Билл сидел рядом и неспешно потягивал кофе. Он казался довольным и мирным, поэтому посторонний человек вряд ли смог бы понять, что ему предстояло нелёгкое объяснение. Да и я, наверное, не выглядел загруженным и удручённым от нынешнего положения вещей.

— Так не хочется об этом говорить, — честно признался я, лукаво улыбаясь.

Но Билл всё решил, сказал, что ему нужно выговориться, пусть он и не представлял, как это сделать. Я почему-то воображал атмосферу между нами в цвете, и она представлялась удивительно светлой, не обременённой проблемами. Происходило полное искажение реальности, как в моей фантазии, так и в этой комнате. Мы сидели в гостиной.

— Ты просто послушай. Если захочешь, спросишь о чём-нибудь.

Нет, я не забыл мои мысли, блёклые, неоформившиеся обиды и догадки. Просто в блеске Билла они как-то резко померкли, стали совсем незаметными и несущественными.

— Только давай с самого начала.

Билл кивнул и допил кофе, отставив его на низкий стеклянный столик. Я видел, что он подбирал слова и предполагал, как же приступить к разговору-оправданию. Мне не нравилось именно это, поэтому я бы не отказался опустить объяснения и остаться в неопределённом неведении. Вчера мне требовались объяснения, а сейчас мне требовался близнец.

— Я так ничего и не понял, — брат усмехнулся. Эта фраза была для меня странно ясной, и я ей верил. — Почему, зачем… В конце концов, остановился на том, что случилось и случилось. Извини, что я так взбесился.

— Ты уже извинялся, — не люблю, когда несколько раз просят прощение за что-то одно.

— Я, правда, растерялся тогда, у меня в голове такой хаос образовался, всё перепуталось. А может, я подсознательно догадывался, что ты плюнешь на всё и уедешь, тем самым дав мне время, чтобы успокоиться в одиночестве. Но это так сложно оказалось. Похоже, запутался я ещё больше. Знаешь, об этом действительно лучше не думать и не говорить. Может, когда-нибудь… Через много лет, — Билл вздохнул и продолжил: — Я тогда на ночь остался в коттедже, а утром сразу же уехал. Потом с Фридрихом рассчитался…

— Так зачем ты квартиру-то снял? — встрял я.

Медленно, но верно в голове возникали вопросы, которые хотелось обговорить. Но я не собирался часто перебивать Билла, пусть изъясняется чувствами.

— Не мог я домой приехать. К тебе. Ну, что бы это было? «Здравствуй, Том. Я успокоился. А ты как поживаешь?»

Если бы он приехал сразу, то можно было бы избежать массы последствий. Мы бы сейчас не сидели в собственноручно вырытой яме. Кстати, искусно она оформлена, я прям удивлён своими профессиональными способностями в этом деле.

— Да хотя бы так. Тебе ведь Георг рассказывал, что я ему наговорил?

Билл поджал губы и кивнул.

— Георг меня волновал меньше всего. Он позвонил мне, несмотря на то, что мы просили дать нам побыть отрезанными от внешнего мира. В школе два парня подрались, — брат поморщился, — Раздолбали инструменты. Ну, я сдуру и вякнул, что сейчас приеду. Но опомнился и не приехал. Потом понеслось…

Как всё просто оказалось. Георг прекрасно знал, когда мы были в городе. А я ему ещё навешал, что Билл заболел. Как Листинг меня не расстрелял на месте в ту же секунду? И мой последующий бред у него хватило выдержки выслушать. Мне казалось, что в дураках остался я один, а остальные так удачно обеспечили себе выгодное положение. Конечно, то была моя очередная ошибка.

— Я ему говорил, что ты болеешь, ещё что-то, — из головы вылетела добрая половина моих сказок. — В общем, так пространственно и интересно я им не заливал никогда.

— Научился? — грустно усмехнулся Билл. А с лица у него улыбка всё равно не сходила, лёгкая, тёплая. — Георг решил, что надо нас навестить. Но тогда уже время прошло, у меня всё спуталось. Как будто пил всё эти дни. Ну, вот… Пришлось сказать, что мы с тобой поругались. А дальше я уже не помню, но твои красочные рассказы он мне передавал подробно. Гениально, Том. Когда слушал, я тобой загордился, правда.

А ложь достойна гордости? Меня не отпускали перевороты, они даже в ту минуту происходили во мне, эти небольшие революции, так сильно меняющие мировоззрение и свергающие власть.

— Надеюсь, сейчас не гордишься?

— Нет, — Билл перестал улыбаться. — Это ужасно. Всё, что мы с тобой натворили, ужасно, — фраза больно резанула. А он был прав, наверное. — Ты чего?

Видно, брат заметил перемену в моём лице. Я поспешно вышел из оцепенения и взял его чашку, на дне которой ещё было немного кофе.

— Ничего. Что именно ты считаешь ужасным?

— А чего ты боишься, Том? Тебе какой-то ответ точно слышать не хочется. Вот и скажи, почему?

У меня появилось чувство, что мы не на равных. Билл за те дни, что мы жили отдельно, переворошил в себе гораздо больше, и понял он тоже больше. Вот этому пониманию мне хотелось научиться.

— Ничего не боюсь, — снова произнёс я, ловя себя на лжи.

Не часто у меня бывает так, что я говорю вслух именно то, что думаю, но вся проблема в том, что думаю как-то неправильно, не так, как на самом деле. Наверное, это и есть разделение разума и чувств.

— Бесстрашный, — Билл засмеялся и больше повернулся ко мне, обнимая за плечи. — Сам посмотри. Ты врёшь. Мне, себе, Георгу, Густаву… И я вру. Вот если честно признаться, то мне надоело. Я ума не приложу, как от этого можно избавиться, но выход, наверняка, существует.

— Говори дальше, — так бесстрашный свалил с опасной дорожки.

— Мы запутали клубок так, что сами ничего разобрать не можем. А у меня с рассудком, видимо, что-то в те дни происходило.

— А на звонки не отвечал почему?

Билл мял мою футболку на плече и молчал. Я догадался, каким был ответ. Мы оба не знали, о чём говорить друг с другом, просто я на этом особо не зацикливался в отличие от брата.

— Поцелуй меня.

Билл подвинулся ближе и замер, ожидая от меня действий. Пожалуй, это было самое верное завершение не слишком-то приятного разговора. Я подался вперёд и без промедлений утянул Билла в поцелуй, привлекая к себе. Пульс больше не сбивался, и это казалось таким привычным, точно ещё неделю назад я не ощущал сумасшествие. Просто стало безумно хорошо, возникло ощущение, что я отпустил что-то очень тяжёлое, что тяготило. Брат легко водил руками по моей спине и улыбался, вызывая у меня улыбку в ответ. Я всё думал, мы не выдержим и начнём смеяться, просто потому, что всё для нас разрешилось, что мы не стали наступать на горло своим желаниям, не пошли на поводу у псевдо-правильных решений, которые придумали сами и которыми кормились.

И я уверенно могу сказать, что в тот день нам не сносило крышу, мы находились в здравом уме и прекрасно понимали, что делали. Если наш первый раз можно было списать на какое-то помутнение, то это являлось общим, не высказанным вслух решением. Да я бы и не произнёс его тогда, поэтому во мне бегло проскользнула мысль о том, что всё-таки хорошо понимать и быть понятым без слов. Эти звучащие буквы порою серьёзно засоряют атмосферу, отвлекают от того, что по-настоящему важно.

Если бы меня понимали без слов все, не только Билл, то я бы мог бесконечно молчать. Но в таком случае явление понимания перевелось бы в ранг чего-то обычного, что находится сплошь и рядом. Я рад за тех, кто может похвастаться тем, что с ним находится действительно понимающий человек, а название тогда будет одно — близнец. Всё очень просто.

Я не обличал в слова то, что мы осознали, мне и сейчас это ни за что на свете не выговорить. Нужно лишь чувствовать, так гораздо яснее, и все вопросы мигом отпадают. Слова лишние, слова всего-навсего развлекают. Мы нуждаемся в общении — мы говорим, мы хотим передать какую-то информацию — мы говорим. Кому-то времени не хватает, а ведь так много мы тратим на то, чтобы расписать это, это и это, а сверху ещё мнение по поводу добавить.

Билл не спал. Лежал рядом и купался в этом мгновении. Мы оба находились в такой паузе, когда человек не осознаёт, что думает. Ведь не думать невозможно. Есть выражение «в голове пустота». Какая пустота? Мыслительный процесс не останавливается ни на секунду, а в такие вот моменты внутреннего вакуума, мы думаем о том, что ни о чём не думаем. Полный бред.

Я когда-то чувствовал истеричное счастье, как-то болезненно заполнявшее всё существо. Меня словно не хватало для него. А теперь появился ещё один сосуд, с которым я этим счастьем и поделился. Причины внутренней истерики объяснились. Словно тяжёлую болезнь, наконец-то, удалось перебороть, начали действовать невидимые таблетки.

Одни своё счастье берегут, прячут от остальных, чтобы не улетело, чтобы не растворилось в воздухе, едва почуяв свободу. Я просто взял и поделился. Не с человеком с улицы, ни с другом, я поделился с Биллом. Он вообще ни под какое определение не попадал. Мой вполне светлый разум почему-то не получал другой информации, забыл об оставшихся проблемах и неоговорённых деталях. Он, в конце концов, забыл, что ложь никуда не делась. Но об этом позже. А тогда мы с Биллом были счастливы. Так просто.

* * *

— Ну, если мы сейчас сорвёмся в школу, то, возможно, успеем застать там Георга. Ему в первую очередь надо всё объяснить, — вещал Билл, находясь в активных поисках какой-то куртки.

Я даже не понял, чьей — моей или его. В принципе, это не особо волновало, в тот момент я бы, наверное, согласился нацепить даже его летнюю кожаную тряпку. Из меня вырвался лёгкий смешок.

— Билл, представь меня в своих шмотках.

Я поднялся и попытался изобразить походку брата, старательно стреляя глазами. Он довольно оскорблено на меня посмотрел, по всей видимости, актёр из меня выходил плохой.

— Том, а давай последний раз.

Мы договорились. Договорились, что больше не будем лгать, что эти кампании в недалёком, но прошлом, которое со временем уйдёт. Нужно научиться жить честнее, искренность на самом деле имеет очень высокую цену. Но, положа руку на сердце, я могу сказать, что тогда мы ещё лгали. Это не несло вреда окружающим, да даже нам вреда не несло. Но ложь присутствовала, лёгкая и практически незаметная. Мы не обращали внимания и успешно обходили её стороной.

— Ну, ведь всё равно отличить можно — по голосу, по росту хотя бы.

— Выдадим тебе что-нибудь с каблуками. Том, ну, пожалуйста, — принялся канючить Билл. — Тебе сложно, что ли? И никого мы не обманем, просто сначала проедемся в таком виде, потом пройдёмся.

Я хотел посмотреть на Билла в моей одежде, увидеть идентичного мне человека именно идентичным мне, без всяких послаблений. Но я не горел желанием переодеться для этого в узкие шмотки близнеца. Балансировал на гранях, взвешивая «за» и «против». Охота увидеть идентичность пересилила.

— Но парней мы не обманываем. Чёрт, ты думаешь, это самый лучший расклад, при котором нужно извиняться?

Улыбкой в большинстве случаев можно расположить к себе собеседника. Если твоя улыбка не похожа на усмешку идиота. В моей жизни и такие субъекты встречались. Они улыбались постоянно, уж такая мимика лица была, и этот лёгкий идиотизм на лице бесил, когда моё расположение духа оставляло желать лучшего.

— Возьмём этого буку юмором. Значит так, надеваешь это, — Билл принялся вытаскивать из шкафа свои вещи. — Это и мою куртку, что в прихожей висит.

Я с обречённым видом принял одежду, молча попрощавшись с собственным достоинством. На Билле это выглядит отлично, я не собирался тут его вкусы оспаривать. Но на мне…

— Возьми мои вещи у меня в комнате, на кровати лежат.

Билл, полный энтузиазма, унёсся ко мне в спальню, а я занялся переодеванием. Узость чёрных брюк сразу загнала в тупик, было слишком непривычно. Штанины обтягивали ноги, доставляли дискомфорт в паху, и я уже раз десять пожалел, что на всё это так легко согласился. Наверх Билл выдал мне футболку и толстовку с капюшоном, который я, видимо, должен был нацепить. Маскировка, блин.

Зеркало отражало очень необычную для меня картину. Я надел остальные вещи и поспешил притащить из прихожей куртку и кепку. Надо сказать, они сотворили чудеса. Из-за зеркальной глади на меня смотрел Билл, правда, без косметики и родинки под губой. Но зрелище и без того поразило. Я глупо пялился на своё отражение, изумляясь, что с нами двоими ещё можно сотворить такое.

А потом в комнату вошёл брат. Я замер, повернувшись к нему, и тяжело сглотнул.

— Ох*еть.

Наверное, со стороны мы смотрелись, как два дебила. С виду обыкновенные Том и Билл, а вот выражения лиц заставляли задуматься, не сошли ли эти люди с ума.

— А ты чего куртку нацепил? — Билл первым вышел из оцепенения. — И кепку снимай, я ненакрашеный на улицу не пойду.

Билл засмеялся и подтолкнул меня к пуфику, на который я ошалело плюхнулся.

— Мы не договаривались, что ты меня красить будешь!

— Ты сам на это перевоплощение согласился. Трудно, что ли, посидеть немного? Я чуть-чуть совсем, — заверил Билл и полез в косметичку.

Я не отличаюсь особой самокритичностью. Но в тот момент мне действительно казалось, что мозгов я лишился в глубоком детстве, вечно потакая капризам близнеца. Покорно сидел с закрытыми глазами, уже чувствуя, что при первом же повороте к зеркалу могу конкретно так заорать. Билл постоянно закатывал мешающиеся рукава толстовки, но он, похоже, сильного неудобства не ощущал.

Иногда резко находят воспоминания, тогда, когда они совсем не в тему и не к месту. А я вспомнил, как реагировал несколько дней назад на макияж брата после его сна, когда мы загородом находились. Я не верю в вещие сны, да и если даже предположить их существование, он вещий по определению, мы же близнецы, то есть так и так целуемся со своим отражением. Но тут будет что-то из ряда вон выходящее.

— Всё, — довольно оповестил меня Билл через некоторое время. — Поворачивайся, Билл Каулитц.

Я невольно улыбнулся тому, что брат назвал меня Биллом, и, приготовившись уронить челюсть, развернулся к зеркалу.

— Бл*, это чуть-чуть?

Я в полном оцепенении разглядывал своё лицо. Билл замазал мне родинку на щеке, отменно разукрасил глаза… А потом я оглядел лицо внимательнее и разразился хохотом.

— Ты чего?

Билл тоже засмеялся, ещё не врубаясь в причину моего смеха. Затем перевёл взгляд на мои губы. Мы сгибались в припадке, наполняя дом такими живыми и радостными звуками.

— Билл Каулитц сделал ещё один пирсинг, — выдал я, вызывая новый приступ хохота.

— Чёрт, — выдавил близнец. — Плевать. Мы же не сразу заметили.

Мы покрутились перед зеркалом ещё немного, потолкав друг друга. Новоиспечённый я был очень неустойчивым и смотрелся несколько странно, пытаясь изображать меня настоящего. В принципе, в зеркале это выглядело вполне нормально, просто с моей стороны всё так виделось.

Внутри поселилось какое-то странное чувство, ссылающееся на сон Билла, картинки которого никак не хотели меня отпускать. Картинки, конечно, носили моё авторство, но, наверняка, от правды я ушёл недалеко.

— Идём, Билл, — сказал брат, напоминая мне счастливое детство, когда мы часто надували окружающих таким же способом.

— Машину ведёшь ты. Или на моей поедем?

Происходила некоторая путаница. Но это опять же только со стороны. Роль ко мне мгновенно приклеилась, так что не составляло никакого труда проживать минуты, принадлежащие близнецу. Раньше никогда не возникало желания поменяться серьёзно, не просто для того, чтобы подурачиться, а примерить на себя шкуру другого. Естественно, сейчас мы для этого слишком отличались, но такая мысль залетела в голову.

— Я поведу, не волнуйся.

Я не мог прекратить улыбаться, Билл вторил мне, и на улицу мы вышли светящиеся, словно зубы из рекламы. Хотелось узнать, как отреагируют парни, люди в школе и кто первый додумается, что у Билла вообще-то нет пирсинга в губе.

— Твою голову всегда посещают такие светлые идеи, — сделал я саркастический комплимент брату.

Нужно перестраиваться, стать недовольным, немного высокомерным и смотреть на него со снисхождением. Младший у нас Билл, а иногда кажется, что наоборот, у него очень прожигающий взгляд, в котором такая смесь плескается, что при желании можно его принять не только за того, кем он является и кого из себя строит. Множество всего отражается в этих глазах.

— Не паясничай. Достань мне сигареты.

Я вздохнул и смиренно полез в бардачок за сигаретами. Билл всегда доставал их, если я просил, да и вообще в мелочах он мне практически никогда не отказывал. Наверное, это называется взаимопомощь, несущественная такая, но если её вдруг не станет, что-то случится. Вернее сначала случится, а потом уже её не станет.

— А где твой плеер?

— Дома. Где ему ещё быть?

Я покрутил головой, оглядев салон, и снова полез в бардачок. Там покоились журналы, страницы которых пестрели новинками автомобилей. Правда, я давно свежих номеров не покупал. Сначала этот чёртов отдых, а о последующем лучше промолчать.

— Билл, тебе заняться нечем?

— Веди машину!

Оставшийся путь я провёл за деланно увлечённым рассматриванием картинок. Напоминал себе ребёнка, не умеющего читать, но старательно делающего вид, что чуть-чуть, но всё-таки понимает из всех этих глупых значков.

На улице на нас не обратили внимания, охрана просто поздоровалась, не заподозрив никакого подвоха.

— Где Георг теперь занимается?

Брат застыл посреди коридора, изредка отвечая на приветствия, кивая головой. Я лишь изумлялся тому, как все привыкли различать нас исключительно по внешнему виду. Да и к виду этому так привыкли, что не видели различий в качестве металла на лице.

— Герр Каулитц, здравствуйте, — обратилась ко мне… Как же её звали? Ну, эта, она ещё пела, когда мы последний раз здесь вместе были. Или не последний?

Билл беззвучно шептал, и я тупо на него пялился, пытаясь понять, что же он хочет донести.

— А… Здравствуй, Алис.

Билл закатил головой и снова беззвучно произнёс имя, на этот раз сильно выделив «а» на конце. Алиса, а не Алис.

Девочка явно чего-то недопоняла, и я, кажется, знаю, чего — некоторых различий в голосе. Последнее время произношение близнеца стало заметно грубее, но всё же не было идентично моему.

— А вы сегодня занятие вести будете?

— Нет, мы с Томом пришли кое-какие вопросы разобрать. В другой раз.

Девочка кивнула и, попрощавшись, пошла дальше. Билл подошёл ко мне с тёплой улыбкой и сказал:

— Я думал, дети внимательнее. Она, конечно, в чём-то засомневалась, но ничего не поняла.

— Да когда я ещё впервые её увидел, мне ясно стало, что в будущем из этой малявки ничего особо стоящего не вырастет.

Брат собрался отвесить мне подзатыльник, но вовремя вспомнил, что он не должен так делать.

— Не говори так. Она талантливая девочка. Или ты назовёшь умственно-отсталыми всех, кто не разберётся, что мы всего-то переоделись?

Разумеется, нет, просто во мне ещё живо было первое впечатление об Алисе и мои мысли о ней. Иногда достаточно один раз увидеть человека, чтобы узнать о нём столько, что и видеть больше не захочется. Но, наверное, он прав, нечего судить подобным образом о ребёнке.

До кабинета, в котором занимался Георг, мы добрели под шум коридоров, раздавшийся громче обычного. Время было послеобеденное, видимо, в этом всё дело, основной поток пошёл. Близнец толкнул открытую дверь и втащил меня внутрь. Нет, всё-таки ролями нам меняться удаётся не на самую высокую оценку. По идее, втаскивать нужно было мне его.

— Привет, Георг, — поприветствовал Билл Листинга, находясь за моей спиной, дабы создать впечатление, что сказал это я.

Георг обернулся, отрываясь от гитары. Только сейчас я заметил девчонку лет четырнадцати, которая, увидев назад, поспешно поздоровалась.

— Какие люди! Том, если ты хотел мне что-то объяснить, мог бы и один придти, — сказано это было Биллу.

И всё-таки переодевание удалось на славу. Но сейчас не время восторгаться нашими успехами, надо сразу расставить точки над i, чтобы не получилось так, будто мы сюда способностями обманывать хвастаться заявились.

— Я Том, — подал голос я, ловя одобряющий взгляд Билла. — Ты нас перепутал.

У девчонки вытянулось лицо. А я буквально чувствовал, как она сдерживалась от того, чтобы не заржать прямо здесь. Мне тоже смешно стало. Листинг переводил взгляд с меня на Билла, не выражая при этом никаких положительных эмоций. Может, зря мы этот эксперимент затеяли?

— Супер, — холодно отозвался Георг. — Решили поиздеваться? Как-то некачественно получилось, ты бы хоть пирсинг снял, — кивнул на меня он.

Девчонка, поняв, что намечаются разбирательства, поспешила ретироваться под предлогом, что ей нужно «выйти на секундочку». Теперь она здесь не появится, пока мы не свалим восвояси.

— Это была небольшая проверка для нас самих. Просто интересно стало, можем ли мы ещё быть друг на друга поразительно похожи или нет.

— Проверили?

Так дело не пойдёт. Если Георг будет кидаться отрывистыми фразами, спеша побыстрее от нас избавиться, лёд не тронется ещё очень долго. А у нас, между прочим, общее дело — это здание. Мы друзья, чёрт возьми.

— Георг, прости, — Билл опустился на стул рядом с Листингом и жестом подозвал меня. Выглядел брат удручённо и виновато. Не думал, что он сразу извиняться бросится. — Это всё наши заморочки, просто выслушай. — Я снял капюшон и кепку, и Билл последовал моему примеру, начав неспешно говорить: — Иногда становится безумно скучно. Ну, разве никогда не бывало у тебя такого? — Георг кивнул, не понимая, к чему клонит Билл. — Вот видишь. Мне скучно было. Точнее я думал, что мне скучно. Хотелось чего-то нервного, а я понятия не имел, как это устроить, — Георг снова бросил взгляд на меня, видимо, безмолвно спрашивая, почему не устроил я. — Меня и кидало. Том вообще ни при чём был, когда я сначала оповестил его о поездке на Ибицу, потом пришло в голову, что мне надоели люди, что я хочу почувствовать… — Билл запнулся. — Мне хотелось думать, что мы одни и всё, чтобы никто не знал, где нас искать. Я был уверен, что мы снова полетим на Мальдивы. А потом что-то ударило, я не могу объяснить, снял коттедж, затащил Тома загород. Да, заранее было ясно, что там ещё скучнее, чем в городе, и в тысячу раз хуже, чем на островах. Просто потянуло. И мне сейчас не озвучить правду, лгать не хочу, поэтому просто не скажу, какие увеселительные мысли посещали мою голову. Мне казалось, я, то есть мы… Да, именно мы вдвоём, потому что Том тоже от скуки маялся. Да? — Билл обратился ко мне.

— Да, — сухо подтвердил я, не желая выслушивать остальную часть разговора.

Билл всё не отводил глаз, внимательно всматриваясь в моё лицо. Накрашенное, чёрт возьми, лицо. Захотелось немедленно смыть косметику, снять обтягивающие шмотки. Моё настроение резко пошло на спад. Просто так.

— Позже оказалось, что загородом можно отлично повеселиться, — продолжил Билл, так же глядя на меня. Я чувствовал, что раздражение Георга пропало, он теперь не понимал своего здесь присутствия. Я не понимал своего. Билл разрывался от взятых ролей: он играл меня, играл виноватого — хотя нет, не играл, — взял на себя роль объяснителя, работал на два лица — на меня и Георга. Тяжело, наверное. — А ещё позже оказалось, что мы всё-таки не повеселились.

Нет? Я не замечал, как из меня постоянно вырывались вздохи, а состояние стало совершенно непонятным — не плохим, не хорошим.

— И мы поругались, — говорил брат. — Рассорились по-страшному, Том уехал сразу, я на следующий день. Но домой не вернулся, снял квартиру. Дальше ты знаешь. Прости.

Билл замолчал и, наконец, повернулся к Георгу, не торопившемуся что-либо говорить по поводу услышанного. Во мне зарождалась буря. Это был ещё только ветерок, но я точно знал, что спустя немного времени начнётся настоящий ураган, которого мне безумно хотелось избежать.

Я чувствовал некомфортность от своего внешнего вида, меня смущала вся ситуация в целом, напоминала какой-то дешёвый фильм, в котором главные герои, вдруг наплевав на сценарий, решили сесть в кружок и объясниться. Так не бывает. Люди кричат, орут друг на друга, не слушают и убегают от разговора. А так не бывает.

— Нам, наверное, чего-то в детстве не хватало, — решил добавить я ко всему сказанному. — Вот и повелась паршивая привычка врать при каждом удобном случае. Вы же и раньше замечали, верно? Ещё раз извини.

— С Густавом поговорите. Он вообще-то тоже не слишком радостный, — Георг едва заметно улыбнулся, дав понять, что всё, забыто.

Билл поднялся и мы, попрощавшись, вышли из кабинета.

— Что делать будем? — спросил я брата.

— К Густаву поедем.

— Только давай сначала заскочим домой, меня за*бал этот маскарад, — зло сказал я, торопливо выходя из шумного здания на шумную же улицу.

Всё начинало бесить. Брат прекрасно чувствовал моё состояние, и поглаживал меня по спине, идя немного сзади. Я уже сто раз пожалел, что согласился на этот долбанный конкурс переодеваний, х*йню какую-то устроили, непонятно зачем. Только Георга заранее отрицательно настроили, да и неудобно это, мне догола раздеться хотелось, чтобы хоть какая-то свобода появилась.

— Бл*дь, ощущение, будто у меня на лице не косметика, а грязь, — поделился я с Биллом.

Он только вздохнул и обошёл машину, садясь на пассажирское место. Отлично.

— Успокойся, Том.

— А ты почему за руль не сел?

Брат сморщился и покачал головой. Видимо, разговор с Георгом ему удовлетворения не принёс. Я всё-таки надеялся, что он вёл себя так отстранённо из-за того, что непросто забывал обиды, и в дальнейшем это само собой рассосётся.

С парковки выехал на высокой скорости. Билл на повороте качнулся к дверце, впечатавшись в неё, и выругался, попытавшись отстегнуть ремень безопасности, сдавивший шею. Я помог ему в этом поистине тяжёлом занятии и перешёл к обдумыванию сказанного.

Если честно, было немного непривычно. Дни, что Билл жил на квартире, я обладал пространством, в котором находился совершенно один, и тогда непривычным казалось это. Наверное, передвижение моих обыкновений замерло где-то на середине, но подумать хотелось в одиночестве. Об этом можно забывать, надо перестраиваться обратно — Билл рядом постоянно, Билл всегда в поле зрения, живу Биллом, вокруг Билл, везде Билл, Билл, Билл… Он действительно занимает большую часть моей жизни. Девяносто девять и девять десятых процента. Это правильное положение вещей.

Брат меланхолично смотрел в окно, хотя вернее будет сказать — в пространство. Я не сомневался, что происходящее на улице его нисколечко не интересовало, не занимало и даже не помогало отвлечься. Приготовившаяся уняться буря мгновенно сошла на нет, точно мне вкололи огромную дозу быстродействующего успокоительного. От созерцания близнеца пришлось оторваться, дабы не врезаться в кого-нибудь, едущего впереди.

Билл сегодня довольно-таки туманно говорил. Фразы, несомненно, имели скрытый подтекст, не зря он на меня смотрел практически всё время. Снова накрыла мысль, что я совершенно не знал близнеца. Практически на все его действия у меня находилось два толкования, я по-разному мог воспринимать поведение брата. Это он такой разный и многогранный, у меня фантазия хорошая, или положение вещей удручающее, и я, правда, не понимал Билла? Вообще понимание — сложная штука в том плане, что разуметь его можно по-своему. Здесь такой каламбур страшный получался. Понимать математику — одно, понимать причины войн — другое, понимать людей — третье. А что значит — понимать моего брата? Почему-то казалось, что нельзя его отнести к людям в общем понятии. Билл — это Билл. Меня порою спрашивали о чём-то, в частности о поступках брата, а я отвечал: «Ну, это же Билл». Это Билл. Абсолютно иной мир. В голове такой бардак развёлся, что ещё через пару минут я почти уверился, что мы с братом хоть и похожи, но родственниками не являемся ни в коем случае. Я с Земли, он с планеты, удалённой от Солнца на большее расстояние.

Дома мы, не мешкая, приняли своё обыкновенное обличье, и я, наконец, ощутил свободу действий и просто почувствовал себя собой, а не кем-то переходным.

— Да, так гораздо лучше, — Билл улыбнулся и обнял меня.

— И всё-таки надо было целоваться, пока не переоделись, — вспомнил я. — Ведь здорово, когда приятные сновидения сбываются.

Билл по-дурацки чмокнул меня, а потом на губы и вовсе начались какие-то дикие нападки, тем не менее заставляющие непременно улыбаться этому ошалелому. В конце концов, я резко подался вперёд, притягивая брата за голову, чтобы вырваться он уж точно не смог, и резко раздвинул его губы языком, глубоко целуя. Билл цеплялся за меня так, точно тонул и держался за последнее спасение в открытом океане, а язык выписывал во рту замысловатые узоры неясного содержания. Я знал, что некоторые ориентиры в нашей жизни уже расставлены, но не был полностью во всём уверен, поэтому лёгкий налёт сомнения чуть-чуть волновал.

Близнец прижимался ко мне, активно шарил по спине руками, неторопливо сворачивая поцелуй, правда, так и не отрываясь от моей кожи. Губы заскользили по щеке, подобрались к уху, и Билл укусил мочку, заставив активизироваться нервные окончания. Наверное, волноваться не стоило.

— Мы к Густаву собирались, — практически промурлыкал брат, не прекращая теребить мочку.

— Нашёл, когда вспомнить.

Мы очень сильно абстрагировались от окружающего, отделились. Нужно было сначала разобраться со всеми заботами, а потом уже со спокойной душой, зная, что ничего не тянет, расслабляться в полной мере. Но, к сожалению, таланта проворачивать дела в первую очередь у нас не имелось. Правда, в особо важных случаях кто-то всё равно заставлял вынырнуть из расслабленного состояния. Сейчас это сделал Билл.

— Давай съездим. Всё равно не могу отключиться. Том, почему мне кажется, что мы ни в чём не провинились?

Это отсутствие совести. Не исключено, что есть она у всех, просто спит у некоторых. Но я упорно не мог припомнить, чтобы было реально стыдно за что-то, чтобы до зубовного скрежета хотелось извиниться перед человеком. Мы что-то творили, не задумываясь ни о последствиях, ни о тех, кого это касалось. Так, перечисляю, значит: эгоизм, бессовестность… Интересно, сюда можно цинизм приписать? Циником я ни себя, ни Билла отродясь не читал, так что не стал вешать на нас левые обвинения.

Есть хорошие, есть плохие. Но всё равно и хорошие, и плохие обладают серединными качествами, не дающими отнести человека в какую-то одну группу. Исключительно зла и исключительно добра в чистом виде на земле не встречается. Наверное, мы были плохими. Далеко не сразу такие вещи становятся ясными, их странно принимать. Можно сделать сухое умозаключение, что ты отрицательный персонаж, об этом можно говорить, но трогать оно не будет. А когда ты действительно вникаешь в смысл мысли, то видеться она начинает с другой стороны, не так равнодушно. Время для этого нужно.

А может, и совесть у нас присутствовала? В любом случае, мне сейчас не так уж радостно от всей этой истории и собственного непонимания. Оно распространялось только на нашу пару. Меняются люди, происходит переоценка ценностей, и вот она-то завершает очередной этап.

Я отвлёкся.

— Может, мы и не провинились? Зависит от того, с какой стороны смотреть.

Я обнял брата за талию, и мы направились на следующее испытание — разговор с консервативным Шефером.

— Надо с Густавом как-то покороче всё оформить, я не собираюсь пересказывать в том же объёме, что передал Георгу.

— Естественно. Я твоего трёпа в таком количестве ещё раз не переживу. Ты не мог бы для разнообразия другие слова использовать?

— А больше тебе ничего не надо? — я узнавал своего брата.

Он так часто задавал мне этот вопрос, что сейчас я остро ощутил, как мне его не хватало. Вопроса, в смысле.

— Надо. Я хочу новую машину, — Билл закатил глаза и пристегнулся. — Я хочу, чтобы мы полетели на острова, слышишь? Билл, скажи, что мы полетим на острова! — потребовал я.

Мне надоело кататься. Дом — центр — школа — дом — центр — чужие дома, дома, дома — Густав. До Густава ещё доехать нужно. Где моё терпение?

— Я не знаю, — Билл повёл плечами, сто процентов, специально измываясь надо мной. — Посмотрим.

— В общем, желание насчёт островов снимается, потому что мы полетим и точка.

Билл заржал, вызывая у меня недоумение. Может, сдать его в психушку на пару дней? Хотя нет, обратно я получу конченого психа, а так у него стадия не завершилась, угрозу обществу не представляет.

— Да, да, да, всё, что пожелаешь, — заверил меня брат. — Ты побыстрее можешь ехать?

— Как? Видишь поток? Это машины, Билл, это отвратительное городское движение, и быстрее здесь ехать невозможно.

Билл отстегнулся — по ходу, ремень сегодня его конкретно достал — и откинул спинку сидения, устраиваясь в лежачем положении.

— А ты не оборзел? Я, видите ли, везу его, как шофёр, а он лежит и ни х*ра не делает!

Билл с трудом сполз ниже по сидению и дотянулся рукой до руля.

— Давай рулить буду, — с улыбочкой предложил Билл.

— Не, я жить хочу. У меня большие планы насчёт порабощения мира.

Я скинул руку Билла и вперил взгляд в дорогу. Меня одолевала безумная скука, я нуждался в какой-то встряске. А какую встряску можно устроить на дороге? Врезаться в первый же столб, около которого людей нет? Не катит, рисковать Биллом не было никакого желания, он мне ещё пригодится.

Минут через тридцать мы доехали до дома Густава. Билл суетливо покинул салон и пошёл к подъезду, не дождавшись меня. Похоже, у кого-то шило в одном месте.

— Густ, это мы, — оповестил брат домофон.

Дверь запищала, и мы вошли.

— О чём говорим?

Недавнее веселье Билла резко стало казаться напускным, сейчас он выглядел даже каким-то подавленным, волновался, по всей видимости, очень нехило.

— Мне не хочется в разъяснения пускаться. Давай покороче как-нибудь.

Если совсем уж по-хорошему, то неплохо бы отчитаться мне.

Густав ждал на лестничной площадке, точно и не собирался приглашать нас к себе. Но потом я заметил в его руках сигарету. Значит, будет дымить в подъезде, какая замечательная идея.

— Привет.

— Привет.

Мы пожали друг другу руки и встали кружком, словно собирались выполнять некий ритуал. Наверное, смотрелось это не просто комично, а наидебильнейше, особенно если учитывать сигарету во рту Шефера.

Билл старался держаться непринуждённо и хотя бы в видимом приподнятом настроении, что у него довольно неплохо получалось. Я тоже притворился весёлым и полез в карман за сигаретами, сейчас раздымимся и будет у нас не ритуальный кружок, а новейший курс «Три паровозика».

— Так и собираетесь молчать? — отмер Густав.

— Нет. Билл, курить будешь?

Брат молча вытянул из пачки сигарету, прикуривать которую пришлось мне. Теперь Билл походил на куклу с дикой улыбочкой, правда, без самой улыбочки, но сути это не меняло.

— Густав, а у тебя вообще время есть? — близнец очень хотел, чтобы он ответил отрицательно, но тот только кивнул. — Ну… Мы сначала хотели лететь на Ибицу, и это правда, — пустился во все тяжкие Билл. — А потом что-то в голову ударило…

В общем, он вещал чушь минут пять. Густав вставлял нетипичные для него замечания, посмеивался, и, в конце концов, я окончательно убедился в том, что он выпил. Этот человек при подобном разговоре не станет так себя вести. Хотя что за разговор? Детский оправдательный лепет, кажущийся настоящим бредом, Билл ещё и прошлые наши промахи приплести умудрился. Пора сворачиваться.

— Может, ты выпивкой поделишься? — поинтересовался я у Густава, переваривающего полученную информацию.

До Билла дошло, что он, в принципе, мог бы пропустить большую часть своего душещипательного рассказа, поэтому к нему явилось столь любимое мною недовольство. Как же оно меня пленит-то порою! А Густаву, правда, было на всё плевать.

— Том, а вы пешком до меня пришли, на такси или снизошли аж до метро?

Вот чёрт. Я совсем забыл, что за рулём. Гениальная идея выпить в компании любимого друга и закадычного брата — да, именно так — провалилась.

— Если бы ты не напомнил, мы бы отлично провели время.

— Проводи! — Густав заржал, разве что пополам от смеха не сгибаясь.

Билл успокоился, прекратил заниматься самобичеванием и теперь просто улыбался, наблюдая за датым Густом. И всё-таки он рано набрался.

— А по какому случаю праздник? — осведомился близнец.

— День Рождения моего прадедушки.

Я подавил смешок и протянул еле различимое «ммм».

— А День Рождения… Нет, не так. А поминки своих гениальных когда-то мозгов ты давно отмечал?

Густав толкнул меня в плечо и принялся переводить взгляд с меня на Билла. Наверное, надо было либо распрощаться, либо начать что-то говорить. А мне, если честно, хотелось завалиться к Густаву в квартиру и посмотреть на разведённый там бардак. Бесспорно, у этого чистюли сегодня на полу валялась куча хлама, а само жилище видом напоминало последний день Помпеи.

— Ну, ты не сердишься?

— Не-а, — Густав покачал головой, лишая брата хлеба — доставания меня с этим вопросом.

— Тогда мы покатили, — сказал я и, отсалютовав Густаву, потащил брата по лестнице.

Есть лифт. Есть лестница. Лезть в замкнутую кабинку желания не было, я чувствовал, что сегодня у меня могла развиться клаустрофобия на фоне всех событий.

Из дома мы с Биллом вышли уже в обнимку, будто всё-таки посетили захламлённую берлогу Густава. Я ощущал внутренний подъём. Всё-таки странно то, как быстро сменялись мои настроения в тот день, я подозревал, что они как-то по-особенному зависели от настроений брата, а мы были примерно на одной волне с некоторыми опозданиями.

— А давай к Ан заедем?

Идея была хорошая, перед девушкой тоже надо извиниться. О, чёрт, мы никогда в жизни за один день не говорил столько раз слово «извини». Это вообще не в нашей компетенции, мы как бы по другим вопросам.

— Надо позвонить ей, пускай куда-нибудь подвалит, мы же не знаем её адреса.

Суматошно, как же всё это было суматошно. Причём я прекрасно знал, что ещё далеко не конец и дурацкие извинения полностью картину не исправляли. Мы всего лишь оправдывали своё честное имя. Точнее пытались сделать его честным.

Мне нравилось находиться хоть в какой-то деятельности рядом с Биллом, всё-таки те дни, что мы провели порознь, надо было чем-то заполнить, чтобы они окончательно стёрлись из памяти за ненадобностью. Мы вместе, и эта формула не поддаётся изменению, вот такое вот гадливое вещество, пытающееся не быть ядом для общества.

Аннет заставила подъехать к её дому, дала адрес. Она ждала нас в кафе на углу. Поговорили мы быстро и без лишних церемоний, девушка казалась открытой, подробностей не выспрашивала и практически в начале объяснения Билла сказала, что всё хорошо, ничего страшного не случилось. Надо заметить, с ней было в сто раз легче, чем с Густавом, и в тысячу раз легче, чем с Георгом. С последним, наверное, ещё придётся повоевать, но пока наши похождения счастливо закончились. Сомнительным, но хэппи-эндом.

— Том, знаешь, чего я хочу?

Внутри пустилось расцветать что-то яркое и тёплое, я невольно заулыбался и наклонился ближе к брату. Мы сидели в машине.

— У меня удивительный талант угадывать. Угадать?

Билл отрицательно мотнул головой и тоже заулыбался, шкодливо глядя на меня.

— В парк аттракционов, — выдал он.

Я не знал, радоваться мне дальше или прекратить немедленно. Что это вообще значит? Какой, к чёрту, парк? Билл мне ясно дал понять когда-то, что со мной он туда больше не сунется, что я его там затащу ещё куда-нибудь, и, в конце концов, от нас останутся два истощившихся морально психа. А ещё он точно меня убьёт, а потом и себя заодно, потому что согласился.

— Не пугай меня.

— Я не пугаю. Заводи машину, — да, Билл умеет смотреть так, что все мысли скручиваются в тугой жгут, и ты безвольно делаешь то, что он приказывает, маскируя этот самый приказ под просьбу.

Чем больше я думал о том, куда мы едем, тем больше убеждался, что это всё-таки хороший знак. Я ведь, правда, был уверен, что со мной брат никогда не подойдёт ни к чему экстремальному. Наверное, и есть доверие, когда хочется чего-то необычного, того, что заставит кровь бежать по венам быстрее, но в одиночку в этом сумасшествии обыкновенно не участвуют. То был отличный пример того, как человек справляется со своей скукой, забывает старые, пускай и действенные способы и начинает жизнь с чистого листа, никого об этом не предупреждая.

Я чувствовал перемену в Билле, чувствовал подъём, который он сумел передать всего одной фразой. Такая глупость, а внутри зарождались колоритные, какие-то возвышенные ощущения, и я сам себе казался лучше. Как будто было невыносимо жарко, но пришёл кто-то добрый и вылил на меня пару литров ледяной воды.

Билл сидел, стараясь контролировать себя, но на лице всё равно рисовалась счастливая улыбка. Я заражался его позитивным настроением, ловил разряды эмоций, летавших по салону, и понимал, что наша миссия, собственно, подошла к концу.

Здорово, когда человек умеет прощать. Такие люди несут в себе что-то светлое, они не таят обиду, которая поселяет злобу и раздражение, с ними всегда легко общаться, к ним тянешься. Я очень надеялся, что в нашем окружении других нет, и в будущем мы не столкнёмся со злостным напоминанием о нашей лжи. С каждым километром заполняла лёгкость, казалось, открылось второе дыхание, заставлявшее трепетно замирать. Мы жили.

— Том, мы идём на ту чёртову катапульту, а ты сейчас не говоришь ни слова против.

Катапульта? Мама, забери меня!

— Билл, ты хорошо подумал? Я, конечно, понимаю, что всё безопасно и так далее, но моя хрупкая психика вряд ли переживёт ещё одно неудачное самоубийство.

— В прошлый раз ты меня затащил туда и ничего. Переживёшь, дорогой, — с насмешкой произнёс Билл и потянул меня к кассам.

Брат взял управление операцией в свои руки, я только покорно шёл за ним, уговаривая своё мужское начало очнуться и продемонстрировать силу духа. Демонстрация почему-то затягивалось.

— Билл?

— А?

Близнец обернулся, и я, наконец-то, подловил в его глазах боязливое волнение. Мы идиоты, идиоты, идиоты. Я проклинал всё на свете, когда садился в эту кошмарную капсулу, камеру пыток. Пока нас пристёгивали, мы пытались ухватиться поудобнее для хоть какого-то успокоения. Билл покраснел до кончиков ушей, а я пытался справиться с долбящимся пульсом и сумасшедше прыгающим сердцем в груди. Мне и хотелось за какие-то секунды оказаться высоко над землёй, хотелось заорать, чтобы меня отсюда выпихнули, а внутри всё дрожало в предвкушении и каком-то радостном трепете.

Потом что-то зашумело, оповещая, что сейчас нас не будет на земле. Брат резко протянул мне руку, и только я успел подумать, что ладонь у него холодная и мокрая, как мы молниеносно взлетели вверх. Билл немедленно закричал, кажется, заглушая все остальные звуки, впился в мою руку ногтями. Душа ушла в пятки — это чушь, душа осталась визжать на земле, а я не понимал, что тоже ору, как ненормальный, наплевав на все свои принципы. Дышать было невозможно, грудную клетку перехватило, и мне всё чудилось, что я сейчас потеряю сознание.

Когда ужас, в котором мы находились, стал свободно опускаться вниз, меня охватила настоящая паника. Не знаю, как там было в прошлый раз, но в этот все ощущения обострились минимум раз в пять.

— Том?

— Что?

Я повернул голову к Биллу, подмечая, какими огромными стали карие глаза. С ума сойти.

— Том, я люблю тебя!

Я изумлённо застыл, прекратив свои попытки возобновить крики, с которыми дышалось вроде бы легче. Билл заливисто засмеялся, а я с удивлением заметил, что его глаза задорно блестят. Капсула «прыгала», останавливалась, а близнец всё смеялся и смеялся, безумно и как-то свободно, словно его уже никакие оковы не держали, точно он не сидел заключённый в эту конструкцию, а сам свободно летел, оглушая своим смехом, даря потрясающие эмоции. В сознании билась мысль о том, что такого не было никогда: ни на концертах перед многотысячной толпой, ни когда я упоённо лгал, купаясь в, как мне тогда казалось, оригинальности своих слов, ни разу в жизни. Билл — моё всё, и я им обладаю сполна, он от меня никуда не денется, он моё. Моё, моё, моё.

Аттракцион остановился. Билл прекратил смеяться в тот же момент, когда конструкция замерла. Нас выпустили, и я почувствовал под ногами твёрдую опору, чувствовать которую мне хотелось меньше всего. Меня нещадно шатало, и не отпускало ощущение полёта. Так, наверное, до вечера будет. Во всяком случае, в прошлый раз это состояние сохранялось долго. Вот только сейчас я был абсолютно опьянён коктейлем счастья, который мгновенно вскружил голову.

Когда мы относительно выровнялись, Билл уцепился за мои плечи, а я поймал его руки. И это было нужно, чтобы не упасть в следующую секунду — моя единственная опора, чтобы не потерять ту самую следующую секунду удивительной жизни, совершенно безумной, полной и такой насыщенной. Билл внимательно вглядывался в мои глаза, а на его лице снова появлялась улыбка, открытая и искренняя. Мне так хотелось его поцеловать, тело охватил какой-то зуд от невозможности это сделать.

— Я тебя тоже люблю.

Я притянул его к себе, постаравшись сделать это так, чтобы со стороны казалось, будто ноги меня держать отказываются. Кто-то посмеивался над моим состоянием, кто-то смотрел с сочувствием. А я просто ловил все эти взгляды, впитывал в себя окружающую жизнь, настоящую, без ужасных масок, которые когда-то сковывали наш мир, без цепей. Во мне бушевала яркими красками сама Свобода.

— Может, ты от меня отлепишься? На нас смотрят, — прошептал Билл и с некоторым усилием отстранил меня от себя.

Знаете, как выглядит моё счастье? Оно лучится тёплым солнечным светом осени, моё счастье красочное, его нельзя затмить, потому что я нахожусь рядом с моим солнцем, и между нами никакие облака проплыть не могут, мы слишком близко.