При образовании МРТП первым заместителем к Калмыкову назначили уже встречавшегося в этой книге Г. С. Хламова, до этого всю жизнь занимавшегося автомобилестроением, в том числе в 1950—53 годах на посту министра автотракторной промышленности СССР. Последняя его должность перед назначением в МРТП – заместитель министра в объединенном Министерстве машиностроения. После полутора лет пребывания в совершенно новой для себя и, скорее всего, малопонятной радиоэлектронной отрасли Хламов 23 июля 1955 года был назначен министром тракторного и сельскохозяйственного машиностроения СССР. Вот тогда А.И. Шокина вновь вернули в МРТП, и 9 августа постановлением Совета Министров СССР он был утвержден первым заместителем министра радиотехнической промышленности СССР. Заместителями Калмыкова стали Казанский, Захаров, Аткарский, а позднее и Владимирский. По моим впечатлениям, наилучшие отношения, пожалуй, из всех у А.И. были все-таки с Казанским.
В течение этих семи лет с 1949 по 1955 год А.И. шесть раз менял место работы, причем он неоднократно говорил автору, что ни одной перемены в его жизни не проходило в соответствии с его желаниями. Для А.И. Шокина более важным, чем наименование занимаемой должности, были те возможности, которые она давала для наилучшего использования его личных качеств на то, что раньше называли «благо Отечества». Он не соблазнялся на всякого рода предложения, если они не соответствовали его оценкам именно с этой точки зрения. Например, рассматривался вопрос о назначении А.И. в Министерство обороны на должность заместителя министра по радиоэлектронному вооружению с присвоением генеральского звания. От этого предложения А.И. ушел, предложив М.М. Лобанова. Хорошо зная обстановку в высшей военной среде тех лет, он понимал, что ему – человеку штатскому – прижиться там будет невозможно. На этой должности даже А.И. Берг – человек хотя и военный, но все же чужак – удержался только три года и по состоянию здоровья перешел в Академию наук, став в 1957 году первым директором вновь созданного Института радиотехники и электроники (ИРЭ).
Примерно к тому же периоду времени относятся глухие мои воспоминания о разговоре родителей, когда летним вечером, приехав на дачу, отец сообщил, что есть намерение создать Министерство электровакуумной промышленности и назначить его министром, но он выступил и против этой идеи.
Работа в новом министерстве внесла в жизнь А.И. немало изменений. Впрочем, многие из них были связаны с общими переменами, происходившими в стране. Во-первых, после смерти Сталина стал нормальным сам режим работы: начало в 9 утра, окончание в 6 вечера (конечно, с неизменными задержками, но обычно не больше чем на час-два). Во-вторых, начались довольно регулярные командировки за границу.
Первая такая поездка – в Венгрию и Чехословакию – состоялась в апреле 1954 года. В Венгрии была развитая электро– и приборостроительная промышленность, и одной из главных целей визита было налаживание сотрудничества с известной электровакуумной фирмой «Tungsram». Поездка была довольно длительной, и за ее время А.И. Шокину удалось установить хорошие деловые отношения со своими партнерами, а с одним из них, Имре Натонеком, – просто дружеские. Впоследствии, бывая в Москве, Натонек нередко заходил в гости к А.И. домой. Был он человек веселый, неплохо говорил по-русски и знал огромное количество анекдотов. Их краткие изложения он записывал в маленькую книжечку, имевшую весьма большую толщину. При просьбе рассказать что-нибудь веселенькое он лез в карман за своей заветной книжицей, надевал очки, пролистывал и, ухватив что-нибудь подходящее, принимался за рассказ. Иван Демьянович, как его называли на русский манер, работал позже в венгерском торгпредстве и в итоге перебрался в Москву окончательно, к чему, возможно, его вынудили венгерские события 1956 года.
То, что эти события надвигались, А.И. почувствовал в Венгрии быстро, хотя всего их масштаба не предвидел. Но, как человек с высоким чувством ответственности и с истинно государственным подходом ко всему, чем бы ни занимался, он и здесь сделал попытку повлиять на события, о чем свидетельствует небольшой эпизод. В одну из поездок в Венгрию А.И. обратил внимание на огромный портрет Сталина в полный рост, висевший над парадной лестницей советского посольства, и высказал послу, что на этом месте, учитывая настроения в венгерском обществе, более приличествовал бы портрет основателя Советского государства Ленина. Впрочем, это было и его собственное мнение, так как при всем своем уважении к Сталину А.И. Шокин никогда не любил славословий в его адрес и не ставил его вровень с Лениным. Посол выслушал это с видимым неудовольствием и даже пытался возражать, оставив в целом не самое лучшее впечатление у А.И. Шокина, а первое впечатление, как говорят, самое верное. А послом был не кто иной, как Ю.В. Андропов. Воспоминания об этой их первой встрече мне довелось слышать еще при жизни Л.И. Брежнева и позже, когда Андропов сам стал Генеральным секретарем.
Но эти командировки были все же только отвлечением от основной работы, которая все усложнялась. Начавшаяся в молодости для А.И. Шокина с технологии изготовления прецизионных механических деталей, она казалась слишком уж разноплановой. Но все столь разнородные части его опыта, описанные в предыдущих главах, благодаря стремительному прогрессу электроники теперь сходились в едином поле, которое описывается понятием «системы управления».
Главными потребителями вычислительной техники на первом этапе выступали создатели ракетного и термоядерного оружия. Эти работы были в ведении Л.П. Берии, и он не дал развернуть партийным философам всесокрушающую мощь критики вычислительной техники так, как им это удалось в генетике – у него там своих интересов не было, а других защитников не нашлось. Что бы ни писали сегодня о борьбе с кибернетикой в нашей стране, но в реальности она развивалась именно по государственным планам и при поддержке органов власти.
Работы по созданию универсальных электронных цифровых вычислительных машин были начаты в 1948 году и в промышленности (упомянутый проект «Топаз» Б.М. Коноплева), и в Академии наук СССР, где в 1950 году под руководством С.А. Лебедева была построена первая в Европе и 25 декабря 1951 года запущена в эксплуатацию ЭЦВМ МЭСМ. В книге уже приводилось Постановление Совета Министров СССР № 4663–1829 от 17 декабря 1948 г., в соответствии с которым было создано ведущее предприятие по разработке вычислительной техники СКБ-245 – будущий НИИЦЭВТ.
В январе 1952 г. началась эксплуатация ЭЦВМ М-1 с логическими схемами на полупроводниковых диодах (И.С. Брук, Н.Я. Матюхин, А.Б. Залкинд). В 1952 г. были разработаны ЭВМ БЭСМ – самая быстродействующая по тому времени в Европе (8 тыс. операций в сек.), и «М-2». Правда, по 1952 год создавались только единичные образцы цифровых вычислительных машин, которые использовались одновременно как для проведения особо важных расчетов (сильно засекреченных), так и для отладки конструкторских и технологических решений. Но после того, как академик Лаврентьев написал Сталину письмо о необходимости развития этой области науки и техники, в 1954 году в СССР было начато серийное производство электронных ЦВМ 1-го поколения. Разработка первой серийной цифровой машины «Стрела» (главный конструктор Ю.Я. Базилевский) была проведена в СКБ-245 и в 1953 году закончена с изготовлением опытного образца. Вся серия составила всего семь машин, выпушенных заводом САМ в 1954–1957 годах, но, тем не менее, 1954 год – это год становления отечественной индустрии ЭВМ.
В 1956 году вал цифровых методов обработки сигналов достиг и систем управления средствами вооружения. Аналоговые электромеханические и электронные счетно-решающие устройства начали уходить в прошлое. В 1957–1959 годах для командных пунктов ПВО была разработана сначала ламповая, а затем полупроводниковая ЭВМ «Радон» (СКБ-245, Ю.Я. Базилевский, С.А. Крутовских) с расширенной полупроводниковой памятью. Здесь же шло создание цифровой управляющей машины для системы дальней ПВО «Даль», разработку которой самостоятельно, в качестве головного, начал С.А. Лавочкин после участия в разработке С-25. А.И. Берг теперь активно занялся пропагандой вычислительной техники и кибернетики и возглавил в 1956 году соответствующую кафедру в МФТИ, где был создан факультет радиотехники и кибернетики. Еще одной кафедрой – вычислительной техники – стал заведовать С.А. Лебедев.
А.И. Шокин вспоминал это так: «Сначала [А.И. Берг] объявил кибернетику антимарксистской лженаукой, («человека нельзя заменить»), а Н. Винера – мракобесом, затем возглавил Совет по кибернетике».
Столь широкие перспективы перед цифровой вычислительной техникой открыли полупроводники, в первую очередь полупроводниковые диоды:. Выгоды от их использования в ЭВМ были столь велики, что в СКБ-245 организовали собственное подразделение по их разработке. С транзисторами было сложнее. При первоначальных обсуждениях необходимости развития полупроводниковой промышленности с учетом заокеанского опыта, где транзисторы наиболее широко применялись в слуховых аппаратах, звучали предложения поручить эту проблему Минсобесу. Но жизнь быстро расставила все по своим местам. Ракетная система класса «воздух-воздух» К-5 прошла наконец госиспытания. Вопрос «О состоянии работ по вооружению истребителей-перехватчиков управляемым реактивным оружием» был 19 января 1956 года рассмотрен на заседании Президиума ЦК КПСС под председательством Хрущева. Вот оценка:
«Предупредить т. Хруничева: плохо работает.
Очень отстали с авиацией, использованием атомной энергии в мирных целях
Купить полупроводники, переходить на сантиметровые волны.
О малогабаритных деталях – правильно.
Очень беззаботно относится т. Хруничев, предупредить его.
Не спросили Ломако.
Указать т. Хруничеву, что он несерьезно относится к своим обязанностям, а готовит документы в ЦК бюрократически.
Поручить этим же товарищам + Ломако [253]Министр цветной металлургии.
[254]Министр химической промышленности.
, Тихомирова*, Аристова, Сербина собрать людей у Хруничева, м.б. послать на заводы партработников разобраться и принять меры.
Привлечь Серова [255]Председатель КГБ.
, прозондировать возможность покупки за границей того, что нам нужно.
Срок – неделя» [256]Президиум ЦК КПСС. 1954–1964. Черновые протокольные записи заседаний. Стенограммы. Постановления. Т. 1. Черновые протокольные записи заседаний Стенограммы / Гл. ред. А.А. Фурсенко. – М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2003. – 1344 с. (Серия: «Архивы Кремля»). – С. 627.
.
Если попытаться расшифровать эту запись, то получится, что разработчики оружия из министерств вооружения (КБ-1) и авиапромышленности (НИИ-17) списывали низкое качество своего изделия на отсутствие необходимых компонентов, которые поставляло МРТП, но основные шишки достались Хруничеву, возглавлявшему комиссию – предшественницу ВПК. Разработанный его комиссией проект постановления был отклонен и с привлечением П.Ф. Ломако, С.М. Тихомирова и И.Д. Сербина комиссии было вновь поручено принять меры к обеспечению работ всем необходимым и в недельный срок доложить свои предложения в ЦК КПСС. Несмотря на свои явные недостатки, пионерский комплекс с ракетой К-5 все же был принят на вооружение, ракета запущена в серийное производство, и в модернизированных вариантах состояла на вооружении до 1980-х годов.
Из этой записи видно, что недопустимость положения с полупроводниковой техникой начал доходить даже до Хрущева, в первую очередь озабоченного, как и прежде, развитием тяжелой промышленности и сельского хозяйства. Но закупить необходимую комплектацию в необходимых количествах за границей не мог даже И.А. Серов. Неудивительно, что на
XX съезде вопросы создания вычислительной техники и автоматизации производства уже были удостоены внимания. Еще большее внимание было уделено и вычислительной технике и полупроводникам на внеочередном XXI съезде КПСС (27.01—5.02.59 г.) при утверждении контрольных цифр развития народного хозяйства на «семилетку» 1959–1965 годов, сверстанной взамен оказавшейся нереальной 6-й пятилетки. На этом съезде, на котором А.И. Шокин присутствовал с гостевым билетом, говорилось о возрастании роли радиоэлектроники, особенно в связи с появлением полупроводниковых приборов. В принятом семилетнем плане было намечено значительно расширить действующие и построить новые предприятия полупроводниковой промышленности. Именно в 1959 году были основаны Александровский, Брянский, Воронежский заводы полупроводниковых приборов. В октябре 1959 года Совмин СССР принял постановление «О мерах по увеличению производства, расширению ассортимента и улучшению качества товаров культурно-бытового назначения и хозяйственного обихода». Постановление предусматривало среди прочего увеличение выпуска радиоприемников, радиол, телевизоров и магнитофонов с применением печатных схем и полупроводников.
Вторая половина пятидесятых годов ознаменовалась рядом событий, подведших некий итог послевоенным усилиям советской оборонной промышленности. Для судьбы А.И. Шокина, принимавшего в них активное участие, они во многом тоже оказались и итоговыми, и определяющими.
Сегодня просто непостижимо, как наряду с огромными усилиями по развитию военной электроники за первые десять послевоенных лет была успешно выполнена программа по развитию телевидения и другой бытовой радиотехники, и это было выполнено только благодаря развитию радислокации. С первых дней своего существования НИИ-108 институт был тесно связан с Советом по радиолокации. Поскольку по радиолокационной тематике готовых специалистов в стране можно было найти только несколько человек, привлекали кадры всех радиотехнических специальностей, и в частности, эвакуированных инженеров из ленинградского НИИ-9 во главе с А.А. Селезневым, занимавшихся телевизионной тематикой. Они составили коллектив первой разрабатывающей лаборатории, № 16, и одним из главных направлений работы института, таким образом, стала телевизионная тематика. С окончанием войны в стране было принято решение вернуться к быстрому развитию телевидения, причем отнюдь не только в военно-технических интересах. Помимо чистой диверсификации промышленности и экономических соображений расширения товарооборота при переходе на мирный путь развития, страна нуждалась в сильном пропагандистском оружии, каковым являлось телевидение.
Задача по восстановлению Московского телевизионного центра (МТЦ) была поставлена в начале лета 1945 г. на совещании у первого заместителя наркома электропромышленности И.Г. Зубовича, на котором от ВНИИ-108 присутствовали А.И. Берг и А.А. Селезнев. Предлагалось использовать не только технический задел наших разработчиков, но и потенциал немецких специалистов в области телевидения. Разработку конкретных предложений И.Г. Зубович считал особо важной задачей и выделил на это не более 1,5 месяца .
Была сформирована группа специалистов во главе с А.А. Селезневым для отправки в Германию. Они должны были изучить состояние телевизионной промышленности и оценить ее возможности для быстрого развития телевизионного вещания в СССР, ознакомиться с оборудованием Берлинского радиодома и телевизионного центра «Германское имперское радиовещание», телевизионным институтом «Бош-Фернзее» (г. Смржовка, Чехословакия), а также изучить научную и промышленную базу ряда высших учебных заведений Советской зоны оккупации. На основе предложений группы А.А. Селезнева 12 октября 1945 г. вышло Постановление СНК СССР № 2611-709с «О мероприятиях по восстановлению Московского телевизионного центра». Вот его основные пункты:
«…п. 1 обязал комитет по радиофикации и радиовещанию при Совнаркоме СССР восстановить Московский телевизионный центр и организовать телевизионное вещание в Москве с четкостью изображения 343 строки с декабря 1945 г., с четкостью изображения 625 строк с 4-го квартала 1946 г.
п. 2 поручил НКСвязи, Наркомэлектропрому и комитету по радиофикации и радиовещанию при СНК СССР к 30 октября 1945 г. предоставить в Совнарком СССР предложения по восстановлению трофейного телецентра.
п. 7 в целях проведения научно-исследовательских, проектных и конструкторских работ по гражданскому и военному применению телевидения, обязать Наркомэлектропром организовать в 1945 г. в г. Москве Всесоюзный научно-исследовательский институт телевизионной техники (ВНИИТ) с опытным заводом. Совнарком СССР считает первоочередными задачами ВНИИТа:
а) разработку передающей и приемной телевизионной аппаратуры для передачи и приема изображения четкости в 625 строк,
б) разработку новой усовершенствованной системы телевидения с более высокой четкостью изображения,
в) разработку приемной аппаратуры для демонстрации телевизионных программ на больших экранах,
г) проведение НИР по передаче телевизионных программ по ретрансляционным линиям,
д) проведение НИР по цветному и стереоскопическому телевидению,
е) проведение работ, связанных с использованием телевизионной техники для специальных целей».
Во исполнение указанного постановления СНК СССР в НКЭП был издан приказ К-499с от 17 октября 1945 г., в котором в частности было записано:
«…п. 1а) в двухнедельный срок представить предложения об организации в г. Москве в системе 2-го ГУ Всесоюзного научно-исследовательского института телевизионной техники (ВНИИТ) с опытным заводом, с включением в состав его работников телевизионной группы НИИ-108 <…>».
В следующих пунктах было предписано:
«а) разработать следующие образцы телевизионных приемников с четкостью изображения 625 строк:
– Т-1 настольного телевизионного приемника с 7-дюймовой трубкой без широковещательных диапазонов – в марте 1946 г.,
– Т-2 настольного телевизионного приемника с 9-дюймовой трубкой с широковещательными диапазонами – в марте 1946 г.,
– Т-3 консольного телевизионного приемника с 12-дюймовой трубкой с широковещательными диапазонами – в июне 1946 г.,
– Опытный телевизионный трансузел и образцы абонентских телевизионных приемников в октябре 1945 г.
б) провести проверку, ремонт и настройку имеющихся в Москве телевизионных приемников, доукомплектовать приемники 17ТН-1 кинескопами до ноября 1945 г.
в) закончить работы по переводу радиотехнических устройств Московского телевизионного центра на новый стандарт (625 строк) в 4-м квартале 1946 г.
Директорам заводов № 528 и № 616 организовать производство телевизионных приемников «Т-1» и «Т-2» по 100 штук каждого типа в 3-м квартале 1946 г., а также первой партии телевизионного приемника тип «Т-3» количеством 50 штук в 4-м квартале 1946 г.
Пункт 4 постановления обязал Наркомавиапром организовать на заводе № 289в г. Ленинграде производство телевизионных приемников «Т-2» и обеспечить выпуск первой партии приемников в количестве 50 штук в 3-м квартале 1946 г., и 500 приемников этого же типа в 4-м квартале 1946 г.».
На основании этого постановления СНК СССР было подготовлено обращение в СВАГ об организации телевизионного производства в Германии, как филиала ВНИИТ, и 12 февраля 1946 г. в Берлине вышло секретное постановление Военного совета ГСОВГ № 022 об организации филиала Центрального Московского телевизионного института в Германии, в котором было записано:
«В целях изучения и использования опыта немецких специалистов в области разработок, конструирования и производства телевизионной аппаратуры Военный совет постановляет:
1. Создать при СВАГ филиал Центрального Московского телевизионного института НКЭП СССР, подчинив его Управлению научно-технических работ СВАГ.
2. Назначить уполномоченного НКЭП по филиалу телевизионного института НКЭП СССР полковника Васильева уполномоченным СВАГ на данном предприятии.
3. Дислоцировать филиал телевизионного института в г. Арнштадт федеральная земля Тюрингия».
Далее в постановлении пунктами 4, 5, 7, 10, 11 предусматривалось обеспечение филиала телевизионного института производственными площадями, жильем, автотранспортом, охраной, шифрованной связью с НКЭП, а также финансовое обеспечение, перевозку немецких специалистов из Чехословакии в Германию, питание и авиасвязь с Москвой. Подписали это постановление:
«Главноначальствующий СВАГ – Главнокомандующий ГСОВГ,
Маршал Советского Союза Жуков, Член Военного совета ГСОВГ, генерал-лейтенант Телегин».
В основу разработок комплектов аппаратуры для вещания и приема передач были сразу заложены прогрессивные стандарты, обеспечившие высокое качество телевизионного сигнала: разложения кадра в 625 строк (наибольшее в мире) и частотной модуляции в канале звукового сопровождения. В соответствии с Постановлением СНК от 15.03.46 г. был воссоздан ленинградский ВНИИ телевидения (ВНИИТ), и на новый стандарт Московский ТЦ был переведен уже в 1948 году, а Ленинградский – в 1951-м. По типовым проектам, разработанным во ВНИИТе, в последующие годы были построены ТЦ в других городах СССР, в некоторых странах Восточной Европы и Китае.
На показе техники в Кубинке. Слева направо: 4-й – Р.П. Покровский, 6-й – С.С. Бирюзов, 8-й – А.И. Шокин, 12-й – В.Д. Калмыков, 15-й – Г.К. Жуков, 21-й – А.А. Расплетин (?), 22-й – Н.А. Пилюгин, 23-й – С.М. Владимирский. 1955 г.
К моменту создания МРТП в стране работали три телевизионных центра с общим объемом программ 3300 часов, к концу 1955 года их действовало девять (5600 часов в год), в 1956 году – девятнадцать (11 000 часов в год), а в 1957 году в СССР действовали 24 телевизионных центра. Для обмена программами между телецентрами и решения других связных задач в 1958 году была разработана 1920-канальная система передачи по коаксиальному кабелю. Велись разработки радиорелейных линий связи. За 1947–1954 годы выпуск радиовещательных и телевизионных приемников увеличился более чем в 7 раз.
Для осуществления программы развития телевидения требовались свои специфические электронные приборы, среди которых главное место принадлежало передающим и приемным телевизионным трубкам. Разработки передающих трубок велись в вакуумном отделе ВНИИТ из четырех лабораторий и опытного цеха. В 1948 году отдел возглавил Г. С. Вильдгрубе, и с этого момента дальнейшее развитие данного направления техники в нашей стране неразрывно связано с его именем.
До последнего времени ТВ-вещание из всех студий страны и передвижных ТВ-станций велось исключительно на передающих трубках отечественного производства. Вплоть до середины 50-х годов на телецентрах страны находились в эксплуатации телевизионные камеры и кинокамеры, разработанные на основе иконоскопа ЛИ-1. Затем на смену иконоскопам пришли более совершенные по принципу действия супериконоскопы. первым из которых стал малогабаритный ЛИ-З, разработанный в
1948–1950 годах под руководством Б.В. Круссера. За супериконоскопами последовали суперортиконы, отличающиеся большей чувствительностью и отсутствием паразитного «черного пятна». Их разработка была начата еще в 1945 году, но из-за огромного количества конструктивно-технологических проблем растянулась на долгие годы. Никак не удавалось отработать узел двусторонней мишени, определяющей все характеристики суперортиконов. Надо было научиться делать стеклянные пленки толщиной не более 5 мкм и металлические сетки с сотнями тысяч и миллионами отверстий диаметром 15 мкм. Наконец был создан удачный суперортикон ЛИ-17 (руководитель – Е.М. Пономарева). За счет применения нескольких конструктивно-технологических новшеств его чувствительность по сравнению с предыдущими вариантами выросла в 5 раз.
Испытания на Московском телецентре в 1952 году, и в первую очередь на передвижных телевизионных станциях, подтвердили высокие технические и эксплуатационные качества новой трубки. В 1955 году началось ее серийное производство, и на долгие годы ЛИ-17 стал основой для передвижных станций и многих других видов телевизионной аппаратуры самого разного назначения.
В 1948 году началась разработка еще более перспективных малогабаритных (диаметр 25 мм, длина 150 мм) передающих трубок для различной передвижной аппаратуры – видиконов. Максимальной их простоте в настройке и в эксплуатации было отдано предпочтение даже перед такими параметрами, как разрешающая способность и чувствительность. Освоение серийного производства видиконов позволило приступить в середине 50-х годов к созданию нового массового класса телеаппаратуры – промышленных телевизионных установок (ПТУ).
Что касается приемных телевизионных трубок – кинескопов, то послевоенным первенцем стал разработанный в 1947 году кинескоп с диаметром экрана 18 см. В следующем году его начал серийно выпускать Московский электроламповый завод. Именно эти трубки использовались в первых послевоенных моделях отечественных телевизоров «Москва-1», «Ленинград-1» и знаменитом КВН-49. Для обеспечения выпуска ставшей сразу популярной домашней техники массовое производство этого кинескопа и его модификаций было организовано и на других новых электровакуумных заводах.
Трубки с диаметром экрана 18 см не могли долго удовлетворять потребителей телевизоров. Чтобы разглядеть картинку, к телевизору требовалось купить еще и линзу: огромную, полую, наполненную дистиллированной водой стекляшку. Необходимо было увеличение размеров экрана самой трубки, и в течение 1948—52 годов были разработаны и освоены в массовом производстве трубки с диаметрами колб 31 и 40 см. Однако, при простом увеличении размеров колбы непомерно возрастал объем, занимаемый кинескопами в телевизорах. Чтобы ящик телевизора не разрастался сверх меры, дальнейшее развитие кинескопов пошло по двум направлениям.
Во-первых, колбы стали делать с прямоугольным, а не круглым экраном. Первые такие трубки с металлическим конусом оболочки были разработаны в 1953 году и выпускались потом длительное время. И все последующие кинескопы разрабатывались только с прямоугольным экраном, но с более дешевой цельностеклянной оболочкой.
Во-вторых, трубки стали делать короче за счет увеличения отклонения электронного пучка. Если у первых трубок, созданных в 1948–1952 годах, угол отклонения был 55°, то в 1954–1955 годах – 70°, а в 1958–1963 годах – 110°. Совершенствование кинескопов шло также по линии улучшения электрических и светотехнических характеристик.
Весной 1955 года в ранге помощника первого зампреда Совмина А.И. поехал в Англию, Голландию и Францию. Наряду с другими заданиями командировки были и вопросы телевидения. Поездка была интересной, с посещением нескольких телецентров. Об этой поездке осталась память: фотокарточка двадцатилетней дикторши марсельского телецентра с пожеланием для А.И. когда-нибудь выступить в ее программе. В Англии А.И. взаимодействовал с нашим послом в Лондоне Яковом Александровичем Маликом. Это знакомство оказалось очень приятным, и было подкреплено поздней осенью пятьдесят шестого в Сочи, где они вновь встретились во время отпуска. Взаимная симпатия, хотя и не перешедшая в дружбу домами, сохранялась всегда и проявлялась во взаимном обмене поздравлениями с праздниками, общением на приемах и т. д.
На очереди стоял переход к цветному телевидению. В «Директивах ХХ съезда КПСС по шестому пятилетнему плану на 1956–1960 годы» так и было записано: «…приступить к внедрению цветного телевидения».
Но скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. За рубежом на решение принципиальных проблем, среди которых самой трудной была проблема синтеза цветного изображения, потребовалось целых двадцать лет усилий ученых и инженеров многих стран. Наилучшим ее решением для массового выпуска недорогих, устойчиво работающих телевизоров с высоким качеством изображения, оказалось применение масочной приемной телевизионной трубки. Она была способна воспроизводить почти все цвета, встречающиеся в природе, включая обычное черно-белое изображение.
Мало кому известно, что экспериментальные передачи цветного телевидения начались в Москве еще в 1956 году. Один из телевизоров, еще очень несовершенный, с вращающимся внутри диском был установлен на опытную эксплуатацию в квартире А.И., и один или два раза в неделю по нему можно было посмотреть какой-либо цветной фильм. Картинка часто сбивалась, и уже к моменту начала опытной эксплуатации было известно, что этот путь тупиковый.
Через неделю после окончания ХХ съезда КПСС, 2 марта 1956 года, спустя двадцать с лишним лет, А.И. вновь отправился в Америку для участия в работе программы «Демонстрация Соединенными Штатами цветного телевидения», проходившей в Нью-Йорке с 5 по 18 марта. Вылет из Москвы должен был быть поздним вечером, а днем малолетний тогда автор этих строк пришел домой с гуляния на Патриарших прудах со сломанной в локте рукой. Бедному отцу пришлось самому наложить шину из школьной линейки и вместе с матерью везти меня в поликлинику. Сломаны были со смещением обе кости: лучевая и локтевая. Тяжелый был вечер.
Прогресс техники за двадцать с лишним лет, прошедших с первого визита в Америку, позволил на этот раз пересечь океан на самолете. Четырехмоторный поршневой авиалайнер компании Air France, вылетевший 6 марта рейсом Париж – Мехико, находился над водой четырнадцать часов. Первая часть демонстрационной программы (по 9 марта) была организована совместными усилиями Национального комитета по телевизионным системам (NTSC) и Ассоциации производителей радио-, электронных и телевизионных изделий. Обсуждались очень важные вопросы – определение и утверждение практической системы цветного телевидения, которая была бы совместима с существующей монохромной системой и могла действовать внутри монохромных каналов. Техническое задание на нее было сформулировано в 1954 году. Вторая часть программы проходила 12 марта и состояла из демонстрации практических достижений в цветном телевидении Американской радиокорпорации (RCA). Официальная часть завершилась 13 марта заседанием в режиме «вопросов и ответов» со стороны NTSC, проведенным при содействии Государственного департамента США в штаб-квартире Организации Объединенных Наций. Далее, в период с 13 до 18 марта, был организован показ достижений других заинтересованных американских компаний. Делегаты, пожелавшие с ними познакомиться, могли по своему выбору посетить частным образом компании, включенные в программу.
Знакомство с достижениями американцев в области цветного телевидения, естественно, не исчерпывалось посещениями конференций, хотя и это было полезно. Однако до создания аналогичной техники в СССР было еще очень далеко. Технологические трудности изготовления масочного цветного кинескопа были огромны. На экран надо нанести около 2 миллионов участков красного, зеленого и синего люминофоров. Три электронных луча, должны одновременно пробегать каждый только по участкам только своего люминофора, перепрыгивая через чужие участки, для чего и требуется маска. Поэтому каждый участок строго определенных размеров должен быть расположен точно в отведенном ему месте, а их чередование должно идти в строгой последовательности. Первый в нашей стране трехпушечный масочный кинескоп с круглым экраном диаметром 53 см, металло-стеклянной оболочкой и углом отклонения 70° появился только в 1959 году. Эти кинескопы могли изготавливаться только небольшими партиями в опытном производстве и использовались для экспериментальных работ по разработке телевизионных приемников. Модели, пригодные для серийного производства, а главное, технология и промышленное оборудование для их массового выпуска, появились только к середине 60-х годов после выделения электронной промышленности в самостоятельную отрасль.
Несколько забегая вперед, заметим, что, когда решался вопрос о выборе системы кодирования цветного телевизионного сигнала, А.И. Шокин, как специалист, отстаивал целесообразность принятия у нас в качестве стандарта западногерманской системы PAL, – модификации американской системы NTSC. Однако тогда Хрущев проводил политику сближения с Францией в пику «германским реваншистам», и по чисто политическим соображениям было заключено межправительственное соглашение о разработке советско-французской системы SECAM с заведомо несколько худшими параметрами цветопередачи.
Посмотреть в США было на что. Развитие радиоэлектронной промышленности шло здесь быстрыми темпами: 230 % в 1954 году по отношению к 1947 году, при том, что общее число рабочих оставалось более или менее постоянным, колеблясь в пределах 500 тысяч. Хотя выпуск радиовещательных приемников в 1954 году сократился по сравнению с 1948 годом почти на 40 %, но за это же время выпуск телевизоров возрос в 7 раз. Наряду с крупными фирмами радиопромышленность США составляло значительное количество средних и мелких фирм, с небольшим количеством рабочих и специализированных на производстве одного сорта деталей, что позволяло им выпускать изделия высокого качества и небольшой стоимости.
Предприятия крупных фирм, выпускающие радиоэлектронную аппаратуру, по существу, были только сборочными, монтирующими аппаратуру из деталей, получаемых от других фирм. Значительную роль в росте радиопромышленности США играли правительственные заказы для нужд вооруженных сил, гражданской авиации и др. В 1954 году эти заказы составили 3,5 млрд долл. при общей стоимости всего проданного электронного оборудования (включая взаимные поставки между фирмами) в 7,6 млрд долл.
Во время поездки в Америке было закуплено много образцов, в основном новейшей бытовой радиоаппаратуры. Довезти этот груз самолетом было невозможно и технически и финансово, поэтому на обратном пути А.И. Шокину пришлось пересекать Атлантику вновь на судне. 21 марта он отплыл на самом большом в мире лайнере RMS Queen Elizabeth из Нью-Йорка в Шербур. В списке пассажиров помимо Mr. Alexander Chokine (так во французской транскрипции выглядела его фамилия в загранпаспорте, что приводило к искажениям ее звучания на английском) был еще только один русский Mr. Anatoli V Zorin. На борту парохода А.И. написал письмо: «Cunard Line RMS «Queen Elizabeth»
25/III-56 г. 21.00 Здравствуй дорогая Симушка!
(Наверное прочла заголовок и подумала: «Какой он ласковый в письмах, а вслух так не говорит!!Верно?»)
Пишу письмо на борту парохода «Королева Елизавета». Завтра – в 12 ч. по парижскому времени (2 ч. дня в Москве) должны прибыть в порт Шербург. Из порта – специальным поездом в Париж.
Пароход очень большой и комфортабельный. Он по тоннажу в 4 раза больше, чем «Россия». Описывать его заняло бы слишком много места. Посылаю для Шурика картинку парохода «Королева Мэри». Он по величине и по внешнему виду похож на наш корабль, только у нашего 2 трубы. Еду в I классе со всей «знатью». Многое для нас здесь необычно и странно. Ресторан, кинотеатр, бассейн, зимний сад, курительные комнаты, главный зал отдыха – все поражает богатой отделкой, своими размерами и высотой. На пароходе едет небольшой оркестр, органист которого дает концерты и играет для танцев каждый день. Кино на пароходе широкоэкранное, показывают 2 раза в день. Устраиваются различные игры и т. д. и т. п. Пожалуйста, не завидуй – я почти ничего не видел и тем более ни в чем не принимал участия. Дело в том, что первые 3 дня была сильная качка и у меня очень болела голова, так что пришлось лечь. Все остальное время стараюсь проводить на открытой палубе, т. к. очень легко дышится на морском воздухе. В нашей каюте имеется камин, воздух, по нашему желанию, может подаваться любой температуры, имеем отдельную ванную с горячей и холодной водой, душ, богатые кровати, мягкую мебель, зеркала и т. д. В Америке я порядком устал, так что на пароходе отдохну.
Никак не могу привыкнуть к пище. Обилие всего – фруктов, овощей, соков, сладостей, мяса, птицы, рыбы и т. д., но как мне хочется наших щей, гречневой каши и хорошо изжаренного мяса. Это правда, а не для красного словца. Вот уж правда: на вкус товарищей нет. С нетерпением жду возвращения в Москву. Так хочется вас всех видеть. Получил телеграмму от Аткарского в Нью-Йорке. Когда прочел первые два слова о Шурике, страшно испугался, подумал что-то плохое, но потом дочитал фразу и успокоился. Из Парижа числа 1-2-го поедем в Лондон, а затем в Амстердам. В Москве ожидаю быть между 12–15 апреля.
В Нью-Йорке нас застал сильный ураган. Здесь шел снег и дул сильный ветер. Движение в городе по улицам и шоссе остановилось, дети не ходили в школу, многие предприятия не работали. 160 человек погибло от холода. Удивительно, такая сильная технически страна, как Америка, буквально становится беспомощной от обильно выпавшего снега.
За две недели нам (во всяком случае мне) в Америке очень надоело, и мы с радостью ее покинули. Обстановка там для нас напряженная, так и ждали какой-нибудь гадости. Правда, при нас все обошлось как будто тихо.
Как-то вы там в Москве? Я старался о вас не думать, т. к. всякое воспоминание вызывает у меня чувство беспокойства. Но одно дело стараться не думать, а другое – не думать. Нет да нет, а мысли все там, в Москве, возле вас. Как мой Шурик? Как его рука? Он, наверное, уже забыл обо мне. А вот Иринка, я уверен, скучает, хотя своих чувств вслух и не выражает. Ты, конечно, наконец-то «освободилась» и живешь по рецепту Лиды «в свое удовольствие». Я рад этому – надо же тебе отдохнуть от непрерывного «надзора» и «опеки» мужа. Передавай привет всем.
Крепко вас целую и обнимаю. Ваш – Ш.
Снег в Нью-Йорке. 1956 г.
P.S. Письмо должны привезти в Москву товарищи, которые возвращаются из США прямо в Москву. Еще раз крепко целую».
В Европе командировка была продолжена посещением ряда фирм во Франции и Голландии, и в Москву А.И. возвратился только в середине апреля, а багаж его продолжал путешествие самостоятельно и прибыл еще недели на две-три позже.
Поездка лишний раз подтвердила, что скорость прогресса в электронике с каждым годом нарастала. Еще полным ходом шло совершенствование электровакуумных приборов, но среди закупленных в командировке А.И. образцов техники был средневолновый карманный транзисторный радиоприемник фирмы «Zenith».
Такой же он купил и для себя. Сегодня уже мало кто может понять потрясение случайных встречных, услышавших вдруг голос радио где-нибудь за городом, в лесу или в поле. Тогда, в представлении обывателей, это было абсолютным чудом, так как самого радиоприемника они не видели. Быть таким маленьким, что его не видно, и в то же время таким громким – нет, это было совершенно невозможно!
После возвращения А.И. из США решили создать собственными силами маленький транзисторный радиоприемник, пригодный для производства. МРТП, как мы видели, уже располагало возможностями для ее решения, и где-то через год отечественный образец транзисторного приемника появился на свет. На нем было написано «Фестиваль» в честь проходившего в Москве летом 1957 года Всемирного фестиваля молодежи и студентов. Такой же по размеру, как американский прототип, но с несколько измененным дизайном – в виде книги с открывающейся крышкой-обложкой – «Фестиваль» имел к тому же питание от солнечных батарей, как раз размещенных в этой крышке. Идея придать приемнику вид книги принадлежала самому А.И., который настолько благоговел перед этим воплощенным Знанием, что иногда доходило до курьезов. Заказав через десять лет большой набор слесарных и столярных инструментов, он тоже попросил придать его ящику вид книжки. Оказалось это крайне непрактичным, поскольку ящик не мог стоять на своем округлом боку.
В одно время с «Фестивалем» создавался и первый полупроводниковый телевизор «Спутник», в котором кроме электронно-лучевой трубки не было ни одной вакуумной лампы. При ежедневной пятичасовой работе он потреблял электроэнергии, по крайней мере, в 20 раз меньше, чем обычный ламповый телевизор!
Хрущев в своей внешней политике опирался не только на демонстрацию мускулов, но и на рекламу успехов социалистической экономики и советского образа жизни в «мирном соревновании» с капиталистическим Западом. Одним из первых и самых ярких эпизодов в этой кампании стала Всемирная выставка в Брюсселе Expo-58. Наряду с космосом, представленным моделями первого и второго искусственных спутников Земли, в советском павильоне было решено продемонстрировать как никогда много радиоэлектронной аппаратуры для связи, телевидения, навигации и пр., тем более что уже было что показать: электронная аппаратура в виде радиоприемников и телевизоров вошла в жизнь и быт многих советских людей. Для формирования концепции раздела, отбора экспонатов, стендистов и т. д. из предложений предприятий была создана комиссия под председательством министра В.Д. Калмыкова с заместителем председателя А.И. Шокиным.
А.И. Шокину было поручено руководить на выставке разделом радиоэлектроники. 30 марта 1958 года А.И. вылетел в столицу Бельгии для подготовки экспозиции в советском павильоне. Среди экспонатов были студийная аппаратура телецентров на основе суперортиконов ЛИ-201, транзисторные приемник «Фестиваль» и телевизор «Спутник», и еще множество других образцов советской радиоэлектроники. «Спутник» получил высшую награду выставки – «Гран-при». Этой же наградой было отмечено высокое качество представленных на выставке промышленных образцов советских фотоэлектронных приборов, представленных ОКБ электровакуумных приборов. Во время демонстрационной работы телевизионной студии к передающей камере КТ-27, представленной ВНИИ телевидения, подошел В.К. Зворыкин. Он попросил открыть дверцу камеры и долго рассматривал трубку (ЛИ-201). Убедившись, что это советский, а не американский прибор, он не мог скрыть своего удивления и восхищения.
На Всемирной выставке в Брюсселе Expo-58
Работа в Брюсселе добавила Шокину много опыта в выставочном деле. А сколько впечатлений он получил от экспозиций ведущих стран мира, от их дизайна (тогда в русском языке даже слова такого не было), от суперсовременной архитектуры павильонов, непривычной для глаз соотечественников, и многими из них по этой причине не воспринимаемой.
Впрочем, впечатления от выставки в Брюсселе оказали воздействие и на более высокопоставленные лица. Советская экспозиция оказалась столь внушительна, что было просто необходимо показать ее и у себя в стране. В конце мая того же года правительство приняло решение о преобразовании Всесоюзной сельскохозяйственной выставки (только недавно, в 1954 году, вновь открывшейся после реконструкции) в Выставку достижений народного хозяйства. В павильонах, «украшательская» архитектура которых полностью соответствовала размещенной внутри экспозиции соответствующей сельскохозяйственной территории или отрасли, теперь предстояло показывать достижения отраслей промышленности. И начали с оборудования павильона «Радиоэлектроника». Он стал едва ли не первым послевоенным зданием в Москве архитектуры «стекла и бетона», которая была призвана подчеркивать новизну и устремленность в будущее демонстрируемой отрасли. Здание после перестройки очень резко выделялось своим обликом на фоне всего, что было тогда на ВСХВ – тогда еще не было построенных позже огромных стеклянных павильонов, и контраст был слишком велик, – так что такое решение было хотя и смелым, но не бесспорным.
Реконструкция павильона под «Радиоэлектронику» велась быстро и к концу 1958 года была закончена. Началось размещение экспозиции, в которой было представлено все лучшее из созданных в стране электронных компонентов и аппаратуры (конечно, с учетом ограничений по соображениям секретности). В числе экспонатов была, например, действующая модель современного аэропорта с системой управления воздушным движением и инструментальной посадкой самолетов. Эта модель создавалась под непосредственным руководством А.И. (как уже упоминалось, за создание системы слепой посадки он получил Сталинскую премию) и потребовала от него нервов и усилий едва ли не столько же, сколько строительство настоящего аэропорта.
В конце весны или в начале лета 1959 года, недели за две-четыре до официальной церемонии открытия ВДНХ, павильон «Радиоэлектроника» посетил Н.С. Хрущев. Приезд руководства был вызван еще и тем, что часть экспонатов должна была отправиться в ближайшее время за океан на Национальную советскую выставку в США.
Н.С. Хрущев, В.Д. Калмыков и А.И. Шокин перед входом в павильон «Радиоэлектроника». 1959 г.
Осмотр экспозиции в павильоне «Радиоэлектроника» (ВДНХ). Слева направо: Ф.Р. Козлов, (?), Н.С. Хрущев, В.Д. Калмыков, А.И. Шокин
Как рассказывал А.И., имелась достаточно мощная группировка, намеревавшаяся использовать визит Хрущева на выставку для дискредитации в его глазах руководства радиоэлектроники. И начаться этот разгром должен был уже перед входом в павильон, архитектура которого, по замыслам недоброжелателей, была наглядным основанием для обвинения в «западничестве». Как можно было при соответствующей подготовке использовать в подобных целях малограмотность, самоуверенность и вспыльчивость Хрущева, хорошо известно по результатам его посещения выставки художников в Манеже. И провести показ экспозиции высоким гостям В.Д. Калмыков поручил Шокину.
Кортеж машин подъехал, вышел Хрущев, окинул павильон взглядом. Все напряглись, ожидая слов реакции и готовясь к их развитию и комментированию, но в этом месте никаких слов не последовало, хотя Никита Сергеевич прибыл не в лучшем настроении. Войдя в здание, он начал осмотр, выслушивая пояснения. Лицо его все больше мрачнело, и наконец у того самого макета аэропорта он разразился потоком слов, смысл которых сводился к «раскрытию секретов». Макет был запрещен к открытому показу.
Дальше – больше. Хрущев все чаще стал прерывать пояснения А.И. Шокина, но того было трудно сбить с мысли, да и знаний предмета, чтобы возразить по существу, у него вполне хватало. Следующая буря разразилась у стенда, на котором демонстрировался эхолот для поиска косяков рыбы промысловыми судами. По мнению гостя, это раскрывало секреты работы гидроакустических станций, предназначенных для поиска подводных лодок.
А когда дошли до счетно-решающего устройства, работа которого демонстрировалась на макете с выводом в атаку на цель торпедного катера (как в современных игровых автоматах для детей и как в довоенной ТОС), Никита Сергеевич обвинил руководство ГКРЭ в пособничестве шпионам. В гневе он кричал о том, что они распустились, забыли о бдительности и что при Сталине их бы за такие дела немедленно посадили и расстреляли, но что он – Хрущев – напомнит им, как надо соблюдать государственные интересы.
Несмотря на эти неприятные минуты, показ в целом прошел неплохо, и разгрома не случилось.
Такой результат был во многом заслугой А.И. Шокина, спасшего ситуацию своим талантом рассказчика, видимой увлеченностью делом и глубоким его знанием, мгновенной реакцией и тактом. Злополучные экспонаты убрали, хотя они никаких секретов, конечно, не раскрывали, и без них рассказ о достижениях радиоэлектроники и ее внедрении в жизнь страны заметно сузился и потерял наглядность.
Открытие ВДНХ прошло 19 июня 1959 года, а А.И. в этот день вылетел в Лондон и оттуда дальше, в Нью-Йорк, для работы на Национальной выставке СССР в США. Ее проведению тоже придавалось большое значение в рамках перехода к политике «мирного сосуществования» (одновременно в Москве прошла Национальная выставка США). Во время подготовки экспозиции имел место эпизод, когда профсоюз американцев, участвовавших в работе, объявил забастовку. Руководители выставки, в т. ч. А.И. Шокин, переживая за сроки, попытались организовать размещение экспонатов по залам силами наших специалистов, но не тут-то было: профсоюзные боссы сразу заявили им протест, обвинив в штрейкбрехерстве и пригрозив подачей в суд. Пришлось подчиниться и ждать, пока будет разрешен трудовой спор. Правда, для Шокина этот случай не был первым знакомством с практикой классовой борьбы на Западе: были у него в памяти нервные часы во Франции, когда там проходила всеобщая забастовка железнодорожников, нужно было ехать из Парижа в Марсель, а расплата за задержку и перерасход валюты грозила быть весьма суровой. Выставка открылась в срок и прошла успешно. Посетил ее, как это полагается, и президент США Д. Эйзенхауэр. В разделе радиоэлектроники была богато представлена бытовая аппаратура, в том числе улучшенный полупроводниковый телевизор «Спутник-2» и стереорадиола. Президент и его свита расположились перед ней на стульях, чтобы послушать звучание. Была поставлена пластинка с записью популярной тогда у нас песни «Ивушка» в исполнении русского хора. Как рассказывал Александр Иванович, все вместе: мелодия, исполнение и качество стереозвучания настолько понравились Эйзенхауэру, что он попросил повтора. Запись проиграли еще раз, а пластинку тут же подарили. Кстати, в появлении стереограмзаписи на пластинках со скоростью 33 оборота в минуту тоже есть вклад А.И., в том числе его визита в США 1956 года. Тогда среди привезенных образцов была и демонстрационная пластинка с полноразмерным, как это тогда называлось, звучанием.
Национальная выставка СССР в США. 1959 г.
Ударным экспонатом был и макет аэропорта, вызвавший в Москве гнев Хрущева и сгоряча запрещенный им к показу гражданам своей страны, но все же приехавший для показа гражданам США. Был здесь и макет в натуральную величину запущенного в мае 1958 года третьего искусственного спутника Земли, имевшего питание от солнечных батарей. Впервые в нашей стране они были созданы для питания портативных радиоприемников «Фестиваль», «Кристалл», «Солнечный» и вот, выдержав испытание в бытовой аппаратуре на земле, отправились в космос. Делясь впечатлениями от выставки, А.И. рассказывал, что американцы нашими многочисленными спутниками старались не восхищаться и называли их «стиральными машинами» (наверное, от обиды и зависти).
В США А.И. Шокин пробыл около месяца. Вспоминая свои заграничные поездки того времени, А.И. рассказывал, как американцы устанавливали за ними слежку. Сопровождавшие везде А.И. и его коллег двое агентов не очень старались скрыть свои цели. У советских граждан установились с ними почти доверительные отношения, и когда хотелось, например, пойти в кино, своих сопровождающих они честно предупреждали об этом, предлагая воспользоваться таким моментом и передохнуть. Те в ответ улыбались, но молчали. На выставку приходило много бывших сограждан, и Александр Иванович резко делил их на две категории: эмигранты первой волны (в результате революции), которые были, по его мнению, настоящие патриоты, искренне радовавшиеся успехам своей родины, и молодые, из перемещенных лиц, оказавшиеся здесь в результате войны. Последних он характеризовал как злобствующих антисоветчиков.
Через океан делегация летела на новейшем английском реактивном самолете «Комета-4» и едва не погибла вместе с другими пассажирами.
Полет проходил прекрасно, по сравнению с ТУ-104 казалось, что двигатели «Роллс-Ройс» совсем не производят шума. И вот при посадке вдруг раздался удар, за ним последовали новые, самолет задрожал, загремел, а потом наступила полная неподвижность и тишина, через несколько томительных минут прервавшаяся завыванием сирен. А.И. Шокин выглянул в окно: у самолета были обрублены крылья, вокруг съехались пожарные, стоявшие с направленными на самолет брандспойтами, и машины «скорой помощи». Пожарные и полицейские ворвались в самолет и начали буквально вышвыривать пассажиров из самолета. Из вышедших на другой день газет стало известно, что при заходе на посадку слишком низко летевший самолет пролетел между столбами ограды аэродрома, которые и обрубили крылья. Чуть левее или правее – и вряд ли бы кто остался жив, а так все обошлось.
В 1959 году А.И. Шокину исполнилось полвека. К этой дате, отмеченной, насколько я помню, очень незаметно, он подошел с достойным жизненным результатом. Росли дочь, уже учившаяся в институте, и сын-пятиклассник. Хороший дом, хорошая жена… Поздравительные телеграммы от предприятий, адреса – тоже от предприятий и членов коллегии Госкомитета, письма от друзей и старых соратников по Комитету радиолокации: Берга, Щукина, Кугушева. В том году он был награжден орденом Трудового Красного Знамени. По тем временам для гражданского человека коллекция его наград была довольно большой и уже включала орден Ленина, два ордена Красной Звезды, две Сталинские премии, медали «За оборону Москвы», «За доблестный труд в Великой Отечественной войне» и «В память 800-летия Москвы». Интерес к дальнейшему получению орденов и медалей А.И. Шокин почти утратил.
Среди подарков был миниатюрный макет электронно-лучевой трубки. Ее экран служил увеличительной системой, через которую на просвет можно было прочитать поздравительный адрес, нанесенный фотолитографией на торец электронной пушки буквами высотой в один микрон.
Пожалуй, одним из самых приятных подарков стала врученная коллегами золотая медаль Брюссельской выставки со следующей надписью на дипломе:
«А.И. ШОКИНУ
ПЕРВОМУ ЗАМЕСТИТЕЛЮ ПРЕДСЕДАТЕЛЯ ГОСУДАРСТВЕННОГО КОМИТЕТА СОВЕТА МИНИСТРОВ СССР ПО РАДИОЭЛЕКТРОНИКЕ В ПАМЯТЬ О БЛЕСТЯЩЕМ ТРИУМФЕ ЭКСПОНАТОВ СОВЕТСКОЙ РАДИОЭЛЕКТРОНИКИ НА ВСЕМИРНОЙ ВЫСТАВКЕ 1958 ГОДА В БРЮССЕЛЕ.
По инициативе и желанию НИИ и заводов радиоэлектронной промышленности – лауреатов 25 высших наград Всемирной выставки, вручается вместе с золотой медалью главному руководителю и организатору показа экспонатов советской электроники на Всемирной выставке 1958 года в г. Брюсселе – АЛЕКСАНДРУ ИВАНОВИЧУ ШОКИНУ в день его пятидесятилетия со дня рождения и двадцатипятилетия инженерной и руководящей деятельности в радиоэлектронной промышленности.
28 октября 1959 года»
Да, все эти демонстрации достижений советской радиоэлектроники, проведенные с решающим вкладом А.И., стали своеобразным подведением промежуточных итогов и его деятельности, и всей отрасли, подтверждением огромного роста значения радиоэлектроники для дальнейшего развития страны. В июне 1959 года прошел специальный Пленум ЦК по вопросам внедрения комплексной механизации и автоматизации производства. В соответствии с его решением разрабатывалась программа по внедрению радиоэлектроники, и прежде всего вычислительной техники, в народное хозяйство. Комитетам Совета Министров СССР по радиоэлектронике, по автоматизации и машиностроению и Научно-техническому комитету совместно с Госпланом СССР, совнархозам и предприятиям было поручено разработать конкретный перспективный план комплексной механизации с применением вычислительной техники.
Все эти постановления и решения съездов и пленумов были лишь небольшой надводной частью айсберга проблем вычислительной техники и систем управления на ее основе, а основная часть была скрыта от посторонних глаз в глубинах секретности. От Шокина, как первого заместителя председателя Госкомитета по радиоэлектронике, требовалось глубоко вникнуть в проблемы построения цифровых ЭВМ, познакомиться с новыми людьми – их создателями. Все здесь было еще полукустарным, нужно было ставить это новое дело на промышленную основу, чтобы конструкция ЭВМ обеспечивала не только выполнение вычислительных функций, но и обладала такими важнейшими свойствами, как технологичность производства и надежность эксплуатации. Только выполнение этих требований и могло дать вычислительной технике путевку в жизнь. Особая актуальность темы автоматизации была обусловлена развитием полупроводниковой электроники.
Свой анализ положения и видение путей дальнейшего развития в области производства и применения ЭВМ в нашей стране А.И. Шокин в меру дозволенного изложил в статье «Электронная вычислительная техника и автоматизация производства», опубликованной в «Правде» 20 октября 1959 года. Это была его первая открытая публикация, да еще в центральной газете. Вся она проникнута беспокойством о состоянии дел в этом важнейшем направлении работ. В статье подчеркивалось, что желаемых результатов можно достичь только при комплексной автоматизации производства на основе применения вычислительной техники, а не за счет автоматизации отдельных агрегатов, отдельных производственных операций. Далее, исходя из примеров комплексного подхода в различных отраслях, автором статьи был сделан вывод о первостепенном значении выработки принципов конструирования средств вычислительной техники.
Вычислительная техника, переходившая в промышленность из научных лабораторий, страдала, по его мнению, теми же «детскими болезнями», что и радиолокация в начале своего развития, – отсутствием унификации и стандартизации. Получалось, что электронная вычислительная техника, призванная совершить перелом в деле автоматизации производства, по своим конструктивным решениям оказалась непригодной для современного механизированного производства. А.И. в статье предлагал в корне изменить принципы конструирования ЭВМ, создавая все их многообразие из стандартных унифицированных узлов. Подобный метод, отмечал автор, давно применялся в отечественной радиоэлектронике при создании самых сложных агрегатов.
«Крупным недостатком в организации работ по комплексной автоматизации производства с использованием вычислительной техники является распыление сил и средств по многим, в ряде случаев второстепенным, направлениям, отсутствие четкого единого плана в этой области. Неправильно, что средства вычислительной техники создаются в отрыве от объектов автоматизации. Так, проектированием средств программного управления для станков занимаются десятки организаций, а над конструктивной доработкой самих станков практически никто не работает. Для многих технологических процессов отсутствуют датчики и исполнительные механизмы… Задачи, поставленные июньским Пленумом ЦК КПСС, требуют перестройки работы ряда научно-исследовательских организаций и заводов, работающих в области создания управляющих вычислительных машин. В частности, необходимо провести четкую специализацию этих организаций, укрепить связи отраслевых научно-исследовательских организаций с промышленными предприятиями.
В нынешней семилетке в нашей стране будет построен ряд новых институтов и промышленных предприятий, работающих в области электронной вычислительной техники, созданы специальные конструкторские бюро на предприятиях. Роль этих конструкторских бюро в развитии отечественной вычислительной техники может быть очень велика. При четкой специализации они могут самостоятельно создавать машины по определенным направлениям вычислительной техники… Особенно возрастает роль головных научно-исследовательских институтов вычислительной техники, которые должны превратиться в мощные центры, определяющие техническую политику в отечественном математическом машиностроении. Нужно форсировать строительство новых заводов и институтов по радиоэлектронике и быстрее обеспечивать их необходимым станочным и технологическим оборудованием. В ближайшие годы необходимо резко увеличить подготовку кадров специалистов по электронным вычислительным машинам.
Автоматизация производства на базе широкого использования электронной вычислительной техники – жизненно важная техническая проблема, решить которую можно только совместными усилиями работников науки и промышленности».
А.И. Шокин открыл выставку радиолюбителей ДОСААФ. Крайний слева стоит М.С. Лихачев. 23 августа 1959 г.
По этой выдержке из статьи чувствуется хорошее владение системным подходом к решению проблем радиоэлектроники, как прекрасно видел
А.И. проблему, – от правильного выбора элементов до построения из них многообразных комплексов. Впоследствии он сумел полностью реализовать развитые в статье подходы как при создании собственно ЭВМ, так и их применении в автоматизации производства изделий электронной техники.
Естественно, что вопросы применения ЭВМ в военных областях в статье никак не затрагивались. Но в том же 1959 году появилась первая мобильная полупроводниковая ЭВМ «Курс» для обработки радиолокационной информации. Теперь вычислительная техника могла размещаться на борту самолетов, ракет и космических летательных аппаратов. Конечно, задачи вычислительных систем военного назначения принципиально отличались от основной массы вычислительных задач в гражданских областях преобладанием логических компонентов и большой размерностью, а для уменьшения массы и габаритов архитектура и система команд военных, особенно бортовых ЭВМ, тщательно подгонялась под характеристики прикладных задач и сферы применения. Номенклатура и объем функций военных систем, которые требовалось автоматизировать, быстро росли, и для многочисленных специализированных управляющих ЭВМ, разрабатывавшихся в 1956–1958 годы, положения статьи были не менее актуальны.
Полупроводниковая отрасль успела сделать только первые шаги, когда над радиоэлектронной промышленностью, точнее над ее системой управления, нависла угроза в виде Советов народного хозяйства. Заводы из министерств были по территориальному принципу переданы в подчинение местным совнархозам. Министерства (в первую очередь оборонные) преобразовывались в государственные комитеты при Совмине СССР по соответствующим направлениям техники: оборонной, авиационной, судостроения и др. Для выполнения новых разработок в подчинении госкомитетам были оставлены научно-исследовательские институты и конструкторские бюро. При взаимодействии с промышленностью теперь приходилось иметь дело не с ограниченным числом наркоматов или министерств (как это было в сороковых годах), а с бесчисленными совнархозами, руководители которых были страшно далеки от забот по освоению подведомственными заводами новейшей техники. Освоение серийного производства полупроводниковых радио– и телеприемников было отложено до лучших времен.
Многие талантливые, знающие сотрудники аппаратов министерств были едва ли не сосланы на работу в совнархозы, и в их числе В.П. Терентьев, отправленный в Пензу. Одним из последних актов этого погрома, учиненного Хрущевым среди руководителей народного хозяйства, стал носивший уже характер фарса перевод Министерства сельского хозяйства из Москвы на территорию подмосковного совхоза Горки-Ленинские.
А.И. Шокин, как и многие другие руководители советской промышленности, прекрасно видел пороки новой системы управления. Может быть, для угольной промышленности она и была приемлемой, но только не для наукоемкой оборонки. Некоторые, наиболее храбрые, принципиальные и авторитетные, выступили против, за что и поплатились. Одной из жертв той «перестройки» стал И.Ф. Тевосян. Освобожденный за строптивость от обязанностей зампредсовмина СССР, он был услан послом в Японию, вскоре там заболел и скончался в Кремлевской больнице. В эти годы как-то сразу ушли из жизни В.А. Малышев, А.П. Завенягин, Б.Л. Ванников, М.В. Хруничев.
14 декабря 1957 года дошла очередь и до Министерства радиотехнической промышленности. Само министерство было преобразовано в Государственный комитет Совета Министров СССР по радиоэлектронике (ГКРЭ). В задачи нового ведомства входило проведение единой технической политики в области прикладных исследований и разработки новых типов приборов и аппаратуры.
Отметим, что в измененном названии комитета впервые появилось слово «электроника», хотя и в связке с «радио». Безусловно, такое изменение в названии не было простой сменой вывесок и отражало дальнейшее смещение акцентов в распределении задач электроники от связи в область автоматики и вычислительной техники и понимание этого в высшем руководстве. С другой стороны, как бы подчеркивалось, что в электронных компонентах нуждалась не только радиотехническая, но и другие отрасли промышленности.
Ставший председателем ГКРЭ, В.Д. Калмыков удачно использовал перестройку управления для повышения статуса радиоэлектроники и добился включения в круг задач своего комитета разработок комплексов вооружения. После реорганизации он собрал в своем ведомстве практически все радиотехнические и радиолокационные институты и КБ из бывших министерств авиационной, судостроительной и оборонной промышленности. Сюда попали и КБ-1 (не сразу), и НИИ-10, и НИИ-17, и новый НИИ-20 из Кунцева, и старый с Яузы, ставший НИИ-244, и ЦНИИ-108, и прочие. Теперь предприятия ГКРЭ выступали в качестве головных при создании зенитно-ракетных комплексов разного назначения: и для ПВО, и для ПРО, и для флота. Сюда же перешла часть предприятий, начавших заниматься разработкой ЭВМ второго поколения на основе полупроводниковых приборов для военных и гражданских нужд. Среди этих разработок были такие выдающиеся, как знаменитая БЭСМ-6 (С.А. Лебедев), малые машины серии МИР фирмы Глушкова и серии «Наири» (главный конструктор Г.Е. Овсепян), серия ЦВМ «Минск» (созданная под руководством Г.П. Лопато и В.В. Пржиялковского), семейство ЦВМ «Урал» с единой архитектурой (главный конструктор Б.И. Рамеев).
Со времени начала работ по созданию советской атомной бомбы, и тем более после первого ее успешного испытания в 1949 году, оставался трудноразрешимым вопрос о средствах ее доставки на территорию противника. Главный противник располагался за океаном и чувствовал себя неуязвимым. Дальняя бомбардировочная авиация, успешно развивавшаяся в послевоенное время, решить задачу доставки ядерных зарядов за океан могла далеко не лучшим способом: полетное время составляло более полу-суток, и противник имел полную возможность подготовить свою систему ПВО к отражению атаки. К этому можно добавить, что даже новейший в то время самолет ТУ-95 имел дальность полета 12 000 км, т. е. без дозаправки в воздухе вернуться на базу не мог. По этим причинам рассчитывать на эффективность авиационных ударов по территории США не приходилось.
Оставалось надеяться на быстро прогрессирующую ракетную технику.
В начале 1950-х годов стало ясно, что ракетная техника перерастает первоначально установленные ей рамки и требует создания новой промышленности. Сталин поручил Устинову изучить вопрос и подготовить свои предложения, в результате чего новый Днепропетровский автомобильный завод, успевший выпустить только сто грузовиков, был передан в Министерство вооружения для создания серийного производства баллистических ракет.
Одно из последних постановлений СМ СССР, вышедших за подписью И.В. Сталина было «О плане научно-исследовательских работ по ракетам дальнего действия на 1953–1955 гг.» от 13 февраля 1953 г. (№ 443-213сс). Дальнее действие подразумевало 8000 км.
Подлежали разработке двухступенчатая баллистическая ракета с радиотехнической помехозащищенной системой управления и 2-ступенчатая крылатая ракета с системой управления как радиотехнической, так и на принципах астронавигации. По баллистической ракете работа заканчивалась изготовлением 7 шт. в 1-м квартале 1955 г. и проведением стендовых и летных испытаний в том же году. По крылатой – подлежало для начала изготовить в 1 квартале 1954 г. 8 экспериментальных образцов с уменьшенными характеристиками (дальность полета 700 км при стартовом весе 6–7 т) и во втором квартале провести их летные испытания. Впоследствии она получила шифр «Буря».
Характерен для системы управления государством того времени третий пункт этого постановления, фактически возлагавший персональную ответственность на каждого из перечисленных в нем лиц:
«3. Учитывая, что выполнение научно-исследовательских работ по ракетам дальнего действия является задачей большой государственной важности, обязать министра вооружения т. Устинова, министра промышленности средств связи т. Алексенко, министра судостроительной промышленности т. Носенко, военного министра СССР т. Василевского, министра электропромышленности т. Ефремова, министра сельскохозяйственного машиностроения т. Степанова, министра машиностроения и приборостроения т. Паршина, министра авиационной промышленности т. Хруничева, министра цветной металлургии т. Ломако, министра химической промышленности т. Тихомирова, министра строительного и дорожного машиностроения т. Фомина, министра тяжелого машиностроения т. Казакова, министра транспортного машиностроения т. Максарева, министра автомобильной и тракторной промышленности т. Хламова, министра высшего образования СССР т. Столетова, министра нефтяной промышленности т. Байбакова, министра черной металлургии т. Тевосяна, министра электростанций т. Жимерина, министра промышленности строительных материалов СССР т. Юдина и Президента Академии наук СССР т. Несмеянова:
а) обратить особое внимание на своевременное и качественное выполнение всех заданий, утвержденных настоящим Постановлением;
б) утвердить в двухнедельный срок руководителей отдельных тем и разделов плана научно-исследовательских работ, по которым руководители настоящим Постановлением не утверждены… <…>»
В шестом пункте был особо выделен вопрос о «создании в течение 2—3лет радиосистемы управления для крылатых ракет с дальностью полета не менее 8000 км», который был поручен МВ (т. Устинову), МПСС (т. Алексенко), МАП (т. Хруничеву), Военному министерству СССР (т. Василевскому) и АН СССР (т. Несмеянову).
С этого началась систематическая работа по созданию знаменитой Р-7, которая летает до сих пор.
Личный вклад А.И. в становление ракетной техники не теряется ни на каком фоне и, к слову сказать, не ограничен вопросами одной лишь радиоэлектроники. По оценке Б.Е. Чертока, «только гироскопическое приборостроение могло воспользоваться опытом и базой мощной судостроительной промышленности».
Серийное производство гироскопов для ракетной техники было развернуто в Москве в институте В.И. Кузнецова (Институт прикладной механики), выделенного из НИИ-10, и заводе № 706 при нем, в Ленинграде – в НИИ-49, на Саратовском приборостроительном заводе (том самом 205-м, эвакуированном из Москвы) и на новом, еще только строившемся в Челябинске.
Однако освоение столь сложной техники, как ракетная, давалось стране очень тяжело, что видно из постановления СМ СССР № 4547–1799 от 23 октября 1952 г. «O ходе выполнения плана производства изделий Р-1 и Р-2 за 9 месяцев 1952 г.» (приведено выше, с. 410).
В октябре 1953 года В.А. Малышев (к этому времени – министр среднего машиностроения) вышел с инициативой о размещении ядерной боеголовки на проходившей испытания ракете Королева Р-5, имевшей дальностью полета 1200 км. Как и в предыдущих разработках НИИ-885, на ракете имелась автономная система, но радиокоррекция оставалась основным средством управления. Для повышения точности стрельбы к боковой радиокоррекции было добавлено радиоуправление дальностью полета, что достигалось отключением в нужный момент двигателя. 20 февраля 1956 года на полигоне в Капустином Яру состоялся пуск доработанной под ядерную боеголовку ракеты Р-5М по Семипалатинскому полигону, где боеголовка успешно взорвалась.
После этого успеха беспилотные межконтинентальные средства доставки ядерного и термоядерного оружия, испытанного в том же 1953 году, вышли на первый план. Среди них были межконтинентальная баллистическая ракета Р-7 Королева и межконтинентальный самолет-снаряд «Буря» (головной разработчик ОКБ-301, возглавляемое С.А. Лавочкиным).
Для А.И. Шокина работы для ракетной, а потом и космической программ, начатые в 1946 году, включили в себя все: и новые разработки электронных компонентов и систем с последующим освоением их промышленного выпуска, и строительно-монтажные работы, и полигонные испытания. В те годы еще не было ясности по многим теоретическим и практическим вопросам радиоэлектроники. Продолжались споры о затухании радиоволн в атмосфере, влиянии плазмы факела двигателя, местах установки и конструкции антенн. Новые, гораздо более жесткие, требования предъявлялись разработчиками аппаратуры, устанавливаемой на борту ракет, к радиолампам и первым полупроводниковым приборам. Одновременное создание нескольких видов стратегических ракетно-ядерных вооружений только усугубляло трудности.
Постановление ЦК КПСС и СМ СССР о создании межконтинентальной баллистической ракеты – носителя ядерной боеголовки Р-7 вышло 20 мая 1954 года, но еще 17 марта вышло другое постановление, которым министерства обороны, среднего машиностроения, оборонной и радиотехнической промышленности обязывались провести выбор полигона для ее испытаний. Срок доклада предложений по полигону был 1 марта 1955 года.
При выборе места полигона для отработки баллистической ракеты Р-7 руководствовались следующими соображениями. Запуск желательно было производить на восток, с места, расположенного как можно ближе к экватору, чтобы максимально использовать скорость вращения Земли. Место падения головных частей ракеты должно было располагаться на территории Советского Союза. При неудачных пусках ущерб для населения не допускался. Этим условиям отвечал район Кубани в европейской части страны. Но, как и в предыдущих случаях, система управления ракетой была комбинацией из двух: основной – радиоуправления и дублирующей автономной, в то время менее точной. Для управления полетом ракеты на начальном этапе и коррекции траектории радиосигналами с земли требовалось большое количество телеметрической и управляющей аппаратуры, расположенной на как можно более протяженном участке полета ракеты на территории Советского Союза. Система радиоуправления имела приемоответчик на ракете с аппаратурой обработки сигнала управления и два боковых наземных пункта в 250 км вправо (на юг) и влево (на север) от трассы полета. Последнее обстоятельство для выбора места оказалось решающим, и 12 февраля 1955 года вышло Постановление Совета Министров СССР № 292 – «О новом полигоне для Министерства обороны СССР»:
«Совет Министров СССР постановляет:
1. Принять предложения тт. Малышева, Жукова, Василевского, Дементьева, Домрачева [261]В этот период – первый заместитель министра оборонной промышленности СССР.
и Калмыкова о создании в 1955 г. научно-исследовательского и испытательного полигона Министерства обороны СССР для летной отладки изделий Р-7, «Буря», «Буран» с расположением:
– головной части полигона в Кзыл-Ординской и Карагандинской областях Казахской СССР – в районе между Н. Казалинском и Джусалы;
– района падения головных частей изделий в Камчатской области РСФСР – у мыса Озерной;
– района падения первых ступеней изделий Р-7 на территории Акмолинской области Казахской ССР – в районе озера Тенгиз».
Полигон начали строить, даже не дожидаясь выхода постановления, и в январе 1955 года на неизвестный никому еще разъезд Тюра-Там прибыли военные строители.
Ракета Р-7 делалась двухступенчатой: только такая могла улететь на 10 000 км. В отличие от классической схемы, когда первая ступень ракеты пристыковывается к хвостовой части второй и в момент старта включается только двигатель первой ступени, для «семерки» Королев принял пакетную компоновку. Вокруг второй ступени, были пристыкованы еще четыре ракеты, составлявшие первую ступень («боковушки»). Сопла всех пяти ракет находились на одном уровне, и двигатели запускались одновременно. После выгорания топлива в «боковушках», они отбрасываются, и дальше летит уже только ракета 2-й ступени, в баках которой топливо еще остается. А.И. Шокин любил смотреть вслед взлетающей ракете, из пяти двигателей которой вылетали пять факелов, образовывая в небе светящийся «мальтийский крест», как он называл это зрелище.
Необходимую точность попадания на межконтинентальных расстояниях могла обеспечить только самая совершенная система управления. В отличие от многих руководителей, Королев в своем КБ добился осознания того, что это не «обеспечивающие средства», вроде автомобилей и телефонов, а такие же органически слитые с общей задачей, как двигатель и сама ракета. Систему радиоуправления ракеты Р-7 начали разрабатывать в НИИ-885 сначала под руководством Б.М. Коноплева, но в 1955 году он был вынужден перейти под крыло М.К. Янгеля и уехал на Украину. Однако идеи, заложенные в 1948 году в НИР «Топаз», включая применение цифровой вычислительной машины, теперь смогли получить реальное воплощение.
Интенсивное развитие ракетной и космической техники приводило к возникновению тех новых научно-технических задач, решение которых было уже невозможно без использования электронной вычислительной техники. Одной из них стал расчет траектории полета баллистической ракеты, которая после выключения двигателя последней ступени определяется только законами небесной механики. Расчеты траекторий проводили баллистики НИИ-4 МО в Болшеве и в Отделении прикладной математики (ОПМ) Математического института имени В.А. Стеклова Академии наук на первых советских ЭВМ. Результаты расчетов закладывались в приборы, управляющие скоростью полета и моментом выключения двигателей второй и третьей ступеней.
Сложная конструкция ракеты, двигателей и системы управления требовала большого по тем временам объема телеизмерений – до 700 параметров. А.И. Шокин начал заниматься этими системами еще в МПСС. Первая, по-настоящему отечественная телеметрическая систем «Дон» разрабатывалась в НИИ-885 тоже в отделе Б.М. Коноплева. Ее главным конструктором Е.Я. Богуславским был принят ряд оригинальных решений, как по принципам формирования измерительной информации, так и по способу ее фоторегистрации, основанной на сочетании протяжки с поперечной электронной разверткой. За эту разработку ему с группой других ее участников в 1950 г. была присуждена Сталинская премия 3-й степени.
Система «Дон» с ее большим числом каналов и высокой точностью длительное время была единственной телеметрической системой, обслуживавшей пуски ракет.
Теперь для создания бортовой телеметрической аппаратуры в ГКРЭ было организовано СКБ-567 под руководством Е.С. Губенко. Но при испытаниях первых ракет Королева Р-1 и Р-2 в 1950–1953 годах применялись радиотелеметрическая система и система траекторных измерений, разработанные выпускниками МЭИ под руководством академика В.А. Котельникова, и от их работы у Главного конструктора остались хорошие впечатления. Королеву вновь захотелось поручить эти работы ОКБ МЭИ во главе уже с А.Ф. Богомоловым. Сподвижник Королева Б.Е. Черток описал развернувшуюся борьбу за выбор бортовой аппаратуры и наземных станций, в которой А.И. Шокин принял самое активное участие:
«Королев охотно согласился с моим предложением о поддержке Богомолова и поощрении конкуренции между Богомоловым и организациями радиопромышленности. Министр Калмыков и его заместитель Шокин не одобряли нашу инициативу. Официального конкурса на разработку радиотелеметрической аппаратуры для Р-7 не объявлялось, однако были проведены сравнительные самолетные испытания. Заключение экспертной комиссии было на редкость единодушным: рекомендовать для ракеты Р-7 систему «Трал», разработанную ОКБ МЭИ. «Трал» выиграл конкурс не случайно. Молодые талантливые инженеры применили самые передовые достижения электроники, которые считались преждевременными в отечественной технике. <…>
Агрессия коллектива Богомолова этим не ограничилась. Под «большим секретом» Богомолов рассказал, что договорился с ведущим радиолокационным заводом в Кунцеве о совместной разработке системы радиоконтроля траектории… Этот разговор «по секрету» состоялся в 1955 году. Королев тоже, «по секрету» приняв Богомолова, распорядился тут же предусмотреть установку на Р-7 приемоответчика «Рубин». Этим нововведением обеспечивалось определение текущей дальности до ракеты. После обработки результатов измерений баллистики получали возможность с высокой точностью определять точки падения головных частей. Наземные станции «Кама», работавшие с бортовым приемоответчиком, представляли собой модификацию радиолокаторов системы ПВО. Их серийное производство было давно налажено, что выгодно отличало предложение Богомолова от идеи использования систем на базе весьма сложных и дорогих РУПов».
Оставим излишнюю драматизацию событий на совести автора. За министром и его первым заместителем стояла ответственность за оснащение всего комплекса огромным количеством надежной радиоаппаратуры, и желание иметь дело с подконтрольным коллективом разработчиков было естественно. Им обоим было прекрасно известно, в какие потери для государства могли обойтись своенравие и капризы влиятельных конструкторов авиакосмической техники. Тем более что сам же Черток пишет:
«Поражала красота и отточенность схемных решений его (Губенко) станций. В отличие от «Трала», начинавшегося с описания деления частоты напряжения питания, его станции были чисто импульсными, с применением новейших, но отработанных, надежных и стабильных импульсных схем, с хорошим радиотрактом.
Его станции не требовали подстройки, даже после марша по бездорожью».
СКБ-567 Губенко не оставили без работы. «Трал» был недостаточно скоростным, чтобы регистрировать быстро меняющиеся параметры типа вибраций или пульсаций давления в камерах сгорания, и для регистрации этих явлений Губенко разработал в 1956 году новую телеметрическую систему – «быструю телеметрию» РТС-5, которая получила место на первых ракетах Р-7. Напомним, что упоминавшиеся здесь РЛС «Кама» были основой стационарных радиолокационных узлов А-100 системы С-25, к разработке налаживанию серийного выпуска которых А.И. имел самое непосредственное отношение еще в МПСС.
Начиная с 1954 года на заводах радиотехнической промышленности было развернуто серийное производство бортовой аппаратуры и наземных станций в стационарном и подвижном вариантах. Только за два года – 1956 и 1957 – было выпущено более 50 комплектов наземных установок, которыми оснащались полигон и все измерительные пункты от Тюра-Тама до Камчатки. Строительство шло быстро, и специалисты-монтажники МРТП-ГКРЭ приступили к монтажу систем управления, телеметрии, коммуникаций шлемофонной и громкой связи. Таким образом, менее чем за полтора года удалось построить, оснастить и ввести в строй в пустынных местностях Казахстана и Камчатки 15 измерительных пунктов. В октябре 1957 года на полигон поступила и в следующем году вошла в строй даже ЭВМ «Урал-1». Такого комплекса, предназначенного для эффективного объективного контроля ракеты на всех интересующих участках полета, нигде и никогда в мире еще не создавалось.
В 1956 г. начались работы по созданию первого искусственного спутника Земли. Им предшествовала «Докладная записка о технической возможности создания и запуска простейшего спутника Земли в 1957–1958 гг.», представленная 5 августа 1955 г. М.В. Хруничевым, В.М. Рябиковым и С.П. Королевым Н.С. Хрущеву и Н.А. Булганину, которая заканчивалась словами:
«Учитывая, что создание искусственного спутника Земли открывает новые перспективы в развитии науки и военной техники, считали бы целесообразным в ближайшее время приступить к работам по его созданию.
В случае одобрения нашего предложения необходимые мероприятия будут в течение 1,5–2 месяцев подготовлены и представлены на Ваше рассмотрение».
Работы по запуску космических аппаратов требовали обеспечения их измерительными средствами, о чем в ЦК КПСС И.С. Коневым, И.П. Бардиным, С.И. Ветошкиным, А.И. Шокиным, В.М. Рябиковым, М.В. Келдышем, М.И. Неделиным была представлена докладная записка от 27 августа 1956 г.
Вопрос об обеспечении измерительными средствами работ по наблюдению за полетом искусственного Спутника Земли (объекта «Д») был проработан с учетом максимального использования радиотехнических и оптических средств, измерительных средств, создаваемых для ракет Р-7, «Буря», «Буран», и радиолокационных средств ПВО.
Учитывая крайне сжатые сроки, установленные для проведения первого пуска объекта «Д», а также сложность создания новой комплексной системы измерений, записка содержала предложения, предусматривающие решение этой задачи в два этапа.
На первом этапе включены в систему измерений будут измерительные средства изделия Р-7, макетные образцы доработанной радиотехнической системы контроля траектории изделия Р-7, радиотелеметрические системы, радиолокационные станции СОН-2 и П-30, командные радиолинии, счетно-решающая аппаратура и другие средства обеспечения.
Для второго этапа предусматривалась разработка в 1957 году эскизного проекта новой комплексной системы измерений, специально предназначенной для объектов типа «Д». В связи с трудностью решения этой задачи, в 1956 году намечается провести глубокую проработку технических направлений, по которым целесообразно вести работы по указанной системе и разработать техническое задание. После рассмотрения технического задания Специальным комитетом Совета Министров СССР совместно с Академией наук СССР и заинтересованными министерствами будет решен вопрос о конкретном плане и исполнителях работ по этой системе.
Для более точной привязки данных наблюдений для ориентированных спутников Земли (объекты «ОД»), а также для сокращения потребления электроэнергии на борту объекта потребуется создание малогабаритной легкой и высокоэкономичной бортовой аппаратуры и соответствующей наземной аппаратуры, специально предназначенных для таких объектов.
Создание такой аппаратуры в силу своей сложности требовало для своего осуществления длительного времени – порядка трех лет.
И вот 15 февраля 1957 г. вышло Постановление Президиума ЦК КПСС о запуске ИСЭ с помощью ракеты Р-7 в начале Международного геофизического года: «Принять предложение тт. Устинова, Королева, Рябикова, Бардина, Конева, Калмыкова, Келдыша о проведении двух пробных спутников Земли с использованием для этих целей двух изделий Р-7 с минимальной переделкой. Запуск упрощенных спутников провести после получения положительных результатов пусков одного-двух изделий Р-7 в начале Международного геофизического года <…>».
Постановление было подписано: «Секретарь ЦК КПСС» – и было продублировано Постановлением СМ СССР уже за подписью председателя Совета Министров СССР Н.А. Булганина.
В марте 1957 года с завода имени Калинина (№ 88) в подмосковном Калининграде в Тюра-Там пришел специальный поезд с ракетой Р-7. 5 мая Государственная комиссия во главе с В.М. Рябиковым подписала акт приемки стартового комплекса – площадки-2, а спустя десять дней провела первый пуск. Первый блин вышел комом – ракета взорвалась до разделения ступеней. После нескольких неудачных пусков 21 августа головная часть ракеты наконец успешно долетела до Камчатки. Но, по-видимому, она развалилась в воздухе, и место падения осколков было найдено только через шесть дней, после чего и прошло сообщение ТАСС об успешном испытании в Советском Союзе межконтинентальной баллистической ракеты. Характерно, что американцы ему не поверили, так как строительство полигона осталось для них тайной.
Поверить им пришлось 4 октября, когда Советским Союзом был запущен первый искусственный спутник Земли.
В рамках программы Международного геофизического года стать первыми должны были, по всем прогнозам, американцы. В наших научно-популярных журналах типа «Техника – молодежи» были еще в начале года опубликованы детали предстоящего события, характеристики ракеты-носителя, состав аппаратуры, которую американцы собирались установить на своем спутнике. Предстоящему запуску не придавалось характера сенсации, и эти публикации, хотя и достаточно подробные, были выдержаны в будничном стиле. В таком же, как и первое сообщение ТАСС о запуске советского спутника – небольшая заметка в газете. И Королев, предложивший сыграть на опережение и запустить ПС (простейший спутник), и поддержавший его Устинов, и принимавший решение Хрущев понимали политическую важность этого события, но, по-видимому, ни они, ни кто-либо вообще в нашей стране не могли предвидеть такой ураганной реакции в мире на то, что первый искусственный спутник Земли оказался советским.
Страстное желание Хрущева развить успех и использовать его в целях пропаганды преимуществ социализма открыли космическую гонку, несколько потеснив с первого плана даже военные цели программы, подстегнули и без того быстрое развитие ракетной техники, а заодно и сопутствующей электроники систем навигации, управления, телеметрии и т. д. 15 мая 1958 года был выведен на орбиту третий советский ИСЗ. Внушительная масса спутника 1327 кг, из которых 968 кг приходилось на научную и измерительную аппаратуру, снова вызвала восторженные отзывы в прессе. Это был действительно первый автоматический космический аппарат, да еще и с командной радиолинией. Он нес двенадцать научных приборов, систему телеметрии «Трал» с запоминающим устройством и приемоответчик «Рубин» для контроля орбиты.
Но ракета Р-7 изначально предназначалась, как мы помним, вовсе не для космических рекордов, и в конце 1958 года после завершения так называемых летно-конструкторских испытаний следовало приступать к началу совместных (с военными) испытаний. Обстановка была исключительно тяжелой, поскольку между летно-конструкторскими и совместными, или, как их еще именовали, зачетными испытаниями боевой ракеты Р-7 вклинились три пуска ракеты 8К72 – трехступенчатой ракеты Р-7, доработанной для стрельбы с прямым попаданием по Луне.
Аварийный пуск последней ракеты серии летно-конструкторских испытаний вместе с этими тремя лунными составили уже четыре аварии подряд.
По настоятельному требованию Министерства обороны промышленность, несмотря на эти неудачи, должна была без передышки перейти к совместным испытаниям. Государственную комиссию на пусках теперь возглавлял новый председатель Госкомитета по оборонной промышленности К.Н. Руднев, сменивший Д.Ф. Устинова после назначения последнего в 1958 г. заместителем Председателя Совета Министров – председателем Комиссии Президиума СМ СССР по военно-промышленным вопросам (ВПК). По результатам первых пусков надежность ракеты была явно неудовлетворительной. Нужно было подтверждать ее последующими испытаниями.
По первым результатам выявилась возможность значительного увеличения дальности стрельбы изделиями типа 8К71 (ракетой Р-7). Для проведения испытаний на увеличенную дальность нужно было выходить за пределы границ страны. Записка с предложениями по этому вопросу, подписанная Устиновым, Малиновским, Рябиковым, Рудневым, Славским, Шокиным, Неделиным, Бутомой, Королевым, Глушко, Рязанским, Пилюгиным, Барминым и Кузнецовым была подана на рассмотрение Совету Обороны СССР 29 мая 1958 г. (документ ВП-3/1268). В ней предлагалось Министерству обороны СССР, госкомитетам по оборонной технике, электронике, судостроению и Министерству морского флота в 2-месячный срок проработать вопрос о возможности создания трех плавучих измерительных пунктов, оборудованных необходимой аппаратурой, и подготовить необходимые мероприятия. Предложения были рассмотрены на Совете обороны 20 июня 1958 г. (протокол № 16) и в основном приняты. Конкретные предложения о создании плавучего измерительного комплекса были представлены в ЦК КПСС 11 декабря 1958 г., приняты на Президиуме ЦК КПСС 5 января 1959 г. и оформлены постановлением ЦК КПСС и Совмина СССР от 5 января 1959 года № 18-6. Для выполнения поставленной задачи требовалось найти 4 подходящих судна. Таковыми признали только что построенные в Польше 4 рудовоза. На них по срочно разработанному проекту начали монтаж гиростабилизированных платформ для установки оптических и радиолокационных приборов наблюдения и фиксации мест падения головных частей ракет.
Больше всего в ЦК были озабочены секретностью этих мероприятий. Долго решали, как переводить суда на место постоянного базирования на Камчатке, как их маскировать и так далее. В конечном результате корабли плавучего измерительного комплекса из Ленинграда в Петропавловск-Камчатский были переведены Северным морским путем. Но Хрущев все равно остался недоволен раскрытием секретов на пути из Ленинграда в Мурманск и потребовал объяснений, почему переделку кораблей проводили в Ленинграде, а не на Дальнем Востоке, почему перевод судов намечался Южным, а не Северным морским путем, почему вопрос о переоборудовании кораблей не был разработан раньше. Пришлось ответственным лицам писать объяснительную записку в ЦК.
На 1959 год приходилось шестнадцать пусков ракет в счет совместных испытаний, из них четыре – по лунной программе, две – по программе 8К74 (новая модификация с дальностью не менее 12 000 км). Общий цикл подготовки Р-7 на полигоне, считая от начала испытаний на ТП в монтажно-испытательном корпусе (МИКе) и до получения первых результатов пуска, занимал в среднем 15 суток. Министр Калмыков, как член Государственной комиссии не мог, конечно, выезжать на все пуски. Для этого у него был специальный заместитель по реактивной технике С.М. Владимирский. Но вот появляется распоряжение Совета Министров СССР № 2708рс от 23 сентября 1959 г. «Об изменении состава Государственной комиссии по проведению испытаний изделий Р-7 и Р-7 А»:
«1. Ввести в состав Государственной комиссии по проведению испытаний изделий Р-7 и Р-7 А: заместителем председателя комиссии – т. Гришина Л.А. от Государственного комитета Совета Министров СССР по оборонной технике, членами комиссии – т. Герчика К.В. и Никитина В.И. от Министерства обороны СССР; т. Шокина А.И. от Государственного комитета Совета Министров СССР по радиоэлектронике.
2. В связи с изменившимися служебными обязанностями освободить от обязанности члена Государственной комиссии по проведению испытаний изделий Р-7и Р-7А т. Владимирского С.М.
Зам. Председателя Совета Министров Союза ССР А. Косыгин» [268]О причинах изменения служебных обязанностей С.М. Владимирского можно гадать, но данное распоряжение последовало после публикации в американском журнале «Мисайлс энд pокетс» от 7 сентября 1959 года корреспонденции П. Минса, в которой говорилось: «Новая советская база для запуска управляемых снарядов и искусственных спутников, функционирующая менее года, расположена северо-восточнее Аральского моря в Казахской республике, примерно в 70милях к северо-востоку от города Аральск». См.: Первый пилотируемый полет. Российская космонавтика в архивных документах. Кн. 1. – С. 839.
Так для А.И. на рубеже 50-х и 60-х годов самыми частыми и длительными стали командировки не на подведомственные предприятия, и уж тем более не за границу, а в казахстанские степи на тюратамский полигон.
Путь туда начинался в аэропорту Шереметьево. Это был еще не нынешний международный аэропорт с толпами людей, а военный аэродром, где было только небольшое здание с диспетчерской вышкой, сохранившееся и сегодня и ставшее совсем незаметным среди новых громад. Летели много часов на поршневых Ил-14 с посадкой в Актюбинске. Условия жизни на полигоне были суровыми: жара или холод, злые ветры, забивавшие все песком Кызыл-Кума, вода желтого цвета из Сырдарьи, скорпионы и каракурты. Если пуск проходил удачно, то командировка была относительно короткой, но чаще она затягивалась. Из приятных вещей были замечательные дыни и жаркое из сайгаков, на которых охотились прямо с автомашин. Но А.И. Шокин от этих развлечений был далек, так как ни охотником, ни рыбаком не был, да и к горячительным напиткам пристрастия не имел, хотя поддерживать компанию не отказывался.
Работа в Госкомиссии еще теснее свела А.И. с такими людьми, как Д.Ф. Устинов, М.И. Неделин, К.Н. Руднев, С.П. Королев, М.К. Янгель, М.В. Келдыш, С.И. Ветошкин, В.П. Бармин, Н.А. Пилюгин и многими другими участниками ракетной эпопеи. С большинством из них он был знаком и раньше, но здесь, в отрыве от повседневного круга людей и текучки, в трудной работе по поиску причин неудач, выработке согласованных решений и неизбежного общения в нерабочее время, их отношения стали глубже. Это не означает, что со всеми установилась дружба. Кое с кем отношения, наоборот, ухудшились, и надолго.
Сам человек весьма энергичный и инициативный, А.И. Шокин всегда поражался просто неуемной энергии Дмитрия Федоровича, сочетавшейся с высокой требовательностью, иногда во имя дела переходившей в безжалостность к подчиненным. Ему довелось испытать это на себе, когда, только что вернувшись с полигона, простуженный (при его-то астме) и с температурой под сорок, он был вынужден отправиться обратно. Устинов позвонил ему домой и, поинтересовавшись здоровьем, предложил немедленно снова ехать в Тюра-Там. Что-то вновь стряслось. Ни отпуск, ни путевка в санаторий, куда в эту позднюю осень собирался отправляться А.И., ни болезнь, ни температура, наконец, не были приняты во внимание. Особых поводов для этой командировки, как считал А.И., не было, но таков был стиль работы у Дмитрия Федоровича, и отступить от него он не мог.
Ведущая роль в строительстве полигона принадлежала Митрофану Ивановичу Неделину – создателю и первому командующему Ракетными войсками стратегического назначения. Умный образованный военный, с широким кругом интересов и незаурядным организаторским талантом не мог не нравиться Шокину. У маршала было чему поучиться. О Неделине написано много воспоминаний, и не стоит повторять здесь какие-то факты в подтверждение его вклада в ракетную технику. Его черты обычного человека как-то особенно заметно выделялись на фоне его свершений, и как у всякой масштабной личности, в этих воспоминаниях мелькают разные занятные случаи. Так и в воспоминаниях А.И. Шокина о Неделине наряду с высокой оценкой его личности был рассказ об одном случае такого рода. Впрочем, возможно, что курьезным он показался только Шокину.
Как-то был затеян облет всех площадок, и, торопя коллег с отправкой, маршал сказал: «Времени у нас в обрез, поэтому предлагаю не завтракать, а только слегка перекусить. Сам я ничего есть не буду, только яичницу из пятка яиц, а остальные пусть как хотят».
Для Александра Ивановича, который всегда ел немного, пять яиц были совершенно несопоставимы с понятием «слегка перекусить».
Первый пуск по программе совместных испытаний состоялся 24 декабря 1958 года, а последний – 27 ноября 1959 года – достойно завершил всю серию совместных испытаний. Аварийными оказались четыре ракеты. Из них две – по вине неисправностей двигателя, одна – из-за ошибки в конструкции ракеты и только одна – по вине отказа радиоуправления. 29 января 1960 года специальным постановлением Совета Министров СССР ракета Р-7 (8К71) была принята на вооружение. Успех!
Но Р-7 с ее жидким кислородом, длительным циклом подготовки и огромными стационарными стартовыми устройствами как оружие была очень далека от идеала и при всех достоинствах мало подходила для решения оборонных задач. Поэтому пока еще шли испытания, была подана докладная записка в ЦК КПСС о создании ракеты на твердом топливе, под которой среди других стоит подпись А.И. Шокина:
«<…> 11 сентября 1959 г.
В соответствии с поручением ЦК КПСС и Совета Министров СССР от 27 июня 1957 г. и личным указанием товарища Хрущева Н.С. нами подготовлены предложения о создании ракеты на твердом топливе (РТ-1) с дальностью стрельбы до 2500 км и проведении научно-исследовательской работы (с представлением эскизного проекта) по определению возможности создания межконтинентальной баллистической ракеты на твердом топливе с дальностью стрельбы до 10–12 тыс. км.
Создание баллистических ракет на твердом топливе с такими дальностями потребует решения ряда сложных технических проблем, и в первую очередь – в разработке двигателей на твердом топливе.
В связи с этим разработка ракеты РТ-1 предусматривается с максимальным использованием существующих твердых топлив, материалов и спецзаряда, а проведение научно-исследовательских работ по ракете РТ-2 – с использованием перспективных твердых топлив, материалов и более легких и эффективных спецзарядов.
Учитывая, что отработка системы регулирования двигателя является трудной и сложной проблемой в создании автономной системы управления, разработка ракеты РТ-1 предусматривается в два этапа. Первый этап – с комбинированной системой управления (автономная с радиокоррекцией по дальности) и второй этап – с автономной системой управления.
Летные испытания ракет РТ-1 с комбинированной системой управления предусматривается начать с IVквартала 1960 г., а предъявление эскизного проекта ракеты РТ-2 – в 1-м полугодии 1961 г. <…>
Д. Устинов, Р. Малиновский), С. Зверев, А. Шокин, Чурин, Б. Бутома, Тихомиров, М. Неделин (25. VШ.59 г.), С. Лещенко» [269]АП РФ. Коллекция документов. Завер. копия. Документ рассекречен частично.
Однако космическая программа, приносившая большой пропагандистский эффект, продолжала набирать обороты, и сразу после запуска первых спутников появились идеи о запуске автоматических межпланетных станций (АМС), сначала на Луну. Была разработана целая программа, утвержденная Постановлением ЦК КПСС и Совета Министров СССР «О развитии исследований по космическому пространству» № 1388-618, вышедшего 10 декабря 1959 г. В нем, в частности, было записано:
«1. Принять предложение тт. Устинова, Руднева, Калмыкова, Дементьева, Бутома, Хруничева, Новикова, Неделина, Несмеянова, Келдыша и Королева [270]Первый пилотируемый полет. Российская космонавтика в архивных документах. Кн. 1.
о проведении дальнейших работ по изучению космического пространства в направлении решения следующих основных проблем:
– создания автоматической научной станции на Луне или в ее районе для проведения исследований на Луне и передачи данных наблюдений на Землю;
– создания космических ракет для полета в район других планет, в первую очередь к Марсу и Венере с целью изучения их физических свойств и наличия на них жизни с передачей результатов исследований на Землю. В дальнейшем ставится задача достижения этих планет ракетными аппаратами;
– разработки искусственных спутников Земли для решения задач фото– и радиоразведки, навигации, радио– и телеретрансляции, отработки средств противоракетной обороны, а также для геофизических, метеорологических, ионосферных и астрономических исследований;
– осуществления первых полетов человека в космическом пространстве;
– разработки новых мощных ракет-носителей на химическом и атомном горючем и космических кораблей, использующих ионные и плазменные ракетные двигатели с солнечными и ядерными источниками питания, для полета к планетам и возвращения на Землю;
– разработки автоматических и обитаемых (с обеспечением допустимых условий для человека) межпланетных станций и станций на других планетах. <…>
4. Для научно-технического руководства работами по исследованию космического пространства организовать при Академии наук СССР постоянно действующий Междуведомственный научно-технический совет по космическим исследованиям.
Утвердить Президиум Междуведомственного научно-технического совета в составе тт. Келдыша М.В. (председатель), Королева С.П. (заместитель председателя), Благонравова А.А (заместитель председателя), Бушуева К.Д. (заместитель председателя); членов совета тт. Седова Л.И., Глушко В.П., Рязанского М.С., Янгеля М.К., Тюлина Г.А., Соколова А.И., Федорова Е.К., Амбарцумяна В.А., Агальцова, Ф.А., Лейпунского А.И., Пашкова Г.Н., Гришина ЛА., Шокина А.И.».
Эта программа потребовала развернуть работы по радиоэлектронному обеспечению слежения за полетами космических аппаратов и прогнозирования их орбит. Специально для этих целей создавался Евпаторийский центр. Главный конструктор СКБ-567 Губенко предложил использовать в качестве антенны вместо одного большого параболоида соединенные в единую конструкцию восемь двенадцатиметровых «чашек» на общем опорно-поворотном устройстве. Производство таких средних параболических антенн уже было хорошо освоено, однако нужно было научиться синхронизировать и складывать в нужных фазах киловатты, излучаемые каждой из восьми антенн при передаче, а при приеме – складывать тысячные доли ватта сигналов, доходящих до Земли с расстояний в сотни миллионов километров. Другой проблемой, на решение которой потребовалось бы несколько лет, могла бы стать разработка металлоконструкций механизмов и приводов для опорно-поворотных устройств антенн. Здесь пригодился опыт бывших «судаков», ныне руководивших радиоэлектроникой: и Калмыкова, и Шокина, и Владимирского. В основе конструкции были использованы точнейшие механизмы наведения от недостроенных крейсеров. Наземный измерительный пункт в Евпатории (НИП-16) строился силами военных, а в монтаже и отладке аппаратуры систем, которые разрабатывались в НИИ-885, СКБ-567, ЦНИИ-173 ГКРЭ, МНИИ-1 Госкомитета по судостроению, участвовали гражданские специалисты этих предприятий. Всей радиотехнической частью в Евпатории руководил, по необходимости вмешиваясь и в строительные дела, заместитель Губенко Г.Я. Гуськов. В течение 1958–1959 годов прошло три удачных пуска в сторону Луны: первая АМС прошла мимо, вторая попала в Луну, а третья – в октябре – облетела Луну, сфотографировав ее невидимую сторону и передав изображение на Землю.
Сразу после встречи Нового, 1960 года, 2 января, Хрущев собрал совещание. Настроен он был агрессивно и, несмотря на успешное завершение испытаний по военной программе, с ходу заявил, что успехи в космосе сейчас не менее важны, чем создание боевых ракет. Потом, как вспоминает Б.Е. Черток, еще более распалившись, пригрозил Королеву и другим: «Дела у вас идут неважно. Скоро вас будем драть за космос. В США широко развернуты работы, и они могут нас обогнать». 9 января на заседании ВПК у Устинова после рассмотрения хода работ по кораблю-спутнику «Восток» и тяжелому спутнику-фоторазведчику было дополнительно поручено подготовить доклад с предложениями по программе исследования Марса и Венеры (МВ). Срок – неделя!
И весь январь 1960 года прошел в обсуждении дальнейших космических программ, в которые входили запуски спутников, АМС и полет человека.
15 января Королев собрал у себя в ОКБ общую оперативку и огласил немыслимые сроки создания и пуска – в сентябре того же года! – трех аппаратов МВ на Марс. То, что это был сентябрь, а не ноябрь или декабрь определялось, правда, уже не чьей-либо прихотью, а единственно удобным взаиморасположением планет на орбитах. Главным вопросом проекта была система управления, которая должна целый год неустанно работать в космосе, ориентируя солнечные батареи на Солнце, параболическую антенну – на Землю и весь аппарат – на Марс или Венеру. Всем нормальным специалистам изначально было ясно, что создать за это время такую систему, обеспечив выполнение всех требований, а особенно по надежности, было невозможно. Для описания дальнейшего хода событий снова воспользуемся воспоминаниями одного из главных их участников Б.Е. Чертока:
«Рязанский предложил поручить всю проблему радиосвязи СКБ-567, где вместо неожиданно скончавшегося Губенко руководителем назначен Белоусов… По указанию Устинова Руднев собрал у себя Калмыкова, Шокина и начальников главных управлений – руководителей радиоэлектронной промышленности. Самый эрудированный из всех собравшихся председатель ГКРЭ Валерий Калмыков, впервые услышав о такой постановке задачи: «сегодня, в январе, – с нуля начать, а в сентябре – пустить», улыбался, но не спорил. Еще на зенитных ракетах он прошел бериевскую школу сроков, спор по которым в те годы мог привести к аресту, в лучшем случае – к снятию с работы. В таких ситуациях он бывал не раз и, как многие другие министры, считал, что бьют, как правило, не виноватых, а последних. Важно в большой толпе срывающих сроки не оказаться последним. Устинов сообщил Королеву, что по его просьбе Хрущев лично дал указание Калмыкову помогать нам в реализации программы МВ, с расчетом обеспечить два пуска в сентябре-октябре этого года. «Вся радиоэлектроника пришла в необычайное возбуждение», – вызвав меня, сказал Королев. Он поручил мне участвовать во всех сборах и совещаниях у Калмыкова и Шокина и докладывать ему ежедневно. 22 января в зале заседаний ГКРЭ Калмыков собрал всех возможных участников работы по радиоэлектронной части. В процессе обсуждения Калмыков поручил вести совещание Шокину, так как его срочно вызвали в связи с сообщением о нарушении нашего воздушного пространства неизвестным самолетом. Кто-то из участников совещания подал реплику: «Вот чем надо заниматься, а не марсианской фантастикой». Шокин стремился припереть меня к стенке, требуя предложений по распределению работ между головными организациями по ближнему и дальнему космосу. Я предложил иметь две раздельные головные организации. Одной поручить проблемы ИСЗ, а второй – Луну и дальний космос. В полемике Шокин обвинил меня и в целом ОКБ-1 в навязывании своей воли различным организациям. По его мнению, мы делаем это бессистемно, случайно, исходя из симпатий и дружеских отношений. «Мы больше не должны стоять по струнке перед ОКБ-1 и ждать, что оно от нас потребует. Мы должны сами проявлять инициативу, предлагать технические решения, идущие в ногу или даже опережающие требования ОКБ-1», – сказал он. «Золотые слова», – заметил сидевший со мной Богуславский».
Прервем цитату. Представляется, что проскальзывающая здесь ирония неуместна. А.И. Шокин всегда рассуждал таким образом, а результативность его образа мыслей и действий, то, что эти слова не были для него пустыми, были доказаны всей его последующей деятельностью. Да и оценка эрудиции собравшихся, ни в коей мере не посягая на достоинства В.Д. Калмыкова, представляется все же несколько спорной, хотя бы потому, что у автора цитируемых мемуаров он почти везде действует в паре со своим первым заместителем. «Шокин нервничал и резко обрывал директора института телевидения (ВНИИ-380) Росселевича и директора института радиосвязи (НИИ-695) Гусева, выступавших в поддержку моих предложений. В такой накаленной обстановке неунывающий Алексей Богомолов заявил, что если всей мощности ГКРЭ не хватит, то ОКБ МЭИ готово взяться за проектирование и создание наземных антенн диаметром 30 и 64 метра, и не в далеком Крыму, а здесь, под Москвой, на Медвежьих озерах. Это предложение было встречено общим смехом и ядовитыми репликами. Руководители основных институтов радиоэлектроники чувствовали неприкрытую агрессивность молодого коллектива МЭИ и явно побаивались его перспективных предложений. Соколов вернул всех с марсианских орбит на Землю: «Для строительства измерительных пунктов дальней связи потребуется стянуть только в Крым десять тысяч рабочих. А еще Уссурийск, из которого мы должны осуществлять контроль за третьей ступенью и в какой-то мере дублировать крымские пункты! В то же время постановления еще нет и даже пока еще нет аналогов в мировой практике? Все, что касается бортового радиокомплекса, по-видимому, при исключительном напряжении может быть создано. А вот как быть с «землей», сказать трудно – от ГКРЭ нет четких заданий». В конце совещания появился Калмыков. Он сообщил, что локаторы ПВО вели самолет, который пересек нашу границу со стороны Ирана на очень большой высоте, но пока согласовывали вопрос: сбивать его ракетами или нет – он благоразумно развернулся и ушел. Совещание закончилось общими и неконкретными поручениями… Богуславский в «мужском» разговоре сказал: «Яне верю в возможность создания за семь месяцев надежного многофункционального «радиокомбайна» для аппаратов МВ. Мы должны идти на совершенно не оправданный риск. Сколько-нибудь серьезная проработка в лабораториях, испытания элементов в этих условиях невозможны. Для испытаний на ресурс и живучесть нет ни времени ни оборудования. Начинать бешеную гонку без надежды на успех я не хочу и Михаила (Рязанского) буду отговаривать. Пусть за эту задачу берется команда Белоусова… У них новая фирма, им нужно завоевывать место под солнцем. Если и провалят дело, по молодости им простят». Но Богуславский был готов уговаривать Михаила Рязанского взяться за разработку антенн крымских пунктов – «не отдавать же такие «куски» Богомолову».
Такое распределение работ в дальнейшем и было принято вплоть до середины 1960-х годов.
Нервное состояние Шокина на совещании можно понять – авантюры всегда претили его вдумчивому системному подходу к решаемым задачам. Чуда не произошло, и в августе 1960 года – всего за два месяца до момента пуска – сборщики Королева все еще возились вокруг разобранного технологического марсианского объекта. Никакие испытания еще не начинались: радиокомплекс от ГКРЭ еще не поступал. Ответственность руководства СКБ-567 и ГКРЭ за невыполнение работ по межпланетному радиокомплексу в нереальные сроки была вполне реальной. Королев, вернувшись с успешного запуска третьего корабля-спутника с собаками Белкой и Стрелкой, по «кремлевке» пригрозил доложить «лично Никите Сергеевичу», что обещанный пуск в сторону Марса в текущем году не состоится. В тот же день в СКБ-567 состоялась встреча Королева, Калмыкова и А.И. Отдельные блоки радиокомплекса были в наладке и доработке и комплексные испытания еще не проводились. После короткого обсуждения Королев, понимая всю сложность ситуации, решил не прикрываться чужими срывами и предложил ограничиться испытаниями отдельных блоков, и без комплексных испытаний всю аппаратуру отправить к нему для установки на борт автоматической межпланетной станции. Предложение было неожиданным и рискованным, так как фактически ответственность за надежность радиокомплекса перекладывалась на ОКБ-1.
Из-за неполадок радиоаппаратуры старт на Марс несколько раз переносился, оптимальная точка запуска космического корабля была пройдена. Несколько раз пришлось облегчать корабль, снимая научную аппаратуру. Королев очень резко выступил в адрес Калмыкова, выразив вотум недоверия СКБ-567 и лично Белоусову. Он просил до следующей работы передать СКБ на правах филиала Рязанскому. Наконец запуск состоялся, но ракета на орбиту не вышла. Все тяжкие труды и бессонные ночи пропали даром. Следующий старт на Марс состоялся в январе 1961 года. На сей раз радиокомплекс был в лучшем состоянии, но история повторилась.
«Виновником в обоих случаях формально было ОКБ-1. Смежники, кроме Виктора Кузнецова, которых мы обвинили в низком качестве аппаратуры и срыве сроков, на этот раз были ни при чем. Можно было предыдущую аварию списать на Кузнецова. За гирогоризонт ни Королев, ни я, ни мои товарищи в такой ситуации ответственности не несли. Но общее горе от двух аварий подряд после полутора месяцев непрерывного сверхнапряжения было столь сильным, что никто не вспоминал о прежних обидах. Калмыков имел все основания отыграться за резкие выпады Королева в свой адрес. Он этого не сделал» [271]Из мемуаров Б.Е. Чертока.
.
А.И. Шокин и М.В. Келдыш
Королеву приписывают высказывание примерно в том духе, что если сделал вовремя, но плохо, то запомнят то, что сделано плохо, и наоборот, когда сделано хоть и с опозданием, но хорошо, то запомнят именно то, что сделано было хорошо. В приведенном выше эпизоде он явно стремился выдержать сроки, вполне осознавая невозможность выполнить работу хорошо. Конечно, и в подобных явно авантюрных проектах, стоивших работавшим над ними людям многих бессонных ночей, нервов и, в конечном счете, здоровья, была определенная польза в накоплении опыта и знаний.
Да, из классических вопросов русской интеллигенции: «Что делать?» и «Кто виноват?» в шестидесятые годы и Королев, и Калмыков, и Шокин, и многие другие явно предпочитали первый. Они обладали способностями определить, что нужно делать в каждом конкретном случае, и умением выполнять принятые решения. Чем дальше мы уходим от этого времени и его героев, тем чаще предпочтительнее оказывается второй вопрос при невыполненных делах.
Запуски космических объектов производились все чаще, пропагандистская машина уже не могла остановиться, и Хрущев пугал американцев рассказами о том, что в Советском Союзе ракеты на заводах делают, как сосиски. Но многое далеко не соответствовало действительности, и по числу ракет, способных доставить ядерные заряды на территорию противника через океан, мы сильно отставали от США. К тому же наибольшими возможностями для доставки тяжелых боеголовок на территорию США обладали пока еще только модификации «семерки». Тем не менее совместные испытания новой модификации ракеты Р-7А (8К74) в течение года были успешно завершены, и в сентябре 1960 года она была принята на вооружение.
Для военных ракет других конструкторов: М.К. Янгеля, а затем и В.Н. Челомея – на полигоне были построены новые стартовые площадки, на которых тоже готовились пуски. 24 октября 1960 года произошла авария с ракетой Янгеля Р-16. Погибли М.И. Неделин, возглавлявший Государственную комиссию по ее испытаниям, молодой заместитель председателя Госкомитета по оборонной технике Л.А. Гришин (один из заместителей председателя Госкомиссии), с которым у А.И. Шокина на полигоне установились дружеские отношения, Б.М. Коноплев, главный конструктор системы управления, и еще многие другие товарищи.
Шокин в это время находился в Москве. Хотя в печати об аварии не сообщалось, а гибель маршала была отнесена к последствиям «авиационной катастрофы», он, как всегда в таких случаях, от семьи секретов не делал. Под впечатлением от этой трагедии он рассказал эпизод, когда сам чуть было не погиб в результате аварии ракеты:
«Хотя вокруг старта построены бункеры, но у нас по глупости не было привычки уходить в них во время пуска. Стоишь наверху и смотришь, как ракета начинает подниматься, сначала медленно, затем все быстрее и выше, пока в небе не появится светящийся «мальтийский крест» от боковых двигателей. Зрелище очень красивое.
И вот мы стоим с Келдышем, наблюдаем как «семерка» сходит со старта, но не идет вверх, а движется по горизонтали, причем, в нашу сторону. Мы продолжаем стоять и зачарованно смотреть на ее движение прямо на нас, не в силах сдвинуться с места. Что это было за наваждение, трудно понять, и мы бы так и сгорели, но ракета вдруг повернула в сторону, к железнодорожной насыпи, ушла за нее и там рванула».
Таким был его рассказ, как он мне запомнился. А вот описание тех же событий по Б.Е. Чертоку:
«Ночью (12 апреля 1960 года, после предыдущего неудачного пуска) на контрольные испытания в МИК пришли два заместителя министра Александр Шокин и Лев Гришин. Вместе с Рязанским и Богуславским мы объясняли обстановку. Через трое бессонных суток 19 апреля [272]По другим источникам, эта авария случилась 16 апреля.
к пуску была готова следующая ракета с лунником Е-3. На этот раз, пользуясь сумерками, я решил по пятнадцатиминутной готовности отойти от измерительного пункта ИП-1, на котором скопилось много болельщиков, в степь по направлению к старту. Не спеша, я отошел метров на триста и залюбовался ярко освещенной прожекторами ракетой. С ИПа слышен усиленный динамиками доклад «минутная готовность». В степи охватывает чувство одиночества, нет никого рядом – только там, впереди, воплотившийся в ракету образ прекрасной мечты.
Я подумал: «Если с ней сейчас что-то произойдет, я и еще сотня ее создателей – бессильны прийти на помощь». И произошло! Я определенно накликал беду. Ракета огласила степь ревом всех двигателей главной ступени. Очень сильно сказалось сближение с ней на триста метров. Но что такое? Вижу и догадываюсь, что ближний ко мне боковой блок не уходит вместе со всем пакетом, а, изрыгая пламя, заваливается вниз.
Остальные блоки нехотя идут вверх и, кажется, прямо надо мной, рассыпаются. Я плохо соображаю, что куда летит, но чувствую, что один из блоков с ревущим двигателем в ближайшие секунды меня накроет. Бежать! Только бежать! К ИПу – там спасительные окопы! Может быть, успею. В комсомольские времена я неплохо бегал стометровку. Меня прочили одно время в чемпионы 22-го завода по спринту. Сейчас в степи, ярко освещенной факелом летящего на меня ракетного блока, я, вероятно, ставил свой личный рекорд. Но степь – не беговая дорожка. Я спотыкаюсь и падаю, больно ударившись коленом. Позади раздается взрыв, и меня обдает горячим воздухом. Рядом падают комья поднятой взрывом земли. Преодолевая боль в колене, ковыляю в сторону ИПа, подальше от огромного жаркого костра, который пылает рядом с тем местом, откуда я бежал.
Но где другие блоки!? Вон яркое пламя поднимается около МИКа. Неужели какой-то блок ударил по «техничке», там же люди! Когда доковылял до окопа, из него неожиданно раздался возмущенный женский крик: «Да вылезайте же!» Я узнал голос Ирины Яблоковой – научного сотрудника института Лидоренко.
Окоп был набит до отказа попрыгавшими туда офицерами всех чинов. Авария причинила много бед, но, по совершенно счастливой случайности, не было ни единой жертвы. Центральный блок упал и взорвался у самого МИКа – стекла в окнах и двери были выбиты, внутри осыпалась штукатурка. «Имей в виду, – сказал Воскресенский, – Королев договорился с Неделиным о специальном постановлении Госкомиссии, обязывающем командование полигона эвакуировать всех подальше, а остающихся на ИП-1 загонять в окопы». К сожалению, на старте ракеты Янгеля эти меры предосторожности приняты не были».
Академика М.В. Келдыша, который руководил ОПМ и одновременно НИИ-1, не зря в те годы в печати именовали Главным теоретиком космоса. Возможно, что хорошие с ним отношения у А.И. Шокина сложились и укрепились именно вследствие пережитой вместе смертельной опасности, при том, что в их основе была, конечно, близость взглядов на многие вещи.
Шокин тяжело переживал катастрофу с Р-16, гибель людей, и особенно Л.А. Гришина, получившего тяжелые ожоги и скончавшегося в ужасных муках. От маршала Неделина почти ничего не осталось – все сгорело. Хотя и говорили, что незаменимых людей не бывает, но второго такого командующего для Ракетных войск не нашлось, и вскоре все это почувствовали. Переживания были тем тяжелее, что виновной в катастрофе, возникшей в результате нештатного запуска на старте двигателей второй ступени, была признана система управления ракеты, разработанная в киевском ОКБ-692 ГКРЭ, куда в 1955 году перешел Б.М. Коноплев.
В гостях у Б.М. Коноплева (крайний справа). Харьков. 1959 г.
После гибели Неделина и Гришина в составе Госкомиссии распоряжением СМ СССР от 18 ноября 1960 года были проведены изменения: председателем стал А.И. Соколов, начальник НИИ-4 МО СССР, а его заместителями С.А. Зверев (первый заместитель председателя Госкомитета по оборонной технике) и А.И. Шокин. Эту замену и военные, и смежники, и руководство из ВПК в силу авторитета А.И. Шокина признавали вполне естественной. Его четвертьвековой опыт взаимодействия со смежниками и военными, неоднократно проверенная способность распутывать клубки технических и организационных проблем и стойкий характер позволяли министру надеяться на своего заместителя не меньше, чем на самого себя. После своего ухода из ГКРЭ А.И. уже со стороны отметил, что замена члена комиссии министра Калмыкова заместителями стала считаться нежелательной.
Что касается космоса, то американцам свой первый спутник «Эксплорер-1» удалось вывести на орбиту почти на четыре месяца позже нас, 31 января 1958 года. Его незначительная масса долго служила поводом для насмешек советских пропагандистов. Но зато, в отличие от первого советского спутника, на котором кроме передатчика, издававшего знаменитые, но вполне бессмысленные сигналы «бип-бип», «Эксплорер-1» нес 4 датчика наружной и внутренней температуры, 12 датчиков для измерения микро-метеоритной эрозии, микрометеоритный ультразвуковой микрофон, счетчик Гейгера-Мюллера для регистрации проникающих космических лучей (аппаратура Ван-Аллена), два передатчика на частотах 108 МГц (10 мВт) и 108,03 МГц (60 мВт), две щелевые антенны и одну турникетную антенну из 4 гибких вибраторов длиной 55,9 см, а также ртутные батареи. Данные, регистрируемые этими приборами, записывались на миниатюрный магнитофон и передавались на Землю при проходе над наземным пунктами слежения. Благодаря этой аппаратуре были открыты радиационные пояса Земли.
Эти успехи базировались на достижениях мощной американской электронной промышленности, позволявшей обеспечивать недостижимую пока для СССР микроминиатюризацию аппаратуры.