С того дня что-то изменилось. Изменилось невероятно, но произошло это во мне, на поверхность ничего не выносилось, и вроде бы всё шло, как обычно. А я чувствовал сумасшедший переворот, который совершило моё существо. Было чувство, что меня хорошенько тряхнули на особо крутых американских горках. И это чувство сводило с ума, поэтому я часто ловил себя на том, что по телу пронося мурашки от одних только мыслей, что я стал чаще волноваться, и что трепетное состояние охватывает практически каждый день. И хорошо, если один раз. Сдавалось мне, не только я был виноват в переменах, со мной происходивших. Вечер того дня мы с братом провели валяясь на диване, переключая каналы и разговаривая о каких-то глупостях. А ещё он мне сказал, что онанизмом всё-таки грешит иногда, по утрам обыкновенно. Сидели долго, разложили диван, на нём и уснули.

Билл стал регулярно приходить ко мне минут через десять после нашего отбоя, и спали мы вместе. Все эти дни.

Я не понимал, что происходит, почему меня это так волнует, и что думает Билл. Не хотелось копаться, поэтому я его не спрашивал, хотя один мой вопрос мог бы прояснить многое, исчезла бы львиная доля сомнений. Но…

Билл вёл себя привычно, не занимался ничем из ряда вон выходящим. Или занимался, просто я не замечал ввиду того, что сам этим же промышлял. Жизнь делала поворот. У некоторых людей бывают предчувствия чего-то грандиозного, интуиция подсказывает о приближающихся переменах. Сколько себя помню, не страдал посылами шестого чувства, отчего отказывался верить, что что-то может круто поменяться, мне не хотелось шока. В те дни я как никогда ощущал, насколько ценю то спокойствие, в котором мы вращались. Нас окружало умиротворение, уверенность в завтрашнем дне, отсутствие резких переходов и стрессов. Мы варились в этой скучной жизни, разбавляя её мелкими, несущественными байками, в которые зачастую погружались с головой, верили сами или исполняли. И я боялся того, что равновесие может нарушиться, что изменится хоть какая-то ничтожная часть моего существования. Во мне поселился странный, трепетный отчего-то страх. Я уже ненавидел его, он просто возникал из ниоткуда и в никуда исчезал. Слишком много появилось моментов, которые я не умел объяснять и оттого мучился.

Мне ведь даже не было известно, что именно изменится. Наверное, имелись намёки, но я их виртуозно обходил. Виртуозно лгал, убеждая самого себя, что это всё чушь, а я больной человек с богатой фантазией. Тем не менее, сегодня ночью попросил Билла уйти. Я боялся себя, боялся его, боялся нас обоих, боялся нашей жизни. Впервые чувствовал себя настоящим трусом, скрывающимся перед чем-то неизбежным, прибегающим к самообману, лишь бы только спрятаться от нежелательного. Но было плевать. И сегодня я спал один. Нет, не так. И сегодня я не спал один.

Билл не обиделся, пожал плечами, пробормотал что-то на тему, что он почти заснул, а кровать у него холодная, и если мне было с ним жарко, то я мог бы сказать об этом раньше. От всей этой чуши становилось смешно, появлялись мысли, что я чокнутый, что, правда, сошёл с ума, и дорога мне уже прописана. А потом подумал, решил, что, действительно, спать с братом слишком жарко. У него кожа такая горячая.

Будни проходили под знаком «скучно». Бесполезное хождение по участку, копание на полках, просмотр телевизора, поездки до магазина. Дня три назад мы обнаружили небольшой подвал, дверь которого была отлично замаскирована под стену, не участвуя в общем интерьере. Там нашли всякую ерунду типа гамаков, шезлонгов и прочей летней дребедени. Но Билл выудил на свет и полезные вещи — теннис, корта для которого на участке, конечно же, не было, мяч и корзину. С последней я намучился. Именно я, потому что Билл гонял меня по всему заднему двору, заставляя найти приемлемое место, чтобы её прибить. В итоге установили на деревянный с какой-то радости столб без проводов у забора. Можно было бы на забор, удобнее, но высота оказалась недостаточной. Теннис мы использовали в качестве бадминтона, посылая по воздуху салатовый мячик вместо воланчика.

После этой находки дни немного разбавились. Мы хотя бы выматывались на улице и ничего больше не хотели, поэтому ни одному из нас не приходило в голову жаловаться на отсутствие занятий, ибо мы желали просто посидеть.

— Том, а ты чего тут делаешь?

Брат с удивлённым видом застыл в дверях своей комнаты. Да, для мыслительного процесса я почему-то выбрал именно её. Надо сказать, правильно, нашёл новую песню.

— А что ты мне текст новый не показал?

Я помахал исписанным листом. Сегодня сотворил, наверняка. Строчки неровные, видно, писал у окна, не включая свет. Да и вообще он только сегодня без меня спал, а днём брат всегда на виду. Мучился Билл с этой песней сильно, в каждой строке было много исправлений, припев переписывал чёрт знает сколько раз. Но результат меня просто убил. Чистый вариант был написан с обратной стороны листа.

— Не успел. Да я тебе и не всегда показываю сразу.

Билл закусил губу и покрутил ракетку в руке. Похоже, решил вытащить меня на улицу.

— Ночью написал?

Брат кивнул, подтверждая мои догадки. Странная песня. Красивая, интересная, но мне не понятная. Я не хотел её понимать.

— Отдай, а?

Что это с ним? Билл подошёл и протянул руку. Близнец впервые в жизни так себя вёл, всегда демонстрировал мне свои труды. Да, порою не сразу, а когда приходил к окончательному варианту, но даже сырую работу не отнимал, если я находил.

— Да зачем? Не нравится текст?

— Не нравится, — немного подумав, выпалил близнец. — Отдай, пожалуйста.

Я протянул ему лист и встал. Стало как-то не очень приятно, и во мне зародилась мысль, что сам теперь со стола Билла вообще ничего брать не буду. В конце концов, у каждого человека есть своя территория, и он имеет право отделять её от всех.

— Том, ну, не будь ребёнком! Глупо обижаться на пустом месте.

Он был абсолютно прав. Просто дети переживают такие моменты в жизни гораздо раньше, а я привык, что Билл от меня вообще ничего не скрывал.

— Да я не обижаюсь. Просто не понимаю, что там такого сверхъестественного, что мне нельзя показать. К тому же я прочитал.

Билл пожал плечами, кинул ракетку на кресло и обнял меня. Действительно, вёл я себя, как ребёнок, вот меня уже и успокаивать начали.

— Я тебе обязательно потом её спою. Ты музыку напишешь. Только не сейчас, хорошо? Некоторые моменты мне, правда, не нравятся, да и смысл…

— Что смысл?

— Неясный, — Билл отлепился от меня и снова взял ракетку. — Пойдём, поиграем?

Я улыбнулся, притянул брата обратно к себе и поволок из комнаты. Бывает у нас всякая дрянь, а я ещё дерьмо какое-то развожу. Пришло волнение, тянущее и слегка досаждающее мне. Можно было бы и привыкнуть уже к нему, но оно вновь и вновь вводило меня в дурацкое состояние, а я мечтал от этого всего избавиться. Ладно, спорт спасает от многих вещей в настроении.

Разумеется, профессионализмом наши игры не отличались, так, баловались, постоянно бегая за скачущим мячиком. В принципе, то же самое можно было бы создать, просто бегая по участку, но… Очередная приятная прихоть. Неплохо бы, конечно, воланчик найти, жаль, не светит.

— Дальше вставай! — крикнул Билл, когда я отошёл от него на приличное расстояние.

У мяча есть один нюанс — он летит далеко, а при хорошем ударе вообще благодать. Вот только Билл всегда легче определял расстояние на глаз. Отбежав ещё метра на два, я приготовился отбивать подачу.

— Там и стой!

— Да я понял.

Орать через весь участок было муторно, и меня не отпускало чувство, что со стороны мы выглядим жутко по-идиотски. Стоят два парня в разных концах огромного двора, замахиваются ракетками и что-то кричат друг другу.

Билл подкинул мячик и с успехом его отбил, причём успех был довольно сильный и косил влево. До цели я не добежал, что вполне ожидаемо.

— А ты ещё кривее не мог?

— Мог.

Билл лучезарно улыбался, видимо, своим миролюбивым выражением лица стремясь загладить несуществующую вину с песней. Я уже не беспокоился по этому поводу, всё равно покажет, нужно всего лишь подождать. Мы никогда не отличались терпением, но постараться можно.

Моя подача, на мой взгляд, выглядела более красиво, и мяч летел ровно, так, что Билл даже умудрился отбить. С этого момента обычно начиналась моя любимая часть, потому что рука привыкала к ракетке, и отбивалось легче. Мы играли, не ведя счёт, махаясь тут чисто из интереса, чтобы скоротать свободные часы. Через какое-то время мяч стал реже падать на землю, а я уже весь взмок, за ним гоняясь, да и Билл тоже.

— Может, передохнём? — на этот вопрос мне понадобился весь остаток сил.

Брат, измученный, кивнул и кинул ракетку на землю, сам направившись к веранде. Я последовал его примеру и дотащился до ступенек, на которые тут же и рухнул.

— Что-то мы заигрались, — сказал Билл.

А я, блин, не заметил. Дыхание сбилось, и я молился, чтобы пульс побыстрее выровнялся, надоело хватать воздух, как загнанной собаке.

— И почему ракетки есть, а теннисного корта нет?

Билл посмотрел на меня, взглядом выражая всё, что он думает о моих умственных способностях. Я тоже умею так глазами стрелять, но не использую в таких целях, ещё помня о том, что этот человек — мой близнец.

Мы играли раздетые до футболок, поэтому сейчас ветер обдувал разгорячённое тело вроде и приятно, а вроде не очень. Становилось холодно, но надевать толстовку не было никакого желания.

— Сегодня неплохо сыграли, — язык у меня, наконец, развязался. — Лучше, чем в прошлый раз, во всяком случае.

— Ага. Я же говорил, что это отличное место для отдыха. Натаскаем тебя.

— Что? — возмутился я. — Сейчас мы тебя натаскаем.

Билл посмотрел на меня как-то странно, отчего мне стало не по себе. Он умеет так смотреть. Один взгляд, и тебе уже кажется, что ты говоришь что-то не то, возможно, где-то ошибся или просто не попал в тему разговора.

— Вряд ли у тебя что-то выйдет.

— Хочешь сказать, ты безнадёжен в этом спорте?

Билл засмеялся и выдавил что-то, похожее на «почему только в этом?». Ну, да, пловец, футболист, боксёр из него никудышный получится. Дальше можно и не перечислять, результат на данном этапе не изменится.

— Пить хочу.

— Пойдём в дом.

На кухне мы прямиком двинулись к графину с водой, и я благоразумно уступил его Биллу, дабы избежать криков и упрёков. В общении с ним порою проще промолчать или сделать так, как хочет брат. Он своего всё равно добьётся, а ты хотя бы нервы не потратишь.

Я зацепился взглядом за его шею и почему-то сглотнул. Довольно нервозно, кстати. Видимо, ошибочка вышла, и нервы расходуются при общении с Биллом в любом случае. Он никакой перемены во мне не заметил и спокойно пошёл вон из кухни, на ходу стягивая футболку.

— Может, фильм посмотрим? — обернулся близнец.

Билл, по ходу, уловил, что со мной происходит, и остановился в дверном проёме, вопросительно изогнув бровь. Я оглядывал его обнажённый торс, кажется, даже не дыша. Внутри происходили настоящие перевороты, а успокоившееся дыхание снова стало прерывистым. Эти скачки пульса меня уже начинали пугать. Брат внимательно следил за моей реакцией, а весь его вид точно говорил об ожидании, вопросе — подойду или нет. Я не знал, чего мне хотелось. Это созерцание Билла на небольшом расстоянии доставляло удовольствие, но в то же время во мне крутилась какая-то не оформившаяся до конца мысль. А потом Билл уронил футболку. Уронил и отлепился от косяка, с ещё непонятной уверенностью заглядывая мне в глаза. У меня возникло ощущение, что брат голый, совсем не к месту вспомнились дурацкие сцены из фильмов, когда кто-то скидывает с себя шелковый халатик. Впечатления были похожие.

— Том…

Противоречия словно перетаскивали с чёрной стороны на белую и обратно. И какая победила? Что в таком положении является чёрным, а что — белым? Кто поставил эти критерии, каковы они? Но сравнение пришло, а я в два широких шага оказался возле Билла, немедленно заключив его в объятия. Просто обнял. Он уткнулся мне в шею, не предпринимая никаких попыток делать что-то дальше — доверился. Незаметно управление ситуацией перешло в мои руки, и я был обязан если не близнецу, то себе. Вот только в чём?

Мы стояли так минуты две. В голове роились незначительные мысли, какие-то замечания по поводу обстановки. Всё оборвалось, когда я почувствовал, что Билл принялся целовать мою шею, поднимаясь к губам — будто бы ожил. Меня накрыла удивительная волна ощущений, они варьировались от сумасшедшей нервозности до неземного умиротворения. И в этот момент мысли резко выключились, оставив лишь пространственные, совершенно неясные образы. Я повернул голову и увлёк Билла в прерывистый поцелуй. Он сильно вжимался в меня, с жаром отвечая на каждое хаотичное движение, а я уже не контролировал ничего. Все крепления сорвало в одно мгновение.

Я отлепился от брата и стянул с себя футболку, отправив её в недалёкое путешествие по полу. Мною двигало дикое желание, и вся реальность казалась ненормально смазанной, словно я чего-то обкурился. Мы не отрывались от губ друг друга, изредка кусая, продвигались к комнатам, постоянно на что-то натыкаясь. Где находилась кнопка включения этого безумного механизма, я до сих пор не понимаю.

Толкнув Билла в спальню, я с силой захлопнул дверь, но звук хлопка до моего затуманенного сознания не донёсся. Взгляд брата я не забуду, наверное, никогда. Раньше во мне жила уверенность, что, балансируя на грани, мы полностью следили за происходящим, владели ситуацией, и ничего не могло из этой системы выйти. Всё оказалось совсем иначе, и мои прежние устои, определения и формулы в этот раз не сыграли ровно никакой роли.

Смазалось то, как мы срывали друг с друга одежду, как Билл прерывисто выдыхал от каждого движения. Единственное, что сохранилось ясно, необыкновенно ярко и чётко — его глаза и бесконечное доверие в них. Тогда стало абсолютно ясно, что ближе у меня никогда и никого не будет. Невозможно настолько приблизить к себе постороннего человека.

Действиями руководили порывы, и они охватили всё существо, с треском летали вокруг, ослепляя яркостью вспышек.

Брат отдавался с каким-то отчаяньем, которое тоже было на грани, как наши отношения этого дня. Но что за грань, я так и не смог для себя определить. Стоны, совсем не пошлые, им не было определения, звучали внутри, заполняли меня всего, а перед глазами проносились кадры нашей жизни. В книгах такое бывает перед смертью, но мы-то жили. Все события стали логичны, я собрал головоломку, о присутствии которой даже не подозревал раньше. Несущественные когда-то мелочи, детали приобрели небывалое значение.

Мы кончили одновременно, синхронно выдохнув имена друг друга, а от стен отразился синхронный же стон. Наваждение слетало, обнажая нашу реальность, которую мы сами сотворили, в которой нужно жить дальше. Я ещё не понимал, моя это реальность или нет.

Я обнял Билла, уткнувшись ему в ложбинку между шеей и плечом. Снова начали одолевать мысли, теперь накрывали не порывы, а осознание произошедшего. Сегодня утром я чувствовал себя трусом, потому что меня не отпускало чувство, что бегу от неизвестного. Маски сброшены, убегать я прекратил. Осталось только слово «трус», бьющееся в голове.

Мне хотелось что-то сказать, но все приходящие на ум фразы казались пустыми и глупыми. Было желание попросить прощения, но я не понимал, за что. Мы молчали, не отстраняясь ни на миллиметр. Билл первым обрёл возможность двигаться, провёл подушечками пальцев по моей щеке. Уверен, это был тот редкий момент, когда каждое слово наших размышлений совпадало. Меня охватило чувство небывалого единения, общности мыслей и нашей неразрывности.

— Билл, я говорить хочу, — шёпотом.

Мне было плевать, какой бред нести, главное — заткнуть досаждающее молчание.

— Говори, — тоже шёпотом ответил Билл. — Наверное, надо решить, почему так случилось.

Наверное, надо было. И я бы не против узнать об этом направлении, вот только объяснения тогда приходили какие-то глупые, но в них хотелось верить.

— Почему?

— Наверное, потому, что меня все хотят.

Брат засмеялся тихим журчащим смехом, и я тут же к нему присоединился. Мы хохотали, не разрывая зрительного контакта, и становилось отчего-то легко, точно все вопросы резвенько исчезли.

— Получается, действительно все, раз уж даже я покусился.

— Ты не просто покусился.

Ко мне пришло ещё одно воспоминание. Такое интересное и довольно забавное теперь. Я вроде уже упоминал, что некоторую нашу ложь мы переводим в правду, иногда случайно, иногда намеренно.

— Билл, а помнишь, к нам Густав заезжал, когда мы уезжать собирались?

Брат замер на миг, потом кивнул и продолжил наглаживать моё плечо. Я действительно успокоился, только где-то на глубоком дне сознания волнение осталось.

— У нас тогда еды не было.

— Да, он завозил. Так вот, Густ тебя спросил, с кем ты будешь удовлетворяться на Ибице.

Рассказывать дальше не пришлось, Билл расплылся в широкой улыбке, но потом резко поменял выражение лица на серьёзное.

— Том, ты ведь… Мы что..? — Билл сделал неопределённое движение рукой и выдохнул. — Чёрт. Ты понял.

Вопрос о неоднократности посетил и меня. Я пытался заглянуть вперёд, угадать, как будут развиваться события, но не видел ровным счётом ничего, всё-таки даром провидения не обладал, да и не светит мне сие.

— Давай не будем ничего загадывать. Я вообще не переварил случившееся.

Я благополучно прятал мысли по этой теме куда подальше. Не чувствовал себя готовым к тому, чтобы выносить какое-то решение, во мне определённости не наблюдалось. И в близнеце, надо сказать, тоже.

— Том, ну, это ненормально. С самого начала было ненормально, — Билл заговорил жарче. — Взять хотя бы тот факт, что братья вообще-то не целуются. Нет, я бы ещё понял и забыл, если бы мы попробовали однажды именно в качестве пробы. Но ведь такая наша особенность даже не смущала, она просто была, и мы оба её спокойно принимали.

Наверное, принять ещё одну «особенность», как Билл выразился, будет неправильно. Ну, а что с ней теперь делать? Что мы можем? Нервно поржать, сказать, что совсем от цивилизации отошли и запрятать интересующие вопросы куда подальше? А это была ближайшая перспектива, которая грозила исполниться.

— Что молчишь?

Брат отстранился и приподнялся на локте. А я просто смотрел в потолок. Процесс переваривания никак не наступал.

— А что я должен сказать?

Мне казалось, глаза Билла я видел. Пялился в потолок, а видел, каким взглядом смотрел на меня брат. От него воздушным потоком исходили эмоции, всепроникающие и всеохватывающие. И мне передавалось это его ровное настроение, нельзя назвать его умиротворённым или дёрганным, Билл просто находился в одной позиции, так похожей на паузу. Правильную в отличие от некоторых вещей. Хотя что я… Глупо разводить самобичевания и утверждения на тему, как же это всё плохо на самом деле. Не то время и не тот момент. В конце концов, если мы и хр*ново соображали, то не настолько, чтобы пустить всё на самотёк, не заметив.

— Нечего тут говорить, — Билл усмехнулся и рухнул обратно на подушку.

* * *

— Ты уже заставил меня одеться сегодня.

Я уговаривал Билла надеть что-то тёплое, а он натянул водолазку и на этом одевание закончил. Мне кардинально не нравилось, потому что не хотелось, чтобы близнец заболел. Я трясся над ним постоянно, и уже довольно продолжительное время удавалось держать его здоровье в отличной форме.

— Так я с тобой не пойду.

Мы собрались прогуляться. Было уже около одиннадцати, а нам что-то в голову ударило, решили проветриться.

Ровное настроение, перешедшее ко мне от Билла ещё днём, успешно сохранялось, и я испытывал некоторый пофигизм ко всему происходящему. Кроме Билла. Брат взял меня за руку и поволок из дома, пробурчав:

— Не умру я.

— Очень надеюсь, ты мне всё-таки ещё нужен.

Смысл нашей прогулки мне был вполне понятен. Сначала мы для порядка перекинемся парой фраз, а потом постараемся перейти к важному разговору. Хотя лично я уже всё решил, вот только между нами не существует понятие «лично я». «Лично мы» — пожалуйста.

В моей голове сложилась изумительная картинка — никакая. Великое искусство, на мой взгляд, принимать происходящее как данность, не разбираться в мотивах. Разумеется, не ко всему такую политику применить можно, но есть стороны, и их достаточно много.

Осенью темнеет рано, а дело было уже к ночи, поэтому я ничего, кроме темноты, не увидел. Ещё и небо облака затянули. Мы постояли немного на крыльце и спустились.

— Может, фонарь включить?

Я скорее почувствовал, как Билл передёрнул плечами. Во мне вообще все его действия и настроения очень чётко стали отражаться, не покидало ощущение, что я чувствовал его так остро, как никогда раньше. Наверное, стоило хотя бы себе признать, что за всей ровностью отменная нервозность таилась, просто я её не улавливал. И загадка вся в том, что именно наше общее, одно на двоих состояние, настроение давало такой интересный эффект, я уверен.

— Не прокатимся куда-нибудь? — спросил Билл, останавливаясь, видимо, собираясь мотнуться за ключами от машины.

— Мы прогуляться выбрались, так что без тачки обойдёмся.

— Как хочешь.

Мы вышли на дорогу. Было видно, как мимо поворота проносятся автомобили, пожалуй, их фары являлись единственным освещением в такой приятной сейчас глуши. А меня так на острова тянуло… Возможно, там и не случилось бы ничего. Другие занятия, другие мысли, мы бы просто не подошли к этой черте, потому что день занимало бы другое. Всё-таки, наверное, надо разобраться, а не плевать на произошедшее.

— И почему мне кажется, что мы исчерпали темы разговоров на сегодняшний день?

Их находилось очень много. До этого времени в доме постоянно раздавался наш говор, хотелось умерить тишину, потому что под её аккомпанементы как нельзя лучше думалось.

— Мы просто устали нести чушь.

— Давай будем нести не чушь, — быстро выпалил Билл.

Кажется, ровная маска сейчас сорвётся с сознания, обнажив оголённые провода, то бишь нервы. Нужно как-то начать, а я не знал, как. С собой решал, решал, да неправильный ответ получился, как выяснилось. Мы всегда во всём разбирались вместе, даже когда дело касалось кого-то одного, когда оно было очень личным. Я не представлял, что получится в этот раз и получится ли вообще.

— Билл, я не знаю. Нашло что-то…

Это прозвучало так жалко. Я не поверил сам себе, а Билл на меня даже не взглянул. Шёл вперёд слишком горделиво, слишком по-королевски, точно меня рядом с ним не было. В каждом движении сквозила непривычная обособленность.

— Классное наваждение, правда? Расслабились, сразу отпали пытавшиеся нарисоваться проблемы. Знаешь, у меня есть предложение. Давай переспим друг с другом ещё пару раз для закрепления эффекта, а там, может, и личная жизнь наладится. — Билл развернулся ко мне и остановился. — М?

Брат выглядел чересчур вызывающе. Раньше я это слово применял исключительно в те моменты, когда он вульгарно красился, очень глянцево одевался и вёл себя отвратительно. А сейчас это имело несколько иной оттенок, Билл казался опасным, что ли. Не хватало таблички «Не влезай, убьёт». И во мне поднялась волна нарастающей ярости. Я не понимал, чего он хочет добиться, что показать этим своим видом. Близнец ожидал моей реакции, сложив руки на груди, а мне всё мерещилось, что он голову выше и выше поднимает. Виноватого нашёл?

— Ты сейчас это всё к чему мне сказал? Характер демонстрируешь? Не стоит, я тебя изучил давно, в повторении материала не нуждаюсь. Билл, скажи, я тебя изнасиловал? Принудил? Что ты в оборону встаёшь, снова скучно стало?

Билл заводил желваками, глаза стали метать молнии в ускоренном режиме, дабы пронзить и поразить меня своей разрушающей силой. Я понял, брат, действительно понял.

— Не ори на меня. Я спокойно говорю, так что нечего кричать, — в голосе Билла зазвенели металлические нотки, а весь он словно отдалился на много метров. — Я тебя ни в чём не обвиняю, а если тебе что-то там почудилось, это твои проблемы. Мне хочется разобраться, что между нами произошло, и ты должен понимать, что я не равнодушно ко всему отношусь, что я переживаю.

— А я, значит, отношусь равнодушно? Я ясно услышал в твоих словах самый настоящий наезд, пустой причём. Ты волнуешься, но не нужно на меня всё перекидывать. Тебе непонятно, что произошло? — я распалялся всё больше и больше, срываясь на крик. — Мы переспали! Взяли и тр*хнулись отчего-то. А! Тебе непонятно, с чего это мы тр*хнулись? Ну, наверное, потому, что того последнего раза перед заточением себя в эту дыру нам не хватило, молодой организм, сам понимаешь. Хотя есть ещё один вариант — мы просто этого хотели. Оба, — подчеркнул я.

Бунт во мне набирал обороты. По идее, я уже должен был бы успокоиться, но никак не получалось, только заводился, причём неаккуратно, рискуя задеть стоящего передо мной человека.

— Не ори на всю улицу! — Билл резко поднёс руки к ушам, но не закрыл, видимо, одумавшись. Театральное представление не к месту.

— Да здесь никого нет. Смотри, — я вдохнул побольше воздуха. — Эй, я переспал со своим братом!

Билл подорвался со своего места и зажал мне рот рукой. Нас ведь действительно никто не слышал, вокруг ни одной живой души, если не считать проезжающие по трассе машины.

— Молчи, я тебе сказал.

Я увернулся от его рук и принялся судорожно рыться в карманах в поисках сигарет. Осталось только найти в этом месте, помимо всех обнаруженных мячей, ракеток и прочего барахла, бутылку чего-нибудь алкогольного с высоким градусом.

— Что ещё ты мне скажешь?

— Это не должно повториться, — Билл сжал моё плечо, подойдя ближе. — Мы куда-то не туда свернули. Том, ты вообще это понимаешь? — истерика, у него была настоящая истерика, я чувствовал. Да и сам не лучше себя вёл.

— Да, бл*дь, понимаю! А толку? Ну, давай, скажи мне, чтобы я к тебе не приближался ближе, чем на пятьдесят сантиметров! Извини, не могу назвать цифру больше, сложновато будет выполнять.

— Ты ничего не понял!

Билл толкнул меня и быстрым шагом пошёл вперёд по дороге. Я постоял на месте пару секунд, пристально глядя ему вслед, а потом развернулся и направился в дом. За ключами. Уеду, и пусть он тут один со своим пониманием разбирается. Если я такой идиот, что не могу уразуметь какой-то простой истины, что он мне доносил своими криками, то в моей персоне здесь особо никто и не нуждается.

Ключи были куда-то закинуты, поэтому минуты две я потратил зазря. Спешил, так как боялся, что Билл вернётся, и тогда я уже точно никуда не уеду, передумаю в один момент. Возможно, мой порыв был глупый, нужно было сесть, отдышаться от пылкого разговора и начать заново чуть позже, но я стремительно свалил из коттеджа, один раз кинув взгляд на дорогу, освещённую фарами, по которой уже не так быстро передвигалась тонкая фигура брата. Он весь казался каким-то поникшим, разочарованным, но я заставил себя вспомнить крики из ниоткуда, развернул автомобиль и направился в город.

С каждым километром во мне всё больше укреплялось сознание нелепости этого поступка, но что-то мешало, гордость, наверное, выжившая явно чудом, ибо рядом с Биллом такие чувства у людей разом отмирают под его напором. Не исключено, что отдых друг от друга длиною хотя бы в ночь благотворно повлияет на нас обоих, позволит обдумать сложившуюся ситуацию.

Ко многим вещам можно относиться легко, я уже говорил. Надо признать, что это всё-таки не тот случай, так просто не забудется, а дальнейшее продолжение неизвестно к чему может привести. Хотя… К чему тут вообще прийти можно? Дети у нас точно не появятся. Я усмехнулся и немного сбавил скорость. Всегда вдавливаю педаль газа сильнее, когда нервничаю.

Мы давно к этому шли. И, наверняка, это не последнее признание, не последний вывод, который я сделаю. Просто нужно всё разложить по полочкам. Наш путь к этому событию был довольно долгим, во мне всегда царила полная уверенность, что ни во что серьёзное редкие — спорный вопрос — поцелуи и ужимки не выльются. И так сто процентов получилось бы, если б последнее время граница не начала таять. Мы ведь больше отвлекались на такие мелкие шалости, опять-таки не придавая им особого значения. Надо было внимательнее следить за собой, за своей реакцией и прекратить это, обрубить на корню.

Я жалел? Это я сейчас жалел о случившемся? Во мне боролись две стороны — одна рациональная, а вторая какая-то неясная. Рациональная утверждала, что всё неправильно, и мы поступили плохо. А другая… Если прекратить себя оправдывать фразами, удостоверяющими меня в моём нормальном психическом состоянии, то выходило, что никакой вины или стыда я не ощущал.

Ничего не происходит случайно. Такое избитое выражение, имеет оттенок предрассудков, часто применяется в суеверных моментах, когда говорят о судьбе. Но я никогда не думал, что судьба нам с рождения прописана, и кто-то ею руководит. Для моей судьбы я бог. А если я бог, то делаю всё по своему усмотрению. Что же это за усмотрение такое было? И чего от меня хотел Билл?

Я привык, что брат постоянно скрывает свои эмоции на людях, очень часто такое происходит и при мне. А сегодня он открыто говорил, что переживает, не знает, что делать. Обнажил передо мной изнанку того, что с ним творилось, оголил чувства без всякого стеснения и обходных путей. Но во мне что-то взыграло. Я искал тому объяснение, и стало казаться, что во мне возник какой-то блок, не принимающий слова близнеца, автоматически переводящий их в мозаику для внешней оболочки. Это тоже являлось своеобразным оправданием моему поведению. Я вообще слишком серьёзно этими оправданиями занялся, что меня начинало напрягать. И к чему мою голову посетили все эти светлые идеи? Какой с них толк?

Мысли теряли суть, и медленно рвалась нить рассуждений. План, по которому я так искусно пытался разложить все важные моменты, провалился. Меня обуял интерес, о чём сейчас думает Билл, как он расставляет значения. Но это был тот редкий случай, когда я при всём желании не имел возможности что-то узнать.

Город встречал яркими фонарями и несерьёзными пробками, смеющейся молодёжью и спешащими прохожими. А мне на миг захотелось вернуться в ту глушь, потому что слишком сильно обрушилась на меня энергетика города. Все люди были заключены в какие-то логические цепочки, и не покидало ощущение, что я болтаюсь сам по себе, ни к чему не привязанный и оттого не существующий в мире фактически. Вот он — я, но меня вроде как и нет. На деревьях растут ветки, одну сломали, бросили куда-то. И что это теперь? Кому нужна эта чёртова сломанная ветка, валяющаяся под ногами? Она уже не часть, она просто сухой прут. Меня охватило примерно такое же состояние, хотя я был частью и останусь частью пусть маленького, но такого уютного и родного мира. Да, сейчас что-то дало трещину, наметился перелом, но мы же его обязательно перешагнём, иначе просто не бывает в нашей вселенной.

Чтобы объехать очередную пробку, пришлось свернуть на улицу, по которой располагалась музыкальная школа экс Tokio Hotel. Тускло горел свет на первом этаже, где находилась охрана. Мне вдруг захотелось уехать от этого места подальше и поскорее. Странный день, странная ночь.

Я, определённо, переживал внутренний переворот, который не может пройти бесследно. Мне не хотелось пожинать плоды, очень муторное и ответственное занятие. Почему-то домой я сегодня не поехал. Пролетел поворот и остановился у какого-то бара, где раньше никогда не бывал. Мы вообще-то по барам не ходим. Я не собирался напиваться в хлам, просто влить в себя чуть-чуть спиртного и посидеть среди обстановки, которая сейчас стояла на последнем месте. До меня наконец-то дошло, что я хотел одного, а делал совсем другое. Ума не приложу, что мною руководило, но было так.

Припарковался я просто ужасно, но обращать на это внимания не было никакого желания. Равнодушие меня не захлёстывало, внутри жило и усиленно цвело нечто другое, до сегодняшнего дня меня не посещавшее. Я взбежал по ступенькам и толкнул дверь, над которой разными цветами мигала вывеска. Сразу ударил запах алкоголя, сигарет. Музыка играла на удивление тихо, такая громкость меня устраивала как нельзя лучше. Я выбрал довольно неприметный столик и подозвал официанта. Тот подошёл слишком быстро, слишком суетливо… В общем, он меня узнал. По-моему, люди давно должны были привыкнуть, что теперь Том Каулитц — обычный человек, без закидонов и славы. Но почему-то на свете ещё оставались субчики вроде этого.

— Виски, — коротко бросил я.

Музыка лилась из колонок плазменного телевизора, который был включен на музыкальном канале. Я поймал себя на мысли, что уже давно не углублялся в мир шоу-бизнеса, поэтому не представлял, что с ним творится. Это не волновало, нимало не интересовало… Сменились приоритеты.

— Пожалуйста, — паренёк поставил передо мной бокал с налитым виски и бутылку. Не знаю, зачем мне второй предмет, я вроде не собирался убивать свою трезвость, но пускай будет. — Что-нибудь ещё?

Парень был довольно симпатичный, но моё состояние его обществом точно невозможно изменить.

— Нет, спасибо.

Подумалось, что ещё нескоро я смогу отойти от случившегося и жить так, как жил раньше. Моя жизнь уже раскололась на «до» и «после», незаметно для меня. До всё было проще, меньше вопросов содержалось в голове. Наверное, я что-то потерял и что-то приобрёл. Посему могу сказать, что это не хорошо, не плохо, это просто факт, который надобно принять. С нервами, пространственными размышлениями и прочей шелухой, но в итоге принять.

Я никогда не чувствовал кардинальных изменений внутри себя. Перемены, конечно же, происходили, все люди меняются, но они шли плавно, друг за другом, не ошарашивая внезапным появлением. Сегодня жизнь переворачивалась, и я пока просто крутился, выбирая направление. Главное, чтобы голова не закружилась раньше времени, дабы суметь выбрать верное.

— А она мне такая заявляет: «Ну, и вали к чертям, если тебя секс не устраивает». Нормально, а? — разговор раздавался совсем рядом, бурно и громко. — В моём доме мне такое предъявила, сука.

— А ты?

— Да выставил её…

У всех свои проблемы. Вероятно, многие, сидящие здесь, чем-то загружены, и не один я решаю жизненно-важные дилеммы.

— Официант..! — тоже рядом. — Счёт, пожалуйста.

Скоро и мне выставят счёт. За всё случившееся. На кругленькую сумму.

Я посидел в баре ещё немного, выпил второй бокал виски. Меня обволакивало равновесие этого заведения, тут всё двигалось в одном ритме, всё-таки хорошо я зашёл. Мой выход на улицу принёс некоторые эмоции, как-то резко изменилась обстановка, стоило только двери захлопнуться за мной. На входе курил мужчина, бросая частые взгляды на экран мобильника. А вот я ничего не ждал.

Когда полностью погружаешься в мысли, не всегда можешь что-то чувствовать. Сначала тема, может, и захватывает, а потом размышления становятся какими-то механическими. Со мной, видимо, так же случилось. Я уже не бесился, меня даже беспокоило это странное спокойствие, его ведь не должно было быть. Хотя я не обладал правом так думать, подобные высказывания в мыслях имеют свойство не оправдываться.

В ту ночь я ещё около двух часов бестолково колесил по городу, наматывая километры. Меня не особо заботило, куда я еду и зачем, хотелось просто скоротать время, сократить затянувшуюся ночь. Домой вернулся в пять утра, заснул часом позже. У меня не было бессонницы, я просто не спал.

* * *

Моё пробуждение состоялось к обеду. И проснулся я с идеально ясными мыслями. Не знаю, каким образом, но моё сознание пришло к определённому выводу. Исчезло беспокойство по поводу того, что мы с Биллом переспали, куда-то делись бесполезные попытки понять, зачем оно нам было надо и как теперь себя вести. Это вообще никакого значения не имело. Остановился на варианте, уже проскальзывавшем в голове — поддаться течению реки и не рваться к берегу.

Брату я звонить всё равно не собирался, потому что на то имелись другие причины. Он на меня бочку катил, очень завёрнуто обвинял в своём же непонимании, а потом ещё заявил, что и я не понимаю ничего. А что понимать-то надо? На этот вопрос не существовало ответа, он бессмыслен в нашем случае. Отдохнём друг от друга, а дальше Билл просто обязан успокоиться.

Нейтральное настроение, однако, меня не покинуло, и я довольно меланхолично отправился в душ, затем на кухню. Без Билла день представлялся скучным и неинтересным, что так, собственно, и было. Он вообще моё существование скрашивает, это нельзя отрицать.

Я брался за пульт от телевизора, переключал каналы, не задерживаясь ни на одном дольше двух секунд. Меня не занимал интернет, вид за окном и сигареты. Было скучно. Я говорил, что так будет в той глуши, куда меня затащил близнец, но всё оказалось гораздо прозаичнее. Скучно без него. Но рука к телефону не тянулась, я сегодня звонить не намеревался.

Часа в три вспомнил, что школа живёт, дети учатся. Ладно, дабы скрасить своё одинокое на сегодняшний день существование, наведаюсь туда. Самое главное не наткнуться на Аннет, Георга или Густава. Вряд ли другие преподаватели станут докладывать, что видели меня. Если только в случайном разговоре. К тому же они не знают, что мы с Биллом не в городе, надеюсь, Аннет это не разглашала.

К зданию я подъехал в рекордные сроки, а всё от желания хоть каких-то действий. Не так много времени прошло, а уже донимало безделье. Можно подумать, мы с Биллом постоянно чем-то заняты. В лучшем случае, разговариваем в гостиной, в худшем… Ничего вообще. У нас очень пассивный образ жизни на самом деле. Не знаю, как мы до сих пор живём. Конечно, без вылазок не обходится, как-то развлекаемся. Школа не отнимает много времени. Мы устроили себе существование, о котором мечтают многие — получать деньги, не напрягаясь.

Я зашёл в первый же кабинет, в котором занимались юные гитаристы.

— Привет, Том, — ко мне подошёл преподаватель двадцати четырёх лет. — Давненько тебя не видел.

— Привет, Сэм. Да как-то не судьба было зайти. Выдели мне кого-нибудь поиграть.

Сэм окинул взглядом детей, видимо, ища кого-то конкретного, хотя их и так немного было. Если я прихожу и прошу ребёнка для игры, а не сам наугад выбираю, со мной всегда отправляется отличный игрок. В итоге, все довольны, преподаватель — молодец, что так хорошо учит. Бред, в котором мы варимся.

— Брендан, давай ты.

Мальчишка лет пятнадцати оторвал удивлённый взгляд от грифа гитары и суетливо подхватил чехол и сумку.

— Играет лучше всех, ты возлагаешь на него надежды? — поинтересовался я у Сэма.

Тот стушевался на такой вопрос с намёком, но быстро натянул на лицо невозмутимое выражение.

— Да играют почти все отлично. Хочешь, возьми другого.

Брендан переводил взгляд с меня на Сэма. Казалось, его всё достало, и он бы и глазом не моргнул, если бы я отказался. В этом пареньке прослеживалась редкое равнодушие ко всему происходящему. Наверняка, любит пофилософствовать и просто убивает окружающих своим холодным мышлением. Я, не разговаривая с ним, видел, что ему ничего в этой жизни не надо. Странный.

— Пойдём, Брендан.

Брендан вышел из кабинета первым, ни с кем не попрощавшись. Ещё и не воспитанный. Или ему это тоже не надо?

— А ты что молчал-то?

— А что говорить?

Надо было выбрать кого-нибудь поактивнее. Во мне мелькнуло желание развернуться и отвести его обратно, он бы, наверняка, ничего не сказал, но мы шли дальше. Я планировал обосноваться в кабинете, где всегда Билл с дарованиями занимался. Не знаю, с чего это меня туда потянуло.

Брендан оборачивался на поворотах и вопросительно смотрел на меня. Нет, чтобы нормально спросить, куда мы идём, он же не глухонемой, в конце концов.

— Сюда.

Я открыл дверь кабинета и с какой-то тихой радостью глянул на рояль, на котором Билл сидел, когда я последний раз видел его здесь.

— Располагайся, сыграй что-нибудь, что нравится больше всего.

Я сел за рояль, Брендан вместе с гитарой устроился на диванчике. Он заиграл что-то лиричное, с равнодушным видом водя рукой по струнам. Вот человек, а. Хотя, может, у него что-то случилось, а я ярлыки тут развешиваю. После вчерашнего дня во мне легко таяла уверенность в чём-то. Вот и сейчас произошло то же самое — я начал сомневаться в составленном мною образе.

Игра мне нравилась, было видно, что отточена, что он долго и упорно над ней работал.

— Остановись, — я пересел с пуфа на диван и взял гитару. — Здесь вот так можно.

Уверенным нельзя быть ни в чём. Я думал, таким взглядом только Билл на меня смотрел. Кажется, я стал клиническим идиотом в глазах ещё одного человека мужского пола.

— Что-то не так?

— Это не моя песня.

Это не его песня. Во как всё просто! А я уже решил, что он не только хорошо играет, но и пишет музыку. Что ж, не так уж и много блеска в этом Брендане.

— А сам не пишешь?

— Нет.

Н-да. Я отдал ему гитару.

— Ну, тогда покажи то, что нравится, но сыграть не выходит. Разберёмся.

Брендан обречённо вздохнул. По ходу, за эту пару минут я действительно его конкретно достал, и он уже мечтал от меня отделаться. Не выйдет, я вообще-то работать явился.

Впрочем, спустя непродолжительное время, мне стало совершенно ясно, что лучше бы не являлся. С Бренданом было ещё скучнее, чем дома в одиночестве. Он односложно отвечал на мои вопросы, сам ничего не спрашивал и молчал как рыба. Под конец меня это начало раздражать, но я мужественно держался, всё-таки насильно мне его никто не впихивал.

— Время кончилось, — оповестил меня мальчишка, так вовремя посмотрев на часы.

— Ну, ладно. Творческих успехов тебе!

Я отошёл к роялю, демонстрируя своим видом, что он может валить на все четыре стороны. Потом с Сэмом разберусь, чтобы в следующий раз не пихал мне кого попало. И это лучший? Или я снова ошибся, и Сэм, правда, наугад вытащил?