Существует ли современная еврейская литература на русском языке?

Впервые этот вопрос был поставлен М. Гробманом во время встречи российских и израильских русскоязычных писателей в в Тель-Авивском клубе «Бейт-Левик» в 2007 году. Вопрос сам по себе очень интересен. Но участники той встречи дискуссию провалили. Во-первых, надо было сразу договориться о терминах. Какую литературу считать сегодня еврейской, а какую русской? Что главное в определении подобной литературы? Язык, на котором пишет автор? Принадлежность автора к определенной религиозной конфессии? Специфически еврейская (или русская) тематика того или иного произведения (герои с еврейскими фамилиями, описание еврейского быта или, наоборот, чисто российские коллизии, быт и герои)? Существуют ли вообще сугубо национальная и «космополитическая» литературы внутри одного и того же культурного и языкового пространства в современном мире, где, помимо метрополии (территории бывшего СССР), образовались большие русскоязычные диаспоры в Европе, Америке, Израиле?

Во-вторых, на встрече в «Бейт-Левик» российские писатели, в основном еврейского происхождения, категорически отказались вести дискуссию, посчитав поставленные вопросы для себя оскорбительными. Особенно неистовствовал «православный» писатель и колумнист ведущих московских газет Дм. Быков, заявивший, что он русский писатель и дискуссию на «еврейскую тему» вести не желает. Его поддержал Александр Кабаков, ответивший М. Гробману, что, раз он пишет на русском языке, то он русский писатель. То есть определяющим фактором является, по Кабакову, язык писателя. Правда, М. Гробман задал Кабакову вопрос, а признают ли писателей-евреев своими их русские коллеги, на что Кабаков ответа так и не дал.

В свое время писатели, литературоведы, идеологи германского национализма, а также и «национал-патриоты» в царской России, а позднее и в коммунистическом СССР отвечали на вопрос о принадлежности автора к определенной культуре четко: есть арийская (русская) литература (живопись, музыка), а есть космополитическая, т. е. «жидовская».

Мне могут возразить, что такая точка зрения свойственна лишь идеологам русского или германского национализма (наиболее яркие выразители: в Германии – Вагнер и впоследствии идеолог германского нацизма д-р Геббельс, в России – Достоевский, а в советское время писатели-почвенники – Солоухин, Распутин, Белов (в современной России – А. Проханов). И стоит ли обращать внимание на крайне одиозных маргиналов при оценке места и роли писателя в той или иной культуре? Но, увы, отношение представителей культуры титульной нации именно к выходцам из еврейской среды очень показательно.

Великий немецкий поэт XIX века (каковым и сам он себя считал) Генрих Гейне, крестившийся в юности, написавший ряд замечательных баллад, ставших немецкими народным и песнями (напр. «Лореляй», «Графиня Ютта»), в течение всей своей жизни подвергался нападкам «истинно германских» критиков и поэтов, напоминавших ему о его еврействе (крещение не помогло!). Закончилось это, как известно, в XX столетии публичным сожжением всех книг поэта на площадях фашистской Германии. Российские литераторы и культуртрегеры XIX века, после того как способная еврейская молодежь хлынула из местечек приобщаться к великой русской культуре, забили тревогу, опасаясь проникновения «жидов» в «святая святых» русской культуры. Ф. М. Достоевский в «Дневниках писателя пугал русских читателей, что «от жидов придет гибель России». Даже такой официально признанный «филосемит», как А. И. Куприн, автор «Жидовки», «Суламифи» и «Гамбринуса», в частном письме к одному из издателей высказался вполне ясно: «Каждый еврей родится на свет божий с предназначенной миссией быть русским писателем… Эх! Писали бы вы, паразиты, на своем говенном жаргоне и читали бы сами себе вслух свои вопли. И оставили бы совсем русскую литературу…»

После революции 1917 года в российскую культуру действительно влилось непропорционально большое количество писателей и поэтов еврейского происхождения. Часть из них продолжали писать на идише (Д. Бергельсон, Квитко, Перец Маркиш, О. Дриз), но больше было тех, кто вошел в русскую литературу и культуру. Естественно, большую роль сыграло отношение советской власти к проблеме традиционного русского антисемитизма.

«Кем бы я был, голубоглазый еврейский мальчик, если бы не Октябрьская революция!» – патетически восклицал «пролетарский поэт» Иосиф Уткин. Но обаянию революционной романтики поддались и литераторы старшего поколения. Среди последних назову лишь самых известных и талантливых – это О. Мандельштам, Б. Пастернак, Э. Багрицкий, И. Бабель. И. Эренбург. Советская власть в начальный период своего становления как бы способствовала проявлению еврейских талантов, хотя, с другой стороны, именно от евреев она же требовала отказа от своей национальной идентичности. Основное требование идеологов большевизма: «литература должна быть национальной по форме и социалистической по содержанию» – к евреям относилось меньше всего. И большинство еврейских литераторов отказались от «местечковости» и языка идиш в пользу русского языка, культуры и ассимиляции. Самый известный литератор советского периода Илья Эренбург призывал советских евреев к ассимиляции, ибо только так можно покончить с местечковой изоляцией и антисемитизмом. К чему же привело в итоге такое добровольное жертвоприношение?

У Е. Бауха в книге-ессе «Иск истории» есть документальный эпизод, коему сам автор был свидетелем. В Переделкино (писательский поселок Подмосковья) приезжает делегация литераторов поклониться могиле великого российского поэта Б. Пастернака.

Путь этого одного из крупнейших российских поэтов и блестящего переводчика европейской поэзии был сложным. В начале 1920-х годов он разругался с В. Маяковским по поводу отношения к советской власти, которую в ту пору категорически не принял. Но уже в начале 1930-х был активным участником Первого писательского съезда и кадил Сталину, фактически предал О. Мандельштама, когда над тем навис «карающий меч» НКВД. В годы сталинского террора ушел в переводческую работу, но после 1953 года громко заявил о своем православии и стал известен широкой публике как автор довольно среднего романа «Доктор Живаго». Именно в этом романе устами одного из героев Пастернак публично отрекся от своего еврейства в пользу православия и ассимиляции. То есть фактически предал свое еврейство. Но это ему не помогло. Роман, нашумевший за границей, но запрещенный в СССР, получил Нобелевскую премию, за что Пастернак был публично разруган Н. Хрущевым и, затравленный партийными чиновниками от литературы, умер от страха, приобретя в глазах российской интеллигенции ореол мученика.

И вот к могиле Пастернака в Переделкино приходят русские писатели поклониться праху поэта.

Звучат прочувствованные речи о «православном поэте – апостоле русской культуры». И вдруг тогдашняя «восходящая звезда российской драматургии» А. Вампилов громко произносит: «А все одно он жид!»

В период демократической перестройки советского общества в 1980–1990-х годах уже во всю силу заговорили русские писатели-почвенники Солоухин, Астафьев, Распутин, Белов. Литературные журналы «Наш современник» и «Молодая гвардия» возглавили «крестовый поход» против «еврейского засилья» в русской литературе.

Я полагаю, массовое сожжение книг Генриха Гейне в 1930-х годах, равно как выпад известного российского драматурга на могиле Пастернака в 1970-х и антисемитская вакханалия в российских толстых журналах периода 1980-х, – это исчерпывающий ответ XX столетия на потуги российских писателей-евреев сделаться частью русской литературы. На каком языке пишет литератор – это, безусловно, существенный фактор, но этого недостаточно, чтобы тебя признали за своего.

Владимир (Зеев) Жаботинский в статье «О евреях в русской литературе» (1908 г.) так говорил об этом явлении: «В наше время “национальность» литературного произведения еще не определяется языком, на котором оно написано. Решающим моментом является тут не язык, и с другой стороны даже не происхождение автора, и даже не сюжет: решающим моментом является настроение автора – для КОГО он пишет, к КОМУ обращается, ЧЬИ духовные запросы имеет в виду, создавая свое произведение. Можно поэтому не знать жаргона (т. е. идиша) и все-таки не дезертировать, а служить, по мере сил и данных, своему народу…» Как говорится, не в бровь, а в глаз кое-кому из современных авторов. И потому нельзя согласиться с мнением Ал. Кабакова, что Лион Фейхтвангер – немецкий писатель, так как писал он на языке Шиллера и Гете. Ибо подавляющее большинство произведений Фейхтвангера, изгнанного режимом Гитлера из Германии, посвящено еврейской истории и судьбе еврейского народа. Но, пожалуй, даже не это главное. Главное не в том, какое количество еврейских имен и фамилий встречается в том или ином произведении, описывает ли автор современный Иерусалим, родную его сердцу галутную Хацепетовку (коей на самом деле уже нет) или Брайтон-Бич.

О евреях написано достаточно авторами, не имеющими никакого отношения к еврейству. Но это еще не означает, что их можно считать еврейскими писателями и поэтами. Дело, очевидно, в той «больной струне», которая звучит в душе каждого современного писателя-еврея, не желающего забывать прошлое своего народа, не стыдящегося своей истории, не отвернувшегося от духовного наследия своих предков в пользу православного христианства.

Кого же считать сегодня еврейским писателем, пишущим на русском, да и на любом другом языке? Да и существует ли в современном мире, где уже более 70 лет нет еврейских «штетлов», описанных в свое время Шолом Алейхемом и Башевисом-Зингером, такое понятие, как «еврейский писатель»?

Герой романа Нины Воронель «Ведьма и парашютист» – современный молодой израильтянин Ури Райх, десантник, путешествует по Европе, чтобы забыть свою военную травму и погибших друзей, развлекается, заводит роман с молодой немкой, но он помнит о своих предках, уничтоженных нацистами, и вид старого еврейского кладбища в глухом углу Германии, могилы, оскверненные неонацистскими молодчиками, вот эта память прошлого не оставляет его, как и автора романа, еврейскую писательницу, пишущую по-русски о еврейской памяти своего героя.

В романе Е. Бауха «Лестница Иакова» Кардин, успешный московский врач-психиатр, как будто напрочь забывший о своем еврействе ассимилянт. Но антисемитизм окружающего его мира советской Москвы возвращает его в итоге в Иерусалим. Одинокий и отвергнутый своей русской семьей и российской средой, уходит он, отряхнув с себя галутную пыль и унижение. Герой выбирает одиночество и свободу, как когда-то его предки, маленькое безымянное племя, ушедшее в Синайскую пустыню от фараоновых горшков с мясом.

Героиня романа-баллады Ицхака Мераса «На чем держится мир?» Вероника, литовская крестьянка, спасла в войну еврейского мальчика и вырастила четверых чужих детей, в то время как на ее глазах убили собственного ребенка. Еврейская тема в романе не главное, а главное – моральные библейские принципы, по которым живет героиня романа, живет и побеждает ненависть вопреки страшной действительности Холокоста и периода советизации послевоенной Литвы.

Герои произведений Г. Кановича не только евреи, но и литовцы. Читая об этих людях, мы забываем об их национальной принадлежности, но нравственная оценка их поступков с точки зрения заповедей Торы – вот что позволяет говорить о принадлежности его романов к еврейской литературе.

Роман Эфраима Севелы «Попугай, говорящий на идиш» – трогательная и живая история еврейского мальчика из Литвы, неуклюжего и совсем не воинственного мечтателя, брошенного в жестокую круговерть Второй мировой войны, выжившего и победившего не при помощи тупой силы и жестокости, а благодаря привитой с детства его еврейской мамой доброте к окружающему миру. В финале романа герой возвращается в город своего детства и слышит ответ старого портного, единственного еврея, уцелевшего после пронесшейся над миром войны. На вопрос русского начальника, на каком это странном языке говорит попугай в клетке, старик отвечает, что это идиш и что «сегодня не с кем говорить на этом языке».

Э. Севела своим романом отвечает на реплику старого еврея. Да, язык идиш умер с уничтожением ашкеназского еврейства Европы, но еврейская традиция в литературе продолжается на других языках.

Всех перечисленных авторов можно назвать еврейскими писателями, а вот советского прозаика Анатолия Рыбакова, написавшего в 1970-х годах «Тяжелый песок» – нет, ибо он, хотя и написал роман, где затронул тему Холокоста, но вещь эта в целом вполне советская, ибо выдержана в духе пролетарского интернационализма. Как известно, еврейско-украинско-белорусского братства народов на оккупированной фашистами территории не было, а были массовые убийства еврейского населения своими соседями. Поэтому фальшивая нота мешает читателю при восприятии романа и не позволяет причислить Рыбакова к современным еврейским писателям.

Я привел достаточно примеров (в короткой статье все охватить невозможно), как понимать «еврейство» современных авторов, пишущих на русском языке. Я согласен с мнением, прозвучавшим на вечере «по наведению мостов», что истинная литература с большой буквы – наднациональна и вненациональна. Но только в том смысле, что талантливо написанная книга принадлежит всему человечеству. Но не будем забывать, что все великие литераторы прошлого своими корнями уходили в свои национальные, культурные и религиозные традиции. Шолом Алейхем, Ш. И. Агнон, Башевис-Зингер, Сол Беллоу, И. Бабель – все они были выходцами из бывшей Российской империи, жили в разных странах, писали на русском и идише, иврите и английском, их герои не только евреи, их книги принадлежат мировой культуре. Но всех этих авторов объединяло глубокое знание нравственных законов, исходящих из Книг ТАНАХА, что и прослеживается в их творчестве. И именно поэтому они – еврейские писатели.