погибло больше двадцати пяти тысяч македонян.
Персей с остатками своих войск бежал из Пидны в Пеллу. Большинство друзей его покинуло. Из Пидны Персей, захватив казну, бежал через Пеллу в Самофракию, где Гней Октавий с флотом отрезал путь к дальнейшему бегству. Там Персей вместе с казной и двумя сыновьями сдался в плен, «обвиняя судьбу и богов». Затем он был отвезен в Италию, [263]
Рис. 18. Памятник в Дельфах в честь победы.
где и умер. «Таков был конец, — пишет Ливий, — войны между римлянами и Персеем, тянувшейся беспрерывно в продолжение четырех лет, и в то же время конец царства, которое [264] славилось в большей части Европы и во всей Азии».
После разгрома македонян некоторое время продолжали еще бороться эпироты. Для их подавления выступил Авиций; он завоевал сперва Иллирию, а затем сосредоточил свои усилия и против Эпира.
Политика Персея и борьба его с Римом не нашли среди историков общей оценки по той, в значительной мере, причине, что в оценке политики Персея в источниках нет единства. Полибий и Ливий в основном выражали взгляды официальной римской пропаганды, согласно которой Персей старался всячески привлечь на свою сторону старых союзников Рима — греков с целью вовлечь их на опасный путь «националистической» политики под эгидой и руководством Македонии. В то же время эта римская пропаганда утверждала, что такая политика Персея не могла не ухудшить отношений Македонии с сознательной частью греческого населения, понимавшей все значение для греков сохранения хороших отношений с римлянами. С точки зрения «проримски» настроенных греков, Персей являлся интриганом и организатором различных враждебных действий по отношению к Риму. Обвинения [265]
Рис. 19. Лев (г. Амфиполь). [266]
против Персея, по-видимому, восходят к греческому историку Эвмену. Наоборот, Аппиан опирается на какой-то греческий источник явно антиримского направления. Он указывает, что авторитет и власть Персея за короткое время очень выросли. Прежде всего стали расти связи между Македонией и Грецией, которые должны были объединиться на почве борьбы против общей римской опасности.
Расхождение между Ливнем и Полибием, с одной стороны, и Аппианом, с другой, распространяется на изложение конкретных фактов, происшедших как в первые, так и в последние годы правления Персея. У Аппиана, в отличие от Полибия и Ливия, все более и более проскальзывают симпатии к молодому македонскому царю, обвинения против него постепенно отпадают. Он все более расходится с полибианской трактовкой, по которой Персей являлся традиционным врагом Рима, продолжателем враждебной по отношению к Риму политики своего отца. По Аппиану, Персей оказывается верным хранителем мирных договоров. В войну он был втянут против своей воли, не ставил своей целью специальной военной подготовки против римлян, занимал в отношении фракийцев скорее оборонительную, чем наступательную позицию и т. п.
В исторической науке также существуют по этому вопросу две точки зрения, одна из которых придерживается полибианской традиции, рассматривающей политику Персея как сплошную фальшь и злонамеренность, явно враждебной побежденному македонскому царю. Эта точка зрения подкрепляется и Плутархом, который подчеркивает, что Персею досталось в наследство сильное государство, но, не получив от Филиппа мудрости и добродетелей его, он погубил и себя и престол. Некоторые историки, поэтому, объясняют поражение Македонии в борьбе с Римом лишь тем, что Персей не годился для выполнения этой миссии. «Персей, — говорит Нич, — не был способным привести в исполнение смелую мысль всеобщей войны против Рима».
Другая точка зрения выражена историками, враждебно относящимися к захватнической политике римлян, которую они трактуют как «политику империализма». В этих условиях Персей должен был залечивать раны от кровопролитных [267] войн при его отце, и Македония проводила в жизнь условия договора с Римом. Персей не хотел войны, стремился избежать конфликта с римлянами, не нарушал обязательств Риму и международное право. Стремлением усилить военную мощь Македонии объясняется поход Персея в Долопию, Дельфы, помощь Византии, дружеские отношения его с греческими государствами. Персей стремился к законности, а римляне ему мешали в этом.
Мы должны согласиться с П. Мелони, что следует считать односторонними и ту и другую точку зрения. Правда, Мелони, не выдвигая своей точки зрения, пытается примирить обе существующие. Он указывает, что римляне должны были напасть на Персея, так как Рим опасался за свои позиции в эллинском мире. Персей представлял большую угрозу, ибо он стремился объединять против Рима Грецию и другие государства. Трагедия Персея, по мнению Мелони, и его страны заключалась в конфликте между правовой ситуацией и ситуацией факта. Персей не был искусным государственным деятелем, который мог бы с успехом выйти из этого конфликта. Он не обладал и военным гением, но был хорошим генералом и талантливым дипломатом. Во внутренней политике рука Персея была по сравнению с рукой Филиппа более мягкой. Персей оказался не способным понять исключительность момента, определяемого тогдашними державами.
Арн. Тойнби объясняет окончательное поражение македонян в III македонской войне лишь военными причинами: во-первых, недостаточной численностью армии; во-вторых, недостатками, присущими храброй армии македонян как в отношении ее военного снаряжения, так и в отношении тактики.
В действительности разгром Македонии Римом будет понятен лишь при учете тех внутренних процессов, которые происходили в то время как в Римском государстве, так и в греко-эллинистическом мире.
Победа той или иной стороны, в конечном счете, зависит от объективных причин, которые лежат в экономике того или иного государства и в политике классов, ведущих войну или в ней участвующих.
В числе причин военных успехов римской рабовладельческой республики самой важной является не столько ее военная сила, сколько более передовая экономика и смелая политика, разрушавшая антиримские коалиции.
После поражения при Пидне Македония перестала [268] сопротивляться. Истощенная, обескровленная страна уже не имела сил для дальнейшей борьбы. Сначала сдалась Беройя, затем Фессалоника и Пелла, после чего, в продолжение двух дней, покорилась римлянам почти вся Македония. Македонские города, за немногими исключениями, сдавались без боя. Сдаче городов способствовала македонская знать, стараясь заручиться милостью римлян. Даже приближенные царя перешли на сторону победителя. Именно благодаря измене крупных македонских рабовладельцев римлянам был обеспечен так и быстрый захват всей Македонии. Страна оказалась полностью во власти римских захватчиков.
Цель римлян была достигнута. Разгромленная Македония уже больше не могла препятствовать дальнейшему продвижению римлян на Балканы и в Азию.
§ 4. Крушение Македонского государства
Победу над Македонией римские рабовладельцы восприняли как большое и важное событие. На четвертый день после битвы при Пидне, в то время как в цирке проходили игры, распространился слух о победе на Балканах. Римские должностные лица стали искать виновника «этой неожиданной радости». Но его, говорит Ливий, не оказалось. Это были еще не достоверные известия, а лишь радостные предзнаменования. Лишь на 13-й день после сражения в Македонии римский консул доложил на заседании сената о борьбе Эмилия с Персеем, об уничтожении македонского войска и о сдаче римлянам всех македонских городов. Это известие было встречено оглушительными криками и рукоплесканиями.
По постановлению римского сената в 168 г. до н. э. были посланы «десять римских сенаторов с тем, чтобы устроить дела в Македонии согласно с интересами римлян». Интересы римских рабовладельцев при устройстве македонских дел стояли на первом плане; интересы побежденных македонян фактически не учитывались. Это следует особо подчеркнуть, потому что Ливий приводит римскую патриотическую версию о том, что римляне главным образом действовали в угоду македонскому народу. Он указывает, что Эмилием Павлом для Македонии были составлены законы с такой заботливостью, что казалось, будто они написаны не для побежденных врагов, а для союзников, оказавших добрые услуги. От имени [260] сената и римского народа Эмилий продиктовал Македонии условия «свободы».
Решение сената от 167 г. до н. э. о судьбе Македонии и Иллирии Ливий начинает излагать словами: «Прежде всего было решено оставить свободными жителей Македонии и Иллирии. Пусть все народы видят, что оружие римского народа приносит не порабощение свободным, а напротив, свободу порабощенным». Десять римских легатов, посланных сенатом для создания статуса побежденной Македонии, составили инструкцию, которую Эмилий Павел утвердил как новый устав Македонии. Приказав представителям македонских общин прибыть в Амфиполь, римский консул в присутствии толпы македонян еще раз объявил приказание римского сената „omnium primum liberos esse iubere Macedonas".
Тит Ливий в ярких красках изображает тот момент, когда в Амфиполе Эмилий Павел среди глубокого молчания народа объявил решение сената о предоставлении македонянам свободы. Этот факт был использован историками романофильского направления для доказательства освободительной миссии римских войск на Балканах. Такой точки зрения придерживался Ростовцев, объявивший, что Македония, после завоевания ее римлянами, осталась свободной. Н. И. Новосадский подчеркнул, что Македония после 168 г. до н. э. не только оставалась свободной, но и сохраняла право пользоваться своими законами, избирать свои власти, удерживать прежний административный строй. Все это является большим преувеличением.
Что подразумевалось под римской свободой, ясно видно из другого текста Ливия. Эта свобода противопоставляется царской, монархической власти. Свободные народы, по Ливию, могли пользоваться свободой под защитой и покровительством [270] римлян, а те народы, которые еще живут под властью царей, могут приобрести свободу, если вместе с римлянами выступят против своих царей.
Ларсен указывает, что понятие libertas являлось специфическим антимонархическим актом. Прокламация о свободе Македонии и Иллирии означала, в действительности, упразднение царской власти в этих областях.
Даруя свободу, римляне убрали из побежденной земли свои гарнизоны. Римский протекторат не исключал известной территориальной самостоятельности, поскольку она не затрагивала интересов римской международной политики.
Ф. К. Папазоглу отмечает, что римляне говорили о македонской свободе так, потому, что еще не созрел момент для территориальной экспансии и аннексирования побежденной земли.
В связи с этим правомерно поставить вопрос, почему римляне после полной капитуляции македонского царя и победоносного завоевания Македонии не превратили ее сразу в провинцию, как это было сделано с другими завоеванными странами, а стали демагогически провозглашать свободу для македонян? Объяснение этого факта следует искать в процессах, происходивших как в побежденной Македонии, так и у победителя Рима. Дело в том, что даже после решающей римской победы на Балканах среди македонян и греков было немало людей, которые не смирились с поражением. Великодушно представленная римлянами свобода должна была смягчить впечатление от тяжелого разгрома.
В то время в самом римском рабовладельческом обществе по поводу направления римской провинциальной политики, которая прямым образом отразилась на судьбах Македонии, обострилась борьба двух влиятельных партийных группировок.
Как известно, основным источником доходов сенатской олигархии издавна являлась эксплуатация и ограбление провинций. Полученные от захваченных стран богатства нобили использовали на покупку земель, рабов, на предметы роскоши. Вместе с представителями нобилитета через банкиров, ростовщиков и откупные компании эксплуатировали провинции всадники. Являясь представителями рабовладельческой [271] верхушки, как нобили, так и всадники одинаково грабили провинции и отличались лишь в методах ограбления, на почве чего и шла борьба между ними. Эта борьба заметно усилилась еще в период пунических войн, когда обе группы господствующего класса совершенно четко определили различные пути и способы ограбления завоеванных стран. Программа торгово-ростовщических кругов состояла в том, чтобы все завоеванные области присоединить к римской территории в качестве провинций, подобно Сицилии и Сардинии, и отдать на разграбление римским ростовщикам и откупщикам. Выполнение программы, предполагавшей эксплуатацию провинций при посредстве откупов, сулило им львиную долю добычи. Нобилитет не хотел отдавать это дело в руки враждебной общественной группы. Представители Сципиона держались за свою собственную программу, сущность которой заключалась в том, что системе провинциального управления, строившейся на откупе, отдавалось предпочтение перед образованием ослабленных, но автономных государств под протекторатом Рима. Эти государства должны находиться в отношениях клиентелы к римским знатным родам и семействам. Эмилий Павел, победитель Персея, являлся как раз представителем этой сципионовской группы.
После разгрома македонского царя всадники, желая получить в аренду македонские рудники, были заинтересованы как раз в том, чтобы превратить Македонию в провинцию. Но сенат не пошел навстречу домоганиям всадников. То политическое течение, которое стремилось низложить Персея и ввести в Македонии провинциальное устройство, не получило в сенате преобладания. Против всадников, как и против нобилей, выступил Марк Порций Катон Старший и его последователи — представители растущего рабовладельческого хозяйства Италии (Луций Валерий Флакк, Тиберий Семпроний Гракх, Марк Клавдий Марцелл).
Катон был человеком новым (homo novus), безродным и в обществе мог возвыситься не своим знатным происхождением, а только личными достоинствами. В представлениях древних писателей Катон выступает как образец древнеримской доблести. Высоко оценивая его жизнь и деятельность, Ливий говорил о нем, что «дух его был суров, язык резок и слишком свободен, но в то же время он был недоступен корысти, обладал неподкупной честностью, презирал искательство и богатство». Суровый и смелый, ненавидевший взяточничество и наживу, достигший высших должностей римского нобилитета, [272] Катон стоял в резкой оппозиции к римской правящей знати. До последних дней его жизни в сенате и в народном собрании раздавался его мощный, неподкупный голос против оптиматов и всадников, против их лихоимств и ростовщических операций. «Чрезвычайно многочисленные политические враги, — писал Ливий, — преследовали его так же, как и он их, и трудно сказать, более ли теснила его знать, или он не давал покоя ей». Катон особенно страстно выступал против политических интересов, выражаемых сципионовской группировкой. В Катоне видели своего врага также всадники; он всячески мешал организации откупной системы и накоплению богатств. Ростовщика, с которым часто ассоциировался всадник, Катон ставил ниже вора; как в провинциях, так и в Риме не раз приходил он в столкновение с ростовщиками, считая их самыми вредными людьми.
Став в 184 г. до н. э. цензором, Катон с еще большей силой обрушился на своих политических противников. Он не щадил самых знатных людей в Риме, лишил сенаторского сана Луция Фламинина, брата Тита Фламинина, победителя царя Филиппа, настойчиво выступал против Сципиона.
В лице Катона на политическую арену выступили римские рабовладельцы нового типа, окрепшие в результате завоеваний на рубеже III—II вв. до н. э. Борясь против лихоимства и ростовщичества, Катон, однако, не осуждал завоевательную политику сената, не раз уничтожавшую независимость и даже само существование народов. Наоборот, он стоял за образование провинций, за более быстрое установление римского господства над другими народами. Катон был ярый рабовладелец. Он сам выжимал из рабов «словно из вьючного скота, все соки». По его словам, хозяин должен продать «старых волов, больных овец, шерсть, кожу, старую телегу, старые подковы, старых рабов, больных рабов, одним словом, все ненужное».
Защищая покоренные страны от лихоимства, он не избавлял их от многочисленных налогов и тяжких поборов. Так было в Сардинии и Испании, где ему пришлось действовать в качестве представителя римского сената. По советам и настояниям Катона была начата третья пуническая война и разрушен Карфаген. В тех случаях, когда не оказывалось [273] надежды установить полное господство Рима, Катон умел проявить дипломатическую снисходительность и предпочесть примирение открытой вражде. Это особенно отчетливо сказалось в вопросе о Родосе. Известно, что после победы над Македонией, когда там еще действовали римские уполномоченные, в Рим прибыли делегации различных государств, среди которых были и делегаты Родоса. Формально родосцев обвинили в сенате за их сочувствие Персею. Против родосцев выступил претор М. Ювенций Тальна; он внес предложение объявить родосцам войну. Против Родоса особенно выступали консулы, преторы и легаты, которым приходилось вести войну в Македонии. В защиту родосцев, против римлян, стремящихся расхитить богатый тортовый остров, выступил Катон. Он добился отмены карательных мер, предложенных сенатом для применения к Родосу, то есть выступил и против своих политических противников. В этом плане Катон выступил также защитником и Македонии. Его сын участвовал в III македонской войне и под командованием Эмилия Павла смело бился с македонскими воинами Персея. Но после победоносной войны Катон в полном соответствии с политикой сената решил проявить великодушие, т. к. распространение славы о римском великодушии входило в расчеты сената.
В судьбах Македонии были заинтересованы различные политические группировки Рима, и как бы ни велико было влияние одной из них, каждая не могла не учитывать интересы других. В данном случае вопрос о Македонии решался путем компромисса, хотя в то время сенат во внешней своей политике, за немногими исключениями, следовал тому направлению, приверженцем которого был и Катон. Будучи тогда первым сенатором, Катон говорил, что Македонии надо даровать свободу. Он мотивировал это тем, что Риму, при тогдашних его средствах, было бы затруднительно управлять отдаленной провинцией и ее охранять. Вместе с тем такое предложение шло вразрез с интересами его политических противников.
Свободу для Македонии Катон и его единомышленники понимали как предоставление ей собственного управления, но не в том смысле, чтобы она стала независимой от Рима. Македония [274] вместе со свободой должна была получить такой устройство, чтобы на будущее была совершенно обессилена и навсегда лишилась самостоятельного существования. Поэтому нет никаких оснований говорить о действительной свободе, которую будто бы римляне даровали македонянам, как это делают Нич и Низе.
Нич указывает, что с объявлением свободы для Македонии она была спасена от римского провинциального управления, на чем особенно настаивал Катон, который говорил, что там, где есть публиканы, не может быть никакой свободы. Низе подчеркивает, что после завоевания римлянами македоняне сохранили свою свободу: их имущественные права, законы и обычаи остались неизменными. Сама Македония стала свободной, хотя уже не независимой. Вообще трудно представить себе свободу без независимости. Очень скоро римляне показали, что они подразумевают под «свободой» и под «защитой» свободных народов.
Даруя македонянам свободу, римский сенат прежде всего позаботился о том, чтобы сделать невозможной в Македонии новую экономическую и военную борьбу. Для этого искусственно разъединялись в стране производительные силы, варварски расхищались ее сокровища. Порабощенная и разоренная, оказавшаяся под властью римлян, страна подверглась жестокому опустошению. С деятельностью римских захватчиков не согласуется упоминание Ливия о том, что Эмилий Павел разослал по всем покорившимся городам начальников, чтобы побежденные не подверглись какой-либо обиде при недавно наступившем мире. На самом деле многие города отдавались на разграбление римским солдатам (Пидна, Синтика, Эгиний, Атассы и другие). Невиданные богатства из царских сокровищ и много другой награбленной добычи было: послано в Рим. Среди этой добычи много статуй, картин, тканей, слоновой кости, медной, серебряной и золотой посуды. Только одних денег римляне вывезли 120 миллионов сестерций. Ливий считает эту сумму даже преуменьшенной. Плутарх указывает, что во время триумфа Эмилия Павла тот в течение трех дней сдавал в казну захваченные богатства. Первого дня едва хватило, чтобы на 250 колесницах провезти перед народом захваченные на войне статуи, картины и колоссальные [275] изваяния, представлявшие поразительное зрелище. На следующий день на множестве телег провезли наиболее отличающиеся великолепием и драгоценностью македонское оружие и доспехи... За телегами следовали 3 тыс. чел., несших серебряную монету в 750 сосудах, из которых каждый вмещал серебро весом на три таланта и покоился на плечах четырех человек. Другие носильщики несли серебряные кратеры, рога, фиалы и чаши, искусно выставленные на показ и поразительные по своей величине и массивности чеканных украшений. На третий день рано утром выступили трубачи; они играли не походные и не торжественные марши, но боевые мотивы, которыми римляне ободряют себя во время битвы. Далее шли люди с сосудами, полными золотой монеты, весом в три таланта каждый, подобно сосудам с серебром. Всех сосудов насчитывалось семьдесят семь. За ними несли священную чашу весом в десять талантов, из золота, украшенную драгоценными камнями, сделанную по специальному заказу Эмилия, а также царские сосуды македонского дома и прочие золотые, употреблявшиеся на пирах Персея. Далее следовала его колесница с доспехами и царской диадемой. Недалеко от колесницы шли дети македонского царя и он сам в черной одежде.
Триумф Эмилия Павла запечатлен в нумизматике. На лицевой стороне монеты изображалась голова конкордии в диадеме. Надпись: Concordia Paullus Lepidus. На оборотной стороне: полководец Lucius Aemilius Paullus, перед которым стоят в оковах македонский царь Персей и его два сына; между ними трофеи (панцирь, щит, копье, меч, набедренники, привешенные к шесту).
Как указывает Плутарх, римляне захватили так много богатств, что казна могла в течение 125 лет не собирать прямых налогов.
Сто выбранных македонян, под страхом смертной казни, вместе с семьями должны были покинуть свою землю на 15 лет. Это было, говорит Ливий, в интересах самой македонской свободы, ибо эти люди покорно служили царю, а другие гордо приказывали. [276]
В Македонии запрещалось дальнейшее использование золотых и серебряных рудников.
Суровое наказание получили и македонские союзники. Все, кто был замешан в сношениях с Персеем или склонял народ на сторону македонян, привлекались к суду. Начались жестокие репрессии против тех, которые сочувствовали и помогали македонскому царю. От этих репрессий страдали не только отдельные лица, но и целые города. Например, в Амфиполе был казнен фиванец Неон. Город Халиартос перестал существовать в качестве отдельного города. Город Антисса на острове Лесбос, бывший стоянкой македонского флота и оказавший этому флоту материальную помощь, подвергся разрушению, а жители его переселены в Метилену. Жестокое наказание понесли делийцы. Большие территориальные потери имела Акарнания. Втиснутые в свои старые границы этолийцы потеряли не только Гераклею и область локров, которая была им оставлена римлянами после войны с Антиохом, но также область амфилохов, элианов, дорийцев и эолийских локров, и даже из своей первоначальной области должны были выделить и отдать Плейрон. Они потеряли право на какое-нибудь участие в управлении дельфейским От Ахайи на суд в Рим была отправлена тысяча ахейцев, в том числе и Полибий; в Этолии умерщвлено 550 старейшин. Наказывались как отдельные лица, так и целые общины и города. Многие греческие города беззастенчиво разорялись и грабились. Такая участь постигла Коронею, Абдеры, Халкиду. Даже храмы не были пощажены. Свободные греки захватывались и продавались в рабство. Не удовлетворившись тем, что Афины дали в помощь римлянам все свои корабли и воинов, консул потребовал с них еще и 100 тыс. медиев хлеба, в то время как сами афиняне своих граждан кормили привозным хлебом.
Особенно жестоко были наказаны те, кто оказывал Персею непосредственную, эффективную помощь. Римские войска были посланы опустошать земли иллирийцев, а Эпир отдавался [277] на разграбление римским солдатам. Разграбление проводилось с тонкой, холодной, заранее обдуманной расчетливостью. Пропретор Иллирии Аниций получил от римских властей письмо с предупреждением не тревожиться тем, что произойдет, ибо решением сената города Эпира отдавались в добычу войску. В отдельные города прибыли центурионы; они должны были усыпить бдительность населения. Центурионы сообщили, что пришли они с целью вывести гарнизоны, чтобы «жители Эпира были так же свободны, как и македоняне». Эмилий Павел вызвал от каждого города по 10 старейшин и обязал их доставить все золото и серебро в общественную казну. Затем он разослал по всем городам когорты. В более отдаленные города войска были отправлены раньше, чем в ближайшие, для того, чтобы они повсюду прибыли в один день. Трибуны и центурионы получили указания как поступать. Утром все золото и серебро было принесено в назначенное место; в четвертом часу воины получили сигнал грабить города. Добыча была так велика, что на каждого всадника приходилось по 400 денариев, на пехотинца — по 200. Разрушению подверглось 70 городов; 150 тыс. человек продано в рабство. Страна была полностью разграблена.
В результате римской победы во всей Греции к власти и к государственным должностям пришли сторонники римлян. Так, например, такие ярые приверженцы римской партии, как Калликрат, Аристодам, Агезий и Филипп из Ахеи, Мнезипп из Беотии, Хремас из Акарнании, Харона и Никий из Эпира и др. пришли к власти и стали проводниками римской политики.
Расправа римлян с Македонией была очень суровой. Прежнюю сплоченную монархическую державу римляне расчленили на четыре части, всякие взаимные сношения, политические и экономические связи между которыми воспрещались. Браки между лицами, принадлежавшими к различным союзам, признавались незаконными. Оседлость и недвижимую собственность разрешалось приобретать только в одной из этих частей. По сообщению Цицерона, земли, принадлежавшие ранее македонским царям, теперь поступили в распоряжение цензоров. Поземельный налог, поступавший в распоряжение царя, отменялся. Македонские общины получили право облагать самих себя налогами; но они обязывались уплачивать Риму половину прежнего поземельного налога в размере 100 талантов. [278]
Это был самый тяжкий удар, который нанесли Македонии римляне. Ливий вынужден признать, что Македония выглядела разрубленной, насильственно разорванной, «все равно как если бы растерзать живое существо на части, хотя они нуждаются одна в другой».
Разделив Македонию на четыре части, Рим предоставил каждой из них свою столицу, свои государственные органы и свой бюджет. Вся страна была навсегда обезоружена, а крепость Деметриада срыта. Из сданного македонянами оружия медные щиты отсылались в Рим, все остальное сжигалось. Македонянам запрещалось иметь свое войско, кроме нескольких пограничных отрядов, в обязанность которых вменялась защита границ от соседей. Только три македонских округа получили право иметь вооруженные силы на своих границах— те области, которые подвергались опасности нападения варваров. Но и эти вооруженные силы оставались разделенными. Каждая армия имела своего начальника. Армии предназначались для отдельного изолированного действия. Всякие общие военные действия запрещались. Третья область вообще не имела вооруженных сил и не участвовала в обороне страны.
Ливий и Диодор оставили нам сведения о том, как римляне практически осуществили разделение Македонии на четыре области (Regiones, μέρη), официально по-гречески, называвшиеся меридами. В текстах Ливия и Диодора имеются незначительные расхождения; они иногда дают повод для новых размышлений о сущности происходивших событий.
В первый округ были выделены северные земли страны, лежавшие между реками Стримоном и Пестом; сюда включались также некоторые районы по ту сторону Песта и Стримона — на восток и на запад. Ливий и Диодор в целом согласны между собой о границах этого округа. По Ливию, округ охватывает, кроме пространства между реками Стримоном и Нессом, деревни, укрепления и города по ту сторону Несс к востоку, где располагались владения Персея, кроме Эна, Маронеи и Абдер (qua Perseus tenuisset, vicos, castella, oppida, praeter Aenum et Maroneam et Abderam). В этот округ входила также [279] территория западнее от Стримона, занимавшая всю Бисалтию, вместе с городом Гераклеей.
Рис. 20. Монеты первого Македонского округа.
По Диодору, территория этого округа также проходит восточнее Неста, около городов Абдеры, Марокеи, Эна. Город Эна — самый восточный из этих городов. Он находился у Геброса (Марица). Согласно Диодору, эта река может рассматриваться как восточная граница Македонии в 167 г. до н. э. В первом округе было много естественных богатств. Ливий обращает внимание па обилие здесь хлеба и множество рудников, обилие своеобразных плодов и металлов, «...multas frugum proprietates metalla». Тут же находился удобный по местоположению Амфиполь, который, стоя на дороге, препятствует всякому доступу в Македонию с востока. Столицей округа и стал город Амфиполь (в нижнем течении Стримона). Из племен округа Ливий упоминает синтов. В соседстве с [280] ними жили одоманты. В главном их городе Серу в одно время располагал свои войска победитель Персея Эмилий Павел. Южнее, в долине Стримона, жили бисалты; дальше к востоку, около Пангея, — эдоны.
Рис. 21. Монеты второго Македонского округа.
Второй округ, с центром в Фессалониках, занимал пространство между реками Стримоном и Аксием, включая часть Пеонии, лежавшую к востоку от реки Аксия. Ливий говорит, что этот округ занимал территорию между Стримоном на востоке, кроме Гераклеи, Бисалтии и Аксия на западе. К ним были приданы пеонийцы, которые жили восточнее от Аксия (additis Paeonibus, qui prope Axium flumen ad regionem orientis colerent). Диодор дает некоторые другие сведения относительно расположения второго округа. Согласно его указаниям во вторую мериду входила территория, чьими границами на востоке был Стримон, а на западе — Аксий и соседние места. (δεύτερον μέρος οπερ από μέν ανατοληδ óρίζει ο Στρυμώγ ποταμóς, από δέ δυσμών ο κσλούμενος Αξίóς ποταμος και οι παρακειμενοι αυτω τώποι).
Сокращая свой источник, Диодор сделал его неясным. Последние слова Диодора „και οι παρακειμενοι αυτω τώποι" не могут, к сожалению, найти параллелей в тексте Ливия, поэтому правильно истолковать их нет возможности.
Во второй округ входили весьма населенные города, как Фессалоника и Кассандрея, кроме того, богатая и плодородная область Паллена. Здесь много удобных гаваней для сообщения с морем, как например, у Торона и горы Афона, у [281] Энеи и Аканфа; одни удобно обращены к Фессалии и Эвбее, другие — к Геллеспонту.
В третий округ вошли земли между реками Аксием и Пенеем (Галиакмоном) и та часть Пеонии, которая лежит к западу от Аксия. Столицей округа стала бывшая столица Македонского государства — Пелла. С реки Пенея начиналась южная граница Македонии, отделявшая македонскую область Пиерию от Фессалийской Магнессии. Ливий указывает, что территория, омываемая реками Аксием с востока и Пенеем с запада и входившая в третью мериду, граничит на севере с горой Бора. Кроме того, в эту мериду входит и та часть Пеонии, которая простирается от запада по реке Аксию. Туда же отошли Эдесса и Беройя. Подчеркивая, что на этих землях жили неутомимые земледельцы, Ливий дважды напоминает, что третий округ включает в себя знаменитые города Эдессу и Беройю. Здесь много неясностей, на которые впервые обратила внимание и которые старалась выяснить Ф. К. Папазоглу. Мы не знаем точно, какую гору Ливий называет Бора. Это может быть гора Докса, западнее от Беройи, античный Бермион или какая-либо другая гора, название которой древние авторы нам не сохранили. И в том, и в другом случае остается неясным, почему в тексте Ливия дважды специально подчеркивается, что в третьем округе находятся города Эдесса и Беройя, как будто нужно убедить кого-то, что эти города действительно были на той территории, которую занимала третья мерида. Неясно у Ливия и в отношении разделения Пеонии. В науке утвердилось мнение, что Пеония была поделена между второй и третьей македонскими меридами, и это мнение основывалось на тексте Ливия. В точности текста никто не сомневался, хотя у Диодора имеются и другие указания.
Ф. К. Папазоглу критически относится к точке зрения Н. Вулича, считавшего, что Пеония в то время была организована как свободная держава, хотя он сам должен был увидеть, что его утверждение не находит подтверждения в источниках. О какой-то тогда «независимой» Пеонии нельзя говорить. Ф. К. Папазоглу также не соглашается с утверждением И. Венедикова, который считает текст Ливия ясным и точным. Сопоставляя тексты Т. Ливия с соответствующим свидетельством [282] Диодора, она пришла к справедливому выводу, что Пеония на правом берегу Аксия не полностью входила в третью область. Ее южная часть вошла в четвертую область. Диодор исключает восточную Пеонию, присоединенную ко второму округу. Таким образом, Пеония в 167 г. до н. э. была разделена между тремя областями: второй, третьей и четвертой. Подобно Македонии, римские власти искусственно расчленили Пеонию. Они здесь поступили умышленно, с определенной целью — ослабить единство этнических групп в Македонии. Лишь небольшим этническим группам римляне оставляли их племенные границы. Что касается более крупных этнических объединений, каким была Пеония, римляне стремились разбить их политическое и экономическое единство, уничтожить традицию политической самостоятельности. С того времени Пеония перестает существовать как политическое и этническо-географическое понятие. Пеонийцы слились с македонянами.
Рис. 22. Монеты четвертого Македонского округа.
В четвертый округ вошли западные области Македонии, граничившие с Иллирией и Эпиром. Гора Пинд и иллирийская территория на границе Эпира представляли в 167 г. юго-западную границу Македонии, совпадавшую с природной и этнической границей. Столицей этого округа была объявлена Пелагония. В округ входили, кроме горной Македонии, Элимейя, Линкестида и Пелагония, Эордея, Тимфея и иллирийская [283] область Атинтанея. Ливий указывает, что эту землю населяли зардей, линкесты, пелагоны, атинтаны, тимфейцы, элемеи, но не упоминает пеонийцев. На самом деле к четвертой мериде относились и пеонийцы, жившие в северной части Пеонии, деуропы и др. Вся эта территория, по утверждению Ливия, холодна, неудобна для обработки и сурова; характер жителей тоже соответствует свойствам страны; на грубость их нравов, говорит Ливий, влияет еще и соседство варваров, с которыми они то ведут войны, то живут в мире, но при этом заимствуют у них обычаи.
Раздробление единой Македонии, резкое вмешательство в дела каждой из ее областей и сталкивание их друг с другом были продуманными мерами римской политики. Все это тяжело отразилось в первую очередь на македонской экономике. Экономические связи, существовавшие раньше между отдельными районами страны, были нарушены, что серьезно сказалось на положении внутреннего рынка. Сказалось это разделение и на развитии внешней торговли, ибо доход от отдельных отраслей хозяйства, принадлежавший ранее всей стране, принадлежал теперь только какому-либо одному округу. Не существовало даже единой македонской монеты; как уже известно, каждая часть страны чеканила свою монету с указанием названия соответствующего округа.
Разделение округов было произведено тогда весьма неравномерно, без всякого учета общего развития производительных сил страны. Особенно пострадал четвертый округ, находившийся в горной местности, совершенно оторванный от моря и почти лишенный плодородной земли. Естественно, что он обрекался на быстрый упадок. Богатейшие пангейские рудники принадлежали теперь только первому округу, вообще богатому рудниками. Такое разделение резко увеличивало экономическое несоответствие между различными округами, их экономическое неравенство. Экономике Македонии мероприятия победителей нанесли и еще один тяжелый удар: запрещалась разработка золотых и серебряных рудников. [284]
Для того чтобы воспрепятствовать строительству македонского торгового и военного флота и развитию экономических связей с другими государствами, римляне объявили своей монополией рубку леса для судостроения. Римляне взяли в свои руки торговлю солью; соль раньше Македония поставляла соседним странам. Македония лишилась постоянных и самых богатых источников своих доходов, что привело к замиранию ремесла и торговли, к запустению страны. Жизнь теплилась только в некоторых больших городах и более развитых районах. Горные же области, оторванные от экономических центров страны, постепенно пустели и становились глухими неразвитыми окраинами.
В это время широкое распространение получила введенная тогда откупная система. На откуп отдавалось значительное количество пустовавших земельных угодий. Учреждались специальные сборщики податей, они собирали налоги с населения, поступавшие теперь в римскую казну. Сам Ливий вынужден признать, что там, где появляется откупщик, «или общественное право становится пустым звуком, или совсем уничтожается свобода союзников». При поддержке римлян к власти пришла земледельческая знать, она получила в стране господствующее положение.
Таким образом, римляне сделали все, чтобы подорвать экономику и без того уже разоренной Македонии, чтобы легче использовать ее богатства. В этой связи нельзя согласиться с точкой зрения М. И. Ростовцева, считающего основной целью разделения Македонии фискальную цель. При этом каждая часть страны, как и прежде, собирала лежавшие на ней подати и платила их Риму. Приписывая этим мероприятиям римлян лишь фискальный характер, Ростовцев не видит того бесспорного факта, что римляне не ограничивались сбором налогов, но стремились использовать в своих интересах всю македонскую экономику.
Римляне добились, однако, не только экономического ослабления, но и политической раздробленности страны и всеми возможными средствами стремились ее закрепить.
В отдельных частях страны возникали еще больше изнурявшие Македонию раздоры. О ее тяжелом положении можно судить по одному случайно упоминаемому эпизоду в Фокее, где совет должностных лиц был, по наущению некоего Дамазиппа, перебит. Комиссии, отправленные туда римским [285] сенатом, третейские судьи, к которым македоняне обращались, не могли навести здесь порядка.
В административном отношении устранение единого централизованного управления облегчало римлянам вмешательство во внутренние дела македонских областей. К тому же македонская знать, еще раньше стоявшая за союз с Римом, теперь открыто проводила проримскую политику, надеясь на поддержку римских военных властей.
Вопрос об устройстве управления в Македонии решался на втором собрании в Амфиполе. Ливий нам оставил довольно подробные сведения об этой административной организации Македонии в 167 г. до н. э. Его дополняют некоторыми новыми известиями Полибий, Диодор, Юстин, Плутарх. Но все они не дают нам ясного представления о том, как были организованы в административном и политическом отношении искусственно возникшие четыре македонские объединения. Недостаточность сведений источников по этому вопросу породила у ученых разные точки зрения.
Одни ученые полагают, что четыре македонских округа были организованы на федеральной основе, как союз самоуправляемых городов. Другие видели в этом унитарную территориальную державу. По мнению одних, главные органы власти в каждом из этих округов — собрания, по мнению других— представительство. Так, Низе считал, что каждая из разделенных четырех македонских частей должна была составлять самостоятельное, свободное государство. Болгарский ученый Ив. Пастухов, наоборот, считает, что возникшие из раздробленной Македонии четыре республики не имели никакого суверенитета, который перешел всецело в руки римлян.
Тенни Франк в 1914 г. впервые высказал мнение о том, что четыре македонских округа не были ни городами-государствами, ни союзом городов-государств, а представляли собой унитарное территориальное целое. Он считал, что центральная власть в Македонии сохранилась по традиции и после ее реорганизации. Государство лишь делилось на городские территории. [286]
В устройстве римлянами побежденной Македонии Франк видел первый в истории пример организации государства с системой правительства на унитарной территориальной основе.
Антагонистом Франка выступил в 1936 г. Ларсен, который считал македонские республики федеративными государствами. С его точки зрения, македоняне, присутствовавшие на конгрессе в Амфиполе, которым Эмилий Павел сообщил решение римского сената о новом устройстве Македонии, являлись представителями civitates, то есть основными единицами, избиравшими своих представителей в федеральное собрание.
Большой спор и целую дискуссию вызвал вопрос об органах управления в Македонии 167 г. до н. э. Важное значение многие ученые придавали интерпретации понятий «concilium» и «consilium» применительно к македонской истории того времени. Некоторые связывали concilium с собранием, а consilium с представительством. Так, Франк полагал, что синедрион (совет) имел представительную и законодательную власть; concilium — собрание имел выборную власть. Ларсен, напротив, считал, что синедрион и консилиум есть одно и то же, они действовали в каждой республике как один орган.
В 1946 г. вышла работа Мишеля Фейеля, посвященная этому вопросу. В ней он подчеркивает, что Рим сохранил для древнего македонского царства минимум единства посредством организации общего синедриона, хотя это царство и было разделено на четыре части. Образование для всей Македонии одного синедриона — это, по Фейелю, уступка, которой римляне хотели успокоить недовольство, вызванное разделением Македонии на первом конгрессе в Амфиполе. Для подтверждения своей мысли Фейель приводит надпись из Беройи, в которой имеется указание συνεδριον и μεριδες. По его мнению, центральный орган был необходимым посредником между Римом и местными властями. Правда, надпись из Беройи, в которой имеется упоминание о синедрионе, мериде и койноне македонян неоспоримо свидетельствует о том, что мериды существовали еще и во времена Флавия. Но из надписи не ясно, идет ли речь о синедрионе македонского [287] койнэ. Маловероятно, чтобы римляне разрешили постоянное македонское койнэ в 148 г. до н. э. и после него.
Фейель полагает, что в каждой из македонских частей была первичная ассамблея, проходившая по одному разу в год. Для него не возникало трудностей при определении функций того синедриона, существование которого он предполагал. Общемакедонский синедрион, с его точки зрения, заботился о собирании той подати, которую нужно было вносить Риму. Но поскольку областные правления имели свои кассы, становится несомненным, что такая обязанность лежала на них. Фейель приписывает синедриону при возникновении юридических конфликтов между четырьмя областями также заботу об арбитраже, контроль над выполнением закона, запрещавшего браки между жителями различных областей, закона о покупках недвижимой собственности и, наконец, тех законов, которые Эмилий Павел хотел издать для всей Македонии.
В источниках не сохранилось никаких доказательств для подтверждения или отрицания выдвинутых Фейелем положений. Они основаны лишь на одних предположениях, вытекающих из отсутствия в Македонии общей внешней политики.
После выхода в свет работы Мишеля Фейеля Ж. Ларсен в своей новой статье, опубликованной в 1949 г., пересмотрел свою точку зрения относительно организации, которую получила Македония от римлян после поражения Персея, и пришел к диаметрально противоположным точке зрения М. Фейеля выводам.
Потребность более глубокой аргументации заставила Ларсена принять тщательное филологическое исследование двух текстов: одного — литературного, Тита Ливия, другого — эпиграфического, надписи, до сих пор недостаточно известной. Но как изучение текста Ливия, особенно в отношении «concilium» и «consilium», так и надпись не внесли большой ясности в основной вопрос возникшего спора.
В своей работе Ларсен опроверг аргументы Фейеля и подтвердил свое мнение о том, что Македония после поражения под Пидной была разделена на четыре части, предназначенные жить в полной изоляции одна от другой, вне политических и даже хозяйственных связей. Исходя из известных решении римского сената относительно Македонии, Ларсен приходит к выводу, что создание общего македонского синедриона находилось бы в резком противоречии с намерением римлян. Он также считал маловероятным существование первичных собраний, хотя признавал возможным наличие избирательной ассамблеи, открытой для всех граждан. На примерах четырех македонских областей фессалийского и ликийского койнонов он пытался доказать, что представительное управление [288] было нормальной формой управления в федеральных государствах II в. до н. э.
В 1950 г. вышла в свет работа сорбоннского профессора Андре Эмара, которая, по его словам, являлась ответом на призыв Ларсена к деятельному исследованию этой проблемы. По узкой теме спорного вопроса о Македонии Эмар объявляет свои взгляды нейтральными. Но, выйдя за пределы обсуждения этих вопросов, он привлекает параллельный материал из истории греческих государств, приводит ряд новых мыслей и предположений.
Проблема общего синедриона не вызывает у него разногласий с Ларсеном. То, что во времена империи такой синедрион действительно имел место, не дает ему права признать его существование в 167 г. до н. э. Тогда Рим отказался дать всей Македонии коллективный политический орган, но впоследствии согласился на организацию такого органа. Когда и по какому поводу это произошло, мы не знаем. То, что такай возможность не исключается, подтверждается Эмаром на основании истории греческих койнэ. Рим уничтожил в 146 г. до н. э. если не все эллинские койнэ, то, по меньшей мере, ахейскую конфедерацию. Но впоследствии он восстановил ахейский койнон. Так могло случиться и с Македонией.
Выступая против Фейеля, стремившегося не только доказать существование общего синедриона, но и определить его функции, Эмар указывает, что все это противоречило бы политике Рима в завоеванной македонской стране. Передать заботу о выполнении всех своих решений общему синедриону, составленному из македонян, тех самых македонян, которые горестно переживали направленные против них меры и были ими угнетены, означало бы фактически дать македонянам средство самим организовать нарушения этих предписаний, или, по крайней мере, закрыть глаза на такие нарушения. Могут сказать, говорит Эмар, что правительства областей, также составленные из македонян, тем более не могли внушать доверие римлянам. Возможно, что это и так. Однако римляне могли питать надежду, что правительства областей, вошедшие во вкус своей власти и заботившиеся об автономии областей, более охотно будут наблюдать над сохранением тех барьеров, без которых они больше уже ничего не значили. Общее для всей Македонии учреждение неизбежно увеличивало бы возможность контактов между македонянами и было бы препятствием для римских интересов в Македонии, защищаемых Римом с такой безжалостной твердостью. Эмар приходит [289] к выводу, что синедрионы, избрание которых было установлено после второго собрания в Амфиполе, не могли быть членами центрального македонского синедриона. Тит Ливий говорит о создании четырех областных синедрионов, которые, по мысли римлян, должны были осуществлять управление Македонией. Однако, указывает Эмар, из этого не следует, что каждая из четырех областей не имела в 167 г. до н. э. первичной ассамблеи. «Нет ничего поражающего в сосуществовании синедриона и ассамблеи такого рода. Наоборот, такое сосуществование является нормальным фактом». По его собственным словам, он высказывает это мнение менее категорично, чем Фейель, и еще более осторожно, чем Ларсен, потому что нет никаких доказательств того, что четыре области имели первичные собрания, как и нет доказательств того, чтобы отрицать их существование.
Заслуживают внимания указания Эмара на социальную опору римлян в завоеванных странах. Стремясь укрепить свои позиции в них, они создавали покорные правительства, которые не присоединились бы ни к какому мероприятию, направленному против римского господства. Для того, чтобы достичь этой цели, было одно средство: «Передать власть социальной группе отобранных граждан». Такая группа оказалась бы наиболее заинтересованной как в сохранении спокойствия внутри страны, так и верности по отношению к Риму. Поэтому римляне всюду, где только могли, передавали фактическую власть богатым. Они установили ценз для всех государственных функций, имевших хотя бы какое-нибудь значение. Так, по поводу фессалийского койнона Ливий говорит, что Квинкций выбрал сенаторов и судей на основании оценки собственности и придал более силы той части граждан, которой дороже всего общее спокойствие и тишина. Именно такие граждане должны были проводить в жизнь римские интересы и не допускать, чтобы первичные собрания стали опасным инструментом в руках демагогов.
Признавая возможность существования первичных собраний в многочисленных государствах, даже федеральных и организованных под контролем Рима, Эмар пытается объяснить, почему эти собрания впоследствии исчезли. Причину такого явления он ищет не в социальной и политической борьбе, а в простой эволюции, которую называет «почти естественной». Эволюцию этого учреждения он понимает довольно своеобразно. Непрерывное укрепление римского господства переходило в суверенную власть. Разочарованные и жестоко [290] наказанные каждый раз, когда они пытались свергнуть чужое иго, непокорные элементы, патриоты, присоединившиеся к противникам таким образом установленных режимов, кончили тем, что примирились с неизбежным. Сфера действия власти греческих государств непрерывно суживалась, а вместе с этим суживались и интенсивность, и привлекательность политической жизни. В таких условиях, пишет Эмар, стал пропадать интерес к игре в государственные учреждения. Высшие органы, которые еще давали почетные должности богатым в ходе общественного развития, сохранились и устояли. Но первичные собрания, не дававшие никакой компенсации заседавшим в них гражданам, погибали в более или менее долгой агонии. В одном случае их функции переходили к уже существовавшему ранее тому или иному совету, в другом — первичные собрания преобразовывались в представительные ассамблеи.
Появление и распространение представительного режима в греческом мире не означало, по мнению Эмара, какого-то обновления форм политической жизни, при котором можно было бы распознать признаки плодотворной изобретательности и жизненности, достойные прежней гибкости эллинского духа. Скорее появление и распространение представительного режима говорят не о творческой молодости, а об усталости, отчаянии и отречении от своих собственных интересов.
Делая далеко идущие выводы, Эмар сам признается, что вследствие недостатков документации он дал свободу своему воображению.
В 1957 г. в своей работе о македонских городах в римское время Ф. К. Папазоглу снова сделала попытку проверить мнения предыдущих ученых относительно устройства, которое получила в 167 г. до н. э. Македония. Она оправдывает эту свою попытку тем, что режим, установленный римлянами для четырех македонских республик, представляет особый интерес для истории государств, организованных под римской опекой.
Резюмируя, что было сказано раньше, Ф. К. Папазоглу в основном споре не разделяет точки зрения Ларсена и Эмара. Она считает несомненным, что римляне противопоставляли уничтожаемой монархии государства, основанные на местной автономии civitates. Об этом определенно и прямо говорят Ливий и Плутарх. Но эта автономия civitates, не являвшихся все же независимыми полисами, придает специальный характер четырем македонским государствам и отличает их как от унитарных, так и от федеративных государств. [291]
Ф. К. Папазоглу считает, что конституция македонских государств имеет близкую аналогию в организации римских, провинций; конституция не может быть понята ни как федеративная, ни как унитарная. Во главе каждой республики стоял магистрат (αρχεγοί). Ему помогал вести дела совет, составленный из представителей civitates (синедрион, консилиум). Ф. К. Папазоглу считает, что административными единицами поделенной Македонии были городские общины (civitates), что видно из речи-прокламации Эмилия Павла, как ее передает Ливий: Omnium primum liberos esse iubere Macedonas, habentis urbes easdem agrosque, utentes legibus suis annuos creantis magistratus". В биографии Эмилия Павла Плутарх говорит: „Μακεδόσι μεν απέδωκε την χώραν και τας πολεις ελευθερας οικειν και αθτονομους". Как видим, города были свободны и автономны, имели своих магистратов и органы власти. Положение о свободных законах (utentes, legibus suis) относится к городам и их местному самоуправлению. Ф. К. Папазоглу приводит случай с иллирийским городом Агассами, которому в 169—168 гг. Эмилий Павел, как и другим городам, обещал иммунитет и автономию „ut reliquorum Macedonum animos sibi conciliaret, obsidibus contentus sine praesidio relinquere se iis urbem inmunesque ac suis legibus victuros est pollicitus".
Римляне смотрели на эти города как на самоуправление, а те, которые имели законы, сохранили их. Когда Эмилий Павел объявлял македонянам «свободу и автономию», в первую очередь он имел в виду местное самоуправление. Указания Ливия и Плутарха показывают, что римляне противопоставляли монархии не единую центральную республику. Папазоглу не признает существование первичных собраний, о которых нет никаких данных, и признает маловероятным, чтобы Рим позволил македонянам устраивать массовые собрания. Она высказывается против неправильного предположения о существовании общемакедонского совета, так как всякая политическая и экономическая связь между четырьмя республиками была запрещена. Ф. К. Папазоглу высказывает мысль о том, что термины concilium и consilium не могут дать безошибочного представления о характере основных органов власти в македонских республиках.
Прежде чем присоединиться к какой-либо точке зрения по [292] этому вопросу или предложить по нему некоторые свои соображения, приходится высказать сожаление по поводу явно неудовлетворительного состояния источников. Те немногие из них, которые до нас дошли, не дают нам никакого права считать покоренную Римом Македонию ни унитарной, ни федеративной республикой. В этом вопросе мы хотим присоединиться к точке зрения Ф. К. Папазоглу. Эта точка зрения находится в полном соответствии с высказыванием самого Ливия, который считал, что римляне не хотели допустить образования единого органа для всей Македонии из-за страха, что какой-либо узурпатор захватит власть (denique ne, si commune concilium gentis esset, inprobus vulgi adsentator aliquando libertatem salubri moderatione datam ad licentiam pestilentem traheret, in quattuor regiones discribi Macedoniam adsuum quaeque concilium haberet, placuit...).
Правда, у Полибия при характеристике македонского устройства 167 г. до н. э. имеется фраза "δεμοκρετικη και σινεδριακη πολιτεια". Но здесь следует иметь в виду, что подразумевал он под словом «δεμοκρετικη». Нельзя не согласиться с мнением Эмара о том, что для Полибия это слово часто означало то же, что и республика, и отнюдь не означало какой-нибудь республиканский режим в отличие от другого режима, тоже республиканского. Кроме того, сохранившиеся от Полибия указания от 167 г. до н. э. относятся к Македонии в целом, без указаний на ту или иную ее область.
Вся дальнейшая история римского господства в Македонии показывает, что римляне очень ограничили для македонян возможность самим участвовать в управлении страной. Устранение единого централизованного управления облегчало римлянам вмешательство во внутренние дела македонских областей. К тому же землевладельческая знать македонских городов, еще раньше стоявшая за союз с Римом, теперь открыто проводила проримскую политику, надеясь на поддержку римских военных властей.
Римляне были заинтересованы в ослаблении политической силы когда-то могучего единого государства и достигли этой цели его раздроблением. Раздробив государство, они получили возможность широко вмешиваться в дела каждой из македонских областей; сталкивать их друг с другом, проводить свой принцип «разделяй и властвуй».
Обращает на себя внимание изложение материала Ливием в 29 главе XLV книги. Там указывается, что прежде всего повелено было македонянам быть свободными, владеть теми [293] же городами и землями, пользоваться своими законами, избирать ежегодно должностных лиц. Дальше сообщается о разделении Македонии на четыре округа. По всей вероятности, речь идет здесь о сохранении тех «свобод», которые имели города до победы Рима. Но из контекста Ливия не вытекает наличия в Македонии каких-то общих, центральных органов. Указание на ежегодное избрание магистратов «annuos creantis magistratus» также не может служить доказательством каких-то всеобщих выборов должностных лиц по всей Македонии.
Для обозначения первого собрания македонских депутатов в Амфиполе в 167 г. до н. э. Ливий употребляет выражение «omni multitudine Macedonum». По приказанию Эмилия Павла в Амфиполь прибыли десять старейшин из каждого города и доставили сюда все царские бумаги и деньги. Когда им объявлялись решения римского сената в присутствии десяти уполномоченных, вся толпа македонян стояла вокруг. Из этого указания вытекает, во-первых, то, что данный акт римлян — вызов представителей из городов лишь для объявления воли Рима — был единичен. Во-вторых, «omni multitudine Macedonum» говорит не о каком-либо собрании, а о простом стечении побежденных македонян, чтобы выслушать приказы победителя. В этой главе есть такое указание на то, что римляне распорядились, чтобы в столице каждой области происходили собрания, где избирались бы должностные лица.
Известно, что 29 глава имеет полибианское происхождение и уже поэтому априори внушает больше доверия. 17 и 28 главы этой же книги, в которых изложены установленные сенатом принципы организации македонских дел, имеют анналистское происхождение. Но и они отрицают наличие всеобщего для всей Македонии собрания, а говорят о создании четырех собраний, по одному на область. Наконец, интерес; представляет и 32 глава вышеуказанной книги. Эта глава тоже имеет полибианское происхождение и описывает второе собрание македонских депутатов, на котором Эмилий Павел и комиссия сената провозгласили вторую серию своих решений, для чего снова было созвано собрание македонян (Macedonum rursus advocatum concilium), no Ливию, для выборов македонских синедров. Синедрами Ливий называет сенаторов (Senatores, quos synedros vocant), избираемых для управления общественными делами. В этом факте, по существу, нет ничего нового. Он повторяет и уточняет прежнее сообщение о выборах должностных лиц. [294]
Таким образом, XLV книга Ливия не дает нам никаких подтверждений наличия общемакедонского органа. Что касается упоминаний относительно собраний по областям, то их полностью отрицать нет возможности, ибо Ливий об этом говорит дважды. Но здесь следует обратить внимание на то, что Ливий всегда говорит о них в связи с выбором нужных областям должностных лиц. Мы, к сожалению, не знаем, что именно вкладывал Ливий в понятие «magistratus» и как проходили их выборы. Г. Финлей считает, что народные собрания избирали из среды народа наместников, которые управляли каждым округом. Но для такого утверждения нет никаких оснований. Также нет оснований говорить о том, производились ли выборы прямым голосованием или были многостепенными. Одно ясно, что римляне большой самостоятельности не могли и не хотели давать македонянам. Может быть, единственной уступкой им было разрешение выбирать должностных лиц. Ливий не говорит, как это происходило, но то, что магистраты составлялись из числа преданных Риму людей македонской знати, не вызывает сомнения. По всей вероятности, собрания и выполняли только эту функцию и то по указке римлян. О других их обязанностях мы ничего пока не знаем. Пролить свет на этот вопрос смогут только дополнительные эпиграфические памятники, до настоящего времени еще не обнаруженные.
Много возникало дискуссий относительно «concilium» к «consilium». Учеными изучались рукописи Ливия, производились тщательные филологические исследования его текста; спорили о том, в каких случаях Ливий писал «concilium» и в каких «consilium», есть ли в этом только орфографическая деталь, или эти термины могут уточнить наши сведения об устройстве Македонии в 167 г. до н. э.
Этимологически противопоставить эти два термина вряд ли возможно. Но concilium по своему значению шире, чем consilium. Среди многих значений первого термина больше всего имеется значений «собрание», в то время как со вторым, термином чаще всего связывается совещание, заседание, совет.
Во всех разобранных нами случаях у Ливия употребляется термин «concilium» и лишь в одном случае «consilium». Последний термин Ливий употребляет в связи с избранием синедров. Некоторые ученые из этого делали далеко идущие выводы, доказывая, что consilium является учреждением [295] областного подчинения. Но такому толкованию противоречит сам Ливий, который в другом месте называет собрания по областям не «consilia», a «concilia».
В связи с этими обстоятельствами приходится присоединиться к мнению Ф. К. Папазоглу о том, что контроверзы вокруг этих двух терминов не могут дать нам исчерпывающего представления о формах македонского правления. Очевидно, и здесь необходим дополнительный эпиграфический материал, при помощи которого можно будет отдать предпочтение какой-либо из многочисленных выдвинутых гипотез.
Факт остается фактом, что объявленная римлянами «свобода» македонянам была сплошной демагогией. Условия мира в Амфиподе, объявленные Эмилием Павлом, насильно разрывали Македонию на части и сводили на нет ее государственность и экономику. Это входило в интересы обеих враждующих римских политических группировок. Само македонское устройство с 167 г. до н. э. стало результатом компромисса между ними. Македония не сделалась провинцией, но македонская торговля была уничтожена. Держава Филиппа II и Александра Македонского, некогда владычица мира, перестала существовать как самостоятельное государство.
Чем же объяснить гибель этого когда-то могущественного государства? В исторической литературе «падение» эллинистических государств объяснялось двояким образом. С точки зрения одних, определяющим фактором в этом процессе было само внутреннее развитие этих государств, приведшее их к экономическому и политическому упадку. Вмешательство Рима «было только внешним толчком, опрокинувшим здание, и без того готовое обрушиться». Другие полагали, что определяющим фактором здесь надо считать внешнюю силу — вмешательство Рима, его военное и политическое превосходство, его беспощадную расправу с населением покоренных областей. При таких обстоятельствах установление римского господства прервало закономерный и далеко еще не законченный процесс самостоятельного развития эллинистического мира, повернуло это развитие на новый путь.
К. К. Зельин, приведя наметившиеся два решения этого вопроса, считает оба их односторонними, но проверить и доказать это возможно лишь на конкретном историческом материале. Такая постановка вопроса представляется нам [296] справедливой, хотя для его решения по отношению к Македонии как раз и не хватает нам этого исторического материала.
Прежде всего следует отметить, что развивавшийся с начала II в. до н. э. на территории Балканского полуострова и эллинистических государств кризис рабовладельческого производства охватил и Македонию. Уже с конца III в. мы наблюдаем там, как и в других эллинистических странах, быстрый рост крупного землевладения, крупных рабовладельческих хозяйств. Непрерывные войны, которые велись Македонским государством при последних Антигонидах, в частности при Филиппе V, способствовали, без сомнения, увеличению количества рабов в Македонии. А это, в свою очередь, привело к тому, что свободный труд все более и более вытеснялся из производства. Рост крупного землевладения совершался за счет уменьшения земель свободных общинников. Тяжелые налоги также больно ударяли по мелкому хозяйству свободного македонского общинника, разоряли его. Многочисленные разорительные войны вызывали резкое сокращение числа свободных, что тяжело отразилось на всем хозяйственном положении Македонии. Все это не могло не отразиться на военной мощи Македонского государства, ибо свободное крестьянство составляло основу македонской армии, македонскую фалангу. Ушедших в армию мужчин заменять было некем. Мы уже видели, как Филипп V был вынужден для уборки хлеба распускать ту часть своего войска, которая состояла из македонян, — факт, достаточно красноречиво говорящий о сокращении числа свободных общинников в Македонии, когда в армию приходилось забирать последних и по мере возможности отпускать их для уборки хлеба. А хлеб был нужен, особенно для содержания довольно значительной армии наемников.
Постоянные наборы в армию резко сокращали число производителей, занятых в сельском хозяйстве. В то же время, вследствие непроизводительности рабского труда и роста вольноотпущенничества, хозяйства рабовладельцев уменьшились, большие массы земли оставались необработанными. Государственные доходы уменьшились, а расходы, наоборот, все увеличивались. Между тем активная внешняя политика последних Антигонидов, их постоянные военные вмешательства в дела греко-эллинистического мира требовали от Македонского государства крайнего напряжения сил. Даже те войны, которые проходили не на македонской территории, оказывались очень разорительными для македонского народа. Население поставляло провиант для многочисленной македонской армии. Хлеб приходилось подвозить на собственных повозках, для чего снимался с полевых работ рабочий скот, а [297] это наносило значительный ущерб крестьянскому хозяйству. От войн особенно страдали свободные крестьяне-общинники: они являлись солдатами, они подвозили хлеб в армию, из них набирались мастера для строительства кораблей. Когда военные действия перешли на территорию самой Македонии, ее население стало испытывать особенно большие затруднения.
Македонские войны обострили социальные отношения в стране. Появление, а затем все большее увеличение массы люмпен-пролетариев в городах, как следствие кризиса рабовладельческого производства, давали себя знать с еще большей силой: участились бунты и восстания, устраиваемые недовольными олигархами, подкупавшими мелкими подачками толпы бродяг и нищих.
В период продолжительных войн Македонского государства его противники удачно использовали эту социальную борьбу, раскалывали фронт ее участников, перетягивали на свою сторону недовольных политикой Антигонидов.
В самые трудные и решительные моменты у Македонии не оказывалось союзников, они были заняты решением своих собственных внутренних проблем и боялись молодого и сильного Римского государства.
Особенно сложными оказались отношения Македонии с Грецией, в которой основными политическими центрами, вместо старых Афин и Спарты, оставались ахейский и этолийский союзы. Вначале они оба боролись против Македонии, но затем ахейский союз, как более аристократический, испугавшись развития народного движения в Спарте, боясь распространения революционных выступлений в своих городах, заключил союз с македонской монархией, поддерживавшей в Греции олигархические порядки. Во главе антимакедонской борьбы становится демократическая Этолия. Македония для Этолии была средоточием олигархии, аристократизма и деспотизма. Поэтому с появлением римлян на Балканах Этолия увидела в них поддержку в борьбе с Македонским государством.
Борьба греческих государств против Македонии сыграла очень важную роль не только во всей внешней истории греческих государств III—II вв. до н. э., но она оказывала значительное влияние и на внутреннюю жизнь Греции. Борьба греческих городов за свою независимость тесно переплеталась с развитием социальной борьбы в них. Именно усиление классовой борьбы в городах греческих союзов оказало решающее влияние на позицию их в отношениях к Македонии.
Господствовавшие в эллинистической Македонии Антигониды, не имевшие поддержки в своем собственном народе, не в [298] состоянии были справиться как с антимакедонским движением греческих государств, так с римской экспансией.
В своей завоевательной политике на Балканах римские рабовладельцы использовали различные формы и методы Особенно распространенными были формы и методы экономической, дипломатической и идеологической экспансии, завершившиеся методами прямого вооруженного вторжения. Эти формы и методы, тесно между собой связанные, в соотношении своем в разное время бывали различны. Еще задолго до войны римские ростовщики завязывали торговые операции с балканскими странами, чтобы добиться их экономического закабаления. Через различные дипломатические каналы римляне организовывали там шантаж, запугивание, активно участвовали в подборе угодных себе правительств и правящих партийных группировок, инспирировали восстания и обострение социальной борьбы. Римские ученые и писатели подготавливали общественное мнение на Балканах, восхваляя римлян, прославляя их и превосходство их оружия.
Все эти обстоятельства способствовали организации и осуществлению вооруженного вторжения римлян, завершившегося разгромом Македонского государства.
Глава четвертая. Основные черты социально-экономического развития македонской провинции
§ 1. Народно-освободительное движение на Балканах и образование македонской провинции
Македоняне не послушали совета Эмилия Павла беречь и сохранять свободу, которая им великодушно была дана. Суровые экономические меры, проведенные римлянами в отношении Македонии, жестокие репрессии, которым подвергались сторонники Персея по всей Македонии и Греции, страшная расправа с Эпиром вызвали у македонского населения быстрый подъем антиримских настроений.
Развитие рабовладения, вытеснившее из производства свободных производителей, дополнилось еще и экономическим гнетом Рима. Запрещение разработки рудников, судостроения и прекращение торговли такими древними предметами вывоза Македонии, как соль и лес, выбросили из производства много ремесленников, судостроителей, торговцев. Вместе с тем усиливается положение крупной рабовладельческой знати, поддерживаемой римской властью. Антиримская борьба переплетается с социальным движением, с борьбой широких масс против проримски настроенной местной знати, ростовщиков, державшихся только при помощи римской военной силы и угнетавших народ.
Еще во время войны с Персеем в греко-македонском мире начали возникать антиримские группировки, резко противоположные друг другу политические течения, являвшиеся выражением обострившейся социальной борьбы.
Полибий подчеркивает, что смуты и перемены после окончания третьей македонской войны наступили «для всех почти [300] государств». В греческих государствах он выделяет три категории правителей во время войны с Персеем. Первые — если и не помогали римлянам, то и не противодействовали им. Они с неудовольствием взирали на окончательное решение борьбы и на подчинение мира единой власти, но исход событий предоставляли судьбе. Другие — желали победы Македонии, хотя были бессильны привлечь на свою сторону сограждан и соплеменников. Третьи — увлекали за собою государства и втягивали их в союз с Персеем.
Полибий высказывает свое отношение к этим трем разрядам правителей. Позиции первых двух он оправдывает. Представители первого разряда окончили жизнь мужественной смертью, когда дела приняли оборот, противный их ожиданиям. Эти люди получили одобрение у Полибия потому, что они не изменили себе и не унизились до положения, недостойного их предшествующей жизни. Люди, которые сочувствовали Персею, не высказывали этого чувства открыто, и поэтому их никто не мог уличить в сношениях с македонским царем. Полибий считает поведение этих людей правильным; они не бежали от суда и следствия и испробовали все средства защиты. Зато осуждаются Полибием многочисленные сторонники Персея — представители третьего разряда, те, которые осмеливались в своих государствах говорить в пользу македонян, выступать с обвинениями против римлян и вообще действовать заодно с Персеем, хотя не имели силы склонить государства к союзу с Македонией. При всей безвыходности положения, уличенные документами, своими же писцами и пособниками в их антиримской деятельности, они не переставали цепляться за жизнь и тем разрушили сложившееся было представление об их отваге и решимости, так что утратили всякое право на сострадание и милость потомства. Полибий называет этих людей бесстыжими и малодушными.
После крушения Македонского государства во всех государствах Балканского полуострова подняли голову те из граждан, которые слыли за римских друзей. Они, по Полибию, выбирались в посольства, им вверяли «все прочие дела». Они ревностно преследовали одну и ту же цель, собирались вместе и могли осуществить свои замыслы без борьбы, отсутствием противников, которые, уступая силе вещей, совершенно удалились от дел. [301]
Из этих указаний Полибия видно, что сторонники римлян стремились при их помощи удержаться у власти, в то время как враги римского господства, не желая его признавать, отказались от активной деятельности. Полибий, к сожалению, не объясняет, от каких именно дел они удалились. По крайней мере, нет оснований считать, что они отказались от дальнейшей борьбы с Римом, тем более что Полибий говорит об этих людях только в период окончания третьей македонской войны, когда римляне занимались устройством греко-македонских дел.
Ливий, так же как Полибий, указывает на наличие в городах трех политических группировок (во главе которых стояли три рода старейшин): две из них укрепляли свое личное могущество, то льстя власти римлян, то заискивая у царей. Средняя группировка, не разделяя взглядов ни тех, ни других, «защищала свободу и законы». Чем сильнее было сочувствие сограждан этой последней группировке, говорит Ливий, тем меньше расположены были к ним чужеземные народы. Из этих слов можно заключить, что группировка, защищавшая свободу и законы, пользовалась поддержкой народа и находилась в оппозиции к римской политике в Македонии. Ее деятельность вызывала тревогу не только у римлян, но и у тех богатых рабовладельцев греческих и македонских городов, которые приняли сторону Рима и стремились с его помощью укрепить свои экономические и политические позиции. Находясь на должностных постах, выполняя обязанности послов, они внушали римским уполномоченным необходимость вести решительную борьбу с противниками римского господства. К противникам они причисляли не только тех, которые по легкомыслию хвастались открыто своими близкими дружественными отношениями с Персеем, но гораздо больше других лиц, втайне сочувствовавших ему. Доносчики доказывали, что под видом защиты свободы эти люди действовали в народных собраниях против римлян. Они убеждали последних, что народы Греции только в том случае останутся верными Риму, «если подавлен будет дух партий и прочно утвердится авторитет тех, которые имеют в виду только власть римлян». Римские уполномоченные при помощи своих сторонников уничтожали наиболее активных своих противников или насильно отправляли их на суд в римскую столицу.
Все эти свидетельства Ливия не оставляют сомнения в том, что после победы римлян на Балканах, в городах Македонии и Греции происходила напряженная, острая социальная [302] борьба, в то же время принявшая яркий антиримский характер. В этой борьбе знать ратовала за активное сотрудничество с Римом и за поддержку в покоренных странах римской политики: наоборот, широкие круги народных масс выступали против римского господства и всех его апологетов.
Нам, к сожалению, неизвестны конкретные этапы этой борьбы на протяжении почти двадцати лет и действия ее участников. Но о том, что эта борьба не прекращалась, свидетельствует факт перерастания ее в восстание, возглавленное Андриском, которое, однако, не завершилось победой восставших.
Характер восстания Андриска получил в исторической литературе двоякую оценку. Одни ученые полагают, что это восстание имело только цель возродить македонскую царскую власть. Так, Ф. К. Папазоглу считает, что Андриск, или Псевдо-Филипп, в 149 г. до н. э. решил с оружием в руках против римлян реставрировать македонскую монархию, почему и не нашел одухотворенной поддержки македонян. Его движение осталось актом узурпации власти, оно не являлось восстанием за освобождение своей земли. Другие же ученые, наоборот, считают, что выступление Андриска являлось династической борьбой только по форме, а по существу оно было крупным социальным освободительным движением. Н. Ф. Мурыгина, специально занимающаяся этой проблемой, подчеркивает, что Андриск возглавил «национально-освободительное движение», которое со временем приобрело социальный характер. В движении принимали участие массы македонян, греков и фракийцев. Присоединяясь в основном к этой точке зрения, мы не разделяем мнения автора о «национально-освободительном» характере движения.
Древние авторы не оставили нам достаточных свидетельств о личности руководителя восстания, о причинах его возникновения, о движущих силах и историческом значении этого выступления народных масс.
Полибий, за которым следовали в этом вопросе другие античные историки, оказался пристрастным свидетелем. Будучи верным апологетом Рима, он считал освободительное антиримское движение безрассудным заблуждением, ослеплением народа, которым руководили «совсем обезумевшие вожди». Андриска он называет негодяем; он прибыл в Македонию — «точно с неба упал». Полибий, как видим, не только отрицательно относился к этому выступлению масс, подсчитал его несвоевременным и неподготовленным. [303]
Ряд древних авторов считает Андриска выходцем из гущи народа. Ливий называет его человеком низкого происхождения. Флор и Диодор называют его наемником. Лукиан и Марцеллин утверждают, что он был сыном валяльщика шерсти из маленького малоазиатского города Адрамития. Лишь Павсаний сообщает об Андриске как о сыне македонского царя Персея, внуке Филиппа. Это известие, единственное в своем роде, не подтверждается никакими другими источниками и не может считаться правдоподобным. Ливий ясно говорит, что Андриск выдавал себя за сына царя Персея и, переменив имя, назвался Филиппом. Действительный сын Персея, Филипп, умер восемнадцатилетним юношей в Альбе. Но то, что адрамитский суконщик называл себя его именем, свидетельствовало о царистском характере этого движения. Не последнюю роль в движении сыграло и само имя Персея, получившее популярность как в Македонии, так и в Греции.
Пользуясь поразительным сходством с Персеем, Андриск пытался широко распространить версию о том, что он сын македонского царя и сирийской принцессы Лаодики. Версия поддерживалась антиримскими силами балканских стран.
О том, что в то время Македония была более подготовленной для активной антиримской деятельности, чем азиатские страны, свидетельствует тот факт, что именно в последних Андриск не находил почвы для борьбы с Римом. Будучи выходцем из азиатского города, он, естественно, пытался эту борьбу начать в Азии, а затем перенести ее на Балканы. С этим обстоятельством, по-видимому, связано стремление Андриска добиться у царя Сирии признания его наследником македонских царей. Хотя там, как уверяет Диодор, и появились единомышленники, но они не находили сочувствия у сирийского царя Деметрия Сатера. Деметрий, боясь народных волнений и угроз Рима, выдал Андриска римлянам. В одном из италийских городков Андриск был интернирован, но затем бежал в Милет. В малоазийском городе Милете он тоже не нашел поддержки; городские власти выдали его Риму. Но римляне и на этот раз отпустили его на свободу. Η. Φ. Мурыгина полагает, что такое поведение Рима было вызвано тем, что в годы экономического подъема и внешнеполитических успехов он пренебрег появлением самозванца, который не мог [304] внушить серьезных опасений. Между тем известно, что именно в период расцвета римской рабовладельческой системы римские рабовладельцы особенно чутко относились ко всяким проявлениям классовой борьбы, ко всяким народным выступлениям, пытаясь их уничтожить в зародыше. То, что римляне отпустили Андриска на свободу, свидетельствовало лишь о том, что он еще не проявил себя в действиях против Рима, потому что не нашел поддержки в азиатских городах. Как только для антиримских выступлений была найдена благодатная почва на Балканах, Рим с тревогой стал следить за тем, как развертываются опасные для него события.
Андриск имел намерение поднять антиримское восстание па большой территории. По его планам, кроме Македонии, оно должно охватить Фракию, Византию, Грецию и греческие города Понта. Еще раньше он нашел среди македонян сторонников и, как отмечает Зонара, «побудил к отпадению многих». В Македонии Андриск вмешался в социальную борьбу македонских городов и стал на сторону народных масс. По Диодору, Андриск выступал против имущих, оттесняя их, и многих богатых лишил жизни. Сочетание борьбы против Рима с ожесточенной борьбой против местных богачей вызвало сочувствие у широких слоев трудового македонского населения. Древние историки, с ненавистью наделяя Андриска всякими отрицательными чертами, вынуждены были признать его большой авторитет среди народных масс. Так, Полибий указывает, что македоняне любили самозванца Андриска и с большим усердием служили ему. О расположении к нему многих говорит Диодор, упоминает Зонара. О добровольном переходе на сторону Андриска части македонского населения говорит и Ливий. Указание Ливия на то, что Андриск собрал войско и всю Македонию занял частью добровольно, по усердию жителей, частью силою оружия, как раз свидетельствует об обострении социальных противоречий в Македонии. Эти противоречия Андриск умело использовал. Оказала ему сопротивление македонская знать, она была материально заинтересована в сохранении римских порядков. Но тот факт, что ее сопротивление восставшие преодолели довольно быстро, свидетельствовал о том, что знать не получила никакой поддержки народных масс, и о том, что движение восставших приняло широкий размах.
Народное движение в Македонии активно поддержала соседняя Фракия. Фракийцы с начала римской экспансии на [305]
Рис. 23. Монеты во время восстания Андриска. [306]
Балканах во время македонских войн и на протяжении двух последующих столетий решительно выступали против укрепления римского владычества на Балканском полуострове и вместе со своими соседями активно участвовали в антиримском движении. С позицией Фракии в этом движении при осуществлении своей балканской политики Рим был вынужден считаться. Активное участие ряда фракийских племен, особенно из южных областей страны, в антиримском движении вызывалось тем, что они имели тесные экономические отношения с Македонией, городами западного Понта и греческими государствами. Проникновение Рима на Балканский полуостров грозило нарушить эти отношения. Оно также являлось препятствием и на пути к объединению тех южно-фракийских племен, которые находились на стадии образования рабовладельческих государств.
Взаимоотношения между Македонией и Фракией не всегда были дружественными. Имели место неоднократные попытки македонских царей завоевать фракийские земли; такие попытки встречали решительный отпор. Но в период установления римского господства на Балканах дружественные отношения между Фракией и Македонией укрепились, что противоречило интересам Рима, и он всемерно пытался ослабить эти укрепившиеся добрососедские отношения: стал заключать сепаратные договоры с отдельными фракийскими династами, перетягивать фракийскую знать на свою сторону. Римляне в таких случаях не скупились на подкупы и дары, не пренебрегали дипломатическими ухищрениями. Некоторые из фракийских династов, перейдя на сторону Рима, не только порывали свои связи с Македонией, но и вооруженным путем выступали против нее. Это особенно отчетливо проявилось в деятельности царя сапеев Абруполиса, произведшего под нажимом Рима ряд вторжений в пределы Македонии, особенно в область пангейских рудников, за что он был еще Персеем изгнан из своих собственных владений. Но Риму не удалось полностью отколоть Фракию от Македонии. В третьей македонской войне большинство фракийцев, группировавшихся вокруг царя одрисов Котиса, остались на македонской стороне. Они составляли гарнизоны крупных городов, служили в коннице и пехоте армии Персея. Участием на стороне Македонии и победой над Римом фракийцы надеялись избавиться от проникновения римского господства в их страну,
Разгром Римом Македонии и крушение Македонского государства заставили фракийцев, в том числе и царя одрисов, признать римское господство и искать союза с победителем. Однако конкретное осуществление римской политики после 168 г. до н. э. вызвало новый рост антиримских настроении как в Македонии, так и во Фракии. Объединение македонских и фракийских оппозиционных Риму сил становилось вполне реальным и возможным, что подтвердило восстание Андриска. Фракийский царь Терес, женатый на сестре Персея, прекрасно знал о судьбе македонского царевича Филиппа, тем не менее признал и поддержал самозванца, передал ему командование войском и возложил на его голову царскую диадему. Андриск получил поддержку также царя Барсады и других фракийских династов. Древние источники указывают, что все фракийцы, тяготившиеся властью Рима, оказали поддержку Андриску. Вероятно, права Η. Φ. Мурыгина, утверждающая, что на сторону Македонии, по существу, встала вся Фракия с ее огромными людскими резервами и богатейшими запасами хлеба.
Признали и поддержали Андриска и византийцы, отказавшиеся от политики нейтралитета и вступившие в антиримскую борьбу. Этот факт следует объяснить тесными экономическими связями Византия с фракийской периферией. Через Византий шла бойкая транзитная торговля, предметы которой доставляла Фракия и понтийские города. Опасаясь, что римское господство на Балканах нарушит нормальную торговую деятельность и нанесет существенный ущерб их экономике, византийцы решили оказать помощь инициатору антиримского движения.
Мы не знаем о конкретной помощи, которую ему оказали греки. Но обострение социальной борьбы в греческих городах того времени и усиление недовольства Римом не могли не способствовать намерениям руководителя восставших поднять против римлян народные массы Балканского полуострова.
Центром антиримского движения в южной и средней Греции стал ахейский союз, ранее принявший сторону Рима. В самом союзе обострились внутренние противоречия, в результате которых промакедонские его элементы значительно ослабли. После захвата ключевых позиций на Балканах Римом не в его интересах было сохранять и укреплять самое крупное греческое федеративное объединение. Желая ослабить силы ахейского союза, римляне вмешиваются в его территориальный спор со Спартой и требуют от союзных властей удовлетворения всех притязаний Спарты, в первую очередь — согласия на выход из состава ахейского союза городов Спарты, [308] Коринфа, Аргоса, Орхомена, Гераклеи. Это неминуемо вызвало бы ослабление ахейского союза, чего добивался Рим. Посланному римлянами в Грецию для разбора разных споров между греческими государствами сенатору Г. Сульпицию Галлу поручалось «провести отделение от ахейского союза всех городов, какие и сколько он только сможет». Римляне дали понять, что они заинтересованы не только в ослаблении, но и в полном развале ахейского союза. Их действия в этом направлении вызвали подъем антиримских настроений и повышенную активность народных масс. Римские послы пытались убедить ахейцев не доводить дело до открытой войны с Римом, но их речи были встречены градом насмешек, шумом и криками. Руководство делами союза перешло в руки представителей демократической группировки Критолая и Диэя, возглавивших освободительное движение греков. Стратег Критолай проявил активную деятельность, переходил из города в город, устраивал народные собрания, побуждал к борьбе с римлянами. По утверждению Полибия, никогда еще не собирались в таком большом количестве ремесленники и простолюдины, как на этих собраниях. В борьбе с Римом Критолай искал опоры в массах. Он провел в пользу народных масс ряд мероприятий: «...запретил властям взыскивать что-либо с должников, приказал не принимать тех, кого приводили бы для заключения под стражу за долги, отсрочить до окончания войны разбор жалоб по недоимкам». Такими мерами Критолай достиг того, что народ поверил ему и смело пошел на его призыв.
Освободительное движение охватывает не только Ахайю, но и Беотию, Фокиду и Локриду и все более принимает социально-политический характер.
Хотя активные действия греков против римлян начались несколько позднее, чем в Македонии, но подготовка к ним была известна Андриску и учтена им при подготовке антиримской коалиции. К этому надо прибавить, что завязать сношения с македонским лже-Филиппом пытались и карфагенские послы. Они обещали деньги и корабли, склоняя его к более решительным действиям против римлян.
Движение Андриска, таким образом, нельзя считать только актом узурпации власти. Оно было народно-освободительным движением, направленным против римского господства. [309]
В 149 г. до н. э., поддержанный фракийцами, Андриск вступил в Македонию, предварительно одержав две победы над пограничными постами на берегах Стримона. В Македонии ему удалось подавить сопротивление романофильских элементов, привлечь на свою сторону большую часть населения страны и захватить в ней власть. По словам Страбона, в руках руководителя восставших оказалась та территория, которой ранее владел Персей и границей которой был Гебр, иначе — вся Македония. Андриск, далее, предпринял поход в Фессалию, заняв значительную часть ее территории. Полибий указывает, что фессалийцы «обратились с письмом и через послов к ахейцам с просьбой о помощи». Представитель римского сената Павел Сципион Пазика, посланный в Македонию, пытался без войск, лишь путем уговоров приостановить расширение восстания, но из этого ничего не вышло. Ему пришлось созвать ахейское и пергамское ополчение, чтобы с их помощью воспрепятствовать дальнейшему продвижению восставших в Греции.
Римский сенат, обеспокоенный положением дел на Балканах, послал против восставших претора Публия Ювентия Флакка. Флакк надеялся с помощью одного легиона подавить Андриска. В битве с македонским войском на границе Македонии Ювентий потерпел страшное поражение — его армия была почти полностью уничтожена, а сам он спасся бегством.
После победы над римлянами восставшие отменили те постановления Рима, которые в течение двадцати лет ослабляли страну. Нам неизвестны конкретные административные и социально-политические преобразования, которые провели победители. Вероятно, что отдельные части страны были воссоединены и утверждено независимое существование единой Македонии. Косвенным подтверждением этого акта может служить нумизматика. В это время прекращается чекан монет в отдельных македонских областях и начинается выпуск для всей страны единых серебряных монет, на которых воссоздаются надписи образцов до римского завоевания Македонии. На тетрадрахмах появляются надписи „Βασιλεός [310] Φίλιππος». Такая чеканка монет свидетельствовала, что в то время Македония стала единой, а Андриск признан царем ее.
Что касается социальных преобразований, то путем сравнений подобных выступлений народных масс в греческих и азиатских государствах Η. Φ. Мурыгина делает предположения относительно проведения в Македонии кассации долгов и перераспределения земли в пользу беднейших граждан. Если это действительно имело место, то сплоченные вокруг Андриска народные массы должны были в лице имущих слоев и знати встретить своих непримиримых врагов. В таких условиях последние надеялись на возвращение римлян, при которых они могут вернуть себе отнятые восстанием привилегии.
Победа восставших в Македонии и поражение римских войск встревожили римский сенат. Несмотря на то, что в других местах, особенно в Испании, против Рима также поднялись восстания, сенат вынужден был послать на подавление македонских повстанцев более сильную армию под руководством опытного командира Квинта Цецилия Метелла. Его армия имела поддержку пергамским флотом. Но даже превосходящие силы и безусловное превосходство римлян в военном деле не принесли сразу победы. У Пидны, в кавалерийской атаке, восставшие нанесли римлянам поражение и заставили их отступить. После Пидны Андриск разделил свое войско — одну часть оставил в Македонии, другую отправил в Фессалию: он хотел поддержать мятежные силы Греции и оказать им содействие в начавшейся антиримской борьбе. Но само распыление сил оказалось опасным. Римский главнокомандующий Метелл сумел использовать отсутствие единства в [311] лагере восставших, а также македонскую знать, заинтересованную в победе Рима. Ему удалось подкупить одного из военачальников Андриска Телеста, командовавшего македонской конницей. Во время большого сражения Телест вместе со всей конницей перешел на сторону римлян, чем облегчил им победу. 25-тысячное войско Андриска потерпело от Метелла поражение и было рассеяно. При помощи македонской знати Метелл взял власть в стране, за что вернул знати ее прежние привилегии. К тем, кто отходил в это время от восстания, он не применял насилия, чем способствовал еще большему расширению разногласий среди восставших и отходу многих из них от активной борьбы. Но и в этих условиях Андриск не сложил оружия. Он отправился во Фракию, набрал там большое войско, прибыл с ним в Македонию и снова пытался выступить против римлян. Но эта попытка не увенчалась успехом, он был разгромлен римлянами. Не удалась и вторая попытка Андриска с помощью фракийцев вернуть потерянные позиции. Потеряв веру в его победу, фракийцы начинают отходить от руководимого им движения, а фракийская знать переходить на сторону Рима. Вскоре Андриск был выдан римлянам фракийским царьком Бизнем, давшим ему убежище в своих владениях. Андриска отправили в Рим. Во время триумфа Метелла в 145 г. до н. э. Андриск шел перед его колесницей, а затем был казнен. В третий раз римляне пышно отпраздновали триумф над Македонией. Уже это одно говорит о том большом значении, которое они придавали победе над Андриском. Победитель Метелл за одержанную победу получил почетное звание Македонский.
После поражения македонского восстания Македония потеряла даже видимость своей самостоятельности. В 148 г. до н. э. она оказалась полностью оккупированной римскими войсками, лишена всякого самоуправления и вместе с Эпиром и южной Иллирией обращена в римскую провинцию. Так на территории Балканского полуострова была образована первая римская провинция. Страну наводнили римскими чиновниками, ростовщиками и торговцами.
Рим стремился подавить всякую независимость македонян. С этой целью в 146 г. до н. э. римляне ввели даже новое летоисчисление, установили новую македонскую эру. Но все эти мероприятия только увеличивали возмущение народа. В 143 г. до н. э. народное волнение возглавил другой мнимый сын Персея по имени Александр. Помощь ему оказывали и фракийцы. [312] Вся восточная Македония до реки Несты вышла из повиновения. Однако и лже-Александру Метелл нанес поражение и изгнал его на границу с Дарданией.
В то время как основные очаги македонского восстания были потушены, движение против римского господства с новой силой поднялось в городах Греции. Под руководством Критолая, а затем Диэя в 147 г. вспыхнуло народное восстание в среднегреческих и южногреческих городах. Ахейцы встретили в штыки стремление римлян отторгнуть от ахейского союза ряд городов и восстановить его в таком составе, в каком он находился к концу второй пунической войны.
Полибий высказался против этого народного движения. Он считал, что греки, подняв восстание, совершили такую ошибку, которую никак нельзя оправдать. Позицию римлян он считает сдержанной и не агрессивной. Миссия уполномоченных во главе с Секстом Юлием Цезарем объясняется лишь как попытка сената урегулировать греческие дела и избежать войны. Полибий указывает, что в 147 г. до н. э. на съезде ахейского союза римские представители «просили ахейцев воздержаться от дальнейших ошибок относительно римлян». Критолай и Диэй — руководители союза усмотрели в таком поведении римлян их слабость в связи с затянувшимися войнами в Ливий и Иберии, а также удобный момент для действий. Критолай подымал народ на борьбу. На народном собрании он заявил, что греки желают видеть в римлянах друзей, а не повелителей. Эти слова выражали мысли и чаяния народных масс, поддерживавших Критолая, когда он резко критиковал богатых, обвиняя их в преданности римлянам, в измене Родине.
Вскоре началась открытая война с Римом. К ахейцам примкнули фиванцы, беотийцы, затем халкидяне. Попытка Критолая поддержать восстание в Беотии окончилась неудачей: он был разбит Метеллом. Греки понесли в этом сражении большие потери, Критолай погиб. Но поражение не остановило восставших. Преемник погибшего Критолая Диэй, как стратег ахейского союза, своими смелыми социальными мероприятиями усилил антиримское движение. В числе мероприятий были: 1) освобождение 12 тыс. здоровых рабов в разных городах, снабжение их вооружением и отправка на защиту главного центра восстания — Коринфа; 2) все способные к военной службе люди обязаны были вооружиться и собраться [313] в Коринфе; 3) состоятельные ахейцы, как мужчины, так и женщины, должны были пополнить опустевшую казну деньгами, имуществом, украшениями.
Полибий, резко относившийся к этим мероприятиям Диэя, говорил, что они вызывали «брожение умов», а строптивость и нерадение рабов стало тяжело переносить.
Движение охватило весь Пелопоннес. Оно сопровождалось острой социальной борьбой. Полибий отмечает, что одни в отчаянии налагали на себя руки; другие бежали из городов куда попало, без всякой цели, лишь бы не видеть возмущающих душу событий в своих городах; третьи шли выдавать друг друга римлянам как врагов; четвертые клеветали и изобличали ближних своих; иные выходили навстречу римлянам, сознаваясь в вероломстве, с трепетом ожидая решения своей судьбы.
При таких обстоятельствах борьба с войсками Метелла и особенно консула Луция Муммия становилась все ожесточеннее. Чтобы решительно подавить восстание, римляне к армии Муммия придали войска из Пергама, Крита и других мест. Римская армия по людскому составу вдвое превосходила армию восставших, была лучше технически оснащена и более опытна. В ожесточенном сражении у Левкопетры на Истме повстанцы, мужественно сражаясь, потерпели все же поражение, после чего стратег Диэй вынужден был покончить жизнь самоубийством. Движение, возглавляемое ахейским союзом, оказалось подавленным. Началась суровая расправа с восставшими. Комиссия из десяти сенатских уполномоченных, опиравшаяся на оккупационную армию Л. Муммия, осуществляла свои карательные функции. Полибий, как защитник римской политики на Балканах, утверждает, что она показала всем эллинам «прекрасный памятник римской политики». Он указывает, что Муммия в каждом греческом городе встречали с почетом и приветливостью, потому что он показал себя человеком бескорыстным, а управление его отличалось мягкостью.
Моммзен, не обращая внимания на политические симпатии самого Полибия, повторяет его оценку деятельности римлян в Греции. Метелл, по его мнению, пытался мягкими мерами побудить греков отказаться от безрассудного сопротивления. Муммий был справедливым и снисходительным и оставил по себе в общем хорошую память в завоеванной стране. Все [314] жестокости, совершенные римлянами на греческой земле, приписываются Моммзеном «партии купцов», стремившейся подавить греческие торговые центры.
Между тем именно Муммий взял Коринф и подверг его жестокому разграблению. Коринф, «оставленный жителями, сперва был разорен, а потом при игре на трубах — истреблен. Сколько знамен, сколько платья, сколько металлических досок похищено, сожжено и разбросано, сколько богатства римский народ получил и предал огню». Мужское население перебито, жены, дети уведены в рабство. Число убитых неисчислимо. В городах составлялись почетные списки погибших в борьбе с Римом. По этим опискам можно судить о числе жертв. Например, список из Эпидавра прославляет 156 человек, павших в борьбе с римлянами. И это в одном только городе! Варварства, зверства, надругательства римских солдат были неслыханными. Полибий говорит, что сам видел, как римские солдаты на картинах великих греческих мастеров живописи играли в кости.
Так жестоко мстил Рим за непослушание его воле, за стремление сбросить с себя иго порабощения. Моммзен, хотя и признает разрушение Коринфа — крупнейшего торгового центра Греции не оправданным актом, позорным пятном в летописях римской истории, считает, что в этой трагедии виноваты не римляне, а греки. По его утверждению, римское вмешательство было вызвано безрассудным вероломством и вытекающей из слабости отчаянной дерзостью самих греков. Такое утверждение противоречит фактам.
Поражение 146 г. до н. э. было концом самостоятельного существования ахейского союза. Ахейцы, по словам Диодора Сицилийского, «собственными глазами видели, как убивали их родных и друзей, бесчестили женщин, они видели порабощение родины, грабежи и повальное издевательское обращение в рабство; окончательно утратив независимость и свободу, они из величайшего благополучия перешли к крайним бедствиям».
Римляне обезоружили все города, в той или иной мере принявшие участие в восстании; были срыты стены и отобрано оружие. Все существовавшие федеративные союзы, как беотийский, фокидский, ахейский, локридский, распущены. Греция платила дань. Она была переименована в Ахайю и присоединена к македонской провинции.
Полибий объясняет поражение ахейцев безрассудством, тупостью, умоисступлением их вождей и их собственной [315] слепотой. В действительности поражение ахейцев, как, впрочем, и македонян, обусловливалось более существенными причинами.
В первую очередь поражение объясняется тем, что как Македония, так и Греция в эпоху римских завоеваний на Балканах переживали кризис своего хозяйства, находились в стадии упадка; кризис подорвал силы этих государств. А в это же самое время Рим переживал пору своего расцвета. Его рабовладельческая система была еще прочна, а военное искусство имело явное превосходство над греко-македонским, все это давало перевес сил римскому государству. Между тем разобщенные между собой государства греко-македонского мира враждуют. В борьбу между собой вступают Греция и Македония, не прекращается борьба греческих государств друг с другом за господство и гегемонию на Балканах. Это не могло не ослабить силы греко-македонского мира и делало невозможным создание единого мощного освободительного фронта. Римляне старались поддерживать внутренние распри греко-македонских сил и использовали их для утверждения своего господства.
Антиримское движение характеризуется разрозненностью, стихийностью, неоднородностью по своему социальному характеру и этническому составу.
Кризис рабовладельческой системы хозяйства и связанные с ним бедствия всей тяжестью ложились на плечи трудящихся масс Македонии и Греции, что неизбежно влекло за собой обострение социальной борьбы. Богатые рабовладельцы боялись движения масс. Когда Диэй обратился ко всем городам с призывом освободить 12 тыс. молодых рабов, вооружить их и отправить к Коринфу, аристократия резко возразила против такой меры. Мероприятия вождей антиримского движения и размах борьбы вселили страх в сердца примыкавшей к движению аристократии; начинается ее отход от движения, потом она скатывается на путь предательства и измены, предпринимает попытки начать мирные переговоры с римлянами. В римском господстве аристократия видела гарантии сохранения своих социально-экономических позиций.
Причина поражения заключается и в слабости демократических партий, возглавлявших освободительную борьбу: не было опыта борьбы, необходимых средств, сплоченности и ясного плана действий. В силу этих причин Македония и Греция не смогли отстоять свою независимость и оказались под властью римских завоевателей. [316]
§ 2. Территориальные, этнические и административные границы македонской провинции
Территориальные, границы македонской провинции не оставались постоянными. Они изменялись, обычно, в связи с более или менее существенными изменениями курса римской провинциальной политики, а также и вследствие активизации антиримских сил на периферии. Границы македонской провинции расширялись или резко сокращались. По меткому выражению Цицерона, границы Македонии проходили там, где чувствовалась сила римского оружия („Semper Macedonicis imperatoribus idem fines provinciae fuerint qui gladiorum atque pilorum").
Ко времени превращения Македонии в римскую провинцию в 148 г. ее границы в общем совпадали с границами, определенными римлянами в 167 г. после победы над Персеем. Исключение, может быть, составляла лишь западная граница, о которой у нас нет достаточных источников. По мнению некоторых ученых, южноиллирийские области тогда были присоединены к новообразованной римской провинции. Но подчинение македонскому наместнику южноиллирийских областей трудно объяснимо. Известно, что римляне оставляли Иллирию и позднее в некоторой полунезависимости, но, конечно, не исключена и вероятность, что иллирийские области, признававшие верховную власть римлян, подпали в 149 г. под юрисдикцию македонского наместника. Вопрос о времени разграничения иллирийских областей между наместником провинции Македонии и наместником Цизальпинской Галлии остается до сих пор открытым.
При образовании македонской провинции к ней была присоединена часть Иллирии и Фессалии, а побережье Эгейского моря к востоку от реки Несты позднее отошло к вновь образованной провинции Фракии. В это же время в Македонию был включен Эпир.
Таким образом, вновь созданная римская провинция Македония занимала территорию от Адриатического моря до Эгейского, на севере она простиралась до города Стобы, к востоку — до Родопских гор.
Во время республики границы Македонии, единственной провинции, которую римляне имели на Балканах, так часто менялись, что точно проследить и перечислить эти изменения невозможно. [317]
Рис. 24. Монеты Македонской провинции эпохи республики.
Прежде всего в 146 г. до н. э., после разгрома войск ахейского союза на Истме и покорения греков, греческие города были поставлены под контроль наместника Македонии. Этой участи избегли только Спарта и Афины. Формально Греция считалась свободной, но фактически она находилась под властью римского наместника в Македонии. Так, Л. Флакк в качестве легата проконсула Македонии Метелла управлял Афинами, Спартой, Ахайей, Беотией, Фессалией. Эпиграфические памятники последней четверти II в. до н. э. подтверждают ту мысль, что города, составлявшие прежний ахейский союз, входили в состав македонской провинции, правителю которой они и подчинялись. Правитель управлял ими посредством своих ближайших помощников, главным образом легатов, иногда — квесторов. Их имена дошли до нас в довольно большом количестве. В спорных делах греки обращались за решением к правителю Македонии, а если это решение не регулировало спорные вопросы, в их разбор вмешивался римский сенат.
В 80-е гг. I в., в связи с проникновением римских войск до Дуная и покорением ряда северных племен, границы македонской провинции расширялись на север до Дуная. Македония тогда граничила на востоке с одрисским царством; одно время ей было подчинено и понтийское приморье. [318]
В 70 гг. до н. э., после покорения Мезии Крассом, Македония превратилась из пограничной провинции во внутреннюю и не нуждалась более в защите римских войск.
К концу республиканского периода территория Македонии граничила на юге с Ахайей, на востоке она простиралась до Родопских гор, на севере до Дуная, на западе включала Иллирию.
В эпоху империи македонская провинция занимала гораздо меньшую по сравнению с Македонией времен республики территорию.
Основным литературным источником об устройстве македонских границ во время ранней империи является география Птолемея. Но его сведения часто неопределенны и не всегда точны. Его исправляет и дополняет эпиграфический материал. Эпиграфические памятники, часто датированные по македонской провинциальной эре, помогают нам более ясно разграничить отдельные области, установить границы. Многие надписи, встречающиеся в долине Стримона, показывают, до каких границ на севере доходила македонская провинция.
Археологический материал И. Венедикова из Бергалы уточняет границу между македонской и фракийской территориями. Она проходила севернее от Штипа и шла прямо к востоку, к среднему течению Стримона. Природную границу Македонии и Фракии в области между Стримоном и Нестой представляют горы Пирина и Боз-Дага.
Что касается южной границы македонской провинции, то она, меняясь со II в. до н. э. довольно часто, включала в себя Фессалию.
При императоре Августе, когда произошла общая реорганизация Римского государства, провинции были разделены на сенаторские и императорские. Наряду с этим имело место и образование новых провинций, оно влекло за собой реорганизацию старых.
13 января 27 г. до н. э. Македония была объявлена сенатской провинцией. В этом же году создается самостоятельная сенатская провинция Ахайя. На основании указания Страбона Моммзен заключает, что Фессалия осталась в составе Македонии, а Этолия, Акарнания и часть Эпира попали в провинцию Иллирии. Между тем эпиграфические и литературные источники ясно говорят о том, что эти области охватывались Ахайей и что текст Страбона здесь явно испорчен. [319] В провинцию Ахайю включались те области, которые указывает Страбон. Это, однако, не устраняет той вероятности, что некоторые эпирские племена остались в границах Македонии. Ее южные границы возвратились на старую линию 146 г. до н. э. Границей между Ахайей и Македонией стала гора Эта. Фессалия вошла в состав провинции Ахайи, о чем можно судить по дельфийской надписи (CiL, III, 987) об устройстве дельфийской амфиктионии. Союз составляли 17 народов, которые принадлежали Греции или Фессалии; Этолия, Эпир, Македония среди них не представлены.
Территория провинции Ахайи обнимала весь Пелопоннес и северную Грецию до Эты, некоторые эпирские города, позднее все кикладские острова в Эгейском море.
Выдвижение Ахайи в качестве самостоятельной, отдельной от Македонии провинции было продиктовано не военными соображениями. Эта провинция отчасти прикрывала стоявшими на Дунае гарнизонами весь Балканский полуостров до границ Фракии. Поэтому полуостров всегда считался умиротворенной внутренней территорией. По мнению С. А. Жебелева, Августом руководило в данном случае, с одной стороны, стремление не давать слишком большого объема сенаторским провинциям, с другой стороны — желание отделить чисто эллинские страны от тех, которые были эллинскими лишь наполовину.
После Августа, при Тиберии, произошли существенные изменения в административном положении провинций Ахайи и Македонии. В 15 г. Тиберий, по сообщению Тацита, «решил облегчить положение Ахайи и Македонии, жаловавшихся на тяжесть бремени, и передать их временно из ведения проконсулов в распоряжение цезаря». Из сенатских провинций он превратил их в императорские; Ахайя и Македония, объединенные в одну императорскую провинцию, отдавались в распоряжение правителя Мезии. С 15 до 44 года они управлялись императорскими легатами. Первый из них Гай Поппей Сабин управлял этой провинцией до своей смерти в 35 г. Ему наследовал П. Меммий Регул.
Верховный правитель Македонии и Ахайи распространял свою власть и на Мезию. Вследствие целого комплекса причин экономического, социального и стратегического порядка [320]
Рис. 25. Монеты Македонской провинции эпохи империи. [321]
Рис. 25а. Монеты Македонской провинции эпохи империи.
появилась потребность в объединении Мезии и Македонии. Это мероприятие вызывалось сложной военной обстановкой, восстаниями в провинциях, особенно фракийцев, необходимостью упорядочения финансов. Но такое положение длилось сравнительно недолго. Когда нижнедунайская граница укрепилась и римское влияние во Фракии значительно возросло, Клавдий мог предпринять реорганизацию дунайских провинций. Македония и Мезия были снова разделены. Македония и Ахайя вновь причислялись с 44 г. к сенатским провинциям, причем военные силы оставались в пределах Мезии. В Македонии римских легионов с тех пор уже не было.
С. А. Жебелев делает вероятное предположение, что в факте возвращения Македонии и Ахайи сенату в известной мере сказалось отражение того значения, каким при Клавдии пользовался сенат вообще. Но, конечно, это событие нельзя отрывать от общей провинциальной политики Рима вообще и императора Клавдия в частности. Укрупненные провинции затрудняли управление ими и являлись постоянным источником усиления антиримской борьбы.
В связи с завоеванием придунайских областей был отделен также Иллирик и превращен в императорскую провинцию, что значительно отодвинуло западную границу на восток. В связи с превращением в 48 г. Фракии в римскую провинцию сократилась сфера деятельности македонского наместника. Фракия, на протяжении длительного времени являвшаяся [322] ареной народно-освободительного движения, став провинцией, оказалась как бы в железном кольце римских владений на Балканах. К новообразованной провинции Фракии отошла земля восточнее Неста, около двухсот лет находившаяся в пределах македонской провинции.
При Антонинах образуется самостоятельная провинция Эпир, отделенная от Македонии. Но зато в ее состав с середины II в. вошла Фессалия.
В период домината границы македонской провинции также часто менялись. По реформе Диоклетиана, разделившего все провинции на небольшие части и затем объединившего их в диоцезы по 10-12 провинций, Македония вошла в диоцез Мезию вместе с Ахайей, Эпиром и Критом. При Константине Македония входила в префектуру Иллирии. В составе Македонии в это время находились Крит, Фессалия, старый и новый Эпир. Орестида и Элимиотида включались в новую провинцию — Фессалию. На западе иллирийские земли вошли в провинцию новый Эпир (вместе с Лихмидом). На северо-востоке, в районе Бригальники, территория отошла к внутренней Дакии.
Итак, в эпоху империи территория Македонии, как и в эпоху республики, подвергалась многократным изменениям. Как сообщает Страбон, во времена принципата македонская территория по очертаниям своим приближается к форме параллелограмма; на западе она ограничена Адриатическим морем, на востоке — меридиональной линией, идущей через устье реки Гебра, и тянется через город Кипселы; с севера граница проходит по воображаемой прямой линии, которая тянется через горы Бертиск, Скард, Орбел, Родопы и Гем; с юга Македония ограничена эгнациевой дорогой от Диррахия до Фессалоники.
Несмотря на неоднократные сокращения территории македонской провинции, она в императорскую эпоху занимала довольно обширную область и, как в эпоху республики, простиралась от Адриатического моря до Эгейского. На юге граничила с Эпиром и Ахайей, на севере — с Иллириком (Далмацией), Мезией и Фракией. Границы между Македонией, с одной стороны, и Мезией и Фракией, с другой, остались без изменения в эпоху империи, т. е. на севере они простирались [323]
Рис. 26. Монеты Неокории.
приблизительно до долины Эригона, а на востоке — до реки Неста. Западная граница между Македонией и Далмацией была вместе с тем политической и языковой границей между Западом и Востоком. У Скодра соприкасались, после разделения империи, владения западной и восточной империи.
В конце III в., а именно в 297 г., Диоклетиан, в числе других реформ, провел большую административную реформу, в результате которой территория македонской провинции урезывалась. Из нее были созданы две новые провинции: Фессалия и новый Эпир. Это положение впервые зафиксировано в списке провинций под именем Laterculus Veronensis. С точки зрения Моммзена, этот список дает картину управления провинциями после реформы Диоклетиана. [324]
Рис. 27. Монеты III в. н. э., квазиавтономная чеканка.
Так обстояло дело с изменением территории македонской провинции до второй половины IV века.
В период поздней античности единой и цельной провинции Македонии вообще не существовало. Она распалась на несколько административных единиц. Территория ее неоднократно делилась, причем часто половина включалась в ту или иную область. В официальных материалах, особенно в документах церковных, мы встречаем название Macedonia Salutaris и Macedonia Secunda. Выяснением организации и территориальных границ провинций тщательно занималась Ф. К. Папазоглу как в своей работе о македонских городах в римское время, так и в специальной статье по этому вопросу. [326] Границы территории Македонии Секунда довольно точно определяет Синекдем Гиерокла; он упоминает восемь городов в этой провинции: Стоби, Аргос, Айстрайон, Пелагония, Баргала, Германия, Келенидин и Запара. Местонахождение всех этих городов, за исключением Стоби, доказано, главным образом, данными эпиграфическими, а также и церковными источниками.
Македония Секунда охватывала, таким образом, на правом берегу Аксия область нижнего Эригона, на левом берегу все течение Брегальники и простиралась даже за пределы этих областей вплоть до Стримона.
Ф. К. Папазоглу пытается установить время существования этой провинции. Известно, что Гиерокл писал свой труд в начале царствования Юстиниана, но он пользовался источником, относящимся примерно к 460 году. Сравнение со списками халкедонского собора (451) приводит к заключению, что имеется большое сходство между этими списками и данными Гиерокла.
По авторитетному указанию Папазоглу, провинция Македония Секунда создана лишь к концу V в. В 470 г. во времена нашествия Теодориха Малх знал только одну Македонию. Однако уже в 482 г. и позднее — в 517 г. упоминаются две Македонии: «utrumque Macedoniam», «duae tunc Macedoniae». Не исключена вероятность, что провинция Македония Секунда была организована после нашествия готов или вследствие этого нашествия. Ее создание преследовало военно-стратегические цели, чем и объясняется относительная ее прочность.
Македония Секунда упоминается в 535 г. в 11 новелле Юстиниана, среди провинций, подчиненных духовной власти Юстиниана прима. Десятью годами позже она уже больше не фигурирует в 31 новелле того же императора, в которой дается новый список этих провинций. В промежутке между этими двумя датами Македония Секунда, вероятно, перестала существовать: ее территория была разделена между Македонией Прима и внутренней Дакией.
Что касается провинции, названной «Македония Салютарис», то она находилась под властью презеса. Ее территориальные границы охватывают северо-запад Македонии. Она упоминается в Notitia dignitatum (Or., 1,125). В списках провинций, предшествовавших этим «Notitia dignitatum», такой провинции не упоминается. Моммзен считал, что эта провинция [326] появилась около 386 г. В то время возникли и другие провинции Востока, получившие название Salutaris.
Македония Salutaris просуществовала недолго. Поскольку она совсем не известна нам из других источников, трудно установить время уничтожения ее. Ф. К. Папазоглу пытается датировать это время путем анализа письма папы Иннокентия I от 412 г. и письма папы Целестина I от 424 г. В письме папы Иннокентия, адресованном епископу Фессалоник Руфу, устанавливаются границы викариальных прерогатив Фессалоник, перечисляется 10 иллирийских провинций, подчиненных Фессалоникам. Македония Салютарис в этом списке не значится, хотя она должна была быть упомянута, если бы в то время действительно существовала. Поэтому вполне вероятно, что Македония Салютарис тогда уже не существовала. Письмо Целестина I было послано девяти епископам Иллирии. Центры этих епископств не обозначены и их не все можно установить, но само их число показательно; если причислить сюда епископа Руфа из Фессалоник и епископа Феликса из Диррахиума, о которых говорится в письме, то получается всего 11 иллирийских епископств. Это как раз совпадает с числом провинций, входивших в Иллирию без Македонии Салютарис. Из этого Ф. К. Папазоглу делает вполне логичный вывод, что Македония Салютарис в 424 г. уже больше не существовала.
Македонию Салютарис и Македонию Секунда следует считать различными провинциями не только по времени своего существования, но также и по отношению к своим территориям.
Постоянные территориальные изменения приводили к этническому смешению македонского населения с населением соседних областей. Административные и этнические границы Македонии в римское время не совпадали. В этническом отношении Македония никогда не представляла однородного целого. В римское время этнический состав македонского населения был особенно смешанным.
Археологический материал, который И. Венедиков обнародовал в интересной статье в связи с надписью из Бергалы, приводит автора к выводу, что в период между V в. до н. э. и II в. н. э. совершилось известное перемещение населения и наступили перемены в этническом составе этой местности. Он считает, что пеонийцы, потерявшие политическую самостоятельность, были оттиснуты к северу от фракийских племен медов и дентелетов. Интересные указания И. Венедикова, основанные [327] на единичном археологическом материале, еще недостаточны для заключения о миграции фракийских племен с севера на юг. Для доказательства этого потребуются еще дополнительные источники.
В эллинистическое время усилившаяся эмиграция из Македонии на Восток привела, как уже было отмечено, к потере значительной части македонского населения. Политика миграции греческих поселенцев, широко проводимая Антигонидами, способствовала эллинизации страны, а проникновение римлян на Балканы принесло в Македонию новый этнический элемент. Если во внутренних городах Македонии проживали, главным образом, македоняне, то в эллинских полисах жили греки, а в римских колониях италийские переселенцы. Кроме того, эти устойчивые этнические комплексы находились в тесном взаимодействии с многочисленными иллирийскими и фракийскими племенами. Со временем это взаимодействие усилилось, поскольку в македонскую провинцию вошло население новых областей.
Для второй половины II в. до н. э. Ливий выделяет иллирийскую группу племен на западе и северо-западе и фракийскую — на северо-востоке. Дальнейшие сведения об этническом составе населения Македонии есть у Плиния Старшего. Он приводит данные середины I в. н. э. Среди племен, населявших Македонию, он называет пеонов, параксеев, эордеев, алмонов, пелагонов, мигдонов, аретусов, антиохийцев, идоменийцев, доберов, эстриенов, алатенцев, адаристенцев, горесков, линкестов, орестов, ксилополитов, отрионов, амантов, тимфеев, торонейцев. Из этих данных видно, что расширение территории македонской провинции, наблюдавшееся к I в. н.э., привело к усложнению ее этнического состава. О многоплеменности на территории македонской провинции говорит также Гай Юлий Солин.
Пестрым продолжает оставаться этнический состав населения Македонии и во времена поздней античности. Ко всем тем обстоятельствам, которые способствовали смешению населения, прибавилось еще одно — вторжение варварских племен, также оказавшее известное влияние на состав населения. По границам Македонии оседают меды, дарданы, скордиски и бастарны. В V в. на ее территорию вторгаются под именем готов славяне. Несколько позднее славянские племена проникают на Балканы огромными массами и оседают здесь на занимаемой ими территории. Вся Македония оказалась занятой [328] славянами. Последние легко ассимилировали местное население, что явилось следствием не только этнической прочности славянских племен, но и следствием отсутствия этого единства у македонского населения.
§ 3. Римская провинциальная политика
К. Маркс в своих статьях, напечатанных в «Нью-йоркской трибуне», по поводу гражданской войны 1861—1865 гг. в Северной Америке писал, что рабство не может существовать без захвата чужих территорий, без непрерывных войн, ибо рабовладельческий способ производства осуществляет воспроизводство рабочей силы главным образом путем захвата пленных. Отсюда ясна цель тех войн, которые вел Рим на протяжении своего существования.
В результате победоносных войн III—II вв. до н. э. римское рабовладельческое государство превратилось в огромную средиземноморскую державу. Многие страны стали римскими провинциями. Провинциями римляне считали все внеиталийские владения, полностью зависевшие от Римского государства, управляемые римскими магистрами и облагаемые податями. Первой провинцией Рима стала в 210 г. до н. э. Сицилия, затем в 191 г. Сардиния, несколько позже — балканские страны, затем и азиатские.
Сравнительно быстрая победа римлян над странами Средиземноморского бассейна нуждалась в объяснении. Полибий писал: «Едва ли найдется человек, столь легкомысленный или равнодушный к окружающей жизни, который не пожелал бы понять, какими средствами и при каких общественных учреждениях почти все страны населенного мира попали под власть римлян в течение неполных 53 лет. Никогда раньше не было ничего подобного». Полибий склонен объяснять быстрое расширение римского владычества совершенством политического устройства Рима. Он находит, что в римском государственном строе сочетались все три формы правления: монархия, аристократия и демократия. Это сочетание различных форм и являлось, с его точки зрения, залогом успеха римлян в их внутренней и внешней политике. На самом деле причины римских побед следует искать не столько в совершенстве римского государственного устройства или в силе римского оружия, сколько в отсутствии единства среди покоренных Римом стран и в умелом использовании римлянами этого обстоятельства. [329]
Основным принципом своей внешней политики римляне провозгласили: «Разделяй и властвуй!» Осуществляя этот принцип на практике, они не давали своим противникам объединяться, искусно разжигая существующие между ними противоречия, поддерживая слабых правителей против своих сильных соперников и ослабляя последних тем, что отбирали у них часть их территории в пользу более слабых. Захвату стран предшествовала большая дипломатическая подготовка. Римляне предварительно детально изучали внутреннее положение страны, своей потенциальной провинции, искусственно обостряли социальные противоречия, создавали там преданные себе партийные группировки, всячески поддерживая своих сторонников морально и материально. Примером может служить захват Пергамского царства. Известно, что во вторую половину II в. до н. э. в Пергаме возникают и ведут усиленную борьбу между собой две группировки: антиримская и проримская. В последнюю входили в основном торговцы, связанные с римскими торговыми кругами. Рим усиленно поддерживал эту группировку. Римляне, кроме того, предпринимали активные меры для подрыва пергамской экономики, используя противоречия Пергамского царства с другими эллинистическими государствами Малой Азии (Вифиния, Понт), подстрекая против Пергама зависимые от него области (Галатия). В результате таких и подобных мер усилилось влияние проримской группировки в стране и царем стал сторонник Рима Аттал II. Далее римляне перешли к политике прямой экспансии, в результате которой Пергамское царство потеряло независимость и стало римской провинцией под названием Азия.
В эпоху римских завоеваний завоеванные страны, ставшие провинциями, находились на разных ступенях общественного развития — от первобытнообщинных до рабовладельческих отношений. Стадию первобытнообщинного строя переживали племена Галлии и Германии. Развитыми рабовладельческими странами были государства эллинистического мира: Македонское царство Антигонидов, Египетское царство Лагидов и Сирийское царство Селевкидов. К таким же развитым рабовладельческим странам следует отнести Сицилию, Крит, Кипр. Даже среди стран, находившихся на одинаковой ступени развития, имелись значительные различия, обусловленные историческими условиями жизни данной страны.
В провинциях, где еще до римских завоеваний сложились развитые рабовладельческие отношения, римские завоеватели [330] не могли внести ничего нового, не могли устранить начавшийся накануне римского завоевания и продолжавшийся кризис рабовладельческого строя, как не могли они устранить основных противоречий рабовладельческого способа производства. Им оставалось только консервировать рабовладельческие порядки, объективно способствуя тем самым разорению провинций, разрушению их производительных сил.
Но не только Рим влиял на положение покоренных стран. Сами провинции в свою очередь, оказывали большое влияние на жизнь Рима. Став огромной средиземноморской державой, Рим был вынужден изменить все свое прежнее законодательство, возникшее и оформившееся еще до римских завоеваний и теперь не отвечавшее новым требованиям. Рим не мог управлять завоеванными странами, сохраняя структуру города-государства. Римским рабовладельцам нужно было находить новые формы господства над огромными заморскими территориями. Назревала необходимость перейти от бессистемности и примитивности в эксплуатации провинций к более организованным методам их экономического и политического порабощения. Постепенно стала складываться провинциальная система управления. Она обусловливалась социально-политическими отношениями как в Риме, так и в провинциях. В связи с тем, что соотношения общественных сил в разные периоды изменялись, менялись соответственно и отношения между Римом и провинциями. В республиканский период наблюдается крайняя неупорядоченность в римской провинциальной системе.
Полновластным хозяином в провинции был наместник. Ввиду удаленности провинций от Рима сенат не мог практически контролировать его деятельность. По существу, кроме срока власти, никаких ограничений для наместника не существовало. Наместники пользовались более широкими полномочиями, чем магистраты, находящиеся в Риме. Если в пределах Рима деятельность всякого должностного лица связывалась рядом ограничений, то в провинции наместник в течение годичного срока оказывался неограниченным правителем. Обладая правом осуществлять свою власть в провинции от имени римского народа, он использовал это право в своих корыстных интересах для своего личного обогащения. Цицерон, гордившийся тем, что во время своего наместничества не допускал никаких незаконных поборов с населения, отказывался от грабительских приемов своего предшественника, сумел за один год получить дохода от управления Киликией [331] в сумме 2200000 сестерциев. Преобладающее большинство наместников держало себя в провинции как в завоеванной стране.
У покоренного населения отнимали земли, его облагали контрибуцией, многочисленными налогами и поборами, вывозили в виде добычи почти все материальные ценности. Противопоставляя Рим провинциям, Цицерон писал: «...если мягкость приятна в Риме, где столь велико высокомерие, где свобода не ограничена, где так беспредельно своеволие людей, где, наконец, столько должностных лиц, столько возможностей защиты, так велик авторитет сената, то сколь же приятной может быть мягкость претора в Азии, где так много граждан, так много союзников, столько городов, столько общин ждут кивка одного человека, где нет никаких возможностей защиты, никакого обжалования, никакого сената, никаких народных сходок».
Расхищение провинций наместниками стало обычным правом. Цицерон приводит многочисленные этому примеры. Так, Кассий во время своего проконсульства в Сирии так ограбил и разорил ее, что говорили, что Сирия лучше предпочла бы нашествие парфян. Идеализируя наместничество своего брата, он перечисляет все бедствия, которым подвергалась провинция раньше. Среди них отмечаются: непостижимые налоги, тяжкая задолженность, грабежи на дорогах и в сельских местностях, опустошение городов, разбой и убийства.
Г. Финлей утверждает, что никогда в мире не существовала власть, более способная на злоупотребления, чем неограниченная власть провинциального наместника. Его беззакония доходили до чудовищных размеров. Например, Веррес, по свидетельству Цицерона, за три года своего наместничества в Сицилии беззастенчиво грабил эту страну и довел ее до разорения. Он даже не останавливался перед грабежом отдельных граждан, храмов и целых городов. С тех, кто хотел получить должность, он брал крупные взятки хлебом и деньгами. Награбленный хлеб этот политический проходимец отправлял, вместо купленного, в Рим и в результате награбил 40 миллионов сестерциев. У частных владельцев и у городов он отбирал драгоценные статуи и другие произведения искусства; установил телесные наказания и даже смертную казнь. Население разбегалось, бросая свое имущество. Веррес был привлечен к суду после того, как приказал распять на кресте одного гражданина, который хотел жаловаться на него. Но [332] Веррес не очень боялся суда: он надеялся подкупить суд награбленными им деньгами. Громкое дело Верреса, обвинение которого поддерживал Цицерон, имело большое политическое значение. Оно обнажило методы провинциального управления римского нобилитета, глубину разложения римской правящей верхушки. Такой же, как «деятельность» Верреса, была «деятельность» наместников и в других провинциях — в Памфилии, Азии. Яркую картину этого произвола рисует тот же Цицерон. Первые впечатления его о Киликии были потрясающими. Она была полностью разорена. Там он ничего другого не услыхал, кроме того, что «люди не могут платить подушных, что все, что можно продать, у всех продано, в городах стоит стон и плач, что совершены какие-то чудовищные злодеяния не человеком, а каким-то ужасным зверем». Примерно такую же картину рисует Плутарх в биографии Лукулла.
В провинциях наместнику принадлежала вся полнота военной и гражданской власти. Наместники стояли во главе римских легионов, расположенных в провинциях. Правда, без согласия сената они не могли производить чрезвычайных рекрутских наборов. На них лежала обязанность защиты провинций от вражеских нападений и поддержания порядка в их пределах. Еще при республике вошло в обычай, что наместники провинций в случае одержанной победы получали в дар золотые венки не только от городов своих провинций, но и от соседних и союзных государств. Так, в триумфальном шествии Цезаря несли 2822 таких золотых венка весом в 20,414 фунтов. Эта дань, сначала добровольная, с течением времени превратилась в тягостную обязанность, безусловного исполнения которой требовали честолюбивые наместники. Империя не изменила этого обычая.
Наместники осуществляли в провинциях и высшую фискальную власть, следили за взысканием контрибуций, определяемых по lex provincial и взимаемых посредством прямых сборов. Взимать чрезвычайные контрибуции (decumae alterae) или налагать на население чрезвычайные налоги они могли с согласия сената.
В ведении наместника находились не только все военные силы в провинциях, но и уголовное и гражданское [333] судопроизводство. Им принадлежало право жизни и смерти над жителями провинций. Власть наместников простиралась даже на римских граждан, живущих в провинциях. Правда, во II в. до н. э. римские граждане получили право обжаловать судебные постановления наместников в Рим.
Подвергавшиеся насилиям провинциалы могли жаловаться в судебную комиссию. Но судьями были тоже сенаторы, и перед подобным судом жители провинций оказывались совершенно беспомощными. Они, по сути, нигде не могли найти защиты против преступлений должностных лиц. Жалобы на вымогательства оставались безрезультатными. Об этом свидетельствуют с самого начала установления римской провинциальной системы многочисленные факты. Так, известно, что в 210 г. до н. э. сиракузяне подали в сенат жалобу на Марцелла и обвинили его в том, что он, по взятии Сиракуз, обошелся с ними исключительно жестоко. Услыхав, что Марцелл снова выбран в консулы и назначен в провинцию Сицилия, жители острова объявили, что они покинут родину, если Марцелл возвратится к ним консулом. Марцелл поменялся провинцией со своим товарищем по консульству, а сенат Марцелла оправдал. Известно, что предшественник Цицерона по управлению провинцией Аппий Клавдий совершенно разорил Киликию, но в честь его собирались строить храм. По установленному порядку провинциалы сами непосредственно не могли подавать сенату жалобы на наместников. Они должны были это делать через ходатая, патрона (patronus). Для этой цели они выбирали кого-либо из своих прежних проконсулов. Последние охотно принимали на себя роль покровителей провинций. Прежде они видели свою выгоду в притеснении населения, а теперь свою славу — в покровительстве ему. Но это покровительство оказывалось номинальным; грабительство в провинциях продолжалось.
Наместник отправлялся в провинцию с многочисленным штатом своей администрации, в который входили: квестор, легаты, ликторы, глашатаи, секретари, переводчики, врачи, вестовые, исполнители распоряжений и др. Квестор заведовал расходами денег, отпускаемых сенатом, и вообще вел финансовые и хозяйственные дела. В его руках сосредоточивалась та юрисдикция, которая в Риме принадлежала курульным [334] эдилам. Сверх того, по поручению наместника на него могли быть возложены и другие гражданские процессы и административные обязанности. По окончании года своей квестуры он даже без формального продолжения власти остается в провинции pro questore, до прибытия своего преемника.
К наместнику сенат прикомандировывал одного или нескольких легатов (legati pro praetore), как правило, из числа членов сената. Наместник возлагал на легатов ряд обязанностей по военному управлению и гражданскому судопроизводству. Их посылали иногда в отдаленные части провинции, где они действовали от имени и по поручению наместника. Легаты, как доверенные лица сената, следили за поведением наместника.
Содержание всей этой многочисленной свиты наместника целиком ложилось на провинцию. Римляне, чувствовавшие себя полными хозяевами в провинциях, изыскивали и находили различные способы ограбления бесправного провинциального населения. Грабеж наместниками дополнялся вымогательствами и алчностью римских откупщиков и ростовщиков, для которых в провинциях открывалось широкое поле деятельности по ограблению населения. Как известно, «ростовщичество не изменяет способа производства, но присасывается к нему, как паразит, и приводит его в жалкое состояние. Оно высасывает его соки, истощает его и заставляет воспроизводство совершаться при все более жалких условиях». Земли, рудники отдавались на откуп римским гражданам, которые получали от этих откупов большие прибыли.
Цицерон вынужден говорить о безмерной жадности откупщиков. По откупному договору они держали в своих руках общественные налоги и беспощадно взимали одну десятую с урожая, одну двадцатую с товаров, ввозную пошлину в гаванях, различные налоги внутри страны. Они собирали огромные богатства и вызывали зависть у своих политических противников. Вопрос об откупах стал предметом постоянных споров всадников с сенатом.
Другой формой обогащения ростовщиков было превращение провинциальных городов в систематических должников. Под большие проценты города получали у ростовщиков займы, погасить которые вовремя обычно были не в состоянии. Плата за ссуду и долги превращалась в «жесточайшую [335] дань». Проконсул, подкупленный ростовщиками, обычно отвергал жалобы должников, и ростовщики подвергали несостоятельный город настоящей осаде и официальному грабежу.
В переписке Цицерона мы находим много материалов, раскрывающих методы экономической эксплуатации провинций римскими ростовщиками. Так, в Киликии два ростовщика — М. Скантий и П. Матиний — ссудили городу Саламину на острове Кипре сто талантов. Вскоре они стали вымогать с населения долг и проценты. Наместник провинции Аппий Клавдий дал им отряд солдат, с помощью которого они с суровой жестокостью взыскивали свой долг. Цицерон был крайне удивлен, когда в переписке с ним его друг Аттик подтвердил, что он сам и Брут принимали участие в этом деле, вызвавшем негодование римского оратора. Обычно римские наместники брали откупщиков под свое покровительство, облегчая их деятельность.
Одну из важных задач в управлении провинцией Цицерон видел в том, чтобы уметь ладить с откупщиками. «Если мы будем противодействовать им, — писал он, — то мы оттолкнем от себя и от государства сословие, оказавшее нам значительные услуги и связанное через нас с государством; если же мы будем уступать им во всем, то мы позволим окончательно погибнуть тем, о чьем не только благе, но даже выгоде мы должны заботиться».
Следует отметить, что первоначально для организации больших военных предприятий сенат вынужден был прибегать к принудительным займам: с граждан собирали трибут. Вследствие продолжительных войн он взимался почти ежегодно, хотя считался чрезвычайной имущественной податью. Трибут собирали по трибам, сообразно с имущественным цензом. Взиманием его заведовали tribuni aerarii, которые и выдавали жалованье солдатам. Займы эти возвращались гражданам из добычи, захваченной у противника. В 167 г. до н. э. [336] контрибуция, полученная с населения Балканского полуострова, оказалась столь значительной, что с граждан Рима перестали брать трибут. Надобность в принудительных займах еще более уменьшилась, когда богатые провинции стали служить постоянным источником доходов. О значительности этого источника доходов может свидетельствовать тот непреложный факт, что к середине 40-х годов I в. до н. э. внешние владения Рима превосходили размером приблизительно в 8 раз территорию Италии. Завоеванная территория провинций рассматривалась как собственность римского народа, как его добыча (praedia), как источник доходов для казны и для отдельных римских граждан.
Положение усугублялось еще и тем, что наместники вступали в соглашение с отдельными общинами относительно сбора податей и натуральных поставок. Такой порядок взимания налогов открывал широкий простор большим злоупотреблениям, приводил к утайке денег и значительному ограничению поступления средств в государственную казну. Правда, сенат пытался бороться с этим злом. Он назначил постоянную судебную комиссию для проверки деятельности возвращавшихся в Рим наместников. По Leges repetundarum, изданному в 163 г. до н. э., провинциалы получили возможность жаловаться на своих правителей, хотя практически эти жалобы не удовлетворялись. Борьба сената с растущими утайками сумм, с вымогательствами не улучшила тяжкого положения провинциального населения. Все это только показывало, насколько не упорядочена была провинциальная система. Беспорядочная эксплуатация провинций римскими чиновниками, ростовщиками и откупщиками, приводившая к истощению производительных сил, грозила банкротством самому Риму. Республика оказалась не в состоянии управлять огромной державой, сложившейся под властью Рима. Перед римскими рабовладельцами встала насущная проблема упорядочения провинциального управления, чтобы сохранить в провинциях свое господство. Эту проблему пытался решить Цезарь.
Цезарь застал в Римском государстве 14 провинций: семь в Европе, пять в Азии и две в Африке. К их числу он присоединил три новых округа, учредив два новых наместничества — [337] Лукдунскую Галлию и Бельгию — и образовав из Иллирии особую провинцию.
Цезарь провел ряд важных мероприятий по упорядочению огромной римской провинциальной системы. Прежде всего он изменил систему назначения наместников. Он их назначал лично, преимущественно из числа своих друзей. Аппиан утверждает, что Цезарь «полководцев в провинции назначал и сменял по своему произволу». Ограничивался срок наместничества; провинциальные наместники фактически лишались военной власти. В их ведении теперь находился суд и гражданская администрация. Провинциальными войсками стали управлять назначаемые Цезарем преторы. Цезарем была сделана попытка ограничить произвол, злоупотребления и беззастенчивый грабеж римскими должностными лицами провинций. В 59 г. до н. э., став консулом, он провел закон против вымогательств в провинциях (Lex Julia repetundarum). По этому закону строго определялись права и обязанности провинциальных наместников, регламентировалась их деятельность. Провинциалы могли обращаться с жалобой в Рим на тех наместников, которые нарушали законы и занимались вымогательством. Конечно, на деле это не изменило бедственного положения широких масс провинциального населения, тем более, что жаловаться на наместника во время исполнения им обязанностей в провинции запрещалось. Рим принимал жалобы на беззаконные действия наместника только тогда, когда заканчивался срок его полномочий и он оставлял провинцию. Если жалоба достигала римского суда, то и тогда истцы не могли добиться ничего существенного: жалобу рассматривали представители господствующей верхушки, и римский суд всегда оказывался на стороне наместника, принадлежавшего к этой среде.
Цезарь пытался упорядочить в провинциях налоговую политику, урегулировать кредитные отношения. Он положил начало ликвидации откупной системы налогов, заменив ее централизованной системой сбора налогов. Цезарь обвинял сборщиков налогов в том, что они больше всего заботились о своей выгоде. Во многих провинциях сбор прямых налогов был отнят у откупщиков и передан местным общинам под наблюдением специальных уполномоченных Цезаря. Так, в провинции [338] Азия он отменил десятину, а вместо нее установил определенную сумму ежегодных сборов, которые собирались не публиканами, а городскими советами податных округов. Известно также, что население Галлии должно было вносить налоги не публиканам, а наместнику провинции. Широкое развитие в провинциях ростовщичества, тяжелый налоговый гнет привели к большой задолженности провинциалов; они попадали в кабалу к римским ростовщикам и разорялись; многие оказывались не в состоянии уплатить долг и высокие проценты за него. Цезарь ограничивал произвол кредиторов, самовольно установивших высокие проценты с долга и взимавших долги самыми безжалостными способами. Цезарь провел некоторое снижение учетного процента, практиковал зачет выплаченных по долгам процентов в счет погашения.
Все эти мероприятия способствовали некоторому оживлению экономической жизни, усилению экономических связей Рима с провинциями.
В целях изыскания новых, более утонченных форм эксплуатации провинциального населения Цезарь пытался расположить к себе провинциальную знать, в пользу которой он и провел некоторые мероприятия. В его законе Lex Julia Genetiva, относящемся к римской колонии в Испании гор. Урсу, определяются права и обязанности магистратов, рассматриваются вопросы местного самоуправления. Этой задаче был подчинен и Lex Julia municipalis, найденный в г. Гераклее. Закон был издан Цезарем в 45 г. до н. э. Он является не только ценнейшим источником по истории римских колоний и муниципий, но и важным свидетельством стремления Цезаря обеспечить управление ими за имущественными слоями провинциалов. Желая укрепить позиции римских рабовладельцев в провинциях и расширить свою социальную базу за счет провинциальной знати, Цезарь распространял права римского и латинского гражданства на провинциальные владения. Так, законом Рубрия (Lex Rubria) от 49 г. до н. э. право римского гражданства распространялось на всю Цизальпинскую Галлию. Право латинского гражданства получил ряд городов Нарбонской Галлии, сицилийские и испанские города, Утика в Африке. Представители местной знати этих городов, занимавшие у себя высшие должности, получали тоже права римского гражданства. Цезарь приписывал знатных и влиятельных провинциалов к сенаторскому сословию и включал их в состав римского сената. Эти привилегии, предоставленные провинциальной знати, превращали ее в привилегированное сословие провинций и в надежную опору римлян. При проведении своих мероприятий Цезарь исходил из того факта, что [539] рационально эксплуатировать богатства провинций можно только в том случае, если привлечь на сторону Рима влиятельные слои провинциального населения. Цезарь правильно учел и то обстоятельство, что такая политика соответствует интересам самих этих влиятельных слоев. Римляне являлись надежной защитой их имущественных и классовых интересов от посягательств трудящихся масс провинций. Напуганная острой классовой и социальной борьбой в провинциях провинциальная знать стала переходить на сторону Рима.
Большое место в провинциальной политике Цезаря отводилось колонизации, преследовавшей цель укрепления власти и экономики Рима, а также дальнейшей романизации провинций. По сообщению Светония, при Цезаре в приморских колониях поселилось 80 тыс. граждан. Цезарь основал много колоний на месте Карфагена и Коринфа, в Испании, Македонии и южной Галлии и таким способом обеспечил землей своих ветеранов и разорившихся римских граждан. В то же время колонии становились укрепленными опорными пунктами римского господства в провинциях. Аппиан подчеркивает, что римляне свои колонии «рассматривали как укрепленные пункты». Являясь удобными стратегическими пунктами и крупными торгово-ремесленными центрами, они способствовали оживлению хозяйственной жизни. Вместе с тем колонизация вызывала обострение социальной борьбы и протесты широких масс провинциального населения.
Таким образом, провинциальная политика Цезаря не меняла существа эксплуатации провинций. Она касалась только упорядочения управления, хозяйственной и политической жизни, поисков новых форм и путей ограбления.
Будучи одним из крупных представителей господствующего класса римских рабовладельцев, Цезарь не мог не проявлять интереса к приобретению новых провинций как новых источников богатств и рабочей силы. Как и другие римские рабовладельцы, он меньше всего думал об участи провинциального населения, о чем свидетельствует его деятельность в Испании, особенно в Галлии.
В отношении завоеванных стран Цезарь не отличался гуманностью. Покорение им провинции Галлии сопровождалось большими жестокостями. Он брал приступом города, готовые и без того к сдаче, чтобы иметь повод ограбить их. Он приказал обезглавить весь сенат венетов, сразу продать в рабство 40 тысяч жителей Генабума и отрубить кисти рук у всех, кто взялся против него за оружие в Укселлодуне. Плутарх сообщает, что при подавлении восстания белгов «Цезарь рубил их [340] и усеял озера и реки таким множеством трупов, что по ним, как по мосту, можно было переправляться на другой берег».
Политику Цезаря в отношении провинций продолжали и развивали римские императоры.
Смена старой политической формы республики новой — империей должна была принести какие-то элементы планомерности во внешней политике огромной державы, сложившейся под властью Рима. Прежняя система одногодичных магистратур, отсутствие постоянной армии и развитой системы провинциального управления, мало отличавшегося от временной военной оккупации, грубая и беспорядочная эксплуатация провинций, истощавшая их экономические ресурсы, — все это грозило существованию самого Римского государства. Вот почему в эпоху империи продолжается упорядочение провинциального управления, ведется борьба против злоупотреблений римских наместников и чиновников в провинциях, за создание более усовершенствованного аппарата ограбления провинциального населения. Значительный шаг в этом направлении был сделан при Августе. Уже в день установления принципата 13 января 27 г. до н. э. произошел раздел провинций на императорские и сенатские. Императорскими были признаны пограничные провинции (Сирия, Северная Испания, три галльские провинции и др.). Сенатскими считались старые провинции, замиренные (Африка, Бетика, Нарбоннская Галлия, Македония, Ахайя, Азия, Сицилия и др.).
В сенатских провинциях наместник имел в основном гражданскую власть и не имел власти военной. Там не было больших военных сил. Сенатская провинция имела право располагать для поддержания внутреннего порядка лишь небольшими отрядами.
Сенатские провинции управлялись обычно консулами или бывшими преторами, в соответствии с чем и назывались консульскими или преторскими. К консульским провинциям относились только Азия и Африка. Все остальные сенатские провинции считались преторскими. Как и в республиканскую эпоху, сенаторские провинции распределялись между бывшими консулами и преторами по жребию. Наместничество продолжалось, как правило, один год, но иногда длилось и несколько лет.
Формально император не вмешивался в дела сенатских провинций, в действительности же в силу своего ius proconsulari он осуществлял надзор и над ними. Сенат по мере уменьшения своего влияния на политическую жизнь римского общества [341] утрачивал и свои прежние полномочия. Начиная с 27 г. до н. э. вновь завоеванные провинции включались в состав императорских. К III в. н. э. все провинции стали императорскими. Императорские провинции зависели непосредственно от императора и управлялись назначаемыми им наместниками. Продолжительность наместничества зависела всецело от воли императора. Она доходила в некоторых случаях до 20 лет. Август пытался оставлять наместников в каждой провинции на более длительный срок.
Все правители перед отправлением в провинцию получали от императора мандат (mandata principis). Это была своеобразная инструкция, которой они должны были руководствоваться в своей деятельности. Инструкция регламентировала деятельность наместников и в какой-то степени ограничивала их не знающую границ жажду к наживе и личному обогащению. Наместники не имели права производить набор войск и взимать налоги без разрешения императора. По распоряжению императора производились переписи провинциального населения. Жители императорских провинций, недовольные своим правителем, имели право жаловаться на него императору, а жители сенатских провинций — или императору или сенату. Особым сенатским постановлением был создан определенный порядок разбора дел о вымогательстве в провинциях. Принимались и выслушивались делегации городов, которые приносили жалобы на беззакония наместников. Правом поднимать обвинение против них пользовались обычно провинциальные собрания. Они имели право издавать декреты в похвалу хорошим правителям, даже представлять их к почетным наградам. Август обращал большое внимание на подобные декреты. В отдельных провинциях, например в Киренаике, привилегированные группы местного населения наряду с римлянами получали право участия в судах по разбору уголовных дел, караемых смертной казнью; исключительно из провинциалов составлялись там суды для разбора гражданских дел. Все это содействовало тому, что в провинциях создавался слой, заинтересованный в сохранении римского господства и поддерживавший Римскую империю. По поводу этих мероприятий сенатору Тразее приписывается следующее изречение: «Когда-то наши подданные трепетали перед республиканскими проконсулами, а теперь императорские проконсулы трепещут перед нашими подданными».
Август покровительствовал в провинциях развитию ремесла и торговли. При нем продолжался процесс упорядочения налоговой системы. Во время своих частых путешествий он останавливался в различных провинциях, как императорских, [342] так и сенатских. В конечном счете верховная власть принадлежала императору во всех провинциях. Все они постепенно стали рассматриваться как неотъемлемые части единой Римской империи.
Императоры со времен Августа почитались в провинциях не только как высшее лицо в государстве, но им воздавались даже религиозные почести. Почти во всех провинциях строились храмы, посвященные богине Роме и Августу. При главном храме провинции ежегодно из различных городов собирались жрецы для торжественного молебствия. Это собрание (Concilium) не только совершало богослужение, но и направляло к императору просьбы, касавшиеся местных дел. Культ Августа и богини Ромы находился в руках местной привилегированной аристократии. Он являлся не только средством пропаганды в пользу Августа, но и выражал лояльное отношение к Риму более зажиточной прослойки провинциального населения. Сам Август допускал почитание своего культа в провинциях, хотя старался делать вид, что это его смущает. Дион Кассий, указав на то, что Август разрешил азиатским городам воздавать ему божеские почести, прибавляет, что «в Риме и Италии никто не смел этого делать».
Провинциальная аристократия, являвшаяся оплотом римского владычества, очень ценила предоставленную ей возможность ежегодно собираться на собрание в главном городе провинции, организовать здесь пышные празднества в честь императора, облачать себя пышными титулами, апеллировать к императору в случае нарушения их интересов правителями провинции. Интересы основного населения провинций, естественно, не учитывались.
Таким образом, со времени Августа изменяется политическая роль и политическое значение провинций. Он заложил основы того процесса, благодаря которому постепенно стирались особенности различных провинций. Римские провинции из придатка к городу-государству, из «поместий римского народа» (praedia populi Romani) превращаются в части единого политического целого, чему в известной мере содействовали и военные мероприятия Августа. Он так реорганизовал армию, что, опираясь на нее, смог господствовать над огромной империей. При нем был завершен переход к постоянной наемной армии. Армия подразделялась на две строго различные категории: легионы и вспомогательные войска. Легионы составляли ядро армии и набирались из римских граждан. Провинциалы, [343] включенные в состав легионов, приобретали право римского гражданства. Вспомогательные войска состояли из провинциалов, которые не имели прав гражданства (в первые века империи).
Все, что было сделано Августом в области провинциального управления, не способствовало улучшению положения широких трудящихся масс провинций. Анализ продолжавшейся эксплуатации в эпоху империи дал полное право Энгельсу утверждать, что «империя не только не устранила этой эксплуатации (провинций), а, напротив, превратила ее в систему».
Порядок, установленный в Римской империи Августом, существовал и после него. Его провинциальную политику продолжал Клавдий. Особенно важны мероприятия Клавдия в отношении галльских провинций. В 48 г. он предложил сенату представить право (право быть избранным в сенат) жителям Галлии. Первыми были введены в сенат эдуи. Хотя это постановление касалось только Галлии, оно свидетельствовало о том, что императоры взяли курс на привлечение в сенат богатых и знатных жителей провинций. Император Тиберий объяснял необходимость проведения такого курса тем, что Италия уже не может существовать без чужеземной помощи. «Жизнь римского народа, — говорил он, — каждый день зависит от случайности моря и непогод. Если наши господа, рабы и поля не будут получать помощи из провинций, то наши сады и виллы нас не прокормят. Вот, уважаемые сенаторы, забота, которая давит государя».
В силу этих обстоятельств провинциальная знать стала принимать все большее участие в управлении на местах. Начинается процесс слияния местной провинциальной и италийской знати, образование общеимперской аристократии.
При династии Флавиев Веспасиан стремился найти опору среди романизированной провинциальной аристократии, которой открывался доступ даже в высшее, сенаторское сословие. Принцепсы пытались ограничить произвол на местах. Сам Тиберий говорил: «Хороший пастух стрижет овец, а не сдирает с них шкуру». Но лихоимство, вымогательство и преступления не уничтожились в провинциях и во время империи, даже в период ее наивысшего развития. В литературном [344] наследстве Плиния Младшего имеется многочисленное количество свидетельств безжалостного ограбления провинций наместниками. Бывший проконсул Африки Марий Приск, пользовавшийся покровительством императора Домициана, не только занимался вымогательством, но за деньги осуждал невинных и даже предавал их казни. Так, от некоего Вителлия Гонората он получил триста тысяч за то, чтобы был изгнан римский всадник, а семеро его друзей казнено. Другой раз наместник получил от некоего Флавия Марциана 700 тысяч, чтобы замучить одного римского всадника, которого действительно высекли, присудили к работе в рудниках и удавили в тюрьме. Громкое дело Мария Приска слушалось в сенате в присутствии самого императора. Поддерживали обвинение Плиний и Тацит. Обвиненного осудили на изгнание, награбленное им имущество конфисковали в пользу государства. По жестокости и бесчеловечности преступления Мария Приска Плиний считает «зверскими»; считает, что его осуждением была восстановлена справедливость. Но в действительности справедливости не получилось. Провинция продолжала испытывать римский гнет, а осужденный, утаив большую часть своих богатств, обеспечил себе в изгнании роскошную жизнь. Этот широко известный факт отмечался в литературе, но императорская власть не придала ему значения.
По делу о вымогательствах привлекался к суду Цецилий Классик — проконсул провинции Бетики. По определению Плиния, это «человек гнусный и явный злодей». Он одинаково и зверствовал и вымогательствовал. Снова назревало громкое дело. Классика ненавидела вся провинция. Даже когда он покончил жизнь самоубийством, предупредив приговор добровольной смертью, жители провинции настаивали на суде и обвинении покойника, потребовали следствия над всеми его пособниками. Процесс окончился осуждением проконсула посмертно. В 93 г. н. э. по процессу Бебия Массы, бывшего прокуратора Африки, впоследствии проконсула провинции Бетики в Испании, доносчика при Домициане, виновный был [345] осужден, а его имущество осталось под охраной государства.
Ограбление покоренного населения, продолжавшееся и в период империи, не могло не вызвать возмущения местных жителей против римских завоевателей. Причины этого недовольства ярко охарактеризованы вождем бриттов, восставших против Рима, Калганом. Грабители мира, римляне, — приводит его слова Тацит, — когда им не стало хватать земель для опустошения, начинают уже обшаривать море; если враг богат, они корыстолюбивы, если беден — честолюбивы; их не может насытить ни восток, ни запад: они одни из всех с одинаковой жадностью накидываются на богатство и бедность. Похищать, убивать, грабить — это на их лживом языке именуется управлением, а когда они устроят пустыню, то называют это спокойствием. Природа хотела, чтобы каждому были всего дороже его дети и родственники. Первых отнимают у нас под видом набора для службы в других странах; жен и сестер, даже успевших убежать от вражеской похоти, они оскверняют под именем друзей и гостей. Имущество и богатство уходят на дань, годовой урожай — на хлебный налог, самое тело и руки сохнут от прокладки дорог по лесам и болотам, среди побоев и ругани. Рабов, рожденных для неволи, господа продают всего один раз и даже питают. Британия ежедневно покупает свое рабство, ежегодно кормит своих господ хлебным налогом.
В эпоху Антонинов, при Траяне Римская империя достигла наибольших размеров. Ее граница начиналась в Северной Британии, затем шла по Рейну и Дунаю. Восточная граница проходила по реке Евфрат. Кроме Италии, в состав империи входили страны Балканского полуострова, ряд стран Азии, северная Африка, Галлия, Испания.
На завоеванных землях возникли новые провинции. За деятельностью своих наместников в провинциях строго следил сам император. На основании переписки Траяна с Плинием Младшим, назначенным правителем провинции Понта и Вифинии с сентября 111 г. н. э. и пробывшим там до весны 118 г., видно, что императоры стремились взять под свою опеку всю жизнь провинций. Все самые мелкие мероприятия и реформы осуществлялись Плинием только после получения от императора соответствующих распоряжений или инструкций относительно их проведения. Даже для того, чтобы построить или отремонтировать в провинциальном городе баню, водопровод, для того, чтобы провести какой-либо праздник или создать пожарную команду, надо было иметь разрешение императора. Император внимательно следил за тем, чтобы такого рода постройки не подорвали платежеспособности населения. [346] Императорское правительство регулировало муниципальные финансы. Для этого в городе назначались особые чиновники, городские кураторы (curatores rerum publicarum), которым поручались ревизия и приведение в порядок местных финансов.
Особенно строго следила императорская власть за тем, чтобы предупреждать в провинциях восстания против рабовладельцев. В качестве меры Траян запретил всякого рода большие сборища, связанные с проведением местных праздников, не позволял основывать какие бы то ни было союзы или товарищества. Но удержать в повиновении покоренные народы в столь большой империи было невозможно. Империи не хватало армии, чтобы удержать все римские завоевания и подавлять восстания. После Траяна римские императоры уже отказываются от дальнейших завоевательных войн и переходят к обороне, основное внимание обращают на укрепление границ империи. Для обороны римских границ возводятся укрепления и строятся крепости. На тысячи километров протянулись от одной крепости к другой глубокие рвы и валы. На границах стояли римские гарнизоны, чтобы не пускать на территорию империи чужеземные племена и народы.
Императоры обращают особое внимание на упорядочение военных сил Римской империи. При Адриане (117—138 гг.) произошло изменение порядка комплектования войска; в легионы стали принимать провинциалов независимо от принадлежности их к римскому гражданству.
Антонину Пию удалось упрочить то, что сделано было его предшественниками. Римская империя в это время пользовалась миром, экономическое положение ее достигло высокого уровня. Маркс отмечает, что «при нем наблюдается процветание провинций, строгий надзор над их правителями». Расцвет продолжался вплоть до времени Л. Коммода (180—192 гг.): «густота и благосостояние населения, богатство провинций, процветание и блестящее состояние городов, оживление внутренней и внешней торговли».
В эпоху кризиса, в течение III в. императорская власть в Римской империи отличалась большой неустойчивостью. За период с 235 по 284 г. сменилось 26 императоров, из которых только один умер естественной смертью. Ослабляли императорскую власть и центробежные силы, действовавшие в провинциях. Эти явления не могли не вызвать изменений в государственном устройстве империи. Диоклетиан и его преемники завершили процесс превращения Римского государства в [347] неограниченную монархию. При доминате совершенно потеряли значение все старые учреждения. Их место занял широко раздувшийся бюрократический чиновничий аппарат. Этот аппарат начал складываться еще в первые века н. э., но окончательное оформление он получил при доминате, в реформах Диоклетиана и Константина и был зафиксирован в конституции поздней империи.
Реформы, проведенные Диоклетианом и Константином, имели своей целью: 1) укрепление центральной власти, 2) ослабление власти наместников, 3) совершенствование контроля над провинциальной властью и облегчение административного управления.
В конце III в. уже были заложены основы для разделения империи на Западную и Восточную. Западную Диоклетиан отдал своему другу и сослуживцу Максимиану; Восточную взял себе. Эти два императора стали носить с 286 г. титулы «августов», а в 293 г. избрали себе помощников, «цезарей». В соответствии с этим, при внешне сохранившемся единстве, империя разделилась на четыре части с подчинением четырем правителям: двум августам и двум цезарям. Первая часть представляла Восток, куда входили Азия, Египет, Фракия. Эту часть получил сам Диоклетиан. Второй частью считалась Иллирия, куда, кроме нее, вошли Греция и Македония. Она досталась цезарю Диоклетиана Галерию. К третьей части относилась Италия с Африкой и северо-западный угол Балканского полуострова. Здесь стал править Максимиан. Четвертую часть представляла Галлия с Испанией, Британией и Мавританией. Эту часть получил в управление цезарь Максимиана Констанций Хлор.
Такое деление империи свидетельствовало о том, что императоры узаконили нивелирующую тенденцию, характерную для всех периодов Римской империи. Италия при этом потеряла свое привилегированное положение, о чем, в частности, говорит тот факт, что ни один из императоров не избрал Рим своей столицей. Диоклетиан жил в Никомедии, Максимиан — в Милане, Галерий — в Сирмии, Констанций — в Трире. Рим по-прежнему считался столицей всей империи, но политическое значение он уже утратил.
Четыре части разделенной империи получили название префектур. Префектуры делились на диоцезы; сначала их было 12, потом стало 14. Во главе префектур стояли префекты претория, подчиненные императору. Во главе диоцезов находились викарии; они подчинялись префектам и непосредственно императору. Все это делалось для укрепления императорской власти и предупреждения заговоров и мятежей в провинциях. Диоцезы делились на провинции во главе с ректорами. [348] В зависимости от характера провинции ректоры делились на проконсулов, консуляров, корректоров и президов. Вся империя состояла из 116 провинций, во главе которых стояли 3 проконсула, 37 консуляров и 71 презид.
Если во времена принципата границы провинций совпадали, как правило, с бывшими границами доримского завоевания, то административная реформа Диоклетиана разделила старые провинции и самое Италию на более мелкие части. Объединенная с Сицилией, Сардинией, Корсикой и Рецией Италия составила обыкновенный диоцез. Во всей империи вводились единообразные порядки вне зависимости от местных условий и особенностей. Это новое деление должно было облегчить оборону провинций, контроль за ними и ослабить провинциальных наместников, склонных к узурпации.
В префектуру Восток с резиденцией в Константинополе входило 47 провинций, Орианс был разделен на 15 провинций, Египет на 6, Азия на 10, Понтика на 10, Фракия на 6 провинций. В префектуру Иллирик с резиденцией в Сирмии входили два диоцеза с 11 провинциями: Македония (6 провинций) и Дакия (5 провинций). Префектура Италия с резиденцией в Риме разделялась на 30 провинций, из которых 17 входило в Италию, 6 в Киренаику и 7 в Африку. Префектура Галлия имела 29 провинций. В Испанию входило 7 провинций, в Галлию 17, в Британию 5. Провинции Ахайя и Африка, ввиду их большой значимости, подчинялись непосредственно императору.
По военной реформе количество легионов было увеличено до 72. Правда, легионы стали по своему составу значительно меньшего размера, чем раньше. Армия делилась на пограничные части военных колонистов и подвижные внутренние. И в тех и других большое значение приобретали представители народностей, не входивших в состав Римской империи. Изменился и социальный состав армии: в нее стали набирать, кроме свободных земледельцев, также и колонов.
Все эти реформы были не что иное, как попытки последних римских императоров спасти от гибели пошатнувшийся рабовладельческий строй. Но кризис рабовладельческого строя, с огромной силой проявившийся в Римской империи в III в., был лишь на время отсрочен политикой домината. С IV в. кризис усиливается, принимая более глубокие размеры.
В этих условиях Римское государство продолжало беспощадно грабить провинции. Налоги, конфискации, ростовщичество разоряли мелких и средних собственников. Еще в конце [349] III в. по генеральной переписи всего населения империи (кроме г. Рима) была произведена новая раскладка налогов. Обложению подверглись все отрасли хозяйства, каждое индивидуальное хозяйство, все предметы частной и личной собственности. Римский писатель Лактанций так характеризует эту систему: «Никакое гумно, никакой погреб не избежали насилий разбойников (сборщиков налогов). Уносили все, что служило для поддержания жизни... все виды скота записывались, головы людей отмечались».
Через каждые пять лет производилась новая перепись имущества населения. В зависимости от его размеров делалась раскладка налогов продуктами и деньгами. Занесенные в цензовые списки облагались налогами не по долям урожая, а по твердым платежным единицам (Caput). Отсюда название этого налога — Caputatio. Самой крупной податью была земельная подать. Налоги взимались хлебом, вином, свининой, уксусом, луком и другими продуктами. Для поздней империи характерно существование огромного количества налогов. А. Б. Ранович в «Первоисточниках по истории раннего христианства» приводит список 86 видов налогов. Все их число определялось в 213.
Многочисленные налоги разоряли народные массы. Ритор Либаний рисует картину страшного запустения в сельских местностях. «В наше время, — говорит он, — повсюду видишь запущенные поля, которые приведены в запустение пристрастным взиманием податей; оставшимся же в деревне (когда большая часть населения разбежалась) не к чему запирать дверей, ибо тому, у кого ничего нет, ничуть не приходится бояться грабителей» (т. е. сборщиков налогов — А. Ш.). Эти факты являются лишним подтверждением характеристики Энгельсом позднеримской империи. «Римское государство превратилось в гигантскую сложную машину исключительно для высасывания соков из подданных. Налоги, государственные повинности и разного рода оброки погружали массу населения во все более глубокую нищету; этот гнет усиливали и делали невыносимым вымогательства наместников, сборщиков налогов, солдат. Вот к чему привело Римское государство с его мировым господством; свое право на существование оно основывало на поддержании порядка внутри и на защите от варваров извне, но его порядок был хуже злейшего беспорядка, а варваров, от которых оно бралось защищать граждан, последние ожидали как спасителей». [350]
Этот беспорядок особенно усилился углубившимся процессом экономической децентрализации в Римской империи. Провинции, вошедшие в состав империи и находившиеся на разных этапах экономического развития, в свою очередь быстро включились в общую рабовладельческую систему хозяйства и стали развивать свое местное производство. Создавались местные экономические центры, обогнавшие по уровню своего производства метрополию. Рим оказался в зависимости от провинций.
В то время как в самой Италии история уже поставила в порядок дня вопрос об уничтожении рабства, в провинциях было еще достаточно простора для развития производительных сил. Академик А.И. Тюменев обратил внимание, в частности, на тот факт, что в то время, как в Италии уровень сельскохозяйственной техники оставался прежним, в провинциях происходит ряд технических усовершенствований — появляются колёсный плуг (в Галлии), жатвенная машина (в Африке).
Отсутствие единой экономической базы в Римской империи, экономическое различие между провинциями, особенно между западными и восточными, неоднородность каждой из этих частей привели к экономической самостоятельности провинций и экономической децентрализации внутри империи. Процесс этот оказался гибельным для Рима, ибо грабеж провинций в период общего упадка рабовладельческого способа производства был единственным средством, задерживавшим падение рабовладения.
О том, что Италия начала терять свое монопольное в империи положение, свидетельствует эдикт Каракаллы от 212 г. (constitutio Antoniani), по которому право римского гражданства получало почти все население империи.
Кризис Римской империи еще больше усилил децентрализацию. Обмен между провинциями нарушился. Ремесленные мастерские обслуживали главным образом местный рынок. Провинции успешно конкурировали с метрополией. Особенно выделялась Галлия, где местные мастерские вырабатывали керамику, ткани, металлические изделия. На почве экономической самостоятельности провинций вырастала их тенденция к сепаратизму. Внешним проявлением сепаратизма служило появление многочисленных узурпаторов, провозглашавших независимость провинций от Рима. При императоре Галлиене (260—268) от Рима отложилась Галлия, выдвинувшая своим императором Постума, а затем Тетрика; в Иллирии [351] императором стал некто Авреол; в Египте — Эмилиан; в Азии утвердились пальмирский вождь Оденат и его жена Зиновия. Этот сепаратизм, чувствовавшийся и позднее, являлся симптомом распада рабовладельческого общества и зарождения новых, феодальных отношений.
Таким образом, постепенно созданная римская провинциальная система преследовала прежде всего экономические цели— выкачивание богатств из провинций для обогащения римской знати. В период республики наблюдается жадная и беспорядочная эксплуатация провинций; она стала опасной для самого Рима. Поэтому империя приводит эту эксплуатацию в систему, делает ее более упорядоченной. Такая политика римских императоров в первые века империи способствует известному подъему экономики и культуры провинций и укреплению и развитию их связей с Римом. Но уже под влиянием кризиса в III в. н. э. эти связи оказываются разорванными и растущий сепаратизм провинций грозит самому существованию рабовладельческой Римской империи. В этих условиях обмен между провинциями нарушился, что еще больше подчеркнуло конгломератный характер империи. Кризисным явлениям сопутствовало распространение крупного, экстенсивного, основанного на труде колонов хозяйства, мало связанного с рынком.
Римская провинциальная система не смогла обеспечить крепости и монолитности империи. Основанная на беззастенчивой эксплуатации, эта система вызвала ненависть и сопротивление со стороны покоренного населения. С падением западной Римской империи пала и провинциальная система римлян.
§ 4. Римское провинциальное управление в Македонии
Ф. Энгельс в своей статье «Бруно Бауэр и раннее христианство» дает глубокую характеристику римских завоеваний, сопровождавшихся грабежом и жестокой эксплуатацией завоеванных областей. «Римское завоевание во всех покоренных странах, — писал он, — прежде всего прямо разрушило прежний политический порядок, а затем косвенным образом и старые общественные условия жизни. Разрушило, во-первых, тем, что вместо прежнего сословного деления (не говоря о рабстве) оно создало простое различие между римскими гражданами, с одной стороны, и не гражданами или подданными государства — с другой; во-вторых, и главным образом, поборами от имени Римского государства. Если при империи в интересах государства старались по возможности положить предел неистовой жажде наместников провинций обогащаться, то на место этого появились все сильнее действующее и все [352] туже завинчиваемые тиски налога в пользу государственной казны — высасывание средств, которое действовало страшно разрушительно. Наконец, в-третьих, римские судьи выносили свои решения повсюду на основании римского права, а местные общественные порядки объявлялись тем самым недействительными, поскольку они не совпадали с римским правопорядком... Конкретный материал из истории македонской провинции и хозяйничанья в ней римлян полностью подтверждает эту характеристику Ф. Энгельса. Македония не составляла исключения.
Особенно ощущалась там неограниченная власть наместников; они расхищали государственную казну, не останавливаясь перед крайними мерами насилия. Нам известно большое количество процессов о вымогательствах наместников провинции Македонии, что говорит о том, что именно в ней получили более яркое выражение отрицательные черты римского провинциального управления; мы знаем о нашумевших процессах против македонских правителей в I в. до н. э. Так, Цезарь в 77 г. призвал к суду македонского наместника Гн. Корнелия Долабеллу, обвиняя его в лихоимстве и дурном управлении вверенной ему провинцией Македонией. Из указаний Плутарха можно заключить, что многие греческие города не только поддержала Цезаря на этом процессе, но доставили ему и свидетельские показания. Несмотря на это римский суд оправдал Долабеллу, а Цезарь вынужден был удалиться из Рима. Процесс Долабеллы носил, несомненно, политическую окраску. Т. Корнелий Долабелла был видным сулланцем, Цезарь связан с марианцами. Долабеллу защищали выдающиеся ораторы: Т. Аврелий Котта и Кв. Гортензий.
Антоний, второй консул 63 г., получив в управление Македонию, разграбил ее и напал на соседние народы, чтобы заслужить триумф.
В марте 58 г. народный трибун Публий Клодий провел закон о провинции Македонии, по которому проконсулом туда назначался Луций Кальпурний Писон, тесть того самого Цезаря, который несколько раньше так ратовал за справедливость. Став управителем Македонии, Писон прославился вымогательствами и насилиями. В 56—55 гг. против Публия и Писона выступил в двух своих речах о консульских провинциях Цицерон. Цицерон предлагал отозвать из Сирии и [353] Македонии проконсулов Писона и Габиния, так как они разорили свои провинции, получив их, кроме того, незаконно. Габиния он обвиняет в убийстве, совершенном за плату, в потере войска, во взяточничестве. Что касается Писона, то, по мнению Цицерона, он виновен в разорении Македонии, алчном лихоимстве, ограблении городов и святилищ, во многих жестокостях и преступлениях. Из обвинительной речи Цицерона мы узнаем, что перед насилиями Писона не могли устоять ни одна область, ни один город в Греции и Македонии. Даже сами Афины, которые всегда пользовались привилегированным положением у римлян, Писоном «были растерзаны».
Цицерон во время своего изгнания долго жил в Диррахии, в «многолюдной» Фессалонике. Он мот видеть непосредственные результаты хозяйничанья наместника Писона в Македонии. По словам оратора, власть этого наместника причинила столько зла и бедствий провинции, что их даже невозможно перечесть. Были разорены и ограблены целые области и города. Жившие в гористых частях страны племена изгонялись со своих насиженных мест. Писон бесстыдно брал взятки, не гнушался убийствами частных лиц, общественных деятелей, за деньги делал для друзей и врагов все, что они только хотели. Важное значение имеет указание Цицерона о том, что в Македонии Писон грабил население, накладывал на него большие налоги, похищал рабов, угонял окот, забирал хлеб. В течение трех лет его наместничества (с 57 г. до середины 55 г.) он был полновластным хозяином провинции и единственным распределителем хлебных запасов. [354]
Как обвинение Цезарем Долабеллы, так и выступление Цицерона против Писона носили политическую окраску. О. В. Кудрявцев правильно указывает, что римский оратор в своих выступлениях руководствовался отчасти личными, отчасти узкофракционными побуждениями. Клодий и Писон были политическими противниками Цицерона. Кроме того, как наместник Македонии, Писон преследовал всадников, с которыми был связан Цицерон. Все это, конечно, придает речам Цицерона известную субъективность. Тем не менее у нас нет никаких оснований сомневаться в правдивости приведенных им основных фактов ограбления македонской провинции при наместничестве Писона.
Римское владычество принесло Македонии бремя тяжелых налогов. Хотя податное обложение было однообразным во всех провинциях, в отдельных из них имелись и местные особенности. К таким провинциям относится и Македония, в которой, кроме общеимперских налогов, большую роль играли всякого рода литургии. Как и все провинции, Македония платила поземельный налог (tributum soli) или подушный (tributum capitis) с безземельных жителей. Подушная падать в Македонии удостоверяется надписью из Беройи о том, что Попилий Пифон в бытность свою верховным жрецом заплатил за всю провинцию подушную подать.
В Македонии подушная подать составляла определенную денежную сумму в 600 тыс. динариев. На каждую общину [355]
Рис. 28. Автономные провинциальные монеты. [356]
определялась точная сумма. Общины сами производили раскладку выпавшей на их долю суммы между своими жителями. Для определения платежеспособности населения в Македонии проводились, по отдельным общинам, цензы и переписи имущества. С Августа такие переписи стали проводиться в масштабе всей империи. Кроме подушной подати, население Македонии платило всякие общегосударственные и косвенные налоги и было обязано всевозможными повинностями (munera). Надпись из Гераклеи в Линкестиде содержит отрывок указа о привлечении средств населения на расходы по прокладке дорог: «...а владельцы земель (не местные жители, а приобретавшие землю в Линкестиде) пусть будут обязаны повинностями (литургиями), только падающими на (их владение); а каким способом мостить дороги, я разъяснил в общем указе. Приказываю, чтобы и антаны вместе с вами участвовали в расходах, внося треть: взнос должен быть сделан теми антанами, которые проживают в Македонии». Характерно, что по этому указу повинности несет, наряду с местным населением, также и пришлое, может быть, не проживающее даже в провинции.
Поземельная подать равнялась обычно одной десятой части с дохода; в некоторых случаях она достигала пятой части или понижалась до двадцатой части. Позднее Марк Аврелий (160—181 гг. н. э.) обратил этот поземельный налог в простую дань. Кроме поземельной подати, платили налог со скота, различные пошлины за ввозимый и вывозимый товар и даже за перевоз имущества из одной провинции в другую. Римские таможенные пошлины выражались в 5% стоимости товара, но часто они доходили до 100%.
С провинциалов взимались, помимо основных налогов, громадные суммы на содержание римской провинциальной администрации. Провинциальные общины должны были снабжать римских должностных лиц и солдат квартирой, дровами, фуражом и другими предметами. Наместник по своему усмотрению имел право требовать от подвластного населения деньги, кожу, полотно, корабли, хлеб и рабов. Это было настолько тяжело для населения, что Македония добилась при Тиберии перехода из подчинения сената в подчинение императора. Перемена, однако, не повлекла за собой формального изменения податного режима, о чем не говорит и Тацит. Особенно тяжела была для Македонии имперская почтовая повинность, о чем упоминается в эдикте Клавдия. [357]
Рис. 28а. Автономные провинциальные монеты.
Тяжелым бичом для провинции были наводнившие их римские откупщики податей. Государство сдавало в провинциях на откуп все косвенные налоги (Vectigalia). Вместе с развитием Римского государства получала все большее развитие и система откупов, а вместе с тем выдвигались как особое сословие откупщики (equites romani). Откуп податей приводил к огромным злоупотреблениям и недовольству населения.
Жители Македонии обязаны были также поставлять вспомогательные отряды для римских войск. Эта обязанность тяжелым бременем ложилась на плечи провинциалов. Ни одна значительная война на Востоке или Западе не велась без участия провинциалов. Но такая тяжелая повинность не обеспечивала безопасности самих македонян. [358]
Македония давала большое количество рекрутов, особенно для императорской гвардии. По свидетельству Цезаря, в войске Помпея из 9 римских легионов один состоял из македонян. Из Македонии же было 200 всадников под начальством Расциполиса, известного своим мужеством. В императорские войска Македония поставляла своих воинов до конца античности.
К значительному ухудшению положения провинциалов привели гражданские войны, часто вспыхивавшие на территории провинций. Особенно сильно в эпоху гражданских войн пострадала Македония.
Во время борьбы Митридата с Римом понтийский царь пытался в антиримскую коалицию включить не только Азию, но и Балканский полуостров. Он имел намерение двинуться на Запад через Фракию, Македонию и Паннонию, увлечь за собой в качестве союзников скифов, сарматов, галлов и лавиной ринуться на Италию.
Македония была завоевана наместниками Митридата. Его сын Ариарат вторгся из Фракии в малозащищенную македонскую страну и разделил ее на понтийские сатрапии. Абдеры и Филиппы стали главными военными базами понтийцев в Европе. Понтийский флот под предводительством лучшего из: полководцев Митридата Архелая появился в Эгейском море; против него выступил римский легат в Македонии Бруттий Сура. В первый год митридатовой войны Митридат овладел С этого времени вплоть до заключения Дарданского договора в 84 г., в силу которого восстанавливались прежние владения римлян на Востоке, Македония стала ареной борьбы и политических махинаций между Римом и понтийцами, с одной стороны, римскими демократами и аристократами, с другой. Когда Сулла победил Митридата при Орхомене, римляне снова беспрепятственно вступили в Македонию и Фракию. Там Сулла восстанавливал римские порядки. Поскольку македонская провинция находилась в его руках, она оставалась единственным убежищем для побежденной олигархии во время борьбы Мария и Суллы. Сюда бежали жены и дети Суллы, [359] едва спасшиеся от смерти, а также сенаторы, бежавшие от марианцев.
В Македонии, как в Испании, трансальпийской Галлии, римляне содержали значительные постоянные армии. Так, в 71 г. во время восстания Спартака в Македонии находилась армия Марка Лукулла, которую, совместно с армией Помпея из Ближней Испании, Красс потребовал на помощь против восставших.
Македония, как и ряд других римских провинций, явилась также театром военных действий во время войны между Помпеем и Цезарем. На ее территории шли крупные бои. В Фессалии и Македонии были расположены войска Помпея. Македония стала главным сборным пунктом противников Цезаря. Здесь находился сам Помпеи и беглецы из Брундизиума и других мест Италии. Сюда прибыли из Сицилии Марк Катон, из Массалии Домиций, из Испании Афраний и Варрон с множеством офицеров и солдат. В Фессалонике заседал сенат. В Беройе находился военный лагерь, куда собирались военные силы всего Востока. Помпей имел намерение опереться на помощь Египта, Передней Азии, балканских стран и из Македонии осуществить свое нападение на Италию. Характерно, что Помпей в борьбе с Цезарем нашел себе много сторонников в греческих и македонских городах, о чем свидетельствует тот факт, что из числа их населения комплектовались Помпеем вспомогательные войска, Аппиан в числе союзников Помпея называет вспомогательные войска из Ионии, Македонии, Пелопоннеса, Беотии, Крита, Фракии. Марк Брут, находясь в Македонии, «выражал одобрение македонянам, среди них он набрал два легиона и обучил их военному делу по италийскому образцу». Это свидетельствует о популярности Помпея в Греции после борьбы с Митридатом. Поддержка значительной частью населения Греции и Македонии Помпея объяснялась тем, что оно надеялось с его помощью избавиться от публиканов и всадников, находившихся в тесной связи с партией популяров, представителем которой был Цезарь.
При таких неблагоприятных обстоятельствах, при господстве на море вражеского флота Цезарь пытался быстрее переправиться в Македонию, чтобы разрушить возникавшую [360] коалицию Помпея и предупредить возможность его нападения на Италию.
6 ноября 49 г. до н. э. Цезарь с шестью легионами переправился в Грецию, высадился у Орика и быстро повел свои войска к Диррахию. Узнав об этом, Помпеи вывел свои легионы из Македонии, «разрушая и сжигая все за собой». Цезарь вынужден был отступить от Диррахия к Аполлонию. Это было его поражением. Оно привело к тому, что вся страна склонилась на сторону Помпея, и Цезарю еще труднее стало перенести борьбу с побережья в глубь страны.
Соотношение борющихся сил изменила фарсальская битва. Капитуляция помпеянской армии предотвратила обычную жестокую расправу над побежденными. Осторожная политика Цезаря привлекла к нему симпатии вчерашних противников. Наказаны были только видные сторонники Помпея. Греческие города, в том числе Афины, получили от победителя прощение. В ряде городов, особенно азиатских, Цезарь уменьшил налоги и ограничил вымогательства публиканов. Тем не менее борьба Помпея с Цезарем на Балканах принесла Македонии опустошения и разрушения. Прошло несколько лет, и Македония снова стала ареной борьбы между республиканцами и триумвирами.
Республиканцы Брут и Кассий, покинув Италию в сентябре 44 г. до н. э., отправились на Балканы. Еще Цезарем им были даны провинции Македония и Сирия. Теперь они защищали свои права, нарушенные Антонием, а также намеревались создать против него сильную армию. Кассий уехал в Сирию, а Брут решил действовать в Македонии. Перед тем как отправиться туда, он задержался сначала в Афинах, где собирал деньги, вооружение и приверженцев. Он нашел их среди римской аристократической молодежи, обучавшейся в греческой столице. В их числе оказались молодой Гораций и сын Цицерона.
С небольшим войском и группой поклонников Брут отправился в Фессалонику, где наместник Македонии Квинт Гортензий, не имевший достаточных военных сил, вынужден был признать его своим преемником. Воспользовавшись этим. Брут послал своих солдат захватить оружейный склад в Димитриаде, оставшийся еще от Цезаря, и с помощью того же [361] Гортензия стал набирать среди многочисленных ветеранов Помпея, оставшихся после фарсальской битвы в Македонии и Фессалии, новый легион. Не смог сопротивляться Бруту и Публий Ватиний в Иллирии; к Бруту перешли два легиона иллирийцев. Гай Антоний, брат Марка Антония, которому предназначалась Македония, нашел ее уже занятой. Как говорит Аппиан, Гай Антоний начал из-за Македонии войну с Брутом; но войска его перешли к Бруту, а сам он сдался в плен. Уличенный в неоднократных попытках возмутить войска, Антоний был, по приказанию Брута, казнен.
Во время встречи Кассия и Брута в Смирне в начале 42 г. последний требовал спешного отбытия в Македонию, чтобы начать действовать против триумвиров. Македония снова оказалась местом военных действий.
В эти самые годы, когда между триумвирами продолжалась борьба за войско, в нее была втянута и Македония, т. к. основная масса войск сосредоточивалась в Галлии и Македонии. Для усиления своих позиций Антоний, пользуясь консульской властью, вызвал оттуда четыре легиона. Но они оказались ненадежными. Сохранив после своего оставления Македонии связи с легионами, Октавиан послал к ним специальных людей для пропаганды. Среди солдат появились прокламации (Βιβλία πολλά), направленные против Антония. Солдаты переходили от одной стороны к другой.
В 42 г. до н. э. гражданская война на македонской земле получила особенно широкий размах. Антоний решил идти в Македонию против Брута и Кассия с 12 легионами. Последние создали возле города Филипп два укрепленных лагеря. Брут и Кассий имели в своем распоряжении пангейские и серебряные рудники, связанные с морем, свободно подвозили припасы с Востока. Происшедшая между триумвирами и республиканцами битва при Филиппах являлась самой главной в гражданской войне 42 г. до н. э. Р. Ю. Виппер считает, что она была «одной из самых крупных войн древности вообще». Итог ее — победа Антония над Кассием и Брутом, поражение республиканцев. Но эта борьба за новый политический строй [362] в Риме не принесла Македонии никакого облегчения. Наоборот, большие финансовые объезды, которые совершали в 43—42 гг. до н. э. Брут и Кассий, истощали средства македонской провинции. Большое римское войско, расквартированное во многих македонских городах, жило за счет местного населения. Сами военные действия разоряли территорию провинции, уничтожали урожаи, нарушали нормальную жизнь. Но даже тогда, когда военные действия прекращались, положение провинции не улучшалось. По Брундизийскому соглашению 40 г. до н. э. во время дележа триумвирами Римского государства Македония, как и другие восточные провинции, отошла к Антонию. В ней оставались римские военные силы, и беззастенчивое ее ограбление продолжалось.
Междоусобная война, разорившая Македонию, сделала ее особенно уязвимой для нападения опасных соседних племен, особенно живших на нижнем Дунае.
Еще в начале I в. до н. э. с исключительной настойчивостью совершали свои набеги соседи Македонии на севере и востоке. В течение 90 и 89 гг. до н. э. и позднее неоднократно нападали на македонскую землю фракийцы. Эти нападения были следствием борьбы римлян против фракийских племен в тех местах. С территории Македонии римляне напали на скардисков, которые, в свою очередь, вместе с медами стали делать серьезные нашествия туда и в Иллирию.
Опасными соседями стали гетские племена, объединенные позднее Биребистой и распространившие свое влияние за Дунай. Римляне стремились уничтожить власть Биребиста. Для похода против него важную роль снова должна была сыграть Македония. Римляне и позднее продолжали бороться против, гетов, бастарнов и других племен, держали в Македонии большие военные силы, хотя провинция и считалась сенатской. Все это сильно ухудшало положение ее жителей.
Македонская провинция в эпоху республики может служить ярким свидетельством того необузданного ограбления и разрушения производительных сил провинций в республиканское время.
Управление македонской провинцией римской администрацией, по существу, было таким же, как в других провинциях, хотя в частностях оно имело свою специфику. Об этой специфике и следует вести речь.
В науке существует общераспространенное мнение, что конституция Эмилия Павла, давшая свободу македонянам, действовала продолжительное время и оставалась неизменной [363] и в силе и после 148 г., когда Македония стала провинцией. Так, Б. Низе утверждал, что законы Эмилия Павла оставалась неизменными и после превращения Македонии в провинцию, они, может быть, регулировали устройство городов и их территорий, основных административных ячеек Македонии, от времен Эмилия Павла до конца античности. Такое Мнение поддерживает и Ларсен. Их утверждения основаны на известии Ливия о том, что законы, которые Эмилий Павел дал Македонии, были так хороши, что удерживались на протяжении всего республиканского времени. Но это не соответствует действительности. На самом деле тень независимости существовала недолго, конституция Эмилия Павла не оказалась продолжительной. К сожалению, в источниках нет никаких отдельных указаний о том, какие конкретные перемены претерпевало устройство Македонии при организации провинции. Нам известно, что, потеряв свободу, Македония еще в 148 г. получила римского наместника с целым штатом и римское войско. Многочисленный административный персонал делал ненужным функционирование центральных македонских властей. Македония стала главной базой военных операций на Балканах и в Передней Азии. Пребывание римских легионов и непрерывные военные действия на ее территории ощутимо увеличивали бремя и неволю угнетенного населения.
У нас нет доказательств того, что в стране после 148 г. существовали синедрионы. Маловероятно, чтобы синедрион койнона, о котором упоминается в императорскую эпоху, происходил от синедрионов 148 г. Если и сохранилось в эпоху империи разделение на четыре области, то они могли обозначать только юридические округа, так как македонская провинция была значительно больше, чем Македония 167 г., и мериды составляли часть ее территории.
Новые данные об административном управлении македонской провинции во II—IV вв. н. э. дают нам эпиграфические памятники, в частности солунские надписи. Они указывают на широкое использование в Македонии греческих форм правления, которые Рим сумел подчинить своей администрации. В надгробных надписях перед нами выступают консулы, проконсулы и другие магистраты, носящие чисто римский характер. То, что римская магистратура была в Македонии значительна, свидетельствует тот факт, что число встречающихся в этих надписях магистратов очень велико. Некоторые из них не были засвидетельствованы раньше ни в литературных, ни в эпиграфических памятниках. [364]
Эпиграфические данные подтверждают сведения по другим провинциям и о том, что и в Македонии римляне при проведении своей политики опирались на македонскую провинциальную знать. Надписи из Эдессы, особенно из Битоли, относящиеся к I и II вв. н. э., неопровержимо доказывают связь этой знати с представителями Рима. В частности, надпись из Битоли на двух камнях, относящаяся к 97 г. н. э., представляет собой декрет собрания дериопов. Декрет санкционирует общественный праздник, установленный завещанием богатого гражданина по имени М. Беттия Филона в честь его римского патрона Беттия Волана, из чего надо сделать вывод о зависимости местных богачей от своих покровителей в Риме. Об этом говорят также поднесение даров, разного рода чествования, поздравления и петиции не только непосредственным покровителям, но даже самому императору.
В своей политике лавирования императорская власть опиралась в провинции на надежных людей, которые имели крепкие экономические позиции и большой политический вес в деревнях и особенно в македонских городах.
§ 5. Македонские города
В истории македонской провинции в частности и античной Македонии вообще города имели большое значение. Они являлись хозяйственными и культурными центрами страны, способствовали ее экономическому росту. Между тем в исторической литературе господствует мнение о том, что в Македонии городская жизнь была слабо развита, что города вообще не свойственны македонянам, жившим разбросанно, по маленьким населенным пунктам, и только позднее, благодаря деятельности эллинизированных правителей, переселившихся в города, построенные главным образом в приморских областях, они приобрели значение. В трудах самых авторитетных ученых Македония признается страной крестьян и пастухов с урбанизацией только в пограничных областях. В работах Куна, [365] Ларсена, Моммзена подчеркивается, что Македония даже в римскую эпоху оставалась мало урбанизованной страной. «Внутренние области Македонии никогда не знали периода бурного роста городов, — пишет Моммзен,— более отдаленные области, по существу, едва вышли из стадии чисто деревенского хозяйства».
Такой точки зрения придерживаются и наши историки. Так, А. Б. Ранович в работе «Восточные провинции Римской империи» придерживается того мнения, что в Македонии преобладали племенные отношения. Другие исследователи повторяют эту традиционную точку зрения.
Впервые подвергла сомнению подобные взгляды ученых в своей монографии «Македонские города в римское время» профессор Белградского университета Ф. К. Папазоглу. Это исследование освобождает нас от необходимости излагать эту проблему во всех подробностях. Мы остановимся лишь на самых характерных чертах ее.
Эпиграфические памятники и все увеличивающийся археологический материал действительно дают возможность подвергнуть пересмотру традиционное мнение о слабом развитии городской жизни в античной Македонии на различных этапах ее существования. Этому может содействовать также привлечение дополнительного исторического материала, не всегда полно использованного учеными. К нему следует отнести список дельфийских теородохов, относящийся к началу II в. до н. э., который является лучшим источником об устройстве и развитии городской жизни в Македонии. Дельфийский список не только оставил названия самих городов, пославших представителей в Дельфы на празднества, но дал важные сведения о их самоуправлении. Список может служить неоспоримым доказательством развития системы македонского городского управления до римских завоеваний на Балканах. В нем зарегистрировано тридцать македонских городов.
Недостаточно используется для эпохи римской Македонии Гиераклов синекдом, содержащий хронологически последовательный список македонских городов. По этому документу Македония разделялась на две провинции — первая имела 32 города, вторая — 8 городов. [366]
Лишь в отдельных исследованиях, главным образом, в труде Ф. К. Папазоглу, всесторонние изучено наследство Стефана Византийского, относящееся к концу античности. У этого автора мы узнаем о многих македонских городах, которые в других источниках не упоминаются. Ему было известно 70 македонских городов.
Многочисленные церковные организации, действовавшие на территории Македонии, также оставили в церковных документах, епископских распоряжениях названия македонских городов. В материалах церковной администрации сохранились античные имена македонских городов, позднее они появляются обычно под новыми именами.
Важные сведения о городах Македонии в античное время оставили нам византийские источники.
Названные источники, наряду со сведениями, которые можно почерпнуть у Полибия и Ливия, Страбона, Плиния, Птолемея, Прокопия и Константина Порфирогенита, дают нам возможность более детально рассмотреть развитие городской жизни в Македонии в разные исторические периоды ее существования. Изучение любого из исторических периодов: доэллинистического, эллинистического и римского — приводит нас к выводу о том, что в Македонии во все времена античной эпохи существовало много городов, игравших большую хозяйственную и культурную роль в жизни этой страны.
О городской жизни в Македонии можно говорить уже начиная с V в. до н. э. Известно, что когда одрисский царь Ситалк двинулся с фракийским войском в Македонию, в стране было мало укрепленных мест, где македоняне могли бы укрыться. В конце V в. до н. э., по Фукидиду, Архелай соорудил много укреплений, построил дороги, чем усилил мощь страны. Однако и во время повода Ситалка в долине Аксия и в Ботиэйе упоминается ряд городов, просуществовавших длительное время. Так, в приморской области Пиерии на ее побережье основанные греками колонии Метона и Пидна уже давно находились во власти македонян. Метона до Филиппа II была автономным городом, в столкновении Афин с Македонией принимала участие на стороне афинян. В 353 г. до н. э. по распоряжению македонского царя население этого [367] города было переселено. Около Метоны значительным городом еще в V в. до н. э. являлась Пидна. Филипп II расширил и украсил его и превратил в сильную крепость. Недалеко от Метоны и Пидны находился город Алор. У подножья Олимпа с древнейших времен существовал македонский город Дион, еще при Архелае считавшийся центром религиозной и культурной жизни Македонии. Стефан Византийский упоминает два старых пиерийских города, о которых ничего подробно неизвестно,— Акесамене (’Ακεσαμέναι) — по Теогену, и Галадре (Γαλάδραι — по Ликофрону и Полибию.
Рано развивалась городская жизнь в Ботиэйе. Здесь, в центральной области Македонского государства, города возникали в отдаленную эпоху.
Старым царским городом был город Эги. Там находились македонские властители, происходили празднества македонского двора и общемакедонские игры. Другим древнемакедонским городом в этой области на р. Лудии была Пелла, которая с Филиппа II становится столицей Македонии. Крупнейшим македонским городом на всем протяжении античной эпохи являлась Беройя на восточном склоне Бермия. С ранних времен может быть прослежено существование города Кира. Между Пеллой и Аксием локализуется город Ихне. На землях по обеим сторонам Аксия, в области, получившей позднее название Амфакситида, городская жизнь развивалась очень рано. На этом месте возник ряд городов, некоторые из них имели чрезвычайно важное стратегическое и хозяйственное значение. В V в. до н. э. здесь упоминались четыре города: Идомене, Эйроп, Гортиния, Аталанте. Фукидид приводит их перечисление в списке македонских городов во время похода Ситалка на Македонию. Большое число городов, названия которых до нас дошли, находилось в Мигдонии на территории между нижним течением Аксия и Стримона. На северном берегу Фермерского залива известен город Термы. Южнее от Термы упоминается город Айнейя; эпиграфическими памятниками в Македонии локализован город Лета. Самое раннее свидетельство о нем на монетах датируется между 500—480 гг. [368] до н. э. Около озера Болбе располагался город Аретуса, где, по преданию, была могила Еврипида. У Стефана Византийского называется около озера Болбе одноименный город Болбе. К древнему периоду македонской истории относятся также два македонских города, упоминаемых Стефаном Византийским и взятых им у Теогена. Это — Партенополь и Тирсе.
Древними городами восточной Македонии были Амфиполь, три города в области Одомантики: Скотус на Стримоне, Газорос и Серрайт. Отмечены города и на территории Синта. Даже в Верхней Македонии, где по общепризнанному мнению ученых городская жизнь не существовала, также были города. Наконец, много городов существовало на Халкидике.
Таким образом, даже в эпоху, предшествовавшую расцвету Македонского государства, нельзя говорить о Македонии как о стране, не знавшей городской жизни. С середины IV в. до н. э., когда в Македонии созрели социально-экономические условия для развития городов, городская жизнь становится особенно интенсивной.
В своей речи перед восставшими воинами Александр, говоря о заслугах своего отца, подчеркнул, что Филипп дал возможность македонянам спуститься с гор в равнины, научил их жить в городах и дал им хорошие законы и обычаи.
Филипп II не только присоединял к своему государству завоеванные им города, но основывал новые. Особенно он воздвигал города в пограничных областях. Одним из таких городов была Гераклея в Линкестиде. В 356 г. до н. э. Филипп захватил Крестонию и, верно оценив ее экономическую и стратегическую ценность, утвердился здесь и дал ей свое имя Филиппы. Город стал центром эксплуатации золотых рудников, откуда Филипп черпал финансовые средства для войн и дипломатических предприятий.
В развитии городской жизни в Македонии большую роль сыграло присоединение к ней многочисленных городов Халкидики, подпавшей под власть македонского царя. Некоторые из них стерты с лица земли. Десятки городов теряли свою независимость, превращались в селения, лишались политического значения. Нельзя не согласиться с замечанием Ульриха [369] Карштедта о том, что Филипп не только был создателем городов, но и их разрушителем. Но вместе с тем было много городов таких, которые пережили македонское завоевание. Те халкидские города, которые оказывали сопротивление македонской агрессии, теряли свою политическую самостоятельность. Остальные удержались и имели даже местное самоуправление. По своему характеру это были греческие города — полисы в классическом смысле слова. По утверждению Тарна, в то время и в Македонии отдельные города выступают как самостоятельные административные единицы.
Более интенсивной урбанизации Македония подвергается в эллинистическое время. Возникновение новых городов было связано с распространившимся процессом синойкизма. Этот процесс предполагал при образовании новых городов и разорении старых централизацию управления и самой земельной собственности. Маленькие города поглощались большим городом. А. Б. Ранович доказывает, что политика синойкизма и строительство новых городов явление не случайное, не прихоть правительств, этот процесс отвечал экономическим потребностям времени, содействовал уничтожению полисной замкнутости. Ранович первый выдвигает положение о том, что эллинистические города способствовали созданию большего экономического единства, уничтожая самую отличительную черту города-государства — его экономическую замкнутость. «Создание путем синойкизма крупных городов должно было содействовать исчезновению партикуляризма, мешавшего росту производства и торговли, и укрепить городские финансы, втянуть большую массу населения, в том числе сельского, в городскую жизнь».
Роль эллинистических городов, по утверждению Рановича, этим не ограничивается. Они содействовали созданию не только большего экономического единства, но и единства политического.
Интенсивно протекавший процесс урбанизации можно показать хотя бы на истории возникновения города Фессалоники, образованного Кассандрой в 316 или 315 г. до н. э. Страбон указывает, что город возник в результате синойкизма. Он дает также возможность определить территорию этой автономной общины в первое время ее существования. Синойкизмом было охвачено 26 небольших поселений в Крусиде и на Фермейском заливе. Между ними известны Аполлония, Халастра, Ферма, Гареск, Аинея и Кисос. До римского завоевания [370] Фессалоники имели организацию автономного полиса. К концу IV и в III в. до н. э. значение македонских городов возрастает. Кассандр построил и второй город, назвав его Кассандреей. Этот город был также построен путем синойкизма. Деметрий Полиоркет основал город Деметриаду, в который вошли восемь близлежащих городков на полуострове Магнезии.
Судьба новооснованных городов не могла зависеть от инициативы или намерений их основателей. Одни города переживали свой расцвет и удерживались веками, другие погибали тотчас же после их основания. Если большинство из этих городов сохранилось в течение всей эпохи античности, то это означает, что экономические условия благоприятствовали их развитию.
Следует отметить, что в то время начинается процесс нивелировки между областями с типично городской жизнью и аграрными. Прежние греческие полисы некогда славных и мощных государств, потерявших свою политическую независимость, превратились в обычные города с местным самоуправлением. Новые города Македонского царства сохранили внешний вид полиса, с собраниями, советами и магистратами.
В конце IV и в III вв. до н. э. в литературных памятниках и надписях вместо общего этнического Μακεδών встречаются этнические указания о городе, что подчеркивает известную самостоятельность городов. Известно, что командиры Александра Македонского отмечали свое происхождение по своей принадлежности к тому или другому городу: Peilaios, Beroiaios, Aigaios, Alorites, Akomeneus, Mieseus. На надписях появляется, наряду с простым этниконом, и название Μακεδών εκ Βεροίας или Ευρωπαίωι Μακεδονι, что свидетельствует, с одной стороны, о том, что такого рода города некогда представляли самостоятельные политические единицы, с другой, что они в то же время бережливо охраняли принадлежность свою к одному народу. Характерно, что в принадлежащих грекам городах фракийцев и Халкидики появляется ряд этнических названий (как ’Αρεθουσιωι Μακεδονι, Μακεδ[ο]νι εξ ’Αμ[ψ]ιπόλεως) из чего видно, что города были полностью ассимилированы.
В конце III в. до н. э. при последних Антигонидах главные македонские города, особенно расположенные по побережью, [371] получили местную автономию. Они имели городское самоуправление, некоторые из них стали чеканить свою монету. Эта административная реорганизация Македонии приписывается Антигону Досону. Он первый начал издавать постановления не только от своего собственного имени, как Βασιλεύς Αντιγονος Μακεδών, но от своего имени и от имени македонян: Βασιλεύς Αντιγονος και Μακεδόνες. В одной надписи, относящейся ко времени царя Филиппа V, засвидетельствовано еще и „κοινόν Μακεδόνων".
На административное устройство Македонии при последних Антигонидах некоторый свет проливают немногочисленные, недостаточно точные сведения Ливия. У Ливия есть указание, что Персей в 171 г. до н. э., после того как распустил собрание воинов, дал аудиенцию делегатам македонских общин, которые пришли к нему с предложением оказать помощь (contione dimissa ad audiendas legationes civitatium Macedoniae se contulit). Царь похвалил их, но от помощи отказался, объяснив, что царские резервы достаточны. Он только просил оставить в его распоряжении повозки для передвижения машин и остального снаряжения. К сожалению, здесь не ясно, о каких civitates Macedoniae идет речь. Тарн полагает, что civitates, предложившими помощь Персею, могли быть приморские греческие города. С таким утверждением не согласна Ф. К. Папазоглу. Она считает маловероятным стремление подразумевать под civitates только греческие города, захваченные македонянами. Точно так же совершенно невероятно, что эти побежденные города обладали правом, которого были лишены, главным образом, македонские города. То, что некоторые города Македонии предложили царю в начале войны помощь, еще совсем не означает, что эти города, по отношению к другим, находились в государстве в привилегированном положении.
Civitates Македонии упоминает Ливий еще несколько раз в связи с победой Эмилия Павла и устройством им македонских дел. Когда прибыли сенатские послы, Эмилий Павел созвал в Амфиполе македонских вождей по 10 из каждой civitas и прочитал им решение римского сената. Несколько позже в речи на заседании сената о победах на Балканах и покорении Македонии Эмилий Павел будет говорить о «civitates omnes [372] Macedoniae». Как видно, Македония была поделена на civitates, на своего рода самоуправляемые единицы еще в дорийские времена.
Как греческие города, подчиненные Македонии, так и новосозданные в эллинистическое время (например, Фессалоника и Кассандрейя), а также старые македонские города вроде Пеллы, Беройи, Эдессы и многих других имели устройство полиса. Наряду с функционированием собрания ответа и магистратов был и царский чиновник как представитель центральной власти. В Кассандрейе, например, наблюдались процессы, очень сходные с процессами политической жизни греческих городов. Там подвизался тиран Аполлодор и часто наблюдались народные движения. И в южной Македонии, в частности, во времена войны римлян с Персеем было много городов, организованных по греческому образцу.
О том, что муниципиальное устройство в Македонии было известно до римского нашествия, говорит засвидетельствованный во многих македонских городах в эллинистическое время институт политархов.
Список дельфийских теородохов, относящийся к первой четверти II в. до н. э., упоминает 30 македонских городов, которые посылали своих представителей в Дельфы на празднества. Этот источник свидетельствует, что в Македонии не было независимых городов с самоуправлением, которые представляли бы единое административное целое. Вместе с этим он служит неоспоримым доказательством существования местной автономии в македонских городах до нашествия римлян.
Из всего этого следует, что римляне, превратив Македонию в свою провинцию, при ее административном устройстве широко использовали македонские традиции. Вместе с тем, согласно своему обычному принципу «разделяй и властвуй», римляне старались давать провинциальным городам различный [373] правовой статус, определявший разное положение городов. Такая политика поддерживала римское владычество в завоеванных областях, затрудняла их объединение и пресекала возможность общих выступлений против Рима.
В отношении своего правового положения провинции Римского государства разделялись на три категории: 1) civitates foederata, 2) civitates liberae (et immunes), 3) civitates stipendiariae.
Основная масса городов относилась к категории зависимых общин: civitates stipendiariae, civitates dediticiae. Население этих городов относилось к категории перегринов, т. е. не имело прав римского гражданства, находилось в полном подчинении у правителя провинции и других римских магистратов. Для видимости римляне оставляли населению народное собрание, сенат, местных чиновников. Земля таких городов считалась государственной собственностью (ager publicus). Граждане платили поземельный налог в пользу римской казны, обязаны были принимать у себя римские войска.
Наряду с зависимыми городами существовали свободные города (civitates liberae). Среди них наибольшей свободой пользовались союзные города: civitates foederata. Их взаимоотношения с Римом определялись союзным договором (foedus). Они пользовались административной независимостью, имели самоуправление и собственное судопроизводство, не платили Риму налогов, за исключением тех повинностей, которые специально оговаривались в самом договоре. Им разрешалось чеканить свою монету. Но в соответствии с заключенным с римлянами договором эти города не имели права вести самостоятельной внешней политики и обязаны были во время войны поставлять Риму войска и военные суда. Поэтому свободу таких городов следует считать относительной, фактически они зависели от Рима. Число таких городов было невелико; они находились большей частью в древнейших римских провинциях.
Значительно больше было городов, статус которых основывался на законе или постановлении римского сената (Senatus consultum). Их положение могло быть изменено новыми постановлениями сената. Такие города имели автономию, чеканили монету, имели свое судопроизводство, свои таможни, освобождались от постоя римских войск, платили налоги и выполняли натуральные повинности, за исключением тех городов, которые имели immunitas, т. е. освобождение от налогов,
Кроме подобного рода городов, в провинциях существовали [374] общины, пользовавшиеся правами римского гражданства. К ним нужно отнести: 1) Colonii civium, 2) Municipium civium. Колонии не входили в ведение провинциальных наместников, не платили поголовную и поземельную подать, имели право земельной собственности. Их положение было лучшим, чем положение муниципиев. Недаром муниципии стремились получить ius coloniae. Правда, к началу императорской эпохи юридическое различие между колониями и муниципиями становится все более номинальным. В привилегированном положении находились свободные города с латинским правом — coloniae latinae u Oppida latina.
Таким образом, города в провинциях, в том числе и в Македонии, разделялись в основном на три типа: свободные города, колонии, муниципии.
О. В. Кудрявцев находит в императорское время в Македонии три civitates liberae: Фарсал, Фессалонику, Амфиполь. В действительности их было больше.
В области Пиерии с развитой городской жизнью civitas имели Филаке и Вала. О них упоминают Плиний и Птолемей. Известно, что это были самоуправляющиеся общины. Вала существовал до поздней античности. Он был известен Стефану Византийскому. Ряд civitates находился в центре нижней Македонии, между Пиерией и Элемейей, в области Ботиэйя. Здесь располагались бывшие столицы Македонии Эдесса и Пелла, а также место заседаний македонского провинциального койнона — Беройя. В римское время восемь городов Ботиэйи имел статус civitas.
Цветущим городом Ботиэйи была Эдесса, отмеченная еще македонской традицией как первая столица Македонии. Во время македонских завоеваний Эдесса — один из значительных городов страны, о чем свидетельствует тот факт, что в период ранней империи здесь чеканили свою собственную монету. Найденные в городе две надписи со списками эфебов могут считаться также свидетельством благосостояния и развития культурной жизни города. Страбон упоминает Эдессу как станцию на via Egnatia. В конце античности Эдесса оставалась civitas. О дальнейшей ее судьбе ничего неизвестно. [375] Есть предположение, что славянское название Водена идентично старой Эдессе.
Другим крупным свободным городом Ботиэйи была Беройя. Ее наивысший расцвет падает как раз на римское время, когда она становится экономическим и культурным центром провинции. Ливий называет Беройю «nobilis urbs». Расцвету города способствовали новые политические условия. Беройя — первый город Македонии, который перешел на сторону римлян после битвы при Пидне. Беройя находилась на via Egnatia. Через нее проходил важный путь, связывавший Фессалию с Фессалоникой. Этим можно объяснить экономическое процветание и культурное значение в провинции этого густо населенного города. В нем жило много иностранцев — римлян и евреев. Поселение здесь римских граждан особенно усилилось после гражданских войн, что подтверждается надписью из времен Августа, в которой упоминается в Беройе совет римских граждан.
О росте и процветании Беройи говорит и тот факт, что при образовании македонского койнона именно она была выбрана его местопребыванием. Из надписей и по монетам мы узнаем, что Беройя стала центром койнона во времена Флавиев и оставалась им до середины III в. н. э., когда встречается последнее упоминание об этом провинциальном совете. Во время правления Нервы Беройя имела неокорию. Она получила право на храм для совершения императорского культа и носила титул метрополии, о чем можно судить по надписи в честь Пифона. Вероятно, Беройя добилась титула метрополии и неокории у предшественников Нервы, наверное, при Флавиях. В первые века империи Беройя была «великим и многолюдным городом». Здесь происходили ежегодные празднества в связи с императорским культом и время от [376] времени олимпийские игры, в которых участвовали представители разных частей греческого мира.
В последний период античности Беройя пострадала от нашествия варваров. Об этом свидетельствует письмо императора Галиена, являющееся ответом на мольбы граждан Беройи защитить их от нападения варварских племен. Но город не погиб тогда, как погибали многие македонские города. Он сумел подняться и существовал в средние века и новое время под своим именем.
Одним из немногих городов, судьбу которого можно проследить с древнейших времен до поздней античности, является Кир. Он локализуется между Эдессой и Пеллой. По Иордану, он в 478 г. был захвачен готами. Вероятно, в это время Кир и исчез как самостоятельное civitas. При Юстиниане город стал крепостью.
Кроме указанных в этой области городов известны еще пять, но сведений о них очень мало. Они чаще всего только упоминаются. В густо заселенной области Алмопии, расположенной в плодородной долине Лудия, Птолемей упоминает три города: Орму, Эуроп и Ансап. Они относились также к числу civitates. В римское время Алмопия была организована как муниципальная единица с центром, вероятно, в Эуропе.
В области Амфакситиде, где рано развивалась городская жизнь, были и civitates. Местонахождение и городское устройство некоторых из них учеными выяснены.
Много городов civitates имела густо населенная область Мигдония. Здесь находился главный город Македонии, ее метрополия в римское время — Фессалоники. Благодаря своему прекрасному местоположению этот город быстро развивался и процветал. При римлянах, будучи местом пребывания провинциального наместника, Фессалоника стала центром всей экономической, культурной, а во времена поздней империи также политической и религиозной жизни не только Македонии, но и всех средних Балкан.
Пользуясь своими преимуществами приморского города, Фессалоника еще в эллинистическое время соперничала с древними столицами македонского царства Эдессой и Пеллой. Во время римского владычества она еще более окрепла.
Писатели от римского до конца византийского времени [377] прославляют величину, роскошь и многолюдие Фессалоники. Уже в I в. этот город, по свидетельству Страбона, был многолюднейшим городом всего Балканского полуострова. Некий Антипатр Фессалоникийский в своих эпиграммах называет свой родной город «матерью всей Македонии». Лукиан утверждает, что Фессалоника была большим городом Македонии. Церковный историк V в. Феодорит отмечает, что Фессалоника «очень большой и густонаселенный город».
Многочисленные сведения о Фессалониках по всем эпохам ее существования дают возможность более детально реконструировать ее историю. В известной мере это сделал Тафель в своей работе, посвященной этому городу в античное и византийское время. Новые археологические изыскания и все возрастающее число эпиграфических памятников дают более ясное представление о культурном и социально-экономическом развитии Фессалоники.
Как известно, в 167 году до н. э. Фессалоника стала главным городом второй македонской области. Ливий называет ее «urbs celeberrima». За все время римского владычества Фессалоника оставалась крупнейшим городом. Когда в 148 г. до н. э. Македония превратилась в провинцию, Фессалоника стала местом пребывания римского наместника. Об этом свидетельствуют Цицерон и Страбон. Страбон называет Фессалонику метрополией Македонии. После битвы при Филиппах (42 г. до н. э.) Фессалоника за верность Антонию и Октавиану получила от обоих триумвиров статус свободного города. Как civitates liberae conditionis отмечена она у Плиния.
Фессалоника не входила в македонский койнон. У нас нет ни одного памятника, который бы указывал на связь Фессалоники и койнона в первые два века империи. Только в начале III в. н. э. Фессалоника дает несколько македониархов. Древнейшая датированная надпись, на которой упоминается македониарх из Фессалоники, относится к 219 году. Македониархи, будучи деятелями провинциального совета, участвовали в работе койнона. Нам кажется правильным предположение Ф. К. Папазоглу о том, что в III в. наступает перемена в отношениях свободного города Фессалоники и койнона.
При Гордиане III (238—244 гг.) Фессалоника получила неокорию, а немного позднее, при Деции (249—251 гг.), стала [378] метрополией и колонией. В надписях того времени она называется „πρωτη Μακεδόνων και μετρόπολις" Македонии. Название „μετρόπολις" встречается не ранее III века. В III в. Фессалоника активно участвует в провинциальной жизни Македонии. Титул метрополии и большое число македониархов в середине III в. на надписях из Фессалоники, показывают, что в то время койнон собирался и в Фессалонике. Итак, с III в. Фессалоника, как и Беройя, носит титул метрополии Македонии. Между этими двумя крупными городами в то время происходило резко выраженное соперничество. Несомненным доказательством этого является нумизматический материал, интерпретированный Геблером.
Позднее, с падением значения койнона как центрального органа теряет свое значение и Беройя, а Фессалоника остается метрополией как главный город провинции. Около 250 г. Фессалоника добивается статуса колонии. Изменение ее положения стоит в связи с набегами готов. Впервые в город, до сих пор свободный, пришел римский гарнизон для того, чтобы защитить его. Правовое положение Фессалоники не намного изменилось в связи с тем, что она стала колонией, ибо в это время уже невелики были различия в статусе отдельных городов. На надписях 50-60 гг. III в. Фессалоника носит титул метрополии и колонии. Последняя такая надпись относится к 261 г. А уже надпись из Фессалоники 337 г. называет город просто «полисом».
В IV в. н. э. значение Фессалоники возрастает, и ее место в Восточной Римской империи становится еще значительнее. Она является одним из важнейших портов империи, культурным центром, местом епископата. Фессалоникский епископ в это время приобрел положение экзарха македонского диоцеза. В городе находился экзархат восточного Иллирика. Ко времени I вселенского собора епископ Фессалоники занимал одно из самых видных мест, о чем может свидетельствовать тот факт, что на освещение построенного Константином храма Воскресения в Иерусалиме македонские епископы посылают в 335 г. своим представителем Александра Фессалоникского как епископа своей метрополии. Фессалоникский митрополит занимал в списках епископии пятое место, сразу же после римского, константинопольского, антиохийского и александрийского митрополитов. Он пользовался в то время на Востоке большим авторитетом. [379]
В Фессалонике располагались императорские дворцы, они являлись местом пребывания префекта претории Иллирик. В ней находилась, как уже было сказано, метрополия Македонии. В пределах македонского диоцеза не было ни одного города, который мог бы оспаривать у Фессалоники право стать местопребыванием диоцезного управления. О значении Фессалоники говорит тот факт, что император Константин прожил здесь два года, украсил город храмами, банями, водопроводом, устроил здесь порт и даже думал основать в ней столицу империи.
Император Феодосий избрал Фессалонику в качестве базы для военных операций против готов. Она находилась в выгодном стратегическом положении, так как лежала в узле двух военных дорог, из которых одна вела к Дунаю, другая к Константинополю. Кроме того, город имел лучшую гавань северного побережья Эгейского моря, он представлял собой хорошо укрепленную крепость, которая могла служить надежным оплотом против нападения готов, не привыкших к правильному ведению осады. Эти преимущества дали возможность Фессалонике противостоять набегам варварских племен.
Фессалоника — один из тех городов Восточно-Римской империи, которые в трудный период кризиса рабовладельческого общества и варварских вторжений сумели сохранить ремесленное производство и торговлю и смягчить тем самым кризис рабовладельческого хозяйства.
Важнейшим городом Мигдонии после Фессалоники была Аполлония, главная станция на via Egnatia между Фессалоникой и Амфиполем. В римское время она — civitas. Позднее Аполлония, большой и значительный город, становится резиденцией епископата.
Статус самоуправляемого города в римское время имела Аретуса. О статусе остальных городов Мигдонии сведений [380] очень мало. Четыре города, которые в римское время имели статус civitates, находились в Элимейе, весьма плодородной и густо населенной в античности области горной Македонии. К ним относятся: Аиана, Кайсарея, Элимейя, Малеп. Civitates имели города горномакедонской области Орестиды: Арг и Ватина.
Большое развитие получила линкестийская Гераклея, остатки которой сохранились около Битоля. В римскую эпоху она являлась одним из экономических и политических центров Македонии. Город в III в. пользовался особым расположением императора; об этом свидетельствует надпись: «Septimia Aurelia Heraclea». Гераклея — это единственный город, отмеченный таким титулом. Ф. К. Папазоглу полагает, что это связано с тем, что Септимий Север, возвращаясь с восточных походов в 202 г., останавливался в городе Гераклее, поэтому город и получил такое название. Возможно, город получал и некоторые привилегии от Рима.
Через Гераклею шел старинный водный путь из Кандавии через Лихнид в Македонию; впоследствии, в римское время, его заменила Эгнатиева дорога. На этой дороге Гераклея [381] считалась одной из важных транзитных станций. Кроме того, от Гераклеи вела дорога на Стоби, связанная с основными ключевыми позициями страны.
В позднеантичное время Гераклея стала епископией. Позднее епископы устраивали там церковные соборы. В Синекдеме Гиерокла упоминается, что Гераклея вошла в провинцию Macedonia Prima. Гераклея упоминается в V в. в связи с нашествием восточных готов на Иллирик. Малх говорит, что готы не тронули тогда город, так как епископ дал Теодориху большой выкуп, но зато разгромили они по via Egnatia Лихнид и Диррахий. Последнее сведение о Гераклее — выписка из актов константинопольского собора 533 г., где Гераклея впервые появляется с эпитетом Pelagoniae, а не Lynci.
В области Пелагония римляне образовали из соседних селений civitates. Так они делали и в других местах горной Македонии. Центры таких самоуправляющихся единиц со временем развивались в настоящие города. Так случилось и с Пелагонией, которая в императорское время отмечается как город. Civitates Пелагония отмечен на нескольких солдатских надписях эпохи ранней империи. На этих надписях наряду с родиной ветеранов Пелагонией упоминается и триба Maecia. Эти надписи доказывают, что в первые века империи был civitas Пелагония, жители которого с получением римского гражданства входили в трибу Maecia. Зосим говорит, что во время набега готов в 268 г. они опустошили область Добера и Пелагонии. Самое позднее упоминание Пелагонии — в Синекдеме Гиерокла, как о городе в провинции Macedonia Secunda.
Были civitas и в области Пеонии, близ Эригона. Самым большим городом здесь безусловно является Стуберра. Впервые [382] мы находим упоминание о нем у Ливия. Город служил главной базой для македонян в их наступлении на Иллирию. Через него шел кратчайший путь в земли пенестов и через них — в Иллирию. Стуберра была на пути от Стоби — к Гераклее. С I в. н. э. граждане Стуберры, получившие римское право, входили в трибу Скаптию. Здесь было много римских граждан. О дальнейшей судьбе Стуберры нам ничего не известно. Раскопки, проведенные в 1953 г. на территории этого города, свидетельствуют о его высокой в то время культуре.
Несколько civitates в римское время существовало в восточной Пеонии; о них имеется очень мало сведений, а некоторые, как Иорон, Брегил и другие, даже не могут быть точно локализированы.
В Парорбелии известны из Страбона четыре города: Филиппополь, Гареск, Калиполь и Ортополь. Ф. Папазоглу полагает, что они, вероятно, были civitates. Других сведений о них нет.
В Бисалтии известны civitates Адрианополь, Эупория Тинло, Калитере, Оса. К сожалению, наши сведения о них ограничиваются только этими названиями.
Синтика, на среднем течении Стримона, имела главным городом Гераклею. Гераклея Синтика отмечена у Страбона. С первых веков империи о городе сохранилось несколько надписей воинов-преторианцев. Из надписей мы узнаем, что римские граждане этого города входили в трибу Fabia. Кроме Гераклеи, в Синтике находился civitas Партинополь, основанный при Траяне в честь его победы над парфянами. Птолемей называет civitas Тристол, также существовавший в римское время.
В плодороднейшей долине к востоку от Стримона в Одомантике, где жило фракийское племя одомантов, Птолемей перечисляет пять городов: Скотуса, Берго, Газор, Амфиполь и Филиппы. Скотуса, по Плинию, свободный город. Во время ранней империи этот город считался civitas. Позднее он не упоминается. Мы знаем, что в римское время civitates имели Газор, Сер и Амфиполь.
Ряд civitates нам известен на Халкидике, как Аканф, [383] Торона, Морил, Антигонея, Клите, Стратоникея, Уранополь, Комбрея, Асара.
Всего мы знаем в Македонии 72 города, имевших статус civitas. Что касается македонских городов со статусом колоний, то они в основном возникали на рубеже республики и империи. Наряду с местным населением, в них жили италийские переселенцы и римские ветераны. Известно, что до образования провинции Мезии в конце правления Августа или в начале правления Тиберия Македония являлась пограничной провинцией, ареной многочисленных сражений; на ее территории находились римские войска. Этим и объясняется, что ветераны большей частью получили на этих землях новое местожительство. Создание довольно многочисленных колоний римских граждан в Македонии диктовалось также соображениями социально-экономическими и стратегическими. Нельзя не согласиться с точкой зрения Т. Моммзена о том, что «все эти колонии возникли в первую очередь вследствие необходимости пристроить в цивилизованной и малонаселенной провинции выслужившихся италийских солдат», для которых в самой Италии более не было места. Наконец, надо учесть, что римские колонии находились на важных военных и торговых путях и поэтому имели стратегическое значение для Римского государства. Они обычно становились центрами ремесла и торговли и способствовали оживлению экономической жизни.
Статус колонии в македонской провинции имели города Дион, Пелла, Филиппы, Кассандрея, Диррахий, Биллис (недалеко от Аполлония). Рассмотрим некоторые из этих колоний подробнее, насколько это позволяют нам дошедшие до нас источники.
В Пиерии статус колонии имел старый город Македонии Дион, один из центров религиозной и культурной жизни Македонии. В римское время Дион превосходил по значению остальные пиерийские города. Тогда он объединил вокруг себя территории многих соседних общин, бывших до этого времени автономными. Когда римляне, заняли Македонию, Дион был «urbs non magna». При Августе он стал колонией, и с этого времени получал преимущество перед другими городами Пиерии. Теперь он назывался по-новому: Colonia Julia Augusta Diensis. Как колония Дион пользовался италийским правом, то есть имел привилегии: квиритскую [384] собственность на землю, иммунитет и относительную независимость от провинциального наместника. Официальным языком колонии считался латинский, но греческие надписи на его территории встречаются чаще, чем латинские, что говорит о преобладании эллинизации над романизацией.
Дион существовал до конца античности. Он упоминается в Синекдеме Гиерокла, причем как единственный город в этой области. Известно, что в это время он находился в упадке, но имел постоянное епископское место. Вероятно, он пострадал от готов, которые захватили его в 479 г. Дальнейшая его судьба неизвестна.
Статусом колонии в Ботиэйе обладала Пелла — бывшая македонская столица с IV в. до н. э. до 268 г. до н. э. При римлянах Пелла испытывала постоянный упадок. Первым задумал основать здесь колонию Юлий Цезарь. Август увеличил состав ее населения, и в 30 г. до н. э. Пелла получила статус колонии и италийское право. Титулом ее стал colonia Julia Augusta Pella.
Можно было ожидать, что колонизация даст новый импульс этому македонскому городу, как это случилось с другими римскими колониями. Однако Пелла и дальше оставалась в упадке. Дион Хризостом, посетивший ее на рубеже I—II вв., писал: «Пелла, бывшая столица Македонии, представляет груду битого кирпича». Надо согласиться с мнением А. Рановича, который утверждает, что здесь Хризостомом сгущены краски. Лукиан изображает Пеллу жалким городишком, но все же существующим. Следует указать и на то, что город чеканил монету в течение трех веков империи до Гордиана III, а это было бы невозможно, если бы город находился в таком крайне бедственном положении. Нельзя также забывать, что Пелла стояла на via Egnatia, от нее раздваивался путь, который вел дальше, в Беройю, и затем до Пиерии. Лишь при императоре Диоклетиане Пелла теряет свое название и продолжает существовать под именем Диоклетианополь.
Статус колонии имели Филиппы, город в области Датой, которая по плодородию и богатству рудами вошла в пословицу. [385]
Рис. 29. Театр в Филиппах. [386]
Рис. 30. Бронзовый сосуд.
В 167 г. до н. э. Филиппы вошли в первую македонскую мериду. В 42 г. вблизи Филипп произошла битва, сыгравшая большую роль в судьбах всей империи и Филипп. Марк Антоний и Октавиан оценили стратегическое положение этого города. После победы над Брутом и Кассием Антоний поселил часть своих ветеранов в плодородной долине у Филипп и, таким образом, заложил основы новой римской колонии. Там были поселены многочисленные ветераны — участники боев под этим городом. Город Филиппы пользовался особым покровительством императоров как место битвы, обеспечившей основание Римской империи. В 30 г. Октавиан послал в Филиппы новых колонистов из италийских селений и наделил колонию италийским правом. С 27 г., когда Октавиан получил [387] прозвище Август, колония Филиппы стала называться «Colonia Augusta Julia Philippensis». Дальнейшая ее судьба неизвестна.
На Халкидике существовала колония Кассандрея, получившая италийское право при Августе.
Создание колоний со значительным римским населением не могло не способствовать процессу романизации разных народностей, особенно в западных провинциях. В восточных же провинциях с сильной эллинизацией этот процесс не получил развития. Хотя македонские граждане усвоили латинский язык и на надгробных памятниках выступают не греческие имена, а римские фамилии в латинской транскрипции, романизация в Македонии не затронула корней. В этих колониях официальным языком считался латинский, но преобладал греческий. В Филиппах, например, где до середины III в. единственным языком был латинский, греческий язык все же сохранился, а в поздней античности даже преобладал.
Статусом муниципии обладал в Македонии в области Пеония один город Стоби. Это самый большой город северной Македонии, лежавший на границе с Мезией, при впадении Эригона в Аксий, важный в торговом и военном отношении пункт. Гор. Стоби вошел в орбиту македонских интересов с Филиппа II, когда он в походе против пеонийцев в 359 г. до н. э. достиг окрестностей города. На протяжении ряда лет Стоби находился в полунезависимом от Македонии положении, а после разрушительного нашествия кельтов вся Пеония на недлительное время становится независимой.
Учитывая стратегическое значение Стоби для защиты северных границ, Антигониды проявляли интерес к присоединению Пеонии к Македонии. Пеония играла важную роль в борьбе македонян против дарданцев. Этим, видимо, объясняется то, что Антигон Гоната основал к юго-западу от Стоби город Антигонию. Но удержать длительное время свои позиции в этом районе Антигониды не смогли. В 229 г. до н. э., когда Димитрий II в тяжелой борьбе был побежден дарданами, последние подчинили своей власти Пеонию и Стоби. Наследник Димитрия Антигон Досон смог освободить от дарданцев лишь часть Пеонии. Филиппу V в 217 г. удалось покорить все земли до г. Билазора — центра северной Пеонии — и присоединить Стоби к Македонии. Чтобы закрепиться в тех местах, Филипп V в 183 г. основал в честь сына вблизи от Стоби город [388] Персеиду, Персеида должна была служить для Македонии пограничной крепостью.
Рис. 31. Бронзовая ваза.
В римское время Стоби имел большое значение. Первые известия о нем мы находим у Ливия. Стоби упоминаются у него в связи с разделом Македонии в 167 г. до н. э. как центр торговли солью. Город снабжал солью не только все македонские области, но и соседних македонских союзников. В частности, Стоби получил право на вывоз соли из Македонии в Дарданию.
В связи с удобным стратегическим местоположением Стоби при римлянах сумел стать важным торговым центром, приобрел право на самостоятельную чеканку монет. Монеты и надписи, высеченные на камнях, говорят о том, что город [389] получил самоуправление, хотя установить точно, когда это было, мы не можем. Значение Стоби в римское время, в связи с постоянными войнами римлян с северными соседями Македонии, очень выросло. Уже в эпоху республики Стоби мог иметь такую общину, которая позднее, при Августе, стала oppidum civium Romanorum, а вскоре после того — муниципией. Впервые как oppidum civium Romanorum Стоби упоминаются у Плиния. Как муниципия Стоби отмечен на местных монетах, которые Стоби чеканил примерно от Веспасиана до Элагабала (с 69—79 гг. по 218—222 гг.). На них отмечается и триба Aemilia. При Элагабале Стоби получил италийское право. Процветанию города способствовало его выгодное стратегическое положение: Стоби находился на важной транспортной артерии Фессалоника — Наисус — Сирмиум, которая прямо у Стоби скрещивалась с путем, ведущим из Сердики к Гераклее на via Egnatia.
Рис. 32. Раскопки в Стоби.
В позднеримское время, когда путь Сирмиум — Фессалоника [390] стал одной из торговых артерий Римской империи, растет и значение Стоби. Стоби очень рано стал центром епископии. На Никийском соборе 325 г. назывался между другими стобийский епископ Будиос. С этого времени стобийская епископия отмечается до конца VII в. Так, на Халкедонском соборе 451 г. участвовал епископ Никола Стобский; около 500 г. епископ Филипп воздвигает большую стобскую базилику; на шестом вселенском соборе в Царьграде в 680 г. присутствовал Иван Стобский, а на Трулском соборе — епископ Маргарит (692 г.).
Рис. 33. Раскопки в Стоби.
Стоби имел римское гражданское право. Несмотря на то, что в нем проживало много поселенцев из римлян и италиков, Стоби носил характер греческого города с очень устойчивыми греческими традициями, поэтому романизация в этих местах не имела большого успеха. Об этом свидетельствует, в частности, такой факт: хотя официальным языком был латинский, большинство дошедших до нас надписей сделано по-гречески. Характерно, что на сиденьях театра, открытого в [391]
Рис. 34. Театр в Стоби. [392]
Стоби, написаны римские имена греческими буквами. Следует привести и еще один интересный факт. В лапидариуме археологического музея в Скопле имеются надписи официального порядка, адресованные императору Адриану. Они написаны на латинском языке. Надписи же частного характера были греческими, потому что разговорным языком в этих землях оставался греческий.
Судя по археологическим данным, Стоби в конце IV в. переживал какую-то катастрофу — землетрясение или нашествие вражеских племен. Позднее Стоби был снова восстановлен. В конце V в. город разграбили готы Теодориха. Но и после этого он смог быстро оправиться. Остатки городской стены, сооруженной для защиты от многочисленных нападений, сохранились в некоторых местах и до настоящего времени.
О том, что город сумел устоять в борьбе с варварами и укрепиться, говорит тот факт, что еще в 600 г. епископ Филипп воздвигает величественную базилику. По Гиероклу, Стоби — главный город провинции Macedonia Secunda. Город существовал до славянского нашествия. В средневековых памятниках он уже не упоминается.
На основании вышеизложенного приходится отказаться от распространенного мнения многих ученых о том, что Македония даже в римскую эпоху оставалась мало урбанизованной страной.
Подробное и тщательно выполненное исследование Ф. К. Папазоглу доказало, что уже в эпоху римского завоевания общее число несомненных и полноправных македонских городов доходит до 90. Это число, по-видимому, подтверждается списком Стефана Византийского. Во время ранней империи мы знаем 44 города с известным нам статусом и 26 городов, чей статус неизвестен. Число полноправных городов достигало примерно 70.
Ф. К. Папазоглу объясняет причину уменьшения количества полноправных городов тем обстоятельством, что римские колонии поглотили и преобразовали многие соседние города. Однако не следует видеть в этом уменьшении показатель упадка городской жизни. Если эти города и потеряли свое административное значение, то они все же продолжали существовать как городские агломераты.
В первые столетия империи Македония по развитию городской жизни мало отличается от Греции, страны классического полиса, и далеко опережает обоих северных соседей — иллирийские и фракийские земли. Поэтому мы совершенно согласны с Ф. К. Папазоглу, которая считает, что в эпоху империи нельзя говорить о контрасте между Македонией, страной [393] крестьян и пастухов, и Грецией, страной преимущественно полисов. Большие македонские города, как Фессалоника, Филиппы, Беройя, Стоби и другие имели не менее интенсивную культурную жизнь, чем многие крупные греческие города.
Рис. 35. Водопровод в Стоби (римское время).
В нашей литературе имеется тенденция противопоставлять по отношению к этой эпохе урбанизованную прибрежную часть Македонии ее внутренней сельской части. О. В. Кудрявцев считает, что внутренние македонские города были слабо связаны с внешним миром и поэтому они именно, в первую очередь, приходили в упадок. С этим также нельзя согласиться. Известно, что как раз многочисленные прибрежные города были разрушены или потеряли всякое значение, тогда как во внутренней части страны вырастали новые цветущие города.
Эпиграфические памятники открывают нам неизвестные города во внутренней части Македонии, где, согласно традиционному мнению, меньше всего можно было их ожидать. Руины города Стуббера, открытые археологами, с очевидностью показали, что даже города Верхней Македонии, в которой исследователями вообще не признавалась городская жизнь, подверглись действию глубоких процессов эллинизации и цивилизации.
К концу античности количество македонских городов сокращается. Список Гиерокла упоминает для поздней античности [394] лишь 36 полноправных городов Македонии. В это время, в результате экономического кризиса империи, всеобщего обеднения, разорения, войн, варварских завоеваний, многие города были уничтожены. Однако многие из македонских городов пережили конец античного мира и продолжали существовать в средние века и новое время.
У нас, к сожалению, пока еще мало источников, особенно археологических и эпиграфических, которые дали бы нам возможность более полно осветить как административное устройство македонских городов, так и их социально-экономическое развитие. В настоящее время можно наметить лишь общую картину этого процесса.
Бесспорным остается то, что в административном устройстве городов Македонии многое заимствовано из Греции, хотя сохранились и местные традиции. В доэллинистическую эпоху полисная система в стране не могла получить широкого развития. В рамках македонской централизованной монархии не было места для полиса. Когда римляне уничтожили царскую власть, полисная структура Македонии еще более сблизилась с городским строем коренной Эллады. Но в это время греческий полис уже переживал свой глубокий социально-экономический кризис и поэтому разложившаяся политейя не могла глубоко проникнуть в Македонию и полностью навязать ей свое устройство. Так, большое количество эпиграфических памятников свидетельствует о том, что македонское городское устройство отличалось от принятого в Элладе наличием в городах должностей градоначальников-политархов. За пределами Македонии эта должность политархов почти не встречается. Источники засвидетельствовали нам политархов в Фессалониках, Эдессе, Лете. Недавно в селении Греисте около Милетково найден фрагмент надписи, в котором упоминался какой-то политарх, как оказалось, магистрат города Идоменея. По надписям мы узнаем о существовании ранее неизвестного города Ватина, полиса с политархом и другими муниципальными властями.
Должность политархов не только встречается в ряде македонских городов, но и распространяется отсюда во Фракию, в частности, в Филиппополь.
Даже в северных областях Македонии, где ученые находят в это время «значительные пережитки первобытнообщинного строя», мы имеем развитие полисной системы. Это может [395] быть подтверждено фактами. Так, Гераклея Линкестийская была устроена по греческому образцу, имела булэ и различные магистратуры, типичные для греко-македонских городов: политарха, агору, гимнасиарха. Как город, организованный по-гречески, Гераклея не имела триб. Надгробный памятник ветерана III легиона, найденный близ Гераклеи, на котором обозначена Гераклея и триба Fabia, говорит о том, что граждане, жители Гераклеи, получившие римское гражданство, входили в трибу Фабия.
Раскопки 1935 г. показали, что город Стуберра в области Пеонии был также организован по-гречески и проникнут греческой культурой. Найденные две высокие стелы со списками эфебов 190, 203, 206 и 223 годов, свидетельствующие о наличии института эфебов, указывают на связь города с греческим югом.
Следует, однако, отметить, что в горной Македонии при решении проблемы урбанизации римляне должны были считаться с традициями политической независимости, которые были в этих областях живы во время римского завоевания. Прежние племенные территории — орестов, линкестов, пелагонцев, деуриопов — становятся при римлянах административными единицами. Римляне образуют из племен и соседних селений civitates, центры которых со временем развиваются в настоящие города. Во время империи уже нельзя говорить о племенном устройстве Македонии.
Лишив Македонию политической независимости, систематически подавляя демократические элементы и учреждения в македонских городах, римляне сохранили здесь большинство старых учреждений, лишив их реальной власти и значения.
Сохранились старые союзы — койноны, функции которых постепенно сводились к чисто религиозным. Преобладающую роль играла общепровинциальная македонская лига, включавшая в себя подавляющее большинство городов провинции. Города Фессалии образовали отдельный койнон.
Македонская лига осуществляла представительство провинции, ведала императорским культом, организовывала торжественные посольства в Рим, воздвигала почетные надписи и лишь в небольшой мере занималась местными делами. Местные провинциальные учреждения пользовались в общем малым влиянием на судьбы провинции.
Из надписей видно, что решающую роль в функциях койнона играла организация императорского культа. Надпись из Беройи, опубликованная М. И. Ростовцевым, восхваляет пожизненного верховного жреца августов и агонофета союза [396] македонян Гая Попиллия Пифона, ездившего послом ради отечества — Беройи — к Нерве (с ходатайством), чтобы только этот город имел неокорию августов и титул метрополии. Род Поггиллиев был, очевидно, одним из самых богатых в Беройе. Почему город стремился получить титул неокории?
Тацит в «Анналах» говорит, что город, обладающий храмом, воздвигнутым провинциальной лигой, вследствие этого носит почетный титул «Попечителя (императорского) храма» (неокорос). Вероятно, это давало городу известные преимущества. Недаром, как важнейшая из заслуг Гая П. Пифона упоминается его посольство к императору с просьбой о неокории. Все остальные его заслуги относятся ко времени его архиерейства.
Постараемся подробнее разобрать роль и функции койнонов. А. Б. Ранович говорит, что в Македонии существовали многообразные лиги и союзы (койноны), лишенные настоящих политических и административных функций. Н. А. Машкин считает провинциальные собрания культовыми объединениями, связанными с культом богини Ромы и Августа. В то же время он признает, что на этих собраниях (concilia) обсуждались и местные дела, что они могли играть известную роль в ограничении произвола наместников. Известно, например, что Фессалийская лига чеканила монету и занималась не только вопросами культа. В одной надписи времени Тиберия речь идет о тяжбе между двумя фессалийскими общинами; тяжба разбиралась в синедрионе в Лариссе, состоявшем из 324 членов. Решение синедриона передается, правда на суд легата, все же компетенция фессалийского койнона включает, очевидно, дела, не относящиеся к культу. Такое положение сохранилось и при Адриане, о чем свидетельствует текст Дигест. В нем говорится: «Если дело идет о насилии и владении, то раньше нужно рассмотреть о насилии, чем о собственности, как указал божественный Адриан в рескрипте на греческом языке к койнону Фессалии».
Возникшие еще во время республики провинциальные собрания приобретают определенную организационную структуру в период принципата. Местом провинциальных собраний были не обязательно политические центры провинций, но те города, где воздвигнуты храмы в честь императоров. Собрания созывались ежегодно. Депутаты (legati) избирались от всех городов македонской провинции. Избирателями могли быть декурионы городов, то есть люди, свободные по рождению, обладавшие денежным цензом в 100 тысяч сестерциев. [397] Следовательно, в провинциальные собрания попадала главным образом местная рабовладельческая знать, в которой римляне видели главную свою опору в провинциях. Поскольку эти собрания имели в своей основе религиозный характер, председательствовал на них жрец нового культа императорской фамилии, назначавшийся ежегодно из числа наиболее богатых и знатных лиц провинции. Он заведовал казной провинциального собрания, из которой отпускались средства на отправление религиозного культа и на публичные игры во время празднеств. Известно, что архиерей был одновременно и гимнасиархом в Фессалонике. Известно также, что в середине III в. н. э. несколько македониархов происходили из Фессалоники. Македониархи стояли во главе провинциального совета, избирались по конституции данной Македонии Римом. К сожалению, у нас нет данных, чтобы выяснить отношение македониархов к функциям народного собрания. Можно предполагать, что их власть была выше власти не только совета, но и народного собрания, и македониархи имели право не только утверждать, но и отвергать постановления койнона и народного собрания и издавать свои декреты.
Высокое положение занимал и архиерей, но он не стоял во главе административного управления провинций. Имеется параллелизм этой должности в женском персонале. В македонских надписях встречаются и женщины-архиереи, пользовавшиеся большим почетом, но не имевшие никаких административных прав. Из надписи в честь Попиллия Пифона видно, что архиерей делал пожертвования с целью облегчить провинции починку дороги уплату податей. Попиллий Пифон во время своего архиерейства внес подушную подать за всю провинцию. Он заботился о том чтобы в городе всегда имелся достаточный запас хлеба для продажи и чтобы этот хлеб не слишком повышался в цене. Архиерей образовывал с этой целью специальные хлебные кассы. Македонский архиерей заведовал продажей хлеба гражданам.
Низведение лиг и союзов (койнонов) на степень исключительно культовых учреждений совершалось постепенно. Местные собрания чеканили монету. В Македонии и Фессалии медная монета хотя и носила изображение императора, однако выпускалась от имени местных собраний. [398]
Многочисленные койноны, районы действия которых иногда перекрещивались, могли существовать параллельно, не нарушая прерогатив и интересов выше или рядом стоящих, именно потому, что они не обладали настоящими политическими и административными функциями.
Местные провинциальные учреждения Македонии имели тесную связь с римской администрацией, так как они были неразрывно связаны с императорским культом. Состоявшие из высших слоев населения Македонии, они представляли там надежную опору римского господства.
Возникшая в городах муниципальная знать в большинстве своем была наделена римским гражданством. Она крепко держала городские ключевые позиции в своих руках и всячески способствовала римлянам утвердиться в этих местах. Ее положение по отношению к основному населению города было в известной мере независимым. Она часто ущемляла интересы граждан в свою пользу, о чем может свидетельствовать найденная из города Ватины надпись о решении совета города жаловаться на эпарха, противозаконно захватывавшего общинные земли (III в. н. э.). Наиболее типичным представителем провинциальной македонской знати является упомянутый нами Квинт Попиллий Питон из Беройи, деятельность которого относится к рубежу I и II вв. н. э.
Не были однородны македонские города и в отношении их экономического развития. На известном уровне благосостояния удерживались старые македонские города, получившие статус колоний. Большой жизнеспособностью отличались от других полисов и те колонии римских граждан, которые в это время создавались по решению Римского государства. Жизнеспособными были и другие города. И только те, которые для римлян не имели большого стратегического и экономического интереса, становились малолюдными и оставались в запустении.
Многие македонские города римляне развивали как ремесленно-торговые центры и через них эксплуатировали производительные силы страны.
§ 6. Ремесло и торговля
Римляне не проявляли никакой заботы в отношении развития тех ремесел, изделия которых не имели спроса на рынках Средиземноморья. Ремесленное производство в македонских городах хирело, т. к. продукты его в основном были рассчитаны на местный рынок, имели узкий круг потребителей. [399] Однако, несмотря на то, что ремесло в Македонии не получило широкого развития и римлянами искусственно задерживалось, в некоторых македонских городах ремесленники играли в городской жизни большую роль. Так, мы знаем, что ремесленники кузнецы, столяры, ювелиры, портные, гончары объединялись ремесленными коллегиями. Города Наисус, Сирмия, Фессалоника славились изготовлением оружия; Фессалоника специально — шелковыми тканями.
Значительную роль в хозяйстве Македонии имели ее рудные богатства, в эксплуатации которых римляне проявили особое усердие. Во все времена римское правительство обнаруживало большую заботу о том, чтобы минеральные богатства завоеванных стран переходили в руки победителя; где и когда только было возможно, Римское государство стремилось захватить в свою собственность metalla завоеванных провинций. В его руки переходят, главным образом, рудники, уже и раньше принадлежавшие покоренному государству или царю этого последнего. Так действовали римляне в Македонии и Испании. Такую же политику они вели и в отношении Азии, Африки, Египта и других провинций.
Известно, что в самой Италии почти нет драгоценных металлов. Во время заморских римских завоеваний они стали стекаться, как военная добыча, из Испании, Аттики, Македонии, Фракии, Британии и др. стран. По словам Полибия, в рудниках близ Нового Карфагена работало 40 тыс. чел., которые ежедневно добывали серебра на 25 тыс. драхм. Серебром римлян снабжали не только Испания, а почти все провинции, особенно балканские области.
В Италии имели обращение иностранные золотые монеты, преимущественно иллирийские и македонские. Македонские монеты отличались высоким качеством и художественным мастерством. Найденные археологом Стефаном Верковичем в развалинах у р. Стримона, недалеко от города Сереза древнемакедонские монеты свидетельствуют о большом искусстве македонских ремесленников. В Прилепе Веркович нашел [400] драгоценную камею. В районе Охриды обнаружены древние македонские и римские серебряные и медные монеты (130 монет). Веркович говорит, что эти «древние монеты, сохранившиеся в таком блестящем состоянии, ценятся знатоками наравне с драгоценными камнями». Среди монет находится экземпляр двудрахмы македонского города Неаполиса. «Она только весьма редка, но еще представляет голову Афродиты в таком художественном совершенстве, что в этом отношении едва ли уступает произведениям Рафаэля и Мурильо».
Широкое развитие монетного дела было также связано с интенсивной разработкой македонских рудников. Организация разработки рудников имела две задачи: 1) обеспечить приток податной монеты, 2) добыть большое количество слитков. Они обрабатывались под непосредственным наблюдением римской администрации.
Сразу же после битвы при Пидне в 168 г. до н. э. римляне запретили в Македонии добычу золота и серебра, разрешив добычу лишь железа и меди. После 148 г. до н. э. македонские рудники перешли в руки римского правительства, которое первоначально сдавало их в аренду обществам предпринимателей. Вполне вероятно, что в Македонии римляне нашли старых царских откупщиков на месте. Об этом упоминает Ливий. Из Ливия можно сделать вывод о том, что римляне довольствовались тем, что, уменьшив наполовину арендную плату, сдавали ее для сбора публиканам на откуп. Без посредства откупщиков эксплуатацию рудных богатств римляне не мыслили, хотя прекрасно представляли их алчную сущность. Ливий вынужден откровенно признать, что где раз появился откупщик, там либо бессильно публичное право, либо союзники утрачивают всякое подобие свободы.
Римское государство сдавало на откуп все Vectigalia, в том числе и vectigal metallorum. В эпоху принципата многие косвенные налоги перестали отдавать на откуп. Но в разработке рудников откупа сохранились. Императоры первых веков терпели эту систему не только в сенатских, но и в императорских провинциях. Компании, бравшие на откуп рудники, входили в категорию тех, которым государство сдавало на откуп взимание своих доходов с разных vectigalia. Государство сдавало компаниям предпринимателей не разработку металла, а разные доходы, которые оно могло извлекать из разработки [401] его частными лицами. Компания являлась инстанцией, созданной государством для достижения более легкого способа взимать различные сборы с рудокопов.
Главным лицом на территории рудника был императорский прокуратор (procurator metallorum). Правительство создавало здесь поселок особого типа. Прокуратор имел на этой территории административную власть. На его обязанности лежало привлекать население к отбыванию повинностей (munera); сам он освобождался от всех повинностей. На обязанность прокуратора ложилось заключение контрактов по устройству некоторых предприятий для удовлетворения нужд населения (например, устройство бани).
Каждая компания имела в Риме своего представителя — manceps или princeps publicanorum, с которым правительство и заключало контракт. Общее ведение делами компании лежало на выборных magistri societatis, избираемых на годичный срок. В провинции дела компании вели промагистры, члены компании. В их распоряжении находились различные агенты, избиравшиеся большей частью из подчиненных компании людей. Предоставляя компании эксплуатацию той или иной территории, правительство уступало ей взимание некоторых сборов с населения, которые в городских общинах поступали в его пользу, и объявило монополию на все ветви промысла в данной местности (содержание сапожных мастерских, цирюлен и т. д.). Добывание металла предоставлялось всем желающим и имеющим капиталы. Роль компании сводилась к взыскиванию узаконенных правительством налогов и сборов с разработки рудника.
Избрав место для устройства шахты, частный предприниматель заявлял об этом откупщику или его агенту. За то, что ему давали разрешение, частный предприниматель платил известный сбор. Дальнейшую разработку руды для извлечения из нее металла совершали scanrarii. Эти лица обязывались заявлять откупщику в канун календарного месяца о числе рабочих рук (рабов и вольнонаемных работников), которыми они располагали. Тогда же они уплачивали откупщику определенный налог. Откупщик взимал также установленный сбор с руды, привозимой для дальнейшей обработки: один денарий с каждых 100 фунтов. Особый вид предпринимателей представляли владельцы плавильных печей — Flatores argentarii u aerarii. Все эти предприниматели беспощадно эксплуатировали рудокопов. Источники, к сожалению, нам ничего не говорят о тяжелом труде в македонских рудниках. Но в «Естественной [402] истории» Плиния есть указания на тяжелые условия в испанских рудниках. Вряд ли труд рудокопов в Македонии был легче, чем в Испании. Плиний сравнивает этот труд с трудом гигантов. Работники шахт не видят дневного света в продолжение многих месяцев. В шахтах часто происходили обвалы с человеческими жертвами. Породы твердого камня дробились с помощью огня и уксуса, это давало удушливый чад и дым. Раздробленный камень рудокопы днем и ночью, в темноте, выносили на своих плечах, передавая его по конвейеру наверх. Для промывки горной породы с горных вершин проводились реки, через горы и ущелья прокладывались каналы; в иных местах для этой цели долбили недоступные скалы. Оценивая работу в рудниках, Плиний приходит к выводу, что даже добывание с морской глубины жемчуга и пурпуровой улитки кажется менее смелым.
Вполне понятно, что на такой работе, в основном, могли работать и удерживаться рабы или люди, приговоренные по суду к работе в рудниках (damnati in metalla, in opus metalli). Но в Македонии, в отличие от Испании, в рудниках применялся и свободный труд.
В указах Феодосиева Кодекса говорится о целом разряде людей свободного происхождения, но крайне ограниченных в выборе своего занятия (metallarii, aurileguli). Люди этого разряда были во Фракии, Иллирии и Македонии. Они по указу императора Валента от 369 г. прикреплялись к своему занятию и обязывались жить в одной определенной местности. В случае бегства за ними охотилась администрация рудника. В 370 г. появилось распоряжение касательно беглых рудокопов в пределах Фракии, Македонии и Иллирии. Властям предписывалось разыскивать их, а землевладельцам воспрещалось давать им приют под страхом строгого наказания. Правительство пыталось силой удержать металлариев при своих обязанностях, но металларии не хотели мириться со своим обездоленным положением и во время вторжений варварских племен присоединялись к ним. Этот факт имел место в период готского нашествия при Валенте и Валентиниане, сообщает нам Аммиан Марцеллин.
Сравнительно большую роль в экономике Македонии играла торговля. Внутренняя торговля между отдельными частями провинции не имела большого размаха. Она находилась [403] в руках местных торговцев. Кроме них, торговлю вели евреи, сирийцы и греки.
Внешняя и особенно транзитная торговля имела большое значение. Македония вывозила руду, корабельный лес, смолу, скот, вино и мёд. Важными торговыми центрами были Фессалоника, Наисус, Стоби. Фессалоника вела оживленную торговлю со странами, расположенными по берегам Адриатического и Черного морей. Через нее шла торговля с Италией, Грецией и Ближним Востоком. В Фессалонике сходились важные торговые пути, морские и сухопутные.
Македония торговала со своими северными соседями — Мезией, Фракией и Дакией. Здесь позднее найдены клады македонских монет, которые чеканили города Пелла, Фессалоника, Эдесса. Македония имела торговые сношения с Востоком. Во время первых императоров на Востоке обращались преимущественно греческие и македонские деньги.
На Балканах Римское государство старалось устраивать хорошие шоссейные дороги. Они строились в провинциях прежде всего по военным соображениям, для облегчения передвижения воинских частей и снабжения их провиантом. Такие дороги действовали в провинциях Мезии и Фракии. Еще при Тиберии римские солдаты начали строить шоссе по побережью долины Дуная, продолженное во время Траяна до устья реки и соединенное с римским шоссе берега р. Рейн. В эту пору был построен путь и от Византия; путь спускался на юг по Вардару до Фессалоник. По этим землям были проложены и многие другие пути с хорошим обслуживанием, по дорогам поставлены измерительные камни с указанием точного расстояния, построены квартиры и станции для людей и лошадей, вырыты колодцы. На этих путях развивалась торговля.
Римляне были заинтересованы в поддержании и расширении и в Македонии сети сухопутных путей сообщения, имевших большое значение для транзитной торговли. Они должны били сыграть также немалую стратегическую роль как барьер, преградивший племенам Балканского полуострова доступ в Элладу, важную коммуникацию римлян в Восточном Средиземноморье. Римляне стремились превратить македонскую провинцию в военную базу для дальнейшего продвижения на Восток.
Вероятно, с самого начала провинциального господства в Македонии римляне начали строить дорогу от Диррахия до Аполлония, поскольку во времена Полибия эта дорога уже [404]была построена (ок. 120 г. до н. э.). Необходимые средства для строительных и земляных работ римляне выкачивали из местного населения. В надписи из Гераклеи в Линкестиде сохранился отрывок указа о привлечении населения к прокладке дорог: «Эти пусть отправляют литургию; а владельцы (земель) пусть будут повинны литургиям, только падающим на их владение; [а] каким [спо]собом должны прокладывать дороги я разъяснил в общем распоряжении; чтобы и антаны (назв. племени) вместе с нами участвовали в издержках, внося треть: взнос же пусть будет сделан теми антанами, которые проживают в Македонии».
Дорога прокладывалась в гористой и лесистой местности, и ее строительство было сопряжено с большими трудностями. Указание в надписи о том, что римская администрация вникала даже в технические подробности строительства дорог, может быть лишним свидетельством значения, которое римляне придавали таким мероприятиям.
Одной из важнейших тортовых артерий Македонии являлась Эгнатиева дорога (via Egnatia), проложенная уже во времена республики от Аполлонии и Диррахия до Фессалоники и далее в глубь Фракии до Боспора. Страбон определяет ее длину в 553 мили, говорит, что она начинается от горы Кандавии (в Иллирии), идет через города Лихнид и Пилон, затем мимо Барнунта через Гераклею и область линкестов и эордов в Эдессу и Пеллу до Фессалоники. Дорога эта была построена по общему образцу римских военных дорог. Имя «Egnatia» дорога получила от имени приморского города нижней Италии — в Апулии у Адриатического моря, куда упиралась Аппиева дорога, ее продолжение по ту сторону Адриатики от Диррахия до Византии. Оканчивалась via Egnatia в Кипселах на Гебре. Важной станцией на via Egnatia была Гераклея. Отсюда шел оживленный торговый путь на Стоби, который связывал Вардарскую долину с главной транспортной артерией Македонии. На пути из Стоби в Гераклею важную роль играл город Стуберра. Значительной транспортной артерией была дорога Наисус — Сирмиум, которая как раз у Стоби скрещивалась с путем, ведущим из Сердики в Гераклею, на via [405] Egnatia. В позднеримское время путь Сирмиум — Фессалоника стал играть решающую роль среди всех путей сообщения провинции, что было связано с ростом города Стоби. Эти дороги, построенные во время республики, обновлялись и перестраивались уже в императорскую эпоху. Особенное значение им придавали Север и Антонин Пий. Однако было бы неверным считать, что все пути сообщения созданы тогда исключительно римлянами. Римляне пользовались также старыми, издавна сложившимися транспортными путями, приспосабливая их для своих нужд.
Все эти сооружения должны были способствовать укреплению позиций Римского государства в Галлии, Далмации, Македонии и Малой Азии.
§ 7. Аграрные отношения. Положение народных масс
Сведения о земельных отношениях в римской Македонии чрезвычайно фрагментарны. Известно, что природные условия здесь благоприятствовали интенсивному развитию земледелия и скотоводства, основных отраслей хозяйства Македонии. На юге страны расположены плодородные равнины, удобные и для земледелия и для пастбищного хозяйства. Эти районы обеспечивали страну достаточным количеством зерна, а Фессалия даже вывозила хлеб. Основная часть Македонии, расположенная по северо-западному и северному побережью Эгейского моря, также обладала развитым земледелием и скотоводством. Так, Фессалия с давних пор славилась разведением лошадей; известное значение имело и разведение мелкого скота. В северных областях — лесистых и горных — развивалось скотоводство.
Еще до римских завоеваний здесь существовали сложные аграрные отношения, которые сильно отличались от отношений, типичных для Греции. Они не были упрощены или упорядочены римлянами. При римском владычестве в Македонии существовали большие латифундии, часть земель приписана к полисам, часть находилась в распоряжении племенных организаций, многие из которых приближались по структуре к организациям полиса и управлялись политархами. Имелись здесь и экстерриториальные владения крупных сенаторских фамилий. Чаще, чем в Ахайе, встречаются в Македонии [406] случаи приобретения земли иностранцами, а также захват общинных земель богачами, иногда экзархами.
Многие черты античной формы собственности продолжают сохраняться и в римское время: например, возможность полной собственности на землю за пределами полисных территорий; поэтому квиритская собственность за пределами Италии была возможна лишь на территории тех провинциальных городов, которые обладали италийским правом. Надо отметить, что в вопросе о праве частной собственности на землю в Римском государстве существовало огромное различие между Италией и провинциями. Оно состояло в том, что только в Италии земля могла составлять по римскому праву полную собственность частного лица; территория провинций с точки зрения права была ager publicus. Кроме того, в Италии земля освобождалась от податей. В провинциях на землю накладывался поземельный налог.
На юге и на севере страны земельные отношения тоже разнились. Возникшие в южной части Македонии колонии эксплуатировали местных крестьян; многие из них теряли часть своих земель в пользу колонистов; многие превращались в арендаторов на землях знати, т. е. крестьянство разорялось. На севере Македонии еще сохранялись свободное крестьянство и архаические формы землевладения. Македония, следовательно, была провинцией переходного типа от Ахайи, классической страны античной формы собственности, к Фракии, Мезии и Дакии, на территории которых сохранились значительные остатки первобытнообщинного строя. В Македонии в связи с этим еще сохранились в некоторой мере деревенские условия жизни. Во многих областях и в римское время существовали комы. Это правильное наблюдение, которое в свое время сделал О. В. Кудрявцев, дало ему основание видеть отличительные черты в аграрных отношениях Греции и Македонии. Он подчеркивает большой удельный вес македонской деревни по сравнению с городом. С этой точкой зрения вряд ли можно согласиться: ее опровергает существование крупных городов в римское время и достаточно интенсивная хозяйственная жизнь в них.
Кризис рабовладельческого строя в Македонии не проявился так остро, как в других провинциях Римской империи: рабовладение здесь не получило в свое время широкого развития, в провинции в большой степени использовался свободный [407] труд, особенно в разработке рудников и в сельском хозяйстве. Тем не менее в эпоху общего кризиса империи и Македония переживает тяжелое положение: в стране сократились численность населения, некоторые города оказались в запустении, стали исчезать средние и мелкие землевладельцы, все больше и больше ухудшалась обработка земли. Особенно тяжелым был налоговый гнет, который сильно истощал хозяйство провинции. Вот что рассказывает Зосим о том, как собирались налоги при Феодосии: «Император послал собирать налоги в Македонию и Фессалию с такой суровостью, как будто не произошло никакого несчастья с городами этих провинций. Жестокие сборщики забирали то, что оставило гражданам сочувствие варваров. Брали не только деньги, но даже жалкие украшения и одежду... не было города и деревни, где не раздавались бы крики и стоны несчастных, которые призывали в помощь против жестокостей своих сограждан».
Ко всему этому Македония подверглась нашествию чужеземных племен. Еще на рубеже 70-х гг. II в. на нее напали костобоки, они проникли во все восточные провинции Балканского полуострова. Начиная с 376 г. Македония, как и Фракия, подверглась ряду непрестанных набегов и иноземных нашествий. В 442—447 гг. весь полуостров опустошили гунны. В 479 г. правительство Византии предоставило части булгар место для поселения в районе Лихнида. С 500-х гг. систематические вторжения в северную и центральную Македонию начали славянские племена. Конечным результатом римского мирового господства было «всеобщее обеднение, сокращение торговых сношений, упадок ремесла, искусства, уменьшение населения, упадок городов, возврат земледелия к более низкому уровню».
Все это ухудшало и без того тяжелое положение народных масс. Косвенным свидетельством этого является раннее распространение в этих местах христианской религии, как выражение пассивного протеста против косностей и жестокости рабовладельческого строя. Из самой христианской литературы нам известно, что большие общины христиан существовали в Беройе, Фессалониках, Филиппах. По утверждению христианских богословов, в Беройе учился между 49 и 65 годами и преподавал апостол Павел. Апостол Павел в послании к солунянам (около 53 г.) высказывает свою радость по поводу того, что община, которую можно поставить в образец «всем верующим в Македонии и в Ахайе», верна его заветам, что [408] она его «слава и радость», вспоминает о своем пребывании в Солуни, выражает желание снова побывать там, чтобы «совершенствовать недохватки веры». Другое послание Павла к филипписеям, т. е. к христианской общине г. Филипп в Македонии, написано в конце 63 — начале 64 гг. из Рима, когда Павел будто бы содержался там под арестом.
Христианская община была организована в Филиппах, как и в Фессалониках, в 52 г. Обе общины имели много сходных черт. Павел говорит о их «глубокой нищете». В обеих общинах ярко сказывается христианско-языческий дух. В Филиппах, как и Фессалонике, христианство пустило глубокие корни.
Кроме этого пассивного протеста, в поздней империи имеет место в Македонии и Фессалии активное мощное революционное движение народных масс.
В Македонии, где рабство не было так сильно развито, решающей силой движения могло быть угнетенное крестьянство и городское население, а также угнетенные рудокопы. Восставшие оказывали помощь варварским племенам, наступавшим на Римскую империю. Многие из них создавали отряды, грабившие на дорогах римских рабовладельцев. Апулей сообщает о большом таком отряде, который под руководством своего предводителя Гемона приводил в трепет значительную часть Македонии. Для его разгрома потребовалось вмешательство отряда правительственных войск.
Зосим рассказывает, что Феодосий I лишь с большим трудом смог подавить вооруженную народно-освободительную борьбу трудящихся масс Македонии и Фессалии. Горы и леса македонские издавна служили убежищем для бежавших от тяжелой недоли представителей трудовых слоев населения, а также различных варварских племен.
После заключения в 382 г. мирного договора между Феодосией и вестготами часть революционных отрядов, особенно та, которая состояла в основном из рабов и колонов, ушла в Македонию и, опираясь на поддержку местных жителей, продолжала вооруженную борьбу с императорской армией. В [409] это время выступления рабов, колонов и городской бедноты в Македонии не были явлением случайным. Недовольные солдаты в армии Феодосия, неоднократно поднимавшие солдатские бунты, спасались от преследований императорской власти именно в Македонии, где они находили поддержку среди мятежных сил страны. Так было в 388 году, когда противнику императора Максиму удалось вовлечь часть варваров в войсках Феодосия в заговор. Заговор этот был раскрыт, и некоторые его участники бежали от преследований Феодосия в труднодоступные леса и болота Македонии, где вооруженная народно-освободительная борьба против империи и ее порядков не прекращалась ни на один день. Когда Феодосии возвратился в Фессалонику, утверждает Зосим, он застал Македонию, объятую волнениями; часть варваров, боясь попасть, в руки римлян, спряталась в лесах и болотах, и, воспользовавшись военными действиями (между Феодосией и Максимом — А. Ш.), они стали выходить из своих убежищ и нападать на Македонию и Фессалию. Услышав о победе и возвращении императора, эти люди вернулись в свои леса, откуда, однако, часто совершали набеги. Их нападения были такими внезапными, что императору представлялось, что это не люди, а призраки.
Считая Македонию районом широкого развития народно-освободительного движения, Феодосии принял все меры, чтобы искоренить этот опасный очаг восстания. Императорским войскам удалось окружить восставших и в неравной борьбе разбить их и рассеять. Когда казалось, что никто из скрывавшихся в болотах не остался в живых, военачальник Тимазий с разрешения императора прекратил преследование и дал воинам отдых. Однако победители рано праздновали победу. Восставшие были еще далеко не все уничтожены; они собрали свои силы и стали делать неожиданные и смелые нападения на императорские карательные войска. Как только воины императора, сытые и опьяневшие, крепко уснули, зорко следившие за их действиями восставшие партизаны окружили лагерь Феодосия и начали поголовное истребление императорских солдат.
Зосим рассказывает, что гибель грозила самому Феодосию. Он лишь случайно спасся бегством. Император передал военачальнику Промоту, шедшему в район военных действий со свежими подкреплениями, военное командование над войсками, действовавшими в Македонии и Фессалии. Промота вынужден был еще некоторое время вести тяжелые бои, чтобы [410] разгромить силы восставших и добиться хотя бы относительного умиротворения в этой стране.
В 390 г. Феодосий с исключительной жестокостью подавил выступление жителей Фессалоники, поднявшихся против многочисленных притеснений со стороны варварских наемников. Крупные части императорской армии, дислоцированные в городе, бесчинствовали и насильничали. Командный состав этих воинских частей состоял, главным образом, из варваров.
Непосредственным поводом к восстанию в Фессалонике послужил конфликт между жителями города и начальником гарнизона Бетериком, арестовавшим наездника городского цирка. При столкновении Бетерика с горожанами несколько офицеров местного гарнизона были убиты. Узнав о случившемся, Феодосии, страшно разгневанный, решил жестоко наказать жителей города. Солдаты от имени императора пригласили жителей Фессалоники в цирк, где устраивались игры. Жители пришли туда, не подозревая о кознях императора. В это время солдаты, находившиеся в засадах, начали избиение неповинных людей. За несколько часов было убито около 7 тыс. чел. Так расправлялся император с людьми, выступавшими против порядков одряхлевшей империи.
Восстание в Фессалонике показало, с одной стороны, рост и обострение социальных противоречий в городах империи, с другой — усиление влияния варваров. И то и другое явилось результатом кризиса рабовладельческого строя, лишь одним из проявлений этого кризиса. [411]
Заключение
Восточные походы, предпринятые по постановлению коринфского конгресса в интересах как Македонии, так и Греции, не только предвещали их участникам легкую наживу и большие богатства, но прежде всего — усиление могущества молодого Македонского военно-рабовладельческого государства, расширение его границ и сфер влияния.
Действия Александра в первые два года его царствования (336—334) носили прогрессивный характер. Речь шла о жизнеспособности возникшего государства, о возможности преодоления им реакционных, противоборствующих сил. Победа Александра есть победа окрепшего рабовладельческого Македонского государства над родовой оппозицией внутри страны и племенными варварскими объединениями за ее пределами, во-первых, и над умирающей системой греческих полисов — во-вторых.
Последующие четыре года (334—330) проходили под знаком укрепления македонского могущества. Этому способствовали победоносные войны Александра на Востоке. В восточных походах были заинтересованы и поддерживали их все слои македонского общества, даже широкие круги греческого общества. Последние стремились на Восток отчасти вследствие перенаселения страны, отчасти в поисках заработка и наживы от эксплуатации людей, выбитых из колеи наплывом больших масс рабов, отчасти вследствие поражения в политической и социальной борьбе.
Экономический и политический кризис рабовладельческого общества, как известно, не мог быть преодолен в рамках этого общества. Рабы, не являясь носителями нового способа производства, не были способны преобразовать существующий государственный строй революционным путем. Широкие внешние завоевания земель старых врагов, более обширный экономический рынок оказывались единственным средством воспроизведения старого процесса развития на более высокой основе. Вот почему восточный поход Александра совпадал с интересами не только Греции и Македонии, но и других наиболее развитых областей Востока. В такой выгодной международной обстановке македонское выступление в Азию явилось не сумасбродной затеей честолюбивого полководца, а [412] предприятием большой экономической и политической важности.
330—325 годы проходили под знаком осуществления призрачной идеи мирового владычества, приведшего к падению роли и могущества самой Македонии и вызвавшего протест македонских ветеранов внутри самой македонской армии и на ее родине. Этим объясняется резкое обострение внутренних противоречий именно с лета 330 года. Протест против Александра в Индии и бунт в Описе являлись самым ярким проявлением всех предшествовавших недовольств в армии, вызванных миродержавными устремлениями ее царя. Македонская оппозиция, выступившая против основ политики Александра, сложилась не к концу похода, а представляла интересы Македонии с самых первых шагов победоносного шествия завоевателей на Восток. Представители оппозиции ревностно отстаивали интересы своей страны даже во время величайших успехов македонского оружия на Востоке.
Восточные походы имели важные последствия для дальнейшего развития самой Македонии. Несмотря на то, что они были предприняты с целью расширения македонских позиций на Балканах, дальнейшее продвижение македонской армии на Восток привело к ослаблению самой Македонии. Громкие победы Александра ничего не сделали для скрепления внутренних уз ее. Македонское государство вследствие походов Александра не могло развиваться по пути, предначертанному Филиппом. Систематические войны истощили силы македонян. Они уничтожили большое количество населения, преимущественно тружеников — крестьян и ремесленников, что не могло не сказаться на развитии сельского хозяйства, ремесла и торговли. Македонское государство жило за счет завоевательных походов, а македонская армия питала войну. Стремление Александра к мировому господству привело к перемещению военных и экономических средств Македонии на Восток. Вместе с тем нельзя не отметить, что восточные поводы увеличили количество рабов в македонском хозяйстве. Как усиление рабовладения, так и богатства, перемещенные с Востока на Балканы, способствовали укреплению хозяйственных устоев страны. Поэтому даже в период разорительных войн диадохов и эпигонов Македония все же продолжала развиваться. Македонские правители стремились к развитию торговли, упорядочению финансов, строительству новых городов.
Ко второй половине III в. до н. э. Македония снова становится сильным эллинистическим государством и важным фактором в противоречиях эллинистического мира. Эти противоречия ослабили эллинистические государства и создали почву для проникновения римлян на Балканы.
Выяснение того места, которое занимала Македония в [413] греко-эллинистическом мире, требует рассмотрения македонской истории этого периода в свете тех изменений, которые происходили в Средиземноморском бассейне со времени распада монархии Александра и возникновения эллинистических государств до римских завоеваний в Восточном Средиземноморье.
Исследование взаимоотношений Македонии с Римом и их длительной борьбы между собой развенчивает миф о благородной миссии римлян на Балканах, раскрывает их агрессивную захватническую политику. Все это очень важно в борьбе с романофильскими установками многих буржуазных ученых (в немецкой историографии — с моммзеновской школой и ее последователями; во французской — с концепцией М. Олло; в английской — с утверждениями Уолбенка, отчасти в итальянской — с точкой зрения П. Мелони).
В составе римской провинциальной системы, как и в других римских провинциях, имели место изменения в хозяйственной, политической и общественной жизни, а также в этническом и культурном отношениях. Историческое своеобразие македонской провинции, особенности ее экономики, социально-политических отношений объясняют нам причины сравнительно быстрой гибели некогда могущественной державы. Они показывают, как македонский народ в условиях провинциальной эксплуатации и римского владычества терял возможность самостоятельного развития, как он постепенно менял свой этнический облик и позднее довольно быстро ассимилировался с пришедшими на Балканы славянами.
Таким образом, в античной Македонии мы можем отметить четыре основных этапа ее исторического развития.
Первый этап связан с возникновением и развитием первобытнообщинного строя. Этот этап до сих пор не был предметом изучения, потому что от него не осталось, по существу, никаких литературных источников. Археологический материал дает нам основание начинать изучение Македонии не с V в. до н. э., а с третьего тысячелетия, когда в районе нижнего Дуная широкое распространение имела неолитическая культура с многими точками соприкосновения ее с культурой трипольской. Археологические данные делают возможным не только проследить основные компоненты македонского этногенеза, но изучить жизнь македонских племен, осевших по долинам рек Аксия, Стримона, Лудия и Галиакмона, развитие у них земледельческого и скотоводческого хозяйства, изменение в политическом строе македонских общин.
Второй этап в историческом развитии античной Македонии связан с разложением первобытнообщинного строя и возникновением Македонского государства. В таком аспекте эта проблема тоже никем не изучалась. Расширение источниковедческой базы, привлечение не только археологического [414] материала, но и нумизматики, литературных источников и, правда, незначительных эпиграфических памятников раскрывают ожесточенный характер межплеменной борьбы, вызванной дальнейшим развитием производительных сил и родоплеменных отношений македонских племен, глубокое социальное расслоение, усилившее процесс классообразования, пути сложения македонской государственности.
Третий этап охватывает социально-экономическое и внешнеполитическое положение Македонии эпохи эллинизма. Комплексное использование источников помогает нам более отчетливо проследить социально-экономическую жизнь македонского общества в эллинистический период и, таким образом, яснее представить себе историю эллинизма в целом.
Борьба Македонии с Римом в трех македонских войнах и ее поражение, превратившее страну в римскую провинцию, представляет четвертый и последний этап в истории античной Македонии.
Представленный нами первый опыт в отечественной историографии истории страны в античную эпоху, сыгравшей немаловажную роль в судьбах древнего мира, позволяет навсегда отказаться от неправильного взгляда историков, которые не придавали Македонии самостоятельного значения и изучали ее историю как часть греческой истории.
Буржуазные ученые разных стран, разных исторических направлений и концепций, оставившие труды по истории Македонии, не дали ей правильного освещения. Это объясняется, во-первых, методологической несостоятельностью наших предшественников. Ни один из них не вскрыл основных качественных отличий отдельных этапов развития античной Македонии, не показал причин отмирания старых и возникновения новых общественных форм ее. Во-вторых, труды предшественников в большей своей части основаны лишь на литературной традиции, без достаточного использования археологического материала и памятников материальной культуры. Литературные сведения об античной Македонии, как известно, фрагментарны, часто противоречивы, тенденциозны. Они характеризуются гипертрофией политического фактора. Поэтому изучение Македонии обычно начиналось с пятого века, т. е. с того времени, о каком у нас имеются литературные свидетельства, между тем только при комплексном изучении македонской истории на основании как литературных, так и археологических, нумизматических и эпиграфических источников возможно более полное и всестороннее освещение истории Македонии. Наши предшественники не проторили нам в этом отношении пути. Русские археологи Константинопольского археологического института Ф. И. Успенский, Б. В. Фармаковский, П. Н. Милюков и др., копавшие в македонском городе Пателе, английские [415] археологи Кессон и Хертли, проделавшие большую работу по исследованию неолитической культуры в Македонии, в достаточной мере не использовали свои археологические данные для исторических выводов и обобщений. Нумизматы Хед, Гарднер, Геблер и др. свои интересные нумизматические данные также мало связывали с проблемами истории. Историки тоже не воспользовались этим богатым материалом для определения основных этапов исторического развития Македонии в целом. В лучшем случае — этот материал использовался для выяснения некоторых отдельных, правда, важных вопросов, например, вопроса о македонских городах, как это сделала профессор Белградского университета Ф. К. Папазоглу.
Комплексное изучение источников по античной Македонии должно продолжаться. Только на таком пути возможны более углубленная разработка социально-экономической истории этой страны, выяснение специфики ее развития, уточнение и усиление аргументации по основным линиям хозяйственной жизни Македонии. Эти вопросы при современном состоянии источников могут быть только намечены.
Для выполнения очерченной задачи меньше всего нам могут помочь литературные сведения древних авторов. Они все уже довольно подробно изучены и использованы. Надеяться на находки новых, до сих пор неизвестных античных сочинений, в которых могут оказаться сведения о македонской истории, вряд ли возможно. Но накопление археологического, нумизматического и эпиграфического материалов имеет место. С каждым годом оно будет увеличиваться и потребует исторических обобщений.
Ответственная обязанность в этом отношении перед мировой наукой ложится на ученых балканских стран. Интересные раскопки македонских городов проводят греческие археологи в Эгейской Македонии. Важные памятники материальной культуры извлекаются археологами в Вардарской Македонии и Пиринском крае. Нельзя считать нормальном такое положение, когда археологические и эпиграфические находки в большинстве своем лежат не систематизированными в местных музеях. Было бы весьма желательно и полезно издать сводные работы по археологии и македонской эпиграфике с обобщением новых материалов хотя бы за последние 10-15 лет. Все это способствовало бы дальнейшей разработке актуальных проблем античной Македонии, в изучении которой заинтересованы ученые-античники всех стран. [416]
Литература
Труды основоположников марксизма-ленинизма
К. Маркс. Капитал, т. III, ч. I. Из истории купеческого капитала, стр. 343-344.
К. Маркс. Капитал, т. III, ч. II. Докапиталистические отношения, стр. 610.
Ф. Энгельс. Диалектика природы. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. XIV, стр. 450-451.
К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. XVI, ч. I. Энгельс, Происхождение семьи, частной собственности и государства, стр. 125, 127; К истории древних германцев, стр. 344.
К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. I. Критика полемики Плутарха против теологии Эпикура, стр. 83.
К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. IV. Немецкая идеология, стр. 12-14; Фейербах, стр. 45.
К. Mаркс. Хронологические выписки. Архив К. Маркса и Ф. Энгельса, т. V, стр. 6-10.
К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. IX. Вынужденная эмиграция, стр. 278.
К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. XI, ч. II. Армия, стр. 379-380.
К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. XII, ч. 1. Деньги или простое обращение, стр. 112, 144-145.
К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. XIV, Энгельс, Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии, стр. 673.
К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. XV. Энгельс, Бруно Бауэр и раннее христианство, стр. 605-606.
К. Mapкс и Ф. Энгельс. Соч., т. XIX, ч. II. Капитал. Докапиталистические отношения, стр. 145.
К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. XXIII, Письмо Маркса к Энгельсу от 27/II 1861, стр. 15.
В. И. Ленин. Соч., т. 14. Материализм и эмпириокритицизм, стр. 328.
В. И. Ленин. Соч., т. 15. Марксизм и ревизионизм, стр. 17.
В. И. Ленин. Соч., т. 20. Либеральный профессор о равенстве, стр. 129; Еще одно уничтожение социализма, стр. 179-180.
В. И. Ленин. Соч., т. 21. Социализм и война, стр. 271-273.
В. И. Ленин. Соч., т. 22. Империализм как высшая стадия капитализма, стр. 247.
В. И. Ленин. Соч., т. 31. Задачи союза молодежи, стр. 263.
В. И. Ленин. Соч., т. 35. Письма к Инессе Арманд, стр. 219.
Произведения античных авторов
Acta Apostolorum, XVI.11 с. XVII.1-14, XX.4-6.
Ammiani Marсеllini Rerum gestarum libri qui supersunt, ed V. Gardthausen, Vol. II, Lipsiae 1875 (XXVI.7.12, XXVII.4.8). [422]
Appiani Historia Romana, ed. L. Mendelssohn, Vol. I, Lipsiae, 1879, Vol. II, Lipsiae, 1905.
Binius. Concilia Generalia et Provincialia, t. II.
Diodori Bibliotheca historica, ed. Fr. Vogel, vol. II, Leipzig, 1806 (VII.16, XII.68, XIII.49, XV.71, XVI.31, 34, 35, 92, XVII.57); Vol. IV-V, ed. C. Th. Fischer, Lipsiae 1906 (XVIII.4, XIX.11, 52, 61, XXII, frgm. 23, XXX.21); ed. Dindorf-Müller, Parisiis, 1855 (XXXI.8.5-8).
Zosimi Comitis et exadvocati fisci Historia nova, ed. L. Mendelssohn, Lipsiae, 1887 (I.43, 45-46, II.33, IV.7.25).
Zonaras Χρονικον, ed. Teubner, Leipzig, 1871.
Flavii Arrian qtiae extant omnia, ed. Roos, Lipsiae, 1907, 1928.
Ioannis Zonarae Epitome historiarum, ed. L. Dindorf I-VI, Lipsiae, 1868—1875.
Hierосles. Synecdemus, ed. G. Parthey, Berlin, 1866.
Horace. Epist; Epist. ad Pisones.
Juli Flori epitomae de Tito Livio bellorum omnium annorum DCC, rec. Halm, Lipsiae, 1872.
M. Iuniani Iustini Epitoma Historiarum Philippicarum Pompei Trogi, ed. Fr. Rühl, Lipsiae, 1907.
Itineraria Romana, Vol. I, itineraria Antoniani Augusti et Burdigalense, ed. O. Cuntz, Lipsiae, 1929.
Cassii Dionis Cocceiani Historiarum Romanorum quae supersunt, ed. U. Ph. Bolssevain, vol. II, Berolini, 1898.
Claudii Ptolemaei Geographia, ed. C. Müller, Vol. I, Parisiis, 1883 (Ptol., III.12).
Constantini Porphyrogeniti De thematibus, ed. Pertusi (Studi e testi 160), 1952 (de them. 2, 4).
Curtii Rufi Historia Alexandri Magni, ed. Heidicke, Lipsiae, 1908 u 1931.
Либаний. Речи, пер. с греч. С. Шестакова, т. I, Казань, 1914, т. II, Казань, 1916.
Luciani Samosatensis Opera, ed. C. Iacobitz, Lipsiae, 1913-1921.
Malсhi Philadelpheusis Byzantina, ed. C. Müller, FHG, Berolini, 1885.
Novellae Iustiniani, ed. R. Schöll - Gn. Kroll (Corpus Iuris Civilis, Vol. III), Berolini, 1895 (XI, CXXXI).
Müller K. Itineraria Romana, Stuttgart, 1916.
Pausaniae Graeciae descriptio, ed. Fr. Spiro, Lipsiae, 1903.
Parthey (G) et Pinder (M). Itinerarium Antonini Augusti et Hierosolymitanum, Berlin, 1848.
C. Plinii Caecili Secundi Epistolarum libri novem. Recogn. H. Keil, Lipsiae, 1892.
C. Plinii Secundi Naturalis Historia. ed. Mayhoff, Lipsiae, 1897, 1906.
Письма Плиния Младшего, перев. M. E. Сергеенко, А. И. Доватура и В. С. Соколова, АН СССР, М.-Л., 1950.
Plutarchi Vitae parallelae, rec. Lindshog et Ziegler, Lipsiae, 1914—1939.
Polyaeni Strategematon libri octo, ed. E. Wölfflien. I. Melber, Lipsiae, 1887.
Polybii Historiae, ed. Th. Büttner-Wobst. Vol. II (1924), Vol. III (1893), Vol. IV (1904).
Procopii Caesarienses opera omnia, recogn. Jacobus Harry, Lipsiae, 1905—1906.
Titi Livi Ab urbe condita libri, ed. Weissenborn-M. Müller. L psiae, 1906.
Titi Livi ab urbe condita libri. Erklärt von W. Weissenborn, Berlin, 1875, 1881. [423]
Le Synekdémos d'Hiéroclés et l'opuscule géographique de Georges de Chypre, ed. E. Honigmann, Bruxelles, 1939 (Hier. 638, 1-641, 9. 642, 11-12).
Stephanus. De urbibus, ed. On. Xylander, Basiliae, 1568.
Strabonis Geographica, ed. A. Meineke, Lipsiae, 1915.
Sacrorum Conciliorum nova et amplissima collectio ed. I. D. Mansi, Firenze, 1769, sq. (Mansi, VI.566, 577, VII.161, VIII.449, c. IX.173, 190, 191, 194, 197, 199, 262, 389, 392, XI.614, 645, 673, 933, 939, 933, 994).
M. Tulli Ciceronis scripta quae manserunt omnia. Partis II, vol. Ill, ed. C. F. W. Müller, Lipsiae, 1898.
Письма Марка Туллия Цицерона, т. I-III, под ред. В. О. Горенштейна, 1949.
Македонская эпиграфика
Archäologisch-epigraphische Mitteilungen aus Oesterreich. (E. Bormann, Die antiken Inschriften zu Wodena (Edessa), 12 (1878), cmp. 186-193).
Annual of the British School at Athens. M. M. Tod, inscriptions from Macedonia, 23 (1918—1919), p. 69-97).
Wасe-Woodward. Inscriptions from Upper Macedonia, 18 (1911—12), p. 166-188.
Woodward (A. M.). Inscriptions from Beroia in Macedonia, t. XVIII, 1911—1912.
Bulletin de Correspondance hellenique.
P. Perdrizet, inscriptions de la région Strymonique, 18 (1894), p. 416-445; 19 (1895), p. 109-112;
inscriptions de Delphes, 20 (1896), p. 473-476;
proxenes macédoniens a Delphes, 21 (1897), p. 102-118;
inscriptions d'Héraclée des Ly Lyncestes, 21 (1897), p. 161-161;
inscriptions de Philippes, 24 (1900), p. 306-323.
Homоlle. Th. Notes sur une inscription de Monastir, 24 (1900), p. 252-253.
Hatzfeld (I). Jnscriptions de Thessalie et de Macedoine, dans le Bulletin de Correspondance hellenique, t. XXXV, 1911.
A. Plassart. Liste delphique des theorodoques, 45 (1921), p. 1-87.
G. Kazarоw. Jnscriptions et antiquités de la Macédoine Occidentale (Regions de Mariovo et de Prilep), 47 (1923), p. 275-300.
P. Collart. Jnscriptions trouvées á Philippes, 56 (1932), p. 192-231, 57 (1933), p. 313-379, 62 (1938), p. 409-432.
P. Lemerle. Jnscriptions de Philippes, 58 (1934), p. 448-483, 59 (1935), p. 126-164, 60 (1936), p. 336-343.
Dessau. Jnscriptiones Latinae selectae, 2030, 2032.
Димица M., ’Η Μακεδονία εν λιθοις φθεγγομενοις και μνημείος σωζομενοις, Аттина, 1896.
Dittenberger. Sylloge inscriptionum Graecorum (= Syll) 2, 102, 208, 342, Syll3, 103, 575, 732.
„Жива Антика":
Папазоглу Ф. Натпис из Немезерна и датаванъе стобског позоришта, 1 (1951), стр. 279-293.
Папазоглу Ф. Iеден грчки н'атпис из Македониjе. Да ли je постojao град ionmeniov 2 (1952), стр. 262-266.
Папазоглу Ф. Нов натпис из Чепигова, 3 (1953), стр. 215-221.
Iосифовска Б. Несколку неиздадени грчки и латински натписи от Македониjа, 3 (1953), стр. 222-244.
Латышев В. В. Заметки о некоторых македонских надписях, изданных о. архимандритом Антонином. Записки императорского русского археологического общества, т. II, СПБ, 1887.
Corpus inscriptionum Latinarum
III, 629, 630 = 7325, 656, 703, 704, 707, 3350, 8203, 3237, 9734, 142064.
IV, 238, 268, 2520, 2654, 2715, 2767, 3884, 32515, 32519, 52520, 32638, 3304.
VIII, 2865,
IX, 1602, 9155. [424]
X, 6096.
Corpus inscriptionum Graecarum, II2 1, 190, IX2 329; XII9 1135, 1187.
Mitteilungen des Deutschen Archäologischen Instituts, Athenische Abteilung.
J. Mordtmann. Inscriften aus Edessa, 18(1893), S. 415-419; 21 (1896), S. 97-101.
A. Struck. Inscriften aus Makedonien, 27 (1802), S. 305-320.
Новосадский H. И. Неизданные македонские надписи. Труды секции археологии, II, 1928, стр. 88-99.
Papasoglou F. Septimia Aurelia Heraclea. „Bulletin de correspondence hellènique", p. 1961, vol. 85, № 1, p. 162-175.
Папазоглу. Фанула, Херяклеjа, Битола, 1961.
Revue des études grecques M. Holleaux, inscriptions de la Lyncestide, II (1898), p. 273-278.
Ростовцев М. И. Надписи из Македонии, Известия русского археологического института в Константинополе, IV, вып. 3. София, 1899, стр. 166-188.
Transactions of the American Philological Association, D. M. Robinson, Inscriptions from Macedonia, 69 (1938), p. 71-74.
Отечественная литература
Антонович В. Описание монет, хранящихся в нумизматическом музее университета св. Владимира, вып. 1. Киев, 1896.
Ардашев П. Н. Переписка Цицерона как источник для истории Юлия Цезаря. М., 1890.
Архангельский С. И. Исторические взгляды С. В. Ешевского. Сб. Средние века, вып. 6, 1955.
Архим. Антонин (Капумтин). Поездка в Румелию, т. I, 1879, Из Румелии, т. I, 1886.
Бабст И. К. Дмитрий Полиоркет. «Отечественные записки», т. 89, 1853.
Бергер А. Социальные движения в древней Спарте, 1936.
Бокщанин А. Восточно-эллинистические государства III—II вв. до н. э. Исторический журнал, № 6, 1941.
Бокщанин А. Парфия и Рим, ч. I, 1960.
Буасье Г. Римская религия от Августа до Антонина. М., 1878.
Буасье Г. Цицерон и его друзья. М., 1880.
Буасье Г. Картины древнеримской жизни. СПБ, 1896.
Бутковский А. П. Нумизматика или история монет древних, средних и новых веков. М., 1861.
Васильевский В. Г. Политическая реформа и социальное движение в древней Греции в период ее упадка. СПБ, 1869.
Вайнберг И. И. Образование провинции Азии. Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата исторических наук. ЛГУ, 1954.
Виллемс П. Римское государственное право. Киев, 1888.
Гемп А. Г. Трибутарии и инквилины поздней Римской империи. ВДИ, 1954.
Грановский Т.Н. Соч., т. II, 1892.
Гримм Э. Исследования по истории развития римской императорской власти, т. I, 1900, т. II, 1901.
Гусева М. И. Борьба фракийских племен против македонского владычества в конце IV и начале III в. до н. э. Уч. зап. Ивановского гос. пед. института, т. XI. Кафедра всеобщей истории, 1957.
Дpагомаров М. Государственные реформы Диоклетиана и Константина. Киевские университетские известия, № 2, 1865.
Дройзен И. Г. История эллинизма, перев. с немецкого, т. I-III. М., 1890—1893. [425]
Ешевский С. В. Центр римского мира и его провинции. Соч.,. т. I, M., 1870.
Eлизаровa H. M. Провинциальная политика Рима в период, империи Юлия Цезаря. Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата исторических наук, Л., 1955.
Елизарова H. M. Закон Юлия Цезаря римской колонии г. Урса. Ученые записки Тюменского пединститута, т. XV, кафедра истории, вып. 3, Тюмень, 1962, стр. 96-109.
Жебелев С. А. К истории диадохов. ЖМНП, ч. 266, ноябрь. 1889.
Жебелев С. А. Первый год второй македонской войны, ЖМНП,, декабрь, № 11-12, 1894. стр 103-144.
Жебелев С. А. Из истории Афин. Записки историко-филологического отд. СПБ университета, ч. 48, СПБ, 1898.
Жебелев С. А. Ахаика. В области древностей провинции Ахайи. СПБ, 1903.
Жебелев С. А. Апостол Павел и его послания. Петр. 1922.
Зедepгольм М. Катон Старший. „Русский вестник", 1857, т. XII,. № 22-23.
Зедepгольм К. О жизни и сочинениях Катона Старшего. М., 1857.
Зельин К. К. О построении истории эллинизма в истории древнего мира. АН СССР, ВДИ, № 3, 1938, стр. 343.
Зельин К. К. Из области греческой историографии IV в. до н. э. ВДИ, 1960, стр. 84—108.
Зогpаф А. Н. Техника монетного дела эллинистической эпохи.. Сб. „Эллинистическая техника" под ред. И. И. Толстого. М.-Л., 1948.
Зогpаф А. Н. Античные монеты. М.-Л., 1951.
Иванов Г. А. Тит Ливий. Ab urbe condita liher, XXXIX, лекции 1897/98 (литография). М., 1897, стр. 418.
История римской литературы. АН СССР, т. I, 1959, т. II, 1962.
Ковалев С. И. Македонская оппозиция в армии Александра. Известия ЛГУ. 1930.
Ковалев С. И. Александр Македонский, 1937.
Ковалев С. И. Переговоры Дария с Александром и македонская оппозиция. ВДИ, 13, 1946. (так — HF)
Ковалев С. И. Александр, Филота и Парменион. Ученые записки ЛГУ, серия истор. наук, вып. 14, 1949.
Ковалев С. И. Александр и Клит. ВДИ, № 3, 1949.
Ковалев С. И. Заговор „пажей". ВДИ, № 1, 1948.
Ковалев С. И. Монархия Александра Македонского. ВДИ, № 4, 1949.
Кудрявцев О. В. Провинция Ахайя при Антонинах, М., 1951 (рукопись).
Кудрявцев О. В. Вторжение костобоков в балканские провинции Римской империи. ВДИ, № 3 (33), 1950, стр 66—68.
Кудрявцев О. В. Запустение Эллады в период империи, его причины и значение. ВДИ, № 2, 1953.
Кудрявцев О. В. Эллинские провинции Балканского полуострова во II в. н. э. М., 1954.
Кудрявцев О. В. Исследования по истории Балкано-Дунайских областей в период Римской империи к статьи по общим проблемам древней истории, 1957.
Кулаковский Ю. Надел ветеранов землей и военные поселения в Римской империи. Киев, 1881.
Кулаковский Ю. А. Организация разработки рудников в Римской империи. Киевские университетские известия, №11, 1882.
Крашенинников М. Августулы и сокральное магистерство, 1895.
Куль П. Ю. Провинциальные собрания у римлян. Их организация и функции в век принципата. Харьков, 1898.
Лазаренко П. В. Восточная политика Юлия Цезаря. Автореферат кандидатской диссертации. М., 1950. [426]
Ленцман Я. А. О хлебной торговле Делоса в III—II вв. до н. э. ВДИ, № 2, 1946, стр. 89-96.
Лепорский П. История фессалоникского экзархата до времени присоединения его к Константинопольскому патриархату. СПБ, 1901.
Лившиц Г. М. Экономическое состояние римских провинции в. первые два столетия императорской эпохи. В кн. Тезисы докладов научной сессии Белорусского университета за 1954. г. Минск, 1955, стр. 9.
Лившиц Г. М. Общественно-политические взгляды Цицерона (Из истории общественно-политической мысли конца республиканского периода в Риме). Уч. зап. Белорусского гос. ун-та, вып. 23. Серия историческая, 1955, стр. 124-139.
Лившиц Г. М. Социально-экономическое состояние римских провинций и провинциальное управление в первые два столетия императорской эпохи. УЗБУ, вып. 30, 1956, стр. 83-108.
Лившиц Г. М. Классовая борьба в Иудее и восстания против Рима. Минск, 1957.
Марков А. К. Древняя нумизматика, ч. I, СПБ, 1901; ч. II, СПБ,, 1903.
Мартов А. О почетных должностях римских императоров в городах в первые 3 века империи. Харьков, 1905.
Машкин Н. А. Принципат Августа (Происхождение и социальная сущность). М., 1949.
Мелихов В. А. Культ римских императоров и его значение в борьбе язычества с христианством. 1912.
Мищенко Ф. Г. Федеративная Эллада и Полибий, т. I, 1890, сто. I-CCX.
Муpыгина Н. Ф. Фракия и Рим. Борьба фракийских племен против римской агрессии во II—I вв. до н. э. и в начале I в н. э. Автореферат кандидатской диссертации. М., 1951.
Мурыгина Н. Ф. Сопротивление фракийских племен римской агрессии и восстание Андриска. ВДИ, № 2, 1957.
Никитский А. В. Римляне о царе Персее. ЖМНП, № 4, 1906, апр. отд. V, стр. 174-210.
Орешников А. В. Описание древнегреческих монет, принадлежащих Московскому университету. М., 1891.
Павловская А. И. Государственное хозяйство птолемеевского Египта в середине III в. до н. э. М., 1951. Кандидатская диссертация, рукопись.
Патлажан Е. И. Кризис рабовладельческого строя и революционное движение эксплуатируемых масс в восточной части Римской империи в последней трети IV в. (364—395). Одесса, 1953.
Пикус H. H. Переломный период в истории эллинистического Египта (конец III в. до н. э.). ВДИ, № 1, 1951, стр. 53-64.
Плотникова Е. Ф. Римская история в трудах Т. Н. Грановского и С. В. Ешевского. Кандидатская диссертация, рукопись.
Провинциальный быт древнего Рима. „Современник", 1852, т. XXXIV.
Придик E. M. Римские монеты. СПБ, 1902.
Радциг С. П. Цицерон и его время. Цицерон, сб. статей. М.. 1959.
Разин Е. А. История военного искусства, т. 1, 1955.
Ранович А. Б. Эдикт Каракаллы о даровании римского гражданства населению империи. ВДИ, № 2, 1946.
Ранович А. Б. Александр Македонский и греческие города Малой Азии, ВДИ, № 4, 1947.
Ранович А. Б. Восточные провинции Римской империи в I—III вв. М.-Л., 1949.
Ранович А. Б. Эллинизм и его историческая роль. М.-Л., 1950.
Ростовцев М. И. История государственного откупа, 1899.
Ростовцев М. И. Теодор Моммзен, «Мир Божий», № 2, 1903, стр. 1-12. [427]
Севостьянова О. И. Аппиан и его «римская история». ВДИ, № 2, 1950.
Соколов Ф. Ф. Труды, 1910.
Соколов В. С. Плиний Младший. М., 1956.
Тapков П. Н. Греко-эллинистический мир на рубеже III—II вв. до н. э. (Международные отношения и социальная политика). Докторская диссертация, рукопись, 1946.
Тapков П. Н. О взглядах М. Олло на международные отношения в Средиземноморье на рубеже III —II вв. до н. э. ВДИ, № 3, 1946.
Тapков П. Н. Walbank, Philip V of Macedon. Рецензия. ВДИ, № 4, J947.
Тapков П. Н. К истории международных отношений в античном мире. ВДИ, № 2, 1950.
Тapков П. Н. Греко-эллинистический мир на рубеже III и II вв. до н. э. Автореферат докторской диссертации. Известия АН СССР, т. V, № 3, 1948.
Тapков П. Н. Социальные движения в Пелопоннесе в конце III в. до н. э. Уч. зап. Московского государственного библиотечного института, № 2, 1956.
Тэн И. Тит Ливии. Критическое исследование, перев. с франц. Е. И. Герье. М., 1900.
Турцевич И. Г. Обращение к императорам провинциальных сеймов, городских и других общин в первые три века Римской империи. Нежин, 1900.
Тюменев А. И. К выяснению классовой позиции Цицерона. Л., 1934.
Финлей Г. Греция под римским владычеством. М., 1877.
Уилер В. Александр Великий. 1899.
Хвостов М. М. Теодор Моммзен. Научное слово, № 1, 1904.
Хилинский К. В. Хронография и хронология македонских царей после Александра Великого. ЖМНП, январь, 1905.
Чернявский Η. Φ. Император Феодосии Великий и его царствование в церковно-историческом отношении. 1913.
Шерцль Р. Римское монетное дело. Харьков, 1893.
Шофман А. С. Антимакедонское движение 333—330 гг. до н. э. Уч. зап. Казанского госуниверситета. Общеуниверситетский сборник, 1957, т. 117, кн. 2.
Шофман А. С. О социальной сущности македонской оппозиции в армии Александра. Уч. зап. Казанского госуниверситета, 1957, т. 117, кн. 9.
Шофман А. С. Крушение древнемакедонского государства. Итоговая научная конференция Казанского государственного университета за 1961 год (Краткое содержание докладов). 1962, стр. 26-30.
Литература балканских стран
Венедиков И. Баргала. Разкопки и проучвания. Предисторически и старовековни отдел. Изд. народен археол. музей, София, 1948.
Vulič, N. Antički spomenici наčе Semlje, Зроменiк, 98 (1948).
Вилис H. Styberra, Древнегреческий город в южной Сербии. Сборник Русского археологического общества (1927), стр. 113-118.
Buluh H. Ратованье македонског кралья Персеjа с римлъянама у нашоj землъи 170 и 169 г. пре Хр. Гласник, 160 (1934), стр. 28-39.
Димицa Μ. ’Αρχαια γεωγραφία της μακεδονιας, I-II, Аттина, 1870.
Димитров Д. Портретът върху: античните надгробии плочи от римско време в Североизточна Македония, Известия на Българския археологически институт, 13 (1913), стр. 1-128. [428]
Живка Н. Въжарова. Руските учени и Българските старини, София, 1960.
Joсифовска Б. Водич низ Стоби, Скопjе, 1953.
Joсифовска Б. Надгробен споменик на L. Apuleius valens, ветеран од V македонска легиjа, изданиjа на археолошкиот музеj — Скопjе, 1956, стр. 1-11.
Joсифовска Б. Водич низ лапидариум. Скопле, 1961.
Историjа народа Jугославиjе, кн. прва, Београд, 1953.
Канацулис Д. Το κοινων των Μακεδόνων και τά συνεδρία των μερίδων, προσφορα εις Στ. κυριακιδη, 1953.
Канацулис Д. Το κοινων των Μακεδόνων, Μακεδονικά, 3 (1954) p. 1-76.
Кацаров Г. Ив. Эллинизм в древней Фракии и Македонии. Годишник ист. филол. ф-та, София, т. 1, 1920, XIII/XIV.
Кацаров Г. Ивл. Келтиде в старе Тракия и Македония. Сб. на Бълг. Акад., кн. XVIII, София, 1929.
Мирковиh Мичослава. Римски пут Naissus — Scupi и станице. Жива Антика, sv. 1-2 том, 1960, стр. 249-257.
Mушмов Н. А. Античните монети на Балканский полуостров, София, 1912.
Пастухов И. Болгарска история, т. 1, София, 1945.
Папазоглу Ф. Еион-Амфиполь-Хрисополь, Зборник радова Византолошког института, САН II (1953), стр. 7-24.
Папазоглу Ф. Хераклеjа и Пелагониjа, Жива Антика, 4 (1954), стр. 308-345.
Папазоглу Ф. Прилог датованъу грчких натписа из римске Македонjе, Зборник Философског факултета, III (1955), стр. 15-28.
Папазоглу Ф. La Macédoine Salutaire et la Macédoine Seconde, Bulletin de la ciasse des lettres de l'Académie royale de Belgique, 42(1956).
Папазоглу Ф. Македонски градови у римско доба, Скопjе, 1957.
Тодоров Янко. Историята на древни Македония у Тита Ливия, Известия на българското исторически дружество, кн. XIX-XX, София, 1944, стр. 125-141.
Иностранная литература
Anсеllо. La politica dei diadochi e l'ultimatum del 314 a. chr. (Rivista di Filologia e istruzione classica, 1957, p. p. 382-404).
Arnold. The Roman System of Provincial Administration 1906.
Aymard A. L'organisation de la Macedoine en 167 et le régime représentatif dans le monde grec. class. Phil. 45 (1950), p. 96-107.
Bardt C. Theodor Mommsen, Berlin, 1903.
Bettingen Walter. König Antigonas Doson von Makedonien, 1912.
Berve H. Das Alexandereich I, München, 1926.
E. Born, zur makedonischen Geschichte, Berl., 1858.
A. R. Deprado. Jl governo in Atene di ipso ad colpo di stato di Lacare (Rivista di Filologia e Jstzuzione classica, t. XXXII, 1954, p. p. 290-308).
Desdevises du Desert (Th): Geographie ancienne de la Macedoine, Paris, 1862.
Döll M. Studien zur Géographie des alten Makedoniens, Stadtamhof, 1891.
Gaebler H. Beroia, Nomisma, I, cmp. 23 сл.
Gaebler. Die antiken Münzen Nordgriechenlands III. Makedonia und Paeonia (1906), II (1936).
Elkeles G. Demetrios der Städtebelager, Breslau, 1941.
Ehrenberg V. Alexander and the Greeks. Oxford, 1938. [429]
Ehrenberg V. Der Staat der Griechen, т. I-II, Lpz. Teubner 1957—1960.
Feilmann. Antigonas Gonatas, König der Makedonien und die griechischen Staaten, 1930.
Feyel M. Paul-Emile et le synédrion macédonien, BGH, 70(1946), p. 187-198.
Feyll M. Polybe et l'histoire de Beotie an III siede avant notre ére, Paris 1942.
Fustel de Coulanges. Polybe et la Gréce conquise par les Romains, p. 1893.
Frank T. Roman imperialisme, N. I. 1914.
Frank T. Representative Government in the Macedonian Republics, Class. Phil. 919 (14), p. 49-59.
Frank T. A history of Rome, New-York, 1934.
Iones A. H. M. The Cities of the Eastern Roman Provinces, Oxford 1937.
Hannak Em. Appianus und seine Quellen, Wien, 1869. (VII, s. 146-184).
Hahn I. G. Reise durch die Gebiete des Drin und Wardar, Wien, 1867.
Hahn I. G. Reise von Belgrad nach Salonik, Wien, 1861.
Head B. V. Historia Nummorum. Oxford, 1911.
Head B. V. M. Macedonia, London, 1879.
Hellmann F. Livius — interpretation, Berlin, 1939.
Herсod R. La conception de l'histoire chez Polybe, 1902.
Hertzberg G. F. Die Geschichte Griechenlands unter der Herrschaft der Römer. Erster Teil, Halle, 1866; Zweiter Teil, Halle, 1868.
Heuss Alfred. Theodor Mommsen und das 19. Jahrhundert, Kiel. Hirt, 1956.
Heuland P. Untersuchungen zur Geschichte d. König Persaias von Makedonien, Jene, 1913.
Hogarth D. G. Philip and Alexander of Macedon, London, 1897.
Holleaux M. Rome, la Grece et les monarchies hellenistiques, 1921.
M. Holleaux. Jnscription de la Lyncestide, Etudes d'épigraphie et d'histoire grecque I, Paris 1938, p. 271-275.
Honigmann E. Le Synekdémos d'Hiéroklés et l'Opuscule géographique de Georges de Chypre. Bruxelles, 1939.
E. Cappelano. Jl fattore politico negli onori divini a Demetrio Poliorcete, Turin, 1949.
Carcopino, J. Lesetapes de l'impérialisrne romain, 1961, p. 265.
Kasasis (N). L'Hellenisme et la Macedoine, Paris, 1903.
Kahrstedt U. Städte in Makedonien, Hermes 81 (1953), 85.
Kahrstedt U. Ausbruch des dritten makedonischen Krieges, Klio, S. 415. ff.
Kahrstedt U. Städte in Makedonien, Hermes, 81 (1953).
Kühn E. Die städtische und bürgerliche Verfassung des römischen Reiches bis auf die Zeiten Justinians, I-II. Leipzig, 1864, 1885.
Kornemann E. De civibus Romanis in Province's imperii consistentibus, Berlin, 1891.
Max Klatt. Forschungen zur Geschichte des achäischen Bundes, Berlin, 1877.
S. König. Der Bund der Nesioten. Halle, 1910.
Cloche P. Remarques sur la politique d'Antigone le Borgne á l'égard des cités grecques (L'Antiquite classique, 1948, p. p. 101-118).
Cloche P. Alexandre le Grand et les essais de Fusion entre l'Occident Gréco-Macédonien et l'orient, 1953.
Cloche P. Alexandre le Grand, France, 1954.
Cloche P. Un Fondateur d'empire: Philippe II, Roi de Macédoine, 1955. [430]
Cloche P. La dislocation d'un empire, Paris, 1959.
Cohen R. La Gréce et l'Hellenisation du Monde Antique. P. 1934.
Colocotronis V. La Macedoine et l'hellénisme, étude historique et ethnologique, Paris, 1919.
Соllart. Philippes, Ville de Macédoine depuis ses origines jusqu' a la fin de l'époque romaine, Paris, 1937.
Consinéry (M.-E.-M). Voyage dans la Macédoine, Paris, 1831.
Larsen I. A. O. Consilium in Livy XLV.18.6-7 and Macedonian Synedria, Class. Phil, 44 (1949), p. 73-90.
Larsen. I. A. O. Roman Greece, 1936.
Lemerle P. Philippes et la Macédoine Orientale a l'èpoque chrètietme et byzantine, Paris, 1945.
Lenormant Fr. Monnaies et Medailles, Paris, 1901.
Valeton S. De Polybii fontilus et auctoritate, 1879.
Mamroth A. Die Silbermünzen des Königs Philipps V von Makedonien, L. f. N. XL, стр. 277 сл.
Mamroth A. Die Silbermünzen des Königs Perseus, Z. f. N. XXXVIII, стр. l сл.
Manni E. Demetrio Poliorcete, Rome, 1952.
Marquardt J. Römische Staatsverwaltung (Handbuch der Römischen Althertümer). Erster Land, Leipzig, 1881.
Meloni P. Perseo e la fine della monarchia macedone, Roma 1953.
Meloni P. Il valore storico e le fonti del libro macedonico di Appiano, 1955.
Mommsen T. Römische Geschichte, Bd. 1-3, 5, B. 1854—1885, T. 1-3, 5, 1936—1949.
Mommsen T. Geschichte des römischen Münzwesens, 1860.
Niese B. Geschichte der Griechischen und makedonischen Staaten seit der Schlacht bei Chaeronea, Gotha, B. I, 1893, B. II, 1899, B. III, 1903.
Nissen H. Kritische Untersuchungen über die Quellen der 4. und 5. Dekade des Livius, Berlin, 1863.
Nitzсh K. B. Polybius. Zur Geschichte antiker Politik und Historiographie, 1842.
Miller M. Die Münzen des Altertums, Berlin, 1933.
Mikne J. G. Greek Coinage, Oxford, 1931.
Patsch C. Beiträge zur Völkerkunde von Sudosteuropa, V. l, Wien, 1932.
Papastavru J. Amphipolis, Geschichte und Prosopographie, Leipzig, 1939.
Perdrizet P. Notes de numismatique macèdoniermia, Revue numismatique VII, 1903.
Plassart A. Liste delphique des théorodoques, BCH, 45 (1921) p. 1-87.
Piraino M. Antigono Dosone, re Macedonia, Palermo, 1954.
Radet G. Alexandre le Grand, Paris, 1931.
Robinson C. A. Jr. Alexander the Great and the Barbarians. Classical Studiens Presented to Edward Capps, Princeton, 1936, p. p. 298 сл.
Robinson C. A. Jr. Alexander's Plans. American Journal of philology, LXI (1940), p. p. 402 сл.
Robinson C. A. Jr. Alexander the Great and Parmenio. American Journal of Archaeology XLIX (1945), p. p, 422 сл.
Robinson C. A. Jr. Alexander the Great and the Oecumene. Hesperia, Supplement, VIII, 1947.
Robinson ch. A. Alexander the Great, the Meeting of East and West in World Government and Brotherhood, N. J., 1947.
Rosenberg Arn. Einleitung und Quellenkunde zur Römischen Geschichte, Berlin, 1921, S. 144-155, 184-196, 210-219.
M. Rostovtzeff. The Social and Economic History of the Hellenistic World, f. I-III, Oxford, 1941. [431]
Sallet-Regling, Die antiken Münzen (Handbücher der Kgl. Museum zu Berlin), 1909.
Sallet. Die antiken Münzen, Berlin, 1912.
Simpson R. H. The historical circumstances of the place of 311 (Journal of Hellenic Studies), 1954, p. p. 25-31.
Scala. Die Studien des Polyhios, vol I, 1890.
Sоltan W. Livius' Geschichtswerk, seine Composition und seine Quellen, Leipzig, 1897.
Soltan. Die annalitische Quellen in Livius IV und V Dekade, Philologus, LII, (1893).
Svoronos (J. - N). Numismatique de la Péonie et de la avant les guerres médiques, dans le Journal international d'Archéologie numismatique, Athénes, 1913.
Tafel Th. De Thessalonica eiusque agro dissertatio geographica, Berl., 1839.
Tafel Th. De via militari Romanorum Egnatia, qua Illyricum Macedonia et Thracia iungebantur, dissertatio geographica, I pars Orientalis, II pars Occidentalis, Tübingen, 1841—1842.
Tarn William Woodthorpe. Antigonos Gonatas, Oxiord, 1913.
Tarn W. Alenander's Plans. Journal of Hellenic Studies, LIX (1939), p. p. 124 сл.
Tarn W. Alexander the Great, I-II, Cambr., 1948.
Tarn W. W. Hellenistic civilization, London, 1941,
Tod M. N. The Macedonian Era, BSA. 23 (1918—1919), p. 200-217, 24 (1919—1921), p. 54-67.
Toynbee Arnold. Hellenism „The history of a civilization". London, 1959.
Travels W. M. In Northern Greece, I-II. London, 1835—1841.
Walbank F. W. Philipp V of Macedon, Cambridge, 1940.
Walbank F. W. A Historical Commentary on Polybius, Oxiord, 1957.
Walsh P. G. Livy his historical aims and methods, Cambridge, 1901.
Wucher Albert. Theodor Mommsen. Geschichtschreibung und Politik, Göttingen, 1956.
Wilcken U. Die letzten Pläne Alexanders des Grossen. Berlin, 1937.
Winkler. Die Quellen des III makedonischen Krieges, 1898.