Для разработки и производства изделий ТОС, телемеханики для военных и гражданских нужд в Москве было начато строительство дополнительных предприятий электротехники слабых токов: Московского завода сложных радиоприборов «Радиоприбор» и завода точной электромеханики ЗАТЭМ. Строительство еще одного завода по производству радиоаппаратуры («Электросигнал») перенесли в Воронеж. Первоначально на ЗАТЭМ главной продукцией должны были стать средства противовоздушной обороны, предназначенные для обнаружения и наведения.

Необходимость организовывать воздушную оборону группировок войск и важных объектов на театре военных действий появилась еще в начале Первой мировой Войны в связи с применением противоборствующими сторонами летательных аппаратов в военных целях. В России же среди первоочередных задач разрабатывались меры по недопущению полетов воздухоплавательных средств противника к Петрограду, а главное – к резиденции императора в Царском Селе. Специальную инструкцию, согласно которой впервые была организована воздушная оборона Петрограда и его окрестностей, подписал начальник штаба 6-й армии генерал-майор Михаил Дмитриевич Бонч-Бруевич – будущий глава штаба Верховного главнокомандующего. Приказом главнокомандующего 6-й армией генерал-адъютанта Константина Петровича Фандер-Флита от 17 (30) ноября 1914 г. за № 90 инструкция была введена в действие. Этим же приказом начальником воздушной обороны был назначен инженер по образованию, генерал-майор Георгий Владимирович Бурман, на тот момент руководивший Офицерской электротехнической школой.

8 декабря 1914 г. «Инструкция по воздухоплаванию» в районе 6-й армии вступила в силу. Воздушная оборона столицы России начала функционировать. Под руководством ее начальника генерал-майора Г. В. Бурмана объединялись действия «летчиков и войсковых частей, назначенных для защиты Петрограда и его района от воздушного нападения противника».

Достаточно быстро Ф.Ф. Лендером была создана противоаэропланная пушка на основе трехдюймовой полевой пушки и была разработана система построения ПВО. Артиллерийские орудия, приспособленные для ведения зенитного огня, были установлены на позициях вокруг Петрограда и вблизи Царского Села. Была развернута сеть наблюдательных постов ВНОС (воздушное наблюдение, оповещение, связь). В Гатчинской авиационной школе отобрали подготовленные к борьбе с самолетами в воздухе экипажи.

В последовавшие после революции годы, в течение которых в СССР практически ничего в этом направлении не создавалось и не производилось, мировая техника ушла далеко вперед. Развитие вооружений в начале 30-х годов не только с планированием наступательной войны (с этой точки зрения особое значение имело развитие танковых, моторизованных сил), но и с организацией противовоздушной обороны страны.

К вопросам ПВО в СССР вернулись в период военной реформы 1924–1925 гг. С 1924 г. Директивой Штаба РККА военным округам, управлениями и службами Наркомата по военным и морским делам от 25 августа 1925 г. разъяснялось, что «в текущем бюджетном году Штаб РККА приступает к организации противоздушной обороны страны. Задачи, встающие в связи с этим, следует отличать от задач противоздушной обороны фронтовой полосы в военное время, где все эти вопросы будут разрешаться на основании соответствующих уставов, наставлений». В этой директиве впервые были применены термины «противовоздушная оборона страны» и «противовоздушная оборона фронтовой полосы» и подчеркнуто их различие.

Теоретические работы и накопленный опыт стрельб с использованием табличного и графического способов стрельбы позволили в 1928 г. выпустить новые правила стрельбы (ПС-ЗА-28) батареями, вооруженными 76-мм зенитными пушками. Но за прошедшие годы, в течение которых в СССР ничего практически в этом направлении не создавалось и не производилось, мировая техника ушла далеко вперед. Самолеты стали летать в два-три раза быстрее и на высоте до нескольких километров. Попасть в такую цель на глазок было невозможно, и появились приборы, на которых можно было провести определение параметров движения цели и вычисление углов прицеливания. Такие приборы назывались аббревиатурой ПУАЗО – приборы управления артиллерийским зенитным огнем.

Чтобы попасть в плывущую, а тем более летящую цель нужно было до выстрела, в считаные секунды навести орудия, решив задачу встречи снаряда с целью. При этом должны быть учтены баллистические свойства орудия, снаряда и условий стрельбы, включая температуру воздуха, влажность, давление, ветер и пр. ПУАЗО должен был выдавать данные по установке дистанционной трубки взрывателя снаряда. Необходимость определения и учета третьей координаты – высоты, быстрый рост скорости самолетов и их малоразмерность требовали гораздо более высокого быстродействия и точности счетно-решающих устройств и систем управления. Арифмометр для этого никак не годился в силу своей медлительности.

ПУАЗО-1

Современному инженеру, избалованному возможностями электронной вычислительной техники, трудно представить себе, каким же образом с помощью механических устройств можно было делать столь сложные расчеты. Скорее всего, он не смог бы разработать подобную систему. Это и тогда было очень трудным делом, но куда более сложной и масштабной проблемой было создание производств, которые могли бы серийно изготавливать точнейшие детали для центральных приборов, собирать их, настраивать, испытывать и сдавать заказчику. В 1930 году в Артиллерийской академии им. Дзержинского (бывш. Михайловской) под руководством К.В. Крузе начались, а в 1932 г. завершились работы по созданию механического прибора управления артиллерийским зенитным огнем – ПУАЗО-1.

С помощью этого прибора можно было стрелять только по визуально наблюдаемым целям, без учета метеоусловий, проводя сложные и неудобные вычисления по графикам с большими ошибками совмещения изохрон полета цели и снаряда. Но лучше пока ничего не было, и после некоторой механизации и введения электрической синхронной передачи выработанных данных с прибора на пушки, модернизированный прибор в только в 1934 году под названием ПУАЗО-2 был принят на вооружение. Серийным предприятием для его производства был определен завод «Госшвеймашина», который уже в 1932 году обязывался выпустить 400 шт.

Анализ состояния и перспектив развития ПВО был проведен в записке Наркомвоенмора К.Е. Ворошилова от 24 марта 1932 г. В соответствии с этим документом традиционные средства защиты – зенитная артиллерия и пулеметы – должны были уступить свое «первенствующее значение» в активной системе ПВО воздушным силам. Тем не менее НКВМ констатировал «отсутствие в стране современных систем зенитных орудий, прожекторов и необходимых для их боевого обслуживания приборов управления. Освоение же промышленностью образцов новой 76-мм зенитной пушки позволит нам только с конца 1932 г. переходить на постепенное перевооружение на эту систему. Также не справилась промышленность и с изготовлением аэростатов воздушных заграждений, основных средств местной защиты и приборов радиоуправления» [96]Быстрова И.В. Советский военно-промышленный комплекс: проблемы становления и развития (1930—1980-е годы). – М.: ИРИ РАН, 2006. – 704 с.
.

Вскоре после представления доклада Наркомвоенмора в правительство, 5 апреля 1932 г., было принято постановление СНК № 516/120сс «О состоянии и развитии противовоздушной и противохимической обороны СССР в 1932 г.», в котором был сделан вывод, «что поступающие в 1932 г. на вооружение средства ПВО… не будут соответствовать минимальным требованиям, предъявляемым к современной системе ПВО». 1932 г. был объявлен годом решительного перелома в деле ПВО страны, годом мощного развития ее техники и резкого повышения уровня боевой подготовки.

1 мая 1930 г. в Штабе РККА было создано 6-е управление, которое должно было вести вопросы противовоздушной обороны. Его начальник одновременно являлся инспектором ПВО и начальником службы ПВО РККА. Также в 1930 г. был разработан и 23 ноября утвержден Реввоенсоветом СССР первый Генеральный план противовоздушной обороны страны с основными цифрами развития ПВО на 1931–1933 гг. На обороне крупных центров страны территориальные части ПВО переводятся на кадровый состав. Зенитные артиллерийские полки переформировываются в бригады ПВО, включавшие части и подразделения зенитной артиллерии, пулеметов, прожекторов и ВНОС. Стоявшие на страже неба над Москвой и Ленинградом бригады осенью 1931 г. преобразуются в дивизии ПВО.

10 мая 1932 г. приказом РВС СССР № 033 6-е управление Штаба РККА переименовано в Управление противовоздушной обороны РККА с непосредственным подчинением его Реввоенсовету СССР.

Нужны были новые пушки, прожектора, новые системы их наведения с помощью приборов управления артиллерийским зенитным огнем (ПУАЗО) и синхронно-силовых передач. Для оснащения зенитных батарей ПУАЗО в Москве было начато строительство специальных заводов.

Новый комплекс предприятий Постановлением СНК СССР № 516/120сс «О состоянии и развитии противовоздушной и противохимической обороны СССР в 1932 г.» намечалось завершить не позднее IV квартала 1932 г.

Однако строительство завода «Радиоприбор» для выпуска комплектов телемеханической аппаратуры для управления по радио танками, катерами, и даже самолетами в 1932 году закончено не было, а остальные предприятия, как говорилось в документе, «не начаты строительством».

Работы в области отечественной танковой телемеханики развернулись во второй половине 1920-х гг. Основной замысел применения управляемых телемеханикой танков в сухопутных войсках заключался в их использовании против укрепленных позиций при минимальных потерях личного состава: для разведки минных полей, противотанковых препятствий и устройства проходов в них, уничтожения дотов, огнеметания и постановки дымовых завес, заражения или, наоборот, дегазации зараженных ОВ участков местности, эвакуации экипажей с подбитых танков под огнем противника. Кроме того, телетанки планировалось использовать в качестве подвижных мишеней для проверки эффективности своей противотанковой обороны и определения живучести самих танков при стрельбе по ним штатными снарядами.

В 1931 г. в Ленинграде начали серийное производство легкого танка Т-26, и весной 1932 г. двухбашенный Т-26 оснастили аппаратурой телеуправления под шифром «Мост-1», позднее – аппаратурой «Река-1» и «Река-2». Испытания прошли в апреле 1932 г. на Московском химическом полигоне (в районе Кузьминки). По результатам испытаний был выдан заказ на изготовление четырех телетанков и двух танков управления.

Когда Остехбюро получило задание Реввоенсовета на создание радиоуправляемого танка Т-26, прежний опыт оказался весьма кстати.

В 1935 г. московским отделением Остехбюро разрабатывается телемеханическая группа танков ТТ-26 и ТУ-26 с аппаратурой TOC–IV, которая успешно прошла испытания и была принята на вооружение. Серийное производство аппаратуры для телемеханической группы было в том же году начато на заводе «Радиоприбор» (№ 192). Всего промышленностью (изготовитель – завод № 174 им. К.Е. Ворошилова, поставщик аппаратуры – завод № 192 НКСП) с 1935 по 1938 г. было выпущено и поставлено в войска 33 телемеханические группы – 33 телетанка и 33 танка управления. Часть из них принимала участие в боевых действиях во время Советско-финляндской войны.

Работы Остехбюро – НИИ-20, а также Всесоюзного государственного института телемеханики и связи (НИИ-10) позволили впоследствии создать более совершенные и сложные телемеханические системы для танков, выполнявшие до 24 команд, а дальность их надежного действия достигла 1500–2000 м.

Телетанк (ТТ) с приемным устройством и приводами управления, танк управления (ТУ) с аппаратурой управления в сочетании с линией управления составляли так называемую телемеханическую группу (ТГ). В танке ТУ в составе экипажа находился оператор, который управлял второй машиной по радио. Она могла уходить на километр-полтора вперед. Телемеханические группы действовали только в пределах зрительной связи («визуальное телеуправление»). Это затрудняло дистанционное управление танком, поскольку находившийся на ТУ оператор второй машины плохо видел местность впереди телетанка. Чтобы устранить этот недостаток начались опыты с применением телевидения.

Основным элементом системы телеуправления служили датчики и приемники команд в виде небольших съемных блоков размером 50 х 80 х 120 мм, которые снимались с машин и хранились в секретной части. Эти блоки шифровали и дешифровали команды. В телемеханической системе таких блоков было 18, из которых шесть – блоков-шифраторов и 12 – блоков-дешифраторов. Блоки-шифраторы устанавливались в танке управления, блоки-дешифраторы – в телетанке. Радиостанции были ламповые. Часть ламп имела металлические колбы, но большинство были все же стеклянные. Вся конструкция крепилась на специальных пружинах-амортизаторах, и очевидцы свидетельствуют, что отказов не случалось.

В 1937 г. в НИИ-20 для Т-26 был создан усовершенствованный образец телемеханической аппаратуры TOC–VI. В 1938 г. изготовили 28 телемеханических групп (56 танков) с этой аппаратурой. В 1939 г. по заданию УС РККА НИИ-20 разрабатывает универсальную радиотехническую аппаратуру упрощенного типа для телемеханизации танков Т-38 и Т-20. В тактико-технических требованиях было записано, что:

«… телемеханизированные Т-38 и Т-20 предназначаются для целей вскрытия системы противотанковой обороны противника. Управляемые по радио с ТУ телетанки идут впереди линейных машин и принимают на себя воздействие противотанковых средств противника (пушки – ПТО, противотанковые мины, фугасы, малозаметные препятствия и пр.)».

Команды из танка управления могли передаваться как по коротким, так и по ультракоротким волнам в зависимости от условий местности, по которой должны были двигаться телетанки. Постановлением СТО телетанки 25.02.1937 г. были приняты на вооружение.

Следующей работой Остехбюро было создание радиоуправляемого танка БТ-7 с химическим вооружением, который мог бы доставить и распылить химическое оружие ближе к врагу, не подвергая опасности экипаж. На него ставили огнемет, который тоже включался командой по радио.

Наибольшее практическое значение имели конструкции системы пультового сервоуправления. Ими было оборудовано большое число линейных танков, в том числе БТ-7, Т-35, участвовавших в Великой Отечественной войне.

Для подготовки специалистов-телемехаников в 1936 г. была создана специальная военная школа (в то время все военные средние учебные заведения назывались школами). Такая военная школа особой техники открылась в Ульяновске.

В войне с Финляндией 1939–1940 гг. принимали участие 217-й отдельный танковый батальон (отб) и 7-я специальная рота из состава 20-й тяжелой танковой бригады (Т-26 с аппаратурой TOC–IV). Из-за сильно пересеченной местности и мощных противотанковых заграждений телеуправление практически не применялось. Попытки использовать эти машины для подрыва финских дотов не увенчались успехом: из-за слабой броневой защиты танков Т-26 противотанковые орудия противника расстреливали их еще до подхода к цели.

Срочно были развернуты работы по созданию образцов, способных выполнить задачи по подрыву препятствий и дотов. В феврале 1940 г. из ворот Ленинградского завода им. Кирова № 185 вышла телемеханическая группа «Подрывник», разработанная по проекту военинженера 2 ранга А.Ф. Кравцова. В качестве базы использовались Т-26 с аппаратурой TOC–VI, с которых демонтировали башни и вооружение (только на танке управления оставили пулемет ДТ в шаровой установке в лобовом листе рубки). Ходовая часть была изготовлена специально, значительно более надежная, чем у серийного Т-26. При помощи такого танка к доту противника можно было доставить специальный ящик, защищенный броней в 30 мм с 500 кг взрывчатки. Командой по радио подавался сигнал сброса бомбы. От удара о землю включался взрыватель с задержкой 15 минут – за это время танк задним ходом требовалось отвести на безопасное расстояние. Взрыв такого заряда рушил самые страшные железобетонные доты на четыре этажа вниз. Главной задачей этих телетанков был прорыв укрепленных линий обороны – таких как линия Маннергейма, однако линия уже была прорвана, а война скоро закончилась.

ЗАТЭМ планировался в первую очередь для производства новейших военных приборов, применяемых в ПВО. В соответствии с постановлением СТО № 7 от 11.1.1932 года ЗАТЭМ должен был выпустить в 1933 году 400 ПУАЗО «Сперри» и 200 звукоулавливателей типа «З-Т-4».

К этим двум предприятиям добавился Всесоюзный государственный институт телемеханики и связи (ВГИТИС – будущий НИИ-10), построенный 1933 году по инициативе А.Ф. Шорина (он написал письмо Г.К. Орджоникидзе). ВГИТИС должен был проводить исследования и разработки в важнейшей в те годы области «техники особой секретности» (ТОС) и был задуман и спроектирован Шориным как единый комплекс для проведения самых сложных разработок. Для этого институт был оснащен всеми необходимыми технологиями: точная механообработка, пластмассовое литье, электровакуумное оборудование и др. Широкой публике А.Ф. Шорин был известен как изобретатель телеграфных аппаратов и систем записи звука, в том числе для кино. По дневниковым записям В.М. Пролейко, А.И. Шокин отзывался о нем так: «Шорин Александр Федорович – талантливый и чудесный человек – основатель НИИ-10 (присвоить имя)».

Земля, отведенная под строительство новых предприятий, первоначально предназначалась проектировщиками для второй очереди соцгородка Дангауэровки – жилого массива для рабочих стоявших недалеко электротехнических заводов. Проект получил рабочее название «Электрогородок», но так и не был реализован. Землю отдали под возведение упомянутых предприятий, которые, видимо по аналогии, поначалу имели адрес: Москва, шоссе Энтузиастов, Радиогородок. Позднее адрес поменялся на Центральный проезд, а еще позднее – на Авиамоторную улицу.

Новый комплекс предприятий для разработки и производства изделий точной механики для военных и гражданских нужд в Москве должен был расширить производственные и научные возможности военного приборостроения на относительно удаленной от границы территории. Поблизости располагались прожекторный завод, «Фрезер», выпускавший прецизионный инструмент для производства точных приборов (и в том числе часов), и еще ряд оборонных заводов.

Вот сюда, на ЗАТЭМ, в Радиогородок, в 1932 г. пришел устраиваться на работу студент МВТУ Александр Иванович Шокин. Вообще-то он хотел поступить на работу на завод по производству радиоаппаратуры «Электросигнал», который первоначально тоже хотели расположить здесь, но с 1932 года строительство новых заводов в Москве было запрещено, стройку перенесли в Воронеж (так же как завода «Радиолампа» – во «Фрязино), и в сентябре 1932 года Александр Иванович Шокин поступил на работу на ЗАТЭМ.

С этого момента до конца 1985 года его судьба была полностью посвящена оборонной промышленности страны.

Авиамоторная. Жилой дом завода

Слева направо: стоят Никита и Иван Шокины; сидят: Агафья (их мать), Прасковья Петровна Шокина. Мальчик справа – сын Никиты, девочка на руках – Клавдия. 1908 г.

Он родился 28 октября 1909 года в Москве. Запись об этом событии была сделана в метрической книге Свято-Троицкой церкви 6-го Гренадерского Таврического полка, в котором в чине подпрапорщика служил отец новорожденного Иван Акинфиевич Шокин. Таинство крещения младенца было совершено протоиереем Константином Миславским. Восприемниками при крещении были земляки родителей мальчика: Дмитрий Алексеевич Захаров – крестьянин Пензенской губернии Мокшанского уезда Тульзаковской волости и Пекасия Дмитриевна Забловская – крестьянская жена из Самарской губернии Бугурусланского уезда Вовьяновской волости. Отец Александра был выходцем из крестьян села Челмодеевский Майдан Инсарского уезда Пензенской губернии, где он родился 1880 году. Село это русское, хотя территориально относится сегодня к Мордовии. Известно, что родителей Ивана звали Акинфий и Агафья, а фамилия по некоторым сведениям первоначально была Шокин-Чекушкин.

Прасковья Петровна Шокина с детьми. Справа налево: Клавдия, Виктор, Александр, (?)

Став взрослым, Иван Акинфиевич вторую ее часть отбросил, сочтя обидной и не соответствующей его облику; отчество к концу жизни постепенно преобразовалось в «Акимович». Название села за прошедший век тоже сократилось до Челмайдан Инсарского района Мордовской АССР. Инсар, откуда вышла родом мать Александра Прасковья Петровна (1892–1950), в 1956 году стал из села городом.

Иван Акинфиевич в семье был младшим среди трех братьев. Старший брат Никита перебрался с женой Татьяной в Москву, где служил приказчиком. Потомки среднего брата Василия до сих пор живут в Челмодеевском Майдане. Образование Ваня смог получить только в сельской школе, хотя отличался хорошими способностями. Задачки по арифметике он решал легко и делал это не только для себя, но и за своего друга Володю – сына дьякона в Челмодеевском Майдане, сыгравшего потом в его жизни немалую роль. Правда, помогал по бедности своей не бескорыстно, а за кусок сахара. Объем знаний, полученных в школе, был невелик, но способности и желание учиться остались, и, когда в сорокалетнем возрасте жизнь заставила Ивана Акинфиевича изучить десятичные дроби, он успешно с этим справился. Когда Ваня вырос, этот Володя, Владимир Павлович, помог ему устроиться на заработки в Москву. Там первой работой Ивана с зарплатой 1 рубль в месяц стало хождение по путям «конки» и расчистка рельсов от навоза. Друг же его Владимир Павлович поступил учиться в Архиерейскую академию, но после революции перешел в светскую службу, в какой-то период работал в аппарате аж самого М.В. Фрунзе. В соответствии с законом о воинской повинности в возрасте 21 года Иван Акинфиевич был призван в армию. Участвовал в Русско-японской войне, был награжден медалью «За усердие», имел знак «За отличную стрельбу». После войны служил в Москве в 6-м гренадерском Таврическом полку, который с 1904 г. был расквартирован вместе с 5-м Киевским в Александровских казармах, на Павловской улице (дом 1) в Замоскворечье. События революции 1905–1907 годов не прошли мимо И.А. В полку, привлеченном для подавления восстания на Пресне, происходили волнения. Сам он тоже сочувствовал революционерам – и не только на словах. Несколько раз при конвоировании задержанных дружинников он отпускал их.

Несмотря на свою московскую жизнь, жениться Иван поехал в родные места. В 1907 году он венчался на брак с Прасковьей Петровной – одной из девяти детей, оставшихся на руках у инсарской вдовы Анны Кирилловны Душукиной. Их сосватал все тот же Владимир Павлович. Сватовство было непростым, так как мать предпочитала выдать за него старшую дочь Ольгу, а не Прасковью, которой было тогда всего 16 лет. В конце концов с третьего раза сговорились за 25 рублей, отданных женихом матери невесты.

Молодые поселились в Москве в Александровских казармах. В конце того же года у них родилась дочь Клавдия, в 1909 – сын Александр, а в 1911 – Виктор. Иван Акинфиевич уволился из армии в запас. К этому времени он освоил много специальностей, научился руководить людьми. Мог работать и плотником, и столяром и строителем, человеком был способным, целеустремленным и предприимчивым. Так что неудивительно, что он стал управляющим по стройкам у купцов Уткиных-Егоровых.

Старший Уткин-Егоров, живший своим домом недалеко – на Калужской улице, был зятем купца Егорова, известного своими ресторанами и трактирами. Их главный Егоровский трактир в доме 4 по Охотному ряду вместе с домом перешел к купцу Егорову еще в 1868 году и был знаменит тем, что в нем подавали чай «с алимоном» и «с полотенцем». При заказе чая «с полотенцем» посетителю подавали чайную чашку, чайник с кипятком и другой, маленький, для заварки чая, а также полотенце, которое он вешал себе на шею.

Дом В.С. Уткина-Егорова, в котором провел первые годы жизни А.И. Шокин. В последнее время здесь размещалась ВАК. Современное фото автора

В 1902 году старик Егоров этот трактир передал зятю, который превратил его в первоклассный ресторан. Так как двор трактира был тесным и застроенным, новый хозяин в 1905 году добился разрешения Городской управы устроить под площадью перед домом подвал для вин (подвал был обнаружен при прокладке тоннеля метро в 1934 году). Вот эти преобразования и осуществлял Иван Акинфиевич, работая управляющим. Жили тогда Шокины в многоэтажном доме Егоровых на Садовой-Сухаревской улице (по современному адресу – дом 16, рядом с кинотеатром «Форум», построенным в 1914 году. С этим домом связаны первые детские воспоминания маленького Шуры. Зимой жили на первом этаже, летом переезжали в «особняк» на плоскую крышу дома, где размещался тогда настоящий сад.

Иван Акинфиевич, несмотря на некоторую внешнюю суровость, был человеком заботливым, и теперь, устроившись в Москве в относительном достатке, помогал перебраться сюда и устроиться на работу многим своим родственникам: младшей сестре Прасковьи Петровны – Татьяне, ее двоюродной сестре Елизавете. Своих племянников – сыновей брата Никиты – в двадцатые годы устроил извозчиками в конном парке, которым заведовал. Иван Акинфиевич продолжал помогать им даже когда вышел на пенсию в 50-е годы, причем сам ездил к ним и, если не заставал хозяев дома, оставлял деньги на комоде. В конце жизни усыновил своего внука Юрия – сына незамужней Клавдии.

В то же время, по воспоминаниям Александра Ивановича (будем в дальнейшем называть его для краткости А.И.), отношение к детям в семье Ивана Акинфиевича было достаточно строгое.

За обедом соблюдалась четкая очередность в еде из общего котла. Сначала «щи без мяса», потом после многочисленных просьб детей: «Пап, ну когда с мясом?» – разрешалось есть те же щи, но уже с мясом. Пытавшийся ухватить лишнее или нарушавший порядок за столом, тут же получал «ложкой по лбу».

Впрочем, обычно мясо было только по выходным. Летом семья выезжала за город. Ездили и на родину, в Инсар, в Челмодеевский Майдан, и под Москву. Однажды летом, уже подростком, осваивая езду на велосипеде и не удержавшись на спуске, Шура упал и разбился. Помимо сильной боли, он почувствовал сильный зуд в плече левой руки, но почесать что-то помешало. Посмотрев на руку, он увидел торчащие из рубашки острые концы костей и страшно испугался не столько перелома, сколько родительского гнева. Домой вернулся скрытно и, ничего никому не сказав, вечером побежал к местной бабке-костоправке. К счастью, рука срослась без заметных последствий.

В 1914 году с началом германской войны Иван Акинфиевич снова был мобилизован в армию и вскоре был ранен на фронте. В начале 1915 года в госпиталь под Молодечно к нему приехала Прасковья Петровна. Кстати, А.И. Шокин вспоминал этот эпизод в 1961 году, когда впервые избирался народным депутатом в Совет Национальностей СССР именно по Молодечненскому округу. Иван Акинфиевич был награжден Георгиевским крестом, еще из золота высшей пробы (позже кресты стали делать из бронзы). Эта награда, к сожалению, не сохранилась, – в послереволюционное время она пошла на зубы Прасковье Петровне.

Хозяин, Уткин-Егоров-младший (Василий Степанович), провожая своего работника на войну, прощался с ним сердечно и обещал заботиться о семье. Видимо, он считал, что война продлится недолго, так как уже через полгода, забыв все свои обещания, попросил Прасковью Петровну съехать. Ей было непросто подыскать самой новое жилье, но, используя прежние связи, она нашла квартиру недалеко от Александровских казарм, в доме 19 по 3-му Павловскому переулку. Позднее перебрались в дом 14.

Когда в стране была свергнута монархия, Иван Акинфиевич воспринял происходившие революционные события с энтузиазмом. Развал армии позволил ему вернуться домой, но ненадолго. Началась Гражданская война, и он вступил в Красную Армию.

3-й Павловский переулок. Фото А.И. Шокина, середина 1930-х гг.

Происходившую демократизацию общества Шокины постарались использовать с пользой для образования детей, определив в приготовительный класс известной тогда гимназии М.В. Приклонской на Пятницкой улице сначала Клаву, а потом и Шуру. Гимназия эта в их представлении была довольно аристократической. Ранее она была женской, и учили там главным образом хорошим манерам, танцам и прочим подобным не очень подходящим предметам, к тому же дети из простой семьи чувствовали себя в ней не очень уютно. По всем этим причинам через некоторое время и Клаву и Шуру оттуда забрали.

В круговерти Гражданской войны Иван Акинфиевич пропал без вести, и для семьи настали совсем трудные времена. Отсутствие известий об отце дети переживали тяжело, особенно Клавдия, которой было уже двенадцать лет. Она потом вспоминала эти события в письме брату:

«Вспомнила, как 12-летней девочкой, когда папа пропал без вести, ездила за хлебом с рабоч. орган. з-да Михельсона.

Поезд-товарник впервые был пущен по мосту через Дон, ранее взорванному белыми. Люди вышли из вагонов и молились, чтобы мост не обрушился. А я осталась в вагоне, зарылась в солому, чтобы не так было страшно тонуть.

Потом я ходила с ними по деревням, обменивала то, что дала мама, на пшено, масло и выменяла козу (м.б. вспомнишь – с большими рогами), которую отнимал у меня «продотряд», я плакала-кричала – козу оставили. И вот по <нрзб> с мешком через плечо, с козой на веревке, я привезла в дом «хлеб» (козу доили).

Дом в 3-м Павловском переулке. У ворот Клавдия и Александр Шокины. Фото середины 1930-х гг.

Вид на двор дома № 14 с крыши. Фото А.И. Шокина

Ездила подростком, девочкой, на паровозе с машинистами в Каширу за яблоками, которые мы с тобой сортировали и продавали у казарм».

«Если Бог есть, то, видя мои страдания, он должен вернуть мне отца», – рыдая, молилась в церкви Клавдия, как она рассказывала, «бросаясь в отчаянии на крест». На исполнение своей просьбы она отвела Богу полгода, они прошли, отца все не было, и Клавдия решила, что Бога нет.

Мальчишки были мальчишками и проводили свое время, бегая по ближним улицам, играя на казарменном плацу в лапту или в становившийся все более популярным футбол. Совсем рядом с домом находился завод Михельсона. Любопытные дети не пропускали проходившие там митинги и, когда Шуре было неполных девять лет, он стал свидетелем такого памятного события нашей истории, как покушение на В.И. Ленина.

Хотя и разуверилась Клава в Боге, Иван Акинфиевич наконец нашелся и возвратился домой целым и невредимым. В 1920 году, невзирая на то, что обстановка в стране была еще очень далека от устойчивой, и большинство обывателей было уверено в скором окончании власти большевиков, он вступил в партию, продемонстрировав сочетание убежденности и дальновидности. «Соседи восприняли эту новость как поступок не вполне нормального человека», – вспоминал А.И. Шокин.

В тяжелой обстановке разрухи Ивану Акинфиевичу, чтобы прокормить семью, нужно было проявлять все свое умение находить выходы из сложных житейских ситуаций, благо предприимчивость и энергия его не покидали никогда. Так, уже после Великой Отечественной войны он решил разводить на даче кроликов на мясо. Наделал множество клеток, закупил кроликов, развел. На этот раз, правда, умения не хватило и вследствие мора дело потерпело крах. А тогда, вернувшись в Москву с Гражданской войны, он занялся транспортными услугами. В справочниках «Вся Москва» с середины двадцатых годов он значится как заведующий конным парком № 3 на Таганке Московского отделения Акционерного общества «Транспорт». Иван Акинфиевич и племянников пристроил заниматься извозом, а подросшую Клавдию – на работу машинисткой в том же «Транспорте».

Акционерное общество (впоследствии государственное объединение «Союзтранс») возглавлял Зиновий Яковлевич Литвин-Седой (1876–1947) – один из руководителей Декабрьского вооруженного восстания 1905 года в Москве, начальник штаба боевых дружин на Пресне, а в 1921–1922 годах – член ЦК ВКП(б). Учитывая эти обстоятельства, Иван Акинфиевич решил попытаться упрочить свое положение. Он продиктовал Клавдии письмо на имя Литвина-Седого, в котором просил подтвердить свое участие в событиях Первой русской революции и установить ему партийный стаж с 1905 года. И такое подтверждение от Литвина-Седого было получено, но для изменения партстажа его сочли все же недостаточным, и попытка закончилась ничем.

Иван Акинфиевич понимал необходимость дать своим детям хорошее образование. После не очень удачного начала в гимназии М.В. Приклонской детей определили в Коммерческое училище, располагавшееся на Зацепе. Позже, в сентябре 1923 года, оно стало Вторым промышленно-экономическим техникумом имени Г.В. Плеханова, который существует и поныне.

Перечень предметов, преподававшихся в техникуме, был весьма обширен. Для Шуры, изучавшего страховое дело, он включал в себя: русский язык, обществоведение, политэкономию, право и Советскую Конституцию, историю материализма и основы ленинизма, экономическую политику, экономическую географию, естествознание, математику, физику, химию, товароведение, общую и страховую статистику, черчение, коммерческие вычисления, делопроизводство, корреспонденцию, страховое делопроизводство и корреспонденцию, страховое счетоводство, страховое право, страховую экономию, страхование от огня, страхование посевов и животных, гарантийное страхование, основы строительных искусств и оценок, транспортное страхование, личное и социальное страхование, немецкий и французский языки, а также практические работы в товароведной, химической и физической лабораториях. Уф!

Клавдия для себя эти предметы сочла скучными и малоподходящими и проучилась в техникуме недолго, выбрав профессию секретаря-машинистки, а Шура остался. Поначалу особо прилежным учеником он не был, на уроках, особенно французского, озорничал, и в некоторый, близкий к окончанию техникума, момент дело дошло до вопроса о его отчислении. К отцу, мечтавшему вырастить детей высокообразованными людьми, обращаться за помощью было страшно стыдно. Да и вряд ли он смог бы помочь: у самого знаний было маловато, а нанимать репетиторов было не на что. Пришлось браться за ум и выправлять положение самостоятельно. Чтобы наверстать упущенное, Шура самостоятельно прорешал задачник по арифметике подряд, от первого до последнего номера. Он прекратил «доводить» француженку и хотя язык не выучил, но экзамен сдал. Преодолеть кризис помогли природные способности и упорный характер. Тогда потребовалось впервые в жизни напрячь всю волю и энергию, и оказалось, что этих качеств у Шуры в достатке. Неприятный был опыт, но оказался для последующей жизни весьма важным, научив всегда и к любому своему делу относиться исключительно ответственно.

Студент техникума

С октября 1926 года по апрель следующего студент техникума проходил практику, работая инспектором-ревизором в Мосгубстрахе. Надо отметить, что эта работа не была у Александра первой. Он и раньше иногда подрабатывал в каникулы на бирже труда, затем устроился чернорабочим в больницу имени Семашко. В Мосгубстрахе практиканту иногда приходилось по ночам дежурить в помещении конторы. Дежурил он, вооруженный пистолетом, и простота нравов тех лет в обращении с оружием, оставшаяся от Гражданской войны, позволяла молодому человеку развлекаться, стреляя по осмелевшим ночью крысам. А с оружием Шура был знаком давно. Товарищем детских лет у него был Коля Ясов, которого отличала страсть к техническому творчеству, выражавшаяся в изготовлении самодельного оружия: пистолетов, винтовок. Может быть, в какой-то мере эта дружба повлияла на последующий выбор специальности Шуры – механика, а определенная любовь к личному оружию сохранялась у А.И. очень долго. Жизнь же Коли, как и очень многих, оборвалась на фронте Великой Отечественной войны.

Во время учебы в техникуме в 1923 году Шура вступил в комсомол. Он вспоминал, что шел на прием с рекомендующим – рабочим. Погода была морозная. Заметив на руках у будущего комсомольца перчатки (буржуйскую роскошь), рекомендующий посоветовал их снять и не носить. Спросил:

– Ты как родителя называешь?

– Папа.

– Неправильно. Надо говорить – отец.

После выполнения этих советов прием в ВЛКСМ прошел спокойно. Через несколько лет А.И. Шокину довелось поучаствовать в политической борьбе с оппозицией, когда Л.Д. Троцкий, делавший ставку на молодежь, приезжал выступать перед студентами Плехановки, и ячейка техникума привлекалась для освистывания в нужных местах речи оратора.

В комсомольские годы Шура ездил летом в пионерский лагерь вожатым. Году в двадцать седьмом он влюбился в одну из своих подопечных по имени Тася. Их взаимные чувства были глубокими и долгими. Роман продолжался почти десять лет, но браком не завершился. Что-то не сложилось, не было материальных условий, может, еще чего-то. Но даже за год до того, как Шура познакомился со своей будущей женой, ничто еще не говорило о скором конце отношений с Тасей.

В детские годы Шуры, когда не было ни радио, ни телевидения и даже кино было еще в новинку, люди развлекали себя сами. По субботним вечерам в доме Шокиных собиралась компания: родственники, соседи, друзья, и начиналась игра в карты. Взрослые играли в «петуха» и «козла» иногда ночь напролет до воскресного вечера, прерываясь только на еду.

Были в ходу всевозможные розыгрыши друг друга, многие из которых Шура усвоил. Он любил их и совершал мастерски, проявляя неплохую актерскую импровизацию. Особенно из освоенных им трюков памятен вариант с монеткой. Суть его сегодня всем известна и состоит в том, что человек должен стряхнуть со лба «втертый» гривенник, не прибегая к помощи рук. Когда гривенник «втерт» с большим усилием, у жертвы создается полное ощущение, что он у него на лбу, хотя его уже незаметно отняли. Если люди подвыпили и разгорячились, азарт стряхнуть отсутствующую монетку велик. Однажды, будучи уже женатым, отец проделал этот трюк с одним из гостей так удачно, что тот под шумные крики поддержки и смех окружающих пытался в раже сбросить проклятый гривенник, встав на четвереньки и стуча головой о пол.

Найти новую жертву таких стандартных розыгрышей с годами становилось все труднее. Последние попытки применения монетки я помню на себе и на других представителях молодого поколения, приходивших к нам в гости с родителями. Но А.И. умел и сам придумывать розыгрыши и заниматься их постановкой.

Однажды на квартире у сестры с одним из ее знакомых он проделал сложнейший розыгрыш с применением последних достижений техники: микрофона и репродуктора. Находясь в соседней комнате, он начал как бы трансляцию по радио. Гость, занятый беседой с хозяйкой, сначала не обращал внимания на звуки из репродуктора, стоявшего в комнате, где они сидели. По радио что-то говорили, потом полилась музыка: это Шура решил сыграть на балалайке. Наконец, музыка прекратилась, и началась передача указа о награждении орденами и медалями. Было это в тридцатые годы, и тогда такие указы непременно публиковались в газетах и объявлялись по радио. Гость прислушался. На сей раз зачитывалось сообщение о награждении орденом Ленина его родного брата, бывшего то ли директором, то ли главным инженером одного из известных московских заводов. Реакция, последовавшая на эту весть, была очень бурной, намного превысив то, на что рассчитывал автор шутки. Гость чуть не плакал от радости и, торопясь ею поделиться, бросился в соседнюю комнату: «Шура, вы слышали?»

Шутник почувствовал неловкость, понял, что переборщил, и стал объяснять ситуацию. Но человеку долго не хотелось отказываться от своей радости: «Да я же сам по радио слышал только что! Зачем вы меня разыгрываете?» А когда до него наконец дошло, то страшно обиделся. Эта история имела печальное продолжение, когда через какое-то время его брата арестовали и тот так и сгинул.

Шура умел играть не только на балалайке, но и на аккордеоне и фортепьяно. Нот он не знал, но, выучив несколько аккордов, умел подбирать на слух некоторые мелодии, главным образом вальсов. Играл он редко, но если это было в компании, то производило сильное впечатление. Последние такие случаи были где-то в середине шестидесятых.

Слесарь авторемонтной мастерской ПромВТУ

В июле 1927 года, сдав наконец установленные зачеты и работы, Шура окончил техникум «по страховому делу» и на основании постановления СНК РСФСР был направлен на годичную стажировку по специальности. Однако внушения Ивана Акинфиевича сыновьям о необходимости высшего образования не прошли даром, и Александр решил продолжать учиться. Сначала он попытался пойти по военной линии и поступить в Высшее военно-морское инженерное училище имени Ф.Э. Дзержинского. По принятому порядку комсомолец должен был подавать заявление в свой райком и ехать на экзамены по путевке. Проезд и проживание во время экзаменов оплачивались. Шуру и других претендентов (а конкурс был большой), приехавших в Ленинград, разместили в казармах флотского экипажа. Успешно пройдя отбор, молодой человек, однако, долго моряком не пробыл – заболел и по состоянию здоровья был отчислен. От короткой морской службы в память врезалось плавание по штормовому Финскому заливу на эсминце «Сталин», сопровождавшееся ужасной морской болезнью. Шура вернулся в Москву и в октябре 1927 года поступил на работу слесарем в Авторемонтную мастерскую ПромВТУ.

ПромВТУ представлял собой завод-втуз при Высшем механико-машиностроительном училище имени Н.Э. Баумана, как тогда называлось Московское высшее техническое училище. Работа здесь позволяла набрать необходимый стаж для поступления в вуз. Главным направлением деятельности ПромВТУ была новая отрасль – точная механика. Соответственно и подчинялось предприятие по принятой системе управления тресту Точмех ВСНХ. Трест, аппарат которого размещался на Кузнецком мосту, объединял в своей системе немногочисленные предприятия Москвы и Ленинграда, занимавшиеся тем, что сегодня называется приборостроением. До революции эта отрасль в России практически отсутствовала. Из пяти московских предприятий, входивших в Точмех в 1930 году, только два действовали до 1917 года, одним из которых был завод «Геофизика» на Стромынке. Он был создан на базе фирмы «поставщика двора его императорского величества» Швабе, среди продукции которого были барометры и другая аппаратура. Сегодня – это одно из ведущих предприятий оборонного комплекса ЦКБ «Геофизика». Не менее заслуженным предприятием треста был завод «Авиаприбор» в Электрическом переулке, недалеко от Белорусского вокзала. За свою долгую историю он превратился в ведущее предприятие страны по бортовым самолетным радиолокационным комплексам НПО «Фазотрон».

Новая подотрасль промышленности росла хорошими темпами, и ее перспективность не вызывала сомнений, поэтому естественно, что следующая попытка А.И. Шокина получить высшее образование была связана с МВТУ. Теперь, помимо неплохой подготовки и способностей, ему помогало наличие рабочего стажа в автомастерских, и в мае 1930 года А.И. был принят в число студентов дневного отделения МВТУ. В те годы обучение студентов велось новаторски – бригадным методом. Сущность его сводилась к тому, что изучали предметы и готовились к зачетам студенты коллективно, бригадами из четырех человек, и оценивались знания не индивидуально, а побригадно, то есть фактически отчитывался по поручению товарищей кто-либо один. В одной бригаде с Шурой оказались старшие по возрасту Сережа (Сергей Романович) Косолобенков, (старше на два года) и Алексей Петрович Ярцев – еще старше.

Алексей Петрович пришел в МВТУ после рабфака и едва ли бы смог его закончить без помощи бригадного метода и своего бригадира. Бригадиром стал самый молодой, как самый знающий и самый способный, забывший после горького урока в техникуме, что такое лень в учебе. Со своими товарищами по бригаде Шура сблизился прочно, дружил с ними и после окончания института, а вместе с Ярцевым работал. Познакомился здесь Шура и еще с одним студентом – Сергеем Владимирским.

Проучиться на дневном отделении А.И. Шокину довелось только два года. Материальное положение семьи вынудило его перевестись на вечернее отделение и поступить на работу на только что организованный Завод точной электромеханики (ЗАТЭМ) Наркомата тяжелой промышленности. Выражаясь современным языком, инженерная деятельность А.И. Шокина началась на предприятии по выпуску средств автоматики и вычислительной техники специального назначения.

Шура стал ездить на новую работу на ЗАТЭМ, вися на подножке переполненного трамвайного вагона по недавно проложенной трамвайной линии. Даже сегодня на метро дорога от станции «Серпуховская» до «Авиамоторной» с двумя пересадками занимает немало времени. Но в Дангауэровской слободке уже велось одно из первых в Москве массовых строительств жилья для рабочих, в честь чего близлежащая станция Казанской железной дороги стала называться «Новые дома». В районе станции метро «Авиамоторная» можно погулять по почти нетронутому перестройкой рабочему кварталу 1920-х годов. Этот один из главных московских памятников архитектуры конструктивизма, сегодня незаслуженно забыт экскурсоводами и краеведами. Сюда, на Центральный проезд, в дом 1а, впоследствии переехали в новую квартиру родители А.И. Шокина. Жил там и брат Виктор с женой и дочкой. Старая квартира в 3-м Павловском осталась за родственниками.

Первая инженерная должность А.И. Шокина на заводе в конструкторском бюро по проектированию инструмента была, конечно, далека от счетно-решающих устройств, но вполне соответствовала той специальности, которой он учился в институте. Поначалу дела у молодого конструктора пошли не очень гладко, тем более что званием дипломированного инженера он еще не обладал. Как вспоминал А.И. Шокин, первым заданием ему было проектирование ручных тисков. Всякий, кому приходилось заниматься конструированием, знает, что на бумаге размеры деталей сильно скрадываются, поэтому неудивительно, что, увидев принесенное рабочим огромное изделие, сотворенное по его чертежам, будущий инженер был повергнут в ужас и стыд. Рабочий – классный механик, много повидавший в своей жизни, – утешил словами: «Ты это выброси, а вот, если хочешь, я тебе сделаю без твоих бумажек, чего нужно». И сделал (возможно, небескорыстно) изящные тисочки, на которые можно было заглядеться. Я помню, что в письменном столе у отца лежали его инженерные принадлежности: две логарифмические линейки (большая, 25 см, и маленькая), индикатор для измерения неровностей, в шкафу – немецкий справочник Hutte, бывший настольной книгой у многих инженеров-механиков тех лет. Были в ящике стола и такие маленькие ручные тисочки, возможно, те самые.

Поскольку специалистов на заводе было мало, а опыт и умение А.И. набирал в работе быстро, то на первой своей должности он задержался недолго, и его перевели на производство мастером, а через некоторое время и начальником цеха – сначала монтажного, затем ремонтного. В июне 1934 года А.И. Шокин, что называется «без отрыва от производства», окончил курс обучения в МВТУ по специальности «обработка металлов резанием» и защитил с оценкой «хорошо» в Государственной квалификационной комиссии дипломный проект (реальный!) на тему «Проект пролета механического цеха для обработки частей специального прибора А-1». Ему была присвоена квалификация инженера механика-технолога по обработке металлов резанием, но собственно «корочки» – диплом инженера – А.И. получил только в 1936 году – некоторое время их выдача была отменена.

Здесь в 1932 году заводская партийная организация приняла его кандидатом в члены ВКП(б), однако полноправным членом партии А.И. стал только четыре года спустя. Пришлось ждать: сначала шла чистка, а затем проверка партийных документов, а после убийства С.М. Кирова – их обмен, и все это время прием в партию был закрыт.

Большинство из тех, с кем А.И. Шокину довелось работать на заводе № 205, были такими же молодыми, как и он (25–35 лет), и многие из них впоследствии тоже внесли заметный вклад в развитие различных отраслей промышленности.

В 1933 г. на завод пришел окончивший в 1930 г. МВТУ им. Н.Э.Баумана по специальности «электротехника» С.М. Владимирский. Он работал начальником цеха, начальником производства, а с 1938 г. стал главным инженером. В том же 1933 г. пришел сюда с завода «Динамо» старший инженер-конструктор И.Я. Левин (1909–1971), окончивший в 1930 г. Государственный электромашиностроительный институт; в 1936 г. его перевели на родственный завод № 213 (бывш. «Авиприбор»), а в 1938 г. в составе большой группы сотрудников этого завода – на новый завод № 252 по выпуску ПУАЗО. Освоением ПУС «Мина-7», «Мина-7у», разработкой торпедного автомата стрельбы ТАС занимался на 205-м заводе инженер, а с 1937 – гл. конструктор Д.В. Чувилин (1901—?), пришедший на завод тоже в 1933 г. Еще один молодой специалист, пришедший на завод в 1933 г. после окончания Машиностроительного института им. А.С. Бубнова, вырос до заместителя министра судостроительной промышленности СССР, ну а пока занимал должности инженера-технолога, начальника сектора, отдела, начальника механического цеха, заместителя начальника производства. Это был Г.М. Чуйков (1909–1998). В 1934 г. после окончания МВТУ пришел на завод инженер-конструктор В.В. Романов (1905—?), впоследствии специалист в области конструирования антенных постов корабельных РЛС.

Когда в 1936 г. ЗАТЭМ перешел в ведение НКОП, для наблюдения за завершением строительства заводов №№ 205 и 251 наркомат назначил своего специального представителя Р.Г. Сомхияна (1902–1959). А в 1936 г. на завод № 205 переводом из самолетостроительного института пришел инженер-электрик А.А. Розанов (1910–1994), окончивший в 1935 г. Московский энергетический институт им. Молотова. Будущий заместитель министра электронной промышленности начал инженером, но уже скоро стал главным механиком, а потом энергетиком. Пришел сюда на работу и младший брат А.И. Шокина Виктор.

С заводом № 205 связана судьба еще одного человека, куда более знаменитого, чем работавшие там инженеры и рабочие. Здесь начинал свою футбольную карьеру Константин Иванович Бесков. Природа наделила его неплохими исходными данными, потому что лет в десять он был замечен достаточно взрослыми людьми, которые стали звать его в свои самодеятельные команды. Его позвали парни из взрослой пятой команды: 205-го завода, игравшей в четвертой московской группе. С мая по июль 1934 года он исправно являлся на все игры этой команды и терпеливо ждал. Вскоре его, фэзэушника, повзрослевшего на год, перевели в четвертую команду 205-го завода. А в 1936 году – во вторую. Но его заметили не только футболисты. Когда в 70-е годы он как тренер возглавлял «Спартак», то в разговоре дома с отцом (а мы болели за эту команду) я произнес фамилию Бесков. Моя мама тут же среагировала, хотя за футболом и не следила: «Бесков? Какой Бесков, Костя?» – то есть она его знала и помнила еще с тех времен, когда сама молодой девушкой работала на заводе.

В 1932 году правительство приняло решение о строительстве заводов по центральным приборам и синхронным передачам, то позаботились и о привлечении к разработке ПУС нескольких оптических заводов, которые вошли во Всесоюзное объединение оптико-механической промышленности (ВООМП). Оптические заводы: разрабатывали и серийно изготовляли стереоскопические дальномеры, визиры и прицельные устройства. Одновременно проходило расширение производства прожекторов, для чего требовалось:

«… закончить строительство нового прожекторного завода в Москве с тем, чтобы уже в течение 1933 г. сдать НКВМне менее 400 зенитных прожекторов; форсировать строительство заводов в Павшино и Константиновке по производству зеркальных отражателей и обеспечить в течение 1933 г. выпуск по ним 800 шт. 150-см отражателей».

Несмотря на все внимание и финансирование, строительство заводов Радиогородка отставало от установленных сроков, и 17.07.1934 г. СТО был вынужден выпустить постановление № К-100с «Об изменениях сроков окончания строительства заводов ЗАТЭМ, «Радиоприбор» и Института телемеханики и связи».

Одним из первых комплексов, освоенных производством в Москве, была система «Прожзвук» (прожектор – звукоулавливатель) С-2 для сухопутной ПВО, в которой наведение лучей прожектора для освещения цели при стрельбе в ночных условиях производилось по данным от звукоулавливателя. Применение сельсинов позволяло прожектору повторять все движения звукоулавливателя. Система «Прожзвук» явилась первым отечественным всепогодным и работающим в любое время суток средством обнаружения самолетов – именно поэтому подобные системы вызывали тогда интерес и активно разрабатывались во многих странах.

Одновременно в войска поступил звукоулавливатель ЗТ-2. Ни один документальный фильм об обороне Москвы или Ленинграда не обходится без кадров, на которых запечатлены характерные раструбы звукоулавливателя. Эта система, как вспоминал А.И. Шокин, отличалась весьма большой сложностью и, к сожалению, низкой эффективностью. Основным средством вооружения самолетов противника являлись звукоулавливатели и прожектора. Как известно, управление артиллерийским зенитным огнем сводится к тому, что расчет ПУАЗО определяет вероятную точку встречи снаряда с целью и сообщает на орудия азимут и угол возвышения. Сельсины и соответствующие механизмы разрешали передавать необходимые команды автоматически.

Возможности нашей страны для выпуска, а тем более разработки столь сложных, наукоемких комплексов, какими были системы ПУС и ПУАЗО, были невелики. Для создания собственной научной и производственной базы было необходимо изучать и осваивать опыт зарубежных фирм, ушедших далеко вперед. Советские организации, в свою очередь, могли испытывать недоверие к инофирме – не утаила ли она каких-нибудь секретов или патентов, не присылает ли второстепенных специалистов вместо лучших. Лучше всего это было делать непосредственно у его обладателей, на месте, и в тридцатые годы отправка молодых специалистов за рубеж практиковалась довольно широко.

В 1934 г. вскоре после защиты дипломного проекта молодой заводской специалист А.И. Шокин был направлен в служебную командировку на фирму «Сперри» в США для изучения вопросов проектирования и производства МПУАЗО. Поездка организовывалась через «Амторг» – акционерное общество, занимавшееся продвижением на советский рынок американских товаров, тогда еще мало известных в нашей стране на фоне традиционных европейских.

Фирма «Сперри джайроскоп» (Sperry Gyroscope), названная по имени своего основателя и владельца изобретателя Элмера Сперри (Elmer Ambrose Sperry), имела подразделения в Англии и Америке и была одной из ведущих фирм в мире в области гироскопии, телемеханики и другого военного приборостроения. Связи нашего флота с этой фирмой начались еще в 1910 году с установки гирокомпаса на крейсере «Рюрик», а после окончания Гражданской войны возобновились и расширились. В 1928 году у «Сперри» была закуплена скоростная синхронная передача для ПУС, которая за два года была воспроизведена на заводе «Электроприбор», став основой для некоторых отечественных систем. Продолжались и закупки навигационных гирокомпасов, почему за обслуживающими их корабельными специалистами долго держалось название «сперристов». Как написано в довоенной книге (для детей!) О. Дрожжина «Умные машины»: «В нашем советском флоте применяются гирокомпасы Сперри «марки VIII» и «марки V», которые раньше ввозились из Америки. Теперь мы прекрасно делаем их сами, введя в конструкцию некоторые улучшения». Активное сотрудничество шло также в области автопилотов.

Вопросы договоров с фирмой «Сперри» на приобретение образцов и оказание технической помощи с конца 1932 года рассматривались и в Комиссии Обороны, и в Политбюро, которое наконец 8 апреля 1933 года постановило: в дополнение к постановлению ПБ от 7 марта 1933 г. закупку образцов у фирмы «Сперри» произвести Наркомвоенмору за счет своего контингента на сумму 400 000 долларов. Деньги немалые. НКВМ не ограничивалось только одной фирмой: в его задачи входило еще и ознакомление с работами по усовершенствованию ПУАЗО и других фирм, в частности предполагалось закупить по одному прибору у германских фирм Герца, Газенмайера и Виккерса.

Отъезд соседа в заграничную командировку, состоявшийся 19 ноября 1934 года, был для жителей 3-го Павловского переулка и его окрестностей событием из ряда вон выходящим. Из поручений родных, связанных с этой поездкой, известна только просьба Ивана Акинфиевича: он просил сына привезти ему кенгуровую шубу. Для его дореволюционных российских понятий это было, по-видимому, обычной просьбой, но сына она поразила так, что он ей и через много лет удивлялся, особенно, когда узнал в Америке, почем там кенгуровые шубы.

Пароход «Иль де Франс»

А.И. Шокин с коллегами в Нью-Йорке

Теперь А.И. Шокину пришлось учить уже английский язык, да еще с нуля. Индивидуальные занятия с преподавателем, несмотря на непродолжительность, не прошли даром в отличие от изучения французского и немецкого в техникуме и МВТУ. Хотя с неважным произношением и не всегда грамматически правильно, но объясниться по-английски А.И. мог и много лет спустя, даже в ранге министра.

Собравшись с вещами похуже (чтобы не везти их обратно), А.И. отправился в дорогу. Правда, на нем самом одежда была довольно дорогая, выданная для поддержания престижа Родины. На фотографии он запечатлен в дорогом драповом пальто и в шляпе, которую ранее не носил. Говорят, что в состав обязательного комплекта входил еще шевиотовый костюм и желтые ботинки. Путь был далекий: сначала через Польшу и Германию во Францию на поезде, далее через Атлантику на знаменитом лайнере «Иль де Франс». Можно представить, сколько впечатлений и жизненных наблюдений дала эта командировка 25-летнему молодому человеку, начиная с первого вопроса мрачного польского пограничника, проверявшего паспорт: «Пан большевик?» 21 ноября 34-го года Шура отправил из Гавра открытку домой:

«Мама и папа!

Сейчас на пароходе. Через две минуты отбываю в Америку. Здоров. Желаю всего хорошего. Крепко целую. Простите, что никак не успел написать больше. Подвел поезд.

Целую, Шура».

Огромный океанский лайнер – не чета маленькому эсминцу, но и переход через зимнюю Атлантику – это не плавание по Финскому заливу. Морская болезнь была та же. Она началась сразу после вступления на борт парохода, медленно и незаметно для стоявщих на берегу покачивавшегося у причала, и сделалась невыносимой в открытом море. Но постепенно за время плавания привычка сделала свое дело, и стало легче. С годами и богатым опытом воздушных болтанок на поршневых самолетах эта болезнь была изжита полностью.

Американские впечатления не ограничивались только фирмой, расположенной в Бруклине. О них писал он домой в письмах и открытках с видами Нью-Йорка, отправлявшихся через «Амторг». Были автомобильные поездки по окрестностям Нью-Йорка, экскурсии по городу. 26 января 1935 года А.И. побывал на вершине самого высокого тогда в мире здания – на 102-м этаже Эмпайр Стэйтс Билдинг. Врезался ему в память просмотр только что вышедшего кинофильма «Чапаев» в зале, битком набитом русскими эмигрантами, и тот восторг с аплодисментами и слезами, который вызвала у бывших белогвардейцев сцена «психической» атаки каппелевцев, строем, с папиросками в зубах идущих под пулеметы.

Изучив по мере предоставленных возможностей за четыре месяца постановку дела на «Сперри», А.И. Шокин вернулся в Москву и продолжил работу на ЗАТЭМе. Знания, приобретенные им за границей, быстро пошли в ход. Его перевели в основное производство и назначили начальником механического цеха по производству ПУАЗО. Счетные элементы в этих системах были механическими, очень трудоемкими в изготовлении. Например, среди них были так называемые коноиды (от слова конус) – устройства на кулачковом принципе. Перемещением по его криволинейной поверхности в точку с координатами, задававшимися входными данными, определялась величина выходного сигнала, так что от точности изготовления коноида и других механических элементов зависела величина ошибки при выработке данных для стрельбы.

Приходилось вникать во все тонкости точнейшего механического производства. При низкой степени автоматизации процессов обработки в те годы роль «человеческого фактора» в технологии была очень высока. При изготовлении того же коноида в заготовке сначала высверливалось множество глухих отверстий со строго заданной глубиной, а затем деталь доводилась вручную лекальщиками высшего разряда. А.И. Шокин научился хорошо понимать рабочих, ценить их мастерство и находить общий язык во всех трудных случаях. Это умение не раз выручало его впоследствии в тех нередких жизненных случаях, когда вопрос нужно было решать не в кабинете министерства, а непосредственно в цехах. И став министром, посещая предприятия, на каждом рабочем месте он старался поговорить с работником или работницей, вникнуть в их дела, похвалить, а то и поругать, и нередко помочь советом из собственного опыта.

Передача «Мины-7» на ЗАТЭМ

Завод быстро набирал силу, перед ним ставились все новые задачи. Во многом рубежным стал 1936 г., когда из Наркомата тяжелой промышленности была выделена промышленность оборонная.

Новому наркомату передавались авиастроение, судостроение, танкостроение, точное приборостроение, оптика, производство вооружений, взрывчатых веществ, а также учебные заведения, готовившие специалистов для этих отраслей. Первым его наркомом стал старый революционер (с 1904 года), член ЦК ВКП(б) Моисей Львович Рухимович, до этого работавший первым заместителем Орджоникидзе.

Главэспром тоже вошел в состав Наркомата оборонной промышленности (НКОП), получив наименование «5-е Главное управление».

ЗАТЭМ перешел в ведение НКОП в составе Главэспрома, и как, всем оборонным заводам, ему был присвоен номер – 205. Начальником главка на рубеже 1936–1937 гг. стал вернувшийся из США Н.М. Синявский. Л.А. Лютов был перемещен на должность главного инженера, но карьера его шла к закату – в 1936 г. он был исключен из партии, хотя и продолжал еще работать вплоть до ареста 7 мая 1937 г.

Вчерашний студент А.И. Шокин быстро превращался в одного из ведущих специалистов промышленности в области приборов управления стрельбой, и это вылилось в его очередное перемещение – он стал работать в выпускном механосборочном цехе. Здесь собирали и регулировали ПУАЗО, а позднее и морские ПУС. Сначала А.И. Шокин стал заместителем начальника цеха по технической группе, затем начальником цеха.

Морские ПУС были не проще. Представьте себе два корабля в море, движущиеся навстречу друг другу параллельными курсами. Расстояние – 10 миль, скорости – 25 узлов. Простейший расчет показывает, что время полета снаряда до цели составит примерно 30 секунд. За это время цель сместится на 750 метров, что в три раза превышает длину самого большого корабля. Скорости, конечно, не такие как у самолетов, но стреляющий корабль подвержен бортовой и килевой качке.

А наивысшей сложностью отличались морские комплексы ПУАЗО (МПУАЗО), предназначенные для стрельбы по самолетам с движущейся и качающейся платформы (корабля).

В схемы ПУС входили:

– приборы обнаружения и определения координат цели (в то время оптические дальномеры и визиры, а в сухопутных частях и звукоулавливатели; в дальнейшем – радиолокаторы);

– центральный прибор – система счетно-решающих устройств для механизации и автоматизации всех вычислительных операций по определению установок для стрельбы;

– синхронная передача – система электрической связи, с помощью которой координаты цели передаются от определителя координат к центральному прибору, а установки для стрельбы – от центрального прибора к орудиям;

– станция питания электроэнергией.

ПУАЗО отличались от ПУС в основном приборами обнаружения и определения координат цели, и к тому же ПУАЗО должен был выдавать данные по установке дистанционной трубки взрывателя снаряда. Необходимость определения и учета третьей координаты – высоты, быстрый рост скорости самолетов и их малоразмерность требовали гораздо более высокого быстродействия и точности счетно-решающих устройств и систем управления.

До середины 30-х годов главным направлением работ по ПУС была модернизация приборов и систем управления артиллерийской и торпедной стрельбой крупных кораблей дореволюционной постройки и крупнокалиберных береговых батарей. Каждое орудие наводилось на цель самостоятельно с помощью оптических прицелов, а приборы управления вырабатывали поправки в углы наведения, которые учитывали перемещение цели. Такой метод наведения орудий и торпедных аппаратов назывался «прицельной наводкой».

Центральные механические счетно-решающие приборы этих кораблей решали очень узкий круг задач и автоматизировали лишь самые основные процессы вычисления стрельбовых данных. Синхронные передачи Гейслера, состоящие из ключей и двигателей, работающих на постоянном токе, были способны на передачу величин на небольшие расстояния с малыми скоростями, а перед началом работы требовалось согласование вручную всех линий синхронных передач на крайних значениях величин (метод согласования «на стопорах»).

Конструктивно системы оформлялись как сложный единый механизм, содержащий большое количество взаимно-связанных механических устройств, монтируемых на жестком едином основании. В своем изготовлении они были уникальными, пригодными лишь для индивидуального производства; заданные точности решения задач достигались индивидуальной сборкой и подгонкой, проводимой механиками и регулировщиками высшей квалификации. Такими системами были оборудованы все существовавшие к этому времени крупные корабли: линкоры «Парижская коммуна», «Октябрьская революция», «Марат», крейсеры «Красный Крым», «Красный Кавказ», балтийские и черноморские крупнокалиберные береговые батареи.

Летом 1934 года в Москве была организована выставка продукции ленинградских электрослаботочных заводов, чтобы показать их деятельность правительству. Выставку разместили в больших подвальных помещениях здания Наркомтяжпрома на площади Ногина. Ответственным представителем-гидом был назначен Р.Р. Бельский. Завод «Электроприбор» представил на выставке действующие образцы системы управления огнем береговой батареи крупного калибра с выносными постами наводки и прибором ТАД (трансформатор азимута и дистанции), центральный прибор системы «Вышка», силовой привод с усилителем на 40-амперных тиратронах, элементы синхронной передачи на большие расстояния и др.

Выставка работала три месяца, вплоть до ее посещения членами Политбюро. По воспоминаниям Р.Р. Бельского, живо интересовался представленной техникой С. Орджоникидзе. Вскоре заметно увеличились средства на закупку зарубежной техники, ускорился ввод новых заводов, в зарубежные командировки (США, Германию, Италию) для ознакомления с иностранным опытом было направлено большое количество специалистов.

Морские приборы управления стрельбой (МПУС) с центральными автоматами стрельбы (ЦАС) для новых кораблей вдруг потребовались быстро и в больших количествах. По решениям 1934–1936 гг. предстояло построить 53 «серийных» эсминца проекта-7 большими сериями сразу на двух ленинградских и двух николаевских заводах. В феврале 1936 г. нарком тяжелой промышленности Г.К. Орджоникидзе издал приказ по наркомату, в котором, ссылаясь на «получение тяжелой промышленностью лично от т. Сталина боевого и почетного задания построить и сдать морскому флоту Наркомата обороны в течение 1936–1938 гг. в полной боевой готовности серию эсминцев», предоставил Р.А. Муклевичу широкие права, как в отношении поощрений, так и наложения строгих взысканий, «вплоть до предания суду всех, кто своей халатной работой будет приводить к прорывам на тех или других участках постройки эсминцев» , каждый из которых нужно было оснастить системой управления огнем, получившей наименование «Мина-7».

Программа военного судостроения на первую пятилетку, утвержденная Советом труда и обороны 4 февраля 1929 г., предусматривала постройку сторожевых кораблей проекта-2 и трех эсминцев – будущих лидеров проекта-1. История ее началась еще в 1930 г. Первые результаты проектирования и строительства сторожевых кораблей собственными силами, которые по основным параметрам соответствовали миноносцам постройки 1905–1907 гг., не удовлетворили ни моряков, ни руководство страны. Работы по проектированию лидеров кораблей уже велись, и ни у кого не вызывала сомнения необходимость оснащения их ПУАО. Однако современное состояние такой техники было нашим морякам и инженерам совершенно неизвестно, и тем более опыт отсутствовал ее разработке. ПУАО для модернизируемых и достраиваемых тяжелых кораблей (линкоров и крейсеров) создавались на основе поставок английских фирм.

В Техническом управлении ВМС РККА внимательно следили за достижениями итальянского кораблестроения. Они широко освещались в технической литературе, а имевшаяся разведывательная информация, поступавшая по каналам IV управления Генерального Штаба РККА, позволяла уточнить круг вопросов, представлявших для нас наибольший интерес. РВСС назначило комиссию под председательством начальника Морских сил РККА РА. Муклевича. Заседание комиссии, состоявшееся 15 августа 1930 г., определило объекты заказов в Италии. Импортная техника была желательной не только для УВМС. Валовые заказы могли быть размещены на самолеты, моторы «Isotta-Frascini», торпеды и зенитные орудия, о чем Р.А. Муклевич и доложил 26 августа К.Е. Ворошилову. На контрольном листе доклада нарком наложил резолюцию: «Можно пока исходить из намеченных объектов с тем, чтобы сейчас же послать квалифицированную техническую комиссию в Италию с задачей ознакомиться с достижениями в морфлоте (техника), после чего список объектов можно будет пополнить».

Дальнейшая история с этой комиссией была изложена Р.А. Муклевичем в записке И.В. Сталину:

«Генеральному Секретарю ЦК ВКП(б) т. Сталину

В августе месяце прошлого года Вами были даны лично мне указания (в Сочи) о немедленной посылке группы моряков в Италию для ознакомления с достижениями в технике и тактике итальянского флота. Такая группа работников, под руководством опытного моряка-коммуниста т. Сивкова, была послана в Италию, пробыла там два месяца и вернулась 1 декабря прошлого года с богатыми материалами и наблюдениями. Итальянцы приняли наших моряков в высшей степени внимательно и радушно и показали им все, что они пожелали увидеть.

В нашу задачу входило не беспредметное ознакомление с итальянским флотом, а ознакомление на предмет заказов и получения технической помощи в тех областях, где у нас имеется отставание. Именно эти обстоятельства, а не политические симпатии, настраивали итальянцев на дружеский к нам лад, и только в надежде на заказы своим фирмам они так откровенно показывали нам свою технику.

И действительно, у итальянцев морская техника весьма высокая, как в кораблестроении, так и в морском вооружении они ушли далеко вперед. На фоне итальянских достижений особенно бросается в глаза наша отсталость по торпедам, противосамолетной артиллерии, специальным снарядам и приборам управления огнем.

После возвращения т. Сивков составил и представил срочную заявку на необходимые заказы для морского флота. Итальянцы подчеркивали в беседах с нашими моряками, что они пойдут на предоставление нам кредита, так что первые валютные платежи по нашим заказам будут предстоять только в 1932 г. Имеется постановление Политбюро о том, что дать необходимые контингенты для этих заказов, тем не менее, вопрос окончательного решения не получил и повис в воздухе. Время идет, хороших торпед и зенитной артиллерии у нас нет, промышленность наша безуспешно бьется над решением тех задач, которые заграницей давно уже разрешены [117]Обратите внимание на слова «торпед у нас нет» и вспомните, с чего начиналось Остехбюро под руководством В.И. Бекаури десять лет ранее. ПЛ 1 серии, строительство которых заканчивалось в нашей стране, не имели пока своего основного оружия – 533-мм торпед, торпедные катера, в том числе и с волновым управлением, не имели 450-мм торпед. Поэтому вопросом первостепенной важности становилось приобретение партии торпед, а также возможное заключение договора о технической помощи в производстве их в СССР.
.

Давая указание о поездке в Италию в августе месяце прошлого года, Вы придавали огромное значение нашим связям с итальянцами именно по морской линии. Вы говорили даже о возможности заказа крейсера; теперь это дело затормозилось; боюсь, что Вы об этом не знаете. Докладываю и прошу Вашего личного вмешательства.

НВМС Муклевич»

После достижения дипломатических договоренностей в Италию была направлена группа морских специалистов. В нее вошли А.Л. Платонов (председатель минной секции Научно-технического комитета УВМС), А.В. Леонов (начальник артиллерийского отдела ТУ), Г.Я. Комаровский (помощник начальника электромеханического отдела ТУ), А.И. Азаров (помощник начальника отдела подводного плавания ТУ), А.И. Берг (председатель секции связи НТК) и В.Н. Перегудов (член кораблестроительной секции НТК). Руководителем группы был назначен начальник ТУ ВМС А.К. Сивков.

Пораженный увиденными достижениями итальянской техники в создании корабельных артиллерийских электромеханических счетно-решающих устройств, а также морской оптики, А.К. Сивков писал РА. Муклевичу:

«Вокруг этого дела у нас в СССР было, вероятно, вредительство…»

Факт наличия электромеханических приборов системы управления огнем на легких итальянских кораблях, не только лидерах, но и эсминцах вызвал у наших специалистов большое удивление и заставил немедленно учесть возможность установки таких приборов на проектируемых кораблях.

Вследствие кризиса в экономике правительственные заказы у итальянцев были сильно урезаны; тем выше была их заинтересованность в советских заказах и откровенность в показе своих достижений. В отчете Наркомвоенмору руководитель комиссии А.К. Сивков писал: «…Нам были показаны детальные чертежи антенной мины, так называемой «Италия Б»… дано секретное описание приборов центральной наводки артиллерии, показаны аэроустановки (зенитные орудия. – Примеч. авт.) системы Минизини. В Министерстве нам были также показаны подлинные договоры на поставку торпед и сообщены цены, которые платит Министерство». Во время осмотров беспрепятственно разрешалось делать записи, по просьбе наших специалистов в их блокнотах сопровождающие лица выполняли схемы и рисунки. 4 октября А.К. Сивков и А.И. Берг приняли участие в учебной атаке торпедных катеров M.A.S., базировавшихся на Специю.

ПУАО двух итальянских фирм – «San-Giorgio» и «Gallileo» («Централи», как назывались ПУАО в итальянском флоте) тщательно изучались членами группы как наиболее вероятные объекты заказа. Их приобретение для заложенных лидеров проекта-1 давало возможность, используя их как образцы, создать в короткие, соизмеримые со сроками строительства кораблей, производство собственных ПУАО.

В докладе НВМС руководитель группы советских специалистов подтвердил свое мнение:

«Я полагал бы необходимым купить у «Gallileo» приборы для наших новых эсминцев [лидеров пр.-1. – Авт.] с тем, чтобы при технической помощи «Оаййео» поставить в дальнейшем производство «централей» у нас» [118]РГАВМФ. Ф. р-1483, оп. 1, д. 106, л. 178.
.

Реввоенсовет СССР, заслушав сообщение РА. Муклевича, постановил: «РВСС считает целесообразным заказать два таких прибора для двух новых эсминцев и один для промышленности, всего на 750 тысяч руб., добившись на эту сумму и техпомощи» [119]Там же, л. 27.
.

Помимо приборов управления артогнем из конкретных объектов возможного заказа наибольший интерес у советских специалистов вызвали торпеды завода «Whitehead» калибров 450 и 533 мм и зенитные артиллерийские установки системы Минизини. Причины такого внимания заключались в неблагополучном положении с этими видами военно-морской техники в СССР.

Спаренные 100-мм зенитные артустановки адмирала Дж. Минизини (G. Minizini), имевшие хорошие баллистические характеристики, представлялись нашим артиллеристам пригодными для вооружения. Покупка нескольких таких итальянских АУ позволяла в плановые сроки ввести в строй находившийся в достройке на Николаевском госзаводе имени А. Марти крейсер «Красный Кавказ» – наиболее современную боевую единицу ВМС РККА.

Так появились у нас в стране итальянские «централи». Работа по их воспроизведению под шифром «Мина-7» в СКБ завода ленинградского завода № 212 («Электроприбор») началась только в 1936 г., позже начала строительства кораблей. Руководить этой работой был назначен еще более молодой, чем А.И. Шокин, 25-летний Сергей Федорович Фармаковский.

Центральный автомат стрельбы «Мины-7» ЦАС-2, располагавшийся для меньшей уязвимости в бою в самом низу эсминца, был сложнейшим электромеханическим вычислительным устройством на механической системе элементов (l-е поколение) весом три тонны. Данные к нему поступали от командно-дальномерного поста (КДП), расположенного на высоте метров пятнадцати над водой. Здесь располагались два четырехметровых дальномера ДМ-4 для определения дистанции до цели, визир центральной наводки ВМЦ-2 для определения курсового угла цели, а еще здесь был и визир наклона цапф стволов орудий (ВНЦ). Наличие последнего, с помощью которого следили за горизонтом, позволяло стабилизировать орудия при качке корабля. Выработанные автоматом стрельбы данные передавались синхронно-силовой передаче на принимающие приборы артиллерийских орудий Б-13, а дальше наводчики вручную совмещали их стрелки и циферблаты. Вся система «Мина-7» весила 11 300 кг (13 350 кг вместе с кабелями).

В 1937 году на заводе № 205 началось подготовка серийного производства «Мины-7», и Шокин был назначен ведущим инженером по освоению. «Мина» являлась основным правительственным заказом, выполнению которого придавалось особо важное значение. По плану в 1938 г. завод № 212 должен был выпустить 12 «Мин», а 205-й – 6. Правда, нарком дал разрешение уменьшить план до 4. Над освоением этого «объекта», как это было принято называть в переписке, завод проработал свыше 15 месяцев. Наконец, первый комплект, был предъявлен заказчику в апреле 1938 г. Следующий появился в июне, еще по одному – в июле и октябре, и в декабре – 2 комплекта.

Вечные проблемы передачи изделия от разработчиков серийщикам тогда были вообще не отработаны, многие считающиеся сегодня очевидными вопросы стандартизации и нормализации были в зачаточном состоянии, качество передаваемой на производство конструкторской документации было низким, а о технологичности изделий конструкторы-разработчики если и думали, то совсем немного. Заказчики – а в основном они были военные – тоже подчас не знали, что требовать от промышленности. Имея много своих научных институтов, они тоже занимались разработками, но что с ними делать после их окончания, знали не всегда. Четкой программы взаимодействия заказчиков с исполнителями, стимулирующего порядка финансирования еще не появилось. Во многих случаях исследования и разработки проходили впустую вместе с выделенными средствами. Такая бесполезная растрата времени и средств, когда каждая копейка доставалась потом и кровью, а ожидавшаяся война неумолимо надвигалась, стали рассматриваться как сознательное вредительство.

«Троекратная смена руководства завода № 205за период 1937—38 г. повлекла ряд перемещений в руководстве отдельными цехами, порой весьма неудачных (Белянский, Червяков и др.), поэтому еще в начале года пришлось заново пересмотреть руководящие технические силы цехов, а кадры на их укрепление черпать из состава работников завода. Из среды инженеров, мастеров и рабочих-стахановцев были выдвинуты на руководящие посты люди, впоследствии целиком и полностью себя оправдавшие» [122]Стенограмма доклада директора завода № 205. РГАЭ. Ф. 8194, оп. 2, д. 18, л. 1–7.
.

В августе 1937 года правительством была утверждена новая кораблестроительная программа на 1938–1943 годы – так называемая программа строительства «Большого флота». Ее выполнению придавалось огромное значение, и курировал ее непосредственно Председатель Совнаркома В.М. Молотов, а в «Основных задачах III пятилетки для электрослаботочной промышленности» даже корабельная радиоаппаратура, не говоря уж о гидроакустике, не предусмотрена. Странный документ.

С 15 октября 1937 г. новым наркомом оборонной промышленности СССР вместо арестованного Рухимовича стал Михаил Моисеевич Каганович. Заместителями к нему были назначены И.Ф. Тевосян и Б.Л. Ванников. М.М. Каганович потребовал от подчиненных самого решительного выкорчевывания врагов народа из оборонной промышленности. Выступая на общем партийном собрании наркомата еще 3 августа 1937 г., будущий новый нарком сообщил о раскрытии на предприятиях отрасли шпионско-вредительских гнезд, аресте многих инженеров и техников и дал задание внимательно присмотреться ко всем, кто был знаком и соприкасался с арестованными: «Обязанность коммунистов быть чекистами».

В 5-м ГУ тоже произошла очередная смена руководства. Н.М. Синявский был арестован 17 декабря 1937 года, и начальником главка стал Иван Герасимович Зубович, к этому моменту всего несколько месяцев пробывший директором завода № 210.

7 мая 1937 года был арестован Л.А. Лютов. В этот же день, вскоре после возвращения из командировки в США, был вновь арестован главный инженер НИИ № 33 Наркомата оборонной промышленности А.Л. Минц.

Ему было предъявлено обвинение в том, что он «являлся участником антисоветской правотроцкистской организации, по заданию которой проводил вредительскую работу на заводе № 208 и занимался шпионажем в пользу одного из зарубежных государств». Руководителем этой организации был назван Л.А. Лютов, соучастниками – Мусатов, Куровский, Сиверс, Нейман и другие.

ВКВС СССР 21 августа 1937 г. по обвинению в шпионаже в пользу Германии и участии в антисоветской троцкистско-зиновьевской диверсионно-террористической организации приговорила Л.А. Лютова к расстрелу. В этот же день был расстрелян заместитель директора с 1936 г. (в 1933–1936 – директор) НИИ-10 Ф.Ф. Сучков.

Вот в такой обстановке проходило становление А.И. Шокина как инженера и руководителя.

Выпуск систем «Мина» ознаменовал крупный шаг в развитии отечественного морского приборостроения, главными вехами которого явились:

– переход от изготовления единичных приборов к серийному выпуску систем на ряде заводов;

– внедрение новых принципов проектирования приборов, заключающихся в создании конструктивно законченных механизмов, монтируемых в корпус прибора;

– внедрение ряда новых технологических процессов;

– переход от чисто механических приборов к электромеханическим.

Используя приобретенный опыт, были созданы центральные автоматы стрельбы: артиллерийский главного калибра (ЦАС, завод «Электроприбор»), торпедный (ТАС, завод «ЗАТЭМ»), зенитный (ЗАС, завод 252). Они позволили автоматизировать процессы определения элементов движения целей (ЭДЦ) и вырабатывать полные углы вертикального и горизонтального наведения орудий (ПУВН и ПУГН) и торпедных аппаратов.

Одновременно были созданы: автомат, задающий темп стрельбы («автомат замыкания ревунов»), палубный прибор для выработки данных стрельбы артиллерией главного калибра и торпедами упрощенным способом («ночной визир»), приборы, принимающие выработанные данные на орудиях и торпедных аппаратах, для осуществления их наводки с заданной точностью при залпе. Эти приборы, как и все линии межприборных связей, оборудовались самосинхронизирующейся связью, что значительно сократило время подготовки к бою, повысило точность и достоверность в передаче величин.

Система ПУС «Мина», являясь центральным звеном в цепи управления боевой деятельностью эскадренного миноносца, впервые связывала в единый комплекс оптические посты наблюдения за целями, собственные счетно-решающие средства и оружие (артиллерийские установки и торпедные аппараты).

В ходе дальнейшей специализации заводов на ЗАТЭМе тоже было создано проектно-конструкторское бюро по морским и сухопутным ПУАО. Последовал перевод в А.И. Шокина в ПКБ, где, начав ведущим конструктором, он вскоре был назначен уже начальником всего бюро и руководил разработкой приборов управления торпедной стрельбой ТАС (торпедный автомат стрельбы на основе того же ЦАС-2). Молодой человек Шура стал Александром Ивановичем.

Способ наведения для торпедной стрельбы атакующего эсминца требовал от ТАС выработки боевого курса эсминца на цель, определения момента его поворота в сторону для возможности пуска торпед, угла наведения торпедных аппаратов, установки гироскопов, гидростатов и других приборов.

Из производственника, технолога по специальности, А.И. перешел в разработчики автоматизированных систем управления – еще в 30-е годы! Это был не последний случай в его биографии, когда помимо желания происходили столь резкие смены деятельности. «За мою жизнь мне, при моем возражении и моем до слез страхе, 4 раза меняли направление работ. Во времена Тухачевского – техника особой секретности (приборы наведения, гидроакустика, телесамолеты, телекатера, телетанки, телефугасы)…». Он иногда сетовал на эти повороты судьбы, не позволявшие углубиться в изучение технических проблем, до конца раскрыть свои инженерные и научные способности, наконец, оформить результаты. Его стали приглашать на совещания к руководству главка, наркомата и даже выше. В.М. Пролейко записал такое его воспоминание: «Еще в 1936 г. я докладывал системы вооружения на корабле Ворошилову, и он спросил: «А почему вы думаете, что на корабле дураки?» [124]Автору запомнился рассказ А.И. Шокина об учениях при участии К.Е. Ворошилова с применением телекатеров, на котором он присутствовал: «Как обычно проходили учения? Запустят щит, еле двигающийся на буксире, стреляют по нему, а потом Ворошилов раздает часы. И вот запустили телекатера, быстроходные, маневрирующие, и ничего сделать с ними не сумели». Примерно так же вспоминал Б.В. Никитин: «Пришла осень, а с ней и пора зачетного флотского учения. Как и в прошлые годы, отрабатывался бой на минно-артиллерийской позиции <…>. Момент удара торпедных катеров я хорошо видел с высоты двух тысяч метров, на которой «завис» самолет управления дивизиона. Прорывая дымовые завесы, более полусотни катеров с трех направлений стремительно сближались с кораблями «противника». Картина впечатляющая! Учение для нашего дивизиона прошло хорошо: все самолеты-водители и катера выполнили поставленную задачу. Не было отказов в технике, не было и затонувших учебных торпед. Дивизион радиоуправляемых катеров получил высокую оценку наркома обороны К.Е. Ворошилова <…>. Возможно, что речь идет об одном и том же эпизоде, и все расхождение только в дате – 1936 г. или 1937-й.

Правда, заработки у Шуры были весьма неплохи. Оценивая свои доходы:, министр электронной промышленности говорил, что пика они в его жизни (с учетом цен) достигли именно до войны во время работы на заводе начальником цеха и ПКБ. Виктор к этому времени тоже работал на заводе и неплохо зарабатывал. Клавдия продолжала карьеру секретаря-машинист-ки и одно время работала у Г.М. Кржижановского. Так что достаток семьи возрастал. Где-то в 1936—37 г. братья купили фотоаппарат-«лейку» и начали фотографировать друг друга, родителей, родственников и девушек. На заводе А.И. познакомился с чертежницей Симой (Серафимой Яковлевной Филатовой). Туда ее устроила в 1937 году родная тетка по матери, весьма активная женщина. Она же и познакомила племянницу с братьями Шокиными1. Сима была коренной москвичкой, комсомолкой (на девять лет моложе А.И.), спортсменкой (занималась художественной гимнастикой в обществе «Буревестник») и красавицей (так считали многие). Соперничество братьев закончилось победой старшего, и в сентябре 1938 года Александр Иванович и Серафима Яковлевна поженились. Тогда оформление брака на бумаге не было столь обязательным в сознании граждан Советского Союза. Просто невеста перешла жить в дом в 3-м Павловском переулке, а зарегистрировались в ЗАГСе они только 24 ноября.

В те довоенные лета семья Шокиных снимала дачу у знакомого Ивана Акинфиевича под Болшевом. По выходным там собирались хорошие компании. Много было молодежи: Клавдия, Шура и Виктор со своими девушками, а потом женами, их подруги, друзья, товарищи по заводу. Сережу Косолобенкова, студенческого друга Шуры, познакомили с двоюродной сестрой Серафимы Яковлевны, тоже Симой, и они поженились [126]Их старший сын Игорь был одним из почитаемых организаторов студенческого джазового клуба в МВТУ.
.

Но интенсивная работа на заводе оставляла для отдыха все меньше времени. Номенклатура изделий завода № 205 к этому времени была уже большой и разнообразной. Прибор «Вест-IV» выпускался с 1933 года и не имел особых трудностей в процессе производства. Правда, в 1938 г. военпредом было забраковано все штепсельное хозяйство, изготавливавшееся в те времена самим же заводом, из-за несоответствия поставленного материала (лепестки – бронза ОФ 6,5-04). Звукоулавливатель «Сирена II» образца 1936—37 г., в 1938 г. смененный на разработанный по требованию заказчика на новый образец – «сирена облегченная».

Производство системы «С-2» – «Прожзвук IV» – проходило со значительными трудностями, вызванными «недостаточной отработкой чертежей, неоднократным внесением конструктивных изменений, вносимых нашим конструкторским отделом и заказчиком. Основная масса неполадок ликвидирована в отчетном году, что благоприятно отозвалось на выпуске системы. Характерна в этом отношении динамика выпуска «С-2»:

Выпуск в 1-м полугодии 1937 г. – 3 комплекта;

– «– во 2-м – «– 1937 г. – 18;

– «– в 1-м – «– 1938 г. – 37;

– «– во 2-м – «– 1938 г. – остальные 34 комплекта.

Причем во втором полугодии отчетного года на основании приказа Главного Управления заводу № 192 было передано комплектов деталей, полуфабрикатов и покупных изделий на 10 систем. Производство системы на этом в 1938 году закончено. Оставшаяся часть деталей передается заводу № 192».

В производстве систем удаленного наведения прожекторов ПУ (постов управления) тоже были проблемы, аналогичные неполадкам в системе «С-2». Большим тормозом в своевременном выпуске ПУ явились задержка поставки преобразователей заводом им. Лепсе и их несоответствие техническим условиям. К концу 1938 года создалась большая задолженность по ПУ, в количестве 55 комплектов, пришлось договариваться с заказчиком о внесении в систему некоторых упрощений, и только после этого план выпуска ПУ заводом был выполнен.

В «Объяснительной записке 5-ш Главного управления НКОП СССР к плану развития электрослаботочной промышленности в III пятилетке» от 13 мая 1937 г., где ее рост показывался как по количеству выпуска, так и по линии освоения новых видов оборудования, какие-либо задачи по морскому приборостроению отсутствуют. Скорее всего, автор записки это направление к электротехнике слабых токов не относил. В развитии же техники вооружения радиосвязи указаны такие недостатки, как: «разрыв между научно-исследовательской базой и производством, который отразился на росте внедрения новой техники в систему связи. Такие примеры имели место в производстве самолетных радиостанций, испытанные образцы в научно-исследовательских организациях годами осваивали на производстве. Существенным недостатком явилась также неувязка роста выпуска радиостанций с производством источников питания (радиомашины, анодные батареи)» [127]Становление оборонно-промышленного комплекса СССР (1933–1937). – С. 650. РГАЭ. Ф. 4372, оп. 91, д. 3224, л. 3–2.
.

Действительно, оснащение самолетов радиостанциями оставалось очень сложной позицией, с которой ЦВИРЛ, как разрабатывающая организация, и московский завод № 230 им. С. Орджоникидзе, как главный изготовитель, справиться ни по качеству, ни по количеству не смогли. И представляется, что дело было не только в упомянутом в записке «разрыве», а еще и в отсутствии грамотных подходов к ходу разработок, непонимании необходимости механико-климатических испытаний еще на земле, а не в воздухе. Например, в эти годы была целая серия отрицательных примеров неудачного применения легкого алюминиево-магниевого сплава «электрон» (АМГ). Установленная на самолетах, особенно на гидросамолетах, радиоаппаратура через некоторое время в результате коррозии шасси буквально рассыпалась. С помехами от системы зажигания двигателя справиться так и не смогли до самой войны. Такие отрицательные результаты после огромных затраченных усилий, имевшие место на большинстве заводов, воспринимались крайне нервозно, а зачастую приводили к обвинению ответственных лиц во вредительстве.

В «Докладной записке руководителя военно-морской группы Комиссии партийного контроля Н.В. Куйбышева в ЦК ВКП(б) об обеспеченности воздушных сил РККА средствами радиосвязи и аэронавигации» от 4 февраля 1936 г. указывалось, что произведенные в декабре-январе 1935—36 года проверки в строевых частях ВС РККА, а также рассмотрение плана обеспечения на 1936 г. показали, что обеспеченность необходимыми средствами радиосвязи и радиоприборами для аэронавигации до настоящего времени продолжает оставаться неблагополучным:

«Намеченное на 1936 г. перевооружение авиации радиосредствами, хотя и вносит некоторые улучшения (в частности, истребительная авиация получает по этому плану вполне удовлетворительную станцию РИZ) тем не менее не разрешает целый ряд основных задач:

а) По тяжелой авиации. Вводимые в 1936 г. на снабжение новые станции РТБ для сухопутных и РТБ-К для морских тяжелых самолетов, при наличии незначительных технических преимуществ, по своим весам и габаритам являются совершенно неудовлетворительными: в то время как старая станция 11-СК-1 весит 72 кг, РТБ имеет вес 106 кг, а РТБ-К – 135 кг. Электрическое переговорное устройство СПУ-7Р для связи экипажа самолета при испытаниях на самолете ТБ-3 с М-34РН на высотах, начиная с 2 тыс. м, отказывает в работе с обычными микрофонами. Работы по замене микрофонов ларингофонами, не передающими посторонних шумов, начаты с большим опозданием, и Управление связи РККА предполагает обеспечить строевые части приборами СПУ-7Р с ларингофонами лишь в конце 1936 г. Для внутриэскадренной связи имеется всего 150 станций 15-СУ совершенно неудовлетворительных по весу (42 кг). Новый образец 15-СУ-1 (вес 16 кг) еще не прошел испытаний. До настоящего времени не решен вопрос с экранировкой системы зажигания на моторах М-34, между тем отсутствие последнего резко влияет на дальность действия и слышимость радиоаппаратуры. Неудовлетворительно обстоит дело также с разработкой радиоаппаратуры для вождения самолетов в тумане и слепой посадки. Приемники 13-ПС-1 для вождения самолетов по радиомаякам при испытаниях оказались неудовлетворительными, несмотря на заниженные технические условия на их приемку, и подлежат переделке в 1936 г. Станции АПР-3 – для определения местонахождения самолета по широковещательным станциям – имеют большой вес (54 кг) и при испытаниях показали значительную неточность определения. Радиокомпасы для вождения самолетов и слепой посадки, разработанные НИИВС РККА, до сих пор полностью не испытаны и не вошли в систему вооружения на1936 г. Радиополукомпас СПК, заменяющий собой 13-ПС-1 и радиокомпас, прошел испытания в самом конце 1935 г. и, следовательно, в 1936 г. он будет лишь осваиваться в серийном производстве.<…>

б) По разведывательной и легкобомбардировочной авиации. <…> Станциями для вождения самолетов и слепой посадки этот род авиации будет обеспечен в 1936 г., в зависимости от сроков освоения в серийном производстве полукомпасов СПК.

в) По аэродромным станциям и радиомаякам. в 1936 г. не намечается сколько-нибудь серьезных изменений. Образец новой аэродромной станции ЛАР (взамен 11-АК) еще не испытан, мощная аэродромная станция ТАР заказывается на 1936 г. всего в количестве 15 штук. Мощные радиомаяки изготовлены только в опытных образцах».

Причинами отставания радиовооруженности от развития авиации в записке указаны следующие:

«…а) Недостаточное руководство со стороны УС и УВС РККА вопросами радиосвязи в авиации. До последнего времени вопросами радиосвязи в ВС РККА занимались оба указанных управления. Эта двойственность приводила к бесконечным согласованиям и к безответственности. В результате задания научно-исследовательским организациям и промышленности выдавались с запозданием, что видно хотя бы из следующих примеров. Давно было известно, что существующие летные шлемы с наушниками для приема радио совершенно не годятся: через 2–2,5 часа полета в таком шлеме начинаются головные боли, и летчик не в состоянии вести самолет. Ни УВС, ни УС РККА этот вопрос своевременно не поставили со всей настойчивостью перед соответствующими организациями. И только в самое последнее время НИИС РККА по своей инициативе занялся этим делом.

Введение в строй скоростных и высотных машин требовало заранее продумать вопросы связи на больших скоростях и высотах. Между тем эти вопросы возникли «неожиданно» в самое последнее время. Оказалось, что СПУ-7Р не работает на высоте с 2 тыс. м на ТБ-3 с М-34РН; кислородные маски с микрофоном, имеющим вес 400 г, негодны; антенны для скоростных истребителей надо менять; всесторонних высотных испытаний ни одна станция не прошла.

Переход на питание 24-вольтовым током (ранее было 12), дающее уменьшение веса проводки, требует прежде всего освоения новых радиоламп. Вопрос этот тянется уже более года, и по настоящее время нет твердого решения (комиссия т. Пятакова), а УВС и УС РККА не сумели ни сами толком договориться, ни поставить более настойчиво вопрос о быстрейшем его разрешении и об освоении промышленностью ламп на 24 вольта.

Вопросы прохождения госиспытаний самолетов и испытаний радиоаппаратуры не увязаны. НИИС РККА не имеет своих летных средств, а УВС и НИИ ВС РККА не согласовывают время и сроки испытаний и не предоставляют самолеты для испытаний образцов. В результате испытания образцов новых станций тянутся месяцами: станция РТБК испытывалась 7месяцев, РРК – 6 месяцев, РР – 9 месяцев, для РИZ только на летные испытания понадобилось 4 месяца.

б) Отсутствие единого руководства опытным строительством радио-аэронавигационных средств. Сюда относятся: маяки, пеленгаторы, радиокомпасы, приборы слепой посадки, приборы вождения в строю, приборы автоматического вождения самолетов, дальномеры, искатели направления и т. д. Только в системе НКОбороны этими вопросами занимаются 5управлений: Управление связи, Воздушных сил, Техуправление, УПВО109 и УМС, кроме того, промышленность имеет несколько самостоятельных и заводских групп, занятых разработкой этих вопросов. В результате мы имеем, с одной стороны, безответственность и отставание в разработке указанной аппаратуры, с другой стороны, разнобой в размерности между различными аппаратами (земных и самолетных).

в) Неудовлетворительная работа единственной опытной базы военной радиоаппаратуры ЦВИРЛа. Объясняется это в основном отсутствием у ЦВИРЛа достаточно хорошо оборудованной производственной базы и недостаточной связью с промышленностью.

г) Неудовлетворительная работа nромышленности. Если по старым типам станций промышленность удовлетворительно выполняла план, то по новым образцам план полностью сорван. Освоение новых образцов в серийном производстве идет медленно, заводы, за исключением завода им. Орджоникидзе, не проявляют инициативы и настойчивости, а Главэспром не оказывает необходимого нажима на заводы. В частности, до сих пор Главэспром не подошел вплотную к освоению ламп на 24 вольта, хотя вся прочая аппаратура строится из расчета, что у нас будет все радио на этом вольтаже. <…>»

Предложения по улучшению ситуации в записке не содержатся, но сделаны выводы:

«…1. Положение дела с обеспечением авиации средствами радиосвязи и вождения самолетов резко отстает от потребностей дня. <…>

5. Промышленость (Главэспром) не обеспечивает необходимые темпы выпуска новых типов станции и, в частности, радиоламп. <…>» [128]Становление оборонно-промышленного комплекса СССР (1933–1937). АП РФ. Ф. 3, оп. 46, д. 7, л. 138–144. Подлинник.

Хотя в результате роста вложений во II пятилетке до 401 % (1937 г. в процентах к 1932 г.) выпуск валовой продукции электрослаботочной промышленности возрос до 307,5, но требовалось намного больше.

Основные задачи III пятилетки для электрослаботочной промышленности должны были заключаться в следующем:

«1. Довести рост выпускаемой продукции радиосвязи до 300 % по отношению к итогам IIпятилетки, особенно передатчиков, производство которых сосредоточено только в 5-м Управлении. Потребность в радиосвязи растет во всех отраслях народного хозяйства и особенно в области вооружения связи РККА. Рост техники вооружения РККА по линии воздушных, морских сил и мотомехчастей предъявляет большой спрос на радиосвязь, как в количественном отношении, так и в части усовершенствования технических данных этой продукции. Так, например, рост авиации, намечаемый на IIIпятилетку, требует роста выпуска самолетных станций в 7 раз на военный год и в 3раза на мирный (1942 г. в процентах к 1937 г.).

2. В области технического развития в IIIпятилетке необходимо добиться увязки между научно-исследовательской базой и производством путем повышения качества научно-исследовательских работ и их быстрого освоения в массовом производстве.

3. Необходимо устранить разрыв в поставке источников питания в первые же годы III пятилетки.

4. Освоить и внедрить американскую технику в производство радиоприемной аппаратуры.

5. Для правильной организации производства необходимо изъять все мелкое заготовительное производство с основных заводов частично на вновь построенные и частично на имеющиеся. Строительство новых заводов проектировать отдельно: монтажно-сборочные и заготовительные, производящие только детали [129]Правильная мысль, воплощение которой до войны ограничилось созданием НИИ по конденсаторам и сопротивлениям (НИИ-34).
. При этом заготовительные заводы производят детали как для мирной, так и для военной продукции. Сборочные заводы разделяются на изготовляющие военную и мирную продукцию. Таким образом, заводы, загруженные сборочно-монтажной работой военной продукции, изолируются от широких масс. Кроме того, такая система обеспечивает возможность быстро переключать производство с мирной продукции на военную.

При лимите капвложений 850 млн руб. обеспечивается следующий рост мощностей по основным видам продукции. Намеченный рост мощностей обеспечивает потребность в вооружении связью на 1942 г. в соответствии с ростом соответствующих подразделений в РККА».

Наращивание мощностей по производству радиопередающей аппаратуры должно пойти за счет строительства новых заводов, на которых в мирное время нужно разместить производство продукции радиоширпотреба. Строительство новых заводов нужно разместить по точкам, указанным моборганами: Вязьма, Харьков, Иркутск и Комсомольск. Эти заводы в мирное время будут производить военную радиоаппаратуру и служить ремонтными базами той же аппаратуры.

«В мирное время эти заводы будут загружены производством продукции радиоширпотреба, необходимость в расширении которого давно назрела. В связи с этим в III пятилетке гражданская продукция в 5-м Управлении будет иметь большой удельный вес – 63 %, несмотря на то, что при выделении из НКТП-НКОП из 5-го Управления были выделены заводы, производящие гражданскую продукцию».

В декабре 1937 года был образован самостоятельный Наркомат Военно-морского флота.

Попытки повысить уровень знаний в области современных ПУС и ПУАЗО, во многом определявших боевую ценность эсминцев, крейсеров и линкоров новых проектов через закупки иностранных образцов не оставлялись, но теперь центр их поисков был перемещен в США.

Здесь к переговорам был подключен не только «Амторг», но и некто Сэм Карп, он же Самуэль Карповски, родной брат жены В.М. Молотова Полины (Перл) Жемчужиной (Карповской). Когда у «Амторга» возникли проблемы с закупками новейшего звукоулавливающего устройства, заместитель наркома внешней торговли Мечислав Логановский 25 июня 1936 года отправил председателю правления «Амторга» Давиду Розову телеграмму, в которой разъяснял:

««Амторг» сообщил, что фирма отказывается продать один экземпляр, требуя покупки не менее 15 экземпляров. Попытайтесь купить такой аппарат через Карпа. Не исключаем, что ему удастся это сделать…»

Правда, комбриг Бурзин в докладе Ворошилову предупреждал, что Карп даже при самом удачном стечении обстоятельств с некоторыми видами особо важных военных закупок «особо секретных и важных, как, например, последние новинки в области химии, приборов управлений, последнего авиаприцела (всего 3 экземпляра, хранятся в Ланглей Филде) и линкора», не справится, и что их не следует ему доверять.

Но, несмотря на предупреждение, Карпу поручили заняться объектом из особого списка – новейшим американским линейным кораблем с мощнейшим артиллерийским вооружением. Благодаря тому, что он всем рассказывал о своем родстве с Молотовым и о получении более 100 млн долл. на закупки в Америке, к нему потянулись изобретатели и бизнесмены. Так что Карп предложил Москве несколько небезынтересных сделок. Однако Морское министерство США дало разрешение разработать для нас линкор только старого, 20-летней давности типа с артиллерийскими орудиями не свыше 14 дюймов. Передача схемы управления артиллерийским огнем не разрешалась.

У американцев было чему учиться, особенно в области борьбы с самолетами. Взяв курс на универсальность и скорострельность корабельных орудий среднего калибра, они добились значительных успехов в развитии автоматики артиллерии. Возможность вести огонь как по морским, так и по воздушным целям пушками калибром 127 мм позволяла кардинально разрешить проблему борьбы с самолетами. Пушки были относительно короткоствольные, а следовательно, легче наводимые и более скорострельные.

Когда в конце 1938 – начале 1939 года комиссией Наркомата ВМФ, возглавляемой И.С. Исаковым, была предпринята попытка разместить в США заказ на проектирование и постройку для нашего флота эсминцев с универсальной артиллерией, Морское министерство США ответило отказом и предложило использовать в проекте старые, не универсальные орудия, уступавшие отечественным аналогам. В результате довоенные разработки морских ПУС и ПУАЗО в нашей стране так и остались только с итальянскими корнями. Правительство этой страны в отличие от американцев не препятствовало своим фирмам в сотрудничестве с СССР.

Трудно удержаться от еще одного подтверждения той истины, что мир тесен. Среди молодежи Павловских переулков у молодых Шокиных была знакомая Мария Кудрявцева, жившая во 2-м Павловском. Когда она выросла, то работать устроилась на расположенную недалеко парфюмерную фабрику «Новая Заря» (бывш. «Брокар»), и там довольно близко познакомилась с Полиной Жемчужиной. Общение они поддерживали до кончины Жемчужиной.

Что касается морских приборов управления зенитным огнем, то первоначально руководители наркомата поручили их разработку московскому заводу № 213, который относился к ВМУ и с 1932 г. проектировался как завод авиаприборов. Для ускорения ввода в строй этого нового завода ему было передано начатое строительство «Термоаппаратстроя» в Филях у станции Кутузово, где была проведена перепланировка корпусов. Костяк нового предприятия сформировали, разделив приборостроительный завод «Авиаприбор» (завод № 230), часть производства которого по механическим авиаприборам была переведена из места в Грузинах в Кутузовскую слободу. Первую продукцию завод № 213 по авиационным неэлектрическим приборам выдал в 1933 г. Когда возникла тематика МПУАЗО, то ее решили разместить именно на этом заводе. В начале 1936 г. на завод были переведены работники с завода № 205, в частности И.Я. Левин, а также из бывшей мастерской по разработке заградительных авиационных мин (ЗАМ), затем в июне 1937 г. передали танковую группу из КБ-21. В сформированном таким образом отделе № 27 были разработаны центральные приборы МПУАЗО «СО» и «СОМ».

Для проектирования и разработки стабилизированного поста МПУАЗО было организовано бюро на заводе «Прогресс».

Работа по созданию первого отечественного морского ПУАЗО типа «Горизонт-1» для первого же крейсера советской постройки «Киров» (проект-26) во многом определила дальнейшую судьбу А.И. Шокина. Помимо эсминцев «сталинской серии» в планы строительства ВМС РККА на 2-ю пятилетку были включены и крейсеры. Комиссия А.К. Сивкова, ознакомившись с легкими и тяжелыми крейсерами, строившимися в Италии, сочла возможным приобрести один или несколько готовых крейсеров. Итальянцы продавать готовые корабли отказались, но согласились на постройку новых, либо на поставку отдельных частей и техническую помощь в проектировании и строительстве. 19 марта 1933 г. Наморси Орлов утвердил «тактическое задание на легкий крейсер с механизмами (турбинами) итальянского крейсера «Монтекукколи». Крейсер был спущен на воду в рекордно короткие сроки – уже 30 ноября 1936 г., а 12 марта 1937 г. на нем впервые подняли пары и проверили работу турбин (итальянской поставки). Советское руководство стало считать, что строительство первого советского крейсера завершится в ближайшее время, но тут начались задержки с производством артиллерийского и радиовооружения и других компонент. Причины задержек были непонятны и стали вызывать раздражение.

Ввиду важности решаемых флотских задач А.И. Шокина стали приглашать на совещания в наркомате у начальника Управления судостроительной промышленности Тевосяна, у наркома и в Кремле, вплоть до председателя Комитета обороны, самого Молотова. Дело, однако, продолжало двигаться крайне медленно. Стали задумываться на крайний случай для главного калибра использовать ПУС «Мина-7», а для зенитного калибра заказать МПУАЗО и силовые следящие приводы заказать в Италии.

В состав «Горизонта-1» помимо зенитного автомата стрельбы (ЗАС) СО-26 в центральном зенитном посту входили: гировертикаль «Газон» – копия одного из приборов фирмы «Сперри», два стабилизированных поста наводки СПН-100, размещаемых побортно, и еще ряд постов и устройств для дистанционного автоматического наведения орудий Б-34. Разработка ЗАС для «Горизонта-1», судя по индексу, велась на заводе-213, а всей системы – в КБ завода-212 под руководством С.А. Изенбека.

Основная наука находилась в Ленинграде, московская еще не окрепла, да и стена между наукой и производством казалась непреодолимой. Был конец 37-го года, а работы по ЗАСу и другим компонентам схемы «Горизонта-1» находились все еще в начальной стадии. Слишком сложной была эта система для молодого советского приборостроения.

Однажды А.И. Шокину последовал очередной вечерний вызов в Кремль в уже знакомый кабинет, но неожиданно оказалось, что там их встречает не Молотов, а, стоя с папиросой в руках, сам Сталин. Не подав вошедшим руки и не пригласив сесть, Сталин высказал им, что постройка первого советского крейсера – важнейшее политическое дело международного значения, которое срывается по их вине: «Крейсер готов, а из-за вас не может вступить в строй. Когда наконец будет поставлена система?» Руководящие старшие товарищи предложили отвечать самому молодому и неопытному. По самым оптимистичным его прогнозам, работы не могли завершиться ранее, чем через два года. Внутренне осознавая малую реальность и этого срока, А.И. Шокин из чувства самосохранения назвал полтора года и начал объяснять все сложности системы. Сталин послушал и через какое-то время задал вопрос: «А почему вы пытаетесь все сделать сами? Почему не распределяете работу по другим заводам, способным ее выполнить?» – и начал объяснять, откуда можно получить помощь и где могли бы быть размещены для ускорения заказы на те или иные компоненты системы. По словам Александра Ивановича тогда он впервые услышал четкое объяснение, что такое кооперация и как ею нужно пользоваться для дела. Обозначив круг предприятий, Сталин предложил немедленно приступить к практическому кооперированию и определил срок поставки системы в полгода.

– Сделаете в срок – будете награждены по-царски, не сделаете, пеняйте на себя, – сказал он в конце встречи.

Промышленники попросили Сталина для ускорения работ разрешить обратиться к коллективам названных предприятий от его имени.

– Если это вам поможет, обращайтесь, – получили они ответ, и в ту же ночь Шокин с коллегами отправился в Ленинград.

Историю об этой встрече А.И. рассказывал много раз, поскольку она имела для его судьбы важные последствия. Конечно, рассказы в разных аудиториях имели некоторые различия, но крайне незначительные. При вычислении даты вызова использовано, что официально флаг на крейсере «Киров» был поднят 26 сентября 1938 г., но при этом в акте приемки отмечена неготовность системы «Горизонт». Ее приняли на вооружение только в 1939 г., да и то с ручным наведением орудий, поскольку силовой электрический привод на зенитных орудиях к этому моменту так и не был сделан.

Чтобы улучшить координацию приборостроительных предприятий в области разработки и производства ТОС решением СНК СССР от 3 марта 1938 г. и приказом наркома оборонной промышленности за № 102с от 25/III-38 г., из Главэспрома (5-го ГУ) с 10 апреля 1938 г. было выделено 20-е ГУ – Главное управление промышленности военных приборов и телемеханики в составе:

– действующих заводов №№ 192, 205, 206, 209 и 212;

– Научно-исследовательского института № 10.

К ним позднее были добавлены строящийся завод № 251, примыкавший к заводу № 205 и строящийся Опытный Московский завод Особого технического управления, переименованный в завод № 252 НКОП. Специализацией этого завода стало производство морских ПУАЗО, для чего сюда с 1.10.1938 по 1.01.1939 г. необходимо было перевести оборудование и кадры по их выпуску с завода № 213.

Таким образом, в состав 20-го Главного управления вошли заводы с самыми разнообразными профилями (по одному только заводу № 209 насчитывалось 17 специализаций, включающих в себя до 2 тыс. различных приборов). Вновь организованному 20-му Главному управлению необходимо было вести работу по двум направлениям:

– по обеспечению выполнения программы, принятой 5 Главным управлением;

– по профилированию заводов в части специализации по отдельным отраслям оборонной техники (приборы управления огнем, военная телемеханика,

– гидроакустика, гироскопия и спецсвязь).

Начальником главка – организатором новой подотрасли военного приборостроения – был назначен Василий Петрович Терентьев, который вступил в должность 5 апреля 1938 г., о чем и выпустил свой приказ по 20-му ГУ за № 1. А.И. Шокин приказом по НКОП от 14.04.38 № 168-к был назначен заместителем начальника и главным инженером нового главка. Ему шел двадцать девятый год. С Василием Петровичем у А.И. Шокина сложились хорошие отношения, они даже, что называется, «дружили домами» еще много времени после того момента, когда судьба развела их по разным ведомствам.

Начальником Пятого Главного управления НКОП остался И.Г. Зубович.

Скорое продвижение молодежи по служебной лестнице было характерным явлением того времени, и предпосылками для него были отнюдь не только последствия репрессий старых специалистов. В отрасли значительно вырос технический уровень производства и науки, и ее руководство смело выдвигало на руководящие посты на заводах, в конструкторских бюро и институтах, в аппарате наркомата молодых талантливых специалистов, проявивших себя в практических делах. Старые кадры с огромным кругом новых задач, с выполнением плана, как видно из документов, не справлялись. Так было не только в оборонной промышленности. Все народное хозяйство росло очень быстро, и для руководства им были необходимы кадры квалифицированных специалистов – инженеров, техников, архитекторов и т. д. Решением этой задачи занимались соответствующие органы ЦК ВКП(б), перенесшие сюда свой большой опыт по подбору партийной номенклатуры. В 1939 году в аппарате ЦК было создано Управление кадров, которое возглавил Г.М.Маленков. Управлением были взяты на учет все без исключения инженеры и вообще специалисты, в том числе и беспартийные. Что бы ни случилось, кто бы ни умер, и какая бы катастрофа на страну ни обрушилась, Маленков и его команда должны были за несколько часов, а то и минут представить списки возможных квалифицированных заместителей.

В дни празднования своего 75-летнего юбилея Александр Иванович сетовал: «За мою жизнь мне, при моем возражении и моем до слез страхе 4 раза меняли направление работ. Во времена Тухачевского – техника особой секретности (приборы наведения, гидроакустика, телесамолеты, телекатера, телетанки, телефугасы)…»

Итак, теперь он стал работать в центральном аппарате Наркомата оборонной промышленности. Размещался он в Уланском переулке в только что отстроенном здании, фасад которого выходил на будущий Кировский проспект. Здание строили для Управления московского метрополитена, но оно приглянулось вновь назначенному вместо Рухимовича наркому оборонной промышленности М.М. Кагановичу (старшему брату шефа Московского метро Лазаря Кагановича). Он внес в правительство предложение передать его НКОП, что и было принято.

В описываемое время в том же наркомате, только в главке по производству брони, работал известный впоследствии ученый член-корреспондент АН СССР В.С. Емельянов. В его воспоминаниях приведены некоторые характерные черты обстановки, в которую попал А.И. на новой должности.

«Во всех наркоматах работали ночами. Ранее двух-трех часов ночи никто не уходил. Являлись же на работу рядовые сотрудники более или менее аккуратно. Ответственные, как правило, задерживались и приезжали позднее. Несмотря на то, что я уже несколько месяцев работал в наркомате, привыкнуть к здешним условиям никак не мог. Огромное количество бумаги и постоянные заседания как-то подавляли».

Наркома оборонной промышленности М.М. Кагановича Емельянов характеризовал так:

«Это был грубый, шумливый человек. Я никогда не видел его с закрытым ртом – он всегда говорил и всегда поучал, любил шутить, но шутки его были часто неуместны, неостроумны и оскорбительны для тех, кого они затрагивали… М.М. Каганович плохо разбирался в технике дела, и наркоматом, по существу, руководили его талантливые заместители И.Т. Тевосян, Б.Л. Ванников и М.В. Хруничев». Эти оценки соответствуют тому, каким вспоминал М.М. Кагановича сам А.И., но мне запомнилась его самая краткая характеристика: «Взбалмошный был человек».

Зато о другом своем начальнике, Иване Тевадросовиче (Федоровиче, как во время войны переделал на русский лад его отчество Сталин) Тевосяне, А.И. Шокин всегда вспоминал с большим уважением. Тевосян пришел в Наркомат оборонной промышленности из Главспецстали и сначала был начальником Главного управления по производству брони. Затем его назначили главным инженером управления военного кораблестроения, учитывая, что для линкоров и крейсеров брони потребуется очень много. Поскольку Тевосян не был специалистом-кораблестроителем, а должность главного инженера предусматривает решение в первую очередь технических вопросов, то это назначение поначалу вызвало много разговоров. Но скоро они смолкли: во-первых, потому что новый главный не растерялся, а во-вторых, потому что Тевосяна быстро утвердили начальником этого главка, а затем заместителем наркома, курировавшим судостроительную промышленность. Металлург по образованию и опыту работы, Тевосян понял специфику проектирования в кораблестроении и сумел в короткие сроки организовать и обеспечить решение сложнейших вопросов.

Как-то, делая доклад на совещании в узком кругу у Тевосяна, А.И., волнуясь, увлекся лишними словами и начал не к месту вставлять: «Понимаете?» Тевосян – человек в душе горячий – терпел, терпел, но не выдержал и врезал: «Слушай, ты что думаешь, мы тут все ишаки собрались, а ты один все понимаешь?»

С тех пор А.И. старался следить за своей речью и избегать слов-паразитов.

Хотя все же в его речи иногда проскальзывали неправильности, впитанные с детства в семье. Так он до конца жизни иногда в слове «портрет» не произносил первое «р», или говорил «у мами», хотя писал все абсолютно правильно. Его молодая жена подсмеивалась над этими особенностями шокинского семейного говора (так говорили и отец и оба брата). У нее самой, обученной в советской школе тридцатых годов, таких дефектов речи уже не было. Когда они поженились, то в том же 1938 году по распоряжению Народного комиссара оборонной промышленности А.И. Шокину была предоставлена квартира с жилой площадью целых 44 квадратных метра в новом доме в Малом Пионерском (Патриаршем) переулке на Патриарших прудах (дом 5, квартира 2).

В этом же доме получили тогда квартиры авиаконструкторы Н.Н. Поликарпов, А.С. Яковлев, С.В. Ильюшин, конструктор авиационных двигателей А.А. Микулин и другие известные, и даже рядовые деятели «оборонки». После войны авиаконструкторы разъехались по другим новым домам и только А.И., живший на втором этаже первого подъезда, да В.Н. Челомей – малоизвестный еще конструктор ракетной техники, получивший квартиру двумя этажами выше, долго еще оставались верны этому «дому героев», как его почему-то называли тогда в округе. Впрочем, свои народные названия получили и другие приметные дома: на Садовой-Кудринской был «генеральский» дом с одноименным продуктовым магазином (в конце 80-х там был магазин «Кабул»), был «Морфлот» на улице Чайковского (Новинском бульваре) и др.

Ну а в самом конце 1938 года вместе с женой А.И. пришел в пустую квартиру. Они постелили на пол газеты, достали чайник и чашки – единственное пока свое добро, вскипятили на газовой (редкое новшество) плите воду и уселись на газетах пить чай…

Главному инженеру главка Наркомата оборонной промышленности полагался служебный автомобиль. Не «газик», не «эмка», а шикарный ЗИС-101! Конечно, молодой человек двадцати восьми лет, тем более ухаживавший за девушкой, не мог отказаться от удовольствия самому сесть за руль машины, и в сентябре все того же 1938 года А.И. сдал экзамены и получил водительские права.

Характер у Александра Ивановича был сильный, он не боялся самых решительных действий во имя достижения поставленных целей. Довольно часто с первых дней пребывания в новой должности он подписывал документы вместо начальника главка, даже когда тот был на месте. И характер иногда приводил его к таким действиям, которые начальнику приходилось сдерживать. Так, временно замещая начальника главка, разбираясь с состоянием совместного энергетического хозяйства расположенных рядом с НИИ-10 заводов №№ 205 и 25 и найдя серьезные упущения, он не постеснялся выпустить приказ с объявлением выговоров их руководителям, включая А.Ф. Шорина. В.П. Терентьеву пришлось по возвращении к исполнению своих обязанностей выпустить свой приказ, которым действие приказа своего заместителя он приостанавливал до собственного разбирательства.

После осмотра построенного главного корпуса ВГИТИСа. В первом ряду слева направо: парторг В.И. Внуков, начальник Главного управления В.П. Терентьев, заместитель наркома А.М. Редькин, директор института А.Ф. Шорин, главный инженер Ф.М. Гусев

Должность главного инженера главка предполагала техническое руководство производством всей разнородной продукции, выпускавшейся подчиненными заводами, и новыми разработками. Теперь А.И. Шокину нужно было разбираться не только в системах управления огнем корабельной и зенитной артиллерии; к ним добавились приборы телемеханики и гидроакустики, гироскопии, инфракрасной техники, самонаведения и даже шифраторы.

В.П. Терентьев

Вновь организованному 20-му Главному управлению необходимо было вести работу по двум направлениям: во-первых, по обеспечению выполнения годовой программы, принятой еще в 5-м Главном управлении; во-вторых, по профилированию заводов в части специализации по отдельным отраслям оборонной техники (ПУС, МПУАЗО, ПУАЗО, ПУК, КСиС, УЗПН и УЗПС и морской и сухопутной телемеханике).

С первой частью главк в основном справился, выполнив программу 1938 г. на 102,3 %.

Что касается специализации заводов, то это была очень непростая работа, учитывая предыдущие этапы их создания и развития. В состав 20-го Главного управления вошли заводы с самыми разнообразными профилями (по одному только заводу № 209 насчитывалось 17 специализаций, включавших в себя до 2 тыс. различных приборов).

Тем не менее завод № 209 был одним из двух лучших по выполнению плана – досрочно выполнил план 1937 г. по ПУС и перевыполнил план по приборам управления кораблем на 34 % и по приборам корабельной сигнализации и связи на 30,7 % со 100 % выполнением ассортимента. При этом производство гражданской аппаратуры связи и аппаратуры поисковой сигнализации с завода № 209 были выведены, а на заводе КЭМЗ № 1 НКСвязи было организовано производство однократной телеграфии для нужд гражданских наркоматов. Эту работу продолжала запланированная на 1939 г. передача производства пожарной, охранной и тревожной сигнализации на завод «Спринклер».

«Это давало возможность приступить к просмотру расцеховки завода по специализациям:

1. ПУС береговые и морские для мелких судов.

2. Приборы управления кораблем и корабельной сигнализации и связи.

3. Телеграфия для НКО и НКВМФ.

4. Спецтелеграфия».

В 1938 г. заводом было освоено производство бильдаппаратов ФТ-37, 2-полосных аппаратов Бодо, штемпеля времени, аппаратов ПШЗ-2, звукометрических станций СЧЗ-36, полевых баллистических станций ПБС.

Новая номенклатура все же шла в производстве с трудом. По отчету за 1938 г. звукометрической и баллистической аппаратуры вместо 3282,6 т.р. по плану было выпущено на 1534 т.р., т. е. 46,7 % (в натуральном выражении это означало, что звукометрических станций СЧЗ-36 было сдано 10 вместо 25, а полевых баллистических станций ПБС – 2 вместо 26), а объем выпуска аппаратуры «Топаз VII» вместо 544,8 т.р. составил только 21,5 т.р.

Правда, это недовыполнение было перекрыто перевыполнением объемов по приборам управления кораблем, ПУС, корабельной сигнализации и связи и водолазной телефонии.

По номенклатуре гражданской продукции тоже были отступления от плана:

а) телеграфных аппаратов СТ-35 сдали 707 шт. вместо 800,

б) аппаратуры пожарной сигнализации – 467 шт. вместо 560.

И это недовыполнение было перекрыто по объему перевыполнением по телеграфным аппаратам Бодо, Уитстона и диспетчерским станциям.

Причины невыполнения указывались, как это зачастую бывало, в работе поставщиков комплектующих, в частности в недопоставке реле заводами «Красная Заря» и № 192 для аппаратов пожарной сигнализации .

Годовой тематический план выполнен на 113,8 %. Заводом был разработан целый ряд аппаратуры оборонного значения, из которой некоторая часть по своей характеристике превзошла по оценке главка аналогичную заграничную аппаратуру. Среди этих работ были отмечены: телемеханизация стрелкового оружия, прибор для определения начальных скоростей снарядов (Дельта) и прибор для измерения скоростей отката и наката тела орудия при выстреле (Велосиметр), телефонная аппаратура для бронепоездов, автоматизированный рулонный телеграфный аппарат для спецсвязи и быстродействующий ондулятор для связи на подвижных объектах.

В решении по докладу директора главком было записано поручение в собственный адрес, а именно: Главному Управлению разрешить вопрос о слиянии фототелеграфной группы завода № 209 с лабораторией № 8ЛФ НИИ-10 в одну лабораторию и закрепить ее за заводом № 209 [136]Там же, л. 79.
.

Вторым лучшим по всем показателям заводом в главке был завод № 212, выполнивший задание 1938 г. по оборонной продукции на 105,4 %, хотя по сравнению с 1937 г. оно выросло на 149,1 %. При этом удалось выполннить на 100 % график по продукции особого назначения. В 1938 г. отсюда вывели производство электроизмерительной аппаратуры и с 1939 г. приступили к осуществлению плана реконструкции завода для специализации его на ПУС, МПУАЗО и артиллерийских гироскопических приборах.

Завод № 206 уже был специализирован на производстве приборов гидроакустической связи, приборов пеленгования судов (шумопеленгаторы) и навигационных приборов (эхолоты). Основную номенклатуру завода составляли шумопеленгаторы «Марс», эхолоты «ЭМС-1», фонари «Семенова» и др. Однако план по номенклатуре был выполнен заводом всего на 59 %.

Невыполнение плана заводом объяснялось, с одной стороны, отсутствием утвержденных заказчиком образцов, а с другой – систематическими изменениями ими же технических условий, и в процессе производства аппаратуры, и при заводских испытаниях. Как отмечено в отчете за 1938 г., «… до 1938 г. завод № 206 представлял из себя неорганизованные мастерские бывш. «Водтрансприбор», не имевшие конструкторских и технологических кадров и производившие скопированные образцы заграничной аппаратуры».

В 1937 г. НИМИС выдал заводу «Водтрансприбор» задание на создание станций УЗПС для подводных лодок «Альбион» и надводных кораблей «Полярис», а затем и УЗПН «Тамир-1» для надводных кораблей. Однако в плане опытных, проектно-конструкторских работ и стандартизации 1938 г. не были выполнены темы «Альбион», «Комета», «Уран», а темы «Меридиан», «Юпитер» и «Стрелец» не выполнены и не начаты. Серийная оборонная продукция по номенклатуре выполнена только на 59,5 %. Среди причин этого срыва главк указал неиспользование по своему целевому назначению кадров, полученных с помощью главка от НИМИСа [137]Годовой отчет по основной деятельности и отчетный доклад директора завода № 206 за 1938 год. РГАЭ. Ф. 8194, оп. 2, ед. хр. № 19, л. 77.
.

Качество продукции завода № 206 было низким. Аппаратура часто выходила из строя вследствие затекания воды в приемник ШП, плохо была выполнена электромеханическая часть, плохое конструктивное оформление. Аппаратура недостаточно отрабатывалась в образце и поспешно запускалась в производство. До 1938 г. номенклатура для ВМФ состояла из 15 образцов гидроакустической аппаратуры, из них 6 – звукоподводной связи (ЗПС) и 9 – шумопеленгаторных установок (ШП). Такое разнообразие типов затрудняло постановку правильного технологического процесса, исключало взаимозаменяемость отдельных узлов, затрудняло изучение, эксплуатацию и ремонт у потребителей.

Ряд недостатков аппаратуры повлиял на ее применение и вызвал недоверие к ней со стороны командного состава, который не знал и так и не научился ее использовать. Отработанная тактика использования гидроакустических средств отсутствовала, не было организовано систематической тренировки слухачей. Незнание техники доходило до такой степени, что при покрасочных работах подводной части корабля мембраны приемных устройств закрашивалось кузбасслаком, в результате чего аппаратура выходила из строя. По этому вопросу пришлось издавать специальный циркуляр.

Производственные мощности завода № 206 уже не справлялись с потребностями быстро растущего ВМФ, а переход на новую, более трудоемкую, технику мог привести к уменьшению выпуска гидроакустической аппаратуры. В связи с этим в 1940 г. правительством было принято решение о строительстве нового завода-дублера для ее серийного изготовления в г. Пензе со сроком ввода в строй в конце 1942 г. Но произведенные УС ВМФ подсчеты показывали, что строительство одного завода не покроет дефицит гидроакустической аппаратуры, который образуется к началу 1943 г. Продукцию нового завода можно было ожидать не ранее 1944 г., учитывая период освоения производства.

В отчете завода за 1938 г. констатировалось, что в результате полного развала технического хозяйства в 1937 году и отсутствия технической документации к 1938 году завод пришел технически неподготовленным.

К началу 1938 года заводское КБ и лаборатория с опытным цехом представляли несвязанные между собой, самостоятельные единицы, подчиненные непосредственно дирекции завода. Лаборатория занималась в основном экспериментированием, зачастую оторванным от практических потребностей завода. Задачи ликвидации узких технических мест в производстве, установление единой технической линии и направленности не ставились и не разрешались.

Отчеты за проделанную научно-исследовательскую работу не оформлялись. Электрические и другие данные, необходимые для изготовления аппаратуры выдавались с большим опозданием и ошибками. Технические условия на аппаратуру, составлявшиеся лабораторией, не отрабатывались, имели много ошибок и не были увязаны ни с конструкцией, ни с возможностями завода.

Опытный цех ютился в маленьком неприспособленном помещении. Почти не имел станочного оборудования. Работал бесконтрольно, как в части выполнения заданий, так и в части потребления материалов и средств. Учет и хранение деталей организованы не были. Изготовление образцов тянулось годами и в течение и 1936, и 1937 годов было выпущено всего 3–4 сравнительно несложных образца.

Конструкторское бюро, приняв в свое время чертежи из ЦРЛ и целой группы маленьких бюро, занимавшихся разработкой гидроакустических приборов, не осваивало их и не приводило в единую систему.

В чертежном хозяйстве элементарный порядок отсутствовал. Исправления в чертежах производились конструкторами самовольно и нигде не фиксировались.

КБ работало без всякого плана и контроля. В разработке аппаратуры конструкторами был полный произвол. Нормализации и стандартизации никакой не было. Оплата производилась по количеству выпущенных листов, без учета их качества. Штат конструкторов был малоквалифицированным и имел прослойку авантюрного элемента. Архивное хозяйство было запущено, чертежи не восстанавливались и не выверялись. Не только синьки, но и кальки выдавались кому угодно, без всякого учета. Почти на все опытные работы из конструкторского бюро выходили чертежи на ватмане (белки), без оставления следов в КБ. Белки амортизировались и терялись, и восстановить конструкцию было совершенно невозможно. Такое состояние лабораторно-конструкторского хозяйства привело к тому, что программа 1938 года осталась неподготовленной ни с точки зрения своевременной и качественной отработки технических условий и схем, ни с точки зрения конструктивной и надлежащего оформления чертежей. К началу 1938 года выяснилось, что ни одно изделие не подготовлено технически к запуску и основные приборы требуют конструктивных переделок и уточнений. Достаточно сказать, что по программе января 1938 года ряд основных приборов были наспех выпущены конструкторским бюро в отдел подготовки производства и в плановый отдел лишь в начале января.

Такое положение привело к срыву технологической подготовки производства, запоздалой проработке и спуску программы и нереальности ее вследствие необеспеченности технологией и инструментом.

И такая ситуация была характерна для большинства заводов, поэтому сразу после своей организации главком были созданы так называемые технологические бригады с задачей выявить состояние организации технологических разработок и оснащенности главнейших изделий специн-струментом, организации производства, ОТК, калиброванного и инструментального хозяйства и т. д. Представленные ими отчеты показали, что «враги народа, орудовавшие на заводах и в главке в 1937 г. добились снижения темпов технического развития и технологического роста заводов. Так:

а) Существовавшие на заводах Отделы Подготовки производства на всех заводах были расформированы, кадры квалифицированных технологов и конструкторов-инструментальщиков распущены или использовались не по назначению и на второстепенных работах.

б) Подготовка производства, как правило, отставала от запуска на 6 и более месяцев на всех заводах Главка.

в) инструментальные цеха находились в запущенном состоянии (малы по мощностям и некомплектны по оборудованию) – программы по инструменты составлялись так, что изготовляли инструмент на снятые с производства изделия (заводы №№ 192, 209). При острой недостаче специнструмента цеха работали в одну смену.

г) Перспективами внедрения новой, стахановской технологии, обеспечивающей снижение трудоемкости на изделия, никто не занимался.

д) Отсутствовали по цехам единая технологическая документация и ее учет, а также передача опыта и изучения стахановской работы

Такое положение с технологией по заводам привело к полному отсутствию технологической дисциплины, к самотеку и кустарщине в производстве». <…>

В течение 1938 г. на основании приказа № 103 на заводах была проведена перестройка работы, организованы отделы главного технолога и конструктора (там, где их не было), обеспечившие начало организации производства. Это, в частности, помогло и заводу № 206 выйти к 1939 году с подготовленными заделом.

Для родного А.И. Шокину завода № 205 1938 год по отчету директора В. Левши «явился годом подъема производственной деятельности завода, – развития технической мысли, – укрепления производственной и технической дисциплины, годом окончательного освоения серийного производства одной из сложных и трудоемких схем для морских объектов.

Годовой выпуск товарной продукции в 3,37 раза превысил фактический выпуск ее в 1937 г., полностью была выполнена программа по морским объектам [ «Мине-7»], по которым при всей напряженности сил в 1937 г. завод не мог изготовить ни одного объекта. Завод выполнил программу по системе «С-2», для производства которой пришлось преодолеть ряд значительных трудностей технического, технологического и производственного порядка, выпущен ряд новых опытных образцов, в создании которых принимали участие, помимо опытного цеха, все производственные единицы завода» [139]РГАЭ. Ф. 8194, оп. 2, ед. хр. № 18, л. 1а.
.

Чтобы достигнуть таких результатов, пришлось перестроить работу завода в области разработки и корректировки конструкторской и технологической документации в соответствии с приказами наркома оборонной промышленности №№ 103, 249 и 232 и 20-го Главного управления НКОП № 9 и 29. Вместо разбросанного по отдельным цехам технологического аппарата, чья технологическая документация вызывала многочисленные изменения, исправления и большой брак в производстве, был создан отдел главного технолога, где сконцентрировали всю разработку технологического процесса с полной увязкой с заводским оборудованием и чертежами технического отдела.

Технический отдел, в свою очередь, был разделен на 2 отдела: главного конструктора и отдел обслуживания текущего производства. Задачей первого являлась разработка новых объектов производства, модернизация изделий текущего производства и обслуживание изготовления опытных образцов. Задачи второго определялись его наименованием – обслуживание текущего серийного производства.

«Кадры решают все», – говорил тов. Сталин. Это легло в основу работы руководства завода в деле подбора, обновления и укрепления руководства цехов и отделов. Троекратная смена руководства завода за период 1937—38 г. повлекла ряд перемещений в руководстве отдельными цехами, порой весьма неудачных (Белянский, Червяков и др.), поэтому еще в начале года пришлось заново пересмотреть руководящие технические силы цехов и кадры на укрепление их черпать из состава работников завода. Из среды инженеров, мастеров и рабочих-стахановцев были выдвинуты на руководящие посты люди, впоследствии целиком и полностью себя оправдавшие».

В 1938 г. заводом были изготовлены образцы новых приборов оборонного значения, часть из них – впервые не только в СССР, но и за рубежом. К ним помимо торпедного автомата стрельбы ТАС относили силовую синхронную самосинхронизирующуюся передачу СССП и электрическую машинную силовую синхронную самосинхронизирующуюся передачу ССП; легкий звукоулавливатель ЛЗ, спиральный пост управления ПУ; ЗАС «Вест» на переменном и постоянном токе, а также облегченную телефонную передачу «Сирена». Выступая на заседании Военного совета при НКО, прошедшем 21–27 ноября 1937 г., начальник УПВО РККА командарм 2-го ранга А.И. Седякин довольно высоко оценивал возможности зенитной артиллерии:

«Что говорит опыт сражений современной войны в Испании о возможностях противовоздушной обороны средствами истребительной авиации и зенитной артиллерии? Вы прекрасно знаете, что истребитель является грозным врагом против любых типов самолетов. Но только теперь мы узнаем, какую громадную роль в противовоздушной обороне играет зенитная артиллерия.

Наша зенитная артиллерия – пушка 1931 г. с прибором «ВЕСТ» – вполне современное оружие; она дает значительную эффективность на высотах до 5–6 тыс. метров. Эта пушка обладает также достаточно высокой меткостью, достаточно высокой скорострельностью, чтобы наносить действительные поражения авиации, чтобы создавать непреодолимые для авиации огневые заграждения. Недостаточно мощен снаряд – по калибру и поражающему действию.

Большую вспомогательную службу для ПВО-пунктов должны будут выполнять в ночных боях прожектора и звукоулавливатели. Звукоулавливатели являются главным образом средством артиллерийским для стрельбы ночью и в облачную погоду по звуку невидимой цели. То, о чем здесь говорил мельком Воронов, о необходимости для зенитной артиллерии стрельбы по звуку, стрельбы по звучащей, но невидимой цели, является еще не решенной, весьма важной задачей. Особенно в наших условиях, когда и днем не всегда будет достаточная видимость для стрельбы с оптическим дальномером, а тем более в ночных условиях стрельба со звукоулавливателем будет иметь решающее значение.

Опыт целого ряда учений показал, что ночью стрельба по самолетам с прожекторами имеет ту невыгодную сторону, что прожектора помогают врагу в бомбометании, пока лучи шарят по небу в поисках цели. Если же и ночью вместо прожекторов применять только звукоулавливатели, чего наша зенитная артиллерия еще не умеет, тогда демаскировки обороняемого пункта не будет. В этом году под Ленинградом в одном из зенитных артиллерийских полков мы провели серию опытных учений со звукоулавливателями. Выяснилась полная возможность вести огонь батареей с помощью звукоулавливателя с достаточной меткостью по цели, летящей со скоростью 70 м/сек.» [142]Военный совет, ноябрь 1937 г. РГВА. Ф. 4, оп. 18, д. 54, л. 256–260.
. <…>

Однако план по валовой продукции заводом № 205 выполнен не был, что объяснялось главным образом «недостатком рабочей силы, а также неудовлетворительной системой организации производства и планирования, в результате чего при недостатке рабочей силы имели место простои и сверхурочные, особенно в сборочных цехах» [143]Там же, л. 54.
.

Начальник артиллерии РККА комкор Н.Н. Воронов: «Вопрос стрельбы зенитной артиллерии по звуку нужно изучать и это дело разрабатывать. У зенитчиков большая задача – научиться ведению огня по штурмующей авиации. Много трудностей в деле обучения, но много трудностей мы имеем в зенитной артиллерии из-за несовершенства приборов управления и нужных звукоулавливателей».

Завод № 212 был один из лучших по главку, выполнивший задание по оборонной продукции в «ценностном выражении» на 105,4 %, а по сравнению с 1937 г. на 149,1 % при 100 % выполнении графика тов. Тевосяна по продукции особого назначения, и все остальные работы, вошедшие в утвержденный Правительством график, были выполнены. Однако и здесь план по ассортименту был выполнен на 96,4 %. Среди невыполненных 5 позиций были схемы ПУС «Баррикада 3», «Акур» и по гироскопии «Курс-11».

Заводом впервые были изготовлены и сданы заказчикам системы «Горизонт», «Бугель», «Бомба», «Курс-1» и ВРШ и большое количество схем изготовлены по сверхплановым спецзаданиям.

На заводе № 212 во исполнение приказа наркома за № 164сс шла работа по его превращению в завод проектирования и изготовления сложных систем ПУС и навигационных приборов для тяжелых кораблей большого военно-морского флота. На это в 1938 г. была направлена работа отдела главного конструктора. <…>

В докладе было сказано о перестройке работы в соответствии с приказом № 103 Наркома и № 29 Главного управления – так же, как и на заводе № 205, был организован отдел главного технолога. Это позволило обеспечить выполнение программы текущего года и провести подготовку к 1939 г. по заказам «Молния АЦ», «Мина», «Горизонт-1», «Курс-11», «Полюс» и «Горизонт-2». Правда, инструментальный цех здесь подчинили не главному технологу, а главному инженеру завода и планировали его работы планово-производственным отделом.

Будучи главным инженером, А.И. Шокин постоянно занимался вопросами работы и развития конструкторских и технологических подразделений на заводах главка. Уже упоминалось, что на заводе № 206 не было системы ведения чертежей и работали по «белкам» (по эскизам). Не было системы в чертежном хозяйстве и на заводе № 192; по заводам № 205, 212 в чертежах основного производства по отдельным заказам было большое количество брака («Мина», «Вест»). Такое же положение было по НИИ № 10, где система чертежного хозяйства только начинала создаваться, а реальные результаты ожидались не ранее 1939 г.

Наилучшее положение было на заводе № 212, но если в 1938 г. отделом главного конструктора завода была решена задача проектирования современных систем ПУС, то в 1939 г. ему предстояло обеспечить производство рабочими чертежами. Кроме того, была поставлена задача по созданию второй мощной проектно-конструкторской базы приборостроения в г. Москве, куда уже передавались разработки ПУС по новым проектам лидеров и эсминцев. Для этого требовались кадры, и подготовка их в большой степени зависела от ОГК завода № 212.

С Симой

Наконец в 1939 г. нужно было развернуть работы по созданию схемы МПУЗО для легких кораблей военно-морского флота, не имевших еще разработанной схемы.

По результатам выполнения приказа ГУ № 29 об организационной перестройке подготовки производства А.И. Шокин 10 сентября 1938 г. провел совещание с главными технологами заводов в Главном управлении. Совещание было проведено неформально, с посещением выставки точных приборов в Политехническом музее и кабинета обмена опытом завода точной механики № 69. Очень непростым вопросом было обеспечение точными шарикоподшипниками производств гироскопов разных типов и назначений и других точных приборов. На эту тему в 1938 г. было проведено два совещания с представителями заводов №№ 209, 205 и 212 в Главшарикоподшипнике. В результате этих усилий появились единые технические условия по главку для шарикоподшипников «Экстра».