Вторая половина пятидесятых годов ознаменовалась рядом событий, подведших некий итог послевоенным усилиям советской оборонной промышленности. Результаты их оказали сильнейшее влияние на дальнейший ход мировой истории. Для судьбы А.И., сыгравшего в этих событиях далеко не последнюю роль, они тоже оказались определяющими.

Со времени начала работ по созданию советской атомной бомбы, и тем более после первого ее успешного испытания в 1949 году, постоянно стоял трудноразрешимый вопрос о средствах ее доставки на территорию противника. Противник располагался за океаном и чувствовал себя неуязвимым. Дальняя бомбардировочная авиация, развитию которой в послевоенное время уделялось много внимания, решить задачу доставки ядерных зарядов за океан могла далеко не лучшим способом: полетное время составляло более полусуток, и противник имел полную возможность подготовить свою мощную систему ПВО к отражению налетов. К этому можно добавить, что даже новейший в то время самолет ТУ-95 имел дальность полета 12000 км, т. е. без дозаправки в воздухе вернуться на базу не мог. По этим причинам рассчитывать на эффективность авиационных ударов по территории США не приходилось.

Оставалось надеяться на быстро прогрессирующую ракетную технику. В начале 1950-х годов стало ясно, что она перерастает первоначально определенные ей рамки и требует создания новой промышленности. Сталин поручил Устинову изучить вопрос и подготовить свои предложения, в результате чего новый Днепропетровский автомобильный завод, успевший выпустить только сто грузовиков, был передан в Министерство вооружения для создания там серийного производства баллистических ракет.

В октябре 1953 года Министр среднего машиностроения В. А. Малышев вышел с инициативой о размещении ядерной боеголовки на ракете Р-5, проходившей испытания и имевшей дальность 1200 км. С. П. Королев в короткие сроки доработал ракету и 20 февраля 1956 года, в дни работы ХХ съезда КПСС, на полигоне в Капустином Яру состоялся пуск ракеты Р-5М по Семипалатинскому ядерному полигону, где боеголовка успешно взорвалась.

После этого успеха на первый план вышли беспилотные межконтинентальные средства доставки термоядерного оружия, испытанного в 1953 году. Среди них были межконтинентальная баллистическая ракета Р-7 (головным разработчиком ракеты было ОКБ-1, возглавляемое С. П. Королевым) и межконтинентальный самолет-снаряд "Буря" (головной разработчик ОКБ-301, возглавляемое С. А. Лавочкиным).

Для А.И. работы для ракетной, а потом и космической программ, начатые в 1946 году включали в себя все: и новые разработки электронных компонентов и систем с последующим освоением из промышленного выпуска, и строительно-монтажные работы, и полигонные испытания. В те годы еще не было ясности по многим теоретическим и практическим вопросам радиоэлектроники. Продолжались споры о затухании радиоволн в атмосфере, влиянии плазмы факела двигателя, местах установки и конструкции антенн. Новые, гораздо более жесткие требования предъявлялись разработчиками аппаратуры, устанавливаемой на борту ракет, к радиолампам и первым полупроводниковым элементам. Положение усугублялось тем, что одновременно шло создание нескольких видов стратегических ракетно-ядерных вооружений.

Постановление ЦК КПСС и СМ СССР о создании межконтинентальной баллистической ракеты — носителя ядерной боеголовки Р-7 вышло 20 мая 1954 года, но еще 17 марта 1954 года вышло Постановлением СМ СССР, которым Министерство обороны, среднего машиностроения, оборонной и радиотехнической промышленности обязывались провести выбор полигона для ее отработки баллистической ракеты Р-7, и к 1 марта 1955 года доложить Правительству свои предложения.

При выборе места полигона руководствовались следующим.

Запуск желательно было производить на восток, с места, расположенного как можно ближе к экватору, чтобы использовать скорость вращения Земли. Место падения головных частей ракеты должно было располагаться на территории Советского Союза. Кроме того, нужно было не допустить ущерба для населения при неудачных пусках. Всем эти условиям отвечал район Кубани в европейской части страны.

Однако, проект предполагал управление полетом ракеты на начальном этапе и коррекцию траектории с земли, для чего требовалось использование большого количества телеметрической и управляющей аппаратуры, расположенной на как можно более протяженном участке полета ракеты на территории Советского Союза. Ракета Р-7 имела комбинированную систему управления: основной была именно система радиоуправления (Главный конструктор Рязанский М. С.), а автономная система управления (Главный конструктор Пилюгин Н. А.), в то время менее точная, была дублирующей.14

Система радиоуправления имела приемоответчик на ракете с аппаратурой обработки сигнала управления и два боковых наземных пункта радиоуправления в 250 км вправо (на юг) и влево (на север) от трассы полета.

Последнее обстоятельство оказалось решающим, и 12 февраля 1955 года вышло Постановление Совета Министров СССР? 292- "О новом полигоне для Министерства обороны СССР":

Совет Министров СССР постановляет:

1. Принять предложения тт. Малышева, Жукова, Василевского, Дементьева, Домрачева и Калмыкова о создании в 1955 гг. научно — исследовательского и испытательного полигона Министерства обороны СССР для летной отладки изделий Р-7, "Буря", "Буран" с расположением:

- головной части полигона в Кзыл-ординской и Карагандинской областях Казахской СССР — в районе между Н. Казалинском и Джусалы;

- района падения головных частей изделий в Камчатской области РСФСР — у мыса Озерной;

- района падения первых ступеней изделий Р-7 на территории Акмолинской области Казахской ССР — в районе озера Тенгиз <…>.

Полигон начали строить даже не дожидаясь выхода постановления, и в январе 1955 года на неизвестный никому еще разъезд Тюратам прибыли военные строители. 15

Сложная конструкция ракеты, двигателей и системы управления требовала большого по тем временам объема телеизмерений — до 700 параметров. Для создания бортовой телеметрической аппаратуры было специально организовано СКБ-567 под руководством Е. С. Губенко. Но Королев, памятуя, что при испытаниях первых его ракет Р-1 и Р-2 в 1950 — годах использовалась радиотелеметрическая система и система траекторных измерений, разработанные выпускниками МЭИ под руководством академика В. А. Котельникова, поддерживал коллектив ОКБ МЭИ (во главе уже с А. Ф. Богомоловым). В развернувшейся борьбе за выбор бортовой аппаратуры и наземных станций А.И. принимал самое активное участие. аппаратуры и наземных станций. Вот как описывает события тех лет один из сподвижников Королева Б. Е. Черток:

"Королев охотно согласился с моим предложением о поддержке Богомолова и поощрении конкуренции между Богомоловым и организациями радиопромышленности. Министр Калмыков и его заместитель Шокин не одобряли нашу инициативу. Официального конкурса на разработку радиотелеметрической аппаратуры для Р-7 не объявлялось, однако были проведены сравнительные самолетные испытания. Заключение экспертной комиссии было на редкость единодушным: рекомендовать для ракеты Р-7 систему "Трал" раз работки ОКБ МЭИ. "Трал" выиграл конкурс не случайно. Молодые талантливые инженеры применили самые передовые достижения электроники, которые считались преждевременными в отечественной технике. Сорок восемь измерительных каналов "Трала" давали нам возможность для всестороннего исследования ракеты в полете. СКБ-567 Губенко, проиграв конкурс, не остался без работы. Недостатком "Трала" по тем временам была его неспособность регистрировать быстро меняющиеся параметры типа вибраций или пульсаций давления в камерах сгорания. Для регистрации этих явлений Губенко разработал в 1956 году новую телеметрическую систему — "быструю телеметрию" РТС-5. Мы для нее разработали датчики измерения вибраций, и система тоже получила место на первых ракетах Р-7.16

<…> Агрессия коллектива Богомолова этим не ограничивалась. Под "большим секретом" Богомолов рассказал, что договорился с ведущим радиолокационным заводом в Кунцеве о совместной разработке системы радиоконтроля траектории. <. . > Этот разговор "по секрету" состоялся в 1955 году. Королев тоже, по секрету" приняв Богомолова, распорядился тут же предусмотреть установку на Р-7 приемоответчика "Рубин". Эти нововведением обеспечивалось определение текущей дальности до ракеты. После обработки результатов измерений баллистики получали возможность с высокой точностью определять точки падения головных частей. Наземные станции "Кама", работавшие с бортовым приемоответчиком, представляли собой модификацию радиолокаторов системы ПВО. Их серийное производство было давно налажено, что выгодно отличало предложение Богомолова от идеи использования систем на базе весьма сложных и дорогих РУПов".

Оставим излишнюю драматизацию событий на совести автора. За министром и его первым заместителем стояла ответственность за оснащение всего комплекса огромным количеством надежной радиоаппаратуры и желание иметь дело с более управляемым коллективом разработчиков было естественно. Им обоим было прекрасно известно, в какие потери для государства могли обойтись своенравие и капризы влиятельных конструкторов авиакосмической техники. Тем более, что:

"Поражала красота и отточенность схемных решений его <Богомолова> станций. В отличие от "Трала", начинавшегося с описания деления частоты напряжения питания, его станции были чисто импульсными, с применением новейших, но отработанных, надежных и стабильных импульсных схем, с хорошим радиотрактом.

Его станции не требовали подстройки, даже после марша по бездорожью. "

Отметим также, что упоминавшиеся здесь РЛС "Кама" были основой стационарных радиолокационных узлов А-100 системы С-25. И к их разработке, и к налаживанию серийного выпуска А.И. имел самое непосредственное отношение.

Основные разработчики систем управления баллистическими ракетами, руководимые М. С. Рязанским и Н. А. Пилюгиным, были в то время сосредоточены в НИИ-885. Этот институт, Постановлением Совета Министров от 19 мая 1946 года "Вопросы реактивного вооружения" определенный головным предприятием по системам управления баллистических ракет дальнего действия и зенитных управляемых ракет, тоже вел свою историю от родных для А.И. приборостроительных предприятий Минсудпрома, располагавшихся на Центральном проезде: ЗАТЭМа, НИИ-10 и завода 192. Тогда он вошел в структуру МПСС, где, учитывая важность поставленных перед институтом задач, был подчинен непосредственно заместителю министра С. М. Владимирскому — тоже выходцу из НИИ-10.

Начиная с 1954 года на заводах радиотехнической промышленности было развернуто серийное производство бортовой аппаратуры и наземных станций в стационарном и подвижном вариантах. Только за два года — 1956 и 1957 — было выпущено более 50 комплектов наземных установок, которыми оснащались полигон и все измерительные пункты от Тюратама до Камчатки. Строительство шло быстро, и специалисты-монтажники МРТП-ГКРЭ приступили к монтажу систем управления, телеметрии, коммуникаций шлемофонной и громкой связи. Таким образом, менее чем за полтора года удалось построить, оснастить и ввести в строй в пустынных местностях Казахстана и Камчатки 15 измерительных пунктов. Такого комплекса, предназначенного для эффективного объективного контроля ракеты на всех интересующих участках полета, нигде и никогда в мире еще не создавалось. Наша страна была первой!

В марте 1957 года с завода имени Калинина (?88) в подмосковном Калининграде Тюратам пришел специальный поезд с ракетой Р-7. В апреле туда прибыли С. П. Королев, главные конструктора систем В. П. Бармин, Н. А. Пилюгин, М. С. Рязанский, представители Министерства обороны и Военно-промышленной комиссии, оборонных комитетов. Первым председателем Государственной комиссии был В. М. Рябиков с его опытом руководства ТГУ и строительства комплекса С-25. 5 мая Государственная комиссия, подписала акт приемки стартового комплекса — площадки 2, а спустя десять дней провела первый пуск. Первый блин вышел комом — ракета взорвалась до разделения ступеней. После нескольких неудачных пусков 21 августа головная часть ракета наконец успешно долетела до Камчатки. Но, по-видимому при падении она развалилась в воздухе, и место падения ее осколков было найдено только через шесть дней, после чего и прошло сообщение ТАСС об успешном испытании в Советском Союзе межконтинентальной баллистической ракеты. Характерно, что американцы ему не поверили, так как строительство полигона осталось для них тайной.

Поверить им пришлось 4 октября, когда Советским Союзом был запущен первый искусственный спутник Земли.

Стать первыми должны были по всем прогнозам американцы в рамках программы Международного геофизического года. В наших научно-популярных журналах типа "Техника — молодежи" были еще в начале года опубликованы детали предстоящего события, характеристики ракеты-носителя, состав аппаратуры, которую американцы собирались установить на своем спутнике. Его запуску не придавалось характера сенсации, и эти публикации, хотя и достаточно подробные, были выдержаны в будничном стиле. В таком же, как и первое сообщение ТАСС о запуске советского спутника — маленькая заметочка в газете. И Королев, предложивший сыграть на опережение и запустить ПС (простейший спутник), и поддержавший его Устинов, и принимавший решение Хрущев понимали политическую важность этого события, но, по-видимому, ни они, ни кто-либо вообще в нашей стране не мог предвидеть такой ураганной реакции в мире на то, что первый спутник вышел на орбиту и запущен именно Советским Союзом.

Страстное желание Хрущева развить успех и использовать его в целях пропаганды преимуществ социализма открыли космическую гонку, несколько потеснив даже с первого плана военные цели программы, подстегнули и без того быстрое развитие ракетной техники, а заодно и сопутствующей электроники систем навигации, управления, телеметрии и т. д. 15 мая 1958 года был выведен на орбиту третий советский ИСЗ. Внушительная масса спутника 1327 кг, из которых 968 кг приходилось на научную и измерительную аппаратуру, снова вызвала восторженные отзывы в прессе. Это был действительно первый автоматический космический аппарат. Он нес двенадцать научных приборов, систему телеметрии "Трал" с запоминающим устройством и приемоответчик "Рубин" для контроля орбиты. Это был первый космический аппарат, на котором установили командную радиолинию, разработанную в НИИ-648 (теперь этот институт называется НИИ точных приборов). Питание всей аппаратуры осуществлялось от солнечных батарей, разработанных в институте Лидоренко (НИИ источников тока).

Но ракета Р-7 изначально предназначалась, как мы помним, вовсе не для космических рекордов, и в конце 1958 года после завершения так называемых летно-конструкторских испытаний следовало приступать к началу совместных (с военными) испытаний. Обстановка была исключительно тяжелой, поскольку между летно-конструкторскими и совместными, или как их еще именовали зачетными, испытаниями боевой ракеты Р-7 вклинились три пуска ракеты 8К72 — трехступенчатой ракеты Р-7, доработанной для стрельбы с прямым попаданием по Луне. Аварийный пуск последней ракеты серии летно-конструкторских испытаний вместе с этими тремя лунными составили уже четыре аварии подряд.

По настоятельному требованию Министерства обороны промышленность, несмотря на эти неудачи, должна была без передышки перейти к совместным испытаниям. Государственную комиссию на пусках теперь возглавлял новый председатель Госкомитета по оборонной промышленности К. Н. Руднев, сменивший Д. Ф. Устинова после назначения последнего в 1958 заместителем Председателя Совета Министров — председателем Комиссии Президиума СМ СССР по военно-промышленным вопросам (ВПК).

Чтобы несколько улучшить совершенно неудовлетворительные показатели надежности, по взаимному согласию с военными три первых пуска по Луне 1958 года исключили из числа принимаемых в расчет для характеристик надежности. При этом, однако, договорились, что результаты последующих пусков по Луне двух первых двух ступеней будут засчитываться при подведении итогов совместных испытаний и принятии решений о судьбе Р-7. На конец года планировалось также начало летных испытаний Р-7А — ракеты под индексом 8К74, имевшей дальность не менее 12 000 км. В результате с учетом запланированного штурма Луны, на весь год приходилось шестнадцать пусков ракет в счет совместных испытаний, четыре — по лунной программе, две — по программе 8К74 и одна ракета была снята после неудачной попытки старта.

Для обеспечения контроля за результатами пуска на предельную дальность по акватории Тихого океана была образована Тихоокеанская государственная экспедиция (ТОГЭ), корабли которой были оборудованы приемными станциями телеметрии и радиолокаторами для слежения за головными частями.

Общий цикл подготовки Р-7 на полигоне, считая от начала испытаний на ТП в монтажно-испытательном корпусе (МИКе) и до получения первых результатов пуска, занимал в среднем 15 суток. Министр Калмыков, как член Государственной комиссии не мог, конечно, выезжать на все пуски и вместо себя направлял А.И. Эту замену и военные, и смежники, и руководство из ВПК в силу авторитета А.И. признавали вполне естественной. Его четвертьвековой опыт взаимодействия со смежниками и военными, неоднократно проверенная способность распутывать клубки технических и организационных проблем и стойкий характер позволяли министру надеяться на своего заместителя, едва ли не больше, чем на самого себя. После своего ухода из ГКРЭ А.И. уже со стороны отметил, что подобная замена стала считаться недопустимой.

Так для А.И. на рубеже 50-х и 60-х годов самыми частыми и длительными стали командировки не на подведомственные предприятия, и уж тем более не за границу, а в казахстанские степи на тюратамский полигон.

Путь туда начинался в Шереметьево. Это был еще не нынешний международный аэропорт с толпами людей, а военный аэродром, где было только небольшое здание с диспетчерской вышкой, сохранившееся и сегодня и ставшее совсем незаметным среди новых громад. Летели много часов на поршневых Ил-14 с посадкой в Актюбинске. Условия жизни на полигоне были суровыми: злые ветры, набивавшие все песком, вода желтого цвета из Сыр-Дарьи. Если пуск проходил удачно, то командировка была относительно короткой, но чаще они затягивались. Из приятных вещей были замечательные дыни и жаркое из сайгаков, на которых охотились прямо с автомашин. Но А.И. от этих развлечений был далек, так как ни охотником, ни рыбаком не был, да и к горячительным напиткам пристрастия не имел, хотя поддерживать компанию не отказывался.

Работа в Госкомиссии тесно свела А.И. с такими людьми как Д. Ф. Устинов, М. И. Неделин, К. Н. Руднев, С. П. Королев, М. К. Янгель, М. В. Келдыш, С. И. Ветошкин, В. П. Бармин, Н. А. Пилюгин и многими другими участниками ракетной эпопеи. С большинством из них он был знаком и раньше, но здесь, в отрыве от повседневного круга людей и текучки, в совместной трудной работе по поиску причин неудач, выработке согласованных решений и неизбежного общения в нерабочее время их отношения стали глубже. Это не означает, что со всеми установилась дружба. Кое с кем отношения наоборот ухудшились, и надолго.

Яркое впечатление в этих поездках осталось у А.И. от Устинова. Сам человек весьма энергичный и инициативный, он поражался просто неуемной энергии Дмитрия Федоровича, сочетавшейся с высокой требовательностью, иногда во имя дела переходившей в безжалостность к подчиненным. А.И. довелось испытать это на себе, когда только что вернувшись с полигона, простуженный (при его-то астме) и с температурой под сорок он был вынужден отправиться обратно. Устинов позвонил ему домой и, поинтересовавшись здоровьем, предложил немедленно снова ехать в Тюратам, где что-то вновь стряслось. Ни отпуск, ни путевка в санаторий, куда в эту позднюю осень собирался отправляться А.И., ни болезнь, ни температура, наконец, не были приняты во внимание. Особых поводов для этой командировки, как считал А.И., не было, но таков был стиль работы у Дмитрия Федоровича и отступить от него он не мог.

Ведущая роль в строительстве полигона принадлежала Митрофану Ивановичу Неделину — создателю и первому командующему ракетными войсками стратегического назначения. Умный образованный военный, с широким кругом интересов и незаурядным организаторским талантом не мог не нравится А.И. У маршала было чему поучиться. О М. И. Неделине написано много воспоминаний и не стоит повторять здесь какие-то факты в подтверждение его вклада в ракетную технику. Его черты обычного человека как то особенно заметно выделялись на фоне его свершений, и как о всякой масштабной личности, в этих воспоминаниях мелькают разные занятные случаи. Так и в воспоминаниях А.И. о Неделине наряду с высокой оценкой его личности был рассказ об одном случае такого рода. Впрочем, возможно, что курьезным он показался только А.И.

Как-то был затеян объезд всех площадок, и торопя коллег с отправкой, маршал сказал: "Времени у нас в обрез, поэтому предлагаю не завтракать, а только слегка перекусить. Сам я ничего есть не буду, только яичницу из пятка яиц, а остальные пусть как хотят".

Для А.И., который всегда ел немного, пять яиц были совершенно несопоставимы с понятием "слегка перекусить".

Первый пуск по программе совместных испытаний состоялся 24 декабря 1958 года, а последний — 27 ноября 1959 года — достойно завершил всю серию совместных испытаний. Аварийными оказались четыре ракеты. Из них две — по вине двигателя, одна — из-за ошибки в конструкции ракеты и только одна — по вине радиоуправления. 29 января 1960 года специальным постановлением Совет Министров СССР ракета Р-7 была принята на вооружение. Успех!

Личный вклад А.И. в становление ракетной техники не теряется ни на каком фоне и, к слову сказать, не ограничен вопросами одной лишь радиоэлектроники. По оценке Б. Е. Чертока "Только гироскопическое приборостроение могло воспользоваться опытом и базой мощной судостроительной промышленности". Деятельность А.И. в 4-м главке Наркомсудпрома дала свои плоды в совершенно новой области. Серийное производство гироскопов для ракетной техники было развернуто в институте В. И. Кузнецова, выделенного когда-то из НИИ-10, в Ленинграде в НИИ-49, на Саратовском приборостроительном заводе (том самом 205-м, эвакуированном из Москвы) и на новом, еще только строившемся в Челябинске.

Однако, космическая программа, приносившая большой пропагандистский эффект, продолжала набирать обороты, и сразу после запуска первых спутников появились идеи о запуске автоматических межпланетных станций (АМС), сначала на Луну. Эта программа потребовала развернуть работы по радиоэлектронному обеспечению слежения за полетами космических аппаратов и прогнозирования их орбит. Специально для этих целей создавался Евпаторийский центр. Главный конструктор СКБ-567 Губенко предложил использовать в качестве антенны вместо одного большого параболоида соединённые в единую конструкцию восемь двенадцатиметровых "чашек" на общем опорно-поворотном устройстве. Производство таких средних параболических антенн уже было хорошо освоено, однако нужно было научиться синхронизировать и складывать в нужных фазах киловатты, излучаемые каждой из восьми антенн при передаче, а при приеме — складывать тысячные доли ватта сигналов, доходящих до Земли с расстояний в сотни миллионов километров. Другой проблемой, на решение которой потребовалось бы несколько лет, могла бы стать разработка металлоконструкций механизмов и приводов для опорно-поворотных устройств антенн. Здесь пригодился опыт бывших "судаков", ныне руководивших радиоэлектроникой: и Калмыкова, и А.И., и Владимирского. В основе конструкции были использованы точнейшие механизмы наведения от недостроенных крейсеров. Наземный измерительный пункт в Евпатории (НИП-16), строился силами военных, а в монтаже и отладке аппаратуры систем, которые разрабатывались в НИИ-885, СКБ-567, ЦНИИ-173 ГКРЭ, МНИИ-1 Госкомитета по судостроению участвовали гражданские специалисты этих предприятий. Всей радиотехнической частью в Евпатории руководил, по необходимости вмешиваясь и в строительные дела, заместитель Губенко Г. Я. Гуськов. В течение 1958 — 1959 годов прошло три удачных пуска в сторону Луны: первая АМС прошла мимо, вторая попала в Луну, а третья — в октябре — облетела Луну, сфотографировав ее невидимую сторону и передав изображение на Землю.

Сразу после Нового года, 2 января, Хрущев собрал совещание. Заранее настроенный очень агрессивно, несмотря на успешное завершение испытаний по военной программе, он сказал, что успехи в космосе сейчас не менее важны, чем создание боевых ракет, а потом, еще более распалившись, пригрозил Королеву и другим: "Дела у вас идут неважно. Скоро вас будем драть за космос. В США широко развернуты работы и они могут нас обогнать".

И весь январь 1960 года прошел в обсуждении дальнейших космических программ, в которые входили запуски спутников, АМС и полет человека.

9 января на заседании ВПК у Устинова после рассмотрения хода работ по кораблю-спутнику "Восток" и тяжелому спутнику-фоторазведчику было дополнительно поручено подготовить доклад с предложениями по программе исследования Марса и Венеры (МВ). Срок — неделя!

15 января Королев собрал у себя в ОКБ общую оперативку и огласил немыслимые сроки создания и пуска — в сентябре того же года! — трех аппаратов МВ на Марс. То, что это был сентябрь, а не ноябрь или декабрь определялось, правда, уже не чьей-либо прихотью, а единственно удобным взаиморасположением планет на орбитах. Главным вопросом проекта была система управления, которая должна целый год неустанно работать в космосе, ориентируя солнечные батареи на Солнце, параболическую антенну — на Землю и весь аппарат — на Марс или Венеру. Всем нормальным специалистам изначально было ясно, что создать за это время, обеспечив выполнение всех требований, а особенно по надежности, было невозможно. Для описания дальнейшего хода событий снова воспользуемся воспоминаниями одного из главных их участников Б. Е. Чертока:

"Рязанский предложил поручить всю проблему радиосвязи СКБ-567, где вместо неожиданно скончавшегося Губенко руководителем назначен Белоусов <…>. По указанию Устинова Руднев собрал у себя Калмыкова, Шокина и начальников главных управлений — руководителей радиоэлектронной промышленности. Самый эрудированный из всех собравшихся председатель ГКРЭ Валерий Калмыков, впервые услышав о такой постановке задачи: "сегодня, в январе, — с нуля начать, а в сентябре — пустить", улыбался, но не спорил. Еще на зенитных ракетах он прошел бериевскую школу сроков, спор по которым в те годы мог привести к аресту, в лучшем случае — к снятию с работы. В таких ситуациях он бывал не раз и, как многие другие министры, считал, что бьют, как правило, не виноватых, а последних. Важно в большой толпе срывающих сроки не оказаться последним. Устинов сообщил Королеву, что по его просьбе Хрущев лично дал указание Калмыкову помогать нам в реализации программы МВ, с расчетом обеспечить два пуска в сентябре-октябре этого года. "Вся радиоэлектроника пришла в необычайное возбуждение", — вызвав меня, сказал Королев. Он поручил мне участвовать во всех сборах и совещаниях у Калмыкова и Шокина и докладывать ему ежедневно. 22 января в зале заседаний ГКРЭ Калмыков собрал всех возможных участников работы по радиоэлектронной части. В процессе обсуждения Калмыков поручил вести совещание Шокину, так как его срочно вызвали в связи с сообщением о нарушении нашего воздушного пространства неизвестным самолетом. Кто-то из участников совещания подал реплику: "Вот чем надо заниматься, а не марсианской фантастикой". Шокин стремился припереть меня к стенке, требуя предложений по распределению работ между головными организациями по ближнему и дальнему космосу. Я предложил иметь две раздельные головные организации. Одной поручить проблемы ИСЗ, а второй — Луну и дальний космос. В полемике Шокин обвинил меня и в целом ОКБ-1 в навязывании своей воли различным организациям. По его мнению мы делаем это бессистемно, случайно, исходя из симпатий и дружеских отношений. "Мы больше не должны стоять по струнке перед ОКБ-1 и ждать, что оно от нас потребует. Мы должны сами проявлять инициативу, предлагать технические решения, идущие в ногу или даже опережающие требования ОКБ-1", — сказал он. ""Золотые слова", — заметил сидевший со мной Богуславский".

Прервем цитату. Представляется, что проскальзывающая здесь ирония неуместна. А.И. всегда рассуждал таким образом, а результативность его образа мыслей и действий, то, что эти слова не были для него пустыми, были доказаны всей его последующей деятельностью. Да и оценка эрудиции собравшихся, ни в коей мере не посягая на достоинства В. Д. Калмыкова, представляется все же несколько спорной, хотя бы потому, что у автора мемуаров он почти везде действует в паре со своим первым заместителем. "Шокин нервничал и резко обрывал директора института телевидения (ВНИИ-380) Росселевича и директора института радиосвязи (НИИ-695) Гусева, выступавших в поддержку моих предложений. В такой накаленной обстановке неунывающий Алексей Богомолов заявил, что если всей мощности ГКРЭ не хватит, то ОКБ МЭИ готово взяться за проектирование и создание наземных антенн диаметром 30 и 64 метра, и не в далеком Крыму, а здесь, под Москвой, на Медвежьих озерах. Это предложение было встречено общим смехом и ядовитыми репликами. Руководители основных институтов радиоэлектроники чувствовали неприкрытую агрессивность молодого коллектива МЭИ и явно побаивались его перспективных предложений. Соколов вернул всех с марсианских орбит на Землю: "Для строительства измерительных пунктов дальней связи потребуется стянуть только в Крым десять тысяч рабочих. А еще Уссурийск, из которого мы должны осуществлять контроль за третьей ступенью и, в какой-то мере, дублировать крымские пункты! В то же время постановления еще нет и даже пока еще нет аналогов в мировой практике? Все, что касается бортового радиокомплекса, по-видимому, при исключительном напряжении может быть создано. А вот как быть с "землей", сказать трудно — от ГКРЭ нет четких заданий". В конце совещания появился Калмыков. Он сообщил, что локаторы ПВО вели самолет, который пересек нашу границу со стороны Ирана на очень большой высоте, но пока согласовывали вопрос: сбивать его ракетами или нет — он благоразумно развернулся и ушел. Совещание закончилось общими и неконкретными поручениями. <…> Богуславский в "мужском" разговоре сказал: "Я не верю в возможность создания за семь месяцев надежного многофункционального "радиокомбайна" для аппаратов МВ. Мы должны идти на совершенно не оправданный риск. Сколько-нибудь серьезная проработка в лабораториях, испытания элементов в этих условиях невозможны. Для испытаний на ресурс и живучесть нет ни времени ни оборудования. Начинать бешеную гонку без надежды на успех я не хочу и Михаила <Рязанского> буду отговаривать. Пусть за эту задачу берется команда Белоусова <. . >. У них новая фирма, им нужно завоевывать место под солнцем". Если и провалят дело, по молодости им простят". Но Богуславский был готов уговаривать Михаила Рязанского взяться за разработку антенн крымских пунктов — "не отдавать же такие "куски" Богомолову".

Такое распределение работ в дальнейшем и было принято вплоть до середины 1960-х годов.

Нервное состояние А.И. на совещании можно понять — авантюры всегда претили его вдумчивому системному подходу к решаемым задачам. Чуда не произошло, и в августе 1960 года — всего за два месяца до момента пуска — сборщики Королева все еще возились вокруг разобранного технологического марсианского объекта.

Никакие испытания еще не начинались: радиокомплекс от ГКРЭ еще не поступал. Ответственность руководства СКБ-567 и ГКРЭ за невыполнение работ по межпланетному радиокомплексу в нереальные сроки была вполне реальной. Королев, вернувшись с успешного запуска третьего корабля-спутника с собаками Белкой и Стрелкой, по "кремлевке" пригрозил доложить "лично Никите Сергеевичу", что обещанный пуск в сторону Марса в текущем году не состоится. В тот же день в СКБ-567 состоялась встреча Королева, Калмыкова и А.И. Отдельные блоки радиокомплекса были в наладке и доработке и комплексные испытания еще не проводились. После короткого обсуждения Королев, понимая всю сложность ситуации, решил не прикрываться чужими срывами и предложил ограничиться испытаниями отдельных блоков, и без комплексных испытаний всю аппаратуру отправить к нему для установки на борт автоматической межпланетной станции. Предложение было неожиданным и рискованным, так как фактически ответственность за надежность радиокомплекса перекладывало на ОКБ-1.

Из-за неполадок радиоаппаратуры старт на Марс несколько раз переносился, оптимальная точка запуска космического корабля была пройдена и попасть в далекую планету стало уже невозможно. Несколько раз пришлось облегчать корабль, снимая научную аппаратуру. Королев очень резко выступил в адрес Калмыкова, выразив вотум недоверия СКБ-567 и лично Белоусову. Он просил до следующей работы передать СКБ на правах филиала Рязанскому. Наконец, запуск состоялся, но ракета на орбиту не вышла. Все тяжкие труды и бессонные ночи пропали даром. Следующий старт на Марс состоялся в январе 1961 года. На сей раз радиокомплекс был в лучшем состоянии, но история повторилась.

"Виновником в обоих случаях формально было ОКБ-1. Смежники, кроме Виктора Кузнецова, которых мы обвинили в низком качестве аппаратуры и срыве сроков, на этот раз были ни при чем. Можно было предыдущую аварию списать на Кузнецова. За гирогоризонт ни Королев, ни я, ни мои товарищи в такой ситуации ответственности не несли. Но общее горе от двух аварий подряд после полутора месяцев непрерывного сверхнапряжения было столь сильным, что никто не вспоминал о прежних обидах. Калмыков имел все основания отыграться за резкие выпады Королева в свой адрес. Он этого не сделал".

Королеву приписывают высказывание примерно в том духе, что если сделал вовремя, но плохо, то запомнят то, что сделано плохо, и наоборот, когда сделано хоть и с опозданием но хорошо, то запомнят именно то, что сделано было хорошо. В приведенном выше эпизоде он явно стремился выдержать сроки, вполне осознавая невозможность выполнить работу хорошо. Конечно, и в подобных явно авантюрных проектах, стоивших работавшим над ними людям многих бессонных ночей, нервов и, в конечном счете, здоровья, была определенная польза в прираставших опыте и знаниях.

Да, из классических вопросов русской интеллигенции: "Что делать?" и "Кто виноват?" в шестидесятые годы и Королев, и Калмыков, и А.И., и многие другие явно предпочитали первый. Они обладали способностями определить, что нужно делать в каждом конкретном случае, и умением выполнять принятые решения. Чем дальше мы уходим от этого времени и его героев, тем чаще предпочтительнее оказывался второй вопрос при невыполненных делах.

Запуски космических объектов производились все чаще, пропагандистская машина набирала оборот, Хрущев пугал американцев рассказами о том, что в Советском Союзе ракеты на заводах делают как колбасу. Но многое далеко не соответствовало действительности, и по числу ракет, способных доставить ядерные заряды до США, мы сильно от них отставали. К тому же по-прежнему наибольшими возможностями для доставки тяжелых боеголовок на территорию США обладали пока еще модификации "семерки", и в течение года шли совместные испытания ракеты 8К74. После их успешного завершения, в сентябре 1960 года "семьдесят четвертая" была принята на вооружение. К сожалению, "семерки" Королева с их длительным циклом подготовки, и огромными стационарными стартовыми устройствами при всех своих достоинствах мало подходили для решения оборонных задач.

Для военных ракет других конструкторов, М. К. Янгеля и В. Н. Челомея, на полигоне были построены новые стартовые площадки, с которых тоже начались пуски. 24 октября 1960 года произошла авария с ракетой Янгеля Р-16, приведшая к гибели М. И. Неделина, возглавлявшего Государственную комиссию по ее испытаниям, заместителя председателя Госкомитета по оборонной технике Л. А. Гришина (он был одним из заместителей председателя Госкомиссии), с которым у А.И. на полигоне установились наиболее дружеские отношения, и еще многих других товарищей.

А.И. в это время находился в Москве. Хотя в печати об аварии не сообщалось, а гибель маршала была отнесена к последствиям "авиационной катастрофы", А.И. в таких случаях от семьи никогда секретов не делал. Особенно переживая за Архипова, в связи с этой трагедией он рассказал эпизод, когда сам чуть было не погиб в результате аварии ракеты:

"Хотя вокруг старта построены бункеры, но у нас по глупости не было привычки уходить в них во время пуска. Стоишь наверху и смотришь, как ракета начинает подниматься, сначала медленно, затем все быстрее и выше, пока в небе не появится светящийся "мальтийский крест" от боковых двигателей. Зрелище очень красивое.

И вот мы стоим с Келдышем, наблюдаем как "семерка" сходит со старта, но не идет вверх, а движется по горизонтали, причем, в нашу сторону. Мы продолжаем стоять и зачарованно смотреть на ее движение прямо на нас, не в силах сдвинуться с места. Что это было за наваждение, трудно понять, и мы бы так и сгорели, но ракета вдруг повернула в сторону, к железнодорожной насыпи, ушла за нее и там рванула".

Таким был его рассказ, как он мне запомнился. А вот описание тех же событий по Б. Е. Чертоку:

"Ночью <12 апреля 1960 года, после предыдущего неудачного пуска> на контрольные испытания в МИК пришли два заместителя министра Александр Шокин и Лев Гришин. Вместе с Рязанским и Богуславским мы объясняли обстановку. <:>Через трое бессонных суток 19 апреля к пуску была готова следующая ракета с лунником Е-3. На этот раз, пользуясь сумерками, я решил по пятнадцатиминутной готовности отойти от измерительного пункта ИП-1, на котором скопилось много болельщиков, в степь по направлению к старту. Не спеша, я отошел метров на триста и залюбовался ярко освещенной прожекторами ракетой. С ИПа слышен усиленный динамиками доклад "минутная готовность". В степи охватывает чувство одиночества, нет никого рядом — только там, впереди, воплотившийся в ракету образ прекрасной мечты.

Я подумал: "Если с ней сейчас что-то произойдет, я и еще сотня ее создателей — бессильны прийти на помощь". И произошло! Я определенно накликал беду. Ракета огласила степь ревом всех двигателей главной ступени. Очень сильно сказалось сближение с ней на триста метров. Но что такое? Вижу и догадываюсь, что ближний ко мне боковой блок не уходит вместе со всем пакетом, а, изрыгая пламя, заваливается вниз.

Остальные блоки нехотя идут вверх и, кажется, прямо надо мной, рассыпаются. Я плохо соображаю, что куда летит, но чувствую, что один из блоков с ревущим двигателем в ближайшие секунды меня накроет. Бежать! Только бежать! К ИПу — там спасительные окопы! Может быть, успею. В комсомольские времена я неплохо бегал стометровку. Меня прочили одно время в чемпионы 22-го завода по спринту. Сейчас в степи, ярко освещенной факелом летящего на меня ракетного блока, я, вероятно, ставил свой личный рекорд. Но степь — не беговая дорожка. Я спотыкаюсь и падаю, больно ударившись коленом. Позади раздается взрыв, и меня обдает горячим воздухом. Рядом падают комья поднятой взрывом земли. Преодолевая боль в колене, ковыляю в сторону ИПа, подальше от огромного жаркого костра, который пылает рядом с тем местом, откуда я бежал.

Но где другие блоки!? Вон яркое пламя поднимается около МИКа. Неужели какой-то блок ударил по "техничке", там же люди! Когда доковылял до окопа, из него неожиданно раздался возмущенный женский крик: "Да вылезайте же!" Я узнал голос Ирины Яблоковой — научного сотрудника института Лидоренко. <…>

Окоп был набит до отказа попрыгавшими туда офицерами всех чинов. Авария причинила много бед, но, по совершенно счастливой случайности, не было ни единой жертвы. Центральный блок упал и взорвался у самого МИКа — стекла в окнах и двери были выбиты, внутри осыпалась штукатурка. — Имей в виду сказал Воскресенский, — Королев договорился с Неделиным о специальном постановлении Госкомиссии, обязывающем командование полигона эвакуировать всех подальше, а остающихся на ИП-1 загонять в окопы". К сожалению, на старте Янгеля эти меры предосторожности приняты не были.

Возможно, что хорошие отношения А.И. с М. В. Келдышем, сложились и укрепились именно вследствие пережитой вместе смертельной опасности, при том, что в их основе была, конечно, близость взглядов на многие вещи.

А.И. тяжело переживал катастрофу с Р-16, гибель людей, и особенно Гришина, получившего тяжелые ожоги и скончавшегося в ужасных муках. От маршала Неделина почти ничего не осталось — все сгорело. Хотя и говорили, что незаменимых людей не бывает, но второго такого командующего для Ракетных войск не нашлось, и вскоре все это почувствовали. Переживания были тем тяжелее, что виновной в катастрофе, возникшей в результате нештатного запуска на старте двигателей второй ступени, была признана система управления ракеты, разработанная в ОКБ-692 ГКРЭ (Главный конструктор Б. М. Коноплев, который тоже погиб). После гибели Неделина и Гришина в составе Госкомиссии распоряжением СМ СССР от 18 ноября 1960 года были проведены изменения: председателем стал А.И. Соколов, начальник НИИ-4 МО СССР, а его заместителями С. А. Зверев (первый заместитель председателя Госкомитета по оборонной технике) и А.И.

Интенсивное развитие ракетной и космической техники приводило к возникновению все новых научно-технических проблем, решение которых было невозможно без применения электронной вычислительной техники. Одной из них стал расчет траектории полета баллистической ракеты, которая после выключения двигателя последней ступени определяется только законам небесной механики. Расчеты траекторий проводили баллистики НИИ-4 МО в Болшево и Отделении прикладной математики Математического института имени В. А. Стеклова Академии наук (ОПМ) на первых советских ЭВМ. Результаты расчетов закладывались в приборы, управляющие скоростью полета и моментом выключения двигателей второй и третьей ступеней. В конце 50-х годов ОПМ и одновременно НИИ-1 руководил академик М. В. Келдыш. В октябре 1957 ЭВМ "Урал-1"поступила также на полигон и в следующем году вошла в строй.

Вычислительная техника стала еще одним новым направлением в работе А.И. в тот период. Что бы ни писали сегодня о борьбе с кибернетикой в нашей стране, уже в 1948 году в Академии Наук группами С. А. Лебедева и И. С. Брука начались работы по созданию универсальных электронных цифровых вычислительных машин. По 1952 год создавались только единичные опытные образцы вычислительных машин, которые использовались одновременно как для проведения особо важных расчетов (зачастую засекреченных), так и для отладки конструкторских и технологических решений. Главные заказчики вычислительной техники, которыми на первом этапе выступали создатели ядерного и термоядерного оружия, были в ведении Л. П. Берии, и он не дал развернуть партийным философам всесокрушающую мощь критики вычислительной техники так, как им это удалось в генетике — у него там своих интересов не было, а других защитников не нашлось.

В промышленности поначалу заниматься новым направлением было поручено Министерству машиностроения и приборостроения, где в СКБ-245 в 1953 году была закончена разработка первой серийной цифровой машины "Стрела" (главный конструктор Ю. Я. Базилевский). Вся серия составила всего семь машин, выпушенных в 1954-57 годах, но тем не менее 1954 год — это год становления отечественной индустрии ЭВМ. Вскоре СКБ-245 было передано в МРТП.

Аксель Иванович Берг, верный себе, активно занялся пропагандой вычислительной техники и кибернетики, возглавил в 1956 году в соответствующую кафедру в МФТИ, где был создан факультет радиотехники и кибернетики. Еще одной кафедрой, посвященной вычислительной технике, стал заведывать С. А. Лебедев.

В 1956 вал цифровых методов обработки сигналов достиг и систем управления средствами вооружения. Аналоговые электромеханические и электронные счетно-решающие устройства оставались в прошлом. В 1957-59 годах для командных пунктов ПВО была разработана сначала ламповая, а затем полупроводниковая ЭВМ "Радон" (СКБ-245, Ю. Я. Базилевский, С. А. Крутовских) с расширенной полупроводниковой памятью. Здесь же шло создание цифровой управляющей машины для системы дальней ПВО "Даль", разработку которой самостоятельно, в качестве головного, начал С. А. Лавочкин после участия в разработке С-25. В те же годы НИИ-5 ГАУ была разработана первая ламповая специализированная ЭВМ для наведения истребителей-перехватчиков "Спектр-4". В 1959 году появилась первая мобильная полупроводниковая ЭВМ "Курс" для обработки радиолокационной информации.

В июне 1959 года прошел Пленум ЦК, на котором рассматривались вопросы о внедрении комплексной механизации и автоматизации производства, в том числе вопросы создания вычислительной техники. В соответствии с решением пленума разрабатывалась программа по внедрению радиоэлектроники, и прежде всего вычислительной техники, в народное хозяйство. Комитетам Совета Министров СССР по радиоэлектронике, по автоматизации и машиностроению и Научно — техническому комитету совместно с Госпланом СССР, совнархозами и предприятиями было поручено разработать конкретный перспективный план комплексной механизации с применением вычислительной техники.

А.И. в эти годы нужно было вникать в проблемы построения цифровых ЭВМ, знакомиться с новыми людьми — их создателями. Все здесь было еще полукустарным, нужно было ставить это новое дело на промышленную основу, чтобы конструкция ЭВМ обеспечивала не только выполнение вычислительных функций, но и обладала такими важнейшими свойствами как технологичность производства и надежность эксплуатации. Только выполнение этих требований и могло дать вычислительной технике путевку в жизнь. Свое видение путей дальнейшего развития производства и применения ЭВМ в нашей стране А.И. в меру дозволенного изложил в статье, опубликованной в "Правде" 20 октября 1959 года. Статья называлась "Электронная вычислительная техника и автоматизация производства".

Это была его первая публикация, да еще в центральной газете. Вся она проникнута глубоким беспокойством о состоянии дел в этом важнейшем направлении работ. В статье подчеркивалось, что желаемых результатов можно достичь только при комплексной автоматизации производства на основе применения вычислительной техники, а не автоматизация отдельных агрегатов, отдельных производственных операций. Из анализа примеров такого подхода в различных отраслях народного хозяйства автором статьи был сделан вывод о первостепенном значении выработки принципов конструирования средств вычислительной техники.

Вычислительная техника, переходившая в промышленность из научных лабораторий, страдала теми же "детскими болезнями", что и радиолокация в начале своего развития — отсутствием унификации и стандартизации. Получалось, что электронная вычислительная техника, призванная совершить перелом в деле автоматизации производства, по своим конструктивным решениям оказалась непригодной для современного механизированного производства. Необходимо было в корне изменить принципы конструирования ЭВМ, создавая все их многообразие из стандартных унифицированных узлов. Подобный метод, отмечал автор, давно применялся в отечественной радиоэлектронике при создании самых сложных агрегатов.

"Крупным недостатком в организации работ по комплексной автоматизации производства с использованием вычислительной техники является распыление сил и средств по многим в ряде случаев второстепенным направлениям, отсутствие четкого единого плана в этой области. Неправильно, что средства вычислительной техники создаются в отрыве от объектов автоматизации. Так, проектированием средств программного управления для станков занимаются десятки организаций, а над конструктивной доработкой самих станков практически никто не работает. Для многих технологических процессов отсутствуют датчики и исполнительные механизмы. <…> Задачи, поставленные июньским Пленумом ЦК КПСС, требуют перестройки работы ряда научно-исследовательских организаций и заводов, работающих в области создания управляющих вычислительных машин. В частности, необходимо провести четкую специализацию этих организаций, укрепить связи отраслевых научно-исследовательских организаций с промышленными предприятиями.

В нынешней семилетке в нашей стране будет построен ряд новых институтов и промышленных предприятий, работающих в области электронной вычислительной техники, созданы специальные конструкторские бюро на предприятиях. Роль этих конструкторских бюро в развитии отечественной вычислительной техники может быть очень велика. При четкой специализации они могут самостоятельно создавать машины по определенным направлениям вычислительной техники. <…> Особенно возрастает роль головных научно-исследовательских институтов вычислительной техники, которые должны превратиться в мощные центры, определяющие техническую политику в отечественном математическом машиностроении. Нужно форсировать строительство новых заводов и институтов по радиоэлектронике и быстрее обеспечивать их необходимым станочным и технологическим оборудованием. В ближайшие годы необходимо резко увеличить подготовку кадров специалистов по электронным вычислительным машинам.

Автоматизация производства на базе широкого использования электронной вычислительной техники — жизненно важная техническая проблема, решить которую можно только совместными усилиями работников науки и промышленности. "

По этой цитате чувствуется хорошее владение системным подходом к решению проблем радиоэлектроники, то, как прекрасно видел А.И. всю проблему целиком — от правильного выбора элементов до построения из них многообразных комплексов. Впоследствии он сумел полностью реализовать развитые в статье подходы как при создании собственно ЭВМ, так и их применении в автоматизации производства.

Особая актуальность темы автоматизации была обусловлена развитием полупроводниковой электроники. На принципах цифровых ЭВМ первого поколения на электронных лампах уже шла разработка ЭВМ второго поколения — на основе полупроводниковых приборов, и повторять ошибки, имевшие место в создании машин первого поколения, было нельзя. Среди этих разработок были такие выдающиеся как знаменитая БЭСМ-6, созданная под руководством С. А. Лебедева, малые машины серии МИР фирмы Глушкова и серии "Наири" (главный конструктор Г. Е. Овсепян), серия ЦВМ "Минск" (созданная под руководством Г. П. Лопато и В. В. Пржиялковского), семейство ЦВМ "Урал" с единой архитектурой (главный конструктор Б. И. Рамеев).

Естественно, что по условиям времени вопросы применения ЭВМ в военных областях никак в статье не затрагивались. Нужно отметить, что задачи систем для противовоздушной и противоракетной обороны, контроля космического пространства и управления космическими полетами, для управления войсками разных видов принципиально отличались от основной массы вычислительных задач в гражданских областях преобладанием логических компонентов и большой размерностью. Замена радиоламп на полупроводники давала возможность по-настоящему успешно решать связанные с надежностью радиоаппаратуры вопросы ее микроминиатюризации. Теперь вычислительная техника могла размещаться на борту самолетов, ракет и космических летательных аппаратов. Архитектура и система команд управляющих и бортовых ЭВМ тщательно подгонялась под характеристики прикладных задач и сферы применения. Номенклатура и объем функций военных систем, которые требовалось автоматизировать, быстро росли, и для многочисленных специализированных управляющих ЭВМ, разрабатывавшихся в 1956-58 годах, положения статьи были не менее актуальны.

Радиоэлектроника была (и всегда будет) неотъемлемой частью космической техники. В отличие от многих руководителей, Королев в своем КБ добился сознания того, что это не "обеспечивающие средства", вроде автомобилей и телефонов, а столь же органически слитые с общей задачей, как двигатель и сама ракета. И чем тяжелее и больше по размерам становились наши ракеты и спутники, тем нетерпимее становилось состояние электронной технологии.

Американцам удалось вывести на орбиту свой первый спутник "Эксплорер-1"почти на четыре месяца позже нас 31 января 1958 года. Его незначительная масса17 долго служила поводом для насмешек советских пропагандистов. Но зато в отличие от первого советского спутника, на котором кроме передатчика издававшего знаменитые, но вполне бессмысленные сигналы "бип-бип", "Эксплорер-1"нес 4 датчика наружной и внутренней температуры, 12 датчиков для измерения микрометеоритной эрозии, микрометеоритный ультразвуковой микрофон, счетчик Гейгера-Мюллера для регистрации проникающих космических лучей (аппаратура Ван-Аллена), два передатчика на частотах 108 МГц (10 мВт) и 108,03 МГц (60 мВт), две щелевые антенны и одна турникетная антенна из 4-х гибких вибраторов длиной 55,9 см, а также ртутные батареи. Данные, регистрируемые этими приборами, записывались на миниатюрный магнитофон и передавались на Землю при проходе над наземным пунктами слежения. Отличие американского спутника от наших, как видно, состояло в широком применение микроминиатюризации, что при меньшем весе и объеме аппаратуры позволило разместить большее число приборов и датчиков. Благодаря этой аппаратуре были открыты радиационные пояса Земли (пояс Ван-Аллена).

Эти технологические достижения базировались на мощной американской радиопромышленности.

Хотя у нас и писали тогда, что советская радиопромышленность развивается высокими темпами, но выпуск продукции радиотехнической промышленности к 1955 году по отношению к уровню довоенного 1940 года составил 1080 %, то есть выросла в 10,8 раз, а у американцев только за время войны — в 12 раз. Количество выпускаемых советской радиопромышленностью электровакуумных приборов выросло с 1947 по 1954 год примерно в 8 раз, а у американцев только за годы войны производство основных компонентов возросло в 20–30 раз. И в послевоенный период радиоэлектронная промышленность США продолжала расти тоже очень быстрыми темпами: ее промышленная продукция в 1954 году составила примерно 230 % по отношению к 1947 году, при том, что общее число рабочих оставалось более-менее постоянным, колеблясь около 500 тысяч. Умножьте американские цифры военных лет на итоги послевоенного развития и получится, что радиотехническая промышленность США выросла по отношению к 1940 году где-то в 30 раз при том, что и в точке отсчета она во много раз превосходила советскую.

Значительную роль в росте радиопромышленности США имели правительственные заказы для нужд вооруженных сил, гражданской авиации и др. В 1954 году эти заказы составили 3,5 млрд. долларов при общей стоимости всего проданного электронного оборудования (включая взаимные поставки между фирмами) в 7,6 млрд. долларов.

Как же далеко было нам тогда до этого американского уровня, и какие же огромные задачи предстояло решать для сокращения этого ужасающего разрыва!

Даже до руководства Советского Союза, увлеченного рекордными весами и размерами ракетной техники и сверхмощными термоядерными зарядами, стало доходить через тех же ракетчиков, что электроника все больше отстает от потребностей страны. Определенное возрастание его (руководства) внимания в этот период к проблемам радиоэлектроники находило отражение в решениях высших органов управления.