Старый медный таз, слегка гнутый в районе стенок, был полон рудиментной крошкой. Поверху — слой чистой родниковой воды, мелко дрожащей от дыхания склонившихся над ней людей.

Тощий угловатый парень, почти подросток, аккуратно погрузил в воду пальцы, разгреб месиво и пристроил внутри стеклянный шарик, в котором клубился клок серого тумана. После разровнял поверхность и крепко ухватился за края, из-за чего его сосед был вынужден отодвинуться.

Дынко наблюдал, как волхв выпучил глаза и уставился в воду, краснея и потея от натуги. Краем глаза поглядывая в таз, Дынко ждал результата — паренек часто дышал, почти пыхтел, вода слегка колыхалась, но больше ничего не происходило.

— Ну? — в конце концов, спросил Дынко.

Волхв тут же опустил руки, а заодно и плечи.

— Не выходит, — нехотя признал очевидное.

— Почему?

— Не знаю… Раньше всегда выходило.

— Раньше — это под присмотром учителя? — невинно поинтересовался Дынко. Волхв понуро молчал.

— Потап… Потапка… Да пойми же — теперь ты у нас тут один самый страшный маг. Наша главная надежда узнать новости.

Парень глупо молчал, густо краснея и не зная, что ответить. Дынко он побаивался — мало того, что альфа и близкий друг Вожака, которому не раз жизнь спасал, так и вообще тут… главный.

Дынко тем временем рассеяно разглядывал остальные шары, сваленные кучкой. Туманом клубилась разнообразная информация, среди которой была и та, что получить иным способом невозможно — картинки пустынных пляжей, занятых дивами. Как теперь узнать, что именно там происходит? Может, времени совсем не осталось и дивы вот-вот появятся, и неизвестно теперь, что делать, а присланный волхв оказался ребенком, которого хочется побыстрее отправить назад в столицу, где безопаснее. Но нельзя.

— Ладно, слушай, — Дынко пока не знал, чем волхву можно помочь. — Сиди тут и пробуй! Получиться — позовешь. И помни, Потапка… От тебя зависит, знаешь, сколько? И помочь тебе тут некому, но ты уже постарайся… Потому что и нам тут помочь, кроме тебя, некому. Надеюсь, ты справишься, иначе…, - душещипательная речь на мгновение прервалась и парень съежился, ожидая чего-то страшного.

— …иначе останешься за ужином без сладкого, — размерено закончил Дынко.

На него уже безо всякого почтения уставились два круглых глаза.

— Какого сладкого? — ошарашено спросил волхв.

— А и правда… квас не сладкий, баб тут нету ни одной. Ну, тогда придется оставить без самого ужина, что ж делать, — заявил Дынко и расстроено вздохнул.

Волхв бледнел и краснел, так как в бабах имел опыта ровно столько же, сколько в практическом чтении магических глаз. Так и не понял, серьезно Дынко говорил или нет, но смотря ему вслед, покраснел еще больше, теперь от злости: он что, ребенок, что с ним так разговаривают?!

Вечерело. Жара спадала, оставляя мягкую прохладу, окрашенную легкими прозрачными сумерками, и хотелось сесть на завалинку и ни о чем не думать. Дынко так и сделал — уселся, откинулся и, чувствуя спиной дерево, довольно улыбнулся. Хоть погода не подкачала — в дождь и слякоть куда труднее контролировать шатающихся вдоль границы — следы и запах слишком быстро стираются, выветриваются и, кажется, в лесу вообще никого не было. Впрочем, в последние дни там действительно бывало необычно мало народа — местные не ходили, предпочитая лес на стороне звериной земли, в преддверии войны это вполне понятно. Но вот то, что не ходили лесные… уже сильно настораживало.

В доме, у которого сидел Дынко, с резким скрипом распахнулась дверь, остановилась, придерживаемая чьей-то рукой и явило свету двоих волков. Увидев Дынко, один коротко кивнул и ушел, второй же сразу к нему направился, уселся рядом, секунду подумал и развалился, вытянув ноги.

— Ты чего на ужин не пришел?

— Да я уже ел недавно, — ответил Дынко, — вернулся патруль?

— Да, думал в столовой увидимся, расскажу. В общем, дела такие — пустота неестественная. Ни единого следа, причем далеко вглубь лесной стороны. Как вымерли все, хотя нет… если б вымерли, воняло бы так, что и в столице учуяли. Как будто все пропадом пропали…

Новость Дынко не удивила, тем более сейчас его больше волновало другое — если волхв не справиться, магические шары придется пересылать в столицу, а это потеря времени.

— Назар… сколько у нас птиц после отдыха? Таких, чтобы око унесли?

— Тех, что не в полете над побережьем от силы пять наберется, и то самые слабые. Так что, считай, нет птиц, разве что из столицы дошлют.

— Дошлют — это время… А у нас оно на вес золота.

— А… волхв что, никак? — поинтересовался Назар.

Дынко только головой покачал. Мальчишка не справлялся, но в этом больше виноват тот, кто его сюда направил, ведь граница все-таки, могли бы и посмышленей ученика выделить.

Солнце блекло на глазах, истаивало, как идеи о помощи юному волхву. Чем тут поможешь? Пугать разве что, но он итак всего побаивается.

— Замкнутый круг, — бормотал Дынко, уже предвкушая бессонную ночь в поисках выхода. Уже тяжелела голова и глаза соловели, уже звучали сонные ночные звуки из открытого окна и из соседней комнаты раздавался гутой молодецкий храп.

— Что ж за невезение? — в пустоту спросил Дынко и почему-то вспомнил Власту. Как она стояла в окружении провожающих и напряжено искала его взгляда. И как легкий ветер играл с подолом ее платья, запутывая в тонкой траве под ногами.

— Вот она, бессонная ночь, — уверено сообщил Дынко Назару и еще разок посмотрел в сторону заката — он длился себе и длился, не обращая внимания на наблюдающих его красоты зверей.

— Я пойду, — сказал Назар, — завтра что?

— Все, как обычно, патрулируйте.

Дынко остался один и когда уже почти смирился, что спать сегодня точно не придется, почти согласился, что такова участь альфы, вдалеке показалось пыльное облако, из которого выглядывали быстро мелькающие ноги.

— Получилось, — донесся вопль и из облака вывалился сияющий волхв. — Получилось!

На бледном желтом песке лежал корабль с крутыми, как у яблока, боками. Леса были сняты. Корма была утыкана черными короткими палками, соединяющимися одним концом в огромный единый узел. Разглядеть подробнее Дынко не успел — в этот момент птица ухнула вниз и пляж начал стремительно уходить в сторону, и только краем глаза удалось уцепить теснящиеся под самой горой высокие домики.

— Верни! — крикнул Дынко, быстро оборачиваясь к Потапу. — Можешь? Чтоб картинкой застыло?

Волхв быстро помотал головой.

— Заново тогда!

Паренек облизал губы и, упрямо уставившись в таз, снова сосредоточился.

Они просматривали шарики друг за другом: больше половины показывали лишь бесконечное небо и темнеющий далеко внизу лес, из оставшихся только некоторые захватывали спрятанные в скалах стоянки дивов, на которых за последний месяц произошли очевидные изменения, в том числе были выстроены временные жилища и возросло количество воинов, которые кучковались, прячась от жары в узкой тени, отбрасываемой домами. Судя по одежде, треть из них была лесными. Один раз удалось увидеть летящий вдоль берега корабль, палуба которого была забита огромными ящиками и несколькими десятками человек. Корабли-то, оказывается, могли нести довольно большой груз, если перевести на вес среднего воина и посчитать их количество… станет понятно, что много времени на переброску войск у дивов не уйдет.

Назар вошел как раз когда один из последних глаз явил ранее утро, широкий пляж и… шевелящуюся тьму воинов, тренирующихся на берегу. От них в сторону воды волной расходились серебристые потоки.

Дынко и Назар вздохнули одновременно. Какая-то новая магия, такой они еще не видели…

Прозрачная вода в тазу снова колыхнулась, но не от дыхания. Посреди нее вдруг расплылось темное пятно, постепенно опускаясь ко дну и тая. Почти сразу же — следующее. И еще. И еще.

Дынко поглядывал на волхва, из последних сил цепляющегося за стенки таза, удерживая изображение. Капли крови на кончике его носа собирались все быстрее.

Как только око перевернулось в сторону воды, сходящейся с горизонтом, он резко подхватил Потапа, оттаскивая от таза.

— Все… Уже все. Молодец… Потап, молодчина!

Если б волхв был девицей, Дынко на радостях его бы, пожалуй, расцеловал. Но он был парнем, в данный момент гордым до невозможности от своего личного достижения и усталый от потраченных на магию сил, потому Дынко просто усадил его на лавку. Потап тут же за нее уцепился и уверено поднял голову.

— Видел? — Дынко уже оборачивался к Назару. — Птицу поживее найди, дивов на берегу слишком много, значит, скоро начнется… И скажи нашим, пусть собираются, на границе оставим две смены патрульных, остальных — к столице. Здесь дивы точно не пойдут, полетят… прямо к Сантании.

Назар согласно покивал. До последнего ведь надеялся, что все слухи о войне — всего лишь слухи. Но полный воинами пляж… А у него в столице — мать…

Оставшиеся пару часов Дынко спал. И проснулся от скрипа двери, сквозь темнеющую щель в комнату вошла светлая фигура и нерешительно замерла на пороге. Дынко, не поднимая головы, пристально смотрел на Власту до тех пор, пока она не стала прозрачной, а после не растаяла, быстро и бесследно, как утренняя дымка. В последнее время она приходила слишком часто и тогда он злился на Дарьку, которая растревожила, всколыхнула давно забытое, заново заставила думать о том, что давно решено — Власта не из тех, кому можно делать больно. Власта должна быть счастливой.

"Я все решил, — твердо напоминал сам себе Дынко, постепенно погружаясь обратно в сон. — И менять решение не намерен".

Через сутки волки выехали в столицу.

В казармы Дынко заходить не стал, от конюшни сразу направился в замок. Радима нашел в комнате Совета, в окружении серьезных и сосредоточенных старейшин. Огромная карта, разложенная на столе, была усыпала мелкими предметами, призванными заменить при изучении позиций вражескую армию и собственные, звериные войска.

Дынко почти незамеченным сел на одно из свободных мест, о состоянии дел на дивих пляжах все уже знали и больше сообщить было нечего. Радим молча смотрел на него, словно копаясь в памяти и вытаскивая что-то важное. Потом просто улыбнулся и переключился назад на карту.

Некоторое время Дынко просто слушал план обороны — вокруг Сантании только на восток было достаточно открытого пространства, единственное место, где могли собраться дивы.

Билуг, сидящий рядом, быстро показал ему на карте и словесно пересказал готовый план — ожидали, что дивам на переброску армии через горы хватит всего одного светового дня, а утром они уже будут у столицы. Осталось только караулить, когда именно это случится, и, судя по степени их готовности, переброска могла начаться в любой день.

— Ты вовремя, Дынко, — сообщил ему Радим, когда все разошлись и, кроме них двоих, в комнате осталась одна только карта. — Сегодня и завтра у альф последние дни отдыха, а после бессрочное дежурство. Как ты так подгадал?

— Нюхом чую, — серьезно ответил Дынко. — В первую очередь — хорошую жратву, после — долгий сон.

— А как же женское общество? — поинтересовался Радим, отходя к каким-то ящикам, выдвигая один из них и копаясь внутри.

— Оно идет отдельной статьей, — ответил Дынко и получил увесистый кошелек и кучу бумаг — дарственную на дом в Сантании, обещающую еще до отъезда на границу.

— Теперь мы квиты? — серьезно спросил Радим.

Дынко спокойно засунул кошель за пояс, а после внимательно посмотрел в лицо друга.

— Ты… в порядке?

Радим медленно кивнул.

— А может по старинке, в трактир вечерком? Когда еще придется… и придется ли вообще.

Радим молчал, задумчиво рассматривая кучки орехов и горошин. Их было столько, что и самого города под ними не разглядеть.

— Нет… Пожалуй, лучше дома посижу. Я, знаешь ли, человек женатый, кабаками как-то не интересуюсь больше, — неуверенно усмехнулся.

— Радим… пошли! Все веселее, чем одному дома куковать.

— Нет, — уже тверже ответил тот, — идите сами. Ждан, правда, еще не вернулся, зато со Славом познакомишься, наш новый альфа. До завтра.

Что ж… лишний альфа в преддверии войны — большой подарок, но познакомится с ним можно и попозже. Пока же Дынко намеревался отдыхать в одиночестве, а может и в обществе прекрасных веселых дам, но в любом случае не среди огромных шумных собратьев, которые ему еще на границе все глаза намозолили.

Власту он видел мельком, когда чистый и свежий после отдыха, под садящимся солнцем выезжал из замка. Она шла от парка и его не заметила, Дынко же быстро принял все необходимые меры, чтобы все так и оставалось — пришпорил коня и вжался в седло.

Я все правильно решил, угрюмо убеждал сам себя Дынко. Ты же себя знаешь…

Женщин Дынко любил всегда и всегда до безобразия легко находил их общество. Или, наоборот, они находили его. За свою жизнь он был влюблен, безрассудно и горячо, бессчетное количество раз. И даже влюбленный, боготворя избранницу, неизменно оказывающуюся временной, не пропускал остальных. А Власта… это другое. Это редкий цветок, выросший среди обычного луга, распустивший невесомые, розовато-желтые тонкие лепестки и его аромат… Никакого восторга при виде Власты Дынко не испытывал и голова не кружилась при мысли, как поддастся ее тело, когда попадет ему в руки. Стоя посреди огромного цветущего луга, где каждый цветок прекрасен, а главное — их очень много, Дынко при виде Власты видел за плечом этот… странный, с ароматом от которого сердце сжимается в тоске и становиться больно. И как же его, такую редкость и красоту ломать и мять, зная, что не пройдет и недели, как аромат луговых лютиков да васильков снова уведет его на поиски. И снова…

Княжна… должна быть счастлива. Дынко давно все решил, шло время, и он начинал чуть ли не гордится своей выдержкой — дух королевской лилии относило ветром, и он отступал, отдалялся, ища взглядом другие цветы.

Но вот Дарька… Зачем же она? Дынко злился, в очередной раз повторяя, как заведенный: он все решил.

Отмахнувшись от ненужных мыслей, оставляя позади растерянную Власту, которая все-таки его заметила и удивилась, что он даже не поздоровался, Дынко выехал в Сантанию.

Трактир старого медведя Гария был у Дынко в числе любимых. В полном зале сразу же нашелся свободный столик, даже не столик, маленьких тут не держали, а огромный стол, за которым поместили бы и десятеро. Они тут же и поместились, в виде подошедших альф, Дынко, выпив пила, уже рад был их видеть, так как хотелось говорить и смеяться.

Ласково смотря снизу вверх на Лиссу, принесшую еду, подправленную кокетливым взглядом и любуясь блеском ее темных глаз, Дынко не сразу отвлекся на разговор с пришедшими.

— Вернулся? — тихонько спросила Лисса, слегка розовея.

— А куда ж деться от таких ясных глаз? Разве что утопится, — протянул Дынко и Лисса, в последний раз довольно взглянув, улизнула, потому что остальные клиенты тоже ждали еды и приветливой улыбки. Хотя такой, какая досталась Дынко, вряд ли бы они дождались.

— Не окосеешь с непривычки-то? — ухмылялся Волен, кивая на уже третью полупустую кружку.

— Если и окосею, к тому времени ты уже и сам ничего не увидишь, — поддался Дынко, но Волен пошел на попятную и предлагать проверить это утверждение на спор не стал.

Торем порывался что-то спросить, но все время сдерживался. Правильно, для дел будет завтрашний день, вечер ими портить не стоит. Дынко посоветовал ему свое местное любимое блюдо из баранины и Торем быстро его оценил, за пять минут оставив на широченной тарелке одни только обглоданные кости и обгрызенные луковицы.

Пиво пенное… пиво ржаное…

— Слав! — вдруг кричит Волен и машет рукой новоприбывшему. — Иди, знакомить будем!

Гибкий парень с удивительно крепкими кудрями широко заулыбался и, казалось, всего тремя шагами дошел от порога до самого стола. Тут же уселся, кивая знакомым и после смотря на Дынко.

— Слав.

— Дынко.

— Будем знакомы.

— Выпьем за знакомство, — охотно отозвался Дынко, парень был видный, а иначе и быть не могло — альфа. Глаза светлые и тугие необычные кудри, девушки таких любят, почему-то подумалось Дынко.

— Откуда ты родом?

— Сальские вырубы, — ответил Слав. — Теперь вся семья тут, переехали следом. Так быстро… я еще не привык.

— И бой с первого раза? — довольно спросил Дынко. С первого раза побеждали очень редко, на его памяти это получилось только у Улема и Радима. Сам Дынко победил со второго.

— С первого, — доброжелательно подтвердил Слав.

— Быстрый какой, — уважительно прокомментировал Торем, который победил только с пятого.

— Он вообще у нас быстрый, — искренне захохотал Волен, — и альфой стал… и княжну очаровал.

Воздух вдруг стал слишком плотный, так, что не вдохнешь.

— Власта прямо цветет… Предложение сделал уже? — поинтересовался Волен.

— Может и сделал, мое дело, — спокойно сообщил Слав.

Громкий гул таверны заглох, как будто Дынко опусти головой в воду. Огонь свечей в подсвечнике замер, словно был нарисован, а после стал стремительно наливаться алой копотью.

— Ты чего? — обеспокоено спросил теперь его Волен.

Дынко молчал. Сердце билось, как пойманная на крючок рыба и, обернувшись, он внимательно посмотрел на Слава еще раз, другими глазами. Тот спокойно смотрел в ответ. Соперников Дынко никогда не знал, ну есть знатные парни, так и девок много, на всех хватит. А тут впервые увидал красоту молодого, мужественного, уверенного лица и светлый мягкий взгляд. Увидел и зажмурился…

— Что-то не так? — спросил Слав.

— Пожалуй, пойду навещу… знакомых.

— А сил-то хватит? — обеспокоено спросил Волен.

— Хватит, — Дынко уже вставал и пошатываться ему не давало только присутствие Слава. Так и брел к выходу сквозь спертую топь воздуха и только снаружи стало немного легче.

Вдова Милона, к которой Дынко питал уважение за выносливость в любовных играх, приняла его с удовольствием и до утра утрамбовывала в толстую мягкую перину, почти душа горячим плотным телом.

Когда закончилось душное соседство и начался сон, Дынко не помнил.

Радим все так же сидел за столом, как будто тут и ночевал.

— Что нового? — сипло спросил Дынко и получил полный подозрения взгляд.

— Ты чего сипишь? Перепил?

— Нет.

Радим ждал, но других объяснений не последовало.

— Пока ничего. Сегодня только проверка, не осталось ли в Сантании дивов, чисто символически, их уже месяц как всех отправили за границу земель. Ты до завтра свободен, утром поедешь на место лагерей, будешь разбирать со своим отрядом, Горных еще встретить нужно, но кто поедет, пока не решили. Так что отдыхай… Не пей только.

— Не буду, — коротко пообещал Дынко.

Днем в казармы прибыли экземпляры кос смерти — длинных острых изогнутых лезвий, специально выдуманных дивами для войны со звериным народом. Альфы не остановились на простом разглядывании и отправились на площадку. Жребий пал на Богдана и Торема, оба перекинулись и испытали остроту лезвий на собственной шкуре. Результаты были неутешительны — если коса скользила боком, можно было не замечать, но если она врезалась острием… да еще и сила магического броска куда больше ручного, так что урон сокрушительный, даже если не убьет, заденет внутренние органы и зверь ни на что не способен, пока не регенерируется.

Поделив лезвия, все альфы, кроме подопытных, которым пришлось отлеживаться и зализывать раны, отправились к месту временных военных лагерей и, разбив воинов на части, показывали новое оружие и объясняли, что делать, когда летят косы. Точнее, просто предупреждали не лезть напролом, тем более что косы, скорее всего, будут лететь плотными волнами. Самый простой выход — просто пригибаться к земле и пережидать. Не геройствовать почем зря, а беречь собственное здоровье на встречу с более мягкими телесами самих вражеских воинов.

После ужина Дынко долго сидел с Радимом в его комнате перед камином, почти молча. Тот хорошо держался, но Дынко, придушенный вчерашним слишком густым воздухом, очень отчетливо видел в лице вожака что-то подобное. Говорить было не о чем, они разглядывали трещащие поленья, думая каждый о своем, рядом думать было как-то легче.

Я решил, повторял Дынко, успокаиваясь под ласковым теплом горящего камина.

— В городе представление, — вдруг сообщил Радим. — Уличные спектакли…

— Чего это ты вдруг вспомнил?

— Не их… Я и не забывал. — И они снова замолчали.

— Власта приглашала, — через время заговорил Радим, словно силясь внести в их посиделки хоть какое-то оживление. — Они мне со Славом тут целую речь сказали, как будто увидав представление я и правда забуду об этой войне и об… остальном.

— И что же Власта?

— Пошли без меня, — рассеяно ответил Радим и застыл.

Было уже поздно, темнота выползала из углов, все ближе подкрадываясь к камину. Потом Радим закрыл глаза и быстро улыбнулся. Дынко не стал мешать, вышел, но неожиданно для себя не покинул замок, а остановился в переходе, у окна, и внимательно стал рассматривать двор. Крыльцо виделось, как на ладони: горящие фонари у двери и блеклые пятна их света на вытертой до тусклого блеска брусчатке.

Темно… Звездное небо и запах лесной свежести. Занавеска открытого окна колыхалась, лениво приподнимаясь под лаской ветерка.

Пора было спать. Утром встречать горных, которые настояли на своем участии в битве. За них Радим боялся чуть ли не больше, чем за собственных воинов. Горные казались ему чем-то беззащитным и хрупким, зря. Дынко видел на что они способны, увешенные стальными пластинами с ног до головы, из которых только что-то острое торчит — или топор, или короткий толстый резак.

Пора спать, напомнил себе Дынко и уселся на кушетку перед окном, не отводя глаз от ступенек крыльца. Пахло хвоей и мокрой травой.

Ждать пришлось не долго. Лошадиные копыта бодро застучали по брусчатке и вскоре показалась сияющая Власта в сопровождении Слава. Следом за ними брел конюшенный мальчишка.

Такой Власту Дынко не видел очень давно и ее смех оказался больнее, чем полный укоризны вкрадчивый взгляд.

Слав помог Власте спустится и они остановились друг напротив друга, Власта смеялась, а потом неожиданно обняла его, и Дынко опять закрыл глаза, чтобы не видеть дальнейшего и все равно видел в своем воображении, что было не менее мучительно.

Когда копыта процокали вновь, а за Властой закрылась дверь, Дынко поднялся и пошел по коридору.

Хочу спать, почему-то думал, но руки сами поймали идущую навстречу Власту и, крепко прижимая, почти донесли до ближайшего угла. Я решил, злобно повторял Дынко, но дышать было очень тяжело и запах королевской лилии душил почти как удавка.

Не смей, казал Дынко своей руке, тянущейся к чудному цветку, но тот вдруг лежит уже прямо в ладони и слегка дрожит, словно понял, что попал в ловушку. Словно боится. И Дынко… отпускает ее, испуганную, осторожно опускает в мягкую траву, где только знакомое цветку — свободная поверхность неба и ласковый ветерок.

Из замка он почти убегал.

Военные лагеря были разведены как можно дальше друг от друга, рассредоточены длинной дугой. Целый день с места на место перевозились повозки, лошади, воины, лекари.

Лечебные палатки будут посередине, их оставили на потом, сейчас важнее разместить живых. Дынко встретил горных и проводил к отведенному им месту, почти в центре, там, где будет штаб и вожак. С этим решением совет долго спорил, но с Радимом спорить, как со скалой — кивает и молча стоит на месте. Чем его присутствие поможет горным, не ясно, но он все равно намеревался держать их поближе.

Дынко погрузился в дела так глубоко, как только мог. После вчерашнего он опасался видеть Слава, но, увидев, неожиданно обрадовался. Потому что если он здесь, то… не с ней.

Еще один день допоздна забился насущными проблемами, такими как горные, продукты, нужники и нехватка питьевой воды.

А следующим утром патруль принес известие о том, что на рассвете летучие корабли высадили первую партию воинов.

План дивов был очевиден — захватить столицу Сантанию, сердце Звериной земли, а так же символ управляющего дома — замок, и оттуда уже расползтись, как мертвая гангрена, сметая недовольных, если таковые найдутся среди выживших. Навье место, наверняка, тут же огородят и попытаются с помощью магии организовать что-то наподобие признания богами их права. Как именно это должно выглядеть, никто не знал, но дивы народ весьма изворотливый и, наверняка, придумают что-нибудь особенное.

К вечеру высадка закончиться, дивы выступят за пару часов до рассвета и когда появится солнце, будут уже у столицы. Последний совет Дынко, как и остальные альфы, пропустил — будь там что-то новое, им бы сразу сообщи. Он потратил вечер на свой отряд воинов, разделенных по числу альф. Большинства из них были молоды и испуганны. Почти все только недавно пришли из дальних деревень и в жизни из боев видели только кулачные ярмарочные баталии, стенка на стенку, когда даже в зверей не перекидываются. Они сидели вокруг костров, серьезные, полные осознания того, что он них теперь зависит будущее звериного народа. Дынко переходил от костра к костру и у каждого рассыпался ворохом пустых вопросов и шуток. Слушая его расслабленный голос и наблюдая за беспечно веселым лицом, многие лица вокруг разглаживались и отвечали улыбкой.

Дынко проснулся раньше времени. У откинутого полога палатки стояла… Власта. Она стояла, а за стенками уже слышались звуки просыпающегося лагеря: шаги и треск костра, шум льющейся воды и далекий командный крик. И только тогда, утром дня, поставившего на кон множество жизней, утром дня, вечер которого мог наступить далеко не для всех, только тогда, впервые с той самой ночи Дынко горячо и неистово пожалел… о своем решении.

— Я дурак, — сказал Власте, но она не ответила, растаяла утренним туманом и оставила только слабое подобие такого мучительно прекрасного аромата.

Как и не бывало…

Из палатки он вышел собранным и спокойным.

Первый приступ страха Дынко испытал, когда ехал мимо наспех ставящихся лечебных палаток. Среди женщин, одетых в светлые простые платья, с волосами, собранными под косынки, была и Власта.

Он не помнил, как долетел до штаба. Радим смотрел в серебряное блюдо, которое спокойно придерживал за края Полян: в воде четкие десятки дивов шли в месте, где кедровый лес редел и плавно перетекал в еловый. Уже совсем близко.

— Почему здесь Власта? — резко спросил Дынко — Это опасно, отправь ее в замок.

Радим оглянулся и в его глазах явно читался вопрос, что собственно Дынко делает здесь, вместо того, чтобы ждать на своей позиции? Вопрос так и остался невысказанным.

— Власта — княжна, — тихо сказал Радим и отвернулся назад, к Поляну. На картинке лица, прямо посередине расчерченные красными полосами, подняли головы и хмуро посмотрели в небо, как будто увидали там Вожака.

Незаметно появившийся Ждан настойчиво потянул Дынко за рукав и почти вывел наружу.

— Ты видишь будущее? — спросил Ждана.

Тот сморщился и помотал головой.

— Совсем ничего?

— Да как сказать… Вижу, что Дарька точно войдет в навь, а дальше… пустота. Что там случиться? Не угадаешь…

— А остальных? Вожака видишь?

— Нет, остальных тоже не вижу, как отрезает.

— Власту? Что с ней станет?

Ждан потупился.

— Тут и видеть не надо. Или все хорошо, или… Она же княжна. Если… Тогда даже лучше будет, если ее убьют раньше.

Это был второй приступ. Дынко крепко схватился дрожащей рукой за Ждана, но сказать ничего не успел — раздался предупреждающий вой труб, сигнализирующий готовность и они, просто кивнув друг другу, быстро разъехались по своим позициям.

Когда дивы показались на горизонте, Дынко все еще ждал чуда. Не знал точно, как оно выглядит, но Дарька не могла подвести. Не его. Она не могла подвести Радима.

Дивов следовало подпустить поближе, но не настолько, чтобы битва перенеслась в редкий лес, в котором базировались звери. Четко выстроенное войско перло напролом и Дынко не сразу понял, почему. Он, естественно, пошел первым, за ним — его воины. Тогда полетела первая волна кос, Дынко все еще верил в чудо, уклоняясь от росчерков сверкающих лезвий. Все еще верил, слыша, как одно из пролетевших мимо досталось кому-то за спиной, вызвав резкий крик боли. Количество кос, конечно, ограничено, но если это главное оружие, на которое рассчитывают дивы, то запаслись они им основательно. Скорее, магический резерв закончиться, чем лезвия…

Дынко все еще верил, когда пронеслась вторая волна, и почти сразу, третья, более густая, одним сверкающим укусом все-таки его зацепив. В груди хлюпало, коса пропорола ее, пожалуй, слишком глубоко, но позади его воины, большинство из которых всего лишь мальчишки да мирные жители, пусть и готовые умирать за родных.

Все еще верил, когда по неудержимому вою из центра, к которому непроизвольно присоединился, понял, что это вожак… что его больше нет.

Это подкосило больше, чем лезвие. Но сзади воины… и не только. Сзади Звериная земля, светлая столица Сантания и полный ласковой неги цветущий луг, посреди которого обосновалась яркая королевская лилия.

Потом было не до веры. Он кромсал попавшуюся под клыки плоть и зверел от крови и ярости. Последнее осознанное решение было пробраться сквозь заслон воинов к магам, которые продолжали пускать волны кос. Их остановить было важнее, и Дынко уворачивался от кинжалов и протискивался, лез среди тел прямо к цели, попутно прихватывая за горло очередного неудачно подвернувшегося дива.

Он ни о чем не думал, полностью отдавшись зверю, окруженному алом мороком, когда небо с грохотом вспыхнуло, ослепив его и всех окружающих. Бок дива под зубами ощутимо дернулся и кинжалы перед носом почему-то опустились мимо его плеча.

Все замерло, Дынко упрямо стискивал клыки и отпустил, только когда прямо перед носом в воздухе соткалась прозрачная красноватая рыба, соткалась и заколыхалась лениво на ветру… Сзади уже взрывалась война восторженного воя и див, сквозь рыбу расплывчатый и неопасный, держась за бок, отступал.

Звериная земля… Дынко свалился, глухо рыча от боли и замер в траве, щедро обагренной кровью. В глазах плыл туман и окружившие его цветные фигуры казались живыми. В основном это были звери, но он почему-то искал среди них другую, одну-единственную, розоватую, с еле заметным глянцем. И не находил. Вокруг потемнело и Дынко, закрывая глаза, надеялся, что догонит Радима по дороге к предкам. Вдвоем-то веселее…

Уйти далеко ему не дали. Дынко очнулся, чувствуя, что его волоком тащат по земле и хотел огрызнуться, рявкнуть погромче, потребовать оставить его в покое, но не смог — сил не было.

Встать Дынко сумел только в день, когда возвращался Вожак и встал только потому, что не мог его не встретить. Крепко зафиксированная рука ныла, ноги подкашивались, но Дынко шел до самого замка и успел до того, как подъехал экипаж.

Радим улыбался с отсутствующим видом, было видно, улыбался только потому, что так было нужно. Не считая Дарьки, Вожака спасли, как ни странно, горные. Кроме кос, персонально по нему был открыт шквал арбалетных выстрелов и когда Вожака свалило, именно горные окружили его и оттащили назад, не давая добить — косы и арбалетные болты от их брони отскакивали, как будто их обстреливали безобидными орешками.

Радима сразу увели в замок, оставив на пороге одну только Дарьку, бледную и такую же рассеянную. Одна рука у нее была забинтована и Дарька морщилась каждый раз, когда ею двигала. Людские раны, как ни жаль, заживают не так быстро, как звериные.

На стоявшую рядом со Славом сияющую Власту Дынко старался не смотреть.

Сейчас он смотрел на Дарену, смотрел, почти преклоняясь, смотрел, как почти весь звериный народ, с признательностью за полученное ее усилиями право считаться божьими детьми. Сейчас, в момент спасения Звериной земли, сама того не сознавая, она была почти божеством. Однако это не помешало ему проследить, как Власта, оглядываясь на Слава и смеясь, говорит Дарене:

— Видишь? Я послушалась твоего совета.

И Дынко опять помрачнел. Вот кто, оказывается, снова влез в такой прекрасно устроенный и защищенный его усилиями гарнизон. В тихое спокойствие убежденного в своей единственно возможной правоте Дынко.

Ему даже удалось подкараулить ее в замке, без свидетелей, и попытался поговорить. Понятно, без результата — Дарька почти шипела, растеряв всю привезенную дружелюбность и быстро от него ушла.

Два дня Дынко отлеживался, а вокруг кружил праздник. Безудержное веселье, отмечая которое жители замка и Сантании забросили все дела, кроме самых первостепенных. Представления, карусели и танцы длились чуть ли не круглосуточно, лекари и их помощницы, делавшие перевязки, сияли, как полуденное солнце и вовсю делились с ранеными своими восторгами от торжеств, наполнивших столицу. Впрочем, раненые и сами не прочь были посетить чудный праздник и выздоравливали с рекордными скоростями.

Возле кровати Дынко поселился зеленый невиданный зверь вроде кабана, но с хвостом ящерицы и с костяным гребнем на спине. Стоило открыть глаза, как зверь с готовностью подплывал ближе, почти прижимаясь, и как будто требовал угощения.

— Чего привязался? Отстань! — недовольно бурчал Дынко.

Потом причин валяться больше не осталось и в течении двух дней Дынко пытался найти себе хоть какое-то занятие, но совет и старейшины и сами-то не особо желали заниматься делами, а расслабились и отдыхали вместе со всеми. Единственное, что было по-прежнему — патруль, но там все давно работало по накатанной и в присмотре патрулирующие не нуждались.

Тогда он поймал себя на том, что преследует Власту. Ездит в город, ошиваясь в самых людных местах и высматривает среди толпы знакомую фигурку. И находит… всегда в обществе Слава. Это из-за болезни такая муть в голове, угрюмо думал Дынко и как привязанный ходил за ними следом. Спать мог спокойно только убедившись, что Власта дома.

А когда в один вечер вместо того, чтобы уехать домой она отправилась в дом Слава, Дынко до крови прокусил собственную руку, пытаясь сдержать желание зайти в дом следом и призвать их к приличному поведению. И хотя он знал, что в доме находятся мать и сестра Слава, значит, ничего предосудительного быть не может, он также хорошо знал себя — его бы такие мелкие препятствия не остановили.

"Вот! — указал себе Дынко, — себя… Не сравнивай, Слав во много раз лучше! Говорят, и предложение уже сделал, так что… сам виноват. И так будет лучше… ей. А я, что я? Все пройдет, всегда проходит".

Но при мысли о других женщинах в этот раз Дынко почему-то не становилось проще. Он не обратил на это внимание, все пройдет. Он слишком хорошо себя знает.

Слав грелся на солнышке, наблюдая за поединком альф, точнее за тренировкой, которую устроили разомлевшие и уставшие от празднований волки, начиная возвращаться к своим прямым обязанностям.

Дынко подошел и молча кивнув, уселся рядом. Так они и смотрели на носящиеся по пыльной утоптанной площадке клубки шерсти, в которой изредка мелькали сверкающие белизной клыки.

— Что нового? — поинтересовался Слав, когда драка закончилась тем, что звери чуть ли не в обнимку упали на землю и оскаленные пасти стали подозрительно напоминать смеющиеся.

— Уезжаю.

— Куда?

— У сестры свадьба.

— Поздравляю, — улыбнулся Слав и замолчал.

Вскоре стало понятно, что тренировка на сегодня закончена и альфы ушли в казарму. Тогда и Слав поднялся.

— Слушай, — вдруг окликнул его Дынко. Тот остановился.

— Ты ее любишь? — спросил, прямо смотря в глаза.

— Кого?

— Как кого? — Дынко, кажется, даже растерялся. — Власту, конечно.

— А-а-а, — радостно растянулись в улыбке губы. — Конечно, очень. Я ее с детства знаю. Ну… пока, удачи тебе в дороге.

Дорогу Дынко помнил смутно, мимо плыли облитые солнечным светом луга, почему-то много коров, казалось, заполонивших каждый заросший травой участок. Иногда они чередовались с шерстяными спинами пасущихся коз.

Проехав короткое расстояние от околицы своей деревни до самого дома, Дынко умудрился собрать целую компанию старых приятелей, которые и сами только недавно вернулись из Сантании. В окружении всей этой толпы он и появился перед отцом и только тогда глубоко и свободно вздохнул. Дома…

Отец отвез его в замок еще в детстве, когда умерла мать. С тех он бывал здесь очень редко, и все же каждый раз приезжал… домой. И его так же встречали — крепким объятьем и счастливыми глазами.

Вечер был долгий, полный малосодержательными беседами, вином и вкусной едой. Свадьба будет завтра, но как водится, начали отмечать заранее. Младшая сестра Лютика приносила все новые и новые тарелки и кувшины, счастливо улыбалась брату и снова пряталась на кухне. Дынко собирался дарить ей на свадьбу деньги, но и приехать без подарка тоже не мог. Теперь на сестре красовались бусы из блестящих темных камней, добытых в самой глубокой шахте горных, а два отреза самой лучшей из найденной им ткани сестра обнимала чуть ли не крепче, чем самого брата.

Когда гостей удалось выпроводить по домам, Дынко остался с отцом один на один. Тот отправил пришедшую было сестру обратно на кухню и щедрой рукой долил в итак не пустовавший кубок сына домашнего вина.

— Ну, теперь рассказывай, — неожиданно строго сказал.

Дынко с щемящей сердце любовью рассматривал почти седую огромную голову и все такие же крепкие руки, которые в детстве подбрасывали его в самое небо. Теперь, повзрослев, он понимал, как тяжело было отцу так рано потерять их мать, женщину, которую он настолько любил, что чуть не ушел следом. Дынко никогда его не винил, но сейчас еще и понял.

— Говори, — повторил отец.

Дынко задумался. Все новости он вроде уже рассказал, да и не одному разу.

— О чем еще? Как война мимо прошла, так забот с тех пор никаких… Живем в свое удовольствие. Дом у меня… в столице. Приезжайте как-нибудь.

— Нет, сын, я не о том. Расскажи, как дела с женщинами.

Дынко замялся. Не лучшая тема для разговора с отцом.

— Да как обычно, — нехотя ответил, хватаясь за стакан.

— А знаешь, почему я спросил? — не настаивал отец, откинулся на широкую спинку и, довольно ухмыльнувшись, пристально посмотрел на сына. — Потому что сам через такое прошел. Когда мать твою видел, жгло внутри каленым железом и ничем остудить было невозможно. И в тебе теперь такой жар вижу. Так заведено, что дети родительских советов не слушают, но все равно скажу: не будет тебе покоя и мира, пока не получишь ту, что такое пекло устроила… Так кто она?

Дынко не ответил.

— Молчишь?

— Ты же… знаешь меня. Какой из меня домочадец? Так, смех один.

Отец хмыкнул, подумал и не стал рассказывать о своей молодости.

— Ладно, все равно не послушаешь. Но неужто думаешь, с тобой что-то необычное случилось, чего вовек ни с кем не было? И не таких… успокаивали. Нет для тебя другого средства от этого жара, кроме владения его источником. Знаю, что говорю, потому как ты весь в меня!

Свадебные столы накрывали во дворе, под навесами. Длинные полосы, застеленные расшитыми скатертями и заставленными расписной глиняной посудой, вперемешку с пузатыми кувшинами.

Сестру Дынко помнил совсем маленькой, потому все время приходилось напоминать, что перед самодельным алтарем стоит именно она, мелкая и проказливая Лютика. После обряда ее с мужем сразу же отправили в новый охотничий дом в ближайшем лесу, так удачно достроенный как раз к сроку свадьбы. Обнимая Лютику, которая из крошечной, вечно дующейся на хохмы брата пигалицы стала удивительно ладной и светлой девушкой, Дынко неожиданно ощутил, как идет время. Вот и его сестра теперь совсем взрослая…

Они с отцом сидели на почетных местах, рядом с соломенными куклами, изображающими новобрачных. Куклы были одеты в старую одежду и увешаны разноцветными ленточками. Перед ними полные еды тарелки и налитые доверху бокалы. Куклам предстояло отвести глаза дурным духам и проклятиям, которые привяжутся к их соломенному нутру и сгорят вместе с ними на рассвете, не преследуя молодых.

Большинство окружающего народу Дынко не знал или не помнил. Почти напротив сидела совсем юная девушка с очаровательным румянцем и выбившимися из толстой косы кудряшками. Девушек вообще было много и Дынко, как обычно, чувствовал их интерес. И даже пожалел немного, что вокруг по праву старших сидели только старые друзья отца.

— За здоровье! — крикнул очередной голос и Дынко встал, чтобы пожелать соломенным куклам согласной жизни. Его самым наглым образом перебили:

— Сам-то когда женишься? — донесся голос приятеля детства, Котьки, который уже давно обзавелся семейством и был гордым обладателем троих детей.

Дынко скрыл растерянную улыбку, выпив одним махом крепкую настойку до дна. Вопрос выбил его из колеи, потому что он никогда… о таком не думал. Даже странно, женятся все, некоторые не по разу, но он… Почему эта мысль так изумляет, он разве в этом плане какой-то особенный или ущербный?

— Так когда? — настойчиво крикнул Котька. Его поддержали громким шепотом и дружным смехом.

— Отчего ж не жениться, — настойка добавилась к остальному спиртному и Дынко лукаво оглядел окружающих девушек. — Как тут не женишься, когда столько красоты вокруг? Вот возьму да прямо сегодня найду себе невесту!

Толпа взревела, а Дынко поймал упорный взгляд юной девчонки. В глаза бросились яркие синие сережки, гладкие и подвижные, как она сама. Расшалившись, Дынко быстро ей подмигнул. Девчонка смотрела настойчиво и глаз не отвела, Дынко, в конце концов, отвернулся сам, тут же наткнувшись на неодобрительный взгляд отца.

Потом было много вина, и настойка, и куски острого перца, которыми они с громким кряхтеньем заедали малиновую водку. И много голосов, безостановочно говорящих, и много музыки.

И танцы, тесный хоровод, женский смех и тонкое гибкое тело в руках. Дынко видел почти детское лицо, смотрящее недетским взглядом и его руки опускались непозволительно низко, прижимали непозволительно крепко. Дух новорожденного цветка, пушистого желтого бутона, невероятно пьянил.

Потом снова была наливка, и Котька, обнимающий за шею, почти виснущий камнем и доливающий еще и еще.

— Не-е-ет! — упорствовал Котька. — Когда еще выпьем? Подымай!

Когда выпитое в очередной раз потребовало выхода, Дынко, уже плохо соображая, отправился в нужник. А выйдя и осторожно ступая по темному двору, вдруг был охвачен горячими настойчивыми руками.

Девчонка тут же оказалась в его объятьях. Целуя чересчур податливое тело, Дынко распалялся, охотно давая жару разгореться. Под губами скользила гладкая кожа и билась на шее тонкая жилка. Вскоре пальцы уже задирала подол и девчонка бесстыдно прижималась к его руке, а ее ладошка уже горячо ползла за пояс штанов.

До сеновала всего несколько шагов, Дынко, не отнимая руку, подтолкнул ее в ту сторону и она немедленно поддалась. Сена, правда, еще нет, но вчерашней накошенной травы вполне должно хватить. Под забором густо переговаривались удивленные происходящим сверчки.

Еще шаг и уже подхватывая ее за талию, он примеряется к приоткрытым воротам, за которыми мягкая свежая трава и такое же свежее предложенное тело…

— Дынко! — отцовский голос расколол тишину двора и Дынко замер, надеясь, что срывающееся дыхание не выдаст места, где он сейчас стоит.

Девчонка не остановилась. Горячие губы прижимались к груди, острый язык почти жалил.

— Нету? — подоспел второй, Котькин.

— Щас обуюсь, поищу. Не заснул бы… в месте, где не стоит спать. — Тяжелые шаги удалились и девчонка тут же продолжила тереться об его руку, порывисто дыша сквозь зубы.

— Стой, — Дынко сглотнул. — Они вернутся.

Она нехотя остановилась.

— Я приду, когда все разойдутся, — раздался мелодичный голос и Дынко понял, что слышит его впервые. Он с ней даже не поговорил ни разу! Даже… имени ее не знал. А и ладно, подумал с пьяным куражом!

— Жди меня тут, я приду, — повторила девчонка и, наконец, освободила его руки.

С отцом они встретились у порога, Котька радостно вскрикнул при виде старого товарища и крепко за него ухватился, чтобы больше не потерять. И снова было вино и настойка. Перец уже жевался безо всякого вкуса. И танцы, на которые они не выходили, потому как ноги не держали.

Когда гости почти разошлись, Котька, прислонившись к плечу, загадочно поманил его пальцем.

— А знаешь, — сказал на ухо. — Тебе не сказали, но дом, где сестра твоя… там вокруг следы странного зверя видели. Огромные такие, круглые, и еще… деревья на уровне человеческой головы кем-то вокруг следов погрызены. Во как!

Дынко нахмурился. Почему не сказали? Сестру следовало защитить!

— Не говори только никому, а то не пустят, — заговорщицки шикая, пьяно добавил Котька. Потом они тихонько (по их мнению) пробрались по двору, почти нигде не спотыкаясь, и отправились прямиком к охотничьему дому, немало поплутав по дороге. Наконец, дом был найден, опознан, и они затаились неподалеку, в кустах напротив и стали ждать появления невиданного зверя.

Так, в кустах, оба и заснули.

Про девчонку Дынко вспомнил только утром. И тяжело сглотнув, чуть не полез обнимать удивленного таким повтором событий Котьку.

До дома они добрели, мучаясь жаждой и головной болью. На пороге их встретил отец, что-то спрашивал, но отвечать они были не в состоянии. Отец быстро налил им по чарке и стал расспрашивать у Котьки, где они были. Узнав, неожиданно вздохнул с облегчением. Дынко насторожился.

Как только Котька поправил здоровье и отправился-таки домой, отец посмотрел более откровенно.

— Дурень! — сказал, как плюнул. — Женится он… если б не Котька… Дурак и есть!

И ушел. Дынко сидел, тяжело опираясь на пустой стол и тупо смотрел на тарелку с закуской: колбасой и зелеными перьями лука. И правда, дурень… Если бы не отец… Не Котька…

Дынко, конечно, много себе позволял, но так… Юную наивную девушку… После слов о намерении сегодня же найти невесту.

И как же от нее пахло! Только… тем ли, чем цвела? Стоит признаться, наконец, что аромат его дурманил совсем иной, тонкий запах, не перебиваемый теперь даже другими, которые куда к нему ближе. Нужны ли ему они, другие?

Дынко не был настолько глуп, чтобы использовать слова "всегда" и "никогда". Но ведь с тех пор, как появился Слав, все изменилось. И эта тяжесть, сгибающая спину при виде нового альфы имеет вполне определенное название — ревность. Вот что это такое.

В груди жгло, похмелье, конечно, тоже имеет место быть, но от кого тут скрывать очевидное? Отец прав, не будет ему покоя, пока… Но Власта. Хотя…

В то, что Слав по-настоящему может быть опасен, Дынко не верил. Единственный серьезный противник — он сам, но войну сам с собой Дынко только что проиграл. И все равно душу терзал страх — а может он ошибается? Может, уже опоздал? Но больше тянуть было невозможно. Вскоре Дынко уже знал единственное верное решение и почти сразу с ним смирился. Почему бы и нет? Это со всеми случается.

Отец не удивился, узнав, что Дынко хочет уехать прямо сейчас, может, увидел что-то новое в его лице, в его ставших спокойными глазах и распрямленной спине. Крепко обнял, пообещав вскоре приехать в Сантанию.

— Ну, если повод найдется, — тихо пробурчал, но пояснять свои слова не стал, а Дынко не стал уточнять.

Радуясь, что большинство населения деревни все еще отдыхает после вчерашнего, Дынко быстро выехал за околицу. У редкого березового леса, сразу за первым поворотом, прямо у дороги его ждала вчерашняя девчонка, делая вид, что она тут оказалась совсем случайно, ну или по важному делу.

Дынко замедлился и спешился прямо у ее ног. Какое лицо… Совсем ребенок, сердце сжалось, как же он посмел!

— Как тебя зовут? — спросил, настойчиво заглядывая в отворачивающееся лицо.

— Настя…

Вчерашние сережки мелко вздрагивали, когда она нервно обдирала рукой попавшиеся под руку листья куста.

— Настя… Настенька… Знаешь, ты… прости меня. Я… Понимаешь, я, — он замолчал, тщетно пытаясь найти нужные слова.

— Ты очень красивая, юная… смелая. Ты…

Она вдруг резко вскинула голову. Посмотрела так, что Дынко смутился.

— И потому ты не пришел? — звонко спросила.

Дынко просто опешил. Говорить, что не пришел случайно, и что вообще все… случайно, смотря в такие доверчивые глаза, никак нельзя.

— Понимаешь, я… Другую люблю, — вдруг признался Дынко, опуская голову, как будто из них двоих именно его только что отвергли.

Через минуту девчонка, гордо вскинув голову и яростно прищурив глаза, отмахнулась от его непроизвольного успокаивающего жеста и твердым шагом направилась в деревню. Дынко немного посмотрел ей вслед, а после, уже не задерживаясь, быстро поехал в Сантанию. На душе было препаршиво.

Путей отступления Дынко себе не оставил. Ранним утром приехав в замок, бросил коня прямо у крыльца и предельно быстро направился вверх по лестнице. Коридоры плыли, переливаясь деревянными панелями и оставшиеся после ночи свечные огарки в лампах еле слышно шипели ему вслед.

В комнату он постучал, но ответа ждать не стал — почти сразу распахнул дверь и увидел Власту в окружении двух девушек. Не обращая внимания ни на то, что в комнате они не одни, ни на то, что Власта не совсем одета — платье расстегнуто на спине, Дынко подошел к ней вплотную и тут же тяжело бухнулся на колени. Служанок как ветром дуло.

— Прости меня, — Дынко смотрел на затянутый тонкой материей живот, ткань с мелким цветочным мотивом шевелилась от ее дыхания и казалась живой. Дынко заворожено глядел на это потрясающее зрелище и не мог отвести глаз. — Я дурак! Власта… не могу без тебя жить! Выходи за меня. Я не знаю, конечно, какой из меня… Но я постараюсь. Слышишь? Власта… Выйдешь?

Грудь прямо над головой глубоко вздохнула, набирая побольше воздуха.

— Нет.

Рисунок платья вдруг стал невыносимо острым, превращаясь в кочки, которые, казалось, сейчас вылезут и вцепятся прямо в лицо.

Дынко молчал, уставившись на ткать, прятавшую такое недоступное, такое желанное… и ни о чем не думал. Не мог представить, как теперь думать. Как теперь жить…

— Я тебя… еще не простила, — тихо добавила Власта.

Весенней свежестью пришло понимание того, что причина отказа вовсе не в любви к другому. Что нет ничего непоправимого и он не опоздал. Дынко не сдержался и крепко прижался лицом к этому теплому животу напротив, руки тут же обхватили все, до чего достали и живая ткань поползла, сминаясь под его ладонями. В плечи тут же вцепились ее руки.

— Пусти, — шепотом сказала Власта.

Он не отпустил, тогда руки стали усилено отталкивать и, когда за спиной послышался откровенно удивленный возглас, Дынко позволил ей выскользнуть.

— Извините, — пробормотала вошедшая в комнату девушка, — я уже ухожу.

— Не нужно. Мой… посетитель сам уже уходит, — спокойно сказала Власта и отвернулась.

Дынко поднялся и ушел.

К обеду о происшедшем знали все.

Тем же вечером к нему подошел Слав. Посмотрел как-то виновато, но при этом с жалостью, как на больного.

— Дынко… Помнишь, ты спрашивал? Про Власту? Я тебя тогда не понял. Она для меня как сестра, моя семья с семьей вожака пусть в дальнем, но родстве. Она же у нас почти все время жила до совершеннолетия, когда в замок переселилась. Я ее очень люблю, но не так… В общем, я тебе не соперник.

— Я знаю, — ответил Дынко, но дальнейшего разговора у них не получилось. Видимо, больше никаких тем не придумав, Слав коротко кивнул и ушел.

Если бы Дынко озаботился мнением окружающих, его ждал бы полный комплект: и насмешки, и жалость, и сочувствие. Вот только ничего этого его не волновало. Утром он приходил к старейшинам, получал задание и выполнял. По вечерам — охотился за Властой. Она все так же уезжала со Славом, в городе у них образовалась целая компания молодежи, которая все вечера напролет, пользуясь теплой погодой, утраивала себе разнообразные развлечения. Театр, танцы или певцы, выступающие в тавернах, повторялись по кругу день ото дня. Дынко присоединится к компании не пытался, устраивался подальше за столом таверны или в конце площади и просто смотрел. Когда он оказывался слишком близко, Власта тут же старалась переместиться подальше.

Однажды утром, когда Дынко еще спал, в дверь постучали.

— Открыто, — крикнул Дынко и в комнату вошла поразительно смущенная Дарька. Дынко сильно удивился — вот уж кого не ожидал увидеть. Потупив глаза, Дарька в вытянутых руках выставила прямо перед собой, как белый флаг, лист бумаги.

— Что это? — спросил Дынко, которому пришлось от листа, сунутого практически в лицо, уворачиваться.

— Это я тебе… нарисовала. Меня тут взялись учить рисованию, вот, принесла… подарок.

Дарька развернулся лист и сунула Дынко под нос. Глаза того сильно округлились и тут же полезли прямо на лоб — на рисунке была изображена какая-то корявая лохматая собака.

— Это… волк, — неуверенно сообщила Дарька.

— Э-э-э… спасибо, — он все-таки нашел в себе силы принять такой странный подарок и даже за него поблагодарить, что признаться, было непросто.

— Если б я рисовала лучше, я б обязательно изобразила бы для тебя портрет… княжны. Дынко, ну уж как умею!

Он сделал единственно возможное — согласно кивнул. Думал, посещение на этом закончено, но Дарька прошла мимо и уселась на единственный в спартанской обстановке комнаты стул.

— Слушай, — голову она теперь опустила очень низко и казалась сейчас удивительно похожей на ту девчонку, которую они когда-то забирали от князя. Такую же растерянную, не знающую, что делать.

— Ты… Не стоило мне лезть, конечно. Может и сейчас не стоит. Только знаешь, ведь… ты сейчас… В общем, — уже тверже сказала Дарька и подняла глаза, удивительно упрямые. — Сейчас это не ты. А Власта… она любит прежнего Дынко, понимаешь? Того, самого живого и яркого. Того, с которым даже умирать не страшно. А от него сейчас… ничего не осталось!

И она тут же вскочила.

— Рисунок, конечно, не ахти. Ну… можешь выбросить, у меня таких много.

И через секунду уже исчезла. Дынко нахмурился, пытаясь решить, что это за выступление такое ему показали, не решил. Посмотрел еще раз на странную картинку и все-таки не стал выкидывать, на стену, правда, тоже вешать не стал, а просто спрятал поглубже в ящик стола.

И продолжил пережидать пустые серые дни, как пережидают какое-то тусклое и неизбежное испытание по дороге к виднеющемуся вдалеке свету.

Вскоре Сантания устала от обильных непрекращающихся развлечений и постепенно стала возвращаться к обычной жизни. Понемногу начали приезжать торговцы, в том числе лесные и даже от дивов пришел официальный запрос на пару торговых лицензий. Им пока предложили общаться через представителя в Стольске, но было ясно, что вскоре в Сантании появятся и дивы. В замке, наконец, решили остановить народные гуляния и день Сантании стал последним официальным выходным. Под праздник, закончившийся фейерверком и, естественно, танцами, выделили целый парк.

Там, среди оглушенной громкой музыкой толпы, Власта сама нашла Дынко. Затянула в крутящийся хоровод и завертела, ярко смеясь прямо в лицо.

— Ты меня любишь? — вдруг крикнула, стараясь перекрыть гвалт и орущие песни голоса, несущиеся со всех сторон. Не получилось, но Дынко услышал.

— Люблю.

— Сильно любишь? — веселилась Власта, яростно сверкая глазами.

Дынко стиснул зубы и промолчал.

Власта и не требовала ответа, она неслась, кружила и волосы развевались мягкой живой волной. Потом снова закричала:

— И как тебе? Когда любишь, а на тебя снисходительно поглядывают? Когда сердце рвется, время плывет, а ты в нем барахтаешься, словно тонешь?

Она вдруг остановилась, подходя очень близко.

— Как тебе, Дынко?

— Я… все понимаю.

— Правда? — бровь изогнулась, придавая Власте шутливый вид.

— Хорошо. Ну… что ты хочешь? Что мне сделать? Только скажи…

Власта задумалась, нервно покусывая губу.

— Я не знаю. Не знаю, Дынко и… не спрашивай!

Словно решившись, она отступила на шаг назад.

— Может… вообще не прошу, — мрачно заявила Власта и тут же исчезла в толпе, подхватившей ее с большой охотой.

Утром Дынко в очередной раз пригласили на обед в замок и он в очередной раз отказался. Нынче обеды в обществе княжеской семьи сильно его удручали, несмотря на то, что по большому счету несли положительный заряд. Дело было в Радиме с Дарькой, которые после всего пережитого вели себя просто невыносимо. То замирали, как истуканы, переходя на мысленный разговор и тогда их внимание привлечь было просто невозможно. То, что еще хуже, превращались в расшалившихся подростков, так что каждый обед походил на какой-то немыслимый спектакль двоих актеров.

Типичный обед проходил примерно так.

Смотря в тарелку, несмотря на многочисленные просьбы полную, как у всех остальных, Дарька недовольно морщилась. Радим тут же преувеличено радостно заявлял, что желает, чтобы его жена была "пышной" и щедрой рукой докладывал чего-нибудь еще до тех пор, пока гора еды опасно не наклонялась над краем тарелки. Дарька заявляла, что она готова быть пышной только в одном месте и только в течении нескольких месяцев. Ну, или два раза по нескольку. Ну… Потом Дарька начинала считать, сколько именно раз она готова быть пышной, сбивалась со счета и задумчиво замолкала.

Как только Радим отворачивался, чтобы перекинутся с соседом парой слов, половина еды из Дарькиной тарелки тут же перекочевывала в его. Заметив подлог, Радим вздыхал, но молчал, признавая, что его провели. И так далее…

В этой игре не было места никому, кроме них двоих, остальные долго не выдерживали и, наспех поев, сбегали.

Дынко хватило одного такого обеда, чтобы страшными клятвами клясться, что отныне он туда не ходок. Остальные альфы были с ним в этом деле солидарны и всячески от подобного мероприятия отнекивались.

Ели бы Дынко все-таки посетил обед, он вместе с Радимом и Дарькой узнал бы о письме от Лесного Короля, который, завуалировав просьбу торговыми предложениями, сообщал о посещении Звериной страны их делегацией во главе с собственным сыном Лателем. Причем неженатый в данный момент принц, будущий Король Лесных земель, оказывается, неожиданно изъявил горячее желание путешествовать и высказал искрений интерес к осмотру достопримечательностей Сантании и лично к княжне Власте, слава о красоте и скромности которой давно уже достигли Лесного двора.

Когда Власта, после целого дня, проведенного в обществе сестры Слава, с которой за последнее время очень сдружилась, вернулась домой, ее тут же весьма настойчиво пригласили в комнату совета.

Там ее поджидала княжеская семья в полном составе, исключая Дарену, потому без лишней тягомотины Власту посвятили в курс дела.

Правитель сообщил, что лесные, видимо, разочаровавшись в союзе с дивами, теперь имеют виды на союз со звериным народом, так как полезнее дружить с теми, чьи права владения землей всеми признаны.

— К нам выехало лесное посольство, — сообщил Правитель дочери.

— Ладно, — ответила удивленная таким сообщением Власта.

— С ними — наследный принц.

— Ладно, — согласно кивнула Власта, как будто у нее просили разрешение, а не просто ставили в известность.

— И этот принц… горит желанием с тобой познакомится, — осторожно продолжил Правитель.

— Ладно, — подумав, решила Власта.

— Да что ладно-то? — влез Радим. — Отец, надо объяснять проще, так она ничего не поймет! Власта! Сюда едет делегация лесных с принцем во главе и едут они просить твоей руки! Их главная цель в данный момент — породнится с правящей Звериными землями семьей, то есть — нашей. Понимаешь ли, они, наконец, осознали, что магия дивов настолько сильнее их собственной, что… А, ладно, дело в другом. Так вот, он с тобой познакомится и сразу предложит стать его женой.

— Ну и пусть предлагает, — легко ответила Власта.

— Да не все так просто! Дело в том, Власта, что причина отказа в таком случае может быть только одна — если ты уже будешь просватана. Ясно?

Власта посмотрела внимательнее.

— А если он мне просто не понравиться?

— А это не простой брак предлагается, а политический союз! Никого не волнует, понравиться или нет. Как только он официально сделает предложение, мы должны будем дать ответ, а причин отказывать у нас никаких нет!

Власта раздумывала, удивленно хлопая глазами.

— Так что… насчет единственно возможной причины отказа? Может, к примеру… Ну, официально объявим о помолвке с… кем-то еще? — старательно обходя подводные камни, поинтересовался Радим. Когда его слова достигли ушей княжны, на ее лице проступила крайняя степень возмущения, а после — упрямства. И тогда Власту понесло…

— Не понимаю о чем ты, — подозрительно прищурилась разгневанная княжна.

Радим повернулся к матери, так как с сестрой в таком состоянии говорить бесполезно. Та мягким голосом тут же вступилась.

— Власта, да не время упрямится! Не порти себе жизнь, отказ принцу будет оценен как оскорбление всему лесному народу! Мы только-только с одной войной разобрались… Дынко, может и…

На этом имени терпение Власты окончательно закончилось!

— Я желаю знакомиться с принцем! И почему вы тут все решили, что он мне не понравиться? Может я, наоборот, всю жизнь мечтала выйти замуж за лесного и стать настоящей королевой?! И ни слова больше не желаю слушать! — холодно отчеканила Власта, останавливая уже открывающего рот Радима.

Развернувшись, упрямица тут же покинула зал совета.

Радим хмыкнул.

— И что будем делать? — неизвестно кого спросил Правитель.

— Да пусть сами разбираются, — ответил Радим, — взрослые, поди, давно.

— Дынко нужно из замка отправить, — решил Правитель.

— Это еще зачем? Наоборот, пусть все знает, завтра с утра встречусь с ним и расскажу. Дынко не из тех, кого напугаешь заморским принцем, — уверено сообщил Радим. — Нам лучше думать теперь, как будем отказывать, Власту, видишь, как несет… Хоть бы у нее ума хватило предложение не принимать! Хотя… неприятности она нам в любом случае обеспечит.

Утром, однако, Радим был занят и поговорить с Дынко не успел.

Колот изучал бумаги, задумчиво жуя что-то несуществующее. Дынко заявился утром, как обычно, молча уселся напротив стола и стал ждать.

— Вовремя, — сообщил Колот — у меня как раз к тебе дело. Поедешь в деревню… — он пошуршал бумагами, — а, вот… Лугоцвета и проверишь беспристрастность тамошнего суда.

— А… в Сантании дел никаких нет?

— Нет, Дынко… Поезжай. Возьмешь с собой Торема, пусть поучиться, молодой он у нас, надобно ума понемногу набираться.

— А Славу не нужно ума набираться? Он тоже молодой, — хмыкнул Дынко.

— Слав… сам наберется, без помощи, нас пока больше Торем волнует. В общем, бери его и поезжайте быстрее, запрос оттуда уже давно лежит, все откладывали. Теперь неудобно уже тянуть…

Потом он выложил на стол перед Дынко карту, верительную грамоту и деньги на двоих. И снова вернулся к изучению броской плотной бумажки с вензелем Лесного Короля.

Что-то тут не так, в очередной раз думал Дынко, разглядывая деревню, куда их направили. Ощущение какой-то неправильности преследовало его всю дорогу, а поведение Торема, который прыгал вокруг Дынко, будто тот смертельно болен, вот-вот упадет и околеет, только подкрепляло подозрения. И вот вокруг крепкие ухоженные дома, ровные заборы, дорога засыпана галькой — тут явно хороший Староста, вон какой порядок в своих владениях поддерживает. Вряд ли он в других делах глупее, из опыта Дынко знал, что когда Староста начинает забывать о доверии и пользуется положением только себе в пользу, вся деревня выглядит обтрепанной и уставшей. Это не тот случай.

Встреченные на улице женщины охотно показали дом старосты и даже вызвались проводить. Дынко отказался, но не упустил возможности расспросить их о проводимых Старостой деревни судах. Что говорит народ? Много ли недовольных? Женщины пожали плечами и заверили, что вроде бы бывают недовольные, но только из числа тех, кто недовольны всегда и всем.

Поблагодарив, альфы поехали дальше и только тогда Торем догадался, наконец, спросить, зачем они, собственно, вообще сюда прибыли.

— Будем с тобой присутствовать на суде, сидеть, пока староста людей судить и следить, все ли по совести. Если нет — вмешаемся, а после старосту снимут.

— О-о-о, — сказал пораженный важностью миссии Торем, — а если, к примеру, убийца? Как такие решения на душу брать?

— А убийцам волхвов вызывают, мы будем только бытовые дела слушать. Обычно тяжбы о мелких кражах, животных и отцовстве, скукота еще та.

Торем важно кивнул.

Староста оказался на вид достойным, в общении спокойным и, в общем, Дынко понравился. Принял их душевно, не лебезил, не лез раньше времени с проблемами. Подтвердил, что отправлял просьбу прислать альфу, но даже не думал, что их прибудет сразу двое! Дынко не стал пояснять, что второй находится в качестве ученика.

Вечером гостям истопили баню, сытно накормили и рано отправили спать. Староста тем временем обошел всех, кто ждал суда и назначил разбирательства на ранее утро.

После завтрака во дворе старостиного дома начали собираться участники тяжб и многочисленные зрители, которых оказалось неожиданно много, так что половина во дворе не поместилась и стояла за забором. Из дома был вынесен большой стол и несколько стульев. Не оттягивая, за стол уселся серьезный и почти хмурый староста, альфы — позади него. Торем не смог скрыть любопытства и круглыми глазами разглядывал толпу напротив. Зрители, пришедшие не столько послушать суд, сколько поглазеть на альф, тоже времени даром не теряли и Дынко чувствовал на себе массу пытливых взглядов.

Староста оглянулся убедиться, что альфы готовы, получил разрешающий кивок и приступил к разбирательствам.

Первым взялись за дело об обмане — перед столом соткались две удивительно друг на друга похожие и разодетые, словно на праздник, женщины в низко надвинутых на лоб косынках. Из скомканных объяснений выяснилось, что одна попросила вторую купить на ярмарке мешок муки, на что дала денег. Вторая же вместо заказанной мелкой и белой, привезла серую и крупного помола и еще имела наглость заявить, что данных ей денег на лучшую попросту не хватило! Потом объяснения сразу же перетекли в спор, первая сообщила, что денег дала предостаточно и видимо просто некоторая особо расчетливая особа часть из них просто присвоила! Та ответила, что ни копейки не взяла и вообще вот так берись добрые дела делать, потом еще и виноватой останешься!

Спор сразу же перешел в стадию скандала и Староста, решив, что наслушался достаточно, тут же поднял руку верх. Женщины замолчали, хотя желание продолжить схватку явно читалось в их лицах. Однако громко ругаться они больше не решались и продолжили перебранку почти шепотом.

Некоторое время староста усиленно думал. Потом встал.

— Мешок привезенной муки сдадите в общину, считайте, сделали добровольный взнос. Ты, — указал на вторую, — половину полученных денег вернешь хозяйке. В следующий раз договаривайтесь о цене и что делать, если денег не хватает.

Женщины выслушали решение весьма скептически, но спорить не стали, каждая подумала, что вроде как наказали не только ее, невиновную, но и виновную соседку! Выйдя за ворота, в толпу улыбающихся людей, обе продолжили переругиваться, правда, уже лениво, просто по привычке.

Торем вопросительно оглянулся на Дынко. Тот кивнул — пока все идет нормально.

Следующим из толпы вышел пожилой мужчина, с бородой-лопатой, таща за собой девушку с младенцем на руках. Оставил ее посреди двора и к столу подошел уже один.

— Значит, дело такое. Видишь, внук у меня родился, а папаша его признавать отказывается! Требую принудить!

— Кто папаша-то? — поинтересовался Староста.

— А то ты не знаешь! Племянник твой, Никифор, — уверенно заявил мужик.

— Да Колька папаша младенца, точно Колька! — крикнул из толп важный женский голос. — Своими глазами видела, как она с Колькой в лес что ни ночь… гулять ходила.

— Я не отказываюсь, было, — крикнул какой-то длинный, видимо, тот самый Колька, — однако ж и Никифор тоже с ней… по грибы ходил. Так что папаша — он!

Толпа развеселилась — раздавались приглушенные смешки и тихие комментарии.

Торем смотрел на низко опущенную голову девушки и участливо подумал, как тяжело, наверное, так перед всеми стоять и слушать подробности своей личной жизни. Та вдруг как почувствовала, быстро подняла голову и внимательно на него посмотрела. А потом… улыбнулась, да так лукаво, что у Торема просто челюсть отвалилось — у нее щеки даже не порозовели, что уж там говорить о каком-то стыде.

— Никифор, было? — обратился к кому-то в толпе Староста. Один из целой компании малоотличимых друг от друга парней ответил весьма спокойно:

— Было. Тока дите все равно Колькино!

Староста вздохнул.

— Чего хочешь от папаши ребенка? — спросил счастливого деда, невозмутимо ждущего решения.

— Пускай или женится или платит. Дите растить нужно. Пусть платит пять золотых!

Такой поворот событий народу явно пришелся по душе, потому что толпа заволновалась, то и дело сверкая любопытными глазами в сторону потенциальных пап.

— Женится, будет кто? — спросил Староста у обоих.

Те тока головами покачали.

В этот раз Староста ни минуты ни думал.

— Оба заплатите по пять золотых.

Мужик довольно крякнул и быстро утащил дочь с младенцем со двора, словно боялся, что Староста может и передумать.

В этом деле Торем простым взглядом не ограничился, а сопроводил вопросом:

— Чего это он обоим платить присудил? — история странным образом задела его за живое. — За что двоим-то? Папаша же кто-то один.

— И как ты установишь, кто? — сказал Дынко. — Правильно староста решил. Это они сейчас от сына отказываются, а как заплатят, сразу начнут друг друга убеждать, что это именно его ребенок. Два добровольных отца лучше, чем один принудительный.

Потом еще было дело о корове, развалившей чей-то забор и утонувшей в яме, когда-то копавшуюся под колодец, но неожиданно осевшую и заброшенную.

— Она в твоей яме утонула! — заявлял удивительно маленький и круглый мужичок, волнуясь и все время поглаживая голову.

— Она сама туда забрела, мне забор поломала! Привязывать надо было лучше! — отвечал второй, насупившись.

Подумав, староста возместил стоимость утонувшей коровы из общинных денег. Торем вопросительно повернулся к Дынко.

— Все правильно, виновных нет, а оставь как есть — будут два врага. Судья хороший…

Это Дынко удивляло. И зачем их сюда вызывали? Староста в деревне отменный, побольше бы таких, люди его слушают и решения его принимают. Бурчат, конечно, втихую, но так это просто пар выпускают.

— Не пойму, зачем нас сюда отправили, — сказал Дынко вслух. — Слышь, Торем?

Тот вдруг густо покраснел и глаза опустил. На круглом лице легко читалось, что он крепко хранит какую-то великую тайну и намерен хранить до последнего.

"И правда… еще учить и учить", — подумал Дынко и, не теряя времени, направился прямиком к Старосте. Там он долго ему что-то говорил, тот внимательно слушал и, в конце концов, согласно кивнул. Потом сразу куда-то ушел.

Несмотря на послеобеденное время, народ расходился медленно, тешась надеждой, а вдруг еще что интересного случится? Однако ничего не случалось и вскоре двор совершенно опустел.

Пообедав, Дынко неожиданно заявил Торему, что у него организовались какие-то важные дела и он вернется только вечером, тут же собрался и уехал.

Увидь Торем, какие именно дела у его спутника, сильно бы изумился — Дынко приехал к реке и до вечера валялся в траве на берегу, изредка заходя в воду, чтобы размяться и поплавать.

А вечером к старосте заявились гости, чтоб по принятой традиции отметить удачное окончание тяжб, которые никто не стал оспаривать. Торема, естественно, пригласили присоединится и он, естественно, с удовольствием согласился. Компания оказалась веселая, шутки так и сыпались, а уж как они пили!

К тому времени, как появился Дынко, Торем сидел на лавке и напоминал качающийся на воде огромный поплавок.

— Дынко! — радостно завопил Торем. — Наконец-то! Иди к нам!

Дынко, конечно же, к ним присоединился. Празднование продолжилось, только вот Торем, сам того не замечая, пил гораздо больше остальных и Дынко, наливая себе чисто символически, не забывал наполнять стопку собрата доверху.

— Удачная у нас с тобой поездка получилось, — медленно говорил, словно вслух раздумывал, Дынко. — Смотри, как все складывается. Староста здесь хороший, добрый. Судит… дай боги все бы так судили! Получается, Торем, нас с тобой Старейшины за нос водят…

Торем вдруг загадочно улыбнулся. Меня за нос не поводят, не на того напали, явно говорил весь его вид.

— Какая-то заварушка в замке намечается, а нас с тобой прочь отправили, чтобы не мешались, — вдруг догадался Дынко, поражено оглядываясь на Торема.

Тот фыркнул. Кого еще отправили, было написано у него на лице.

— Вернемся, а все интересное уже без нас произошло… Что бы это могло быть? Даже не знаю, всю голову сломал. В чем же дело? — Дынко горько вздохнул и замолчал, поглядывая на Торема так, как смотрят на старших и более опытных.

Торем сердобольно глянул на его понурую голову, жаждущие совета глаза и… не выдержал.

— Да это не нас, это тебя… отправили!

Дынко тут же с интересом придвинулся ближе и отступать уже было некуда.

— В замок делегация лесных приезжает. С принцем. Княжну будут сватать… Вот тебя и отправили, — Торем хотел похлопать Дынко по плечу, промазал и стал успокаивать словесно.

— Что ж поделать, бабы такие… глупые бывают. Уперлась княжна наша, пусть, говорит, сватает! А ведь отказать-то нельзя будет. Как только предложит принц руку считай все… пропала княжна.

Торем набрал побольше воздуху для горестного вздоха, которым готовился поддержать упавшего духом Дынко и вдруг с немалым удивлением увидел, что тот совершено спокоен и даже улыбается.

— Ну и зачем такие… глупости выдумывать? Куда-то меня оправлять?

— Так тебя ж пожалели! — горячо поведал Торем, — ты ж… несчастный, как больной ходишь… переживаешь, извелся весь. Глупостей вдруг наделаешь…

— Чего? Я? — удивился Дынко.

— Ты ж… сам на себя не похож, как будто подменили! В себя придешь ли теперь, неизвестно. Так все говорят…

Услышанное заставило Дынко надолго задуматься. Отправили подальше, чтобы ничего не натворил? Картина складывалась неприглядная. Как проснувшись после нудной зимней спячки, он решительно отряхнулся и стал рассматривать свое поведение со стороны. Как заменили… Что ж он творит? В кого превратился? Даже Торем его жалеет. Его? Торем?

И главное… зачем? Ведь все так… очевидно, прозрачно, как кристальная вода родника. Что ж он… время-то теряет? Ведь ему… давно уже все отдали, осталось просто, наконец, взять.

— Да-а-а, Дынко, — сказал он сам себе — крепко же тебя пришибло. Позволяешь княжне дурить, а ведь хорошо знаешь, до чего такая дурость может дойти. Ну что же, пора уже заняться и самой жизнью, а не ее жалким подобием.

Торем вздыхал, что-то продолжая бурчать себе под нос. Дынко не стал вслушиваться, все нужное уже узнал.

— Когда делегация приезжает?

— В день, когда мы уехали, отправилась из Стольска.

Дынко мысленно подсчитал. Поедут по тракту, так что времени полно.

— Говоришь, как попросят руку, нельзя будет отказать?

— Вроде того, — Торем немного протрезвел, старательно ища в Дынко признаки душевных терзаний и ничего не находил.

— Вот и чудно. Ты, кстати, внимательно сегодня суд наблюдал. Все понял?

— Да, — Торем насторожился. Уж не задумал ли чего? Несчастные и в петлю готовы от несчастной любви, и в прорубь. Хотя нет, сейчас лето, тогда камень на шею и…

— Останешься и будешь у Старосты ума набираться. На какой срок нас отправили? До конца лета? Можешь половину отбыть и хватит, потом в замок вернешься. Давай, — Дынко с размаху хлопнул его по спине. — Я в тебя верю. Смотри только… младенца еще одного в деревне не оставь.

Подмигнув с порога обалдевшему Торему, Дынко отправился на сеновал, где можно удобно выспаться без музыкального сопровождения в виде хохота и неприличных песен веселой компании за стеной.

И впервые за очень долгое время спал крепко и спокойно, как ребенок, вернувший себе что-то очень ценное.

Ведь все так просто…

В Сантании Дынко объездом и закоулками добрался до своего дома, где никого, кроме старушки ключницы, не было, и даже в замок отметится не явился. До приезда делегации оставалось еще два дня, их Дынко провел в безделье, потому как подготовился к предстоящему событию всего за одно утро, посетив базар в ближайшей деревне.

Наступил день приема. В большом зале приветствовать прибывших собралась вся княжеская семья, за исключением Дарены и, поудобнее расположившись, ожидала появления Лесного принца. Власту до поры до времени спрятали в смежной с залом маленькой комнатке.

Происшедшее после еще долго мусолили при дворе Лесных. У горных оно стало одной из тех шуток, которые принято рассказывать в душевной компании за кружкой пива.

Делегация лесного народа, сплошь из тонких и изящных мужчин, во главе с приятным на вид, высоким и необычно крепким принцем явилась пред очи Правителя, Матери и Вожака. Раскланиваясь и помня о том, что звери без энтузиазма относятся к витиеватым речам, принц Лайтель ограничился всего-навсего десятью минутами приветствий. Не затягивая с ответными действиями, Правитель любезно представил свою дочь, княжну Власту, которая вышла из боковой двери и усилено улыбаясь, остановилась с другой стороны трона, на предусмотренном этикетом расстоянии. Власта была прекрасна — ее бледное зеленое платье в стиле Лесного народа сшили специально для встречи с принцем, а руки и шею украшали драгоценности из огромных прозрачных камней, заранее присланные им княжне в подарок. Лайтель поглядывал на Власту быстро и искоса, согласно этикету, и княжна отвечала тем же. То, что разглядел принц, ему понравилось — пожалуй, женитьба будет не только полезной, но и приятной. На миг ему показалось, что княжна неестественно бледна, как будто от страха, но он решил, что Власта просто разволновалась.

И вот, когда наступило время переходить к самому главному делу, заведшему Принца так далеко от родного дома и он уже тянул руку за ритуальным свитком своего рода, вручаемым вместе с предложением свадьбы, у боковой двери раздался грохот. Тяжелая створка распахнулась и в нее влетел странный незнакомец. Ловко пнув стражника, пытающегося просунуть вслед за ним то ли руку, то ли копье, незнакомец быстро захлопнул створку и, подперев собственной спиной, вздрагивая вместе с дверью от ударов желающего войти охранника, нашел запор, дотянулся до него и спокойно дверь запер. С удивительно довольным видом повернулся к находящимся в зале и… предстал перед ними во всей, так сказать, красе.

Сей юноша произвел на окружающих впечатление сравнимое одновременно с оглушением и мгновенной немотой. Был он высок и плечист, старые штаны протерты на коленях. Мешковатая рубаха подпоясана обрывком растрепанной веревки, за плечом — котомка из кожи, местами дырявая. На голове незнакомца красовалась весьма неуместная в таком наряде круглая шляпа, из-под которой выбивались волосы, щедро смешанные с соломой. Лицо юноши, ровно как и вся одежда были старательно выпачкано пылью.

— Где ж тут что… — пробормотал незнакомец, в упор не замечая окружающих, стоящих прямо перед его носом.

За его плечом торчал длинный лук. Посмотрев на это, сделанное из кривой палки и обыкновенной веревки "оружие", любой ребенок уверено бы сообщил, что из такого и прутиком не выстрелишь, не то что охотничьей стрелой. Несмотря на это, на поясе незнакомца болтались приделанные за лапы два дохлых зайца, при ближайшем рассмотрении яркой расцветкой выдавая свою принадлежность к домашним кроликам, и почему-то большой индюк. Индюшиный хвост топорщился в разные стороны и, посмотрев слева, можно было подумать, что юноша нацепил перьяную юбку.

Принц на секунду оглянулся на Правителя, пытаясь понять, почему незнакомцу позволяют здесь находится. Однако Правитель задумчиво изучал индюка и, судя по лицу, был бы не прочь понаблюдать сам процесс охоты.

— А-ааа! — обрадовано протянул незнакомец, узрев, наконец, княжескую чету, к которой быстро подошел, кланяясь так, что зайцы задевали пол.

— Вашшсветлость! — поклон Правителю. — Вашш эээ… младший светлость. — Вожаку.

— Мать, — третий поклон. На Лесную делегацию юноша вылупился весьма изумленно, поискал в голове знания о чем-то подобном, не нашел и ограничился простым:

— И вам здрасте!

Не давая времени ответить, впрочем, ответить пока никто не мог, незнакомец завел беседу.

— Разрешите представиться — Потап Яземский, сын старосты Яземского удела, — с великой гордостью сообщил юноша. — Дошли слухи до наших земель, что вы эта… княжну замуж выдаете. Далеко выдаете, в чужие земли. Батька и говорит — сходи сынок, глянь на девку, может и нам самим на что сгодится, жалко так далеко от дома отдавать — то.

Незнакомец перевел дух, а княжна стала похожа на свежесваренного рака.

— Вот я и пришел, — потупился юноша, но тут же поднял глаза на Вожака и, неловко переминаясь, спросил:

— Глянуть бы только вначале. Ну, где эта… Где княжна-то? — спросил, вытягивая шею.

Лесной принц видел, как крепко сжимает зубы вожак, но все же дерганым жестом указывает на Власту.

Незнакомец тут же преобразился: выпятил грудь, расправил плечи, быстро засеменил к княжне, стал ходить вокруг, прицокивая языком и покачивая головой, словно увиденное его вполне устроило. Со стороны это походило на хождение петуха возле только что появившейся в его гареме курицы.

Власта, пунцовая от ярости, закрыла глаза.

— Подойдет, — вдруг довольно кивнул юноша, и, обернувшись к Правителю, оглушительно провозгласил:

— Я согласен! Женюсь!

А потом, широко размахнувшись… шарахнул княжну огромной ладонью прямо по месту пониже спины. И, не останавливаясь, стал тут же это место щупать, примеряя к руке.

Делегация лесных коллективно издала изумленный вздох.

После юноша спокойно развернулся и неспешно направился к выходу, снял с двери засов и, обернувшись, сказал каким-то другим, ровным голосом.

— Да, еще вот. Я, пожалуй, займу свою гостевую комнату?

Вожак тяжело вздохнул и быстро кивнул.

Когда за спиной незнакомца закрылась дверь и оттуда раздался шум, быстро переросший в гогот, Лесной принц, наконец, облек в слова ощущение, сопровождавшее его все время после появления странного типа в комнате: все это подстроено.

Вожак тем временем неотрывно смотрел на Княжну, от лица которой осталось только два круглых глаза, окруженных пылающей краснотой.

— Ну что, Власта, — сказал. — Твоей руки только что попросили. Пойдешь за э-э-э… Потапа, сына Яземского старосты?

Зеленой волной взметнулись юбки и "образец красоты и скромности" понеслась к выходу. В гробовой тишине громко хлопнула тяжелая дверь.

Радим обернулся к начинающей приходить в себя делегации. Ритуальный брачный свиток, наполовину вынутый из расшитого золотом тубуса, уже медленно задвигался назад.

— Жаль, что она не ответила… Придется теперь ждать, что же она решит. Но… такой видный парень, — задумчиво сообщил Радим. — Думаю, княжна не устоит.

Правитель хмыкнул, но согласно кивнул.

Дынко успел снять шляпу и сапоги. В дверь разъяренной фурией влетела Власта и остановилась, пытаясь вздохнуть. Воздух вокруг ее лица почти колыхался от жара. Через секунду комната пропиталась почти душным цветочным ароматом.

— Как хорошо, что ты пришла, — спокойно сказал Дынко, развязывая веревку на поясе и вместе со всеми трофеями отбрасывая ее в сторону.

— Нам давно пора прекращать тратить нашу короткую жизнь на всякую ерунду, — сказал Дынко, вытряхивая из волос остатки соломы.

— Я предлагаю перейти в другим занятиям, — сказал Дынко, растягивая шнуровку рубахи и стягивая ее через голову.

— К… каким? — выдавила Власта.

— К тем самым, за которыми ты приходила в прошлый раз. Признаться, тогда я был не в себе и сдуру отказал. Но сейчас — слава богам! — я в здравом уме и, раз уж ты так настойчива и пришла еще раз…, - Дынко дошел до двери и крепко ее запер.

Власта хотела завопить посильнее, но из горла вырвался только изумленный возглас.

— Как ты смеешь? — неуверенно спросила княжна.

— А что поделать? Я простой парень, этикету не обучен… да и вообще, мужик, — пожал плечами Дынко и подошел ближе. — А вот ты и княжна и женщина! Женщины, знаешь, какие?

— Женщины — самые добрые в мире существа. Их доброта, как живая вода, способна исцелить даже самую заблудшую душу, — сказал Дынко, вытаскивая из ее волос все шпильки и украшенные драгоценностями заколки.

— Женщины, — самые умные, — сказал Дынко, снимая с нее бусы и браслеты, — они способны найти выход из любой ситуации, даже из самой дурацкой, и выход единственно правильный.

— Женщины — самые милосердные. Они могут простить все, что угодно и простить совершено искренне и бескорыстно, — сказал Дынко, расстегивая ее платье. — Просто потому что… любят.

Когда он закончил говорить, из одежды на Власте почти ничего не оставалось. Внезапная тишина прозвучала так громко, что княжна как будто очнулась от транса. С изумлением посмотрев на себя, она сделала движение, будто желала прикрыться руками, но… все же не прикрылась. Дрогнули плечи, руки… Власта прерывисто вздохнула.

Впервые за весь день Дынко растерялся. Страх — это единственное, что может между ними встать. Это его, конечно, не остановит, но будет гораздо сложнее.

— Власта… Ты дрожишь? Я не хотел тебя пугать. Ты только скажи… и ничего… Если скажешь, я не…, - Дынко не стал думать, какого это будет — выпустить сейчас из руки единственный, самый редкий в его жизни цветок и что это будет значить… для него.

Власта вдруг вскинула глаза, и на дне этих голубых глаз плавали легкие искорки смеха. И посмотрела на такое удивительно родное существо, на своего Дынко, рядом с которым даже умирать не страшно.

— Я дрожу не от страха, — твердо сказала княжна.

И тогда, больше не мешкая, его ладонь сжала самый прекрасный на свете цветок, сжала бережно, но крепко, так, чтобы больше никогда не отпускать.

Впрочем, на девичнике, слушая рассказы Дарьки, Власта прилежно смущалась, но не потому, что старалась вести себя так, как подобает невесте, а просто потому, что не хотела расстраивать будущую мать.